ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫРУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ Воспроизводится по изданию: Бердяев Н. Духовные основы русской революции. В кн.: Бердяев Н. Собрание сочинений. Т. 4. Париж: YMCA-Press, 1990. Страницы этого издания указаны в прямых скобках и выделены линейками. Текст на страницы предшествует ее номеру. К оглавлению КЛАСС И ЧЕЛОВЕКСм. другой вариант. IБорьба классов наполняет собою историю человечества. Она не есть изобретение XIX и XX вв., хотя в эти века она приняла новые обостренные формы. Эта борьба происходила ещё в мире античном и там уже имела очень разнообразные проявления. Много поучительного можно прочесть на эту тему в книге Пельмана «История античного коммунизма и социализма». Некоторые страницы напоминают хронику наших дней. Социальное восстание масс всегда и везде было одинаковым по своей психической атмосфере. Слишком многое повторяется в жизни социальной, и трудно придумать в этой области совершенно новые комбинации и перестановки. Много было классовых коммунистических движений в прошлом, и они нередко принимали религиозную окраску. Такие коммунистические движения особенно характерны для эпохи реформации. Стихийный коммунизм низших классов общества есть одно из очень старых начал, периодически подымающееся и делающее попытку опрокинуть начала индивидуалистические и иерархические. Коммунизм — стар, как мир, он был ещё у колыбели человеческой цивилизации. Много раз в истории восставали народные низы, пытались смести все иерархические и качественные различия в обществе и установить механическое равенство и смешение. Это смесительное уравнение и упрощение общества всегда было в несоответствии с прогрессивными [56]
историческими задачами, с уровнем культуры. Периодически в истории совершались приливы хаотической тьмы и стремились опрокинуть общественный космос и его закон развития. Такого рода движения сплошь и рядом бывали совершенно реакционными и отбрасывали народ назад. Социалист Лассаль не считал прогрессивными крестьянские войны реформационной эпохи, он считал их реакционными, т. е. противоречащими основным историческим задачам того времени. И в стихии русской революции действуют такие же старые, реакционные силы, в ней шевелится древний хаос, лежавший под тонкими пластами русской цивилизации. Классовая борьба, этот первородный грех человеческих обществ, в XIX веке углубилась и изменила свой характер. В этот передовой век человеческое общество очень материализировалось, потеряло свой духовный центр, и звериное корыстолюбие человека под цивилизованным обличием достигло крайнего напряжения и выражения. Моральный характер буржуазно-капиталистического века делает борьбу классов за свои интересы более беззастенчивой, чем в прежние века. И связано это не с фактом промышленного развития, который сам по себе есть благо, а с духовным состоянием европейского общества. Духовный яд в этом обществе пошел сверху вниз, от классов господствующих к классам угнетенным. Материалистический социализм Маркса и др., сконцентрировавший в себе весь яд буржуазного безбожия, не ограничился более острым познанием факта классовой борьбы, — он освятил этот факт и окончательно подчинил человека классу. Средства борьбы окончательно затмили высшие цели жизни. Материалистический социализм, порабощенный экономизмом капиталистических обществ, отрицает человека и [57]
общечеловеческую природу, он признает лишь классового человека, лишь классовые коллективы. Нарождается совсем особенное чувство жизни, ощущают лишь массы и совсем перестают ощущать индивидуального человека. Класс есть количество. Человек же есть качество. Классовая борьба, возведенная в «идею», закрыла качественный образ человека. В нашу суровую эпоху, срывающую все покровы, невозможен уже и наивно-смешон старомодный идеализм, отворачивающийся от неприглядного факта борьбы классов, от познания классовых антагонизмов и классовых наслоений, искажающих природу человека. Классовым антагонизмам и классовым искажениям человеческого образа принадлежит огромная, хотя и не почетная роль в социальной жизни. Но от этого природного факта не должны стоять в зависимости наши нравственные суждения и наши представления о духовном образе человека. Человеческая природа может быть искажена классовым положением человека, оболочки человека могут определяться классовой корыстью и классовой ограниченностью. Но духовное ядро человека, но индивидуальный человеческий образ никогда не определяется классом, не зависит от социальной среды. И тот, кто это отрицает, тот отрицает человека, тот совершает духовное человекоубийство. Безбожно и безнравственно вместо человека с его хорошими и плохими свойствами видеть коллективную субстанцию буржуазии или пролетариата. Так идея класса убивает идею человека. Это убийство теоретически совершается в марксизме. В стихии русской революции оно совершается практически в размерах ещё невиданных в истории. Человек «буржуазный» и человек «социалистический» перестают быть друг для друга людьми, братьями по Единому Отцу человеческого рода. В этой революционной стихии не может быть освобождения [58]
человека, ибо человек отрицается в своей первооснове. Освобождение класса как бы связывает и порабощает человека. IIС тех пор как мир сделался христианским и принял крещение, он в религиозном сознании своем признал, что люди — братья, что у нас Единый Отец Небесный. В мире христианском господин и раб по социальным своим оболочкам не могут признавать друг друга волками, могут в грехе своем, но не могут в вере своей. В светлые минуты свои, в духовной глубине своей они признавали друг друга братьями во Христе. Мир христианский остался грешным миром, он падал, изменял своему Богу, делал зло, в нем люди ненавидели друг друга, и вместо закона любви исполняли закон ненависти. Но грех ненависти, злобы и насилия всеми христианами сознавался грехом, а не добродетелью, не путем к высшей жизни. Вера в человека, как образ и подобие Божье, оставалась верой христианского мира. Человек был дурен, вера же его была хороша, хороша была сама духовная первооснова, заложенная Христом и Его Церковью. Но вот в христианском человечестве произошел тяжелый кризис. Душа людей и душа народов заболела. Вера стала плохой, перестали верить в человека, как образ и подобие Божье, потому что перестали верить в Бога. Изменились самые духовные основы жизни. Не социализм повинен в этом духовном падении, оно произошло раньше. Социализм лишь рабски воспринял это неверие в человека и в Бога, он доводит его до конца и дает ему всеобщее выражение. Неверие в человека привело к обоготворению человека. Борьба классов перестала быть фактом социально-экономическим, она [59]
стала фактом духовным, она распространилась на всю совокупность человеческой природы и человеческой жизни. Не осталось ни одного уголка в человеческой душе, в человеческих переживаниях и в человеческом творчестве, куда бы не вторглась борьба классов со своими непомерными притязаниями. Теории экономического материализма предшествовала и соответствовала новая человеческая действительность — экономизм, разлившийся по всему полю человеческой жизни. На этой почве в человеческом обществе затерялся единый закон добра. Добро «буржуазное» и добро «социалистическое» не хотят иметь между собой ничего общего, и над ними нет никакого высшего, единого добра. И потому нет уже непосредственного отношения человека к человеку, есть лишь отношение класса к классу. Революционный социализм, как он обнаружился сейчас в России, окончательно убивает возможность братства людей в принципе, в самой новой вере, в идее. По этой новой вере, нет уже человека, а есть лишь носитель и выразитель безличной классовой субстанции. Не только «пролетарий» и «буржуа» не братья друг другу, а волки, но и пролетарий и пролетарий не братья, а «товарищи», товарищи по интересам, по несчастью, по общности материальных желаний. В социалистической вере товарищ заменил брата веры христианской. Братья соединялись друг с другом, как дети Единого Отца, по любви, по общности духа. Товарищи соединяются друг с другом по общности интересов, по ненависти к «буржуазии», по одинаковости материальной основы жизни. Товарищ в товарище почитает класс, а не человека. Такое товарищество убивает в корне братство людей, не только высшее единство христианского человечества, но и среднее единство цивилизованного человечества. Французская [60]
революция злоупотребила лозунгом «свобода, равенство и братство». Но братства она не осуществила и не пробовала осуществить. Революция социалистическая мнит о себе, что она может и должна осуществить братство. Но она осуществляет лишь товарищество, вносящее небывалый раздор в человечество. Равенство не есть братство. Братство возможно лишь во Христе, лишь для христианского человечества, это — откровение религии любви. Идея братства выкрадена у христианства и вне его невозможна. Пафос равенства есть пафос зависти, а не любви. Движения, порожденные уравнительной страстью, дышат местью, они хотят не жертвовать, а отнимать. Братство — органично, равенство же механично. В братстве утверждается всякая человеческая личность, в равенстве же «товарищей» исчезает всякая личность в количественной массе. В брате торжествует человек, в товарище торжествует класс. Товарищ подменяет человека. Брат — религиозная категория. Гражданин — категория политическая, государственно-правовая. Товарищ — лжерелигиозная категория. «Гражданин» и «брат» имеют оправдание. «Товарищ» не имеет никакого оправдания. Через идею товарища класс убивает человека. Человек человеку не «товарищ», человек человеку гражданин или брат, — гражданин в государстве, в мирском общении, брат — в церкви, в общении религиозном. Гражданство связано с правом; братство связано с любовью. Товарищ отрицает право и отрицает любовь, он признает лишь общие или противоположные интересы. В этом сближении или разъединении интересов погибает человек. Человеку нужно или гражданское к нему отношение, признание его прав, или братское к нему отношение, отношение свободной любви. [61]
IIIРусские люди должны пройти школу гражданства. В этой школе должно выработаться уважение к человеку и его правам, должно сознаться достоинство человека, как существа, живущего в обществе и государстве. Через эту ступень всякий человек и всякий народ должен пройти, через нее нельзя перескочить. Когда восставшие рабы утверждают, что гражданское состояние для них ненужно и недостаточно, что они сразу же могут перейти к высшему состоянию, они обычно впадают в состояние звериное. Школа братства вырабатывает любовь человека к человеку, сознание духовной общности. Это — религиозный план, который не следует смешивать с планом политическим. Нелепо и нечестиво чудеса жизни религиозной переносить на жизнь политическую и социальную, придавая относительному абсолютный характер. Принудительное братство невозможно. Братство — плод свободной любви. Братская любовь — цвет духовной жизни. Гражданином же всякий быть обязан. Всякий может требовать уважения к своим правам, признания в нем человека, если даже нет любви. Социалистическое товарищество по идее своей есть принуждение к добродетели, принуждение к общению большему, чем то, которого добровольно хочет человек. «Товарищ» есть недопустимое смешение «гражданина» и «брата», смешение государственного и церковного общества, подмена одного плана другим, не то и не се. За эти месяцы в России слово «товарищ» приобрело смехотворное и почти постыдное значение. С ним связано у нас истребление гражданства и окончательное отрицание братства любви. Класс в лице «товарища» восстал не только на класс, класс восстал на человека. О человеке забыли в разъярении классовой ненависти. [62]
А ведь человек есть подлинная, непреходящая реальность. Человек наследует вечность, а не класс. Всякий класс есть временное, преходящее явление, его не было и не будет. Человек конкретен. Класс же есть абстракция. В этой абстракции объединяются схожие социальные интересы и схожие социальные психики. Но эти абстрактные объединения никогда не могут образовать подлинной реальности, реальной ценности. «Пролетариат» социалистов есть отвлеченная «идея», а не реальность. Реально существуют лишь разнородные группы рабочих, нередко различающихся и в своих интересах, и в своих душевных укладах. Самих рабочих хотят принудить подчиниться отвлеченной идее пролетариата. И этой бескровной отвлеченности, как идолу, приносят человеческие жертвы. Класс не обладает также той реальностью, которой обладает нация, государство. Класс — очень относительное образование, он может занимать лишь самое подчиненное положение. Все «классовое» относится к оболочкам жизни, а не к ядру. Попытка положить в основу судьбы общества идею класса и факт класса есть демоническая попытка, она направлена на истребление человека, нации, государства, церкви, всех подлинных реальностей. Класс, которому приписывают верховенство, разлагает все ценности и искажает все жизненные оценки. Рабочий класс, поверивший, что он единственный избранный класс, не оставляет живого места, все сносит и калечит. В России не будет свободного гражданства, пока русские будут жить под властью демонической идеи класса. И эта же темная классовая идея будет истреблять остатки братства в русском народе, как народе христианском. Гипноз классовой идеи коверкает и самый социализм и придает ему разрушительный и самоубийственный [63]
характер. Если возможен и допустим социализм, то в основу его должен быть положен человек, а не класс. Против классового абсолютизма необходимо проповедовать крестовый поход. В темных русских людях, одержимых лживой идеей, обманутых и изнасилованных, должно пробудить человека, человеческий образ и человеческое достоинство. Самомнение и наглость класса не есть достоинство человека, в них погибает человек. В массе рабочих и крестьян не только не пробуждается человек, но окончательно забывается и тонет в стихии темных инстинктов. Большевистский коллективизм и есть последствие нераскрытости в России человеческого начала, человеческой личности, человеческого образа. Пролетарский классовый коммунизм на русской почве есть переживание дочеловеческого первобытного коммунизма. Революция разнуздала эту коммунистическую тьму, но ничего не сделала для развития в народной массе свободного гражданства. Новая и лучшая жизнь начнется в России, когда светлый дух человека победит темного демона класса. «Народоправительство», № 20, с. 2-4,8 января 1918 г. [64] |