Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы: христианская педагогика.

Вера Василевская

УЧЕНИЕ К. Д. УШИНСКОГО О ВОСПИТАНИИ

"Камень, который отвергли строители, сделался главою угла".

(Марк 12,10)

Василевская В. Учение К.Д.Ушинского о воспитании // Вестник РХД. - 1979. - III. - №129.

Введение

Имя Константина Дмитриевича Ушинского единогласно признается в наше время как имя крупнейшего гениального педагога, идеями и опытом которого и по сей день широко пользуются во всех областях воспитания и обучения.

И действительно, кто так хорошо, как Ушинский, разработал вопросы дидактики и методику первоначального обучения; кто так тонко и разносторонне осветил важнейшие вопросы воспитания; кто так глубоко понял значение родного языка, кто дал такие продуманные пособия и руководства для начальной школы, сочетав наглядное обучение с развитием логического мышления?

Труды К. Д. Ушинского являются подлинной педагогической энциклопедией, которая не утратила своей актуальности и в наши дни, и являются, как и прежде, настольной книгой для учителя, методиста и психолога.

Очень многое в его мыслях и практических указаниях остается непревзойденным, а во многом, как это сознают и сейчас наиболее вдумчивые из теоретиков и практиков педагогики, мы значительно отстали, во многом нам далеко еще до Ушинского.

Мы имеем академию имени Ушинского, ряд педагогических учебных заведений его имени, есть библиотека имени Ушинского, премия имени Ушинского. Ни одна работа в области педагогики и педагогической психологии не обходиться без ссылки на Ушинского. Казалось бы, настало время, когда идеи великого педагога найдут достойных преемников, а посеянное им семя на ниве народного просвещения принесёт обильные плоды. Однако, это далеко не так. Подлинного прогресса в деле воспитания и обучения у нас нет.

Школа наша и теперь болеет многими из тех болезней, от которых Ушинский стремился исцелить и предостеречь современную ему школу. Наши учебники для начальной школы во многом уступают учебникам, составленным Ушинским. Практика воспитательной работы в наших детских учреждениях нередко оказывается беспомощной. Педагогическая пресса, которой Ушинский придавал такое большое значение, суха, схематична и малосодержательна,

Отчего же дерево, посаженное педагогом и мыслителем, отдавшим всю свою жизнь великому делу «Воспитания человека», оказалось бесплодным именно в то время, когда даны все внешние условия для его расцвета? в чём искать причины?

Не в том ли, что сорвав плоды с живого дерева творческой мысли Ушинского, наши современники обрубили его корни и бросили их, как ненужные. Дерево засохло и не дает больше плодов.

В данной работе мы хотели сделать попытку разобраться в этом вопросе. В чём сущность, в чём правда учения Ушинского? Какая мысль лежит в основе его педагогической системы? Почему оно оказалось столь плодотворным не только для той эпохи, в которую он жил, но и для ряда последующих?

Прежде чем перейти к рассмотрению этих вопросов, напомним вкратце основные момента биографии Ушинского.

Родился Константин Дмитриевич Ушинский в 1824 году.

Умер в 1870 году. Основной период его деятельности относится ко времени царствования Николая 1-го (эпоха реакции) и Александра II-го (эпоха реформ).

Ушинский рос и воспитался в городе Новгород-Северский Черниговской губернии. По окончании гимназии он поступил в Московский университет в период его расцвета (1840 год). Ближайшим учителем его был Грановский. Окончив университет, он в 23 года был уже профессором юридических наук. Очень скоро Ушинский стал одним из самых крупных учёных своего времени, обладая большими знаниями в различных областях науки, в особенности в философии, психологии, педагогике, а также политической экономии, естественных и юридических науках. Творчество Ушинского не ограничивалось научными трудами, его очерки и художественные произведения, которые печатались в различных журналах, получили высокую оценку со стороны И. С. Тургенева.

Все свои знания, все свои творческие дарования Ушинский направил к одной цели — изучения и усовершенствования теории и практики воспитания.

Он выступил как борец-преобразователь. В 50-х годах, в период реакции вышел Ушинский на бой с «педагогической летаргией», по выражению одного из его современников.

О том, какой переворот совершил Ушинский в практике воспитания современной ему семьи и школы, свидетельствуют многочисленные воспоминания учителей, родителей и самих воспитанников учреждений, в которых работал Ушинский. Недоверие со стороны правительства и реакционных кругов общества не могли остановить рост популярности и влияния идей Ушинского. Несмотря на неоднократные запрещения его сочинений, книги Ушинского проникали в самые отдалённые уголки России, на них воспитывались целые поколения.

Обаяние личности Ушинского было исключительным. Внешне он, по свидетельству современников, напоминал Рафаэля, но он был красивей его. Внутренний же облик его лучше всего характеризуют слова некролога (журнал «Вестник Европы», февраль 1871 г.): «Он шёл прямым путём, не зная окольных дорог и не отступая ни на шаг от своих убеждений».

Мы отнюдь не ставим своей задачей рассмотрение всей педагогической системы Ушинского, что представляет собой грандиозную задачу.

Сотни книг написаны об Ушинском, но прав современный исследователь его трудов Лордкипанидзе, говоря о том, что педагогическая система Ушинского «еще не изучена во всём её величии».

В данном очерке мы имели в виду коснуться лишь наименее изученных и наиболее существенных с нашей точки зрения для понимания системы Ушинского в целом вопросов о философских основах воспитания, а также о понимании Ушинским нравственного, эстетического и религиозного воспитания. Трактовка этих вопросов Ушинским представляет, как мы пытаемся показать, не только исторический, но исключительно живой и глубокий интерес и для нашего 'времени.

ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВЫ ВОСПИТАНИЯ

1. Сущность и задачи воспитания

Как понимал Ушинский сущность и задачи педагогики? Какова центральная идея, которая является связующей нитью всех его мыслей и побуждений?

Вопрос о задачах воспитания не (ограничивается для Ушинского вопросом о приспособлении молодого поколения к участию в жизни данного общества, на определенном этапе его исторического развития, как это делается в наше время. Для Ушинского этот вопрос совпадает с вопросом о назначении человека. «Воспитание, — говорит Ушинский, — величайший вопрос человеческого духа. Педагогика — первое и высшее из искусств, потому что она стремится к выражению совершенства не на полотне, не в мраморе, а в самой природе человека».

Ушинский имеет в виду не абстрактное совершенствование, не неопределенное и всегда относительное понятие прогресса, который сам по себе без истинной цели и руководства ведёт лишь к погибели человека.

Ушинский решительно предостерегает от такого понимания. «Из стремления к совершенству, — говорит он, — вырастают и величайшие добродетели и величайшие пороки. Новые поколения появляются на свет Божий, растут, требуют от нас воспитания, а воспитание требует определённого направления, цели, убеждений».

Каким путём вести человека к совершенствованию? Ушинский отвечает на этот вопрос со свойственной ему ясностью и определённостью: «Только христианство может вести человека по этой великой и опасной дороге, указывая на живой идеал совершенства — Христа». «Для нас, — говорит Ушинский, — нехристианская педагогика — вещь немыслимая, предприятие без побуждений позади и без результатов впереди. Всё, чем человек как человек, может и должен быть, выражено вполне в божественном учении, и воспитанию остаётся только прежде всего и в основу всего поло-

"Основное назначение воспитания — обеспечение преемственной связи между поколениями в производстве и в других сферах общественной жизни. Педагогика изучает организованное влияние на подрастающих людей, определённое потребностями развивающегося общества" (Учебник педагогики. 1953 г. Есипов. Предмет педагогики. Сущность воспитания).

 

жить вечные истины христианства. Оно служит источником всякого света и всякой истины и указывает высшую цель всякому воспитанию. Это неугасимый светоч, идущий вечно, как огненный столб в пустыне — впереди человека и народов».

2. Природа души

Ушинский глубоко изучил как современные ему философские системы, так и историю философии. Однако, он не оставался учеником или подражателем. Во всех своих философских сочинениях Ушинский самостоятельно ставил и разрешал важнейшие философские вопросы.

В решении вопроса о первичности материи или сознанья он не становится ни на сторону идеализма, ни на сторону материализма. «Спор между идеалистами и материалистами, — говорит Ушинский, — идёт о том, что для обеих сторон одинаково неизвестно, потому что, если трудно сказать, что такое дух, то ещё труднее сказать, что такое материя в существе своем. Зачем же с обеих сторон не сознаться .откровенно в недоступности первых начал?»

В то же время, если материя, как субстанция есть гипотеза, то сознание есть факт, от которого отправляются все другие наши знания о каких бы то ни было предметах. Слово «душа» образовалось раньше слова «сознание», но несомненно, что человек употреблял слово «я» ещё прежде, чем изобрёл слово «душа». И если научная психология по необходимости останется в пределах дуализма, то воспитание, как важнейшая из всех отраслей практической деятельности человека, имеет дело с его душой в её сущности. Воспитание имеет своим непосредственным предметом образование души. «Душа человека, — говорит Ушинский, — божественна по своей природе, она принадлежит вечности». «Море, небо, звёзды говорят о бесконечной мудрости, бесконечном могуществе и тем удовлетворяют высшему духовному стремлению. Что заставляет человека любоваться могуществом, силой, мудростью? Это врождённое свойство души человеческой, печать той мастерской, из которой вышла душа, и если эта печать и легла на кусок материи, то на печати начертано слово «Бог».

Божественная природа души проявляется во всех формах духовной жизни человека, в том числе в свойственном ей стремлении к совершенству нравственному и эстетическому.

' Жизнь души состоит в деятельности. Если материя инертна и стремится сохранить состояние покоя (закон инерции), то душа, напротив, стремится к деятельности; бездеятельность означает смерть души. Поэтому восточные учения о душе, которые видят идеал душевной жизни в бездеятельности, противоречат действительности, противоречат основному закону психологии человека. Только в христианстве находит Ушинский истинное понимание свойств и путей души человеческой. Евангелие ставит перед человеком определённую цель: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен». Присущее душе человеческой стремление к деятельности есть в то же время и стремление к совершенствованию. Подвергнув внимательному изучению различные учения о душе, Ушинский говорит: «Такого глубокого понимания души и её коренных свойств мы не встречаем нигде: ни в философско-религиозных системах Востока, ни в философских системах дохристианского Запада».

В словах Спасителя: «Приидите и научитесь от Меня и найдёте покой душам вашим» слово «покой» не означает бездеятельности. «Покой», который обещает Христос, Ушинский понимает как осуществление нравственной жизни. «Прийти ко Христу и научиться от Пего», не значит ли, — пишет Ушинский, —принять на себя деятельность, пренебрегающую не только наслаждением, но и величайшими страданиями». Понимая деятельность как закон жизни души, Ушинский очень близко подходит к учению святых отцов о «делании духовном».

Это понятие по существу является ведущим во всём учении Ушинского о воспитании, как в общем понимании путей нравственного воспитания, так и в отдельных конкретных указаниях по вопросам руководства ребёнком в процессе его развития.

Внимательно присматриваясь к различным сторонам учения Ушинского о воспитании, мы видим, что одна особенность наиболее ярко характеризует это учение и делает его столь жизненным и плодотворным. Он «строит на камне». Его основной труд не случайно носит название «педагогической антропологии». Всесторонне изучая человека в его сущности и в его проявлениях, он на основе этого изучения воздвигает величественное здание своей педагогической системы.

«Величие Ушинского, — пишет один из современных нам исследователей, — состоит в том, что он умел уловить проблемы, в разрешении которых нуждалась современная ему школа, и показать, что, как н почему надо делать».

Глубокая жизненность, реалистичность характерны для всего учения Ушинского. Понимание Ушинским отношения между теорией и практикой соответствует тому пониманию, какое мы находим у святых отцов:

«Ведение недеятельное ни в чём не разнится от мечтательной фантазии, не имея подтверждения в действительности, а деятельность неосмысленная то же, что идол, не имея одушевляющего ее ведения» (Добротолюбие, том III).

Отделение теории от практики было для Ушинского нравственно невозможным. И вся педагогическая система Ушинского, в которой сознательность выделяется как основной дидактический принцип, направлена на то, чтобы пробудить в ребёнке потребность в осмысленной деятельности, которая является в одно и то же время и целью, и методом воспитания и обучения.

Нет ни одной идеи, ни одного теоретического положения в системе Ушинского, которые бы не находили своего применения и оправдания на практике, хотя в ней полностью отсутствуют как элементы утилитаризма и прагматизма, так и игра отвлечённостя-ми и схоластика. Наука стремится только к истине, а истина всегда полезна. И в воспитании, как и в науке, Ушинский не терпит никакой предвзятости, лжи или фальши. Он больше всего протестует против каких бы то ни было подделок в области духовной жизни. Этот протест красной нитью проходит через всё его учение о нравственном и религиозном воспитании.

Ушинский ни в какой степени не отрицает объективности внешнего мира, его независимости от сознания человека (утверждение, которое в настоящее время по какому-то недоразумению считается прерогативой одних только материалистов). Ушинский не сомневается в том, что причиной ощущений является внешний мир, действующий на нас через посредство внешних чувств.

Душа человека подчиняется тем же законам, что и внешняя природа, но форма бытия уже иная. «Обращаясь к душе человеческой, — говорит Ушинский, — мы находим в ней те же законы, которые вложил Творец во всё своё создание, только находим их в живой нерукотворной форме живого духа, бессмертной уже и потому, что она составляет одно с ним содержание. Но этот живой бессмертный дух как самостоятельное, свободное и живое существо соединяется в нас с материей, со всеми бесчисленными её законами».

Душа существует как индивидуальность. «Христианство ставит индивидуальную душу выше всего мира», — говорит Ушинский. Он напоминает читателю слова блаженного Августина: «Есть только один предмет выше души человеческой — это её Создатель».

Индивидуальный строй души развивается постепенно.

Душа не только испытывает все ощущения, идущие от внешнего мира,----- она перерабатывает и организует их. Постепенно все

душевные движения объединяются воедино и приобретают индивидуальный отпечаток.

В чувствах выражается субъективное отношение души к ощущениям. В памяти сохраняются не только следы представлений, но и следы тех чувств, с которыми они были- восприняты душой. Каждое звено, которое вплетается в сеть представлений, вызывает у человека особые душевные чувства, которые могут достигать такой степени индивидуальности, что один человек не может вполне передать другому то, что он чувствует.

Чувства наши, как и мысли, могут противоречить друг другу. Каждому знакома борьба между различными чувствами в одной и той же душе.

Совокупность выработанных жизнью желаний, наклонностей, чувств и страстей и составляет то, что мы называем строем души.

Содействовать образованию в душе ребёнка того, коренного строя, который достоин человека — величайшая задача воспитания и воспитателя.

3. Проблема свободы воли и её отношение к воспитанию

Необходимой философской предпосылкой возможности воспитания является, согласно учению Ушинского, признание свободы воли. Это признание основывается на внутреннем опыте, на самом факте наличия духовной жизни у человека. «Как существо, обладающее способностью к духовной жизни, — пишет Ушинский, — человек свободен».

«Свободы воли нет у Бэна, нет у Спинозы, нет у Гегеля, но есть она в душе». Свобода воли для Ушинского — психологический факт, без которого нельзя понять душевной жизни человека.

«Неужели, — спрашивает Ушинский, — сам человек не принимает никакого участия в образовании собственного характера?» «К такому безотрадному и унизительному выводу должна прийти всякая психология, отвергающая свободу воли в человеке».

Эти мысли Ушинского имеют самое непосредственное отношение к нашей современности, когда психология и педагогика строятся на несовместимой с ними по существу теории полного детерминизма, при которой нет места ни для воспитания, ни для нравственной жизни.

Отвергнув реальность души, ее духовную природу, отвергнув свободу воли, — материалисты навсегда утратили ключ к разрешению вопросов воспитания человека.

Там, где душа понимается, как «моральный облик человека», а личность как «совокупность общественных отношений», учение о воспитании превращается в бесполезную схоластику.

Недаром все нашу научно-исследовательские институты гонятся за «нравственным • воспитанием», как за синей птицей, которая неизбежно становится черной от одного их прикосновения.

«Христианство, — говорит Ушинский, — внесло в человечество великий и животворящий принцип личной свободы. Над человеком не тяготеет неотразимая судьба древнего мира, перенесённая учением материалистов с мифологического неба в законы материи».

«Убеждение в свободе воли было до -сих пор и, без сомнения, будет всегда источником прогресса в практической и нравственной жизни человека».

4. Понятие свободы и его значение для воспитания

Понятие свбоды имеет очень большое значение для всех областей социальной жизни человека. Трактовка этого вопроса является одним из основных моментов, характеризующих ту или иную педагогическую систему. Однако, слово «свобода» может иметь различное значение.

Понятие свободы предполагает признание ценности и прав человеческой личности. Такое понимание свободы предполагает и равенство людей. Исторически эти понятия принесены христианством. В дохристианском мире существовали отдельно понятие «человека» и понятие «лица». «Христианская религия, — говорит Ушинский, — навеки слила эти понятия».

В Риме независимость была связана с понятием гражданина, в мире же христианском достаточно быть человеком, чтобы иметь право требовать признания своей личности. Произведя огромный переворот во взглядах на человека, христианство самую личность человека, его душу сделало целью всей истории человечества. Христианский взгляд на человека исключает возможность насилия над человеком, угнетения человека. «Раб может, оставаясь рабом, быть христианином, — говорит Ушинский, — но истинный христианин не может быть владельцем рабов».

Однако, признание величайшей ценности человеческой личности не есть индивидуализм. Индивидуализм чужд христианской религии, цель которой не разъединение, а соединение «да вси едино будут».

«Без развития человек не будет человеком, — говорит Ушинский, — но лишь тем, что могло бы быть человеком, тем, чем был человек, пока Господь не вдохнул в него вечно-развивающейся жизни». Но развитие вне общества невозможно, а, следовательно, вне общества невозможно и исполнение закона Божьего человеком.

«Могли бы человек, — говорит он, — живя уединенно, преследуя только свои личные интересы, выполнить закон, который завещала ему Божественная Любовь — быть подобным Творцу нашему?» Подлинное духовное развитие без свободы невозможно. Врождённое стремление к свободе следует отличать от склонности к своеволию или произволу.

«Спаситель Своею Кровью освободил каждого христианина, — говорит Ушинский, — и христианская свобода состоит не в рабском подчинении необузданным страстям, но в ограничении себя законами религии, нравственности и разума».

Христианская свобода основана на познании истины и подчинении себя ей. «Познайте Истину и Истина сделает вас свободными». Отсюда задача воспитания — оберегая врождённое стремление ребёнка к свободе развития своей личности, вести его к высшей свободе, которая заключается в добровольном подчинении себя Истине.

5. Знание и вера

Всестороннее рассмотрение вопроса об отношении между верою и знанием занимает большое место в учении Ушинского. Этот вопрос имеет исключительно важное значение для мировоззрения, а следовательно и для разработки основ воспитания и обучения.

С какими тенденциями пришлось столкнуться Ушинскому среди своих современников? С одной стороны, материалисты, основываясь на успехах естественных наук, пытались показать, что существуют непримиримые противоречия между верою и знанием, что религия является чем-то отжившим, несостоятельным по сравнению с «новым» научным мировоззрением.

С другой стороны, представители официальной церкви, выступая против материализма, видели причину его распространения в изучении естественных наук и требовали запрещения преподавания естествознания в школах и усиления изучения классической древности. «Думая предохранить своих питомцев от материализма, — говорит Ушинский, — их напичкивают грубейшими материалистическими понятиями древних».

Смелый и самобытный мыслитель, никогда не искавший ничего кроме правды, Ушинский выступил против материалистов на защиту вечных истин религии и, одновременно, против официальных гонителей просвещения на защиту естественных наук.

а) Защита естественных наук Ушинским.

«Многие боятся естествознания, как проводника материалистических убеждений, — писал Ушинский, — но это лишь слабодушное недоверие к истине и её Источнику — Творцу природы и души человеческой. Истина не может быть вредна — это одно из самых -святых убеждений человека, и воспитатель, в котором поколебались эти убеждения, должен оставить дело воспитания — он его недостоин». (В настоящее время мы часто имеем возможность наблюдать «боязнь истины» у материалистов, которые признают вредным всё, не удладывающееся в предложенную ими схему).

«Пусть воспитатель, — говорит Ушинский, — заботится только о том, чтобы не давать детям ничего кроме истины. Пусть смело вводит воспитанника в действительные факты жизни души и природы, нигде не прикрывая незнания ложными мостами, — он может быть уверен, что знания, какими они являются в фактах, а не в совпаданиях самолюбивых теоретиков, не извратят нравственности воспитанника и не поколеблют в нём благоговения к Творцу вселенной.

Мы думаем, что воспитание не выполнит своей нравственной обязанности, если не очистит сокровищ, добытых естествознанием, от всей ложной шелухи, остатков процесса их добывания, и не внесет этих сокровищ в массу общих знаний каждого человека, имеющего счастье употребить свою молодость на приобретение знаний.

Материалистические гипотезы и утверждения могут смутить только того, кто никогда не брался всерьёз за изучение естественных наук».

Именно в недостатке серьёзного естественно-научного образования видит Ушинский причину того, что многие невежественные или полуобразованные люди так легко попадают «а удочку глашатаев материализма. «Молодого человека, голова которого с детства не привыкла работать над предметами и явлениями природы, смотрит на них как на что-то новое, таинственное и ждет от них гораздо более того, что они могут дать, приучайте с детства обращаться с идеями естествознания, и они потеряют свое вредное действие. Школа должна внести в жизнь основные знания, добытые естественными науками, и тогда основные законы явлений природы улягутся, в уме человека вместе со всеми прочими законами, тогда как по новости своей они сулят удовлетворение тем духовным требованиям, которых они удовлетворить не могут. .. Естественные науки дают многостороннее развитие всем духовным способностям, сближая человека с природой, они дают мысли движения к высшим философским выводам, развивая глубокое чувство красоты и наполняя религиозным благоговением».

б) Наука укрепляет веру.

«В каждом явлении как вешней природы, так и душевной жизни, мы непременно встречаемся с бесконечностью, потому что она везде и во всем». «Наука укрепляет веру потому, что увеличение познания творений ведёт к возрастающему прославлению Творца».

Эти высказывания Ушинского невольно приводят на память слова основателя современного естествознания Роджера Бэкона: т. е. недостаточность знания, полуобразованность уводят от Бога, настоящая большая наука приводит к Богу.

Вспоминаются также слова Ломоносова, написанные под впечатлением изучения астрономии и размышления о бесконечности вселенной:

«Скажите ж, сколь пространен свет

И что малейших дале звезд?

Неведом тварей нам конец,

Скажите ж: сколь велик Творец!»

Современные нам материалисты утверждают, что признание существования объективных законов природы и общества служит обоснованием материализма. Но объективность этих законов, их независимость от сознания и воли человека говорит с другом. Ученый исследователь, изучая ту или иную область явлений реального мира, действительно непрерывно наталкивается на наличие объективных законов, иными словами, на разумность всего существующего.

«Рассматривая каждое явление природы, — говорит Ушинский — мы находим в нем всегда две стороны: идею, закон, по которому явление происходит, и субстрат — материал, в котором он проявляется. Если науке удастся разложить этот материал на несколько составных элементов, то каждый из этих элементов снова представляется нам явлением, имеющим свой закон и свой материал, и так далее, в бесконечность — в бесконечную глубину создания Божьего.

Обращаясь к изучению самого пути, по которому мы шли к постепенному раскрытию законов природы и истории, мы открываем, что в этой системе опять есть строгие законы.

Везде, куда бы мы ни обращались, везде, куда только могла проникнуть пытливость наша, мы нигде, ни в одном творении Божьем не находили отсутствия мысли, отсутствия идеи, отсутствие закона. Рассматривая микроскопическое животное и изучая законы движения светил небесных, заглядывая в дух человека и разлагая камень, вынесенный водой или выброшенный огнем из недр земли, проникая в седой мрак времён давно протекших, спускаясь в глубину морей, науки везде, хотя в разных выражениях повторяют радостное восклицание царя-псалмопевца: «Камо пойду от Духа Твоего и от Лица Твоего камо бежу?!» (Псал. 138).

в) Наука предполагает веру.

«Для непредубеждённого человека, — говорит Ушинский,— должно быть ясно, что без веры наука существовать не может». Принцип опытной науки — вера в разумность мира, в «объективные законы», которые принимаются даже сторонниками диалектического материализма. Всякое рассуждение первоначально покоится на вере, и допущение этой первоначальной веры есть необходимое условие познания. Весь процесс математических доказательств состоит в том, чтобы привести самое сложное умозаключение к простой аксиоме, то есть к такому положению, истина которого очевидна и которое не только не нужно, но и нельзя доказывать. «Вера, — говорит Ушинский, — ингредиент науки. Вера движет науку. Знание всегда предполагает незнание и граничит с ним. Наука сделала много, но бедна та наука, которая хочет закрыть от нас священную бездну бесконечности незнания, бездну, по которой знание плавает только по поверхности и которую мы никогда не исчерпаем.

Несмотря на всю нашу науку мир остается чем-то неисповедимым, полным чудес для всякого, кто о нём думает».

В отношении между верою и знанием есть еще один психологически очень важный момент.

Познавательный процесс включает в себя момент сомненья: «Во всём следует усомниться» Декарта остается в силе для всех областей научного знания. Но Декартовское сомнение не граничит со скептицизмом. Скептицизм разрушает науку, делает её невозможной.

Поэтому Ушинский ставит перед педагогом задачу — воспитать сомненье в человеке, не поколебав в нем уверенности.

Заметим кстати, что сам Декарт позволяет себе сомневаться во всём кроме бытия Божьего и реальности своей душевной жизни. «Cogito, ergo sum» (я мыслю, следвательно я существую).

Психологически наука не может обойтись без веры. Скептик, который бы ни во что не верил, оказался бы в невозможности построить науку.

г) Антиномии рассудочного познания.

Для того, чтобы уяснить место веры и знания в жизни человека, Ушинский обращается к анализу процесса познания. Попытаемся вкратце изложить ход его мыслей.

Процесс познания реальной действительности есть ничто иное, как рассудочный процесс отвлечения понятий, образования из понятий суждения и из суждений понятия. В состав науки входят понятия, очищенные от случайных признаков предмета, причем понятия меньшего объёма подводятся под понятия большего объёма.

Рассудочный процесс у человека не останавливается на первых ступенях развития, как это имеет место у животных, но стремится итти всё дальше и дальше. На своём пути рассудок человека неизбежно встречает противоречия, которые он тщетно стремится удалить или примирить.

Удалить противоречия не всегда во власти человека, а примирение часто бывает кажущимся и временным и остаётся лишь до тех пор, пока человек не откроет противоречий в собственных своих примирениях.

На этой особенности рассудочного процесса в человеческом сознаньи основывается диалектический метод, существовавший ещё во времена Сократа и поставленный на первое место в философии Гегелем.

«Можно отвергать выводы Гегеля, — говорит Ушинский, — но самого метода мы отвергнуть не можем, потому что он соответствует особенностям сознанья человека».

Мыслитель-диалектик, исследуя какое-либо понятие, открывает его противоречивость, примиряет эти противоречия в высшем понятии, которое в свою очередь при анализе распадается на противоречивые понятия. (Примерами таких антиномий рассудка могут служить противоречия причинности и свободы, монизма и дуализма, явления и субстанции и т. п.). ,:

Для того чтобы объяснить происхождение и смысл этих антиномий, Ушинский обращается к вопросу об основных особенностях человека.

«Три основные элемента составляют человеческое существо, — говорит Ушинский в своей «Педагогической антропологии», — тело, душа и дух».

«Дух переделывает на свой лад животный организм человека». Духовные особенности человека вносят серьёзные изменения в его физиологию, так что только внимательный анализ может открыть в процессах человеческого организма сходство с тем же процессами, совершающимися в животных. Глубокий знаток теории Дарвина, Ушинский отверждает, что развитие приспособлений человека, в отличие от жизотного, идёт совсем иным путём, не по линии только органической наследственности, но исторической преемственности.

«Ход приспособления к условиям жизни принял у человека совершенно новое направление, чуждое другим организмам земного шара. Только человек может пренебрегать своими органическими стремлениями. В человека есть особая, чуждая всему остальному миру точка опоры. Только у человека возникает антагонизм и к самой борьбе за существование. '

То же и в области психологии. Рассудочный процесс сознания соответствует животной природе человека. Но деятельность души питается потребностями духовными. Именно они возбуждают беспрестанную деятельность души и вносят противоречия рассудочной деятельности. Против вечного движения вперёд и вперёд к неведомой цели возмущается животная природа человека.

К чему стремится примирение непримиряющихся противоречий и вечное нахождение новых? Цель этого процесса вне человеческой жизни и вне человеческого сознанья. Рассудок часто отказывается следовать за таинственными указаниями духа, который не щадит ни нашего самолюбия, ни нашей нетерпеливости, и это нередко заставляет человека отказаться от дальнейшего движения.

* По существу то же имеет в виду современное нам учение физиологии о регулирующей роли второй сигнальной системы.

Рассудок хочет привести весь материал рассудочного процесса в полную ясность, выбросить всё противоречащее и вследствие того необъяснимое, расстаться наконец, с мучительными вечными противоречиями и сомненьями» (именно это делают современные нам материалисты).

«Что же выходит из такой решимости? — спрашивает Ушинский. — Временные всеобъемлющие теории, которые в данный момент кажется удовлетворяют всех, в следующий же рушатся, оставляя пустоту в душе, которую человек спешит заполнить новой теорией. Подобные теории: или создания ограниченного ума, который не видит противоречий, или неограниченного самолюбия, которое не хочет их видеть. Сущность рассудочного процесса в уничтожении противоречий. Разум сознаёт эти противоречия и видит их неизбежность». «А жизнь идёт всё вперед, колебаемая, но не сбиваемая с пути временными увлечениями рассудка. Наука руководится рассудком, но жизнь руководится разумом. Наука только средство, но не цель жизни.

Стремясь к невдомой цели и именно потому, что оно стремится к этой неведомой цели, и настолько, насколько оно стремится к ней, человечество достигает по пути множества временных целей: наука идёт вперед, материальный и общественный быт совершенствуется».

Вера, которая ведёт человечество к неведомой цели, делает возможным и прогресс рассудочного познания и достижение других побочных целей нашего временного существования.

В этом процессе раскрывается, указывает Ушинский, и глубокий смысл Евангельского изречения: «Ищите прежде всего Царствия Божия, и всё остальное приложится вам».

Изречение это относится не только к апостолам. Оно может быть отнесено как к каждому отдельному человеку, так и ко всему человечеству в его историческом развитии.

(Окончание)

Василевская В. Учение К.Д.Ушинского о воспитании // Вестник РХД. - 1979. - IV. - №130. С. 83-110.

II

ПРАКТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ВОСПИТАНИЯ 1.

Нравственное воспитание

а) Развитие нравственного сознания.

Нравственное сознание, как и вера, по убеждению Ушинского, врождены человеку. «В глубине души всякого человека скрывается», по словам Ушинского, «признание равенства его личности со всякой другой личностью. Христианство сделало это равенство религиозным законом».

Одинаковость ума и совести во всех людях делает возможным торжество мысли и торжество нравственного учения. Перед законом совести все равны. Христос обращается к совести фарисеев, зная, что она скажет им то же, что говорила другим людям их совесть.

Но если стремление к совершенству врождено человеку, то идеал совершенства развивается. Вначале возникает отрицательная формула совести: «не делай другим того, чего не хочешь, чтобы другие тебе делали». Затем появляется ее положительная форма: «делай другим то, что ты хочешь, чтобы тебе делали другие». Сострадание есть средство чувствовать бытие другого.

Нравственный кодекс у всех одинаков, но за недостатком сравнения он может остановиться на первых ступенях. Для христианина это уже невозможно, ибо на последней ступени во всем своём величии стоит образ Христа. Единственный отрезок человеческой истории — Евангельские события — мирит человека с человеком и притом с человеком, погрязшим в пороках.

Религия христианская, принимающая, по словам Григория Нисского, целое человечество, как бы одного человека, созданного по образу и подобию Божию, способна внушить любовь к человечеству и народу.

Для непосредственного нравственного образования человека, которому открыты «священные книги», говорит Ушинский, «вы ничего больше сделать не можете. Евангелие единственный и наиболее совершенный источник нравственности, дающий живой образ совершенства в лице Христа-Спасителя».

б) Языческое и христианское понимание нравственности.

Ушинский утверждает, что нравственность не может быть выведена из общества. Разве мы не видим в истории примеров, когда человек стоит выше окружающего его общества?

Выводить совесть из общества нельзя. Общество опирается на индивидуальную совесть человека. Если человек, не внимая никаким угрозам и приманкам света, начнёт внимательно прислушиваться к голосу своей совести, он откроет в нем источник премудрости, то есть высшей практической мудрости или нравственности.

Этика у Аристотеля (как и у современных материалистов) — часть политики. «Это чисто языческий взгляд», говорит Ушинский. «По-христиански политика должна быть частью этики».

Ушинский 'по-новому ставит вопрос о воспитании нравственности. Если педагоги старого времени (а также и вся официальная педагогика нашего времени) вопросы нравственности детей сводили в основном к вопросам поведения, то Ушинский категорически заявляет, что сущность нравственного воспитания не в кодексе правил поведения. Задача нравственного воспитания заключается в том, чтобы создать внутреннюю направленность человека, а поведение является производным и вытекает из внутренней установки личности. «Задача воспитания — пробудить внимание к духовной жизни». — Надо научить ребёнка любить красоту нравственных поступков. «Если ваш воспитанник», говорит Ушинский, «знает много, но интересуется пустыми интересами, если он ведёт себя отлично, но в нём не пробуждено живое внимание к нравственному и прекрасному — вы не достигли цели воспитания».

Нравственная жизнь развивается, как развиваются и все стороны личности человека.

Источник воды живой, — говорит Ушинский, — Евангелие. Если эта вода питает корни растения, оно будет давать цветы и плоды.

Для того, чтобы помочь ребёнку в работе над развитием нравственной жизни, воспитатель должен глубоко вникать в ду- щевную жизнь ребёнка, он должен переживать вместе с ребёнком. "Создай раньше материал нравственности, а потом её правила», говорит Ушинский. «Надо трудиться над разработкой -нравственной жизни».

Есть люди, которые очень сильны в умственной сфере, но не трудятся над нравственным строем своей личности. Кто над чем потрудился, тот то и имеет.

Чувства, а не мысль составляют средоточие душевной жизни, и в их образовании воспитатель должен видеть свою главную цель. «От сердца исходят помышления злые». Воспитание чувств в значительной степени зависит от тех представлений, которые получает ребёнок, от тех ассоциаций, которые образуются у него с раннего детства.

«В душу нашу ложатся следы не простых, но проникнутых чувствами представлений», говорит Ушинский, «не простые абрисы сознанья, но раскрашенные чувствами картины».

Воспитание может направить мысль ребёнка на такие представления, которые ослабляют или усиливают определённые стороны душевной жизни. Таким образом, оно может способствовать образованию строя души.

Так, например, если первые ассоциации представлений человека будут взяты главным образом из области чувственных удовольствий, то они могут ослабить всю дальнейшую деятельность его души. «Если дитя слишком сильно погрузится в сферу телесной жизни, — говорит Ушинский, — если в душе его завяжутся обширные и сильные ассоциации, содержание которых взято из этой сферы, тогда трудно пробудить 'в нём жажду жизни духовной».

Для того, чтобы не причинить вреда душе, необходимо соблюдать разумную меру в удовлетворении телесных потребностей. Так,например, склонность к обжорству развивается как при излишней заботе о питании детей, так .и при недостаточной заботе, когда дети вследствие постоянного 'недоедания вынуждены думать о пище больше, чем нужно. Точно так же склонность к лени развивается не только от бездействия, но и от непосильного труда.

Нравственное воспитание осуществляется лишь там, где ребёнка готовят не для удовлетворения физических потребностей и не для наслаждений, а для разумной творческой деятельности, исходящей из глубоких потребностей его души. Люди, ищущие полезного или приятного, меньше всего извлекали пользы или УДОВОЛЬСТВИЯ.

«Мы часто готовим детей для того, чтобы плыть по течению и добиваться земных благ, для того, чтобы быть счастливыми», говорит Ушинский. «Мы забываем, что всего этого ищут язычники и что христианское понимание счастья навсегда отделено от языческого».

Чем быстрей и полней вы будете удовлетворять стремление человека к наслаждению, те.м несчастнее и ничтожнее вы его сделаете». «Если вы хотите сделать человека вполне и глубоко несчастным, — говорит Ушинский, — отнимите у него цель в жизни и удовлетворите всем его же-таниям. Наслаждения и страдание — цветы и тернии жизни, но не сама жизнь».

в) Значение свободы для нравственного развития.

Для нравственной жизни человека свобода так же необходима, как кислород для жизни физической. Стремление к деятельности и стремление к свободе так тесно связаны, что одно без другого существовать не может. «Деятельность, — говорит Ушинский, — должна быть м о я, должна не выходить из моей души, следовательно должна быть свободна. Свобода затем только мне и нужна, чтобы делать мое дело». Чем менее свободы у человека или народа, тем более он вынуждается к фальшивой, кажущейся деятельности и тем несчастней он делается, потому что не живёт серьезными, -из души вытекающими интересами.

Деспотизм всегда и везде создавал два сорта людей: плутов или развратников.

На обязанности воспитателя лежит сделать всё, что возможно, для развития в воспитаннике любви к самостоятельному свободному труду. Правильное понимание принципа свободы в воспитании предупреждает развитие своеволия и деспотизма в ребёнке, что особенно важно, потому что подавляя их, когда они уже развились, чрезвычайно трудно, если и возможно, не задеть святого законного стремления человека к свободе.

Воспитание, не дающее свободы развития личности ребёнка, не отвечает своему назначению. «Самые бесхарактерные люди», говорит Ушинский, «выходят из тех семейств, где родители и воспитатели, не понимая свойств души человеческой, беспрестанно вмешиваются в жизнь ребёнка и не дают ему свободно ни чувствовать, ни желать».

Ушинский возражает против системы воспитания в фребелев- ских детских садах. «В детских садах», говорит он, «следует давать детям как можно больше свободного времени, в которое

надо предоставлять детям делать то, что им угодно. Нельзя вести ' на поводке волю ребёнка».

Самостоятельная деятельность не вырастает из подражания и не приходит с возрастом. Зерно её коренится в свободной воле человека, рождающейся вместе с душой. Оно скрывается глубже в душе ребёнка, чем может проникнуть туда воспитание, и самые попытки проникнуть могут только помешать развитию зерна.

«Воспитание может много, но не всё».

Эти слова Ушинского выражают глубокое проникновение в жизнь и развитие индивидуальной человеческой души. Вспоминаются -слова Гераклита: «Пределов души не найдешь, исходив все пути, так далеко простирается Логос».

Надо дать простор воле ребёнка расти и усиливаться. Уединение по временам так же необходимо ребёнку, как и взрослому. Постоянное пребывание в коллективе приносит вред душе.

Душевная деятельность не должна быть однообразна, но она не должна быть слишком разнообразна, чтобы не растратились силы души.

Чрезмерная перегрузка внешними впечатлениями приводит к растрате душевных сил.

«Не следует», говорит Ушинский, «непрерывно действовать на ребёнка различными чувственными возбуждениями, не следует переполнять его ими, но, напротив, оставить ему время, охоту и силу на самостоятельную внутреннюю переработку». Создание самостоятельной направленности души — единственное, что может обеспечить действительное нравственное воспитание.

Всякое нравоучение, сухие сентенции, словесное морализирование должны быть решительно отвергнуты. «Длинные нравственные наставления, особенно однообразные, — решительно вредны», говорит Ушинский, «так как они приучают к бессилию».

Всякие действия ребёнка из страха наказания или из желания получить награду — не имеют нравственной ценности и являются, по словам Ушинского, действиями вредными, не нормальными. Всякая ложь, всякое насилие, а особенно по отношению к ребёнку, противны христианству. «Как жалко злоупотребляют», пишет Ушинский, «понятием страха Божьего» люди, которые прикрывают им своё неумение сдерживать гнев. Между тем это неумение должно было бы вычеркнуть их из списка воспитателей. «Страх Божий — начало премудрости». Но они внушают детям не «страх Божий», а страх учительский, из которого родится не премудрость, но ложь, притворство, хитрость, трусость, слабость и ничтожество души». «Можно так воспитывать дитя, чтобы оно с первых лет своей жизни привыкло безусловно повиноваться воспитателю без наказаний и наград». «Любовь — единственное средство подчинить себе душу человека. Кто повинуется другому из любви, тот повинуется уже требованию собственной души, и делает чужое дело своим».

Но, наряду с любовью, для осуществления нравственного воспитания необходима также искренность и правдивость.

Ушинский побывал во многих странах Европы и критически оценил те системы воспитания, которые он мог там увидеть. В частности, глубокое возмущение вызвала у него система воспитания в иезуитских школах. Методы иезуитского воспитания, по мнению Ушинского, противоположны свободному христианскому воспитанию. Чтобы приготовить в воспитаннике пассивное или активное орудие ордена, нужно прибегать к обману и шпионству. Для того, чтобы сделать его правдивым и честным человеком, нужно поступать с ним всегда честно и правдиво. Дурные средства нужны для дурных целей. Истинная религия не нуждается ни в каких хитростях и ни в каких насильственных оградах.

Возбудите в человеке искренний интерес ко всему полезному, высшему и -нравственному и вы можете быть спокойны, что он всегда сохранит человеческое достоинство.

Строй души вырабатывается постепенно, и для того, чтобы помочь ребёнку в этом, воспитатель должен прежде всего внимательно присматриваться к ребёнку, изучать его особенности.

Мы не знаем, может ли воспитание усилить или ослабить прирожденную силу души, но всегда в большей или меньшей власти воспитателя отвлечь душевную деятельность от сфер непроизводительных, ложных или даже вредных и сосредоточить ее в сферах производительных и полезных.

Воспитателю нужно упражнять волю ребёнка и мало-помалу передавать ему власть над своей нервной системой. Всякое нетерпеливое действие со стороны воспитателя производит последствия совершенно противоположные тем, которых он ожидает.

Часто можно сделать ошибку, несправедливо заподозрив душу ребёнка в слабости только потому, что она оказывается слабой в той сфере, куда мы её призываем.

Для того, чтобы правильно подходить к чувствам и поступкам ребёнка, необходимо помнить, что всё это — «летопись начинающейся истории души», а не «непоправимое событие». «Душа ребенка», по словам Ушинского, «не пришла еще к единству сама с собой, поэтому и чувства его не выражают весь строй души, 3 только не связанные части этой будущей душевной сети, которая подготовляется. Поэтому, не придавая абсолютного значения чувствам ребенка, воспитание должно работать над их направлением.

г) Значение привычки и борьба с дурными привычками.

Рычаг воспитательной деятельности — привычка. На необходимость навыка в различении добра и зла указывает апостол Павел. (Послание к евреям).

Для укоренения привычки требуется время, как требуется оно для возрастания семени, посаженного в землю. Воспитатель, который торопится с укоренением привычек и навыков, рискует вовсе не укоренить их. Для искоренения дурных привычек существуют два средства: по возможности устранять повод к проявлению вредной привычки и в то же время направлять деятельность ребёнка в другую сторону.

Слишком крутое искоренение привычек может возбудить ненависть к воспитателю, а самую привычку обратить в страсть. В ребенке необходимо возбудить уверенность, что от него ожидают хорошего. Как бы ни был испорчен ребенок, мы должны показать ему любовь и доверие.

Говоря о борьбе с отрицательными чертами характера и поведения ребенка, Ушинский выдвигает мысль, очень близкую к той, которая постоянно встречается у христианских подвижников: для искоренения порока необходимо заботиться о развитии соответствующей, но противоположной ему добродетели. Если у ребенка есть склонность ко лжи, надо поощрять его правдивость, если у него наблюдается злость, надо искать случая пробуждать в нем нежные чувства; если он раздражителен, надо стараться не возбуждать его, но действовать успокаивающе. Главное же — необходимо дать ребенку возможность быть разумно деятельным. «Ни один воспитатель, как бы неусыпна ни была его деятельность, не может руководить всей душевной деятельностью даже немногих воспитанников; поэтому он должен окружить их такой атмосферой, в которой они легко могли бы сами найти себе деятельность.[1]

Воспитатель не должен забывать, что если ему удастся искоренить какую-либо вредную наклонность ребенка, то он тем самым разрушает привычную сферу его душевной деятельности, и сила души, оставшаяся свободной, потребует себе помещения и если не найдет такого, какое следует, то обратится в прежнюю или создаст новую, может быть худшую. «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И пришедши находит его не занятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собой семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там и бывает для человека последнее хуже первого». (Еванг. от Матф. 12).

Анализируя факты жизни и развития человеческой души, Ушинский повсюду приходит к раскрытию глубокого психологического смысла слов Священного Писания. Он ясно осознаёт глубокую органическую связь психологии и педагогики с христианством.

«Религия не только основана на откровении», говорит Ушинский, «но она связана также с неумолкаемой и всеобщей потребностью души человеческой». Психологии следует разъяснять историю развития религиозного чувства в душе человека и условия споспешествующие и противодействующие этому развитию. Пзихология и педагогика, поскольку они направлены и имеют сеоим предметом развитие души человека, не могут быть отор- вгны от христианства, так как душа человека, по прекрасному выражению Тертулиана, «родится христианкой».

В религии заключается подлинный учебник психологии.

Работа над нравственным воспитанием, как уже говорилось, есть прежде всего работа над чувствами ребенка. «Как можно воздействовать на чувства?», спрашивает Ушинский и отвечает:! «Через представления». «Никаким насилием нельзя переменить любовь в отвращение, но этого можно достигнуть терпеливым! подбором представлений».

Надо обращать внимание детей на внутренний мир, приучать их вникать в душевное состояние других людей, ставить на место обиженного и чувствовать то, что он должен чувствовать. Научить ребенка этому — значит дать ему возможность быть справедливым. Для того, чтобы эта возможность превратилась в действительность, надо, «чтобы ребенок не только понимал свою неправоту, но чтобы для него было несносно чувствовать себя неправым».

Справедливость не исчерпывает всю область нравственного, но она необходима для гражданской жизни. Справедливость требует только, чтобы мы не нарушали права других, как будто это право было наше собственное.

Для того, чтобы достигнуть цели нравственного воспитания, педагог должен стремиться как можно глубже понять душевную жизнь человека. Вот как излагает Ушинский эту чрезвычайно важную для воспитателя мысль:

«Можно требовать, чтобы, взявшись за воспитание человека, педагог употребил все зависящие от него средства на то, чтобы сколько возможно ближе ознакомиться с предметом всей своей деятельности. Он должен узнать человека, каков он есть в действительности со всеми его слабостями и во всем его величии, :С0 всеми его будничными мелкими нуждами и со всеми его великими духовными требованиями.

Воспитатель должен знать человека в семействе, среди человечества и наедине со своей совестью; во всех возрастах, во всех классах, во всех положениях, в радости и в горе, в величии и унижении, в избытке сил и в болезни, среди неограниченных надежд и на одре смерти, когда слово человеческого утешения бессильно.

Он должен знать побудительные причины самых грязных и самых великих мыслей и историю развития всякой страсти и всякого характера.

Тогда только будет он в состоянии почерпать в самой природе человека средства воспитательного влияния, а средства эти громадны»

Одним из важнейших источников нравственного развития человека является, по учению Ушинского, воспитание любви к труду. Но для того, чтобы понять тот нравственный смысл, который находит Ушинский в труде, необходимо отдать себе отчет в том, что труд является для Ушинского не только средством удовлетворения материальных потребностей, но, в первую очередь, путём к нравственному совершенствованию.

Понятие труда неразрывно связано с понятием творчества и с понятием смирения — одного из величайших нравственных понятий, которыми, по выражению Ушинского, «христианство обогатило мир».

Воспитатель должен изучать индивидуальность воспитанника, помня, что один и тот же поступок двух различных людей — это два совершенно различные поступка, которые требуют к себе разного отношения.

Гордость, по мысли Ушинского, не может быть источником истинного творчества, так как гордость всегда есть ограниченность, односторонность. Творчество в смирении. «Вот почему в Спасителе», говорит Ушинский, «виден Бог-Творец». И человек творит, поскольку он смирен.

Сравним эту мысль Ушинского со словами Аввы Дорофея: «Ветвь, на которой нет плодов, растет вверх, а ветви, полные плодов, нагибаются книзу. Так и душа, когда смиряется, тогда приносит плод, и чем более смиряется, тем более приносит плода».

В полном согласии с пониманием этого вопроса святыми отцами Ушинский утверждает, что труд — лучший хранитель нравственности.

«Закон свободного труда», говорит Ушинский, «Господь начертал и во внешней природе и в самом человеке, в его теле, сердце и уме. Высылая человека на труд, Творец сделал труд необходимым условием физического, нравственного и умственного развития и самое счастье человека поставил в неизбежную зависимость от личного труда. «Трудись», сказал Он человеку, и в этом слове выразилась вся неполнота падшей природы человека и всё достоинство его земной жизни».

Труд сделался отличительным признаком сына земли, знаком его падения и указанием пути к совершенствованию, признаЯ ком бессилия и залогом силы, цепью, накинутой природой на человека, и уздою для обуздания самовластия природы, клеймом рабства и печатью свободы. Жизнь и самое счастье стали трудом, и в груде же нашёл человек и жизнь и достойное его счастье.

Дело, вытекающее из самой души, значит для человека более самой жизни, и в этом отношении, говорит Ушинский, «психология блистательно подтверждает глубокие Евангельские слова о том, что, ища сберечь жизнь, мы её губим, а тратя жизнь для дела, мы находим самую жизнь».

Религии Востока зовут человека к пассивности, и только в христианстве мы находим направленную к неустанному «деланию» и творчеству жизнь. «Не в том ли», спрашивает Ушинский, «заключается обещанный Спасителем покой», что душа, вся отдавшись свому делу, не замечает уже наслаждений, не возмущается страданиями, не ощущает никакой гордости. Вся она — одно могучее творческое слово: «да будет!»

Но нельзя ли построить нравственное воспитание и на принципах материализма?

Ушинский хорошо показал внутреннюю противоречивость подобных попыток.

В самом деле, что является конечной целью деятельности человека с точки зрения материализма? Если мы даже возьмём самую последнюю современную нам формулировку, то и тогда ,мЫ увидим, что данный Ушинским анализ является достаточным для ее рассмотрения.

В книге, выпущенной в 1953 г., мы читаем, что целью труда является «максимальное удовлетворение непрерывно растущих потребностей». Вот что говорит по этому вопросу Ушинский: ШЙкружите человека всеми материальными благами, и он не толь- ко-"не сделается лучше, но не будет и счастливей, и, что-нибудь из двух: или будет тяготиться самой жизнью, или быстро начнёт Понижаться до степени животного. Это нравственная аксиома, из которой не вывернуться человеку. Зерно его существа — бессмертный дух — требует иной пищи, и, не находя ее, или томится голодом, или покидает человека заживо. Вот почему всякая школа (и всякое воспитание), позабывшая слова Спасителя: «Не о хлебе едином жив будеши» и приготовляющая человека только к материальной жизни, как бы утончённа эта жизнь ни была, и сколько бы ни требовалось для неё познаний, не выполняет своего назначения. Она не приготовляет человека к жизни, но на первых же шагах сбивает с настоящей дороги». «Как ничтожна и шатка теория морали материалистов!» восклицает Ушинский...

Возникает вопрос, чем же объяснить, что среди материалистов мы встречаем немало хороших людей, которые руководствуются в жизни высокими нравственными принципами?

Для психолога и педагога, говорит Ушинский, поучительное явление представляет тот факт, что люди, проповедующие миросозерцание, из которого никак не вытекают нравственные правила христианства, руководствуются в жизни теми принципами, которые христианство внесло в жизнь человеческого общества.

Так например, отвергая свободу в человеке, они требуют ее в своих политических убеждениях; низводя в своём миросозерцании человека до степени животного, требуют в то же время признания высочайшего человекеского достоинства. Они ищут истину и отвергают ложь, хотя мысль, «как свойство организованной материи, не может быть ни истинной, ни ложной».

Это замечательное противоречие между миросозерцанием человека и его нравственными принципами должно показать огромное расстояние между миросозерцанием, опирающимся на данные науки, и нравственными принципами, живущими в обществе и незримо воспитывающими новые поколения. Это показывает, что христианская традиция так глубоко подействовала на нравственные убеждения человека, что он может с большей безопасностью выносить в своём сознании противоположное миросозерцание. Материализм не проникает даже в характеры тех, которые сделали его своим миросозерцанием».

2. Эстетическое воспитание.

Эстетическое воспитание неотделимо для Ушинского от нравственного воспитания, а то и другое вместе — от основного стержня «центральной христианской идеи», без которой рушится всё воспитание и всякое разумное понимание достоинства человека и смысла его жизни на земле. В самом деле, что такое красота? Красота, отвечает Ушинский, это Истина в такой форме, что сила её непосредственно действует на душу.

Самая возможность эстетических переживаний — непосредственного действия Истины на душу человека, заключает в себе, по словам Ушинского, «чувствительное, фактическое доказательство божественности души человеческой». Вот почему материализм так тяжело сталкивается с художеством и так бессильно хочет объяснить его своими средствами.

Высшая красота открылась людям в образе Воплотившегося на земле Слова Божьего, и то непосредственное действие, какое оказывает этот Образ на душу человека, свидетельствует о его всепобеждающей силе. Вид Распятого Христа с одной художественной стороны действует победоносно: «смирися бо до смерти крестныя».

«Смирение безграничное есть безграничное сосредоточение духа. Это смирение, создавшее мир».

«Человек неверующий, но не предубеждённый», говорит Ушинский, «прочитав в первый раз Евангелие и дойдя до минуты смерти Христа, не верит в эту смерть. Если Христос мог умереть навсегда, то как же земля может не распасться на части и солнце может светить? Как звёзды могут не сталкиваться на пути своём, и всё не превратится в хаос! В этом, говорит Ушинский, истинная художественность христианства. «Сердцем веруется в правду».

«Разве может быть сомнение в том, что нравственное прекрасно, то есть производит эстетическое впечатление?» спрашивает Ушинский. «Мне кажется», говорит он, «что нравственно в прекрасном все то, в чем не форма только, но и содержаний прекрасно. Таково Распятие. Здесь содержание сделало и форм}' художественной и доказало миру, что творческая сила в нравственном. Но здесь и границы искусства».

«Нет художника, который бы воплотил Истину в фор.ме статуи или картины. Она раскрыта для нас в Евангелии».

«Нет статуи и нет картины», говорит Ушинский, которая воплотила бы чувство, разливающееся по Руси в день Светлого Воскресения, когда из края в край гремит одно слово:

«Христос Воскресе, яко Всесилен!»

Протестантские пасторы часто вооружались против эстетичности в религии. Они смотрели на религию, как на обязанность. «Такая -религия», говорит Ушинский, «не художественна, но она и не религия».

Эстетический элемент необходимо входит в состав христианского богослужения. «Мы украшаем храм Божий всем, что дает лучшего наша земля и что -нам нравится: в драгоценные камни, золото, мрамор, хотя это такая же земля, как и 'все остальное.

И для иноверца, умеющего ценить глубину идей и красоту форм, каждое украшение, каждая песнь проникнуты той величавой красотой, подделка под которую еще более невозможна, чем подделка под классическую древность.

Все эти элементы прекрасного не остаются внешней формой, но помогают душе человека проникнуть глубже в содержание и смысл богослужения.

Эстетическая неотъемлемая принадлежность христианства, которое исповедует Воплотившегося на земле Бога — Спасителя мира. «Оставьте в стороне», говорит Ушинский, «догматическое значение наших церковных служений, взглянем на них глазами этики языческой. — Что выражено в них?

Торжество нравственности, всемирное торжество в ранах, в рубище, посреди насмешек, поруганный, на кресте, во гробе... Торжество тем более сияющее, чем более оно унижено».

«Что более возвышенного может дать человеческая философия, история, искусство?» спрашивает Ушинский.

«Вот та укрепляющая атмосфера, в которой воспитывается христианское дитя. Очищайте ее от миазмов, если они по слабости и невежеству людей проникли в нее, но не извлекайте из нее детей, если не хотите, чтобы они задохнулись за неимением нравственного воздуха».

3. Религиозное воспитание.

Вопрос о религиозном воспитании не является для Ушинского частным вопросом, одной из сторон воспитания. Тем более Религиозное воспитание не есть нечто внешнее, чуждое, навязанное ребенку взрослыми, как об этом еще в то время писали некоторые авторы, в статистических данных «обобщая» извращенную «практику» современных им фарисеев.

Религиозное воспитание должно начинаться с самого раннего детства, отвечая глубочайшим -потребностям детской души. Религиозное чувство не может быть оторванным от жизни, оно живет и развивается вместе с развитием самосознания ребенка и осознанием им окружающего мира.

Вот как пишет об этом сам Ушинский: «Религиозное воспитание — это родная, живительная, органически необходимая для роста и нормального развития детской души атмосфера, которая встречает ребенка при его вступлении в жизнь, окружает его младенчество, и, вместе с первыми проблесками самосознания, с первыми впечатлениями от близких людей и окружающей природы, создает то ощущение жизни, навстречу которому тянутся растущие силы ребенка с его потребностью познать, действовать, любить и быть любимым».

Религия непременно должна пройти «глубже сознания» для того, чтобы заложить прочный фундамент для развития сознательной жизни. Первые впечатления жизни сливаются воедино, и если взрослые не создадут намеренных преград для проникновения благодатных сил в душу ребенка, религиозное чувство пробуждается в нем на самой заре жизни. Мы видим многочисленные случаи, что даже там, где взрослые оказывают противодействие, небесные семена веры иногда чудесным образом проникают в души детей. «Вера врождена человеку. Это очень важно для педагога», говорит Ушинский. «Он должен дать пищу сердцу, уму и вере, чтобы не окарнать человека».

Педагог должен знать, в какие крайности и грубые предрассудки вдается человеческая душа, если врожденная ей потребность религии не удовлетворяется как следует, то есть истинно христианским верованием.

«Как бы примитивно ни было религиозное чувство, оно само по себе», по словам Ушинского, «выше всех остальных чувств».

«Там, где дело касалось веры и души человеческой, Ушинский был чрезвычайно осторожен. Он понимал, что вера есть небесное сокровище, которое вручено человеку Творцом, как рай Адаму, чтобы его «хранить и возделывать». Поэтому он бережно относился к тем «религиозным предрассудкам и суевериям, которые можно встретить в народе. Исторические пути воспитательного воздействия духовных истин на жизнь народов своеобразны. Были времена, когда святые подвижники шли в глубину лесов со своей могучей проповедью. Но в настоящее время христианские правила жизни более передаются, как святое преданье, чем обновляются и возрождаются вновь из их непосредственного источника. Но всякое предание, только прочувствованное, но мало осознанное и переходящее в привычку, подверглось влиянию веков, одевающих плесенью и твёрдую скалу, и, не очищенное огнём сознания, несёт из поколения в поколение не только истинно нравственные правила, но и предрассудки и суеверия. «Так река выносит из глубины лесов и болот песок и ил, которые потом где-нибудь скажутся мелями». Ушинский не советует слишком ревностно и торопливо стирать эти предрассудки, чтобы не задеть того драгоценного зерна, которое мы дать не можем и для которого предрассудок служит иногда обороняющей 'скорлупой. Гранить алмаз надо очень осторожно и умеючи, он и в коре сохранит всегда свою цену и дождётся искусного художника, а в руках самонадеянного невежды может утерять большую половину цены.

Не заключено ли в этих словах глубокое психологическое наблюдение, выраженное в словах Евангелия: «Оставьте плевелы и пшеницу расти вместе до жатвы».

Величайшая бережность нужна в обращении с душой человека, где иногда нетрудно разрушить, но так трудно созидать.

«Никакими эгоистическими расчётами не исчерпать потребностей души человеческой. Много есть в ней непостигнутых влияний, не вполне раскрытых чувств, и именно из этих глубоких тайников души человеческой рождаются и лучшие побуждения и величайшие помыслы и благороднейшие деяния».

Огромное воспитательное влияние имеют на ребёнка церковные праздники. Вот что говорит об этом Ушинский.

«У ребёнка на всю жизнь остаются воспоминания о тех мирных, сияющих торжествах, о тех то грустных, то торжественных мотивах, которые предлагает православная Церковь в дни великих праздников.

Для ребёнка Светлый Праздник и весна, Рождество и зимний пейзаж, Спас -и спелые плоды, Троица и зелёные берёзки сливаются в одно могучее впечатление, свежее и полное жизни. Церковь со своими торжественными обрядами, природа со своими годовыми переменами и семья со своими праздничными обычаями и весё- лостями — вот три элемента, озаряющие в памяти ребёнка каждый праздник.

Обряды православной Церкви имеют великое воспитательное влияние уже и потому, что они сами собой, без посредствующих объяснений обнимают детскую душу святым религиозным чувством, настраивающим её на возвышенный, торжественный лад».

Ушинский протестует против высказываний тех педагогов, которые считают, что религиозное чувство мало доступно детям. «Евангелие», говорит он, «действует и на ребёнка, служение также, обряды также. Они укрепляют религиозное стремление».

4. Религиозное образование.

Принцип сознательности играет ведущую роль в педагогической системе Ушинского. Поэтому и в отношении этих важнейших основ воспитания он указывает на то, что без осознания истин религии они не могут стать основой и руководством для жизни человека. Систематическое ознакомление с истинами религии должно начаться возможно раньше.

«Религиозное образование должно с ранних лет ложиться на душу человека, как верный залог того, что он не собьётся с дороги, как верный якорь спасения в дни житейских бурь и душевных тревог».

К сожалению, мы не находим у Ушинского систематического изложения этих вопросов. Третий том «Педагогической антропологии», посвященный духовному развитию -ребёнка, Ушинский, как известно, не успел написать, и его размышления по этим вопросам разбросаны в отдельных томах его сочинений.

Ушинский бывал во многих странах Европы, где изучал положение школьного дела. Критически оценивая то, что он видел, он высказывает отдельные очень ценные мысли по вопросу об обучении детей религии. Обучение это не должно быть сухим, книжным, но живым и конкретным. Оно не должно быть ни в коем случае омрачено тяжёлыми ассоциациями, но должно быть связано с самыми светлыми, отрадными воспоминаниями. Так, первое ознакомление с Евангельскими событиями всегда удобнее совместить с объяснением предстоящих праздников. «Тогда», говорит Ушинский, «и церковная служба, и рассказ матери, и праздничное чувство ребёнка — всё соединяется, чтобы оживить то или другое событие».

Здесь, как и везде, а может быть и более, чем где бы то ни было, надо прислушаться к переживаниям самого ребёнка. «Для того, чтобы стать христианским педагогом», говорит Ушинский, «надо снизойти до потребностей ребёнка, заглянуть в его душу»-

Образцы такого подхода к ребёнку даны в рассказах «Родного слова». «Для маленьких детей», говорит Ушинский, «гораздо больше религии в детском рассказе из их жизни, чем в целой странице катехизиса, вызубренной наизусть, но не оставившей никакого следа в сердце».

В школах Швейцарии Ушинский наблюдал, как проводились беседы с детьми на темы Священного Писания. «Дети», говорит он, «принимают в них самое живое участие; спрашивают, добавляют, угадывают окончание, рассказывают, что случилось с ними. Иногда можно слышать один и тот же библейский рассказ и в малолетнем классе от ребёнка 5-ти лет, и в выпускном от девушки 18-ти лет. Но какая разница! Там это наивный детский рассказ, здесь — критически разобранная, глубоко прочувствованная страница Библии».

Ушинский является сторонником концентрического обучения, то есть такого, при котором одни и те же темы разрабатываются на каждом этапе развития ребёнка соответственно с его возможностями, для того чтобы дети глубже и основательней усваивали тот материал, который они изучают. «Исторические рассказы», пишет Ушинский, «надо проводить так, чтобы в первый раз были рассказаны только важнейшие черты события, а когда эти черты запечатлеются в памяти, тогда привязывать к ним другие черты и происшествия, носящие второстепенный характер. Одна прочно залегшая черта в состоянии потом выдержать много привязанных к ней подробностей. Если же сначала дать подробный длинный рассказ, то ребёнок не заметит главного. Чем прочней фундамент, тем прочнейшее здание можно на нём возвести».

Органический рост души можно сравнить с ростом сильного дерева, которое приобретает новые ветви и в то же время укрепляет корень.

То учение, которое проводят обычно в школах, Ушинский уподобляет пьяному вознице с дурно увязанной кладью. Он гонит всё вперед, не оглядываясь, и, хвастаясь тем, что прошел длинную дорогу, привозит домой пустую телегу.

Первые рассказы не должны ставить перед ообой задачу изложения всего хода событий Священной Истории. Дети 7-10-ти лет не в состоянии обозреть такое широкое поле. Они в состоянии обозреть одно какое-нибудь несложное и недлинное событие. Вот почему в первых библейских рассказах должны быть сообщаемы отдельные события Ветхого и Нового Завета.

В лучших заграничных школах в первый год обучения (детям от 6-ти до 8-ми лет) сообщается не более десятка рассказов.

На следующий год снова повторяются рассказы как первого, так и второго года с новыми подробностями и объяснениями.

Только когда в памяти детей запечатлеется совершенно конкретным образом столько отдельных библейских рассказов, что их можно уже связать одной общей нитью, начинают излагать Священную Историю в порядке. Рассказывая детям отдельные библейские истории, надо иметь в виду дать прочный материал для будущей постройки.

Чем прочнее и свободней овладеет ребёнок этим материалом, чем ярче и определённей будут отдельные образы, тем скорее и легче пойдёт со временем самая постройка. Вот почему библейские рассказы, переданные раз, должны постоянно повторяться для того, чтобы предупредить забвение.

Как должен учитель готовиться к рассказу? Ушинский даёт совершенно конкретные указания: «Учитель непременно должен заранее обдумать свой рассказ и даже написать его. Возьмите какой-нибудь библейский рассказ по библейскому тексту. Прочтите его сами со вниманием, отделите то, что вы можете рассказать и объяснить в первый раз, от того, что можно добавить при втором и третьем рассказе того же события.

Рассказав детям событие, вы делаете ударение на фактах, собственных именах, выражениях, составляющих сущность рассказа, и потом можете обратиться к детям с такими вопросами, в ответ на которые они передали бы вам главные черты события. Затем следуют вопросы, исчерпывающие событие.

Более способные ученики передают всё неликом, остальные добавляют».

Тон библейских рассказов должен быть не педантическим и книжным, но вполне серьёзным и отличаться особенной задушевностью. Серьёзность рассказа не должна делать его скучным и вялым. «Хорошие рассказы по истории библейских событий, которые я имел возможность в школах у нас и заграницей», пишет Ушинский, «передают эти события не как нечто давно прошедшее, но как происшествия, только вчера виденные или слышанные».

Интерес, проявившийся в словах рассказчика, пробуждает веру и в детском сердце. Очень большое значение придавал Ушинский здесь, как и везде, наглядности в обучении. Наглядность, в силу образующихся ассоциаций, придает эмоциональный, глубоко личный характер тем мыслям, которые мы стремимся внушить ребёнку даже в тех случаях, когда они сами по себе абстрактны.

«Кто не замечал за собой, что в памяти нашей сохраняются с особенной прочностью те образы, которые мы восприняли сами посредством созерцания, и что к такой, врезавшейся в нас картине мы легко и просто привязываем даже отвлеченные идеи, которые без того изгладились бы из памяти.

Вот почему Сам Божественный Учитель наш показал нам великий пример наглядного обучения. Он брал полевую лилию и, указывая на неё, говорил о доверенности к Провидению. Он указывал на стены иерусалимские и говорил о тщете всего земного, брал простые общеизвестные примеры из обыденной жизни и выводил из них высокое учение о Царстве Божьем.

Ушинский затрагивает также вопрос о том, как приучить детей сознательно воспринимать богослужение. «Предположим», пишет Ушинский, «что преподаватель хочет объяснить ученикам главнейшие священнодействия литургии. Для этой цели он должен спросить у них, что они заметили, присутствуя в церкви.

Если преподаватель заметил, что ученики его, хотя и ходили в церковь и, может быть, усердно молились, но не вникали достаточно в слова священнослужителей и пение клира, так что не заметили даже порядка главнейших действий, пусть скажет им, чтобы в следующее воскресенье они заметили всё, что делалось в церкви, а потом потребует отчета в том, что они заметили. Это должно быть повторяемо до тех пор, пока большинство будет в состоянии рассказать в порядке весь ход литургии. Только тогда можно приступить к объяснению самих священнодействий и их порядка. От такого приёма преподавание приобретает не только наглядность, но высокое, торжественное, живое значение».

Кроме того, ученики приобретают привычку быть внимательными в церкви.

Открыть в церкви для человека источник духовного развития и нравственных убеждений — высшая цель всякой народной школы. «Школа», говорит Ушинский, «учит человека сравнительно недолго, церковь поддерживает и настаивает его от колыбели до могилы».

Общее развитие и необходимые знания помогут человеку воспользоваться этой поддержкой и этими наставлениями.

Воспитание, так, как его представляет себе Ушинский, есть дело глубоко христианское и имеющее самое непосредственное отношение к церкви. И действительно, разве не были все святые, подвижники и великие старцы наилучшими воспитателями? Не случайно назвал историк Ключевский преподобного Сергия благодатным ьоспитателем русского народа. «По коренному смыслу христианской религии, - - говорит Ушинский, - - духовный пастырь должен быть не только служителем алтаря, не только проповедником Слова Божьего, но и наставником и учителем. На обязанности его лежит не только совершение таинств, но и введение каждого христианина в смысл христианских истин и в нравственный храм христианства. Приготовляя христианина к будущей жизни, христианский пастырь имеет назначение возвышать людей в этой жизни и открывать источник того благодетельного влияния, которое христианская религия оказала на умственное и нравственное развитие человеческих обществ».

«Сам Спаситель», говорит Ушинский, «указал на необходимость особенного внимания к детям — «таковых бо есть Царство Небесное». «Какое общество», спрашивает Ушинский, «может быть приличнее для проповедника религии Спасителя, как не общество детей, которыми Он так любил Себя окружать и заботу о которых заповедал Своим ученикам».

Нельзя отделить религию от жизни, очерчивать для нее какой-то узкий круг. «Лукавое отделение религии от жизни есть идолопоклонство», говорит Ушинский, «оскорбляющее религию и разрушающее жизнь». «Христианство есть жизнь. Не сказал ли Спаситель, что кто хочет спасти душу свою, тот погубит её, и КТО' погубит её ради веры и ближних своих — спасет её. Это вечно живая основа христианства. Кто удаляется от неё, тот удаляется разом и от христианства, и от жизни».

Каким бы глубоким и ценным ни были сами по себе предметы изучения, предлагаемые детям, если они не могут быть на данном этапе осознаны ребёнком, не могут быть прочувствованы им и связаны с жизнью — они принесут вред, а не пользу.

Обучение, которое не связано -с жизнедеятельностью ребёнка, с его нравственной и интеллектуальной практикой, является кар- рикатурой на обучение. При таком обучении нередко можно наблюдать, что «не только понятия, но и идеи лежат в голове мёртвыми вереницами, как лежат, по преданию, оцепенелые от стужи ласточки».

Каким же должен быть педагог-воспитатель? Какие требования необходимо предъявить к тому, кто берётся за дело воспитания человека? Прежде всего необходимо заметить, что отделение воспитания от обучения так же немыслимо для Ушинского, как отделение теории от практики. «Обучение — одно из важнейших средств воспитания», говорит он. Изучив все школьные системы Европы, он говорит, что только в Англии поняли, что «единственная задача школы — воспитание».

Педагог должен глубоко знать человека, он должен внимательно изучать своего воспитанника. Ушинский отрицательно относится ко всяким попыткам обучать и воспитывать детей, не опираясь при этом на их изучение. Все попытки подобного рода он считал заранее обречёнными на неудачу.

Воспитателем может быть только тот, кто относится к своей деятельности искренне и творчески, а не является механическим исполнителем указаний.

«Всякие уставы, предписания, программы», говорит Ушинский, «самые дурные проводники идей. Плох тот защитник идеи, который проводит её только потому, что она есть в уставе и точно так же примется за другую, когда устав переменится. Воспитатель не чиновник, а если он чиновник, то он не воспитатель». Воспитатель не должен быть односторонним, иначе он не в состоянии будет понять многообразие путей развития человеческой души. '«В таком практическом деле, как воспитание, всякая односторонность скажется практической ошибкой». Воспитатель не может быть равнодушным к религии. Сердце, совершенно удовлетворённое земным, и остается в этой сфере. Но такой человек не в состоянии понять развития души и её стремлений, он не может осознать ни целей, ни путей воспитания. «Кто не имеет религии и не чувствует в ней потребности, не может воспитывать детей», говорит Ушинский.

Воспитание неотделимо от самовоспитания. «Цельность, беззаветная искренность души», говорит Ушинский, «единственная основа и залог действительного, а не призрачного воспитания». «Человек с двоящимися мыслями не твёрд во всех путях своих». Как же может такой человек быть руководителем молодого поколения? Человек, у которого нет цельности и искренности в душе, не может близко подойти к душе ребёнка, он будет «непрерывно нарушать гармонию детского мира».

«Только тот», говорит он, «кто сохранил в себе возможность во всякую минуту стать лицом к лицу со своей собственной душой, не отделяясь от неё никакими предубеждениями, никакой привычкой, кто не торгуется с -самим собой и готов во всей целости души решаться на то или другое, без задних мыслей, скрытых чувств, обманчивых фраз — только тот способен идти по дороге самоусовершенствования и вести по ней других».

Невозможен успех воспитания там, где между учителем и воспитанником нет искренней духовной связи.

Самым большим злом является та сознательная или привычная ложь, которая проникает и в сознание воспитателя, и в сознание " ребёнка и в отношения между ними, образуя целую систему лжи, которую перестают замечать. (Это печальное явление столь же характерно для нашего времени, как и для того времени, к которому относится деятельность Ушинского). «Когда ребёнок начинает играть роль перед самим собой и перед другими, душа его раздвояется. Сеются семена лжи, которые приводят к лживости в жизни человека и общества, и имеют своим результатом, по словам Ушинского, «бездну несчастия и фиктивное, недостойное человека счастье».

Такой жизни и такому душевному разложению человека Ушинский противопоставляет «вечно нестареющее детство души».

«Детство души», по определению Ушинского, заключается во всегдашней готовности искренне решать основные вопросы жизни. «Если человек перестает о них думать», говорит Ушинский, «он перестаёт быть ребенком, но перестаёт быть и человеком». «Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».

Заключение.

Мы видели, что философской основой всей педагогической системы Ушинского была христианская идея. Компасом на трудном пути его жизни, его исканий в области теории и практики воспитания — Евангелие, а конечной целью воспитания — тот идеал человека, который передан нам через апостолов: «подражателями будьте мне, как я — Христу».

Но Священное Писание и история учат нас, что истинные ученики и последователи Спасителя всегда «гонимы будут». Ушинский принадлежал к числу тех, которые ищут прежде всего «Царства Божьего и Правды Его». Не того искала в то время официальная церковь в России, находившаяся фактически в подчинении у светской власти. Сколько мыслящих русских людей соблазнились этим положением вещей и, не разобравшись в нём до конца, отвернулись от Церкви и Вечной Истины, хранительницей которой она является на земле (Белинский, Герцен и т. д.). Но Ушинский глубже понимал пути развития души человеческой. Несправедливые обвинения и происки врагов не могли восстановить его против Церкви. Подобно многим апологетам христианства во все века, он стад; борцом за Истину и чистоту церкви, внутри её.

«Истина всегда остаётся святой и чистой, какими бы нечистыми руками к ней ни прикасались», говорит он. «Таково чудное свойство Истины». Тёмные силы ополчились против Ушинского клеветой, доносами, требованиями запретить издание его книг и учебников.

Против «Родного Слова» начался настоящий поход, который затянулся на 15 лет. Ушинского отстраняли от работы в учебных заведениях, в которых он вводил невиданные в то время преобразования, уча учителей и воспитателей видеть в ребёнке живого развивающегося человека, а в процессе обучения — средство для его подлинного развития и воспитания. Однако остановить влияние идей Ушинского было невозможно. До запрещения его книги уже разошлись в тысячах экземпляров. За 10 лет, пока «Родное Слово» не находилось под запретом, оно выдержало 38 изданий. Когда дочь Ушинского (уже после его смерти) добилась разрешения книги, она вышла уже 116-м изданием.

Основные обвинения против Ушинского заключались в том, что вместо схоластической учёбы, заучивания наизусть непонятных текстов в школах начали читать доступные детям сказки, песни, загадки. Из места пыток для детей школа превратилась в место радости. В школе впервые послышалась живая речь, раздался весёлый смех детей. В букваре вместо поучений появились рассказы о репке, петушке и зайчике. Это «светское» направление учебников Ушинского сторонники старой школы считали «греховным». При этом они ссылались на народ, который имеет якобы отвращение к «мирскому». Ещё больше смущало их в «Родном Слове» и «Детском мире» Ушинского обилие материала, знакомящего детей с жизнью окружающей природы.

Враги Ушинского не останавливались даже перед обвинением его в атеизме. Поводом послужили будто бы сказанные Ушинским в частной беседе слова о том, что он предпочтёт преподавателя атеиста, но честного человека, ханже и лицемеру.

Отвечая своим обвинителям, Ушинский выражает протест против того факта, что он вынужден официально оправдываться в словах, сказанных в частном разговоре и в домашней обстановке.

В то же время он прямо говорит о том, что религиозный лицемер хуже всякого атеиста и гибельней действует на общество. «К неверию атеиста у него присоединяется ложь и страшная дерзость, так как он Имя Божие употребляет для своих корыстных целей».

«Сколько юных благородных сердец именно потому уклонились от религии, что встретились с отвратительным лицемерием». Не материализм опасен для веры, но мнимые и лицемерные её защитники.

В одном из доносов Ушинский был обвинён в непочтительном отношении к митрополиту Филарету. В ответ на это обвинение Ушинский пишет: «Речь шла не о митрополите и составленном им катехизисе. Я вооружился лишь против буквального изучения катехизиса и доказывал, что наизусть нужно учить только молитвы и тексты Священного писания, но не учебник, и что преосвященный Филарет, вероятно, не для того писал свой катехизис, чтобы его зубрили от доски до доски, и если бы сам преосвященный действительно этого требовал, то он поступил бы против правил педагогики. Буквальное зубрение каких бы то ни было учебников способно убить живое чувство веры, врождённое человеку. Оно принесло уже немало зла и остановило навсегда религиозно-нравственное развитие многих людей».

Ушинскому говорили, что буквальные ответы нужны не столько для детей, сколько для присутствующих на экзаменах духовных особ. Ушинский назвал такую постановку вопроса «неприличным и ненужным обманом».

Большой интерес представляет в этом отношении также статья Ушинского под заглавием «Цветы московской педагогики на петербургской почве».

Ушинский в этой статье подвергает критическому разбору книгу для первоначального чтения, составленную некиим Филоновым.

В указанной книге, предназначенной для 8-ми-10-тилетних детей, имеются образцы высокой духовной литературы, совершенно недоступной детям этого возраста. Автор нисколько не -обеспокоен этим, так как понимание детьми читаемого представлялось ему излишним. Ученики должны были лишь прочитывать непонятные тексты и выучивать их наизусть, причём за неудачное выполнение этой бессмысленной задачи они подвергались всевозможным истязаниям. Ушинский до глубины души возмущён этим диким извращением обучения, которое приводило лишь к тому, что заставляло ученика на всю жизнь возненавидеть именно то, что могло бы принести ему величайшее утешение. «Если учитель должен учить детей читать слова, не внося в них никакого понимания, то лучше давать детям читать старые газеты, чем профанировать страницы глубого вдохновения».

Ничего нет удивительного, если из этих детей вырастали люди чуждые и даже враждебные религии.

«Во всех их взглядах», говорит Ушинский, «отразится горькое сознание их несчастного воспитания, и взгляды эти будут безумны именно потому, что они — плоды душевной горечи, а не ясного сознанья. Они будут отрицать всё, чем полно их прошедшее, не отличая вещи от её злоупотребления, не отличая идеи от её профанации».

Непонятное ожесточение против религии имеет своим психологическим источником ассоциации тяжёлых чувств, связанных с религиозными представлениями, усвоение которых сопровождалось этими чувствами. Большинство яростных нигилистов принадлежало к числу людей, вырвавшихся из-под тяжёлой семинарской ферулы.

Предубеждения, говорит Ушинский, слагаются у нас в душе именно из этих чуть заметных черточек, которые, ложась одна на другую, проводят неизгладимую борозду в характере, имеющую потом сильное влияние на формирование наших убеждений.

Понимая, где подлинные враги Церкви Христовой, Ушинский выступил не против революционеров и материалистов, а против произвола, невежества и лицемерия. Именно эти моменты создают почву для развития неверия, именно они отталкивают от церкви многих.

Свобода человека и просвещение народа необходимы для развития и процветания Христианской Церкви.

«Просвещение ума и сердца необходимы для христианина», говорит Ушинский. «Для христианской религии нет ничего опасней невежества, потому что оно может превратить её в сердце человека в идолопоклонство.

Здравое воспитание является необходимым посредником между человеком и Церковью. Вот почему первые распространители христианства так заботились об учреждении школ. Человек, ум которого спит, может исповедовать высоконравственную религию и, не смущаясь совестью, жить как язычник.

Воспитание должно дать человеку достаточно пытливости и умственной силы для того, чтобы он не принял формы за сущность и не удовлетворился скорлупой, не добравшись до зерна».

Только тогда, когда религия стала использоваться как средство для посторонних целей, духовное сословие стало враждебно смотреть на просвещение.

Ушинский прекрасно понимал ложное и унизительное положение церкви в самодержавной России. Со всей свойственной ему силой и горячностью отстаивал Ушинский внутреннюю независимость Церкви.

«Пусть Церковь не позволяет прятаться под сенью Дома Божия покупающим и продающим и Сама пусть не идёт на рынок, где покупают и продают, а следовательно, толкают и давят друг друга, или пусть не удивляется, если прольёт на землю ту Чащу; Которая ей вручена Христом. Церковь должна быть прибежищем для чувств и верований человека, а не становиться на широкой дороге его мирских дел. Она должна сохранить себе одно право: прощать и миловать, предоставляя Суд Небесный — Богу, а земной — людям.

Христос на земле только прощал. Церковь занимает его место на земле, но не на небе.

Пусть это будет место отдыха для сердца, убежище для наших стремлений, которые не удовлетворяет мир. Она не будет тогда нуждаться в жандармах. Пусть прогонит от себя этих защитников. Если бы ей пришлось погибнуть, — чего никогда не случится, — то пусть лучше погибнет, чем сама станет в ряды детей погибели. Погибнув так, она воскреснет, как воскрес Христос!»

Возможность и необходимость такой независимости от мирских дел Ушинский считает органически присущим именно православной Церкви. «В православии мы видим, говорит он, единственную религию, которая, сохраняя нерушимо не только общие основные истины христианства, но и свои древние формы, может стать религией великого и образованного народа, неуклонно идущего по пути европейской цивилизации.

Свято сохраняя древние формы христианства и не объявляя никаких притязаний на земную власть, православная церковь благословляет и освящает всякий истинный прогресс. Сохранённые православием древние, бесконечно глубокие и полные смысла формы христианства открывают возможность бесконечно-прогрессивного углубления в себя как для народа младенчествующего, так и для народа, обогатившегося всеми плодами образования. Церковь православная никогда не сделается государством, никогда не превратится в школу. Она останется всегда вечным неземным учреждением. Исторический храм христианства сохранён именно православием». f.

Ушинский не относился враждебно к революционерам, он сочувствовал их стремлениям и хорошо понимал те исторически'е и психологические причины, которые приводили их к односторонности материализма и безумию атеизма. Всеми своими трудами Ушинский стремился показать, что свобода и знание не враги, а союзники религии, что истинная христианская церковь не мо- jxei существовать и развиваться без этих условий, а невежество л лицемерие являются её злейшими врагами. Мы уже упоминали о том, как настаивал Ушинский на необходимости широкого естественно-научного образования. Со всей свойственной ему смелостью, необходимой в то время для подобных утверждений, он говорил о том, что не следует бояться материализма в науке и в философии, что материализм построен не на фактах, а на гипотезах, что материалистический метод внёс много ценного в разработку отдельных отраслей знания. Христианская истина выше научных и философских споров и нисколько от них пострадать не может.

Как во времена Ушинского, так и в наше время, противники религии часто выдвигали тот аргумент, что религия есть что-то реакционное, противостоящее прогрессу, в то время как материализм есть нечто новое и передовое. Ушинский указывает, что материализм существовал ещё в древности, что христианство, особенно в тех чистых формах, в каких оно сохранено Восточной Церковью, не только не противоречит подлинному прогрессу, но питает и вдохновляет его, потому что корни его в душе человеческой, деятельной, развивающейся и стремящейся к вечным ценностям.

Автор одного интересного исторического исследования о Томасе Мюнцере пишет: «Нет в мире силы более революционной, чем религиозная идея, она преобразует самую основу человеческого общежития — душу человека». В этом смысле Ушинский был революционером. Он никогда не останавливался перед ломкой старого, если того требовала его совесть. Доказательством этого является в-ся его педагогическая деятельность. С его именем связано всё, что есть живого, передового, творческого в деле воспитания. Никто ещё не сказал, что Ушинский принадлежит прошлому.

«Чем больше будет развиваться педагогическая литература, чем больше будет совершенствоваться русская школа, тем больше будет расти значение Ушинского», писал Острогорский.

Его не поняли современные ему руководители педагогического дела, но его понял народ, приняв в свои семьи и народные школы запрещённое «Родное Слово», как лучшую книжку для своих детей. Его по-своему поняли наши современники, подняв его на пьедестал как основоположника педагогической науки и народной школы в России, как тонкого психолога, замечательного Дидакта и «учителя учителей». Но «отвергшись силы его» они не могут плодотворно использовать его наследие — Ушинский принадлежит будущему.

Имя Ушинского дорого для нас не только как имя великого учёного и педагога, вставшего на защиту ребёнка и подлинного просвещения и указавшего пути в этом великом деле как своим современникам, так и потомкам. Для нас пройденный Ушинским путь является глубоко поучительным. Взяв в руки светильник, который, по его собственным словам, всецело идёт впереди людей и народов, он, как смелый борец за Истину, пронёс этот светильник между Сциллой неверия и Харибдой лицемерия, которые его окружали.

Оттого так плодотворны были его земные дела, что он никогда не упускал из виду их небесной цели. Отдав всю свою недолгую жизнь трудам на пользу своего земного отечества, он никогда не спускал глаз с Отечества Небесного, руководствуясь словами Спасителя: «Ищите Царствия Божия, и всё остальное приложится вам».

Именно в этом причина жизненности и плодотворности дела Ушинского, а также того тяжелого разочарования, которое неизбежно постигает даже самых талантливых и добросовестных людей, когда они пытаются разрешать вопросы воспитания человека, забывая о его назначении.

[1] Необходимо' научить ребенка ценить время. "Время — деньги", говорят американцы. "Нет", возражает Ушинский, "время, отпущенное нам на земле, это тот невещественный капитал, на который мы покупаем вечность".