РЕФОРМА ЦЕРКВИОп.: Утро России, 1917. №14. 14/27 января. Рецензия на брошюру Карташева, вышедшую 1-м изданием в Пг., изд-во "Корабль", 1916, вторым - в Берлине в 1922 - во второй книге Сборника евразийцев "На путях" (Реформа, Реформация и исполнение Церкви / Предисл. П. Н. Савицкого // На путях. Берлин, 1922. С. 27-98) . Воспроизводится по изданию: Бердяев Н. Мутные лики. М., Канон, 2004. С. 277-282. Номер страницы перед текстом на ней. I. А. В. Карташев в своей талантливой и интересной брошюре «Реформа, реформация и исполнение Церкви» говорит: «Реформой русской церкви, в точном, техническом смысле этого слова, особенно живо и горячо интересуется люди или безрелигиозные (по мотивам общественно-либеральным), или того религиозного типа, который религию принимает, как нечто, не подлежащее никакому творческому переживанию и интересное лишь с точки зрения практической организации церковной жизни на лучших началах... Настоящих мистиков в церкви мало интересует то, что называется церковной реформой. Такие носители церковной мистики, как Феофан, епископ полтавский, или ее теоретики, как профессор-священник П.А.Флоренский, этими вопросами не интересуются». Нужно понять смысл этого верно подмеченного Карташевым явления. Мы живем в эпоху возрождения православной религиозно-философской мысли. Мысль эта углубляется, утончается и дает позднее цветение. И вот замечательно, что в недрах этого православного воззрения, по мышлению своему столь нового в сравнении со старым богословствованием, нет никаких признаков воли к церковной реформе, нет никакого порыва к созданию свободной церкви. В том кругу московских православных, которое условно и не совсем точно именуют неославянофильским, нет пафоса церковной реформы или духовного переворота, который мог бы быть исторически действенным. Я говорю о том религиозном течении, которое представлено свящ. П. Флоренским, С. Н. Булгаковым и др. Те реформы, в которые вылились эти течения, совершенно антисоциальны и антиисторичны по своим задачам. Центр тяжести перенесен в дело личного спасения души, в углубление и утончение личного ре- 278 лигиозного опыта, переживаемого как опыт церковный, обращенного к священному преданию церкни Патетически переживается все продолжающееся и не имеющее конца обращение в церковное православие, принятие церковной данности со всеми традициями, объем которых все расширяется и распространяется на сферы жизни государственной и общественной. Замечается движение к церкви, и с этим связана вся динамика религиозной мысли, вся утонченная аполо гетика. Но нет никаких признаков движения из церкви, от церкви, как творческого динамического про цесса, как развития внутри самой церкви, как исполнения обетовании и пророчеств. Всего ждут от церкви, но ничего не хотят сделать для церкви. Как будто бы забывают, что жизнь церкви, как благо человеческого организма, есть и наша собственная творческая религиозная жизнь, есть не только по слушание преданию, но и созидание предания. Личность, недостаточно глубоко чувствующая себя внутри церкви и слишком многое в церковной жизни переживающая по-неофитски, не считает себя готовой и достойной для творческого религиозного дела. И раскрывается перспектива дурной бесконечности того внедрения в церковь и совершенствования в православии, которая никогда не дойдет до сознания достойности быть религиозным творцом и зачинателем. Все наше церковное нестроение, принимающее столь пагубные формы, объясняется собственными грехами и несовершенствами, не дающими права даже судить об этом нестроении. Так получается безвыходный круг и навеки закрепляется всякая данность, всякая самая мрачная действительность, та самая злая принудительность. С. Булгаков, отец П. Флоренский вряд ли могут быть восхищены синодальным церковным строем, они не могут не страдать от унижения и порабощения церкви. Но по всему духу своему они закрепляют старое и препятствуют всякому свободному порыву к религиозному обновлению. Их христианство — не религия свободы, а религия необходимости, религия смирения. Их православие не хочет быть исключительно религией 279 священства и отвращается от пророчеств. Они целиком возлагаются на отдельных святых и доверяют одной святости. Они правы глубоко, что мало ждут от внешних церковных реформ, совершающихся в области политической. Но глубоко неправы они в том, что противятся тому пророческому дыханию Духа, который должен принести нам религиозное возрождение и осуществление обетовании и который дышит, где хочет. Церковь находится на великом перевале и переживает небывалый по серьезности внутренний и внешний кризис. Историческими оболочками своими церковь погружена в мирские стихии и связана с процессами, совершающимися в государстве, в царстве кесаря. С этой стороны неизбежно должна произойти церковная реформа, государственно-политическая реформа церковного строя. Церковь может не принимать участия в историческом развитии, она должна освободиться от своих старых связей с государством. Но ядром своим церковь погружена в неизъяснимую глубь божественной жизни. Там нужно искать святыни церкви, которой не одолеют врата адовы. В глубине духовной жизни церкви должен совершиться некий творческий сдвиг, должно открыться что-то новое, непонятное извне, чуждое большей части деятелей церковной политики. Но в нашей новейшей православной мысли нет ни направленности к церковной реформе, ни направленности к новому откровению. Она протекает в атмосфере психической реакции против 1905 года и носит характер реставрационный. II. Очень поучительно сопоставить московское православное течение с тем киевским.православным течением, которое группируется вокруг журнала «Христианская Мысль». Киевское течение, представленное главным образом группой профессоров Киевской духовной академии, В. Экземплярским, изгнанным из академии за статью о Л. Толстом, П. Кудрявцевым, В. Завитневичем и др. — исконно православное. Участники этого течения не обращаются в православие, они исконно и 280 изначально в нем пребывают. В религиозном отношении они очень консервативны, очень ортодоксальны, и них нет никакой динамики религиозной мысли, им неприятны такие московские новшества, как эстетическое и эротическое упоение Софией, грозящее превратить ее в четвертую ипостась и поглотить религию Христа. Люди эти бедны мыслью по сравнению с отцом П. Флоренским, в них больше простоты, и бытовое православие для них не есть предмет эстетико-мистического любования и смакования. Но думается, что в их совершенно ортодоксальном православии больше сердечной прямоты, больше непосредственного чувствования Христа, больше чувствования себя в самих недрах православной церкви и православного быта. Они немного побаиваются мистики и в согласии с традицией берут церковное христианство скорее в противопоставлении мистике, чем в смешении с ней. Это делает их религиозно-застывшими, консервативными, боязливыми к новым религиозным темам, недостаточно чуткими. Но это же налагает на их православие печать особенной честности и своеобразной чистоты в его охранении. Охранение православия отцом П. Флоренским — мутное, подозрительное, не свободное от эстетической игры, упадочное. Охранение православия В. Экземплярским есть охранение простой сердечной веры галилейских рыбаков, открывшейся младенцам и сокрытой от мудрых. Отец П. Флоренский больше верит в силу антихриста и с этой верой согласует свои жизненные оценки. В. Экземплярский больше верит и силу Христа. И вот это киевское совершенно консервативное православие, не желающее слышать ни о каком новом откровении, всем сердцем своим и всей волей своей устремлено к реформе церкви, к освобождению ее от рабства, к демократизации церкви. В социально-церковном отношении представители этого направления — прогрессисты и демократы, противники господства "над церковной жизнью князей церкви и принудительной связи церкви с государством. В известном смысле они более верны заветам Хомякова, чем московские православные. Они дорожат соборностью церковного народа, они изнутри церкви хотят ее ре- 281 формировать, очистить и обновить. Они не хотят реформации, если понимать ее в лютеранском смысле, не хотят и более глубокого духовного переворота в христианстве, связанного с возможностью нового откровения. Но настроенность их полезна для той внешней реформы православной церкви, которая неизбежна со всех точек зрения, хотя сама по себе и не есть религиозное дело. Все наше обновленческое церковное движение, стремящееся к реформе церкви на консервативно-религиозной почве, должно ясно сознать то огромное значение, которое в этом деле принадлежит перестройке нашего государственного строя, и деятельности Государственной Думы. Зависимость от Государственной Думы есть не большая, а меньшая зависимость от мирского царства, чем та, которая существует в нашем синодальном строе. Неотвратимый процесс секуляризации государства есть также процесс освбождения церкви и смысл его в конце концов религиозный. Для того, чтобы в государстве изнутри осуществлялись религиозные цели и действовала имманентная религиозная энергия, нужно окончательно отказаться от «христианского государства», с которым срослось столько непереносимой лжи и ассоциаций рабства. Тогда только будет свободно решен вопрос об отношении православия извне к католичеству и изнутри к старообрядчеству и сектантству. Господствующая церковь никогда не может духовно господствовать, это — закон духовной жизни. Духовное господство требует свободы. Это — внешняя сторона церковного возрождения, которая должна была бы быть видна всем, но от которой отвращен взор носителей новейшей православной мысли, завороженной соблазнами старой теократии. Внутренняя же сторона связана с творческой духовной жизнью, в которой загорается новое откровение человека. Но это уже выходит за пределы темы об отношении православной мысли к реформе церкви. Необходимо было отметить, что у нас очень сложно сейчас переплетаются мотивы религиозно-реставрационные и мотивы религиозно-реформаторские. Религиозная же новь может быть создана лишь мотивами религиозно-творческими. |
