Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Николай Бердяев

ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ

РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Воспроизводится по изданию: Бердяев Н. Духовные основы русской революции. В кн.: Бердяев Н. Собрание сочинений. Т. 4. Париж: YMCA-Press, 1990. Страницы этого издания указаны в прямых скобках и выделены линейками. Текст на страницы предшествует ее номеру.

См. издание по рукописи.

К оглавлению

Глава II. ХАРАКТЕР РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ

I

Словом «контрреволюция» сейчас безобразно злоупотребляют. То, как применяют сейчас это слово в левой социалистической печати, на уличных митингах, в частных спорах, нельзя назвать иначе, как нравственным шантажом. Это — легкий способ заткнуть рот противнику и лишить его слова. Контрреволюционным называется всякое мнение, которое не нравится, не совпадает с той или иной социальной доктриной. Слишком индивидуальная мысль сейчас уж наверное будет признана контрреволюционной. Революционными признают лишь трафаретные мысли, лишь стадные мысли. Контрреволюцией назовут всякое обеспечение свободы и права, всякое закрепление завоеваний революции в новом правопорядке. Эпитетом контрреволюции хотят скомпрометировать несогласное или враждебное мнение и вызвать к нему подозрительное отношение. Это — прямое насилие над человеческой личностью, над её мыслью и совестью, отрицание элементарного уважения к человеческой личности.

[75]

Злоупотребление словом «контрреволюция» отравило Россию недоверием, подозрительностью и враждой. Народные массы, которые легко верят первому встречному демагогу или провокатору, уже повергнуты в болезненную стихию мнительности и злобной подозрительности. От этой массовой болезни нелегко будет излечиться. Нравственный шантаж уже дал свои плоды, он фактически почти упразднил свободу слова, лишил слово его самоценности. Несчастные русские люди и после своего освобождения начинают утаивать свои мысли, чувствуют затруднение свободного высказывания, не могут дышать воздухом свободы. Атмосфера начинает напоминать ту, которая была перед революцией, в дни оргии реакции. И гнет этот создается не теми, которые хотят сделать контрреволюцию, а теми, которые клеймят контрреволюцией всякое свободное и независимое слово. Русская революция вот уже несколько месяцев занята розыском несуществующей контрреволюции и одержима манией шпионажа. Так как контрреволюционного объекта не оказалось, то его постепенно начали изобретать, создавать. Контрреволюционная «буржуазия», несомненно, есть создание болезненного, маниакального воображения.

Злоупотребление эпитетом «контрреволюция» нарастает головокружительным темпом. Сфера «контрреволюции» все расширяется и клеймение «контрреволюционностью» захватывает все новые и новые жертвы. Революция в своей фатальной диалектике пожирает своих отцов и детей. Стихия революции не знает благодарности, она никогда не воздает по заслугам. Эту последнюю миссию берет на себя история и историки. В первые дни русской революции контрреволюционными называли притаившиеся силы старого режима и от них ждали угрозы делу свободы. Но скоро уже контрреволюционными силами были признаны партия народной свободы, все

[76]

русские либералы, Государственная Дума, Земский и Городской Союз. Образована была контрреволюционная «буржуазия», в которую вошли и широкие круги интеллигенции. Главой контрреволюции был признан П. Н. Милюков. На этом процесс не остановился. Мы вступаем в период, когда в контрреволюционных замыслах подозреваются социал-демократы меньшевистского крыла и социалисты-революционеры. Из социалистов первой жертвой этого нравственного шантажа пал Г. В. Плеханов. Так выяснилось в течение трех послереволюционных месяцев, что большая часть России контрреволюционна по своим тайным или явным настроениям и вожделениям. Печальный результат. П. Н. Милюков — глава контрреволюционной буржуазии. Г. В. Плеханов продался буржуазии. Министры-социалисты, Керенский и Церетели собираются продаться буржуазии и уже захвачены контрреволюционными веяниями. Что будет с русской свободой? Единственной светлой, истинно революционной стихией остаются большевики, которые и хотят устроить новую революцию против большей части России, против большинства, настроенного «буржуазно» и «контрреволюционно». Эти светлые и чистые носители духа революционного и социалистического не останавливаются перед заговорами против собственных товарищей социал-демократов, они и у них открывают контрреволюцию. Русская революция и русская свобода раздираются. Сфера чистой революционности все суживается и в конце концов отождествляется с небольшой кучкой, рассчитывающей на демагогическое разжигание страстей в темных массах. Пока ещё большевики чувствуют себя цельными выразителями революции, всех подозревающими в буржуазной контрреволюционности, но единственными стоящими вне подозрений. Они бесспорно не подкуплены буржуазией. Правда,

[77]

некоторых из них подозревают в том, что они подкуплены Германией, но в этом нет ничего контрреволюционного и буржуазного. На этом процесс «развития» революции не остановится.

II

Процесс розыска контрреволюции, расширение её сферы и сужение сферы революции пойдет дальше. Найдутся и такие, которые откроют контрреволюцию у большевиков. Пока ещё большевики находятся в единении с анархистами, но скоро анархисты заметят в большевизме несомненные признаки буржуазной контрреволюционности. Для истинного анархиста всякий социалист — буржуа, и анархист в этом отношении прав. Идеалы социализма — подозрительно буржуазные идеалы. Буржуазная природа всякого социализма не может не сказаться раньше или позже, она сильна в большевизме. Большевики хотят всеобщей, коммунистической буржуазности. По сравнению с ними анархисты должны почувствовать себя отверженцами общества, вечными неудачниками, выразителями душевного склада и интересов пятого сословия. Но последний акт трагикомедии наступит тогда, когда внутри самих анархистов наметится раскол и часть будет оттеснена к контрреволюции, другая же часть останется единой, окончательной и последней носительницей революционности. В среде самих анархистов найдутся такие, которые по настроению своему будут большими максималистами, чем остальные. Часть анархистов несомненно обнаружит признаки контрреволюционности и вызовет подозрительное отношение со стороны другой части. К этому времени часть большевиков будет отправлена на тот свет, а часть, оставшаяся в живых, представит довольно правое

[78]

течение. Вся Россия превратится в контрреволюционную и буржуазную. И это будет плодом долгих розысков контрреволюции и нравственного шантажа, связанного с этого рода занятием. Перед нами раскрывается плохая бесконечность дробления, отметающего контрреволюцию и совершающего подбор революционности. Революционная стихия пожирает себя, революционная подозрительность делается силой самоистребляющей. Этот закон известен нам из хода французской революции. Революция истребила своего героя Дантона, открыв в нем контрреволюцию, истребила и самого Робеспьера.

Кто же станет левее анархистов против всего остального мира как контрреволюционного? Из кого будет состоять тот последний остаток, в котором сосредоточится и воплотится «революционный» дух? Сомнений быть не может. Эти элементы уже намечаются и уже действуют, это — бывшие или будущие уголовные преступники, каторжники, это отбросы общества, это бывшие черносотенники и погромщики, провокаторы и предатели, элементы уже совершенно свободные от всякой «буржуазности». Диалектика завершается, революция в конечной своей точке переходит в свою противоположность, возвращается к исходному. Так всегда бывает. На самой крайней левой оказываются те же, которые были и на самой крайней правой. Мы возвращаемся к чистейшему черносотенству, к чистейшему мракобесию, к чистейшей реакции. Настоящая контрреволюция и окажется на крайнем левом крыле против всей России, которая будет совсем не контрреволюционной. Крайнее, максималистское крыло русской революции принуждено будет опереться на те же элементы, на которые опиралось и крайнее максималистское крыло русской реакции. Мы придем к подлинной контрреволюции, против которой пред-

[79]

ставится спасительным и освободительным и самый умеренный либерализм. Русский правый максимализм и русский левый максимализм — одной природы, одной стихии, одинаково отрицает всякую норму и закон, одинаково антикультурен и антигосударствен, одинаково не признает права и свободы, одинаково поглощает всякий лик в безликой бездне. Опасность контрреволюции действительно существует, это и есть опасность, грозящая от большевиков и анархистов, от темных инстинктов масс, к которым обращена большевистская и анархистская демагогия. Большевики не только могут вызвать реакцию, как движение против них направленное, нет, большевики сами по себе реакционеры, мракобесы, люди, вырвавшиеся из хаотических низин мирового прошлого. Реакция же против большевиков и максималистов есть освобождение человека, а не контрреволюция. Большевики, анархисты, максималисты — это остатки самого мрачного, самого рабьего прошлого, это — враги творчества новой, свободной жизни.

III

Чтобы ориентироваться в разгулявшейся стихии революции и произвести оценки, нужна свобода духа, свобода от одержимости этой стихией, нужно черпать свои критерии и оценки из большей глубины, из божественного, а не мирского источника. Преклонение перед земной богиней, именуемой революцией, есть рабство духа и идолопоклонство. Такой богини не существует. Поклоняться и служить можно лишь Единому Господу Богу, Богу живому и сущему. Всякий иной бог есть идол и поклоняющийся ему — раб мира. Если уж признать революцию существом, персонифицируя её, то нужно признать её грешным земным существом,

[80]

порожденным греховным прошлым человечества. Существо это полно всех слабостей человеческих, всех дурных человеческих страстей. Нельзя из самой стихии революции черпать свои оценки, оценки нужно черпать из высшего божественного источника в себе и налагать их на революцию. И тогда ясно будет, что революция — существо двоящееся, в нем правда перемешана с ложью. На лице существа, именуемого революцией, есть двусмысленная искривленная улыбка, и она с каждым днем делается все более и более двусмысленной. Русская революция — провиденциальна, в ней есть очистительная гроза и очистительный огонь, в ней сгорает старая ложь. Но в этой же стихии образуется новая ложь и многое старое является в новой лишь форме. Свобода — божественная ценность, высшая цель, мечта многих поколений лучших русских людей. Революция же сама по себе не божественна по натуре, по естеству, она — лишь неизбежна. Революция и свобода совсем не тождественны. Революция освобождает скованные силы, но она же слишком часто являет собой и величайшее надругательство над свободой и истребление свободы. Силы освобожденные, но не преображенные, направляются против свободы, не любят свободы, не дают дышать воздухом свободы. Вечно двоится природа революции в отношении к свободе. Почему это так? Происходит это потому, что всякая истинная свобода имеет духовную основу, революция же выбрасывает массу человеческую на поверхность и достигает свободы в отрыве от духовных корней. Эпоха революции сама по себе не есть эпоха углубления, не есть эпоха творчества. Революция дает огромный опыт народу, но опыт этот углубленно и творчески перерабатывается потом, после выздоровления. Ныне русским людям нужна духовная трезвость в отношении к переживаемой буре, нужна душевная аскетика. Нужно

[81]

преодолеть всякий ужас и страх, порабощающий душу, и также нужно преодолеть всякий розовый оптимизм, всякую социальную мечтательность, всякую лесть народной массе, всякую идеализацию темной стихии и потворство силе сегодняшнего дня. Это — требование благородства. Нужно всеми силами протестовать против шантажирования со словом «контрреволюция». Это шантажирование порабощает мысль и слово, лишает нас свободы. Мы должны бороться за свободу мысли и слова, это есть самое минимальное и самое максимальное требование революции, требование духа, а не плоти. Выкрики о «контрреволюции» должны быть разоблачены в своей истинной природе, в своей нравственной недоброкачественности. Нельзя допустить того порабощения мысли, которое ныне совершается. Пора раскрыть, где настоящая контрреволюция, в онтологическом смысле этого слова. Она — там, где клеймят контрреволюцией всякую свободную мысль, свободное слово и свободное творчество. Против такой «революции» должна быть сделана «контрреволюция», т. е. истинная революция должна быть сделана против лжереволюции. Мы живем в магической власти слов и жестов, которые порабощают русский народ, делают его одержимым. Истинное освобождение, освобождение духа русского народа и тела его от истерических судорог и конвульсий ещё впереди.

«Русская свобода», № 10-11, с. 3-7.

1917 г.

[82]
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова