См. русский фольклор.
СЛОВАРЬ
РУССКИХ
СУЕВЕРИЙ
В Санктпетербурге
Печатано в вольной типографии у Шнора
1782
СУЕВЕРИЕ.
Отводя от Создателя кажется, приближает к оному, и для того душепагубное наносит безопаство. В прочих грехах признает себя человек грешным; а в суеверии мнится службу приносити Богу, и тако погибая мыслит о себе, что он спасается, и завязавши себе глаза, приближает к стремнине адской.
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Многобожие, то есть идолопоклонство и суеверие древних Славян и ныне многих в России живущих народов было, и есть такого же, как и у прочих всего света народов, понеже заблуждение можно полагать везде равное, и сей великий неприятель человеческого разума содержал прежде и ныне, частию содержит под своим игом, многие народы не выключая и людей ученых. Предмет издания сей книги есть тот, чтоб к сим посмеяния достойным суевериям, частым возрениям на оные произвести некоторое отвращение, и истребить оные вовсе; ежели до того возможность допустит; ибо ныне наибольшая часть земных обитателей от оного благополучно освободилась: чего сердечно желает сочинитель, а с ним и все просвещенные люди.
МИЛОСТИВОМУ ГОСУДАРЮ МОЕМУ!
М** С**** Г***
Дела добродетельного человека имеют право на всегдашнее внимание наше. Расположения ваши, которые вы сделали и сделать намерены, по возможности состояния вашего: для услуг и пользы отечества многим уже известны и ощутительны, в числе коих мне яко приятелю вашему и человеку вами много одолженному, надлежит конечно оказать долее всегдашней моей к вам благодарности, что я частию при сем случае и исполняю, предавая сведению добродетели любящих людей, все ваши исполненные уже и предпринятые в пользу общественную намерения; а тем более исполнить оное одолжаюсь, что в нынешнем просвещенном и счастливом для нас веке ни что не отвергается, хотя бы оно малый вид общей пользы составляло.
Подражая неусыпным Высочайшим стараниям о народных пользах в учрежденное здесь вольное экономическое общество, к поощрению в России земледелия и домостроительства; вы по мере сил и возможностей ваших удостоились быть оного членом со вступления вашего поныне внесли нарочитую в оное сумму.
По открытии в здешней губернии приказа общественного призрения и народных школ, следуя Матерним Высочайшим ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА о пользе общей попечениям, вы также взнесли во оный приказ нарочитую сумму, в пользу людей неимущих.
При открытии сего года Августа 7 дня, в память и в честь Государя Императора ПЕТРА Великого монумента, подражая по силе и возможности великим, и чаяние превосшедшим ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА к верноподданным ЕЕ щедротам, при многих убытках по Московским питейным сборам сложили со служителей доимок или начетов двадцать тысяч рублей, с тех, которые уже действительно третейским судом осуждены были в каторжную работу.
Многих несчастных людей бывших в казенных должностях, и подпавших начету от недоразумения их, или от случая, искуплением довольной суммы, спасли вы их честь; а следовательно и жизнь, понеже жизнь без чести, для чувствительного человека есть несносное бремя.
В следствие сего сидящие по несчастным случаям, в заключениях, благородные всякого звания люди и по свободе обитающие, но страждущие и в нужных случаях, требующие полезного вашего совета, чувствуют всегдашнее ваше сострадание и вспоможение, а следовательно и от угнетения судьбы их некоторое облегчение, имея вспоможение ваше, что вседневно свидетельствовать во всегдашнем упражнении вашем можно.
По долгом обращении с вами, не слыхивал никто, чтобы обеспокоились вы, когда в рассуждении множества текущих дел и знатного капитала вашего, находящегося во многих руках еще без возвращения и при неблагодарных еще от оных отзывов и при продолжительном собственного невозвращении вы не огорчаетесь, снося то до времени получения с собственным убытком, по чему всегдашнее ваше равнодушие, в том достоверно и ясно означает ваше бескорыстие.
При том достохвальное предполагаете намерение ваше, по доставлении от настоящих должностей ваших свободы в благодарность Великой ИМПЕРАТРИЦЕ и матери отечества, за приобретенные к общему благотворению способы с дозволения ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА учредить на вашем коште, в полуденной стране между Днепром и Доном, по близости Черноморских Херсонского и Азовского портов, в выгоднейших местах особливое училище, для нужных в общежитии художеств и наук, на отменных и полезнейших для юношества распоряжениях, к чему выписаны и запасены уже вами всякого рода математические физические инструменты и машины; книги, картины и эстампы лучших писателей и знаменитейших художников.
В следствие того для начального введения в России филологического, математического и оптического искусства, отправили вы двух академических воспитанников на вашем коште, и вашим старанием в Англию, кои обучаются тамо, и обещевают уже надежные успехи.
И для обучения знанию рудных, химических, медицинских и словесных наук, отправляете ныне трех учеников, в том числе и сына моего в лучшей Европейской университет, определяя им достаточное содержание и платеж за науки из вашего кошта; и по окончании наук профессоау, который их содержать и обучать будт, для большей его прилежности, во открытии им наук, сверх всей оной суммы, обещаете дать пристойное награждение. В последствие же сего помоществуя распространению наук и художеств, многие сочиненные и переведенные на Российский язык полезные книги, на коште вашем напечатаны, и в поощрение сочинителей и переводчиков им отданы, в числе коих и сия маловажная приписуемая вам. Усердие ваше к общему добру, подтвердили вы и доставлением во все магистраты и ратуши, сколько оных находится в государстве, кроме тольео столиц, истории о Российской торговле.
Наконец о доброте души вашей можно свидетельствовать не зазорно, тем более, что подтвердят оное все те добродетельственные люди, как вас обстоятельно знают. Ваши труды, и труды особо проницательные, клонятся более в пользу общественную и на вспоможение ближнего. Ваш капитал по вернейшему испытанию, никогда не почитаете вы своим собственным, но за вверенный только вам от провидения употребляя оной в пользу, какого полезного заведения на вспоможение, и утешение упадших фамилий воспитание детей; на искупление в темницах, за долей содержащихся и требующих вашей помощи; и наконец для ближних и приятелей ваших. Сверх сего изыскиваете, как сын отечества, где б нибудь сделать государственное приращение, о чем известны уже некоторые правительства, и в том вас аттестовали, все же сие делая, не думаете вы никогда о аустом тщеславии.
В заключение всего того, смело утвердить можно, что семена капитала вашего, сеете вы в сердцах благородных, в сердцах чувствительных и нежных младых юношей, воспитывающихся на вашем коште, и в здешних публичных училищах, которые со временем пожнут сладкие и обильные плоды, в пользу общества и свою, к прославлению качеств и имени вашего, и пребудут благодарны навсегда они, и я
Покорный ваш слуга
М*** Ч***
СЛОВАРЬ
РУССКИХ СУЕВЕРИЙ
Аграфенин день. Июния 23 дня, празднует церковь память святыя мученицы Агриппины, которая от простого народа прозвана купальницею, по следующей причине. Древние Славяне признавали идола Купало богом плодов, и праздновали ему 23 и 24 Юния. Расклавши огонь, делали пред оным различные игрища и пляски, перескакивали чрез него, и припевая часто имя Купалово, за что ожидали в тот год изобилия плодов, что и между нынешними Христианами во многих деревнях осталось; а потому святая Агриппина всеми простолюдинами и называется купальницею от идола Купало. В число языческих святых мест принадлежит и находящееся по Рижской дороге в десяти верстах от Санктпетербурга липа, которой ветви переплелись с отрослями ближайших дерев, так что природную составляют беседку, в которой и Государь Император Петр Великий, ради приятности ее не однократно изволил иметь свое пребывание. На сем месте собираются Ижорки на каноне Иванова дня, то есть в Аграфенин день, и препровождают с пением и воплем всю ночь при великом огне; а напоследок сожигают белого петуха, делая притом много скачки, пляски и прочего.
Адамова голова, так называется трава, ею окуривают пленицы или силки, которыми ловят диких уток, но сие окуривание должно быть в великой четверток, а иначе по мнению суеверов окуривание сие будет недействительно, и силки не будут ловки.
Ажушак или Ажулунач. Идол всех Камчадалов, вообще изображают его столбиком с обделанною верхушкою на подобие головы человеческой. Ставится он в Юрте над домашнею посудою и почитается за караульщика отгоняющего от Юрты лесных духов, за что и кормят его Камчадалы по всякой день, мажут ему голову и рожу вареною сараною или рыбою.
Алане, Славенский народ, оный не имел ни богов, ни храмов, ни жрецов, но выняв саблю из ножен, и воткнув ее в землю, поклонялся ей яко богу Марсу, которого мнили всем тем местам правителя, в коих имели брани. Некоторые из оного народа предсказывали будущее по складыванию и разбиранию в определенное время прутиков, с наговариваниями и торжественными обрядами.
Антихрист, противник Христу. Раскольники утверждают, что Антихрист воцарился уже мысленно, в то самое время, как началось в Москве исправление книжное, и будто бы Москва есть Вавилон и Антихристова царства престол, и время уже настало второго пришествия Христова, для чего некоторые зажигая свечу, молятся ночью всегда до пения петухов, ожидая страшного суда; а тогда уже спать ложатся.
Баран каменный. Камчадалы, когда нужду имеют находить неведомого вора, то жнут становые жилы из оного барана при собрании многих людей и при Шаманах, ибо по их мнению сводит после того злодея, так как оные жилы от огня сжимаются.
Береза, древние Чудские народы обитали некоторые в таких местах, в коих было весьма мало лесу; а березовых дерев и вовсе не находилось. Наконец вдруг увидели они не токмо на степях своих, но и внутри самых их жилищ возрастающие березовые деревья; сие не свойственное странам их растение привело в несказанный ужас; а как прибегнули они к гаданию, то волхвы их растолковали им, что значит сие завоевание их земель белым царем, ибо сие растение из его владения к ним перенеслося. И так суеверный народ поверя тому, оставил свои города и жилища пустыми и перебрался в другие места.
Благовещение, утверждают суеверы, когда птица проспит Благовещенскую заутреню, или в сей день завьет гнездо, то отнимается у ней на несколько времени в наказание крылья, и она летать не может, но ходит по земле.
Борода, раскольники, именующие себя староверами, сию кучу волосов почитают выше всех своих членов и дороже самой их головы, мня, что они с бородою составляют образ и подобие Божие, не вообразя того и не размысля, что Бог есть дух, то плоть наша ни малейшего подобия его составить не может; а для сей неправосоставленной ими системы лучше хотят лишены быть головы, нежели бороды; чем и многих простаков заразили.
Брак, на каноне брачного сочетания, призывается в дом женихов семи или шести лет мальчик, который укоадывает вещи в нарочно купленный для того оарчик, который того ж вечера жених отвезет в подарок невесте, а именно: башмаки, опахало, серги, пряжки, белилы, румяны, перчатки и прочая. Во время бытия женихова у невесты сидит он и с невестою на мохнатой шубе, в знак будущей жизни благополучной. На другой день перед поездом в церковь тот же мальчик, или другой с невестиной стороны должен невесту обуть в новые башмаки, и продает ее косу за гривну или за рубль, то есть что дадут. Невеста в знак ее покорности повинна в первый раз разуть жениха, при чем жених кладет в сапоги в правой деньги, а в левой плеть; и когда невеста сперва за левую ногу примется, то жених выняв плеть, ударит невесту; а ежели за правую, то отдаст ей положенные деньги. Новобрачных же не кладут никогда спать в жилой хоромине; но в пустой и не топленной, как бы студено ни было, и некоторые для этого нарочно строят покои и на потолке земли не кладут. Под постелю кладут ржаные снопы или солому. Ежели на невесту в церкве для головного убора венца не вздевают, и держит оной какой-нибудь мужчина, то верят, что тот брак будет недействителен, и жена иметь будет неотменно побочных мужей или любовников; потому что она венца не вздевала, или потому что венчались их трое вместо двух. На другой день свадьбы, когда невеста не была в девках целомудренна, то матери ее поднесут стакан с дырою, из которого напиток потечет, когда она возьмет в руки, ибо дружка поднося ей зажмет оную скважину пальцем.
К сговоренной невесте у Яицких козаков до самой свадьбы собираются ее подруги каждый вечер, поют песни, пляшут и играют с молодцами. В сие время, которое иногда продолжается до двадцати недель, жених почти может обходиться с невестою так, как муж с женою. В девишнике должен он принести невесте в подарок платье и весь женский убор; напротив того невеста дарит ему шапку, сапоги, рубаху и штаны. После венчания едет невеста от цркви на телеге, а позади ее сидит мать и сваха, которая на всех пальцах должна иметь кольца, и обе со сторон прикрывают невесту полотенцом; дабы зрители лица не видали. Перед телегою идет жених с отцом и дружкою; позади телеги многие едут на лошадях верхом, и один из них держит полосатую плахту, какую Черкасские жены обыкновенно носят вместо юбки на длинном шесту, так как знамя; и оная плахта тем достойнее примечания, что здешние женщины оной не носят. В прочем приятели препровождают день бракосочетания в питье, пляске и пении, и притом еще по большей части на улице. У сих козаков прежде был такой обычай, что ежели кто жены держать больше не хочет, то выведши на площадь продаст.
У Донских козаков жених приезжает верхом за своею невестою, и лошадь под ним обвешена колокольчиками, дабы невеста слышать могла прибытие своего жениха. Сии колокольчики хранятся потом или у родителей новобрачных, или у них самих для памяти; невеста не приносит никакого приданого к своему жениху; но он должен ее одеть с головы до ног.
Когда Камчадал пожелает жениться, то высмотря себе невесту обыкновенно в другом, а не в своем острожке, переселяется жить туда, и объявя невестину отцу или матери о своем намерении, несколько времени работает, оказывая удальство свое и проворство, и услуживая всем паче холопа, наиболее же будущему своему тестю, теще и невесте, а потом требует позволения хватить невесту. И ежели поступки его родителям невесты и сродникам, также и самой ей понравятся, то получает он соизволение; в противном же случае или вовсе пропадают его услуги, или с некоторым награждением отпускается. Иногда случается, что такие женихи никому ничего не сказав приходят жить в чужой острог и работают: и хотя всякой по услугам их может признать, с каким намерением они то делают, однако никто их о том не спрашивает и не говорит ни слова, пока они или сами, или чрез других объявят родителям невесты о своем изволении.
Когда жених получает позволение хватать невесту, то он ищет такого случая, чтоб где-нибудь напасть на нее во малолюдстве: ибо она бывает тогда под охранением всего женского полу того острожка, которые редко от нее все отлучаются. Сверх того во время хватанья бывает она одета в двои или в трои хоньбы, опутана сетями рыболовными, и ремнями увязана так, что она не может поворотиться как статуя; и если жених улучит в малолюдстве вою невесту, то бросается с великим стремлением, дерет на ней хоньбы и сети, чтоб коснуться тайного уда: ибо сие у них вместо венчания почитается. Между тем как от самой невесты, так и от других баб и девок происходит ужасный крик; и хотя сама невеста при том не противится, да и противиться не может, однако охранительницы поступают с женихом не милосердо, бьют его, таскают за волосы, терзают лице и всякие средства употребляют, чтоб ему не дать схватать невесты. И буде жениху посчастливится предприятие свое произвесть в действо, то он сам отбегает прочь от невесты, а она дает знак его победы умильным и жалостным голосом, ни, ни. В сем состоит вся важность брачного их сочетания, однако сие получить жениху не в один раз случается, но между тем проходит иногда целый год или больше, а после каждого хватания принужден он бывает несколько времени справляться с силою с раны залечивать; а есть примеры, что некоторые по семилетнем хватанье вместо невесты получили увечье, будучи сброшены от баб с балаганов.
Кто схватает невесту, то в следующую ночь приходит к ней невозбранно; на другой день увозит ее в свой острожек без всяких церемоний, а для празднования брака возвращается к невестиным сродникам по прошествии некоторого времени.
У Мордвы и Чуваш, когда отец вознамерится женить своего сына, то прежде подсылает к невестину отцу посторонних людей, и спрашивает, намерен ли отдать свою дочь за N? когда согласной на то получит ответ, то сошедшися в обоих сторон отцы и матери договариваются сперва о калыме, то есть выкупе, также кому держать свадебные издержки, как то попойку, и сколько точно и договорясь напр. на ведре вина, бочке пива и меду, женихов отец приуготовляет по своему договору и переносит в дом невестин, кладет также калым или выкуп за невесту 8, 9, 10 руб. и более, смотря по состоянию обеих сторон. Приведши все сие в порядок с жениховой стороны отец и мать просят всю невестину родню в гости в ее дом, а женихова родня при том не бывает. В оный день сошедшися гости пьют и веселятся, а дети ни мало сего не знают; и таким образом сделанный договор иногда долгое продолжается время. В самой день свадьбы объявляют жениху и невесте их отцы, что у них будет сей день свадьба, и собравшиеся женихов отец с матерью ездят к невестину отцу и матери; а невеста уже тогда бывает в готовности к браку. Вся церемония их состояла в том, что невестин отец взяв свою дочь за руку, а мать хлеб и соль, вручают ее свекору и свекрови. Невеста поблагодарив своим родителям за все попечение и воспитание и оплакав всех своих ближних, покрывается белым холстом до пояса, и выводится из отеческого дому чрез своего брата до саней или телеги. Таким образом родня с невестиной стороны проводив ее до половины дороги, возвращается вся назад, а с половины дороги встречает родня женихова; ибо при самой свадьбе с невестиной стороны никто не бывает. Как приедут к женихову двору, тогда женихов брат или ближайший сродник берет невесту за руку, и введши в избу, сажает за стол; потом кличут жениха, который нахлуча шапку садится подле невесты. Женихов отец при собрании всех гостей и сродников, берет поставленный на стол длинной пирог аршина в полтора за конец, и подымает другим концом пирога, наложенное на невесту покрывало, говоря сии слова: вот тебе свет, будь счастлива к хлебу, животу и к размножению семьи. Потом переменяет ей свекор прежнее имя и называет Мезява, большая, если женится старший сын, Сернява, средняя; Вежава, меньшая, по старшинству их мужей. Тогда жених и сродники увидят невесту, а невеста своего жениха или мужа. После сего начинают пиршество, которое продолжается смотря по богатству свекора. В сем состоят все их свадебные обряды и таинства.
Случается у них, что обручение или помолвка бывает еще во время малолетства детей, когда отцы знают, что их малолетние дети, и летами и имуществом между собою равны; то во время народного сонмища меняются друг с другом рогами с табаком, говоря: смотрите добрые люди, что мы между собою сватовья; а как сие засвидетельствуют, тогда они уже и называются сватовьями до возрасту своих детей. Если же по возрасте которому-нибудь из отцов бывший договор не понравится напр. если женихову отцу не понравится невеста и откажется, тогда невестин отец отдает свою дочь за другого; напротив того, если невестину отцу не понравится жених, тогда он иначе отказаться не может, как заплатив от 6 до 12 рублев.
Как они были еще язычниками, то хотя дозволялося им брать столько жен, сколько кто содержать в состоянии, однако смотря по крестьянским достаткам, никто боле трех жен не имел. Двух сестер родных брать у них за грех не почиталося, с тем только различием, если первая сестра умрет, и так зять сватается на другой сестре, приходит к тестю и требует себе в замужество; если же тесть на сие согласиться добровольно не похочет, то может от зятя к тому и принужден быть таким образом. Когда зять пришед к тестю говорит, отдашь ли за меня, Енай, то есть свояченицу, а тесть ответствует: нет; тогда зять потаенно принесенный хлеб, или калач выняв из-под полы, старается положить на стол. И если ему сие удастся сделать и сказать, вот хлеб и соль береги мою Енай. Проговорив сии слова, жених должен скорым свой живот спасать бегством; ибо когда его в таком случае догонят, то бьют нещадно, а если уйдет благополучно, тесть принужден бывает отдать свою дочь. Впрочем до крещения Мордва имела право продавать своих жен с прижитыми детьми, когда они им не полюбятся, и брать других. Напротив того неимущие, которые не в состоянии дать выкуп за невесту, стараются подцепить где-нибудь девку удальством, на такой конец подговаривают шайку удалых ребят, и потаенно приезжабт в ту деревню, где подговорена девка; а иногда из базаров и других мест увозят противу воли девок. Во всех сих случаях совершается с ними простая наша пословица: или добыть, или домой не быть; ибо когда нагонят с девкою, то за добычу должно отплачиваться боками, а иногда и головою. Если удается увезти благополучно, то и владеет ею; однако и тут калыму или выкупу избыть не можно, но платят его изподоволь. С того времени, как они начали больше иметь обращения с Русскими, несколько и свадебные их обряды переменилися; они сватаются по Русскому обыкновению примешивая и свои обряды, а особливо в самой тот день, когда невеста к венцу приуготовлена. Ее одевают в красное платье, т.е. красный кумачник, красную рубашку и красные сапоги, на все пальцы обеих рук надевают перстни разных цветов с привешенными к ним небольшими цепочками, к которым прикреплены так же на иных серебреные, на иных медные копейки, а на иных полушки. Голову покрывают ей красною фатою, так чтобы лица видеть не можно было, перед нею ставят скамейку, на которой лежит хлеб, ведро пива и соль. Подле ее садится пожилой мужик с образом, пред которым малой мальчик держит свечу; между сим временем подходят к ней ее сродники и нагибают свою голову под фату, которых она каждого порознь оплакивает. Во время сей церемонии один играет на гудке, а прочие по их обряду приплясывая поют вой, вой. Тут подчивают пивом или медом всех предстоящих, и всякой себе за честь вменяет быть при таком случае пьяным. С жениховой стороны никто тут не бывает, кроме отца или брата, свахи и двух дружек. Свахина и одного дружки должность состоит в том, что бы плясать и подносить; а другой дружка стоя перед невестою безмолвен, держит в руках обнаженную саблю, которою помахивает от времени до времени, и ударяет в потолок или матицу. У печки на стол кладут постелю и все приданое невесты, на котором садится или невестина сестра, или другая какая подруга, и у сей дружка приданое выкупать должен. Когда невеста всех своих сродников оплачет, тогда дружка с саблею идет наперед, потом отец невестин, или ближайший сродник с образом, а мать или бабушка со свечою. Двое из поезду берут невесту под пояс, а третий, т.е. главный дружка за ноги, и так ее выносят на двор; между тем невеста, как бы неохотно оставляя дом своих родителей, хватается руками за матицу и держится, сколько ее сил есть: отец и мать или ближайшие ее сродники стараются развесть ее руки и помогают вынести ее вон. В самых еще дверях хватается она в другой раз за косяк, где то же самое с нею делается. Как вынесут невесту на двор, то дружка с саблею кричит, чтобы все зрители стояли рядом, и чтобы никто невесте навсречу не попался, ибо встреча тогда за худой знак почитается. Между тем запирают избные двери и никого из избы не выпускают, пока невеста не будет посажена в сани или телегу, и не покрыта белою скатертью с бахрамами. В поезде перед невестою едет отец или брат женихов, за ними невеста, сваха и дружка, на одной упряжке. За невестиною упряжкою едут ее подруги и прочий поезд до половины дороги, невесту привозят в церковь, где жених дожидается. После венчания из церкви жених едет наперед, невеста позади, а за невестою поезд, по приезде домой, жених принимает невесту и ведет в избу; но прежде, нежели входят в оную, оба становятся одною ногою на порог избной, где им сперва жениху, ставят на ногу горячую с хмелем сковороду, нарочно к сему приуготовленную, которой с ноги оную сбрасывает столь далеко, сколь ему заблагорассудится; потом ставят сковороду на ногу невесте, которая так же сбрасывет; но тут домашние примечают, сколь далеко она сковороду скинет, и заключают, что чем далее сковорода отлетит от ее ноги, тем она сердитее и сварливее будет; в противном случае уклонною и смиренною быть надеются. После сей церемонии входят все в избу, садятся за стол и пируют, при котором пиршестве никто из невестиной родни не бывает, и молодая надевает свое девичье Мордовское платье, заплетает косу и повязывается повязкою. Невестины отец и мать и прочие сродники до тех пор ни с нею, ни с ее мужем не видятся, пока с ее стороны не будет прислано, чтобы ее родня к ней приезжала, и так иногда сие свидание чрез полгода или целой год случается. Сие для того бывает, что она до тех пор, пока после свадьбы не увидится со своим отцом, или кто ее выдавал, имеет право пользоваться девичьею красотою и носить девичье платье; а увидясь со своими, оной лишается, оболокшись уже в женской убор.
У Татар по реке Черемшану живущих, когда жених или его родители, где выберут невесту, то сватают чрез посторонних людей, и если дело пойдет на лад, то за самой первой пункт почитается калым или выкуп, и самый бедный должен платить по крайней мере тридцать рублей, а богатые по сту, по двести и дороже покупают себе жен. Принуждения к женитьбе у них нет, а особливо женскому полу; по чему при собрании родственников и посторонних людей отец спрашивает у невесты, люб ли ей жених, и охотно ли она за него идет? согласной ее ответ решит все дело; ибо призвав Муллу, который прочитав молитву, дозволяет невесте с женихом вместе сидеть за зановесом; а прочие пьют и веселятся. Если жених в состоянии заплатить выкуп, то берет в то же время с собою невесту: в противном случае невеста остается у отца до тех пор, пока жених всего не выплатит выкупу по частям. Между тем жених имеет право тайно от времени до времени посещать свою невесту, что у них за пазуху ходить, называется; ибо только до пазухи невестиной, а не далее женихова вольность простираться должна. Когда же весь выплатит калым, то собираются паки к невестину отцу на пиршество, и упившися гости разъезжаются по домам; а жених с невестою и другими сродниками, так же и с приданым уезжает в свой дом; где призвав Муллу совершает брак. Мулла спрашивает только три раза, женился ли? прибавляя имя жениха, на что ему отвечает дружка теми же словами, женился; спрашивает так же троекратно невесту, вышла ли? на которой вопрос отвечает сваха, вышла; ибо жених и невеста Мулле не кажутся, но сидят, или в другой избе, или за занавесом. По сих вопросах, Мулла прочитает молитву, и тем кончится вся тайнобрачная. По прошествии двух или трех дней, зять призывает к себе в дом тестя и всю женину родню, с которою и пиршествуют, при чем всяк по своему достатку награждают новобрачных, как то скотом, платьем и прочим.
Хождение за пазуху имеет кроме облегчения в выкупе и другие основания, тут жених приходит к невесте в расплох, и может уверен быть о ее качествах, ибо если он что за нею подозрительного приметит и засвидетельствуется другими, дозволяется отказаться ему от невесты заблаговременно, и возвратить назад часть данного выкупа.
Женитьба детей у Калмыков зависит единственно от воли родителей, но прежде нежели они сватовство предпринять могут, приходят к своему Гелюню, и объявляют ему имя жениха и невесты, год и число, в которое родилися. Гелунь справляется в своем Сударе и объявляет соизволение Бурханов: если по гелюнову мнению худое будет предвещение о свадьбе, то ни под каким видом брак совершиться не может, разве отцы одарят столько Гелюня, что он сими подарками может и Бурханское соизволение переменить в хорошее предзнаменование.
Когда получат от Гелюня доброе предвещание, тогда уже договариваются о калыме при свидетелях с обеих сторон. Невеста обыкновенно жениху принесть должна новую кибитку несколько всякого скота, и ясыр, то есть: услужников и услужниц.
Брак совершает Гелюнь во время новомесячия со своими обыкновенными обрядами: сперва приводит их к Бурханской присяге во взаимной верности; потом выводит их из кибитки, приказывает им глядеть на солнце и читает свои молитвы, при которых жених с невестою бьют земные поклоны; иные говорят, что жениха с невестою обводят троекратно около кибитки, другие напротив того уверяют, что сие не правда; но все при бракосочетании обряды состоят в молитвах. По совершении молитв, Гелюнь накладывает на них руки, и тем кончит. По венчании невесту сажают в кибитке за занавес, а жених садится в переди; родня с обеих сторон берет сырую овчину, и тянут ее сколько сил есть; и если женихова родня втянет в кибитку невестину родню, то невестина родня принуждена бывает держать свадебную попойку; и обратно при начатии пиршества, невесту вводят в свою кибитку, где она с женским полом торжествует, при игрании музыкального согласия состоящего в чебызге, волынке и гудках: ибо молодой по их установлениям возбраняется видеться с свекром и с старшею жениховою роднею, да и отца своего не прежде, как по прошествии года посетить дозволено, и тогда она от него совершенной свой пай получает, как то верблюдов, скот и проч.
При совершении бракосочетания, Мокшанцы сажали невесту в собрании всех своих приятелей на рогожу, относили к жениху в покои и отдавали ему, говоря сии слова: вот тебе волк овца, в котором случае невеста по благопристойности притворяется столь неистовою, сколько сил ее станет. Еще и ныне имеют они такое обыкновение, что когда невеста после обвенчания возвращается из Российской церкви, то должна она беспрерывно голосом вопить; да и некоторые из них в такой горести царапают себе лицо немилосердно, при том же у невесты бывает лицо закрыто фатою, или вышитым полотенцем. Еще и ныне держатся они того обыкновения, что на другой день после свадьбы, старший из сродников взяв хлеб с привешенною к нему небольшою шапкою и пряжкою, которую после носят на груди, приносит в дар молодой, ставит трижды ей на голову, и при том не всегда по порядку говорит сии три слова: тятей, мезей, пипей, только выговариваемое напоследи слово должно быть обыкновенное имя молодой.
Калмыки Яицкие сговаривают своих детей, не токмо в младенчестве, но и во чреве, и при том с таким договором, если у одного родится сын, а у другого дочь, то неотменно должны они сочетаться браком, и сие обручение содержат ненарушимо. Молодых людей обыкновенно сводят тогда, когда уже им от роду четырнадцать лет или более; еще за два года до свадьбы дается жениху вольность ходить к невесте, и с нею играть; но если она обрюхатеет еще до свадьбы, то принужден он задабривать ее родителей подарками, не смотря на то, давно ли происходило обручение или не давно; однако должно еще до свадьбы договориться с невестиным отцом и матерью, о даваемом числе лошадей и другого скота. Напротив того ее родители приготовляют в приданое за нею платье, потребные в дому вещи и постелю, состоящую из узорчатых, и по краям обшитых шелковою или бумажною материею войлоков и таких же одеялов; сверх того дают еще новую из белого войлока сделанную кибитку. Пред свадьбою наведываются у Гелюня о благополучном к тому дне. Когда должно быть свадьбе, то невеста со своими родителями и сродниками поедет к жениху, поставя новую кибитку; Гелюнь читает при всех поезжатых некоторые молитвы над женихом и невестою; после чего по его приказанию расплетают у невесты все косы, и заплетают волосы, только в две косы, так как носят бабы; потом Гелюнь сеяв шапки с жениха и невесты, отходит с Гетсюлом в поле, и там окуривает оные ладаном, читая при том молитвы; а возвратясь оттуда отдает шапки дружке и свахе, которые и надевают оные на голову жениху и невесте. Потом подчивают гостей, и невестин отец обыкновенно дает скота на пиршество. Как гости разойдутся, то невеста остается в кибитке у жениха и ей несколько времени не дозволяется выходить из кибитки, ниже к ней приходит кроме матери и сродниц. Сказывают, что на свадьбах у князей происходят великие увеселения, а именно: бывает знатное пиршество, при котором случае находится предводитель у тех, которые носят кушанье в больших деревянных сосудах; предводитель едет напереди на бурой лошади, в великолепном платье; чрез плечо повешен длинной кушак из тонокого полотна, а у шапки висит черной лисей или куней мех. В день бракосочетания, во всех улусах читают духовные особы молитвы, а светские на свадьбе веселятся, бегают на лошадях в запуски, борются, стреляют из луков и проч.
Калмыкам по их вере не позволяется иметь много жен, но сей закон не столь строго наблюдают, чтобы знатный или начальник иногда не имел у себя двух или трех жен; однако сии примеры редко случаются. Хотя и не позволено им разводиться с женою, однако то часто бывает, а особливо у знатных, если Калмык имеет причину быть не доволен женою, или она сама похочет развестися, то ему только раздеть ее до нага и прогнать плетью; если же он хочет расстаться с нею честным образом, то позовет ее сродников к себе на пир, даст жене оседланную лошадь и столько скота, сколько хочет или может дать, и с сим добром от себя отпускает.
Вотяки последуя примеру своих предков, сватают девиц по договору, сколь много надобно за нее дать калыму, когда договор заплаты кончится, то жених берет невесту в свой дом и целую неделю пользуется ее приятностями; но по прошествии сего времени, отец невестин приехав к своему затю, берет ее обратно и целый год держит в доме своем, так крепко, что она не может иметь никакого свидания с назначенным ее женихом. В сей год жених печется, дабы заплатить потребное число калыма, а невеста с своей стороны оказывает последние услуги своим родителям; но как все уже будет готово, то сделав все нужное к свадебным обрядам, делают пир, и посреди собравшихся гостей, отец жениху вручает свою дочь.
У самых гостеприимного покоя дверей останавливается она на раскинутом сукне, и ждет пока духовный человек принесет в жертву стакан пива, и сотворит к богам молитву о ниспослании молодым счастья в наживе хлеба, детей и богатства. Освященное оное пиво дает он пить молодым, и сие служит, как будто брачным таинством; после сего разносит девка с невестиной стороны мед или пиво, а сама невеста прося каждого гостя выкушать подносимое, становится при том на колени, и до тех пор не встает, пока гость не опорожнит сосуда. Между тем не укладывая еще молодых спать, едят изрядно, попивают, пляшут, и так далее.
Киргизцы платят калым за невесту смотря по своему достатку, и смотря на красоту и природу сватаемой девки: самая посредственная плата за невесту должна состоять в одном пленнике, в тридцати или в сорока лошадях, и в некоторых военных снарядах. Перед днем брака, отец невестин, в некотором расстоянии от своего жилища становит белую кибитку, в которой обыкновенно отправляются брачные обряды между женихом и невестою, к ней привязвают богато убранную женихову лошадь, и там же кладут наилучшую его одежду.
Если невеста по день сочетания своего сохранила себя беспорочну, то брачное пиршество отправляется с веселием; если ж случится тому противное, то бывшие при оной церемонии сваты заколют убранную женихову лошадь, и в мелкие куски изрежут его одежду, означая тем неблагополучие сочетавшихся. В таком случае отец невестин служит ругательству собравшихся гостей, и при том лишается взявшего за дочь свою калыма. Такие примеры у них весьма редко случаются, потому что девок просватывают они по большей части малолетних. Утром брачного дня невесту, сидящую на богатом ковре, носят четыре девки прощаться со всеми ее подругами; сие прощание есть знаком исключения ее из девок: и с сего-то дня жених может видеться с своим тестем, что по сей день у них не бывает.
Они наибольше подстерегают Калмычек, потому что они по их сказкам к удовлетворению похоти наилучшее имеют телосложение и долее всяких других женщин ровняются с молодками: по чему и знатные Киргизцы на них женятся, когда согласятся принять Магометанский закон; напротив того как Персианки, так и Персиана Кызылбаши толико им ненавистны, что выдают их и за своих невольников. Когда кто в первые жениться хочет, то дает за природную Киргизскую девку около пятидесяти лошадей, двадцати пяти коров, до ста овец, несколько верблюдов или невольника, и латы. Я положил здесь среднюю цену, скудные женихи дают и гораздо меньше, богатые же и в несколько крат больше; другая жена покупается гораздо дороже первой, а за третью платят и того еще больше, и так далее.
Лопари женят и за муж выдают детей по своей единственно воле, уважая при том одно только имение, а потому и безобразная девка, когда только не скудна может выйти за хорошего человека. Холостым не дозволяется у них жениться до тех пор, пока не выучатся свежевать оленей. В некоторых местах располагается договор о браке с такою превеликою точностию, как будто о какой купле, хотя в прочем запросы бывают и нарочито непомерны, даваемое женихом за невесту награждение принимается счетом и состоит в известном количестве оленей, или мягкой рухляди.
Свадьба бывает у невесты, которая в самом лучшем своем наряде выходит к гостям простоволоса; а в другую пору всегда повязана голова, как у баб, так и у девок. Свадебное их угощение есть не что иное что как очередное пиршество, на которое идучи несет всяк с собою, как съестное, так и напитки. Забавляются же они на свадьбах и при других сборищах игрою в гуська; сия игра подобна шахматной, и производится тринадцатью камешками представляющими гусей и лисицу. Увеселяются также борьбою, прыганьем через держмык вдоль шесты, рассказыванием забавных басен нескладным и пополам с криком смешанным пением и пляскою. Молодые живут первый год у тестя и у тещи, а потом перебираются в свой шалаш.
В доме, где быть свадебному пиршеству, ставят на стол Черемисы домашнего Идола, перед которым творит Карт молитву, потом бывает обед и начинаются веселости, состоящие в пляске по гуслям, волынке, шиббер и губном органе кобат; в оранье песен и сему подобном; между тем наряжают невесту в другой избе в бабье одеяние, сиречь снимают с нее покрывало и надевают ей на голову, вместо худой нарядную высокую шапку или повязку. Жених взяв ее за руку, отводит в гостеприемной покой, где она во время творимой картом молитвы стоит на коленях, а потом раздает свои дары, и подносит всем гостям пиво или мед; после чего возвращается в свою избу. В вечеру раздевается невеста сама, однако спать ложится не добровольно, но принуждаема будучи к тому посторонними бабами. Уложа молодых, запирают подклет; на другой день по утру приходит в оной с несколькими женщинами заступивши место родного невестина отца, мужчина, держа в руке добрую плеть, и ежели приметит, что невеста в девстве вела себя не целомудренно, то погрозясь оною совершает на другой день свои угрозы таким же образом пропуская только больше либо меньше, после стращания времени наказывают мужья жен своих, когда в замужестве приметят за ними непостоянство. Другой после свадьбы день препровождают они также в пированье и веселье; а как станут напоследок расходиться гости, то всяк выпив последний стакан, бросает в оной несколько копеек молодым в подарок. Мало бывает и между исповедующими уже Христианской закон Черемисами, таких свадеб, на которых бы не происходили сии языческие обряды, хотя и за несколько месяцов или лет; но бедный странствующий удалец скорее совершает свадьбу, он похитив милую ему девку, и доведши уже ее до беременности, дает тогда отцу такое за дочь награждение, какое сам вздумает: и таким образом без всяких свадебных околичностей наживает себе жену.
Ежели кто вздумает из Чуваш обитающих по Волге жениться, то сват торгует девку очень крепко; обыкновенная невестам цена простирается от двадцати до пятидесяти руб.; но иные за пять и за десять рублей получают также себе жен; напротив того богатые дают за невесту и до осмидесяти руб.; невестино приданое состоящее в дворовом скоте, домашней утвари и одеянии, бывает почти равное платимым женихом за нее деньгами. Торг о невесте называется у них сватовством (хота).
По заключении оного бывает особый с дарами поезд; жених приезжает с родителями своими к невесте платить за нее договорные деньги, дарит новых родственников рубахами, платками или холстом. Невестин отец для сугубого в женитьбе счастия, приносит в жертву пшеничный хлеб и небольшое количество меду сырца; он держит дар свой против солнца и творит молитву; после чего едят, пьют, веселятся и напоследок определяют когда быть свадьбе.
Во время свадьбы сидит невеста занавеся лице за отгородкою; напоследок вышед оттуда, ходит прискорбно в гостеприемной избе кругом, а девки носят перед нею пиво, мед сырец и хлеб; как обойдет она в третий раз избу, то жених срывает с нее покрывало, целует ее и меняется с нею перстнями; с сей поры называется она обрученною девкою, и разносит гостям хлеб, мед сырец и пиво, и напоследок уходит опять за отгородку, где бабы вместо худой девичьей шапки надевают на нее бабью побогатее убранную хушну.
Когда станут молодых раздевать, то невеста должна скинуть с жениха сапоги. На другой день по утру происходит о девичьей непорочности следствие, ежели окажется, что она до замужества жила не целомудренно: то невестин прислужник подаст старейшине с пивом такой стакан, у коего на дне пробуравлена дырочка, которую зажав пальцем удерживает пиво, но как скоро гость возьмет стакан в свои руки, то начинает напиток бежать из дырочки; гости поднимают превеликой смех, и приводят тем невесту в стыд: других не бывает никаких следствий. На другой день принимает молодая гостей уже так как хозяйка, в рассуждении чего и веселья бывает больше, нежели в первый день; пляшут же они по гуслям, по волынке и по губному органу. Крещеные венчаются в церкви спустя иногда и долгое время после оных обрядов. Свадьбу играют больше у жениховых родителей, и она походит несколько на очередную пирушку, потому что всякой гость несет что-нибудь с собою. В прочем ставят еще на стол и блюдо с хлебом, в которой воткнута стрела; тут кто изволит из гостей кладет молодым на раззавод несколько копеек.
У Казанских и Оренбургских Татар перед свадьбою невеста должна некоторое место очистить от волоса; у простых людей исправляют дело сие не девишнике бабы бритвами: знатнейшие же употребляют к тому заранее особливую мазь (И. Сурах), которою и мужья бороды свои для уменьшения мажут, и которая составляется из опермента и негашеной извести, растворяя их на воде или на постном масле, сею мазью потирают они в бане причинное место несколько раз не с ряду, но пропуская по немногу времени; а когда волос вновь пустится, то опять за мазь принимаются. Некоторые выдергивают волосы, дабы навсегда избавиться от частого и тягостного бритья, и с самым корнем. Девки собравшись на девишник к невесте, у которой лице бывает занавешено, оплакивают вместе с нею перемену ее состояния; в невестиной же песне, которую поют двое мужчин, почитается сия перемена желательною. На кануне свадьбы относят невесту в вечеру посадя на ковер, в тот дом, где быть свадьбе, и тут-то видится она с новыми своими родственницами.
Весь обряд бракосочетания их состоит в том, что Мулла спрашивает в слух жениха и невесту, желают ли они вступить в супружество, и получа подтвердительной ответ, как на сие, так и на то, что договор о всем уже сделан, объявляет их читая молитву, сочетавшимися браком. А как потеряние девичьей чести почитается у них за великое бесчестие, то немолчаливой жених может в день свадьбы, как по справедливости, так и напрасно сорвать еще с тестя и тещи клепаньем своим какой ни есть подарок.
Многие Башкирцы имеют по две жены, а больше редко у кого бывает. Употребительный у них выкуп за невесту калым состоит в скоте, и простирается от пятнадцати до двухсот голов; при чем лошади, рогатой скот и овцы почти по равному даются числу. За невестою идет часть сего выкупа в приданом, и потому в прежние возвращается руки. По причине изобилия в Кумызе, и сообразуясь своей бодрости, играют они свадьбы только летом. Перед сочетанием Муллою совершаемым, заводят между собою бабы и девки о невесте спор, при чем первые одерживают верх, и потом в некотором месте выводят у нее волосы, и сие торжество называется у них Таки Алган; при сочетании дарит Мулла же жениху стрелу, и говорит: будь храбр, содержи и защищай свою жену. На всякую свадьбу убивают для Бищбармака по одной лошади. В первую ночь остается у молодых двое мужчин, и столько же женщин; на другой день получают гости от молодых небольшие дары, как то, нитки, холст, платки, иголки и прочее.
Увеселения их во время свадеб и праздников состоят кроме пирования, в пении, пляске, борьбе, бегании на лошадях взапуски, стрелянии в цель, и смехотворных представлениях, в коих они передразнивают людей и зверей, и сия игра называется у них черный иноходец. Они играют не только на балалайке, но и на дудках сделанных из пустых травяных стволиков, к чему некоторые и баса припевают. При пении употребляют они искони такое изобретение, которое в ином месте не постыдно бы было объявить и за новое, а именно: они носят для обороны от комаров особливые опахалы, которые нашим почти подобны, и в их-то складках пишут они свои псени. Песни их гласят о славных богатырях странствующих удалых головах, превращениях и проч., и служат наипаче к соблюдению в памяти дел славных их предков, которые и воспевают они с великим восторгом. Когда напоследок жених собирается вести невесту свою домой, то она ходит из юрты в юрту прощаться с благодарением и плачем, и при сем случае наделяют ее иные скотом, а иные домашнею рухлядью. В родительской юрте, обнимает она кумызной мешок, благодарит ему, что столь долго ее питал, и прицепляет к нему небольшой подарок. Весь стан провожает молодых несколько верст, и все пьют при расставаньи взятой с собою в малых мешках кумыз.
У Чулумских Татар, сват идучи к невесте, берет с собою новую Китайскую трубку и Китайской же курительной табак, объявляет там причину своего пришествия, и удаляется на короткое время. Едели он по возвращении своем приметит, что трубка его совсем не употреблялась, то почитает это за отказ; буде же увидит, что из нее курено, то торгует невесту на платье, мягкую рухлядь, скот и прочая. Цена простирается считая на деньги от пяти до пятидесяти руб. по соглашении препровождают жених и невеста первую ночь в новой юрте, при чем между сею и тестевою юртою содержится огонь. В число происходящих обыкновенно на свадьбах увеселений состоящих, как и у других Татар в пированье песнях, пляске и проч. принадлежит и то, что жених при помянутом огне борется с невестиными родственниками; ему надобно одержать, при том победу и великая силе его честь, ежели он может сам собою без посторонней помощи управиться. Вместо постели служит молодым разосланной войлок. Невеста противится на оной ложиться, и поелику она просит при сем случае помощи у замужней своей приятельницы, то сия должна учинить ее, как ей впредь с мужем жить; за что получает в подарок праздничное платье. Ежели невеста не имеет признаков свой честности, то молодой тихим образом от нее уходит, и к бесславию молодой не прежде к ней возвращается, как разделавшись с похитителем ее чести, после чего все забывается.
У Мордвы по приезде невесты в женихов дом приходит его мать со сковородою, наполненную сухим хмелем, которой зажинает она горящею лучиною и ставит сковороду к правой ноге невесты, а она отталкивает оную ногою, сие делают трижды, и каждый раз сгребают просыпанный хмель на сковороду. При сем случае примечают, что ежели сковорода упадет на оборот, то есть дном к верху, то молодым предвещает всякое злополучие, еже ж она ляжет вниз дном, то почитают сие за счастливое предзнаменование. Потом кричат, давай пива, и как скоро подадут, то невеста снимая несколько колец с руки опускает в братыню, из которой потом пьют гости. Наконец раздают грешневую крутую кашу, собравшимся изо всей деревни старым и малым, каждому по чумичке, и кладут иному в шапку, иному в полу, а иному и за пазуху.
Древние Россияне при брачных сочетаниях поступали следующим образом: между прочих церемоний, перед поездом в церковь, садится жених с невестою рядом, или на соболи, или на какой-нибудь другой мех, чешут свахи им головы, обмакивая гребень в меду или в вине, которое держит в ковше нарочный. Потом осыпают их осыпалом, то есть деньгами и хмелем, тут же зажигают брачные свечи, которые бывали с лишком по пуду, смотря на имение брачных, зажигали же их особою Богоявленскою свечкою. В церковь возили с собою вино в склянице, и когда священник дает пити жениху и невесте, то при последнем разе жених разбивает скляницу с оставшимся вином об пол, и топчет бутылку ногою. Брачные свечи ставят потом соскавши их вместе в кадку во пшеницу на целой год в сеннике в головах у постели. Сенник приготовляют к тому следующим образом: поставят по всем четырем стенам образа, а в головах постели, над дверями и окнами по кресту воздвизательному, по всем четырем углам
++++++++++++
воткнут по стреле, и на них по соболю или по кунице, и взоткнут по калачу, на лавках по углам же поставят по оловянику меду. Постелю стелют на двадцати одном ржаном снопе, и как подадут последнее на стол кушанье, то есть жаркое, то дружка обернув блюдо с жарким, калачом и с солонкою, верхнею скатертью, понесет в сенник к постеле, а потом поведут и молодых. В дверях у сенника отец посаженой сдает с руки на руки новобрачную ее мужу, и говорит увещательную о содержании на узаконенных порядках супруги речт, и когда придут к постели, то тысяцкого жена надев на себя две шубы, одну так как должно, а другую сверх того навыворот, осыпает опять молодых осыпалом, то есть деньгами, хмелем и зернистым хлебом, и кормит их уже на постеле. По утру приходят те же свадебные чиновные, и подымают одеяло с молодой стрелою, и свидетельствуют ее непорочность, потом водят молодых в мыльню, а после кормят их кашею, и тогда молодая дарит пришедших гостей дарами и овощами. Когда молодой на другой день по утру бывает в мыльне, тогда теща присылает ему все платье, то есть такое, в каком из бани до покоев дойти можно. В церкве ж во время венчания подстилали молодым под ноги камку, или другую какую материю, а сверх ее соболи или куницы, или другую мягкую рухлядь. В прочем во все время брачного сего торжества, когда молодой возьмет за руку свою молодую, то должен вести ее до назначенного места не отпуская ее руки, а инако вечное будет между ими несогласие.
У Малороссиян женихов отец, посылает двух сватов к невестину отцу и дает им хлеб, которые ежели будет на то согласие, оставляют хлеб в залоге у отца невесты, а от него берут другой в обмен, и потому назначают день свадьбы. На все время свадьбы избирается из девок одна светилка, которая во время стола сидя в большом углу, держит увитую калинными ветвями с ягодами козацкую саблю, на которой прилеплена восковая зажженная свеча тройчатка. После венчания жених и невеста отходят из церкви по своим домам; а пообедав жених благословляется от отца к матери хлебом и солью едет к невесте в дом. По средине невестина двора поставляется тогда квашня накрытая скатертью, а на ней хлеб и склянка горелки. Мать невестина выходит в стречу в вывороченной шубе, сидя на вилах, на кочерге, и держа в руках горшок с водою и овсом; которой дарит зятю, а он выливает из него на гриву своей лошади, и отдает пустой горшок старшему боярину, которой бросает его в сторону, и буде горшок разобьется, то молодая родит сына, а когда уцелеет, то дочь. Потом брат или сродник продает невесту, говоря, что она в пятнадцатилетнее время пребывания у них съела и выпила, пять бочек бураков, то есть свеклы, три бочки капусты, четыре вола или быка, шесть кабанов или боровов, десять овец, сто гусей, двести кур, семьдесят пять уток, двадцать кулей хлеба, пять бочек пива, две бочки меду, пять бочек горелки, то есть хлебного вина, за что получает два или три копейки. По выезде из невестина дома, стегает жених ее несколько раз плетью и говорит: покидай нравы отца и матери и привыкай к моим. При въезде в женихов дом, в воротах зажигается куль соломы, чрез который должны все переехать. По ужине пришед на подклеть невеста разувает жениха, который бьет ее голенищем, и она получает лежащие в сапогах деньги. Ежели невеста сохранила свое девство, то все гости идут в дом ее отца, и с радости бьют у него окна, ломают печи, лавки, столы, стулья, и все что ни попадется, за что отец не токмо что не досадует, но еще и дарит их. Потом взяв невестин красный передник, по их запаску, привязывают на высокий шест, и выставляют у ворот на целый день в знак целомудрия невестина. По отпраздновании у всех приходят опять в дом женихов, где свекор взявши палку, тычет ею в глаза невестку, спрашивая у нее, не слепа ли она. А потом подчивает горелкою. Потом дружка, жених и все гости идут паки в дом невесты, и принеся с собою курицу окладенную ветвистою калиною и пирогами без начинки, называемыми по их Стульни. Дружка разрезывает курицу и дает отцу голову и два пирога, теще столько ж пирогов и гузку; а потом всем гостям по куску пирога и курицы. Таким образом препровождают целую неделю в сих обрядах и пированиях, при игрании на скрипке и при пении различных песен.
Описав свадебные обряды многих народов, обитающих в России, за нужное нахожу приметить, что ни где невеста входя в женихов дом столь поносима не бывает, кроме города Торопца. Тамо жених и все его домашние нарочно призывают для того девок, которые при входе ее от венца в дом женихов, стоя на крыльце, поют между прочим: нам чильбы Василисчишка во трех шубах, ажно она беременна, ты несешь ли люлечку, ты ведешь ли нянечку. Оглянись ко ты назад, полюбовники стоят, да по грамотке держат. Сие мне кажется, ни увеселения, ни чести, ни жениху, ни невесте не приносит. А вообразя тогдашнюю перемену состояния девицы, а при том и умной, ибо там и знатное купечество сие употребляет: то конечно представляется, что сей ни где не употребляемый обычай походит много на сумасбродство. И ежели оной будет отставлен, то конечно убытка из того в свадебных обрядах никакого не последует.
Брови свербят, у кого засвербят брови, тот смотрети будет на потных лошадей, то есть приехавшего к нему из далека гостя, и ему кланяться, или кланяться будет за сделанное ему какое-нибудь благополучие.
Буг река, Славянами была оботворяема, черпали из нее воду с благоговением, со страхом и трепетом.
Бударин фарпост, близко Яицкого городка. Уральские козаки верят, что при жизни их родителей зарыта в Авраге насыпанная деньгами лодка, по их Бударь называемая, которой и по сие еще время найти они не могут, хотя и великое к тому старание прилагают. А потому прозван Авраг, фарпост и рукав речки Бударин Ерик.
Булавка, булавки давать никому не должно, чтоб не раздружиться или не поссориться; а когда необходимо должно давать булавку, то надобно ею принимателя поколоть, тогда уже будет безссорно.
Булумер, Болгарский город, развалины коего находятся в пригороде Билярске. В древнем оном городе Булумере или Буляре, владел некоторый храбрый государь, и обогатясь многою корыстию от побежденных народов, а потомков своих почитая за недостойных владеть своими сокровищами, построил в городе высокий столб; а под ним подземную палату, и скрыл тамо все свое богатство с волшебными заклинаниями, которое еще и теперь тамо находится. Некоторые люди пытались подрыться к заклятой храмине, но приближась увидели при самом входе ужасную черную собаку, прикованную на цепях, и стерегущую внутрь лежащие сокровища. Она бросилась на похитителей с великою яростию, и ужасный голос ее принудил их возвратиться в свои домы; куда пришедши лишилися они чувств и разума.
Белбог, божество Славян Варяжских, имел кровавый образ покрытый множеством мух, его почитали они добрым богом. Мухи означали его питателем тварей; жертвовали ему веселием, играми и радостным пированием.
Вдова, у Камчадалов вдовы за себя ни кто не возьмет, ежели с нее греха снято не будет; а сие состоит в одном совокуплении с нею человека постороннего. И оное всякий Камчадал за бесчестие себе считал, чтоб снять таким образом со вдовы грех; но приехавшие на Камчатку козаки многих вдов разрешили.
Вода, в Январе месяце пить из рек припадкою воду, почитается у Камчадалов за великой грех; но надлежит в то время иметь при себе ковш, или бараний рог вместо ковша употребляемый.
Водяный дедушка, сии особые черти живут в воде, а особливо в мутной и подле мельниц, они купающихся без креста уносят в воду, а особливо малых ребят, и там, как уверяют глупые, имеют великолепные и богато убранные палаты.
Волос, или Велес, Славенский бог скотов, его считали на второй степени по Перуне, имел храм в Киеве, и по многим другим городам.
Волосы, остригая волосы суеверы, берегут их так же, как и ногти в особом месте, и кладут с собою во гроб, веря, что на том свете в каждом их волоске потребуют отчета.
Волоты, сии страшилища были великаны и значили у Славян то же, что у Греков Гиганты, им приносили жертвы.
Волшебники, для волшебства употребляют они большею частию волшебный барабан, который у Российских лопарей не иное что, как продолговатый с одной стороны кожею обтянутый ящик, около коего бывает великое множество веревочек и всяких мелочей. На барабанной коже, представлены изображения небесных светил, также зверей, птиц, заручительных знаков и сему подобного. Волшебник положа на оную кольцо и ударя колотушкою, которую составляет мохнатый олений рог, может узнавать по тому изображению, на коем ляжет припрыгивающее кольцо, какой давать ему ответ на все до прошедшего и будущего касающиеся вопросы. Они призывают также барабаном своим демонов, при чем тело их обмирает в то время, а душа тогда уходит на сборное место чертей, и там с ними советуется, что ответствовать, а иные предсказывают по трясению луковой титивы, качанием ноги и по небесным знакам. Предсказывают и самые безделицы, благополучные и несчастные дни, знают наперед, когда будет дождь, но и сами огут располагать погодою и ветром, в состоянии удерживать и насылать гадину, делают жен и стада плодородными; предсказывают также по щелям, какие окажутся на брошенных в огонь овечьих лопатках, или хвостовых составах, они узнают воров, отгадывают вероломство в любви, успех в рутешествиях и прочая. См. Шаманы и ворожеи.
Воробей водяной. Сия птичка водится в Сибири и других близких оному местах, она ныряет в нарочито глубокие реки, для собирания на дне мелких водяных червяков, и выходит оттуда сухая. Многие уверяют, что ежели жиром сей птички, которого весьма немного набрать можно, или кровью оной намазать хотя один раз человеческие члены, то уже они вечно от мороза предохранены будут. Суеверы воробьев вообще почитают проклятою птицею, веря сами и других уверяя, что они в то время, когда Христа распинали, приносили паки ко кресту те гвозди, которые ласточки кравши у Римлян уносили, и за то в наказание воробьи имеют на ногах оковы, которых люди видеть не могут, для того никогда ногами не переступают, а все прыгают, ибо в рассуждении тех оков переступать не могут.
Воровство. У всех диких народов, кроме Камчадал, воровство похвально, и поступается в том жестоко, но не за кражу, а за неумение. Чукоцкая девка не может себе получить мужа, ежели в воровстве не окажет искусства. Якут хотя ведает, что лишится всего имения, ежели украдет скотину, однако не взирая на то, не удержится от жирной кобылы, и в случае несчастия тем утешается, что он едал жирную кобылятину.
Ворожба, Цыганы в сем ремесле великое берут преимущество, и наш простой народ весьма верит, что Цыганы в предсказании будущего великие знатоки, не смотря на то, что они их обманывают, окрадывают, и что слова их никогда не сбываются. Еще есть по городам сегож ремесла кофейницы, которые глядя в чайную чашку, выливши из оной густой кофе, предсказывают то, чего сами не знают, а прибыль делят со слугами, которые их пред тем уведомляют о домашних обстоятельствах. Ворожат о пропаже домашней решетом и псалтырью, вешая их на веревочку, ик огда при упоминовении имени чьего, псалтырь или решето повернется, то признают того за действительного вора, и делают ему истязания.
Ворожеи, колдуны, чернокнижники, чародеи, волхвы и кудесники. Ворожеями называют тех, кои посредством некоторых трав, кореньев и наговоров на вино, масло и воду, вылечивают разные болезни или оные насылают. Заподлинно утверждают, что они знаются с дьяволом. С ними заключают контракт, и во всем от них помощи, что касается до добра и худа, получают; когда же умирают, то волшебную свою книжку отказывают кому-нибудь из родни или на друзей своих; а если не откажут, то по смерти своей ходят в полночь в савоне в свой дом и требуют той книжки; от которого посещения наводящего ужас всем домашним, инако избавиться не можно, как выкопав такого мертвеца, положить паки в гроб ничком, подрезать ему пяты и вколотить между плечами осиновой кол, прочитав заклинательные молитвы, зарыть паки в землю. Также когда сии колдуны обучают своих учеников такому чародейству, берут с собою образ, кладут его на землю ниц ликом, велят на оной стать ученику и от него отрицатися. Кто найдет такую черную книгу и станет читать, то немедленно предстанут множество диаволов, и станут просить работы. Буде работы дать им он не приищет, то его убивают. Обыкновенно оные ворожеи портят на свадьбе, либо гостей, либо жениха, или невесту. Делают между мужем и женою несогласие, жениха в то время не действующим, а у невесты скрывают тайное естество, которое иногда находят под горшком, лукошком, решетом и проч. Присаживают килы, бросают порошок на дорогу, и будто лошади жениховы и невестины становятся на дыбы, и нейдут с места. Испорченные ими женщины кличут разными голосами животных, а особливо собакою и кошкою, и выкликивают имена их испортивших, при чем плачут и себя бьют и терзают. Для отвращения таких опасностей, кои по большей части случаются в деревнях, призывают других ворожей, и платят за то деньги, и сии отговорщики порчей слывут у них Доками.
У Киргизцов чародеев считается шесть чинов, первые называются фалча, которые предсказывают из книг и по звездам, и сие искусство почитается за науку, потом следуют предсказатели, Яурунчи называемые, которые по бараньей лопатке предсказывают о будущих делах, и на всякой вопрос ответ дать умеют. Сказывают, что такую лопатку должно оскоблить ножом, а не прикасаться к ней зубами: ибо в противном тому случае она не годится к чародейству. Если прорицателю предложат вопрос, или он сам что задумает, то кладет оную лопатку на огонь и ждет, пока на плоской стороне появятся седины и трещины, по коим он и предвещает. Сии люди, по их объявлению, так искусны, что могут угадывать, как далеко находится отправившийся в путь человек.
Третий род чародеев называется Бакша, и Киргизцы сим больше всех других верят. Если просят у них совета, то они велят сперва привести хорошую лошадь, барана или козла для употребления в жертву, потом Бакша начинает петь чародейные стихи, бить в обвешенной кольцами чародейной барабан, Кобиц называемой, и напоследок скакать и ломаться. Все сие делав с полчаса, убивает приведенной скот на жертву, и кровь изпущает в особливой сосуд, кожу берет себе, а мясо едят при том находящиеся, и собрав кости пестрит красною и синею краскою, и бросает от себя к западу, куда выливает и испущенную кровь из скота. Напоследок еще несколько времени чародействует заклинаниями и ответствует на вопрос.
Еще есть чародеи, Рамча называемые, которые льют коровье масло, или сало в огонь, и по цвету пламени предсказывают, при чем также приносят жертву и употребляют заклинания; но сих чародеев мало почитают. Сверх того есть еще колдуны, а по большой части колдуньи Джа Адугар называемые, которые околдовывают невольников и других пленников, так что они на своем побеге заблуждаются и опять попадаются в руки своему господину, или хотя они и уйдут, однако опять скоро попадут Киргизцам в неволю. На такой конец вырывают они у пленника несколько волос из головы, спрашивают его имя, и ставят посреди кибитки на расчищенном и солью посыпанном месте, на котором они обыкновенно раскладывают огонь; потом колдунья чинит заговоры, и в то время приказывает пленнику трижды отступать назад, на свои ступени плевать, и каждой раз выскакивать из кибитки. Напоследок сыплет пленнику на язык несколько золы, на которой он стоял, и тем колдовство кончится. Яицкие козаки верят, что если пленник объявит настоящее свое имя, то сие колдовство бывает действительно.
Ворон, когда прилетит ворон и сядет на кровле покоев, и будет кричать, то знаменует, что непременно в том доме умереть кому-нибудь скоро должно.
Воск, из дому своего воску выносить не должно, уверяют, что пчеловодство от того бывает не пибыльно. А как утверждают, что многие разбойники заговаривают ружья, так что пуля его никогда разбойника вредить не может; то когда оные пули будет облепливать воском и ими стрелять, то никакой разбойник или чародей заговорить оной не может, и будет конечно убит.
Враги, Камчедальские враги живут в воздухе, и бывают возрастом с трехлетнего младенца, Камчадлы верят, что они к бабам их в рот входят, и вселяются в них числом до пятидесяти, и больше; они ж напускают на Камчадалов болезни, за то, что рубят кусты березника и ракитника, в которых их враги тогда обитают.
Встреча, когда покойник поп или монах, монахиня, жинщина, девица, свинья, или лысая лошадь на встречу попадутся первые, то в тот день успеха в делах ожидать не должно; а когда кто встретиться с полным, то есть полные ведра воды, или что другое, то значит успех в намерении.
Ведьмы, уверяют простаки и обманщики, будто есть такие люди, а особливо старухи, кои посредством некоторых мазей и кувыркания чрез двенадцать ножей, оборачиваются во всяких зверей и птиц, а особливо в волков, свиней, сорок, и копны сена; также и других людей оборачивают, и делают худое и доброе, по их произволу, своим ближним; и сии обороченные люди называются оборотни. Бывают же наиболее, как врут суеверы, упомянутые оборотни в малой России и в Киеве. В Москве сорок по той причине нет, что святый Алексий Митрополит Московский, приметив одну ведьму под образом сороки, заклял оных, чтоб в Москву никогда не влетели. Также когда некоторых убитых медведиц обдирали, то вместо медвежьего мяса под кожею находили иногда бабу в сарафане.
Вера, богом Камчадалы почитают некоего Кутху, от которого произошел народ их. Кто сотворил небо и светила небесные, не ведают, токмо сказывают, что оные прежде земли были; о сотворении которой объявляют двояко: иные говорят, что Кутху сотворил землю из своего сына называемого Сымскалин, которого родила жена его Илькхум гуляя с ним по морю, а другие что Кутху с сестрою Кутлыжичь землю снесли с неба, и утвердили на море, а море сотворил Утленгык, которой и по ныне в нем пребывает. Однако в том все обще согласны, что Кутху до сотворения земли жил на небе. Которые поставляют морского бога, тех мнение несколько сходно с Якутским суеверием, которые владение неба и земли особливым богам приписывают, сверх того признавают и адского бога, и почитают их за родных братьев, также как древние Греки и Римляне.
Кутху по сотворении земли оставил небо и поселился на Камчатке, где родил другого сына именем Тыжил-Кутху, да дочь Сидуку, которые пришедши в совершенной возраст, сочетались браком. Между тем, как сам Кутху, так жена его и дети носили платье из листья шитое, и питались березовою и таловою коркою; ибо звери по их объявлению сотворены тогда не были, а рыбы ловить не умели их боги.
Кутху оставя сына своего и дочь, с Камчатки отбыл, а куда девался не ведают, токмо то объявляют, что он пошел с Камчатки на лыжах, и что горы и долы сделались от его путешествия, ибо земля под ним гнулась, как тонкой лед; и таким образом лишена своей равности и плоскости.
Утыжил-Кутхи после отца родился сын Амлея, да дочь Сидукамшичь, которые на возрасте вступили в супружество, а более родословия они не знают: то утверждают за истину, что народ их размножился от объявленных праотцев.
Тыжил-Кутху при умножении своего рода начал размышлять о лучшем содержании, вымыслил вязать из крапивы сети и ловить рыбу; а как лодки делать, оное ему еще от отца показано. Сотворил же он и зверей земных, и определя пастухом над оными некоего Пилячуча; под которого ведением состоят они и до ныне, начал шить из кож их куклянки и парки.
О Пилячуче сказывают, что он ростом весьма мал, носит платье рассаначье, которое у Камчадалов весьма высоко почитается; ездит на птицах, особливо же на куропатках, и будто некоторым по ныне случается видать и следы его.
В прочем никого глупее не представляют, как своего Кутху, чего ради и не воздают ему никакого почтения, ничего у него не просят, и ни чем так, как именем его не забавляются; рассказывая про него такие непристойности, о которых и писать гнусно. Между прочим, и то в порок ему ставят, что он столько гор и стремнин сделал, и столько мелких и быстрых рек, что столько дождей и бурь производит и беспокоит их. И для того всходя зимою на высокие горы или спускаясь, ругают его всякою бранью; то ж делают и при других трудных обстоятельствах.
Бога вообще называют они Дустехтичь, которое имя некоторым образом и почитают, так как Афиняне неведомого бога. Ставят столб на пространных равных и тундристых полях, обвязывают его тоншичем, и не проходят мимо не брося куска рыбы или чего другого. Не собирают ягод, которые растут в близости, и не бьют около того места ни зверя, ни птицы, и думают они, что сею жертвою жизнь их продолжается, которая бы без того умалилась. Однако не бросают они на жертву годного, но или шаглу или хвост рыбей, что и без того надлежало бросать; в чем согласны с ними и все Азиатские народы, которые также приносят в жертву негодное; а что есть можно, тем пользуются сами.
Сверх того все месте, по их мнению опасные, как например огнедышащие и другие высокие и крутые горы, кипячие воды, леса и прочее, населены от них некоторыми бесами, которых они более, нежели богов своих опасаются и почитают.
Горных богов называют они Камули, или малые души, ибо душа по Камчатски Камулечь. Сии боги или по тамошнему враги живут на высоких, особливо же дымящихся и огнедышущих горах, чего ради Камчадалы не токмо всходить на них, но и близко приступиться не смеют. Питаются они, по мнению их, рыбною ловлею, сходя по воздуху на море в ночное время приносят на каждом пальце по рыбе, варят и пекут их по обычаю Камчадалов; вместо дров употребляя китовое сало и кости. Такие месте проходя Камчадалы бросают что-нибудь съестное врагам оным в подарок.
Лесных богов называют они Ушахчу, и сказывают, якобы они походят на человека. Жены их носят младенцов к спине приросших, которые непрестанно плачут. Они по Камчатскому суеверию людей с пути сводят и делают глупыми.
Морского бога называют они Митг, и приписывают ему рыбей вид; он по их мнению владеет морем и рыбами, которых посылает в реки, однако не для того, чтоб люди имели от того пропитание, но будто за лесом на баты себе: ибо они отнюдь не верят, чтоб им от бога могло быть какое благодеяние.
О Пилячуче или Билюхае, о котором выше объявлено, баснословят они, будто живет он на облаках со многими Камулами, и будто гром, молнию и дождь ниспускает, а радугу почитают за подзор на его платье. Сей билюкай, по их суеверию, опускается иногда с облаками на горы, ездит в санях на куропатках, и бывает причиною великого счастья тому, кто след его увидит; но мнимой оной след билюкаев ни что иное есть, как струйки на поверхности снега, которые делаются от вихрей. Напротив того имеют от него и опасение: ибо сказывают, будто он в вихри детей их чрез слуг своих уносит, и употребляет вместо подставок, на которых плошки с жиром вместо свеч поставляются. Жена у него Тиранус.
Они признавают и беса, которого представляют весьма хитрым и обманчивым, и для того называют Канною. Около нижнего Камчатского острога показывают весьма старую и высокую ольху, которая за жилище его почитается; и Камчадалы ежегодно в нее стреляют, от чего она вся стрелами изнатыкана.
Глечь по их есть начальник подземного света, куда люди по смерти переселяются, которой прежде сего жил на здешнем свете.
Некоторому из первых детей Кутовых приписывают власть над ветрами, а жене его Савине творение вечерней зари и утренней.
Туила тресению земли причиною ставят, будто оно происходит от того, когда Туилова собака Козей, на которой он ездит под землею, отрясает снег с себя.
О Боге рассуждают они, что он ни счастию, ни несчастию их не бывает причиною, но все зависит от человека; свет почитают вечным, души бессмертными, которые с телом соединившись восстанут и вечно жить будут, в таких же трудах, как и на здешнем свете, токмо с тою выгодою, что будет там во всем вящее изобилие, и никогда не имеют терпеть голоду.
Все твари, до малейшей мухи, после смерти восстанут, и под землею жить будут. Свет поставляют плосковидным, под землею полагают подобное нашему небо, а под небом другую землю. Нашу землю почитают за изнанку подземного неба, когда у нас бывает лето, тогда у них зима; а когда у них лето, то у нас зимнее время.
О воздаянии будущем сие токмо говорят, что бедные здешнего света будут там богатыми, а богатые убогими, а чтоб Бог за грехи наказывал, того по их мнению не надобно; ибо говорят они, кто худо делает, тот терпит и отмщение.
В подземном свете, куда люди по смерти переселяются, есть великой и сильной Камчадал Глечь именем, которой родился от Кухты, и прежде всех на Камчатке умер; жил в подземном свете один до тех пор, пока две дочери его умерли и к нему переселились, и будто он желая научить свое потомство, приходил на наш свет, и взошед к ним на юрту, о всем том, чему ныне Камчадалы верят, рассказывал. Но понеже многие от того страху, что мертвой к ним приходил, скоро умерли, то Камчадалы начали потом юрты свои оставлять, в которых человек умрет и новые строить, чтоб мертвой пришедши к ним по подобию Гаеча, не нашел нового их жилища.
Сей Гаечь, по их объявлению, есть главной в подземном свете. Принимает Камчадалов умерших, и кто прибудет в новой и богатой собачьей куклянке и на хороших собаках, тому дает худое платье и худых собак, а кто в худом платье и на худых собаках, тому дает хорошее платье, хороших собак и хорошее отводит место к поселению. Тогда умершие начинают строить себе юрты и балаганы, упражняются в звериной, птичьей и рыбной ловле, пить, есть и веселиться по здешнему, токмо с тем различием, что они на оном свете такого, как здесь беспокойства не чувствуют; для того, что там меньше бурь, дождей и снегу, и во всем такое изобилие, каково было на Камчатке во времена Кутковы; ибо они думают, что свет от времени до времени становится хуже и все против прежнего умаляется, потому что животные купно с промышленниками своими поспешают переселяться на тот свет.
Все то почитают за дело дозволенное, чем они могут удовлетворить желанию и страстям своим, а в грех ставят токмо то, от чего опасаются, или истинной, или мнимой погибели, по своему суеверию; таким образом не ставят они в грех ни убийства, ни самоубийства, ни блуда, не прелюбодеяния, ни содомства, ни обид, одним словом ни чего того, что по закону Божию запрещается. Напротив того за смертной грех почитают утопающего избавить от погибели, для того, что по их суеверию, тем, кои избавят, самим утонуть будет. Засыпанных снегом с гор, которым случается выбиться, принимать в жилье страшное беззаконие, по тех пор, пока не съедят все свои припасы дорожные, а потом надлежит им раздеться до нага, и брося свое платье, как скверное, войти в свою юрту. Пить горячие воды, мыться в них и всходить на огнедышащие горы за несумненную почитают погибель, и следовательно за грех вопиющий на небо, и прочие такие бесчисленные забобоны, о которых и писать гнусно. Грех у них и над кислою рыбою драться, или соориться, грех с женою совокупляться, когда с собак сдирают кожи; грех соскабливать снег ножом с обуви, грех мясо различных зверей и рыб варить в одной посуде, грех ножи или топоры точить в дороге; и другие подобные сему мелочи, от которых опасаются какого-нибудь противного приключения, как от драки и ссоры над кислою рыбою совершенной погибели, от совокупления с женою во время снимания собачьих кож коросты, от соскабливания снегу с обуви, бури, от варения разных мяс вместе, несчастия в ловле и чирьев, от точения ножей и топоров, в дороге погод и бури, что однако ж не столь удивительно: ибо во всех народах довольно суеверий, что они такое множество заповедей могут содержать всегда в памяти.
Кроме помянутых богов своих почитают они и разных животных и другую тварь, от которой бывает опасность. Огню приносят они в жертву норки собольи и лисьи. Китов и касаток уговаривают они словами, когда увидят на промысле, ибо они опрокидывают лодки их: также медведя и олка, и ни которого из оных зверей не называют по имени, только говорят, Сипанг, беда.
У Калмыков духовенство на разные разделяется статьи. Главу у них представляет Лама или первосвященник; под ним черные священники, называемые Гемонь; за Гемонями следует Гегиль или дьякон; за Гегилем Манжи или дьячок; а последнее место занимает Гебку или пономарь.
Лама или глава их духовенства, знатную представляет особу во всей Калмыцкой орде. Сан его происходит от так называемого Далай Ламы, главного первосвященника во всем Зюнгорском владении, который жительствует в Тибете. Власть его почти неограниченна: ибо по крайней мере без его совета и согласия и сам Хан ничего предприять не может. Он имеет великие доходы со всех улусов, не выключая и самих владельцов. Другие священники ставятся от Ламы, которые также в народе сильны и почтительны, и можно сказать, не худо простаков обирают. Лама имеет особливые священнические одежды и высокую каменьями убранную шапку, называемую Гунзыть, которую присылает ему Далай Лама. Священническое или Гемоново одеяние состоит в одном обширном одеяле, которое укладено другого цвета материею, на подобие клеток, так что каждая клетка имеет внутренний кошелек на подобие часового кармана; на голове у них бывает шляпа белая с большею по средине цветною кистью. Другие чины священства никакого особенного одеяния не имеют, но разнятся от других Калмыков в том, что головы имеют бритые на голо: напротив того другие Калмыки оставляют на теме волосы, и заплетают их в косу. У Калмыков можно узнать и малых ребят, которые в священнический назначены сан: ибо они также обриты, как и настоящие священники. Священники у них бывают безженны, и более должны поститься пред прочими Калмыками. Все их воздержание состоит только в неядении известных животных, как то, верблюдов и лошадей, но только довольствуются баранами и говядиною. Всякое хмельное питье по их закону священникам запрещается; хотя не редко и у них можно приметить пьяных попов.
Особливой род священников составляют так называемые Сузюкти, которых с монахами сверстать можно: ибо они кроме молока и пшена ничего не едят, и имеют особливую набожности машинку, называемую Курдю. Машинка сия состоит из продолговатого цилиндра, обтянутого кожею или сукном. Сквозь цилиндр вдоль пропускают шпиль, насаженный на палочку, длиною четверти в три; к одному боку цилиндра на ремешке прикрепляется свинцовая гирька называемая Агирь. Цилиндр наполнен списаниями их всего закона. И так когда они молиться начинают, берут сей Курдю, и с благоговением приложив его ко лбу, ставят пред собою, и делая небольшое движение палочкою, приводят цилиндр в движение, который до тех пор вертеться должен, пока они читают молитвы. Они думают, что такой цилиндр весьма их Бурхану угоден, и что он во время вертения читает написанные в нем молитвы. Такую курдю получают они от Ламы за не малую плату. Сии же священники от других разнятся и в том, что носят через плечо длинную белую повязку, подобную той, какую употребляют некоторые Католицкие Каноники.
Прочие церковнослужители подчинены священникам, и в совершенном у них находятся послушании. Должность их помогать священникам при служении, и обучаться их закону, дабы со временем достойными показаться священнического сана.
Калмыки много таких миров утверждают, как сей видимый, и описывают нижнюю пропасть, воображая, что она ни кем не создана, но от века сама собою произошла. Мысли их столь глубоко в сию бездну проницают, что они поставили ей и измерение, и полагают шесть миллионов сто шестнадцать тысяч берей(*) в ширину и глубину. Из сей бездны некогда по их мнению, поднялися золотые облака, которые совокупясь во едино произвели сильной дождь, от которого начало свое получило море или Океан. От оного Океана
------
(*) Бере составляет около осми верст.
произошло всякое дыхание и прозябаемое; да и всякие их бурханы (боги). Но как от падения вод сделалася пена, которой они и пределов положить не могут, то из нее явилася вышняя твердь. Около сей же пены полагают они семь небес и восемь Океанов, которые также самобытны. Воздвигнутые некогда из бездны ветры поколебали вышнюю твердь; от чего произошел четвероугольный столб, называемый Сумер Аула, которому основание полагают ниже морского дна, а верх над водою. Каждый столба бок составляет несколько тысяч бере. Первой бок столба представляют себе серебряным, другой лазоревым подобным яхонту, третий золотым, а четвертой темно-вишневым. От сего столба производят все перемены дня, таким образом: когда появляется заря, то солнечные лучи ударяют в серебряный бок, и от того начинается рассвет; пред полуднем солнечные лучи преломляются в яхонтовом боке; в самой полдень солнце стоит перед золотым боком; а к ночи темно-вишневый бок отторгает лучи солнца. Солнце, воображают они себе, сделанное из стекла и огня, что доказывают примером зажигательного стекла, о котором они столь же мало имеют понятия, как и о солнце. В округе солнца считают до осми сот берей. Луну представляют себе, что она состоит из воды и стекла. Круг ей определяют гораздо меньше солнца. Звезд считают десять тысяч миллионов и несколько сот тысяч.
Посреди тверди и около столба, по их мнению, находятся четыре большие миа, и между оными еще восемь малых.
По правую сторону ставят нашу землю, и называют Замбутип.
Другий мир называется Улюнжи, Юси, Тутуп; третий Укир Тутуп, а четвертый Муудоу Тутуп.
Наш мир назван Замбутип для того, что на нем много родится дерева Язумбу, Барирха называемого.
Вторый мир прозван по тому, что по их мнению обитают в нем великаны или великорослые люди.
Третий мир получил свое наименование от того, что в нем никакой другой скотины, кроме коров не водится; ибо по Мунгальски Укир значит корову.
Четвертый мир Муудоу Тутуп прозывается, что в нем обитают особливого свойства люди, которые живут до тысяч лет, и из них за семь дней до кончины всякому слышится голос, называющий человека по имени, и предвещающий ему кончину; по чему те люди, созывая своих сродников и ближайших, прощаются и учреждают свои дела заблаговременно. Но как они воображают себе сих людей столь долговечных, и при том без всяких болезненных припадков, то мечте своей помогают, будто бы сии люди бездушны: из чего следует, что все болезни по их воображению от души происходить должны.
За всеми мирами и превышними облаками поставляют жилище Тенгров; а за оными огромное железное кольцр, по-видимому для укрепления тверди.
Хотя все сии миры соседственны, однако никто из смертных из одного в другой переходить не может: но сия вся выгода сохранена только для одних бурханов.
Тенграми называют они некоторой род бесплотных сил или духов, которых ни ангелами, ни людьми назвать не можно, и должно им определить среднее существо между людьми и ангелами. Тенгров разделяют они на двенадцать статей, из которых первую составляют четыре Махара. Жилище их находится близ нашего мира. Рост их должен быть сто двадцать пять сажен. Над Махарами обитает вторая статья, составленная из тридцати трех тенгров. Сии ростом бывают во сто пятьдесят сажен.
Четвртый род тенгров над оными называется Байскуланту Тенгри, которые ростом прежних превосходят.
Пятая статья заключает в себе тенгров вышиною близ четырех верст, которых называют Хубилгасками.
Шестую, седьмую и осмую статью составляют Тенгры такого же роста, и называются первые Тюрсюте Тенгры, другие Юсюрин, Зюрин, Тенгры. Последние три статьи содержат в себе самых великорослых Тенгров, которых рост до ста шестнадцати тысяч бере простирается. Оные суть Делгерегнуй
Баен(*), Еуле Уге Тенгры, Юцюс Аганисты Тенгры, Хубилгискани Елген Тенгры.
По разности их роста приписывают им и разную долговечность. Например: о первых воображают Тенгров, что они живут человеческие пятдесят лет, а Терсюти Тенграм один день, который составит пять сот наших лет. Другим Тенграм неисчетные лета приписываются, то есть Хубилгасками Едледек Тенгры должны жить 200,206,000 лет. Но как и самобольшее время миноваться может, и с оным Тенгры исчезнут; то приписали им совсем особливой род размножения, представляя себе, что нижние Тенгры распложаются от обнимания и целования; вышние Тенгры от единого любовного взору зачинают во чреве; а иные от усмешки зачинают детей. Из сего заключать должно, что и Тенгры их бывают обоего пола.
В нашем мире описывают они четыре главные реки, вышедшие из некоторых мысов. Первую из них называют Ганга, другую Шидра, третью Байчю, а четвертую Антара. Между сими реками определяют паству некоему ужасному слону, называемому Газар Сакичикин Ковен, то есть землехранительный слон. Знаки его следующие: вышина и длина его повыше несколько бере. Наружность тела вся белая как снег, выключая голов, которых он имеет тридцать три красные: всякая голова у него снабжена шестью хоботами; на каждом хоботе по семи колодцов; из каждого колодца произрастает по семи цветов; на каждом цвету сидит по девице. Сие отменное животное пасется в сих местах по четыре месяца в год, и в то время прогуливается на нем Хурмукту Тенгры, имея свое седалище на средней голове.
По средине нашего мира поставляют они престол высокого Сакжи Муни, и кругом его шесть городов. Сакжи Муни, называют они Бурхана нынешнего века: ибо каждый век по их мнению должен быть управляем особливым Бурханом. В прошедшем веке был Бурхан Мандари, а в последущем веке преемником будет Мавзушири, которого царство они поставляют противу
------------
(*) Добродетельные Тенгры.
Сакжи Муни. Позади оного владение Логашиново; а по левую сторону Самбилангово.
Бурханы были прежде отменитые люди, которые в свою жизнь много сделали отменного пред прочими: все страсти попрали, три главные добродетели совершили, шесть родов душевных научили: и по проповеди Сангарди шестьдесят одному народу один закон проповедывали.
В начале Замбутина, то есть сего мира люди жили долговечны, и сияли светлостию, имели крылья и отмениты были силою, питалися единою какою-то благостию по их ради Дианар, и рождались чрез переселение душ по их Хубилган, и в великом все были прохлаждении.
Но как приспело несчастливое время, тогда земля произрастила одну пищу, или траву, зовомую Шиме, которой вкус был сладок, как мед. Один из людей прожорливой вкусивши сию пищу, разгласил многим ее приятность, и в самое то время всего они лишилися. Светлость их померкла и летание миновалося; и так все пробыв малое время в темноте, вдруг им отворился свет от солнца, и других небесных светил.
Как Шиме перевелася, то все люди питалися земляным маслом, которое красновато цветом и вкусом, как мед. Но когда и оное истощилось, то люди ели некоторый род тростника, на их языке Балазимис называемого. Но и сим они немного пользовалися: ибо пекущийся об утреннем запасся оным тростником на будущий день. Примеру его другие последовали, от чего и тростник уменьшился, и в скором времени к их несчастию совсем исчез. Тогда сделался великий глад, и люди впали в беззаконие, убивая друг друга, и причиняя всякие насильства и обиды: и от сего времени они производят все пороки. На конец согласились пахать пашню. На такой конец избрали себе одного премудрейшего из них, который разделял им пашню порядочно, научил домостроительству, и они его за такое благодеяние сделали своим начальником, от которого все Калмыцкие Ханы начало свое получили.
По прошествии многих веков, начали умаляться преимущества благоденствия лет. Напоследок люди, по их мнению и до того дошли, что более десяти лет не жили. По числу их лет уменьшался и их возраст: люди были величиною в локоть, а лошади с зайца, и пятимесячный младенец вступал в супружество, на конец сделалися тяжкие болезни и мор, от чего люди и перевелися.
После того был предвещающий глас от Тенгров, что чрез семь дней упадет дождь состоящий из всякого орудия, которого люди убояся запаслися на семь дней пищею, и побежали в пещеры темные. В то время вся земля от крови побагровела, и исполнилася множеством трупов и костей, на которые упал дождь, и очистил всю непотребную мертвенность и унес в дальнейший Океан. Потом наспал дождь прохлаждения и благоволения и прохладил землю. Напоследок пустился ливень, который снес на землю пищу, а за оною платье и прочие людям потребы. Тогда люди сего Замбутина очувствовалися, и между собою согласны: и сим кончился один Галап или век(*).
По прошествии оного Галапа ниспослан был Мавзуширинов Хубилган в сей Замбутин с запоном, которого возраст и красота была несказанная, так что людей привела в удивление: и они его вопрошали, от чего он так прекрасен и проч.? Тогда им отвечал сей Бурхан: для того что я блуд и прочие все страсти превозмог, ни какую душу не потреблял; по чему от всех и отменен: последуйте мне во всем, то и вы будете таковы, как я; что услыша люди, все злые дела отринули и возлюбили добродетель, за что и превзошли летами своих праотцов, и с начала по осьмидесят тысяч лет жили; а потом паки оставя истинной путь, подвежены были всем переменам, о которых сказано выше. После оных перемен на место Мавзуширина, вступил Сакжи Муни, который и ныне еще продолжается.
Главнейшие Галапы у них разделяются на четыре части: первый называется Аху Галап, вторый Ебдереку Галап, третий Хоосун Галап, четвертый Токмоху Галап.
----------
(*) Сей век, начавшийся от сотворения мира, из Океана называют Калмыки благополучным, по тому что в оной век произрасли тысяча цветов называемых Падма (щапки), которые предзнаменовали рождение тысячк Бурханов; а кто таковы сии Бурханы, не только я, но и вся Калмыцкая орда сказать не может.
Первый Галап, т.е. Ахугалап состоит в том, что оный начинается от осьмидесяти-тысячного долгоденствия, и продолжается до десятилетнего умаления человеческой жизни. Галапом(*) называют век, но не такой, как на пример у нас Эпоха от Адама до потопа, от потопа до Авраама и проч. У них каждый Галап или век начинается от разрушения, или преставления света двумя пределами, т.е. приращением и умалением, как то уже и выше объявлено. Такой Галап называется верхним или долголетнм. В сем долголетнем Галапе заключаются еще малые Галапы междуметные.
Вторый Галап начинается от того, что во аде всякое животное вновь родится не будет, от чего и наружность Замбутина повретился; по чему сей Галап и назван будет Ебдереху Галап, т.е. разорительный.
Третий Хоосун Галап назовется от того, что вся бездна опустится до предела, где должно паки утвердится; от чего и наименование ему пустой или Хоосун Галап.
Четвертый Токтоху Галап начнется от того, когда некая буря по их камандраль, по утверждении вышеупомянутой бездны, от перворождения в оной всякого животного воспоследует, и потому назовутся они Токтоху Галап, т.е. утвердительный.
Между каждым из вышеобъявленных Галапов, поставляют они восемь между умочных Галапов, из которых семь огнем, а осмый водою кончится. Между седьмою огненными Галапами должно по их мнению случится еще по семи меньших огненных галапов, и между каждым из оных по одному водному галапу или потопу, которые заключит уже вышепомянутый бурный галап.
Огненные галапы разрушение свое иметь будут от царства Айха Диани с низу.
Водные галапы разрушаются от других дианов с низу же.
От вихря или бури галап уже не разрушится, но примет паки свое начало. Таким образом представляют они вечность всего мира, а далее ум их проницать не может.
---------------
(*) Галап собственно происходит от Гал огонь; ибо наибольшая часть Галапов, по их мнению от огня начало свое имеют.
За самоважнейший грех почитаются недоверие к закону и хула на Бурханов, удержанная Бурханам подать и непочитание священнического чина. За ними следует убийство, не только людей, да и всякого живтного, даже до последнего насекомого и прочая. У них вымышлен великий судия, которого Ирлик Хан называют. Престол ему поставляют между небом и землею на средине, окруженный тьмами черных тенгров, пред ним всякая душа должна предстать на суд со своими приставами, выключая великих угодников, которые прямо восходят на небо, аки столб огненный; приставы их суть черные и белые тенгры, т.е. злые духи и хранители, которых каждое дышущее имеет. Приставы должны быть при сем суде стряпчими. У Ирлик Хана есть и древние записки, называемые Алган голи, в которые вносится все содеянное людьми. В оные он не редко заглядывает, что бы от стряпчих, или от самого судящегося не быть обмануту. Спрные дела весит он на весках. В одну чашку кладет грехи, а в другую добрые дела; и которая чашка перетянет, потому бывает и расправа. По их мнению надобно твердо иметь в памяти, что кто доброго на сем свете сделал, и оное смело предлагать Ирлик Хану; иначе боязливые иногда вместо рая попадаются в муку, за тем что иногда приставам не придет на память то, что его оправдать или осуждать может; а Ирлик Хан по множеству дел, иногда и поленится заглянуть в свою шнурованную книгу. Заблуждение сие утверждают многоми выходцами с того света. Я одну только басню приведу в пример.
Некоторый пьяницв, будучи осужден на суде Ирлик Хана, ввержен был в одно мытарство, преисполненное острого оружия, куда препроводили его Яргачи(*) по шести дорогам, убитым острыми гвоздями. Во время его мучения и стенания, молитвою и властию некоего Бурхана Хонжо Боди Сано до осми тысяч мучащихся душ, из глубины всех осмнадцати мытарств извлечены были, за то что они читали Доржо Зодбу. Мучащемуся рьяницк пришло на память, что и он некогда сию Доржу Зодбу списал, и при поклонении и молитве просил помощи от оного. Приставы слыша сие имя, тотчас доложили своим
------------
(*) Приставы или караульные при мытарствах.
начальникам, и дело дошло до самого Ирлик Хана. Он приказал грешника себе представить, и допрашивал его, подлинно ли он сию добродетель в жизни своей совершил, что доржу зодбу один раз списал. Птяница уверял Ирлик Хана, сколько его сил было, а Ирлик Хан справясь в Алган Голи, нашел его слова справедливыми, и просил у него прощения за учиненное ему мучение. Но чтобы большее ему сделать возмездие, посадил его возле себя на золотом престоле, показывал ему многие тайеые, и обещал возвратить его паки в жизнь, дабы он проповедовал Доржу Зодьбу. Пьяница отговаривался от сего благодеяния, представляя, что живущее в мире всякое животное будет стремиться на его гибель: ибо я в жизнь мою убивал овец, сайгаков, лошадей, рыб, сусликов и всяких насекомых, м всякую ползающую и пресмыкающуюся душу. Ирлик Хан немедленно повелел предстать пред себя всем животным, которых помянутой пьяница на том свете умерщвлял, и приказывал им, чтоб они никакого зла ему на сем свете не чинили. Вся помянутая тварь за сие приказание вознегодовала, и недовольна была судом Ирлик Хана. Ирлик Хану в сем случае ничего более не оставалось, как прибегнуть к гирям правосудия. Он взял свои вески, и в одну чашку вместил всех животных, а в другую Доржу Зодбу; но доржа зодба перевесила всех тех животных: чего они убояся, сделали все поклонение и просили прощения. За сие их Ирлик Хан отослал на место упокоения, а пьяницу возвратил на сей свет для прославления доржи зодьбы(*).
Возвратившийся из царства мертвых пьяница со многими другими, которых и столистая книга едва вместить может, проповедал Калмыкам будущее их состояние на том свете. Они видели три дороги и белой град.
------------
(*) Кажется от сего заблуждения происходит, что Калмыки охотнее едят падалину, нежели убитую скотину, говоря: что первая зарезана Бурханами; и так ества ее безгрешна. Повесть сия также подтверждает, что Калмыки веря переселению душ, разумную душу приписывают всякой дышущей тваре: и что всякая тварь должна явиться на суд Ирлик Хана, и получить воздаяние, или наказание за свои дела. Калмыкам примером служит главнейший из Бурхан Санжи Муни, которого душа некогда обитала в зайце; и тогда он увидев гладом тающего человека, предал себя на добровольную ему снедь. Сие также подтверждает, что их Бурханы не от небесного, но от Калмыцкого отродия.
Дороги сии начинаются от некоей аспидной горы, которая земным жителям видится на подобие облака. Первая дорога серебреная, другая медная, а третья железная. Железная дорога ниже всех, и ведет к белому граду, которой есть жилище Ирлик Хана. Оная дорога на конец, по мнению их, истончевается в волос, и многих хлопот избавляет Ирлик Хана: ибо не помнящие за собою никакого благодеяния, тонкой сей путь превозмочь не могут, но обрушась попадаются на место казни.
Медная дорога лежит повыше, и провожает к жилищу тридцати трех тенгров, что есть среднее место упокоения: а серебреная дорога, которая всех выше, и лежит на восток к раю, обитаемому Абидом Бурханом.
За главнейший рай почитают, какое-то Сукавидино место. За сим местом следует рай Амидабы Бурхана обладающего двутысячным небом. Самое последнее место представляют себе у тритцати трех Тенгров, где только одной вольности ожидают. В прочем у них такое множество раев, что и перечесть трудно, потому что они каждому Бурхану приписывают особливое небо, в котором он водворяется с душами праведных.
Иные по их мнению будут мучимы во аде, где изобилует всякое оружие, и которым они будут посекаемы на мелкие части: а как от того умертвятся, то паки от некоего небесного гласа восстанут. Сие мучение грешные претерпевать должны двести миллионов тысяч лет, по прошествии которых выпущены будут, и вселятся в тела живущие на сем свете. И так может быть из древнего Калмыка родится капустный червь или сладкопоющий конарь.
Второе мытарство составляют адские темные пещеры, в которых всегда будут раздавливать людей двумя железными досками; и сему мучению время предписано вдвое перед прежним.
В пятом мытарстве будут грешных Калмыков жарить на сковородах и вертлугах, как рыбу или птиц.
Шестая статья грешных Калмыков ввержена будет в смрад, где всякое зловоние. Иных низринут в реку, в которой вода беспрестанно кипит белым ключом. Другие поселены будут в крепкой белой земле, которая ничего не произрастает. В оной беспрестанной глад и нагота господствует, где люди копая руками землю, отрут оные по самые плечи. Коварным людям и смутителям приуготовано кровавое море, в котором они плавать должны. Роскошные богачи, не творящие милостыни, отягчаются собственною своею тяжестию: глава у них будет яко холм великий, шея и ноги истончаются на подобие волоса, а тело представлять будет огромную гору. Для непочтителей Бурханских слов и святотатцев, сделан огромный котел, наполненный смолою, в котором сии грешные вариться будут. Для убийц всякого животного поделаны крючья, на которых вешают их за ребро. Крюки сии некоторою силою опускаются с людьми на низ, где другие крюки их задевают, и отрывают части человеческого тела, которое паки прирастает. Пренебрегателям и гнушающимся их Бурханского предания черные тенгры вкалывают в уши раскаленную сажу, и такое мучение претерпевающие всегда друг другу на уши шепчут, сообщая причину своего мучения: однако слова их бывают непонятны. Тати и прелюбодеи мучатся в студеном озере, которое по закате солнца, даже до восхождения оного в воде замерзают, а при солнечном сиянии паки вытаскиваются из оного, так что от примерзания некоторые члены в воде остаются; к вечеру паки в оную же воду погружаются, чтобы члены их срослися, и проч.
Иным, не знаю, за какое преступление претирают кости; иных колесуют, а иных толкут на мельницах в ступе.
Осмнадцатое или последнее мытарство назначено для всякого другого животного, где на лошадях беспрестанно ездят; другую скотину корят гладом; иных увечат побоями и проч.
Средства, помощию которых думают они по смерти избавиться от ада.
Первый пункт составляет прошение за умерших их Бурханов, а особливо, когда к тому щедрым подаянием священнический чин поощрен будет; читанием по умершим разных книг, устами благоговейных Гелюнов, как то книги называемой Эркетю, содержащей славные дела их Бурханов; Дойшин Бурхани, Бурханское наставление и проч., а главное место между всеми занимает Доржо Зодба. Сия книга содержит в себе непонятные вещи для Калмыцкой головы, и значит сокровенную тайну, которую никто разуметь не может, кроме великого Бурхана. Польза происходящая от сея книги, утверждена многими примерами благополучных душ возвратившихся с того света; и она в таком почтении у Калмыков, что почти всякий изустно ее знает; да и толковать ее за грех вменяется.
Как Калмыки народ кочевой, то и идоложертвенные капища, Бурхани Эрго у них состоят из кибиток. У них есть особливый стол или налой, на котором они ставят своих Бурханов. Около сего стола вешают столбы называемые Кил, сделанные из разных парчей. К идолослужению их принадлежат и музыкальные орудия, как то медные с гремушками блюды, называемые Цен, трубы Кангырча и бубны Кенгерца; сие музыкальное согласие употребляется у них только в годовые праздники. Годовых праздников считают они три: первый называется Сага Сара, вторый Зула, а третий Царан Сара. Сага Сара празднуется у них с начала Маия месяца; и с сего праздника почитается у них новый год. Зулу торжествуют в Ноябре месяце; а Цаган Сару перед масленою, в честь некоей девицы, которая, по их мнению, при начатии света победила тьму неприязненных сил. Сии три богомолия бывают у них всеобщие, на которые съезжаются почти из всех улусов к Ламе. Тут делают новые капища, Цаца(*) называемые, и выбирают к сему угористое место. Цацу украшают выше сказанными уборами. По средине ставят стол, а на столе ставят своих бурханов. В Цаце освещают все плошками наполненными коровьим маслом; а сметильня неотменно должна быть бумажная. Тут каждый Калмык старается со своей стороны споспешествовать сему празднеству. Зажиточные пред Бурханами ставят благовонные свечи; а другие возжигают с коровьим маслом плошки, и ставят по горе около Цацы. Тут бьют всякую скотину, и шесть чаш называемых Такилсиин Цегуце с сарацинским пшеном вместо жертвоприношения ставят перед Бурханами, вмещая в оные по малой части всякого животного. Во время служения в Цаце бывает объявленная музыка.
------------
(*) Древние их капища называются Кид: ибо летописцы их свидетельствуют, что они в старину были некоторой народ; да и ныне сим Калмыцким именем называют одну пещеру, находящуюся при Соленом озере, отстоящем от Черного Яру в шестидесяти верст., на Яицкой степи.
Лама со всем причетом отправляет службу состоящую в молитвах. Черные Калмыки(*) ходят около Цацы, и по троекратном обходе пред дверми Цацы, кладут по три земные поклона, взирая на Бурханов, и возлагая руки свои на голову.
Когда читают важнейшие молитвы, тогда молятся с сокрушенным сердцем, подгибая правую ногу, а левую скорча, и сложив ладони. Но что бы никакий предмет не мог поколебать их мыслей, защуривают глаза и потупляют голову. Принесенную жертву Бурханам, ни кому есть не дозволяется, но пускают оную в текучую воду, например: ручей, реку и проч.; а остальную скотину едят богомольцы. Первую участь получает духовенство, и каждый из своего блюда по три щепотки откладывает, как некую жертву Бурханам, приговаривая за каждою щепоткою Урбанердини(**).
Сии откладные щепотки простые Калмыки с особливым благоговением принимают и едят, как нечто благословенное. Такое обыкновение наблюдают их Гелюни во всякое время, когда есть начинают; и если не прилучится посторонний Калмык, три откладные щепотки, бросают в огонь и сожигают.
На тех местах, где построены Цацы, всякий проезжающий Калмык останавливаться должен, и заплатить Бурханам подать чем ни есть. Если у кого не прилучится с собою денег, то в Цаце оставляют, или стрелу, или подкову, или другую какую вещь. В случае же недостатка Бурхан должен довольствоваться конскими волосами, или обрезанными ногтями. Кроме сих мест всеобщего идолослужения, каждый Гемонь имеет собственное себе капище. Оно в той же находится кибитке, в которой жительствует и Гемонь; и Бурханы по большой части бывают в заключении. Когда Гемонь вынимает своих Бурханов, то ставит на стол каждого при троекратном земнопоклонении, и сидя читает молитвы: а другие Калмыки ходят около кибитки, и кланяются Бурханам в дверях кибитки. По окончании молитв, каждый Калмык входит в
----------------
(*) Черные называются все те Калмыки, которые не принадлежат к священническому чину.
(**) Урбанердини значит трех святых или троицу, и под сим именем они разумеют трех Бурханов, Санжимуни, Мавзушари, Майдари.
кибитку, и кланяется Бурханам по три раза, и по разу Гелюню, который на него налагает свою руку. Когда Бурханов Гемонь вынимает из заточения, то каждого, если они литые, обмывает чистою водою; и та вода почитается у них за святую или целительную.
Вера Черемисская происходит от неизвестного им времени, и одно предание их предков, служило им к сохранению древнего своего закона. Между множеством богов ими почитаемых первенствующий есть Тинзябр Юма(*), то есть Бог живущий на небесех; и сей сотворил небо, землю и все то, что видят их глаза. Жертва ему приносимая суть различных родов животные. По нем почитают они Киреметя, который есть дух свирепый и могущественный; а вера их заставляет думать, что большая часть благополучия их в воле сего страшного Бога: но был ли он человек, или какое другое чудовище, того они не знают. Во время нужды, и во дни болезни своей убивают они лошадей и коров, которых приносят ему в жертву, по среди отрощенного лесу. Смешное их изображение достойно также уведомления: ибо они думают, что убиенная им лошадь не умирает, то только переселяется в жилище для услуг Киреметя, которому жертва сия паче всех угодна. По мнению их надобности человеческие и богам их необходимы.
Читая историю о древних Скифах, находим мы сему подобное обыкновение. Они в день погребения царей и начальников своих убивали, не только лошадей, но и несколько из их служителей, воображая, что погребенные и по смерти во всех человеческих вещах имеют нужду; а при том казалось им, что и самое сластолюбие может еще услаждать умерших; и для сего убивали по одной из бывших наложниц: и такое ужасное свое обыкновение употребляли они и по смерти каждой год.
Черемисы обитавшие между древними Скифами сохранили остатки сего древнего суеверия, и можно думать, что сей ими называемый Киремет не был
--------
(*) Слово Тинзябр Юм, значит Бога всемогущего. Черемисы почитают его с великим благоговением; но некоторые из них думают, что дела смертных людей совсем ему не принадлежат, а сделал он над ними судиями и властителями прочих их богов.
ли какой-нибудь знатный человек из их поколения происходивший. Обыкновение царствующее тогда между ослепленными народами принудило и ему сделать такое же погребение; а не разумевшие потомки приняв сей обычай за закон, и не имея никакого понятия о существе его, называли его богом, сохранив при том и обычай до сего дня.
Сей свирепый бог имеет у себя друга называемого Ширт, который также силен награждать их моления, и гораздо снисходительнее первого. Жертва ему приносимая состоит из овец и из других малых животных.
Капко Ороло не признаваем от них за Бога, но любимым их слугою, и он будто бы стоит непрестанно при вратах жилища Киреметева, и должность его возвещать их просьбы и быть свидетелем усердного их моления. Для сего чтут они его, принося ему иногда и жертву.
Известно уже всем, что язычники обитающие в Российских пределах, никаковых храмов для моления своего, также изображения богов ими почитаемых совсем не имеют, кроме одних Калмык: но дуб, береза, растущие в лесах, суть изображение их божества, и приносят жертву по среди им посвященного лесу(*). В праздничные дни и во время нужд своих сходясь они на сие избранное место, молят богов своих сохранителей.
При жертвоприношении наблюдают они следующие обряды: скотина приведенная на заколение, должна быть тучна и здорова: ее убивают посреди избранного лесу близ раскладенного из дров огня. Как скоро снимут с нее кожу, то отрезывают уши, ноги, сердце, легкое и печенку; а сие уже разделяют на три части, из коих одну бросают в огонь, признавая, и в нем нечто спасительное; другую посвящают Киреметю, которую также предают огню; а остальные части варят в котлах и едят сами. Жрецов или особливых священников они не имеют: но как скоро им понадобится сделать какое-либо жертвоприношение, то выбирают человека престарелого, который и управляет вышеописанными обрядами.
---------
(*) Сии молитвенные места, как Черемисы, так и Чуваши называют Киреметь, по имени Бога ими почитаемого.
В прочем сей народ из самой древности, не имея ни каких установленных законов, и пребывая всегда во глубине невежества и незнания, имеет множество еще других священных обрядов, и почти каждое жительство Черемисами населенное, имеет свои особливые обыкновения. Между ими есть четыре известные божества, которых они называют, Олешкер, Пуват, Куклеш и Изкижен; но власть их несравненно менее противу первых: и для того не всем из них знакомы, а бывают только хранителями некоторых Домов их, покоя и благополучия.
Пугорша Юма есть из числа начальных богов почитаемых в Башкирии живущими Черемисами. Его молят о скоте, о хлебе, о пчелах и о всем, что в житии человеческом потребно; а жертва ему приносимая суть всех родов животные.
Другой называемый Пиабар или Пиам-ар, имеет власть равную с Пугоршею; но жертвы им различны; ибо Пиабару посвящен черный бык, и все другие черного вида животные, так как Шукше, третьему из числа их первенствующих богов, посвящен белый гусь, прочие их боги суть сии.
Кургубурт Юма, живет на земле: однако ж ни кто его увидеть не может, кроме счастливых и безгрешных людей.
Юманат, по сказанию Черемис, обитает иногда в воде, а иногда в лесу. Его молят, чтоб даровал им детей мужеского пола, и приносят в жертву черного барана.
Иргибаш Юма, есть также из числа их богов и власть его равно с другими.
Черемисские жены не жертвуют ни одному из сих богов, но для их оставлены все те божества, которых они в женском роде почитают, и которые суть нижеследующие:
1) Кичеба, есть матерь солнца, богиня согласия семейства, счастия и богатства. Она обитает, по мнению их, внутри самого солнца, и бывает ей публичное прзднество от всех Черемисских жен и девиц. В жертву убивают молодого теленка или барана.
2) Каба, есть такое божество, которое живет отделенно от всех других богов. Когда солнце среди лета взойдет на полдень, то в то время светит оно возле самого ее жилища. Словом сказать: она живет в неизмеримой пучине воздуха, и власть ее простирается вообще до всех человеческих болезней, нужд и напастей.
3) Кудо-Шоче-Наба, живет вместе с богами обитающими на небесах; а некоторые думают, что она есть матерь Пиамара. Черемисские женщины молят ее о детородии; а по сему можно ее познать за богиню детородия.
4) Мушан Чен: сия есть последняя из богинь, и не всем Черемисам известно ее имя.
Обряды при женских жертвах употребляемые, ни чем не разнятся от мужеских. Обычай их запрещает, что бы во время жертв Погурте, и другим богам не было ни одной женщины: но напротив того и при торжественных женских жертвах не бывает ни одного мужчины, кроме того, что по окончании надлежащих молитв могут мужья притти и совокупно с ними веселиться. Женщины имеют особливых ворожей, так как мужчины ворожецов, способом которых познают они, какая жертва богам будет приятна.
В болезнях своих не призывают они на помощь ни Пугоршу, ниже одного из тех богов, которых я описал: но для сего имеют они особливого Бога болезней, которого называют Чук Киремет, ему приносят жертву по предсказанию ворожецов, какого рода и какой шерсти скотина потребна, дабы умилостивить Бога; а по сему прежде приношения жертвы ворожец гадает, потом сказует, что Чук Киреметю будет приятно. Сказание ворожеца имеет точно такую ж силу, как бы сам бог их говорил устами его, и требуемое им должно немедленно исполниться.
Ворожецы бывают из числа тех людей, которые лукавкк и умнее своих одноземцов; а по сему не трудно им ложными предсказаниями пленять простой и несмысленный народ: ибо когда один раз удастся ему прорещи истину (что он легко может исполнить, смотря по случаю нужды, хотящих принести жертвы), то сим уже и заслуживает вечное почтение у своих земляков.
Во время скотских болезней, хотя сего ж бога умилостивляют, но больше еще других, которых называют они Киремет-Капка и Киремет-Пиим. Жертва им приносится суть утки, тетеревы и рыбы ловимые в их местах.
Когда надлежит делать всеобщее жертвоприношение, то старики собравшись вместе делают совет, какую скотину принести в жертву мнимому их богу. Но толпа людей разномысленных не скоро может согласиться, и каждый различаясь намерением своим от другого, желает, чтоб жертва была приносима из тех животных, которые ему нравятся. Когда число разномысленных будет умножаться, то тотчас призывают ворожецов, дабы они сказали, какая жертва богу будет приятна. Ворожецы гадают разными образами: иные мечут бобы; другие смотрят в воду; налив одную в какой-нибудь сосуд, где по сказанию их и изображается вид того бога, коему народ принести жертву назначил. Совершив гадание, предсказывают они, что богу будет приятна, или белая лошадь, или белая корова. По сему предсказанию каждый деревенский житель обязан дать некоторое число денег, на которые покупают богу угодную скотину. С вечера возвещает староста одноземцам своим, дабы по утру сходились на место избранное для моления; куда сходятся все на рассвете дня в самом лучшем своем убранстве, и одни женщины не могут быть участницами сего празднования. В присутствии собравшегося народа, выводят назначенную в жертву скотину, и тотчас ее зарезывают: потом варят в нарочно приготовленных котлах. Сваренное мясо разделяют всем по равну, а тут уже каждый Черемисянин разрезывает свой удел пополам, и одну часть оставляют для себя, а другую складывают все в один котел: и как от множества кусков наполнится сей сосуд, то сие бросают в огонь и говорят следующие слова: огонь, отнеси нашу жертву к богу. Прочие их моления заключаются в трех вещах: первое, чтобы бог дал им хлеба, скота и пчел. По окончании сих обрядов обедают все на жертвенном месте, а после уходят по своим домам, оставя коду с убитой скотины на том самом месте, развесив ее на дерево.
Различие между жертвами приносимыми богу болезней есть сие, что в числе других на жертву убиваемых животных естьи заяц, и то что голову и ноги убитой скотины бросают в огонь, что они уносят домой во время жертвы Пугорше и Пиабару. Бросая сии части в огонь, говорят они сие: огонь, отнеси к Киреметю нашу жертву и скажи, чтоб он более не просил. Гадания при жертвах приносимых Чук Киреметю бывают также отменны; ибо тогда они рассматривают внутренность животного; и ежели печенка вынутая из его не тонка и не пестра, то сие предзнаменование служит в их пользу: когда ж случится тому противное; то сей знак есть неблагополучия семье жертву приносящей.
Первейший праздник бывает у них в июне месяцк, которой только по прошествии трех лет торжествуют. В сие время приносят они жертву богу живущему на небесах, коего называют они Тинзябрь Юма, и убивают для его по одной из всех родов домашней скотины.
Другой день празднуют они пред тем, как наступит время пашни. В сей день нет никаковой жертвы кроме того, что все собираются на избранное поле, и ставши на восток с великим благоговением падают на колена свои и вопиют: Боже, роди нам хлеб! потом целой день препровождают в пьянстве, в борьбе, в скакании на лошадях и в других веселых упражнениях. Сей праздник есть один, в который имеют право и женщины и девицы быть участницами сего моления и вообще со всеми веселиться.
Черемисы оставшиеся при древнем своем идолопоклонстве, слепо повинуются собственным своим духрвным, которых называют Мушанами и Машанами, а первосвященник нарицается у них Югтиш: и сии толкователи снов, предсказатели, волшебники и развратители, в великой у них чести. Число такого духовенства стало уже теперь очень не велико: но вместо того избирают себе всякого места миряне пожилого, умного и беспорочного поведения человека, которого переименовав Картом, дают ему и помощника под именем Удше.
Бог называтся вообще на их языке Юма и Коююма (высочайший бог), а чтоб присвоить ему умственно всякие благости, то под именем Юмон Ава (мать божков) воздают супруг его первое и самое большое по боге почтение. Прочие доброго качества божки суть, по их рассуждению, детки или родственники оных двух первенствующих божественных лиц: и между ими то разделено правление мира и расположение судеб. Некоторых почитают женатыми, а иным холостыми; и называют их вообще Божьею семьею (Юмон Шукча), что же касается до имен их богов, и до умоначертания о исправляемых ими делах; то они в том между собою не согласны, потому что один мушан предъявляет оных много, а другой меньше; при том же и в случае испрошения милости по одним и тем же самым делам обращаются к разным божкам. Наибольше же прилепляются они к следующим богам, а именно: к Пурикше и Пугурше Юме, к Кудорче Юме, под коим разумеют они грозу, к Пуембаре Юме, который по-видимому есть почитаемый Татарами пророк, потому что они называют своего прорицателя Мугаметом Пуембером, сиречь пророчествующим. Есть у них не мало и богинь, в числе которых почитают также Кичебу, мать солнца, Кабу и многих других. Грешники обращаются к богам, а грешницы к богиням.
Прародители богов злых качеств почитают сатану, (шайтан), коего не собственным его называют именем, но словом Ио. Он живет, по мнению их, в воде и бывает особливо в самый полдень лих. Леших называют Ведашами, и присвояют их повелительную над лесами, зверями и птицами власть; при чем думают также, что они могут звериные промыслы делать и удачными и несчастливыми. У них есть и злые богини; но случается, что они под оным, и тем же самым именем причисляются иными к добрым, а другими к злым божествам.
Идолы не в великом у них почтении. Но поелику они громового бога (Кудорча) наибольше страшатся, и при том верят, что плодородие земли от него зависит; то многие ставят его в виде одетой в мужеское платье куклы, которую кладут в сделанной из бересты ящик, в избранной из жилища своего угол, и не воздавая ему в прочем никакого особливого почтения, кладут только ему через некоторое время по нескольку кусков блина. В лесах их видны привешенные к некоторым почтенным деревам четвероугольные в ширину и в длину на пядень дощечки, из бересты вырезанные, без всякого в рассуждении лиц или знаков изображения, которые называются у них Куда Вадаш. В прочем иные называют их идолами, а другие пренесенными лешим жертвами: однако они у всех в почтении, и как будто представляют жертвенники Фаунов.
Службу оправляют они богам своим не в храмах, но на чистых священных местах (Кереметь), которые бывают или мирские (Кога Кереметь), или частные, сиречь одному семейству особо принадлежащие (Шке Кереметь). Они именуют положение свое в священных рощах или лесах; а где таких мест нет, там должно завести по крайней мере одно либо и несколько дерев; при чем дуб всякому другому лесу предпочитается. Самое знатное дерево посвящается Юме, другое похуже оного Юмон Аве, а прочие кое-каким божествам. Кереметь есть окруженное деревами или другим каким забором обнесенное место; в размере бывает оно от десяти до двадцати сажен, и три имеет входа: один к западу для прихода и выхода: один к западу для прихода и выхода, другой к востоку, которым вводят назначенную в жертву скотину, а третий к югу для ношения воды. Под знатнейшим деревом стоит вместо жертвенника стол; а не подалеку от Кереметя сделана крышка, под коею варят принесенную в жертву скотину. Женщинам строго запрещено подходить близко к Кереметю; да и мужчины должны заранее вымыться и чистенько приодеться, и при том, когда только можно, не с пустыми приходить руками. Многие почитают и самого Кереметя сильным и благодействующим божеством; и по тому присвояют ему участь в приносимых жертвах и молениях. Пятница почитается наилучшим к молитве днем, и при том препровождается всегда в отдохновении от трудов.
В жертву приносят лошадей, рогатой скот, красную дичь, овец, коз, свиней, гусей, уток, пшеничные пироги, пиво, хлебное вино и мед, как вареной, так и сырец. Белые звери всем другим предпочитаются; пегие совсем не годятся, а черные в некоторых только случаях могут быть употребляемы. В прочем не разбирают, как они стары и которого рода. Жертвенные напитки и пироги надобно приуготовлять девкам. Дома есть остатки жертв не запрещено и женщинам. Время к жертвоприношению определяют всегда духовные, которые при разных шалостях чрез кидание на стол нескольких бобов, размеривание пояса и проч., вопрошают своих богов, как о сем, так и других обстоятельствах.
Самый больший праздник касающийся до всего богов семейства, называется у них Юмон Байран. Название Байран (праздник), так как и омывание тела перед праздниками переняли они у Татар. Такое празднование бывает у них смотря по обстоятельствам и достаткам покупающих жертвенную скотину мирян через год, через два, через три, а иногда и через четыре года, время же избирается к тому осеннее. В назначенный к жертвоприношению день раскладывают мушаны или карты в Керемете семь огней, которые в один ряд простираются от северо-запада к юго-востоку. Возженный на северо-западе огонь посвящен Юме, ближайший к оному Юмоне Аве, и так далее. При каждом огне находится особливый Мушан или Карт, Пудше; и перед всяким огнем, расстилают по сукну, на которое ставят жертвенные напитки, мед сырец и пирожное. Всякий Удше становится с жертвенною своею животиною перед своим огнем: служащий Юме держит жеребца, а состоящий перед огнем Юмон Авы корову, прочие же имеют при себе мелкой скот или птиц. Миряне стоят позади их простоволосы. Жрец Юмы подняв к верьху пирог и сосуд с напитком, творит в слух молитву коротенькую, во время коей предстоящий народ часто кладет поклоны, и говорит аминь! после сего молится жрец Юмон Авы, а за ним следуют и все прочие. По окончании мольбы, обливает всякий Удше скотину свою холодною водою; ежели она вздрогнет, то почитается сие добрым знаком, а если нет таковой приметы, то поливает ее еще несколько крат: и буде она после седьмого поливанья не вздрогнет, то думают, что жертва сия богам не угодна. В прочем убивают они жертвенную скотину так, чтоб кровь брызнула в огонь; и потом очистя вне Кереметя мясо и внутренняя, варят под крышкою или наметом.
Из вареных жертвенных мяс, приподняв жрец на блюде в верьх божеству своему сердце, легкое, печенку и голову, молится; а когда возношение сие везде уже кончится, то приносят к жрецу Юмы, который как надлежит быть первосвященнику, все блюда; делит на части и подает всякому к вере своей усердствующему по особливой доле, которую тут же всяк и съедает с почтением. После сего творит опять жрец молитву. Таким же порядком раздает он пироги по кускам, а напитки по мерке: в огонь же ничего не бросают. Кости сожигаются; шкуру с жеребца вешают у Кереметя на дерево: а прочие кожи делат жрецы по себе. Остатки жертв берут с собою домой, и доедают их с своими домочадцами и при беспутных иногда увеселниях.
Во всякой деревне бывает еще один великий праздник Анга Соарен называемый. Как скоро наступит время к распахиванию земли; то деревенские жители выходят на поле, и всяк несет с собою по желанию своему, что имеет из пищи и питья в жертву. Карт при творении молитвы и вышеописанном поклонении мирян приносит богам несколько из крестьянских даров в жертву; после чего едят обще остатки с сугубою радостию потому, что жены и дети их приемлют, также в пировании сем участие. Напоследок взорав всяк на пашне своей по небольшой полосе, возвращается в деревню.
У всякого хозяина бывает свой жатвенной праздник (Уткииде Байран). После окончания ставит он всякого рода снятой в том году с полей хлеб с небольшим количеством солоду, напитков и испеченных из самой свежей муки пирогов, на блюдцах в избе своей на стол. Потом выносит он одну чарку вина за другою на двор, держит жертву против солнца, и с покорностию благодарит богам за их благословение; после чего угощают своих приятелей.
Первенствующий Вотятский бог есть так называемый Илмер, коего жилище кладут они на небесах, и веруют, что все видимое их глазами есть его творение. День празднества установлен ему во время весны, и моление бывает посреди поля, куда сходятся женщины и мужчины, прося его, дабы он умножил плодородие в их землях. Как сей Ильмер есть могущественнейший из всех других богов, то жертва ему посвященная согласна с его величеством, потому что все закалаемые животные должны быть белой шерсти, каковые суть лошадь, корова, овца и теленок.
По Илмере заступает первое место богиня называемая Калдыни Мумас, о которой Вотяки сказуют, что она есть матерь Илмера. Вотятские женщины молят ее о рождении детей, а девицы о благополучном замужестве и в жертву приносят белую овцу. Сей богине установлены два празднества: одно публичное, где совокупно все женское общество приносит ей обыкновенную жертву; а другое частное или домашнее, в котором каждого дому хозяйка может ей жертвовать во время нужды своей.
Вторая богиня называемая Шунду Мумы, и есть матерь солнца. Ее молят во время оспы и других болезней на детях их случающихся. Всеобщее празднество установлено для нее в день святыя пасхи: а жертва ей приносимая есть пшеничный хлеб и сваренная из ячменных круп каша. Вотяки в деревнях живущие отправляют сие празднество таким образом: избрав в поле или в лесу какое-нибудь чистое место, сходятся на рассвете дня все, как мужеский, так и женский пол, а старший из их общества приемлет хлеб, и чашу кашею наполненную в руки свои: потом все падают на колена, и смотря на солнце, вопиют: мати солнца, спаси от болезни детей наших; выговорив сии молитвы, преклоняются лицами к земле; а после восстав, едят все вместе жертвенную пищу. Конец празднества язычников есть пьянство и другие веселые упражнения являются знаки торжества.
Вотятское суеверие, так далеко простирается, что самые неодушевленные вещи приемлют от них почтение богов. Из числа ими обожаемых вещей знатнейший есть, так называемый Модор, который ни что иное, как ветви пихтового дерева. Сколь благоговейно чтут они сии священные ветви, тому послужит доказательством то, что они говорят о нем: "Сие есть одно из первенствующих вещей нами обожаемых, и то самое, которое называем мы ходором или богом хранителем домов наших: и если коснется их рука, не только инозаконных, но и тех самых, которые их обожают, то непременно покой семейства моего, и самое благополучие наше разрушится каким-нибудь несчастливым случаем". Должность снимать его с места, имеет один престарелый Вотяк, живущий в их деревне; когда ж он умрет, то место его заступает сын его, а буде нет кровного наследника, то ближайший из родственников его может брать священные ветви. По прошествии каждого года пред ветвями, служащими им за образ домашнего их бога, убивают на жертву молодого теленка, коего уши кладут на ту доску, где лежат пихтовые ветви, а та храмина, где оные ветви пребывают, служит вместо храма Модору посвященного: ибо жертвенного тельца убивают посреди сего места.
Если какому-нибудь Вотятскому дому понадобятся другие ветви, то он не прежде может их получить, как по смерти того старика, который пред ветвями отправлял должность священника. Молодый его наследник имеет право удовольствовать желание просящего: но все сие должен он сделать без корысти.
Черемиса, живущие близ берегов реки Танына, чтут также оные ветви, которые называют они Кудоводот, то есть домашний бог. Жертвоприношение различествует только тем, что Черемиса посвятили ему черного барана. Сей бог не есть общественный бог для всего Черемиского и Вотятского народа: ибо между ими есть такие, которые не делают ему ни жертвы, ни почтения.
Как ни почитают Вотяки пихтовые ветви, однако ж древеса их не изъяты от употребления на домовые строения. Они хранят только одно дерево, стоящее в дремучем лесу, которое набрав их прародители назвали Модором, и потомки их довольствуются ветвями на них выростаемыми.
Вотяки будучи издревле охотники до бортевых пчел, вздумали, что надлежит обожать и дятла, как такое животное, которое живучи в лесах причиняет вред бортевым деревьям. Они поимав плетеницами дикую утку, режут в своих лесах, и сия есть жертва дятлу посвященная; внутренность ее оставляют в лесу на пищу дятлу, а прочее варя едят сами.
Киреметь имеет также почтение от Вотяков, и день празднества установлен ему во время начатия пашни. Тогда убивают они в жертву черного барана, которого покупают на общие деньги, во время случающихся с ними болезней ищут они спасения у Киреметя; а гадание лукавых ворожецов объявляет им, какая жертва будет ему приятна. Все действие сих отгадчиков, которых Вотяки Тунами называют, состоят в том. Они взяв деревянную ложку, наполняют ее водою; потом кладут в нее серебреную копейку: но по чему узнавают они желание богов, то, как таинство им одним известное, не объявляют простому народу. Довольно того: люди непросвещенные и непонимающие их коварного действия, исполняют повеление их так священно, что если б прореченная жертва стоила ему лишиться большей части своего богатства; однако ж болезнию страждущий человек беспрекословно все исполнит.
Остяки из давних времен почитали некоторую богиню, которая с сыном своим нагая сидит на стуле: ей приносят многую жертву и дары, и просят, чтоб даровала она им счастие в охоте, в рыбной ловле и в прочих их промыслах. Кто обещался принесть ей нечто в жертву, и не исполнил своего обета, такой мучим и терзаем был до тех пор, пока не освободился от своего обещания, и ежели кто приносил жертву не от доброго сердца, так что он о том несколько сожалел, тот умирал скоропостижною смертию.
Чуваша и Мордва, хотя просвещены святым крещением, однако между ими попадаются семти, которые живут по старой вере, и редкую можно найти деревню, при которой бы не были видны остатки прежнего их богомолия. Они избирают на такой конец место несколько отдаленное от своего жилища в лесу, куда для тишины, и может быть, и для возбуждения потомков своих к люблению лесов, дабы тем удовлетворить их сохранению, удаляются; а не для сокрытия себя от иноверцов, как некоторые пишут; ибо кому не известно, что уже в самую глубокую древность, язычники чрез такой набожности предмет сохраняли свои леса, посвящая их в покровительство разным ими обожаемым идолам. Место богомолия Чуваша называют Ирзям, а Мордва Кереметь, и которое не иное что есть, как четвероугольная площадь тыном, или пряслами огороженная, и имеет трои ворота, с востока, запада и севера. С восточной стороны вводят они жертвенной свой скот, в западные ворота входят люди; а чрез северные приносят воду. Неподалеку от восточных ворот вкапывают три столба, из которых к одному привязывают жертвенную лошадь, к другому быка или корову, а к третьему овец, и называют сии столбы Тиржигат. При западных воротах врывают еще три столба, Оба на их языке. По введении жертвенного скота, привязывают они прежде к восточным столбам, при том закалают при западных. По заклатии жертвы, кожи животных развешивают на восточных столбах, на которых кожи мелких животных исчезают, а крупных, как-то, лошадей и рогатого скота продают, и покупают на оные деньги соль для будущего богомолия. В сторону от западных ворот поставляют калду или повет, посредине которой врывают два столбика с поперешником, дабы удобно можно было навешивать котлы для варения закланных животных; и сие место называется у них харай жигат, т.е. кухня. У северных ворот сделан полок или широкая лавка, на которой они разрезывают жареное мясо на столько кусков, сколько богомольцов, и лавку сию называют Хума.
Когда они предпринимают свое богомолие, тогда все вообще омываются водою или в бане, и надевают чистое платье; малолетние остаются в домах, а на богомолье ходят одни пожилые обоего пола. Обыкновенное их богомолье отправляется по пятницам, сей день они уже никакой работы не оправляют: но в торжествовании препровождают время. Богомольные их обряды состоят в следующем, со всей деревни собирают солод, сырой мед и прочие надобности к варению пива и меда, и наварив довольное количество, выносят на место богомолия, всяк со своей стороны смотря по достатку; на оное же место приводят лошадь, корову, или овцу, или гуся живых; но свиней никогда на мольбу не употребляют. Собравшися все вместе, Томзя или старшие из них, убивают приведенный скот на месте, и обрядив раскладывают огонь, и варят все в кашице. Сварив все, разливают по чашам кашицу, и раскладывают говядину, распорядивши начинают молиться на восток, всем миром, и просят того, что кому потребно: вышний боже, дай бог хлеба, дай бог скотину, дай бог ребят за скотиною ходить, был бы я здоров; помилуй бог: чего прошу, того дай; скотины больше дай, дай бог детей, бог великий государь! чего прошу, того дай: дай бог больше денег. Проговоря сие, стоят долго во всякой тишине, потом становятся на колени, и постояв на коленах, издают три раза ничком на землю. Уповательно, что сие поклонение взято у Татар, которые такое же в обыкновении имеют. Мольба их продолжается около четырех часов, а по окончании оной садятся за стол, и по лавкам едят и пьют, что у них было уготовано. После обеда вторично начинают молиться, таким же образом чрез два часа; оставшееся после их стола все разделив по равну между собою, берут домой и оделяют своих домашних.
Сие их общее богомолье бывает во время недороду хлеба, прошением также в изобильные годы в знак своей благодарности, когда уберутся хлебом в Ноябре месяце, которой они Цюгуй называют, во время засухи, мокроты и поветрия.
Солнце и луну не только за божество почитали, но и приносили жертву солнцу в начале весны, когда хлеб сеют, а луне в новомесячие с тою только разностию, что сим своим божеством не самоважную свою жертву упитанного жеребца, приносили, но других животных, как-то, овец, гусей и прочая, с сею молитвою Мордва солнцу. Вышнее солнце светит все царство, свети и нам и на наш мир. Новомесячию, месяц светит во все царство, освещай нас и хлеб наш.
Кроме всеобщего богомолия бывает у них участное, которое отправляется у каждого в доме. Время богомолия избирают они перед обедом, приготовя овцу, или гуся, которые должны быть доморощенные, ибо на молитву покупать животных за грех вменяется; а бедные в случае недостатка на мольбу употребляют густую кашу, нарядив на стол, ставят и зовут за оной всех своих домашних, не выключая и женатых детей; а степенные или старик со старухою, став у дверей, и отворив оные, молятся таким же образом, как выше упомянуто. Если того дому старик не в состоянии отправлять сего богослужения; то просят постороннего человека старику столетнего, или старше; а моложе брать не дозволяется. Такие участные богомолия ввелися у них в то время, когда они более стали быть знакомы с Россиянами, и переняли у них, так называемые годовые праздники.
У Чуваш Алаторского уезда бывает в средине Керемета деревянная хижина с дверью на восток, в которой едят жертву стоя; и для того поставлены там длинные и скатертями покрытые столы. В средине оной хижины воткнут в землю длинной сквозь кровлю проходящий шест, на котором в верху утверждено, с низу плоское, а к верху острое железное кольцо; сему значку не отдается никакого почтения, и в простых отверстых керметах никогда оного не бывает.
Лопари будучи язычниками веровали, да и теперь веруют в Юбмела, общего бога; и думают при том, что кроме его есть еще добрые и злые мужеского и женского пола божки и богини меньшего достоинства, живут и правительствуют они, по мнению их, либо в небе, как Юбмел и Редиан, приемлющий к себе тех, кои жили благочестиво, либо на воздухе, как Бенве (солнце), Горангелис, называемый также Ля Итор, и значущий Грозу, Буан, Олман располагающий буоями и порывистыми ветрами, либо на земле на святых горах, как Леиб Олман, бог звероловства. Мадеракко с тремя своими дочерьми богинями, женские дела устрояющими и судящими, Саиво Олигак, нагорные волшебников боги и проч. Под земною же поверхностию обитают, по их рассуждению, и владычествуют, Ябме Акко, мать смерти, у которой разлучившиеся с телом души пребывают до самого решения их судьбины, а в средоточии земли или ада, где Пескал, глава злых духов, господствует над беззакониками Рота и другие боги. Они веруют также, что и в воде есть злые боги и богини, в прочем боятся они коболда, ведьм, леших, русалок и проч. Разные Лопари имеют нередко совсем отменную о всех вообще, или о некоторых только богах веру, и при том не токмо между собою не согласны в рассуждении количества оных, но исповедуют еще и чуждых богов и духов.
Святые горы служат им вместо капищ, и заимствуют всегда прозвание свое от оленей, как на пример Стирен Алда, олень горы СТира: не меньше почитают они святые озера (Аилекас Яувра), и реки (Пассе Иок), во всех таковых местах строят освященные деревья, на коих видны разные Лопарями начертанные виды, а по близости оных находятся сделанные ими от трех до пяти футов в вышину жертвенники. Места сии кажутся и принявшим уже Христианской закон Лопарям так страшны, что не смеют без жертвы к ним приближиться, и потому они в околице оных, ни зверей не ловят, ни сами не живут; наипаче же женщинам должно, по их мнению, убегать таких мест. Там стоят у них деревянные безобразные из корня вырезанные, или из камней устроенные идолы. Первых называют они пажами, а последних, кои видны больше при озерах и реках, и состоят из целых груд странно сгромощенных камней нарицают Сеатами. Когда ловят они в таловых озерах рыбу, то должно им наблюдать безмолвие, не водить за собою собак, не брать себе в подмогу жен и проч.
Жертвы приносят они по случаю болезней, падежа оленей, бесплодных женитьб и других времянных угнетений. Волшебник должен им сказывать, к какому божеству надобно им обратиться, также какую и где надлежит принести жертву и проч., на такой конец употребляет он иногда волшебной свой барабан, который есть не иное что, как продолговатый круглый с одной стороны кожею обтянутый ящик, около коего бывает великое множество веревочек и всяких мелочей. На барабанной коже представлены изображения небесных светил, также зверей, птиц, заручительных знаков и сему подобного. Волшебник положа на оную кольцо, и ударя колотушкою, которую составляет мохнытй олений рог, может по мнению Лопарей узнать по тому изображению, на коем ляжет попрыгивающее кольцо, какой давать ему ответ на все до прошедшего и будущего касающиеся вопросы. Они призывают также барабаном своим и духов. При чем тело их обмирает, а душа переселяется на сборное духов место, и там с ними переговаривает.
Держащиеся таковых мнений люди, которые при том и по сложению своему пугливы, должны изобиловать сновидениями, страшилищами, суевериями и сказками: да у них и подлинно всего того довольно: медведя и п. называют они не сим именем, но под шубным стариком. Они верят, что их чародеи могут производить и прерывать ветры и дождь, также призывать и прогонять насекомых, разговаривать с духами и проч., но при том говорят, что гром их преследует, и что если бы не было грому, то волшебством уничтожилась бы вселенная. Некоторым речениям и образованиям присвояют они особливые силы, и держатся других сим подобным нелепостей.
Народы обитающие на Курильских островах за Камчаткою, в юртах имеют вместо идолов кудрявые стружки, которые они весьма хитро делают. Сии стружки называют Ингул или Иннаху, содержат в некоем почтении. В жертву приносят им первопромышленного зверя, при чем мясо сами съедают; а кожу при них вешают, и когда юрты за ветхостию оставляют, то не берут с собою из них ни жертвенных кож, ни стружек, в прочем носят с собою оные стружки, во всякие опасные пути на море, и бросают в случае бедствия в воду, а наипаче в Сувои, что между первым Курильским островом и лопаткою, который там умилостивить надеются.
Гадания, оные суть множественные и различные: ученые люди выдавали сочинения свои гадательные на несколько веков, столетние календари и временные гадательные книжки, по течению планет, или кому как вздумалось, гадают картами, костьми, бобами, тыковными семенами и прочим. Древние Славяне употребляли гадательства: 1. метание в верх деревянных кружков, с одной стороны белых, а с другой черных. Когда брошенные кружки упав ложилися белой стороною в верх, то знаменовало сие доброе предвещание; а когда упадали белым в низ, то худое; когда ж ложились один белым, а другой черным в верх, то значило посредственное; 2. производилось конем святовидовым см. Святовид; 3. выводилось из оборотов и крику летающих птиц; 4. из крика животных и из встречи оных; 5. из движения пламени и дыма; 6. по течению воды по пене и струям; 7. по располагаемым прутикам и прочая, а по деревням нашим следующие происходят:
1. Поют девушки, так называемые подблюдные песни; собравшись ставят на стол красное деревянное блюдо, покрывают его большим платком, и кладут на платок кусок хлеба и холодного угля, потом всякая загадывает на перстне, на кольце, на наперстке, на запанке, или на другой какой-нибудь малой вещи, и перекрестя блюдо той вещью, кладет под платок всякая. Во-первых поют песню хлебу, и по окончании ломают его и уголь на кусочки, и разделяя по себе, завертывают в рукав рубашки, с которыми и спят для долженствующей быть сонной грезы. На конец припевая к каждой песне, кому вынится, тому сбудется, вынимают свои вещи, и по содержанию пропетой для нее несни предугадывают свою участь, считая то за неложное.
2. Сидя в пустой горнице, смотрятся в зеркало: девица приходит в пустую комнату одна, принеся с собою два прибора, зеркало и свечу, ставит все оное в порядке на стол, и сев против зеркала гадает, суженой ряженой, приди ко мне ужинать. Минут за пять перед его приходом, начинает зеркало тускнуть, а девушка протирает его нарочно для того изготовленным полотенцом; наконец придет некто, и смотрится через ее плечо в зеркало; и когда невеста рассмотрит все черты на его лице, тогда закричит, чур сего места: то дьявол тот, который принимал на себя образ ее жениха исчезнет, и девица с того времени жениха своего знать уже будет точно. Но сие учинит робкая, а иная не так боязливая, не будет еще чурать, и жених или принявший его на себя образ дьявол, перестав глядеться, сядет с нею за стол, и выняв из кармана ножичек или перстень, или что другое, положит на стол, тогда уже девушка зачурает, и сия положенная вещь остается ей в добычу, и действительно бывает оная похищена тогда у ее жениха, что многие уверяют.
3. Носят кожу коровью или коневью к проруби, и тамо садятся на нее, очертясь кругом от проруби огарком, нарочно для того изготовленным. По времени выходят из проруби водяные черти, взяв кожу и с тою особою, которая сидит на оной загадавши, носят мгновенно в дальние расстояния, например: в дом будущего жениха и прочая. По окончании же сей работы, желают присвоить себе сидящую на коже, и с великим стремлением летят к проруби, дабы погрузиться с нею в воду, где успевать должно выговорить при самой проруби чур сего места, чем спасти себя можно, а инако следует неминуемая погибель.
4. Льют олово или свинец, воск и золото в воду, загадывая прежде, и какое изображение выльется, то и верят крепко, что то в жизни с ними случится.
5. Слушают под окнами, загадав прежде, и какое слово от бывших в избе услышат, то потому и располагают свою судбину.
6. Выходят за ворота с первым куском в роту, и спрашивают у мимоидущего об имени, веря, что тем именем муж ее будущий называться будет.
7. Полют снег, и в которую сторону бросит оной, то и слушает тамо, какая прежде собака залает, ежели толстым голосом, то быть ей за старым мужем, а когда тонким, то быть за молодым.
8. Берут в темноте из поленницы полено, и когда оно гладко, то муж будет хорошей, а ежели суковато и с трещинами, то дурной и сердитой. Другие ж верят, когда полено суковато, то быть за богатым, а когда попадает ей гладкое, то быть за бедным.
9. Снимают ночью кур с насести, и принеся в горницу, дают клевать счетом пшеницу, или другой какой зернистый хлеб; а потому и отгадывают будущую свою участь.
10. Слушают сидя у окна в горнице, в то время, когда уже все лягут спать, то девица загасив огонь, сядет к затворенному окошку, загадав суженой ряженой, поезжай мимо окна. Чрез несколько времени находящаяся в страхе девица, слышит мимо окна ее едущих кричащих и свистящих людей, что толкует она добрым знаком веселой ее жизни, а когда проезжают или проходят тихо, то значит бедное состояние жениха.
11. Вывешивают белое полотенцо из окошка ночью, гадая, суженой, ряженой, приди и утрися. Ежели по вывешении скоро полотенцо оное будет намочено, то значит, что того ж года быть девице за мужем; а ежели к утру, то еще не быть долго; а когда по утру съимет сухо, то не быти ни когда.
12. Слушают у церкви, ходят ночью к церковным дверям или окнам и загадав слушают, и когда поют, послышится им, надгробные песни, то разумеется девушке в тот год умереть; а когда брачные, то быть за мужем.
13. Делают из прутиков мостик, и кладут его под подушку во время сна загадывая, кто мой суженой, кто мой ряженой, тот переведет меня чрез мост. Сие разумеется, что должно ей во сне то присниться.
14. Едят пересол, в то время, как ложатся спать. Делают какую-нибудь пищу, соля ее весьма круто, для того, чтобы ночью иметь жажду; и ложатся загадавши, кто мой суженой, кто мой ряженой, тот пить мне подаст.
15. Слушают в бане, ходят ночью к бане, и пришед отворят у оной двери, и оборотившись задом к двери, и открыв задницу наклоняют и гадают, шени меня, мани меня куньим хвостом по голой заднице, и когда почувствует, что прикоснулось к ней нечто мохнатое, то значит жить богато; а когда что холодное, то бедно.
16. Ходят в сарай, где стоят свиные туши, от которых слышится им голос, а по оному и определяют будущую свою судьбину.
17. Бросают башмаки через ворота на улицу, и в которую сторону ляжет оной носком, в той стороне и быть ей за мужем; а когда к воротам, то в тот год еще не выдадут.
18. Ходят на перекресток с зеркалом, и имея за плечьми месяц, смотрят в зеркало, загадав, суженой, ряженой, покажися мне в зеркале, которой также приходит, как и в пустой избе.
19. Садятся на лошадь, и завязывают ей глаза, и потом дают волю лошади, в которую сторону сама она пойти похочет, то и верят, что в той стороне и быть девице за мужем.
20. Сажают петуха и курицу под решето, связавши их хвостами, и которая из них повлечет за собой другую, то по тому и исполнятся загадавшей брачные обряды.
21. Слушают у житницы: здесь слышится им пересыпка хлеба; шум от жернов, или работа на гумне, многолюдство работников и прочая, а потому и узнают, жить ли богато или убого.
22. Вывешивают ключи за окошко, и когда пришед некто пошевелит оные, тогда девушка спрашивает его об имени, и оной некто, то есть леший, или другой дьявол ответствует то имя, которым называется ее будущий жених.
23. Кладут под головы гребень, загадывая, суженой, ряженой, причеши мне голову, и уверяют, что во сне приходит дьявол во образе будущего ее жениха, и причесывает ей волосы.
24. Аукают выбегая из двора, и в которой стороне будет отзываться эхо, в ту сторону выдадут ее за муж, а при том примечают скоро, или продолжительно, тонко или толстоголосо.
25. Ложатся навзничь в снег, и по утру ходят осматривать, ежели оное вылеглое место гладко, то муж будет смирный и спокойный, а ежели иссечено, то вздорный и драчливый.
26. Кладут на стол три шапки, и гадают также как и о прочем сбытии будущей их судьбины.
27. Сучат нитки, и пускают в воду, по извиванию коих в воде располагают свое гадание, к добру, или худу.
28. Слушают под вереею, в том уповании, что от того познают, какова ремесла будет ее муж и уверяют, что слышат иногда скрыпит перо, то быть за подъячим, иногда хлопает, то быть за кучером и прочая.
Черемиса и Чуваши приводя скотину на место убиения, обливают ее холодною водою и примечают, если она почувствовав возливаемую на себя воду, вздрогнет и встряхнется, то гадание в пользу приносящего жертву совершится, если же будет стоять неподвижно, то сие предвещает им печаль или беду, и тогда уже в жертву назначенная скотина бывает избавлена от приготовленной ей смерти, и брошена так как противная богам. С великим сокрушением отходят они от места своего моления, ибо по мнению их, нет никакой надежды умилостивить разгневанное божество, и отвратить стремящуюся на них печаль. Таким образом гадают они во время болезни и во время случившихся с ними бед. см. Вера и Святовид.
Георгиев день, то есть 23 Марта, неотменно должно выгонять скотину в поле, а кто в сей день заводит шум, то верят, что того неотменно убьет громом.
Глаза свербят, у кого засвербит под глазами, тому в тот день о чем-нибудь плакать.
Горангелис Ая или Тор, Лопари признают сего богом грозы. См. Вера.
Гостеприимство, когда Камчадал подружиться желает с другим, то зовет будущего своего друга в гости, и топит для него юрту весьма жарко, и готовит всякого кушанья, какое у них за лучшее почитается, так много, что десятерых удовольствовать можно.
По вступлении гостя в юрту, и гость и хозяин раздеваются до нага: хозяин скутав юрту, подчивает его приготовленным кушаньем, наливает щербу в превеликую чашу; а между тем, как гость щербу пьет или хлебает, хозяин поливает воду на лежащее на очаге каленое каменье, чтоб был несносной жар. Гость старается все, что у хозяина пристряпано, съесть, и жар его вытерпеть, а хозяин старается принудить, чтоб гость взмолился, и просил свободы от пищи и жару; в противном случае, сколько гостю то за удовольствие, столько хозяину за скупость и бесчестие причитается. Хозяин в то время ничего не ест, и из юрты выходить волен; но гость по тех пор не выпускается, пока побежденным себя признает. Во время езды рвет его раз до десяти, от чего после того подчиванья дни по три, не токмо есть, но и глядеть на пищу без движения не может.
Как гость из силы выдет, так что ни жару терпеть, ни есть ему не можно будет, то откупается от того собаками, платьем, или что хозяину нравно; и таким образом получает свободу. Напротив того получает от хозяина вместо хорошего своего платья обноски, вместо добрых собак худенькия сучонки, которые о себе почти ходить не могут, однако ж оное за обиду не почитается, но за знак дружества, когда в том с обеих сторон равным образом поступается. Ежели же тот, которой друга своего помянутым образом оберет, а сам к нему не будет в гости, то обранной приезжает вторично в гости: однако ж не с тем, чтоб есть, но чтоб за свое получить отдарки. Хотя гость, куак у них обычай, ни чего о причине приезда своего не объявляет, однако ж хозяин о том уже ведает, и отдаривает ему по возможности, а буде ни чем не подарит, то гость переночевав у него запрягает собак своих на самой юрте, и сидит в санках, потыкая ошталом в землю, пока что-нибудь получит от своего друга; ежели же другу его, или отдарить случится не чем, или от скупости не захочется, то гость уезжает домой с великим неудовольствием, и бывает его крайним неприятелем. Но сие весьма редко случается: ибо обидеть друга своего за такое почитается бесчестие, что никто с обидевшим век не похочет дружиться: ибо если кто кого позвав в гости, не столько как надлежало, употчивает, то сие вменялось за такую обиду, которую мстить надлежало не инако, как погублением всего острога, в коем случилось столь неприятельское действие. Таково ж бесчестно и другому за подарки свои требовать отдарков.
Таким же образом подчивают гостей, когда случается у них какая пирушка, однако ж жаром не морят, и подарков не требуют. Ежели почивают нерпичьим или китовым жиром, то хозяин накроя жиру ремнями, становится перед сидячем гостем на колени, в одной руке жир, а в другой нож имея. Жир сует в горло крича, будто с сердцов-та, а ножом отрезывает сколько он в рот захватит.
Завидной вещи и любимой самому, у кого она есть, почти ни чем, кроме объявленного способа достать не можно; ибо при том случае, чего б хозяин у гостя не потребовал, отказать ему стыдно, чему в доказательство можно объявить здесь смешной пример, которой учинил нижнего Камчатского острога, некоторой казак из новокрещеных Якутов. Он имел у себя по тамошнему обычаю друга из Камчадалов, и проведав, что он промыслил нарочитую лисицу, домогался всякими образы достать оную, однако ж Камчадал крепился, и не взирая ни на какие его подарки, не хотел лишиться своего сокровища. Казак видя, что друг его ни на что не склоняется, поступил с ним по Камчатскому обыкновению: зазвал его в гости, вытопил баню весьма жарко, наварил рыбы довольно, и посадя его на верхний полок, начал подчивать, не поддавая на каменку; но как приметил, что Камчадал не довольной жар почитает за бедное подчивание, то начал он поддавать, и столько наподдал, что и самому быть в бане нестерпимо было; чего ради вышел он, как хозяин, которому сие дохволяется, из бани вон, и стоял в предбаннике, а между тем отворяя двери, беспрестанно поддавал на каменку, и таким образом вскоре принудил Камчадала взмолиться; но казак мучил по тех пор, пока Камчадал обещал ему отдать, о чем он старался.
Не можно сказать, сколь оное подчивание Камчадалу приятно было: он клятвою утверждал, что с роду не видал такого жару, и никогда не мог надеяться, чтоб казаки гостей, так изрядно могли подчивать, и лишения своего сокровища, не токмо не почел себе за убыток, но казака одного дружество, яко доброе прославлял у своих товарищей, объявляя им, что Камчадалы в рассуждении Русских ни мало не умеют гостей подчивать.
Гром, простые люди говорят, что когда гром гремит, то Илья пророк ездит по небу на огненной колеснице, и убивает стрелою прогневавшего Бога, дьявола, которой тогда весьма укрывается, и обращаясь в разные виды, а особливо во младенцев, просит у людей укрытия; но ежели бы оной и за лик Божий спрятался, то и тот образ не пощажен будет. Громовая стрела убив дьявола, уходит в землю, и тамо три года пребывает; по прошествии того времени обнаруживается и ее находят, которая состоит из кремня. В случае колотья, окачивают ее водою, и оною водою обливают больного. Уверяют пожилые простолюдины, что ежели кто часто, или сегда ест гнилой хлеб, то будто тот грому бояться не будет; услышав же певый раз по зиме гром, умываются с серебра, чая получить белизну и красоту тела, также и здоровье.
Грехов очищение, Камчадалы между прочею церемониею, очищение грехов получают сим образом: взяв беоезовой прут, и согнув его кольцом, пропускает сквозь оное жену свою и детей по два раза, которые прошед в кольцо, обертываются по одному разу, и тем от грехов очищаются.
У всех Камчадалов один токмо годовой праздник, в которой они грехи очищают, а отправляется оной неотменно в Ноябре месяце; чего ради и очистителем грехов называется.
Церемония начинается метением юрты. Потом два старика, имевшие в руках по повесьму тоншичу, нечто пошептав над сором, приказывают его вон выносить.
С полчаса спустя, вынимают из места вон старую лестницу, место вычистят, и старик неведомо что пошептав, положит туда щепочку обвитую тоншичем, после того новую привязывают с равным шептанием, а старую поставят к стене: ибо вон ее выносять, не окончав праздника, не дозволено.
Между тем прибор к езде на собаках принадлежащий, санки, алаки, узды, побежники, ошталы и прочее из юрты вон вынесут, для того, что, оной ожидаемым на праздник врагам по их мнению противен.
Немного помешкав, принесут в юрту сухой травы, и постелют под лестницею. Старик, которой обыкновенно на все нашептывает, пришед к лестнице с тремя бабами, сядет на правую сторону, а бабы по левую; у каждого из них бывает рогожка, а в них юкала, сладкая трава, сухая икра, тюлений жир, в кишках и кусками, из юколы делают они топоры, и сладкою травою увивают; а изготовя все по обычаю, старик и каждая баба отправляют от себя по человеку в лес за березою, навязав на поясы, на топоры и на голову тоншичь, и отдав рогожки с объявленным запасом на дорогу, немного себе из того оставя.
После того старик и бабы встав с мест своих, обойдут вкруг лестницы один раз, махая тоншичем, которой в своих руках имеют, ип риговаривая, Алхалалай, а за ними обходят и те, коим надлежало идти за березою, которые обошедши, и отправляются в путь свой; а старик и бабы тоншичь свой на очаг положат, а оставшей запас бросят малолетным, как бы на драку, которой они расхватавши съедают.
Между тем бабы делают из сладкой травы и из юколы кита, а сделав вынесут вон из юрты до времени, и положат на балагане, потом затопляюи юрту; а старик выкопав перед лестницею яму, приносит камбалу обернутую тоншичем, и пошептав положит в ямку, и сперва сам на том месте обернется трижды, а после и все мужчины и женщины до малолетных.
По окончании сего действия, другой старик начинает сарану варить в корытах каленым каменьем, которою сараною имеют быть подчиваны враги их; а между тем, у кого были болванчики называемые урилыдачь, обвязывают их сладкою травою, а другие делают новых болванчиков Итунг именуемых, и в потолок над очагом тыкаются.
В то же время старик принесет в юрту березовой кряж, и начинает из него хантая делать, а сделанному первой тойон того острожка, навязывает сладкой травы на шею, а по нем и прочие сладкую ж траву, или тоншичь приносят ему на жертву, по совершении которой поставят его на очаге вместе с старым Хантаем.
Старик взяв два небольшие камня, и обернув в тоншичь, неведомо что наговаривает, потом закопав их на очаге по разным углам раскладывает небольшой огонь, а вкруг лестницы посадит малолетных, чтоб им хватать болванчиков, которые сверху имеют быть в юрту брошены, дети расхватав их обвязывают сладкою травою, а один из них взяв нового Хантая, потащит вкруг очага за шею, а прочие за ним следуют, и Алхалалалай кричат, а потом на старом его месте поставляют.
После того обсядут вкруг очага все старики, сколько их в юрте ни будет: тот, которой на все нашептывает, возмет в руки обвитую тоншичем лопату, следующую речь к огню говорить начинает: от Кутхи нам приказано, воздавать тебе жертву по однажды в год, что мы и исполняем; чего ради просим, чтоб ты нас хранил и миловал, не причинял бы скорбей и бед, и не делал пожару; сию речь прерывает, он несколько раз, между тем все прочие старики встают, и топая ногами, и плеская руками кричат Алхалалалай, а по окончании оной все старики встают с мест своих, и взяв друг друга за руки, запляшут и закричат Алхалалалай, а с ними и все бывшие в юрте то же кричат.
Во время крика начинают выбегать из углов бабы и девки, искося глаза, и кривя рот, и представляя себя, как возможно страшными, которые дошед до лестницы, поднимают руки к верху, и делая страшные телодвижения, пляшут и кричат во всю голову, а потом одна за другою падают на землю, будто мертвые, и разносимы бывают мужчинами по местам своим, где лежат аки бы бесчувственны по тех пор, пока некоторой старик не отшепчет каждую порознь. Отшептанные бабы и девки весьма много кричат и плачут, будто от великой болезни и тягости; а между тем старик поворожа над пеплом, бросает его дважды к верху лопатой, а по нем и прочие тож учинят; после того старик насыпав пеплу в два ковша, посылает с ним двух человек дважды из юрты; которые выходят не обыкновенным окном, но шапхадом, и усыпают пеплом дорогу.
Несколько времени спустя, обтянут вкруг юрты веревку из травы плетеную, к которой местами привязан тоншичь, и таким образом день они проводят, а в вечеру возвращаются посыланные за березою, которые совокупясь с некоторым числом выбежавших из юрты Камчадалов, взнесут на юрту срубленную под корень превеликую березу, и начнут бить ею в окно или в двери юрты, при чем топая ногами, кричат сколько у кого будет голосу; напротив того и бывшие в юрте ответствуют, равным образом от мала до велика, и сей вопль продолжается около получаса. После того выскочит из угла девка, как бешеная, и взбежав по лестнице, за березу схватится, а к ней на помощь прибежит еще баб с десять, но Тойон того острожка, стоя на лестнице, не допустит их. Между тем береза спускается ниже, и как с полу достать оную возможно будет, тогда все бабы ухватясь за березу, начнут тянуть ее в юрту с ужасным криком и с плясанием; но стоящие на юрте держат крепко, напоследок весь женской пол, аки пораженный нечистым духом, попадает на землю, выключая ту девку, коя прежде всех за березу схватилась: ибо она до тех пор висит на ней, и кричит пока береза концом на полу станет, тогда и она по примеру прочих на землю повергается, так как мертвая.
Всех баб и девок старик по прежнему отговаривает, и всех отшептает скоро, кроме одной девки, над которою он трудился долгое время; она очнувшись закричала необычным голосом, что ей весьма тошно: при том исповедывала грех свой, что она до праздника собак обдирала. Старик утешая ее, советовал болезнь нести великодушно, которой сама она причиною, что греха своего до праздника не очистила, и рыбьей шаглы в огонь не бросила.
По прошествии одного или полутора часа, брошено в юрту восемь тюленьих кож, в которых навязана была юкола, сладкая трава и пузыри с тюленьим жиром, а за ними брошены и четыре рогожи, которые даваны были с кормом посыланным за березою, а в них находились березовые обрубки и запас остаточной. Рыбу из тюленьих кож, сладкую траву и жир Камчадалы разделили по себе, кожи послали перед лестницею, а из березовых обрубков начали делать востроголовых болванчиков, Камуда называемых, во образе тех бесов, кои в женской их пол вселяются во время плясания. Помянутые кожи тюленьи отсулены были тем бесам еще в осени, когда Камчадалы сряжались на тюлений промысл, чего ради и не употребляют их ни на что, кроме того, что под себя стелют.
Сделав пятьдесят пять болванчиков, посадили их рядом, и спарва вымазали брусницею лице им, после того поставили перед них в трех посудах толченой сараны, и перед каждого положили маленькую ложку. Таким образом стояло кушанье несколько времени; а как болванчики, по мнению Камчадалов, уже довольны были, то сарану съели они сами, а болванчикам надев на головы травяные колпаки, и навязав сладкой травы и тоншичу на шеи, связали их в три пучка, и каждой пучок по два человека с воплем и плясанием в огонь бросали, а с ними вместе жгли и щепы, которые при делании их нарублены.
Около полуночи вошла в юрту шапхадом или выводом баба, у которой на спине привязан был кит из сладкой травы и рыбы, сделанной в начале еще праздника, и ползла вкруг очага; за нею следовали, два Камчадала с тюленьими кишками, сладкою травою перевитыми, и крича по-вороньи, кишками по киту били. Как баба очаг миновала, то бросились все бывшие в юрте малолетные, и кита у ней растерзали, а баба побежала вон тем же выходом; но стоявшей вне юрты нарочно для того Камчадал поимал ее, и взведши на юрту, начал спускать по лестнице в них головою; для принимания ее бросились несколько баб и девок, с таким же как прежде воплем, а после все вместе плясали: кричали до тех пор, пока на землю попадали, при чем было и отшептывание по прежнему же, а между тем Камчадалы растерзанного малолетными кита по себе делили и ели.
Вскоре после того затопили юрту, и бабы стряпать начали: каждая принесла свою посуду и толкушу, и стали толочь шеламанное коренье, икру и кипрей с нерпичьим жиром; а как все оное истолкли как тесто, то старик взяв хомягу (посуда), ходил по всем бабам, и с каждой брал по ложке толкуши; а собрав отдал хомягу другому старику, которой на все нашептывал, и баб падающих отговаривал. Оный старик сел к огню с толкушею, и неведомо что наговаривая, по обычаю бросил из толкуши несколько в огонь, а остальное отдал обратно тому, кем толкуша была собрана; а старик разносил паки по бабам, и каждой давал по ложке вместо жертвенного; между тем вся ночь прошла, и никто из Качадалов спать не ложился.
На другой день, около девятого часа по утру, посланы перед лестницею две нерпичьи кожи, а между ними рогожа, на которых сели три старухи, каждая из них имела пучок тоненьких ременных гайтанов, раскрашенных нерпичьей шерстью и тоншичем; в прислужниках у них был старик, которой обрав гайтаны, и обжегши на огне, обратно им отдал. Старухи встав с мест своих, ходили одна за другой по юрте, и окуривали везде обожженными оными гайтанами; а Камчадалы, жены их и дети во время прохождения старух хватались за гайтаны, как за некоторую вещь освященную и трясли их. Окуря всех, сели старухи по своим местам, и одна взяв у прочих гайтаны, вторично пошла по юрте; между тем все Камчадалы кричали, а все старухи, у которых пучки с гайтанами были, плясали и бесились по прежнему; тож учинила, обошед юрту и третия, а наконец все попадали замертво.
Прислужник взяв гайтаны у лежащей старухи, приложил их к лестнице, и до тех пор держал, пока все бывшие в юрте от мала до велика к ним прикоснулись; напоследок роздал их по углам, где бабы разобрали гайтаны, каждая по числу семьи своей, и надевали их на каждого человека, окурив прежде мужа, себя и детей своих.
Спустя с полчаса, Камчадалы послали перед лестницу нерпичью кожу, а к двум столбам, что по сторонам лестницы, привязали по мальчику: после того вошли в юрту два старика, и спрашивали у мальчиков, когда приезжает отец их? на что от всех Камчадалов ответствовано им: зимою. Старики положа перед мальчиками по кишке с нерпичьим жиром, которые сладкою травою обвиты были, вон вышли, но вскоре возвратились в юрту, и начали кричать и плясать, а с ними и все бывшие в юрте кричали.
Между тем вошла шаптадом баба, у которой под пазухой был сделанной из сладкой травы волк, и набитой медвежьим жиром, кишками с тюленьим жиром и другими съестными их припасами. За бабою шел Тойон того острожка с натянутым луком, у которого голова и руки обвязаны были тоншичем, сверх того у Тойона на поясу, на сайдаке и на стреле навешен был тоншичь же повесьмами. Как баба обошла подле стены в круг юрты, с последовавшими ее всеми жителями того острожка мужеска пола и женска, скачущими и кричащими, и дошла до лестницы, то несколько человек Камчадалов выхватили у ней волка из-под пазухи, и взбежали с ним по лестнице под самой верх юрты; чего ради все бабы обступя лестницу и всякими образы домогались взойти на оную и достать волка; но стоявшие на лестнице мужики до того их не допускали, и хотя они некоторых силою с лестницы низвергали, однако ж намерения своего не могли произвесть в действо; но утрудясь и обессилев все попадали, и замертво разнесены по местам и отговариваны по-прежнему. После того Тойон, которой с натянутым своим луком стоял между тем одаль, пиступил к лестнице, и стрелял в волка, а прочие мужики стащили его на пол, и растерзав съели, уделя некоторое число медвежья жира для подчивания Хантаев.
О сем действии так как и о китовом, о котором выше объявлено, хотя сами Камчадалы сказать и не умеют, касается ли оно до их суеверия или нет, и для чего бывает, однако ж кажется, что оное представляется вместо комедии, только для увеселения, или чтоб им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали; а баснь, которую они представляют, есть следующего содержания:
На некоторой реке жил одинокий Камчадал, имел у себя двух малых сыновей: отходя на промысел, принужден он был детей одних осталять в юрте, и для безопасности, чтоб не ушиблись, привязывать к столбам. В небытность его приходили к детям его волки, и спрашивали, скоро ли отец их будет? которым они ответствовали, зимою; дети его от того страха чрез долгое время без ума были. Между тем отец с промыслу возвратился, и уведав, что во время его отлучки происходило, пошел промышлять волка, и застрелил его из лука. Что же касается до китового действия, то травяной кит делается во образ носимого волнами мертвого кита, вороны из кишок во образ воронов клюющих труп его, а малые ребята терзают его во образ Камчадалов режущих жир его.
По окончании игры о волке, старик обжигал тоншичь, которого с каждой семьи по овесьму огню на жертву собрал, и окуривал оным юрту два раза. Обожженной тоншичь положил он весь на очаг, выключая одно повесьмо, которое на потолок над очагом повесил, где оно висит во весь год.
Вскоре после того нанесли в юрту березового прутья, по числу семей, из которого каждой Камчадал взял на свою семью по одному пруту, и изогнув кольцом пропускал сквозь оное жену и детей своих по два раза, которые выступя из кольца вон, обертывались кругом. Сие почитается у них за очищение грехов их.
Как все очистились, то Камчадлы пошли с прутьями вон из юрты жупаном, а за ними следовали и вне сродники из мужеска и женска пола. Вне юрты проходили сквозь кольца вторично, а потом оное в снег втыкали, приклоня на восток вершинами; Камчадалы сброся на том месте весь тоншичь, и отрясти платье свое, возвратились в юрту настоящим входом, а не жупаном.
Из бывших на месте очищения, случилась одна больная девка, которую старик посадя на снег, с полчаса отговаривал, прикорнув перед нею и опершись о палку, напоследок отрясши платье ее прутом, опустил в юрту.
После очищения принесли Камчадалы малую сухую птичку, да гольца нарочно для того изготовленных, и пожаря на огне, по частям разделили, и пришед к огню, бросили в огонь в три раза на жертву тем врагам, кои на праздник приходят и в баб вселяются. Они, сказывают Камчадалы, живут на облаках, видом как люди, только остроголовы, возрастом с трехлетнего младенца, ходят в лисьем, собольем и рассомачьем платье. Сказывают, что враги к бабам ровно в рот входят до пятидесяти и больше.
Потом затопили юрту, и накаля каменья, начали сухую рыбу варить в корытах, а сваря обливали щербою хантаев, обретающихся при них болванчиков и березу, которая еще в юрте стояла, а рыбу сами ели.
Напоследок должно им было березу из юрты вынесть, чего ради два человека взлезли по ней на юрту (а по лестнице выходить грех), подали оную сидящим в юрте, которые обнесшись вкруг всей юрты, отнесли оную на балаган, где лежит она во весь год, а почтения ей никакого не отдается; таким образом праздник их окончился.
У северных Камчадалов есть в обрядах не малая ошибка в рассуждении южных. Юрта у них была выметена, над полками сделаны грядки, а на них накладены поперешные колья с обтесными головками, которые по их называются Урилы дачь. Сверх Урилыдачей, около очага накладены были сухие дрова для праздничного употребления; за дровами или и за кольем на Урилыдачей ездили Камчадалы с церемониями, так как вышеписанные Камчадалы за березою.
Немного спустя, все бабы из юрты вон вышли, и разошлись по балаганам, и несколько помешкав, возвратились. В юрту, входили сперва старухи, после малые девочки и бабы, а наперед себя отпущали они сладкую траву, к которой у некоторых привязан был Кипрей и Юкола; оные припасы принимали у них нарочно определенные к услужению при праздновании два Камчадала, которых и называть буду ниже сего служителями, и вешали на Урилыдачей над их местами. Каждая баба вшед в юрту клала на очаг по немногу поншичу, а потом отходила на свое место.
Между прочими спустилась в юрту одна баба с двумя двойнишными девочками, у бабы была в руках сладкая трава, а у девочек и в руках и на голове тоншичь, баба сняв у девочек с головы положила на очаг, а после нее и девочки тоншичь из рук на огнище бросили; помянутая баба не мать оным девочкам была, но нянька, а мать их одна входила в юрту.
После того принесли к очагу дряхлую старуху, у которой и в руках и на голове, так как и у других был тоншичь, которой она сброся на огнище, отрясалась, приговаривая неведомо что.
Вскоре потом вышли два мужика из углов, сели по сторонам лестницы с топорами и с деревянными чурками; служители приносили к ним со всякого угла по пластине юколы, которую они положа на чурки топорами надрубливали приговаривая, чтоб юкола была спора, и из балаганов не убывала, надрубленную юколу разносили служители по тем же углам, и раздавали обратно, у кого взяли, отломя сперва по малому кусочку, и на огнище брося, после того стали они есть, подчивая друг друга с угла на угол, и первой день праздника их в 11 часу по полудни, тем окончился.
На другой день по утру рано, от каждой семьи мужик или баба, поехали по соседним острожкам к друзьям своим, для собирания корму на праздник, ибо хотя у них и своего довольно, однако ж по обыкновению их припасы на то время у соседей собирают, подобно как у наших под наседку яйца.
В острожек возвратились они уже вечером, и затопя юрту, бабы начали стряпать, толочь ягоды и коренья, и оная стяпня продолжалась почти во всю ночь; между тем огонь на очаге не угасал, но бесперемежно курился; ибо по их обычаю должно быть неугасимому огню по тех пор, пока стряпня окончится, и угашения огня при оном случае за великой грех почитается.
Изготовя кушанье, что учинилось часа за два до свету, юрту скутали, и бабы начали вить из травы веревки, головы рыбьи обвертывать в тоншичь, накладывать на шеи травяные плетежки, а при всем том неведомо что наговаривая, пробавились до самого свету.
По окончании помянутого действия, служители начали со всех собирать рыбьи головы, обверченные в тоншичь, огню на жертву, и класть на очаг, а при положении каждой головы приседали подле лестницы на колоду. После того все бывшие в юрте обоего пола, от мала и до велика приходили к очагу т бросали с себя тоншичевые перевязки, а некоторые семьи изогнув кольцом объявленные травяные веревки, скозь них проходили, а после на огнище клали, сие у них за очищение грехов почитается.
Вскоре после очищения пришел к очагу старик, и пошептав над травою и тоншичем, которые на очаг набросаны были, начал из них веревки вить, а свивши махал два раза по юрте, крича изо всей силы неведомо что, а по нем и прочие тож делали, сие значит у них изгнание всех болезней из юрты.
Напоследок Камчадал очищал у очага двойняшных дочерей своих, положа на оной хахалчу рыбку и охегу из четырех мешочков, которые над постелей своей повесил.
Немного времени спустя служители со всех четырех углов юрты, крест на крест брали юколу, и подчивали Урилыдачей, а за ними следовали и все Камчадалы, и мазали их иной толкушей и иной сараной, иной сунилом, или что у кого пристряпано было, а после стали друг друга подчивать, переходя с одной стороны юрты на другую, подчиваются они, кормя друг друга из своих рук ложкою.
Как обед их окончился, то Камчадалы раздевшись до нага, взяли по хомяге (посуда, с чем по воду ходят) в руки, а вместо платья получа от служителей по тоншичьей перевязке на шеи, которые сняты с Урилыдачей, вышли из юрты вон, и пошли на реку по воду, следуя один за другим рядом; у передовщика была в руках хомяга да толкуша, а у другого хомяга ж да лучина. При выходе из юрты двое Камчадалов, из которых одному напереди, другому назади итти надлежало, садились на малое время подле лестницы, а пришед на прорубь, передовщик околотя оную толкушкою черпал воду, сперва оборачивая хомягу против воды, потом по воде, а по нем и все то же делали, и сколько кто в один раз зачерпнуть мог, то и нес с собою. С проруби шли они тем же, как и прежде порядком, и взошед в юрту, спускались в оную по веревкам с великою осторожностию, чтоб не расплеснуть, ибо оное за грех почитается, а принимали у них двое подростков, нарочно для того оставленных, потому что служители сами за водою ходили. На юрте стояли они по тех пор, пока от всех посуда с водою принята была; между те четыре раза кричали они изо всей силы плеща руками и топая ногами, а вшед в юрту, тот, котоой ходил с лучиною обжигал оную на огне, и обмакивал во все посуды с принесенною водою, напротив того из воды вынув кусок льду в огонь бросил, и воду давал всем пить вместо освященной.
Потом бабы с остальным от подчивания кушаньем, пошли по своим балаганам, и там остались, напоследок старики и мужиков всех выслали, а происходило там следующее: сперва старики приказали служителям затопить юрту; а когда она истопилась, то служители принесли по горсти сухой травы и разбросали по юрте, потом всю юрту и полки устлали чирелами (травяными рогожами) в двух углах зажгли по жирнику, а напоследок все старики начали вязать тоншичь, и поменявшись друг с другом, повесили оной на спицы, служителям отдали приказ, чтоб в юрты и из юрты никого не пускали, и юртеную двурь наглухо закрыли, а сами легли, и имели между собою разговоры о промыслах звериных и рыбных.
Несколько времени спустя, приказали они одному служителю за дверь пощупать, а после открыть и принесть с балагану рыбью щеку, да целую рыбью ж голову, а самому ему на балаган ходить не велели.
Принесенную щеку и голову рыбью принял старик, и обертя в тоншичь, нечто пошептал на них, и сел у очага, а к нему приходили прочие старики, и потоптав объявленную щеку и голову, перешед через огнище, возвращались на свои места, потом служители вышли из юрты вон, и тем окончилось первое тайное их действие.
По прошествии двух часов, собрались в юрту все мужики, бабы и малые ребята, которые того года или хворали или тонули. Бабы всем мужикам и малым ребятам обвязали головы тоншичем, и дав им в одну руку тоншичу, в другую сладкой травы, выслали вон из юрты; при выходе обнесли они сладкую траву вкруг лестницы, и взошед на юрту, обошли оной вкруг три раза по солнцу, а после того стоя на верху юрты, рвали намелко сладкую траву и тоншичь, и бросали в юрту, а перебросав и сами входили, и сняв с себя поншичевые перевязки на огнище клали, и потоптав ногами те, которые ховрали, отходили по своим местам, а которые тонули, те легли на огнище, и все то представляли, что они в то время, как тонули, делали и кликали поимянно, от кого тогда требовали помощи, которые пришед к очагу с пеплу их, аки бы из воды таскали.
Напоследок принесена рыбья щека, и брошена в огнище с приговором ту, ту, ту, и изломаны на обеих сторонах юрты по две рыбки рогатки, и разбросаны по полу; между тем служители побывав на дворе жирники загасили, чирелы, которыми юрта устлана была, собрали и расклали маленькой огонь, а в него положили камень, и сжегши все перевязки, бывшие на головах у больных и у утопленников, приказали ребятам погасить оной каменьем. Таким образом тайное их действие окончилось, и того дня ничего больше не происходило. На третий день по утру рано затопили юрту, и положили перед огнем два пука сухой травы или соломы, и прутья вместе связанных; и праздничные служители стали один у одного, а другой у другого пука. Как огонь разгорелся, то они поменявшись пуками, начали их развязывать, и прутье роздали по мужчинам, из которых иные их намелко ломали, а иные в кольцы вили, с некиим наговором солому все перенесли на одну сторону очага, и стали делать Пома.
Сделали его на подобие человека, вышиною около полуаршина, а тайной уд приплели ему сажени в две и доле, и положили его головою к огню, а тайной уд к потолку привязали. Между тем, как Пома делали, несколько человек взяв по одной травинке, выходили вон из юрты, и обтерши столбы у своих балаганов, возвратились в юрту, и бросили оные в огонь, а с ними вместе и раздаванное прутье сожжено ж было.
Как Пом несколько времени повисел, то старик пришед отвязал его, и согнув тайной уд кольцом обжег на огне, и махал им, по юрте приговаривая уфай, а за ним и все бывшие в юрте то же кричали, напоследок сожгли реченного Пома.
По сгорении Пома, стали месть юрту, пригребая весь сор к лестнице, из которого каждой Камчадал брал по маленьку, и относил в лес усыпая дорогу, по которой на промыслы ходят; в то же время и бабы все на юрту вышли, и стали в кучу.
Камчадалы возвратясь из лесу, кричали, стоя на юрте, четыре раза, плеща руками и топая ногами, а после вошли в юрту, а на них места сели бабы, и многократно кричали Алулулу.
Между тем юрта истопилась, и оставшиеся головни по обыкновению начали выметывать, то сидевшие на верху бабы, ухватя оные, обратно в юрту метали, и чтоб мужчинам ни одной головни вон не выбросить, то закрыли они дверь или окно рогожами, а по краям их испосели сами; мужчины взбежав по лестнице, силою двери раскрыли, и вышед на юрту баб долой сгоняли, между тем другие головни метать успевали; но понеже бабы мужчин числом превосходили, то иные их таскали, иные головни обратно в юрту бросали, чего ради в юрте от дыму и искр и сидеть почти не возможно: ибо головни как ракеты, то в верх, то в низ беспрестанно летали; и продолжалось сие веселие их с полчаса. Напоследок бабы попустили головни выбросать, а тех мужиков, которые выбежали их отбивать, по тех пор таскали и мучили, пока они от других вышедших на помочь не выручены были.
После объявленной потехи, бабы попев несколько на верху, стали спускаться в юрту, а мужики стояли по обе стороны лестницы фрунтом, и каждая сторона домогалась сходящих баб перетащить на свою сторону, от чего происходило между ними сражение, и которая сторона перемогала, та бабу, как в полон отводила.
Когда случается, что бабы взяты бывают на противные стороны, то каждая сторона выкупает своих пленников, равным числом завоеванных, а ежели одна сторона овладеет большим числом, так что другой нечем выкупить будет, то оная ходит, как бы войною для их освобождения, при чем не малой бой происходит.
По окончании объявленной потехи расклали они небольшой огонь, и сожгли с Урилыдачей и по другим местам висевший тоншичь, а служители принесли по два маленьких голичка и испекши мелко на лотке искрошили и поставили у лестницы по правую сторону, после того пришел старик и перебросал в огонь большую половину рыбы приговаривая та, то есть возьми; а остатки разделили служители по Камчадалам имеющим у себя маленьких болванчиков Урилыдачь называемых; головни после сего огня вон не мечутся, но перегорают в юрте.
Наконец делили они по себе омег, которой остался в мешочках, после очищения двойнишних девок; самое последние действие их праздника сходить в лес, и поймать маленькую птицу, которая жарится и делится по куску всем Камчадалам, и которую каждой надкушав, в огонь бросает.
Сей праздник праздновали Камчадалы до прибытия Россиян по целому месяцу, начиная с новолуния.
Грех. Камчадалы почитают за грех драться или ссориться над кислою рыбою, опасаяся совершенной погибели. Грех совокупляться с женою, когда с собак сдирают кожи, опасаясь чесотки. Грех соскабливать снег ножом с обуви, веря что от того приключится буря; грех мясо различных зверей и рыб варить в одной посуде, опасаясь несчастья в ловле и чирьев; грех ножи или топоры точить в дороге опасаясь погод и бури. Главный грех у них скука и беспокойство, которого убегают всеми мерами не щадя иногда и своей жизни. Ибо по их мнению лучше умереть нежели не жить, как им угодно, от чего частые самоубийства происходят.
Гусь красный, Калмыки думают, что в сей птице живет злый дух, и когда по случаю увидят красного гуся, то клянут его чрезмерно, и лице свое отвращают, так как от нечистой птицы.
Дажбог, Датуба или Дажба, Славянский Киевский бог, почитали его богом подателем благ, и также еще богом богатства, имел храм в Киеве.
Двойни. В России у простолюдинов раждающиеся двойни предзнаменуют дому счастье; а у Камчадалов почиталось то за великое несчастье, и одному из рожденных неотменно должно было по явлении на свет вкусить смерть, так как и рожденному в худую погоду, однако сего иногда примиряют с бесами. См. Шаманы.
Деньги медные, виденные во сне, медные деньги значат слезы.
Дидилия, под сим именем почиталась у некоторых Славян богиня родов или родин, которую и молили о плодородии детей.
Дид или Дидо, бог Киевский, почитаем был богом отвращения любовной страсти, так как брат его Лельо возбуждением оной.
Догода, Славянский зефир, которого признавали богом производителем тихого и приятного ветра и ясной погоды.
Дождь, ежели кто выехал в дорогу, а в то время пойдет дождь, то значит сие благополучную дорогу, да и во всяком предприятии шествие дождя почитают за счастие.
Доки, так называются в деревнях те люди, которые всякое чародейство или порчу отговорить, то есть отвратить могут, а сами чародейства производить не в силах.
Домовой, или дедушко домовой, верят, что во всяком доме живет черт, под именем домового, он ходит в доме по ночам во образе человека, и когда полюбит которую скотину, то оную всячески откармливает, а буде не полюбит, то скотина совсем похудеет и переведется, что называется не ко двору. Говорят, что он тем лошадям, которых любит, заплетает на гриве косы и подкладывает сено, завивает, также и мужикам в бородах косы, коих любит; но коих не любит лошадей, у тех расплетает, и почти всю гриву выдергивает, также будто подбивает лошадей под ясли, от чего лошадь поднимает в конюшне великой стук, иногда же находят ее в великом поту, или мыле. Когда домовой покажется ночью без огня спящим людям, что делает особливо в образе монаха, то смельчаки спрашивают к добру или худу, и он ответствует, что будто и сбывается. Ежели кого в доме не полюбит, то делает ему всякие страхи и беспокойства, бросает в него всякою всячиною однако не попадает, хлопает дверьми, наваливается на спящих, так что ни коим членом двигнуться не возможно, хотя память и есть, и ежели придавленной им ощущает его мохнатыс, то значит к добру. Перед бедою он воет, наконец щиплет до синя, но боли на том месте не бывает; когда ж хозяину умереть, то домовой по всякую ночь воет. Вотяки называют домового Албаст и Коболт, живет он в пустых домах, деревнях, и не только там, но и в банях их шалит, в рассуждении чего и сожигают они ветхие свои избы и другие строения.
Доржа-Зодьба, Еркетю и Дойшин-Бурхани, духовные Калмыцкие книги высоко ими почитаемые, между которыми однако ж Доржа-Зодьба великое преимущество имеет. см. Вера.
Дорога, в понедельник выезжать в дорогу не должно, уверяют, что оная благополучна быть не может, также добра не предвещает, когда перебежит через дорогу заяц, или другое животное. Когда кого провожает, и хочет, чтоб опять скорее иметь с ним свидание, то при последнем прощании, и возвратившись домой, должно скорее назад оглянуться.
Дедушка водяной. Сии отменные черти живут в воде, а особливо мутной, то есть лиманах или ильменах, рукавах, заливах, озерах, болотах и генерально подле мельниц. См. водяной дедушко.
Дятел, птица. Вотяки обожают сию птицу в таком разуме, чтоб он не вредил их лесов, и для сего поимав оного, делают в лесу клетку, где несколько времени его питают, а потом сделав ему публичное моление, отпускают на волю; а чтоб не вредил он бортевых их деревьев, то приносят ему в жертву дикую утку. Ежели ж черный дятел, перелетит через дорогу, либо ворон, или кокушка сядет на кровлю, также если увидит и то, что еж бегает, то все сие предзнаменует смерть или тяжкую болезнь.
Ехо, когда кто кричит в лесу или на берегу реки, то ехо обыкновенно слова его повторяет, о сем утверждают, что это отзывается леший, имея намерение заманить к себе в жилище кричащего человека, также и того, который будет играть на каком-нибудь инструменте.
Железница, или бешеная рыба, водится в великом множестве в Волге; рыболовы и прочие простолюдины уверяют, что ежели кто оную рыбу употребит в пищу, то неотменно сойдет с ума, для чего попадающуюся ее в невода многим количеством бросают опять в воду, или отдают за ничто Мордве и Чувашам, которые употребляя ее в пищу с ума не сходят.
Жертвы, есть еще в Российской империи такие области, где идолопоклонство не совсем истреблено: например, Российский Лопарь приготовляясь к такому обряду очищается, и привязывает крепко всех собак, чтоб которая-нибудь не перебежала через его дорогу, и потом взяв с собою кости, или рога требуемого богами в жертву зверя, пускается в путь к святому месту, не говоря о том ни кому, а увидев оное, кидается опрометью на земь и ползет к своей святыни. Потом возлагает приношение свое на жертвенник, молится приложа лице свое к земле, и встав обращается в свое жилище. Большая половина жертв остается просто на месте, а от того превеликие скопляются груды костей и рогов, но некоторые и зарывают оные, потому может быть, что дарят подземным божествам. Мяса не приносят они ни когда в жертву, будучи крепко уверены, что боги не приминут покрыть оным кости. Ежели собака примится глодать жертвенную кость, то должно ее убить, и вырезав из нее ту же самую кость, которую она нагрызла, положить вместо оной на жертвенное место. Иногда выпускают они кровь назначенных в жертву зверей в реку, или проливают молоко, либо вино на земь в жертву для умилостивления к себе земных и водяных богов, см. вера.
Заговенье, суеверные женщины в заговенье не шьют, и верят, что от того непременно сделается заусеница или ногтоеда неизлечимая.
Замки, суеверные старухи кладут под порогом замки, в то время, как жениха с невестой ведут из церкви, и когда они перешагнув чрез незапертой замок, то тот час его поднимают и замыкают, и ключ бросают в реку или колодезь, чтоб жили муж с женою согласно.
Заспать младенца, беспечные, а от того крепко спящие, или пьяные женщины часто сонные придавляют младенцов, взяв с собою на постелю, что и называется заспала. Кроме непростительного сего согрешения верят, что душа оного младенца не наследит уже царствия небесного; а сие смешное произвело еще невероятнейшее суеверие. Рассуждают простаки, что такой женщине должно стоять в церкве одной три ночи, очертившись кругом мелом, которое очерчение должен учинить священник. В первую ночь будут ходить мимо ее бесы, и нося ее младенца ей показывать. Во вторую ночь нося мимо ее будут его давить, бить и щипать, и говорить ей, чтобы она вышла только из круга, то и отдадут они ей младенца; а как скоро она из него выступит, то и будет добычею дьяволов. В третью ночь мучат его несказанно, увещевая ее, чтоб вышла она из круга, а когда не выдет, то измучат его до смерти. По вспетии же петухов они исчезают и оставляют матери младенца мертвого, которого она показывает после всем и учиняет ему должное погребение.
Затмение, всякое затмение лунное и солнечное, по уверению грубых невежд значит неотменно общественное несчастие, то есть или мор, или войну, наводнения, пожары и прочая, и даже до ныне никто уверить не может; сей сожалительный человеческий род, что то неотменные действия натуры, и порядочных расположений оной правила, ибо сие предано им от древних писателей, как например: Тоя же зимы (1202 года) быша знамения многа на небеси, в пять часов нощи потече небо все, и быть червлено яко кровь, и бе видети снег на земли и на хоромех, яко кровь пролиянна, и мнози видеша течение звездное на небеси, и отторгахуся звезды от небеси на землю, и сия видеша человецы ужасошася зело, мняше яко конец миру грядет, понеже убо знамения на небеси, или в звездах, или в солнце, или в луне, или инем чем бывают не на добро, но проявляют, или глад, или смерть, или ратных нашествие, или междоусобные брани и рати. А Вотяки ежели приметят солнечное или лунное затмение, то говорят, что оборотень прикоснулся к солнцу или луне.
Звероловительства. Вогуличь собираясь на звериной промысел, берет с собою какую-нибудь вещь для счастия, например: из чурки выделанную колодицу с пришибенным соболем, или в кабкане поиманного зверя, и сему подобные другие. Оную вещь столь долго хранит и почитает, пока бывает удача в промысле, в противном случае бросает с презрением, ломает и ругается ею так, как вредной, придавая ей прозвание шайтана, то есть чорта. Сие значит, что суеверы почитают ту вещь за свято, от которой надеются себе, какой-нибудь прибыли.
Земля, все простолюдины верят, что земная твердь основана на четырех превеликих китах, которые держат на себе сию громаду, и один из сих китов умер, от чего и последовали великие на земле перемены; а как все оные перемрут, то тогда последует преставление света.
Зеркало, начало сей вещи суеверы производят от следующей причины: некоторой монах спасался в пустыне, и читав в священном писании сии слова: просите и дастся вам, усумнился, и желая удостовериться, что все ли получить может, чего захочет, пошел просить к некоторому царю дочери его себе в невесту. Царь почудясь сему требованию, сказал о том своей дочери, которая столь же удивившись, ответствовала отцу своему, как сие дело чрезвычайное, то должно, чтоб монах, ежели хочет получить меня в невесту, сделал также чрезвычайное, то есть, принес бы мне в подарок такую вещь, в которую бы я всю себя видеть могла, а сие происходило еще тогда, когда зеркало выдумано не было. Монах сие услышав, пошел искать такой вещи. Ходя по лесам долгое время, вошел он в некоторую пустыньку, которая тогда ни кем не была обитаема, посидя несколько времени, услышал он тяжкий стон, а на вопрос его ответствовано ему: почтенный монах, сжалься на мое страдание; ибо уже несколько лет заключен я в сем рукомойнике обитавшим здесь монахом, выпусти меня из сей темницы, и я тебе могу услужить, всем тем, чего ты пожелаешь. Монах имея к тому случай, предложил ему о той вещи, которую дьявол доставить ему и обещал, он снял с рукомойника крест, и его выпустил. Дьявол в скором времени принес к нему зеркало, которое монах взяв в руки, чрезвычайно удивился, и отнес оное к царю, однако от брачного супружества отказавшись, пошел умолять о своем согрешении, в том, что он возымел сомнение противу священного писания. И как сия вещь доставлена монаху дьяволом, то для того раскольники в зеркало никогда не глядятся, и во всех их домах ни единого не отыщешь, кроме как у светских раскольников, ибо между оными есть и таковое разделение.
Зимцерла, богиня владычествующая над началом дня, то есть заря.
Змеи, сии пресмыкающиеся почитались у некоторых Славян домашними богами, им приносили в жертву молоко, сыр, яйцы, и все то, что на стол поставлялося. Запрещено было всем делать сим животным вред; а в противном случае жестоко наказывали, а иногда и жизни лишали преступников сего закона. Уверяют, что сии гады входят к человеку во внутренность. Ежели спящему на поле, когда грезилось, что он пил весьма студеную воду, если ему тошнится по утрам, ежели мерещится, что у него в животе ворочаеся или раздувается живот, то никто уже не смеет сумневаться, что у него в желудке обитает змия. Такова поят парным и наговоренным коровьим молоком, смешанным с конопляным маслом столько, сколько желудок его вместить может, потом привязывают его за ноги в жарко натопленной бане к потолку, и держат до тех пор, пока не вырвет из него, как говорят черенки, с которою рвотою, по уверению их, и змея выходит.
Змеи огненные, к некоторым женам и девицам летают ночью огненные змеи, то есть воздушные дьяволы, и имеют с ними плотское совокупление, от чего те женщины весьма худеют. Проезжающие в зимнее время ночью поля, видят падающие с неба звезды, кои также почитают за оных же дьяволов, и крестяся произносят сии слова: аминь, аминь, рассыпься.
Знамение см. затмение.
Зничь, священный неугасаемый огонь; по многим Славенским городам имел храмы, жертвовали ему частию из полученных от неприятелей корыстей, и пленными Христианами; в тяжких болезнях имели к нему прибежище. Корыстолюбивые жрецв обманывали народ, сказывая ответы болящим, о которых уверяли, что будто получили их чрез вдохновение сего божества.
Золотая баба, богиня некоторых Славян: храм ее стоял при реке Обиго, в руках держала она младенца, коего называли ее внукою, подле ее истукана лежало множество музыкальных орудиев, от которых повсеминутно исходил шум во храме. Она почиталась пророчицею и давала ответы. Никто не осмаливался пройти мимо ее без принесения какой-нибудь жертвы; а ежели ничего не имел, то вырывал из платья своего волос, подносил ей оной, кланялся в землю, и тем ее чтился умилостивить.
Зубы, когда у детей падают зубы, то велят ребенку стать в запечке задом, и бросить зуб за печь, приговаривая сие: мышка, мышка, на тебе репяной зуб, а ты дай мне костяной, веря, что от того зубы скорее и без боли ростут.
Зевона или Зевония, богиня Славенская, оная почиталась богинею рощ и лесов, и ей молились о счастливых звероловительствах.
Игра бесова, когда какая Башкирка не за долго до разрешения от бремени впадает в болезнь, а особливо когда будет чувствовать отменное в животе давление, или судорожные порывы, то Башкирцы без всякого сомнения приписуют сие прикосновению нечистого духа; в таком случае призывают своих чародеев, называемых Шайтан-Куразя (Чертовидца), который с великими обрядами делает с чертом сражение и его прогоняет, и сие то называют они игра беса.
Идол, сделанный руками человеческими болван, которых древние идолопоклонники почитали за богов под разными имянами и видами. Кроме видов человеческих были идолами, и ныне язычниками почитаемые, дерева, звери, птицы и прочая, например: Вогуличи покланяются подобный видом оленю скале; Вотяки почитают своим идолом ветви пихтового дерева, а других идолов носят в своих сапогах ходя на звериной промысл; Камчадалы чтут жерди с обвостреными головками, Остяки признают за богов куклы. Курильцы щепки или стружки. В семидесяти верстах от Обдорска, в лесу стоят и ныне такие идолы; один представляет мужеское, а другой женское лицн, одетые сукном и мягкою рухлядью, обвешены жестяными изображениями зверей, людей, птиц, лодок, рыб и прочего; кругом их лежат котлы, чашки и другая домашняя утварь, а на деревах около их шалашей висят содранные шкуры со зверей, принесенных им в жертву; да и по другим местам населенным язчниками, таковые же есть идолы. см. вера. Домашних же своих некоторых идолов помазывают они жиром и кровью в знак даваемой им пищи. Язычники идолов чтут много, но не получая от них помощи, поступают тому и противно. Например Остяки, когда приметят, что нет хворому от идола помощи, которого они просили, то ругают его бранными словами, низвергают, а иногда и колотят.
Изурочить, кто вдруг кому подивится, или скажет он слава Богу здоровенек, и тот похудеет или занеможет, про такого говорят, что он изурочил, и у него слово худо; а ежели только поглядит, и человек от того или скотина захворает, то говорят, глаз у него благ, дурен, или изурочлив.
Изюм, раскольническая шайка, называемые подрешетники, употребляют изюм вместо причащения святых таин, напояя оной некою отравою, и тако вкусившие от тех ягод желают себе смерти, и хотят, или сожещися, или удавитися, или в воде утопитися, и многие во иступлении ума своего сами себя погубили.
Икать, ежели кто икает легко, то верят, что его в то время кто-нибудь поминает, а когда икает тяжело, то его бранят.
Ильин день, то есть день святого пророка Илии: Пермяки собираются в сей день из двух или трех деревень водну, и приводят с собою быка или теленка, которого закалают и обществом употребляют в снедь. И так пророк Илия умоляем бывает от них приношением быка; а Прокопий закаланием барана. В сей день ни где не выгоняют стада, веря и других уверяя, что в сие время все свирепые звери и ядовитые гадины оставляя свои норы, ходят по лесам свободно.
Ильмер, первенствующий Вотяцкий бог. см. вера.
Имя, некоторые суеверы при крещении детей дают им другие имена, а первое прилежно таят, веря яко бы не ведая первого, или подлинного имени, колдун им не может ничего учинить, то есть, не может сделать их оборотнями и прочим. При рождении посылают на улицу, и кто первой на встрече попадется, то дают младенцу его имя, и призывают иногда и в кумовья его, мня, что от того младенец будет долголетен. Корякам дают имя старыя бабы, ставят две палочки, и перевязывают ниткою на средине, вешают на нитке ж камень обшитый в кожу каменного барана; а при том неведомо что шепчут; и спрашивают у камня, как назвать младенца, напоминая имяна его сродников, и на котором имяни покачается камень, то бывает младенцу и имя.
Имянины, когда празднуют день чьего-нибудь тезоименитства, то в начале самом обеда, берут со стола большой нарочно для того пирог сделанной с кашею, и разламывыают оной над головою имянинника, что знаменует целый будущий год жить ему в благоденствии, и чем более рассыпается на нем каша, тем жить ему достаточнее. И надобно также неотменно, чтоб во время празднества оного было б что-нибудь разбито, сие также знак благополучия; а когда того не случится, то бьют нарочно оюмку или стакан. Здесь и в Москве посылают к имяниннику подарки; а в других городах имянинник заказывает маркитанту, или булочнику печь сгибни, и посылает по одному ко всякому из своих родственников.
Иргибашь-Юма. Божество Черемис обитающих в Башкирии, см. вера.
История, некоторые истории, и летописи наши наполнены многими суеверными повествованиями, которые и до ныне служат великим развратом непросвещенным Россиянам: я удоволюсь выписать некоторые из летописца названного Никоновским; где грубость невежества прошедших веков довольно откровенна, а оный напечатан без всякой вычистки, не смотря на то, что о случаях наносящих соблазн, никто б сожалеть н естал, ежели бы они в печатании и пропущены были, понеже для просвещенного человека служат они вздором, для простолюдина соблазном; а для истории излишеством, например:
Того же лета 6632, восташа волсви лживии в Суздале, избиваху старую чадь бабы, по дьяволю по учению и бесованию, яко сии держать гобино и жито, и голод пущають и бе мятеж велик, и глад по всей стране той, яко же мужу своя жена даяти до ю, кормять себя челядином.
В сияж времяна прииде волхв прельщен бесом, и пришед к Киеву глаголаша сице: поведая людям, яко на пятое лето Днепру тещи на вспять, а землям приити на иная места, яко стати Греческой земли на Руской, а Руской на Греческой и прочим землям изменитися, его же невегласи послушаху, вернии же насмехахуся глаголюще: бес тобою играет на пагубу тебе, се же и бысть ему во едину убо нощь бысть безвести: беси бо подкнуша на зло водят, по сем же насмехаются, ввергше в пропасть смертную, и научивше глаголати, яко се скажем бесовское научение и действо.
Бывши бо единою скудости в Ростовстей области, восташа два волхва от Ярославля, глаголюще: яко мы свемы, кто обилие держит и придоста по Волзе, где приидоста в погост, ту лучшая жены наричуще, глаголюще: яки сия жито держит, а сия мед, а сия рыбу, а сия скору, и привожаху к ним сестры своя и матерь и жена своя; они же в мечтании прорезоваше им за плещима, и вынимаста любо жито, любо рыбу, любо белку: и убиша многи жены, имения их отнимаху за ся, и приидоста на Бело озеро, и бе у них иных людей триста.
Того же лета случися прийти от Святослава, дань емлюще Яну сыну Вышатину: и поведша ему Белозерцы, яко два волхва пришли, и уже многих по Волзе и Пошексне погубили, и пришли еще, семо Ян же испыта, чьи есть смерди; и увидев же Ян яко Князя его, и посла к ним иже около его суть, и рече: выдайте волхвов тех, семо яко смердиев Князя воего и мои, они же сего не послушаша: Ян же сам поиде без оружия, и реша ему отроци его: не ходи без оружия изсоромотят тя, он же повеле взять оружие отроком; бесто бо с ним ВI отрок, и поиде к ним по лесу; они же сташа испочинившеся противу; Яневи же идущу с топорком, выступиша от них три мужа, и приидоша к Яневи, рекуще ему: видя идеши, на смерть не ходи; Яневи же повелевшу бити я, к прочим же поиде, они же сунушеся на Яна, един же грешись топором; Ян же оборотя топор и удари тыльем, и повеле отроком своим сечи их; они же побегоша в лес; убиша же ту Попина Янева; Ян же шед во град к Белозерцом, и рече им: аще не имете волхвов тех, не идут от вас за лето; Белозерцы же шедше яша их, и приведоша их к Яневи, и рече им Ян, что ради толико погубиста человек? онем же рекшим, яко ти держат обилие, аще хочеши пред тобою вынем жито, или рыбу, или иное что. Ян же рече: по истине лжа то есть: сотворил есть Бог человека от земли, составлена костьми и жилами от крови, и несть в нем ни что же, но токмо Бог един есть, она же глаголаста вемы, како есть сотворен человек? Ян же рече: како? они же реста, Бог мывся в мовнице, и вспотев отерся ветком, и сверже с небеси на землю, и расиреся сатана с Богом, кому в нем сотворити человека, и сотвори диавол человека, а Бог душу в онь вложил, тем же аще умрет человек, в землю идет тело, а душа к Богу идет, и рече им Ян: по истине прельстил есть вас бес, коему Богу веруете? и реша Антихристу, он же рече им: то где есть? они же рекоша, сидит в бездне, и рече им Ян: то кий то Бог сидит в бездне, то есть бес, а Бог есть на небесех, сидит на престоле славимый от Ангел, иже предстоят ему со страхом, немогуще нань зрети, а сих Ангел свержен бысть за гордость с небеси, его же вы глаголете Антихриста и есть в бездне, яко же вы того глаголете ждуще, егда снидет Бог с небеси сего Антихриста, ем свяжет узами, и посадит в огне вечнем с слугами его, иже к нему веруют; вам же и зде прияти мука у меня, и по смерти тамо Онем же глаголющим наши бози поведают, не можеши нам сотворити ни что же; он же рече им: лжут вам бози ваши; они же реша, нам стати пред Святославом в Киеве, а ты нам не можеши сотворити ничто же? Ян же повеле бити их и торгати брады их, сим же биенным и поторганным, рече им Ян: что вам бози ваши скажут, онем же глаголющим, стати нам пред Святославом, и повеле Ян клячь вложити во уста их, и привязати их ко упругу, и пусти пред собою в лодьи, а сам за ними поиде и сташа на усть Шоксны, и рече им Ян: что вам бози ваши поведают, они же реша: тако молвят бози наши, не быти нам живым от тебе, и рече им Ян: то вам право поведали; они же рекоша: аще наю пустиши, много ти добра будет; аще ли нас погубиши, то многу печаль приимеши и зло; Ян же рече: аще вас пущу, то зло ми будет от Бога, и рече Ян к повозникам: аще кто у вас убиен бысть от сих, они же реша: у маня мати, а другии рече: у меня сестра, у меня жена; Ян же рече им; мстите своих; они же поимше их биша, и возвесиша их на дуб, отместие приимше от Бога и о правде; Яневи же идущу во свояси, в другуюж нощь медведь взлез унпызе их, и тако погибоша наущением бесовским, инем ведуще и глаголюще, а своя погибели не сведуще, аще быста ведали: не бы пришли на место се, и деже ятыма быти има, аще и ята быста, почто глаголаста, не умрети нама; оному мыслящу убити я, но се есть бесовское наущение, беси бо не ведают мысли человеческия и тайны несведуще, Бог же един весть помышления человеческая, беси бо не ведают ничто же, суть бо немощии и худи взором, яко и се скажем о взоре их и о немощи и обмрачении их.
В сия бо времена и в лета, сия ключися некоему Новгородцу приити в Чудь, и прииде к кудеснику, хотя волхвований от него, он же по обычаю своему, хотя начати, и призывати начат бесы в храмину свою; Новгородец же той седе на пороге тоя храмины; кудесник же лежаше оцепенев и шибе им бес; кудесник же встав, рече Новгородцу: бози не смеют приити, нечто имаше на себе, его же боятся, он же воспомяну на себе крест, и отшед поставя крест, кроме храмины тоя, он же начат призывати опять бесы; беси же метавше им поведаша, что ради пришел есть? по сем же начат вопрошати его, его же носим на себе креста, он же рече: то есть знамение небеснаго бога, его же наши бози боятся, он же рече: то кацы суть бози ваши, да где живут? он же рече: бози наши живут в безднах, суть же образом черны и крылаты, и хвосты имуще, восходят же и под небо слушающе ваших бог вашиж, боги на небесех суть, да аще кто умрет от ваших людей, то возносим есть на небо, аще ли кто от наших людей умрет, то носим есть к нашим богам в бездну, яко же бо есть и грешницы во аде суть ждуще муки вечныя, а праведницы в небесных жилищах водворяются со Ангелы: сице бо есть бесовская сила и лепота и немощь, тем же прельщают человеки веляще им глаголати видения являющеся им несовершенным верою, являющеся во сне инем в мечте, и тако волхвуют научением бесовским. Паче женам, бесовская волшвления бывают изкони бо; бес же прельсти, и жена мужа, такожде в родех мнозех все жены волхвуют чародейством и отравою и иными бесовскими бездми, но и мужи прельщени бывают невернии от бесов яко же се в первыя роды.
Предивно бысть в Полотске в мечте бываше в нощи, стоняше тутно по улицам аки человецы рищуще беси, аще кто вылазяще из хоромины, хотя видети и уязвлен бываше невидимо от бесов язвою и с того умираху, и не смеяху излазити из хором, и по сем начаша во днех являтися на конех и не бе их видети самих, но коней их видети копыта, и тако уязвляху люди Полотския и их область, тем бо и человецы глаголаху, яко на яве биют полочаны.
Иомалла или Ямалла, божество Чудских Славян: идол сей сделан был из дерева, на шее имел дорогое ожерелье, а в руках держал великую серебряную чашу, в которую покланяющиеся клали деньги, принося оные в жертву.
Каба, богиня Черемиских женщин. см. вера.
Калдыни-Мумас, первенствующая богиня Вотяков; а особливо Вотяцких женщин, которые молят ее о рождении детей, а девицы о благополучном замужестве. См. вера.
Камень, сидячие Коряки народ Камчадальской, многие имеют вместо жен простые камни, одевают их в платье, кладут с собою вместе спать, и временем шутят с ними и забавляют, как бы чувствующих забавы.
Камуда, Камчадальской женской божок. Божки сии делаются остроголовыми, и почитаются за тех бесов, кои в женской пол вселяются во время плясания.
Канон, на каноне праздника святого Николая Чудотворца, по городам и деревням возят обыватели бочонки с пивом к каждой церкве, и черпая или цедя из оного по кружке, подают в церковь, а при том и по восковой свечке, которое пиво священники сливая в ушаты, делят после по себе, и сие то пиво называется каноном.
Капко-Ороло, Черемиса и Чуваши признавают сего за слугу их божества. См. вера.
Каша, когда варившаяся в печи каша выдет на поверхность горшка, и сия выпуклость иметь будет наклонение в зад печи, то сие знаменует счастие и изобилие, а когда в устье печи, то предвещает раззорение дома и бедность хозяину.
Кереметь, божество Черемиское и Чувашское, так как и Кереметь-Каика и Кереметь-Пиим. Но Кереметем называется у них и молитвенное место.
Кикимора, кикиморы суть женщины унесенные в младенчестве чертями, и посаженные на несколько лет колдунами к кому-нибудь в дом, которые бывают невидимы, однако иные из них с хозяевами говорят, и обыкновенно по ночам прядут, и хотя никакого вреда не делают, но наводят великой страх своим неугомонством. Говорят, что и мужеск пол, таким образом, сажают в домы, которые унесены в младенчестве от матерей и воспитаны нечистыми духами, и сии называются дьявольское наваждение. Также сажают плотники в дом дьяволов или кикимор, когда им не заплатят за работу надлежащего; но оной дьявол не столь спокоен бывает, ломает все в доме, делает шум и стук, и наконец самого хозяина выживает из дому, от чего избавляют доки, или те же плотники, получив сполна за работу. Древние Славяне кикимору почитали ночным божеством и сонных мечтаний.
Кичеба, богиня Черемиских женщин, мать солнца. См. вера.
Кладбища, многие могилы и кладбища почитают язычники и магометане за священные, веря, что во оных погребены их угодники. В Пригороде Билярске кладбище называют тамошние жители Балын-нус. Магометанцы не только здесь живущие, но и Башкирцы из отдаленных мест съезжаются летом к сим развалинам, признавая их местами священными; они веруют, что внутрь каменных зданий погребены их святые, которые не только в жизни своей, но и ныне еще делают различные чудеса. Набожность и суеверие сих народов достойно также особливого описания: ибо некоторые из них собирающиеся на место сего моления от самой подошвы до развалин, находящихся на берегу горы, идут, падши на колена свои, почитая святых; чтут они и источник вытекающей из сея горы. Воду его называют они освященною, представляя себе, будто бы святый их, который жил близ его, вкушал и обмывался в сем источнике: и для сего изливают они ею нарочно привозимые с собою сосуды, и увозят по своим домам, признавая, что она исцеляет их от многих болезней. По окончании ж обыкновенных молений, сходят они на низ горы, где убивая гусей, овец и других животных, приготовляют в честь своих святых, и для празднества своего наилучший обед, и не только те, которые съехались для моления, но и Християне из любопытства смотреть их приходящие могут быти участниками их празднования и веселостей.
Почтение к сим развалинам осталось между Татарами от времен праотцов их бывших обладателями сея страны; можно узнать оное из слов видимых во владенной крепости Билярских жителей. Татарские Цари приставляли беспрестанную стражу ко гробу Балын-Гози, и хранителями сего священного места были шесть нарочно избранных мужей. Когда Казань и все области великия Татарии покорены были под власть Российских Царей, то в то же самое время (будучи без призрения) разрушилась и сия священная палата. Спустя несколько времени Татары вспомнив древнюю свою набожность, просили новый Государей своих, дабы позволено им было возобновить упадший и раззоренный храм. Сие им было позволено, построив новую палату, поселили тут несколько домов из роду тех людей, кои были приставлены во время Татарских Царей, и они должны были быть стражею и хранителями сего места, по их старинному обычаю; вскоре после возобновления каменной палаты, пришли туда селиться предки нынешних Билярских жителей, кои притесняя Татар живших у гробниц их святого, довели наконец до того, что они оставя сие место, избрали себе иное жилище; а палата будучи без призрения, а при том и разрушаема новыми жителями, пришла в конечное опустошение. см. могилы.
Клад, когда покажется в ночное время, или в день одному какое животное, или тлеющая свеча, то должно по той вещи легонько ударить, и сказать аминь, аминь, рассыпся, которая и оборотится котлом, или кубышкой с деньгами, а сие называется клад; котлы обыкновенно находят по явлению какого-нибудь животного, на поле, в лесу, или в саду, и такая експедиция бывает опасна, и сопряжена со мноним страхом, ибо в то время, как вынимают котел, выбегают из лесу черти, и кричат, режь, бей, губи; при таком случае берут всегда в помощь колдуна. Клады полагают такие суеверы и не объявляют оных, и при самой своей смерти, кои верят, что и на том свете пользоваться сим имением могут.
Кликуши, бывают кликушами вдохновенные, или испорченные женщины, кои приходя в некоторое неистовство, плетут всякой вздор, и делают иногда пророчества, они кричат голосами разных животных по временам, и выкликивают того имя, кто их испортил.
Клюква, Раскольники из Брынских лесов, когда кого не могут уговорить лестию к их еретичеству, то дают ягоду клюкву, напоенную некоторою отравою, которую ежели кто съест неотменное получит желание итти в Брынские скиты; а когда кто съевши оную увидит огонь, то пришед в иступление ума, бросается во оной, ибо представится ему рай и Ангелы во оном сидящие.
Колюка трава, когда дымом сей травы окурит ружье, то никакой колдун заговорить его не может.
Коляда, идол его был в Киеве, и почитали его богом мира, праздник его совершали 24 Декабря играми, веселием и пированиями, в коих не оставляли употреблять обрядов, и идолу Туру принадлежащих; но и ныне по некоторым городам и деревням в память идола Коляды не оставляют, также без употребления идолопоклоннических обрядов. В день называемый сочевник, то есть 24 Декабря на каноне дня Рождества Христова, в вечеру собираются несколько девок, и приходя под окно к каждому поют особую для того дни песню, припевая каждого хозяина и хозяйки имя:
Виноградье красно, по чему спознать,
Что Устинов дом Малафеевича,
Что у его у двора все шелкова трава,
Что у его у двора все серебряной тын;
Ворота у него дощаныя,
Подворотнички рыбья зубья;
На дворе у него да три терема:
Во первом терему да светел месяц,
Во втором терему красно солнышко,
Во третьем терему часты звезды;
Что светел месяц, то Устинов дом,
Что красно солнце, то Улита его,
Что часты звезды, малы детушки,
Да дай Боже Устину Малафеевичу
С борзых коней сыновей женить,
Да дай Боже Улите Хавроньевне,
С высока терма дочерей выдавать,
Подари государь колядовщиков,
Наша коляда ни рубль, ни полтина,
А всего пол-алтына.
упоминая имя коляды, что и казывается колядуют, за что обыватели дают им несколько денег; а от того и во все святые вечера, начиная от Рождества до Крещения, в честь тех же идолов коляды и шура, поют так называемые подблюдные песни, делают игрища, наряжаются в хари, одеваются чертями, гадают и льют олово и свинец в воду и в снег.
Комета, явившаяся и проходящая комета, а особливо с хвостом, значит в простом народе общественное несчастие, то есть мор, голод или войну и прочая.
Конь, см. лошадь.
Коронация, непросвещенные люди верят, что ежели государь вступая на престол коронуется в то время, когда одевается листом лес, то во время владения его государство будет изобиловать всем, то есть, людьми, хлебом и богатством; а когда в то время, когда лес роняет уже свой лист, то не так может быть изобильно.
Корс или Корша, божество Киевское: его признавали богом болезней и всех припадков, и жертвовали для отвращения оных.
Кость невидимка, должно отъискать черную кошку, на которой бы ни единого волоса не было другого цвета, и сварив оную, выбрать все кости, а потом положа их все перед зеркало, сесть самому и класть каждую кость к себе в рот, смотря в зеркало, когда же та кость попадет, то сам себя в зеркале не увидишь, и с сею-то костью можешь уже ходить куда хочешь, и делать что изволишь, будучи ни кем не видим.
Кошка моется, когда кошка станет умываться к себе лапою, то тем предъявляет, что к хозяину в тот день будут гости, а когда спит подвернувши рыло под брюхо, то предвещает летом непогоду, а зимой морозы.
Кровь, кому во сне пригрезится кровь, то значит, что иметь свидание с кровным, то есть родственником, который приедет издалека.
Кудо-Шоче-Наба: богиня Черемиских женщин, почитается богинею родин. см. вера.
Кудорча, Черемиский бог плодородия, см. вера.
Кузнечик кует, кузнечик, который кует иногда по углам в горнице, то сие значит, что обыкновенно выживает живущего из дома.
Куклы: Отяки в знак почтения отменных у них людей, делают во образ их куклы, и ставят вместе с идолами, а вдовы кладут иногда такие мужей их представляющие куклы с собою в постель, да при том когда сами едят, не забывают и им уделять своей пищи.
Кукушка: птица сия признавается простяками за пророчествующую, и когда она кричит в лесу, то бабы загадывают, сколько им жить, а потом сколько она раз прокричит, то и верят, что столько той бабе лет и жить.
Купало: божество Славянское: сей идол почитался третьим по Перуне. В начале жатвы, в день праздника его, то есть 24 Юлия и 29 того ж есяца приносили ему жертвы: отроки и девицы, также мужи и жены собирались в венках и поясах, из некоей травы сделанных или из цветов, раскладывали огонь, и взявшись за руки плясали около оного, и чрез него перепрыгивая, припевая в песнях своих идола Купалу. А в день Петра и Павла делали при тех же обрядах и качели, скакали на досках и прочая, от которого празднества и святая Агрипина прозвана купальницею, см. Аграфенин день.
Кургубурт-Юма, божество Черемис живущих в Башкирии. см. вера.
Курица поет: у кого курица вспоет петухом, то сим предзнаменуется хозяину какое-нибудь несчастие, что называется не перед добром, и тогда курице той отвертывают голову с произношением таковых слов: не пой курица петухом, или на свою голову запела.
Кусок хлеба, ежели кто обедая или ужиная, отломив кусок хлеба, будет есть, и не доев его забывшись оставит и отломит другой, то сие знаменует, что кто-нибудь из родных его терпит голод.
Лада, Славенская богиня браков, любви и веселия: каждые сочетающиеся приносили ей жертву, надеяся получить от нее счастие в супружестве; имела она великолепный храм в Киеве.
Ладонка или мошонка: простолюдины привешивают ее на тот шнурок, на коем носят крест и кладут в нее ладон, веря что ни колдовство, ни уроки взять его не могут; а когда кто родился в сорочке, то и оную кладут тут же и носят таковые ладонки по смерть для счастия.
Ладонь чешется: когда у кого засвербит ладонь, то примечают, что неотменно в тот день считать ему деньги.
Ласточка: ежели кто убьет ласточку, пиголицу, голубя или синичку, то уверяют, что тот в скоте счастия иметь не будет. см. воробей.
Лейб-Олмай: Лопари признают сего идола богом звероловительства. см. вера.
Лихорадка: простолюдины уверяют, что сих лихорадок девять сестер: они крылаты и неприязненны человеческому роду; содержатся в земных челюстях, на цепях, и когда их спускают, тогда без милости нападают на людей. Они столь вредны, что когда им много дела одним мечтательным поцелуем причиняют трясавицу и обитают во одержимых лихорадками; счастлив тот, когда прикоснеся к кому лихорадка во время много немоществующих, ибо они будут заняты делом, от одного больного к другому перелетая, не так долго трясут и дают отдыхать болящим; а в самые сестер недосуги, приходит иногда через день, через два и три. Лихорадки боятся собачьих удавок, свиных гнезд и проч.
Лошадь: когда в дороге распряжется лошадь, то верят, что сделалось в доме не здорово: а большею частию признают, что жена учинила мужу неверность.
Луна: Мордва почитает месяц некоторым божеством, и увидя его в первой раз новой, кланяются и просят, чтоб ниспослал им во время своего правительства счастие, только жертвы ему не приносят.
Лучина: ежели кто имеет привычку бить домашних своих лучиною, то весь его дом будет нездоров и иссохнут все так как лучина.
Леда: под сим именем по сказанию Мавроубина, почитали некоторые Славяне бога войны, имя его произведено кажется из слова лед или леденеть.
Лельо, сын Ладин: южный бог любви и веселия, он почитался у Славян богом воспламенения любовной страсти, а брат его Дид богом отвращения.
Летучий огонь: так называемая болезнь случается у детей, то избирают единородного сына или дочь, и велят ему к тому месту из кремня и огнива присечь огонь, и уверяют, что болезнь оная от того минется без всяких других стараний.
Леший: уверяют, что лешии суть мужеска и женска пола огромной величины, когда ходят они между травою, то становятся с ней равны, а когда бегают по лесам, сравниваются с высотою оных; кричат ужасно, хлопают в ладони, и откликаются на голос, когда аукают; ходящих по лесу людей обходят кругом, чем затмевают их память, и принуждают заблуждаться до ночи; а потом уносят в свои жилища, вешаются они в лесах по деревьям; у поселян работающих в лесу просят пирога; а взявши отходят и кричат ужасно шол, да нашол; равномерно уносят малых ребят в свои подземные жилища, и там их содержат, из коих иные чрез несколько лет освобождаются посредством пения молебнов, ежели они только будучи у леших в гостях ничего не ели. Лешие все косматые, и великие охотники до женского пола; уносимые ими ребята бывают по возвращении дики, и насилу привыкают говорить и с людями обращаться, коих лешие сами выносят на то место, где взяли. Ежели леший в лесу обойдет, и человек дорогу потеряет, то должно все имевшееся на нем платье выворотить и надеть наизнанку, то пропадает обойдения сила, и человек сыскав дорогу, лешего избавиться может. Сии страшилища почиталися от древних Славян лесными богами. Вотяки называют лешего Алида и уверяют, что он живет в лесу. У него одна только, да и та наизворот нога, один большой глаз и превеликая титька, которую втискивает он людям в рот, и тем их задушивает.
Лягушка, Яицкие козаки верят действительно, ежели во время багрения на урале рыбы, попадется кому лягушка на багор, которые бывают тамо весьма велики, тот во всю зиму ни одной рыбы изловить не может, хотя будет переменять багры и места. см. муравейник.
Мадеракко, богиня, имеющая у себя трех дочерей. Лопари верят и признают сих богинь устрояющими и судящими все женские дела. см. вера.
Мамонтовая или слоновая кость, жители по реке Дону, находя слоновые по берегам кости, верят и других уверяют, что есть великий подземельный четвероногий зверь, которого бытие открывается после его смерти, то есть оные кости не слоновые, но того зверя.
Марцана, Славянская богины, почиталась оная богинею жатвы.
Масленица, вместо предуготовления себя воздержанием к понесению великого и строгого поста, простолюдины почти всю оную неделю имеют без снимания наполненный стол особым на сей неделе приуготовляемым кушаньем, как то разного рода блинами, оладьями, пряженцами и прочим, которое все вообще называется масленицею, и от утра до вечера оставя прочие упражнения, пьют, и едят. Ходят ко всем для прощанья; а к кумам и кумам носят превеликие пряники, и также большие косяки мыла; катаются на горах в различном и смешном одеянии, также в харях и масках. В последний вечер сырныя недели не должно, ни огню разводить, ни свеч зажигать.
Мастер-Пас, Мордва под именем сим почитает некоего идола, и приносит ему в жертву черную корову, так как Пас-Ачускаю рыжую.
Медведь, Остяки и другие идолопоклонники зверя сего почитают особливо, предопределяют ему после смерти, такую же по крайней мере, как и себе участь. По убиении его поют извинительные песни, и оказывают повешенным шкурам много учтивости, дабы они в царстве мертвых им не мстили.
Медюн, лакомая Бухарская пища, делается на подобие наших маковников, из толченого маку с медом и прямыми кореньями. Кто поест Медюна, тот становится после оного весел и замысловат.
Мертвец, пригрезившийся во сне мертвец значит, что будет снег.
Мечеть, Магометанские мечети обыкновенно строятся четвероугольными, с небольшими башенками по четырем углам, сверху которых муечины, которые нечто иное, как наши церковные старости, созывают народ к службе Божией во времена определенные законом. Сии мечети обыкновенно бывают внутри с сводом, в которые свет проходит через многие окна; ничего в них больше не находится, кроме ковров и соломенных рогож посланных на земле вместо скамей, каковы бывают в наших церквах, на которые пришедши к службе Божией, садятся поджав ноги по восточному обыкновению. Сверх сего есть еще одно возвышенное место, на котором Имам или поп, которой отправляет службу, садится. Сие примечено, что оное место делается всегда к той стороне, которая к Мекке. Мечети освещаются в нощное время, чрез многое число паникадил прицепленных к своду на копейное деревко вышиною. В прочем в Магометанских мечетях все весьма чисто; а люди, которые в них входит, наблюдают прилежно, чтоб башмаки свои оставлять при дверях, чтоб не замарать пола. Когда нет золота и прочих украшений, которые в богатых видятся мечетях, в убогих, по крайней мере выбелены преизрядно бывают стены, на которых многие места из алкорана расписаны. Пред мечетем обыкновенно делается небольшое четвероугольное место окруженное преизрядно выбеленными галлереями, где также видится написано имя Божие, с главными его свойствами на многих местах; а по средине сего места сделан фонтан, чтоб те, которые входят в мечеть, всегда могли чинить свои омовения определенные законом. Которые хотят быть Имамами и Муллами, те всеконечно должны знать Арапской язык, потому что весь алкоран написан сим языком; а сверх сего надлежит им читать, хотя некоторую часть наилучших толкований на сию книгу. В мечетях читается алкоран всегда по Арапски, хотя подлой народ Турецкой, Персидской и Татарской не разумеет ни слова на сем языке. Кажется, что духовные Магометанцы возлюбили таким же способом Арапской язык, как и Католики Латинской. Однако у Магометанцов хотя уже сие чинится для неразумия простого народа, что Мулла, прочитавши некоторое из алкорана место определенное тому дню, обыкновенно прибавляет небольшое толкование на простом языке, для тех, которые не разумеют Арапского языка. Имам у Магометанцов не что иное, как у Католиков первой приходской поп, а Мулла, как доктор Богословия.
Младенец, когда кто похвалит младенца, то мать облизывает ему лице по три раза и поюет на землю, дабы уроки его не взяли; в том же намерении обмывают его всегда перед спаньем во всякое время; а когда начинает ходить, и первый раз переступит ногами, то хватают скорее нож, и режут оным ту часть пола, которая случится тогда промеж его ногами, знаменуя тем, что они разрезывают, или разрешают его не хождение; а таковой поспешностию и суеверием часто отрзывают у младенцов пальцы.
Могилы, по погребении покойника, Ижерцы ночью носят на могилы пищу, и зарывают ее во оные, веря, что и на том свете люди жить долженствуют также как и здесь, для чего и пища им потребна; а как могилы их весьма плоски, то оную пищу вырывают собаки; Ижерцы же думая, что то съедают мертвые для того и много раз оное повторяют. Черемисы всякому умершему завязывают в пояс по нескольку копеек, да сверх того наделяют его посудою и другими домашними надобностями, кладут палку, чтоб было чем оборониться от собак и пучок розовых лоз, который по их мнению отвращает злых духов. Всякой провожатой за горящими на могиле свечами съедает свой блин, и откуся три куска от оного кладет на могилу, и говорит ето тебе пригодится; до выносу ж покойникова горит перед ним восковая свеча, а на груди лежит пирог. В четверток на страстной неделе, происходят общие поминки: всяк засветя на гробах свойственников своих свечи, ест на оных мясо или пирог, да и покойникам по небольшой доле оставляет на могилах. По зарытии покойника в землю, скачут иные народы через огонь, веря, что смерть и душа покойника следовать за ними уже не может.
Изнемогающего и при последнем издыхании находящегося Татарина посещает Мулла, и читает над ним молитвы из алкорана, до тех пор, пока не успнет. Умершего обмывают мужчину мужчины, а женской пол старухи, и в награждение себе получают все, что при смерти на покойнике ни было. Обмыв обвертывают холстом в три ряда мужчину, а женщину в пятеро; собираются все знаемые, ближние, и соседи мужеска пола, и выносят из дому на лубке, или доске вон головою. Не доходя шагов с сорок до могилы, останавливаются и начинают все молиться Богу на полдень, таким же порядком, как в мечете. Проговорив молитвы ставят покойника в могилу на доске или лубке, где ему делают особенной погреб в боку, и проход в оной закладывают, или досками, или лубьем, а остальное отверстие засыпают. С могилы семью умершего уже не посещают, но расходятся по домам: ибо после умершего пиршествовать прежде трех дней за грех вменяется; да и домашним первые три дни заготовлять для себя пищк, также не без греха, по чему они и питаются только подаянием своих соседей. По прошествии трех дней, уже собираются в дом умершего все знакомые, к чему приглашается и Мулла, который читает по умершем в дому молитву. Награждение Мулл бывает, кроме денежного подаяния, кожи всех тех животных, которые на поминовение закалаются.
Другие поминки бывают у них по прошествии семи дней, а третьи по прошествии сорока дней; ибо они думают, что в сии дни душа ходит по мытарствам, и приходя в дом свой смотрит, как ее поминают; по чему и Му-Азин не остается без платы; он получает все оставшееся после покойника, что бы каждый вечер над могилою, или в своем доме читал просительные молитвы на пользу умершего.
Когда Калмык часует, то приходят к нему Гелюни, и читают свои молитвы, при чем бывает и некоторый род исповеди, и молитвы продолжаются до последнего Калмыцкого издыхания; а как скоро умрет, то Гелюнь, что бы более удостовериться о смерти, ставит на стол зеркало, и небольшую доожку к оному усыпает золою, приказывая душе умершего, чтоб она никаких следов на сей дорожке не оставляла; и когда прозорливый Гелюнь ничего такого не приметит, указывает душе по своему Сударю, по какому пути она пешествовать должна. Тогда приходят сродники и ближайшие, и поют обыкновенную голосистую надгробную песнь. Гелюнь рассматривает еще свой сударь, и определяет куда усанадобить покойника. Имя, год и число его рождения, день и час его кончины определяют ему похороны. На иного падает жребий, что бы растерзану быть зверями и хищными птицами; другому быть снедию рыбам; третий сожигается в пепел; а счастливого предают земле. Последних обвертывают в восчаную бумагу все члены, и зарывают в землю со всем его воинским снарядом, куда принадлежит пищаль, лук, стрелы, сабля и седло; а тех, которых Калмыцкая судьба определила бросить в воду, или повергнуть на снедь зверям, збрую кладут в капищах, по видимому для вооружения Бурханских сил. Но Черноярские козаки и другие проезжающие, не редко сие суеверие в свою пользу употребляют. Напротив того Калмыки вооружают себе некоего над сими вещами скрытого пристава, который всех дерзающих похитить, что-нибудь из сего освященного места казнит смертию. Умерших никогда они не выносят из кибитки в двери, но поднимают одно звено с зади, куда и вытаскивают. Над погребенными ставят четыре шеста, обращенные на все части мира; на шестах вешают значки с надписью, года и числа, рождения и кончины покойника с молитвою к Бурханам.
Оставшееся имение делят между собою ближайшие сродники, как то дети и проч. на равные части. Кибитку со всем прибором получает Гелюнь и прочие причетники.
Ханы и другие знатные владельцы от похоронного жребия исключаются, но им Калмыцкая судьба от века предопределила по смерти быть сожженным, выключая одни головные кости, которые с остальным пеплом кладутся в золотой сосуд, и отсылаются к Далай Ламе, где все их угодники опочивают, и которых они Белгючи называют. Сосуд наполненной Ханским пеплом должны провожать и великие подарки, дабы умилостивить их святыню и исходатайствовать вечное Хану блаженство. При таких случаях и многие зажиточные Калмыки посылают дары своим угодникам, Далай Ламе и всему его прибору для благоденствия своей душе и отшедшей братии. Оттуда возвращающиеся привозят известие, где чей сродник находится, в каком именно раю или муке, и какими средствами можно кого избавить от муки; ибо Далай Лама, по их суеверию, получает обстоятельные известия от своего гадания и всем, что на оном свете ни происходит, и может своим предстательством из беззаконника произвесть в святые.
Чувашане кладут своих покойников в худые гробы во всем одеянии, и похороняют оборотя головою к западу. Сказывают, что еще и ныне кладут они мужчинам во гроб всякую мелочь, а наипаче лапти, кочатык, ножик, несколько лык и огниво. Общее кладбище, которые выбирают они в отдалении, как от деревни, так и от Керемета, и от всех больших дорог, называется у них Мазар. Трижды отправляют они погребение своего сродника, и к тому ныне называют среду на страстной неделе, семик, то есть четверток перед пятницею, и 8 число Ноября, которое Юбуих они называют; в сей последний день, не токмо приносят у могилы жертву, но и в головах у покойного ставят деревянные столбы. Выкопав яму, в которую должно столб поставить, бросает всякой из находящихся при том по куску мяса, и вливают несколько браги, потом жертву едят пьют и веселятся.
Для погребения мертвых копают они могилы, или вколачивают в землю колья, переплетают хворостом, кладут мертвого по верх земли в платье, покрывают ветвями и засыпают землею, но подле головы обыкновенно лежащей к северу, вколачивают толстой кол, и не вынимают оного до тех пор, пока со всем сделают могильной бугор; а как оной кол вынут, то остается дыра в могиле. В каменистых местах складывают они кучу камней над мертвым телом, потому не удивительно, что во всех степях находится множество таких могильных бугров, коих число и впредь умножаться будет, однако по большей части хоронят они мертвых около могил тех усопших, коих за святых почитают, и при том подле старых мечетей, а особливо в таких местах, где уже много старых могил находится.
Погребение умершему Черемису бывает таким образом: прежде всего обмывают умершего водою, по обычаю других народов; потом надевают на него чистую рубашку, онучи и лапти, что все должно быть сделано из нового полотна, и в самый день смерти его. Могилу выкапывают в общих их кладбищах, и выпыв яму ставят в нее три доски, между которых кладут мертвое тело, и с ним вместе ножик, кочетык (дабы пришед в себя на том свете, мог плести себе лапти), деревянную палочку(*), и пук прутьев из щипового
-----------
(*) Палочку с умершим кладут с таким намерением, чтоб он мог оборониться от лютости псов, которые находятся в том свете, где он по смерти обитати должен.
дерева; а сие для того, что бы нечистый дух не прикасался к телу мертвого: ибо по мнению их, демон опасается сих прутьев. Между тем, когда происходят сии странные обряды, подходят родственники к мертвому телу и непрестанно говорят: итлют вестюнза каин маныш, то есть, ничего не бойся мертвый. Не понимая и не могши от них узнать, к чему такие уверения бесчувственному телу, вопрошающим. Ответствуют они: что мы возрасли при сих обрядах без всякого разумения, а только следуя примеру отцов наших, храним, ни мало их не нарушая. Совершив сии обряды покрывают мертвого кафтаном, и тотчас засыпают его землею. По верх засыпанной могилы кладут часть испеченного хлеба(*), и вокруг его наставливают столь много зажженных свеч, сколь велико число из дому умершего прежде померло. Сими свещами на тот час изображают они подобие умерших предков, а потому и говорят следующие слова: живите на том свете согласно и не бранитесь между собою. Сколь странны их различные дурачества во всех их обрядах, то смешнее еще сие, что они зарывши в землю мертвое тело, огораживают могилу на подобие околицы; а сие для того, чтоб мертвый не выходил из сея ограды и не топтал бы на их полях растущего хлеба.
Женщины, как я уже упомянул, при всенародных празднествах не бывают; но во время похорон допускаются жены и мать умершего, кои плачучи над могилою оделяют деньгами бедных людей.
Черемисы думаю, что души умерших переселяются в другой свет(*), о коем они иного понятия не имеют, как только затверженное имя его. Злые и не чтущие богов в жизни своей будут посажены в некую черную землю, где будут чувствовать непрестанной хлад и тоску: напротив того люди праведные и добродетельные будут обитати в светлом месте. Все их удовольствие должно
-------
(*) Испеченной хлеб кладут для того, дабы умершей пришед на место, которое для него назначено богами, имел бы на первый случай пищу.
(**) Ничто так не сходно с обычаями древних Скифов, как размышления Черемис о смерти: ибо как те, так и другие считают, что смерть есть не что иное, как случай ведущий к другой жизни, что они оставя сей свет, вступят в пределы мира, устроенного на небесах; где приняв новое бытие, будут жить в тех же сластолюбиях и заботах, которым подвержены были на земле.
состоять в том, что они будут бессмертны и без болезней, и что они будут неразлучно с тем семейством, которое ими было любимо на земли; они будут иметь множество скота и пчел; но при всем том должны они пахать пашню и исправлять другие крестьянские работы.
В четверток на последней неделе великого поста, бывают у них всеобщие поминки и обряды, при сем употребляемые, как у Черемис, так и у Чуваш между собою во всем сходны. Они избрав какую-нибудь пустую храмину, а иногда и живую избу, становят при дверях ее две деревянные чаши: в одну кладут испеченные блины, а другую наполняют сваренным пивом; пред ними кладут березовое полено, которое обставляют множеством восковых свеч: ибо каждой Черемисянин должен поставить столько свеч, сколько велико число умерших из роду его; а сие для того, что бы сей зажженный свет освещал их в том мрачном обиталище, где они по мнению их на том свете обитают. Чаша стоящая с блинами и с пивом, наполняется еще малыми кусками и каплями, которые бросают и льют поминающие своих родителей и при том говорят: умершие имейте пищу и питие. По окончании сих странных обрядов, выносят они обе чаши на двор, и выбрасывают в чистое место, где тотчас съедают оное собаки.
Вотяки похороняют своих умерших так точно, как бы они за верное знали, что они в час смерти своея вступают в другую жизнь. Они кладут с ним топор, ножик, чашку, ложку, котел, кочедык, новые лапти, и тому подобные вещи ими употребляемые, дабы мертвый их не имел ни в чем недостатка, пришед на место небесного жилище. Мнение их о душах человеческих согласно с Черемисами, и обряды погребения являют то же самое невежество, которое свойственно народам покрытым тьмою идолослужения, и водимым стремлением пустого и несообразного суеверия.
Киргизцы с усопшими погребают вместе и их оружие, и могилы осыпают каменьем, землею, а иногда поставляют над ними здания из дерева, или из дикого камня сооруженные. Посреди оных включается тело усопшего, положенное на ковре. Там родственники и приятели его, окружив оное, изъявляют знаки своего сокрушения и горести, и внемлют молитву читаемую их Муллою, который вместе с сим молением прославляет добродетели усопшего, его богатство и его храбрость в военных делах. Спустя несколько дней после погребения, наследник имения усопшего приуготовляет публичной пир, употребляя при том следующие обряды. Он должен жертвовать при сем празднестве некоторою частию своего имения, как то одним или двумя пленниками(*), толиким же числом верблюдов, панцырем, десятью или двадцатью лошадями, некоторым числом баранов и тому подобным. Основание сего празднества есть то, что бы сею частию поставленного имения награждать тех людей, кои окажут при сем многочисленном стечении народа отменное искусство в ристании; по чему каждый приуготовляет для себя наилучшую лошадь, не исключая из того и самого наследника, но что бы сие было безмятежно, то к сему избирают они двух знатных посредственников из старшин своих, дабы тем удобнее было засвидетельствовано проворство сих диких рыцарей. Один из них остается на том месте, откуда начнется ристалище; другой тамо, где назначено им съезжаться. Не известно им, коликое число верст составит то расстояние, которое скачут они взапуски; но по словам их надобно думать, что сие делает не менее сорока верст: ибо приуготовляющиеся к сему ристанию обще со своими прешественниками, едут с начала весьма тихою ездою, с вечера до полудня другого дня; а в сей день, где ожидают их назначенные им корысти; и где приготовлен для них обед и веселие обыкновенное их земле. Пленника так, как наилучшую вещь из поставленных в награждение сим рыцарям, берет тот, который опередит всю толпу народа, торжествующего на сем празднестве; панцырь берет последующий за ним, третий верблюда, четвертый кармазинный кафтан и хорошую шапку, пятый довольствуется лошадями и баранами. Сверх сего наследник имения должен выставить на смотр всему народу наилучшие сокровища усопшего. Любимая его лошадь в наилучшем своем убранстве, должна стоять покрыта черным сукном; на других лошадях положены наилучшая его одежда, военные снаряды, богатые ковры и кибитки. Все они по порядку привязываются к
------------
(*) Пленников вообще все Киргизцы называют Ясырями. Яицкие козаки именуют их таким же именем.
протянутой веревке: подле них стоят его жены надрывающикся до слез, такожде и все его пленники и пленницы. Сей обряд основан на том, что бы показать народу, сколь много приобрел он имения во время жизни своей, и чрез то оставить его в добром мнении у всех бывших свидетелями приобретенных им корыстей. Над тою кибиткою, где было жилище усопшего, выставляется черный значок, в знак сокрушения оставшейся семьи.
Мода, сие есть нечто весьма удивительное, и тем более чудесное воображение, что в нынешние просвещенные времена владеет умами и размышлениями не суеверных Россиян, и есть воображение прилипчивое, предписывающее такие правила, что всякой не следовать им не смеет: а кто противится, тот изгоняется из общества, или титулуется всегдашним дураком. Мода есть выше всех высоких наук: она предпочитается уму, добрым человеческим свойствам, чинам и учености, ежели вертопрах ни чему не ученый, и добрых качеств ни чинов не имеющий, взойдет в компанию, имея на себе кафтан с низким лифом и большие пряжки, то принимается за человека разумного, и жить в обществе умеющего, не спрашивая об нем, кто он таков; а когда придет профессор, и при том добрых свойств человек, но лиф у кафтана его высок, да притом и маленькие пряжки, то в ту ж минуту называют его невежею и дураком, а по сему же и прочая разумевай. Ибо мода и в безобразиях человеческих имеет свою высокость, на пример: здесь рыжие волосы почитаются безобразием, а в горах Кавказских отменною женщин красотою, для чего и подкрашивают их особыми мазьми, так как здесь чернят зубы. Здесь женщины носят для украшения в ушах серьги, а поселившиеся в России Персияне и другие языческие народы носят в носу в обеих ноздрях по кольцу. Здесь женщины кладут на платье накладки, а Камчадалки вместо сих накладок вышивают на теле своем кожу, также и рожу.
Модор или Кудоводош, Вотяки почитают сего бога хранителем домов их, и имеют к нему великое усердие. Модор же их есть не что иное, как ветви пихтового дерева, см. вера.
Можжевельник, верят Башкирцы и прочие народы, что можжевельник всех злых духов из жилищ выгоняет, и предохраняет от всяких волшебных наговоров.
Макош, Мокош или Мокосл, Славенский бог, имел в Киеве храм, и приносили ему жертвы.
Муравейник, должно найти пару лягушек совокупившихся, положа их в бурак, и наделав на оном дырок, бросить в муравейник, и бежать от оного не оглядываясь, ибо произойдет великий крик от демонов, которые будут просить, чтоб оглянулся, и когда оглянется, то будет в добычу дьяволам. Пришед через три дни, должно бурак вынять, в котором найдешь уже одни кости, между которыми будет вилочка и крбчочек. Сия вилка и крючок имеют великую силу в чародействе, когда захочешь, чтоб женщина тебя любила, то неприметно ей потяни крючочком за ее платье, тогда она по тебе иссохнет; а когда больше для тебя она будет уже не надобна, то также не приметно ей отпихни тою вилочкою, то она в одну минуту тебя забудет.
Мухомор гриб, Камчадалы почитают его богом пьянства и владетелем ядовитых зелий. Употребляющие мухомор, как в горячке бредят, и представляются им различные привидения страшные и веселые, по различности темперамента. Иные пляшут, иные плачут, иные в великом ужасе находятся, иным скважины большими дверьми, и ложка воды морем кажется. Иным мухомор приказывает удавиться для того что люди будут ему дивиться, иному утопиться или заколоться, которое со многими исполняется, и когда бы не было за ними присмотру, то ни один бы не уцелел; а которые употребляют его умеренно, те чувствуют веселие, легкость и отважность, так как Турки, которые опиума наядаются.
Мутан-Чеп, богиня Черемиских женщин, см. вера.
Мушки, налепляемые на лице, их происхождение и начало полагают таким образом. Некоторый государь имел у себя фаворита, первейшего в государстве ранга; а оный был низкия прежде породы, и чрезвычайно в скором времени дошел до высокой степени; в некоторое время на едине государь спросил у него о том причины. Любимец чистосердечно признавшись своему государю, сказал: что десять уже лет тому назад, как пользуется он благосклонностью одной дамы, которой он во все то время ни имени не знает, ни в лице ее не видит, понеже всегда бывает он взят из своего дома ночью с завязанными глазами, и время проводит в таком покое, который не имеет окон, ни свеч в него не приносят, и будучи возведен ею из низкого состояния, во столь великие чины, из благодарности просить ее об открытии не смеет, а ее соизволения на то не находит. Государь услышав сие, сделался весьма любопытен и думая долго, как бы узнать оную особу, без принуждения изобрел к тому следующее средство. Дал он своему любимцу с просьбою от себя кусок адского камня, и велел ему непременно ей положить оным на лице у нее знак, в то время, как они будут вместе. Любимец почитая своего государя, не смел ему в том отказать и сделал. Государь по утру назначил при дворе бал, и приказал всех дам просить неотменно. Замеченная не приметно ей дама, вставши поутру, увидела в зеркале на лице у себя необычное явление, которое однако сделано было искусно. На бал ей ехать необходимо было должно; а с таковым знаком появиться было мудрено, хотя она и не знала тому причины. Острота разума женского, тотчас представила ей средство скрыть оной знак под мушку, которых тогда еще не было, налепив оную себе на лице, и так приказав тотчас наделать их более, послала ко многим знакомым с тем, что она сию выдумку получила из другого государства, и есть это новая мода. Таким образом все дамы приехали ко двору имевшие новую моду. Все при дворе дивились; и государь и его фаворит в чрезвычайном были недоумении, что им в таком случае надлежало было сделать, и как узнать искомую ими особу, для того государь притворился не довольным, и не оказал благоволения своего ко оной новой моде, и когда принуждены были снять всякая с лица своего ту прикрасу, то и узнали, кого желали. Сия история кончилась браком, а мушки потом остались во всегдашнем употреблении знаком и орденом кавалерской победы.
Налепляют оные на лица с тайными намерениями, и мушки ответствуют вместо той особы, которая имеет их на лице, на пример: бархатная на виске, значит нездоровье; на левой стороне лба тафтяная гордость, под нижней ресницей слезы, на верхней губе поцелуй, на нижней склонность и прочая.
Медяница, сей род гадов почитают весьма вредным, которою представляют себе слепою, и будто она получает зрение в один Иванов день, тогда она увидев человека или другого животного, бросается стрелком и пробивает на сквозь наподобие стрелы.
Мыши, торговые мужики и некоторые купцы, беспрекословно верят, что ежели из купленного товара, в скором времени мышь что-нибудь попортит, то товар скоро с рук и с барышем сойдет; а ежели из самых лучших вещей, то еще скорее и прибыльнее.
Напуск, уверяют, что колдуны напускают на иных страх, на иных пьянство и прочие пристрастия, от которых избавления сыскать уже не можно, кроме их же чародеев; напускают также тоску, изнурение и прочая.
Нетопырь, или летучая мышь, многие суеверы ловя их сушат, и как для здоровья, так и для счастия, носят всегда при себе.
Ния или Ниян, идола сего Славяне признавали богом или царем адским.
Ногти, суеверы и большею частию называемые староверы, или раскольники, остригая ногти, кладут их в особый мешочек, приказывая по смерти своей полагать их с собою во гроб, веря несомненно, что на том свете спросят у них отчета, во всяком остриженном, или отделенном куске их ногтя, а для того и Аввакумовские ногти носят заделанные в перстнях. Бухарки красят у себя на руках ногти измятою гвоздикою желто, что делают также и прочие; а особливо в Астрахани богатые невесты.
Обилие держать, в древние времена, в России бывшие волхвы, или обманщики во время голода уверяли народ, что есть между ними такие люди, которые удерживали в себе под кожею иная жито, иная мед, иная рыбу, иная белку и прочая, токмо все были оные жены, и по согласию глупого и непросвещенного народа, вырезывали у них между плеч оные вещи, чем много губили женского пола для своей корысти, но за то от великих князей казнены были.
Обливание водою, в древние времена, то есть во время идолослужения, Славяне озерам, рекам и источникам приносили жертвы, для умножения плодов земных, а не редко и людей бросали в воду, в память чего и ныне многие суеверы в первый день святыя недели и в другие праздники, когда кто проспит заутреннюю, обливают водою или в реку, озеро, или колодезь бросают.
Обмереть, сие разумеется, когда человек будучи несколько времени мертвым, получит паки свои чувствия, и будет жить еще, и уверяют, что таковые чувствовали все с ними бывшее на том свете, как их водили по мытарствам и спрашивали во грехах отчета; рассказывают и еще многое, только утверждают, что трех слов сказать они не могут, о которых им с великим страхом запрещено на сем свете открывать.
Обморочить, сие называется то, что ежели кто представит вещь иною, нежели она в самом деле есть: цыганки ходя по крестьянским домам ворожат, и когда заметят, у которой крестьянки в коробке деньги, то оборачиваюи их мертвыми мышами, или крестьянке так они видятся, от которых цыганка ее избавляет, и взяв деньги под видом мышей, уходит.
Оборотни, оборачиваются в разных животных сами ведьмы, и оборачивают также на время и других людей по злобе и в наказание.
Орел, Якуты сей птице воздают божескую почесть, и весьма берегутся, чтоб ее не убить.
Осина, простолюдины признают сие дерево проклятым за то, что будто бы Иуда на оном удавился, и для то на сем дереве, хотя бы и никакого ветру не было, листочки шевелятся, оно ж имеет чрезвычайную силу против колдунов, и когда такому умершему и встающему из могилы, кол между плеч осиновый вколотят, то уже оный не встанет никогда.
Палочный бой, см. Перун.
Пас-Ачускай, божество Мордовское, см. мастер Пас.
Пауки, Камчадалки, которые желают быть плодородны, едят пауков и пупки с Кипреем.
Передний угол, пришед в гости, не должно садиться в переднем углу, ибо простаки верят неотменно, что впереди должно сидеть обыкновенно попу, для отменности и почтения к его чину, а дураку для того, что оной всегда ищет себе большего почтения, нежели он стоит.
Переносье свербит, у кого переносье засвербит, тому слышать про покойника.
Перун, начальнейший м первостатейный Славенский бог, его признавали производителем гроба, молнии, дождя, облаков и прочих всех небесных действий: стан его был вырезан искусно из дерева, голову имел серебряную, усы и уши золотые, ноги железные, в руках держал камень, украшенный рубинами и карбункулом, на подобие пылающего Перуна, то есть стремящейся молнии, огонь горел пред ним беспрестанно; храм его был в Киеве над Бурычевым потоком на высоком холму, также и в Новегороде; в жертву приносили ему волов, а иногда и пленников. При сокрушении идолов, Киевский сего бога истукан, брошен был в Днепр, и ниже порогов выкинут ветром на берег, от чего и прозвалося то место до ныне Перунова гора. Другой же или сей идол, когда тащим был в Днепр и биен палками, и испускал тяжкое вздыхание о своем сокрушении, то и прозвали то место, по которому влачим он был чертово беремище; брошенный болван поплыл в низ, а идолопоклонники не просвятившиеся еще святым крещением, шли за ним по берену плакали и кричали, выдибай наш государю, боже выдибай, то есть выплыви или выдь из реки, и будто бы идол тот послушая гласа их, вышел на берег, от чего и прозвалося то место Выдубичи, однако крестившиеся Славяне, бросили его опять с камнем в воду. Таким же образом Новгородский Перун, когда тащили его в Волхов, закричал, горе мне впадшему в руки жестоких и коварных людей, которые вчера почитали меня как бога, а теперь надо мною так ругаются; потом когда бросили его с моста в реку, то плыл в верх, и выбросив на мост палку, вскричал: вот что вам Новгородцы в память мою оставляю; сие было причиною, что чрез долгое время Новгородцы имели обыкновение по праздникам, вместо игры и увеселения, в честь сему идолу, биться палками.
Пескал, Лопари под сим именем разумеют главу злых духов или сатану, который по их обитает в средоточии земли или во аде, и господствует над беззаконниками.
Пиабар или Пиам-Ар, божество Черемиское, см. вера.
Плакун трава, оная трава заставляет плакать нечистых духов, когда будет при себе иметь сию траву, то все неприязненные духи ей покоряются. Она одна в состоянии выгнать дедушек домовых, кикимор и прочих, и открыть приступ к заклятому кладу, которой стерегут нечистые духи.
Платье, ежели кто выходя из дому, и затворяя за собою двери сам, или кто другой прищемит оными, или прихлопнет полу или подол платья, то сие значит, что быть назади, то есть опять возвращаться в тот дом.
Плевать, ежели кто плюя попадет к себе ненарочно на платье, то оное значит, что иметь ему неотменно в скором времени обнову, или терпеть напраслину.
Плясание, мореходцов десять человек мужчин и женщин холостых, и женатых, становятся в круг, в лучшем своем платье, ходят кругом тихо, поднимая одну ногу за другою по такте, и один за другим говорит слова, так что когда половина выговорит последние слова, то другая говорит первые, подобно как бы кто стихи по стопам читал. Употребляемые оные слова все принадлежат до мореходства. Великая честь отдается тому, кто всех перепляшет, и Камчадалы столь великие охотники до сей пляски, что они часов по двенадцати и по пятнадцати не переставая пляшут, то есть от утра до вечера.
Пловучее озеро, от города Владимира в восьми верстах, весьма обширно и глубоко: по оному плавают ветвистые кочки обросшие мохом, по чему простолюдины уверяют, что плавают по оному коробы, в коих брошены были в сие озеро дворяне Кучковичи, убийцы великого князя Андрея Боголюбского, и думают, что сих утопленников за их неблагодарность и злобу земля не принимает.
Поганое озеро, находится в осмнадцати верстах расстоянием от города Владимира, уверяют, что тут было прежде огромное селение, которое провалилося сквозь землю, что во оном озере дна нет, и что временно слышан в нем бывает колокольный звон.
Погребение, см. могилы.
Позвизд, Похвист или Вихрь, древние Славяне признавали его богом бурных ветров, и всякого ненастья; Киевляне приносили ему жертву, как и прочим богам.
Полкан, Славяне почитали его полубогом, и приписывали ему чрез естественную силу и не воображаемую прытость в бегании: он имел с верху до половины тело и сложение человеческое, а от пояса коневье. Сие выдуманное чудовище почитаемо было древними народами; но и нынешние Чукчи верят, что на отдаленных от них островах обитают люди, имеющие собачьи хвосты, а другие вороньи ноги.
Пом, Камчатское божество. В праздничных обрядах и церемониях делают они идол его вышиною около полуаршина, а тайный его уд в две сажени и доле; думать должно, что оный то же значит, что древние Фаллы.
Понедельник, в оный день в дорогу не ездят, опасаясь несчастья; а иные в сей день не едят мяса, ни рыбы, и сие называется у них понедельничать. см. пятница.
Поперхнуться, ежели кто положивши первый кусок за столом в рот, или пив первую рюмку поперхнется, то сие значит, что кто-нибудь спешит к нему обедать.
Порчи, портят людей колдуны и колдовки, лишают их разума, отвращают жену от мужа, или мужа от жены, и делают постылым, впускают в чрево змию, или ужа, или какую-нибудь жестокую вещь, так что баба испорченная весьма то чувствует и говорит, что оная порча часто ей подкатывается под сердце, и лежит под оным как пирог.
Прикрыт большой, или большой прикрыт, трава: Сибиряки почитают траву сию высоко и уверяют, что оная имеет силу против свадебных ворожей, и когда невеста от венца привозится в дом женихов, то оную траву кладут в такое место, где бы невеста нечаянно через нее перешагнуть могла; и тогда по их сказкам ни какие не берут невесту уроки.
Приметы, утверждают простолюдины, что ежели кто родится злым человеком, и навсегда опасен для всех земнородных, а особливо для ближних своих и приятелей, или всех тех, с кем он имеет дело, то природа полагает на нем какой-нибудь особый знак, так как бы печать для его особости, на пример: бывает либо кос, или рыж, молодой плешив, крив, мигун, заика, картавый, а когда имеет из сих два знака, на пример: рыж и кос, то уже и есть преопаснейший злодей, напротив того, кто хорош лицем, то говорят, что тот уже злым быть не может.
Присяга, ежели кто из Чуваш должен клясться, того приводят в Кереметь, и там принуждают его при многократном заклинании есть обыкновенное у Татар и Чуваш кушанье, состоящее в голушках, или клецках с коровьим маслом; в воде вареных, что у них Салма называется, но для испытания ложной клятвы поят ответчика соленою водою, и если он при том поперхнется и будет кашлять, то признают его виноватым. Но когда по каким-нибудь ссорам, или другим причинам, надобно им перед судьями присягать, то кладут им в рот по немногу соли и хлеба, при чем они говорят, чтобы мне этого у себя не видать, то есть хлеба и соли, ежели я лгу, или в слове своем не устою. Рекрутам же дают хлеб чрез сложенные крестообразно тесаки. Когда присягают Татары, то моются, берут алкоран, ударяют троекратно оным себя в грудь, и говорят, ежели я присягаю неправо, то да постигнут меня твои клятвы. Присягающий Тунгус берет тогда одну собаку, и положив ее на землю, поражает ее ножом в брюхо, и через сию язву высасывает из нее кровь. Сие наибольшее подтверждение, которое они могут учинить, о чем бы то ни было, для того, что они совершенно верили, что кровь сей собаки, тотчас задавит того, который возымеет дерзость чинить ложную клятву, таким способом. Но таковые зверства ныне уже искоренились.
Прове или Проно, Славенский бог, кумир его стоял на великом и кудрявом дубе, а около его на земле наставлено было до тысячи, или более идолов, о двух, о трех и больше лицах. Перед Проно стоял жертвенник для приношения жертвы.
Прыгун, скакун и разрыв трава. Уверяют, что сии травы особую имеют в колдовстве силе, и что без них кладу никакого вынять не можно, см. плакун.
Пуговицы, ежели кто одевшись застегнет пуговицы не по порядку, то верят, что в тот день быть ему пьяну или битому.
Пугорша-Юма, божество Черемиское, см. вера.
Пятница, то есть пятый день недельный пяток, ежели кто в сей день и в понедельник, что-нибудь предпринимает, то успеха из того ожидать не должно, в сей день прясть и шить почитают бабы за грех, и ожидают в наказание или ногтоеды злой, или заусеницы неизлечимой.
Радегаст, божество Славянское, идола сего представляли держащим на груди щит со изображенною в нем воловьею головою, в левой руке держал копье, а на шлеме имел петуха с распростертыми крыльями, и почитали его защитником городов, а для того и приносили жертвы, по окончании коих начинали жертвенный пир с музыкою и плясанием.
Раскол, начало происхождения раскольников последовало во времена великого Князя Владимира I; ибо вскоре после его владения, некоторый Армянин именем Власий, сочинил книгу о вере со многими пустошьми, а умножились оные по причине исправления церковных книг при патриархе Никоне. Вера раскольническая есть старая икона, осьмиконечный крест, седмь просвир в литургии, старые книги, сложение двух перстов. Для прельщения ко своему сумасбродству выбирают раскольники дома богатые, а не скудные, и людей удобно к тому преклоняемых, каковы суть простолюдины, а наипаче пол женский. Притворяются благоговейными, праведными и преподобными, приносят с собою свой хлеб, а хозяйского ни чего не вкушают, доколе уговорят их, да и своего мало едят. Молятся с великим прилежанием и воздыханием, предлагают вопросы из священного писания, с великим умилением с постною и бледною рожею, и иногда испуская слезы. Простолюдины же удивляются такому их житию, посту, молитве, кроткому нраву, и почитают их за великих угодников; а когда таким образом увидят, что они уже подловили, то начинают во-первых хулить церковь Божию, чин духовный, книги, церковную святыню и все таинства; а скиты свои, чин и веру высоко превозносят, потом пророчествуют о втором Христовом пришествии, сказуя, яко уже то время настоит, и уже Антихрист царствует в мире. И тако уговоря, уведут в свои скиты, и тамо сожгут, разделя по себе имение их. Скиты или толки их; 1 Христовщина, где мужик носит на себе имя Христа, а девка Богородицы; 2 Ануфриевщина, иконоборщина, поповщина и чувственники; сии еретики Аввакума протопопа почитают святым, пишут его образ ии сочинили ему службу; 3 Павловщина; 4 Андреяновщина; 5 Иосифовщина, кривотолки, калиновщина; сии перекрещивают, и особыми дарами приобщают; 6 Беспоповщина; 7 Волосатовщина; 8 Андреевщина; 9 Иларионовщина; сии служат без поставления, и бабы тайну крещения совершают, и они суть сожигатели; 10 Серапионовщина, женщины голодом умирающие; 11 Стефановщина, живущие без брака; 12 Козминщина, не крестятся и субботствуют; 13 Рогожники или Рубищники, таскаются по миру в рогожах и представляют себя святыми. Раскольники, кои называют себя староверами, отрешают вовсе тому спасение, кто вместе с ними ниже следующего не признает и не исполняет, кто не почитает осмиконечного креста более четвероконечного, кто не признает святости в усах и бороде осмиугольной, кто не верит, что голова дана нам от натуры единственно только для помещения бороды, в которой и душа наша обитает, кто в старинных книгах невразумительные места не почитает за тайность, кто не знает различия шапок, какую носить, чтобы быть в раю, и какой остерегаться, чтоб не обрушиться во аде, какую шапку носит сатана, и какой боится, кто ходит в церкву и не разбирает того, что лицы святых мучениц пишутся ныне очень прелестны; а лики угодников не довольно темны, кто пьет чай и кофе, нюхает, курит и за губу кладет табак, кто есть оливки и каперсы, меноги, устерсы, угри, заячину, раки, голуби, сосиски, соусы, желеи, калбасы, кто ездит об одной оглобле, то есть с дышлом, бреет бороду и подстригает усы, кто ходит в башмаках и в Немецком платье, кто пудрит волосы и носит паруки, кто знается, пьет или ест с Армянином, с Кальвином, с Лютером, с Католиком, с Татарином, а паче с Жидовином, кто за обедом поет и свистит, что не верит, что есть колдуны, лешии, дьяволы, порчи, яния бабы, оборотни, кликуши, ворожеи, встающе мертвецы, кто тремя перстами крестится, за патриарха Никона божится, наряжается в харю и ездит в маскерад, кто не умывкою за стол садится, и при людях не рыгает, вино с водой мешает, кто не ложится ничком, встретившись с пастором или франкмасоном, кто ходит без пояса, знакомство имеет с профессором, зевая не крестит рта, за столом чистит зубы и кусает губы, сам-друг глядит в окно, не парится вместе с женою.
Редиан, Лопари почитают сего за бога, приемлющего к себе всех тех, кои жили благочестиво, см. вера.
Родины, когда женщине приспеет время родить, то час рождения стараются таить, веря, что от того женщина родит легко, а в противном случае тяжело. Родильную молитву, где деревни от церквей отдалели, и попы или дальности ради, а иногда для лености не хотя ехать, со упоминанием имян всех, которые при родинах были, наговаривают в шапку, и посланной принести в то избу шапку, вытряся всех очистит. Кормят за столом отца новорожденного кашею, кума и другие женщины, таким образом отец высылается на сие время вон; потом взяв столовую ложку, кладут во оную по пропорции горчицы, перцу, хрену, соли, уксусу, сорочинского свареного пшена, то есть каши бабкиной, и обсыпав сахаром принудят оное съесть хозяина, знаменуя тем, что бы и оной что-нибудь при сих родинах претерпел болезненного, так как и роженица. По многим городам родня посылает к роженице, так называемую порушку: оная делается из сухой разваренной малины подслащенной сахаром или медом; сей порушки посылается всегда по кружке от всякого родственника, и по большому круглому пирогу.
Когда женщина у Мордвы на сносях и видит, что уже ей приходит время родить, тогда всякой день готовят баню, ибо в бане родить почитают они легче, нежели в избе; бабушка всегда неотходно бывает при роженице, по чему и не дозволяется до самого разрешения от бремени ни кому входить в баню. Как женщина родит, то ее обмывают, и обмыв выходит бабушка, и сказывает отцу, сродникам и соседям о рождении младенца: однако еще не допускает никого до роженицы, пока она не сделает крутой каши и не напечет блинов, и снарядив оными в бане стол, впущает всех знакомых; потом бабушка по принятому обыкновению, начинает молиться, и дает имя младенцу по своему хотению, а иногда младенец получает имя от того, кто первый бабушке попадется; как скоро наречено будет имя младенцу, тогда бывает у них и пиршество, и тем все обряды кончатся.
Когда Калмычка бывает на сносях, тогда избирают здорового и мочного Калмыка, которого чествуют каждый день хорошею по их обыкновению пищею, о которой выше сказано: и как скоро начнутся у роженицы потуги, тогда дюжий угощенный Калмык садится на поле среди кибитки, и роженицу посадив на колени жмет ее охватом своих рук, начиная от грудей и опуская их до самого лона. Сие давление продолжает до тех пор, пока младенец начнет показываться, которого Калмыцкая бабушка, сидя перед роженицею на цыпках караулит: и как скоро покажется младенец, то дает знать около стоящим, который палят из пистолетов, дабы нечаянным выстрелом испугать роженицу, и тем споспешествовать к рождению. Дюжего Калмыка за труды гостят два или три дня, и подарив овцою или жеребенком, отпускают; бедные которые не в состоянии нанять дюжего Калмыка, двоякое имеют средство, первое состоит в том: у роженицы, мучающейся потугами, утробу перетягивают широким ремнем и давят сверху на низ; чрез что бывает им, по их мнению, помощь и облегчение: последнее средство мне кажется быть мучительнее пред другими в том, что роженица принуждена бывает употреблять все свои силы на собственное себя мучение. На палку, к которой приделана широкая развилина, роженица ложится животом, и давит оной сколько достанет сил, до тех пор, пока не разрешится от бремени, при всех сих способах к облегчению родов случается, что роженицы после родин долгое время бывают без чувств; а иные и долго страждут разными от того болезнями, но крепкая их природа все преодолевает, и весьма редко между ними слышать можно, что бы когда женщина замучилася родами. В прочем ни каких увеселений и пиршеств при родах не бывает, как на прим. у Россиян и других народов. Новорожденных детей матери кормят грудью сами, а знатные также имеют кормилиц.
Родительская суббота, все суеверы, и простаки верят, что поминовение родителей важно, и действительно быть не может, когда поминают их не блигами, а для того по деревням приносят на могилы и пироги, калачи, каши разные и прочая. Глупый поп для своего нажитку снимая с себя ризы, постилает их на могилу на время проговорения литии, или и потрахиль, получая за то договорную плату, и после в церьковной трапезе все принесенное на могилы, съедают, поп с причетом и принесшие вместе.
Рождество Христово, в одный день, не должно выпускать скотины из хлевов. Мордва каждое воскресеье, а особо в сей день приносят в жертву птице, пирожное и напитки Российским святым, о которых они никакого понятия не имеют.
Розы, цветы, уверяют простаки, что от самого распущения роз, то есть от той поры, как оные расцветут, до последнего числа Августа опасна бывает обеденная пора.
Рощи, леса и рощи у Славян в некоторых местах были посвящены их богам; а иные и совсем обоготворялись; не позволялось в них ловить ни птиц, ни зверей, ни также рубить деревья, под страхом потеряния за то живота.
Русалки, дьяволы женского рода, живущие в горах, в реках и болотах, они имеют весьма долгие волосы, и уверяют простаки, что часто их видят на берегах рек, где они чешут длинные свои волосы, и когда только увидят они человека, то тотчас бросаются в воду. Древние Славяне почитали их богинями вод и лесов, покланялись им и приносили жертвы, по мнению их, имеют они весьма долгие зеленые волосы.
Собака воет, когда в котором доме собака завоет, то уверяют, что быть тамо несчастию, а ежели на кого собака потянется, то предвещает ему обнову.
Сабанное, празднество, прозвано от хлебопашенного орудия сабана, потому что оно торжествуется пред начинанием пашни; торжество сие смешено с светскими и духовными обрядами, и происходит следующим образом:
У Башкирцов по вечеру собираются из всей деревни молодые ребята, на отборных верховых лошадях, и проехав всю деревню из конца в конец, из околицы возвращаются, и пред каждым домом делают великой крик и стук до тех пор, пока хозяин дому, такую отборную артель чем-нибудь не наградит; по большей части наделяют их куриными яйцами. Собрав подворную пошлину, молодежь разъезжается по своим дворам, и по утру до самого солнечного всходу, вся их артель выезжает на поле, и назначив не малое расстояние, пускаются скакать во всю прыть; при въезде в деревню стоят обоего пола зрители, а в известном расстоянии от зрителей или молодой детина, или девка держит на шесте привязанной белой плат, вышитой по углам разноцветным шелком, который достается в награждение тому, кто всех на своей лошади перегонит, и первый платок сорвет с древка. Хотя платок всегда бывает малоценный, однако победа почитается за велико, и приписываются не малые похвалы победителю от зрителей общим восклицанием. Если же случится двоим прискакать вместе к назначенному месту, и схватиться за плат, то должны они совершенное плата присвоение засоужить борьбою. Борьба у них бывает таким образом: они не берут друг друга за ворот, как Русские борцы, но за кушаки, и употребляют обыкновенные при борьбах ухватки, хотя плат и не дорогой, однако не всяк охотно пожелает и дешевую вещь подарить другому, то у них узаконено, что бы на сабанном рыцарстве награждение сделано было руками той женщины, которая в деревне моложе всех замужем. По окончании рыцарства, все деревенские жители сходятся в мечеть на молитву, и просят бога о урожае хлеба; после чего общее бывает в деревне пиршество, а у молодых разные забавы, как то борьба, катание яицами, качели и хороводы; в отпраздновав принимаются за пашню.
Свадьба, см. Брак.
Свист, суеверы утверждают, что ежели кто свистит, то от того Богородицын лик отвращается, и ежели свищет в доме, то тому дому конечно опустеть.
Святовид, Световид, и также Святовичь, бог солнца и войны, почитался и имел храм на острове Ругене, в Славянском городе Ахроне: каждый год, Ахронские жители, как мужчины, так и женщины приносили во храм подати по пенязю. Истукан Святовидов был преогромныя величины, сделан из дерева крепкого о четырех лицах на подобие фонаря, так что от всякия страны образ его видим был, может быть это значило четыре времени года; идол сей был без бороды, с завитыми кудрями, по употреблению Славян Ругянских в короткой одежде, в левой руке имеющий лук, а в правой рог из металла; на бедре висел у него превеликий меч в серебряных ножнах, в стороне лежали седло и узда коня его величины чрезвычайныя. Сей кумир стоял посреде каплицы, стоявшия по средине храма, вывешен от всех сторон красными и великолепными занавесями, один только брадатый жрец, который именем Святовидовым давал народу ответы в годовой день праздника, входил в каплицу удерживая дыхание; а когда хотел отдохнуть, то выбегал к дверям каплицы, и выставя голову дышал, бояся осквернить божество дыханием смертным. Сей священник наполнял кумиров рог вином, с долгими и торжественными обрядами, и так оставлял до другого года. Сему Святовиду посвящен был белый конь, у коего из гривы и из хвоста не позволялося ни единого выдернуть волоса, ниже сесть на него кроме жреца, ибо Ахронцы верили, что Святовид ездил на нем побеждать их неприятелей, во уверение того предлагали, что когда оставляли лошадь сию, в конюшне вычищенну и привязанну к яслям, то находили оную часто на утро вспотевшу и замаранну, так как будто бы кто ездил на ней в дальний путь. От путешествия сего предвещали счастливый или худой конец своим ратям; во время приношения жертвы, изъявляли Святовиду превеликое почитание, по окончании жатвы собирался весь народ пред его капище, для провождения великого праздника, для коего убивали на жертву множество скота, и при том для знатного идольского пирования, за день перед праздником должен был сам жрец прежде жертвоприношения и служения чисто выместь в кумирнице. В следующий день празднества, пред собранием всего народа, перед дверми храма, взяв жрец из рук идольских рог с вином, которым он наполнен был за год перед тем, прорицал о плодородии года, ибо ежели вина в роге немного убыло, то почиталось оное признаком плодородия; а в противном случае плодоносия не надеялись. По сем выливал священник вино из рога перед ногами Святовидовыми, и наполнял потом оный новым, пил за его здоровье и просил, что бы людям и отечеству подал изобилие, богатство и победу над неприятелями, выпив же из рога вино, наполнял его снова, и вставал идолу в руку. А для бранного надательства, втыкали стоймя перед храмом шесть копей, по два в ряд, одно подле другого в равном расстоянии, и ко всякой двойне привязывали копье поперек так высоко, как можно коню без прыгания перешагнуть; потом жрец по прочтении долгих и торжественных молитв, взяв с великими обрядами коня за узду, переводил его через три поперечные копья, и ежели конь переступал все три правою ногою, без помешательства с левою, то почитали оное за доброе предзнаменование предприемлемыя войны; а ежели он переступая копья мешался, то признавали за худое предвозвещание, по сему конскому шаганию начиналася война или отлагалась. По окончании жертвы, приносили великий круглый пирог сделанный из муста (или меда и муки), в средине коего мог уместиться человек; вшед в оный жрец, спрашивал громким голосом предстоящих людей, видят ли они его? все ответствуют: нет: тогда священник обратясь к идолу, холил его, чтоб в предбудущий год, хотя мало его увидели. По сем благословлял народ именем Святовидовым, увещевал его к прилежному жертвоприношению, за что в воздаяние обещевал победу на врагов по морю и по суху. После сего препровождался весь тот день в ядении и питии, и за стыд почитали, ежели кто тогда не напивался до пьяна; иногда болвану сему приносили в жертву и плененных Христиан, коих посадя на коня, во всей их сбруе, привязвали лошадь ногами к четырем сваям, и под приставленные с обеих сторон костры дров, положив огонь, сожигали живых коня и всадника; о сих несчастных сожженниках утверждал жрец, что Святовид кровию их весьма услаждается. Из всех полученных корыстей давалась Святовиду третья часть; кроме сего определяли еще ему для почести, с его стороны на брань, триста всадников, и оных всю добычу вручали его жрецу, которой полагал ее в Святовидово сокровище, откуда не позволялося уже ни малейшие вынять части. Наконец в 350 году Вагдемар король Датский взял Ахрон, разрушил все храмы; а Святовидов истукан приказал рассчечь на части, и после сожечь; в некотором Немецком беснословном словаре назван он Свантовитем, и при том объявляется, что был он знатнейшим божеством у древних жителей в Лаунице, имел четыре головы и покрыт был латами.
Святые финнами Католического исповедания почитаемые, в день всех оных святых, топят финны на каноне баню, и снабдив оную теплою и холодною водою, также вениками и прочими надобностями, ставят на столах кушанье, хозяин одевшись чистенько, и не покрывая ни чем головы, растворяет в сумерки ворота своего двора с такою вежливостию, как будто бы в дом принимает гостей; после чего отпирает с не меньшею ласкою баню, и погодя не много замыкает. Пропустя несколько времени, отпирает для выходу мнимых своих святых банные двери, и провожает их со двора, держа в руке скляницу хлебного вина, коболду (раггене), ставят в хлевах; в сей же самой вечер кушанье. В честь идолу Кирке, закалают в день всех святых, на самой утренней заре ягненка, которого очистив и не отрезывая ни которой части варят, а потом ставят на стол и едят.
Северное сияние, у простолюдинов знаменует оное несчастие целому государству, как то мор, голод, войну и прочая, и называется оно огненными столбами, которые сходяся сражаются между собою, а иногда видят они и воздушные силы сражающиеся между собою.
Семаргл или Симаергла, божество древних Славян; коему так как и прочим, приносили они жертвы и имели истуканы.
Семик, сей день и следующие по нем еще три, древние Славяне праздновали сладострастному богу Туру, употребляя при том всякую роскошь и веселие. Девки и бабы собираясь хороводами плясали, и свивая из ветвия венки, целовались сквозь оные с мужчинами, а потом бросали в воду загадавши, ежели венок поплывет, то быть ей тот год за мужем, а когда потонет, то остаться еще дома, а при том вмешивались тот и всякие любовные действия в честь и жертву идолу Туру.
Сиба, Сива или Сева, богиня Славян Варяжских, живших на острове Ругене, изображали ее нагою, волосы висели назади до подколенок, в правой руке держала яблоко, а в левой гроздь виноградный, признавали ее богинею произрастений, и приносили жертву.
Сильный бог, Славяне так называемый истукан, именовали еще и крепким богом, его представляли в виде человека, в правой руке держал он копейцо, в левой серебреный шар; а при ногах его лежали человеческие и львиные головы.
Скопа птица, простолюдины уверяют, что они имеет яд в своих когтях, и когда к кому оными прикоснется, то уже избавиться от смерти не можно.
Скоромь, простаки или большею частию, суеверы поставляют за великой грех выговорить в посты слово мясо, и когда случится в разговоре то необходимо, то приговаривают всегда помяни Господи на светло Христово воскресенье или на рождество Христово, то есть на тот день, в который следует по посте том разговенье.
Соболиные промыслы, промышленники бывая на сих промыслах, многих вещей не называют своим именем, веря, что от того делается в ловле несчастие, когда всякую вещь будет называть ее собственным именем.
Сова, белая птица, сия почитается Калмыками, предвещающею и святою, и состоит у них в великом почтении.
Солнце играет, уверяют, что на светлое воскресенье при восхождении солнышко играет в виде трясения, и многие для смотрения того сидят в то время на колокольнях, на горах или иных высоких местах. Мордва называют солнце Чи-Пасом, ип очитая его за бога, жертвует всякой ему хозяин у себя на дому птицами, пирожным и хмельными напитками.
Соль, соли за столом подавать другому не должно, ибо верят без сумнения, что то бывает причиною ссоры, и когда необходимо случится то сделать, то принимая велят рассмеяться, от чего будто вся сила предвещания ссоры разрушается.
Сон, сонным мечтаниям, столько ж суеверы верят, сколько и цыганским предвещаниям. Виденная во сне гора значит, что наяву будет горе; река, речи; девица, диво; мертвец, снег; медные деньги, слезы; лошадь, враг; собака, друг; кровь, родство; кало, деньги и прочая.
Сорочины, в третий день по погребении усопшего, Черемисы едят на могиле, также как и в первый день лакомятся в том доме, где случилась кончина за горящими восчаными свечами блинами, и посылают несколько кусков и на могилу. Также празднуют и в сороковой день.
Сорочка, вышедший из утробы младенец в сорочке, почитается от простолюдинов весьма счастливым, от чего и произошла пословица в сорочке родился. Сию сорочку съимая кладут в маленькой кошелечек или мошоночку, и привязывают на шнурок младенцу, на котором обыкновенно носим крест, которая мошонка называется ладонкою, веря, что счастие от того младенца в присутствии оной сорочки никогда уже не отойдет.
Сочевник, сии дни преданием церковным установлены для пощения, что и название значит, и должно во оные воздержаться пищею до звезды, то есть до захождения солнечного; но суеверы наши и простаки переменяют то в иное, и вставая рано, смотрят на звезды, которые восхождением солнечным помрачиться еще не успели, и тут принимаются за пищу, не поставляя себе преступлением сего предания и говоря, что они ели при звезде.
Стол, когда сядут за стол тринадцать человек, то должно одному неотменно выйти вон, или четырнадцатого добавить, а тринадцатым обедать никак не льзя по уверению суеверов, которые желают выводить из того великие беды. Также ежели кто просыплет за столом соль, то предвещают из того неограниченную домашнюю ссору, см. соль и уксус.
Стриба, божество Киевское, в сем городе имел он храм и приносимые жертвы.
Стены трещат, ежели в каком доме, хотя б то и в новом было, трещат стены, то значит, что из сего дома живущим в скором времени перебираться должно.
Стефанов день, то есть день святого первомученика Архидиакона Стефана, в оный день должно лошадей поить через серебро.
Студенец, так называлось священное озеро бывшее на острове Ругене в густом лесу; оно изобиловало весьма рыбою; однако никто не смел не единыя выловить, почитая их святыми; а ежели кто преступал сию заповедь, то весьма жестоко был наказан. Славяне почитали, также многие ключи, источники, озера, реки и колодези святыми, приносили водам их жертвы, ожидая плодородия. Для здравия своего и святости рек, по вскрытии купались во оных, не смотря ни на какую холодную погоду, даже делали то и во время жестокой зимы, от чего и ныне есть, что в день Богоявления купаются в прорубях, не смотря на жестокость мороза, а от того многие простудившись умирают; но сие почитают необходимым; те, кои в святки на игрищах наряжались чертями, или вздевали на себя, в так называемых ими интермедиях, хари.
Суевер, см. Християнин.
Табак, Раскольники траву сию почитают проклятою, и ставят в тяжкий и непростительный грех ее употребление. Когда случится кому в их избе курить табак, то они после его курят трои сутки беспрестанно ладаном; а где упало несколько крошек оного, то те ж трои сутки скоблят и моют оное место, дабы не токмо его, но и дух или запах оный вывесть вечно.
Тараканы, сию гадину почитают предчувствующею, и когда в котором доме быть пожару, то уверяют, что все тараканы дни за два из того дома станицами выидут.
Тинзябр-Юма, под сим именем Черемисы почитают бога живущего на небесах, см. вера.
Тригла или Триглава, богиня Славенская, истукан ее имел три лица, и была она то же что Зевана.
Тризна, значит поминовение усопшего, то есть в третий или трижды три в девятый, сороковой, годовой и трехгодовой день. Древние СЛавяне отправляли тризны на могилах пищею и питием, что и ныне многие по отдаленным городам и деревням делают, носят на могилы пироги, блины, пряженцы, оладьи, колачи и прочая, и все сидя на оных или в трапезе при церкве, присовокупя к тому, попа и весь причет съедают.
Туны, так называются у Вотяков колдуны, см. вера.
Тур, Славяне признавали сего идола богом сладострастия, который на всех веселых пиршествах и игрищах имел не последнее место. В честь сего бога особый праздник установлен был, который и ныне отправляется и называется семик, в который при многом обжорстве и питье, часто бабами забывается благопристойность.
Угорь, рыба, подлые люди не едят угря никогда и говорят, что тогда только есть его можно, когда в семи годах рыбы отыскать будет не можно.
Уж, в сенокос и другую страдную пору, когда люди имеют свой отдых, посреди поля или в лесах ищут всегда таких мест, где водятся ужи. Тут уже спят безопасны от вредных змей, которые к сонным приходят, и в оплошности впалзывают в рот к человеку, ибо уж таких змей отгоняет прочь, и не отходит от человека; а иногда всползши и на грудь лежит, до тех пор, пока человек проснется. Когда кто нечаянно на ужа наступит и успеет сказать, ах, ненароком: то уж хотя бы был и уязвлен не ужалит. В прочем почитают его весьма ядовитым, так что никто его угрызения вылечить не может; то все спасение ужавленного состоит в том, ежели он успеет окунуться в воду прежде ужа.
Уксус, за столом уксусу один другому не подают, веря, что то причина будет ссоры; а когда необходимо случится то сделать, то велят рассмеяться, и от того предвещание ссоры опровержено будет.
Урилыдачь, божество южных Камчадалов, сии боги их не что иное, как колья с обтесанными головками, лежащие в юрте по грядкам, оные почитаются вместо Хантаев.
Урод, Якуты почитают всех, то есть человеческого, зверского, скотского, рыбьего, птичьего и насекомых рода уродов сущими дьяволами и стараются всеми силами и с великою боязливостию от них избавиться.
Услад или Ослад, божество Киевское, которого Славяне признавали богом пирований и всяких роскошей.
Утка красная, сию птицу Калмыки почитают за святую, и уверяют, что она есть поп всех птиц.
Утопающего, избавить от потопления у Камчадалов почитается за грех: ибо верят, что кто его вытащит из реки, тому утонуть будет самому, также ежели освободить занесшего в дороге снегом, почитается за тяжкий грех.
Уши горят, у кого горят уши, того где-нибудь в то время переговаривают, то есть подсмеивают; когда ж в ушах звенит, то загадав что-нибудь спрашивают, в котором ухе звенит? и когда отгадают, в котором ухе звенит, то неотменно загаданное сбудется.
Филин, птица сия почитается предвествующею пагубы, и когда прилетев на кровлю чьего-нибудь дома станет кричать, то кому-нибудь из того дома, умереть вскоре, или чувствовать беду. Суеверы носят при себе ее когти, дабы привести себя в безопасность от чародейства.
Франк-Масоны, сии собрания называют простолюдины дьявольщиною, и верят, что если кто записавшись в масоны, после раскается, и похочет обратиться на истинный путь, то бывает от них застрелен, дабы не открыл их тайны, следующим образом. Когда принимается он в сие братство, то прежде всего дает им рукописание писанное его кровию и рукою; а потом списывают с него портрет, и когда он им изменит, или раскаявшись захочет отстать, то стреляют они в его портрет, и где б тот человек ни был, конечно будет убит, и в то самое время и место, где пуля прошибет портрет.
Хантай, божество Камчатское, идол его делается на подобие Сирены, то есть с головы по груди человеком, а оттуда рыбою, и ставятся обыкновенно в юрте подле огнища. Сей Хантай ежегодно делается новый, во время грехов очищения, и ставится со старым вместе, по числу которых можно узнать, сколько которой юрте лет от ее построения см. грехов очищение.
Холопя, утверждают простаки, что холопя и на том свете иметь будут должности работников. Они будут беспрестанно таскать дрова, подкладывать под своих лютых господ и их жечь и мучить.
Христианин, суевер в одних только наружных поступках и обрядах является богобоязливым; а в самом деле главную должность человека Христианина, то есть любовь к ближнему пренебрегает.
Царь морской, Славяне под сим именем признавали бога обладателя морями и находящимися во оных животными.
Цаца, так называются молитвенные у Калмыков капища, которые к каждому торжеству делаются новые, а прежние их богомольные места или сборища называлися Кид см. вера.
Цветы платья, цветы материй, из коих делаются платья, значит также нечто: например белый чистоту, черный печаль и проч.: зеленого носить не можно в городе, а красного в поле. Также должно иметь цветы, платье сообразно с цветами человеку. Красный цвет в особливом почтении у всех Татар, и как бы ни худое кто имел платье из их принцов, однако всегда будет у него кармазинной красной кафтан для церемониальных случаев. Мурзы их, которые несколько выше подлости лучше не будут иметь рубахи, нежели красного кармазинного кафтана. Знатные женщины сего народа не думают о себе, что они хорошее имеют платье, ежели не имеют красного кармазинного кафтана. Самые подлые люди из Татар стараются носить из красного сукна кафтаны, буде они несколько побогатее, хотя бы то были и из простого сукна. Сие пристрастие к красному сукну распространяется до идолопоклоннических Сибирских народов, которых главные думают, что пребогатую имеют одежду, когда они смогут сделать красной кафтан, так что по всему Азиатическому северу весьма больше всего можно учинить с куском красного сукна, нежели в четверо против того с деньгами.
Цыганы, Для обманства простого народа в предсказаниях, и для других плутовских их намерений портят свой язык выговаривая слова наизворот, переставляя буквы и прочая, см.: ворожба.
Чародеи, Самоеды в сем искусстве так бывают отменны, что многих принуждают тому дивиться. Они пребывают в почитании некоторых из дерева не искусно вырезанных фигур человеческих, звериных, рыбьих, птичьих и прочих, также и отрубленных голов и ног от диких зверей, которые они в лесах вешают и им молятся. Старейшими между ими почитаются их попы, которые по их вопросам должны волю богов объявлять, будущее наперед сказывать, и как говорят, всякие чародейные хитрости на подобие кощунов показывать. У них был золотой идол на подобие старой бабы, которой того ради золотая баба назван; сей идол на все вопросы, которые всегда от попов ему чинены были, отвечал, также и будущее счастие или несчастие наперед объявлял. Но как после того оную землю прилежнее наследовали, то нашлось, что все объявления о сем идоле, только за басни почитать надлежит. В провинции Обдорие, недалеко от устья реки Оби, есть некоторой дикой камень, которой своею фигурою подобен старой бабе, с подобранным платьем, ребенка на руках держащей; но может быть, что фигура сего камня больше художеством так сделана была. Сия то фигура, думают ныне, к басне о помянутом Самоедском идоле повод дала, а особливо когда примечено было, что Обдорские Самоеды в сей стране, которая к рыбной ловле очень способна была, часто собирались.
Самоеды одевают тех идолов, которых они в своих лесах вешают всякими мехами, и кладут на них по своему обыкновению малой убор. Для их священнических обрядов и чародейства может то служить, что о Самоедах не далеко от Печеры примечено. Когда они из одного места в другое переезжать хотят, то собираются все родственники одной семьи вместе; и приносят жертву все в одной палатке. Старейший из них, который в лице священника бывает, начинает, тогда в волшебной барабан бить, которой только с одной стороны кожею обтянут. Барабанные палки на пядень, с одного конца круглы и кожею обшиты, на голове у него белой венец, а лице покрыто одною частью рубашки, на которой навешены многие малые зубы и ребра рыбьи и звериные, потом начинает он так кричать, как например: в Англии и Голландии матросы во время радости, или как ловцы на гончих собак; а те, которые с ним в собрании, кричат за ним, икта, икта, икта. Сей крик поп, и собравшиеся с ним несколько раз сряду делают, и до тех пор не перестают, пока оной поп будто бешеной замертво навзничь не упадет, при чем он кроме рубахи, ни чем прикрыт не бывает. Как у них о причине того спрашивали, для чего их попу то случается? то отвечали они, что ему теперь от богов о том откровение чинится, что им делать, и куда ехать надлежит. Потом все при том стоящие закричали трижды: Окгао, Окгао, Окгао; при чем поп свою голову приподнял, но опять положил.
Напоследок он встал, и паки по прежнему закричал, на что присутствующие ответствовали: Икга, Икга, Икга. По сем велел поп пять великих зверей убить, и вместе с предстоящими опять кричать начал, потом взял он кинжал по обыкновению наших фигляров, оной до половины в тело воткнул, не учиня себе чрез то никакой на теле раны, а крик между тем, как от него, так и от предстоящих беспрестанно продолжался. Он положил также оной кинжал в огонь, и его так долго не вынимал, пока он весь не разгорячился, а потом его к себе за пазуху сунул, и недалеко от пупа в тело, так глубоко воткнул, что конец оного из задницы высунулся.
Вынув оной кинжал из тела, сел он опять без всякого вреда, потом поставили они на огонь котл с водою, и при том опять очень громко кричали, а как долго оной котел на огне стоял, так долго они молчали, между тем приготовлен был стул, на котором поп в то время, как вода кипела, снявши с головы украшение и рубаху, и сложивши на крест ноги сел. В то время начал поп опять кричать, а потом завязал он у себя около шеи и под левым плечом маленьким узелком тоненькую веревку, которая была из сайгачьей кожи свита, длиною сажени в четыре, а концы той веревки велел он держать двум человекам с обеих сторон.
Как помянутый котел с кипетком пред поповским стулом поставили, и попа такожде и котел большим полотном покрыли, то стали оные два человека за ту веревку так долго тянуть, пока они концов вместе не сведут. Тогда всем присутствующим слышно было, что в оной котел нечто упало; а как спрашивали, что оное есть? на то отвечали Самоеды, это голова, плечо и левая рука попова, которую у него от тела веревкою оорвало, для того, что она узлом завязана была, и что ежели кто на того попа, в таком состоянии смертными глазами посмотрит, тот того ж часа умрет. Они при том опять также как и прежде часто Окгао, Окгао, Окгао, кричали; а между тем из поповского платья дважды человеческий перст высовывался. Сказывали, что то есть некоторой зверь, которого имени они не знали, или сказать не хотели; напоследок поп поднявши голову встал, и тем сию церемонию окончал, не объявляя Самоедам ничего, что до их будущего состояния касается, понеже попы откровения богов тайно содержат, а народу оные только по частям объявляют, и только тогда, когда он о каких будущих случаях спрашивает, и в то время оных попам всяк во всем последует.
В прочем чинят оные попы еще иные многие чудные телодвижения, когда они у своих сокровенных богов ответов просят, часто кладут они нож совсем в горло, или многожды кажется, будто они то делают: но вместо того, чтоб им оной нож проглотить, уходит он в череп, когда они оной давят, потому что такой ножевой череп у них по обыкновению фигляров внутри пуст делается. Они такожде и на своих товарищей руки возлагают, которых они до полусмерти давят, а потом отправив пред своими богами некоторые церемонии, оных опять оживляют.
Те Самоеды, которые живут близ канала Вейгац, или морского устья, новую землю от Сибири отделяющего, имеют еще особливое обыкновение, которое также сюда надлежит. В день святого Николая чудотворца, отъезжают они по оному каналу от новой земли, в таком расстоянии, сколько днем уехать можно. Там есть у подошвы некоторой горы одна яма, глубиною на десять сажен. Около той ямы стоят скамьи, на которых Самоеды своих разных идолов поставили, и главнейший из тех идолов величиною есть в человека малого роста. Самоеды там ходят за охотою, и первого зверя, которого своими стрелами застрелят, отвозят к помянутой яме, сдирают с него кожу, и оную на главнейшего идола надевают, а мясо бросают в яму. Они ловят иногда такожде и живых зверей, как то оленей и сайгачей, и бросают в ту яму, и ежели такой зверь до смерти ушибется, то за счастливой знак доброй ловли почитают, ежели же такой в яму брошеной зверь еще жив будет, то думают, что им в том месте счастия в ловле не будет, и того ради оттуда на другое место для ловли отходят, см. ворожеи.
Червец или Камаха, в праздник Казанския Богородицы, то есть 8 число Юлия, уверяют, что бывает отменное чудо. В некоторой день краска Червец или вылупившиеся из пузырьков насекомые называемые Камаха, собираются из всех окольных стран ко одному кусту, и когда кто в день Казанския Богоматери, то есть 8 Юлия встанет на рассвете, и пойдет в поле искать Камахи, то предоставляется ему счастие найти таковое сокровище.
Чернобог или Чернбог, все вообще Славяне признавали сего за бога обитающего во аде; приносили ему кровавую жертву, печальное моление, и делали страшные заклятия, дабы отвратить от себя его ярость или свирепость.
Черные книги, так называются волшебные книги, которые содержат в себе дтявольские навождения; они написаны волшебными знаками, а большею частию нолями или кружками; находятся всегда у волшебников, по которым призывают они дьяволов; когда ж попадутся они нечаянно не колдуну, то как скоро откроет он их, то приступят множество чертей, и начнут просить работы. Когда не может он им дать работы, или и даст, да легкую, которую они тотчас сделают, то утащат его во ад; в чернокнижники зная по их науке, каких черти работ окончить не в состоянии, такие им и дают; например приказывают им вить канаты из песку, воды, или из солнечных лучей, и таскать оными китов из моря или другие какие тяжести, то черти более к ним и не пристают, понеже и за то наказаны бывают, что сделать не умели.
Четверток великий, стригут во оный день детям волосы с тем предуверением, что оные от того больше растут; а у отрока в жизни его не болит голова.
Чистый понедельник, так называется понедельник на первой неделе великого поста. Во многих городах по утру собираются кучами ребята, и держа в руках ухваты, кочерги, помелы и сковородки, обернутые тряпицами, кричат подходя к каждому дому. Мы масленицу прокатали, святы вечеры проиграли, мы рожествен пост пропряли. Свет наша масленица дорогая, где ты ночесь ночевала, под кустом на дорожке, ехали Скамарошки, вырезали по пруточку, сделали по гудочку, и вы гудушки не гудите, и вы масленицу не будите.
Чихать, когда придет кому какая-нибудь в голову мысль; а случится, что в то время не чаянным образом другой чихнет, то знаменует сие, что задуманное действительно сбудется.
Чертово городище, так называются развалины, некоего древнего города Болгарского царства, на берегу реки Камы. В сем древнем городе был великолепный у язычников храм, и славился даваемыми ответами, так что со всех сторон стекался для того народ. В храме обитал ужасной величины змей, которого бесчеловечные жрецы умилостивляли приношением в жертву людей иноплеменных, и которые обыкновенную пищу его составляли. Есть еще другое Чертово городище на берегу реки Белой, о котором уверяют, что жители выгнаны из оного ужасным множеством змей.
Чук-Кереметь Черемиский бог болезней. см. вера.
Чур, Славяне признавали сего бога хранителем межей, полей и пашен, и оный больше всех прочих богов имел власти над чертями.
Шайтан или Ио, Черемисы под сим именем почитают сатану, и разумеют его прародителем всех злых духов. Он живет, по мнению их, в воде, и бывает особливо в самый полдень лих, см. вера.
Шаманы, большею частию бывают у Якутов, Коряков, Тунгусов, Бурят и всех Сибирских язычников во обычаи; но у Камчадалов нет особливых Шаманов, как у других тамошних народов и всякая баба, а наипаче старуха, и всякой Коехчуч волхвом и толкователем снов почитается. При Шаманстве не бьют они ни в бубны, ни платья нарочно для того сделанного не надевают, как у Якутов, Коряк, Тунгусов, Бурятов и всех Сибирских язычников в обычаи, но нашептывают на рыбью шаглу, на сладкую траву, на тоншичь, и тем лечат болезни, тем отвращают несчастие и будущее предвозвещают; а какие слова при наговорах употребляют, или кого призывают на помощь, того, как великой их тайны, не можно выведать.
Главное их шаманство бывает таким образом, две бабы садятся в угол, непрестанно шепчут, одна привязывает к ноге крапивную нитку, раскрашенную красною шерстью, и качает ногу, если ей ногу поднимать легко покажется, то сие почитается за счастливое предзнаменование и за будущий благополучной успех предприемлемого дела; а буде тяжело, то за несчастливое; между тем призывает бесов к себе словами гут, гут и скрежещет зубами, а как явится привидение, то захохотавши кричит хай, хай. С полчаса спустя, бесы прочь отходят, и ворожея непрестанно кричит, ишки, то есть, нет; а другая баба, как ее помощница шепчет над нею и уговаривает, чтоб не боялась, но прилежно бы примечала явления, и содержала б памяти, что загадала. Некоторые сказывают, что во время грому и молнии Билюкай к Шаманкам сходит, и вселясь в них способствует им угадывать.
Если сделается кому неблагополучие, или не будет счастия в промысле, тотчас приходит к старухе или к жене своей, бывает шаманство, следуются причины, от чего произошло такое зло, и предписуются средства к отвращению. За вящщую же причину вменяется преступление какого-нибудь суеверия, которое тем отвращается, что согрешившей должен вырезать болванчика, и отнесши в лес, на дерево поставить.
Шаманят же они и во время праздников, когда грехи очищаются, шепчут, курят, махают, отирают тоншичем, обвязывают перевязками, отговаривают пришедших в изумление, и другие делают непристойности.
Если которой младенец родится в бурю или ненастье, то на возрасте, когда он говорить будет, шаманят над ним, и примиряют с бесами таким образом. В жестокую бурю раздевают его до нага, дают в руки раковину морскую, которую ему подняв к верху, должно обегать вкруг юрту, балаган и собачьи конуры, говоря сии слова к Белюкаю и к другим врагам: раковина привыкла к соленой, а не к пресной воде, а вы меня весьма мочите, и мне от мокроты будет погибнуть, видите, что на мне нет платья, и что я весь дрожу. По окончании сего примиряется он с бесами, а в противном случае бывает причиною погод и ненастья.
Таким же образом гадают они и трудные сновидения: ибо Камчадалы столько в том любопытны, что по утру самое первое у них дело рассказывать сны, рассуждать и заключать из того счастие или злополучие; о некоторых снах имеют они верные и не переменяемые правила, как например, если вшей видят, то на другой день ожидают к себе казаков без сомнения, и испражнением желудка предзнаменуется прибытие гостя из их народа; плотским совокуплением предвозвещается счастие в промысле.
Кроме Шаманства упражняются они в хиромантии, и рассуждают о счастливых и несчастливых приключениях по линиям на руке; но правила свои в тайне содержат. Если у кого появится в руке точка, пятно или линия, или вдруг пропадает, то спрашивают о том у старой Шаманки.
Но восточные Мунгалы, Тунгусы и обще все идолопоклоннические Сибирские народы величаются быть очень искусны в чародействе, что больше принять можно за их грубое неразумие, нежели за достоверный знак, что они подлинно могут нечто делать демонскою помощию. И как Шаманы, или чародеи, Тунгусы почитаются за наискуснейших в сей преизрядной науке из всех идолопоклоннических народов сея части земли, то я теперь объявлю церемонии, какие они употребляют при сем случае. Когда кто приходит спрашиваться у чародея о каком-нибудь деле, то надобно, чтоб он ему наперед заплатил столько за его труд, сколько между ими положено будет. Потом Шаман надевает на себя некоторой род одежды, которая вся сделана из старых штук железа, а состоит из птичьих фигур, также зверских и рыбьих жестяных железных, что все соединено чрез колечка железные ж, так что сия одежда может способно везде сгибаться. На ноги то же он надевает, а на руки медвежьи лапы, сделанные из железа, тот же металл и на голову, у котоыя на челе стоят железные роги. Потом левою рукою берет некоторой барабан, а правою палку обшитую кожей, полевыя мыши, и начинает скакать и прыгать на крест ногами, а иногда назад и наперед скачет он так, что стук железа его одежды, совокупно с стуком его барабана, делает звук ужасной. Чрез сие время смотрит он в верх глазами на отверстие, которое на верху его кибитки и непрестанно кричит, скачет и делает, как может превеликой шум до того времени, как он увидит черную птицу, про которую сказывают, что она прилетает и садится на его кибитку. Как скоро он увидит сию птицу, тотчас в бессилие приходит, упадает на землю весь вне себя, и пребывает в сем состоянии чрез хорошую четверть часа без разума и без чувства. Потом приходит в себя, встает совершенно здоров, и сказывает ответ о деле, о котором тогда надобно. Говорят, что сии ответы никогда ложны не бывают на меньшой конец, Тунгусы тому верят, как совершенной правде; но ежели рассудить о предосторожности, что он плату берет наперед, и об оной черной птице, которую как скоро увидит, то в бессилие приходит, а видит ее ни кто не может кроме чародея, которой все на ту сторону смотрит глазами, то можно легко понять, что то превеликой обман.
Ширт, божество Черемиское и Чувашское, см. вера.
Шукша, по мнению Черемис есть такое божество, которое неотлучно пребывает между людьми. Он примечает действия каждого человека, записывает его пороки и добродетели, и тотчас относит оные богу живущему на небесах. Число Шукшей, по их мнению, есть многочисленно.
Шунду-Мумы, второстепенная богиня Вотяцкая, ее признают матерью солнца, и молят во время на детях бываемой оспы, и других болезней, см. вера.
Юбмела, под сим именем Лопари почитают общего бога, и думают, что и кроме его есть боги и божки мужеского и женского пола, см. вера.
Юманать, божество Черемис живущих в Башкирии, см. вера.
Юмон-Ава, богиня Черемиская, супруга первого их бога, см. вера.
Юпка, ежели у женщины при надевании юпки, несколько подола останется завороченым, то сие предвещает, что ей в тот год родить неотменно сына или дочь.
Ямбе-Акко, Лопари признают сию богиню материю смерти. Оная обитает под земною поверхностию, и у нее пребывают разлучившиеся с телом души, до самого их решения судьбины, см. вера.
Ягая баба, под сим именем почитали Славяне адскую богиню, изображая ее страшилищем седящим в железной ступе, и имеющую в руках железный пест; ей приносили кровавую жертву, думая, что она питает ею двух своих внучек, коих ей присвояли, и услаждается при том и сама пролиянием крови.
Яйца, когда занимает кто яиц у кого для наседки, то через воду, то есть реку или канал переносить их не должно, уверяя, что плода от них ожидать уже не можно; а когда кладут яйца под наседку, то полагают прежде в шапку, а из той уже под курицу, веря, что от того вс цыплята будут мохноногие и с хохлами. Делают еще и другое, но здесь сказать о том не прилично.
Ячмень на глазу, когда таким образом заболит у кого глаз, то тотчас велят подносить к тому глазу кукиш, и говорить сии слова: ячмень, ячмень, вот тебе кукиш, что хочешь, то купишь, купи себе топорок, секи себя поперек, и уверяют, что болезнь от того тотчас пройдет без всяких лекарств.
КОНЕЦ.
Погрешности
