Яков Кротов. Богочеловеческая история.- Вера. Вспомогательные материалы.

Николай Бердяев

МНОГОБОЖИЕ И НАЦИОНАЛИЗМ

Бердяев Н. Многобожие и национализм / Путь.— 1934.— № 43 (апрель-июнь).— С. 3—16.

Тот странный на первый взгляд факт, что в нашу универсалистическую, планетарную эпоху произошла вспышка неслыханного национализма, свидетельствует лишь о полярности человеческой природы. Несостоятельны все слишком прямолинейные и рациональные истолкования человеческой жизни. И наиболее, конечно, несостоятельна теория прогресса XVIII и XIX в.в. Не только индивидуальный человек, но и человеческое общество очень легко переходит от одного полюса к другому и очень легко всякое человеческое движение переходит в свою противоположность. Так, наприм., коммунистический интернационализм в России очень легко может обернуться советским национализмом и это даже уже происходит. Политические и социальные события нашей эпохи должны вызывать изумление и недоумение у людей, привыкших обо всем судить с точки зрения рациональных принципов, которые им казались незыблемыми. Принципы просвещенного гуманизма, которые многим казались универсальными, совершенно опрокидываются в наши дни. Но что значит современный национализм, принимающий формы фашизма, с более углубленной, духовной точки зрения? Он, конечно, означает дехристианизацию общества, которая, впрочем, началась давно и лишь сейчас вполне выявляется, и их паганизацию, возврат к языческому многобожию, некогда побежденному и преодоленному христианством. Мировая война была уже борьбой разных богов, бога немецкого, русского, французского, английского, т.е. торжеством языческого политеизма, продолжавшего жить в глубинном слое коллективного подсознательного народов. Христианизация и гуманизация человеческих обществ была совсем не так глубока, как могло казаться, часто она была лишь подавлением и вытеснением инстинк-

тов, которые были загнаны внутрь. Национализм, который я отличаю от признания и утверждения положительной ценности национальности, есть реакция и восстание «природы» против «духа», стихийности против сознательности, эроса против этоса, коллективного против личного. Поскольку нации, стремящиеся оформить свое национальное бытие, восстают против навязываемого им извне «человечества», они исходят из совершенно верного положения, что «человечества», как натурального факта, не существует. «Общечеловеческое» есть абстракция. Человечество, как положительная ценность, есть категория духовная. Оно есть создание христианства. Человечество связано с Богочеловечеством. Поскольку гуманизм утверждает человечество и универсальную человечность, он утверждает христианскую истину, но отрывает ее от ее духовных корней, лишает ее духовной основы и потому часто деформирует ее. В чисто природном порядке человек обречен на партикуляристическое национальное существование, братство народов невозможно. Замирение и братство народов предполагает воссоздание духовного космоса, духовного универсализма, который существовал в средневековье и остатки которого еще сохранились в века новой истории. Ни буржуазный космополитизм, ни социалистический интернационализм не означает такого духовного универсализма и потому так легко опрокидываются. С этим связана очень глубокая философская проблема. Универсальное совсем не есть общее. Общее означает отвлечение от конкретной целостности и к нему применима категория числа. Между тем как универсальное совсем не означает отвлечения и к нему категория количества не применима. Универсальное есть целостное и неделимое качество и индивидуальное может нести в себе это качество. Единичная и неповторимая личность может заключать в себе универсальное, как положительное качество и достижение. Универсальное нельзя противополагать индивидуальному в смысле их взаимоисключения. Универсальное не исключает индивидуального, наоборот включает его в себе, как положительную ступень бытия. Общее же всегда есть отвлечение от индивидуального, снятие всех индивидуальных ступеней бытия. Универсальное есть положительное конкретное единство, общее же есть отрицательное абстрактное единство. В применении к национальной проблеме это значит, что универсализм, утверждающий духовное единство человечества, есть положительное конкретное единство, включающее в себе все национальные индивидуальности, интернационализм же есть абстрактное единство, отрицающее эти национальные индивидуальности. Нацио-

нализм есть обратный полюс интернационализма и такая же ложь. Национализм есть восстание партикуляризма против универсализма, который понимается исключительно, как общее и отвлеченное. Так и должно быть, ибо национализм есть натурализм и он не знает человечества, как духовного универсума. Национализм есть натуральное язычество, которое идеализируется и экзальтируется, но духовно не просветляется. Национализм есть партикуляризм индивидуального, которое не хочет знать аксиологического значения духовного качества универсального и знает лишь ненавистное ему общее, общечеловеческое, интернациональное, абстрактное, противо-природное, но не сверх-природное. Нельзя немцев заставить подчиниться «общему», но в них может духовно пробудиться универсальное. Такова философская сторона проблемы. Природное язычество всегда будет восставать против «общего», против «отвлеченного». Но оно может быть просветлено духовно-универсальным. Французы потому находятся в ином положении, что отвлеченное, общие принципы гуманизма стали принадлежностью их конкретной национальной индивидуальности. В этом причина непонимания между французами и немцами. Религиозная же сторона нашей проблемы вот что означает: национализм есть многобожие, натуральное язычество, универсализм же, утверждающий духовное единство человечества, есть единобожие и не только единобожие, но и боговочеловечение. Поэтому никакого другого универсализма, кроме христианского, по-настоящему существовать не может.

Универсализм, как духовная категория, предполагает просветление и преображение индивидуализированной природной стихии, в данном случае национальной, народной. В истории есть универсализирующая и индивидуализирующая тенденция. Обе тенденции правомерны и не должны исключать друг друга. Но человеческая история постоянно колеблется между этими двумя полюсами и одна тенденция подавляет другую. Национальность, как индивидуализированная ступень природно-исторического бытия, стоит между человеческой личностью и человечеством, которое есть реальность и ценность не природного, а духовного порядка. Когда человечество понимается не как положительное и конкретное универсальное, а как отрицательное и отвлеченное общее, то оно оказывается враждебно человеческой личности, оно ее обезличивает и поглощает. Совершенно так же, когда национальность понимается не как подлежащая просветлению и спиритуализации природная индивидуальность, обогащающее личное человеческое существование, а как верховная и абсолютная ценность, как идол и кумир, она

поглощает, обезличивает и даже истребляет личное человеческое существование. Народ есть ступень, стоящая между личным человеческим существованием и существованием единого человечества. Ступень эта является качеством, обогащающим личное человеческое существование. Но на ступени этой может обнаружиться восстание иррациональной природной стихии и против человеческой личности, как духа, и против человечества, как духа. Это восстание и есть национализм. Человек — противоречивое и парадоксальное существо. Ошибочно думать, что все злое в человеческой жизни есть проявление эгоизма. Наоборот, человек способен проявлять изумительное бескорыстие и жертвоспособность во зле. Человек — религиозное животное и у него есть неистребимая потребность в поклонении высшему, в благоговении к святыне. И в зле человек поклоняется не себе, а идеалам и кумирам, он способен совершенно пожертвовать своим человеческим для этих идеалов и кумиров. Мы это и видим в образовании религии национализма и расизма, как и религии коммунизма. Человеческая личность падает жертвой своего идолотворения. В современном национализме, особенно немецком, сложно переплетается элемент национальный и расовый. Между тем как их нужно очень различать. Раса есть категория натурально-зоологическая. Она принадлежит пре-истории, хотя в истории действуют последствия вторжения рас, совершенно измененных цивилизацией. Национальность же есть категория культурно-историческая и она есть уже результат некоторой спиритуализации природной стихии. Когда в XIX и XX веке говорят о расах, о чистоте расы, о борьбе рас, о миссии рас, то это всегда есть мифотворчество. Гобино был, конечно, творцом мифа об арийской расе. Современная научная этнология и антропология не считает возможным говорить в точном смысле о расах, не признает существования чистых рас и предпочитает не употреблять самого выражения «арийская» раса (*). Но мифотворчество играет огромную роль в нашу эпоху, оно влиятельнее научных теорий, заинтересованных в отвлеченной истине, и миф о расе может быть реальным орудием самоутверждения национальности. Мистика крови входит в программу реальной политики и вдохновляет массы. Это еще раз доказывает, как слаб и беспомощен политический рационализм. Национализм чисто языческого, теллурического происхождения

_____________________

*). См. напр., обобщающие результаты современной науки о расах в книге Eugène Pittard «Les races et l'histoire. Introduction ethnologique a l'histoire».

и рациональные аргументы против него не убедительны. Народ есть природа, которая должна быть превращена в культуру. Но когда природа действует как стихийная сила, то она менее всего склонна слушать аргументы от разума. Победить ее ярость и бурный разлив может лишь сверхразумная духовная сила. Национальная стихия для христианства есть природная данность, которая подлежит спиритуализации, должна быть подчинена велениям духа. Фома Аквинат говорит, что благодать не отрицает природу, а преображает ее. Христианство не может отрицать и игнорировать природной данности, оно действует в ней. Дух не противополагает себя природе, а означает достижение природой иного качества существования. Это очень важно понять для определения отношения христианства к национальности и национализму. Посмотрим теперь, как исторически сложились эти отношения.

II.

Христианство вошло в мир, когда были преодолены племенные, кровно-национальные, партикуляристические религии и было достигнуто объединение человечества в эллинистической культуре и в мировой римской империи. Присущая язычеству связь между «национальным» и «религиозным» была разорвана и это было преодоление многобожия. Многобожию племен, родов, городов, национальностей был противопоставлен христианский универсализм и христианский персонализм. Универсализм и персонализм идут рядом. Христианство не есть откровение для племени, для нации, христианство есть откровение для всего человечества, для вселенной и для всякой человеческой души, для всякой личности. Поэтому христианство есть преодоление не только языческого партикуляризма, но и еврейского национального мессианизма. Христос был распят во имя национализма, не только еврейского национализма, как часто толкуют, но и всякого национализма, русского, немецкого, французского, английского. Человеческая личность духовно освобождается от кровно-племенной религиозной связи, ее отношение к Богу определяется не через расу, не через национальность, не через природное общество, а через духовное общество, т.е. через церковь. Натуральные родовые связи в христианстве заменяются связями духовными. С другой стороны христианство утверждает духовный универсализм. Нет эллина и нет иудея. Это совершенно новое сознание, чуждое язычеству и юдаизму. Этим христианство утверждает духовное существование человечества. Кончается эпоха богов кланов, племен,

родов, домашних очагов, городов. В древнееврейском сознании Ягве был сначала племенным, партикуляристическим Богом, потом стал Богом вселенной. Но и как Бог вселенной он оставался связанным с еврейским народом, вследствие мессианского сознания народа. Христианство окончательно вознесло человеческое сознание до единобожия. Универсализм связан неразрывно с единобожием. Единство человечества существует только потому, что существует единый Бог. Многобожию всегда соответствует национальный партикуляризм. Юдаизм, связывающий религию с кровью, не был языческим партикуляризмом только вследствие своего мессианизма, который всегда универсалистичен. Хотя древнееврейское библейское сознание не есть расизм и носит характер духовной, а не натуралистический, но расизм есть все-таки чисто еврейская идеология. Именно евреи охраняли чистоту расы, противились смешанным бракам, связывали религию с кровью. Но современный расизм есть еврейская идеология, оторванная от всяких духовных корней и принявшая грубо натуралистические, почти материалистические формы. Согласно этой идеологии человек духовно определяется формой черепа, цветом волос, наследственной кровью. Таким образом, дух превращается в эпифеномен наследственной анатомии и физиологии. Это есть детерминизм еще более грубый и крайний, чем в теории экономического материализма, так как экономика все-таки принадлежит психической среде и допускает изменение положения людей от изменения сознания. Фатум крови, конечно, несоединим с христианством. Христианство преодолевает античную идею неотвратимой судьбы, оно раскрывает свободу духа. Расизм есть, конечно, возврат к язычеству, к многобожию, и его пафос фатума крови, тяготеющего над человеком, есть натуралистическая романтика. Христианство освобождает человеческую личность фатума крови, от порабощения духа родовым и племенным началам, от власти духов и демонов природы над человеком. Поэтому христианство утверждает в такой же степени универсализм, как и персонализм, и только христианство утверждает универсализм не как общее и отвлеченное, а как духовное качество, включающее в себя всякую просветленную и одухотворенную индивидуализированную ступень бытия. Христианство преодолевает принципиально языческое отношение к национальности и государству, т. е. национализм и этатизм, устанавливая до преображения мира различение между «кесаревым» и «Божьим». Национализм и этатизм требуют воздавания божеских почестей национальности и государству, т. е., «кесареву», и потому означают воз-

врат к язычеству и многобожию. Христианство духовно освобождает личность от абсолютной власти нации, города, государства, власти над духовной жизнью, оно допускает лишь подчиненную ценность национальности и государства. Христианство в этом мире есть дуализм, а не монизм, и потому никакое царство этого мира, никакое царство кесаря оно не может признать отождествляющимся с царством Божьим. Поэтому христианство несовместимо с идеей тотального государства, которое есть диктатура над духом, над духовной и умственной жизнью, диктатура не только политическая и экономическая, но и диктатура «миросозерцания», диктатура мифа и символа, вдохновляющего массы, диктатура ортодоксии государства. Христианство несовместимо с верховенством нации, оно признает священные права человеческой личности, независимо от воли нации и коренящиеся в порядке духовном, а не социальном. Но таково, конечно, чистое христианство, а не замутненное и искаженное, каким оно бывало слишком часто в истории.

III.

Средневековью свойственен был универсализм. Оно соединяло универсализм церкви и универсализм империи. В средневековой культуре господствовал единый латинский язык. Священное византийское и священное русское царство также универсальны по своей идее, как и священная римская империя германской нации. Средневековый мир не знал национализма. Национализм есть порождение новой истории. Средневековый христианский универсализм разложился, победил дух партикуляризма. Автономия политики со времен Макиавелли означала торжество чисто языческого отношения к государству. Во Франции национализм связан с французской революцией, с идеей верховенства нации. Деятели революции были патриотами-националистами, в то время как представители старого режима король, дворянство и духовенство были изменниками по отношению к нации. При ослаблении веры, при дехристианизации общества Бог подменился нацией. И это была одна из форм идолотворения, из нации сделали идола. Религия национализма есть несомненная паганизация обществ. Но современный послевоенный национализм носит специфические черты, отличные от прежнего национализма. Старый национализм был связан с аристократическими и буржуазными классами, и это очень способствовало торжеству интернационалистических настроений среди рабочих. Теперь положение меняется. Мы живем в эпоху господства масс.

Происходит острая демократизация общества. И национализм делается массовым и демократическим. Это мы видим в фашизме и национал-социализме, которые представляют собой движения народные и демократические. Идея фашизма есть достижение крепкого народного, национального единства с широким социальным базисом. Фашистский национализм непременно должен иметь такой вид, как будто за ним стоит «народ», он не допускает внутри народа борьбы классов, и это ему более или менее удается. Фашизм поддерживает большой слой мелкой буржуазии, мелких служащих, часть крестьянства, пролетаризированные средние классы и пролетаризированная интеллигенция, что составляет значительную часть народа. Сила фашизма в том, что он опирается на милитаризованные союзы молодежи. Они создают новую форму национализма. Против марксистского пролетарского интернационализма и либерально-буржуазного космополитизма происходит реконструкция единства нации, вдохновленной волей к могуществу. В обретении национального единства был бы и положительный элемент, если бы все не было искажено идолотворением. Происходит настоящее обоготворение нации, расы, государства, т. е. возврат к многобожию. Связь национализма с многобожием сейчас яснее, чем когда-либо. И еще черта, характерная для современного национализма. Прежде национальное своеобразие связывали прежде всего с своеобразием культуры. Современный национализм связан прежде всего с государством, с абсолютизацией государства. Это определяется тем, что он одержим волей к могуществу. Национализм не может интегрально реализовать себя без сильного государства, захватывающего всю жизнь. Современная идея тотального государства, не знающего никаких границ, претендующего быть организатором не только социальной, но и духовной и умственной жизни, есть порождение национализма. Современный национализм не культурно-созерцательный, а государственно-действенный, одержимый актуализмом. И это соответствует всему характеру эпохи. Итальянский фашизм есть прежде всего этатизм, идеология абсолютного государства. Это — римская идея. Немецкий же национал-социализм есть идеология расы. Но раса, стремящаяся к могуществу, должна иметь своим орудием могущественное абсолютное государство. Также для реализации безгосударственного идеала рабочего коммунизма оказывается необходимым могущественное абсолютное государство. Все современные социальные и национальные течения стоят под знаком монизма, тотальности, интегральности и этим определяется их склонность к тирании.

Современный мир вновь терзает полидемонизм, от ко-

10

торого когда-то христианство освободило мир античный. Вновь вырвались на свободу демоны расы, крови, земли, национальности, пола. Все, что было загнано в подсознательное, прорвалось и обнаружилось. Обратно Тертуллиану можно было бы сказать, что человеческая душа по природе язычница, не христианка, и этот языческий натурализм сейчас обнаруживается сильнее, чем когда-либо. Но, то, что происходит в современном мире, еще гораздо сложнее и запутаннее. Современный мир терзают тоже новые демоны, не демоны природы, а демоны технической цивилизации, демоны машин, которым все более и более подчиняется человек, демоны социальной ненависти, порожденной капитализмом. Современные революции стоят или под символом избранной расы или под символом избранного класса. Одержимость и тем и другим символом есть настоящая демония. Когда устроение общества ставится под знак избранной расы или избранного класса, то происходит острая дегуманизация, потому что не за каждым человеком признается человеческое достоинство, а лишь за человеком, принадлежащим к избранной расе или избранному классу. Но в расовой теории дегуманизация еще сильнее, чем в классовой теории. Детерминизм класса не абсолютный, возможно спасение для человека, принадлежащего к отверженному классу через изменение сознания. Дворянин или буржуа может стать марксистом и коммунистом, может проникнуться пролетарской идеей и тогда с него снимается фатум его класса, он может даже стать председателем совета народных комиссаров. Маркс и Ленин, как известно, совсем не были пролетариями, и это не помешало им быть носителями пролетарского сознания. Детерминизм же расы абсолютный, это — фатум крови. Никакое изменение сознания, никакое усвоение себе идей и верований избранной расы не поможет. Наследственная кровь, строение черепа, цвет волос абсолютно детерминируют ваш дух. Если вы еврей или негр, то вас нисколько не спасет принятие христианства, крещение бездейственно в отношении к отверженным расам, не поможет вам и если вы станете по убеждению национал-социалистом. Это есть абсолютный детерминизм и фатализм. Но абсолютный детерминизм и фатализм несоединимы с христианством, как религией свободы духа. Фатум крови, тяготеющий над человеком, принадлежит язычеству, а не христианству, это есть языческий натурализм. И расовая теория и классовая теория одинаково есть многобожие в социальной жизни, несовместимы с единобожием, но расовая теория в еще большей степени, чем классовая. Миф об избранной расе и миф об избранном классе оказались очень динамическими в наше время.

11

Мифы обладают гораздо большей движущей энергией, чем научные теории. В эти мифы входит и элемент эмпирической реальности, но мифотворческий элемент преобладает. В современном мире борются две основные силы — национализм и социализм, но в некоторых течениях они соприкасаются и соединяются. Как понять отношение между «национальным» и «социальным»?

Из этих двух элементов элемент национальный является по своей основе природно-космическим и стихийным, хотя и преломленным в цивилизации, элемент же социальный есть уже порождение цивилизации и в него привходит идея справедливости, которая духовного происхождения. «Социальное» целиком уже находится в психической среде и все природное в нем уже переработано человеком. Борьба «национального» и «социального» на вершинах своих, когда достигается очищение от более низменных инстинктов и интересов, может быть понята как борьба эроса и этоса. Национализм не хочет знать правды и справедливости, не хочет знать и братства людей, он хочет знать лишь эротическое избрание и эротическое отвержение или, как говорит идеолог национализма К. Шмитт, политика должна знать лишь «категории друга и врага». Поэтому утверждение национального элемента в национализме всегда означает дегуманизацию и деморализацию политики, всегда есть утверждение многобожия в политике против единобожия. Социализм может, конечно, превратиться в настоящую идолотрию и демонию и в средствах борьбы быть дегуманизацией и деморализацией. Мы это видим в коммунизме. Но по своей идее и цели социализм вдохновляется пафосом правды и справедливости в социальных отношениях, т. е. должен требовать гуманизации и этизации социальных отношений. Политика, которая будет не слишком резко сталкиваться с христианством, должна определяться не «категориями друга и врага», не эротическим притяжением и отталкиванием, а категориями справедливости и несправедливости, братского и небратского отношения людей и народов. Коммунизм тоже руководствуется категориями друга и врага, классового друга и классового врага, он переносит эротический и антиэтический принцип национализма на классы и потому в нем чисто социальный элемент оказывается извращенным, теряет свой человеческий характер и подчиняется своеобразной демонии. В современном мире происходит сближение и соединение элемента национального и элемента социального в национал-социализме. Но элемент социальный тут подавляется элементом национальным и несет служебный характер для организации единой и сильной партии, которая сейчас не может быть

организована без участия и поддержания народных масс. В отношении между нациями и расами национал-социализм отрицает не только братство, но и справедливость, и подчиняет политику категориям друга и врага, т. е. эротическому притяжению и отталкиванию, не желает подчинить ее никакому этическому началу. Национализм и в частности национал-социализм сталкивается не только с принципом универсализма, т. е. ценностью мира, единства и братства народов, но и с принципом персонализма, т. е. с безусловной ценностью всякой человеческой личности. Христианство же как раз утверждает и принцип универсализма, и принцип персонализма, т. е. требует признания ценности братства людей и народов, единства человечества, и высшей ценности личности, ценности всякого человека независимо от расы, национальности и социального положения. Поэтому единственная форма социализма, которая соответствует христианству и этике человечности, есть не интернациональный классовый социализм и не расовый национал-социализм, не социализм тотального государства, а персоналистический социализм, социализм синдикальный, соединяющий в себе принцип ценности личности с ценностью общения, общности, общинности людей. Он означает гуманизацию и этизацию социальной жизни и социальных отношений.

IV.

Современный национализм вспыхнул в техническую эпоху, и это создает для него противоречивое и парадоксальное положение. Национализм и техника — принципы совершенно противоположные. Вся эмоциональная основа национализма (а национализм прежде всего эмоционален) натурально-теллурическая, господство же техники означает конец теллурического периода в истории человечества. Но происходит технизация и рациональное планирование натурально-теллурической национальной стихии. Самый же принцип техники совершенно интернациональный. Техника есть самая могущественная интернационализирующая сила. Современная молодежь всех стран по своей эмоциональности склоняется к национализму, если она не захвачена коммунизмом, и вместе с тем она захвачена и увлечена техникой и готова отдать свои силы развитию техники. Молодежь не замечает этого противоречия в своих настроениях. Именно техника наименее национальна, она носит не только универсальный, но и интернациональный, отвлеченно-общий характер, она обезличивает, лишает быт народов национально-индивидуального характера, она одинакова у американцев,

немцев или японцев. Именно техника, техническая цивилизация подлежит экспорту и легко переносится от одной страны в другую, от одного народа к другому, настоящая культура всегда индивидуальна и не подлежит переносу. Но современные националисты любят технику и вооружены ей и равнодушны к настоящей культуре. Это, вероятно, объясняется тем, что современный национализм ищет не столько выразительности индивидуального образа народа, сколько проявления силы, сила же сейчас не может быть приобретена без техники. Техника вооружает для борьбы и войны, а национализм хочет борьбы и войны. Современный национализм равнодушен к культуре, потому что в культуре всегда был очень силен элемент созерцательный, а национализм сейчас совсем не созерцателен, он очень актуалистичен, очень жаден к жизни и одержим волей к могуществу. Техника, без которой невозможно никакое могущество, носит планетарный характер, и она в конце концов одержит верх над национализмом, окажется сильнее, она утверждает универсальность сообщений, при которой невозможны уже никакие автаркии, никакие замкнутые миры. Вооружение националистов современной техникой держит мир под угрозой войны. Национализм — эмоциональный источник войны, он насыщает мир эротическими отталкиваниями. И парадоксально то, что как раз сила наиболее интернациональная, наиболее унифицирующая, наиболее сближающая все миры, поступает на службу национальным инстинктам и грозит миру самым страшным раздором. Национализм, вооруженный техникой, есть величайшая угроза для европейской культуры, для самого ее существования. Национализм, соединенный с техницизмом — антикультурен. Это характерно для эпохи господства масс. У масс есть спрос на техническую цивилизацию, но нет спроса на качественную культуру. Поэтому современный национализм не находит себе выражения в творческом гении, он находит себе выражение в «вожде», который интересуется не культурой, а государственной мощью. Выразителями современного германского национализма являются не мыслители и поэты, а «вожди» — Гитлер, Геринг, Геббельс. Их портретами наполнена страна, и они заменили портреты Гете и Шиллера, Канта и Гегеля, Бетховена и Ницше, о них пишут неисчислимое количество книг. Современный «вождь» совсем не есть выразитель и носитель культуры народа, он выразитель и носитель воли масс к национальному единству и к государственному могуществу. Это эпоха «цивилизации», а не «культуры». Совершенно аналогичный процесс происходит и под символикой коммунизма, столь казалось бы враждебного национализму. И там

«вождь» приводит массы к единству, вооружается техникой, выражает волю к могуществу, враждебен к культуре, как к явлению аристократическому. Но если сравнить происходящее в Германии и происходящее в России, то есть разница прежде всего в том, что разное демоны терзают эти страны — в Германии это прежде всего демоны природы (крови, избранной расы, национальности, земли), в России именно потому, что в прошлом это была страна теллурическая по преимуществу, — демоны титанической техники, социального строительства (машина, избранный класс, планетарная социальная революция). Но техника находится в услужении избранной расы и иррациональных социальных инстинктов, а за техническим строительством скрыты иррациональные инстинкты русского народа. Коммунистический интернационализм легко оборачивается советским национализмом, и сталинизм почти не отличается уже от фашизма. И за призывом совершить планетарную социальную революцию скрыт русский мессианизм, старая идея мирового призвания русского народа. Национализм чужд подлинно русской традиции, но мессианизм характерен для этой традиции. Весь русский XIX век полон вселенского сознания, и это вселенское сознание было характерно русским. Национализм был у нас иностранного, немецкого происхождения. Большевизм есть одна из трансформаций и деформаций русской идеи.

Современный национализм утверждается на фоне универсалистической, планетарной эпохи и это придает ему особенную остроту. Националистические эмоции, иногда принимающие сумасшедшие формы, развиваются в эпоху, когда никакие автаркии более невозможны. Европейские общества возвращаются к многобожию после того, как единобожие уже глубоко изменило сознание. Но нельзя просто отрицать современные националистические настроения молодежи и связанные с ними движения с точки зрения устаревших идей просветительной философии XVIII в. и изжитых уже принципов французской революции. Кайзерлинг не устает об этом напоминать, особенно французам, которые склонны считать универсальными принципы французского гуманизма, которые верят в кафоличность латинского разума. Но мы вошли в иное измерение бытия, в мир, который я назвал «новым средневековьем». И оценивать происходящее нельзя с точки зрения относительных и преходящих начал новой истории, оценивать можно лишь с точки зрения абсолютных и вечных начал. Такие начала заключены лишь в христианстве. Современный национализм, современная воля к могуществу резко сталкивается с абсолютными началами христианства. Это нужно ясно сознать. Оппортунистические

приспособления христиан постыдны. Желание использовать христианство, как орудие для утверждения национальной и государственной мощи, гораздо хуже с христианской точки зрения, чем прямые гонения на христианство и религию. Христианам придется вести героическую борьбу за свободу христианства, свободу духовной жизни против притязаний тотального государства национализировать дух, совесть, мысль. Национализировать и социализировать можно то, что у человека есть, его материальную собственность, но не то, что он есть, не его личность. Нельзя закрывать себе глаза на то, что социальное переустройство обществ, которое неотвратимо будет повсюду происходить, будет, вероятно, сопровождаться понижением уровня духовности. Это и выражается в возвращении к многобожию и полидемонизму. И прежде чем начнется духовное возрождение, должны быть решены элементарные вопросы человеческого существования. Но духовная борьба все время будет происходить. Воля к могуществу сама по себе не есть зло. Никак нельзя признать добром слабость и бессилие. Положительная полнота бытия есть сила, мощь и нужно стремиться к этой мощи. Но весь вопрос в том, в чем видеть эту мощь. Современная воля к могуществу совсем не есть воля к полноте бытия, оно означает страшное сужение и умаление бытия. Воля, которой движется национализм, есть такое умаление бытия. Полнота бытия всегда означает, что во всякой индивидуализированной его ступени заключено универсальное содержание, как положительное качество.

Николай Бердяев.

Для катехизиса обработано