Дитрих Бонхоффер

ВРЕМЯ МОЛЧАТЬ

Речь — это Слово, на котором зиждется общение, неотделяемое от молчания: есть «время молчать и время говорить» (Еккл.3.7). Наряду с определёнными часами, которые христианин должен ежедневно отводить Слову (главным образом, во время общей молитвы и богослужения), необходимо и время для молчания: молчания пред лицом Слова и молчание, исходящее из него. Особенно оно желательно до и после слушания Слова. Слово достигает не болтуна, а человека сосредоточенного. Тишина в храме есть знак священного присутствия Бога в Слове.

К молчанию часто относятся безразлично или даже отрицательно, видя в нём пренебрежение к Божественному Откровению в Слове. С такой точки зрения молчание — лишь торжественный ритуал, мистическая попытка превзойти Слово. Но тогда упускают из вида тесную связь между молчанием и Словом. Молчание есть просто тишина перед Словом Бога. Мы молчим перед служением Слова, потому что наши мысли уже устремлены к нему. Так затихает ребёнок перед входом в комнату отца. Мы молчим, услышав Слово, потому что оно ещё говорит и пребывает в нас. Мы молчим в начале дня, потому что Богу принадлежит первое Слово; мы молчим в конце дня, потому что Богу принадлежит и последнее Слово. Мы храним молчание только во имя Слова, и, следовательно, не из пренебрежения, а из преклонения перед ним и стремления получить его.

Молчание есть не что иное, как ожидание Слова Божия и благословения в нём. Но каждый знает, что в наши дни словесной шелухи молчанию надо терпеливо учиться. Истинное молчание, истинная тишина, настоящая сосредоточенность могут прийти только в результате душевного равновесия.

Тишина перед слушанием Слова оставляет след на весь день. Когда мы научимся молчать, готовясь услышать Слово, мы сможем контролировать наше молчание и нашу речь в течение всего дня. Молчание может быть непозволительно самовлюблённым, высокомерным, оскорбительным. И такое молчание нельзя назвать истинным. Молчание христианина — слушающее, тихое молчание, которое может быть при необходимости со смирением прервано. Это молчание в единении со Словом. Фома Кемпийский сказал: «Истинно говорит только тот, кто по возможности считал бы счастьем молчать». В состоянии покоя присутствует чудесная сила очищения и сосредоточения. Это факт общеизвестный. Но молчание перед слушанием Слова ведёт к правильному его восприятию и произнесению в нужный момент. Многое менее существенное остаётся несказанным — но главное и самое нужное можно сказать несколькими словами.

Когда семья живёт на ограниченной площади и каждому её члену не хватает того покоя, в котором он нуждается, совершенно необходимы моменты уединения. После них мы смотрим на своих ближних по-новому — свежим взглядом. Во многих семьях возможно давать друг другу время уединения и таким образом сохранить нормальное общение, выработав при этом лишь определенный распорядок.

Не будем обсуждать все замечательные последствия уединения и молчания, чтобы не уклониться от темы. Можно было бы указать и на возможные нежелательные последствия молчания. Оно может стать тяжким испытанием, исполненным одиночества и страха. Оно может стать и ложным раем самообмана; а последнее не лучше первого. Молчание должно быть только встречей со Словом Божиим, оно необходимо только для этого. И встреча нам уготована. Христианин должен быть готов к любым последствиям встречи, каковы бы они ни были. Если он просто примет их — то молчание его будет вознаграждено.

Христианину нужно определённое время, чтобы побыть в одиночестве для медитаций над текстами Священного Писания, молитв, в том числе и молитв о близких. Ни того, ни другого нельзя упустить в течение дня. Слово «медитация» не должно пугать нас. С ней мы возвращаемся к древней традиции Церкви и Реформации.

МЕДИТАЦИЯ

Могут спросить: почему для медитации требуется специальное время, нельзя ли заниматься ею во время молитвы?

Ответ можно дать следующий. Время индивидуальной медитации посвящается Писанию, личной молитве и молитве за других. Иных целей в этом случае не преследуется. Никаких духовных экспериментов здесь не проводится. Но при этом требуется время, ибо Сам Бог требует его от нас. Даже если первоначально медитацию рассматривать именно в этом смысле — только как необходимое служение Богу, — то и этого уже достаточно.

В ходе медитации мы не можем оказаться в пустоте и пропасти одиночества, она даёт нам возможность оказаться наедине со Словом. И в результате мы ощутим под ногами твёрдую почву и получим ясные указания относительно последующих действий.

В то время как в совместной молитве мы читаем длинные связанные тексты, в индивидуальной медитации мы пользуемся выбранными короткими отрывками, которые могут оставаться неизменными в течение недели. При совместном чтении Библии мы стараемся постигать её во всей полноте, здесь же мы проникаем вглубь отдельных предложений и слов. И совместные, и индивидуальные чтения равно необходимы: «чтобы... могли постигнуть со всеми святыми, что широта, и долгота, и глубина, и высота». (Еф.3,18)

В медитации мы не только размышляем над выбранным текстом, так как верим, что он обращён лично к нам, к этому дню, к нашей жизни. Это не только Слово Божие к Церкви, но и Слово, обращённое лично к каждому из нас. Мы вдумываемся в отдельное слово, пока не начинаем ощущать, что оно относится именно к нам. Таким образом, мы делаем то же самое, что простой и неискушённый христианин делает каждый день: мы читаем Слово Божие как Слово, обращённое к нам.

Мы не задаёмся вопросом, что этот отрывок говорит другим людям. Для проповедника это означает, что он не спросит, так ему надо проповедовать или учить, исходя из данного текста, а воспримет обращённое непосредственно к нему. Правда, в этом случае надо понять и содержание стиха, но тут речь идёт не о его толковании, подготовке проповеди или исследовании библейского текста. Мы ожидаем Слова Бога, обращённого к нам. Это не пустое ожидание, а надежда, основанная на обетовании. Часто мы так отягчены другими мыслями, впечатлениями и заботами, что требуется немалое время, чтобы Слово очистило нас, и мы прониклись им. Но это несомненно обращён, так же, как Сам Бог пришёл и снова придёт к людям. Вот почему медитация начинается молитвой о том, чтобы Бог через Слово Своё послал нам Духа Святого, открыл Слово и просветил нас.

Совсем необязательно в одной медитации охватить целый отрывок. Часто мы можем останавливаться на одном предложении или даже на одном слове, потому что мы захвачены, связаны им и не в силах от него оторваться. Разве слово «Отец», «любовь», «крест», «освящение», «воскресение» не могут заполнить всё отведенное для размышлений короткое время?!

Необязательно поэтому во время медитации стараться выражать свои чувства и мысли словами. Неизречённая мысль и молитва, рождающиеся только из услышанного нами, могут быть гораздо полезнее.

Совершенно необязательно при медитации находить для себя какие-то новые мысли. Часто это только отвлекает нас и играет на нашем тщеславии. Достаточно, чтобы Слово, при чтении и осознании его, проникало и наполняло человека. Как Мария «слагала в сердце своём» слова, сказанные ей пастухами, как случайно услышанное нами долго держится в памяти, беспокоит, волнует и радует нас помимо воли — так и в медитации Слово Божие ищет нас, чтобы остаться с нами. Оно стремится войти, жить и действовать в нас, не оставляя в течение всего дня. И часто мы даже не осознаём, как это происходит.

Наконец, совершенно необязательно получить при медитации неожиданный, необычный результат. Такое может произойти, но и в противном случае время на медитацию, потрачено не зря. Не только в начале, но и потом бывают минуты, когда мы ощущаем страшную духовную пустоту н сухость сердца, отвращение, даже неспособность медитировать. Мы не должны останавливаться перед такими препятствиями. Прежде всего, мы своей настойчивостью и терпением не должны позволить оторвать нас от медитации.

Кроме того, не следует принимать близко к сердцу неудачи в медитациях. Здесь под благочестивым обличием может закрасться тщеславие и недолжная требовательность к Богу, как будто мы вправе претендовать на плодотворные опыты и возвышенные состояния души, как будто осознание собственного ничтожества унижает наше достоинство! С таким чувством сложно чего-нибудь добиться. Нетерпеливость и самопорицание только усиливают наше самодовольство и ещё больше погружают нас в эгоцентрическое самолюбование. Но в медитации не отводится столь много времени на самоанализ, как в жизни христианина в целом. Мы должны сконцентрировать внимание только на Слове и полностью на него положиться. Разве Бог не посылает нам эти часы терзаний и сухости сердца, чтобы мы могли снова полностью довериться Его Слову? «Ищу Бога, а не удовольствий», — гласит основное правило медитации. Если поиски ваши обращены только к Богу, вы достигните счастья: в этом его обетование.

МОЛИТВА

После медитации над текстами Священного Писания следует молитва. Мы уже говорили, что наиболее действенной молитва бывает тогда, когда она исходит только из Слова Писания, когда мы полностью отдаемся Слову Библии. В этом случае мы не рискуем стать жертвой внутренней пустоты. Молитва означает не что иное, как готовность и желание принять Слово и жить им, и более того — принять его в конкретных обстоятельствах нашей жизни, решениях, грехах и искушениях. То, что нельзя передать в совместной молитве, здесь можно молча доверить Богу. Согласно Слову Писания мы молимся о том, чтобы день наш был чист, чтобы Бог сохранил нас от греха, освятил, дал веру и силу в труде. И мы можем быть уверены, ибо она есть ответ на Слово Божие и Его обетование. Как Слово Бога исполняется в Иисусе Христе, так и все молитвы, направленные к Слову, будут услышаны и получат ответ в Иисусе Христе.

ПРОВЕРКА МЕДИТАЦИИ

Каждый день христианин много времени находится один в нехристианском окружении. Так приходит время проверки — проверки нашей медитации на истинность и испытания христианского единства. Послужило ли общение тому, чтобы сделать человека свободным, сильным и зрелым, или же сделало его слабым и зависимым? Вело ли оно его за руку, чтобы научить идти в одиночестве, или же принесло ему сомнения и неуверенность? Это один из самых сложных и острых вопросов, стоящих перед всяким христианским общением.

Более того, это ситуация, где мы обнаруживаем, вела ли медитация в призрачный мир, от которого мы с ужасом просыпаемся в повседневной жизни, или же привела к истинному общению с Богом, очищающему и дающему силы? Привела ли медитация к духовному экстазу, исчезающему при возвращении к будням, или глубоко и твёрдо вселила в сердце Слово Божие, укрепляющее и окрыляющее, зовущее к любви, смирению, добросовестному труду? Только день это покажет.

Является ли невидимое присутствие христианского общения реальностью и помощью человеку? Ощущает ли он молитву других в течение дня? Даёт ли ему Слово Божие силу и покой? Или же он злоупотребляет одиночеством вопреки общению, слову, молитве? Человек должен ощутить, что часы его одиночества влияют и на всю общину. В своём одиночестве он может участвовать в общении или отвергнуть его, может возвысить и принизить его. Каждый день, взятый под контроль самим христианином, служит на пользу общине.

С другой стороны, нет такого греха в мысли, слове или поступке, какими бы личными или скрытыми они ни были, чтобы не нанести удар общению. Болезнь охватывает всё тело. Обычно никто не знает, откуда она приходит, и какой член тела её принес, но тело уже ранено. Так и христианская община. Мы являемся членами тела не только, когда сами этого хотим, но и всеми сторонами нашего существования. Каждый член тела служит всему телу — или его здоровью, или его разрушению. И это не абстрактная теория, а духовная реальность. И последствия христианского общения всегда чётко выявляются — иногда как разрушительные, а временами как благотворные.

Тот, кто вернулся к христианскому братскому общению, выдержал битву дня, приносит с собой благо одиночества и получает благо общения. Благословен хранящий одиночество в общении, и благословен хранящий общение в одиночестве. Но силу одиночеству и силу общению даёт исключительно Слово Божие, обращённое лично к каждому члену христианской общины.

О глупости

Дитрих Бонхеффер
"Сопротивление и покорность"
"Вопросы философии", 1989, N 10

Глупость - еще более опасный враг добра, чем злоба. Против зла можно протестовать, его можно разоблачить, в крайнем случае его можно пресечь с помощью силы; зло всегда несет в себе зародыш саморазложения, оставляя после себя в человеке по крайней мере неприятный осадок. Против глупости мы беззащитны. Здесь ничего не добиться ни протестами, ни силой; доводы не помогают; фактам, противоречащим собственному суждению, просто не верят - в подобных случаях глупец даже превращается в критика, а если факты неопровержимы, их просто отвергают как ничего не значащую случайность. При этом глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой; и даже становится опасен, если в раздражении, которому легко поддается, он переходит в нападение. Здесь причина того, что к глупому человеку подходишь с большей осторожностью, чем к злому. И ни в коем случае нельзя пытаться переубедить глупца разумными доводами, это безнадежно и опасно.

Можем ли мы справиться с глупостью? Для этого необходимо постараться понять ее сущность. Известно, что глупость не столько интеллектуальный, сколько человеческий недостаток. Есть люди чрезвычайно сообразительные и тем не менее глупые, но есть и тяжелодумы, которых можно назвать как угодно, но только не глупцами. С удивлением мы делаем это открытие в определенных ситуациях. При этом не только создается впечатление, что глупость - прирожденный недостаток, сколько приходишь к выводу, что в определенных ситуациях люди оглупляются или дают себя оглуплять. Мы наблюдаем далее, что замкнутые и одинокие люди подвержены этому недостатку реже, чем склонные к общительности (или обреченные на нее) люди и группы людей. Поэтому глупость представляется скорее социологической, чем психологической проблемой. Она не что иное, как реакция личности на воздействие исторических обстоятельств, побочное психологическое явление в определенной системе внешних отношений. При внимательном рассмотрении оказывается, что любое мощное усиление внешней власти (будь то политической или религиозной) поражает значительную часть людей глупостью. Создается впечатление, что это прямо-таки социологический и психологический закон. Власть одних нуждается в глупости других. Процесс заключается не во внезапной деградации или отмирании некоторых (скажем, интеллектуальных) человеческих задатков, а в том, что личность, подавленная зрелищем всесокрушающей власти, лишается внутренней самостоятельности и (более или менее бессознательно) отрекается от поиска собственной позиции в создающейся ситуации. Глупость часто сопровождается упрямством, но это не должно вводить в заблуждение относительно ее несамостоятельности. Общаясь с таким человеком, просто-таки чувствуешь, что говоришь не с ним самим, не с его личностью, а с овладевшими им лозунгами и призывами. Он находится под заклятьем, он ослеплен, он поруган и осквернен в своей собственной сущности. Став теперь безвольным орудием, глупец способен на любое зло и вместе с тем не в силах распознать его как зло. Здесь коренится опасность дьявольского употребления человека во зло, что может навсегда погубить его.

Но именно здесь становится совершенно ясно, что преодолеть глупость можно не актом поучения, а только актом освобождения. При этом однако, следует признать, что подлинное внутреннее освобождение в подавляющем большинстве случаев становится возможным только тогда, когда этому предшествует освобождение внешнее; пока этого не произошло, мы должны оставить все попытки воздействовать на глупца убеждением. В этой ситуации вполне очевидна тщетность всех наших усилий постичь, о чем же думает "народ" и почему этот вопрос совершенно излишен по отношению к людям, мыслящим и действующим в сознании собственной ответственности. "Начало мудрости - страх Господень" (Пс 110, 10). Писание говорит о том, что внутреннее освобождение человека для ответственной жизни пред Богом и есть единственно реальное преодоление глупости.

Кстати, в этих мыслях о глупости все-таки содержится некоторое утешение: они совершенно не позволяют считать большинство людей глупцами при любых обстоятельствах. В действительности все зависит от того, на что делают ставку правители - на людскую глупость или на внутреннюю самостоятельность и разум людей.