НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ.

ЦАРСТВО БОЖИЕ И ЦАРСТВО КЕСАРЯ *)

I

"Отдавайте кесарево кесарю, а Божье Богу". Эта вечная евангельская истина должна быть понята динамически, а не статически. Различение и разграничение двух царств остается вечным, но отношения между двумя царствами в истории христианства не остаются неизменными, они меняются в разные возрасты христианства. Христианство не знает застывшей формулы, которая навсегда определила бы христианское устроение царства кесаря. Одно лишь пребывает незыблемым. Христианство не отрицает механически и революционно царства кесаря, оно признает его, как особую сферу бытия, отличную от царства Божьего, но для целей Царства Божьего нужную. Церковь Христова имеет свою собственную основу, независимую от стихий этого мира, она живет по своему собственному закону духовного бытия. Но Церковь Христова в момент своего возникновения была окружена стихиями мира сего и принуждена была жить в языческом государстве, жестоко христиан преследовавшем. "Царство кесаря" не означает непременно монархии, оно есть обозначение царства этого мира, порядка греховной природы. Демократическая или социалистическая республика в такой же степени есть царство кесаря, как и монархия. И вопрос об отношении Царства Божьего к царству кесаря есть одинаково вопрос об отношении и к монархической государственности и к революции. Это есть вопрос об отношении Царства Божьего к "миру". Тему эту следует обсуждать в атмосфере отрешенности и освобожденности от страстей и интересов. В наши дни как будто бы окончательно погибло бескорыстно-аристократическое отношение к истине. Духовное плебейство, своекорыстие и утилитаризм искажают не только решение, но и самую постановку тем. И в особенно нездоровой атмосфере происходит обсуждение принципиального отношения христианства к монархии и революции, к старому "миру сему" и новому "миру

(*) В тему мою не входит обсуждение проблемы отношении христианства к социальному вопросу.

-32-

сему". Но к теме этой нельзя прикасаться тому, кто одержим политическими страстями и интересами, кто находится в состоянии злобы и ненависти. В теме этой есть много проблематического, она не получила еще обязательного церковно-догматического решения. Менее всего допустимо для христианина внешнее отношение к важным и катастрофическим событиям жизни. Когда человек переживает какое-нибудь несчастье, тяжелую болезнь, нужду, смерть близкого существа, то религиозное отношение к этим событиям исключает возможность видеть в них внешние случайности, несправедливость судьбы, механические удары извне. В жизни нет ничего случайного и совершенно внешнего. Все имеет смысл, все что-то значит, т.е. является знаком из иного мира. Религиозно пережить какое-либо событие значит пережить его внутренний смысл, понять его изнутри, из глубины духовного опыта, пережить его как свою судьбу, как ниспосланное Промыслом Божиим. Если так нужно переживать события личной жизни, то тем более нужно так переживать события жизни исторической. С Россией произошла страшная историческая катастрофа. И весь мир находится в небывалом кризисе. Мы живем среди обломков обществ и государств новой истории. Все пришло в состояние неустойчивости и хаотических движений. Общественный порядок, который казался не только крепким, но и вечным, нарушен и разрушен. Радикально меняются отношения церкви и государства и совершенно по-новому определяются взаимоотношения Царства Божьего и царства кесаря. Новое царство кесаря предстает перед вечной Церковью Христовой. И все старые категории в решении этой темы оказываются негодными и устаревшими. Безумны, жалки и беспомощны перед лицом мирового кризиса те реставрационные, реакционные мысли, которые надеются на восстановление старых отношений между церковью и царством кесаря, вожделеют того царства кесаря, в котором Церковь Христова была подавлена и порабощена. Сознание, которое видит в революции, в русском и мировом кризисе лишь внешний скандал и внешнее бесчинство, которое продолжает думать, что ничего особенного не произошло, не есть христианское, не есть религиозное сознание, это есть сознание, подавленное обывательским позитивизмом.

Христианство не может внешне относиться к историческим кризисам, переворотам и переломам, не может рассматривать их, как движение мертвой материи, никакого отношения не имеющее к жизни духа, к движению духа. Христианство имеет универсальную природу, оно объемлет все, все происходящее в мире с ним связано с ним ему подчинено. Революция, исторический кризис должны что-то означать во внутренней судьбе христианства. Все внешние исторические события имеют вторичную, а не первичную природу, они определяются событиями совершающимися во внутреннем духовном мире. Для внешнего, религиозно непросветленного взора кажется, что революция происходит в стихиях мира, а

-33-

Церковь Христова лишь пассивно претерпевает события извне идущие и ударяющие по ней. Это есть абберация нерелигиозного сознания. Предполагается, что Церковь совершенно пассивна в русской революции, что в ней ничего не происходит, что христианство играет лишь страдательную роль. В действительности же происходит кризис и революция в мире духовном и в мире историческом лишь символически отражается. Революция не есть событие внешнее для каждого из нас и для всего христианского мира, а есть внутреннее духовное событие, духовная болезнь в христианском человечестве, в христианском народе. Церковь есть живой организм, организм богочеловеческий, в котором происходит непрерывное взаимодействие Божества и человечества. Как и всякий организм, Церковь может переживать кризис, может болеть, может возрождаться и развиваться. Болеет и переживает кризис в Церкви не Бог, не божественная истина Церкви, а человечество. Мы перестали понимать церковный смысл исторических событий, потому что утеряли интегральную, космическую идею Церкви. Рационалистическое и номиналистическое сознание превратило Церковь в учреждение, существующее дифференциально на ряду со всем остальным. Христианство, как и все органическое, в высшей степени динамично, оно имеет свои возрасты и эпохи, свою историческую судьбу. Перво-христианство означало совсем иную эпоху в христианстве, чем христианство со времен Константина Великого. Христианство периода мученичества очень отличается от Христианства периода вселенских соборов. Христианство средневековое есть совсем иная эпоха в христианстве, чем христианство нового времени. Самый стиль христианства очень меняется, он относится не к онтологии христианства, а к его психологии и его истории. Вот и ныне христианство вступает в критический период, переживает болезнь возраста. Кончается не только христианство новой истории, но быть может и весь исторический период христианства со времен Константина Великого. И этот внутренний кризис христианства определяет все внешние исторические катастрофы. По-новому определяются отношения между Церковью и стихиями мира сего. И радикально меняется отношение царства кесаря, в котором происходят бурные процессы, к вечным целям Царства Божьего. Эти отношения определяются в духовном мире, и в мире историческом они лишь проецируются и отражаются. Выздоровление от болезни, преодоление духовного кризиса будет означать новый период в христианстве, возникновение нового стиля в христианстве, в христианской душе и христианской исторической плоти, радикальное изменение христианского быта, который никогда не должен быть отождествляем с бытием. Но значит ли это, что христианство может связать себя с революцией, как раньше связывало себя с монархией, значит ли это, что образуется царство кесаря, которое христианство может признать своим? Великий соблазн и заключается в отожествлении христианства с каким бы то ни было царством кесаря, т.е. в порабощении бесконечного конечному.

-34-

II

Христианство не революционно во внешнем смысле слова. Оно вступало в мир не как революционная социальная сила, призывающая к насильственному изменению строя жизни. Христианство нельзя назвать даже и социально реформаторской силой. Природа христианства совсем невыразима в социальных категориях мира сего. Христианство вошло в мир, как благая весть о спасении и о Царстве Божием, которое не от мира сего. "Ищите ж прежде всего Царства Божьего и правды Его, и это все приложится вам". "Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный". "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою повредит". "Не придет Царство Божие приметным образом, и не скажут: вот: оно здесь, или: вот, там. Ибо Царство Божие внутрь вас есть". "Царство Мое не от мира сего". Социальная революция во всем противоположна словам Христа. Социальная революция ищет прежде всего того, что приложится, а не Царства Божьего; деятели социальной революции не ищут совершенства, подобного совершенству Отца Небесного; они хотят приобрести весь мир и этим вредят своей душе; социальная революция ищет строя жизни, который приходит приметным образом, о котором можно сказать, что он вот, здесь или вот, там; царство, к которому стремится социальная революция, от мира сего. Тоже самое нужно сказать и о духе обратном революции, об империализме. Империализм имеет природу языческую. Христианство было величайшим духовным переворотом в истории человечества, самой большой внутренней революцией, пережитой человечеством. С явлением Христа начинается не только новая историческая эпоха, но и новая космическая эпоха, изменился внутренний состав мира. И вместе с тем христианство не верит, что можно изменить мир к лучшему внешним и насильственным путем, осуждает внешние революции, как основанные на ложной духовной настроенности. В основе всех внешних революций лежит духовная настроенность прямо противоположная христианской. Ими движет зависть, злоба, ненависть, месть, а не любовь, инстинкт разрушения, а не творчество, и они несут с собой смерть, а не воскресение. Подлинно новая, более совершенная и лучшая жизнь приходит изнутри, а не извне, от духовного перерождения, а не от изменения социальных условий, социальной среды. Уничтожение рабства в мире было духовным делом христианства. Мир дохристианский, даже в величайших своих мыслителях не мог подняться до преодоления рабства. Но христианство никогда не призывало рабов бунтовать против своих господ. Лишь неприметно обнаруживаются в истории плоды христианской идеи братства людей. Христианство нисколько не отрицает процессов, совершающихся в природном мире, естественного развития в мире. Но не на эти процессы возлагает оно достижение Царства Божьего, высшего совершенства жиз-

-35-

ни. К революции христианство относится также, как и ко всякому внешнему событию жизни, всякому внешнему строю жизни, т.е. не революционно. Всякое внешнее событие жизни, всякий внешний строй жизни не случайны и что-то значат для внутренней жизни человека, для его духовного опыта. Ничего нельзя рассматривать исключительно как внешнее насилие, ничем не связанное с моей внутренней судьбой. И на устойчивый строй государства, на монархии, и на революции христианство одинаково смотрит изнутри, из глубины. Царство Божие приходит неприметно, оно приходит не через монархии и не через революции. Но и внешний устойчивый строй жизни и внешние перевороты жизни всегда обозначают события внутреннего духовного мира, они не находятся вне моей собственной судьбы, как порождение низшего материального мира. Христианство не дуалистично или точнее: христианство признает дуализм религиозно-этический, но совершенно не признает дуализма онтологического.

Христианство не отрицает государства и власти. Устами апостола Павла Христианская Церковь признала, что власть происходит от Бога и что начальствующий носит меч не напрасно. Власть имеет онтологический источник, она имеет положительную миссию в греховном мире, она предотвращает хаотический распад мира, не допускает окончательного торжества в нем анархии. Онтологическое начало власти в обществе играет ту же роль, какую закономерность играет в природе, - оно поддерживает космический порядок в греховном хаосе. Слова апостола Павла сказаны не о христианской власти. Христианского государства в то время не было. Государство было языческим и гнало христиан. Слова эти сказаны о всякой власти, о начале власти вообще, они относятся и к языческой власти, и к современной демократической республике, и даже к советской коммунистической власти, через которую, несмотря на ее антихристов характер, частично действует вечное онтологическое начало власти. Человеческое общество должно быть поддерживаемо в состоянии, не допускающем окончательного хаотического и анархического распада. Так и законы природы, которые давят нас, как неотвратимая необходимость, поддерживают элементарный космический порядок в мире, через них в греховной стихии мира отражается вечный божественный космос. Такова правда власти, правда государства. Это есть правда закона, ветхозаветная, а не новозаветная правда. Государство имеет дохристианскую, ветхозаветную, языческую природу. Власть государственная перешла по наследству в христианский мир из мира языческого. Императорская власть, которая в Византии приобрела христианский и священный характер, есть старая языческая власть Рима и великих восточных империй, - Египта, Персии, Ассирии и Вавилона. Императорская и царская власть не имеет никакого самостоятельного христианского, новозаветного происхождения, она получена по наследству от древнего мира, и лишь принята и освящена христианством, потому что христианство не анар-

-36-

хично и признает миссию власти в греховном человечестве. Такое отношение к власти и государству не означает еще в христианстве самобытного, чисто христианского идеала общества, идеала христианского государства, которого в первоисточниках христианства не существовало. А. С. Хомяков говорит: "Императорство было, очевидно, неспособно обнять все приложение древнеримской идеи правомерного государства к новой христианской эпохе: оно не содержало в себе начала самоосвящения, которого требовала мысль христианская; ибо Запад не понял еще невозможности совмещения понятий христианства и понятий государства, т. е. воплощения христианства в государственную форму".*) Но то, что Хомяков относит к Западу, должно быть отнесено и к Востоку. После того как была пролита первая капля крови христианских мучеников, навеки были ограничены абсолютность и самодержавие государства и осужден империализм.

Первохристианство было эсхатологически настроено. Оно ждало скорого конца мира и второго пришествия Христа. Перед ним не раскрывались перспективы длительного исторического процесса, в котором Церкви Христовой предстоит быть действующей силой. Первохристиане не бунтовали против языческой власти, не призывали к социальному перевороту, но они целиком были устремлены к концу, ко второму пришествию, им совсем не нужно было собственное, христианское государство. В первохристианском сознании теократия совершенно совпадала с евангельским Царством Божьим. Первохристиане соглашались воздавать кесарю кесарево, но государство было для них "миром", царством мира сего. Царство кесаря, царство мира сего не может быть христианским, священным царством. Если под христианской теократией понимать священное, христианское царство кесаря, то теократическая идея была совершенно чужда первохристианству. Оно жило исключительно идеей Царства Божьего, которое существенно, принципиально отличается от царства кесаря. Первохристиане не стремились и по состоянию своего сознания не могли стремиться к созданию христианского государства. Государство есть "мир", язычество.**) Христианская Церковь противостоит "миру", язычеству, языческому государству. Первохристиане жили исключительными харизмами, духовными дарами, которыми определялся весь строй их жизни, вся организация христианской Церкви и христианского общества. Так нельзя было жить долгой исторической жизнью. И когда в сознании христианском раскрылось, что предстоит еще долгий исторический путь, все начало меняться. Харизматические дары ослабели, Царство Божье отодвинулось в трансцендентную даль, в далекий конец истории. Христианству пришлось жить и действовать в истории. Христианство не мо-

*) См. "Соч. Хомякова", т. VII, стр. 424.

**) Много интересного по этому вопросу можно найти у E. Troeltsch'а "Die Soziallheren der Kirchen und Gruppen" 1919. см. I Kapit. "Die Grundlagen in der alten Kirche".

-37-

жет походить на еврейскую апокалиптическую секту. Оно сознало себя всемирно-исторической силой. Неправда монтанизма заключалась в том, что монтанизм хотел удержаться на стадии первохристианства, хотел жить непосредственными харизмами, когда они начали иссякать, противился всемирно-исторической роли христианства. И на этом же построены все религиозно-сектанские движения, которые обычно имели реакционную природу. Первые века христианство жило во враждебных языческих стихиях мира сего. Оно действовало в них не как внешне разрушающая сила, а как сила внутренно преображающая. Христианская Церковь обладает способностью жить окруженной какой угодно враждебной стихией. В катакомбах она обладала наибольшей внутренней силой и из катакомб Церковь покорила мир. Но христианству суждено было вступить в новый исторический период, во второй период отношений между церковью и государством, между Царством Божиим и царством кесаря. Этот период начался с Константина Великого.

Произошло то, чего не ожидали первохристиане. Языческое государство склонилось перед духовной силой христианства. Императорская власть делается христианской. Это есть огромный переворот не только в "мире", в государстве, но и в христианстве, в Церкви. Христианство перестает быть эсхатологическим, христиане не ждут уж скорого конца мира и пришествия Христова. Христианство становится историческим, оно перестраивает себя, подготовляет к активной роли во всемирной истории. Христианство входит в "мир", в историю, приспособляя себя к деятельности в "мире", к завоеваниям в истории. Эта победа куплена была дорогой ценой. Первохристианство с его харизматичностью и эсхатологичностью остается в истории христианства позади, как утерянный рай. Христианству пришлось замарать себя в пыли и грязи земной истории. Оно низошло в низины жизни "мира", выработало себе новые органы для такой жизни. Оно многое утеряло, но многое приобрело. Мы не можем, подобно рационалистическим и протестантским историкам, смотреть на этот новый период христианства, как на падение христианства, как на великое несчастие в истории христианства. Это взгляд совсем не православный. Период первохристианства должен был кончиться. Царство Божье не могло наступить в результате его краткой истории. Дело Константина Великого было провиденциальным делом и оно имело положительный смысл в истории христианства и истории мира. Возникновение"христианского государства", создание христианских теократий не было несчастной случайностью в истории христианства и мира, оно было внутренно неизбежным моментом в судьбе христианства. Но так же неприемлем взгляд, который долгое время господствовал в церковном сознании, что царство кесаря стало подлинно священным, христианским царством, что теократическое государство было создано и должно господствовать до конца времен. Второй период в отношениях

-38-

между Церковью и государством, между Царством Божиим и царством кесаря не есть окончательный и вечный период. В истории христианства должен наступить и наступил уже третий период. И наступление третьего периода также не есть несчастная случайность, как и наступление второго периода. Церковное сознание не знает догмата о священном царстве кесаря и не знает таинства священной царской власти. Царство Божье и царство кесаря смешались и переплелись в истории. И Царство Божье получило черты сходства с царством кесаря, подобно тому как царство кесаря усвоило себе черты Царства Божьего.

Со времен Константина Великого Церковь освящает власть не так, как оправдывала она власть языческую, она освящает ее как власть христианскую. Мир становится христианским миром, народы становятся христианскими народами, образуется универсум, который получает наименование chretiente. Христианские народы жили единой верой и единой истиной. Этому единству в вере и истине соответствовало и единство, цельность в строе государства и общества, в характере культуры. Монархии наиболее адекватно выражают эту цельность и это единство. И они священны до тех пор, пока народы верят в их священность. Склад государства и общества целиком определяется религиозными верованиями народа. Формы государственной власти падают, когда падают верования народа, когда нет уже санкции власти в религиозном сознании народа. В этом смысле народный суверенитет остается вечной истиной, он существовал и в древнем Египте. Никакая государственная власть не могла существовать голым насилием. Она всегда держалась верой народа в священность этой власти. Когда в священное значение монархии перестают верить, она превращается в тиранию и начинает разлагаться. Цельность и единство не могут быть принудительными. Внешний строй жизни, историческая плоть государства лишь символизует внутреннюю духовную жизнь народов. И когда во внутренней духовной жизни народов происходят существенные изменения, тогда старая символика падает и нужна новая символика. Царство кесаря всегда есть сфера условной и относительной символики, а не безусловных и неизменных реальностей. Тот роковой процесс новой истории, который именуется секуляризацией, есть лишь правдивое внешнее выражение того, что произошло во внутренней жизни христианского человечества. Секуляризация называет все своими именами. Если государство, право, хозяйство, наука, искусство, мораль, весь быт не христианские в глубочайшем, наиреальнейшем смысле этого слова, то их и не следует называть христианскими. Не должно называть царство кесаря священным, христианским царством, теократией, если в действительности оно мирское, языческое, внехристианское и антихристианское по своей природе. Христиане не могут стремиться к секуляризации, христиане должны стремиться всем существом своим к тому, чтобы все стало христиан-

-39-

ским, священным, стремиться к преображению и просветлению всей жизни, но они могут признавать правдивость секуляризации, они не могут желать условной лжи, насильственного признания христианским того, что не христианское. Трагедия второго, константиновского периода истории христианства в том, что он неизбежно кончается секуляризацией, как требованием правдивости и свободы, как выражением неудачи всех теократий.

III

Насильственно нельзя осуществить Царства Божьего. Не только человек, но и Бог может сказать, что насильно мил не будешь. Свобода человека входит в замысел Божий о Царстве Божием. В исторических христианских теократиях, в восточных и западных, императорских и папских, не было еще в достаточной степени выражено согласие свободы человека на осуществление Царства Божьего, т.е. не было достигнуто реальное преображение жизни. Теократии носили условный и символический характер. В исторической плоти, в царстве кесаря даются знаки, символы, печати Царства Божьего, но само Царство Божие не достигается, реальное просветление и преображение не происходит. Церковь лишь символически освящает царскую власть, кладет христианскую печать на государство и на весь быт человеческий в этом мире. Священное царство кесаря, христианское государство оставалось природным, натуральным царством мира сего, не просветленным и не преображенным, не победившим греха, ветхозаветно-языческим, но как бы окропленным святой водой, в идее подчиненным религиозной цели, полным знаков иного мира, символических прообразов Царства Божьего. Исторические теократии разложились и погибли потому, что они не были реальными теократиями, что в них не преображалась жизнь, не осуществлялось подлинно Царство Божье. Наступило время, когда воля к реализму победила условную символику теократий. В послеконстантиновский период в распавшемся на две половины христианском мире вырабатывается два типа теократии, - восточная, императорская, и западная, папская. Это - две формы соединения Царства Божьего с царством кесаря, две формы ознаменования Царства Божьего в царстве кесаря. Царство кесаря становится священным, теократическим царством или через признание императорской, царской власти делегированной Богом, помазанной Церковью на царство, осуществляющей священное, церковное служение, или через признание папы, римского первосвященника, обладающим священной царской, императорской властью, в мире и источником всякой власти на земле. Исключительное государственное значение папы на Западе и исключительное церковное значение императора на Востоке определялись особенностями исторического пути Запада и

-40-

Востока.*) Но одна и та же идея римского принудительного универсализма, языческого империализма лежала в основании западной и восточной теократии. В Византии теократия впитала в себя традиции не только римского империализма, но империализма восточного. По идее своей теократия всегда универсальна, национальная теократия есть внутреннее противоречие. Император, обладающий священной властью, так же един, как и папа. Средневековье сознавало это и создало идею мировой священной римской империи. Новое время создало национальные государства и этим разрушило теократическую идею. Священное византийское царство и священное русское царство заключали в себе потенцию вселенскости. Царь, как церковный чин, обладающий церковной властью, не может быть только национальным царем. Константин Великий и был вселенским царем. И если власть русского царя имела исключительное значение для Православной Церкви, то она в потенции мыслилась вселенской властью. Без этой вселенскости православный царь имеет не больше значения, чем английский король в англиканской церкви. Теократия есть такая же универсалистическая утопия, как и коммунизм.

Теократия стремится к обнаружению и утверждению святой исторической плоти в царстве кесаря, к святой телесности. Так бесконечный дух хотят заключить в конечную плоть, хотят поработить бесконечное конечному. Царство Божие делается подобным царству мира сего. И трудно согласовать исторические теократии с евангельскими словами: "Князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но, между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою". Этим утверждается радикальная несоизмеримость и несходство между Царством Божиим и царством кесаря. Существо же теократии в утверждении соизмеримости и сходства, доходящих до тождества. И условный символизм есть путь утверждения такого рода соизмеримости и сходства. Два соблазна связано в истории христианства с теократическим государством, два уклона и срыва - папоцезаризм и цезарепапизм. В чистом и окончательном виде эти два соблазна никогда не торжествовали в христианском мире - и католичество и православие всегда были безмерно глубже и шире этих двух уклонов. И все-таки в историческую плоть католичества и историческую плоть православия глубоко вкоренились начала папоцезаризма и цезарепапизма. Великое преимущество православия в том, что цезарепапизм никогда не был предметом догматизирования церкви, в то время как папоцезаризм был предметом такого рода догматизирования в католичестве. Но в восточной, православной, византийской и

* Папизм приобрел такое исключительное значение на Западе потому, что Римской Церкви долгое время пришлось заменять государство и нести государственные функции.

-41-

русской теократии уклон к цезарепапизму фактически играл большую роль в жизни Церкви. И потому русская революция является огромной, не оцененной еще по глубине своих последствий катастрофой в Православной Церкви, внутренним, а не только внешним переворотом. Хомяков с негодованием отвергал обвинение русской церкви в цезарепапизме. В абсолютном и окончательном смысле он был прав. Но он преуменьшил историческую важность и тревожность этого вопроса. Не случайно в царствование Павла I вкралось в наши основные законы наименование царя главой Церкви*). Такое сознание не может быть догматически оправдано и не может быть согласовано с природой Православной Церкви, но оно есть естественное порождение исторических теократий. Православная Церковь не знает видимого главы, единым главой своим она признает лишь Христа. Но когда царство кесаря признается священным царством, когда в нем видят отображение Царства Божьего на земле, тогда стремление к единству и целостности в жизни церкви толкает на путь признания единого видимого главы. Цезарепапизм есть последний предел константиновской эпохи в христианстве. В нем историческое понимание христианства окончательно заслоняет эсхатологическое его понимание. Царство Божье не ищется, не достигается реально, а лишь ознаменовывается, символизуется в царстве кесаря. Это есть историческая подмена апокалиптических пророчеств о Царстве Божием, - в ней царство кесаря заменяет Царство Божие. В католическом сознании Царство Божье окончательно отождествилось с исторической жизнью Церкви и от этого угасало эсхатологическое искание Царства Божьего. Но самое радикальное отвержение цезарепапизма и папоцезаризма, как религиозных соблазнов, не означает отрицания положительного значения монархии и значения папства в истории христианских народов. Монархия в прошлом играла положительную, творческую, нередко прогрессивную, а иногда даже и революционную роль в русской истории. Допустим даже, что монархия, в новой форме, и еще будет призвана сыграть положительную роль в возрождении России. Но это нисколько не решает религиозного вопроса о теократической монархии. Старая, священная русская монархия не может возродиться. Монархия есть природно-исторический факт в развитии народов и в этом своем качестве должна быть оценена, она целиком принадлежит миру сему, царству кесаря и черты ее не переносимы на Царство Божье. Хомяков и славянофилы обосновывали самодержавную монархию национально-исторически, а не религиозно-мистически, и им в сущности чужда была юдаистическая теократическая идея. Монархические государства тем отличались от государств демократических, что в основе их обычно лежали начала, обращенные и к иному

* К. П. Победоносцев считал это результатом невежества

-42-

миру, а не земной эвдемонизм. Поэтому монархия была религиознее демократий.*) Исключение составляют лишь демократии кальвинистические. Но это не значит, что религиозно оправданные монархии были действительными теократиями. Да и возможна ли теократия в христианском мире, теократия новозаветная? Теократическая идея есть идея ветхозаветная, древнееврейская. Применима ли к Богу с христианской точки зрения категория власти, не вернее ли тут подходить путем негативной теологии? Христианская теократия есть лишь обозначение, ознаменование Царства Божьего, а реально Царство Божье есть преображение мира. Христианская теократия знает лишь одного Царя - Христа. А это значит, что теократия в христианстве означает ложное перенесение ветхозаветно-еврейских категорий на христианскую жизнь. И достигается этим лишь оправдание природного языческого царства**).

IV

Вопрос об отношении между христианством и монархией есть вопрос исторический и ставить его нужно динамически. И то, что свойственно известной исторической эпохе в христианстве, нельзя признать истиной догматической. Монархии разлагаются и падают, как и все земное, природное. Церковь же пребудет нерушимо до конца времен и врата адовы не одолевают ее. Царство кесаря принадлежит времени. Царство Божье принадлежит вечности. Христианство может существовать в самых разнообразных исторических условиях. И нельзя признать существенно принадлежащим природе Церкви то, что является исторически преходящим и непрочным. Крайние сторонники неразрывной связи между православием и самодержавием, для которых власть самодержца священна и церковна, готовы признать в помазании царя на царство восьмое таинство***). И нужно сказать, что чин венчания на царство дает основание для такого мнения. При миропомазании царя произносятся слова: - "печать дара Духа Святого". Является соблазн признать, что царь получает особого рода харизмы, особого рода благодать на царствование, что царствование есть церковное служение совершенно аналогичное

Средневековое сознание никогда не признавало абсолютности государства и абсолютности монархической власти. Лишь новое время вернулось в этом отношении к язычески-античным началам. Средневековые учения ставили естественное право выше государства, подчиняли государство справедливости и признавали право сопротивления власти, нарушившей правду.

*) См. интересную книгу Otto von Dierke "Das deutsche Genossenschaftsrecht" (отдел "Die publizistischen Lehren des Mittelalters").

**) Интересную и верную критику теократии можно найти у Кн. Е. Н. Трубецкого в его "Миросозерцание Вл. Соловьева".

***) См. книгу М. Зазыкина "Царская власть и закон о престолонаследии в России"1924 г.

-43-

священству*). Помазание царя вводит царство кесаря в Царство Божье. Языческий кесарь, все истоки свои имеющий в языческом мире, получает помазание и делается православным царем. В православном царе видят теофанию. Как это могло случиться? Церковь ничего в жизни не может оставлять не освященным, она освящает всю человеческую жизнь от рождения до смерти, весь быт человеческий, освящает и государственную власть. Но в жизни Церкви, главным образом Православной Церкви (на Западе было иначе), случился момент, когда она не ограничилась уже признанием религиозного смысла власти и символическим освящением государства, когда она увидела в православном царе как бы явление святой плоти, выражение Царства Божьего на земле. Это уже был большой исторический соблазн церковного человечества, смешение Царства Божьего с царством кесаря. Роковой факт разделения церквей, который был величайшей неудачей христианства в истории, способствовал укреплению двух уклонов и соблазнов, на Востоке цезарепапизма, на Западе папоцезаризма. Можно даже сделать предположение, что если бы не было разделения Церквей, то никогда не достигла бы таких размеров на Востоке императорская теократия и на Западе теократия папская. Но теократиям этим не суждено было вечное историческое существование. Папа остался и даже провозглашена была в XIX веке его непогрешимость в делах веры, но папа утерял власть над миром, над мирскими государствами, он перестал быть монархом. Папской теократии больше не существует. Западный мир секуляризировался и католическая церковь существует внешне, как одна из организаций наряду с другими организациями в западных государствах. В лучшем случае церковь прибегает к конкордатам, в худшем она еле терпится и даже преследуется атеистическими правительствами. Византийское теократическое царство пало давно. Греческая церковь ряд столетий существовала под турками. Наконец разрушилась и величайшая из теократий Востока - священное русское царство. И пало оно не только от внешних ударов, но и от внутреннего разложения. Падение в нем эстетического стиля было предвестником разложения. Теократии перестали символизировать духовное состояние народов, перестали отражать религиозные верования народов. Единство и цельность народных верований кончились, началось время разделения. Насильственно нельзя удержать старых начал. Старая символика перестала быть священной, как в Европе, так и в России. Революция и есть изменение символики внутренней жизни народов. Монархии на западе или перестали существовать или потеряли всякое реальное значение (Англия, Италия). К политическим формам все более и более теряется интерес. В России монархия уже со времен Петра Великого стала гуманистической и секуляризовалась все

*) *) Так думал Вл. Соловьев, когда строил свою концепцию теократии.

-44-

более и более. Подчинение церкви государству, образование синодального строя и было процессом секуляризации русского государства и приближением к типу западного просвещенного абсолютизма*). Славянофилы давно уже утверждали, что в Петербургский период русской истории не существует в России самодержавия, а существует абсолютизм с крайне развитой бюрократией. Абсолютизм же по славянофильскому сознанию не есть русская и православная форма государственной власти, а есть лишь развитие языческо-римской империалистической идеи. Также противопоставляет самодержавие абсолютизму и Л. Тихомиров в своей книге "Монархическая Государственность", которая несправедливо замалчивалась и которую нужно признать лучшим обоснованием идеи самодержавной монархии**). В чем же сущность религиозной идеи самодержавия и чем она отличается от абсолютизма? Согласно идеологии самодержавия власть царя делегирована не народом, а Богом. Не существует права на власть, а существует лишь обязанность власти. Власть царя совсем не есть абсолютная, неограниченная власть. Она самодержавна потому, что она не имеет своим источником воли народа и неограничена народом. Но она ограничена Церковью и христианской правдой, духовно подчинена Церкви, она есть служение не своей воле, а воле Божьей. Царь не должен иметь своей воли, он должен служить воле Божьей. Царь и народ связаны между собой одной и той же верой, одним и тем же подчинением Церкви и Божьей правде. Самодержавие предполагает широкий народный социальный базис, живущий самостоятельной жизнью, оно не означает подавления народной жизни. Самодержавие оправдано в том лишь случае, если существуют у народа верования, санкционирующие власть царя. Оно не может быть внешним насилием над народом. Царь самодержавен в том лишь случае, если он подлинно православный царь. Недостаточное православие Петра Великого, его уклон к протестантизму сделали его абсолютным, а не самодержавным монархом. Абсолютная монархия есть порождение гуманизма. В абсолютизме, в империализме царь делегирован народом, верховная власть не принадлежит царю, хотя и принадлежит ему абсолютная, неограниченная власть управления. Но народ может и отнять от царя власть. Такова идея абсолютной монархии, выработанная на Западе***). В абсолютизме царь не является слугой церкви. Подчинение церкви государству является харак-

*) Много интересного в этом отношении можно найти в исследовании П. Верховского "Учреждение духовной коллегии и духовный регламент".

**) Книга "Монархическая государственность" переиздана за границей и пользуется, по-видимому, большой популярностью в правых монархических кругах. Нужно только сказать, что для дворянско-бюрократической реакции идеи Л. Тихомирова не подходят, т. к. монархизм его носит резко народнический и в социальном отношении демократический характер. Тихомиров противник бюрократического абсолютизма.

***) В действительности и на Западе монархия признавалась священной и король Франции признавался христианнейшим королем.

-45-

терным признаком абсолютной монархии. Так было и с католической церковью при Людовике XIV. Абсолютизм всегда также развивает бюрократию и подавляет социальную жизнь народа. В наиболее чистом виде идея религиозного обоснования самодержавия выражена у нас Л. Тихомировым. Хомяков и славянофилы смотрели иначе. Для них верховная власть принадлежала народу, но народ отказался от власти, чтобы посвятить себя духовной жизни, и возложил на царя бремя царствования, оставив себе лишь думу, лишь мнение. Но существовало ли когда-либо в истории религиозное самодержавие в чистом, идеальном виде? Сам Л. Тихомиров принужден признать, что нет. В Византии религиозная идея самодержавия всегда была искажена языческо-римским абсолютизмом и в ней императорская власть не имела народного социального базиса. Весь Петербургский период русской истории есть торжество абсолютизма и бюрократизма, подавление самостоятельности Церкви и самостоятельности народной жизни. Наиболее близка к религиозной идее самодержавия была допетровская Русь. Но и там нельзя найти тех черт, которыми обрисовывается религиозная идея самодержавия. Иоанн Грозный был самым выдающимся и последовательным выразителем русской идеи самодержавия, но это как раз и вызывает беспокойство и сомнение. На Западе же окончательно не было ничего похожего на самодержавие, да и не могло родиться на католической почве. Там была борьба духовной и светской власти. Ясно, что религиозная, православная идея самодержавия, священной монархии, есть чистейшая утопия совершенного, идеального государственного и социального строя, такая же утопия, как папская теократия, как совершенный, идеальный социалистический строй. Прекрасная утопия, может быть лучшая из утопий! Но фактически самодержавие всегда превращалось в абсолютизм и было абсолютизмом. И Византия и Россия, две великие православные монархии, не являли собой типов религиозного самодержавия. Империализм торжествует во всякой большой монархии, он есть рок монархий, который влечет их к величию и гибели. От языческой империалистической идеи ни одна монархия не может освободиться, потому что монархия по природе своей языческого происхождения. Лишь на краткий миг монархия становится православной и затем быстро развивает в себе языческое начало миродержавия, земного царства кесаря.

Мы приходим к выводу, который может показаться парадоксальным. Обыкновенно привыкли защищать самодержавие и монархию тем, что человеческая природа греховна и что греховной природе более свойственна монархическая форма правления, чем демократическая. Демократию, социализм и пр. защищали те, которые не верили в первородный грех. Но сейчас это положение можно обернуть. Именно потому, что человеческая природа греховна, она вполне может осуществить демократический и социалистический строй, он может быть выражением этой греховности. Демократия менее всего предполагает совершенство человеческой природы, она создана для несовершенного и греховного состояния. Самодержавная же

-46-

монархия превращается в утопию совершенного, безгрешного состояния. Религиозная самодержавная монархия по-своему есть очень высокая идея, но вполне утопическая, предполагающая такое состояние народов, которое вряд ли достижимо в нашем грешном мире. О самодержавии теперь мечтают и будут мечтать так, как раньше мечтали о социализме. Но нет никаких оснований верить в то, что народы идут к духовному состоянию, способному породить религиозное самодержавие, предполагающее исключительную духовную целостность и единство веры. Мир идет к разделению, и оно предсказано христианскими пророчествами. Не только для будущего, но и для прошлого религиозная самодержавная монархия была утопией, реально же возможна была лишь абсолютная монархия, в большей или меньшей степени подчиненная православию. Самодержавие никогда не было и никогда не будет. Это - утопическая, мечтательная идея, основанная на смешении царства кесаря с Царством Божьим. Восьмого таинства помазания царя на царство догматическое сознание Церкви не знает, оно целиком относится к исторической, а не мистической стороне Церкви. Да и не может быть таинством церкви то, что имеет природу национально-русскую, партикуляристическую, а не универсальную. Всякое применение категорий Царства Божьего к природно-историческому царству кесаря есть утопия или романтика. В такого рода построениях отсутствует религиозный реализм, трезвое видение действительности. Религиозное самодержавие невозможно, потому что вообще невозможен совершенный общественный строй в греховном мире, потому что в относительном невозможно абсолютное. И в идее религиозного самодержавия есть недостаток смирения, гордыня, превращение "кесарева" в "Божье", земного в небесное, относительного в абсолютное, природного в духовное. Идея эта мешает искать Царства Божьего, мешает идти по пути реального преображения жизни. Теократическая утопия есть источник всех социальных утопий.

V

Христианство не имеет обязательной, в догматическом сознании обоснованной связи с монархией или с другой какой-либо формой политического строя. Монархия может быть христианской и может быть антихристианской по своему духу. Республика может быть антихристианской и может быть христианской по духу. Все определяется не формальными признаками, а духовным содержанием. Мы уже не можем верить в абсолютное значение юридических и политических форм. Мы выходим из эпохи абсолютизированной формалистики. Спасения нельзя искать в формах, спасение лишь в духовном содержании жизни. И кризис, который совершается в России и в мире, не есть кризис какой-либо политической формы, это есть кризис всякой политической формы, демократии в такой же мере, как и

-47-

монархии. И место, которое займет христианство в жизни, определится духовным содержанием жизни, а не политическими формами, не внешним строем жизни. Падение кумиров и идолов, как империалистических так и социалистических очень благоприятно для христианства. Христианство, особенно русское христианство, возвращается к состоянию до Константина Великого. В России, в православии этот кризис катастрофичен, на Западе, в католичестве он эволюционен и постепенен. Мы присутствуем при ликвидации всего послеконстантиновского периода христианской истории. Те отношения, которые сложились между Церковью и государством, между христианством и миром после Константина Великого, - не вечные и не абсолютные отношения. Это временные и преходящие отношения. Христианство может вступить в совершенно новый период, в третий период, и оно уже вступило в него. Это необходимо до конца сознать. Кончился период символического освящения государственной власти. Внешне-принудительное и условно-символическое единство христианского мира распалось, оно распалось изнутри и это выразилось во вне в процессах секуляризации и в революциях. Мир разделился. Принудительное осуществление Царства Божьего в Царстве кесаря оказалось невозможным. Царство кесаря живет по своему закону. И этот катастрофический процесс, зачинающий новую эпоху, не только горестен для Церкви Христовой, но и радостен. Христианство теряет в количестве, но выигрывает в качестве. Торжествует правдивость и искренность, поражена ложь и неискренность. В России началось гонение на Церковь со стороны безбожного, антихристианского государства, но кончилось порабощение Церкви государством, пленение Церкви, которое довело ее до состояния, о котором Достоевский сказал, что Церковь со времен Петра в параличе. Ложное и дурное покровительство, официальное господствующее положение для Церкви страшнее, чем гонения. Гонениями нельзя испугать христиан, в них выковывается религиозная сила, но официальным покровительством, лишающим Церковь самостоятельности, можно усыпить и парализовать энергию христиан. И все-таки мы принуждены признать, если мы будем религиозно глядеть на совершающуюся катастрофу, что Церковь не только пассивно претерпевает удары извне, со стороны революции, но что в самой Церкви происходят духовные изменения, переход в иную историческую эпоху. И возврата к старой эпохе, к старым отношениям Церкви и государства, к старому освящению царства кесаря, не может быть и его нельзя желать. Нужно смотреть вперед, а не назад. Церковь Христова вновь становится перед бушующими стихиями мира, вновь встречается с враждебным царством кесаря. Но внутренно все уже иное, чем до Константина, в первые века христианства. Христианству противостоит не дохристианский, языческий мир, а в значительной своей части мир антихристианский, раскрывающий в себе начала враждебные Христу. И преследования со сторо-

-48-

ны мира антихристианского более страшны, чем преследования со стороны мира дохристианского. Царство кесаря внутренно разделилось. В мире нет мира. Меч рассекает мир. Кончился период смешанного состояния, внешнего единства или кажущейся нейтральности. Мы переходим к реальностям, к первореальностям жизни и должны все называть своими именами. Нельзя уже называть христианским то, что ничего христианского в себе не заключает. Мир реально разделяется на Христово и антихристово царство. Власть до конца времен будет иметь положительную миссию и Церковь будет освящать начало власти. Но будет ли власть находиться в руках христиан, это более чем проблематично. Да и может ли христианская власть поддерживать единство мира, который разделился на два царства и в котором количественно преобладает и, вероятно, будет преобладать царство антихристианское. Царство кесаря лишь до времени соглашалось признавать себя христианским. Но оно не стало христианским в своих наиреальнейших, онтологических корнях и основах, оно осталось языческим, природным царством, восприимчивым к антихристианским веяниям и воздействиям. И в старом христианском, теократическом царстве кесаря могущественно пробивались антихристианские начала, похоть власти царства мира сего. Ныне в царстве кесаря начала эти окончательно торжествуют. Священные, крепкие монархии могли существовать лишь до тех пор, пока природное царство кесаря оставалось еще нейтральным, пока в нем не произошло его разделение и раскрытие начал антихристианских. Но когда это произошло, то священная монархия делается утопией. И трагическим становится положение христианства перед лицом бушующих мировых стихий: оно не может быть целиком ни с "правым" лагерем, ни с "левым" лагерем, ни со средним лагерем, ибо во всех этих лагерях одинаково может торжествовать безбожное царство кесаря. Христиане могут и должны воздавать кесарево кесарю, но Божьего не могут воздавать кесарю, в каком бы обличьи кесарь не явился. В этом смысл событий нашего времени.

В новый исторический период, в поздний час истории христиане должны вступить на путь реального, а не символического осуществления христианства в жизни, осуществления правды Христовой. Царство Божие созидается в каждое мгновение нашей жизни. Правда Христова может и должна быть осуществляема при всех исторических условиях, во всякой обстановке. Условными христианскими знаками и печатями мы не можем уже довольствоваться. Во вне должно быть то же, что и внутри. Мы окончательно вступили в период жизни, когда должны быть обнаружены реальности и когда лишь реальности нас интересуют. Мы хотим стать лицом к лицу перед последними реальностями. Онтологическая искренность и правдивость должна быть нашим пафосом. Если мы христиане, то мы не можем не хотеть, чтобы общество было максимально христианским, но реально христианским, а не призрачно христианским. В христианстве вечно остается эсхатологи-

-49-

ческое упование, в нем не может прейти искание Царства Божьего, которое должно победить мир. Смысл наступающей эпохи в христианстве в том и заключается, что в ней христианство вновь будет эсхатологично, а не исключительно исторично. И идея Царства Божьего должна быть эсхатологически, а не исторически истолкована. Это и подготовлялось в русской религиозной мысли. Наша эпоха имеет внешнее, формальное сходство с первыми веками христианства, но внутренно материально все уже иное, все бесконечно сложнее и труднее. История не прошла даром. Царство Божье не осуществимо и невместимо ни в нашей исторической плоти, ни в нашем пространстве и времени, оно ни там и не здесь, оно не имеет внешне зримых признаков, оно не может быть создано никакой исторической эволюцией и не может быть укреплено никаким охранением, оно также не в "правом", как и не в "левом", в нем также нет ничего "реакционного", как нет и ничего "революционного". Лишь в конце времен, в чудесном преображении мира может быть вполне явлено Царство Божье, оно впереди, но оно также и в вечности, оно неприметно приходит и в каждое мгновение должно нами активно осуществляться. К Царству Божьему неприменимы никакие категории, взятые из царства кесаря, оно не имеет ни малейшего сходства с царством кесаря, в нем все иное и все по-иному. Царство Божье ничего общего не имеет с родовым строем жизни, на котором основаны все монархии. Царство Божье не есть символическое освящение царства кесаря, но оно не есть и историческая жизнь церкви, как думают католики вслед за Бл. Августином, - в Царстве Божьем Бог есть всяческая во всем, оно есть реальное, а не символическое царство. И оно начинается во всем, что достигает подлинной онтологической реальности, что находит себя в Боге. Царство Божье не может быть создано одной человеческой активностью, но оно не может быть создано и без человеческой активности.

VI

Может ли идея священной, христианской монархии, идея христианского, православного царя, как помазанника Божьего, быть перенесена из перспективы исторической в перспективу эсхатологическую? Эсхатологическая идея христианского царя и христианского царства есть последнее прибежище утопии, последняя попытка перенести царство кесаря в Царство Божье. Монархия целиком принадлежит историческому пути, она связана с действием христианства в природно-историческом мире. Монархии имели положительное призвание в исторических судьбах христианских народов и они имели свои преимущества перед демократиями, которые фиктивны и переходны по своей природе. Можно и сейчас желать на историческом пути монархии и нового типа социальные монархии могут еще явить-

-50-

ся*). Но идея христианского царя целиком есть историческая, а не эсхатологическая категория, она целиком принадлежит символическому царству кесаря, а не реальному Царству Божью. В Царстве Божьем, которое есть преображение мира, никакого царства кесаря не будет. Царство кесаря существует лишь в природном, не преображенном мире. К Царству Божьему не применимы те категории власти, которые почерпнуты целиком из природного царства кесаря. В нем все иное, не похожее на наш мир и его законы. Теократической, священной самодержавной монархии уже в мире никогда более не будет. Священное русское царство было последним ее типом. Этот период в истории христианства безвозвратно кончен. И мечта о его возврате есть вредная утопическая и романтическая мечта, есть нежелание или неспособность стать перед последними религиозными реальностями. Церковь знает только одного жениха - Христа. Царство Божье знает только одного царя - Христа. Эсхатологическая идея царства есть идея царства Христова, непосредственного царства самого Христа, царя и первосвященника. В христианстве скрыто упование на всеобщее царственное священство. Апостол Петр говорит: "Вы - род избранный, царственное священство". Св. Макарий Египетский говорит о помазании на царство всех христиан: "Как при пророках всего досточестнее было помазание; потому что помазаемы были цари и пророки: так и ныне люди духовные, помазуемые небесным помазанием, делаются христианами по благодати, чтобы им быть царями и пророками небесных тайн"**). "Познай же свое благородство, а именно, что призван ты в царское достоинство"***). Царство Божье и будет всеобщим царственным священством. Это менее всего означает отрицание значения иерархического начала в историческом пути, как того хотят разного рода секты. Ко всеобщему царственному священству можно идти лишь иерархическим церковным путем. Да и самое Царство Божье - иерархично. И всеобщее царственное священство не есть отрицание иерархического строя бытия. Но эсхатологическая идея царственного священства противоположна теократической идее царя. Христианский царь нужен был в историческом пути не потому, что этим осуществлялось Христово Царство, а именно потому, что Царство Христово не осуществлялось, он нужен был в меру неосуществленности Царства Христова. Таково ведь и библейское понимание происхождения царской власти. Эсхатологическая, апокалиптическая эпоха будет связана с такими манифестациями Св. Духа, о которых мы ничего не можем говорить и ничего не можем знать. Мы знаем только, что на эту эпоху не переносимы категории нашего исторического бытия, к ней не

*) Старые родовые монархии не могут уже возродиться. Монарх может, быть лишь чем-то в роде президента республики с сильной и независимой властью.

**) См. "Преподобного Отца нашего Макария Египетского духовные беседы, послания и слова". стр. 148.

***) Там же стр. 209.

-51-

применимы понятия, взятые из царства кесаря. Мы принуждены сознать, что в церковном сознании это не раскрыто до конца. Движение к Царству Божьему, к второму пришествию Христа означает эпоху пневматическую, духоносную.

Третий период в истории христианства будет стоять под знаком обострившейся религиозной борьбы, столкновения христианских и антихристианских начал. В этот период возможно христианское возрождение, качественное усиление христианства. Но с трудом можно представить себе воссоздание вероисповедного христианского государства в старом смысле слова. Христианская Церковь окончательно должна перестать полагаться на государственную власть и должна развивать свою собственную энергию изнутри. Внутри Церкви будет слагаться подлинно христианское общение людей, социальное братство во Христе, которого в "христианском государстве" не было. В этот период перестанут придавать то исключительное значение государственной власти и политике, какое придавали в предшествующий период. Люди будут соединяться по признакам религиозным, внутренне духовным, а не внешним, политическим признакам. Различие между добром и злом в людях не имеет почти никакого отношения к политическим направлениям людей. Нравственно оценивать людей в зависимости от того,"правые" ли они или "левые" есть величайшее духовное извращение. "Правость" или "левость", монархизм или республиканизм суть совершенно ничтожные и жалкие вещи, вещи третьестепенные перед лицом Божьим, перед подлинной духовной жизнью. Люди бывают духовно близки и соединены или далеки и разделены совсем не потому, что они "правые" или "левые", что они за монархию или за республику, совсем не в этой внешней области определяются отношения людей. Вряд ли можно предположить и еще менее можно желать, что вновь будет возврат к осуществлению дела Христова в мире, Царства Божьего насильственными методами царства кесаря. Это смешение невозможно уже будет в грядущий период христианства. И если будет насильственное вероисповедное государство, то это будет государство социалистическое или коммунистическое, основанное на обратной атеистической религии, государство, которое будет гнать христиан и Христову Церковь. В русском коммунизме дан первый пример такого сатанократического государства. Церковь Христова в мире сем всегда была и будет угнетаема, - или ложным покровительством, обращающим ее в орудие государственных, кесарских целей, или гонением. Третий период христианской истории принесет с собой окончательное освобождение христианства от соблазнов языческого, римского империализма, от утопической мечты о вселенской власти царя или папы, т.е. от идеи принудительного, количественного универсализма. Христианский мир освобождается от этих языческих и антихристианских соблазнов, очищается, делается более духовным и углубленным. Притязания принудительного количественного универсализма окончательно переходят к коммунизму, к безбожному

-52-

царству кесаря. Коммунизм окажется наследием принудительной теократии, он осуществит утопию. Христианский же мир окончательно устремится к Царству Божьему, которое не от мира сего и которое приходит неприметно. Но то, что "не от мира сего", может быть явлено в мире сем и должно быть явлено. Новая эпоха в христианстве означает переход от символических ознаменований Христовой правды и Христова Царства в царстве кесаря к реальному преображению, к реальному осуществлению Христовой правды и Христова Царства, не претендующего на внешнее господство. Старое "христианское государство" даже не пыталось осуществлять христианство в социальной жизни. Освобождение от языческих соблазнов, от обожествления кесарева начала будет способствовать сближению восточного и западного христианского мира. Их разделяли главным образом соблазны царства кесаря. В царстве Христовом, в Царстве Божьем не может быть разделения. Разделение произошло в царстве кесаря, принятом за священное, Божье Царство. Мы должны признать, что совершается не только внешняя, политическая, социальная революция, но что совершается и внутренний, духовный переворот, открывающий новый период христианства. Смешанное царство, в котором "Божье" и "кесарево" не были достаточно разделены и одно подменяло другое, кончается. Христианское государство и было смешанным полухристианским царством. Полу-христианство уже невозможно. Начинается время выбора: Христианство может быть лишь качественной внутренней, духовной силой мира, а не количественной, внешней принудительной силой. Христианство может быть лишь силой реально осуществляющейся правды Христовой. Новое вино вырабатывается в христианском мире и его нельзя вливать в старые меха. В самом "мире" обнаруживаются творческие религиозные процессы, которые должны быть осознаны, как церковные. Но третий период, в который мы вступаем, не есть еще последний период. Мы живем великим упованием, что настанет еще завершительный период, в котором будет явлена чудесная сила правды Христовой в мире, сила воскрешающая к вечной жизни, что Царство Божье придет. Церковь не есть еще Царство Божье. Царство Божье неприметно приходит не только в видимой ограде церкви, но и в мире, в жизни социальной и космической, не осознанной еще как жизнь церковная. В Царстве Божьем не будет уже ничего похожего на царство кесаря, на нынешний порядок природного мира, оно будет реальным преображением космоса, новым небом и новой землей.

НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ.