Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь

Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

Ольга Тогоева

Рыжий левша:

Тема предательства Иуды в средневековом правовом дискурсе


Оп.: Одиссей. Человек в истории - 2012. М., 2012. С. 98-112. 

         Приступая к рассмотрению проблемы предательства в средневековом праве, следует прежде всего отметить многообразие форм, которые принимала измена в данный период. Это могло быть и частное дело, касавшееся исключительно членов одной семьи (супружеская измена) [1] , и измена вассала сеньору, и предательство короля, которое (в частности, во Франции) к концу XV в. трансформировалось в предательство всей страны [2] . Предательством люди средневековья называли также нарушение клятвы, данной врагу в условиях плена [3] , поведение слуги-вора в доме хозяина [4] , дачу ложных показаний в суде по делу собственного друга [5] . Даже убийство, виновным в котором оказывалось домашнее животное (например, свинья), часто рассматривалось как предательство, совершенное им в отношении собственного владельца [6] .

Существовало, однако, и более широкое понимание предательства – как преступления против всего рода людского, вернее, против сообщества истинных христиан. Подобное злодеяние в средние века считалось прерогативой совершенно определенных людей и/или групп населения: различных религиозных сект, язычников, евреев, а также конверсов, вновь обратившихся к вере отцов. С начала XV в. к ним также присоединились колдуны и ведьмы, которые и будут занимать мое внимание прежде всего.

Что понималось в средние века под предательством ведьмы? Как мне представляется, на этот вопрос не существует какого-то одного, конкретного ответа: весь образ жизни членов ведовской «секты», подчинявшихся правилам, установленным самим дьяволом, с точки зрения людей средневековья, противоречил основным принципам человеческого общежития, расценивался как предательство христианской общины, как отказ от исполнения Божественных установлений. Такое восприятие колдовства прослеживается по материалам самых ранних массовых ведовских процессов, имевших место в Сионском диоцезе (на территории современной Швейцарии) и в соседнем Берне. Здесь уже с 80-х гг. XIV в. судьям было знакомо понятие «заговора» ведьм, называемых «сообщниками» (consortes) [7] . Речь, таким образом, шла не об индивидуальных занятиях колдовством, но об организованных группах – о «сектах», для членов которых обязательными являлись заключение договора с дьяволом, принесение ему оммажа и клятвы верности, отказ от христианских догм (иными словами, предательство веры), целенаправленное нанесение окружающим вреда. Данные первых ведовских процессов подтверждаются и одним из самых ранних сочинений, посвященных проблемам демонологии, - «Запиской» Ганса Фрюнда, составленной на немецком языке в самом начале 30-х гг. XV в. [8]

Выходец из Люцерны, Фрюнд кратко описал ставшие ему известными из первых рук [9] подробности ведовских процессов, имевших место в Вале (Сионский диоцез) примерно в 1420-1428 г. [10] Он отмечал их массовый характер, вызванный существованием большого количества ведьм и колдунов в данном регионе [11] . Все эти люди находились под влиянием «злого духа» (boesen geist), который, воспользовавшись их тайным желанием сделаться богатыми и могущественными, обучил их «многочисленным техникам», необходимым, чтобы отомстить противникам и заставить страдать тех, кто причиняет им неудобства [12] . Однако прежде чем передать новоявленным адептам свое «учение», «злой дух» обязал их перейти к нему на службу и поклоняться ему, отказавшись от веры в Бога и церковные догматы [13] . Для этого ведьмы и колдуны заключали с ним договор, обещая выплачивать ежегодные поборы, будь то черный баран или ягненок, мера овса или части собственного тела [14] . Встречи со «злым духом», согласно признаниям обвиняемых, являвшимся им в виде черного животного (медведя или барана) [15] , происходили по ночам, в секретных местах [16] , куда они переносились с его помощью верхом на стульях [17] . Там они обучались различным магическим практикам (насылать болезни; превращаться в волков; становиться невидимыми; снимать порчу, наведенную другими колдунами; портить урожай, особенно зерно и вино; понижать удои от коров) [18] . Кроме того они промышляли каннибализмом: убивали собственных детей, жарили и ели их мясо [19] .

«Сообщество» местных ведьм и колдунов, по мнению Ганса Фрюнда, включало около 700 человек [20] и было настолько велико, что уже через год они могли бы избрать короля из своей среды [21] . «Злой дух» внушал им, что им следует становиться все сильнее, дабы не бояться никакой власти, никакого трибунала и, напротив, создать свой собственный суд и угрожать всему христианскому миру [22] .

Следует особо отметить, что для Фрюнда угроза, которая исходила от описанного им сообщества ведьм и колдунов, была абсолютно реальна. Немецкий хронист искренне верил, что «секта» существует на самом деле и что она представляет угрозу остальному, христианскому миру.

Весьма схожим оказывался и образ, созданный автором еще одного трактата – “Errores gazariorum”, написанного во второй половине 30-х гг. XV в. предположительно в Аосте [23] . Итальянским словом “gazarii” с начала XIII в. обозначали самых разных еретиков (патаренов, катаров), однако с конца XIV в. оно также использовалось по отношению к вальденсам Северной Италии [24] .

Errores” стали первым сочинением, в котором демонологическая концепция колдовства обрела законченный, структурированный вид. Основное внимание было уделено «секте» ведьм и колдунов, правилам вступления в нее, отношениям ее членов с нечистыми силами. Именно в “Errores” впервые появилось упоминание дьявола, который лично привлекал на свою сторону новых адептов при помощи посредников – людей, уже вступивших в преступное сообщество (in societate) [25] . Дьявол обычно представал перед ними в виде черного кота (cati nigri), которому следовало принести оммаж, поцеловав в зад и пообещав после смерти отдать ему часть собственного тела [26] . Необходимо было также дать клятву (iuramentum fidelitatis): пообещать хранить верность дьяволу и всем членам секты, оберегать ее и никогда не раскрывать ее секреты посторонним, приносить на ее собрания трупы убитых детей, быть готовым бросить все дела ради этих собраний и, наконец, всеми силами «с использованием зелий и других злодеяний» пытаться мешать любым свадебным церемониям [27] . 

Очень подробно в “Errores” описывались и встречи членов секты, названные здесь «синагогами» (in loco synagoge) [28] . Церемонии принятия в свои ряды новых адептов ведьмы и колдуны посвящали лишь первую часть таких собраний, всегда проходивших по ночам [29] . Остальное время было отдано «празднику» [30] : банкету, где поедалось вареное или жареное мясо убитых детей, танцам, а также сексуальным оргиям, на которых царили полная свобода и вседозволенность [31] . Все эти явления расценивались автором “Errores” как абсолютная реальность, недаром он постоянно (как и Ганс Фрюнд) ссылался на признания ведьм и колдунов, сделанные в суде [32] .

         Вполне понятно, что подобные описания имели мало общего с действительностью. Скорее, их следует рассматривать как некую искусственную конструкцию, созданную на основании самых различных - как «ученых», так и «народных» - представлений о колдовстве и последовательно навязываемую обвиняемым на ведовских процессах. Истоки этих представлений далеко не всегда доступны исследователю: так, например, полет на шабаш на стульях, о котором упоминал в своей «Записке» Ганс Фрюнд, является совершенно уникальной особенностью данного сочинения и не повторяется более нигде. Однако в том, что касается темы предательства ведьм и колдунов по отношению ко всему остальному человечеству, истоки образа, на мой взгляд, проследить отчасти возможно. 

         В этой связи особый интерес представляет пассаж из упоминавшегося выше “Errores gazariorum”. Описывая многочисленные зелья, которые использовали ведьмы и колдуны для наведения порчи на окружающих, анонимный автор данного трактата подробно останавливался на одном таком рецепте. Он сообщал, что ведьмы часто похищают католиков, причем особое предпочтение отдают людям с рыжими волосами. Они раздевают и привязывают к лавке свою жертву, а затем помещают в тело несчастного ядовитых насекомых, которые попадают внутрь через рот, нос, анальное и прочие отверстия, кусают и отравляют человека, так что он в результате умирает. Затем они подвешивают его труп за ноги и собирают вытекающие из тела жидкости в специальные сосуды. Из этих жидкостей, перемешанных с детскими внутренностями и ядовитыми насекомыми, которые ранее использовались для доведения человека до смерти, они готовят при помощи дьявола свое колдовское зелье, способное убить любого, на кого оно попадет [33] . 

         Исследователи уже отмечали несомненную связь данного пассажа с историей одного из самых известных в христианской культуре предателей – Иуды Искариота. На это прежде всего указывает весьма специфическая смерть человека, попавшего в руки членов ведовской «секты» - повешение вверх ногами, представляющее собой ничто иное как пародию на распятие Христа [34] . Не менее интересным элементом рассказа следует назвать и выделяющиеся из тела соки, которые собирают ведьмы. Именно этот последний момент особенно напоминает о судьбе предателя Христа - в том виде, в котором она получила широкую известность в средние века.

Наиболее показателен в этом контексте пассаж из жития св.Матиаса, помещенного в «Золотую легенду» Якоба Ворагинского, где приводится апокрифический рассказ о жизни Иуды Искариота, основные элементы которого отсылают в свою очередь к истории Эдипа. Иуда точно так же убивает своего отца и женится на собственной матери, после чего во искупление данного греха отправляется к Христу и становится одним из его учеников [35] . Затем следует предательство и самоубийство героя, описанное Якобом Ворагинским особенно ярко: «Он собирался повеситься при помощи шнурка, а когда это произошло, его живот лопнул и оттуда выпали его внутренности, но ничего не вышло из его рта. И было справедливым то, что внутренности, в которых и была задумана измена, оказались растерзаны, а горло, откуда вышли слова предательства, было задушено шнурком. Он умер, подвешенным в воздухе, поскольку, оскорбив ангелов на небесах и людей на земле, он оказался помещен вдали от их жилищ и уподоблен демонам воздуха» [36] .

Иконографический сюжет повешенного на дереве Иуды (часто - с выпадающими из живота внутренностями) получил в средние века широкое распространение: мы наблюдаем его развитие, в частности, на барельефе из собора Сен-Лазар в Отене (XII в.) [37] или на миниатюре из Роскошного часослова герцога Беррийского (XV в.) [38]


Однако  в тот же период в иконографии Иуды возникли и другие, не менее устойчивые, но значительно более важные для нашей темы мотивы. Среди них прежде всего следует назвать цвет волос главного героя: начиная с каролингского времени (а особенно с XII-XIII вв.) Иуда – как и некоторые другие известные предатели (Каин, Далила, Саул, Ганелон) – стал изображаться рыжим. Впервые возникнув в германских землях, данная традиция постепенно захватила всю Западную Европу, хотя в Италии и Испании подобные изображения двенадцатого апостола встречались достаточно редко [39] .

Как отмечает Мишель Пастуро, именно образ рыжего Иуды оказал влияние на иконографию других средневековых предателей: постепенно такой цвет волос и/или бороды превратились в отличительный знак любого из них. Все, кто, с точки зрения людей средневековья, занимались бесчестным или незаконным делом, должны были быть рыжими: сенешали, бальи и прево, желавшие обмануть своих сеньоров, палачи, проститутки, менялы, ростовщики, фальшивомонетчики, жонглеры и даже хирурги [40] . К этому стоит добавить, что на изображениях изменился и цвет кожи предполагаемых или явных предателей, и цвет их одежды, которые также стали рыжими, о чем свидетельствуют, к примеру, фигура Иуды из немецкого евангелия XII в.или платья армейских проституток из «Хроник Эно» XV в.

  

В тексте “Errores gazariorum”, как мы помним, речь также шла о рыжем человеке, повешенном ведьмами и колдунами за ноги. Однако тема предательства вообще и предательства Иуды в частности обыгрывалась в этом трактате, как мне кажется, особенно изящно. Рыжим оказывался здесь не предатель Сына Божьего и христианской веры, но истинный католик, который в данном случае выступал в роли предателя идеалов собственно ведовской «секты», за что и нес соответствующее наказание [41] . Любопытно отметить, что упоминание рыжего цвета в столь специфическом контексте встречается и в материалах средневековой судебной практики – например, в деле некой Изабель Пера, чей процесс проходил в 1498 г. в Доммартене (территория современной Швейцарии). Обвиненная в занятиях колдовством, Изабель, в частности, заявила, что при вступлении в секту дьявол требовал от нее отречься от Богородицы, но она отказалась это сделать. Тем не менее, она много раз присутствовала на шабаше, участники которого обзывали Богородицу «Рыжей» [42] .

Эти данные, однако, не означают, что тема предательства Иуды всегда трактовалась средневековыми демонологами в столь оригинальном ключе. Напротив, в большинстве случаев речь все же шла о стандартной аналогии, при которой Иуде уподоблялись сами ведьмы и колдуны. В частности, анонимный автор “Errores Gazariorum” в заключении к своему трактату сам отмечал, что члены преступной «секты» на первый взгляд практически не отличимы от обычных католиков. Более того, их можно легко принять за самых примерных прихожан, ибо в течение года они регулярно посещают мессу и исповедуются. Однако на самом деле, писал он далее, ведьмы и колдуны причащаются точно так же как Иуда, который принял хлеб, обмокнутый в вино из рук Христа [43] , т.е. делают это из страха, что их отказ от таинств может выдать их и их предательство будет раскрыто [44] .

Прямая отсылка к евангельскому тексту, в котором фигура Иуды ассоциировалась с Сатаной, толкающим людей на путь предательства, особенно интересна применительно к восприятию ведьм и колдунов в средние века. С точки зрения демонологов того времени, именно дьявол – как и в случае с Иудой – стоял за всеми действиями членов преступной «секты»: ему они приносили клятву верности, отказываясь таким образом от верности Христу и истинной вере. Такое понимание проблемы прослеживается и по материалам судебных дел. Например, на процессе 1467 г. некая Пьеретт Тротта из Веркорена (территория современной Швейцарии) обвинялась в связи с дьяволом, который совратил ее и сделал своим адептом. Он назывался ей именем Иуды и представал перед ней в образе черного человека с крючковатым носом и в высоком волосатом колпаке [45] . 

Однако еще более ясно связь между фигурой Иуды и средневековыми ведьмами прослеживается по иконографическому материалу. Несмотря на то, что от XV-XVI вв. таких изображений сохранилось крайне мало, мы можем, как мне кажется, говорить об определенной тенденции визуализации темы ведьмы-предательницы. Прежде всего эта последняя становится рыжеволосой, как на миниатюре 1460 г. к трактату Иоганна Тинктора «Поношение секты вальденсов» или на картине Ганса Бальдунга (1484/1485-1545) «Ведьмы», созданной в 1508 г.

Эти изображения любопытно сравнить с более ранними образцами, появившимися в тот период, когда колдовство не воспринималось еще как реальность, заслуживающая самого пристального внимания, а потому мало кого интересовало, как может (или должна) выглядеть настоящая ведьма. Так, на миниатюре из «Декрета» Грациана, датирующейся началом XIV в., перед нами предстает женщина, цвет волос которой определить еще довольно трудно. Верхом на фантастическом монстре она устремляется в неизвестном направлении, что, возможно, призвано было проиллюстрировать сам текст Грациана, для которого полеты на шабаш и происходящее там являлись иллюзией, посланной дьяволом [46] .

К середине XV в. данная концепция, однако, начала постепенно уступать место иной точке зрения, согласно которой колдовство рассматривалось как реальная угроза [47] . Как следствие, изменилась и иконография ведьмы: отныне не только ее волосы, но и одежда изображалась рыжей, что соответствовало изменениям в образе всех категорий  средневековых предателей, отмеченным выше. В рыжее платье одета одна из ведьм на самом раннем изображении полета на шабаш – миниатюре из «Защитника дам» Мартина Ле Франка (около 1451 г.). Такие же платья мы наблюдаем и на рисунке из хроник Йогана Якоба Вика 1570 г., на котором даже сам дьявол и его демоны, присутствующие на шабаше, – рыжего цвета.

Следует, однако, отметить, что негативное восприятие рыжего цвета не являлось отличительной особенностью эпохи средневековья. По мнению Мишеля Пастуро, данная традиция имела давние и весьма различные корни: библейские, греко-романские и германские. Кроме того рыжий цвет не всегда указывал исключительно на отрицательных персонажей (в частности, на предателей). Подтверждением тому может служить иконография библейского царя Давида, постоянно изображавшегося с рыжими волосами и бородой. Еще более важным представляется тот факт, что и сам Христос начиная с XII в. становится на средневековых миниатюрах рыжеволосым – точно так же как и Иуда. Таким образом, с точки зрения М.Пастуро, подчеркивалась не столько дистанция между этими персонажами, сколько их близость - близость их судеб, близость, возникающая между жертвой и ее палачом [48] .  

 

         Данное наблюдение имеет, как мне представляется, непосредственное отношение к другой особенности средневековой иконографиии Иуды Искариота, который с начала XIV в. изображался преимущественно левшой. Отныне его рыжих волос и одежд, а также звероподобного лица было уже недостаточно, чтобы выделить двенадцатого апостола из группы учеников Христа. А потому все значимые действия Иуда совершал теперь левой рукой: ею он сжимал кошелек с 30-ю сребренниками, прятал за спиной ворованную рыбу, брал хлеб в сцене Тайной Вечери и даже прилаживал веревку к суку, на котором собирался повеситься.

Точно такое же использование левой (а не правой) руки мы наблюдаем и на тех редких изображениях ведьм, которые дошли до нас от эпохи средневековья. Например, на миниатюре из «Защитника дам» Мартина Ле Франка XV в. ведьма левой рукой направляет свою метлу, а в «Письме Офеи Гектору» Кристины Пизанской (нач. XV в.) – собирает лягушек [49] .

Данный иллюстративный материал, безусловно, не означает, что все без исключения члены ведовской «секты» представлялись людям средневековья рыжими и/или левшами: например, на гравюре из анонимного английского памфлета 1593 г. ведьма кормит своих домашних питомцев именно правой рукой [50] .

Точно так же в 1419 г. убийцы Жана Бесстрашного, герцога Бургундского, отрубили ему именно правую руку – дабы положить конец колдовству, которым он, по слухам, занимался [51] . Любопытно, однако, отметить, что иногда устойчивый страх перед правой рукой ведьмы или колдуна, зафиксированный в том или ином конкретном случае в письменных источниках, не находил подтверждения в иконографическом материале. Наиболее любопытным примером такого «несовпадения» может служить история убийства в 1407 г. герцога Орлеанского, которого также подозревали в занятиях колдовством. Согласно текстам XV в., в момент убийства правая рука герцога была отрублена для того, чтобы после смерти он не смог вернуться к своему преступному ремеслу [52] . Однако для автора одной из сохранившихся до наших дней миниатюр, посвященных этому событию, было совершенно очевидно, что отрубленная рука была (или должна была быть) левой.

Таким образом, рассуждать о существовании некоей устойчивой традиции в восприятии средневековых ведьм и колдунов исключительно как левшей (или как правшей) представляется мне несколько преждевременным. Возможно, что в данном случае мы имеем дело с определенным смещением в понимании дихотомии правое/левое, с переносом смысла, подобным описанной выше ситуации с одинаковым цветом волос у Иисуса Христа и Иуды Искариота. Этот сюжет, на мой взгляд, заслуживает дальнейшего детального изучения.

Одно остается, тем не менее, ясным. Тема предательства Иуды, безусловно, имела самое непосредственное отношение к формированию средневекового образа ведьмы, к оценке угрозы, которую представляли для окружающих «секты» ведьм и колдунов. С точки зрения людей той эпохи,  ведьма предавала христианскую общину, саму веру, избирая своим учителем дьявола вместо Сына Божьего, точно так же, как Иуда предавал Христа. Данная аналогия, таким образом, служила нравственным обоснованием охоты на ведьм, самого уголовного преследования подобного преступления, что становится особенно ясно при анализе использования истории Иуды при оценке некоторых других преступлений, связанных с темой предательства. В частности, интерес вызывает явное присутствие данной темы в символике «еврейской казни», при которой приговоренных к смерти (прежде всего евреев, но вместе с ними и предателей-христиан, и ростовщиков-христиан, и должников-христиан) – так же как в примере из “Errores gazariorum” - вешали вниз головой [53] .

Прямые или косвенные отсылки к теме предательства Иуды мы находим и в описаниях случаев политического предательства, известных по художественной литературе и по хроникам средневековья. Как мне представляется, только так можно объяснить весьма туманную историю, рассказанную Эберхардом Виндеке в «Книге императора Сигизмунда» (30-40-е гг. XV в.) и посвященную откровению Жанны д’Арк, призывавшему ее поспешить на помощь королю, находящемуся в опасности: речь шла о торжественном обеде, в ходе которого Карла VII собирались отравить. Жанна, проверив еду на собаках и убедившись в истинности своего видения, указала на одного из присутствовавших в зале шевалье и назвала его предателем [54] . Данный эпизод, не имеющий ничего общего с реальной эпопеей Жанны д’Арк, становится, тем не менее, понятнее, если обратить внимание на важное уточнение, сделанное автором: за столом, согласно Виндеке, сидело 12 королевских гостей, один из которых оказался предателем. Как мне представляется, именно этот, незначительный на первый взгляд, элемент рассказа дает возможность интерпретировать всю сцену как аналогию Тайной вечери, где Карлу VII отводилась роль Христа, а неизвестному шевалье – роль Иуды.

То же сравнение предателя с Иудой присутствует и в латинской хронике Жана Шартье, созданной в конце 40-х гг. XV в. Речь в ней вновь идет о Жанне д’Арк, а также о Жане Люксембургском, вассале герцога Бургундского, взявшем девушку в плен около Компьеня: «Увы, она была захвачена Люксембургом. Узнав об этом, все подданные королевства плакали от всего сердца. И тогда Люксембург, наподобие Иуды, предавшего Христа, не побоялся продать невинную [Жанну] после мучительного тюремного заключения [и сделал это] под давлением англичан. И этот злодей, виновный во многих других ужасных преступлениях, по наущению дьявола повесился в своей постели как Иуда спустя довольно большое время» [55] .

Любопытно, что именно эпопея Жанны д’Арк дает нам возможность убедиться в том, что тема предательства Иуды как морально-нравственного обоснования преследования любых форм измены доживает в европейском правовом дискурсе до конца XIX века. В 1894 г., когда в Риме шел процесс канонизации французской героини, архиепископ Экс-ан-Прованса монсеньор Гонт-Сулар в речи, посвященной этому знаменательному событию, уподоблял Жанну самому Иисусу Христу, а епископа Кошона, осудившего ее на казнь, Иуде, которого церкви надлежало отторгнуть как чужеродный член [56] .

Я полагаю, впрочем, что не только история Жанны д’Арк может предоставить нам свидетельства исключительной живучести образа предателя Иуды в европейском правовом дискурсе. И эта тема, возможно, еще привлечет внимание специалистов.

 



[1] См. об этом: Тогоева О.И. Униженные и оскорбленные: Мужская честь и мужское достоинство в средневековом суде // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории / Под ред М.А.Бойцова и И.Н.Данилевского. Вып. 8. М., 2007. С. 71-101.

[2] Наиболее подробно данный сюжет рассмотрен в: Gauvard C.De grace especial”. Crime, Etat et société en France à la fin du Moyen Age. P., 1991.

[3] См., к примеру: Тогоева О.И. Несостоявшийся поединок: Уильям Фелтон против Бертрана Дюгеклена // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории / Под ред. Ю.Л.Бессмертного и М.А.Бойцова. Вып. 1. М., 1997. С. 199-212.

[4] Специальная подборка уголовных дел, рассмотренных в суде парижского прево в кон. XV в., была посвящена теме предательства слуги, совершившего кражу, по отношению к хозяину: Registre criminel du Châtelet de Paris du 6 septembre 1389 au 18 mai 1392 / Ed. par H.Duplès-Agier. 2 vol. P., 1861-1864. T. 1. P. 398, 406; T. 2. P. 70, 171, 374, 455.

[5] Ibidem. T. 1. P. 344; Т. 2. Р. 332.

[6] О процессах над животными, в ходе которых возникала тема предательства, см.: Pastoureau M. Les procès danimaux. Une justice exemplaire? // Pastoureau M. Une histoire symbolique du Moyen Age occidental. P., 2004. P. 29-48.

[7] Материалы этих дел пока не опубликованы, их подробное описание см. в: Ammann-Doubliez C. La première chasse aux sorciers en Valais (1428-1436?) // Imaginaire du sabbat. Edition critique des textes les plus anciens (1430 c. – 1440 c.) / Réunis par M.Ostorero, A.Paravicini Bagliani, K.Utz Tremp, en collaboration avec C.Chène. Lausanne, 1999. P. 63-93. Андреас Блауэрт, основываясь на анализе судебных документов, происходящих из Лозаннского диоцеза, Савойи, Пьемонта, Базеля и Люцерны, также приходил к выводу о росте к началу XV в. в этих регионах количества ведовских процессов. Впрочем, их отличительной чертой немецкий историк полагал внимание к традиционным магическим практикам (наведению и снятию порчи) и отсутствие «ученой» концепции колдовства: Blauert A. Frühe Hexenverfolgungen: Ketzer-, Zauberei- und Hexenprozesse des 15. Jahrhunderts. Hambourg, 1989. S. 58-59.

[8] Fründ H. Rapport sur la chasse aux sorciers et sorcières menée dès 1428 dans le diocèse de Sion // Imaginaire du sabbat. P. 23-45.

[9] О возможных информаторах Фрюнда см.: Ammann-Doubliez C. Op. cit. P. 90-93. Против авторства Фрюнда высказывался Андреас Блауэрт, полагавший, что «Записка» является переводом на немецкий язык более раннего анонимного трактата: Blauert A. Op. cit. S. 68.

[10] Fründ H. Op. cit. P. 40-42. Эти сведения подтверждаются данными судебных документов, свидетельствующих, что процессы шли уже в 10-х гг. XV в.: Ammann-Doubliez C. Op. cit. Р. 80-81.

[11] “Der hexssen und der zuobrern, beide wiben und mannen, die da heissent “sortileÿ” ze latin” (Fründ H. Op. cit. P. 30).

[12] “So versuocht er den moenschen und git inen ze verstân, er welle sÿ rich machen, gewaltig und dabÿ kúnstenrich und das sÿ ir selbs schaden moegen rechen und den moenschen buossen und kestigen, der inen ze leit getân hette” (Ibidem. P. 32).

[13] “Und ee dz er sÿ woelte leren, so muosten sy sich dem boesen geiste eigenen und damitte verlougnen gottes und aller siner heiligen, des heiligen cristenen touffes und der helgen kilchen” (Ibidem).

[14] Ibidem.

[15] “In eines swartzen tieres wise, etwenn in forme eines beren, etwenn in forme eines widers, und suss in grúwelicher boeser forme” (Ibidem).

[16] “Es waren ouch ettliche under inen, die fuoren nachttes in die schuolen an heimlich stett zesamen” (Ibidem. P. 36).

[17] Ibidem. P. 34.

[18] Ibidem. P. 34-36.

[19] “Ouch warent ettliche under inen, die ir eigenen kint toten und sÿ brieten und assen und sutten, und in ir geselleschafft truogent und assent” (Ibidem. P. 36).

[20] “In der gesellschafft wol viic sÿen gesin” (Ibidem. P. 42).

[21] “Und wz ir als vil worden, das sy meintent, moechtten sÿ noch ein jare gerichssnet han, so woltten sÿ einen kúng haben uffgeworffen under inen selben” (Ibidem).

[22] Ibidem.

[23] Errores gazariorum, seu illorum qui scopam vel baculum equitare probantur // Imaginaire du sabbat. P. 277-299. О датировке трактата см.: Ostorero M. Commentaire // Imaginaire du sabbat. P.301-337, здесь Р. 330-334; Paravicini Bagliani A. La genèse du sabbat des sorciers et des sorcières. Bern, 2003. P. 3-6, 10.

[24] Quellen und Untersuchungen zur Geschichte des Hexenwahns und der Hexenverfolgung im Mittelalter // Hrsg. von J.Hansen. Bonn, 1901. S. 118, n. 1; Andenmatten B., Utz Tremp K. De l’hérésie à la sorcellerie: l’inquisiteur Ulric de Torrenté OP (vers 1420-1445) et l’affermissement de l’inquisition en Suisse romande // Zeitschrift für Schweizerische Kirchengeschichte. 1992. Bd. 86. S. 69-119, здесь S. 99-100; Ostorero M. Op. cit. Р. 301-303.

[25] “Ipsis existentibus in loco synagoge, seducens diabolo, rationabilis creature inimico, seductum presentare satagit” (Errores gazariorum. P. 288. § 2).

[26] “Et in signi homagii osculatur diabolum in humana vel – ut premittitur – in alia specie apparentem, et in culo vel ano, dando ei pro tributo unum menbrum sui corporis post mortem” (Ibidem. P. 290. § 3).

[27] Ibidem. P. 288. § 2.

[28] Насколько можно судить, термин «шабаш» применительно к сборищу ведьм и колдунов впервые появился только в середине XV в., в материалах судебных дел. В 1446 г. в регистре Парижского Парламента упоминалось о процессе, на котором обвиняемая, находившаяся в тот момент в тюрьме епископа Санта, призналась, что «на их шабаш много раз являлся черный человек с огромными сверкающими глазами»: “Confessa que a leur sabbat venoit aucunes foiz un gros homme noir a gros yeux estincelés(Archives Nationales de la France. Série X – Parlement de Paris. Série X 2 – Parlement criminel. X 2a – Registres criminels. X 2a 24, f. 114-115, avril 1446). Латинское “sabbatum” первый раз в интересующем нас значении было использовано около 1462 г. в сочинении “Flagellum maleficorum” Пьера Мармориса, описывающего, в частности, встречу ведьм и колдунов “ad demoniaca sabbata”: Anheim E., Boudet J.-P., Mercier F., Ostorero M. Aux sources du sabbat. Lectures croisées de “L’imaginaire du sabbat / Edition critique des textes les plus anciens (1430c.-1440c.)” // Médiévales. 2002. N 42. P. 153-176, здесь P. 161.

[29] “Persistentesque in illis usque ad medium noctis vel circa, et non ultra, quia hec est hora eorum et potestas tenebrarum” (Errores gazariorum. P. 296. § 11).

[30] Подробнее о восприятии шабаша как праздника в показаниях обвиняемых на ведовских процессах и в первых демонологических трактатах см.: Тогоева О.И. Шабаш как праздник // Жизнь как праздник. Интерпретация культурных кодов: 2007 / Отв. ред. В.Ю.Михайлин. Саратов-СПб., 2007. С. 101-119.

[31] Errores gazariorum. P. 290. § 3. Интересно, что в специальной литературе полностью отрицается существование в материалах ведовских процессов вплоть до XVI в. описаний гомосексуальных контактов, о которых упоминает, в частности, автор “Errores”: Herzig T. The Demons Reaction to Sodomy: Witchcraft and Homosexuality in Gianfrancesco Pico della Mirandolas Strix” // Sixteenth Century Journal. 2003. T. 34. N 1. P. 53-72.

[32] “Item ex confessione combustorum constat quod illi de secta…” (Errores gazariorum. P. 298. § 18). См. также: Ibidem. P. 294, 296.

[33] “Item predicti pestiferi cum possunt habere unum rufum hominem non quidem de secta, sed fidelem catholicam, expoliant eum nudum, eum ligantes super scampnum taliter quod neque manus neque cetera menbra movere potest. Quo ligato, circumquaque adducuntur animalia venerata, que coguntur ubique eum mordere per homines aliquos de ipsa secta magis immisericordes et crudeles taliter et adeo quod pauper homo in illis tormentis existens exspirat et moritur suffocaturque a veneno. Quo mortuo, suspendunt eum per pedes, ponentes sub ore eius aliquod vas vitreum vel terreum ad tenendum immunditias et venenum, per os et per alios meatus hominis distillantes. Qua recollectione facta, cum pinguedine suspensorum in partibulo et interioribus puerorum ac etiam animalibus venenatis predictis, que hominem interfecerunt veneno, ministerio diabolico ungentum aliud conficiunt, quod solo tactu interficit omnes homines” (Errores gazariorum. P. 292. § 7). О зелье, одно прикосновение к которому убивает человека, упоминается, в частности, в показаниях Жаке Дюрье, обвиненного в колдовстве в 1448 г. в Веве (Ostorero M. Folâtrer avec les démons”. Sabbat et chasse aux sorciers à Vevey (1448). Losanne, 1995. P. 196).

[34] Ostorero M. Commentaire. P.  317.

[35] См. подробнее: Boureau A. L’inceste de Judas. Essai sur la genèse de la haine antisémite au XIIe siècle // Boureau A. L’événement sans fin. Récit et christianisme au Moyen Age. P., 1993. P. 209-230.

[36] “Quos tamen poenitentia ductus retulit et ahiens laqueo se suspendit et suspensus crepuit medius et diffusa sunt omnia viscera ejus. In hoc autem delatum est ori, ne per os effunderetur, non enim diguum erat, ut os tam viliter inquinaretur, quod tam gloriosum os scilicet Christi contigerat. Dignum enim erat, ut viscera, quae proditionem conceperant, rupta caderent et guttur, a quo vox proditoris exierat, laqueo artaretur. In aere etiam interiit, ut qui angelos in coelo et homines in terra offenderat, ab angelorum et hominum regione separaretur et in aere cum daemonibus sociaretur” (Legenda aurea vulgo historia Lombardica dicta ad optimorum librorum fidem / Recensuit Th.Graesse. Lipsae, 1850. Cap. XLV. De sancto Mathia apostolo. P. 186).

[37] Воспроизведение см.: Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века). М., 1989. С. 237.

[38] Об иконографии Иуды Искариота см. прежде всего: Porte W. Judas Ischarioth in der bildenden Kunst. Berlin, 1883.

[39] Pastoureau M. L’homme roux. Iconographie médiévale de Judas // Pastoureau M. Une histoire symbolique du Moyen Age occidental.  P. 197-209.

[40] Ibidem. P. 199. Неслучайно хозяйка постоялого двора в Нефшателе, где, согласно обвинению 1431 г., вместе с другими женщинами «неподобающего поведения» долгое время якобы проживала Жанна д’Арк, имела прозвище La Rousse (Рыжая), указывавшее на ее занятия сводничеством: Тогоева О.И. «Истинная правда». Языки средневекового правосудия. М., 2006. С. 148.

[41] Пассаж из “Errores Gazariorum” – не единственный пример того, как библейские сюжеты получали в средневековых текстах трактовку, далекую от оригинала. Не менее любопытен, с этой точки зрения, «Дневник» Парижского горожанина, в котором «классическая» история Юдифи служит аналогией для рассказа о неудавшемся штурме Парижа, предпринятом Жанной д’Арк в сентябре 1429 г. В отличие от всех прочих авторов XV в., именовавших Жанну второй Юдифью и называвших Ветулией спасенный ею от англичан Орлеан, Парижский горожанин видел в Деве Олоферна, осаждавшего столицу Франции. Подробнее см.: Тогоева О.И. «Истинная правда». С. 170.

[42] Pfister L. L’enfer sur terre. Sorcellerie à Dommartin (1498). Lausanne, 1997. Р. 70.

 

[43] Ср.: «Сказав это, Иисус возмутился духом, и засвидетельствовал, и сказал: истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит…Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту» (Иоан. 13, 21-22, 26). См. также: Лук. 22, 21-23.

[44] “Item ex confessione combustorum constat quod illi de secta inter ceteros fideles videntur esse meliores et communiter audiunt missam, sepe in anno confitentes; et multotiens capiunt sacram eukaristiam ad instar Iude, qui de manu domini etc., et hoc ne, si se retraherent a sacramentorum perceptione, deprehendentur aut detegeretur eorum error etc.” (Errores gazariorum. P. 298. § 18).

[45] Об этом процессе см.: Strobino F. Françoise sauvée des flammes? Une Valaisanne accusée de socellerie au XVe siècle. Losanne, 1996. P. 74, 130-135.

[46] “Sortilegi sunt qui sub nomine fictae religionis…divinationes scientiam profitentur” (Decretum magistri Gratiani // Corpus Iuris Canonici / Hrsg. von A.Friedberg. Leipzig, 1879. Pars II. C. XXVI. Col. 1019-1046, здесь Q. I. C. I. Col. 1020).

[47] Об отношении к колдовству как к иллюзии или как к реальности среди средневековых теологов, церковных и светских судей см.: Тогоева О.И. Ересь или колдовство? Демонология XV в. на процессе Жанны д’Арк // Средние века. Вып. 68 (4). М., 2007. С. 160-182.

[48] Pastoureau M. Lhomme roux. P. 199-202.

[49] См. также подборку гравюр XVI-XVII в. из английских памфлетов, посвященных ведовским процессам, на которых многие изображенные персонажи также являются левшами: Игина Ю.Ф. Ведовство и ведьмы в Англии. Антропология зла. СПб., 2009. С. 81, 136, 204.

[50] См. также: Игина Ю.Ф. Указ. соч. С. 138, 140.

[51] Fresne de Beaucourt G. du. Histoire de Charles VII. P., 1881-1891. 6 vol. T. 1. P. 171; Warner M. Joan of Arc. The Image of Female Heroism. L., 2000. Р. 97.

[52] Fresne de Beaucourt G. du. Op. cit. P. 171; Warner M. Op. cit. P. 98.

[53] Подробнее о ритуале «еврейской казни» и его символике см.: Тогоева О.И. «Истинная правда». С. 222-254.

[54] Lefèvre-Pontalis G. Les sources allemandes de l’histoire de Jeanne d’Arc. Eberhard Windecke. P., 1903. P. 190-192.

 

[55] “A jamdicto de Lucemburgo extitit (proth dolor!) mancipata quo divulgato regnicole merito corde defleverunt ac extunc ipse de Lucemburgo eam innoocentem ad instar Jude Christi traditoris Anglicis emulantibus post longincam carceris torturam venumdari non veritus est” (Bibliothèque Nationale de France. Nouv. acq. lat. 1796. F. 49)

[56] “L’évêque Cauchon ne nous appartient plus que Judas, puisque nous l’avons répudié par le jugement le plus authentique et le plus solennel” (цит. по: Winock M. Jeanne d’Arc // Les lieux de mémoire / Sous la dir. de P.Nora. III: Les France. T. 3: De l’archive à l’emblème. P., 1992. P. 675-733,  здесь Р. 696).

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова