«Крещение Иоанново с небес было, или от человеков? отвечайте Мне» (Мк. 11, 30).
Крещение и Причащение — два главных таинства Церкви, поэтому вокруг них больше всего недоразумений и даже суеверий. Диапазон большой, но в основном связан с материальной частью. Главные же вопросы (и главные ответы) совсем о другом. Это даже не вопрос о том, кто совершает таинство — люди или Бог, благодать «с небес или от человеков». Главное: над кем совершается? Над человеком? Но кто есть человек? Дух, душа, тело?
Евфросиния Керсновская, православная и социалистка, когда чекист требовал от неё подписи о неразглашении того, что с ней было в коммунистических концлагерях (а на её долю выпали норильские рудники), отказалась. Потом она и написала, и проиллюстрировала свои воспоминания, в том числе, о каторге. Между прочим, чекист отступился, её освободили, как и требовалось законом. Он только с отчаянием спросил, почему она из-за такой малости упёрлась, ведь все подписывают. «У меня ничего нет, — ответила она. — Вы отобрали у меня всё, даже одежду. Я — это только моё имя».
Таинство крещения начинается с обряда оглашения. Сейчас они обычно соединяются, но в в античность христиане иногда годами ходили в статусе «оглашенных», только перед самой смертью крестились. Оглашение — это во всей голос заявить, что ты отворачиваешься от сатаны и присоединяешься к Богу.
В православной литургии сохраняется возглас «оглашённые, изыдите!»: оглашённые ведь ещё не имеют возможности причащаться. Отсюда русское понимание слова «оглашённые» как обозначение каких-то кликуш, которые могут своими возгласами нарушить благоговение во время причащения, отсюда выражение «что кричишь как оглашенный».
Этот сбой в понимании, как ни странно, помогает понять, почему в той же античности был обычай в некоторых общинах после оглашения годами проводить обряд изгнания беса из человека. Были специальные экзорцисты, которые периодически встречались с оглашенными, читали молитвы об изгнании бесов из человека (и сейчас «чин оглашения» это прежде всего такие молитвы).
Человек не бился в истерике, не плевал в крест — наоборот, он же заявил о желании креститься, он благоговейно слушает и повторяет: «Отрекаюсь от сатаны». В знак очищения ему клали на кончик языка немножко соли. Считалось, что соль очищает и поэтому засоленные продукты долго не портятся; отсюда слова Иисуса о том, что соль может «потерять силу» — ведь и засоленные продукты всё-таки в конце концов портятся, словно соль «обессилела».
Что же очищается в очищении, хоть солью, хоть водой? Человек, не тело же крестится, не тело разговаривает, не тело причащается. А человек — это имя.
Крещение есть очищение. Душ. Баня. Ванна. Сауна. Русское «крещение» от «крест» — результат поверхностного, принудительного крещения славян немецкими миссионерами во время святых Кирилла и Мефодия, даже пораньше. Говорили молитвы на латыни, проповедовали на немецком, славянин ничего не понимал, но князь приказал — надо. Главным элементом обряда сочли не воду, а крест, который целовали, который вручали для ношения, вот и назвали очищение — «крещением».
На самом же деле, крещение есть именно омовение, только извращённое. Нормальное омовение — когда человек моется сам. Интимное же дело! Только сам знаешь, с какой силой себя тереть. До Иоанна Предтечи омовение — это регулярно производимый именно религиозный обряд, очищение от телесной нечистоты, символизирующее очищение от грехов. Грехи-то изначально понимались прежде всего как действия абсолютно физические: украл, изнасиловал, поклонился не тому божеству.
С Иоанна Предтечи омовение — это принятие другого человека в качестве того, кто «потрёт спинку». Революция духовная! «Не плоть, а дух растлился» — и растление прежде всего в самоизоляции, в эгоизме. Пусть тогда другой польёт! Я передаю другому себя — и это искупление, преодоление моего эгоизма.
Понятно, что не тело очищается — душа очищается. Но «душа» — понятие странное и, в общем, неуловимое. Никто не называет себя «душой». У каждого есть имя. Поэтому крещение очень быстро соединилось с обрядом дарования человеку имени. Поэтому оно стало совершаться и над детьми. Поэтому стали иногда менять имя в знак вступления в новые отношения с Творцом и людьми. Имя при крещении всегда — новое, даже если звучит оно как старое. Крещение — таинство обретения имени. Имени, которым меня позвал Бог, имени, которое и есть моё истинное и вечное я. Имя, которым меня позовёт Воскресение.
Понятно, что это имя — не набор звуков. Человек богоподобен, имя человеческое, как и Имя Божие — не звучит, а живёт. Это не имя-обозначение, это Имя, которое само обозначает, называет, призывает. Имя-в-общении, имя-во-взаимности, имя-в-любви.
Это имя нельзя предавать, это имя нельзя подписывать под грехом, под обязательством молчать, превращаясь в покорную бессловесную скотину. Это имя, конечно, будет ещё осквернено и предано мною самим, так что откладывать крещение на предсмертную минуту совершенно бессмысленно — и за секунду предам, и именно в предсмертную, может быть, секунду и предам из-за агонии, но это имя можно вновь и очистить. Но тут мы уже у таинства Причащения, Евхаристии, Литургии.
Сегодня, как и в древности, большинство христиан причащаются без исповеди. Только в России сохраняется поздний обычай перед причащением обязательно исповедоваться, но он уйдёт, это неизбежно. Не потому уйдёт исповедь как прелюдия к Евхаристии, что покаяние неважно, а потому, что Евхаристия важна. Не потому можно без исповеди к Телу и Крови Христа, что со свиньями ничего не поделаешь, ладно уж, пускай с ногами на стол забираются, а потому что Бог — не бифштекс и не кукуруза, которые кто смел, тот и съел. Бог — Огонь. Не шашлык на углях, а уголь, и уголь раскалённый.
Известно поверье, что, если узнать Имя Божие, то можно повелевать Богом или, по крайней мере, обрести всё, что хочется, от мерседеса до маракуйи. В общем, бессмертное счастье. Все умрут, а я нет!
Так вот нет у Бога Имени! Вообще нет! Нечего Богу нам открывать, называть, нечего у Него выведывать, и повелевать Им не получится. Имя — это человеческое. Не животное, а только человеческое, и за то, что человек есть, слава Богу.
У Бога нет имени, как нет у Бога тела, но — происходит Иисус. Случается Христос. Рождается тело. Человеческое тело? Да нет, животное, примат, какая-то там ступенька на эволюционной лестнице. Но хотя бы имя Иисуса — оно имя Божие? Да нет, у Бога же не может быть имени, как у Бога не может быть тела. Это вполне человеческое имя, условное, как все человеческие имена. Евангелие даже говорит, что Иисуса звали и Иисус, и Эм-ману-ил, что означает — добавляет евангелист Матфей для слушателей, не знающих иврита — «с-нами-Бог». У Спасителя и ещё россыпь имён: Палайас, Саршалом, Абиад, наконец, почти из Толкина — Эльгебур, «Сильный Бог» (Исайя 9,6). Ну что делать — когда не может быть имени, на свободном месте расцветает множество условных имён.
У Бога не может быть имени, не может быть и тела. Но — вот оно. Тело, которое можно родить — и родили. Тело, которому можно влепить затрещину — влепили. Тело, в которое можно вбить гвозди — и потекла кровь, и лёгкие стали тяжёлыми, и лимфатическая жидкость… В общем, лучше без подробностей.
Так вот, чтобы ни в одно тело, никто, никогда не забивал гвоздей, не плевал в лицо, не выносил смертного приговора, — «возьмите, ешьте, этот хлеб — Моё Тело, это вино — Моя Кровь».
Конечно, тут Бог пользовался образом спасения, который Сам и создавал у иудеев в течение веков: Пасха, Исход, выход из рабства в Землю Обетованную, в Израиль. Но Израиль — одновременно и имя родоначальника народа, и имя земли. Израиль — народное тело. Нет земли — нет народа. И это тело — от Бога. Примите, живите, это есть земля Моя, вам отдаваемая, реки мои, для вас изливаемые.
Но вот в этой земле, на берегах этих рек — убивают, лгут, творят кумиров направо, налево и ещё вглубь и ввысь. В общем, гибнут. Очень успешно гибнут, надменно держа голову высоко и прямо даже после погружения в полное д…о. Потому что земля — это лишь ещё одна ступень к спасению. Это спасение от рабства, но не свобода, спасение от чужого, но не обретение Божьего. Но зато на этой земле Бог может рассчитывать, что хотя бы один человек согласится выносить тело Его Сына, поделиться кровью с Его Сыном, родить, услышать, понять, подхватить, послушаться и даже пойти с Ним в Иерусалим на Пасху — и на верную смерть и на такое неверное, ненадёжное, невероятное Воскресение.
Вот об этом теперь помните — не красивые нагорья, покрытые весенними цветами, ни извилистые речушки, не чудные пляжи и заснеженные горы, а вот эта лепёшка и это отнюдь не лучшее в мире вино — это Моё Тело, это Моя Кровь. Не страна, а личность — вот где довершается спасение и обретение себя.
Крещение и Причащение — как рождение и жизнь. Рождаются однажды, чтобы дышать всегда. Крещение — однажды, Причащение — всегда.
Вот почему крещение и причащение — два главных события в жизни христианина. Одно — уникальное, другое — хоть ежедневное, но никогда не повседневное.
Конечно, как и всё главное, эти таинства — таинство дать Богу своё неизвестное самому себе имя и таинство принять от Бога немыслимое для Него тело — в истории христианство обросли клубком споров и суеверий.
Для кого-то крещение действительно только, если в проточной воде, да молитвы читаются трижды, да церковь чтобы правильная, да окунать с головой, да то, да сё. Кому-то и вода не нужна — пришёл Дух и крестил. Или причащение: как его понимать? А если понимание неправильное — оно причащение? А если молитвы неправильные совсем или хотя бы чуть-чуть? А если зубы почистил с утра, можно причащаться?
Во всём этом можно (а кому-то и нужно) разбираться, но краеугольным камнем остаётся опыт веры, когда вдруг ясно, что камень может быть беззвучным именем «христианин», куском хлеба и каплей вина, а человек может отдавать сердце каменное и получить сердце Божие, принять чистоту и жизнь, не просто реставрировать старое, а получить нечто совершенно немыслимое, новое, непредсказуемое и головокружительно прекрасное.