Виктор Алымов

ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТУРГИКЕ

К оглавлению

ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЧЕСКУЮ ЛИТУРГИКУ

1. ПРЕДМЕТ И МЕТОД

Эпиграфом к этой лекции (и ко всему курсу) я беру слова оптинского старца Нектария:

"Не надо ждать или искать чудес. Есть только одно чудо, которое всегда с нами. Это Божественная Литургия."

Это – чудо Евхаристии, которая всегда единственна, всегда одна и та же. Как пишет архимандрит Киприан (Керн):

"Литургия вечна. Агнец заклан в недрах СВ.Троицы. Он предназначен к закланию еще прежде создания мира (1 Петр. I, 20), хотя и явился во времени, "в последние времена". Евхаристия любви предвечно совершается в Триединстве Божием, совершается во времени и нами, и будет совершаться во веки веков. Это жертва любви, "любви Отца, распинающей, любви Сына, распинаемой, любви Духа Святого, торжествующего силою крестной", не имеет границ во времени." ("Евхаристия", стр. 231).

Очень важно понимать, что в Литургии чудо Евхаристии первично и ничем не обусловлено. Оно – не следствие литургического чина, а его причина. Из него и вырастает весь чин Литургии и все чины суточного богослужения, как мы увидим вскоре. Так огромный лес вырастает из единого зернышка.

И нашу литургику уместно сравнить с лесом. Потому что если в Католицизме это – уютный садик, а в Протестантизме – хорошо подстриженный газон, то в Православии – это лес. Здесь есть огромные деревья, уходящие корнями в Ветхий Завет. И есть вечно – цветущая поросль первохристианства. И есть заросли времен средневековья. И совсем молодые побеги нового времени. Но всё это живет и развивается, как единый организм.

Вот эта органика литургических структур и есть предмет нашего изучения. Слово "предмет" здесь неуместно, потому что речь идет о живом. Посмотрите, как растет этот лес на примере, допустим, гимнографии. Первоначальны псалмы. Из них вырастают антифоны. Гимны вначале подражают псалмам, но уже в V веке прп. Авксентий пишет вполне оригинальные тропари. В IV веке прп. Роман Сладкопевец присоединяет к тропарю ряд зависимых от них песнопений икосов (до 24-х!). И такое пение называется кондакарным. Причем эти кондаки вытесняют тропари, а затем в свою очередь вытесняются – в VII-VIII веках – канонами. Но прежние формы не отмирают, а преображаются и буйно зеленеют. Например, тропари с развитием гимнографии вырастают в несколько самостоятельных видов: кондаки, ирмосы и тропари канонов, богородичны, седальны, стихиры, ипакои, светильны, троичны.

Вот он – образ леса: песнопения прорастают между молитвословиями и чтениями, вплетаются между стихами псалмов, сопровождают входы и процессии. Они так разрастаются, что совершенно закрывают даже евхаристические молитвы в алтаре, которые становятся тайными. И до нас долетают лишь отдельные возгласы. Но сами эти возгласы сплетаются с песнопениями в одно мелодическое целое. И возникает новый порядок, который органически вырастает на старом чинопоследовании.

Устав регулирует всю эту стихию роста, обставляет её детальными правилами, которые непосвященному кажутся каким-то талмудическим буквализмом. Но при внимательном рассмотрении всюду открывается глубокий смысл и настоящая философия Православия.

При изучении всего этого нам не избежать, конечно, некоторой рационализации. Но, как и в Церковной истории, нашим методом остается герменевтика, т. е. искусство толкования. Однако, для этого изучающий сам должен быть вплетен в литургическую жизнь, быть истинно "лесным человеком". В Православии истина вообще не доказывается (как, например, в Протестантизме). Она приоткрывается и является, воплощается в собственной жизни. Истина у нас результат созерцания, а не умозаключения. Знать истину можно, только живя в ней. Нельзя понять богослужение вне ситуации разговора с Богом.

Поэтому курс наш будет строиться описательно: Ветхозаветные корни; богослужебная жизнь в I, II, III, IV веках и так до VIII века. А затем, уже обжившись в прошлом, мы попробуем погрузиться в нашу теперешнюю Литургию, увидеть изнутри нее стадии её роста. И то же самое относительно всенощной, где есть удивительные реликтовые образования, как, например, чин благословения хлебов – остаток первохристианской агапы. А затем, если успеем, то рассмотрим праздничный цикл (особенно Триодион) и Устав.

2. СТРКТУРА БОГОСЛУЖЕНИЯ

Учебники литургики обычно строятся по-другому. Они смотрят извне, формально и рационально. И богослужение, описываемое ими, напоминает некий часовой механизм. Поэтому сейчас я только вкратце напомню вам самое основное, что вы можете прочесть в любом учебнике по литургике.

Церковное богослужение формально подразделяется на суточное, седмичное (т. е. недельное) и годичное. Причем полный цикл каждого вида богослужения составляет т. н. круг.

Это можно изобразить и в виде таблицы:

Разумеется, вы понимаете, что это подразделение совершенно формальное и в реальности не существует. В реальности каждый вид богослужения совершается не отдельно и независимо от другого, а совместно с другим, одновременно с ним.

Т. е. материал седмичного и годичного кругов включается в структуру суточного круга. Ко всем службам суточного круга присоединяются службы седмичные и годичные.

Следовательно, в основе всего богослужения лежит суточный круг а в его основе – Литургия.

Центр же всего – Евхаристия.

И этот центр неподвижен!

3. ОСВЯЩЕНИЕ ВРЕМЕНИ

Итак, все литургическое время вращается вокруг Евхаристии. Сама же Евхаристия изъята из времени и времени не принадлежит. Ибо она есть явление Христа, приходящего из-за времени. Это есть разрыв во времени. Это парадоксальное "повторение неповторимого" (Голгофской жертвы) каждый раз единственно и уникально.

Спрашивается, как же вневременное может быть центром времени ? А литургически и исторически это именно так ! И мало того:

Ядро Седмичного Круга – воскресенье – тоже вневременно. Потому что в первохристианской Церкви, как увидим, это был "День Господень", "восьмой день" "седьмым" считалась суббота). А это был выход за пределы седмицы, за пределы времени, в эсхатологию.

И Пасха, вокруг которой, как увидим, сложился Годовой круг, тоже вне времени (вне календаря). Не случайно до самого I Вселенского Собора в Церкви шли жаркие споры о дне ее празднования и до сих пор она определяется на основании весьма сложных расчетов.

Все эти центры кругов времени сами по себе времени не принадлежат!

Это парадокс, но эта парадоксальность отвечает богочеловеческой природе Церкви. Ибо сама Церковь – "не от мира сего". И Воскресение Христово – "не от мира сего". И "День Господень" не от мира сего". И Евхаристия вне времени. Но актуализируется внутри времени, в суточном круге.

Потому что только то, что времени не принадлежит, что выходит за его пределы, может время освятить. А назначение богослужения именно в этом: освящать время. Освящать прежде всего душу человеческую, которая по природе своей не пространственна, а временна.

Таким образом Евхаристия через богослужебные круги совершает реальное освящение всего времени, и всей человеческой жизни, и всей жизни космоса (как мы сейчас увидим). Потому что мы в Православии совершаем Литургию космическую по своему значению.

4. ЛИТУРГИЧЕСКОЕ ВРЕМЯ И ЛИТУРГИЧЕСКИЙ ОБРАЗ

Итак, сущность нашего богослужения – это парадоксальное сочетание времени с вне-временным (человеческого с Божественным).

Евхаристическое ядро множеством невидимых нитей связано с богослужением времени (т. е. с кругами), передает ему энергию своей святости. И именно поэтому т. н. богослужение времени освящает время.

А что это за невидимые нити?

Это то, что мы называем литургическими элементами: тропари, кондаки, прокимны, стихиры, светильны, отпусты и т. д. Все это не просто случайные вкрапления в ход богослужения. Это и есть то, что связывает несвязуемое: потустороннее с посюсторонним. Это образы вечности, которые существуют во времени.

Главная цель литургических образов – выразить видимыми средствами невидимое. Они указывают на ту Божественную реальность, которая присутствует в Евхаристии (и др. таинствах). И через нее эта реальность нисходит, является. И здесь есть несомненное родство литургических образов с иконописными. Можно сказать, например, что литургические процессии есть образы восхождения и движения вышних сил (вспомним видение прп. Серафима Саровского на Малом входе). Можно сказать, что литургические песнопения – это своего рода словесные иконы. Например, тропарь и кондак в честь святого – это их литургические иконы. А вот, например, кондак праздника торжества Православия:

Воплощение II лица

Неописанное Слово Отчее из Тебе Богородице описася воплощаем

Смысл воплощения

И осквернившийся образ в древнее вообразив (т. е. преобразив) Божественного добротою смеси

Наш ответ:

Но исповедающе спасение делом и словом сие воображаем (т. е. претворяем в образ)

Первые две строфы по смыслу тождественны богодухновенному словесному образу свт. Афанасия Великого:

"Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом".

Бог – это Первообраз (архетип) человека. Святой – его воплощение, подобие (отсюда – "преподобный"). Отсюда связь образа с первообразом о которой свидетельствовали неоплатоники, каппадокийцы, "Ареопагитики", Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин. Но так же и в Литургии: образ всегда выражает Первообраз, архетип. только если икона свидетельствует о Боговоплощении и обожении, то литургический образ есть преимущественно образ самого обожения, самой благодати. Т. е. он выражает принципиально неописуемое, на что можно только апофатически указать.

Например, позолота и внутреннее убранство храма, облачения священнослужителей, их особая пластика, возгласы и мелодии песнопений – всё это указует на благодатное преображение мира. И сам храм есть синтетический образ такого мира. И через все эти образы реально светит благодать таинств. Потому что икона и архетип имеют одну энергию благодати.

Поэтому и нельзя сказать, что вот, мол, Евхаристия – таинство, а прочие части Литургии – нет. И Всенощная – нет, ведь она только подготовка к Литургии. Но в том-то и дело, что литургические образы Всенощной (например, образ света на Полиелее) – это тоже иконы Евхаристии. И надо их соответственно воспринимать.

И в Православии есть особая техника такого восприятия, литургического созерцания, которое разрабатывал, например, прп. Максим Исповедник в своей "Мистагогии" ("Тайноведение"). В литургическом созерцании происходит снятие основной оппозиции: между временем и вечным, ноэтическим и вещественным, земным и небесным, тварным и нетварным. В то же время процесс преодоления оппозиций есть процесс освящения и обожения.

Например, литургические праздники (Пасха, Рождество Христово и т. п. ) это дни особого освящения времени, которые наглядно связывают нас с вневременным бытием Церкви. Особенное праздничное устроение души позволяет нам вынырнуть из моря суеты, воспринять таинственную благость Божию, скрытую за разделением мира сего. И все это открывает нас благодатному воздействию Св.Духа, который освящает наши занятия, труды и саму жизнь. Потому что ведь годовой круг праздников очень гуманистичен и антропологичен. и в нем получают освящение самые основные экзистенциально значимые события человеческой жизни: Зачатие, Рождение, Страдание, Смерть, Воскресение.

Или, например, вся динамика Литургии (от Малого входа до Причащения) есть реальный процесс обожения. И вступление в евхаристическую реальность таинства есть кульминация этого процесса. Но не завершение ! Потому что даже частично обоженный человек становится центром приложения в мире нетварных энергий Св.Троицы, медиатором спасения тварного мира. Т. е. через него обожение ширится в мире, божественные энергии проникают в иноприродное им бытие. Вспомним, например, преображение мира вокруг монастырей и святых, само явление их нетленных мощей, чудотворных икон и т. д.

Т. е. обожение, преображение, трансцендирование – это не только смысл человеческого бытия, но и ответ на ожидание всей природы, всего космоса (Рим. VIII, 19-23). И это движение, начатое воплощением Христовым, продолжается в Церкви через Евхаристию, через литургические образы и через иконность самого человека, который тоже есть образ Божий и проводник божественных энергий в мир.

5. ЛИТУРГИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ И СИМВОЛИЗМ

Таким образом, литургическое время – это особое время и литургический образ – это особый образ. Это ноэтический и семантический ключ к пониманию внутренней сущности богослужебного действа. Причем не только действа в целом, но и всех его элементов в отдельности. И семантики их связей с реальностью.

и вот тут историческая литургика просто необходима, потому что сама семантика эта оказывается динамичной. Она исторически развивается, отражая исторические особенности церковного сознания данной парадигмы. В наиболее общем виде она переходит от реализма ранней Церкви к символизму Византийской парадигмы, а затем к нашему сегодняшнему реставрационному синтезу.

Ну возьмем для примера какой-нибудь всем известный элемент Литургии, допустим, Малый вход. В ранней Церкви это просто был вход епископа со свитой в храм и так начиналось богослужение. Т. е. это было функциональное действие, а отнюдь не символ. Оно ничего не символизировало ещё. Оно было равно самому себе – входу в храм. Но поскольку храм был образом Царства небесного, его иконой (и это опять не символ, а таинственная реальность), то вход имел свою образную семантику: вход ко Христу, в Его Царство. Это – то, что мы будем называть реализмом.

Затем, когда к Литургии прибавились антифоны и проскомидия, вход оказался где-то в середине Литургии оглашенных. Т. е. он потерял свое функциональное значение и образ его сразу стал обрастать символическими трактовками. Стали рассуждать так: ведь во время Малого входа несут Евангелие, проповеданное Христом, и в это же время поют заповеди Блаженств (данные во время Нагорной проповеди). Ага! Значит это символическое изображение Христа, выходящего на проповедь. А Великий вход символизирует Его Крестный путь на Голгофу. Ведь в это время переносят Св.Дары (т. е. Христа) с жертвенника на престол! Значит престол – это Голгофа, а жертвенник – Вифлеемская пещера. Отсюда и звездица над дискосом, который символизирует ясли. Видите, сколько сразу явилось символов? И так вся Литургия постепенно стала пониматься как простая иллюстрация, изображающая жизнь Иисуса Христа. А то, что такая трактовка совершенно не соответствовала смыслу произносимых молитв, никого не заботило. Потому что большинство молитв в то время стало тайными. Они произносились вполголоса и не противоречили произвольным символическим трактовкам. Но самые удивительные метаморфозы стали происходить с предметами, которые, попадая в сакральное пространство алтаря, естественно становились образами и выражениями иного (например, смерти Христа, как нож-копие). Но когда они утрачивали своё функциональное значение, они стали превращаться в самые неожиданные символы, как, например, рипиды или киворий (который первоначально был ковчежцем для хранения Даров, а потом превратился в золотую беседку, символизирующую Славу Божию). Это был постепенный процесс и он шел как бы по двум направлениям:

Первое задавалось соборным опытом участников богослужения. И это была ещё, так сказать, "реальная символика". Т. е. символ являет саму реальность того, что он символизирует и не отрывается от вербального уровня (литургического текста). И Кирилл Иерусалимский (387) и даже ещё патриарх Герман (730), известный комментатор Литургии, почти все образы воспринимают как реальные явления мира сверхбытия. Отсюда их терминология: "является", "являет собой".

Но уже Симеон Солунский (1429) видит только символы, которые бесконечно множатся и громоздятся друг на друга. Так престол это символ небесного трона и одновременно Голгофа и Гроб, а его столбы – 4 евангелиста или м.б. пророки или апостолы. А Скатерть на нем – плащаница Христова, священник – Сам Христос, а диаконы ангелы, а рипиды – ангельские крылья и т. д. и т. п. до мельчайших подробностей. Эти символы иллюстрируют благочестивые трактовки отдельных византийских интеллектуалов, но не имеют опоры на вербальном уровне. Они, проще говоря, субъективны.

К сожалению, именно этот произвольный субъективизм был заимствован у Византии Русью. И он так въелся в наше литургическое сознание, что стал восприниматься как само Священное Предание. По крайней мере, когда прот. А.Шмеман попробовал вернуться к первоначальному реализму, он был объявлен чуть ли не еретиком! Оно и понятно, литургический реализм остался сейчас только у католиков. А все Православие воспринимает себя как Византию после Византии.

6. ПРАВОСЛАВНЫЙ ОНТОЛОГИЗМ

Поэтому если говорить о современном синтетическом восприятии, то идеалом для нас может быть, скорее, свт. Софроний Иерусалимский (637), который находился где-то посредине между реализмом раннего христианства и беспросветным символизмом поздней Византии. Он, когда говорил о литургических образах, употреблял термин................[антитипе], близкий к лат. anticipation предвосхищение. По Канту антиципация – это априорное познание предметов восприятий ещё до самих этих восприятий, т. е. посредством чистого созерцания. Это именно то литургическое созерцание, о котором мы говорили. Ибо ведь мы же априорно знаем, что в Чаше – Кровь Христова. А то, что финальное явление Чаши "изображает" Вознесение, – это ноэтический компонент нашего знания – акт придания смысла. На этой основе строится т. н. православный онтологизм, который противоположен всякому субъективизму и имманентизму.

Потому что имманентизм – это стремление из себя (помимо Бога) воссоздать всякую реальность, в особенности же – реальность сятыни. Это чисто западный путь, который начинается с построения понятий и категорий, а кончается созданием духовных реальностей.

Православный онтологизм – "это принятие реальности от Бога, как данной, а не человеком творимой" (Флоренский). Следствием такого онтологизма является "смирение и благодарение". Православное восприятие всегда тяготело к онтологизму, к объективному статусу Божественной реальности и действенному приобщению к ней человеческой природы.

Поэтому и Православное богослужение надо воспринимать по-возможности объективно и онтологично. Всё, что в храме говорится и поётся – это не субъективный символизм, не эстетика, а словесные сущности. И должно роисходить приобщение к этим сущностям. В этом смысл словесного служения. Ибо это служение "в Духе и Истине", служба Логоса (букв. .............................. – логическая служба).

Ведь что у нас поётся на 8 гласов? Что это за текстовые группы – тропари, кондаки, богородичны? Это же почти сплошь догматика, т. е. концентрация духовного опыта величайших Отцов Церкви и святых подвижников! Этот опыт говорит о вечном и объективном. Его невозможно субъективизировать, излить в каких-то произвольных тональностях, в хроматическом звукоряде. Поэтому в нашей Церкви господствует диатоника и осмогласие. Т. е. сам мелодический элемент подчинен и управляется словом – логосом и выраженными в нем догматическими идеями. Сущность нашего богослужения это в р е м я, а его материя это с л о в о, поёмое и возглашаемое. Оттого никакие органы в Православии невозможны. Это субъективизация. У нас только слово задаёт смысл и только смыслообраз настраивает душу на литургическое созерцание.

7. ВЫВОДЫ

В силу этой необыкновенной объективности и онтологической полноты, в силу необыкновенной концентрации догматического и аскетического опыта, наше Богослужение является последним и самым высшим критерием для проверки различных догматических гипотез и разрешения спорных вопросов.

В прошлом году мы с вами изучали, в каких жарких спорах рождался Тринитарный догмат. И все споры были теоретические. Но если бы они догадались заглянуть в Апостольскую Литургию, то нашли бы ответ сразу: "Во имя Отца и Сына и Св.Духа","Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога и Отца, и причастие Св.Духа будет со всеми вами". Однако, Литургия в то время ещё не была осознана как высший критерий соборного опыта. Это мы сейчас только стали сознавать, и на наших глазах рождается целое литургическое богословие, которое отвечает на самые актуальные вопросы.

Вот, например, вопрос об экуменизме. Сколько сейчас мастеров с пеной у рта доказывают, что это чуждая Православию, западная и вообще масонская концепция. Но вот приходят они в храм и слушают Великую ектению, а там в III члене:

"О мире всего мира, благосостоянии святых Божиих церквей и соединении всех Господу помолимся!"

А в чине Литургии свт. Василия Великого ещё определеннее: "Утоли раздоры Церквей, угаси шатания языческие, еретические восстания скоро умири силою Святого Твоего Духа..." (т. е. Св.Дух "веет где хочет" – и за пределами нашей Церкви). А вот комментарий прп. Амвросия старца Оптинского: "По Закону любви Церковь наша молится о соединении Церквей, т. е. о приобщении инославных..." (Собрание писем, с. 239).

Итак, наше богослужение выполняет три главные функции:

1. Выявляет таинство Евхаристии и через него создает Бого-человеческий организм Церкви.
2. Освящает время, души и тела и через низ весь мир.
3. Догматически оформляет ум и позволяет разрешить многие богословские вопросы.

Таково значение Богослужения. А о том, как сложился этот уникальный организм и как он рос на протяжении истории, мы будем говорить в следующих лекциях.

Далее