Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь

Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

Николай Бердяев

ОТВЕТ НА ПИСЬМО МОНАРХИСТА

Бердяев Н.А. Письмо монархиста в редакцию журнала "Путь" и ответ Н. Бердяева. // Путь (Париж)- Март-апрель 1926. - №3. - С.140-144 .

М. Г.

Господин редактор,

Желание выяснить некоторые недоумения, в связи с мыслями высказанными проф. Н. А. Бердяевым в его статье «Царство Божие и царство кесаря», побудили меня написать это письмо. Т. к. Ваш журнал обращается к молодежи и имеет главным образом в виду молодежь, то я позволяю себе высказать и свои взгляды по затрагиваемым в сборнике вопросам и думаю, что высказанное мною отражает взгляды не только мои, но и значительного большинства современной церковной молодежи.

Начну с редакционного вступления — «Духовные задачи русской эмиграции». После указания тех задач, которые по мнению редакции стоят перед Православной Церковью, редакция говорит: «в религиозно-церковной жизни эмиграции есть реакционно-реставраторские течения, которые хотели бы вернуть Церковь к старому положению, забывая, что Церковь была угнетена и унижена, что отношения между Церковью и государством были нестерпимы для христианского сознания»... и несколько далее — «эти течения смотрят на Церковь, как на орудие государственной и социальной реставрации...». Какие «реставраторские течения» имеет в виду редакция становится ясным после чтения статьи Н. А. Бердяева — «Царство Божие и царство кесаря». Подобные незаслуженные, несправедливые и даже иногда оскорбительные для религиозного сознания русских монархистов обвинения часто высказывались и устно на докладах и лекциях и в писаниях самого Н. А. Бердяева (статьи в «Софии», «Философии неравенства», «Новом Средневековье») и других примыкающих к нему философов и публицистов (о. Сергий Булгаков, А. В. Карташев, некоторые евразийские авторы). Особенно больно поразили меня и моих друзей слова о. Сергия на Конференции христианской студ. молодежи в Пшерове в прошлом году. Между тем, когда я старался исследовать, откуда помянутые выше авторы черпают свою информацию об идеологии русского монархического движения, я не смог получить удовлетворительного ответа. Трудно, конечно, отрицать, чтобы среди столь многочисленных теперь монархистов не нашлись бы такие, которые представляли себе будущие отношения Церкви и государства в виде восстановленного Синодального строя управления (однако, я с такими не встречался), но что касается организованного монархического движения, то идеология его руководителей достаточно ясно и ярко выраженная в постановлениях Рейхенгальского Съезда не позволяет сколько-нибудь основательно высказывать столь оскорбительные для него упреки, какие по разным поводам постоянно высказываются теми же авторами. Будучи лично знаком и связан узами дружбы и любви с руководителями Высшего Монархического Совета Н. Е. Марковым и Н. Д. Тальбергом, я всегда знал их как людей глубоко религиозных, преданных Церкви, чутких к современным запросам церковной молодежи, и потому особенно болезненно переживал

134

все те напраслины, которые возводились на них и огульно на всех монархистов сотрудниками сборника «Путь»*)

Т. к. ни в заявлении, ни в печатных изданиях Высшего Монархического Совета нельзя найти поводов для таких оскорбительных, а главное неверных суждений авторов «Путь», то их я объясняю исключительно особой религиозно-философской установкой, сводящейся к отвращению от т. н. «религиозного национализма», «иудаизма в христианстве», сводящейся в отрицательной своей части к охулению идеи русского православного царства, православного самодержавия, отрицанию особой провиденциальной миссии русского Православного Царя и Царства, именуемого и в церковных песнопениях «Новым Израилем», «Благодатным Израилезм» (смотри служебную Минею; 30 Августа, стихиры, канон и особенно Паремии из пророка Исаии «Светися светися Иерусалиме и прочее...), а в положительной своей части к утверждению какой-то новой грани Церковной истории после отречения от престола и y6иения в Бозе почивающего Царя-Мученика Николая Александровича.

Перехожу теперь к самой статье Н. А. Бердяева, блестящей по изложению, как все писания автора, но скрывающей в себе отравленный ядом, привнесенным откуда-то со стороны, с той стороны церковной ограды мысли. Прежде всего несколько слов по поводу утверждения уважаемого автора о том, что помазанье царей на царство и святое и священное коронование их не является таинством, и что на них не изливаются особливые благодатные дары Святаго Духа для прохождения неползновенно царского служения. Это утверждение противоречит церковному сознанию не только Русской Православной, но и прочих Восточных Церквей. Это сознание Церкви находило выражение в творениях многих Отцов и Учителей Церкви и начиная с X века, когда окончательно установился Чин Священного Коронования, всегда сознавалось ею, как нечто незыблемое, непререкаемое. Об этом говорят св. Симеон, митрополит Солунский и его братья Студиты Иосиф и Феодор, творцы канонов, говорит об этом и все литургическое творчество Церкви, заключающее в себе бездну неисследимую богословия. Из более поздних церковных писателей сошлюсь на тех лишь, творения которых у меня под рукою: Митрополит Платон Московский, Митрополит Филарет Московский, Apxиепископы Никанор и Иннокентий Херсонские, Архиепископ Павел Казанский, Архиепископ Анастасий (и ныне здравствующий), о. Иоанн Сергиев, Архимандрит Феодор Бухаров, Архиепископ Игнатий Брянчанинов. Слова последнего как лучше всего выражающие церковную точку зрения по этому вопросу, я приведу здесь: «Нельзя, наконец, в особенности не упомянуть, братия, о силe и величии Таинства св. Миропомазания в употреблении его для венценосной Главы народа христианского. Кому неизвестно,*) что Благочестивейшие Государи наши, по вступлении на престол, приемлют священное помазание для великого служения Своего в один день с принятием короны и иных знамений величества? Не повтоpeниe это Помазания; нет Миропомазание не повторяется, как и крещение, духовное рождение; но иные высшие степени сообщения даров Духа Святаго,**) потребных для иного превознесенного состояния и служения! Не повторяется и Таинство священства; но имеет степени, возвышение; рукоположение вновь и вновь совершает служителей веры для высших служений: так говорит священное Mиpoпомазание Царей есть иной высший степень Таинства, Дух сугубый, сходящий на главу народов. Сын мой ecи ты, Аз днесь родих тя ***) (Пс. 2,7), глаголет Господь Царю в тот день, когда Сам снова созидает его в человека превознесенного, украшенного всеми дарами благодати Своея. К сему-то новому рожденью присовокупляется вновь и иное дарование Духа Святого через священное Помазание для Помазанников Господних. Когда Самуил Пророк помазал Давида и Царя Израиля: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом,****) сказано в Писании далее. (Цар. 1: 16, 13)..». (Архиепископ Воронежский и Задонский Игнатий (Брянчани-

___________________

*) В предшествующих изданиях.

*) Курсив мой.

**) Курсив Архиепископа Игнатия.

***) Курсив Архиепископа Игнатия.

****) Курсив Архиепископа Игнатия.

135

нов). «Таинства Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви». Изд. 1863 г. С. Петербурга).

То, что говорит Архиепископ Игнатий Церковь утверждала торжественно и во услышание даже до конец земли в Неделю Православия: «помышляющим, яко православны Государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благоволению и при помазании дарования Св. Духа к прохождению великого сего звания в них не изливаются... анафема» (трижды).

Все, что до сих пор говорилось относится лишь к подробностям статьи Н. А., перехожу теперь к ее существу. Острие ее направлено против «утопической мечты восстановления в России вновь Царского Самодержавия. Называя эту мечту утопической (не в практическом только смысле, а принципиально) Н. А. сопоставляет ее с другими исканиями общественного идеала, но эти сопоставления, во-первых, не выдерживают критики (как можно ставить рядом столь противоположные и религиозно просто несравнимые и совершенно исключающие друг друга идеалы монархический и социалистический, хотя бы даже и христианских социалистов английской школы), а во-вторых, эти сопоставления просто оскорбляют религиозное чувство. Н. А. старается проследить историческое значение идей Православного Царства и в обоих случаях приходит к отрицательному выводу; признавая значение идеи царства в прошлом, он отрицает это значение для будущего и утверждает, что «в Царстве Божием нет места для царства кесаря». Н. А. даже пророчествует: «теократической, священной, самодержавной монархии уже в мире никогда более не будет». Но действительно ли безразлично для Царства Божьего то, как устрояются судьбы человеческие здесь на земле, и Вышний, владеющий царством человеческим не укажет ли нам в нашем историческом конкретном опыте, образ устройства нашей государственной жизни и для вечности имеющий значение, ибо осуществляясь в жизни временной постоянно переносит и мысли и упования к этой вечности, идеже правда живет? Иными словами, действительно ли монархия не имеет эсхатолического смысла и потому обречена, как всякое дело рук человеческих и не имеет значения для будущего, ибо пройдена некая историческая грань, делающая невозможным возвращение к идеалу св. Константина Боговенчанного?

Н. А. Бердяев отрицает за монархией мистический смысл и всю роль ее сводит к технике правительства, как это делают обычно все русские государствоведы (Коркунов, Лазаревский, А. А. Алексеев и даже Чичерин), Но в те времена, когда писали эти ученые, русская научная мысль была в Вавилонском пленении позитивистических и материалистических учений. Мыслить по-христиански для ученого тогда составляло подвиг. Наука не хотела знать «ум Христов» и мудрствовала суетное и говорила глаголы исполненные человеческой гордыни. Ныне иное время настало. Ибо Церковь ныне прославлена в немощах и страданиях своих исповедников. В те времена покойный В. В. Розанов смеялся («Около церковных стен») над «грозным Волынским епископом» (ныне Митрополитом Киевским Антонием), который в Слове о Страшном Суде обличал неверие русской ученой и учащей интеллигенции и пророчествовал о великом падении Империи российской и грядущем торжестве Церкви и веры. Ныне пророчества эти сбылись. Вера торжествует. Знамения и чудеса явлены во Израиле. Для русской науки настала пора искупить прошлые грехи. Искупление это должно заключаться прежде всего в новом осмыслении русского религиозно-общественного идеала, которым русский народ жил, который он лелеял в тайниках души своей, но которому он изменил в последние годы, обманутый ложными вождями, соблазнившими его. Великое падение совершилось. Но от того, что христианские подвижники падают, не всегда выдерживая «демонские стреляния», следует ли заключать, что сама идея христианского подвижничества ложная идея? Падение русского народа безмерно велико. Но и ветхий Израиль падал и вновь поднимался. Жизнь каждого отдельного человека и всего народа слагается из частых падений, ибо не падает только тот, кто не восходит на высоты подвига, а восходить на эту высоту надлежит каждому христианину и каждому христианскому народу.

В чем же сущность самодержавной монархии? Почему она всегда была дорога русскому и церковному и национальному сознанию? Почему Церковь предпочитает

136

монархию всякому иному политическому строю, я подчеркиваю это: предпочитает, благословляет и освящает. Конечно, это не случайно, как нет ничего случайного в деле домостроительства Божьего. Церковные писатели и проповедники по этому поводу много говорили и писали, из светских же философов лучше всего выразил сущность монархического принципа Л. Тихомиров, которого Н. А. Бердяев и цитирует. Из всех известных мне определений монархического принципа самым выразительным является определение Архиепископа Иннокентия Херсонского, выдающегося богослова и проповедника.

«Что такое благочестивый Царь для благочестивого царства? Божий слуга есть, — посланник и служитель Отца Небесного, живое орудие всеуправляющей десницы Божией, исполнитель судеб Божьих о народе. Един Господь Бог, Творец и Вседержитель, есть Царь и Владыка всяческих; Ему единому принадлежит всякая власть и сила на небеси и на земли. «Тебе Господи», говорит Богодухновенный Царь, «подобает величество и сила и слава, и одоление и хвала, Тебе достоит царствовати и Тебе, Господи, царство и великолепие во всех и во всяком начале (1 Парал. 29, 11). От сего-то верховнейшего Владыки всяческих исходит и всякая власть на земли: «несть бо власть, аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Римл. 13, 1). От Него происходит преимущественно высочайшая власть царственная: «Владеет Вышний Царством человеческим, и ему же восхощет даст е» (Дан. 4, 14). «Мною Царие царствуют и сильнии пишут правду», говорит всезиждительная Премудрость Божия (Притч. 8, 15)... Избранных (Своих) Он предваряет своим благословением благостынным: славу и велелепие возлагает на них; дарует им суд Свой и правду Свою, судите и людем Его в правде (Псал. 71, 2) и нищим Его в правоте; препоясует их силою свыше, изощряет мечъ и наляцает лук их, да будут отмстителями в гневе злое творящим (Римл. 71. 2) coгревает сердце их любовию к утешению сирых, к заступлению напаствуемых; влагает слово Свое в уста их, чтобы закон царственный был свят и непреложен и слово царственное не возвращалось тще; содержит самое сердце их в руце Своей, и аможе аще восхощет, тамо уклонит е (Притч. 21, 1)... Ибо что такое благочестивый Царь для благочестивого царства? Посмотрите на великое царство вселенной! Взойдет на небе солнце, — и все радуется и животворится, возрастает и укрепляется, цветет и плодотворит. Сокроется солнце на западе, — и всюду мрак и темнота, все предается бездействию и сну. Покроется солнце облаками, — и все приемлет унылый и мрачный вид, — не так ясно и не так отрадно, не то небо и не то земля. Что боговозженное солнце для природы, то Богодарованный Царь для своего царства. Призирает светлое око Царя, — и иссушаются слезы, утоляются вздохи, ободряются труды, оживляется мужество. Простирается щедрая десница Царя, — и облегчаются бедствия, восполняются лишения, награждаются заслуги, увенчаваются подвиги. Исходит царственное слово, — и все приводится в стройный чин и порядок, все возбуждается к деятельности, всему указуется свое назначение и место. Вспомните, братие, судьбы любезного Отечества нашего! Кто просветил его светом истинной веры и благочестия? Цари православные. Кто основал, расширил, укрепил его и украсил его памятниками веры и славы народной? Цари Православные. Кто призвал к нам науки и искусства, образовал наши нравы, приучил к трудолюбивой промышленности, водворил обилие и довольство? Цари православные. Словом, жизнь народа русского всегда нераздельна была с жизнию царей русских и опиралась на нее: вместе они трудились и преуспевали, вместе терпели и страдали, вместе молились и уповали, вместе сражались и торжествовали...». (Слова, Беседы и Речи. Т. V-й).

Смысл монархии заключается в постоянном олицетворении в лице монарха религиозно-нравственного идеала живущего в народе, олицетворение Правды Божией. Такой монарх самодержавен, т. е. неограничен никакими формальными и юридическими нормами, но ограничен содержанием того религиозно-нравственного идеала, носителем и выразителем которого он является, ограничен Божественным законом, носить Который в сердце своем день и ночь он призывается Церковью. Церковь постоянно напоминает Царю о том, что он Божий слуга, несет послушание царское, подобное во всем иноческому, что служение его,

137

столь высокое и превознесенное, есть служение церковное, к славе Божией. Все это прекрасно выражено Церковью в словах молитв чина священного Коронования, в самом духе этого чинопоследования столь трогательного и умилительного, что ни одна душа христианская не может созерцать и внимать ему без священного трепета.

Слова 100-го Псалма, срещающие Царя на пороге храма, содержат в себе вместе и изъяснение церковного понимания назначения царской власти и вместе и нравственную норму для самого Царя, как бы завет Церкви каждому новому Царю. «Очи мои (т. е. Царя) на верныя земли посаждати я со мною: ходяй по пути непорочну сей ми служаше. Не живяше посреди дому моего творяй гордыню: глаголяй неправедная не исправляй пред очима моима. Boутрия избивах вся грешны земли, еже потребити от Града Господня вся делающия беззакония.»В дальнейших молитвах, чтениях и пениях этого чинопоследования мысли эти развиваются и углубляются, соответственно возвышая мысли и чувства верующих, возводя их на высоту созерцания величия сего Таинства. Царь, как бы от лица всего церковного народа, молитвенно взывает к Вседержителю... «Ты, же, Владыко и Господи мой, настави мя в деле на неже послал мя еси... Буди сердце мое в руку Твоею еже вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда непостыдно воздам Тебе слово...».

Обычно при совершении сего Таинства, первенствующий Митрополит Московский наставлял Царя к прохождению великого сего служения. Особенно выразительно было слово сказанное Митрополитом Платоном при возложении венца царского на главу Благословенного Александра :*) «сей венец на главе твоей есть слава наша, но твой подвиг. Сей скипетр есть наш покой, но твое бдение. Сия держава есть наша безопасность, но твое попечение, cия порфира есть наше — ограждение, но твое ополчение.. Вся сия утварь царская есть нам утешение, но тебе бремя...»

Л. Тихомиров правильно говорит, что единственным условием возможности осуществления во всей чистоте монархического принципа является наличность в народе, в его целом, нравственно-религиозного идеала, искания Правды Божией. В Poccии царская власть возникла не искусственно, она выросла из недр церковного и государственного сознания народа, как это прекрасно показано в сочинениях Арх. Никанора. Если и имело место некоторое заимствование из Византии, то роли этого заимствования преувеличивать не следует, что можно вывести между прочим и из сравнения византийского и русского чина коронования. Царская власть в Poccии явилась плодом самостоятельного творчества русского народа, если тут и было заимствование, то в готовый образец русский народ вложил свою душу, свое понимание Церкви и государства, не сливая их в одно, но и не разделяя. Отдельные цари и отдельные иерархи не всегда восходили на высоту понимания этого народного идеала, но тем не менее он жил в сознании народном, в сознании лучших людей, а широкие народные массы бессознательно, но в простоте веры, хранили в сердце этот идеал, хранили постольку, поскольку хранили исповедание веры Православной. Ныне совершилось великое падение народа, оно совершилось, конечно, не вдруг, а совершилось постепенно; и мерзость запустения стала на месте святе. Иерусалим русский превращен в «овощное хранилище». Мы верим и исповедуем, что эта болезнь народа не к смерти, но славе Божией. Вера наша не бессознательна, ибо то, что мы слышим о России, говорит нам, что там вера торжествует над безверием. Здесь за границей, несмотря на свободу, которой мы пользуемся, церковная жизнь захватывает лишь небольшие круги, большинство остается чуждой религиозным интересам. Русские массы заграницей быстро втягиваются в круг жизни и интересов окружающих народностей и теряя постепенно свой самобытный лик, теряют вместе и чуткость духовную. В России не то. Страшное иго сатанинское не смогло поработить духа народного. И там, на родине, церковная жизнь захватывает широкие массы. Интеллигенция там забита и не смеет возвышать свой голос в защиту веры, простой народ же, напротив, начал действенно бороться за веру. Свидетель-

________________

*) Повторенное впоследствии Митрополитом Серафимом при венчании Государя Императора Николая Павловича.

138

ства этого мы имеем многочисленные.

В редакционном предисловии к сборнику «Путь», между прочим, говорится, что народные массы отпадают от христианской веры и от Церкви, интеллигенция же и высший культурный слой возвращается к христианской вере и Церкви. Эти обобщения сложных явлений в области духовной жизни народа (по крайней мере у нас на Родине) нуждается еще в проверке. Мы располагаем многочисленными свидетельствами, подтверждающими, что широкие народные массы крестьян и рабочих и даже красноармейцев возвращаются в Церковь после некоторого периода охлаждения к вере во время первых лет революции. Комсомол же — явление преходящее и прекратится коль скоро будет устранена причина его вызвавшая, и народное воспитание возвращено к нормальному положению.

Если бы только что приведенные утверждения редакции были бы правильны, то можно было бы опасаться за судьбу монархии в России, ибо в народе иссяк бы живительный источник искания Правды Божией. Но даже за пределами нашей Родины в русском рассеянии трудно делать сейчас обобщения в области явлений духовной жизни, ибо многое сокрыто от наших глаз в этой области.

Я коснулся здесь лишь основных положений статьи Н. А. Бердяева и общего направления его прозрений будущего. Но и в настоящем общий тон его социальной философии останется неприемлемым для молодого поколения, поскольку ее призывы направлены к пассивному претерпению царящего у нас на Родине зла, а не к военной борьбе с ним. Преодолеть извнутри можно лишь зло, живущее в нас, — в этом заключается жизненный подвиг каждого христианина; но то конкретное мировое зло, которое завладело ныне нашей Родиной, побеждено может быть лишь совокупным подвигом всех ее сынов, подвигом ратным под сенью св. Креста и Царственной хоругви, как не однажды уже побеждала рать русская полки иноплеменных ворогов и своих «лихих людишек и воров с воришками». А когда время сему подвигу придет укажет Господь. Примите уверения в совершенной преданности.

А. Петров.

Прага.

29 Октября прав. ст. 1925 г.

Препм. Анастасии Римл.

139

ОТВЕТ НА ПИСЬМО МОНАРХИСТА.

На письмо в редакцию «Пути» А. Петрова я могу ответить только лично за себя, так как взгляды о. Сергия Булгакова, А. В. Карташева, евразийцев и др., которых имеет в виду автор письма, в разных направлениях отличаются от моих. А. Петров находит, что мои писания и выступления оскорбительны для религиозного сознания монархистов. Резкое отрицание каких-либо идей и верований всегда ведь кажется оскорбительным, а иногда и кощунственным людям, исповедующим эти идеи и верования. Я хотел бы только сказать, что я не сомневаюсь в искренней религиозности и преданности Православной Церкви отдельных монархистов. Я отвечаю на письмо А. Петрова потому, что оно написано искренне и обнаруживает подлинную веру. Но русский зарубежный монархизм как общественное течение, по моему глубокому убеждению представляет большие опасности для Церкви и готовит ей новые формы порабощения. Все другие политические направления более нейтральны и более безопасны для Церкви, не делают никаких насилий над Церковью в приходских советах, не требуют от Церкви служения своим интересам. Именно правые монархические течения в эмиграции делают все, чтобы разорвать органическую связь между Православной Церковью в России и Православной Церковью за границей. Я жил в Москве во время Карловицкого Собора, который прошел под давлением правых монархических кругов, и знаю, с каким осуждением и враждой относились к нему православные люди в Poccии. Русский поместный Собор, несмотря на разные в нем течения, патриарх и практика Церкви в конце концов санкционировали тот разрыв между Православием и самодержавием, который фактически совершила революция. Православные люди внутри России в значительной своей части признали, что Церковь бесповоротно вступила в новый исторический фазис. За годы гонений против Церкви со стороны антихристианской коммунистической власти у нас явились мученики и исповедники, развилось старчество, произошло возрождение веры, подбор качественных элементов в Православии, восторжествовала искренность и потерпела поражение условная ложь. За двести же лет синодального строя Петровского периода Православная Церковь дошла до состояния, которое Достоевский назвал параличом, торжествовала неискренность, своекорыстие и условность, из Церкви ушли наиболее творческие и ценные элементы общества и Православие приобрело казенно-императорский стиль. Были отдельные светочи православия — св. Серафим, оптинские старцы, но в общем Православие переживало период упадка. Соборность существовала лишь в писаниях славянофилов. Нужна была революция, чтобы собор мог собраться. Никакой жизни приходов не было. Они начали организовываться лишь во время революции. В этом отношении, как это ни парадоксально, заслуги революции велики. Церковный народ был совершенно пассивен, активна была лишь государственная власть. И лишь ныне пробуждается организованная активность и ответственность православного народа. Выход из Константиновского периода в истории христианства, в котором все уже разложилось, означает христианское возрождение. Возврат к этому периоду означал бы срыв

140

этого религиозного возрождения, угрозу восстановления лжи, неискренности, условности, сервилизма. Я знаю взгляд Митрополита Филарета, Архиепископа Никанора и др. иерархов на православную монархию. Но оправдывать и обосновывать религиозный смысл самодержавия ссылками на иерархов Церкви петровского периода представляется мне неубедительным. Большинство этих иерархов запятнало себя сервелизмом, прислужничеством власти и скомпрометировало себя неспособностью отстаивать свободу и достоинство Церкви. Епископы были назначаемы царской властью и находились от нее в полной зависимости, они слишком уподоблялись губернаторам. Достаточно вспомнить блестящие статьи по церковному вопросу Ив. Аксакова, человека глубоко православного и монархиста по убеждению. Это — вопль об унижении Церкви в православной монархии! Как это ни странно, но приходится признать, что строй Православной Церкви при антихристианской коммунистической власти в некоторых отношениях более правильный и более соответствует достоинству Церкви Христовой, чем при православной монархической власти. Старый же дореволюционный церковный строй очень напоминает «живая церковь».

Признание церковно-догматического значения за самодержавной монархией и за помазанием царя на царство характера особого таинства представляется мне самой настоящей ересью, за которую мы терпим жестокую кару. Это есть ересь человеко-божества, обоготворения относительного и преходящего, воздаяния кесарю божеского, переходящего в идолопоклонство. Цезарепапизм есть ложь не меньшая, чем папоцезаризм, не меньший срыв в христианском сознании. И если до сих пор еще pyccкиe люди могут увлекаться идеей религиозного самодержавия, то значит недостаточно долго у нас царствует большевизм. Духовно, религиозно, морально большевизм должен был бы у нас кончиться лишь тогда, когда православные люди окончательно покаются в своем идолопоклонстве. Но pyccкиe монархисты в эмиграции вообще не хотят каяться в своих грехах и склонны всегда считать не себя, а других виноватыми. В Священном Писании нет оснований для религиозно-мистической концепции самодержавной монархии и есть много убийственного для этой концепции. А тексты Священного Писания авторитетнее цитат из фальшиво-риторических речей епископов периода религиозного упадка и вырождения, оскудения духа. Библейское понимание происхождения царской власти очень неблагоприятно для религиозного обоснования самодержавия. В Евангелии нет ни одного слова, которое могло бы обосновать самодержавную монархию.

Нет и в классической патристике принципиального богословского обоснования вероучительного значения монархии. Монархия действительно имеет религиозное происхождение, но не христиански-религиозное, а язычески-религиозное. Царская власть имеет свои корни в тотемизме, в тотемистических верованиях доцивилизованных людей. Классической страной священной монархии был Египет. Фараон был тотемом, он уподоблялся священному животному, покровителю клана и источнику его жизни. Но тотемизм преодолен христианством, преодолено принципиально и языческое отношение к власти. Христианская религия принципиально отрицает абсолютность государственной власти. Между тем как психология русского монархизма есть переживание психологии тотемизма. Не преодоленное язычество играло большую роль в христианской истории. Христианство все еще было слишком родовым христианством. И религиозный кризис, который переживает Россия и мир, есть кризис язычества в христианстве, есть наступление конца христианства родового, в котором всё еще были сильны остатки первобытной религии клана. Государство по существу своему имеет язычески-ветхозаветную природу и в этом своем качестве оно получило освящение и оправдание в христианстве. Мы живем не только в новом завете, но и в ветхом завете, мы подчинены закону, хотя перед нами раскрывается высший порядок, порядок благодати, порядок любви и свободы. Государство имеет религиозную основу, но ветхозаветно-религиозную, а не новозаветно-религиозную. И государство новозаветное, христианское есть условная символика, которая превратилась в ложь и стала невозможной. Новозаветное, христианское сознание не дает никаких оснований мыслить Бога, как монарха, как властелина. Бог открывается, как Отец, как Любящий и Любимый. Власть же существует лишь в греховном природ-

141

ном порядке. Божественная Троичность совсем не есть монархия, и из нее нельзя вывести монархии. Религиозно-мистическое оправдание самодержавной монархии свойственно лишь известному периоду христианства, периоду Константиновскому, да и то лишь исключительно православию византийскому и русскому. Но тому, что свойственно лишь известному периоду и известному народу, нельзя придавать значения абсолютного и непреходящего.

Правые pyccкиe монархисты стоят на таком месте, с которого не видно размеров мирового кризиса, не видно наступления новой мировой эпохи в христианстве. И потому спор делается мало плодотворным. Меня не убеждают и не представляются мне авторитетными ссылки на мнения иерархов и на церковную практику того периода христианства, который по моему убеждению кончился, который не был вечным и не был тождествен с сущностью Православия. Им же кажется неубедительным мое понимание современного кризиса и мое предвидение будущего. Это есть столкновение статической и динамической точки зрения. Меня ужасает нечувствительность многих русских людей к историческому часу, к движению истории. Им кажется, что произошел лишь скандал и бесчинство, но принципиально все осталось на своих местах. Они исповедуют ложный историзм, т. е. абсолютизацию относительных и преходящих исторических форм, но отрицают смысл исторического движения. Автор письма говорит, что Православная Церковь не может быть равнодушна к осуществлению Правды Божией в жизни общества и государства. Он прав. Но беда в том, что самодержавная монархия очень мало делала для осуществления христианской общественной правды. Менее всего эта правда осуществлялась в Византии, православной и самодержавной. Но и в Poccии, православной и самодержавной, не очень осуществлялась Правда Божия в государственной и общественной жизни. Государство реально никогда не делалось христианским, оно строилось на языческих началах. Преображения жизни не наступало. Ограничивались условно-символическим освящением жизни. Общество в принципе не было построено на основах христианской любви, а государство и не могло быть построено на этих основах, ибо они противоречат природе государства. Между путями личного спасения и путями общественного и культурного созидания и преображения оставалась непереходимая пропасть. Есть один тревожный вопрос для христианской совести право-монархического направления. Люди этого направления, даже когда они искренние христиане, обычно более любят насилие во имя своего понимания добра, и легче относятся к пролитию крови и убийству человека, чем большая часть других направлений, если не считать коммунистов, которые всех превзошли в практике насилий и убийств. Проповедь кровавой ненависти к евреям, ко всем левым, к интеллигенции, к инославным исповеданиям и мн. др. исходит от правых. Это парадокс, над которым следует задуматься: христиане-монархисты, как политическое направление, более яростны, более любят смертные казни, тюрьмы, войны и всякого рода насилия, чем люди других направлений, не почитающих себя христианскими. Вспомните хотя бы убийство Набокова, вспомните еврейские погромы, поощряемые правыми организациями, разжигание ненависти к враждебным направлениям и мн., мн. др. Не следует замазывать всю тревожность этого вопроса, ссылкой на ту элементарную истину, что христианство не есть гуманизм. Я это отлично знаю и сам много критиковал и обличал гуманизм. Но я знаю также, что христианство не есть бестиализм и человеконенавистничество, что христианство выше, а не ниже гуманизма. Среди правых монархистов есть прекрасные люди, очень искренние, очень благородные, очень верующие. Особенно это нужно сказать про молодежь. Но приходится все-таки признать, что средний уровень русских монархистов не высок, что это направление должно себя реабилитировать. Оно не может гордиться своим прошлым. У нас никогда не было вполне независимого, идейного, общественного монархизма. Монархизм был казенным направлением. И когда настал страшный час падения монархии, монархисты ничего не сделали для ее поддержания, у них не оказалось благородного, рыцарского духа. Благородство было проявлено лишь последним русским монархом, но не монархистами. Монархисты не выстрадали себе право кричать о монархии в заграничных русских колониях.

Я верю, что в России, в русском на-

142

роде есть подлинное религиозное возрождение. Но его невозможно понимать в категориях количества. Огромное и неожиданное значение революции, противоположное сознательным целям самих революционеров, заключается в том, что после нее качественные и реальные оценки начинают решительно преобладать над количественными и формальными. Условная ложь принудительного количественного универсализма в христианстве сокрушена, и к ней вряд ли возможен возврат. Отныне все должно определяться реальными религиозными качествами. Принудительность и видимость пребывания в Православной Церкви ни для чего не нужна и не имеет никакой цены. И нет надобности во что бы то ни стало делать вид, что большая часть русского народа верна христианству и православию. Нам нужна правда. Между тем как идея православной монархии покоится на условной лжи принудительного количественного универсализма, на предположении, что большая часть народа верна Православию или должна соблюдать видимость Православия. Религиозная монархия пала, потому что обнаружилась ложь в ее основе, неискренность. Мир вступает в период изобличения реальностей и связанных с этим глубоких разделений. И потому идея вероисповедного государства делается неискренней, лживой, по существу насильнической. Я не только не верю в возрождение вероисповедного государства, принудительно православного, но и не хочу его. Идея вероисповедного христианского государства есть лжехристианская идея, она свойственна эпохе смешанного христианства, полу-христианства, языко-христианства. Ибо государство имеет природу ветхозаветно-языческую и в этом своем качестве до времени должно утверждаться и развиваться. Подлинное же христианское общество не вместимо ни в какие категории государственного мышления. Христианское общество не имеет ничего общего и с современной безбожной демократией, не желающей знать обязанности, жертвы и любви. Секуляризованность современных демократических республик получена по наследству от ранее секуляризованных монархий. Отношение между церковью и государством внешне теперь может быть мыслимо лишь в форме конкордата. Внутренне же христианство должно стремиться определить собой и преобразить всю полноту социальной жизни.

Хотел бы рассеять еще одно недоразумение. И автор письма, как и многие другие, понимает меня так, что я проповедую какое-то пассивное претерпевание зла, прекращение борьбы с большевизмом. Это совершенно не соответствует моим действительным взглядам. Если я отрицаю те способы борьбы, которые пользуются особенной популярностью в правой части эмиграции, то это не значит, что я отрицаю всякую борьбу. Это значит только что я хотел бы бороться другими методами, более на мой взгляд реальными. Сейчас за границей никакой реальной политической борьбы не происходит, —происходят пустые словопрения и риторические словоизвержения в газетных статьях. Действительная же реальная борьба с большевизмом есть прежде всего духовная борьба, которая возможна для каждого из нас в каждое мгновенье нашей жизни и которую завещала нам христианская вера. Политическая же и военная борьба производна и может быть реальна лишь в самой России, в русском народе, на русской земле. В меч эмиграции я не верю, он давно стал картонным мечем, а, если бы и стал настоящим, то причинил бы лишь вред. Новой кровавой «революции» русский народ, вероятно, не выдержал бы, он изошел бы кровью. Но это не значит, что я «эволюционист». Возможно, что советская власть будет свергнута силой оружия, и это даже очень вероятно. Но будет свергнута она прежде всего мечем красной армии, которая станет национальной. И переворот, который может произойти в России, не может быть контр-революцией против социальных последствий революции, против новой социальной почвы, а лишь свержением верхушки власти. К социальным же результатам революции возможно лишь «эволюционное» отношение: начинать нужно с того состояния почвы, которое образовалось в результате геологических революционных переворотов. Легитимная монархическая идея не имеет в данный момент почвы в русском народе и всякие попытки ее навязывания пахнут насилиями и кровью и претят моим христианским чувствам. Да и я думаю, что эмигранты-монархисты психологически мешают сейчас преодолению большевизма в Poccии. Это не есть принци-

143

пиальное отрицание всякой монархии и не есть требование во что бы то ни стало республики или демократии, к которым я не питаю никаких симпатий. Монархия, как природно-исторический факт, порождаемый из недр народной жизни, вполне возможна, а иногда желанна. Я не придаю принципиального значения внешним формам государственной власти, и мне представляется одинаково устаревшими и доктринерство монархическое и доктринерство республиканское. Более существенно и важно думать о том, чтобы не форма, а содержание жизни общества и государства определялось истиной Христовой веры, чтобы все движущие мотивы нашей жизни были подлинно христианскими. Вопрос о форме государственной власти есть вопрос технический, а не религиозный. Религиозный же вопрос есть вопрос о том, какой дух движет властью и определяет жизнь общества.

Я не отрицаю в принципе борьбы со злом насилием. Это — элементарно. Но бывает насильственная борьба со злом, которая есть не меньшее зло, чем то, против которого она борется. Мир захлебнулся в крови, слишком многие считают возможным убивать своих идейных противников, и необходимо духовно бороться против кровавого бреда. И я спрашиваю русских правых монархистов, — любят ли они духовную свободу и хотят ли они ее защищать против коммунистов, истребляющих ее без остатка? Если нет, если они сами хотят истреблять духовную свободу, то они не лучше коммунистов и борьба их против зла коммунизма не имеет оправдания. Осуждение православной самодержавной монархии в том, что она делает христиан гонителями. Но христианская вера всегда вырождалась, когда христиане становились в положение гонителей, и всегда возрождалась, когда христиане были гонимы.

Николай Бердяев.

144

 

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова