К оглавлению Сергей Фомин"ВРАЧ ДУШ И ТЕЛЕС..."Шедше убо научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа. (Мф. 28,19) 9 ноября 1885 года, в день празднования иконы Божией Матери "Скоропослушница", в Вятке в семье военного чиновника Александра Анисимова родился второй сын, названный во Святом Крещении Николаем. Горячей религиозностью, проявившейся с детских лет, он был обязан своей матери Антонине Евлампиевне, женщине образованной и в то же время весьма набожной. Частое пребывание в храме, чистая детская молитва - все это еще в раннем детстве возбудило в нем желание, может быть, еще и не осознанное, послужить Господу в священном сане. В этом желании шестилетнего мальчика утвердил местный епископ, предсказавший, что пройдет время и он действительно станет архиереем. Еще в юные годы в стенах Казанского реального училища произошло его знакомство с архимандритом Андреем (Ухтомским), решающим образом повлиявшим на дальнейшую судьбу Николая Анисимова. Сразу же по окончании училища он поступил на миссионерское монгольско-калмыцкое отделение при Казанской духовной академии. Молитва и усиленные занятия восточными языками под духовным руководством архимандрита Андрея - все это вольно или невольно приближало его к вступлению на предопределенный ему Господом путь. Дело решил случай. Как-то сам Николай передал отцу Андрею письмо, содержавшее просьбу прислать на Камчатку миссионера, и тот совершенно неожиданно благословил свое духовное чадо на это служение. 17 апреля 1907 года 22-летний Николай Анисимов принял монашеский постриг с именем Нестор. Вскоре он был рукоположен во иеродиакона, а через несколько дней - во иеромонаха. Получив благословение от отца Иоанна Кронштадтского в том же году отец Нестор выехал к месту своего будущего служения. Номинально принадлежавшая России, Камчатка в ту пору фактически была оторвана от нее. Неграмотные, лишенные какой-либо поддержки со стороны государства и самой элементарной медицинской помощи, камчадалы не были просвещены и светом Христовой истины, исповедовали темные языческие верования, крайне осложнявшие и без того их нелегкую жизнь. Единственным "утешением" была водка, которую, несмотря на трудноодолимые препятствия, беспрерывно доставлял сюда "цивилизованный" мир. Американские, английские, японские, да и доморощенные авантюристы выменивали на нее у простодушных туземцев ценнейшую пушнину. За несколько лет неустанной работы иеромонаху Нестору удалось сделать немало. Пред его даром любви и терпения открылись души многих камчадалов. Его проповедь слова Божия была успешна. Тысячи людей, пребывавших в языческой тьме, были им крещены. И все-таки силы одного человека, даже такого деятельного, были ограниченны. Именно в связи с этим у отца Нестора и зародилась мысль о создании Камчатского православного братства со многими отделениями в крупных городах Российской Империи. Для осуществления этого замысла, с благословения местного архиерея, отец Нестор и выехал в Петербург. Все перипетии хлопот об учреждении Братства описаны в публикуемых воспоминаниях. Здесь скажем лишь, что успех миссии отца Нестора, несмотря на противодействие Святейшего Синода и особое упорство его тогдашнего обер-прокурора С.М. Лукьянова, стал возможен исключительно благодаря личной поддержке Государя Николая Александровича и Императрицы-матери Марии Феодоровны. С удвоенной энергией отец Нестор принимается за работу на Камчатке по строительству церквей, школ, интернатов, больниц. Прожив долгие годы среди камчадалов, иеромонах Нестор изучил корякский и тунгусский языки, перевел на корякский Божественную литургию, частично Евангелие, а на тунгусский - молитву "Отче наш", заповеди Моисея и Заповеди Блаженства, молитву на лов рыбы, на освящение рыбы, рыбных снастей и мрежей, утвержденную Святейшим Синодом в 1910 году. За эти труды отец Нестор в 1913 году был возведен в сан игумена. Во время Первой мировой войны отец Нестор два года провел на фронте. Организовав санитарный отряд "Первая помощь под огнем", он сам выносил раненых с поля боя, перевязывал, напутствовал, направлял пострадавших в госпитали и лазареты, за что был удостоен высшей духовной награды - наперсного креста на Георгиевской ленте, а также орденов Святой Анны 2-й и 3-й степеней. После фронта отец Нестор возвратился на Камчатку, а 16 октября 1916 года архимандрит Нестор был хиротонисан во епископа Камчатского и Петропавловского и стал вторым викарием Владивостокской епархии. Дальнейшие обстоятельства жизни Владыки Нестора не нашли отражения в его воспоминаниях. Постараемся, насколько возможно, восполнить этот пробел, используя архивные документы, воспоминания современников и материалы периодической печати. В 1917 -1918 годах епископ Нестор участвовал в работе Всероссийского Церковного Собора и выборах Патриарха. С приходом к власти большевиков и началом братоубийства в Москве Собор заседал ежедневно. 31 октября 1917 года по почину архиепископа Таврического Димитрия (Абашидзе) и епископа Нестора было решено отправить "к воюющим гражданам" посольство, чтобы водворить в Москве мир и спокойствие. Кроме того, решением Собора 8 ноября 1917 года была создана особая комиссия для описания и фотосъемки расстрела большевиками московских святынь. "Вы хотите знать, что сделали "завоеватели" с Москвой... - свидетельствует в частном письме от 23 ноября 1917 года художник М.Н. Нестеров. - О! Они ее сильно покалечили. Тягостное зрелище являет собой Кремль. Успенский собор поврежден двумя снарядами - отверстие в куполе в диаметре 3 1/2 аршина. Чудов мон[астырь], Ивановская колокольня и особенно в ней помещающаяся Патриаршая ризница. Там на полу груда стекол от икон, шкапов, наличников, витрин - все это смешалось с алмазами, рубинами, всякими драгоценностями. Облачения царей, святителей порваны, эмали на Евангелии - разбиты и так далее. Снаружи разбита Беклемишева башня, Спасские и Никольские ворота, на последних сильно пострадал образ. Весь изрешечен Окружной суд, стены Кремля, Николаевский дворец и многое другое. Там же теперь, около Кремлевской стены, как народ говорит, "под забором" похоронены "жертвы третьей великой революции", те бедняги, которых втянули в злое, братоубийственное дело. Крестов на могилах нет, со стен болтаются красные тряпки - "символы и эмблемы" великой революции. Из улиц пострадали Остоженка, Пречистенка, Арбат с переулками. Особенно Поварская, Никитская и страшное зрелище дают Никитские ворота. Там разрушено три дома, под ними погребено много народа. Наш район тоже был обстрелян. День и ночь мы жили под выстрелами. В мою квартиру попало две пули, едва не убив прислугу. Военные, бывшие на фронте, говорят, что в Москве было тяжелей по одному тому, что стрельба шла со всех сторон. Снаряды и пули летели беспорядочно. На людей охотились, как на зайцев, это мы наблюдали из окон"'*. "В чем же сказалась наша самая большая беда? - записал 21 февраля 1918 года в своем дневнике писатель М.М. Пришвин. - Конечно, в поругании святынь народных: не важно, что снаряд сделал дыру в Успенском соборе - это легко заделать. А беда в том духе, который направил пушку на Успенский собор. Раз он посягнул на это, ему ничего не стоит посягнуть и на личность человеческую"2. 11 ноября 1917 года Собор обратился ко всем чадам Православной Российской Церкви: "В течение ряда дней русские пушки обстреливали величайшую святыню России - наш священный Московский Кремль с древними его соборами, хранящими святые чудотворные иконы, мощи святых угодников и древности российские. Пушечным снарядом пробита кровля дома Богоматери, нашего Успенского собора, поврежден образ Святителя Николая, сохранившийся на Никольских воротах и во время войны 1812 г., произведено разрушение в Чудовом монастыре, хранящем святые мощи митрополита Алексия. С ужасом взирает православный народ на совершившееся, с гневом и отвращением будут клеймить это злое дело потомки наши, стыд покрывает нас пред всем миром, не можем поднять головы от посрамления и горя. Поистине исполняется и над нами слово Иеремиина плача: "Сором и мерзостью Ты сделал нас среди народов... Ужас и яма, опустошение и разорение - доля наша" (Плач. 3, 45-47). Но чьими же руками совершено это ужасное деяние? Увы! Нашего русского воинства, частью того воинства, которое мы молитвенно чтим именованием христолюбивого, которое еще недавно являло подвиги храбрости, смирения, благочестия. А к нему присоединялись и некоторые слои московского населения. Совершители этого дела живут теперь среди нас. С грехом страшного кощунства на совести, быть может, упоенные кровавою своею победой, они и не думают о сделанном. Но есть Божий суд и Божия правда, - Бог поругаем не бывает. Вместо обещанного лжеучителями нового общественного строения - кровавая распря строителей, вместо мира и братства народов - смешение языков и ожесточенная ненависть братьев. Люди, забывшие Бога, как голодные волки, бросаются друг на друга. Происходит всеобщее затемнение совести и разума. [...] Но не может никакое земное царство держаться на безбожии, оно гибнет от внутренней распри и партийных раздоров, от всего этого беснующегося безбожия. На наших глазах совершается праведный суд Божий над народом, утратившим святыню. Вместе с кремлевскими храмами начинает рушиться все мирское строение державы Российской. Еще недавно великая, могучая, славная, она ныне распадается на части. Покинутая благодатию Божиею, она разлагается, как тело, от которого отлетел дух, и совершается реченное пророком: И в народе один будет угнетаем другим, и каждый - ближним своим; юноша будет нагло превозноситься над старшем, и простолюдин - над вельможею" (Ис. 3, 5). Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует родины и ее святыни. Они ставятся изменниками родины, которые чинят неслыханное предательство России и верных союзников наших. К нашему несчастью, доселе не народилось еще власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви Православной. И не явится ее на Русской земле, пока со скорбною молитвою и слезным покаянием не обратимся мы к Тому, без Кого всуе трудятся зиждущие град. Священный Собор ныне призывает всю Российскую Церковь принести молитвенное покаяние за великий грех тех своих сынов, которые, поддавшись прельщению по неведению, впали в братоубийство и кощунственное разрушение святынь народных. Примем содеянное ими как всенародный грех и будем просить Господа, да пробудит в сердцах их спасительное покаяние и сознание всей вины их перед Богом и русским народом. Покайтесь же и сотворите плоды покаяния. Оставьте безумную и нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия. Вернитесь на путь Христов"3. По благословению Собора епископ Нестор написал и в 1917 году издал в Москве книгу "Расстрел Московского Кремля (27 октября - 3 ноября 1917 г.)", впоследствии конфискованную большевиками. Выход книги епископа Нестора, предназначенной "для широкого распространения в народе", а также набора открыток "Москва под властью большевиков", представляющего снимки разрушенных московских святынь, не остались не замеченными новыми "хозяевами" России. Патриарху Тихону даже в 1923 году ставилось это в вину: "...Преследуя исключительно контрреволюционные цели возбуждения невежественных масс против новой рабоче-крестьянской власти, Собор сознательно решил лживо изобразить дело так, что все разрушения были произведены умышленно, с оскорбительными для религии целями и именно большевиками. С этой именно целью Собор издает, по инициативе епископа Камчатского Нестора, специальную книгу под нарочито-бульварным провокационным названием "Расстрел Московского Кремля" с иллюстрациями, под которыми поставлены подписи, вроде следующей: "Св. Никольские ворота и образ Свт. Николая, оскверненные большевиками". В этой брошюре, изданной, как значится на ее обложке, "с благословения Священного Собора Православной Российской Церкви", Собор пишет: "Еще становится страшнее, когда вы увидите, что эта всероссийская народная святыня расстреливалась по прицелу, по обдуманному плану..."4. Тогда же (видимо, в начале 1918 г.), по горячим следам, Владыка Нестор был арестован и содержался в московском Новоспасском монастыре. Корреспондент газеты "Утро России" писал: "Грязная, узкая лестница в самом заднем углу монастырского двора ведет в келию епископа, похожую на дешевенький номер грязного постоялого двора. На обитой какой-то дерюгой двери сделана от руки "визитная карточка": "Епископ Нестор Камчатский, заключенный большевиками". В комнате из всей мебели только маленький кухонный столик, клеенчатый диван и в углу икона. — Тяжело, тоскливо, - говорил епископ Нестор. - Тяжело то, что пришлось перенести, и не менее угнетает и то, что приходится переносить теперь: угнетает бездействие, лишение возможности работать. Пришлось оставить научные занятия, бросить на произвол судьбы коллекции с Камчатки. Скучаю по Соборной работе. Большое лишение для меня и то, что я не могу больше проповедовать. Уста замкнуты. Правда, мне здесь временно разрешено совершать богослужение, но живого общения с верующими я лишен. Немыслимо что-нибудь говорить теперь в моем положении подследственного арестанта. — Что вы считаете причиной ареста? - спросили епископа. — Причин нет. Я не политик, а всего только церковник, болевший душой об уничтожении Церкви и не скрывавший этого. В Александровском училище, где я провел первые моменты своего заключения, мне пришлось находиться в обществе явно враждебном. Там были арестованные анархисты, какие-то солдаты. Стража не умеет говорить по-русски: это латыши и еще какие-то интернационалисты. Спать пришлось на голом полу, подложив под голову полено. На вопрос, куда нас повезут, нам отвечали: "Конечно, на расстрел"5. Делегаты Собора ходатайствовали об освобождении епископа Нестора, но первое время безрезультатно. В ход шли отговорки о том, что с делом, мол, еще не ознакомились, бумаги еще не разобраны, а арестованных много, и каждый ждет своей очереди6. Однако уже к 31 марта 1918 года Владыка Нестор был на свободе. Известно, что в этот день он сослужил Патриарху Тихону на заупокойной литургии в храме Московской Духовной Семинарии, на которой поминались имена первых новомучеников и исповедников российских7. О настроениях в то время среди православных иерархов и духовенства писал позднее в своих воспоминаниях митрополит Вениамин (Федченков,+1961): "Насколько тревожно была принята нами вторая, февральская, революция, настолько, наоборот, уже почти равнодушно отнеслись мы к третьей - большевистской. Уже привыкли к ним: человек ко всему привыкает. И притом нам казалось, что никакой особой разницы не будет между уже пережитым и только начинающимся. Один архиерей * бросил тогда крылатую фразу из Ветхого Завета: "Не хватай за головы псов дерущихся" **, чтобы самому не пострадать от злобы их. Такое пренебрежительное и постороннее отношение к боровшимся политическим партиям не было, впрочем, общим нашим настроением. Большинство членов Собора были благоразумны, осторожны и даже уже пассивно-лояльны к тому, что делалось вокруг нас: государство имеет свои задачи, а Церковь - свои. Пока нам лучше быть в стороне, ожидая конца событий. I... ] На чьей стороне был я и вообще мы, члены Собора? Разумеется, юнкера были нам более своими по духу. Не были мы и против народа. Но благоразумие говорило нам, что уже придется мириться с пришедшей новой жизнью и властью, и мы заняли позицию посередине, и, пожалуй, это было верно исторически: Церковь тогда стала на линию нейтральности, не отрекаясь от одной стороны, но признавая уже другую, новую. [...] Церковь должна была быть и стала осторожною"8. К тому времени сформировались взгляды будущего Патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского, +1944). В 1917 году "не очень разговорчивый" Владыка Сергий (тогда еще архиепископ Финляндский) "тихо говорил в ответ на свои думы: — А Божий мир по-прежнему стоит... А Божий мир по-прежнему стоит... Меняются правительства, а он стоит... Меняются политические системы, он опять стоит. Будут войны, революции, а он все стоит..."9. Позиция святителя Тихона была несколько иной. Общеизвестен факт его отказа в благословении белым генералам лично, не говоря уже о Белой Армии как таковой ***. Но не забудем, что речь шла о людях, изменивших присяге Государю (целовавших Крест и Евангелие), об армии, которая сражалась за Учредительное собрание, в которой офицерские монархические организации были на нелегальном положении, генералы которой приказывали пороть крестьян, встречавших их не только хлебом-солью, но и портретами Государя. Во всяком случае, повод для размышлений о мотивах отказа святителя Тихона в благословении белым генералам и Белому движению, а также о его подлинной позиции дает факт, сообщенный в 1967 году г-жой Е.Б.: "Патриарх Тихон прислал тогда (в конце 1918 года) через еп[ископа] Нестора Камчатского графу Келлеру (рыцарю чести и преданности Государю) шейную иконочку Державной Богоматери и просфору, когда он должен был возглавить Северную Армию..."11. Речь идет о генерале-от-кавалерии графе Ф.А. Келлере. Будучи человеком православным, монархизм которого проистекал из глубокой веры, он категорически отказался присягнуть Временному правительству и привести к этой присяге вверенный ему корпус. Подобно хану Г. Нахичеванскому, граф Келлер подал телеграмму Государю, предлагая себя и свои войска для подавления февральского мятежа. Приняв в начале гражданской войны предложение возглавить Северную Армию, он заявил, что через два месяца поднимет "императорский штандарт над священным Кремлем". По дороге во Псков, в Киеве, он был схвачен петлюровцами и расстрелян перед Софийским собором. 23 января 1918 года Императрица Александра Феодоровна доверительно писала А.А. Вырубовой из своего тобольского заточения: "Епископ Гермоген за нас, и Патриарх в Москве тоже, и большая часть духовенства"12. И писала не без основания. Кроме ставшего недавно известным факта передачи святителем Тихоном через назначенного 8.3.1917 года на Тобольскую и Сибирскую кафедру епископа Гермогена (Долганова, +16.6.1918) просфоры, вынутой "по царскому чину"13, обратим внимание на еще один малоизвестный эпизод, связанный с епископом Нестором. Еще в декабре 1917 года московскую квартиру близкого к духовным кругам присяжного поверенного П. посетил командир 2-го Сумского гусарского эскадрона Стрелкового полка 1-й кавалерийской дивизии штаб-ротмистр К. Соколов. Тут он обнаружил епископа Нестора Камчатского и услышал: "Надо спасти царя, медлить нельзя; он в опасности". Разговор шел не только "об опасности, угрожающей Государю", но и "о необходимости восстановления монархии, о войне, о подборе для выполнения задачи надежных людей". О том, как мыслилось восстановление монархии, было видно из прокламаций, которые штаб-ротмистр должен был передать Союзу хоругвеносцев при одном из подмосковных монастырей: "...соорганизоваться в ячейки для созыва в ближайшем будущем Всероссийского Собора". (Как мы увидим далее, эта идея будет осуществлена лишь в 1922 году на Дальнем Востоке, и тоже не без участия Владыки Нестора.) Решающая встреча группы по освобождению царской семьи состоялась 2 января 1918 года в одном из лазаретов на Яузском бульваре. Кроме епископа Нестора, П. и штаб-ротмистра К. Соколова, на ней присутствовал начальник группы - командир пехотного полка, кавалер орденов Святого Георгия и Почетного легиона полковник Н. и курьер из Тобольска - поручик лейб-гвардии Московского полка Р. Принятым планом предусматривалось вывезти царскую семью в Троицк, занятый войсками генерала Дутова. В окрестности (Екатеринбург-Тюмень-Троицк-Омск) должно было быть командировано до 30 офицеров под командованием ротмистра Л. Наконец, для окончательного выполнения задачи, ожидалось прибытие 100 гардемаринов во главе с полковником Н. Выезд первой партии намечался на 6 января. В тот день, вспоминал К. Соколов, "мы явились в лазарет, где уже были П., еп. Нестор и Р. Нам выдали полный комплект солдатского обмундирования, начиная от белья из бязи, кончая серой папахой, и по две тысячи рублей на каждого. Мы тут же переоделись. Еп. Нестор благословил нас иконами Божией Матери "Утоли моя печали", и мы простились"14. К сожалению, эта попытка освобождения Государя и его семьи, как и последующие, окончилась неудачей... Достоверно известно о пребывании епископа Нестора в Омске осенью 1919 года. Приведем телеграфное сообщение из американского журнала "Struggling Russia" (20.9.1919): "Омск, 1-го сентября 1919 г. - Богослужения совершались в г. Омске в память святителя Тихона Задонского, мощи которого были поруганы большевиками в г. Задонске. Епископ Нестор, который только что убежал из Москвы, присутствовал на этом богослужении и передал народу следующий призыв Патриарха Тихона: "Скажите народу, что если они не объединятся и не возьмут Москву опять с оружием, то мы погибнем и Святая Русь погибнет с нами". Как передает епископ Нестор, большевики в Москве знают об антибольшевистской деятельности Патриарха Тихона, но они боятся его преследовать, ибо опасаются народного восстания на защиту Патриарха"15. О миссии Владыки Нестора знали, безусловно, и большевики. 28 марта 1922 года, выдвигая "обвинения" против святителя Тихона, "Известия" задавались вопросом: "Что привез Колчаку от Патриарха прибывший из Москвы епископ Нестор?" И вправду - что? Неужели просто "благословение и пожелание успеха", как сообщал советский официоз? Из книги епископа Нестора о расстреле Московского Кремля известно о поврежденной кощунниками иконе Святителя Николая, находившейся над воротами Никольской башни Кремля. Очевидец вспоминал: "Весной 1918 года 15-летним мальчиком я прибыл из Тулы в Москву для хлопот о моей матери, сидевшей в Бутырской тюрьме. В эти дни Москву обошел слух о некоем событии, случившемся у Никольских ворот. Я также пошел к этим воротам. Я увидел там толпы людей. Большая икона Святителя Николая Чудотворца висела над воротами. Она была занавешена красной материей. Материя была прибита гвоздями к краям иконы и закрывала ее всю. И вот, в этот тихий солнечный день москвичи увидели, что эта красная материя, закрывавшая икону, во-первых, разорвалась сверху донизу, и далее полоски материи стали, как ленточки, отрываться от иконы сверху вниз и падать на землю... Я стоял среди благоговейной и сосредоточенной толпы. Икона на глазах у всех очистилась совершенно от красной материи, ее закрывавшей. И вдруг я услышал позади себя выстрелы - один, другой, третий. Я оглянулся и увидел парня в солдатской одежде. Он стрелял из ружья, метя в икону. Лицо его было типично русское, крестьянское, круглое, с напряжением, но безо всякого выражения. Очевидно, он стрелял в икону Святителя, исполняя чье-то распоряжение. Метки от пуль его оставались на иконе, уже ничем не закрытой. Оставались только маленькие кусочки красной материи по краям иконы, где были гвозди. Я видел, как в своей одержимости грешная Русь (по "чьему-то распоряжению" - С.Ф.) расстреливала свои святыни, а Русь святая молитвенно созерцала чудесное знамение Божией силы над миром"16. В память об этих событиях и появились иконы "раненого Николы" с отстреленной во время бомбардировки Кремля левой рукой - с крестом и сохранившейся правой - с мечом. Эту-то икону небольших размеров и послал святитель Тихон адмиралу А. В. Колчаку ****17. По времени этот дар совпадал с пребыванием в Омске епископа Нестора. Вернувшись вскоре после революции на Камчатку, Владыка из-за перекинувшегося и сюда революционного пожара вынужден был покинуть ее. Навсегда. Некоторое время он жил в Японии, где в 1920 году вышло второе издание его книги "Расстрел Московского Кремля", а потом перебрался в Маньчжурию. Здесь, в Харбине, в 1921 году он основал Камчатское подворье. Однако вскоре политические события на Дальнем Востоке сделали возможным его возвращение на родину. "26 мая 1921 г., - пишет современный исследователь А. Хвалин, - небольшая горстка каппелевцев, имевшая на всех двенадцать винтовок и несколько револьверов, выступила во Владивостоке против коммунистического режима, охранявшегося двумя тысячами хорошо вооруженных милиционеров. Натиск среди бела дня был так стремителен и смел, что одни узурпаторы бежали в сопки, а другие спрятались в японской миссии и были переправлены впоследствии "интервентами" в советскую Россию. К власти пришло Временное Приамурское правительство под председательством сына амурского крестьянина, юриста по образованию, некогда трудившегося в Петербурге в Министерстве земледелия Спиридона Дионисьевича Меркулова. [...] 16 июня во Владивостоке созывается Второй съезд представителей несоциалистического населения Дальнего Востока, на котором [...] священник Владимир Давыдов призывает забыть честолюбие и страсти. Оратор восклицает: "Да здравствует единый вождь России Патриарх Тихон". (...] С 1 по 11-е июня 1922 года в Приморье разразился политический кризис, явившийся логическим финалом несоциалистического движения, пестрого по своему составу и неоднородного по идеологической созидательной платформе. [... ] Наученные горьким опытом революции и гражданской войны, русские люди во Владивостоке смогли преодолеть внутреннюю смуту. Указом Приамурского временного правительства № 149 от б июня 1922 года объявлялось о созыве Земского Собора...", прошедшего во Владивостоке с 10/23 июля по 28 июля/10 августа 1922 г.'8. Ключевую роль в Соборе сыграл генерал-лейтенант М.К. Дитерихс, вызванный к политической жизни из харбинского прозябания, где этот несомненно выдающийся человек, разработавший план "брусиловского прорыва", Главнокомандующий войсками Восточного фронта адмирала Колчака, впоследствии курировавший следствие по цареубийству, зарабатывал на хлеб тем, что работал сапожником. Став в результате Собора правителем Приамурского Земского края, Михаил Константинович был у всех на виду. Деятельность же епископа Нестора была не столь заметной для широкой публики по многим причинам. Не последнюю роль в этом играла близость Владыки к святителю Тихону, несомненно сносившемуся со своим доверенным лицом. Кое-какие подтверждения этому имеются в материалах самого Земского Собора. Уже на втором его заседании 25 июля аплодисментами было встречено предложение об избрании Святейшего Патриарха Тихона почетным председателем Приамурского Земского Собора19. Словно во плоть облекались слова крестьянина, участника Всероссийского Поместного Собора Российской Православной Церкви: "У нас нет больше царя, нет больше отца, которого мы любили, Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим Патриарха"20. Собор во Владивостоке завершился крестным ходом к кафедральному собору, во главе которого духовенство несло иконы Спасителя и Божией Матери "Державная", большая часть акафиста которой написана, как известно, святителем Тихоном. При огромном стечении народа епископ Нестор совершил молебен, кропил войска святою водою, вручив им одну из икон Божией Матери "Державная", а другую - правителю М.К. Дитерихсу21. (Кстати, на последнем заседании Собора была избрана делегация из трех человек во главе с епископом Нестором "для поездки в Западную Европу"22.) В сентябре 1922 года в Никольск-Уссурийске прошло совещание епископов: Харбинского и Манчьжурского Мефодия, Читинского и Забайкальского Мелетия, Владивостокского и Приморского Михаила, Токийского и Японского Сергия, Камчатского и Петропавловского Нестора. На совещании было решено 22 октября 1922 года созвать во Владивостоке Дальневосточный Поместный Церковный Собор. На Соборе намечалось создать Высшее Церковное управление для дальневосточных епархий. Ожидалось прибытие на него около 50 членов: архиереев, священства, участников Всероссийского Поместного Церковного Собора 1917-1918 годов, выборных от мирян, военного духовенства и приходов. Видная роль в его подготовке принадлежала Владыке Нестору. "Так как, - подчеркивал он, - в настоящее время в России большевиками совершенно разрушено церковное управление, Патриарх Тихон арестован, большинство епископов расстреляно и так или иначе, но отстранено от управления Церковью; в жизнь Церкви внесен развал последними антиканоническими постановлениями большевистствующего духовенства: крещение в 18 лет, богослужение на русском языке, возведение женатых священников в сан епископа и многое другое, - поэтому есть настоятельная необходимость в создании объединяющего церковного центра"23. Однако в конце октября 1922 года под ударами большевиков Приамурский Земский край прекратил свое существование. В последнем указе правителя М.К. Дитерихса, датированном 17 октября, читаем: "Силы Земской Приамурской рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами бессмертных героев Сибири и Ледяного похода, без пополнения, без патронов, решили участь Земского Приамурского края. Скоро его уже не станет. Он как тело - умрет. Но только как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской, исторической, нравственно-религиозной идеологии, - он никогда, не умрет в будущей истории возрождения Великой Святой Руси. Семя брошено. Оно сейчас упало на еще не подготовленную почву. Но грядущая буря ужасов советской власти разнесет это семя по широкой ниве Великой Матушки Отчизны, и приткнется оно в будущем через предел нашего раскаяния и по бесконечной милости Господней к плодородному и подготовленному клочку земли Русской и тогда даст желанный плод. Я верю в эту благость Господню; верю, что духовное значение кратковременного существования Приамурского Земского края оставит даже в народе края глубокие, неизгладимые следы. Я верю, что Россия вернется к России Христа, России - Помазанника Божия, но что мы были недостойны еще этой милости Всевышнего Творца"24. Не будем гадать, с какими чувствами покидал епископ Нестор последний клочок Русской земли. Впереди его ждала чужбина, новая паства - русские эмигранты в Маньчжурии. В Харбине он основал (по примеру когда-то благословившего его на миссионерство отца Иоанна Кронштадтского) Дом милосердия и трудолюбия, многочисленные приюты (для русских и китайских детей-сирот, стариков, калек, юношей-наркоманов, глухонемых), дом для душевнобольных, школы иконописи, живописи, кройки и шитья, различных ремесел (со столярной, ткацкой и сапожной мастерскими), бесплатные столовые для бедноты, амбулаторию и зубоврачебный кабинет. В 1933 году Владыка был возведен в сан архиепископа. В эти годы ему пришлось побывать во многих странах (Египте, Италии, Югославии), несколько раз он совершал паломничество и в Святую Землю. В 1938 году Владыку Нестора пригласил посетить Индию Католикос-Патриарх Мар-Василиус, возглавлявший христианскую Малабарскую Церковь, ведущую свое начало от Апостола Фомы *****, проповедовавшего Христово учение в Индии и доходившего со словом Божиим даже до Китая. Шестьсот тысяч этих христиан во главе с Патриархом и митрополитами возжелали соединиться с Русской Православной Церковью, которую считали среди всех христианских Церквей "непогрешимо преемственной от апостольских времен, сохранившей чистоту Христова вероучения". Владыка изучил церковно-догматические установления этой Церкви, заключив, что эти христиане в свое время подверглись распространившемуся лжеучению Ария, но со временем эта ересь была изжита у них окончательно. У них совершалась Божественная литургия святого Апостола Иакова, "брата Господня", первого совершителя Евхаристии в Иерусалиме. Архиепископ Нестор ознакомил их с установлениями и каноническими правилами Вселенских Соборов, особенно последних четырех, в которых не принимали участия представители их Церкви. Таким образом, было согласовано воссоединение индийских христиан с Русской Православной Церковью, но официальный акт отложили до 1939 года, когда должен был быть подготовлен к хиротонии во епископа Индусской Православной Церкви русский архимандрит Андроник. Он был известен как аскет и подвижник, пользовался высоким авторитетом среди местных христиан. Однако вспыхнувшая война Японии с Англией прервала сношения с Индией, связь с Индусской Церковью была потеряна... В ту пору архиепископ Нестор побывал и на Цейлоне, где настолько тяжко заболел воспалением почек, что его вынуждены были поместить в больницу. Ежедневно навещавший его там келейник архимандрит Нафанаил (Львов, +l986)****** однажды сообщил Владыке, что его желает видеть один старый падре, именующий себя "независимым католиком". С разрешения лечащего врача архиепископ Нестор решил принять его, недоумевая, кто такие "независимые католики", о которых до сих пор он и слыхом не слыхивал. В палату вошел человек лет восьмидесяти. Представился: падре Базилио Альварэш, португалец. Узнав из местных газет о прибытии русского православного архиепископа, он, посовещавшись с паствой, решил просить его принять в безвозмездный дар храм с весьма внушительной усадьбой, включая дом причта и пальмовую рощу, дававшую богатый урожай кокосовых орехов, бананов и других тропических плодов. Причину столь необычного щедрого дара падре Альварэш объяснил следующим образом. Первыми на Цейлоне католическую церковь основали, разумеется, с благословения Ватикана, португальцы. Дядя падре, епископ, открыл на Цейлоне 18 приходов. Мирная жизнь не нарушалась, пока на остров, по благословению папы римского, не вторглись иезуиты, сразу же вознамерившиеся прибрать к рукам все приходы. Причем для достижения своих целей, по своему обыкновению, не брезговали никакими средствами, вплоть до лишения жизни священников-португальцев. Ко времени разговора в больнице из священнослужителей в живых остался лишь один собеседник архиепископа Нестора, только один его приход не отошел пока к иезуитам. Но в последнее время стали подбираться и к нему. Падре рассказал Владыке, что совсем недавно, воспользовавшись отсутствием и его самого, и его слуги в доме, посланцы иезуитов подсыпали в приготовленный к завтраку рис яд. Заметив неестественный зеленоватый цвет риса, падре дал его собаке, которая тотчас околела. Тогда-то прихожане падре Альварэша объявили себя "независимыми католиками", независимыми от папы и Ватикана. — Устал я от этих преступников-иезуитов, - сокрушался 80-летний падре, - измучились и мои прихожане. И вот, узнав о вашем приезде, мы и решили обратиться со слезной просьбой к вам, русский архиерей: примите в дар наш храм и всю усадьбу. Мы не хотим, чтобы все это досталось иезуитам. Правда, до сего дня мне никогда не приходилось видеть не только русского архиерея, но даже священника, слышал только, что в вашей Церкви нет таких убийц, как в Ватикане. Я уже стар и скоро предстану пред Господом, и мне бы не хотелось напоследок взять на себя грех, отдав на поругание храм и мою паству. А потому все мы просим вас, Владыко, возьмите нас под свое архипастырское покровительство. Если позволите, мы будем ходить на ваше богослужение, изучать ваше Православие. А когда поймем, станем вашими духовными детьми, вашей паствой. Предложение было неожиданным. Архиепископ Нестор ответил в том смысле, что прикован пока к постели и не знает, поправится ли. Если выздоровеет, то непременно посетит отца Альварэша, поближе ознакомится с делом, а тогда, с общего согласия, и примет решение. А за доверие Владыка поблагодарил и пожелал католикам мира .и спокойствия. Сразу же по выходе из больницы в сопровождении архимандрита Нафанаила, англиканского священника-сингалозца, который предоставил Владыке временный приют, и адвоката Абиратни (также сингалозца) архиепископ Нестор посетил падре и, осмотрев храм и усадьбу, а также изучив документы, удовлетворил просьбу отца Альварэша. Был составлен дарственный акт, подписанный обеими сторонами. Окружной Цейлонский суд утвердил архиепископа Нестора полноправным владельцем храма, дома и усадьбы. Радость падре Альварэша была неописуема. Он просил только разрешить ему дожить свой век под покровительством нашей Русской Православной Церкви. В день преподобного Нестора Летописца (небесного покровителя Владыки) и мученика Нестора Солунского архиепископ Нестор, освятив бывший католический храм, отслужил в нем первую Божественную литургию, за которой молились четверо русских, живших на Цейлоне, несколько православных греков и "независимые католики". Так торжествовало наше Русское Православие. Когда Владыка Нестор вернулся в Харбин к своей пастве, иезуиты, что называется, опомнились: с помощью подкупленных людей они стали ломать ворота усадьбы, били камнями стекла храма и тому подобное. Наконец они подали на Владыку в суд как на незаконно захватившего ватиканское имущество. По телеграфу из Харбина архиепископ Нестор уполномочил трех лиц отстаивать наши законные интересы. Вскоре суд признал Владыку единственно законным владельцем, однако начавшаяся война Японии с Англией, а потом и с Америкой отрезала Маньчжурию от Цейлона, и архиепископ остался в неведении о дальнейшей судьбе русского православного храма и усадьбы. В 1941 году, к 25-летию архиерейства, Владыка Нестор был награжден бриллиантовым крестом на клобук. Начавшаяся Великая Отечественная война всколыхнула во Владыке патриотические чувства. В маньчжурских храмах звучали его яркие проповеди. В 1945 году от лица православных Харбина Владыка Нестор приветствовал вступившую в город Советскую Армию. Тогда же он вступил в молитвенное общение с Патриархом Московским и всея Руси Алексием (Симанским)*******. Последовало назначение управляющим Харбинской епархией. Уже в 1946 году архиепископ Нестор был возведен в сан митрополита Харбинского и Маньчжурского, Экзарха по Восточной Азии. В этом сане он и был арестован в июне 1948 года, в день, когда он прибыл в Москву на совещание глав и представителей Поместных Православных Церквей. Со слов самого Владыки, ему ставились в вину книга "Расстрел Московского Кремля" и участие в перенесении мощей преподобномученицы Великой княгини Елисаветы. Заключение он отбывал в мордовских лагерях Явас и в Чите26, освобожден был лишь в январе 1956 года. Вышедший из заключения Владыка Нестор Святейшим Патриархом Алексием 18 июля 1956 года был назначен митрополитом Новосибирским и Барнаульским. Первое богослужение он совершил в Вознесенском кафедральном соборе 4/17 августа. 22 мая 1957 года, к 50-летию пребывания в священном сане, награжден правом ношения двух панагий, а 8 сентября 1958 года был уволен на покой. Основанием для этого, как рассказывают, послужил такой случай. Местный уполномоченный в духе того времени решил закрыть один из городских храмов. Обратился к Владыке за "формальным согласием". В ответ, однако, услышал: "Всю свою жизнь я только открывал храмы". Тем не менее уже 9 декабря 1959 года митрополит Нестор был назначен на Кировоградскую и Николаевскую кафедру. Немногочисленные, к сожалению, воспоминания людей, знавших Владыку Нестора, доносят до нас образ нищелю-бивого, страннолюбивого христианина, богобоязненного святителя, неустанно заботившегося о вверенных ему пастырях и пастве, твердо стоявшего в Христовой истине. Отсидев без малого восемь лет, в торжественных случаях он надевал ордена, полученные на фронтах в годы Первой мировой войны. На недоуменные вопросы обкомовского начальства он сдержанно-вежливо отвечал: "Передайте (имя рек), что мои (выделял это слово голосом) ордена заслуженны". Напомним, что это были тяжелые для Русской Православной Церкви годы послесталинской "оттепели". "Келейник Владыки схиархимандрит Мисаил, - вспоминает протоиерей Валериан Кречетов, - рассказывал, что митрополит Нестор, по примеру ветхозаветного Авраама, никогда не садился за трапезу, не посадив за стол нищих и странников. Когда их не было, на все увещевания келейника, что пора, мол, садиться за стол, что все уже давно простыло, он, укоризненно качая головой, говорил: "Тебе хорошо говорить, ты-то сыт". Много хлопот доставляли келейнику "недостаточные" священники, особенно из отдаленных медвежьих углов епархии. Не уследишь - и Владыка новый подрясник чуть ли не с себя снимет, да и отдаст, весело приговаривая: "Смотри-ка, а тебе-то он в самую пору". Беда и с провинившимися. Все епитимий (в основном поклоны) записывались келейником в специальную тетрадочку. Владыка за этим строго следил, время от времени считал, сколько всего поклонов назначено, а сосчитав, у себя в моленной клал эти поклоны. На вопрос, что это вы, мол, Владыко, сами-то поклоны кладете, с улыбкой отвечал: "Так ведь они (провинившиеся) забудут". Словом, сам епитимию налагал, сам же и исполнял... Протоиерей Владимир Сорокин из Санкт-Петербурга, бывший иподиаконом Владыки в период его служения на Кировоградской кафедре, вспоминает: "Владыка Нестор приехал в епархию в самый разгар атеистических нападок на Церковь. Тогда пытались закрывать храмы, дискредитировать духовенство и верующих. В меру своих сил и возможностей он стремился, как сказано в Евангелии, уберечь хоть "малое стадо". И это ему отчасти удавалось... В то время как раз боролись со всем дореволюционным, со всем царским. А Владыка носил ордена, полученные при царе, и чувствовал себя при этом уверенно и спокойно, хотя это коробило и раздражало светских чиновников. Власти вынуждены были с ним считаться. В то время они ничего не могли с ним поделать. Тогда, при Хрущеве, побаиваясь международного резонанса, не предпринимали никаких резких действий против представителей высшей церковной иерархии. Верующих прорабатывали, сочувствующих Церкви высмеивали. Архиереи же находились на особом положении. Владыка Нестор, хотя и пользовался благами и возможностями, предоставляемыми ему саном, но воспринимал это как уважение к самой Церкви Христовой. Для нас, молодых тогда людей (ведь не я один был тогда иподиаконом), митрополит был высоким примером. То был спокойный, уравновешенный, высокообразованный человек, предвидящий течение событий... И в то же время он был человек загадочный..."27. "Несмотря на преклонные годы, - свидетельствуют знавшие его люди, - митрополит оставался до последнего времени деятельным, энергичным человеком. Сохранил он также свою редкую доброту, живой ум и простоту. 17 октября 1962 года престарелый архипастырь приехал в Москву для операции, но в день приезда у него произошло кровоизлияние в мозг, в результате чего последовала тихая и мирная кончина (22 октября/4 ноября 1962 года, в праздник Казанской иконы Божией Матери). Владыка умер вдали от своей паствы, тем не менее 24 октября/6 ноября 1962 года (празднование иконы Божией Матери "Всех Скорбящих Радосте"), в день его погребения, в храме подворья Троице-Сергиевой Лавры******** в Переделкино собралось много хорошо знавших его людей, чтобы проводить в последний путь новопреставленного архипастыря. Заупокойную литургию и отпевание совершил архиепископ Можайский Леонид в сослужении местного духовенства. В конце отпевания к гробу подошел Святейший Патриарх Алексий и произнес краткое надгробное слово, а затем прочитал разрешительную молитву и простился с почившим. Подняв на свои рамена гроб с прахом Владыки, священнослужители совершили крестный ход вокруг храма при пении ирмосов "Помощник и Покровитель"29. В ограде переделкинского храма в честь Преображения Господня, прямо за алтарем, - скромная могила святителя Нестора. На кресте из белого мрамора, выбито: "Христос Воскресе!" Сергей Фомин. Примечания: * Митрополит Антоний (Храповицкий; +1936). ** Притч. 26, 17. *** Посетивший Патриарха Тихона перед отъездом на юг России весной 1918 года генерал князь Г.И. Трубецкой вспоминал: "... Я не просил разрешения Патриарха передать благословение его войскам Добровольческой Армии, и святейшему Тихону не пришлось мне в этом отказывать, но я просил разрешения Его Святейшества передать от его имени благословение лично одному из видных участников Белого движения, при условии соблюдения полной тайны. Патриарх, однако, не счел и это для себя возможным, настолько он держался в стороне от всякой политики..."10. **** Список с этого образа хранится и доныне в фондах Музея истории религии - в Казанском соборе Санкт-Петербурга. В качестве "контрреволюционной иконы" он приведен в невежественной и оскорбительной по тону книге сотрудника этого музея - атеиста Г. Прошина "Черное воинство" (2-е изд. М., 1988. С. 182). ***** Отсюда другое название этих несториан, утвердившихся в Индии, - фомиты. О пребывании епископа Нестора в Индии и на Цейлоне пишем, используя сведения, содержащиеся в труде митрополита Мануила (Лемешевского, tl2.8.1968), в свою очередь пользовавшегося неопубликованными воспоминаниями Владыки "Путешествие в Индию и на Цейлон" ****** Позже архиепископ Венский и Австрийский Русской Православной Церкви за границей. Окончил Харбинское реальное училище (1922), рабочий КВЖД (1922-1929), учился на вечерних богословских курсах (1928-1931). Принял монашеский постриг и рукоположен во иеромонаха (1929). Законоучитель в детском приюте при Доме милосердия в Харбине. Редактор "Православного голоса" (1934-1937). В качестве келейника Владыки Нестора жил среди христиан в Южной Индии (1935-1936). Возведен в сан архимандрита (1936). Начальник Православной миссии на Цейлоне (1937-1939). ******* В 1930 году в интервью иностранным корреспондентам в Москве Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) среди прочего заявил, что епископ Нестор "в Китае" находится "в каноническом подчинении Патриархии"25. ******** Место упокоения Владыки Нестора под сенью подворья Лавры Преподобного Сергия глубоко символично. Дело в том, что, по личному свидетельству митрополита, в августе 1948 года (видимо, уже после ареста) он послал Патриарху Алексию "на рассмотрение и утверждение исправленный текст акафиста Преподобному Сергию Радонежскому"28. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Из письма М.В. Нестерова А.В. Жиркевичу. Нестеров M. В. "Продолжаю верить в торжество русских идеалов" // Наше наследие. 1990. № 3. С. 21-22. 2. Пришвин, MM. Леса к "Осударевой дороге". 1909-1930. Из дневников // Наше наследие. 1990. № 1. С. 67. 3. Сосуд избранный. История российских духовных школ. 1888- 1932. СПб., 1994. С.. 4. Акты святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве Высшей церковной власти. 1917-1943. М., 1994. С. 226-227. 5. Церковные ведомости. 1918. № 9-10. С. 365-366. 6. Там же. № 11-12. С. 416. 7. Там же. № 15-16. С. 518-519. 8. Mump. Вениамин. (Федченков). На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 160-161. 9. Там же. С. 164. 10. Руль. Ежедн. газ. Берлин, 1923. 17 июля. 11. E. Б. Еще раз о Державной иконе Божией Матери // Православная Русь. Джорданвилль, 1967. № 8. С. 9. 12. Письма царской семьи из заточения. Джорданвилль, 1974. С. 250. 13. Хвалин А. Восстановление монархии в России. Приамурский Земский Собор 1922 года. (Материалы и документы). М., 1993. С. 30. Со ссылкой: Государственный архив Приморского края. Ф. 1368. On. 1. Е.х. 3. Л. 28. 14. Соколов К. Попытка освобождения царской семьи (Декабрь 1917 г. - февраль 1918 г.) // Архив Русской революции. Берлин, 1926. Т. 17. С. 280-283. 15. Православная Русь. Джорданвилль, 1975. № 14. С. 9. 16. Архива. Иоанн (Шаховской). Интервью по случаю 80-летия // Вестник Русского христианского движения. Париж, 1982. № 137. С. 279-280. 17. Жизнь за всех и смерть за всех. Записки личного адъютанта Верховного правителя адмирала А.В. Колчака ротмистра В.В. Князева. Джорданвилль, 1971. С. 20-23; Паламарчук ПТ. Сорок сороков. Т. 1. М..1992. С.107. 18. ХвалинА Восстановление монархии в России. С. 43, 45, 52. 19. Там же. С. 64. 20. Россия перед Вторым пришествием. (Материалы к очерку Русской эсхатологии). 2-е изд. М., 1994. С. 142. 21. Хвалин А. Восстановление монархии в России. С. 82, 84. 22. Там же. С. 81. 23. Там же. С. 93. 24. Там же. С. 154-155. 25. Известия ЦИК. 1930, 19 февраля. 26. Рассказ А. Георгиевского и его ст.: Камчатский миссионер // Журнал Московской Патриархии. 1990. № 11. С. 32; Hennanowicz T. Chiny-Sybir-Moskwa. Wspomnienia misjonarza zfagrow Sowieckich. London. 1966. S. 14-15, 63, 88; Mitr. Manull (Lemeseusku). Die Russischen orthodoxen Bischofe von 1893-1965. Eriangen. 1987. T. 5. S. 42, 47. 27. Запись О.Т. Ковалевской. 28. Mitr. Manuil (Lemeseuskii). Die Russischen orthodoxen Biachofe. S. 45. 29. Журнал Московской Патриархии. 1962. № 12. |
