Олег Бородин

Византийская Италия в борьбе за независимость

Оп.: Бородин О.Р. Византийская Италия в борьбе за независимость // Встречи с историей. Вып. 2. М., 1988. С. 16-24

См. библиографию.

Двадцать лет бушевала на землях Италии кровопролитная Готская война (535—555). Двадцать лет лилась кровь, вытаптывались посевы, гибли в огне сражений “варвары”-готы, византийцы, италийцы. Двадцать лет Восточно-Римская (Византийская) империя Юстиниана I Великого (527—565) сражалась за господство на Апеннинах.

Королевство остготов, в сущности, было обречено с первых дней войны, ему противостояла отлаженная военная машина колоссального государства. И все же многие годы, терпя жестокие поражения, оставляя и вновь занимая столицы Рим и Равенну, теряя вождей и выдвигая новых, ведя то регулярную, то партизанскую борьбу, остготы отстаивали свою независимость. Избранный королем в 541 году отважный дружинник Тотила привлек в войско беглых колонов и рабов, даровав им свободу. Он провел серию конфискаций имений римских магнатов, освободив зависимых людей и обратив полученные средства на нужды обороны. Воодушевленные храбростью и государственным умом своего короля, остготы одержали под его руководством ряд блестящих побед, но силы соперников были слишком неравны.

Высадка в Италии в 552 году громадной византийской армии во главе с блестящим военачальником Нарсесом решила исход дела. В генеральном сражении при Тагине (552 г.) войско готов было разгромлено. В битве пал Тотила. Избравшие себе нового короля Тейю, готы еще три года сопротивлялись врагу. Последнее их поражение в битве у Молочной горы (555 г.) бросило истощенную Италию к ногам восточно-римских василевсов.

Остготское королевство, как известно, просуществовало всего несколько десятилетий (с 493 г.), возникнув вскоре после падения Западной Римской империи (476 г.) на ее развалинах. Вот почему в Константинополе Готскую войну рассматривали как борьбу за восстановление имперского территориального единства, считая последних варварских королей тиранами и узурпаторами. Вот почему италийцы, старое римское население страны, действительной поддержки готам не оказывали. Они мечтали лишь о скорейшем окончании военных коллизий, не особенно беспокоясь о том, кто победит.

Многое сближало Италию и Византию, но столь же многое и разделяло. Радость в связи с восстановлением имперской власти в древней столице Риме скорее была характерна для византийцев, чем для жителей самой Италии.

Но и эта эйфория продолжалась недолго. Спустя 13 лет, в 568 году, мощный племенной союз лангобардов во главе с конунгом Альбоином, преодолев альпийские перевалы, вторгся в Италию. Разметав незначительные византийские военные отряды, неудержимой лавиной двинулись лангобарды по Апеннинскому полуострову, прорезав его по центральной оси с севера на юг. Отчаянно защищавшиеся византийцы сумели удержать в своих руках узкую полосу побережья, как бахромой окаймившую со всех сторон территорию только что образовавшегося Лангобардского королевства. Империя сохранила на Адриатическом побережье Италии Истрию, Венето, Эмилию, устье и частично долину реки По; на Тирренском берегу полуострова - Лигурию, Лациум с Римом, Кампанию; на юге страны — Апулию, Калабрию и Луканию. Все эти провинции образовали особое наместничество “Равеннский экзархат” —во главе с духовно-светским правителем, экзархом, имевшим резиденцию в Равенне. В продолжение следующих двух столетий территория экзархата, как шагреневая кожа, медленно, но верно сокращалась под натиском лангобардов, пока, наконец, около середины VIII века власть византийцев в Северной и Средней Италии не пала окончательно. Для этого имелись особые причины, и крылись они не столько в силе лангобардов, сколько в слабости византийской власти на Апеннинах. Ее проявлением стала длинная серия антивизантийских выступлений жителей Италии. С начала VII века и вплоть до падения экзархата в Риме и Равенне, в Неаполе и Риальто италийцы восставали против Византии. Подавляя мятежи, империя бесплодно истощала свои физические и моральные ресурсы, а идя на уступки, сама способствовала ослаблению своего влияния в стране. Таким образом, именно итальянский сепаратизм, своеобразная сила отталкивания, действовавшая между Италией и империей, привела в конечном счете к ликвидации системы византийского господства в Северной и Средней Италии. Где корни этого сепаратизма?

В 554 году император Юстиниан I издал программный документ, регулировавший административное управление покоренной страной — “Прагматическую санкцию для Италии”. Санкция распространяла на Италию все действовавшие в империи законы и, по сути дела, должна была реставрировать на Апеннинах прежние рабовладельческие порядки, сильно поколебленные при остготах, особенно в правление Тотилы. Практически это означало отмену всех нововведений “тирана Тотилы”, возвращение прежним хозяевам освобожденных при Тотиле колонов и рабов; признание недействительными заключенных ранее браков между рабами и свободными; перераспределение имущества с целью вернуть земли, стада и другие богатства тем, кому все это принадлежало до войны. На Италию распространялись византийские государственные налоги, несопоставимо более высокие, чем те, что взимались при остготах. На купцов была наложена особая торговая подать - “коемпцио”. Такие реформы осуществлялись в разоренной, опустошенной войной стране, города которой лежали в развалинах, поля зарастали сорняками, по дорогам скитались как тени истощенные от голода люди. Мало что меняли тут сентиментально-фарисейские пожелания императора чиновникам “собирать налог лишь теми продуктами, какие в данной провинции имеются в изобилии” (§18 “Прагматической санкции”). Чем могла изобиловать вытоптанная и выжженная солдатами земля Италии?

Насильно возвращенный к своей пашне колон, вольноотпущенник или раб вынужден был выжимать все соки из себя и из земли, чтобы, уплатив необходимое государству, господину, Церкви, не умереть с голоду самому. В каких условиях жили эти люди? В одном из равеннских папирусов до нас дошел перечень имущества, оставшегося после смерти земледельца-либертина. Приведем его полностью:

“…сундук, запертый на замок, обшитый железом; другой сундук, маленький, сломанный; бутыль с пробкой; котел железный с ручками, старый; котелок поломанный; цепь железная над очагом; трепало (для льна. - О. Б.); оселок, смазанный маслом; квашня разбитая; сундучок маленький; кувшин глиняный, разбитый; палка, корыто; безмен; модий (мерка для сыпучих тел,— вещь необходимая при уплате налогов в натуре.— О. Б.); сосуд для зерна; рубашка пестрая, старая; рубашка вышитая; платок; плащ старый; накидка старая”. Это — все! Вся мебель, вся посуда, весь гардероб земледельца-вольноотпущенника! Упоминание почти каждого предмета сопровождается эпитетами “старый”, “поломанный”, “разбитый”. Трудно вообразить, что в такой нищете мог длительное время существовать человек. Однако перед нами — несомненный, проверенный факт. Ясно, что жившие в подобных или даже чуть лучших условиях угнетенные земледельцы не могли благожелательно относиться к властям, даже если подавленность и забитость и не позволяли им объединиться для борьбы за лучшую участь.

Иным было положение земельного собственника — “хозяина” рабов и колонов. Как правило, он жил в городе, принимал участие в городском самоуправлении, мог быть членом городского магистрата — “курии”, мог служить в войске, заниматься торговлей или ремеслом. В его распоряжении находился земельный участок площадью в 30, 40, 50, 100 и больше югеров (1 югер - 2519 м2). Кое-кому удалось присоединить к своему владению часть земли гота, бежавшего из Италии. Вроде бы у такого “посессора” имелись все основания для того, чтобы быть благодарным империи. Но...

Благодеяния, оказанные однажды, быстро забываются, налоги же остаются. Их вносили в византийскую казну не сами производители, а собственники земли, собиравшие их с земледельцев. Так вот, подсчитано, что даже Церковь, освобожденная от так называемых “экстраординарных” налогов и платившая лишь обычные, вносила в государственную казну примерно 35 процентов доходов со своих земель, обычный же собственник—до половины! Естественно, что правительство, регулярно забиравшее у посессоров половину доходов, вряд ли вызывало у них особую симпатию.

То же можно сказать и о купцах. Может быть, “коемпцио” — и не особенно тяжелая подать, но прежде она взималась с земельных собственников, теперь же впервые была наложена на купцов, вызвав у них глухое недовольство. Она воспринималась не как чрезмерный, а как несправедливый налог, что, вероятно, даже опаснее для законодателя. Понесенные потери купцы стремились возместить за счет ремесленников-товаропроизводителей, снижая оптовые закупочные цены на их продукцию.

В результате основные группы населения Италии — земельные собственники, купцы и ремесленники, мелкие землепользователи — имели серьезные основания для недовольства.

Несомненно, однако, и другое. В первые годы византийского владычества авторитет империи на полуострове был чрезвычайно высок. Ведь ее армии сокрушили Королевство готов, разгромили его отчаянно сражавшиеся войска во главе с мужественными вождями! Ведь это ее солдаты встали твердой стопой на землях Италии и Сицилии, Испании и Карфагена, Сирии и Кавказской Лазики! Ведь ее государь по праву звался “Флавий Юстиниан Алеманский, Готский, Франкский, Германский, Антский, Аланский, Вандальский, Африканский, Блаженный, Счастливый, Непоколебимый, Победитель и Триумфатор, Вечный Август”!

Тем тяжелее было разочарование. Варвары, полудикие лангобарды Альбоина, огнем и мечом прошли по Италии, практически не зная поражений. Часто они вовсе не встречали сопротивления, там же, где встречали (как при осаде Павии), силой оружия подавляли его и двигались дальше. Две трети итальянской территории оказались в руках врага. Небольшие анклавы, удержанные византийцами, находились в состоянии перманентной обороны. Эта серия нежданных, сокрушительных поражений неминуемо дискредитировала византийскую власть в глазах италийцев. Поражение всегда постыдно. Но что может бить постыдней поражения “непобедимых”? И как же случились, что колоссальная империя ничего не сумела противопоставить лангобардам?

Конечно, в Константинополе не совсем забыли об Италии. Трижды (в 575, 579 и 591 гг.) сюда направлялись небольшие армии. Но, слишком немногочисленные, они скоро исчезали, растворялись в бурлящем потоке политических столкновений, кипевшем по всей Италии. Не было недостатка в распоряжениях, призывах, приказах, обращенных к местным военным, гражданским, церковным администраторам. Однако реальная помощь, оказываемая стране, действительно была невелика. И дело здесь не в объективной слабости Византии, не в истощении государственной казны, не в отсутствии солдат (эти факторы часто преувеличиваются историками). Дело в первую очередь в том, что для империи, называвшей себя Римской, но давно уже ставшей Восточной, Италия была отдаленной и второстепенной провинцией. Ее, разумеется, неплохо было бы сохранить, но важнее — сдержать натиск персов, а позже — арабов, не потерять Египет, Сирию, Финикию, закрепиться на Кавказе, найти противодействие славянам на Балканах, решить многие внутренние проблемы. Переломный период в своей истории, период между античностью и средневековьем Византия в общем прошла достойно, сохранив значительную часть своего экономического, политического, культурного достояния. На Италию ее просто не хватало. Однако Италия могла быть второстепенной для Византии, но ведь не для самой себя! И доверие к империи таяло в сердцах жителей страны. В византийце перестали видеть защитника от внешнего врага.

При этом сама политическая ситуация в Италии, особенно на первом этапе лангобардийского вторжения, в последней трети VI века, требовала сплоченности и единства действий ото всех, кто не хотел подчиниться пришельцам. И в Италии нашлась политическая сила, сумевшая возглавить сопротивление. Ею стала римская епископия. Где мольбами, а где угрозами, обращениями к императорам, равеннским экзархам, к лангобардским королям и герцогам, привлечением союзников, организацией вооруженного отпора или уплатой выкупа епископы Рима сохранили вечный город в независимости от варваров, способствовали удержанию в руках Византии Калабрии, Апулии, Неаполя, Истрии, самой Равенны. В этом крылась еще не осознанная Константинополем новая опасность для империи, может быть, большая, чем лангобардская. Именно римский папа, а не византийский император стал восприниматься в Италии как идейный и политический лидер страны, как ее защитник перед врагами и перед Богом, не случайно владеющий великим и древним, подлинным, “первым Римом”. Именно отсюда берет свое начало история светского влияния римских пап, сумевших воспользоваться исключительно сложной и вместе с тем исключительно выгодной для них ситуацией в стране.

Нельзя забывать и о том, что епископ Рима был духовным, религиозным вождем Италии в эпоху, когда религия становилась, по словам Ф. Энгельса, “наиболее общим синтезом и наиболее общей санкцией существующего строя” [1]. Римский понтифик возглавлял истинных, ортодоксальных христиан, в отличие от ариан-лангобардов. Единство веры являлось одной из главных предпосылок духовного единства италийцев. Здесь, как и в сфере светской политики, Византия действовала не то чтобы недальновидно, она просто действовала без учета интересов Италии. Принятие Константинополем новых вероисповедных символов в VII и VIII веках виделось италийцам как впадение императоров в ересь, что выгодно оттеняло неизменно ортодоксальную позицию епископов Рима. А уж попытки навязать “ереси” населению Италии и самим римским папам воспринимались как посягательство на всенародную святыню, в сущности, как насилие над народным самоосознанием. Так в лице римских пап Византия создала себе непримиримых противников, которые даже при внешней лояльности были носителями чуждых Восточной империи идеалов; противников, которых усиливали даже поражения, заставлявшие оскорбленных италийцев теснее сплачиваться вокруг Рима. Византийцы грабили Рим в 640-м и в 663—664 годах; они арестовывали и ссылали римских пап (как, например, папу Мартина в 554 году); они поддерживали в борьбе с папством второстепенных церковных диссидентов (как в 664 году, когда Равеннской архиепископии была предоставлена ”автокефалия” — независимость от Рима). И всем этим достигали противоположного своим намерениям результата: сопротивление нарастало.

Какими силами можно было его преодолеть? Естественно, силами войска. Но войско Италик претерпевало в эти годы длительную и невыгодную для империи эволюцию. Пришедшие сюда в середине VI века византийские полки — “нумеры” постепенно натурализовались на Апеннинах. Они стали пополняться, преимущественно за счет местных уроженцев, городских посессоров. Солдаты и офицеры — выходцы с Востока обзаводились в Италии имуществом, покупали и арендовали землю. Армия приобретала территориальный характер: сформировались ополчения (“милиция”) — Равеннское, Пентаполитанское, Римское. Войско все более утрачивало регулярность. Речь не идет о снижении его боевых качеств: это не главное. Главное в том, что, как любое ополчение, оно было войском местным, с собственными локальными интересами. Здесь, в Италии, воинов ждали их семьи и домашние очаги, здесь, в Италии, была их родина, их вера, их вожди. Перестав к середине VII века выплачивать воинам жалованье, империя сама ускорила эти процессы и порвала последнюю нить, связывавшую итальянское войско с Византией. Армия империи в Италии больше империи не принадлежала.

И наконец, Италия была латинской, Восток же - преимущественно греческим. Этого различия не мог затушевать тот факт, что в городах Италии издавна жили колонии греческих, сирийских, армянских купцов и ремесленников, что немало греков было в составе местной гражданской и военной администрации, интеллигенции, клира. Ясно было, что на берегах Босфора и на берегах Тибра живут два разных народа. Чем менее универсальной, чем более эллинской становилась империя, тем более чуждой и далекой казалась она италийцам, которые писали, читали, думали, молились по-латыни. Хронист IX века Агнелл из Равенны сохранил такой рассказ: в 80-х годах VII века у равеннского экзарха Феодора умер секретарь-нотарий. Экзарх стал искать человека, владеющего греческой письменной речью, но здесь, в Равенне, столице экзархата и наиболее эллинизированном городе Северной Италии, найти его не мог. Он совсем было отчаялся, но вдруг ему повезло: кто-то из приближенных порекомендовал ему местного знатного юношу по имени Иоанниций, якобы свободно владевшего греческим языком. Экзарх вызвал его к себе и, вручив ему послание, пришедшее из Константинополя, приказал: “Читай!” Иоанниций же спросил: “Велишь ли, господин, читать по-гречески, как писано, или по-латыни?” Экзарх удивился таким способностям юноши, и, приказав подать другой, латинский, текст, велел сразу прочесть его в переводе на греческий. Иоанниций великолепно справился с задачей. Экзарх был поражен и возблагодарил Бога за то, что Тот даровал ему такого прекрасного нотария. Однако радовался он недолго. Вскоре уже в столице империи изумились тому, что из Равенны пришла грамотно написанная корреспонденция, послали в Италию запрос и. выяснив, в чем дело, вызвали Иоанниция для работы в Константинополь.

История возвышения Иоанниция показывает, насколько редким качеством было знание греческого языка даже в среде италийской знати. Византия и Италия и в прямом, и в переносном смысле слова все хуже и хуже понимали друг друга. Возрождалось традиционное для римских аристократов презрение к грекам: не воинам, но рабам, изнеженным выскочкам, иноземцам, вторгшимся, подобно историческим пеласгам, на священную землю Италии.

Вероятно, во второй половине VII века было написано стихотворение, сочиненное антивизантийски настроенным италийским патриотом и обращенное к Риму. Это — редкостный образец средневековой политической лирики, до сих пор не изучавшийся специалистами. Безымянный автор так обращается к Вечному городу:

Некогда был ты основан своими благородными покровителями,

А ныне ты во власти рабов. О горе, Рим, ты погибаешь!

Давно уже покинули тебя твои цари,

И к грекам перешли имя и слава твои!

Никого из благородных правителей внутри тебя не осталось,

Граждане твои возделывают поля пеласгов.

Чернь, собранная с самых отдаленных краев земли —

Рабы рабов - ныне твои господа.

Процветающий Константинополь зовется Новым Римом,

Твои же, Рим древний, стены и крепости осыпаются во прах,

В старинном стихе предрек тебе прорицатель:

“Нежданно, Рим, однажды покинет тебя Амур”.

Когда б не хранили тебя заслуги Петра и Павла,

Уже давно бы, Рим, в ничтожество ты обратился.

Челяди отдан под иго жестокой и мерзкой

Ты — который когда-то доблестью славной блистал!..

Все в этом стихе: и плач по ушедшему в прошлое державному Риму, и ненависть к Константинополю и грекам, и надежда на заступничество Петра и Павла — покровителей папского престола! Таковы были настроения италийских сепаратистов и в VI, и в VII, и в VIII веках.

Так в рамках единого государства, Восточной империи, все дальше и дальше расходились пути Италии и Константинополя. Единая страна с великим прошлым, Италия развивалась своим путем. И византийское влияние только лишь покрывало этот процесс тонким прозрачным флером. Италия воспитала в себе и те внутренние силы, которые были способны свергнуть византийское владычество. И следовательно, его падение превратилось в вопрос времени.

***

Уже с начала VII века, то есть спустя полстолетия после установления византийской власти в стране, в Италии начались вооруженные конфликты.

В 616 году в Равенне был убит заговорщиками экзарх Иоанн Лемигий. Одновременно восстал Неаполь, где власть захватил местный уроженец Иоанн Компсин (происходил из городка Компса близ Неаполя). По-видимому, и в Равенне, и в Неаполе во главе антивизантийских выступлений стояли представители местной знати. Среди них было немало чиновников - “юдексов”. Во всяком случае, когда из Константинополя прибыл новый экзарх Элефтерий, он, расправляясь с заговорщиками, “покарал многих государственных чиновников” (сообщение “Книги понтификов Римской Церкви”). Сепаратистов, однако, поддерживали солдаты, недовольные задержкой жалованья, и Элефтерию удалось их успокоить только срочной выплатой денег. Если в Равенне, судя по смутным сообщениям источников, экзарх подавил антиправительственное выступление, не прибегая к силе оружия, то против Неаполя он был вынужден двинуть войска. Иоанн Компсин выступил навстречу, но потерпел поражение и был казнен Элефтерием после захвата города. Таким образом, первое возмущение италийцев против византийского владычества приобрело широкий размах, начавшись одновременно в двух отдаленных друг от друга городах, и продемонстрировало ненадежность размещенных в Италии византийских войск.

Это обстоятельство в первую очередь учел экзарх Элефтерий, когда спустя три года, опираясь на армию, решил сам провозгласить себя императором. Для Византии узурпация престола была делом достаточно обычным: источники донесли до нас сведения о нескольких десятках удачных или неудачных попыток государственных переворотов. Императорская власть в Византии считалась пожизненной, но не наследственной. Формально императором мог стать любой свободный гражданин, лишь бы в поддержку его выступили “войско, сенат и народ”. Поэтому любой узурпатор, провозгласив себя царем, спешно готовил поход на столицу империи - Константинополь: здесь, во “Втором Риме”, жил “римский народ”, здесь находился сенат (синклит). Успех предприятия оправдывал мятежника, превращая узурпацию в законное избрание.

Совсем не так повел себя Элефтерий. Его солдаты — местные уроженцы, кровно связанные с Италией,— вряд ли готовы были отправиться в поход на Восток. Узурпатор решил остаться на Западе. Он приказал архиепископу Равенны короновать его императорской диадемой, что имело смысл лишь в том случае, если Равенна стала бы столицей империи, а ее архиепископ — патриархом. Однако осторожный прелат сумел убедить экзарха предпочесть коронацию в вечном городе — Риме, епископ которого, римский папа, был равен патриарху по достоинству. Элефтерий принял этот совет, тем более выгодный, что Рим был древней, первой столицей империи, и здесь также проживал “римский народ”, и оставались еще и осколки старых сенаторских родов, из которых можно было бы при случае организовать сенат. Перед походом на Рим Элефтерий, видимо, заключил договор о союзе с лангобардами (об их поддержке Элефтерия сообщает хроника Проспера Аквнтанского). Такой союз был, несомненно, очень выгоден государю Италии, хотя и компрометировал недавнего экзарха в самой Византии. Все было готово к походу на Рим, куда Элефтерий и выступил во главе своих солдат. Однако в войске возник заговор, и взбунтовавшиеся солдаты убили узурпатора близ местечка Луцеолы, а его голову отослали в подарок императору Ираклию (610-641).

Как видим, узурпация Элефтерия чрезвычайно оригинальна. Самозванец не предполагал захватывать Константинополь: он намеревался остаться на Западе, быть императором в Риме. Перед нами первая (и не последняя!) попытка восстановить Западную Римскую империю, и в Элефтерии мы вправе видеть неудачливого предшественника Карла Великого. Возможна такая попытка была только в своеобразных условиях Италии, где были живы традиции императорского Рима и действовали социальные силы, заинтересованные в отделении от Византии.

Следующий вооруженный конфликт, на этот раз в самом Риме, разразился в 640 году. На протяжении нескольких лет расквартированное здесь войско не получало императорского жалованья. Следует помнить, что войско в византийской Италии — это целый привилегированный слой, включающий зажиточных городских собственников местного происхождения и составляющий влиятельную силу в обществе, при этом вооруженную и сплоченную. Не считаться с ней византийские администраторы не могли. Эта сила требовала денег, а взять их было негде.

Впрочем, можно было попытаться получить их, направив недовольство воинов против тех, кого они традиционно привыкли почитать как своих духовных наставников. Экзарх Исаакий посылает в Рим своего чиновника хартуллярия Маврикия, который и объявляет воинам, будто бы деньги, присланные императором для уплаты жалованья, спрятаны от них в папском дворце. “Вознегодовали все против Божьей Церкви,— сообщает источник,— и двинулись, презрев свои души, все вооруженные, кто только был в городе Риме, от мальчика до старика, в названный Латеранский дворец”. Охрана дворца отбила первый натиск. Маврикий вынужден был приступить к осаде, которая продолжалась три дня. На четвертые сутки Латеранский дворец сдался, Маврикий конфисковал всю папскую казну, другие богатства курии, вплоть до торжественного облачения первосвященников, и сообщил о своем успехе в Равенну экзарху Исаакию. Экзарх прибыл в Рим, остановился в Латеране и добавил к конфискованным сокровищам еще и иконы резиденции. Часть сокровищ была отослана в Константинополь императору Ираклию, часть выдана воинам в виде жалованья, часть экзарх увез в Равенну.

Казалось бы, византийские администраторы достаточно четко рассчитали психологический эффект своих действий: войско получит жалованье и вдобавок убедится, что деньги в папской казне были: кто знает, может быть, их и вправду прислал для солдат император? Но на деле столь грубый, столь беззастенчивый грабеж папской казны не мог вызвать у массы италийцев ничего, кроме отвращения.

Маврикия же опустошение Латерана связало с сообщниками своеобразной круговой порукой. Не прошло и двух лет со времени описываемых событий, как он сговорился “с теми, с кем прежде опустошал Божью Церковь, возмутился против патрикия Исаакия (равеннского экзарха.— О. Б.) и направил посланцев по всем крепостям, которые находились вокруг Рима, и собрал их, и связал с ними присягой”. Против мятежника была выслана армия во главе с магистром Доном. При его приближении войско Маврикия соединилось с Доном, и мятеж самопроизвольно прекратился.

Перед нами второй случай в истории византийской Италии, когда высокопоставленный чиновник, проявивший незаурядную активность на службе императору, вскоре стремится узурпировать власть. Окунувшись в круговорот местных политических сил, выяснив настроения солдат, церковников, чиновничества, смелый авантюрист убеждается, что легко сумеет найти здесь поддержку. Правда, он не учитывает, что так же быстро может ее и потерять: если италиец не склонен сражаться за императора, с какой стати ему воевать за Элефтерия или Маврикия? Но опасная для империи тенденция уже налицо: ее опора в стране все слабеет. Оппозиции не хватает лишь собственного надежного лидера. Практически таким лидером может и должен стать римский папа; и не случайно византийское правительство заставляет римских пап принимать следующую клятву: “Бунтовщиков... и врагов благородной империи... подчинять и низвергать не острием меча, но своими силами, внушая им благоразумие, так, чтобы блистательное войско не несло потерь”.

Это не просто клятва в лояльности: правительство косвенно признает, что папа в силах использовать войско по своему усмотрению, чего, конечно, следует опасаться. На то есть причины. Уже следующий политический конфликт в Италии весьма показателен в этом плане.

В 648 году византийский император Констант II (641—668) публикует очередной эдикт о вере. Римский папа Мартин I не только не поддерживает его, но и собирает в Риме специальный церковный Собор, где епископы Запада единодушно осуждают позицию Константа. Из Константинополя в Рим направляется экзарх Олимпий с заданием арестовать папу и привезти его в столицу империи. Император, догадываясь о том, что положение папы достаточно прочно, советует Олимпию первоначально склонить на свою сторону римское войско. Но, приехав в Италию, экзарх понял, что повернуть солдат против папы не удастся. И тут он совершил политический кульбит, который мы назвали бы поразительным, если бы забыли об Элефтерии и Маврикии. Встретившись с папой, он сообщил ему содержание секретных инструкций императора, вступил с ним в союз и объявил себя независимым от Византии. Словно сам воздух Италии плодил мятежников! Но дело, конечно же, было в другом: слишком уж очевидным для любого, даже предвзятого, наблюдателя было нежелание италийцев терпеть над собою власть Константинополя.

Олимпий оказался счастливее своих предшественников. Он в самом деле встал вместе с папой во главе всей византийской Италии. Для того чтобы расправиться с узурпатором, империи нужно было посылать войско с Балкан, а его подготовка являлась дорогостоящим и трудоемким предприятием. Поэтому Олимпий безбедно правил в Италии около трех лет, пока не выступил во главе военной экспедиции в Сицилию против арабов, где и погиб в 652 году. Вновь перед нами — попытка узурпации престола по западному, итальянскому образцу. Став владыкой Италии, Олимпий ведет себя как истинный римский император. Он считает наиболее важным для себя решение вопросов местной западной политики, в частности защиту Италии от сарацин. И можно считать, что в течение трех лет на Апеннинах вновь существовало некоторое подобие Западной Римской империи.

Выступление экзарха Олимпия можно считать этапным в истории антивизантийской борьбы в Италии. Очередной политический авантюрист добился успеха благодаря тому, что понял главное: завоевать власть в Италии можно, только опираясь на италийцев. Удачу узурпатору обеспечил союз с римской курией. Ведь войско Италии поддержало Олимпия именно как ставленника папы. Тем самым была очерчена наиболее перспективная схема борьбы с империей: вооруженное выступление во главе с опытным военным предводителем при идейной и духовной поддержке папства. Опасность хорошо почувствовали и в Византии. Не только лично папа, но сам папский Рим должен был понести наказание.

В 663 году в Италии высадился с войском сам император Константин. После нескольких сражений с лангобардами, прошедших с переменным успехом, он прибыл в Рим, чтобы отпраздновать весьма сомнительный триумф. Праздновали триумф так: вывезли из города и отослали в Константинополь или Сиракузы лучшие памятники искусства: статуи, драгоценные сосуды, бронзовые украшения. Дошли до того, что сорвали и отправили на переплавку медный купол с красивейшей церкви Марии Ротонды. Город обчистили до нитки. Со времен вандальского разгрома патриотические чувства римлян не подвергались такому унижению!

Неудивительно, что в скором будущем для демонстрации нелояльности к империи римлян устраивал уже любой повод. В 692 году римский папа Сергий I отказывается принять решения очередного Собора в Константинополе, хотя он восстанавливает ортодоксальное исповедание, за которое паны боролись многие годы! Но даже ортодоксальное православие не может быть принято из рук Византии. Сергий I вообще отказывается читать решения Трулльского Собора!

В очередной раз в Рим из столицы послан чиновник с целью ареста папы (теперь - протоспафарий Захарий). И в очередной раз ему не удается выполнить это одиозное поручение. С целью спасения папы в Рим вступило равеннское войско, и несчастный протоспафарий нашел себе анекдотическое убежище: в Латеранском дворце, под кроватью у Сергия I. Сам папа с трудом защитил его от гибели.

В описанном эпизоде отчетливо проявилось изменение ситуации в стране. Антивизантийские выступления предшествующего периода строились по определенной схеме: авантюристичный военачальник организует мятеж в личных целях, опираясь на местное войско. В данном же случае армия, как часть населения страны, испытывающей иноземный гнет, проявила инициативу, выступив против посланца империи. Мы не знаем имен руководителей движения, но ясно, что их выдвинули солдаты из собственной среды. Теперь они сами осознают и ясно определяют свои задачи. А вскоре народно-освободительное антивизантийское движение в Италии окончательно преодолевает стадию военных бунтов. Теперь не только Рим, но и другие области византийской Италии показывают, что способны самостоятельно и решительно выступить за независимость. Наиболее яркое из таких выступлений произошло в Равенне и имело длительную предысторию.

В годы правления папы Сергия I на византийском престоле восседал Юстиниан II (685-695; 705-711 гг.). Человек необычайно властолюбивый и деспотичный, он осуществлял централизаторскую политику крайне террористическими, тираническими методами. Потоки крови, пролитые Юстинианом в столице и в провинции, не могли не вызвать ответных потоков ненависти к правителю. В 695 году император был низложен. Ему отрезали нос и уши и выслали в Херсон. В низложении участвовали и выходцы из Италии, равеннцы, в том числе уже знакомый нам Иоанниций, в недавнем прошлом — преуспевающий нотарий на службе у равеннского экзарха.

Однако столкновения, мятежи и перевороты продолжали дестабилизировать государственную систему. В Херсоне изуродованный Юстиниан II стал открыто заявлять, что намерен восстановиться на престоле. Узнав, что его хотят выслать к императору Тиберию, он тайно бежал к хазарам, однако под давлением Тиберия каган послал к бывшему императору под видом телохранителей убийц. Осведомленный о замысле кагана, низложенный василевс все же предупредил события. Он вызвал начальника новой стражи для беседы наедине и сам задушил его струной, вырванной из лиры. Затем с небольшой группой сторонников он спешно бежал в порт Томы, нанял там корабль и вышел в море. В пути судно застала ужасная буря. И когда моряки уже отчаялись в спасении, к Юстиниану обратился его слуга: “О господин, дай обет Господу, во имя нашего спасения, не наказывать никого из твоих врагов, если Бог вернет тебе царство”. Но Юстиниан в гневе воскликнул: “Пусть потопит меня Бог на этом месте, если пощажу кого-нибудь из них!” К неожиданной радости мореплавателей, буря вскоре прекратилась. Корабль невредимым пристал к болгарскому берегу. Юстиниан отправился к болгарскому хану Тервелю, обещал ему щедрые подарки за восстановление на престоле и вскоре уже подступил с болгарским войском к стенам своей бывшей столицы. После непродолжительной осады группа болгар во главе с самим Юстинианом проникла в город через подземный ход. Вслед за ними в Константинополь ворвались основные силы войска хана Тервеля. Робкое сопротивление защитников было быстро сломлено. Юстиниан II вернул себе вожделенную диадему византийских василевсов. Это произошло в 705 году.

В полном согласии со своей клятвой Юстиниан обагрил улицы Царского города кровью недругов. Террор, начавшийся в столице, был вскоре перенесен на периферию империи. В 710 году дошла очередь до Равенны. Местный хронист Агнелл пишет, что Юстиниан якобы заявил: “Этот народ — мои враги, ибо коварно отрезали мне нос и уши”. Подразумевались здесь, конечно, в первую очередь те равеннцы, которые служили в Константинополе и участвовали в заговоре против императора в 695 году. Многие на них (в том числе Иоанниций) к этому времени уже вернулись на родину. Юстиниан хорошо понимал, что там они имеют прочную поддержку. В Равенну была направлена морская экспедиция во главе со стратигом Сицилии Феодором. Стратиг причалил возле города и, не раскрывая своих намерений, пригласил к себе на торжественный прием наиболее знатных горожан во главе с архиепископом Феликсом. В конце пиршества все гости были связаны и брошены в трюм корабля. Захватив знатных равеннцев, воины Феодора поднялись на городские стены и, метая вниз горящие предметы, зажгли Равенну. В ужасе носились по улицам несчастные жители среди пылающих зданий. Никто не преследовал солдат Феодора, возвращавшихся на корабль. Каратели отчалили от берегов Италии и взяли курс на Константинополь.

В столице все пленники, кроме архиепископа Феликса, были немедленно казнены. Архиепископа лишили зрения традиционным для Византии способом: водя перед глазами раскаленную добела пластинку. Особые счеты были у императора с Иоанницием. Когда связанного его привели к императору, последний спросил: “Точно ли это Иоанницнй, бывший писарь?” Получив утвердительный ответ, Юстиниан велел забить ему под ногти деревянные гвозди и заставить что-либо написать. Принесли письменные приборы. Но чернила не понадобились. Собственной кровью Иоанниций написал обращение к Богу с просьбой защитить его от проклятого тирана, а написав, швырнул пергамент в лицо мучителю со словами: “Обожрись моей кровью!” Взбешенный император приказал раздавить Иоанниция между двумя мельничными жерновами. Так закончил жизнь в Константинополе равеннский нотарий Иоанниций — человек редкой образованности и выдающегося мужества.

Тем временем жители Равенны пребывали в полном неведении относительно судьбы своих захваченных сограждан. Только спустя несколько месяцев от капитана торгового судна, случайно зашедшего в их гавань набрать пресной воды, они узнали об их горькой участи. Эта весть послужила сигналом к восстанию. Надо думать, что прежде часть жителей города полагала, что набег стратига Феодора мог быть результатом его личной инициативы, и надеялась на правосудие императора. Месть Юстиниана II поставила василевса вне закона перед лицом равеннских граждан. Население поднялось на борьбу.

На одной из городских площадей стихийно открылось общее собрание граждан, избравших вождем (дуксом) Георгия, сына казненного Иоанниция. Молодой предводитель взял в свои руки всю власть в городе. Он провел особую военно-административную реформу, разделив на 11 полков все население города — всех, способных носить оружие. Местные воинские соединения - нумеры, формально считавшиеся византийскими, составили основу вооруженных сил повстанцев. Но к ним был добавлен целый ряд новых формирований: даже духовенство должно было выставить собственное ополчение. Равенна превратилась в военный лагерь. Восставшие привлекли для защиты городских стен жителей предместий (так называемых субурбиев). Силами местных жителей была обеспечена оборона более мелких городов экзархата: Болоньи, Форли, Форлимпополи, Червии, Сарсины и др. В расположенные вблизи Равенны крепости были направлены гарнизоны. В восстании приняли участие не только горожане, но и сельское зависимое население. Так, на церковных колонов была возложена охрана побережья для предупреждения высадки врага. По сути дела, в восстании приняли участие все слои населения экзархата. Вскоре (в конце 710 г.) защите города и области пришлось выдержать серьезное испытание: в Равенну пытался прорваться посланный императором для подавления движения экзарх Иоанн Ризокоп. Его набег закончился полной неудачей: захватить город не удалось, а сам экзарх был убит.

Империя оказалась не в силах усмирить Равенну. Восстание завершилось самопроизвольно после того, как в городе узнали о государственном перевороте в Константинополе, новом низложении и казни Юстиниана II, воцарении императора Вардана-Филиппика. Пришедший к власти на волне возмущения провинциальной знати террористической политикой Юстиниана, новый василевс был заинтересован в компромиссном урегулировании конфликтов с подданными на местах. В Равенну прибыл из столицы слепой архиепископ Феликс. Горожанам возвратили имущество, которое успели награбить в Равенне воины стратига Феодора, личные вещи погибших родственников. Определенные привилегии были предоставлены равеннской Церкви. На этих условиях город вновь признал господство империи. В него вернулся равеннский экзарх. Однако со времени восстания 710—711 годов реальная власть Византии в Равеннском экзархате резко ослабла. Причина в том, что само восстание подняло антиимперскую оппозицию на качественно новый уровень: она получила четкую военно-организационную оформленность. Структура равеннского войска — ополчения, созданного Георгием, сохранялась затем на протяжении нескольких столетий, и это ополчение всегда было готово выступить на защиту родного города.

Равеннское восстание позволило народным массам приобрести бесценный опыт освободительной борьбы.

Весьма важен и еще один факт. В ходе восстания граждане столицы экзархата впервые избрали из своей среды военного предводителя — дукса. В будущем их примеру последовали и другие города Италии, боровшиеся за независимость от империи. В числе первых в 726 году сами выбрали дукса жители Риальто — небольшого городка в области Венето. Именно из Риальто выросла впоследствии знаменитая Республика Святого Марка — “владычица морей” Венеция. Ее главу — первого дожа Венеции (измененное “дукс”) - избрали риальтинцы в 726 году. Так был сделан первый шаг к самостоятельности венецианцев.

Решающий поворот к независимости, одновременно по всей территории византийских владений в Северной и Средней Италии, произошел спустя четыре года - в 730 году. Освободительное движение в Италии вновь получило мощный импульс из Константинополя: императором Львом III Исавром (717-741) были обнародованы иконоборческие эдикты. Началось насильственное распространение иконоборчества по провинциям Византии. Вызвавшее взрыв социальных коллизий и в самом Константинополе, иконоборчество имело все же достаточно прочные корни на Востоке страны, но было совершенно чуждым для Запада. Несомненно, сам факт запрета иконопочитания, попытки надругательств над святынями вызывали чувство острого протеста у тысяч итальянцев. Но, видимо, главное не в этом. Сепаратистские силы Италии великолепно использовали иконоборчество, углубившее пропасть между империей и Италией, для окончательного разрыва с Византией. Римский папа Григорий II громогласно осудил иконоборчество после того, как Лев III впервые оказал этому движению публичную поддержку.

Равеннскнй экзарх Павел был послан в Италию с традиционным заданием арестовать папу и выслать его в Константинополь. Однако немного нашлось в Равенне воинов, согласившихся выступить с ним на Рим. Часть разбежалась по пути. Ясно было, что без боя немногочисленное воинство экзарха в Рим допущено не будет. Не дойдя до вечного города, экзарх повернул восвояси. В Равенне спустя несколько месяцев он был убит горожанами.

Посланный во главе флота, с тем чтобы покарать непокорных италийцев, стратиг из Малой Азии Манес попал в шторм в Адриатическом море и не добрался до Апеннинского полуострова.

После того как иконопочитание было окончательно осуждено в Константинополе в 730 году на заседании синклита, римский папа Григорий II, по словам хрониста, "отложил от империи Рим со всей Италией”. Все провинции страны избрали себе собственных дуксов, лишь грекоязычные области Южной Италии (Апулия. Калабрия, Лукания и Сицилия) остались за Византией. Посланный с очередной карательной экспедицией в Равенну сицилийский стратиг Феодор был встречен у стен города равеннским ополчением. В ходе кровопролитного сражения греки потерпели поражение и бежали к своим кораблям. Эта победа равеннских граждан над византийским войском могла быть одержана во многом благодаря реформам Георгия. Показательно также, что, рассказывая о битве, равеннский хронист называет греков пеласгами — именем древнего народа,— подчеркивая тем самым, насколько чуждыми, далекими, злобными пришельцами из иной цивилизации казались в это время византийцы жителям Италии.

По существу, события рубежа 30-х годов VIII века положили конец византийской власти на Апеннинах. А на территории самого Лациума она уже вовсе не ощущалась как реальность. Последующие два десятилетия — время агонии Равеннского экзархата, окончательно рухнувшего под ударами лангобардов в 751 году. И хотя дуксы (дожи и герцоги) Венеции и Неаполя еще в течение нескольких десятилетий признавали над собой номинальную верховную власть императора, практически с византийским господством в Центральной и Северной Италии было покончено навсегда.

Так, благодаря освободительному движению, в котором участвовали италийцы и варвары, патриоты и честолюбцы, духовные и светские владыки, произошло историческое разделение молодых “варварских” государств Италии и дряхлеющей Византии. Избавившись от изощренной внешней эксплуатации, население Апеннин смогло обрести, прежде всего в городах, собственную социальную, политическую, военную организацию. Специфика этих форм, заложенная в период антивизантийских выступлений, помогала народу Италии в борьбе за независимость в ходе всех последующих завоеваний и конфликтов.

Впрочем, идеологическое и политическое значение описанных событий выходит далеко за рамки полуострова. Именно с того момента, когда папы заменили светских правителей в роли вдохновителей борьбы с чужеземным гнетом, папство стало выдвигать собственные претензии на господство в Европе. Борьба с его теократическими притязаниями могла бы составить предмет особого рассказа.

[1] Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 7, с. 361