ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ

в десяти томах

К общему оглавлению

Том V

К оглавлению тома

Глава IV. Голландия во второй половине XVII и в XVIII в.

1. Голландия второй половины XVII в. Англо-голландские войны

Победа буржуазной революции на севере Нидерландов вызвала в стране быстрый экономический и культурный подъем. В то время как в южных провинциях, остававшихся под властью Испанской монархии, продолжалась феодальная реакция, приведшая к экономическому упадку, семь северных провинций, объединившихся в федеративную Голландскую республику (Соединенные провинции Нидерландов), в течение немногих десятилетий обогнали в своем развитии все другие европейские государства и превратились в образцовую капиталистическую страну XVII столетия ( См. К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 755). Англия еще только начинала пожинать плоды своей буржуазной революции, а в Голландии капиталистический строй уже прочно укоренился.

Буржуазная Голландия, завоевав господство в мировой торговле и захватив обширные колониальные владения, заняла видное место в ряду европейских держав. В январе 1648 г. по сепаратному мирному договору в Мюнстере, заключенному между Голландией и Испанией незадолго до прекращения Тридцатилетней войны, Испания была вынуждена признать политическую независимость Соединенных провинций, а в октябре того же года по Вестфальскому миру независимость Голландии была признана и империей. Экономическое состояние Голландии

Небольшая по территории (25 тыс. кв. км) и населению (около 2 млн.) Голландская республика к середине XVII в. достигла значительных успехов во всех отраслях экономики. У моря и болот были отвоеваны тысячи гектаров земли (польдеры) для сельского хозяйства. Голландия стала страной передовой агротехники и высокопродуктивного молочного животноводства. Важную роль в голландском народном хозяйстве играло рыболовство, в котором была занята значительная часть населения, в особенности сельдяной промысел; значение этого промысла для страны метко характеризует голландская пословица, гласящая, что Амстердам вырос на селедочных костях. Большое развитие получил во второй половине XVII столетия и китобойный промысел, которым голландцы, занимались у берегов Шпицбергена и Исландии. В одних только шпицбергенских рейсах, в которых ежегодно принимало участие 200—250 судов, добывалось 1300—1400 китов, а чистый доход в отдельные годы превышал 10 млн. гульденов.

Исключительно высоким и разносторонним было также развитие мануфактурной промышленности и ремесла. Широкое распространение получила текстильная промышленность и связанные с ней красильное, белильное и другие производства. Лейден превратился в важнейший центр шерстяной промышленности в Европе. Здесь имелись десятки крупных мануфактур и сотни мелких мастерских, насчитывавших десятки тысяч рабочих. Своего высшего подъема текстильная промышленность города достигла в 1664 г., когда было изготовлено 144 тыс. кусков различных тканей. Большое количество тканей производилось также в Амстердаме, Роттердаме и в других городах республики. Белильные мастерские были сконцентрированы в Хаарлеме (Гарлеме), который славился также шелковой промышленностью. Международное значение приобрела голландская судостроительная промышленность. В период наивысшего ее расцвета, на рубеже XVII—XVIII столетий, в Голландии строились одновременно сотни судов. В одном только Амстердаме имелось несколько десятков кораблестроительных верфей; в окрестностях Зандама, конкурировавшего с Амстердамом, было более 60 верфей. Строительство судов обходилось в Голландии в полтора-два раза дешевле, чем в Англии, и во много раз дешевле, чем во всех других странах. Поэтому здесь строились торговые суда для ряда европейских государств. Даже английские судовладельцы часто размещали свои заказы на голландских верфях. Канатные, парусные, бумажные, стекольные, кирпичные и деревообделочные мануфактуры, лесопильни и оружейные мастерские существовали во многих городах республики. Высоко было развито книгопечатание, большой известностью пользовались голландские навигационные приборы. Почти в каждом городе имелись пивоварни и маслодельни, в стране работали десятки сахарных и табачных предприятий. Голландия славилась также тонкими ремесленными изделиями: художественным кафелем и фарфором, часами и ювелирными изделиями, которые составляли немаловажные статьи ее экспорта.

Успехи в развитии сельского хозяйства и промышленности явились основой развития голландской торговли. Наиболее важную роль в голландской экономике играл товарообмен с балтийскими странами, поставлявшими Голландии хлеб, лес и металлы и являвшимися рынком сбыта для голландской сельди, полотна, сукна и сыра. Первоначально в ее общем обороте посредническая торговля не имела решающего значения. Но уже в XVI в. огромные барыши, которые приносила посредническая торговля в силу значительной разницы в ценах на рынках различных европейских стран, привлекали в эту отрасль основные капиталы голландской буржуазии. Видное место в ее доходах занимал судовой фрахт. При плохом состоянии сухопутных дорог в Европе торговый флот Голландии, насчитывавший около 15 тыс. кораблей, играл в XVII в. первостепенную роль в развитии международных торговых сношений. Голландские купцы и судовладельцы — морские извозчики Европы, как их тогда называли, — сочетали перевозку чужих товаров с посредническими операциями. К середине XVII столетия они сосредоточили в своих руках почти всю торговлю между северными и южными странами Европы. Зерно, закупленное в Прибалтике, голландцы перепродавали на рынках средиземноморски стран; немецкие вина, изделия французских мануфактур и ремесел, фрукты из Испании и колониальные товары попадали в Северную Европу почти исключительно при их посредничестве. В Голландии подвергались доработке английские сукна, которые затем перепродавались за границу. Около 70% балтийского судоходства сосредоточивалось в руках голландцев. Оттеснив англичан, Голландия заняла первое место и во внешней торговле России. Несколько десятков голландских кораблей ежегодно посещало Архангельск, откуда они вывозили русские меха, икру, смолу, поташ, пеньку, сало, иранский шелк, а в отдельные годы и хлеб. Во второй половине XVII в. голландская торговля с Францией и Англией понесла значительный урон вследствие войн и протекционистской политики, к которой перешли эти страны. Тем не менее голландская торговля в целом в течение второй половины XVII столетия значительно выросла, ежегодные торговые обороты превышали в конце этого столетия 100—120 млн. гульденов.

Голландия в XVII в.

Голландская буржуазия не довольствовалась высокими торговыми барышами в Европе, в погоне за наживой она устремилась в испанские и португальские колонии. Голландская Ост-Индская компания и организованная в 1621 г. Вест-Индская компания располагали обширными финансовыми средствами, собственным флотом, своими вооруженными силами и полученными от правительства неограниченными полномочиями в колониях. В районах производства пряностей, на Зондских и Молуккских островах голландцы создали целую сеть своих крепостей и факторий с центром в Батавии (на Яве). Во второй половине XVII в. позиции голландской Ост-Индской компании в Юго-Восточной Азии еще более упрочились. Используя междоусобную борьбу феодальных княжеств, голландцы постепенно подчиняли себе индонезийских феодалов и захватывали всю торговлю пряностями. В 1656 г. голландцы овладели городом Негапатамом, ставшим их главным опорным пунктом в Индии, и к концу 50-х годов полностью вытеснили португальцев с острова Цейлона.

'Стеклодувы'; 'Производство бумаги'. Гравюры И. Оттенса

Менее успешной была экспансия в западном направлении. Первоначально Вест-Индской компании удалось было завладеть большей частью португальской Бразилии и утвердиться на восточном побережье Северной Америки. Посреди английских владений голландцы в 1626 г. основали свою колонию — Новую Голландию с центром Новый Амстердам (нынешний Нью-Йорк). Однако они не сумели удержаться в этих колониях: во второй половине XVII в. их владения в Америке ограничивались лишь отнятым у англичан во время войны 1665—1667 гг. Суринамом, ставшим сырьевой базой голландской сахарной промышленности, и несколькими островами в Караибском море. Голландцы создали также ряд фортов на западном побережье Африки, а на ее южном берегу основали Капскую колонию.

Колониальная система являлась теплицей для голландского крупного торгового капитала. Почти 10% торговой прибыли голландской буржуазии давала колониальная торговля. Наибольшую выгоду из этой торговли извлекла хищная и предприимчивая верхушка купечества провинции Голландии, державшая в своих руках Ост-Индскую компанию.

Значение колоний как рынков сбыта в XVII в. было еще невелико. Главным источником доходов голландской буржуазии было ограбление природных богатств колоний и жестокая эксплуатация их коренного населения. Маркс заклеймил деятельность голландских колониальных компаний как «бесподобную картину предательств, подкупов, убийств и подлостей» ( К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 755.).

Господство в торговле и захват обширных колониальных владений обеспечили Голландии на некоторое время и промышленное преобладание. Голландская буржуазия имела свободный доступ к источникам сырья во многих странах и могла выгодно сбывать свою промышленную продукцию на внешних рынках; она располагала свободными капиталами для вложений в крупную промышленность; к ее услугам была и исключительно развитая по тому времени финансово-кредитная система.

'Изготовление парусов'; 'Корабельные плотники'. Гравюра И. Оттенса

Однако Голландия пошла по пути развития не столько промышленного, сколько торгово-ростовщического капитала. Об этом особенно ярко свидетельствует история ее самого важного экономического центра — Амстердама, являвшегося средоточием крупной голландской буржуазии, мировым торговым портом и центром биржевых, торговых и финансово-кредитных операций.

Уже в начале XVII в. поднимается значение Амстердамской биржи, заменившей и далеко превзошедшей знаменитую некогда биржу Антверпена. На Амстердамской бирже при посредстве голландских маклеров заключались сделки между купцами и финансистами всей Европы; здесь устанавливались цены на все товары, являвшиеся предметом голландской посреднической торговли; здесь котировались акции торговых компаний, определялись курсы государственных ценных бумаг, размещались займы, предоставляемые иностранным правительствам, и т. д.

В тесной связи с биржей стояла деятельность Амстердамского банка, основанного в 1609 г. Этот банк служил сначала для депозитных, меновых и платежных операций. Но затем он расширил свои функции, став учетным и кредитным банком для всей Европы. Через Амстердамский банк проходило кредитование как самого города Амстердама и обеих колониальных торговых компаний, так и Голландской республики и европейских монархий. Используя голландский государственный долг, достигший в середине XVII в. 120 млн. гульденов, а во время войны за Испанское наследство внушительной цифры в 250 млн., банк мог оказывать давление на правительственные органы Голландии, а имея своими должниками иностранные правительства, — влиять на международную политику. Таким образом, Амстердамский банк стал орудием власти и международного влияния крупной торговой буржуазии Голландии. В правлении банка, в правлении Ост-Индской компании, и в городском управлении Амстердама сидели одни и те же люди — представители крупнейших торговых фирм.

Экономический расцвет Голландии в XVII в. покоился на непрочном фундаменте. По мере расширения посреднической торговли голландская торговая буржуазия подчиняла себе все отрасли экономики страны. Однако благоприятные условия для посреднической торговли Голландии исчезали по мере развития капитализма в других странах. В то время как другие европейские государства, в первую очередь Англия и Франция, уже систематически проводили политику покровительства собственной промышленности, голландская буржуазия ради получения торговой прибыли наводняла свой внутренний рынок более дешевыми иностранными изделиями и тем самым душила отечественную промышленность. В результате такой политики Голландия уже к концу XVII столетия утратила промышленное преобладание, а вслед за этим уступила Англии, стране быстро развивавшегося промышленного капитализма, и свои позиции в торговле. В господстве торгового капитала в Голландии Маркс справедливо видел причину относительно быстрого упадка этого государства и его подчинения промышленной Англии. «История падения Голландии как господствующей торговой нации, — говорил Маркс, — есть история подчинения торгового капитала промышленному капиталу» (К. Маркс, Капитал, т. Ill, Госполитиздат, 1955, стр. 345.). Положение народных масс и классовая борьба

Успехам капитализма в Голландии, обогащению голландской буржуазии сопутствовало обнищание народных масс. «Народные массы Голландии уже в 1648 г. более страдали от чрезмерного труда, были беднее и терпели гнет более жестокий, чем народные массы всей остальной Европы» (К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 757.). Капиталистическая Голландия была страной резких имущественных контрастов. Колоссальным состояниям воротил торгового мира противостояла нищенская зарплата мануфактурных рабочих и безысходная нужда крестьян.

Крестьянство в наиболее развитых областях республики — Голландии и Зеландии — составляло не более 20—25% населения. За исключением небольшого слоя зажиточных фермеров, это были бедняки, обладавшие карликовыми наделами или вовсе не имевшие земли и вынужденные арендовать ее у крупных землевладельцев — купцов и дворян, живших в городах. Арендная плата была настолько высока, что многие арендаторы, окончательно обнищав, бывали вынуждены возвращать участки владельцам и идти на заработки в город или поступать в батраки. Еще более тяжелым было положение крестьянства в восточных провинциях, где и после революции еще сильны были феодальные пережитки. В некоторых провинциях — Гель-дерланде, Оверейсселе и на территории Северного Брабанта — сохранилась даже полукрепостническая зависимость крестьян, отмененная только в конце XVIII в., в период Французской революции. Наконец, повсеместно крестьянство страдало от многочисленных и непомерно высоких государственных и местных налогов и сборов. Чтобы как-нибудь просуществовать, крестьяне часто бывали вынуждены работать на мануфактурах за нищенскую плату.

Польдеры и плотины в Голландии. Гравюра конца XVII - начала XVIII в.

В течение всего XVII столетия в голландской деревне шла острая классовая борьба. Источники сообщают о многочисленных крестьянских «бунтах» и «мятежах». Происходили порой и крупные восстания. Так, в 1655—1656 гг. несколько месяцев длилось восстание крестьян на острове Валхерен. Серьезные волнения имели место в 1657 г. в провинциях Гронинген и Оверейссел. Крестьяне нередко поддерживали также восстания городских низов.

В городах трудящиеся массы подвергались не менее жестокой эксплуатации, чем в деревне. В Лейдене смертность среди мануфактурных рабочих достигала колоссальных размеров, и рабочая сила воспроизводилась лишь благодаря постоянному притоку извне. Некоторые категории рабочих получали такую недельную заработную плату, которой им едва хватало на два-три дня. Безжалостной эксплуатации подвергался женский и детский труд. На многих мануфактурах Амстердама работали исключительно дети и подростки. Голландия наряду с Англией — родина «работных домов», в которых трудящихся принуждали работать в поистине каторжных условиях. Тяжелым было также и положение голландских подмастерьев и мелки ремесленников. Труд моряков-матросов в голландском флоте оплачивался хуже, чем во флотах других европейских стран.

14—16-часовой рабочий день, низкий уровень заработной платы при самой высокой в тогдашней Европе стоимости жизни, огромные прямые и косвенные государственные налоги, эксплуатация женского и детского труда — все это было характерно для «образцового» голландского капитализма, вызывавшего такую зависть сведи буржуазии других стран. Об одном из крупных государственных деятелей Голландии — де Витте Маркс иронически замечает, что этот «великий патриот» прославляет в своих «Максимах» чрезмерное обложение народа «как наилучший способ развить в наемном рабочем покорность, умеренность, прилежание и... готовность переносить чрезмерный труд». На деле результат был иной. Наряду с продолжавшими существовать союзами ремесленных подмастерьев повсюду возникали союзы мануфактурных рабочих. Упорные многомесячные стачки происходили на лейденскиз мануфактурах в 1643—1644 гг.; во второй половине столетия стачки стали обычным явлением и во многих других городах Голландии. Для борьбы со стачечным движением был организован союз предпринимателей-суконщиков, с 1637 г. регулярно созывавший свои съезды.

Крестьянская семья. Гравюра Адриана ван Остаде 1653 г.

Классовая борьба в города в Голландии иногда принимала форму открытых народных восстаний. Восставшие в Бриле, Миделбурк (1651 г.) и Гронингене (1657 г.) городские низы выдвигали экономические и политические требования. Они добивались отмены наиболее обременительных налогов, участия в городском самоуправлении и т. п. Особенно широкий размах имели восстания против господства крупной буржуазии, вспыхнувшие в Голландии в 1653 г., в период первой англо-голландской войны, и в 1672 г., во время вторжения французских войск. Эти восстании носили классовый, и вместе с тем патриотический характер: рабочие выступали в них с требованиями принятия решительных мер для обороны страны. Крупные восстания имели место и в последующие годы: в 1680 г. — в Роттердаме, в 1695-1696 гг. — в Амстердаме, откуда волнения распространились и на другие города страны.

Однако наемные рабочие Голландии XVII в. еще не сложились в класс пролетариата. Их выступления были разрозненны. Попытки рабочих добиться улучшения своего положения беспощадно подавлялись буржуазным государством. Политическая борьба в Голландии

Восстание в Амстердаме в 1696 г. Гравюра XVII в.

Государственное устройство Соединенных провинций отражало компромисс между крупной буржуазией и дворянством, достигнутый еще в ходе Нидерландской революции. Верховным органом государства были генеральные штаты, в которых заседали делегации от семи провинциальных штатов. Генеральные штаты решали вопросы войны и мира, ведали финансами и вооруженными силами. Провинция Голландия в соответствии с экономическим могуществом ее буржуазии обладала в генеральных штатах наибольшим влиянием. Власть в отдельных провинциях принадлежала провинциальным штатам, состоявшим из делегаций от городских магистратов и представителей местного дворянства. Доступ во все эти органы управления был открыт лишь для 2—3 тыс. человек из верхушки голландской торговой буржуазии, которые постепенно образовали замкнутую правящую касту «регентов».

Наряду с этими республиканскими учреждениями был сохранен такой осколок феодальной монархии, как должность провинциального штатгальтера, полномочия которого во многих вопросах давали ему возможность вторгаться в сферу компетенции провинциальных и генеральных штатов. Штатгальтерами в большинстве провинций являлись принцы Оранского дома, им же вверялось и командование армией. Между представителями династии Оранских п купеческой олигархией почти с самого начала укрепления республики возникает борьба за власть.

Влияние Оранского дома особенно возросло во время войны с Испанией, возобновившейся по окончании перемирия в 1621 г. После Тридцатилетней войны борьба за власть между сторонниками штатгальтера — оранжистами — и крупной голландской буржуазией возобновилась с еще большим ожесточением. Но когда летом 1650 г. Вильгельм II Оранский сделал попытку вооруженного переворота, то он не получил широкой поддержки в стране и добился лишь частичного успеха. После его смерти власть была полностью захвачена партией крупной торговой буржуазии, возглавляемой Яном де Виттом. В качестве «великого пенсионария» провинции Голландии Ян де Витт являлся как бы президентом Голландской республики и руководителем ее внешней политики. Принцы Оранские потеряли всякое влияние. Голландские провинциальные штаты отменили должность штатгальтера в своей провинции, а «Вечный эдикт» 1667 г., установивший несовместимость звания штатгальтера с высшим военным и военно-морским командованием, лишил Оранских возможности опираться на офицерство армии и флота. После этого офицеры-дворяне, принадлежавшие почти полностью к партии оранжистов, были заменены командирами буржуазного происхождения.

Заседание генеральных штатов в Гааге в 1651 г. Д. ван Деелен.

Однако, укрепляя свои позиции в армии и флоте, буржуазная олигархия проявляла мало заботы о военных силах. Жестокая экономия в военных расходах осуществлялась ею независимо от международной обстановки. Поэтому страна оказалась плохо подготовленной перед лицом французского вторжения в 1672 г. Это вызвало мощное народное восстание, во время которого погиб Ян де Витт. Купеческая олигархия уступила власть оранжистской реакции в лице Вильгельма III Оранского.

В течение долгого времени голландская буржуазия, напуганная политической активностью народа, мирилась с почти абсолютной монархической властью Видьгельма. Буржуазные государственные деятели Фагель и Хейнсиус, преемники де Витта на посту великого пенсионария Голландии, являлись послушными исполнителями его воли. Но после избрания Вильгельма королем Англии и установления англо-голландской унии (1689 г.) голландская буржуазия стала проявлять недовольство его правлением, тем более что Вильгельм фактически выступал в роли покровителя главной соперницы голландской буржуазии — английской буржуазии. После смерти Вильгельма (1702 г.) голландская буржуазия отказалась от избрания нового штатгальтера и вновь сосредоточила в своих руках всю полноту власти. Англо-голландское соперничество. Войны Голландии с Англией и Францией

Международное положение Голландии в XVII в. бывало временами очень сложным: у нее нередко возникали конфликты с правительствами тех государств, которые она пыталась в той или иной мере подчинять своей торговой монополии.

Правда, Голландия имела более или менее спокойный тыл — Германию. «Голландия,— писали Маркс и Энгельс,— единственная часть Ганзы, достигшая коммерческого значения,— отделилась, отрезав Германию, за исключением только двух портов (Гамбург и Бремен), от мировой торговли, и стала с тех пор господствовать над всей немецкой торговлей. Немецкие бюргеры были слишком бессильны, чтобы ограничить эксплуатацию со стороны голландцев. Буржуазия маленькой Голландии, с ее развитыми классовыми интересами, была могущественнее, чем гораздо более многочисленные немецкие бюргеры с характерным для них отсутствием общих интересов и с их раздробленными мелочными интересами» ( К. Маркс и Ф. Энгельс, Немецкая идеология, Соч., «г. 3, изд. 2, стр. 183.).

Голландские претензии на внешнеторговую монополию встречали отпор в России, Швеции, Дании, но все же и тут, как правило, дело не доходило до открытых столкновений. По-иному складывались ее отношения с двумя крупнейшими западно-европейскими государствами — Францией и Англией.

С момента выхода страны на международную арену резко выявились противоречия между голландской и английской буржуазией. Конкуренция между голландскими и английскими купцами на европейских рынках и соперничество их в колониях в течение первой половины XVII в. порой обострялись настолько, что обе страны оказывались на пороге войны. В России и на рынках балтийских стран, в североамериканских колониях и в странах Восточной Азии, на Средиземном море и на побережье Западной Африки — повсюду более богатые голландские купцы теснили английских. Временами дело доходило до вооруженных столкновений между торговыми компаниями на море, как это было в 1617—1618 гг. в районе Зондских и Молуккских островов. В годы гражданской войны в Англии голландская буржуазия, соблюдая дружественный нейтралитет по отношению к английскому парламенту, одновременно пользуясь слабостью Англии, усилила наступление на позиции Англии в торговле. Наиболее чувствительные потери английская буржуазия понесла на русском и балтийском рынках, а также на рынках средиземноморских стран и в колониях Испании.

После победы буржуазной революции в Англии наступил кратковременный период наибольшего англо-голландского сближения. В Гааге и Лондоне шли переговоры о заключении тесного военно-политического союза и разделе сфер влияния. Однако противоречия между Голландией и Англией оказались в конечном счете сильнее тех факторов, которые их сближали. Существенную роль при этом сыграли происки оранжистов и бежавших во время революции в Голландию английских роялистов, а также усилия французской и испанской дипломатии, стремившейся разжечь войну между обеими буржуазными республиками.

Принятие английским парламентом «Навигационного акта» (1651 г.), направленного против голландского посредничества в торговле Англии с другими странами, знаменовало изменение курса английской политики в отношении Голландии. Отказ англичан отменить акт послужил одной из причин первой англо-голландской войны (1652-1654).

Эта война явилась серией гигантских по масштабам того времени морских сражений, в каждом из которых нередко участвовало с обеих сторон свыше 200 кораблей с общим количеством матросов в 20—30 тыс. человек, с 6—8 тыс. орудий. Несмотря на высокие боевые качества голландских моряков и флотоводческое искусство голландских адмиралов во главе с Мартином Тромпом, голландский флот все же потерпел ряд поражений в решающих битвах в июне — июле 1653 г.

Неудачи голландцев объясняются в первую очередь превосходством английской военной организации и военной техники, созданной в ходе гражданской войны. Первая англо-голландская война явилась суровым испытанием для голландской экономики. Торговые суда голландцев, рассеянные по всему миру, нередко становились добычей англичан, большие потери были нанесены также голландскому рыболовному флоту. Блокада голландского побережья английским флотом летом 1653 г, обнажила самую слабую сторону голландской экономики — ее чрезмерную зависимость от внешней торговли: блокада едва не привела Голландию к катастрофе. По мирному договору, подписанному в Вестминстере 15 апреля 1654 г., Голландия признала «Навигационный акт» и обязалась возместить ущерб, нанесенный английской Ост-Индской компании, начиная с 1611 г. Этот мир знаменовал начало отступления Голландии перед Англией.

Первая англо-голландская война не разрешила экономических противоречий между обеими странами. Еще в годы протектората отношения не раз обострялись, Голландская дипломатия в течение ряда лет безуспешно добивалась заключения договора с Англией, который должен был, по ее планам, свести на нет действие «Навигационного акта».

Реставрация Стюартов в Англии не смягчила англо-голландского соперничества. Двор Карла II был материально и политически заинтересован в военных авантюраз против Голландии и вел агрессивную политику. Новый «Навигационный акт», изданный Карлом II в 1660 г., был еще менее приемлемым для голландцев, чем акт 1651 г. Столкновения, особенно часто происходившие в колониях, в конце концов повели к разрыву и второй англо-голландской войне. Формально война была объявлена в начале 1665 г., но фактически она началась уже в 1664 г. с нападении англичан на голландские крепости на западном побережье Африки и с захвата ими Нового Амстердама в Северной Америке. Голландцы значительно усилил свой флот со времени первой войны и улучшили его организацию. Голландский флот под командованием де Рюйтера нанес англичанам поражение и даже, ворвавшись в Темзу, угрожал Лондону. В этой обстановке англичане были вынуждены подписать 31 июля 1667 г. Бредский договор, по которому Англия удержала за собой Новый Амстердам, а Голландия получила Суринам в Южной Америке и сохранила отнятый у англичан остров Пуло-Ран (Молуккские острова). Условия «Навигационного акта» были несколько смягчены.

Вторая англо-голландская война явилась поворотным пунктом в истории отношений между обоими государствами. Уход англичан из Индонезии, а голландцев из Северной Америки фактически означал раздел сфер влияния между голландской и английской буржуазией. Третья англо-голландская война (1672—1674) не носила поэтому столь ожесточенного характера, как предыдущие войны. Главным противником Голландии на этот раз выступила уже Франция, для которой завоевание Голландии было одним из условий установления гегемонии в Европе. Англию втянул в войну Карл II, связанный тайными обязательствами с Людовиком XIV Английскую буржуазию удалось также прельстить обещанием присоединении к Англии голландского острова Валхерен и городов Бриля и Кадзанда; Шельда оказалась бы, таким образом, открытой для английской торговли, а голландское побережье — под контролем английского флота. Планам расчленения Голландии не было суждено, однако, осуществиться. Для того чтобы отразить нападение огромной французской армии на суше, голландцы открыли плотины, и море, затопив часть страны, создало непреодолимое препятствие на пути наступавших французов. На море де Рюйтер, оставив небольшую эскадру для отвлечения французов, направил главные удары против более сильного английского флота и сумел полностью обеспечить безопасность голландского побережья. В Англии победы голландского флота, с одной стороны, и разоблачение тайных намерений английского двора — с другой, вызвали недовольство буржуазии. По настоянию парламента король подписал в феврале 1674 г. сепаратный мир с Голландией. Мирный договор не внес существенных изменений в положение сторон. Война же с Францией продолжалась до 1678 г., когда был заключен Нимвегенский мир.

Общим результатом англо-голландских войн 50—70-х годов XVII в. было ослабление военной и государственной мощи Голландии, ограничение ее торговли и колониальной экспансии. Эти войны, таким образом, ускорили падение торгового могущества Голландии. Обострение классовой борьбы и народные восстания, которые также в известной мере явились следствием войн, пошатнули господство голландской буржуазии и вынудили ее искать внешней поддержки. Наиболее приемлемым для нее союзником была английская буржуазия, с которой Голландию связывала в дальнейшем также и совместная борьба против Франции.

Войны с Францией Голландия вела в 1672—1678, 1688—1697, 1702—1713 гг. Они оказались для Голландии еще более разорительными, чем войны с Англией. Военные действия, происходившие на территории республики, причинили ей серьезный ущерб: большой падеж скота, разрушение сложной ирригационной системы и т. д. В то же время Голландия оказывалась все в большем подчинении у своей союзницы Англии: голландская территория служила форпостом Англии на континенте, голландский морской флот играл роль вспомогательной силы для английского флота. Единственное, чего достигла Голландия в результате этих войн, было признание за нею по Утрехтскому миру 1713 г. права содержать свои гарнизоны в некоторых крепостях на территории Испанских Нидерландов (так называемые барьерные крепости), что должно было гарантировать ее от французской агрессии. Насколько призрачными были эти гарантии, обнаружилось в 1747—1748 гг., когда во время войны за Австрийское наследство французские войска без труда овладели этими крепостями, и только вмешательство Англии спасло Голландию от полного разгрома. Это поражение было концом голландского великодержавия.

Во время войны североамериканских колоний за независимость Голландия выступила совместно с Францией и Испанией против Англии. Но ее военно-морские силы в это время находились уже в полном упадке. Англичане фактически блокировали республику: в 1781 г. через Зунд прошло всего 11 голландских кораблей. Эта четвертая по счету англо-голландская война (1780—1784 гг.) нанесла новый удар Голландии как колониальной державе. К Англии перешел Негапатам, важный опорный пункт голландцев в Индии. Утверждение англичан в Негапатаме создало угрозу голландскому господству на Цейлоне, который несколько позже (1795 г.) также попал в руки англичан. Англия, сверх того, добилась для своих кораблей свободы плавания в водах Индонезийского архипелага, что подрывало голландскую монополию в торговле пряностями. В результате войны долг голландской Ост-Индской компании значительно увеличился и достиг в конце 70-х годов XVIII в. 85 млн. гульденов; компания оказалась на грани банкротства. Не в лучшем состоянии была и Вест-Индская компания. Вскоре государство было вынуждено взять на себя уплату долгов обеих этих компаний, 2. Упадок Голландии в XVIII в. Экономический упадок

Войны, разорявшие Голландию, лишь ускорили наступление ее экономического упадка, который вызывался глубокими социально-экономическими причинами. Развитие капитализма в других европейских странах и появление у них собственной крупной промышленности, улучшение транспортных средств и установление прямого обмена между странами приводили к постепенному падению в XVIII столетии голландской посреднической торговли. Однако широта торговых и финансовых связей позволила голландской буржуазии еще на несколько десятилетий удержать свои торговые позиции. В конце XVIII в свыше 80% всего зерна, экспортируемого из восточноевропейских стран, по-прежнему вывозилось на голландских судах; значительная часть шведских металлов, норвежского леса и т. д. также проходила через руки голландцев. Голландская торговля колониальными товарами была вдвое больше английской, оборот ее превышал в отдельные годы 3 млн. ф. ст. Большое значение продолжала сохранять в XVIII в. голландско-русская торговля. Амстердам до конца Семилетней войны оставался главным торговым и финансовым центром Европы.

Иная картина наблюдалась в промышленности. Производство сукна в Лейдене упало со 120 тыс. кусков в середине XVII в. до 30 тыс. в конце XVIII в. Еще более пострадало голландское кораблестроение: на крупнейших верфях число строящихся судов уменьшилось за XVIII столетие в 10—15 раз. Такая существенная для Голландии отрасль народного хозяйства, как рыболовный промысел, также находилась в упадке. В середине XVII в. ежегодно выходило в море 1500—2000 рыболовных судов, а в середине XVIII в.— не более 200. Все попытки более прогрессивных слоев буржуазии, связанных с промышленностью, добиться проведения протекционистской политики разбивались о равнодушие купеческой олигархии. Исход англоголландского торгового соперничества был предопределен уже на рубеже XVII — XVIII вв., когда английская промышленность обогнала голландскую. В XVIII в. голландский капитал, теряя в торговле одну позицию за другой, постепенно переходит к финансированию других государств, в первую очередь Англии. Изменилась самая структура англо-голландской торговли: в то время как товарный баланс стал для Голландии пассивным, платежный и вексельный баланс был для нее активным. Из государства предприимчивых торговцев и колонизаторов Голландия постепенно превратилась в государство-рантье. К середине XVIII столетия Англия превзошла Голландию также по судоходству и по оборотам внешней торговли. Голландский торговый капитал с этого времени оказался в сильной зависимости у английского промышленного капитала. Социальная и политическая борьба

Застой и упадок голландской экономики вызвали в стране резкое обострение социальной и политической борьбы. Новый период правления без штатгальтера (1702—1747) открылся мелкими городскими восстаниями, направленными против наиболее ненавистных членов правящей касты. Самые крупные вспышки произошли в городах Миделбурге и Гусе, в провинции Зеландия, а также на острове Толен. Волнения сопровождались кровавыми столкновениями с войсками и бюргерской милицией. Брожение охватило и широкие круги крестьянства. В районе Велюве провинции Гельдерланд крестьяне в течение нескольких лет отказывались платить налоги.

Сокращение промышленности вызвало массовую безработицу, особенно остро ощущавшуюся во второй половине столетия. «Простой рабочий люд, — говорится в одном из голландских журналов того времени, — гибнет от нужды и горя. Работные дома набиты битком». Положение рабочих, которые имели работу, было не многим лучше. По свидетельству современника, преступники в Голландии содержались в лучших условиях, чем те, в которых находились брабантские крестьяне, занятые в рассеянной мануфактуре. Только в централизованных мануфактурах у рабочих была возможность бороться коллективно (стачки рабочих-сукноделов в 1718—1721 гг., рабочих на верфях и т. д.). Одна из стачек в 1729 г. завершилась заключением коллективного договора с предпринимателями, представляющего, по всей вероятности, первый документ подобного рода в истории рабочего движения.

Недовольство олигархическим правлением в стране постоянно нарастало. Нашествие французской армии в 1747—1748 гг. послужило толчком для новых народных волнений. Из страха перед восстанием «регенты» снова пошли на компромисс с оранжистами, провозгласив в 1747 г. штатгальтером Вильгельма IV, родственника Оранских по женской линии. Тем не менее в мае — июне 1748 г. вся республика была охвачена восстаниями, вызванными произволом откупщиков и чрезмерно высокими налогами. Начавшись во Фрисландии, волнения быстро перекинулись в другие провинции. Бурные выступления происходили в Лейдене, Гааге, Хаарлеме и, наконец, Амстердаме, где восстание достигло наибольшего размаха. Восставшие, выдвинув требование отмены налогов, громили дома откупщиков и нередко обращали в бегство солдат.

Примечательной особенностью этих восстаний было нежелание бюргерской милиции охранять вверенных ее защите ненавистных откупщиков-патрициев. В этот период средние слои горожан (в основном ремесленные мастера, а также промышленная буржуазия) впервые выступают самостоятельно, противопоставляя себя как городской «черни», так и «регентам» и добиваясь участия в управлении. Расчеты промышленной буржуазии на штатгальтера Вильгельма IV не оправдались, последний предпочел сохранить союз с олигархией. Политика Вильгельма вызвала антиоранжистские настроения у ремесленников и промышленной буржуазии. В 50-х годах XVIII в. был издан даже ряд памфлетов, направленных против оранжистов и оправдывавших Яна де Витта.

В 70-х годах оформилась буржуазная партия, сторонники которой называли себя «патриотами». Программа «патриотов» сводилась к требованию установить контроль над управлением, заключить союз с Францией и возобновить борьбу против Англии. «Патриоты», в особенности один из их видных лидеров — Ян Дерк ван дер Капеллен, выступали также в поддержку американской революции. К этим требованиям присоединилась некоторая часть «регентов». Полная неспособность олигархии успешно вести войну против Англии, начавшуюся в конце 1780 г., побудила «патриотов» преобразовать бюргерскую милицию в добровольческие корпуса, находившиеся под их контролем. Штатгальтер Вильгельм V в 1784 г. покинул Голландию и был водворен обратно через три года только с помощью прусских штыков. Последние годы XVIII в. Голландия влачила жалкое существование под властью касты «регентов», давно утративших способность к управлению государством. Когда в январе 1795 г. французская революционная армия пересекла границу страны, народ приветствовал ее как свою избавительницу. Ветхое здание Соединенных провинций распалось как карточный домик. 3. Голландская культура во второй половине XVII и в XVIII в.

Постепенное ослабление экономической и политической мощи Голландии сказалось на эволюции ее культуры. Правда, различные области культуры развивались по-разному. В частности, в области естественных и точных наук, тесно связанных с экономическими потребностями общества, происходило дальнейшее накопление званий и были сделаны важные открытия. Резкое обострение социальных противоречий нашло свое отражение в смелых выводах лучших представителей голландской философии и общественной мысли. Но культура Голландии уже во второй половине XVII столетия вступает в полосу кризиса, который переходит затем в ясно выраженный упадок. Этот кризис сказался особенно наглядно в живописи, т. е. в той области, в которой ранее были созданы высшие ценности голландской культуры.

Гаага. Гравюра XVII в.

Упадок голландской культуры с конца XVII в. связан с общим упадком страны и перерождением некогда революционного класса буржуазии. Достигнув политического и экономического могущества, голландская буржуазия становится реакционной силой. Буржуазия, охваченная постоянным беспокойством и страхом перед угнетенными массами, подавляет малейшие проявления народного недовольства. Результатом экономического застоя было заметное изменение даже самого типа голландского буржуа. Еще недавно энергичные и инициативные купцы и предприниматели превратились в паразитический класс рантье, живущих на проценты со своего капитала. Этим рантье чужды были демократические вкусы их предков, равно как и образ их жизни. Голландский буржуа XVII в. отворачивается от своей национальной культуры, стремится подражать обычаям и модам французской аристократии, отказывается даже от родного языка, предпочитая ему английский или французский. Спиноза

Крупнейшим явлением голландской культуры второй половины XVII в. была философия Баруха (Бенедикта) Спинозы (1632—1677). Как и живопись Рембрандта, философия Спинозы является плодом Нидерландской буржуазной революции XVI в. Правда, со времени революции протекло немало времени, и Спиноза шестнадцатилетним юношей был свидетелем окончания войны Голландии с Испанией за независимость. Но именно этот сложный послереволюционный период, насыщенный социальными и политическими противоречиями, послужил питательной почвой для созревания новых идей. Материалистические идеи, истоки которых восходили к настроениям бурного революционного времени, оформились лишь много лет спустя после революции. Появлению философии Спинозы содействовала установившаяся в Голландии значительная свобода печати и вероисповедания, так же как и атмосфера острой борьбы религиозно-политических учений. Спиноза родился в Амстердаме в еврейской купеческой семье. Еще во время обучения в религиозной школе Спиноза искал за ее узкими рамками удовлетворения своего интереса к естественным наукам и философии, расцветавшим тогда в Голландии. Позже он совершенно уклонился от религиозной обрядности и в 1656 г. за вольнодумство был отлучен от религиозной общины и предан проклятию. Таким образом, Спиноза остался человеком вне какого бы то ни было вероисповедания, что было редкостью в то время. Покинув семью, он зарабатывал на жизнь трудом шлифовальщика оптических стекол. Большая часть трудов Спинозы была издана анонимно, а главный труд его жизни — «Этика» — появился лишь в составе «Посмертных сочинений», опубликованных друзьями Спинозы в 1678 г. и тотчас запрещенных властями за «кощунственные и безбожные учения».

Общественно-политические идеи Спинозы далеко не революционны. Они скорее отражают интересы пришедшей к власти буржуазии, заинтересованной в «порядке» и крепкой узде для народа. Кроме «людей разума», по мнению Спинозы, есть и «толпа» которой руководят страсти, а не разум. Поэтому и нужно сильное (однако лишь республиканское) государство; «ни одно общество,— пишет он в «Богословско-политическом трактате»,— не может существовать без власти и силы». Права индивидуумов и властей простираются дотоле, доколе простирается их мощь, общество есть система сил, и задача состоит в том, чтобы найти устойчивое равновесие этих сил. Если кто-либо в обществе чинит людям зло, мешает им существовать и наслаждаться разумной жизнью, то его «позволительно удалить от себя тем путем, который нам кажется надежнее» (здесь Спиноза косвенно оправдывает революционное насилие). Государство со своей стороны обеспечивает людям мирную жизнь, их «естественные неотчуждаемые права», как например право частной собственности, свободу совести и мысли. В условиях веротерпимости и обуздания государством церковных распрей возможен расцвет научного знания, просвещения, в котором Спиноза видит конечное средство от всех общественных бед.

Последние порождаются, по мнению Спинозы, страстями, или аффектами,— чувствами любви и ненависти, гнева и зависти, симпатии и честолюбия и т. д. Пока человек не осознал своих аффектов, он является их рабом. Напротив, он свободен, если аффект разума взял верх над всеми остальными аффектами. Их надо не осуждать или хвалить, говорит Спиноза, т.e плакать или смеяться над ними, а понимать их: ведь аффекты — такие же свойства природы человека, как тепло и холод, дождь и ветер — свойства атмосферы. Нет абсолютных добра и зла, данных свыше норм морали, чего-либо самого по себе справедливого и несправедливого. Страсти людей — это лишь природные силы, познаваемые столь же естественной силой разума и управляемые силой государства.

Барух Спиноза. Гравюра XVIII в.

Спиноза, таким образом, рассматривал человека как неотъемлемую часть всей природы, по сути однородную с остальной природой. Это было опровержением декартовского дуализма телесного и духовного начала, естествознания и теологии. Спиноза в «Этике» создал ясную, стройную, облеченную в форму геометрических доказательств монистическую систему: существует лишь единая субстанция — природа. Спиноза называет ее богом в том смысле, что она не имеет творца и является «причиной самой себя». «Субстанция» Спинозы — это материя; все вещи — лишь проявления, части этой единой субстанции, не существующие вне ее. В мире царит причинная необходимость, в нем нет места для чудес и сверхъестественных событий. Изменяются и движутся лишь отдельные вещи: сама субстанция неизменна и вечна.

Материализм Спинозы носил метафизический и механистический характер. Не умея еще распространить материализм на явления общественной жизни, Спиноза искал выход в учении об атрибутах (существенных, неотъемлемых свойствах) материальной субстанции. Он учил, что нам известны два из бесчисленных атрибутов субстанции: протяженность и мышление. Под протяженностью он разумел пространственно-механическую взаимосвязь мира или собственно материальность субстанции. Признавая и мышление атрибутом этой материальной субстанции, Спиноза тем самым допускал ошибочную идею о всеобщей одушевленности материи.

Типография. Гравюра А. де Вердта

Однако ядро воззрений Спинозы может быть определено как смелый и чрезвычайно глубокий для XVII в. атеизм и материализм. Церковники преследовали его за подход к «Священному писанию» как обычному сочинению, а не божественному откровению, за утилитарную мораль, за отрицание всех основ религии, в которой он не обнаруживал ничего, кроме «фантазии и бреда подавленной и робкой души» и средства «внушать народу почитание своих царей, как богов». Спиноза вызвал против себя бурю негодования. Один современник писал: «Дьявол совратил великое множество людей, но можно, право, сомневаться, чтобы кто-либо между ними работал над разрушением всякого божественного и человеческого права с такой силой, как этот лжеучитель, рожденный на погибель религии и государства».

Благодаря своему учению о природе как причине самой себя Спиноза стал одним из основоположников научного естествознания. «Нужно признать, — писал Энгельс, — величайшей заслугой тогдашней философии ... что она, начиная от Спинозы и кончая великими французскими материалистами, настойчиво пыталась объяснить мир из него самого, предоставив детальное оправдание этого естествознанию будущего» ( Ф. Энгельс, Диалектика природы, Госполитиздат, 1955, стр. 7). Изобразительные искусства В голландской архитектуре начиная с середины XVII в. происходит крутой поворот к классицизму. Самое крупное здание в республике Соединенных Провинций — монументальная ратуша в Амстердаме — строится в стиле классицизма. Начатое постройкой в 1648 г. это величественное здание, богато украшенное внутри, было призвано воплотить идею могущества буржуазной державы. Для возведения фундамента амстердамской ратуши понадобилось вбить в насыщенную водой почву свыше 13 тыс, свай. Строителем ее был крупнейший голландский архитектор Якоб ван Кампен (1595—1657). Голландские зодчие второй половины того же столетия создали новый тип патрицианского жилого дома с фасадом, украшенным строгими пилястрами и фронтоном. Этот тип постройки оставался образцом для подобных сооружений в течение всего XVIII в.

Наиболее остро внутренние противоречия голландской культуры сказались в живописи. В условиях Голландии, где само существование живописца зависело в первую очередь от рыночного спроса на его произведения, изменение художественных вкусов господствующего класса сразу отражалось на положении как отдельных мастеров, так и целых творческих направлений.

В 50—60-х годах XVII в. наряду с художниками нового поколения работали еще многие из выдающихся мастеров, начавших свой путь в первой половине столетия (среди них Франс Гальс и Рембрандт), причем именно в указанные десятилетия они создавали свои самые выдающиеся произведения. Именно в это время обозначается резкая грань между крупнейшими голландскими художниками-реалистами и представителями враждебного им академического лагеря. Немалое число мастеров, прежде стоявших на реалистических позициях, подчинились новой «художественной моде» и последовали за художниками-академистами.

В этих условиях такие мастера, как Франс Гальс, Рембрандт, Якоб Рейсдаль, истинные продолжатели великой национальной художественной традиции, перестали пользоваться вниманием буржуазного общества и были обречены на одиночество и жестокую нужду. Наибольший успех выпал на долю тех живописцев, которые подражали фламандским и французским образцам. Особенно наглядно перерождение социального типа голландского буржуа и изменение его вкусов сказались в портретном искусстве. В портрете теперь ценится не глубина раскрытия индивидуального характера, а умение художника польстить заказчику. Голландский бюргер желает быть изображенным наподобие французского вельможи. Такие живописцы, как Бартоломеус ван дер Хельст, Абрахам Темпель, Николас Мае, дают ряд парадных портретов голландских буржуа в стиле барокко. Из художников, писавших на библейские и мифологические темы, пользовались наибольшим успехом подражатели французского классицизма вроде Герарда де Лересса (1641—1711) или Адриана ван дер Верфа (1659—1722), в произведениях которых вылощенная красивость не может заслонить фальши и пустоты. В живописи бытового жанра преобладали галантные сцены, изображались развлекающиеся кавалеры и дамы. В пейзаже популярными были изображения итальянской природы и сухо выписанные виды улиц и площадей голландских городов, в натюрморте — изображения богатой утвари и цветочные букеты, своей мертвенностью напоминающие гербарии.

На этом фоне выделяются лишь немногие художники, сохранившие верность реалистическим традициям. Среди них один из последних учеников Рембрандта — Арт де Гельдер (1645—1727). Он глубже других воспринял особенности живописного метода Рембрандта и пытался держаться манеры своего учителя даже в начале XVIII в., когда сам Рембрандт был давно забыт.

Голландское искусство XVIII в. уже не идет ни в какое сравнение с искусством предшествующего столетия. В качестве крупного художника первой половины XVIII в. может быть назван, пожалуй, только Корнелис Трост (1697—1750), тонкий и остроумный мастер, изображавший главным образом сцены бюргерского быта. Наука и литература

В других областях культуры упадок не был так ясно выражен, как в живописи. В естественных и точных науках были даже достигнуты значительные успехи. Университеты и ученые Голландии по-прежнему пользовались европейской известностью. Много сделал для развития судостроения Николас Витсен (1641—1717), сочетавший со своей специальностью исследования в самых различных отраслях науки. Витсен был составителем превосходной для того времени карты Сибири. Герман Бурхаве (1668—1738) был автором выдающихся трудов по медицине. Лейденский профессор Вилем Якоб Гравсаяде (1688—1742) изготовил замечательные физические приборы, которыми пользовались для опытов еще в конце XIX столетия. Целый ряд голландских ученых выдвигается также и в гуманитарных науках. Лингвист Ламбертен Кате (1674—1731) был автором многих трудов по германской филологии и одним из основоположников сравнительного метода в языкознании. Архивариус Амстердама Ян Вагенаар (1709—1773) создал капитальную «Всеобщую историю Соединенных Нидерландов», в которой с величайшей добросовестностью излагается ход событий.

Некоторое оживление наблюдается в этот период и в художественной литературе. Важное место в ее истории занимает совместное творчество писательниц Елизаветы Вольф (1738—1804) и Агаты Декен (1741—1804), создавших голландский бытовой реалистический роман. Огромное влияние на развитие литературного языка оказал выдающиеся писатель-моралист Юстус ван Эффен (1682—1735), издававший в 30-х годах XVIII в. журнал «Голландский зритель». Наконец, большой популярностью пользовались стихи поэта Хюбера Поота (1689—1733), крестьянина по происхождению, а также написанные под влиянием Мольера талантливые комедии Питера Лангендейка (1683—1756).

Глава V. Феодально-абсолютисткая Франция во второй половине XVII в.

1. Социально-экономическое развитие

Франция, как и Англия, была в XVII в. одним из самых больших и развитых государств Западной Европы. Но процесс вызревания нового, капиталистического уклада в недрах феодального общества имел во Франции по сравнению с Англией ряд существенных особенностей. Эти особенности, в свою очередь вытекающие из экономического своеобразия французского феодализма, объясняют, почему во Франции буржуазная революция произошла почти на 150 лет позже, чем в Англии. Феодальный строй. Положение крестьянства

Во Франции XVII в. по-прежнему сохранялась феодальная собственность на основное средство производства — на землю. Земля в подавляющей своей части состояла из «фьефов» (феодов), то есть собственники формально «держали» ее от вышестоящих сеньоров: от короля — герцоги и маркизы, от них — графы и бароны и т. д., хотя никаких взносов и служб в пользу вышестоящего сеньора, как в старину, уже не полагалось.

Экономическая сущность этой системы сводилась к тому, что собственность на землю составляла монополию узкого господствующего слоя.

Наиболее именитые феодалы владели огромными территориями, некоторые целыми областями Франции. Крупным земельным собственником была церковь — прелаты и монастыри. Рядовое дворянство также владело значительными наследственными имениями.

Крестьянский двор. Гравюра П. Лепотра

Обычно феодал удерживал за собой меньшую часть обрабатываемой земли г качестве своего непосредственного владения, а другую, большую, часть передавал крестьянам-держателям. Приблизительно половина всей земли во Франции — в разных провинциях от 30 до 60% — находилась в держании крестьян. Основной формой крестьянского землепользования во Франции XVII—XVIII вв. являлась цензива. На земле, остававшейся в непосредственном владении феодала (домен), французские сеньоры в отличие от английских или восточноевропейских феодальных землевладельцев, как правило, не вели собственного хозяйства. Отсутствие барской запашки, за исключением немногих районов, было характерной чертой аграрного строя Франции. Свой домен французский сеньор сдавал мелкими участками в аренду крестьянам либо из доли урожая (издольщина), либо за фиксированную арендную мату. Арендный договор заключался на различные сроки, иногда на 1—3 года, иногда на девять лет, т. е. на три срока трехпольного севооборота, иногда на еще больший срок, на всю жизнь арендатора, на жизнь нескольких поколений. По истечении установленного срока участок возвращался в распоряжение сеньора, тогда как цензива, напротив, согласно обычному праву никогда не могла быть присоединена сеньором к его непосредственному домену, и, следовательно, если цензитарий испрaвно вносил платежи, он мог быть уверен, что обрабатываемый им участок вечно оставется в руках его и его потомков.

Эксплуатация мелких самостоятельных производителей — крестьян-цензитариев и крестьян-арендаторов на срок — была главным источником существования для дворянства, духовенства, двора. Во Франции XVII в. система феодальных производственных отношений находилась на той высшей и последней ступени ее развития, когда господствует денежная форма феодальной ренты. Хотя некоторые остатки барщины и натурального оброка еще сохранялись, подавляющую часть крестьянских повинностей составляли денежные платежи. Однако распространение товарно-денежных отношений само по себе еще не вело к капитализму, хотя и создавало некоторые условия для его возникновения.

Крестьяне были юридически лично свободными, поземельно зависимыми держателями. Правда, в восточных и отчасти в северных районах Франции еще сохранилась незначительная прослойка крепостных крестьян (сервов и «людей мертвой руки», не имевших полного права передавать имущество по наследству). Но типичным и преобладающим явлением была личная свобода крестьянина. Крестьянин мог свободно переселяться, заключать любые имущественные сделки, оставлять и получать наследство. Однако за этой юридической формой скрывалась его фактическая зависимость. Французский крестьянин-держатель подчинялся сеньориальной юрисдикции, средневековым сеньориальным монополиям (баналитетам) и нес отдельные повинности личного характера. Цензива была не безусловной его собственностью, а лишь владением, обусловленным уплатой ценза сеньору и подчинением всем правам сеньории. Французский арендатор был также в сущности феодальным не наследственным держателем, уплачивавшим сеньору феодальную ренту в форме арендной платы. Арендатор тоже часто подвергался некоторым формам внеэкономического принуждения со стороны землевладельца.

Как уже было сказано, основная масса крестьянских повинностей выражалась в деньгах. Не только ценз и арендная плата представляли собой фиксированную денежную сумму, но и барщина, десятина — все эти старинные феодальные повинности давно уже фактически в той или иной мере превратились в денежные платежи; даже если речь шла об определенной части урожая, то весьма часто стоимость ее исчислялась по текущим рыночным ценам и сумма вносилась деньгами. И все-таки существенной чертой этого аграрного строя оставалось натуральное хозяйство: воспроизводство крестьянского хозяйства совершалось в общем без помощи рынка, и для своего потребления крестьянин сравнительно мало покупал на рынке. Он продавал, т. е. превращал в деньги, лишь ту часть своего продукта, которую должен был отдать в виде повинностей и податей; поэтому французская промышленность не имела массового покупателя в лице крестьян. Узость внутреннего рынка во Франции XVII в. представляла собой одно из наиболее существенных препятствий для развития промышленности. Самая техника сельского хозяйства носила крайне примитивный характер. Самодельная деревянная соха, мотыга и заступ были главными сельскохозяйственными орудиями. Крестьянин одевался в домотканное грубо окрашенное сукно, обувался в деревянные башмаки (сабо). Жилищем его, как правило, служила деревянная хижина, сплошь да рядом полуземлянка без окон и трубы, с глиняным полом, соломенной крышей и жалкой обстановкой; вместе с людьми или за перегородкой в крестьянском доме размещали также обычно скот и птицу. Лишь сравнительно немногочисленный слой зажиточного крестьянства жил в лучших условиях. Французское крестьянство было заметно дифференцировано в имущественном отношении. Современники делили его на две основные группы: «пахарей», т. е. самостоятельных крестьян, и «работников», занятых уже не столько в сельском хозяйстве, сколько в кустарных промыслах.

Группа крестьянских хижин составляла деревню, имевшую общинные права на некоторые угодья. Несколько деревень составляли церковно-административную ячейку — приход. Экономически же и в правовом отношении деревня была связана с укрепленным замком или с сельской усадьбой сеньора. Сюда крестьяне несли значительную долю своих платежей. Духовенство и дворянство. Ростовщический капитал в деревне

Французское дворянство изыскивало, помимо прямых сеньориальных поборов, и другие источники эксплуатации крестьян. Младшие сыновья знатных фамилий нередко получали духовный сан. Благодаря привилегиям французской (галликанской) церкви назначение на церковные должности было правом короля, и он использовал это право для поддержки дворянства. Все высшие церковные должности — архиепископов, епископов, аббатов — раздавались французской знати, являясь для нее немаловажным источником дохода; верхушка первого сословия (духовенства) и второе сословие (дворянство) были поэтому связаны во Франции теснейшими родственными узами. Доходы церкви составлялись не только из того, что давали собственно церковные земли, но также из десятины (обычно тоже в переводе на деньги), которая собиралась в пользу церкви со всех крестьянских хозяйств. Церковная десятина была одним из крупнейших феодальных поборов с крестьянских держаний.

Основная масса младших сыновей знати и обедневшие дворяне устремлялись и армию, где занимали командные должности и получали высокое жалованье; некоторые привилегированные виды войск (мушкетеры и др.)состояли целиком из одних дворян, живших королевским жалованьем.

Наконец, аристократическая часть дворянства, покидая, а то и продавая свои сельские поместья и замки, дававшие недостаточный доход, селилась в Париже, превращаясь в королевских придворных. Гордо отказываясь от чиновной службы, как и от коммерции, дворяне охотно принимали от короля чисто декоративные придворные должности с баснословными окладами, всякие не связанные с затратой труда посты — синекуры, огромные личные пенсии или единовременные щедрые королевские подарки и пособия.

Откуда же брал король средства на оплату военного и придворного дворянства? Прежде всего из податей, собираемых с тех же крестьянских хозяйств. Прямые и косвенные королевские налоги были не чем иным, как видоизмененной формой феодальных повинностей. Собираемая со всей страны, эта часть крестьянского прибавочного продукта направлялась в королевское казначейство, откуда золотыми ручейками растекалась по дворянским карманам.

Таким образом, за счет крестьянства жили четыре группы феодалов: сельские дворяне, духовенство, военное дворянство и придворная аристократия.

Во французской деревне XVII в. было чрезвычайно распространено ростовщичество. Крестьянин, беря в трудную минуту деньги в долг (чаще всего у горожанина, иногда у деревенского богатея), отдавал ростовщику в залог свою землю и затем принужден был ежегодно платить проценты по ссуде. Такая уплата процентов, продолжавшаяся сплошь да рядом всю жизнь и даже переходившая по наследству к детям крестьянина, создавала регулярную дополнительную земельную ренту — так называемый сверхценз. Нередко на цензиве накоплялось по два-три сверхценза. Не изменяя феодального способа производства, ростовщический капитал крепко присасывался к деревне, еще более ухудшая положение и без того задавленного феодальными поборами крестьянина.

С экономической точки зрения всю сумму разнообразных повинностей и платежей французских крестьян можно рассматривать как единую массу прибавочного продукта, извлекаемого из крестьянства. Этот прибавочный продукт делился на четыре неравные части: а) сеньориальную ренту, б) церковную ренту (десятину), в) государственные налоги, г) конституированную ренту, как современники называли вышеупомянутый сверхценз в пользу ростовщика. Пропорция, в которой совокупная масса прибавочного продукта распределялась между этими четырьмя категориями эксплуататоров, была предметом напряженной борьбы между ними, многое объясняющей в социально-политической истории Франции того времени. Общий же объем этой совокупной феодальной денежной ренты зависел в значительной степени от реализации крестьянином на городском рынке своей сельскохозяйственной продукции, что в свою очередь определялось характером и темпами развития французской промышленности. Капиталистический уклад. Городское ремесло. Мануфактура

Если капиталистические отношения и проникали в сельское хозяйство Франции, то не в виде буржуазного перерождения поместья, как в Англии, а в форме развития буржуазных отношений в среде самого крестьянства: межкрестьянскоа аренды, использования наемного труда безземельных и малоземельных соседей, выделения сельской буржуазии. Однако все это были не более чем зачаточные элементы капитализма в сельском хозяйстве. Крупная крестьянская ферма предпринимательского типа — весьма редкое явление во французской деревне не только в XVII, но и в XVIII в.

Мастерская башмачника. Гравюра А. Босса

Гораздо шире внедрялся капитализм в деревню через кустарную промышленность, Крестьяне обращались к кустарному промыслу потому, что продажа сельскохозяйственной продукции не всегда давала им достаточно денег для уплаты всей суммы феодальных повинностей и податей. Приходилось восполнять недостаток в деньгах несельскохозяйственными приработками — изготовлением для городских скупщиков пряжи, всевозможных шерстяных и льняных тканей, кружев, гончарных изделий и т. д. При этом скупщика в известной мере эксплуатировали дополнительно в свою пользу производителей уже не феодальными, а капиталистическими методами, поскольку кустарь приобретал хотя бы в скрытом и неразвитом виде черты наемного рабочего. Нередко и у крестьян в свою очередь имелись «работники», которые круглый год работали у них в доме вместе с членами их семьи, обычно не за деньги, а за натуральное довольствие. Естественно, что отдельные кустари-крестьяне при благоприятных условиях сами становились соучастниками капиталистической эксплуатации своих рабочих.

Деревенская промышленность, концентрировавшаяся преимущественно вокруг городов, представляла собой раннюю форму капиталистической рассеянной мануфактуры. В более высоких формах мы встречаем мануфактуру в городах. Несмотря на то что французский город в XVII в. еще в значительной мере сохранял средневековую природу и средневековую внешность, городское ремесло уже подверглось значительному перерождению. Ремесленные цехи сохранились больше как фискальная и административная организация. Они тормозили развитие городского производства, но уже были бессильны препятствовать экономической дифференциации ремесленников. Одни мастера беднели и даже становились наемными рабочими, другие богатели, раздавали заказы на сторону или расширяли свои мастерские, используя все большее число «компаньонов» (подмастерьев) и учеников, под средневековыми наименованиями которых нетрудно разглядеть наемных рабочих. Мастерская, в которой занято 10—20 рабочих, была отнюдь не редкостью во французском городе XVII в. Это уже зачаток централизованной мануфактуры. Встречались и Предприятия с несколькими десятками рабочих. Но действительно крупная централизованная мануфактура в середине XVII в. представляла еще большую редкость. Все же именно в XVII в., особенно во второй половине, во Франции создается некоторое количество крупных предприятий, так называемых королевских мануфактур.

Париж. Гравюра конца XVII - начала XVIII в.

Верхние слои городского населения именовались во Франции буржуазией, часть которой в XVII в. уже являлась буржуазией в современном смысле слова. Самые низшие слои городского населения составляло плебейство. Оно состояло из: а) обедневшей части мастеров-ремесленников, б) «компаньонов»-подмастерьев, мануфактурных рабочих и других предпролетарских элементов, в) деклассированной бедноты, к которой принадлежали и люди, стекавшиеся из деревни и находившие в городе заработок в качестве поденщиков, носильщиков, чернорабочих или же промышлявшие просто нищенством.

Подмастерья издавна были организованы по профессиям в тайные союзы — компанъонажа. Стачки против хозяев-мастеров случались во Франции в течение второй половины XVII в. все чаще, свидетельствуя о росте классовых противоречий в условиях начавшегося развития капитализма. В 1697 г. в Дарнетале (близ Руана) около 3—4 тыс. рабочих-суконщиков целый месяц не возобновляли работу. В это же время известный экономист Буагильбер писал: «Всюду царит дух возмущения... В промышленных городах видишь, как 700—800 рабочих какой-либо отрасли производства сразу и одновременно уходят, бросая работу, потому что захотели на один су понизить их поденную плату».

Источником формирования рабочего класса во Франции, как и в Англии, в значительной степени явилось пауперизованное сельское население. Процесс первоначального накопления шел в XVII—XVIII вв. и во Франции, хотя и более медленными темпами. Обезземеление крестьянства во Франции протекало в форме продажи крестьянских наделов за недоимки, в форме захвата дворянами общинных земель (триажи) и т. д. Толпы бродяг и нищих скоплялись в городах Франции еще в XVI в., переходя из одной провинции в другую. В середине XVII в. парижские бродяги основали даже свое так называемое королевство бродяг. Французское правительство, серьезно обеспокоенное ростом деклассированных элементов, издавало, подобно английскому правительству, законы против пауперов. «Во Франции, где экспроприация совершилась иным способом, английскому закону о бедных соответствуют Муленский ордонанс 1571 г. и эдикт 1656 г.» (К. Маркс, Капитал, т. 1, стр. 727, примечание.),— писал Маркс. Вообще если процесс обезземеления и пауперизации части крестьянства имел во Франции меньший размах и существенно отличался от английского пути, то «кровавое законодательство против экспроприированных» тут и там были весьма сходны. «Английское и французское законодательства, — говорит Маркс,— развиваются параллельно и по содержанию своему тождественны» (К. Маркс, Капитал, т. 1, стр. 727, примечание.). Буржуазия

Крупное купечество играло особенно видную роль в жизни больших приморских портов Франции: Марселя, Бордо, Нанта, Сен-Мало, Дьеппа, куда стекалась для экспорта значительная доля продукции французской сельской и городской промышленности, отчасти и сельского хозяйства (например, вино). Наиболее значителен был экспорт в Испанию и через испанских купцов в испанские и португальские колонии, а также в Италию и в страны Леванта. К середине XVII в. Франция имела и собственные колониальные рынки сбыта в Канаде, Гвиане и на Антильских островах. Оттуда в свою очередь, а также через Левант, через Нидерланды и другими путями во Францию поступали колониальные товары. Однако Франции пришлось выдерживать на внешних рынках конкуренцию Голландии, затем Англии, предлагавших более дешевые товары, чем феодально-абсолютистская Франция.

Что касается внутреннего рынка во Франции XVII в., то здесь господство феодализма особенно ощутимо стесняло и задерживало развитие обмена. Поскольку основную массу населения составляло задавленное феодальными поборами крестьянство, покупавшее ничтожно мало, хотя оно много продавало, промышленности приходилось работать главным образом на королевский двор и на те классы населения, у которых концентрировались деньги, т. е. на дворянство и буржуазию. Отсюда своеобразие французской мануфактуры — изготовление преимущественно военной продукции (снаряжения, обмундирования для армии и флота) и в особенности предметов роскоши (бархата, атласа, парчи и других дорогих тканей, ковров, кружев, стильной мебели, ювелирных изделий, золоченой кожи, тонкого стекла, фаянса, зеркал, парфюмерии), т. е. товаров дорогих и редких, рассчитанных на весьма ограниченный круг потребителей. Почвы для массового капиталистического производства не было, тем более что потребности городского населения преимущественно удовлетворялись еще старым мелким ремеслом. Капиталу было тесно в промышленности и торговле без широкого внутреннего рынка.

Еще более наглядно гнет феодального строя проявлялся в колоссальном обложении промышленности и торговли. Часть прибыли городской промышленности и торговли — через фискальный аппарат и королевскую казну — систематически превращалась в доходы дворян (придворных и военных) и шла на укрепление дворянского государства. Поэтому-то не только на внешнем, но и на внутреннем рынке более дорогие французские товары не могли конкурировать с голландскими или английскими. Мало того, всякое буржуазное накопление постоянно находилось под угроз, и прямой феодальной экспроприации. В деревне талья (прямой налог) взималась не только пропорционально имуществу, но и в порядке круговой поруки, гак что в пределах прихода или корпорации богатый расплачивался за недоимки бедного, а в случае отказа подвергался конфискации имущества. Фаск находил множество предлогов для настоящей охоты за «зажиточными» в деревне и в городе; достаточно было придраться к мастеру за невыполнение тех или иных мелочных обязательных предписаний о качестве продукции — и казна получала с него большой штраф, а то и все имущество. Словом, пока накопленное богатство оставалось в сфере промышленности или торговли, капиталовладельцу грозило банкротство, удушение налогами, лишение собственности. К фискальному гнету прибавлялось еще и то, что если в Англии дворянин не гнушался заниматься торговлей и промышленностью и в этом случае не терял своего общественного положения, то во Франции дело обстояло иначе: такого дворянина правительство лишало главной дворянской привилегии — освобождения от налогов, а общество считало выбывшим фактически из дворянского сословия, промышленность и торговля считались занятием неблагородных, ротюрье.

Понятно поэтому, что значительная часть буржуазных накоплений непрерывно перемещалась в такие сферы, где капитал был более свободен от налогов и от социальных стеснений.

Во-первых, буржуа обращали свои капиталы на покупку дворянских доменов и целых сеньорий. В окрестностях некоторых крупных городов, например Дижона, почти вся земля в XVII в. находилась в руках новых владельцев, а в самом Дижоне почти не встречалось видного буржуа, который не был бы одновременно землевладельцем. При этом новые владельцы обычно не вкладывали капиталы в производство и не перестраивали традиционных форм ведения сельского хозяйства, а просто становились получателями феодальной ренты. Подчас они покупали вместе с землей и феодальные титулы, стремясь всеми силами и возможно скорее усвоить «дворянский образ жизни».

Во-вторых, буржуа покупали государственные и муниципальные должности. Почти все должности в гигантской бюрократической машине Франции продавались, причем не только в пожизненное, но и в наследственное владение. Это была своеобразная форма государственного займа, проценты по которому выплачивались в виде жалованья или доходов от продаваемых должностей. Нередко случалось, что купец или мануфактурист свертывал свое дело, чтобы приобрести должность для сына. Чиновники, «люди мантии», были освобождены, как и дворяне, от налогов и даже получали дворянское звание за отправление высших административно-судебных должностей.

В-третьих, буржуа ссужали свои накопленные деньги в долг: либо крестьянам — под обеспечение цензивы, либо светским и духовным феодалам и государству — под обеспечение сеньориальной ренты, церковной десятины или государственных налогов. Большую часть этих кредитных операций можно назвать откупами. Формы их были чрезвычайно разнообразны. Какой-нибудь деревенский богатей, накопив деньги, отдавал их своему же сеньору за право в течение года или нескольких лет брать в свою пользу весь доход по мельничному баналитету, т. е. откупал господскую мельницу, на которую все крестьяне обязаны были везти зерно. Таким же образом и городской буржуа нередко откупал у сеньора отдельную статью дохода или оптом все доходы с сеньории и хозяйничал затем в качестве уполномоченного сеньора. У церкви откупали сбор десятины. Наиболее крупные капиталы употреблялись на откуп государственных налогов, особенно косвенных (акцизов). Компании «финансистов» вносили авансом в казну крупные суммы наличными и получали право собирать в свою пользу какой-либо налог или целую группу налогов; они действовали от имени государства, пользуясь всем административно-полицейским государственным аппаратом, но располагали и собственным штатом служащих и жандармов. Разумеется, откупщик возвращал себе внесенную сумму с большими процентами. Некоторым «финансистам» удавалось таким путем накопить огромные капиталы. Французская буржуазия ссужала государство деньгами также и путем покупки процентных бумаг государственных займов. Французский абсолютизм

Французское государство XVII в., построенное на принципе абсолютной власти короля, по своей классовой природе было диктатурой дворянства. Главным назначением абсолютистского государства была защита феодального строя, феодального экономического базиса от всех антифеодальных сил.

Основной антифеодальной силой являлось крестьянство. Сила крестьянского сопротивления в течение позднего средневековья все нарастала, и только централизованный орган принуждения — государство имело возможность успешно противостоять ей. Важным союзником крестьян было городское плебейство. Но только присоединение буржуазии к народным массам и руководство с ее стороны могли превратить стихийную борьбу антифеодальных сил в революцию. Важнейшей задачей абсолютизма было препятствовать образованию такого блока буржуазии, крестьянства и плебейства. Королевское абсолютистское правительство, с одной стороны, путем некоторого покровительства отвлекало буржуазию от союза с народными антифеодальными силами, а с другой стороны, беспощадно подавляло выступления крестьянства и плебейства.

Но из факта покровительства буржуазии со стороны абсолютизма отнюдь не вытекает, что правы те буржуазные историки, которые утверждают, будто абсолютизм был двуклассовым, «дворянско-буржуазным» государством или даже просто «буржуазным». Абсолютизм действительно сложился в ту эпоху, когда потенциальная мощь буржуазии (при условии ее союза с народом) начала в известной степени сравниваться с мощью дворянства, и королевская власть в определенный период вела политику, безусловно дружественную по отношению к буржуазии. Однако, как и подчеркивал Энгельс, абсолютизм был только «кажущимся» посредником между дворянством и буржуазией (См. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, К. Маркс). Абсолютизм активно стремился привлечь буржуазию на сторону дворянского государства, откалывая тем самым буржуазию от ее демократических союзников, отвлекая ее от борьбы против феодализма на путь приспособления к феодализму. Еще Ришелье разъяснял, что тот, кто вложил свои деньги в существующий политический режим, не станет содействовать его ниспровержению, поэтому и важно предоставлять буржуазии возможность выгодно вкладывать капиталы в должности и откупа.

Чиновники, «люди мантии», составляли как бы аристократию по отношению к классу буржуазии, из рядов которого они вышли. Также и в системе вооруженных полицейских сил абсолютизма в XVII в. городская буржуазия, поголовно получавшая оружие и организованная по городам в «буржуазную гвардию», занимала важное место; в критические минуты народных восстаний она, хотя подчас не без серьезных колебаний, в конце концов поддавалась призывам своих «старших братьев», магистратов и «лояльно» сражалась за существующий порядок, против «мятежников» из простого народа.

Французское феодальное дворянство, за исключением отдельных его представителей, являлось верной опорой абсолютизма. Следовательно, буржуазия, встав на путь оппозиции, была бы принуждена идти с одним лишь народом, и движение неминуемо приобрело бы демократический характер. Но для такой политики французской буржуазии в XVII в. еще не было объективных условий. Это и было причиной того, что «буржуазная гвардия» поддавалась обычно влиянию одворянившейся части буржуазии и поднимала оружие в защиту феодально-абсолютистского порядка.

У адвоката. Гравюра А. Босса

Абсолютизм нуждался в буржуазии еще и потому, что ему нужны были деньги как для раздачи дворянам, так и для увеличения собственного политического могущества. В XVII в., как правило, армии были наемными, и реальная сила королевской власти внутри Франции и за ее пределами зависела прежде всего от состояния финансов, т. е. сумм, собранных в виде налогов, а собирать со страны больше налогов можно было только при условии роста денежного обращения. Поэтому государству, задачей которого была защита феодализма, приходилось самому же и подстегивать развитие буржуазии, покровительствовать торговле и промышленности. Чтобы постоянно и во все большем объеме стричь «зажиточных» в пользу фиска, требовалось, чтобы эти «зажиточные» не переводились, чтобы мелкая буржуазия превращалась в среднюю буржуазию, средняя буржуазия — в крупную и т. д. В противном случае государству пришлось бы забирать все большую долю из совокупного прибавочного продукта крестьян, следовательно, отнимать часть доходов у самого же дворянского класса, хотя бы и для защиты его общих интересов. Перенесение абсолютизмом центра тяжести обложения на город и вместе с тем покровительство буржуазии отвечали в конечном счете интересам того же дворянства.

Разумеется, рост королевской власти ущемлял права и независимость каждого отдельного сеньора. Но общие классовые интересы заставляли их, несмотря на все частные конфликты и проявления недовольства, сплачиваться вокруг королевской власти XVII век — время консолидации французского дворянства.

Отдельные обиженные вельможи возглавляли время от времени оппозиционные политические движения, направленные против правительства, но вельможи преследовали при этом чисто личные цели (получение пенсий, губернаторских должностей, того или другого духовного сана и т. д.). Порой вельможи во имя тех же корыстных целей вступали во временный союз даже с движениями народной, в особенности плебейской, оппозиции.

При Людовике XIV не было сколько-нибудь широкой феодальной оппозиции абсолютизму. Методы, которыми отдельные аристократы отстаивали свои личные требования, были часто старомодно-феодальными (включительно до «объявления войны» королю или отъезда к другому государю), но цели, которые они при этом преследовали, не имели ничего общего с действительным ограничением королевской власти или новым раздроблением Франции. В политических конфликтах XVII в. проявлялось не стремление аристократии как цельной социальной группы изменить политический строй, а лишь стремление отдельных вельмож занять лучшее положение при данном политическом строе.

Для феодального распада Франции в XVII в. не было реальных предпосылок, эта угроза отошла в прошлое, и потому абсолютизм в XVII в. уже не противостоял феодальному сепаратизму как национальная сила. Феодальная, дворянская природа французской монархии, положение короля как главы и знамени всего класса дворянства в целом выступают именно при Людовике XIV более наглядно и ярко, чем когда бы то ни было. Формирование французской нации

На основе развития капитализма происходило постепенное складывание французской нации. Этот процесс начался в XV—XVI столетиях, однако его еще нельзя считать завершившимся и в XVII в.

Некоторые из признаков нации как исторически сложившейся общности людей оформились еще в докапиталистический период. Так общность территории была налицо во Франции задолго до появления каких-либо зачатков капитализма. Но такие признаки, как общность языка или общность психического склада, общность культуры, не могут считаться вполне сложившимися и характерными для жизни французов даже в XVII в. Французский язык еще сохранял глубокие следы средневековой пестроты, разобщенности Севера и Юга; по психическому складу и культуре гасконец, провансалец, бургундец, пикардиец, нормандец или овернец представляли собой различные типы; подчас они сами называли друг друга разными «народами» и «национальностями». Но языковая и культурная общность французов очень быстро прогрессировала как раз в течение XVII в., когда были проведены унификация и упорядочение правописания и норм литературного языка, когда гигантски возросла роль Парижа как общефранцузского культурного центра.

Школа. Гравюра А. Босса

В особенности же незрелым оставался такой важнейший признак нации, как общность экономической жизни. Франция XVII в. была перерезана внутренними таможенными границами. Отдельные провинции были экономически и административно обособлены друг от друга. В официальных государственных документах о той или иной провинции еще говорилось «страна» («земля»). И это было не одним только пережитком в области терминологии. Внутренний рынок был слабо развит, и, естественно, буржуазия не могла играть роль силы, цементирующей формирующуюся нацию. Однако развитие экономической общности Франции значительно продвинулось. Это не замедлило проявиться в попытке французской буржуазии выступить в роли главы нации и от лица нации на политической арене, хотя на первых порах эта попытка и оказалась еще неудачною. 2. Начало царствования Людовика XIV. Фронда и ее последствия

Джулио Мазарини. Гравюра Р. Нантейля

Людовик XIII умер в 1643 г. Наследнику престола, Людовику XIV, не было еще пяти лет. Регентшей при нем была назначена его мать Анна Австрийская, а фактическим правителем стал ее фаворит, преемник кардинала Ришелье на посту первого министра, итальянец кардинал Мазарини. Прозорливый и энергичный государственный деятель, продолжатель политики Ришелье, Мазарини в течение 18 лет (1643—1661) неограниченно правил Францией. Регентство началось, как это обычно бывало и ранее в периоды несовершеннолетия королей, с повышенных претензий высшей знати, особенно «принцев крови» (дяди короля — Гастона Орлеанского, принцев Конде и Конти и др.), на долю в дележе государственного добра. Мазарини принужден был ограничить аппетиты этих вельмож, а также умерить проявлявшуюся по отношению к ним щедрость Анны Австрийской, так как участие в Тридцатилетней войне и борьба с внутренней оппозицией исчерпали финансовые ресурсы Франции. Дворцовый «заговор вельмож» во главе с герцогом Бофором, имевший целью устранение Мазарини и прекращение войны с империей, был легко подавлен. Вельможи на время притихли. Но в стране росла гораздо более грозная оппозиция. Крестьянско-плебейские восстания приобрели огромный размах еще при Ришелье, особенно в 1635 г. Мазарини в 1643—1645 гг. пришлось иметь дело с новой волной восстаний. В юго-западные провинции Франции, в частности в область Руэрг, против восставших крестьян приходилось направлять крупные военные силы. Вместе с тем Мазарини, изыскивая новые источники доходов для завершения войны, ввел ряд налогов, вызвавших недовольство широких кругов буржуазии, особенно парижской, и отбросивших ее в лагерь оппозиции. Сверх того, потребовав с членов парламента дополнительный побор за признание наследственности их должностей, он задел право собственности «людей мантии» на их должности и тем лишил абсолютизм поддержки влиятельного судейского чиновничества. Только «финансисты» процветали еще более, чем прежде. «Люди мантии» во главе с членами парижского парламента, раздраженные политикой Мазарини и вдохновленные к тому же вестями об успехах английского парламента в войне с королем, пошли временно на союз с широкими кругами недовольной буржуазии, на путь разрыва с абсолютизмом, на путь блока с народными антифеодальными силами. Фронда

Так начался серьезный кризис феодально-абсолютистской системы, известный под названием Фронды (1648—1653). Историю Фронды делят на два этапа: «старую», или «парламентскую», Фронду 1648—1649 гг. и «новую», или «Фронду принцев», — 1650—1653 гг.

На первом этапе парижский парламент выдвинул программу реформ, несколько напоминающую программу английского Долгого парламента. Она предусматривала ограничение королевского абсолютизма и содержала пункты, отражавшие интересы не только парламентских «людей мантии», но и требования широких кругов буржуазии и чаяния народных масс (введение налогов только с согласия парламента, запрещение ареста без предъявления обвинения и др.). Благодаря этому парламент получил широчайшую поддержку в стране. Ссылаясь на решения парламента, крестьяне повсюду прекращали уплату налогов, а заодно кое-где и выполнение сеньориальных повинностей, с оружием преследовали агентов фиска.

Мазарини попытался обезглавить движение и арестовал двух популярных лидеров парламента. В ответ на это 26—27 августа 1648 г. в Париже вспыхнуло массовое вооруженное восстание — за одну ночь возникло 1200 баррикад. Это было уже значительное выступление революционного народа, заставившее трепетать двор. В эти бурные дни баррикадных боев парижские буржуа сражались против королевских войск плечом к плечу с беднотой. В конце концов правительству пришлось освободить арестованных. Через некоторое время оно издало декларацию, принимавшую большую часть требований парижского парламента.

Но втайне Мазарини готовился к контрнаступлению. Чтобы освободить французскую армию от участия в военных действиях вне страны, он всеми силами стремился ускорить подписание Вестфальского мира, даже в ущерб интересам Франции. Вскоре после подписания мира двор и правительство неожиданно бежали из Парижа в Рюэль. Находясь вне мятежной столицы, Мазарини отрекся от всех данных парламенту и народу обещаний. Началась гражданская война. Королевские войска осадили в декабре 1648 г. Париж. Парижане превратили свою буржуазную гвардию в широкое народное ополчение и мужественно сражались более трех месяцев. Некоторые провинции — Гиень, Нормандия, Пуату и др. — активно поддерживали их. Деревни вооружались для войны против мазаринистов, и крестьяне то тут, то там, в частности и в окрестностях Парижа, вступали в схватки с королевскими войсками и жандармами.

Во время осады Парижа скоро возникла между буржуазией и народом трещина, которая стала быстро расширяться. Голодная парижская беднота поднимала бунты против хлебных спекулянтов, требовала конфискации их имуществ на нужды обороны. Из провинций в парижский парламент поступали сведения об усилившейся активности народных масс. Парижская пресса своим радикализмом и нападками на существующие порядки пугала законопослушных парламентских чиновников. Особенное впечатление произвело на них полученное в феврале 1649 г. известие о казни в Англии короля Карла I. К тому же некоторые парижские листовки прямо призывали поступить с Анной Австрийской и Людовиком XIV по английскому примеру. Плакаты на стенах домов и уличные ораторы призывали к установлению во Франции республики. Даже Мазарини опасался, что события могут пойти во Франции английским путем. Но именно перспектива углубления классовой борьбы и напугала руководящие круги буржуазии во главе с парижским парламентом.

Парламент вступил в тайные переговоры с двором. 15 марта 1649 г. был неожиданно оглашен мирный договор, являвшийся в сущности капитуляцией парламента. Двор торжественно въехал в Париж. Парламентская Фронда окончилась. Это не было подавлением вспышки буржуазной оппозиции силами правительства: буржуазия сама отказалась от продолжения борьбы и сложила оружие.

Таким образом, история парламентской Фронды 1648—1649 гг. наглядно продемонстрировала, что в середине XVII в. во Франции уже имело место заметное несоответствие между новыми производительными силами и старыми, феодальными производственными отношениями, но это несоответствие пока еще могло вызвать только отдельные революционные движения, породить отдельные революционные идеи, но не революцию.

«Новая» дворянская Фронда 1650—1653 гг., искаженный отголосок «старой», была попыткой кучки вельмож использовать для своих частных ссор с Мазарини не остывшее еще в Париже и других городах возмущение народа, покинутого буржуазией. Впрочем, отдельные радикальные элементы французской буржуазии пытались активно действовать и в годы новой Фронды. Особенно характерны были в этом отношении события в Бордо. Там дело дошло до установления подобия республиканского демократического правительства; лидеры движения находились в тесных сношениях с английскими левеллерами и заимствовали для своих программных документов их идеи, в том числе требование всеобщего избирательного права. Но это был только изолированный эпизод.

В деревне Фронда принцев не рисковала играть с огнем, напротив, отряды фрондеров во всех провинциях производили чудовищную расправу с крестьянством; в этом отношении они делали общее дело с правительством Мазарини. Междоусобная война закончилась тем, что двор договорился с мятежными вельможами поодиночке, дав одним богатые пенсии, другим — доходные губернаторства, третьим — почетные титулы. Мазарини, дважды вынужденный покидать Париж и Францию и дважды возвращавшийся в столицу, в конце концов укрепил свое политическое положение и стал более сильным, чем когда-либо прежде.

Некоторые требования феодальной Фронды отражали не только частные интересы вельмож, но и настроения более широких кругов дворянского класса. Сущность их: а) уничтожить «узурпацию» королевской власти первым министром (дававшую всегда повод к борьбе фракций при дворе и, следовательно, мешавшую консолидации дворянства); б) уменьшить права и влияние парламентов и вообще всей бюрократии; в) вырвать из рук откупщиков и вообще «финансистов» ту гигантскую долю прибавочного продукта, которую они захватывали, и таким образом урегулировать финансовую проблему, не ущемляя доходов придворного и военного дворянства; г) увеличить получаемую сельскими дворянами долю крестьянского прибавочного продукта, перенеся государственное обложение в большей мере, чем прежде, на торговлю и промышленность; д) запретить исповедание протестантизма, который вызывал раскол в среде дворянства и давал лишний повод буржуазии и народу не повиноваться властям.

Эта дворянская программа и стала в дальнейшем программой всего царствования Людовика XIV. Опьяненный победой, абсолютизм после Фронды начал меньше считаться с буржуазией как потенциальной общественной силой и сильнее поддавался реакционным настроениям феодального дворянства. На первых порах осуществление этих дворянских требований привело к тому, что во Франции наступил «блестящий век» «короля-солнца» (как называли придворные льстецы Людовика XIV), в дальнейшем же оно ускорило гибель французской монархии.

Уже в правление Мазарини в ближайшие годы после Фронды указанные дворянские принципы стали проводиться в жизнь, однако сначала довольно сдержанно. С одной стороны, международная обстановка еще оставалась крайне напряженной: Франция должна была продолжать войну с Испанией. Для победы над Испанией пришлось пойти на союз с кромвелевской Англией, хотя втайне Мазарини мечтал совсем о другом — об интервенции в Англии для восстановления Стюартов. С другой стороны, внутри Франции, до предела истощенной к концу 50-х годов, назревали новые оппозиционные выступления, сплетавшиеся с остатками Фронды. В городах разных районов Франции не прекращались плебейские движения. В провинциях происходили самочинные съезды (ассамблеи) отдельных групп дворянства, которые правительству иногда приходилось разгонять силой. Дворяне порой брали на себя роль вооруженных «защитников» своих крестьян от солдат и агентов фиска, фактически увеличивая под этим предлогом размеры крестьянских платежей и повинностей в свою пользу. В 1658 г. в окрестностях Орлеана разразилось крупное и с трудом подавленное крестьянское восстание, прозванное «войной саботье» (сабо — деревянная крестьянская обувь). Между прочим, это событие было одной из причин, заставивших Мазарини отказаться от довершения разгрома Испании и поспешить заключить Пиренейский мир 1659 г.

Военные силы Франции полностью освободились. Их не понадобилось употреблять и для вмешательства в английские дела, ибо после смерти Кромвеля в Англии произошла в 1860 г. реставрация Стюартов — на престол вступил Карл II, всецело преданный Франции, в которой он провел почти все годы своей эмиграции. Наконец, французский абсолютизм, достигший наибольшего могущества, мог пожать и плоды внутренних побед. Можно было широко удовлетворить пожелания и требования господствующего класса — дворян. 3. Абсолютизм Людовика XIV. Кольбертизм Черты абсолютизма Людовика XIV

В 1661 г. Мазарини умер. Людовику XIV было тогда 22 года, Мазарини при жизни совершенно подавлял его своим авторитетом и энергией. Теперь Людовик XIV сразу вышел на первый план и оставался на авансцене в течение 54 лет, так что его личность в глазах дворянских и буржуазных историков нередко как бы заслоняет историю Франции этого периода, именуемого «веком Людовика XIV» (1661 —1715). Однако главным действующим лицом был не король, а дворянский класс Франции. После уроков Фронды дворянство стремилось к усилению диктатуры. Двор Людовика XIV дышал ненавистью к памяти Фронды. Чтобы не находиться больше в Париже, в «гнезде мятежей», двор удалился в сооруженный в 18 км от Парижа великолепный город-дворец Версаль. Сам Людовик XIV всю свою долгую жизнь не мог забыть тягостных впечатлений своего отрочества.

Буржуазная историография по традиции делит правление Людовика XIV на две принципиально несходные половины: период прогрессивной политики, результатом которой было якобы процветание, и период реакционной политики, результатом которой был упадок; гранью принято считать 1683—1685 гг. В действительности же и внутренняя и внешняя политика Людовика XIV была в общем цельной на всем протяжении его царствования. Ее главной задачей являлось претворение в жизнь дворянской программы централизованной диктатуры, более полное, чем прежде, осуществление желаний дворянского класса.

После смерти Мазарини Людовик XIV заявил, что он отныне «сам будет своим первым министром», и, в самом деле, он в противоположность своему отцу Людовику XIII старался не выпускать власть из своих рук. Отныне придворные заговоры и аристократические мятежи нельзя было оправдывать тем, что они направлены не против короля, а против первого министра. Но если таким путем класс феодалов политически более сплачивался и на первых порах авторитет монарха поднялся в обществе до небывалой высоты, то вскоре обнаружилась и оборотная сторона медали: в лице первого министра исчез громоотвод для политической критики и народной ненависти. Людовика XIV именовали «великим» и «богоподобным», но его же первого из французских королей стали высмеивать и бичевать в нелегальной печати за все пороки режима.

Из старых учреждений, в какой-то степени осуществлявших связь между дворянским государством и верхушкой буржуазии еще в первой половине XVII в., большую роль во Франции играли парламенты как высшие судебные палаты, добившиеся ряда важных привилегий. На протяжении 60-х годов Людовик XIV шаг за шагом лишал парламенты, и прежде всего парижский парламент, былого политического положения. В 1668 г. он явился в парламент и собственноручно вырвал из книги протоколов все листы, относящиеся к периоду Фронды. Именно в этот момент он, по преданию, произнес свои знаменитые слова, обращаясь к парламентским чиновникам: «Вы думали, господа, что государство — это вы? Государство — это я». Политическое влияние «людей мантии» было парализовано. Было отменено множество госудавственных должностей, находившихся в собственности выходцев из буржуазии.

Людовик XIV. Восковая скульптура А. Бенуа

Людовик XIV оттеснял представителей буржуазии с некоторых занятых ими позиций в рядах класса феодалов. Так, например, было аннулировано возведение многих ротюрье в дворянское звание, а также произведено расследование на местах законности всех феодальных титулов и прав, ибо ротюрье нередко просто присваивали их себе явочным порядком.

В связи с общим давлением на верхи третьего сословия стоит и наступление на «финансистов». В 1661 г. Людовик XIV приказал арестовать сюринтенданта финансов Фукэ. Следствие вскрыло гигантские хищения государственных средств. Вслед за Фукэ на скамью подсудимых и в Бастилию попало множество связанных с ним крупных и мелких «финансистов». По словам одного современника, это грандиозное «выжимание губок» дало возможность не только покрыть государственный долг, но еще и набить королевские сундуки. Кроме того, были произвольно аннулированы некоторые государственные долги, понижены проценты по государственным займам. Такого рода мероприятия, разумеется, сначала значительно увеличили финансовые ресурсы государства и его мощь, но в конце концов подорвали кредит со стороны буржуазии. Кольбертизм

Из числа бывших помощников Мазарини особенно выдвинулся после его смерти Жан Батист Кольбер (1619—1683). С 1665 г. он носил звание генерального контролера финансов. Эта несколько неопределенная должность формально еще не поднимала его над другими министрами, но, поскольку в то время важнейшим государственным вопросом стало состояние финансов, Кольбер приобрел первенствующее положение в правительстве. Сын богатого купца, шаг за шагом поднявшийся по служебной лестнице, Кольбер был предан интересам феодально-абсолютистского строя. Вся его жизнь была подчинена поискам решения противоречивой головоломной задачи: увеличить государственные доходы в условиях, когда кредит монархии у буржуазии падал, а доходы дворянства возрастали.

Сеньориальная реакция в деревне, начавшаяся еще при Мазарини и выражавшаяся в повышении сеньорами феодальных платежей и повинностей, полным ходом продолжалась и при Кольбере. Интенданты в 60-х годах доносили из разных провинций об огромном возрастании общего объема повинностей и поборов, собираемых сеньорами с крестьян. Брат Кольбера доносил из Бретани, что за последние годы сеньоры в несколько раз увеличили платежи крестьян; по его словам, владельцы даже мельчайших сеньорий присвоили себе в последнее время право суда и используют его для чудовищных вымогательств. Такова была повсеместная картина. Для того чтобы политика дворянского государства не вступила в конфликт с этими стремлениями дворянства, Кольбер сократил королевские налоговые поборы с крестьян: талья, непрерывно возраставшая в XVII в. и дававшая государству в конце 50-х годов 50 млн. ливров в год, при Кольбере была уменьшена более чем на треть, что и дало возможность в соответствующей пропорции возрасти сеньориальной ренте. Правда, выездные судебные сессии на местах (Grands Jours). именем короля расследовали отдельные случаи злоупотреблений и узурпации слишком зарвавшихся сеньоров. Центральная власть пыталась выступать в роли «защитника» крестьян. Но в конечном итоге казна получала теперь с крестьян меньше, чем прежде, а сеньоры брали с них больше, чем раньше. Эта возможность закрепить плоды сеньориальной реакции и была тем ценнейшим даром, который французское дворянство получило от абсолютизма Людовика XIV.

Кольбер перенес соответствующую долю государственного обложения на торговлю и промышленность, т. е. на тот сектор народного хозяйства, который был фактически недоступен сеньориальной эксплуатации. Сократив талью, он в несколько раз увеличил косвенные налоги (например, акциз на вино), которые в большей степени ложились на горожан, чем на крестьян. Чтобы увеличить доходы государства от обложения буржуазии, проводилась политика покровительства и поощрения развивавшейся капиталистической промышленности, но это осуществлялось в такой степени «по-дворянски», что в общем французская буржуазия XVII в., хотя и использовала в своих интересах это поощрение, отнюдь не испытывала каких-либо благодарных чувств по отношению к его инициатору. Она ненавидела Кольбера и ликовала, когда тот умер.

Жан Батист Кольбер. Гравюра Р. Нантейля

Основное внимание кольбертизма (как и всякой меркантилистской экономической политики) было направлено на достижение активного баланса во внешней торговле.

Чтобы французские дворяне не тратили денег на иностранные товары, Кольбер всячески поощрял производство во Франции зеркал и кружев по венецианскому образцу, чулок — по английскому, сукон — по голландскому, медных изделий — по немецкому. Кое-что было сделано для облегчения сбыта товаров французского производства в самой Франции путем уничтожения части внутренних таможен, снижения тарифов, значительного улучшения шоссейных и речных путей. В 1666 — 1681 гг. был прорыт Лангедокский канал, соединивший Средиземное море с Атлантическим океаном. Напротив, приобретение иностранных товаров было крайне затруднено специальными законами против иноземных предметов роскоши, особенно же таможенными тарифами, настолько повышенными в 1667 г., что ввоз во Францию иностранных изделий стал почти невозможным.

Кольбер принимал ряд мер к развитию французской промышленности. При этом наибольшее внимание он сосредоточивал на крупных предприятиях, будучи равнодушным к рассеянной мануфактуре. Но крупные, централизованные мануфактуры были немногочисленны. Они не были жизнеспособны на первых порах, нуждаясь в субсидиях и опеке со стороны государства. Все же эти крупные мануфактуры явились наиболее прогрессивным результатом деятельности Кольбера, так как они подготовили техническую базу для дальнейшего развития капиталистической промышленности. Некоторые из мануфактур, основанных при Кольбере, были для своего времени грандиозными предприятиями, как, например, знаменитая суконная мануфактура голландца Ван Робэ в Абвиле, около Амьена, на которой одно время работало свыше 6 тыс. человек. Крупные мануфактуры сыграли большую роль в снабжении огромной королевской армии в войнах второй половины XVII и начала XVIII в.

Посещение Кольбером мануфактуры гобеленов. Гравюра С. Леклерка

С целью поддержания и развития вывоза товаров из Франции Кольбер создавал монопольные торговые компании (Ост-Индскую, Вест-Индскую, Левантийскую и др.), содействовал строительству большого торгового (а равно и военного) флота, которого Франция до него почти не имела. Его не без основания считают одним из основателей французской колониальной империи. В Индии при Кольбере были захвачены Пондишери и некоторые другие пункты как опорная база для распространения французского влияния, натолкнувшегося, однако, на непреодолимое соперничество других держав (Англии и Голландии). В Африке французами был занят Мадагаскар и многие другие пункты. В Северной Америке была основана обширная колония на реке Миссисипи — Луизиана, а также продолжалась усиленная колонизация Канады и Антильских островов. Однако на деле все это мало способствовало росту французского экспорта. Привилегированные торговые компании чахли, несмотря на вложенные в них огромные государственные средства, и давали мало прибыли. Их деятельность сковывалась отсутствием условий для свободного капиталистического предпринимательства. Народные восстания

В конце концов источником доходов королевской власти, как и господствующего класса, оставалась безмерная эксплуатация трудящихся масс Франции. В «блестящий век Людовика XIV» подавляющая часть народа жестоко бедствовала, о чем свидетельствуют частые голодные годы, страшно опустошавшие французскую деревню при Людовике XIV, и массовые эпидемии — то и другое плод ужасающей нищеты. Жестоким голодным годом был 1662 год, когда вымирали целые деревни; позже такие голодовки повторялись периодически, особенно тяжелыми были зимы 1693/94 и 1709/10 гг.

Народ не покорялся пассивно своей участи. В голодные годы в деревнях и городах вспыхивали бунты, направленные против хлебных спекулянтов, мельников, местных ростовщиков и т. д. Но главным образом протест крестьянства и плебейства выражался в отказе от платежа непосильных государственных налогов. Некоторым деревням и приходам удавалось подчас упорно уклоняться от уплаты тальи; случалось, что при приближении финансовых чиновников население деревень поголовно уходило в леса или в горы. В конце концов власти принуждали их платить силой. Сбор налогов с помощью отрядов солдат был не исключением, а скорее правилом. Внутренняя война, хотя и невидимая, неустанно шла во Франции.

Время от времени крестьянские и городские плебейские движения превращались в крупные народные восстания. Так, в 1662г. одновременно происходили плебейские восстания во многих городах (Орлеане, Бурже, Амбуазе, Монпелье и др.) и крестьянские восстания в разных провинциях, из них особенно значительное в провинции Булонне, известное под названием «войны бедняг». Восставшие крестьяне вели здесь длительные военные действия против многочисленных королевских войск, пока не были разгромлены в сражении при Эклие; многие были убиты в бою, а для 1200 пленных Кольбер потребовал от суда жестоких наказаний, чтобы «дать устрашающий урок» населению всей Франции. Этого принципа Кэльбер и Людовик XIVI придерживались и при подавлении других многочисленных местных волнений. Если Ришелье лишь изредка обращался к «примерному наказанию» восставши, то Кольбер требовал его во всех случаях.

Народные восстания во Франции в 60-70 х гг. XVII в. (схематическая карта)

Следующее из наиболее крупных восстаний разразилось в 1664 г. в провинции Гасконь. Оно известно под названием «восстания Однжо», по имени предводителя - бедного дворянина Бернара Одижо, руководившего на протяжении многих месяца партизанской войной восставших крестьян на обширной горной территории в Юго-Западной Франции. Против восставших действовали регулярные военные части, чинившие страшные жестокости в городах и деревнях, подозреваемых в помощи партизанам. В 1666 —1669 гг. такая же партизанская крестьянская война происходила в соседней с Испанией провинции — Руссильоне.

В 1670 г. народное восстание охватило Лангедок. Здесь тоже во главе крестьян стоял военный предводитель из дворян — Антуан де Рур, принявший титул «генералиссимуса угнетенного народа». Отряды восставших заняли несколько городов, в том числе Прива и Обена. Они расправлялись не только с финансовыми чиновниками, но и с дворянами, духовенством, а также со всеми, кто занимал какуюв либо должность или имел богатство. «Пришло время, — говорилось в одном из их воззваний, — исполниться пророчеству, что глиняные горшки разобьют железные горшки». «Проклятие дворянам и священникам, они все — враги нами; «Надо истребить кровопийц народа», — провозглашали они.

Местные власти мобилизовали все наличные военные силы, в том числе всех дворян провинции, но не могли справиться с восстанием. Во Франции и даже за грани цей с волнением следили за ходом событий в Лангедоке. По словам одной хроники, «это был как бы первый акт трагедии, которую Прованс, Гиень, Дофине и почти все королевство смотрели с некоторого рода удовольствием, может быть намереваясь взять пример с этой катастрофы». Венецианский посол доносил из Парижа «Можно ожидать важных изменений в европейских делах, если это восстание не будет быстро подавлено». Поскольку Франция в тот момент не вела внешней войны, Людовик XIV и его военный министр Лувуа смогли послать в Лангедок значительную армию, в том числе всех королевских мушкетеров. Эта армия и разгромила, наконец, войска Антуана де Рура, устроив затем страшную резню во всей мятежной области.

Спустя несколько лет, в 1674—1675 гг., когда военные силы Франции были уже связаны военными действиями вне страны, начались в разных провинциях еще более грозные восстания. Правда, благодаря реформам в армии, произведенным Лувуа, даже во время военных действий удавалось сохранять резерв для внутренних целей. По словам Кольбера, «король всегда содержит на 20 лье в окрестностях Парижа армию в 20 тыс. человек для направления в любые провинции, где возникло бы восстание, дабы с громом и блеском подавить его и дать всему народу урок должного повиновения его величеству». Однако восстания возникали одновременно в различных и притом часто в наиболее отдаленных провинциях, и этого резерва явно не хватало. В 1675 г. восстаниями были охвачены провинции Гиень, Пуату, Бретань, Мен, Нормандия, Бурбонне, Дофине, Лангедок, Беарн, не говоря о множестве городов в других частях Франции. Особенно большие размеры движение приобрело в Гиени и Бретани.

В столице Гиени — Бордо городское плебейство, соединившись с ворвавшимися в город крестьянами, потребовало отмены всех новых налогов. Буржуазная гвардия на этот раз бездействовала: «что кажется мне более всего опасным, — доносил один чиновник в Париж, — это то, что буржуазия настроена отнюдь не лучше, чем народ». Поэтому правительству пришлось отступить, налоги были отменены, и только много месяцев спустя в Бордо было послано большое войско для сурового наказания мятежного города; после этого городская цитадель была перестроена таким образом, что артиллерия отныне могла держать под обстрелом все городские площади и главные улицы.

В Бретани восстание охватило и города (Ренн, Нант и др.) и в особенности; деревню. Крестьяне образовали большую армию, во главе которой стал обедневший нотариус Лебальп. Крестьяне громили дворянские замки и нападали на богатую буржуазию в городах; наиболее крайние из восставших предлагали истребить всех дворян «до единого человека». Выдвигалось и требование «общности имуществ». В более умеренной программе, изложенной в особом «Уложении» («Крестьянском кодексе»), выдвигалось в качестве основного требования освобождение крестьян почти от всех сеньориальных поборов, повинностей и платежей, а также от большинства государственных налогов. Местные власти принуждены были вести переговоры с восставшими, пока с фронта не прибыли крупные воинские части. После этого в Бретани начался жесточайший террор. Вдоль дорог стояли сотни виселиц с трупами для устрашения местного населения.

В 80-х годах крупных восстаний не наблюдалось. Возникавшие мелкие городские и крестьянские выступления жестоко подавлялись военными силами, освободившимися после заключения Нимвегенского мира. Однако в 90-х годах классовая борьба снова разгорается, принимая в начале XVIII в. (во время войны за Испанское наследство) в некоторых местах характер новой крестьянской войны. Восстание камизаров

Особенно крупное значение имело восстание камизаров (Это наименование происходит от латинского слова camisa — рубаха; повстанцы надевали белые рубахи поверх одежды во время своих атак (отсюда camisade — внезапная ночная атака).), вспыхнувшее в 1702 г. в провинции Лангедок, в районе Севеннских гор. Участники восстания — крестьяне и трудовые слои населения лангедокских городов — были гугенотами. Правительственные преследования гугенотов были одной из причин восстания камизаров. Но религиозные убеждения камизаров являлись только идеологической оболочкой классового антагонизма. Главной причиной восстания была тяжкая феодальная эксплуатация крестьян и рост государственных налогов, непомерно обременявших трудящиеся массы городского и сельского населения Франции, особенно в рассматриваемое время. Восстание камизаров было одним из тех народных движений, которые расшатывали устои феодально-абсолютистского строя и содействовали формированию великой революционной традиции французского народа. Вооруженная борьба камизаров с правительственными войсками продолжалась около двух лет. Третья часть обширной провинции Лангедок долго была в руках повстанцев, взявших с боя 30 дворянских замков и разрушивших около 200 католических церквей.

Осенью 1704 г. 25-тысячная королевская армия, усиленная добровольческими отрядами дворян, подавила восстание. Жесточайшие репрессии были обрушены на весь повстанческий район. Тем не менее в 1705—1709 гг. народные волнения возобновились.

Европа на рубеже XVII и XVIII вв.

Аппарат абсолютистской власти

Военные силы, которые абсолютистское государство могло противопоставлять натиску антифеодальных движений, складывались из двух элементов: вооруженной буржуазии в городах (буржуазной гвардии) и регулярной армии. Один интендант писал Кольберу, что население в его провинции покорно, когда знает, что там имеются войска, а когда их нет — становится буйным.

Все военные силы на территории провинции находились под командованием губернатора. Губернаторы как представители прежде всего военной власти на местах служили важным звеном централизованной военной машины. Централизация была главным стратегическим преимуществом власти, ибо народные диижения даже в моменты их наибольшего подъема носили стихийный и местный характер.

Происходила централизация и всех других составных частей государственного аппарата — органов суда, администрации и т. д. Города окончательно утратили при Людовике XIV свое самоуправление, и муниципалитеты из выборных органов превратились в административные органы, назначаемые из центра. Особенно наглядно принцип централизации выражался во вторжении в провинциальную администрацию присылаемых из столицы интендантов. Интенданты, имея функции, фискальные, судебные, полицейские, административные, и военные, существенно ущемляли другие органы власти, а порой вступали с ними; в открытые конфликты. Уже при Кольбере интенданты и их помощники — субдалегаты были главными представителями власти на местах. Интенданты сносились непосредственно с парижским центральным правительством. Делами отдельных провинций занимались члены Верховного королевского совета — министры или государственные секретари. Теснее всех был связан с интендантами генеральный контролер финансов, смотревший на интендантов прежде всего как на агентов государственного фиска.

Центральное правительство во второй половине XVII в. складывалось, с одной стороны, из королевских советов — Верховного совета, Финансового, Депеш и др., а с другой стороны, из ряда государственных секретарей, каждый из которых имел свой аппарат чиновников — зачаток позднейших специализированных департаментов. Хотя советам принадлежали большие права и сам король ежедневно присутствовал на заседаниях одного или двух советов, в сущности их роль падала, постепенно сводясь к координации функций различных ведомств. Главную роль в решении дел играли государственные секретари, регулярно представлявшие личные доклады королю, который являлся последней инстанцией во всей центральной бюрократической системе.

Самый принцип «личного» управления короля на практике приводил к неизбежным задержкам в решении дел, к мелочности и фактической бесконтрольности, к различным махинациям придворных за спиной короля и т.п. Внешняя политика

Участие Франции в Тридцатилетней войне носило еще в известной мeре оборонительный характер. Франция вступила тогда в антигабсбургскую коалицию прежде всего из-за того, что габсбургские державы (империя и Испания) грозили окружить ее кольцом своих владений, как во времена Карла V, и в конечном счете поставить ее в зависимое положение. Напротив, после Тридцатилетней войны и Вестфальского мира внешняя политика Франции все более приобретает агрессивные, захватнические черты. Людовик XIV сам начинает претендовать на ту роль, на которую претендовалнедавно германский император - роль «всеевропейского» монарха. В своих политических выступлениях он подчеркивает, что его власть восходит к более древней и обширной державе, чем империя Оттонов, а именно к империи Карла Великого. Он выставляет свою кандидатуру на выборах императора «Священной Римской империи». На одном монументе он приказал аллегорически изобразить Эльбу как восточную границу своих владений.

Абсолютистская Франция стремилась в первую очередь подчинить себе Западную Германию. Другим объектом ее агрессивной политики были Испанские (Южные) Нидерланды и Голландия. Людовик XIV старался поставить Англию под свой контроль путем финансовой и дипломатической поддержки Стюартов. Испанию с ее европейскими и заморскими владениями французский абсолю тизм пытался захватить под предлогом прав династии Бурбонов на Испанское наследство.

Хотя эти притязания не были в конце концов реализованы, все же абсолютистекая Франция бесспорно играла во второй половине XVII в. роль гегемона в Западной Европе и оказывала давление на всех своих соседей.

Еще при заключении Пиренейского мира 1659 г., отнявшего у Испании Руссильон, большую часть Артуа и др., Мазарини включил в него специальный пункт использованный в дальнейшем в качестве предлога для новых претензий Франция на испанские владения: дочь испанского короля Филиппа IV Мария Терезия была выдана замуж за Людовика XIV. Тем самым в случае пресечения мужской линии испанских Габсбургов французские Бурбоны получили бы права на испанский престол или по крайней мере на часть Испанского наследства. Чтобы парировать эту угрозу, испанское правительство добилось отречения Марии Терезии от прав на испанскую корону, но зато обязалось выплатить Людовику XIV огромное приданое в 500 тыс. золотых экю. Дальновидный Мазарини понимал, что эта сумма окажется непосильной для испанского бюджета и тем самым Франция сможет или требовать территориальных компенсаций или считать недействительным отречение Марии Терезии от испанской короны. Так и случилось. После смерти в 1665 г. Филиппа IV французское правительство потребовало из его наследства взамен неуплаченного приданого Южные Нидерланды. Ввиду отказа испанского правительства французский абсолютизм решил силой взять свою долю «наследства». В 1667 г. началась франко-испанская война, прозванная «деволюционной» (от слова «деволюция» из фламандского наследственного права). Экономически необычайно заманчивая для Франции добыча — Фландрия и Брабант — испанские владения в Нидерландах представлялись в военном отношении совершенно беззащитными: своей армии она не имели, а испанский флот находился в таком жалком состоянии, что не мог доставить в Нидерланды испанские войска. Но неожиданно для правительства Людовика XIV на помощь Испании выступили недавние союзники Франции по антигабсбургской борьбе — Голландия, Швеция, Англия. Все они были встревожены агрессивностью Франции. Голландцы были возмущены высоким французским таможенным тарифом 1667 г., подрывавшим их торговлю, и боялись оказаться в непосредственном соседстве с воинственной феодально-абсолютистской Францией, если она захватит Южные Нидерланды. Голландская буржуазия предпочла поэтому вступить в союз со своим вековым кровным врагом — Испанской монархией и сумела вовлечь в коалицию также Швецию и Англию. Образованию этой коалиции помогло и то, что английский парламент, недовольный политикой Карла II Стюарта, принудил его резко изменить курс, прервать войну с Голландией и вступить с ней в союз против Франции.

Изменение восточной границы Франции в 1648 - 1713 гг.

Таким образом, оказалось, что Деволюционная война была дипломатически плохо подготовлена правительством Франции, и хотя французские войска успели быстро оккупировать часть Фландрии, а также Франш-Конте и готовы были к маршу в Испанию и Германию, Людовику XIV пришлось спешно прекратить войну в следующем же, 1668 г. По Ахейскому миру Франция удержала лишь часть Фландрии (ряд городов, в том числе Лилль).

Набор рекрутов. Рисунок 1688 г.

Но французская дипломатия сразу же начала подготовку новой войны. Прежде всего потребовалось расколоть антифранцузскую коалицию. На сближение с Голландией — «нацией лавочников», по выражению раздраженного Людовика XIV, не было никаких надежд: торговые и политические противоречия с ней были слишком остры. Но Англию и Швецию щедрые денежные субсидии вернули к союзу с Францией.

В 1672 г. французская армия, руководимая первоклассными полководцами — Тюренном и Конде, напала на Южные Нидерланды и Голландию. Овладев рядом сильных крепостей, французские войска вторглись в глубь Голландии. Тогда голландское командование решилось прорвать плотины, вода затопила большую территорию, и французские войска вынуждены были отступить. Одновременно Франции пришлось направить часть войск против австрийских Габсбургов в Пфальц (в Германии), где эти войска учинили страшные опустошения и резню. Англия в 1674—1675 гг. отложилась от, союза с Францией, и международная обстановка для последней стала опять складываться неблагоприятно. Тем не менее, опираясь на достигнутые победы и грозную репутацию французской армии, правительство Людовика XIV в 1678 г. заключило выгодный и почетный Нимвегенский мир, по которому Испания принуждена была уступить Франш-Конте и несколько городов в Южных Нидерландах. Между прочим, это был первый международный договор, написанный не на латинском, как было принято в Европе, а на французском языке. Престиж абсолютистской Франции в Европе был необычайно высок, все трепетали перед нею, мелкие немецкие князья униженно заискивали перед французским двором.

Аппетиты Людовика XIV росли: он претендовал уже на Северную Италию, на корону германского императора. Пользуясь тем, что император Леопольд I был отвлечен борьбой с Турцией, Людовик XIV беспрепятственно хозяйничал в Западной Германии. Особые «палаты присоединения» под всевозможными юридическими предлогами провозглашали власть французского короля над различными пунктами и территориями Германии, в том числе над Страсбургом, западногерманские князья фактически подчинились французскому протекторату.

Наивысшего могущества абсолютистская Франция достигла в 1684 г., когда император и испанский король по Регенсбургскому договору признали все ее захваты. Но вскоре, в 1686 г., возникла Аугсбургская лига — оборонительный союз многих европейских государств (империи, Испании, Голландии, Швеции и др.) для отпора дальнейшим территориальным притязаниям Франции. Государственный переворот 1688 г. обеспечил присоединение также и Англии к этой коалиции, поскольку главный организатор Аугсбургской лиги — голландский штатгальтер Вильгельм III Оранский стал одновременно и английским королем.

К этому времени абсолютистская Франция успела начать новую агрессию, вторгшись в Пфальц. Члены Аугсбургской лиги согласно принятому обязательству, выступили против Франции, и началась большая европейская война на нескольких фронтах на суше и на море. Несмотря на множество врагов, французы в сухопутной войне на Рейне и в Нидерландах, в Италии и в Испании оставались в общим победителями, хотя на море английский флот нанес им несколько тяжелых поражений. Рисвикский мир 1697 г. восстановил с незначительными изменениями положение, бывшее до войны.

Заключая Рисвикский мир, Людовик XIV был уверен, что вскоре вознаградит себя крупными приобретениями за счет Испанского наследства. Последний представитель испанской ветви Габсбургов — Карл II умирал без мужского потомства. Кроме Бурбонов на это наследство могли претендовать ещё лишь австрийские Габсбурги. В результате интриг французской дипломатии Карл II перед смертью (1700 г.) завещал все свои владения французскому претенденту, но все же не сыну Людовика XIV, а его второму внуку, Филиппу Анжуйскому, и с тем условием, чтобы испанская и французская короны никогда не соединялись в одних руках. Однако Людовик XIV не намеревался соблюдать на деле эту оговорку. Как только его внук под именем Филиппа V был провозглашен в Мадриде испанским королем, Людовик XIV стал от его имени управлять Испанией и испанскими колониями. Ему приписывали слова: «Нет больше Пиренеев!». Требования Англии и Голландии о предоставлении им торговых привилегий в испанских колониях, а также во французских владениях в Индии были отвергнуты Францией. Тогда Англия и Голландия поддержали претензии императора Леопольда I на испанский престол. Началась война за Испанское наследство (1701—1713), которая велась Францией против коалиции почти всех западноевропейских держав. Эта война принесла Франции тяжкие поражения. Французские войска были вытеснены из Германии, Испании, Голландии. Потеря пограничных городов, вторжение во Францию войск коалиции, невозделанные, запущенные пашни, падение мануфактур и торговли, безработица, всеобщее обнищание народа, эпидемические болезни и голод, финансовая разруха — такова была обстановка, в которой завершалось прославленное реакционными историками царствование Людовика XIV. «Спасительный мир» был подписан с Англией и Голландией в апреле 1713 г. в Утрехте, с империей — в 1714 г. в Раштатте. Испанский престол остался за Филиппом V, но и он и его потомки навсегда утратили право на французскую корону. Англия утвердила свое морское преобладание, сохранив захваченные ею торговые и стратегические базы (Гибралтар и остров Менорку), и получила «ассиенто», т. е. монопольное право на ввоз рабов-негров из Африки в испанские колонии в Америке. К Англии перешли Ньюфаундленд и Акадия, ставшие опорными пунктами для дальнейшего проникновения англичан в Канаду. Австрийские Габсбурги получили Испанские Нидерланды, Миланское герцогство, Мантую, Неаполитанское королевство и остров Сардинию.

В результате войны за Испанское наследство Франция фактически лишилась той гегемонии в Европе, которую имела со времени окончания Тридцатилетней войны. Война обнажила внутреннюю слабость и гниение феодально-абсолютистского режима за пышным фасадом царствования «короля-солнца» — Людовика XIV. 4. Развитие общественно-политической мысли и культуры

Феодальный строй защищала не только государственная машина, но и вся система взглядов господствующего дворянского класса.

В то же время новые экономические потребности, вызревавшие в недрах старого общества, вызывали попытки опровергнуть всю старую идеологическую систему, противопоставить старым идеям новые, более прогрессивные и передовые воззрения. В XVII в. идейные конфликты во Франции далеко не приняли еще такого открытого и решительного характера, как в следующем столетии, но они имели большое значение в подготовке воинствующей буржуазной идеологии XVIII в. Католицизм в его критика

Католическая церковь и во Франции XVIT в. по-прежнему была важнейшим орудием охраны феодального порядка. Если вся жизнь простого человека протекала, с одной стороны, под контролем многочисленной местной бюрократии, то, с другой стороны, тот же крестьянин, а отчасти и горожанин, находились под неусыпным надзором и воздействием церкви, воспитывавшей народные массы в духе подчинения своим господам и королевской власти.

Незыблемость и непререкаемость авторитета католической веры были, однако, в известной степени подорваны существованием во Франции второй религии в виде протестантизма, гугенотства, узаконенного Нантским эдиктом 1598 г. Наличие в стране двух допущенных законом вероисповеданий открывало щелку для скептицизма, ослабляло мощь католицизма. Поэтому Людовик XIV с 1661 г. начал серию мероприятий, имевших целью полностью ликвидировать гугенотство. Притеснения и бесправие заставляли одних гугенотов переходить в католицизм, других бежать из Франции. Поскольку эмигрировали преимущественно буржуа и ремесленники, это нанесло большой ущерб французской промышленности. В 1685 г. гугенотам был нанесен завершающий удар: Нантский эдикт был полностью отменен. Однако эта политика религиозной нетерпимости мало способствовала укреплению власти католицизма над умами французов. Гугенотские писатели из-за границы распространяли свои послания и сочинения, в которых бичевали с большой силой и абсолютизм и в католицизм.

Вообще влияние церкви на умы французского общества заметно падало. Имевшие место во время народных движений довольно частые факты «кощунства», т. е. враждебного отношения к религиозному культу, свидетельствовали о том, что во французском народе появились зародыши атеизма. На этот очевидный факт кризиса религии разные круги общества реагировали по-разному. Католическая церковь, иезуиты, двор, дворянство старались вызвать «католическое возрождение», подновить духовную силу католицизма, используя, в частности, такой метод воздействия на психику масс, как религиозная благотворительность. Дворянское «Общество святых даров», боровшееся всеми средствами, подобно иезуитам, с неверием и упадком «благочестия», создало сеть новых религиозных организаций в среде простого народа. Одна часть духовенства, поддерживаемая чиновной буржуазией, искала возрождения религиозного чувства народа путем обновления католицизма. Это направление — янсенисты (последователи голландского богослова Корнелия Янсена), сгруппировавшиеся вокруг монастыря Пор-Рояль под Парижем, было особенно резко заострено против иезуитов. Но янсенисты не приобрела сколько-нибудь широкого влияния в народе, оставаясь своего рода аристократической сектой. В то же время наиболее передовые французские философы XVII в.— Гассенди, Бейль и др., не порывая еще открыто с религией, сосредоточили уже внимание на обосновании материализма и религиозного скептицизма, т. е. оправдывали и косвенно обосновывали неверие.

Пьер Бейль (1647—1706), гугенот-эмигрант, прославился критикой религиозной нетерпимости и пропагандой религиозного скептицизма, который нашел наиболее яркое выражение в его знаменитом «Историческом и критическом словаре», являющемся первой энциклопедией нового времени.

Бернар Фонтенель (1657—1757) всю свою долгую жизнь был горячим пропагандистом науки, борцом против невежества и суеверий. Его популярные работы вроде «Бесед о множестве миров», написанные с большим остроумием и литературным блеском, во многом предвосхищают просветительские идеи энциклопедистов, а его философские труды, направленные против идеалистических воззрений в естествознании, подготовили победу механистического материализма в научной литературе эпохи Просвещения.

Наконец, из недр народа вышел деревенский священник Жан Мелье (1664—1729), сумевший в начале XVIII в. дать уже цельную философскую систему атеизма и материализма. Борьба абсолютистской и антиабсолютистской доктрин

Господствующий класс феодалов пытался в противовес буржуазным оппозиционным идеологам выставить свою официальную политическую программу. Абсолютистская доктрина наиболее ярко развита в сочинениях самого Людовика XIV. По его учению, подданные обязаны повиноваться королю, как богу, ибо власть короля как бы олицетворяет перед остальными людьми власть бога. Не только правом, но и обязанностью короля является суровое подавление всякого сопротивления, всякого признака непослушания. Первые, даже самые незначительные поблажки «простонародью» — это уже признак политической слабости. Народ никогда не удовлетворится уступками, и поэтому король, едва лишь встав на путь уступок, уже окажется на наклонной плоскости, которая рано или поздно приведет его к катастрофе. Следовательно, утверждал Людовик XIV, только неограниченная власть короля и абсолютное бесправие подданных обеспечивают прочность и величие государства.

Несколько иначе, более завуалированно, с помощью богословской аргументации, обосновал абсолютистскую доктрину епископ Боссюэ в книге «Политика, извлеченная из священного писания».

Возражая идеологам абсолютизма, анонимный автор памфлета «Вздохи порабощенной Франции», выпущенного в Голландии в 1689 г. (есть предположение, что автором этого памфлета был гугенотский публицист Жюрье), писал, что французский народ «сохраняет в сердце желание сбросить иго, и это является зерном восстания. Чтобы народ примирился с насилием над ним, ему проповедуют о власти королей. Но как бы ни проповедовали, как бы ни говорили народу, что суверенам все дозволено, что им следует повиноваться, как богу, что у народа нет иных средств против их насилий, кроме как молиться и прибегать к богу, — в глубине души никто этому не верит».

Бессилие абсолютистской пропаганды, очевидное для множества мыслящих современников, порождало теории, в той или иной форме признающие значение народа. Передовые мыслители XVII в. Клод Жоли (1607—1700) и Пьер Жюрье (1637—1710) разрабатывали теорию народного суверенитета. Когда люди находились в естественном состоянии, писали они, не существовало власти человека над человеком; королевская власть произошла из договора короли с народом, и народ имеет право через своих представителей ограничивать действия короля. Некоторые мысли Жюрье, идейного лидера французских протестантов, предвосхищают теорию общественного договора Руссо.

Абсолютистская доктрина утверждала, что вся собственность французов в конце концов есть собственность короля и что он имеет право взять ее, когда ему нужно, путем налогов. Идеологи буржуазии развивали в противовес абсолютистской доктрине учение о святости и неприкосновенности частной собственности.

Впрочем, против абсолютистской доктрины выступали и некоторые представители дворянства, обеспокоенные признаками надвигавшейся катастрофы. Эти авторы расходились с абсолютистской доктриной в оценке внутриполитического положения Франции. Людовик XIV считал еще в 60-х годах, что после подавления Фронды во Франции нет и не может быть сколько-нибудь серьезного общественного сопротивления абсолютизму. Но уже в конце XVII в. нельзя было не видеть, что, напротив, абсолютная монархия едва справляется с оппозицией — отсюда дворянская критика абсолютизма с позиций спасения основ существующего порядка — путем ли уступок новым веяниям (Вобан, Буленвилье, Фенелон) или путем попятного движения к феодальной старине (герцог Сен-Симон).

Другая группа авторов представляла буржуазную оппозицию абсолютизму. В их критике неизмеримо больше подлинного идейного новаторства, вольнодумства, дерзания, но все же и они далеко не революционеры; идеи, таившиеся в народных движениях, отражены ими в явно смягченном и урезанном виде. Например, автор «Вздохов порабощенной Франции» жестоко бичует абсолютизм Людовика XIV, но в конечном счете все-таки только за то, что абсолютизм неминуемо породит народную революцию вроде английской, с «отсечением королю головы» и «разнузданностью»; чтобы избежать этого «несчастья», автор призывает, пока не поздно, ликвидировать абсолютизм и образовать конституционную монархию сверху, путем бескровного переворота, наподобие английского классового компромисса 1688 г. Литература и искусство

Вторая половина XVII в. — выдающийся период в развитии французской культуры. Он характеризуется в первую очередь тем подъемом, который переживали прогрессивные общественные силы страны в связи с ее экономическим и социальным развитием.

Абсолютная монархия стремилась подчинить своему контролю всю культурную жизнь страны. С этой целью правительство начало создавать академии. По примеру французской Академии в 1663 г. организуется Академия надписей, а затем в 1666 г. Академия наук. В 1663 г. утверждается новый устав Академии живописи и скульптуры, в 1671 г. учреждается Академия архитектуры. Король назначал писателям и художникам пенсии и премии, брал их под свое покровительство, превращал в своего рода государственных служащих. За это они должны были прославлять мощь и величие абсолютистской Франции, развлекать короля и его придворных. Королевский двор был призван стать законодателем художественного вкуса.

В 1661 г. Людовик XIV начал грандиозное строительство в Версале. Здесь был возведен королевский дворец (строители Л. Лево и Ж. Ардуэн-Мансар) и разбит под руководством замечательного садовода-архитектора А. Ленотра (1613—1700) огромный парк с многочисленными аллеями, водоемами, статуями и фонтанами. К украшению Версаля были привлечены виднейшие французские архитекторы, художники и скульпторы, садоводы и мебельщики. В его сооружении участвовали лучшие инженеры и техники, тысячи рабочих и ремесленников. Возведение и содержание Версаля, выраставшего в некий символ величия абсолютной монархии, стоили огромных средств.

В оформлении Версаля, особенно в его внутреннем убранстве, было много показной и громоздкой пышности, так импонировавшей вообще Людовику XIV в искусстве. Однако в этом крупнейшем создании дворцовой архитектуры XVII в. воплотились и многие из сильных сторон французской художественной культуры того времени. Об этом свидетельствует логическая стройность, строгая внутренняя соразмерность всего грандиозного ансамбля в целом. Об этом особенно ярко говорит разбивка парка, чарующего своими просторами, бескрайними воздушными далями и чистотой пропорций.

Версаль Гравюра А. Авелина.

Во второй половине XVII века во Франции было создано и много других монументальных архитектурных сооружений, обладающих высокими эстетическими достоинствами. Наиболее выдающиеся из них: Дом Инвалидов, строительство которого было начато в 1670 г., здание Обсерватории, величественный восточный фасад Лувра (архитектор Клод Перро), церковь Валь де Грае, возведенная под руководством одного из наиболее значительных французских зодчих этого времени — Франсуа Мансара (1598—1666). В 1672 г. был создан оперный театр королевская Академия музыки. Во главе ее был поставлен выдающийся скрипач и композитор, один из основоположников французской оперы и автор музыки к целому ряду комедий Мольера — Жан Батист Люлли (1632—1687). Люлли, любимцу короля, было предоставлено монопольное право на создание музыкального сопровождения, к драматическим произведениям и на постановку оперных спектаклей. В 1680 г. произошло слияние всех театральных трупп Парижа в один привилегированный драматический театр, получивший наименование Comedie Francaise, существующий и поныне.

Что касается изобразительных искусств, то здесь отрицательную роль играла педантическая опека Академии. Она сковывала творческие искания художников, от которых требовали беспрекословного подчинения неким будто бы неизменным и общеобязательным эстетическим канонам. В царствование Людовика XIV, за редкими исключениями (выдающийся пейзажист Клод Лоррен, 1600—1682, и мастер психологически глубоких и суровых портретов Филипп де Шампень, 1602 — 1674), господствует внешне эффектный, но холодный академический классицизм. Его наиболее видными представителями являются Шарль Лебрен (1619—1690), первый художник короля, глава Академии художеств и руководитель декоративных работ в Версале, а также его соперник и вместе с тем преемник на посту директора Академии Пьер Миньяр (1612—1695). Широкую известность завоевали себе также в конце XVII столетия мастера торжественного, парадного портрета Гиасент Риго (1659—1743) и Никола Ларжильер (1656—1746).

Из числа крупных деятелей французского искусства этого времени наибольшую независимость по отношению к двору и Академии сумел сохранить одаренный мощным творческим темпераментом и бурной фантазией скульптор Пьер Пюже (1622—1694). Живописи же, овеянной духом гуманизма и реалистическими устремлениями, было суждено возродиться лишь в начале XVIII в. в творчестве Антуана Ватто (1684-1721). Этот художник открывает совершенно новую страницу в истории прогрессивного французского искусства.

Во французской литературе второй половины XVII столетия существуют в целом те же направления, которые ясно обозначились уже в начале века. Вместе с тем в соотношении сил между ними происходят определенные сдвиги.

Реакционные тенденции культивируют писатели, продолжающие традиции так называемой прециозной (жеманной) литературы. Правда, в новых исторических условиях облик прециозной литературы несколько изменяется. Писатели этого направления теперь отказываются от крайностей причудливого оригинальничания, осваивают целый ряд правил классицистической доктрины. К прециозности второй половины XVII в. с полным правом может быть применен термин «придворный классицизм». Однако сущность этого литературного течения остается прежней.

Прециозные писатели продолжают работать в традиционных, привычных для них жанрах: лирике (Бенсерад, г-жа Дезульер) и драматургии. Наиболее известными представителями последней становятся Тома Корнель (1625—1709), младший брат Пьера Корнеля, и Филипп Кино (1635—1688). Они умели добиваться успеха, угождая вкусам аристократических зрителей. Все большую популярность приобретал теперь жанр галантной трагедии. Прециозные драматурги развлекали аристократическую публику и ослепленных великолепием высшего общества обывателей, излагая в утонченной драматической форме злободневные происшествия придворного быта, героизируя авантюрные похождения именитых обитателей Версаля.

В аристократической среде все больше распространялся вкус к литературным занятиям. Однако подлинно историческое значение приобрели лишь немногие произведения. Их создают представители более передовых кругов дворянства, оппозиционно относившихся к политике Людовика XIV. Таковы в первую очередь герцог Франсуа де Ларошфуко (1613—1680) и его друг Мария де Лафайет (1634—1693).

В своем сборнике афоризмов и сентенций «Максимы» (1665 г.) Ларошфуко высказал много горьких и справедливых истин о современном ему аристократическом обществе. Он убедительно раскрывал его опустошенность, показывая, что движущей силой поведения его членов является себялюбие. Но мировоззрение Ларошфуко было окрашено в пессимистические тона. Убежденный в порочности человеческой натуры, он считал, что только сила и принуждение способны охранить современное ему общество от анархии, и тем самым приходил к косвенному оправданию абсолютистского порядка.

И «Максимы» Ларошфуко, и роман «Принцесса Клевская» де Лафайет, и переписка мадам де Севинье (1626—1696), которая поддерживала с этими писателями тесную дружескую связь, написаны необычайно четким, кристально ясным и выразительным языком и являются великолепными образцами французской прозы. Существенную роль в становлении современной французской прозы сыграли и публицистические произведения знаменитого математика, физика и философа Блеза Паскаля (1623—1662). Крупным событием в литературной и общественной жизни страны явились, в частности, его «Письма провинциала» (1656 г.). Создавая этот сборник язвительных и блестящих по форме памфлетов, Паскаль, бывший убежденным сторонником янсенистского движения, наносил мощный удар по иезуитам.

Двумя другими видными представителями французского классицизма являются Никола Буало и Жан Расин. Оба они также в той или иной степени соприкасались с янсенизмом. Вместе с тем их творчество далеко выходит за рамки идейных устремлений этого движения.

Буало (1636—1711) был сыном судейского чиновника. Пройденный им творческий путь сложен и извилист. Он дебютировал в литературе в 60-е годы своими смелыми, остроумными и весьма резкими по тону «Сатирами». В них он позволял себе иронические высказывания о религии и едкие выпады против государственных деятелей вплоть до самого Кольбера. Однако с 1668 г. в творчестве Буало обозначается поворот. Буало сближается с янсенистскими кругами и в то же время ищет путей, ведущих к королевскому двору.

В 1674 г. Буало опубликовал свой знаменитый стихотворный трактат «Поэтическое искусство», выдвинувший его на первое место среди литературных критиков и теоретиков классицизма.

Буало подчеркивал воспитательное значение искусства и призывал подражать облагороженной и очищенной разумом природе. Прославляя разум, как источник художественного познания жизни, и здравый смысл, он осуждал в качестве вредных крайностей как условности прециозной эстетики, так и попытки слишком глубокого реалистического проникновения в противоречия окружающей действительности. Буало осуществил поставленную перед собой задачу с большим мастерством. Его «Поэтическое искусство» написано чеканными стихами, изобилует крылатыми словечками, меткими, легко запоминающимися формулами, прочно вошедшими затем в обиход литературной речи.

Детские и юношеские годы замечательного драматурга Расина (1639—1699), выходца из кругов судейской знати, прошли в стенах различных руководимых янсе-нистами учебных заведений. Суровое, пронизанное аскетическим духом, янсенистское воспитание наложило глубокий отпечаток на сознание Расина. Однако с 1663 г. Расин против воли своих наставников целиком отдается литературной деятельности. Наиболее значительные из трагедий, созданных Расином в 60—70-х годах, выдвигают его в число величайших писателей Франции.

Трагедии Расина прозрачны и четки по своему построению. Перенося центр тяжести на изображение душевного мира героев, Расин избегает усложненной, запутанной интриги. Строгие классицистические требования, вроде, например, правила трех единств, не стесняли его. Наоборот, они побуждали его стремиться к еще более простой композиции. Расин был выдающимся мастером стиха, отличающегося в его произведениях исключительной музыкальностью и гармоничностью. Вместе с тем за внешне уравновешенной формой трагедий Расина скрывается напряженность страстей, изображение остро драматических конфликтов, исключительно богатое идейное содержание.

Творческое наследие Расина не равноценно. Писатель создавал временами произведения, в содержании которых сказывались верноподданнические настроения и ослепленность блеском версальского двора (таковы, например, трагедии «Александр Великий» и «Ифигения»). Однако в крупнейших творениях драматурга на первый план выступают тенденции критические и гуманистические. В них выведены венценосцы, которых неограниченная самодержавная власть неумолимо толкает к произволу и насилию («Андромаха» и «Британник»). Расин с проникновенной поэтической силой воспроизводил душевную трагедию людей, которые, стремясь к выполнению общественного долга, растаптывают свое личное счастье («Береника»). Расин создал монументальный образ человека, в сознании которого над мутными, воспринятыми от порочного окружения инстинктами и страстями торжествует в конечном итоге неудержимое стремление к свету, разуму, справедливости («Федра»). С особенной обнаженностью и прямотой передовые общественные устремления писателя нашли выражение в его последней, пронизанной тираноборческими идеями, трагедии «Аталия» («Гофолия») (1691 г.).

Драматургия Расина представляет собой по сравнению с творчеством Корнеля новый этап в развитии классицистической трагедии. Если Корнель в мощных, овеянных духом героики образах воспевал в первую очередь процесс укрепления единого, централизованного государства, то в произведениях Расина на первый план нередко выступает нравственное осуждение монаршего произвола и бездушия придворной жизни. Эти ведущие идейные мотивы драматургии Расина отражали настроения передовых кругов французского общества второй половины XVII в. Именно поэтому аристократический лагерь ненавидел и травил великого драматурга.

Фронтиспис первого издания пьес Расина, гравированный С. Леклерком по рисунку Ш.Лебрена. 1676 г.

Однако с наибольшей силой и размахом передовые общественные устремления нашли свое воплощение у писателей, творчество которых временами выходило за рамки классицизма, приобретая реалистические черты: у Мольера и Лафовтена.

И Мольер и Лафонтен были последоватепями иного направления философской мьпли, чем то, к которому примыкали Расин и Буало. Мольер с самого начала своего творческого пути выступает как убежденный сторонник философа-материалиста Гассенди. Лафонтен в период наивысшего расцвета своей литературной деятельности также становится активным приверженцем учения Гассенди. Как Мольер, так и Лафонтен, писатели гораздо более прогрессивные по своему мировоззрению, чем Буало, широко использовали в своем творчестве неисчерпаемую сокровищницу народного искусства. Буало же о фольклоре отзывался пренебрежительно и свысока. Народная фарсовая драматургия была важнейшим источником вдохновения для Мольера. Баснописец Лафонтен наряду с античной поэзией использовал национальную литературную традицию, и не только новеллистику и поэзию эпохи Возрождения, но и богатейшие россыпи средневекового французского фольклора. Именно стремление опереться на накопленную веками народную мудрость, отразить чаяния и устремления простых людей и придавало такую разоблачительную силу сатире Мольера и Лафонтена.

Творческая деятельность основателя французской национальной комедии Жана Батиста Мольера (1622—1673) была непрерывной, ожесточенной борьбой против реакционных сил. Премьеры наиболее значительных произведений Мольера превращались в своего рода бои, которые великий драматург давал реакционному лагерю, вызывая со стороны последнего бешеный отпор и преследования. Мольер наносил удары одновременно и по фальшивой прециозной «культуре», и по мещанской косности. Он бичевал схоластов и педантов. Начиная со «Школы жен» (1662 г.), разоблачение мракобесия, насаждаемого католической церковью, и критика религиозной морали выдвигаются на одно из первых мест в творчестве Мольера. Своей вершины эти идейные тенденции достигают в «Тартюфе». В «Дон Жуане» (1665 г.) Мольер очень ярко раскрывает разительные противоречия современной ему французской действительности. Он создает удивительный по многогранности и силе типизации образ просвещенного, но одновременно циничного и аморального аристократа. В «Мизантропе» (1666 г.) великий драматург с исключительным психологическим мастерством изображает душевную драму передового человека своего времени. Альсест глубоко возмущен пороками господствующего строя. Но он остается в одиночестве и поэтому лишен возможности найти путь активной борьбы. Во второй половине 60-х годов на первый план в драматургии Мольера выступает сатира на тех современных ему буржуа, которые добивались союза с дворянством и тем самым укрепляли его господство. Наконец, в «Скупом» и «Мнимом больном» Мольер с неподражаемым комедийным мастерством высмеивал эгоистичность людей, уверовавших во всемогущество денег, в свою способность все покупать, вплоть до здоровья и жизни.

Мольер завоевал для французской комедии право на общенародное признание. Превратив ее в средство постановки важнейших проблем современной общественной жизни, Мольер обогатил и расширил присущие ей средства художественной выразительности.

Художественное наследие Мольера оказало глубокое влияние на последующее развитие французской комедии. Непосредственными продолжателями реалистических заветов Мольера-комедиографа были Реньяр (1655-1709) и Лесаж (1668—1747).

Велики заслуги Мольера не только как драматурга, но и как театрального деятеля. Мольер сам был блестящим, одаренным яркой индивидуальностью, комедийным актером. Своей режиссерской работой Мольер заложил прочную основу реалистической школы актерского искусства во Франции.

Жан Батист Мольер. Гравюра С. Фике

Крупнейшим поэтическим достижением Жана Лафонтена (1621—1695) был второй том его «Басен», изданный им в 1678 г. В этой книге он уже не склонен был созерцательно истолковывать изображаемые им пороки, как результат неких извечных изъянов и недостатков человеческой природы. Его сатира приобретала теперь все большую эмоциональность и вместе с тем социальную остроту и реалистическую конкретность. Осмысление Лафонтеном современной ему французской действительности все очевиднее выражается в прямом, легко расшифровываемом читателем сопоставлении абсолютной монархии и аристократического общества с царством кровожадных и ненасытных хищных зверей. Значительное место занимают нападки Лафонтена на церковь и его скептические высказывания о религии. Со временем борьба Лафонтена с властью церкви приобретает в его баснях все более глубокое философское обоснование, сочетаясь с прямой популяризацией материалистического учения Гассенди.

В баснях Лафонтена перед глазами читателя проходит вся Франция второй половины XVII в. При этом, чем дальше шел Лафонтен в сатирическом разоблачении правящих кругов, тем последовательнее и резче противопоставлял он им в качестве носителей подлинной человечности людей из народа, угнетенных тружеников (например, в баснях «Сапожник и откупщик», «Крестьянин с Дуная», «Купец, дворянин, пастух и сын короля» и т. д.).

Басни 70-х годов ярко выявляют изумительное художественное дарование баснописца: присущее ему мастерство сжатой, лаконичной композиции, умение рисовать немногими точно отобранными деталями запоминающиеся характеры, исключительное богатство поэтического словаря, виртуозное владение вольным стихом. Басни говорят о том, что Лафонтен был не только наблюдательным рассказчиком, блестяще владевшим оружием иронии, но и замечательным лириком.

К числу передовых представителей французской литературы второй половины XVII в. принадлежал также Антуан Фюретьер (1620—-1688). Крупнейшее произведение Фюретьера — «Буржуазный роман» (1666 г.) — важная веха в развитии реалистического романа. В этом произведении, изображавшем в критическом свете жизненный уклад рядовых парижских буржуа, Фюретьер стремится к созданию типических, обусловленных социальной средой характеров.

Значительным фактом в культурной жизни Франции стал подготовленный Фюретьером «Всеобщий словарь» французского языка. Фюретьер сознательно противопоставлял свои лексикографические принципы воззрениям французской Академии. Он последовательно вводил в свой труд огромное количество научных и технических терминов, а также разговорных оборотов, которые выбрасывались из обихода пуристами-академиками. Передовое по своему характеру начинание Фюретьера встретило отпор со стороны Академии, которая исключила писателя из своего состава и начала его преследовать.

Спектакль в Версальском парке. Сцена из комедии Мольера 'Мнимый больной'. Гравюра П. Лепотра 1676 г.

Виднейшим французским прозаиком конца XVII в. является Жан Лабрюйер (1645—1696). Его творческая деятельность падает на конец 80-х и начало 90-х годов, т. е. на тот период, когда очевидный подъем переживает не только оппозиционная политическая мысль, но и передовая художественная литература. В своей знаменитой книге «Характеры, или нравы этого века» (первое издание — 1688 г.) Лабрюйер изображал вопиющие общественные контрасты современной ему абсолютистской Франции. Наряду с сатирическими образами представителей аристократии и буржуазии Лабрюйер воспроизводил с невиданной дотоле силой потрясающую картину нищеты и лишений французского крестьянства. Определяя свое отношение к окружающей действительности, Лабрюйер временами поднимался до мысли о необходимости единения с угнетенными людьми из народа. Предвосхищая просветителей, он приходил к выводу, что лишь решительное изменение среды может способствовать расцвету человеческой личности. Однако Лабрюйер не был последователен в своих взглядах. Временами его охватывали пессимистические мысли о неизбежности примирения с пороками существующего строя. Не лишены противоречий и художественные особенности «Характеров». С одной стороны, здесь даны выдержанные в стиле классицизма «портреты» персонажей, представляющих различные отвлеченные человеческие характеры и общественные состояния. С другой стороны, не трудно различить в этом произведении истоки нового литературного жанра — реалистического очерка.

Социальный кризис 90-х годов нашел свое яркое отражение и в романе архиепископа Фенелона (1651—1715) «Приключения Телемака» (1699г.). Автор облек изложение своих этических и политических воззрений в форму занимательного рассказа о путешествиях сына древнегреческого героя Улисса (Одиссея) Телемака и его воспитателя Ментора. Прибегая к иносказаниям, он развертывал критику абсолютной монархии, указывал на лишения народа, намечал утопическую картину общественных реформ.

Знаменательным событием в литературной борьбе конца века был спор «древних» и «современных». К лагерю «древних», отстаивавших превосходство античной литературы над современной, примыкали крупнейшие французские писатели этого времени: Расин, Буало, Лафонтен и Лабрюйер. Преклонение перед античностью позволяло им косвенно выразить свою глубокую неудовлетворенность существующим порядком. Предводителями «современных» выступали Шарль Перро (1628—1703), автор широко известного сборника народных сказок, и уже упоминавшийся ранее Фонтенель. «Современные» курили фимиам абсолютной монархии. Однако в их теории культурного прогресса были и зачатки некоторых идей раннего Просвещения. Спор «древних» и «современных», имевший широкий общеевропейский резонанс, знаменовал собой в развитии культуры конец одного периода и начало другого.

Развитие реалистических и демократических тенденций в передовой французской литературе второй половины XVII в. вызывало серьезные опасения у правительства. В течение длительного времени королевская власть старалась опекать виднейших представителей французской литературы и даже по мере возможности оказывать им поддержку — однако лишь на определенных условиях и лишь до известных, весьма ограниченных пределов. Король не позволил католической партии уничтожить Мольера. В то же самое время «Дон Жуан» был немедленно после премьеры снят с репертуара, а постановка «Тартюфа» разрешена только через пять лет после написания пьесы. В 1677 г., после постановки «Федры», король по совету своих приближенных возвел Расина в почетный сан историографа и тем самым фактически лишил писателя на длительный срок возможности заниматься литературным творчеством. Постановка «Аталии» была запрещена. После того как Расин подал монарху докладную записку, в которой осмелился критиковать королевскую политику, он немедленно подвергся опале. Впрочем, Лафонтена и Фюретьера король вообще не пытался привлечь к своему двору, настолько это казалось ему нецелесообразным. Накануне отмены Нантского эдикта двор переходит к откровенной поддержке реакционных представителей католического «возрождения».

Своими крупнейшими достижениями французская литература второй половины XVII в. отнюдь не была обязана абсолютизму. Разоблачая общественные язвы абсолютистской Франции, передовые французские писатели способствовали росту самосознания демократических кругов и выступали достойными предшественниками деятелей грядущего Просвещения.

Глава VI. Швеция во второй половине XVII века. Обострение балтийского вопроса

В первой половине XVII в. Швеция достигла своей давней заветной цели — утвердила за собой господство на Балтике (так называемый Балтийский доминат). В 1617 г. она окончательно отрезала Россию от Балтийского моря; в 20-х годах она отняла у Польши Лифляндию (кроме ее южной части - Латгалии); в 1645 г. к ней отошел эстонский остров Эзель (Сааремаа), ранее принадлежавший Дании. Больше всего она получила по Вестфальскому миру 1648г.: отныне и южные берега Балтийского моря либо полностью вошли в состав впадений Швеции, либо перешли под ее контроль. Балтийское море действительно превратилось в «шведское озеро».

Таким образом, в Северной Европе после Тридцатилетней войны возникла великая держава. В ней насчитывалось до 3 млн. населения, состоявшего из шведов, финнов, карел, русских, эстонцев, латышей, немцев, датчан. Великодержавная политика Швеции нарушала жизненные интересы России, Польши, Германии, Дании и других стран, заинтересованных в балтийской торговле. Поэтому неизбежны были новые военные столкновения Швеции с этими государствами. Экономическое развитие Швеции в XVII в.

В течение XVII столетия, и особенно во второй его половине, Швеция достигла известных успехов в области промышленности и торговли. В стране усиленно развивалась металлургическая промышленность, высокого уровня достигло судостроение. Швеция заняла первое место в Европе по производству железа и меди. Большое количество этих металлов вывозилось за границу. Важное значение в шведском хозяйстве имели леса. В стране было много лесопилок и бумажных мануфактур, работавших частью на водной энергии. Леса давали топливо для выработки железа и чугуна. Важные статьи шведского, экспорта составляли смола и деготь, а также строевой лес, древесный уголь, пушнина, рыба. Швеция вела оживленную торговлю с Англией, Францией, Голландией, Данией, Германией, Польшей, Россией.

На протяжении всего XVII столетия Швеция стремилась контролировать русскую торговлю на Балтийском море. Захват шведами Карельского и Ингерманландского побережья в 1617 г. заставил русское правительство все более расширять ввоз и вывоз товаров через Архангельск, т. е. в обход шведских владений.

Рыбаки. Гравюра И. ван дер Авелена 1719 г.

Швеция участвовала и в колониальной торговле: в 1626 г. была основана Южная компания по торговле с заокеанскими странами. В целях финансирования внешней торговли и промышленности в 1668 г. был учрежден Государственный банк. Шведское правительство настойчиво проводило, особенно е 60-х годов, политику меркантилизма. Были введены многочисленные покровительственные пошлины, оказывалось содействие росту торгового судоходства. Населению наиболее важных в торговом и промышленном отношении городов предоставлялись различные привилегии с целью привлечения в эти города новых жителей. Большое значение для развтии шведской промышленности имели правительственные заказы на оружие и военное обмундирование.

И все же шведская промышленность XVII в. развивалась довольно односторонне. Главным образом процветала добывающая промыншленость; даже металлургия производила преимущественно полуфабрикаты, которые экспортировались в виде полосового железа, подвергавшегося окончательной обработке в других странах. Текстильная промышленность, значение которой в ранний период капитализма особенно велико, была развита очень слабо. В Швеции отсутствовала необходимая сырьевая база для этой промышленности (в частности, шерсть). Развшие шведских городов происходило также замедленными темпами. Правда, в XVII в, появилось несколько новых городов, в их числе — Гётеборг, основанный в 1603 г. на берегу Каттегатского пролива. Гётеборг был превращен в морскую крепость и вскоре стал первым после Стокгольма торговым центром Швеции. Но и старые и новые города были невелики. Только в Стокгольме, столице и единственном крупном центре страны, насчитывалось около 40 тыс. жителей, большинство же других городов имело не более 4—6 тыс., редко 10 тыс. человек. Только 5% населения Швеции XVII в. проживало в городах. Медленные темпы роста городского населения объясняются тем, что основные отрасли шведской промышленности развивались не в городах, а в горных и лесных районах страны. Швеция в XVII с. оставалась преимущественно аграрной страной, в урожайные годы она даже вывозила хлеб. Однако земледелие в условиях ограниченного количества плодородных земель на Скандинавском полуострове, значительную часть которого занимают бесплодные скалы, леса и озера, не могло особенно интенсивно развиваться. В неурожайные годы прокормление хлебом населения Швеции становилось острой проблемой. Аграрный вопрос и положение крестьянства

Господствующим классом в Швеции XVII в. было дворянство. Наиболее богатым и влиятельным был его верхний, аристократический слой — графы и бароны. Разбогатевшая во время Тридцатилетней войны аристократия сумела исполазовать в своих интересах период ослабления центральной власти после смерти короля Густава II Адольфа. Царствование дочери Густава II Адольфа королевы Кристины (1632—1654) было временем наибольшего господства аристократии, к которой примыкали представители вновь выдвинувшихся родов.

Фалунские рудники. Гравюра И. ван дер Авелена 1701 г.

Имея в своих руках риксрод (государственный совет) и частью риксдаг (орган сословного представительства), а также важнейшие государственные должности в стране, феодальная знать в середине XVII в. окончательно оформилась как высшее привилегированное сословие. Внешним выражением этого было значительное уве-личснио числа фамилий титулованного дворянства, занесенных в особые списки и обособившихся таким образом в замкнутую корпорацию. В 1632 г. в Швеции насчитывалось всего 4 графских и 9 баронских фамилий, а в 1654 г. - уже 76 титулованных дворянских фамилий.

Феодальная знать стремилась всякими путями расширить свое землевладение. Захват почти всех коронных поместий, получение феодалами права собирать в свою пользу налоги с крестьян (сами феодалы были освобождены от уплаты налогов со своих наследственных имений) и разграбление общинных земель сопровождались наступлением на поава крестьян, которые все больше попадали в подчинение землевладельцам. Они пополняли ряды так называемых фрельзовых крестьян(Фрельзовыми (шведское fralsebonde— «свободные крестьяне») назывались крестьяне, жившие на землях феодалов, в отличие от государственных, или податных крестьян. Позже их стали называть «старрфрельзовыми» в отличие от новофрельзовых—бывших государственных крестьян, живших на землях, захваченных в XVII в. аристократами и отчасти средним дворянством.). В середине XVI в. крестьянству, по преимуществу податному, жившему на государственных («коронных») землях, принадлежало более 50% всей удобной земли, через столетие число государственных крестьян сократилось более чем в два раза с одновременным уменьшением их владельческих прав на свои наделы.

Подобная политика шведской аристократии имела для крестьянства опасные социальные последствия. В Швеции в силу ряда исторических условий в средние века не сложилась система личной крепостной зависимости. Податные (скаттовые от шведского skatt — подать) крестьяне, жившие на государственных землях, фактически превратились в наследственных владельцев своих наделов, которые юридически считались находившимися под верховной властью короля. Эти привилегированные крестьяне участвовали как в местном самоуправлении, так и в сословном национальном представительном органе — риксдаге. Другая часть крестьян — фрельзовые крестьяне — жила на землях дворян, но и они не были крепостными. Они сохраняли право перехода из одного поместья в другое, в установленные сроки платили за землю раз навсегда определенные соглашением натуральные и денежные оброки. Часть фрельзовых крестьян даже пользовалась правом наследственного держания.

Сельскохозяйственные работы. гравюра 1716 г.

Захват аристократией, а отчасти и средним дворянством коронных земель ухудшил положение государственных крестьян. Они становились зависимыми от частных землевладельцев и лишались права на земельные участки, которые фактически и в силу традиции являлись ранее их наследственной собственностью. Представители государственных крестьян в риксдаге прямо заявляли в своих выступлениях в 50-х годах, что им, людям свободным, теперь угрожает крепостное рабство.

Еще более ухудшилось положение фрельзовых крестьян. Право сбора налогов давало феодалу возможность ставить этих крестьян в большую от себя зависимость. Фрельзовый крестьянин в случае задолженности землевладельцу лишался права перехода до полной уплаты податей и оброка. Усиливалась и административная власть дворянства над крестьянами. Кроме взимания налогов, феодалы получили право сдачи крестьян в рекруты. Землевладелец был наделен полицейскими и судебными полномочиями по ряду мелких проступков. Помимо административно-политических прав, он мог использовать и другие, чисто экономические методы принуждения и подчинения (стеснение крестьян в пользовании наделом, захват общинных угодий, ростовщические ссуды).

Несмотря на эти несомненно крепостнические тенденции, в Швеции все же в XVII в. не сложилось крепостное право, которое существовало в шведских владениях в Северной Германии, Восточной Прибалтике и в областях, отошедших от Дании (Сконе и другие южные провинции).

Упорное сопротивление шведских крестьян предотвратило опасность их личного закрепощения и увеличения феодальных поборов. В 50-е годы в Швеции происходили многочисленные крестьянские выступления, перераставшие порой в довольно крупные восстания в провинциях Смоланд, Нерке и других. Наблюдались массовые побеги крестьян и частые отказы их от выполнения требуемых феодалами повинностей. Правительство направляло против восставших крестьян значительные военные силы. Крестьянские движения против шведских землевладельцев имели место в ряде деревень в Финляндии; часть финских и карельских крестьян переселилась на юг и юго-восток, в русские области. В 60—70-х годах крупные волнения антифеодального характера происходили в Сконе и других южных провинциях, где смешанное датское и шведское население, недовольное тяжелыми налогами и поборами шведских феодалов, высказывалось даже за возвращение под власть датского короля. Крестьянские восстания, направленные особенно против новых феодалов, захвативших коронные земли, явились одной из причин, ускоривших проведение так называемой редукции. Начало борьбы за редукцию

Вопрос о редукции, т. е. о возвращении в казну захваченных аристократией и частично средним дворянством государственных земель, возник еще в 50-х годах, но был поставлен особенно остро в 60—70-х годах. Коронных земель к этому времени оставалось так мало, что доходы с них, по существу, потеряли всякое значение в государственном бюджете. В доходных статьях бюджета в результате расхищения королевских земель дворянами образовалась большая брешь. Финансы Швеции пришли в хаотическое состояние, несмотря на все грабежи шведских войск в Германии, особенно в последний период Тридцатилетней войны, когда шведы вывезли из Германии особенно много драгоценных металлов и прочего имущества.

Город Эрегрунд. Гравюра конца XVII - начала XVIII в.

Проведения редукции требовали в риксдаге и крестьяне, и горожане, и даже мелкие дворяне, которые с завистью смотрели на то, как аристократы и многие средние служилые дворяне бесцеремонно обогащаются за счет государства. В представлении крестьян редукция означала возврат к прежним «спокойным временам», когда они жили на королевских землях, не зная частных землевладельцев и уплачивая умеренные, традиционные королевские налоги. Горожанам редукция обещала некоторое снижение налогового бремени, поскольку государство возвращало себе такой постоянный важный источник дохода, как государственные земли. Дворянскому государству, чтобы выйти из финансовых затруднений, требовалось получить этот новый источник доходов хотя бы путем некоторого ущемления интересов отдельных представителей дворянского сословия. Урегулирование финансов обеспечило бы возможность дальнейшей реорганизации и увеличения армии, в чем было особенно заинтересовано правительство. Кроме того, правительство учитывало, что основное ядро шведской армии XVII в. составлялось из числа свободных крестьян, призывавшихся в порядке рекрутского набора. Сокращение и исчезновение этой категории крестьянства серьезно угрожало комплектованию армии. Редукция должна была, по расчетам правительства, снова поднять значение государственного крестьянства и тем самым обеспечить дальнейшее бесперебойное пополнение рекрутами шведской армии. Войны Карла X

Редукция стала особенно необходимой во время захватнических войн Карла X Густава (1654—1660). Частью для сохранения, частью же в целях дальнейшего расширения шведского господства на Балтийском море Карл X вел во второй половине 50-х годов войны с Польшей, Данией и Россией. В 1655 г. Карл X, учитывая ослабление Польши в результате отпадения Украины и начавшейся русско-польской войны, неожиданно вторгся в пределы Польши. Шведские войска захватили Варшаву и Краков. Карл X ставил уже вопрос о разделе польских земель, надеясь урвать львиную долю. Однако в Польше поднялось широкое народное движение против захватчиков. В то же время успехи Швеции вызвали резкую перемену в международных отношениях. Россия прекратила военные действия против Польши и направила свои силы против Швеции. От союза со Швецией отошел Бранденбург. Австрия и Дания решили оказать поддержку Польше. Швеции пришлось вести войну одновременно и на территории Польши, и в Ливонии, и в Дании. Тем не менее военные действия развивались для Швеции в общем благоприятно. Карл X нанес поражение датскому королю и принудил его подписать в 1658 г. Роскильдскиймир, по которому Швеция получила южные скандинавские провинции (Блекинге, Сконе, Халланд). Эту потерю Дания признала и по миру в Копенгагене в 1660 г., заключенному уже после смерти Карла X регентами при Карле XI (1660—1697). В том же 1660 г. Швеция по миру, подписанному в Оливе (под Гданьском), получила от Польши признание своих прав на Северную Лифляндию. В 1661 г. Швеция заключила в Кардисе мир с Россией, сохранявший прежние границы между обоими государствами. Таким образом, Швеция, несмотря на неблагоприятно для нее сложившуюся международную обстановку, еще одерживала крупные победы. Кольцо шведских владений, окружавших Балтийское море, стало еще шире. Приток военной добычи поправил финансы и позволил даже приостановить редукцию. Однако уже в этот период, когда Швеция достигла зенита военной славы, на ее политическом горизонте сгущались тучи. Выступившая против нее большая враждебная коалиция в составе Польши, Дании, Австрии, Бранденбурга, к которой фактически примкнула и Россия, несмотря на все противоречия среди союзников, представляла серьезную опасность.

В 1675—1679 гг. Швеция в качестве союзника Франции оказалась снова втянутой в войну с коалицией, состоявшей из Бранденбурга, Дании и Голландии. Хотя Швеции удалось и на этот раз сохранить почти все свои завоевания, но военное напряжение 50 и 70-х годов привело государственные финансы в плачевное состояние. Уже к началу 70-х годов государственный долг вырос до колоссальной по тем временам суммы в 20 млн. далеров. Правительство было вынуждено до минимума сократить армию и с большей настойчивостью добиваться согласия дворян на редукцию коронных земель как в самой Швеции, так и во всех ее владениях.

Скандинавские государства в XVII в.

Проведение редукции и ее результаты

В результате острой борьбы в риксдаге, когда почти все сословия выступили против аристократии, Карлу XI, ставшему с 1672 г. самостоятельным правителем, удалось провести редукцию, которая к 90-м годам увеличила ежегодные доходы государства на 3 млн. далеров.

Земельная реформа значительно упрочила государственные финансы. Возвращенные по редукции имения давали теперь казне регулярный годовой доход. В 80-х годах редукция была распространена также и на прибалтийские провинции - Ингерманландию, Эстляндию, Лифляндию, а также на шведскую Померанию. Особенно много земель было возвращено в казну в Лифляндии, благодаря чему ежегодные поступления в казну от этой богатой провинции достигли полумиллиона далеров. Редукция значительно усилила власть короля и ограничила влияние аристократии. В частности, аристократический государственный совет (риксрод), бывший до этого совершенно независимым от короля, потерял свое политическое значение. Были созданы новые центральные бюрократические органы — Комиссия по редукции, Государственная финансовая контора и др. Снова была увеличена постоянная армия, получавшая регулярное королевское жалованье. В 1693 г. риксдаг официально характеризовал Карла XI как «самодержавного, всем приказывающего и всем распоряжающегося короля, ни перед кем на земле не отвечающего за свои действия». Таким образом была торжественно провозглашена доктрина абсолютизма.

Усадьба Мариедал. Гравюра В. Свидде 1646 г.

Однако редукция вовсе не означала ни «ограбления», ни «разорения», ни тем более ликвидации дворянства, как это иногда утверждали шведские буржуазные историки. Дворяне, включая и аристократию, сохранили свои наследственные имения (сетерии), притом на лучших землях. Во время проведения редукции широко осуществлялся обмен частновладельческих земель на государственные по желанию землевладельцев и благодаря этому в ряде случаев дворянство сумело значительно округлить и расширить свои владения. Дворяне обменивали худшие по плодородию наследственные земли на лучшие из королевских, подлежащих редукции; при этом они захватывали обыкновенно великолепные леса и парки, богатые рыбой озера, горные луга и т. д. В результате реформы дворянские усадьбы сохранились по-прежнему и «ландшафт страны совершенно не изменился», как с удовлетворением отмечал один современный реакционный писатель. Больше того, в этот период появилось немало «новых людей» при дворе и в центральном аппарате, которые сумели урвать себе в личную собственность землю, подлежавшую возврату государству.

Шведское крестьянство в целом было разочаровано реформой. Выиграли от реформы лишь зажиточные крестьяне, которым оказалось особенно выгодным последующее разрешение правительства приобретать в собственность участки коронных земель (закон 1701 г.). Среднее крестьянство жаловалось на недостаточный размер наделов и на высокие государственные налоги. Характерно широкое распространение к концу XVII в. труда батраков в дворянских имениях. «Новые люди», пришедшие в деревню в качестве новоиспеченных дворян, спешили наиболее выгодно использовать свои земли, широко применяя дешевый наемный труд беднейшего крестьянства. В последние десятилетия XVII в. шведские дворяне эксплуатировали безземельное и малоземельное крестьянство также путем краткосрочной денежной или издольной аренды. К концу XVII в. в Швеции появляется и капиталистическая аренда: крупный сельскохозяйственный предприниматель из богатых крестьян или управляющий феодала берет в аренду все земли дворянского поместья и использует труд батраков, уплачивая землевладельцу капиталистическую ренту. Но эта форма эксплуатации носила еще спорадический характер. Усиление крепостного права в шведских прибалтийских провинциях

Если в самой Швеции XVII в. крепостное право не сложилось как господствующая система, то в шведских прибалтийских провинциях в этом же столетии царило самое жестокое крепостничество. Это относится как к Лифляндии (по-латышски Видземе), так и к Эстляндии (Северной Эстонии) и Ингерманландии (Ижорская земля). Шведский гнет тяжело ложился на плечи местного трудящегося населения, особенно крестьянства. Повышенные по сравнению с собственно Швецией государственные налоги, постоянные реквизиции сельскохозяйственных продуктов и скота (особенно во время частых войн в районе самих балтийских провинций), разнообразные извозные повинности, а самое главное, увеличение барщины и ухудшение юридического положения крестьянства характеризуют наиболее ярко этот период шведского господства в Прибалтике. Правительство тщательно сохраняло и поддерживало права и привилегии местного остзейского дворянства, являвшегося здесь господствующим классом. Шведское законодательство санкционировало развивавшееся крепостничество в прибалтийских провинциях, оформляя его юридически и предоставляя феодалам военно-полицейские средства для подавления крестьянства, боровшегося против растущего закрепощения. Так, законом от 1 февраля 1632 г. о земских судах санкционировалось крепостное право в Лифляндии и утверждалась полицейская власть помещика с правом «домашнего наказания» непослушных крестьян. Позднее патентом 1639 г. и особенно «Полицейским уставом» 1671 г. крепостными признавались не только дети крепостных, но также все беглые крепостные и вольные люди, поселившиеся на земле феодала. Крепостной считался полной собственностью помещика, который мог своих крестьян отчуждать или предоставлять кредитору в счет погашения долгов и процентов по ним. Кредитор по своему усмотрению распоряжался крепостными, требуя от них барщины и оброка. Попадая в руки ростовщика, крестьяне подвергались усиленней эксплуатации. Аналогичные законы были изданы и для Эстляндии. В 1638—1639 гг. в Лифляндии действовали карательные отряды, направленные сюда для подавления крестьянских волнений. Новая волна крестьянских движений относится ко времени русско-шведской войны 50-х годов XVII в. Стихийные крестьянские волнения вспыхнули также в 1668 г.

Положение крестьян в Прибалтике продолжало ухудшаться и далее, по мере того как государственные земли переходили к дворянам в собственность в виде всякого рода подарков и пожалований. Крестьянские земельные наделы в Прибалтике систематически сокращались вследствие увеличения барской запашки, вызванного ростом хлебного экспорта. Уже по переписи 1638 г., не менее 22% всех крестьян являлись батраками, оставшимися без земли или имевшими лишь небольшое подсобное хозяйство. Беднейшее крестьянство, даже если оно и вело свое полевое хозяйство, находилось в весьма тяжелых условиях, прежде всего из-за недостатка рабочего скота. Волы и лошади имелись только у состоятельных крестьян. Крестьянин-бедняк нередко вынужден был сам впрягаться в соху вместе с женой и таким образом обрабатывать свой жалкий участок. Многие крестьяне не имели коров и вместо них содержали коз. Барщина на помещика считалась «нормированной» определенным количеством дней в году; фактически же помещик мог требовать и дополнительной барщины под видом «помочей» и т. п. По отношению к крепостным широко применялись телесные наказания. Юридически за крепостными признавалось право судебной защиты, но жаловаться на помещика было делом совершенно безнадежным, так как все суды и административные органы в крае находились целиком в руках дворян.

От тяжкой барщины и растущих государственных налогов крестьяне искали спасения в бегстве, и вопрос о бегстве крестьян и мерах борьбы с ним составлял предмет постоянных забот ландтагов (съезды дворян по губерниям), ландратов (выборные от дворянства), различных земских судов и генерал-губернатора. Крестьяне спасались бегством в Ригу, Ревель (Таллин) и другие города, а также в Польшу, Литву, Курляндию и Россию. Шведское правительство в ответ на жалобы местных баронов неоднократно предъявляло этим государствам требования о выдаче таких перебежчиков.

В 80-х годах шведское правительство широко проводило и в Прибалтике политику редукции, причем здесь это мероприятие осуществлялось энергичнее, чем в самой Швеции. Интересы значительной группы остзейских баронов были серьезно ущемлены. Как и в самой Швеции, редукция вела к увеличению числа государственных крестьян. Правовое положение крестьян, превратившихся в государственных, улучшилось. Однако в прибалтийских провинциях, в условиях уже оформившегося крепостного права, крестьяне и на государственных землях не получили личной свободы. В то же время редукция и связанное с ней составление земельного кадастра и новых вакенбухов (Вакенбух — перечень повинностей с каждого крестьянского двора.) увеличили крестьянские повинности и платежи. Налоговое обложение крестьян к 90-м годам по сравнению с 70-ми годами возросло в Эстляндии в 2,5 раза, в Лифляндии — даже в 5 раз. Государство, вернув коронные земли в казну, фактически само ими не распоряжалось, а сдавало в аренду дворянам. Таким сбразом, арендаторы эксплуатировали и крестьян, живших в государственных имениях. В случае отказа от работы или небрежного ее выполнения арендатор или сам лично, или при помощи местной полиции мог подвергать крестьян телесным наказаниям.

Задавленный налогами, отрываемый от своего хозяйства тяжелой барщиной, прибалтийский крестьянин к концу XVII в. все более нищал и попадал в лапы ростовщика. В то же время помещики, а также арендаторы казенных имений все сильнее стесняли крестьянина в его праве пользоваться общинными угодьями (для рубки леса, выпаса скота, рыбной ловли, охоты и т. п.).

В конце XVII в. гнет шведского дворянского государства и местных остзейских баронов привел крестьянское хозяйство к явной катастрофе. В 1696—1697 гг. в Лифляндии и Эстляндии, как и в соседних странах, было подряд несколько неурожайных годов. Результатом неурожая в Прибалтике был голод и страшная эпидемия. Только в одной Эстляндии за эти годы погибло 75 тыс. человек. Многочисленные волнения крестьян в 1698 и 1699 гг., расправа их с некоторыми феодалами и управляющими, захват крестьянами хлеба в помещичьих экономиях, массовое бегство крепостных вызвали со стороны правительства жестокие репрессии. В деревни были посланы новые карательные отряды. Захваченные руководители крестьянских «беспорядков» подвергались пыткам, колесованию и другим казням.

Весной 1700 г., в связи с началом Северной войны, было издано два королевских указа в интересах прибалтийского дворянства. В одном из них, учитывая недовольство значительной части остзейского дворянства редукцией, король заявлял о полном прекращении мероприятий, связанных с редукцией, в другом обещал впредь оберегать и даже «приумножать» дворянские вольности и привилегии. Второй указ своего рода королевский манифест — был торжественно адресован «рыцарству герцогств Эстляндни, Лифляндии и Ингерманландии». В обоих указах Карла XII отчетливо выразился дворянско-крепостнический характер шведской политики в Прибалтике. Обострение балтийского вопроса к концу XVII — началу XVIII в.

Укрепление финансов в итоге проведения редукции дало шведским правящим кругам возможность возобновить активную внешнюю политику. В конце XVII в. датско-шведские отношения снова приняли крайне напряженный характер.

В 1697 г. на шведский престол вступил Карл XII. В целях сохранения господствующего положения на Балтике шведское правительство стремилось изолировать Данию и обеспечить себе поддержку Франции и Голландии, а также некоторых германских князей. Дания со своей стороны искала союзников, заинтересованных в борьбе за свержение шведского господства в районе Балтийского моря. Такими государствами являлись прежде всего Польша и Россия, для которых разрешение балтийского вопроса с каждым десятилетием становилось все более необходимым вследствие их растущей заинтересованности в балтийской торговле. Овладение частью южного и восточного побережья Балтики дало бы возможность обеим странам расширить свою морскую торговлю, минуя шведское и всякое иное торговое посредничество. Избранный в том же 1697 г. королем Польши Август II, курфюрст саксонский, на некоторое время стал в центре переговоров, приведших к созданию новой антишведской коалиции в составе Дании, Польши и России. Август мечтал получить в свое владение Лифляндию, которая ранее принадлежала Польше. Эти его планы всячески поддерживал лифляндский дворянин Иоганн Рейнгольд Паткуль, эмигрировавший в Польшу. Паткуль выражал настроение подавляющего большинства дворян прибалтийских провинций, недовольного политикой редукции. В 1698 г. Паткуль официально поступил на службу к саксонскому курфюрсту. С целью организации коалиции против Швеции Паткуль ездил с поручениями от Августа II в Москву и Копенгаген. Петр I со своей стороны разрабатывал план создания возможно более широкой коалиции против Швеции, имея в виду добиться возвращения России восточного — Ингерманландского и Карельского — побережья Балтийского моря. В 1699 г. союз Дании, Саксонии и России был уже оформлен. В 1700 г. началась Северная война, в которой главным противником Швеции оказалась Россия.