Николай Бердяев

ПАРАДОКС ЛЖИ

«Ваш отец дьявол...; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи»
От Иоанна, гл. 8, 44.

Il y a toujours quelque mensonge dans l'ordre.
Le mensonge est une systйmatisation qui recouvre une disharmonie.
Un mensonge est а la racine de l'existence en tant qu'elle suppose la discordance utilisйe au profit de la sistйmatisation».
Fi. Paulhan. «Le mensonge du monde».
(«В любом порядке всегда присутствует момент лжи. Ложь — это своего рода систематизация, которая упорядочивает дисгармонию».
«Ложь коренится в самом существовании, поскольку она предполагает разлад, используемый в целях систематизации».
Фл. Полан. «Ложь мира». — Ред.)

Огромна роль лжи в человеческой жизни. Мир захлебывается от лжи. На проблему лжи слишком мало внимания обращали философы. Лгут не только люди лживые по природе, но и люди правдивые. Лгут не только сознательно, но и бессознательно. Люди живут в страхе, и ложь есть орудие защиты. Структура сознания деформируется функцией лжи, порожденной страхом. Существует несколько типов лжи, и наиболее интересен тот тип лжи, который сознается не как грех и порок, а как долг. Элементарным представляется тип лжи корыстной, как средства для достижения эгоистических целей. Есть тип лжи бескорыстной, почти художественной, когда человек не делает различия между реальностью и собственной выдумкой. Этот тип тоже не будет меня интересовать. Есть еще тип лжи из сострадания, который может быть спасением жизни другого человека. Правдивость не означает формализма и педантизма. Нравственный акт человека всегда творчески- индивидуальный и совершается для конкретного случая жизни, единичного и неповторимого. Но наибольшее значение имеет ложь социальная, утверждаемая как долг. Это она заполняет жизнь государств и обществ, поддерживает цивилизацию, это ею гордятся, как предохранением от распада и анархии.

Глубоко вкорененные в массовое сознание мифы являются выражением этой лжи. Через эти организованные мифы ложь управляет миром, охраняя человеческие общества. Древние мифы возникали из коллективного бессознательного творчества, и в основании их всегда были какие-то реальности. Современным мифам свойственна сознательно организованная ложь. В них нет наивности. Это будет звучать пессимистично, но нужно признать, что ложь кладется в основание организации общества. Чистая, ничем не прикрытая истина могла бы привести к концу всех вещей, к распаду обществ и государств, — говорят защитники прагматизма лжи. Политика в значительной степени есть искусство управления человеческими массами, т.е. предполагает демагогию, т.е. предполагает ложь. Это искусство пользуется мифами, которые не являются случайным продуктом фантазии, которые носят сознательно-организованный характер. Миф одинаково создается о предмете любви и предмете ненависти, в нем сильные эмоции достигают большой напряженности и конкретности. Эрос и анти-эрос одинаково вызывают работу воспаленной фантазии, создающей образы. Ложь, признанная социально-полезной, сейчас достигает в мифе столь небывалых размеров и настолько деформирует сознание, что ставится вопрос о радикальном изменении отношения к истине и лжи,об исчезновении самого критерия истины. И раньше ложь играла немалую роль в политической жизни. В дипломатии всегда прибегали к хитрости и коварству. С начала Нового времени макиавеллизм вошел в Европе в систему управления государствами. Но все же ложь не признавалась окончательно высшим принципом жизни, стремящейся к возрастанию и могуществу. Изменение отношения к истине было уже у Ницше, у Маркса, в прагматической философии. Ницше уже говорил, что истина есть порождение воли к могуществу. Маркс учил, что познание истины связано неразрывно с революционной классовой борьбой и не может быть истина отрешенной от этой борьбы. Прагматическая философия утверждает, что истина есть полезное и плодотворное для процесса жизни. Таким образом, истина целиком подчиняется витальному процессу, ее критерием является возрастание могущества жизни. И это на практике приводит к тому, что перестают искать истины, ищут силы. Но для приобретения силы ложь может оказаться плодотворнее истины. Ищут силы потому, что чувствуют себя погибающими в мире, который пришел в жидкое состояние, в котором нет уже твердых тел. Я помню, как на одном международном съезде в Германии, незадолго до пришествия Гитлера к власти, был прочитан доклад о настроениях немецкого студенчества, и основной мыслью этого доклада была, что студенты перестали искать истины и ищут силы. Отсюда необычайная роль техники в современной жизни.

Ложь есть главная основа так называемых тоталитарных государств, без организованной лжи они никогда не могли бы быть созданы. Ложь внушается, как свящейный долг, долг в отношении к избранной расе, в отношении к могуществу государства, в отношении к избранному классу. Это даже не сознается как ложь. Не признается ложью то, что усиливает динамизм, служит возрастанию жизни, что дает силу в борьбе. Ложь может даже казаться единственной истиной. «Хитрость разума», о которой говорит Гегель, превращается в сознательную практику полезной лжи. У Гегеля была уже опасность релятивизации истины, подчинения ее относительности истории. Ложь, которая в огромных размерах практикуется в советской России и которая получила чудовищное выражение в московских процессах старых коммунистов, есть диалектическая ложь. Ложь оказывается диалектическим моментом в осуществлении совершенного коммунистического общества. Каждый момент диалектического процесса релятивизируется для окончательного торжества логоса в этом процессе: например, старый коммунист, верный коммунистической идее, превращается в фашиста, предшествующий момент этого процесса совершенно отрицается, но это признается необходимым для осуществления цели данного процесса, и т.д. Ложь в фашизме и национал-социализме носит не диалектический, а витально-динамический характер. Проповедь истребляющей ненависти к евреям и марксистам нужна для усиления динамизма, для возрастания витальной силы. Все, что говорится о расовом или классовом враге, обыкновенно есть ложь. Враг есть фикция, необходимая для взвинчивания энтузиазма, для оправдания насилия, для возрастания могущества. Фронты, которые образуются в мире, проникнуты ложью. Так называемый антикоммунистический фронт есть ложь и шантаж. В Германии это есть просто орудие международной политики и прикрытие желания раздела России. Вообще же это есть концентрация корыстных капиталистических и фашистских сил. Но антифашистский фронт, несмотря на существование реальной опасности фашизма во всем мире, тоже заключает в себе ложь, ибо фашистами называют всех антикоммунистов, что, конечно, неверно. Многие сторонники капитализма являются либералами, а не фашистами. Фашизм же ликвидирует частный капитал и заменяет его государственным. Ложью является деление мира на два лагеря, это есть прием войны. В действительности мир гораздо сложнее, он не состоит из фашистов и коммунистов. На лжи также основаны политические партии. Демагогия, без которой не могут обойтись партии, всегда предполагает ложь. Лозунги, которые выставляют партии во время предвыборной агитации, обыкновенно ничего не имеют общего с их реальной политикой. У всех возвышенные цели, прикрывающие очень не возвышенные интересы.

С более глубокой точки зрения верно обратное тому, что утверждает прагматическая философия, что утверждает всякая теория, подчиняющая истину органическому витальному процессу. С большим основанием можно было бы утверждать, что ложь полезна для завоеваний жизни и для организации силы в этом мире. Истина, чистая, не искаженная истина, может быть вредна и разрушительна для организации порядка, для всякого систематизированного прикрытия дисгармонии. Это, в сущности, и говорит Полан, — единственный мыслитель, обративший серьезное внимание на проблему лжи. С этим связан глубокий трагизм в судьбе христианства. Достоевский в гениальной Легенде о Великом Инквизиторе раскрыл не только диалектику свободы и авторитета, но и диалектику истины и лжи в организации царства мира сего, в организации Церкви и государства. Истина, раскрытая Христом, есть истина о бесконечной свободе духа. Великий Инквизитор, устами которого, в сущности, говорят все желающие организовать мировой порядок, признал истину Христову разрушительной и анархической, и для организации блага людей он захотел исправить дело Христа. Аргументацию Великого Инквизитора почти дословно повторяет Шарль Моррас, вождь французских монархистов, который считает Евангелие книгой разрушительной и анархической, но восхваляет католическую церковь за то, что она сумела превратить эту разрушительную и анархическую книгу в силу, организующую порядок, т.е. «исправила» дело Христа. Было бы в высшей степени несправедливым отнести Легенду о Великом Инквизиторе исключительно к католичеству. Все историческое христианство сумело превратить христианскую истину, которая есть апокалиптический взрыв мира, в силу, приспособленную к этому миру, к витальным интересам этого мира. Тысячу раз люди утверждали, что мир можно спасти ложью и только ложью, что истина опасна для самого существования мира. И все вновь и вновь ставится перед людьми вопрос: можно ли, допустимо ли спасать мир ложью? Можно ли отдать себя служению истины и рискнуть существованием мира? И это значило, можно ли во имя истины рискнуть гибелью? Ложь может поддержать организацию общества и государства. Но она внутренне разрушает личность. Истина же укрепляет личность.

Достоевский поставил глубокую проблему. Но по-иному, столь же радикально поставил проблему Л. Толстой, самый правдивый писатель мировой литературы. Все творчество Л. Толстого направлено против лжи, есть художественное обличение лжи, на которой покоится цивилизация, государства, организация общества. В сущности, Л. Толстой предлагает всем рискнуть, все поставить на карту. Сущность толстовского учения о непротивлении заключается в том, что когда человек перестанет сопротивляться злу насилием, то начнет действовать сам Бог, вступит в свои права божественная природа. Нет ничего легче, как критиковать учение Л. Толстого. Очень легко показать, что при непротивлении всегда победит зло. Но Толстой надеялся на историческое чудо и во имя веры в это чудо непосредственного вмешательства Бога предлагал рискнуть гибелью общества, государства и цивилизации, гибелью мира, который держится на лжи и насилии, на законе, противоположном закону Бога. Христиане хотели устраивать на всякий случай свои дела так, чтобы дела хорошо шли даже если Бога нет. Л. Толстой прежде всего требует отказа от социально полезной лжи. С этим связано необыкновенное правдолюбие его литературного творчества. Человек должен прежде всего перестать лгать перед собой и перед Богом, перестать закрываться от истины, которая может причинить страдание, которая не льстит человеку, а иногда и прямо ему угрожает. Любовь к правде есть основная добродетель и мир более всего в ней нуждается. Мир настолько изолгался, что потерял критерий истины. Человек перестал отличать реальность от продуктов воображения, порожденных из недр бессознательного, от мифов, обладающих витальной и социальной полезностью. Творческое воображение может быть путем познания истины. Но очень всегда подозрительно действие воображения социально выгодное и полезное, помогающее истребить врага, оправдывающее насилие.

Наука любит истину и ищет истину, она не выносит лжи. Таков ее принцип. В этом величие науки. Настоящий ученый — аскет. Но и научные теории, разоблачающие иллюзии и лживость сознания (например, Фрейд и психоанализ), могут сами создавать мифы, очень далекие от реальности. Так, Фрейд создал настоящий миф об универсальном значении комплекса Эдипа, которым объясняется самое возникновение человеческих обществ. Он является тут не исследователем мифа, а созидателем мифа. Интересно, что творческое воображение Фрейда тут действует не в направлении, полезном для витального процесса, а в направлении очень пессимистическом. Философия самого Фрейда настолько слаба (я не говорю о его больших научных заслугах), что она не может обосновать и оправдать его любви к истине, разоблачающей ложь сознания. Один французский сюрреалист сделал из Фрейда тот вывод, что нужно убивать отца и призывает к этому убийству. Фрейд соблазнился не оптимистическим, а пессимистическим мифом. Наука склонна отрицать религиозные реальности как мифы, порожденные коллективным бессознательным. Но она создала миф о науке, как универсальном знании, решающем все вопросы. Сама наука любит истину, но сциентизм есть ложь. Ученые сплошь и рядом практикуют ложь, полезную и выгодную для их научной гордости. Современный роман раскрывает очень горькие истины о человеке (Пруст, А. Жид, Лауренс, роман психологического анализа). Литература, в сущности, говорит о диссоциации личности, об утере центра личности. Диссоциация личности и порождает ложь. Но самое художественное творчество оказывается вовлеченным в этот процесс разложения личности. Зоркое различение реальностей есть акт целостной личности, и оно необходимо для правдивости. Возрастание лживости есть процесс социальный и процесс индивидуально-психологический.

В чем же причина исключительной роли лжи в нашу эпоху? Это связано с изменением структуры сознания. Необычайное возрастание лжи в мире и лжи оправданной, не сознаваемой как порок, определяется прежде всего экстериоризацией совести. Когда совесть, производящая нравственные суждения, переносится из глубины личности на коллективы и на динамику коллективов в истории, то какая угодно ложь может оказаться оправданной. И в прошлом ложь оправдывалась не личной совестью, а совестью коллективной, совестью национальной, церковной, государственной, военной, классовой, партийной и т.п. Но никогда еще не происходило в таких размерах изъятие совести из глубины личности и перенесение ее на коллективные реальности, как в наше время. Личная совесть, личное нравственное суждение не только парализуются, но от них требуют паралича. Личная совесть никогда не могла бы решиться на такую ложь, на какую решается совесть государства, нации, партии, класса и т.п. Во имя интересов германской расы или пролетариата можно допустить грандиозную и организованную ложь, которая претила бы личной совести отдельного немецкого национал-социалиста или русского коммуниста. Перерождение структуры сознания выражается в том, что за индивидуальным сознанием отрицается право даже определять реальности и отличать их от фикций, это право признается лишь за коллективным сознанием. То, что индивидуальному сознанию представляется ложью, для коллективного сознания представляется реальностью, хотя бы это противоречило самой ясной очевидности. Всякому, например, ясно и очевидно, что демократические государства не хотят войны и настроены пацифистски. Но для коллективного сознания Германии и Италии ясно и очевидно, что именно демократические государства хотят войны, диктатуры же не хотят войны и борются за мир. Это есть ложь с точки зрения личного сознания и совести, но эта ложь превращается в реальность с точки зрения коллективного фашистского сознания, ибо способствует могуществу диктатур. Для личного сознания и совести ясно, что расстрелянные в СССР старые коммунисты были убежденными коммунистами до конца, а не фашистами и не шпионами. Но для коллективного сознания генеральной линии Коммунистической партии ложь о старых коммунистах есть реальность, необходимая в диалектике борьбы.

Ложь современного мира не есть ложь в субъективном смысле, в смысле греха субъекта, эта ложь есть выражение глубокого перерождения структуры сознания. Из мира все более исчезает личная совесть и все меньше слышится ее голос. Но это не значит, что вообще совесть исчезает, она меняет свой характер. Кристаллизуется коллективная совесть с такой силой и в таких размерах, что она совершенно подавляет в человеке личную совесть. Человек принуждается ко лжи во имя того или иного понимания коллективного блага.. Ложь всегда есть в значительной степени явление социального порядка. Человек лжет главным образом другому и другим. И даже когда человек лжет самому себе, то он это делает, имея сознательно и бессознательно в виду других. Человек играет роль перед самим собой, чтобы потом играть эту роль перед другими. Диктатор всегда бывает человеком внутренне изолгавшимся, но эта лживость определяется его ролью перед миром. Социальные отношения людей наполнены не только злой ложью, порожденной волей к могуществу, но и невинной условной ложью. Невинная условная ложь может быть условием возможности человеческого общежития. Так, например, человек бывает вежлив с другим человеком, которого ненавидит в глубине души. Ложь делается злом, когда воля к преобладанию и могуществу, не личному только, но и коллективному, хочет себя во что бы то ни стало реализовать. Воля к могуществу может быть свойственна индивидууму, но она всегда носит социальный характер. «Сверхчеловек» Ницше непременно должен обнаружить себя в социальных актах. И эти социальные акты непременно потребуют лжи. Воля к могуществу не может быть реализована иначе, как при помощи лжи. Христос говорил с силой, и в Нем была лишь чистая правда. Цезарь, диктатор, может приобрести силу лишь при помощи лжи. Без лжи можно реализовать лишь чувство свободы. Свобода есть начало, противоположное лжи. И подлинное освобождение человека есть освобождение от власти лжи. Количество лжи в мире определяется появлением централизованного коллективного сознания, одержимого волею к могуществу. Этому должно противопоставить героическую борьбу за свободу духа, т.е. за правду, обличающую ложь. Это совсем не означает индивидуализма. Человек есть существо коммюнотарное. Борьба не может не быть направлена на создание нового общества, новой общности людей. Но правда всегда означает, что дух определяет общество, ложь же означает, что общество определяет дух. Новое общество не может быть создано дипломатией, т.е. приспособлением к состоянию мира. Мир так полон лжи, ложь настолько разъедает самые возвышенные человеческие идеи, что одними силами мира, в котором все релятивизировано, нельзя победить ложь. Вера в победу над ложью предполагает веру в существование силы, возвышающейся над миром, силы надмирной Истины, т.е. Бога. Даже если весь мир заражен ложью, то все-таки есть Истина, чистая от всякой запятнанности ложью, и в борьбе против лжи мы должны соединиться с этой Истиной. Личная совесть определяет наше отношение к этой высшей Силе — Истине, но это не есть совесть, изолированная от других людей, это есть совесть, проникнутая чувством духовного братства людей, братства в Истине, а не во лжи.