Миссионерство плохо для миссии религиозной, плохо и для миссии политической.
Наибольших успехов Церковь добилась в эпоху, когда миссионерства не было. Были просто х., которые — как апостол Павел — работали как работали и до обращения, а на досуге рассказывали о Боге. Конечно, были и освобождённые проповедники, но «освобождённый проповедник» всё-таки довольно печальное явление, печальное не для аудитории (она-то довольна, лишила человека свободы), а для проповедника. Он лишился профессии, он подсел на иглу зависимости от веры. Во всяком случае, в историю вошёл как идеал миссионера вошёл именно апостол Павел с огромными иглами, которыми он сшивал полотна шатров.
Великие миссионерства Средних веков обернулись показухой и формализмом. Церковь оказалась чем-то вроде пиявки — раздулась, но кровь-то была не Христова, да и не кесарева, а обычных людей, только подневольных. И это даже в наши дни называют «христианское общество». А мир, освободившийся от пиявки, стало быть «пост-христианский мир». Слава Богу за всякое освобождение — и мир перестал быть лицемерным, и Церковь перестала быть пиявкой. Без Церкви найдётся много желающих попить кровушки офисного планктона, бескровного и беспощадного.
Политическое миссионерство плохо ровно тем же: оно лишает миссионера чувства аудитории, осязания реальности, аудитория же получает подгоревший продукт.
В России неудачу демократии объясняют в лучших большевистских традициях — объясняют сами миссионеры от демократии. Недопроповедовали, были недостаточно убедительны, не дали внятного идеала.
Какое уж там — недопроповедовали! В начале 1990-х сплошным потоком лилась проповедь свободы и демократии по тем же самым арыкам (да и теми же людьми часто), по которым лилась проповедь ленинизма-коммунизма. В 1996 году, когда спойлером Ельцина выступили коммунисты, уж так проповедовали демократию, так проповедовали...
Лицемерно проповедовали! Проповедь демократии казнокрадами, проповедь демократии, когда надо было дать людям свободу зарабатывать, проповедь демократии одновременно с постоянной реставрацией государственной монополии на всё, — это вернее воспитывало ненависть к демократии, чем любые речи любого гебешника.
Что до того, что демократы не предложили народу («людям», с ударением непременно на последнем слоге) внятного идеала — недоразумение. Тому нечего идеал искать, у кого идеал за плечами. Идеал демократии за Шереметьево и за Камчаткой, живёт и в ус не дует, и всякий разумный обитатель России этот идеал обожает и мечтает стать обитателем этого идеала, хотя бы в израильском, чешском, ну а лучше всего — канадском варианте. Другое дело, что для эмиграции нужно много усилий — и при этом тебе гарантированно будет хуже, только твои дети попользуются. Так ведь то же самое и со строительством идеала в России. Польский опыт, да и любой опыт любых стран соцблока показывает, что победителей не судят, но и не награждают. Как в Евангелии сказано, сеют одни, жнут другие, а ржут третьи — которые и не сеют, и не жнут, а просто копошатся у кормушки, благо нефть есть.
Строить демократию в России по определению занятие, убыточное для строителей. Выгоднее поселиться в уже готовом доме. Убыточное, а главное — успех не гарантирован. Ведь демократия, свобода, процветание — это исключение, это чудо, такое же, как чудо, что не все приматы обезьяны, а встречаются люди. Во всяком случае, один мудрец утверждал, что людей есть смысл искать, но только днём и только с фонарём.
Самое глупое в проповеди демократии — утверждать, что её победа неизбежна. Ещё как избежна! О процветании и говорить нечего. Две трети человечества преспокойно обходятся без демократии, мира и прогресса, как обходились без них 20 тысяч лет. «Запад», «Первый мир» — такое же невероятное завихрение как воскресение и вера в воскресение. Нечто, чего не должно быть, а оно — есть. Но миссионеры проповедуют воскресение, но не воскресают — они довольно последовательно заканчивают жизнь преждевременной и насильственной кончиной. Миссионеры — не путать с миссиями, организациями. Организм умирает, организация не может умереть, потому что организация мертва изначально.
Демократия и свобода случаются не потому, что они неизбежны и самоочевидны, а потому что человек — не скотина, которая ищет самоочевидного и неизбежного. Во всяком случае, человек не рождён скотиной, если он оскотинивается — это его личный подвиг, его выбор, его драма, быстро превращающаяся... быстро превращающаяся в трагедию для других. В войны, в насилие, в ложь, в порабощение. Вот эти уж умеют себя подать! Эти уж так себя проповедуют, что никаких апостолов не надо. Достаточно одного пятнышка трусости, одной царапинки в человечности — и вот уже вяленая воблушка с тараканом Кафки празднуют свадьбу. Ну что ж, у рабства и лакейства своя улица и свой праздник на ней, а у свободы и человечности — улица та же, а праздник совсем другой, и ты тогда ты, когда ты с праздником человечности и свободы.