Николай Гартман
К ОСНОВОПОЛОЖЕНИЮ ОНТОЛОГИИ
К оглавлению Часть четвертая Проблема и положение идеального бытия
Раздел I Данность математического бытия
Глава 38. Онтологическая апоретика идеальности
а) Основная апория и следствия из нее
Эмоционально-трансцендентные акты имеют своим объектом только реальное. Исключение здесь, правда, составляет контакт с ценностями, но он связан лишь с неким определенным родом идеального, а именно с тем, чей бытийственный характер постижим труднее всего и более всего оспариваем. Таким образом, его содержательная область должна быть заранее отброшена. Останется некий род данности бытия, зависящий только лишь от познания, причем, как уже было показано выше, от особого способа и источника познания — априорного.
Это сразу делает данность идеального бытия исключительно сложной. Ибо как раз в априорном познании имеет место гносеологическая апория, каким образом в нем вообще может быть дано сущее; именно априорное познание считается лишь неким указателем возможного бытия, но не данностью дей-
490 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ствительно сущего, подобно тому как и во всей области реального познания никогда нельзя усмотреть чисто a priori, действительно ли нечто «есть» или не «есть», но всегда можно лишь усмотреть, «какими» качествами обладает нечто, реальность чего уже достоверно подтверждена. Причем в удостоверенности реальности всегда уже содержится ряд апостериорных данностей, включая эмоциональные.
Отсюда немедленно возникает основная апория идеального бытия. Она формулируется в том смысле, что заранее никоим образом нельзя обнаружить, есть ли вообще идеальное бытие.
Эта апория является одновременно онтологической и гносеологической. Вопрос состоит, во-первых, в том, есть ли вообще то, что образует собой предмет идеального познания, нечто в-себе-сущее, и во-вторых, в том, является ли так называемое идеальное познание — а это есть познание сущностных отношений всякого рода — вообще «познанием» в собственном мысле слова.
Ибо по сознанию предмета как таковому не видно, познание ли это или нет. Оно может быть и чистым мышлением, представлением, фантазией. При этом оно прекрасно может обладать строгой мыслительной формой и внутренней, логической правильностью; однако исходные пункты, от которых оно отправляется, все-таки могут основываться на заблуждении. Логическая форма во всей своей прозрачности и проверяемости от этого не страхует. Суждение или понятие не может ручаться за свой предмет, и самая точная форма умозаключения оставляет открытой объективную значимость своих предпосылок.
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 491
Или, если выразиться иначе, очень даже может быть так, что здесь представлен лишь имманентный, интенциональный предмет, т.е. не в-себе-сущий; а следовательно, нет и собственно предмета познания.
б) Идеальное бытие и идеальное познание
Теперь можно ожидать, что решение этой апории последует из анализа акта познания. В нем, как можно полагать, все-таки должно обнаружиться, является ли он трансцендентным актом или нет.
Но как раз это в данном случае затруднительно. Ибо естественное сознание бытия настроено исключительно на реальное. Идеальное предстает для него прежде всего всегда лишь как нечто «ирреальное». И в негативном характере этой выделенное™ относительно бытийственной тяжести реального сознание бытия в идеальном пропадает. По «ирреальности» предметно оформленного содержания сознания никогда нельзя прямо увидеть, есть ли за ним независимое от сознания сущее или нет. Только связи с реальным способны дать относительно этого решение. Но в них исчезает самостоятельность собственно идеального характера бытия.
Причины такого рода отношения заключены, следовательно, в своеобразии человеческого опыта. Данность реального укоренена в эмоционально-трансцендентных актах. В них затронутость была и остается неснимаемой; даже самое наивное сознание мира, нам известное, уже застает себя в полной и непоколебимой убежденности относительно реальности мира, в котором оно осуществляет свой опыт. Здесь онтологическая установка является естествен-
492 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ной установкой, которая лишь впоследствии может быть поколеблена скепсисом или некоей искусственной теорией.
Иначе дело обстоит с идеальным бытием. В его пользу сначала не говорят никакие эмоционально-трансцендентные акты. Следствием из этого является то, что естественного осознания идеального бытия вообще нет, но есть лишь возникающее вторично, данное в познании, причем только в высокоразвитом, проясненном познании, поднятом до уровня науки.
Ведь так и исторически — идеальное бытие было открыто уже позднее: до Платона в философии обнаруживаются лишь нечеткие его следы. И даже в своем открытии оно не было выявлено сразу чисто в своей сущности; скорее, сначала оно было перегружено метафорическими теориями и использовалось в качестве предпосылки для очень рискованных умозаключений, с конечными спекулятивными выводами которых его с самого начала смешивали. Лишь постепенно в истории выкристаллизовывалось проясненное сознание идеального бытия. Эссенциальные теории средневековья и осуществленный в их рамках спор об универсалиях, вопреки все увеличивающемуся спекулятивному бремени, которое они приносили с собой, внесли в это наибольший вклад. Но даже в кантовское время эта проблема еще не была готова для решения. Даже Кант задавал вопрос об объективной значимости не идеально априорного в познании, но только реально априорного; подобно тому как в его трансцендентальной дедукции речь идет только об объективной «реальности» предмета познания, но вместе с тем ничего не сказано о соответствующей объективной идеальности. То, что мате-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 493
матическое познание, чей синтетически-априорный характер он четко увидел в трансцендентальной эстетике, также нуждалось в дедукции его объективной значимости, ему в голову не приходит. Он явно еще не осознает данной проблемы.
Вне своих исторических причин это имеет и некое онтологическое основание. От идеального бытия не исходит никакой актуальности, в жизни от него как такового ничего не зависит, по крайней мере непосредственно. Оно затрагивает человека не напрямую, оно не «охватывает» его фатальным образом, как его охватывают события, оно «не наступает» и никому не угрожает, ибо оно не пребывает во времени. Скорее, оно овладевает реальным так же, как и осознанием реального, тихо и невидимо; пожалуй, в этом отношении оно затрагивает и человека в его жизни, но делает это неощутимо и как бы постоянно. Его существование и его господство незаметны, требуется сначала особая установка сознания, чтобы их заметить. Потому нет никакого переживания и никакого претерпевания идеально сущего, никакой собственно затронутое™ им. Его экзистенция ненавязчива.
Вневременное как всегда сущее (αεί όν) в жизни необходимо оказывается сокрытым, сколь бы очевидным оно ни было для движущегося вперед познания. Потому это его «тихое существование» является спорным в совершенно ином масштабе, нежели реальная экзистенция. Оно с самого начала контрастирует с «громкой» и навязчивой экзистенцией реального. Ибо таков человек: то, что грубо ему не навязывается, его не охватывает, не ввергает в круговорот, ему не досаждает и не угрожает, — то не так-то легко становится для него достоверным.
494 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
в) Начальный этап данности бытия в математическом познании
Итак, где постижим феномен идеального бытия? Пожалуй, самым известным образом и раньше всего он постигнут в математике. О «бытии» чисел знали пифагорейцы. А так как они сознавали его вневре-менность, то считали его единственно чистым и совершенным бытием. Платон пошел по их следам дальше, он назвал геометрию επιστήμη του αεί όντος*. В позднеантичном платонизме это воззрение продолжало жить: Прокл учил о «математическом бытии» и особым образом о «геометрическом бытии» (ουσία). В математике еще сегодня говорят о «математическом существовании» и высказывают последнее в форме экзистенциальных суждений. Например, «между любыми двумя целыми числами существует бесконечный ряд дробных чисел», «не существует логарифма отрицательного числа», «между двумя точками существует лишь одна прямая», «существует пять правильных геометрических тел» и т. д.
Это суждения, экзистенциальные не только по логической форме, но и по содержанию. Они говорят о том, что в рассматриваемой сфере существует или не существует. Дело, таким образом, идет не о логическом бытии суждения, но о независимом от суждения бытии математического образования, о котором в этом суждении говорится.
А так как разница вот-бытия и так-бытия онти-чески относительна, то тот же самый бытийственный смысл должен обнаруживаться и в форме так-бытий-
* Наукой о вечном бытии (греч.).
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 495
ственных суждений. Это легко увидеть на простых примерах: «З6 равно 729», «а° равно 1», «сумма углов многоугольника равна 2 (п - 2) R», «П равно 3.14159...». «Равно» в этих суждениях подразумевает, что предмет действительно, т. е. в себе, обладает такими качествами или что соответствующие качества в нем являются сущими.
Давно возникла идея, что в таких суждениях дело идет только о мыслимом или даже только о мышлении или мысленном долженствовании; логарифм, например, геометрически строгая прямая, З6 или а° существуют только в мысли, чего-то действительного под ними вовсе не подразумевается. Но в самих суждениях об этом ничего не говорится. Они вовсе не подразумевают «Я так мыслю» или «Я должен так мыслить»; скорее, они высказывают просто «Это обстоит так». В них, следовательно, высказывается некое бытие, а не мышление. О мышлении здесь вовсе не идет речи, даже об особенном математическом мышлении, в случае, если бы оно отличалось от прочего мышления. Всякая интерпретация, идущая в этом направлении, отклоняется от смысла высказывания, она привносит нечто, в самом суждении, безусловно, не присутствующее. В такой интерпретации заключено начальное звено длинной цепи ошибок, которые буйным цветом расцвели в математических теориях мысли. Даже Кантова теория «синтетических суждений a priori в математике» имеет здесь свой отправной пункт, несмотря на то что основанием суждения она делает не мышление, а созерцание. Ибо под формой созерцания подразумевается форма созерцания субъекта, а не характерная особенность предмета.
496 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
г) Возражения и критика возражений
Теперь можно возразить: все-таки мы обнаруживаем эти суждения только в мышлении; то, что в них высказывается, от высказывания отделить нельзя. Это вопрос логического полагания. Мышление, высказывание, полагание содержат именно в себе, что они могут получаться лишь так, а не произвольно.
Конечно, аргументацию можно продолжать: под треугольником, на котором показывают нечто математическое, все-таки подразумевается не этот показываемый, на котором ведется демонстрация (это чисто вспомогательная конструкция для наглядного представления, во всем остальном неадекватная), даже не некий вещно реальный треугольник, но «треугольник вообще», in abstracto, т.е. такой, какой имеет место лишь в математическом мышлении. Подразумевается, таким образом, его интенциональный предмет. Равным образом под З6 подразумевается не три вещи, 6 раз умноженные на 3, но 6-я степень 3, как ее постигает только арифметическое мышление.
Однако главное — предмет и его бытийственный характер — в такого рода аргументации упускается. Конечно, суждения, в которых высказываются подразумеваемые отношения, обнаруживаются только в мышлении; но это относится ко всем суждениям, даже к суждениям о реальном, например к суждению «атомный вес водорода равняется 1». Здесь поостерегутся делать вывод, что водород с его атомным весом «есть» только в мышлении. Разумеется, суждение «полагает», но полагание подразумевает не себя само, но нечто иное, что существует независимо от полагания, но покрывается им по содержанию. Или даже:
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 497
полагаемое подразумевается им не «как» полагаемое, но как существующее в себе. Сущность полагания, поскольку она есть выражение некоего познавательного отношения, состоит в том, чтобы трансценди-ровать себя само и указывать на в-себе-сущее. А этому соответствует тот факт, что в содержании суждения не содержится, что дело идет о самом суждении или о полагании. Суждение, скорее, есть чистое выражение предметного отношения, а последнее в самом полагании уже от него (полагания как такового) отличается. Такое отношение, следовательно, с самого начала подразумевается как в-себе-сущее. «Есть» ли оно в себе и в действительности, из одного только полагания, разумеется, не явствует — это следующий вопрос, ибо полагание, а с ним и подразумевание, может основываться на ошибке. Суждение может быть ложным. Но именно в случае ошибки очевидно, что в-себе-существование некоего бытийственного отношения было в собственном смысле подразумеваемым. Ибо ведь ошибка как раз состоит в несоответствии высказываемого сущему. А там, где последнее отсутствует, различие истинного и ложного теряет свой смысл. Если теперь впасть в другую крайность и понять подразумеваемое бытийственное отношение как реальное, т. е. понять «3» как три вещи, треугольник как материальный треугольник, то смысл математического высказывания вновь будет понят неверно. Последнему в этом случае будет недоставать не только характерных для него всеобщности и необходимости, но и строгости, и точного соответствия действительности. Да и никто из понимающих смысл математических суждений всерьез подобного вывода не сделает. Таковой на первый взгляд напрашивается лишь
32 Н. Гартман
498 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
потому, что имеется привычка понимать под сущим только реальное, и потому бытие смешивается с реальным. Но вопреки всем мыслительным привычкам учат суждения математики именно тому, что существует еще и бытие другого рода и что математические образования просто потому, что они сами по себе нереальны, считать не-сущими, т.е. образованиями чисто мысленными, ошибочно.
О неправомерности последней точки зрения убедительно свидетельствует тот факт, что неорганическая природа в широком масштабе руководствуется математической закономерностью, что, следовательно, математические отношения далеки от того, чтобы существовать только в мышлении, но пронизывают реальный мир и содержатся в нем в качестве его основных отношений. Об этой стороне дела ниже еще будет подробно идти речь. Ибо она касается отношения идеального и реального бытия. А от этого зависит еще более широкий круг вопросов. Для начала же достаточно зафиксировать разницу способов бытия как данную в математическом высказывании и им подразумеваемую. Ибо определить ее ближе будет не так трудно, если однажды освободиться от предрассудка субъективности идеального бытия и понять, почему и в каком смысле мы в его случае имеем дело с подлинно в-себе-сущим.
д) Математическое суждение и математический предмет
Высказывание, стало быть, обладает тем качеством, что оно само себя трансцендирует. Оно высказывает не само себя — это было бы суждение о суждении, — но определенное содержание, а последнее
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 499
уже в форме высказывания охарактеризовано как сущее. В этом состоит онтологический смысл глагола-связки. «Есть» в суждении хотя и идентично пола-ганию, но само полагание подразумевает другое — сущее. Высказывается не то, что понятие (субъект суждения) «есть» таково, но то, что предмет «есть» таков. В случае математического суждения, стало быть, высказывание относится к математическому предмету.
Это нетрудно показать на примерах. В положении о сумме углов многоугольника подразумевается хотя и не показываемый многоугольник, на котором ведется демонстрация, но и не — причем именно не — идея или понятие многоугольника. А подразумевается сам многоугольник, как таковой и in gene re. У понятия нет суммы углов, у него нет и углов, оно вообще не является пространственным образованием. Понятие многоугольника не составляет исключения. Положение о сумме углов, таким образом, высказывает то, что оно высказывает, не о «понятии» многоугольника, но о самом многоугольнике in genere. Понятие же, которое в суждении занимает место субъекта, есть лишь мысленная формулировка многоугольника in genere, т. е. с ним не совпадает. Оно есть лишь представитель последнего в сфере мысли. Высказывание, пожалуй, происходит с его помощью, но относится не к нему, а к вещи, т. е. к многоугольнику как пространственному образованию. Высказывание о чем-то пространственном помимо понятия было бы бессмысленным высказыванием.
Быть может, это является, собственно, чем-то само собой разумеющимся. Но сложность логических проблем и обособление логических образований (понятия
500 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
и суждения) принесли с собой то, что укоренилось противоположное мнение. В поле реального бытия смешение понятия и вещи не так опасно: здесь против него работает мощное естественное осознание реальности. Но там, где предмету присущ иной способ бытия и он не так дерзко заявляет о себе в сознании, там это смешение делается в высшей степени соблазнительным, ибо оно естественно упрощает существующее отношение. В этом заключается основная причина того, почему так тяжело постичь идеальное бытие в чистом виде и как таковое.
Потому именно в этом пункте необходимо приложить усилия, чтобы прояснить запутанную традицией ситуацию. Первым шагом к тому является обнаруженная только что в смысле математического суждения разница между понятием и предметом высказывания. Поэтому важно зафиксировать этот первый, на первый взгляд ни о чем не говорящий результат и положить его в основу дальнейшего: величина суммы углов высказывается не понятием многоугольника, но самим многоугольником; и при этом подразумевается многоугольник не поскольку он мыслится, но поскольку он таков в себе и по своей сущности. Конечно, при этом также прекрасно известно, что всякое то или иное мышление в этом «так-бытии» многоугольника ничего не меняет.
Лишь при таком условии вообще имеет смысл говорить об истинности или ложности такого рода суждений. Ибо истинность означает соответствие высказывания чему-то, что независимо от него таково, каково оно есть; точно так же ложность означает несоответствие. Если по ту сторону понятия нет бытия предмета, а по ту сторону суждения — существующего
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 501
положения вещей, то нет и ничего, чему понятие и суждение могли бы соответствовать, и разница истинного и ложного теряет силу. Но так как именно в математике имеет место очень определенная претензия на истинность, то как раз тем самым в ней неявно подразумевается бытие предметов, о которых она ведет речь в своих суждениях. А так как в случае ее предметов о реальном бытии дело может идти не без оговорок, то для них должно быть характерно бытие иного рода. Это бытие иного рода имеется в виду в выражении «идеальное бытие».
е) Дальнейшие примеры и выводы
Это соображение в точности следует за феноменом математического суждения, умозаключения, операций вычисления, доказывания, выведения, короче — математического мышления, каким мы его обнаруживаем и можем со всей точностью проанализировать. Способ же, каким вслед за феноменом обнаруживается предположенность предмета как в себе существующего, — это характерная форма данности идеального бытия. Впоследствии, разумеется, можно буде~ и непосредственно поразмышлять об этом бытии. Пока же требуется окольный путь через высказывание. Ибо именно высказывание, равно как и вся сфера мысли, в которой оно осуществляется, скрывает идеальное бытие. Оно скрывает его от первоначального, поверхностного взгляда, причем как раз в силу его собственной предрасположенности, его собственной осознанности, и именно потому оно открывает идеальное бытие при более глубоком проникновении. Ибо это проникновение состоит в распознании пред-
502 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
расположенности и в достижении того, что скрыто от суждения.
Альтернатива, «или реальное, или только лишь мыслимое», оказывается ошибкой. Неверно, что только вещно реальный многоугольник, или даже показываемый, пребывает в себе. Есть еще и другое в-себе-бытие, которое, однако, далеко от того, чтобы быть голой абстракцией. Именно оно подразумевается в геометрическом суждении.
То же самое относится к предмету положения «а° равно 1» или «З6 равно 729». Если бы кто-то высказал, что «а° равно 0» или «З6 равно 728», то можно было бы очень легко показать, что это не «есть» так, что, следовательно, высказывание неверно; а это будет означать, что оно не затрагивает того, что такое на самом деле «есть» а° или З6. В этом отчетливо обнаруживается, что в смысле высказывания уже предполагается некая действительность величин а° и З6 в их сфере, некое бытие sui generis, в отношении к чему высказывание может быть истинным или ложным, но в существовании чего истинность или ложность высказывания уже ничего не могут изменить.
Таким образом, способ бытия, о котором здесь идет дело, явно обладает самостоятельностью в отношении суждения и мнения, в отношении познанности и непознанности, познаваемости и непознаваемости. Он обладает этой самостоятельностью, несмотря на то что предмет, за которым суждение таковую признает, нереален и даже не подразумевается реальным. Но такая самостоятельность образует точный смысл того, что в теории познания называется в-себе-бытием: независимое от познания существование предмета,
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 503
или, как уже выявилось выше в рамках более общего рассмотрения, сверхпредметность предмета познания.
При этом важно зафиксировать этот простой смысл «гносеологического в-себе-бытия» во всей строгости и не путать его, к примеру, с кантовским понятием «вещи в себе» или тем более с каким-нибудь метафизически субстанциализированным значением. Ибо только в указанном смысле он относится к феномену. Но в этом смысле он неотделим от него: в математическом мышлении, суждении и даже познании схватываемый предмет понимается как существующий независимо от мышления, суждения и познания. Он понимается как давно существовавший и как тот, который будет существовать впредь, т. е. как вневременной, но никогда всерьез как тот, что впервые осуществляется в суждении.
Именно этот характер в-себе-бытия идеальное бытие разделяет с реальным. В нем оба способа бытия не различаются, а это причина того, почему вообще приходится помещать их онтологически рядом друг с другом и почему требуется избегать всякой необдуманной сдержанности одного в отношении другого — как она нередко выказывалась.^ этом отношении, таким образом, на всем протяжений от простого восприятия вещи до математического познания может быть зафиксирован один и тот же базовый феномен. Подобно тому как визуально рассматривая вещи, мы считаем, что рассматриваемые вещи не возникают впервые в рассматривании, но что они уже заранее существовали в себе и лишь попали в поле зрения, точно так же мы считаем, что при математическом познании вневременно-идеальный предмет лишь попадает в поле усмотрения, но не возникает впервые
504 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
одновременно с усмотрением. И поэтому такое усмотрение, хотя оно не касается реального, мы считаем подлинным познанием. Разница же способов бытия заключается не в гносеологическом в-себе-бытии, но в особенном роде существования.
Глава 39. Теории и точки зрения
а) Математический субъективизм
В этом отношении, таким образом, можно говорить о гносеологическом в-себе-бытии математических предметов, а именно — как о чем-то подразумеваемом и уже предполагаемом в математическом мышлении.
Но это подразумевание и это предполагание, естественно, могут быть и ошибочными. То есть в действительности все-таки может быть так, что лишь мышление «полагает» математические предметы, но в качестве полагаемых их не осознает, как бы позволяя себя обмануть внутренней оформленности полагаемых образований, и особенно их вневременности, и потому предаваясь иллюзии их в-себе-бытия. Таким образом, стало быть, в математическом познании возникает та же апория, которая в реальном познании хорошо известна со времен античного скепсиса, но которой там противостоит тяжесть эмоционально-трансцендентных актов и жизненного контекста.
Позиция, которую занимают, открывая простор указанной возможности, есть, таким образом, позиция математического скепсиса. Она означает вовсе не то, что сомнению подвергаются математические
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 505
высказывания как таковые, но лишь то, что оспаривается в них подразумеваемое и мнимо покрываемое ими бытие математических предметов. В наше время эту позицию развивают две теории: математический субъективизм и математический интуитивизм.
Математический субъективизм утверждает: первых математических данностей, которые были бы твердыми и непреложными, не существует. Математика с ее полаганиями в этом случае свободно парит в царстве мысли. Она начинает с определений и аксиом, которые она целесообразно устанавливает ввиду дальнейших операций, позволяет затем тому, что определено, иметь относительное значение, а в остальном состоит чисто в выведении следствий.
Математик, пребывая в своей четко очерченной рабочей сфере, может обходиться таким воззрением; его позиция в этом случае является позицией отделенного от мирового контекста, чисто в себе существующего контекста мысли; его наука становится разновидностью шахматной игры высшего порядка по очень определенным логическим законам, из которых он исходит, признавая их основополагающее значение. Его критерием является исключительно внутренняя согласованность, положение о противоречии. Вне этой заранее предполагаемой закономерности все основывается на чистом полагании.
Известную убедительную силу это получает в новейших аксиоматических исследованиях. От аксиом и определений в соответствии с логическим следованием зависит все частное; но они сами, если исключить первоначальную данность созерцания — не эмпирического, но априорного, например, в смысле кантовского созерцания пространства, не являются
506 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
бесспорными. Их нельзя доказать тем же образом, каким доказывают вытекающие из них частные теоремы. Следовательно, в принципе существует возможность их упразднения, перемещения, смены. Известный пример 11-й Евклидовой аксиомы, в которой вступают в действие приведенные соображения, есть лишь один из многих. Но следствием в этом случае оказывается некая геометрия или арифметика, иная в своих существенных элементах. Если брать чисто логически, то классическая геометрия Евклида не имеет преимуществ перед какой-нибудь геометрией, устроенной иным образом.
Обобщая, можно сказать, что приведенное соображение выводит к чистому математическому субъективизму. Дело в том, что если все зависит от первых полаганий, а те могут быть произвольно изменены, то прекращается всякая связь математики со сферой сущих предметов. С этой точки зрения как она сама образует некую случайную систему, так и все вытекающее из нее частное математическое бытие предстает случайным.
б) Математический интуитивизм
В противоположность этому математический интуитивизм, по крайней мере, признает существование неких твердых первых данностей, которые впервые даются в некоем чисто внутреннем видении, а затем считаются основой для всего дальнейшего. Нет необходимости ограничивать базис этого созерцания кан-товским созерцанием пространства и времени; ему можно дать и расширенное основание. Но важно, что исходя из такого базиса созерцания можно в про-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 507
тивовес большому количеству возможных аксиоматических систем легко выстроить некую «сущностную аксиоматику», которая тогда не только удовлетворит структуре теорем, но и будет необходимой в себе.
Конечно, теперь произвольность оказывается снята. Нельзя начинать с любых выбранных определений и аксиом, ибо интуицией предписываются определенные; она сама есть интуиция определенных, несдвигаемых содержаний, и исключительно эти содержания можно очертить в исходных тезисах. Таким образом, не все привязано к полаганиям. Но, пожалуй, все — к первым очевидностям. Сказать, что, собственно, представляют собой эти очевидности и в чем коренится их устойчивость, отнюдь не легко. Ибо они постигаются, пожалуй, предметно-содержательно, но не как схватываемое сущее. Их предметность, таким образом, является только лишь ин-тенциональной.
Если исследовать это своеобразное отношение дальше, то выясняется, что здесь данность замещается лишь дающим актом созерцания, но не дающим предметом. Как раз таковой должен был бы быть больше, чем только лишь интенциональным; он должен был бы быть в-себе-сущим предметом, и интуиция была бы вынуждена ссылаться на него как на предмет, от нее не зависимый, т. е. была бы вынуждена погружаться в созерцание его сущности и пытаться извлечь из него его в себе существующие сущностные черты. Но такой предмет математическим созерцанием указанного рода в расчет не принимается. Очевидность остается внутренней, имманентной, ее феномен есть феномен сознания; дающий акт, которому она при-
508 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
суща, не есть трансцендентный акт, и потому в нем нет свидетельства о бытии.
Представленная теория, стало быть, по сравнению с субъективизмом выигрывает немного. С понятием интуиции можно было бы продвинуться гораздо далее; ибо созерцание с полным правом является формой схватывания (познания) и таким образом может быть лишь трансцендентным актом, а тогда оно необходимо отсылает к в-себе-сущему предмету. Но именно этого теория не замечает. Смысл схватывающего акта в такой интуиции не осознается. Остается одно лишь внутреннее отношение сознания к своему содержанию. То, что интуиция ставится на место полагания, — это лишь разница внутренней модальности. В сущности, один имманентный акт лишь заменен другим.
в) Роковые последствия
Обе теории сводятся к тому, что математическая закономерность есть закономерность сознания, математические же предметы суть голые содержания сознания; различие двух теорий есть лишь различие функции сознания, которая кладется в основу. Правда, при помощи «созерцания» к базовому феномену подходят несколько ближе, чем в том случае, когда прибегают к полагающему мышлению; но и оно постигается субъективистски, и следствия остаются сомнительными. Ибо созерцание истолковывает феномены по-своему. В его случае не существует как таковых числовых и пространственных законов, но есть лишь законы созерцания; точно так же как согласно теории полагания существуют лишь законы мышления.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 509
То, что прямая есть кратчайшая, в этом случае означает только, что она должна быть представлена как кратчайшая; то, что а° = 1, точно так же означает необходимость, имеющуюся в наглядном представлении (например, в представлении степенного ряда). Но согласно смыслу высказывания ни в первом, ни во втором случаях речь идет не о необходимости представления, пусть даже и наглядного — равно как и не о необходимости мышления, — но о качествах предметного образования, а именно — линии и определенной степени. Относительно первой высказывается некое пространственное качество, относительно второй — числовая величина, что не относится ни к созерцанию как таковому, ни к мышлению как таковому. Пожалуй, существует представление «величины» и понятие «величины», но ни само представление, ни само понятие не могут обладать «величиной», причем ни пространственной, ни арифметической.
Также не поможет, если сослаться на принуждение со стороны мышления или созерцания в этих законах. Конечно, имеет место невозможность мыслить или представлять вещи иным образом. Но не об этой невозможности ведут речь законы, а о другой и более фундаментальной — о невозможности вещи «быть» иной (когда а° не «есть» 1, что прямая не «есть» кратчайшая). То обстоятельство, что сознание не может постичь их иначе, в этом случае будет уже следствием этого их так-и-не-иначе-«бытия».
В обеих теориях, как ни верти, присутствует как раз уже некая интерпретация базового феномена, переистолкование закономерности из закономерности предмета в закономерность сознания предмета.
510 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Конечно, теория имеет право интерпретировать. Вопрос лишь в том, может ли такая интерпретация удержаться. В представленном случае можно увидеть, что как раз онтологически существенной точки феномена она не достигает, т. е. в философском плане удержаться не может.
Доказательство этого составляет задачу следующей главы. Это доказательство только внешне имеет форму опровержения. В действительности оно сводится к первоначальной выработке самого базового феномена, поскольку он содержится в предпосылках математической науки. Обе приведенные теории дают для этого лишь полемический повод. Они обе разработаны по одной и той же схеме, и потому, несмотря на все противоречия в частностях, все-таки стоят рядом друг с другом. Однако общая для них схема содержит традиционную фундаментальную ошибку, корни которой необходимо вскрыть.
г) Фундаментальная теоретике-познавательная ошибка
А именно, интерпретации такого рода совершают ошибку, прямо-таки игнорируя познавательный характер математической науки. Познание — не то же самое, что мышление или наглядное представление; оно есть не продуцирование содержаний, даже не одно только «обладание» содержаниями, но по своей сути — «схватывание» в-себе-сущего.
Различие обладания и схватывания повсеместно исчезает там, где в сущности науки односторонне усматривают логическую закономерность. Ибо последняя индифферентна к схватыванию. Поэтому логические теории науки XIX века изначально не стави-
_______ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 511
ли перед собой проблемы познания, да и почти что ввергли ее в забвение, несмотря на непрекращавшиеся речи о «познании». Одновременно со в-себе-бытием предмета был утрачен и трансцендентный характер акта, а феномен познания упростился до феномена одного лишь сознания. Понятно, что именно методология математической науки должна была способствовать этой точке зрения, ибо как раз в ее области для онтологического постижения предмета возникают серьезные трудности. И уж тем более проблема идеального бытия была для теорий такого рода совершенно не по плечу.
Хотя феноменология выступила против этого логического направления, однако она не вскрыла в нем этой фундаментальной ошибки, но приняла ее вовнутрь собственного, наглядно расширенного способа описания феномена. Своим нестрогим, как бы онтологически нейтральным понятием интенционального предмета она только способствовала этому старому предрассудку. Правда, учение об идеальном бытии ей обязано неким новым толчком, данным благодаря разработке в ней сущностной сферы. Но именно бытийственный характер сущностей она до осознания не довела. Скорее, за счет неопределенности, оставленной ею для этой сферы, она сама превратилась в некую метафизическую теорию, что нашло четкое отражение в возврате Гуссерля к идеализму неокантианского оттенка. Дело происходит так, что именно она хотя бы умела проводить различие между тем, что значит «обладать» содержанием сознания и что значит «схватывать» сущий предмет.
Но именно эти два момента необходимо строго различать, чтобы быть на высоте в установившейся
512 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
понятийной путанице. «Обладать» можно идеями, представлениями, взглядами, мнениями, понятиями, интенциональными предметами. Обладание есть отношение, имманентное сознанию, и предмета, независимого от сознания, не затрагивает. «Схватить» же можно только в-себе-сущий предмет, т. е. такой, который существует независимо от сознания (т. е. и от самого схватывания) и своей предметностью для сознания не исчерпывается. Так реальное познание «схватывает» события, лиц, вещи и вещные отношения (положение вещей). «Схватывание» именно по своей сущности есть трансцендентное отношение, и его предметы необходимо обладают сверхпредметным в-себе-бытием.
Если перенести это отношение на познание идеальных предметов, т. е. например на чистую математику, то придется сделать вывод, что последняя лишь в том случае может считаться собственно познанием, т. е. «схватыванием» чего-то, если ее предметы обладают и в-себе-бытием. Для этого недостаточно, чтобы она состояла только в голом «обладании» математическими образованиями, как бы велика ни была ее имманентная закономерность. В качестве познания она должна быть подлинным схватыванием. А это возможно лишь в том случае, если математические образования — числа, число-вые отношения, фигуры, пространственные отно-шения и т. д. — обладают независимым от созна-ния и от самого схватывания бытием. Но тогда эти образования, вероятно, не возникают впервые благодаря полаганию или интуиции, но должны и без них и до них вне времени существовать как то, что они суть.
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 513
д) Вторичная проба: математика без познания
Избежать такого следствия можно лишь одним образом: отказав математике в познавательном характере. Тому, что в ней происходит, в этом случае незачем быть схватыванием, а следовательно, и трансцендентным актом. И тогда она, конечно, не нуждается в сущих предметах. Но тогда снова приходят к представлению о мысленной шахматной игре.
В себе такая возможность, пожалуй, существует, но она мало соответствует суровой прозе математики. Ведь если та не есть познание, то она — и не наука, но точно оформленная игра фантазии. Математик согласится с этим менее всего. Самое большее, он мог бы еще отговориться, что математика — это наука о мышлении или созерцании, чтобы не сказать, что это наука о фантазировании. Но всерьез это неосуществимо — даже и в том случае, если хотят ограничиться определенным родом мышления или созерцания. Ибо в математике речь явно идет вообще не о мышлении или созерцании, но о числах, величинах, фигурах и всем, что связано с ними на том же уровне бытия. Наукой же об упомянутых актах является психология.
По самому последнему счету даже и математик очень точно знает об этом самостоятельном способе бытия своих предметов. Он лишь потому не привык называть свои предметы «сущими», что наивно полагает, будто бытие — это только реальность. Это понятно, ведь более общего понятия «в-себе-бытия», вырабатываемого только в философии, он, пожалуй, может и не знать. Серьезно возразить против него он не смог бы. Без него же способ бытия математических предметов непостижим.
33 Н. Гартман
514 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
С осознанно субъективистским способом мышления это, правда, не согласуется. Тот как раз оспаривает познавательный характер математики, не думая, однако, от чего он тем самым отказывается. С инту-итивистскими воззрениями это вяжется гораздо лучше; однако при этом очень четко проявляется внутренняя непоследовательность данной теории. Дело в том, что интуиция с самого начала есть модус познания, т. е. некое «схватывание», трансцендентный акт; в этом она сразу занимает иное положение, нежели «полагание», и как раз только теория этого не понимает. Истина интуиции состоит в том, что она есть не дающий, но принимающий (рецептивный) акт, и что дающую инстанцию за ней в случае предмета необходимо найти. Последний определяет созерцание, насколько он ему представляется (является), причем как индифферентный в отношении самого акта созерцания. Он, таким образом, уже предполагается как в-себе-сущий. Если такой предмет не представляется, т.е. не представлено никакое сущее, которое уже могло бы обладать в себе своим определенным так-бытием, то и акт не будет видящим схватыванием.
Причина того, что в этом пункте вновь и вновь закрадываются ошибки, заключена в двусмысленности традиционного понятия интуиции. В нем между схватывающим и конструирующим (фантазирующим) созерцанием не проведено никакой границы. Для голого сознательного феномена интуиции, т. е. для видения высшего порядка, это и не нужно, ибо и в том, и в другом случаях конкретная образность содержания сознания одна и та же, и именно эта образность — в противоположность абстрактности понятия — понимается тогда под наглядностью. Если бы
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 515
теперь строго придерживались этого нейтрального смысла «интуиции», то против этого было бы нечего возразить; но для основоположений математики понятие интуиции даже в этой нейтральности не подходило бы. Ибо так остается двусмысленным происхождение первых данностей. Теория, таким образом, молча подменяет узкое понятие «схватывающей интуиции», фактически изымая тем самым познавательное отношение вместе с его трансцендентностью, но этого изъятия не замечает и дальше поступает так, будто в-себе-сущий предмет в ней вовсе не предполагается. С какой стороны ни рассматривать ситуацию, математика, не являющаяся познанием, была и остается ложным и не отвечающим смыслу науки понятием. Таковая, хотя и не является невозможной, но оказывается, пожалуй, ни о чем не говорящим смелым предприятием — не говорящим именно потому, что тогда она оставалась бы беспредметной. Таким образом, чтобы философски понять ее действительный образ действий, необходимо начать с другого конца, т.е. сначала необходимо попытаться понять способ бытия поля ее предметов. Но такое понимание сводится к более близкому определению идеального бытия.
Глава 40. Идеальное познание и объективная значимость
а) Имманентная и трансцендентная априорность
Таким определением, разумеется, облегчить себе жизнь невозможно. В голову приходит сослаться здесь на известное интерсубъективное единство математи-
516 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ческих положений, т.е. на согласие различных субъектов в том, что они усматривают очевидным. Если ограничивать это согласие с субъективной стороны границами того, что доступно отдельному лицу с объективной стороны — содержаниями, достаточно проясненными в научном плане, чтобы претендовать на всеобщую значимость, — то его феномен существует правомерно. Вопрос лишь в том, достаточно ли его, чтобы сделать ощутимым бытийственный характер математических предметов.
Но здесь наталкиваешься на границу аргументации. Любую математическую ситуацию можно сделать очевидной, пожалуй, для каждого, кто имеет достаточный уровень познания (математические способности и подготовка), чтобы ее схватить: если он вообще ее понимает, он найдет ее «такой и никакой другой». В этом состоит часто упоминающееся согласие субъектов в их математическом усмотрении; а так как дело идет о познании a priori, то этот феномен можно точнее обозначить как «интерсубъективную всеобщность априорного». Так как она означает одно только согласие субъекта с субъектом и оставляет в неопределенности соответствие делу, то, несмотря на множество субъектов, охватываемых ею, она остается только лишь имманентной или субъективной, и то a priori, на которое она опирается, есть лишь «имманентная априорность», в которой «объективная значимость», т.е. собственно познавательная ценность, еще находится под вопросом.
Относительно этой имманентной априорности теперь можно показать, что везде, где она имеет действительно познавательный характер, она уже основывается на некоем общем отношении субъектов к су-
_______ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 517
щему положению, т. е. на «трансцендентной априорности» — на такой, следовательно, которая уже имеет объективную значимость. Интерсубъективное согласие в этом случае будет уже следствием идентичности предмета, который именно потому будет очевиден для всех как один и тот же, что он имеет в себе свое определенное так-бытие, а последнее каждый, кому оно вообще попадает в поле зрения, может видеть только так, как оно есть, но не как оно не есть.
Если теперь это соображение попытаются понять как аргумент в пользу в-себе-бытия предмета, то совершат логический круг. Ведь предпосылкой данного соображения было то, что имманентная априорность уже имела познавательный характер, а это как раз значит, что ее предмет -— в-себе-сущий. Предполагается, таким образом, именно то, что должно получиться в качестве следствия. Ибо своеобразие априорного в сознании в том, что оно вовсе не необходимо выступает априорным «познанием» и что по нему как таковому никогда прямо не видно, является ли оно познанием или нет. Ведь есть и такие содержания сознания, которые не проистекают из опыта, т. е. суть a priori, но тем не менее являются не познанием, но, например, свободной выдумкой, конструированием, фантазией или даже ошибочным допущением, предположением, необоснованным мнением. То, что мы в жизни зовем «предрассудком», есть нечто вполне априорное, название свидетельствует об этом совершенно однозначно; но предрассудок не имеет познавательного характера, ему недостает «объективной значимости». Поэтому первой задачей всякой тенденции к познанию является освобождение от предрассудков.
518 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Неокантианство было виновно в том, что подвергло забвению двусторонний и проблемный характер априорного, что смогло априорное ео ipso* счесть познанием. Напротив, Кант уже знал о трудностях, связанных с познавательной претензией в априорном. Отсюда его рьяные усилия доказать оправданность этой претензии для определенного, очень ограниченного набора первых базовых априорных моментов. Судить о себе a priori позволяет все возможное, но не все, о чем вынесено априорное суждение, истинно (имеет объективную значимость). Суждения как таковые вообще индифферентны к истинному и ложному; по ним как таковым не видно, являются ли они выражением некоего усмотрения дел (познания) или нет. Ведь доказательство «объективной значимости» и у Канта образует главную задачу «критики». А заключается она не в чем ином, как в обнаружении основных условий, при которых «синтетические суждения a priori» могут считаться содержательным усмотрением сути вещей. Подобно тому как, с другой стороны, негативное дело «критики» заключается в том, чтобы показать, что известные априорные суждения метафизики неправомочно претендуют на влияние и познавательную ценность.
б) Идеальная априорность и необходимость
Что относится к суждению, то тем более относится к представлению, мнению, воззрению. Все они содержат априорные моменты, и те образуют сомнительный элемент в них. Мнение о каком-либо деле, образуемое
* Тем самым (лат.).
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 519
по смутной аналогии, в высшей степени априорно; обобщение, содержащееся в этой аналогии, никогда не может быть покрыто опытом; оно, стало быть, опережает события. Картину дела имеют прежде, чем она может быть подкреплена данностью. Отсюда тенденция постфактум оправдывать мнение опытом. Предвосхищение всегда сначала имеет характер предрассудка.
Вывод, который здесь можно сделать, гласит: имманентная априорность, даже если она всеобща столь субъективно, никогда не есть сразу же «идеальная априорность». Ее всеобщность постоянно может быть и всеобщностью предрассудка. Идеальная априорность, если она вообще может считаться познанием, есть априорность трансцендентная, т. е. она есть усмотрение сущности сущего. Сущее же, подвергаемое ею усмотрению, — это идеальное сущее.
Но как узнать, обладает ли вся содержательная область априорного, подобная математической, априорностью только лишь имманентной или подлинно идеальной, т. е. трансцендентной, схватывающей бытие априорностью? Как в первом, так и во втором случае не хватает эмпирической проверки. Если конструктивные мнения и предрассудки могут быть столь же всеобщими, что и подлинное усмотрение, тогда что, собственно, говорит в пользу того, что математика есть подлинное познание бытия? Исходя из нее самой этого решить нельзя. Ибо критерия здесь нельзя извлечь ни из ее содержания, ни из ее способа данности.
Здесь наряду с интерсубъективной всеобщностью в качестве второго момента теперь напрашивается необходимость. Она всегда рассматривалась как признак априорности. Но форма, в которой она дает себя почувствовать сознанию, сначала также является
520 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
чисто субъективной, ибо ее испытывают как некий род принуждения мысли или даже, более общо, принуждения созерцания и представления. Невозможно прямую представить иначе, чем нежели она есть кратчайшая линия между двумя точками, невозможно а° помыслить иначе, чем нежели равной 1, причем в этом случае перед глазами имеют весь ряд степеней, среди которых нулевая для каждого «а» имеет одно и то же числовое значение 1.
Мышление и созерцание, таким образом, «испытывают» здесь некую силу, над которой они не властны. Сознание «испытывает» как бы жесткость и неуступчивость вещей, с которыми имеет дело. Правда, этот опыт не настолько груб, как опыт реального. Но он оказывается ничуть не менее жестким. Если он вообще поднимается до схватывания чисто математических образований, к чему жизнь его, разумеется, не принуждает, то в их лице он наталкивается на ту же самую жесткую определенность, у которой не способен выговорить себе ничего. Ненавязчивость идеального предмета, таким образом, означает не смягчение его контуров. Последние образуют абсолютно неколебимое так-бытие, и сознание, вспоминающее о них, испытывает их в полной незыблемости. Оно даже совершенно убеждено в таковой. Оно знает, что для него недопустимо полагать а° равным 0 или представлять прямую «длиннее», чем она есть; оно знает, что тем самым оно не затронуло бы ни сущности а°, ни сущности прямой.
Принуждение, которое здесь в убежденности самого сознания исходит от предмета, совершенно невозможно сравнивать с принуждением, исходящим от реального. Проверить его можно, подводя незна-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 521
ющего к сути дела при помощи вопросов и позволяя ему самому отыскивать эту суть. Именно это было показано в известном платоновском эксперименте с «математическим мальчиком». Математическое мышление не изобретает; оно есть усмотрение вещей и может, таким образом, лишь «отыскивать» и, отыскивая, убеждаться — в том, что «есть», но не в том, чего нет.
в) Необходимость мышления и необходимость бытия
На этом отношении основывается необходимость в математическом мышлении. Если следовать ей не-отрефлексированно, то обнаружится, что уже в самом контексте мысли она указывает на бытийственную необходимость, которой сама поддерживается. Здесь далее коренится платоновское обоснование возможности согласия мнений (ομολογία), равно как и возможности убедить другого или позволить ему убедить себя. В этом смысл античного «диалога», оппоненты в котором становились свидетелями истины. Это великая идея, что в ходе самоконтроля при рассмотрении вещи, осуществляемого за счет совместности усилий в ее отношении, т. е. в ходе совместного контакта с ней (νόησις), сама вещь побуждается к тому, чтобы показать себя такой, какова она есть в себе. И факт того, что примерами лучшего осуществления этой диалогической процедуры являются математические примеры, свидетельствует о том, что все отношение было существенным образом открыто в познании идеального бытия.
Таким образом, здесь, как можно подумать, налицо опыт идеального бытия, прекрасно выдерживающий
522 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
сравнение с опытом реального бытия и в содержательной очевидности его, пожалуй, даже превосходящий. Тем не менее как свидетельство о в-себе-бытии он ему не равен. Остается возможность субъективного толкования опыта идеального бытия; ведь и субъект может подчиняться неизменной, интерсубъективно тождественной закономерности. Для согласия этого было бы достаточно, но и было бы очень даже понятно, что субъект в данном случае будет ошибочно сводить испытываемое принуждение мысли к бытийственной необходимости. Хотя это — скептическое толкование, но с ним нельзя покончить ссылкой на необходимость в одном только априорном. И если еще каких-либо аргументов в пользу идеального бытия математических предметов нет, то исходя из означенного базиса еще неправомерно говорить о таковом.
Или в другом варианте: в той мере, в какой идеальная априорность все еще позволяет себя понимать как чисто «имманентную априорность» с интерсубъективной закономерностью. Может быть так, что нет вовсе никакой «вещи», могущей себя обнаружить, что необходимость происходит из первоначального принуждения мысли, из закономерности субъекта или акта, которые лишь потому кажутся привязанными к предмету, что тот опирается на акт. Ведь осознанным в этом случае становится не сам акт, но его интен-циональный предмет, но если последний всецело опирается на акт, то невидимая в акте необходимость в нем должна стать видимой. Так «испытываемую» необходимость предмета можно было бы объяснить как сохранение скрытого пребывания существующей необходимости акта.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 523
Хотя это весьма и весьма искусственная теория, но ее нельзя опровергнуть одним лишь указанием на феномен, который она толкует. Да и вообще отвергать ее исходя из фактов идеального познания, пока то изолировано от реального познания, нельзя. Популярно эту неприятность можно выразить в форме картезианской идеи о deus malignus: «может» быть так, что Бог устроил наш интеллект (или интуицию) таким образом, что мы все всю жизнь вынуждены мыслить а° = 1, тогда как в действительности а° есть нечто иное (например, равное 0). В обобщенном виде это означает, что «наша» математика не может быть познанием.
Глава 41. Идеальное познание и реальное познание
а) Соответствие математического познания реальным отношениям
Поэтому теперь вся тяжесть вопроса о в-себе-бы-тии идеального бытия падает на отношение к реальному бытию. А в соответствии с этим необходимо определить познавательный характер математики исходя из ее связи с познанием реального.
Это отношение можно считать подлинно удивительным в царстве идеального познания, и именно потому, что оно сразу же отрезает возможность имманентно-субъективной интерпретации соответствующих феноменов. Ведь и со времени его открытия всеми теми, кто понимал его значение, оно рассматривалось как великое чудо познания. То обстоятельство, что его мировоззренческая важность также
524 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
была рано переоценена и позднее вновь и вновь приводила к завышенной оценке, в сравнении с его действительным значением не может вызвать никакого предубеждения.
При зарождении естественнонаучного мышления это отношение было открыто древними пифагорейцами. Они открыли его в фактах исчислимости высоты звука, исходя из длины струны и определимости движения звезд на небе; и ими было сформулировано то, что принципы математического должны быть одновременно принципами сущего (т.е. реального).1 Это, таким образом, означало бы, что реальные отношения вещей, процессов, движений во всей строгости направляются по законам математических идеальных образований — чисел и фигур.
Это классическое открытие, пройдясь, разумеется, по всякого рода окольным путям, стало основой точного естествознания. Оно идентично с ним отнюдь не без оговорок, да и поначалу подстрекало ко всякого рода конструированию из области числовой мистики. Однако базовый феномен, что вообще процессы природы можно постичь и заранее рассчитать математически, принципиально в нем ухвачен. Но тем самым принципиально схвачен и бытийственный характер математических предметов.
При этом необходимо отдавать себе отчет в том, что, собственно, этим базовым феноменом сказано. Если здесь начать длинное перечисление достижений, зафиксированных точными науками за последние три столетия, и учесть, что все они основываются на од-
1 Аристотель. Метафизика А935Ь 25 ел.: ...τάς τούτων (των μαθημάτων) αρχάς των όντων αρχάς ώήθησαν εϊναι πάντων. Ср. 936а 1.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 525
ном и том же отношении, то онтологический вывод можно сделать следующим образом.
1. Математическая закономерность, господствующая в нашем счете и позволяющая себя схватить в чисто внутреннем видении, соответствует отношениям вещно-реального мира. Она не может быть впервые привнесена в предметы естествознания за счет математического мышления, например за счет вычислительного способа восприятия; ибо эти предметы сначала представляются наблюдению и испытываются в нем независимо от вычислений, они, таким образом, существуют до какого бы то ни было выражения в математических формулах. Следовательно, математическая закономерность должна уже содержаться в них независимо от математического мышления и толкования.
2. Но это влечет за собой еще одно следствие, заключающееся в том, что указанная математическая закономерность может быть не только закономерностью идеальных математических образований, но и, по крайней мере опосредованно, закономерностью реального. Но так как она может быть схвачена и развита в рамках чистой математики без учета реальных отношений непосредственно в себе самой — как самостоятельный предмет, то для нее явно существенна опо-средованность ее значения в реальном. Она, таким образом, существует независимо от своего господства в реальной сфере и потому может быть и схвачена независимо от нее. Реальной закономерностью она является лишь «потенциально». Иными словами, для нее самой оказывается чем-то внешним, что вообще существует некий реальный мир, чьи отношения определяются в соответствии с ней; для реального же мира существенно, что пространственно-времен-
526 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ные и материальные отношения в нем управляются этой закономерностью.
3. Но при таком условии следствие идет дальше: закономерность, которая потенциально является и реальной закономерностью в указанном смысле, которая, таким образом, и действительно управляет реальными отношениями, насколько те в соответствии с иерархией бытия под нее подпадают, и незыблемо господствует над ними, не может быть только лишь субъективной закономерностью или закономерностью акта сознания. Скорее, она должна быть закономерностью предмета, а именно, в полном смысле сверхпредметного предмета познания, т. е. она изначально должна быть чисто бытийственной закономерностью. Ибо реальное, над которым она господствует, засвидетельствовано как в-себе-сущее всей силой эмоциональной данности. Но тогда и математические предметы как таковые должны уже иметь бытийственный характер.
б) Априорное познание реального
Если стремиться интерпретировать само это отношение чисто идеалистически, то пришлось бы не только переистолковать «реальность» реального мира, а вместе с ней и данность реальности, что, как было показано, в принципе не может быть успешным, но и допустить существование законодательствующего трансцендентального субъекта, который продвигает вперед мир реального (Фихте) или во всяком случае «предписывает» ему свои законы (Кант). Тем самым подвергли бы себя крупнейшему метафизическому риску. Попыток такого рода в немецком идеализме,
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 527
равно как и в неокантианстве, предпринималось достаточно. Все они оказались неосуществимыми.
Аргументационный вес, заключенный в математическом априоризме естествознания, можно сделать очень наглядным на конкретных примерах. Астроном вычисляет затмения, вычисляет расположение подвижных звезд на небе, исходя из закона их движения, и вычисленное, когда приходит время, наступает. Звезды, таким образом, направляются в своем движении по тем же самым математическим законам, что применяются вычисляющим мышлением. Артиллерист направляет свое орудие, руководствуясь законом баллистической кривой, в которой содержатся рассчитанные моменты параболы броска, сопротивления воздуха, бокового отклонения за счет нарезки ствола, вращения Земли и т. д.; и в рамках также расчетным образом оцениваемой точности снаряд достигает своей цели. Тем же самым способом техник вычисляет грузоподъемность мостовой конструкции, мощность машины, и проверка, выполняемая после осуществления, подтверждает вычисления. Это имеет место до такой степени, что везде, где затем возникает некая несогласованность, ошибку можно обнаружить в эмпирических предпосылках, но не в вычислениях.
Ряд подобных феноменов и их содержательное многообразие необозримы. С учетом этого можно, пожалуй, предоставить место мнению, что в математической закономерности дело вовсе не идет о закономерности собственно идеальной, напротив, дело, очевидно, прямо идет о реальной закономерности; и ее нельзя считать закономерностью собственно акта или сознания, и даже чисто мысленной закономерностью. Ибо по ней бы природа не ориентировалась.
528 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Наоборот, в математическом уклоне природных отношений надо видеть строгое доказательство того, что в математических образованиях, законы которых лежат в основе вычислений реального, дело идет о в-себе-сущем в полном смысле слова. Но тогда можно сказать: математика как наука есть не только лишь шахматная игра по правилам мысли, но подлинное познание бытия в смысле трансцендентного схватывания. И всеобщая значимость ее содержания, ее интерсубъективность и необходимость для какого бы то ни было мышления отдельного человека, основывается не только на имманентной априорности, но и на трансцендентной. Но в последней имеет место действительное самообнаружение в-себе-сущих предметов, осуществляющееся во всяком подлинном взгляде на вещи. Возможность взаимопонимания, возможность убеждать и быть убежденным основывается не на необходимости мышления, но на идентичности идеального предмета для всякого направленного на него видения. Этот предмет есть само математическое образование — число, множество, величина, пространство, а также их отношения и закономерности в их идеальности. Они не могут быть с самого начала предметами мысли или представления, поскольку в этом случае они не смогли бы быть сквозными отношениями и законами реального.
в) Двусмысленность в понятии идеальности
Математические образования — «предметы» науки, не ее продукты. Но они, как и все предметы подлинного познания, также предметностью не исчерпываются; они обладают сверхпредметным в-себе-бытием,
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 529
и их закономерность природным отношениям свойственна точно так же, как и отношениям математического мышления. Природа наукой не занимается, но она и не дожидается прихода человеческой науки о математическом, она в себе самой математически упорядочена. А именно: она такова безотносительно к нашему математическому пониманию или непониманию. Наука — это наш удел, она приходит позднее. И она как раз находит природу уже математически оформленной. В этом заключается смысл высказывания Галилея, что философия в книге природы записана математическими буквами.
Здесь, таким образом, лежит истинное и единственное достаточное основание познания в-себе-бы-тия идеальных предметов — пока, правда, только математических, но обнаружится, что этот аргумент без труда распространяется на дальнейшие области идеального познания, ибо способ бытия математических предметов невозможно отделить от способа бытия сущностей иного содержания. Характерно, что этот аргумент заключается не в данности идеального как такового и не в чистом феномене идеального познания, но в данности и познании реального, поскольку то уже предполагает и содержит в себе структуры идеального бытия как свои собственные. Благодаря этой вплетенности идеального и реального бытия друг в друга, за внешне висящим в воздухе идеальным образованием проступает как бы вся тяжесть реального в-себе-бытия, показывая это образование в его истинном оптическом характере.
Одно только, правда, следует при этом иметь в виду, доказано пока лишь то, что математические предметы имеют характер бытия вообще, что оно не есть
34 Н. Гартман
530 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
особое «идеальное» бытие. Если по каким-либо причинам признать таковое не решаются, боясь, к примеру, вызвать тем самым ненужное удвоение сущего мира, к чему мышление, не прошедшее онтологической выучки, пожалуй, склонно всегда, то ссылкой на реальность математических отношений в природе воспрепятствовать этому невозможно.
Для такого мнения во всяком случае существуют точки опоры. Идеальное бытие для сознания, по натуре своей настроенного на реальный мир — несмотря на долгую и содержательную историю его проблемы, — есть нечто в высшей степени парадоксальное и подозрительное. Есть привычка исходить из совершенно иного различия — из противоположности внутреннего и внешнего миров, из картезианского дуализма cogitatio и extensio, теоретико-познавательной соотнесенности субъекта и объекта. В этом случае внешний мир, пожалуй, можно считать сущим, внутренний — рассматривать как предмет представления, мышления, фантазии. Реальное в этом случае равняется внешнему миру, идеальное — внутреннему; ибо «идея» в соответствии с укоренившимся в Новое время словоупотреблением понимается как представление. Так идеальное приравнивается к имманентному и за счет этого необдуманно лишается своего самостоятельного бытийственного характера. Если теперь математическое оказывается чем-то реальным в природных отношениях, то полагают, что, хотя оно тем самым высвобождено из сферы представления и мышления, но именно поэтому как раз и не есть «идеальное».
До тех пор, пока придерживаются такого значения «идеального», никакого пространства для идеального бытия, естественно, вообще не остается. Тем са-
_______ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 531
мым идеальные предметы принципиально отдаляются от их онтологического понимания. В действительности же смешиваются два совершенно различных понятия «идеального». Эта двусмысленность была причиной жестокого заблуждения. В субъективной формулировке идеальное означает лишь «ирреальное»; ирреальность же характерна и для предметов фантазии, т. е. для чисто интенциональных, поддерживаемых актом предметов, вовсе не являющихся предметами познания. Идеальность в онтологическом смысле есть нечто совершенно другое, некий способ бытия sui generis наряду со способом бытия реального. Ссылка на сопряженность способов бытия друг с другом составляет лишь половину доказательства его существования. Другая половина заключается в том, что имеется и самостоятельная данность идеального образования независимо от факта его содержания в реальном.
Раздел II Связь идеального и реального бытия
Глава 42. Исчезновение идеального предмета в поле познания
а) Предрасположенность понятия
Прежде чем мы приступим ко второй части доказательства, призванной провести границу в отношении реального и одновременно выработать позитивное отношение идеального и реального бытия, необ-
532 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ходимо учесть еще и другую сторону идеального познания. Традиционная двусмысленность понятия идеальности — не единственная причина непонимания бытийственного характера идеальных предметов. Скорее, она уже вызвана своеобразием того способа познания, который имеет с ними дело. Это своеобразие можно обозначить как исчезновение гносеологического характера предмета в поле познания. Но так как с гносеологическим характером предмета связаны сверхпредметность и в-себе-бытие, то такое исчезновение есть одновременно исчезновение идеального бытия, а следовательно, и как такового познавательного характера в идеальном познании.
Здесь надо вспомнить то, что изложено выше (гл. 38, с). Математическое высказывание, пожалуй, выражает чисто математическое отношение, но оно в то же время и скрывает его, а именно — благодаря своей собственной предрасположенности к мысленной оформленное™ и своей осознанности, как бы благодаря своей логической первоочередности. Оно порождает видимость, будто дело в нем идет только о нем самом, о его мысленном существовании, можно также сказать: о его понятийном существовании. Ибо оно как раз пребывает в сфере понятия. Понятие, со своей стороны, есть, пожалуй, понятие вещи, но оно не тождественно вещи. Напротив, оно может и допускать промах в ее отношении. Но так как здесь всякое схватывание вещи, т.е. математического предмета, принимает форму понятия, то появление понятия в сознании порождает видимость, будто оно само уже есть вещь, и благодаря этому та вместе с ее бытийственным характером скрывается. Понятие, схватывая («понимая») идеальное бытийствен-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 533
ное отношение, одновременно также скрывает его от сознания. Оно не исчезает по сравнению с тяжестью предмета. По своей сущности оно первоочередно. В силу этого оно заставляет исчезнуть то, что оно постигает.
О том, что дело обстоит так, свидетельствуют обсуждавшиеся теории математического мышления. Они, таким образом, теряют из виду способ бытия математических предметов, что последние кажутся им прямо-таки продуктами науки. Но и для непредубежденной установки отнюдь нелегко однозначно зафиксировать разницу между высказыванием и высказанным отношением величин, между понятием треугольника и самим треугольником.
Ввиду такого положения дел необходимо задать вопрос, в чем, собственно, дело? Ведь высказывания (суждения) и понятия имеют место и в поле реального познания. Почему же там они не выступают вперед? Почему человек не позволяет себе так легко смешивать понятие некоей реальной вещи или некоего лица с самой реальной вещью или самим лицом?
Или, быть может, надо признать, что таковое смешение существует и в реальном познании? Правда, есть теории, в этой ситуации утверждающие, что у нас вообще есть только наши понятия и представления о реальном мире, не сам этот мир. Так с давних пор учил скепсис, такой вывод делал субъективный идеализм, оспаривая тем самым у естественного осознания мира его познавательный характер. Дальше всего пошли неокантианцы, попытавшись всю природу редуцировать до понятийного содержания науки.
Но это в конце концов только философские теории, пороки одностороннего толкования проблемы
534 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
на основе неполного анализа феномена познания. Они не снимают естественного сознания реальности. Ибо последнее коренится в данности совершенно иной важности, нежели наука и теория. Это доказало рассмотрение эмоциональных актов и жизненного контекста.
б) Навязчивость и ненавязчивость предмета
Однако именно это заблуждение показывает, где нам следует искать причину исчезновения идеального предмета. Вероятно, в первую очередь ее надо искать в способе данности. Как раз он является весьма иным, нежели у реального. Реальность навязчива. Она испытывается не в одном только познании, но и в переживании и претерпевании, в затронутое™ человека происходящим, да и в предзатронутости и в ответной затронутое™. Она застигает человека и, застигая, убеждает его в себе. Она не ждет суждений или понятий, она присутствует «до» всякой познанности как таковой, охватывает человека непреодолимо, безразлично к тому, последует ли за этим познание; тем более научное познание и формирование понятий следуют лишь со стороны. Идеальный же предмет себя не навязывает. Чистые отношения пространств и величин, даже там, где в жизни с ними действительно считаются, как таковые остаются незамеченными, они предстают погруженными в реальные отношения, которым они присущи. Но если познание поднимается до того, чтобы схватить их чисто как таковые в их всеобщей закономерности, то оно делает это в форме науки. И тогда способ, которым они поднимаются в сознание и делаются предметами рас-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 535
смотрения, обретает логическую структуру. Но это значит, что они поднимаются в сознание в форме понятий и суждений.
Так как сознание в иной данности их не знает, то понятно, что в нем на передний план «выбивается» понятийность. Это хотя и не та же навязчивость, которой обладает затронутость, но все-таки именно некая первоочередность; и теперь она принадлежит не самому предмету, но «понятию» предмета. Впрочем, ее нельзя понимать таким образом, будто теперь познается вовсе не предмет, но понятие предмета; скорее и здесь и там познается предмет, а понятие есть лишь содержательная форма, в которой он схватывается. Иначе ведь это было бы не познание. Но познающее сознание теперь склоняется к тому, чтобы принять эту содержательную форму схватывания за сам предмет. Оно смешивает ее с ним. Оно полагает теперь, что будет иметь дело только со сформированными им самим образованиями — понятиями и их отношениями; и совсем не замечает, что тем самым оно себе самому отказывает в познавательном характере в отличие от того, что своим предметам в бытийственном характере оно не отказывает.
Так в математическом сознании возникает иллюзия науки, занимающейся только имманентной игрой мысли. Ненавязчивость идеального предмета благоприятствует этому заблуждению. За оперированием понятиями нет модуса данности, который решительно прервал бы понятийную игру и принудил бы сознание вспомнить о сверхпонятийном и сверхпредметном бытии математических образований. В рамках чистой математики, таким образом, первоочередность понятия остается совершенно не тронутой; в своей
536 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
области она не встречает затруднений и может вырасти в систему понятий и суждений, в которой онтологический смысл высказываний и понятий будет совершенно забыт.
В этом состоит исчезновение идеального бытий-ственного характера в предметном поле чистого идеального познания.
Исчезновение это обнаруживает собственные границы лишь в связи идеального и реального познаний. Оно наталкивается на сопротивление в тот момент, когда познающее сознание вспоминает о том, что существуют реальные отношения, обладающие математической закономерностью и позволяющие себя понять математически. В этих обстоятельствах становится невозможным рассматривать математические отношения как отношения одних только понятий. Тяжесть реального предмета побуждает вспомнить о бытии предмета идеального. Исчезнувший и прикрытый понятийностью бытийственный характер идеального проявляется вновь. А одновременно с этим тогда исчезает первоочередность понятия. В самой науке порог этого припоминания лежит на границе чистой и прикладной математики.
в) Положение познавательных образований в идеальном познании
Тем, чем понятие является в науке, в повседневном познании является представление. Оно принимает самые разнообразные формы, может далеко отходить от логической структуры; кроме того, в нем существует широчайшая градация осознанности. Обычно оно вообще не осознается как образование, нисколько
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 537
не замечается в познании предметов, хотя познание предметов именно в том и состоит, что сознание получает о них представление. Именно сознание в познавательном отношении (Erkenntnisverhaltnis) было и остается вполне обращено к предмету. Образ, который оно создает себе в познании предмета — существует ли он в форме понятия о нем, мнения о нем или даже только в восприятии его образа, — не составляет второго предмета наряду с реальным, но исчезает в сознании предмета. Это можно выразить и так: содержательное познавательное образование в познающем сознании есть форма, в которой то схватывает предмет. Поэтому в схватывании предмета оно вместе с ним не схватывается.
Об этом отношении в Новое время велись продолжительные споры.1 Цеховая феноменология принципиально оспаривала появление образа в познавательном отношении, причем по той простой причине, что в наивном осознании предмета его обнаружить нельзя. Правда, это не аргумент, ибо в неотрефлек-сированном повседневном познании в столь же малой степени, как и в сознании образа, имеется сознание акта; но все же было бы странно, если бы из этого захотели сделать вывод, что нет вовсе никакого акта, что такое познание, следовательно, не является также и актом. Скорее обнаруживается, что повсюду, где движется вперед познание, в особенности там, где оно вскрывает и исправляет ошибки, там появляется
1 Важные сведения об этом содержатся в «Метафизике познания» (3-е изд.) 1941, гл. 10 «Критические дополнения», в частности пункты a, b и f. Кроме того, об общей проблеме идеального познания — часть V того же сочинения.
538 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
сознание образа. А именно, если оказывается, что предмет в определенном отношении иной, нежели он представлялся, то вновь полученное представление расходится с предыдущим, и предыдущее становится в этом очевидным.
Но для нашей проблемы поучительным в этом возражении является правомерно упоминаемый факт, что в естественном познавательном отношении образ предмета как таковой не осознается. Хотя сознание «обладает» представлением предмета, но «схватывает» не его, но как бы в нем и посредством него сам предмет. Представление, таким образом, остается незамеченным. Оно исчезает перед тяжестью предмета, или, если воспользоваться другой аллегорией, оно есть только посредник схватывания предмета, оно прозрачно для настроенного на вещь взгляда.
Таково оно в реальном познании, насколько оно пребывает неотрефлексированным в естественной установке. Только в научной рефлексии это изменяется, поскольку здесь образ обладает уже не подвижной формой представления, но принимает более твердую и логически совершенную форму понятия. Понятие созидается в осознанно методическом синтезе, в нем обрабатывается и моделируется. Данная работа помещает его в свет сознания. Это причина того, почему научное познание не направлено на предмет неот-рефлексированно, но всегда сопровождается познанием второго порядка, в котором предметом делается его собственное содержательно созидательное действие. На поздней стадии это второе познание переходит в методологию. Ведь к методу относится то же, что и к образу: даже наивное познание «имеет» свою определенную процедуру, но оно не знает о ней,
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 539
не «схватывает» ее. Только научное познание осознает ее, делая предметом. Но тогда это будет предмет до той же степени второго порядка, что и относящееся к нему познание.
г) Двоякое исчезновение. Представление и понятие
Если теперь сравнить познание идеальных предметов с неотрефлексированным реальным познанием, т. е. например с простым схватыванием вещей или событий в повседневности, то сразу явно бросается в глаза противоположность. В первом, как обнаруживается, предмет имеет тенденцию к исчезновению и на первый план выбивается образ; во втором исчезает образ и сознание имеет дело только с предметом. И то и другое заходит так далеко, что подталкивает теорию к отрицанию исчезающего. Математическая теория может себе вообразить, что сознание в математике имеет дело только с понятиями; а феноменология реального познания впадает в иллюзию, что в таком познании совсем нет образа предмета.
Даже если освободиться от подобных крайностей теории, то все-таки и в том, и в другом случаях сохраняется факт исчезновения. Надо, стало быть, задать вопрос, в чем это исчезновение состоит. Ответ подсказывается именно перевертыванием ситуации в отношении идеального и реального познаний. В последнем предмет изначально навязчив, его данность укоренена в эмоциональной затронутости; в идеальном познании этот момент совершенно отсутствует, его предмет только должен быть найден и извлечен из своей сокрытости научным размышлением. Очевидна навязчивость предмета, заставляющего позна-
540 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
нательное образование в сознании исчезнуть. И в соответствии с этим необходимо сделать вывод, что именно ненавязчивость позволяет познавательному образованию стать осознанным, бытийственный же характер предмета заставляет исчезнуть. Кажется, что в познающем сознании нет места для двух последовательно соединенных предметно оформленных образований; оно схватывает только либо первое, либо второе. А если данность предмета познания не имеет силы навязаться ему тяжестью своего в-себе-бытия и тем самым вытеснить из сознания образ, то сам предмет вытесняется и как бы заслоняется образом. Но это значит, что в свою очередь навязывается образ. К этому очень точно подходит упомянутое выше различие представления и понятия. Если не учитывать логической стороны понятия, то и то и другое суть лишь различные формы познавательного образования; и в том и в другом сознание постигает не их самих, но предмет; они, таким образом, суть формы образа предмета. Но представление мимолетно, понятие же твердо оформлено, завершено. Оно требует осознанно созидающей работы. Если теперь предмет познания таков, что становится постижим лишь на ступени научной работы, то его познание именно этим привязано к понятийной форме образа. Но последняя как раз является поднятым в сознание познавательным образованием. Понятийная форма образа, стало быть, есть то, что скрывает в идеальном познании способ бытия предмета. Или, кратко резюмируя все это отношение: именно та оформленность образа, в которой становится постижимым идеальное бытие, позволяет в то же время исчезнуть его бытий-ственному характеру.
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 541
Реальное познание, хотя и работает с понятием, но только на его более высокой ступени. А здесь все устроено для поддержания сознания бытия посредством первичного способа данности реального. Этого способа вполне достаточно, чтобы не быть скрытым и в понятийной проработке познавательного образования. Здесь влияние понятийности доходит лишь до того, что благодаря ему существование образа сдвигается в сознание. А это в свою очередь возможно без исчезновения предмета, поскольку на ступени науки сопутствующее познание второго порядка создает пространство для схватывания всего познавательного отношения, т. е. для двойственности последовательно соединенных образований: образа в сознании и в-себе-сущего предмета.
Правда, в принципе на такой охват способно и идеальное познание. И обычно в нем нет недостатка даже в математическом познании. Этому познанию мешает только отсутствие допонятийного схватывания предмета. Поэтому происходит так, что в своей увлеченности понятием и высказыванием оно теряет бытийственную ориентацию.
Глава 43. Тройное последовательное соединение
а) Близость идеального бытия сознанию
Но наряду с ненавязчивостью предмета и поня-тийностью познавательного образования можно выявить еще одну причину исчезновения в идеальном познании идеального бытия. Она заключается в своеобразном срединном положении, которое идеальное
542 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
образование занимает между познавательным образованием и реальным.
Со времен открытия идеального бытия отличие его положения относительно сознания от положения реального бытия хорошо известно. Выражается это положение в том, что идеальное бытие схватывается во «внутреннем» видении. Сознание здесь имеет как бы прямой доступ к предмету; правда, оно должно настраиваться на него лишь при помощи особого размышления, но если оно это размышление осуществит, то предмет оно схватывает непосредственно. Это схватывание обозначили термином интуиция, подразумевая под этим взгляд высшего порядка и априорного характера, благодаря которому сознание входит в прямой контакт со своим предметом. Это обстоятельство больше всякого другого подталкивает к мнению, будто здесь дело идет вовсе не о сущем, но исключительно о мыслимом. Однако здесь это воззрение замыкается в себе, будучи исчерпано констатацией содержания математических отношений в реальном. Но если воздержаться от всякого толкования, то от непосредственности внутреннего видения остается внутренняя постижимость или сама данность. Образно ее можно обозначить как «близость» идеального бытия сознанию.
Очевидно, что она противоположна чуждости сознанию или удаленности от него реального бытия, которое в чисто внутреннем видении никогда не схватывается. Трансцендентность схватывания в случае последнего явно имеет более крупный размах. Но это означает, что идеальный предмет кажется придвинутым ближе ко всей сфере сознания. Он в этом отношении на самом деле занимает промежуточное поло-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 543
жение. С точки зрения субъекта он находится по ту сторону познавательного образования, но по эту сторону реального. Но так как существует оптическая связь идеального и реального бытия и над последним, насколько оно познаваемо a priori, всегда господствуют идеальные сущностные отношения, то процесс познания проникает сквозь них в реальное.
Если теперь принять в расчет, что познающее сознание, как обнаружилось, даже не располагает местом для двух последовательно соединенных образований, но всегда вытесняет одно в пользу другого, то легко понять, что в случае последовательного соединения трех образований — образа, идеального предмета и реального предмета — оно тем более не обозревает всего отношения. По крайней мере до тех пор, пока в особой рефлексии оно не повернется вновь к нему. Ведь фактически, даже как правило, исчезают промежуточные члены: в априорном реальном познании исчезает не только образ, но и идеальная сущностная структура (например, математическая), причем в пользу реального предмета. Идеальное бытие кажется погруженным в реальное, так что сначала оно требует особой выделенное™, чтобы быть схваченным как таковое. Для познания оно исчезло в глубине реального.
Там же, где, как в чистой математике, не имеется реального предмета, т.е. последовательное соединение оказывается только двучленным, там первоочередность понятия делает так, что, наоборот, идеальный предмет исчезает в глубине познавательного образования.
В обоих случаях, таким образом, характер идеального бытия уходит из сознания, в первый раз —
544 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
за пределы своей сферы, во второй раз — вовнутрь ее. Итоговым эффектом является то, что действительно схватить его вообще стоит большого труда. Он как бы выскальзывает из-под хватки познающего сознания. Последнее по природе не готово к его схватыванию. И только преодолевая свою природу в философском размышлении, оно осуществляет то, с чем первоначально не справлялось.
б) Номинализм и реализм
В рассматриваемом отношениии еще раз дает о себе знать старый спор об универсалиях, причем иначе, нежели в отношении вот-бытия и так-бытия. Здесь дело идет не о связи essentia и existentia, но о бытии самой essentia. Ибо именно essentia понималась как идеальное образование.
В данном споре мы обнаруживаем оба сорта исчезновения. Номинализм делал essentia одним только делом мысли, т. е. чем-то добавочным (post rem), что не имеет собственного бытия. Он вынуждал идеальное бытие исчезнуть в глубине познавательного образования и оставлял в качестве единственно сущего реальное. Номинализм, стало быть, — это «реализм» в сегодняшнем смысле слова.
То, что называют средневековым реализмом, есть нечто совершенно другое. В нем дело идет о бытии не реального мира, но именно идеальных сущностей. Это воззрение понимало essentia как оптическую основу реального, причем либо так, что она существует только «в» реальном, либо так, что она за его пределами образует самостоятельную и главенствующую сферу. В первом случае она существует in rebus, во вто-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 545
ром — ante res. Из этих двух форм реализма универсалий первая в точности соответствует охарактеризованному выше случаю, при котором идеальный предмет для сознания исчезает в глубине реального. Ибо на самом деле исчезнувшим здесь является своеобразный бытийственный характер essentia: он кажется еще только погруженным в вещи. Для свободной идеальности здесь нет места.
Другая,^ гораздо более крайняя, форма — платоновская — дает essentia как раз то, в чем первая ей отказывает и в чем тем более ей отказывает номинализм, — самостоятельное бытие. Таким образом, можно было бы подумать, что она лучше всего способна соединить две стороны базового феномена. Здесь идеальное не ускользает от сознания ни в реальное, ни в представление (понятие). Но такой реализм универсалий впадает в третью крайность: он преувеличивает бытийственный характер идеального, объявляя его единственно подлинным бытием, и принижает бытийственный характер реального, делая его простой отраженностью, и даже иллюзией; для него, таким образом, реальное исчезает в пользу идеальных сущностей, а так он нагружает их гораздо больше, чем они могли бы вынести. Он оказывается идеализмом сущностей и божественного рассудка.
Поучительным в этих теориях является не столько метафизические следствия, сколько ощутимое подтверждение страшной затруднительности схватывания идеального бытия чисто как такового. Средневековье было явным образом гораздо больше озабочено этой задачей, нежели мы. Тем не менее ему не удалось сформулировать ее. Бытие essentia ускользает от схоластических теорий в трех направлениях:
35 Н. Гартман
546 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
в понятие, в вещи и в божественную потусторонность. Каждый из указанных вариантов соответствует лишь одной стороне общего отношения, как оно проявляется в феноменах. Целому не соответствует ни один.
в) Неустранимая иллюзия (Tauschung)
После того как были вскрыты ошибки, схватить бытие идеальных предметов в чистом виде уже не так трудно. Начало этому было положено выше, и последующие главы доведут эту попытку до конца. Но при этом четко следует иметь в виду одно: само постоянное сокрытие, свойственное идеальным предметам, их исчезновение для сознания, их ускользание в понятие, в реальное или в гипостазированную транс-ценденцию снять невозможно. Благодаря этому содержание идеального познания не ограничивается, но, пожалуй, сохраняется иллюзия относительно бы-тийственного характера его предметов.
Для этого необходимо сопоставить вместе все сказанное. Открытие идеального бытия в философии Платона сразу начало с преувеличения его оптического веса; следствием было воплотившееся в реализме универсалий гипостазирование всей сферы. Кажется, что в этом случае она зависает наподобие второго мира над миром реальным, низводя его до состояния неподлинности. Если теперь вместе с ари-стотеликами поразмышлять о тяжести реального, то собственный способ бытия essentia становится сомнительным. От него ничего не остается, кроме всеобщего в реальном мире. Но если, следуя intentio obliqua, обратиться к действиям сознания и его со-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 547
держаниям, то на месте сущего всегда будет обнаруживаться только понятие.
Таковы направления восприятия, от которых нельзя просто отмахнуться, признав их ложность. Их нельзя отбросить, подобно привычке, их давление испытывают вновь и вновь. Ибо их основание — в природе феномена. Ошибки — это вопросы мнения, их можно осознать и через осознание покончить с ними; ни один человек не продолжает придерживаться ошибки, которую он однажды распознал. Иллюзии, пожалуй, можно и распознать, но тем самым с ними нельзя покончить, они продолжают существовать; ибо они — это вопросы не суждения и даже не мнения, но феномена, как он однажды дан. Весло, наискось погруженное в воду, вновь и вновь будет выглядеть сломанным, как бы хорошо мы ни знали, что это иллюзия.
Исчезновение идеального бытия для познающего сознания — это не ошибка, но иллюзия. И эту иллюзию нельзя устранить, поскольку ее основание — в способе данности идеального бытия. Неустранимость предмета здесь столь же внутренне связана с его способом бытия, как первоочередность понятия — со способом его явления, а исчезновение в вещных отношениях — с его погруженностью в реальное.
Иллюзию, что идеальные предметы не обладают бытием, можно лишь «разоблачить», но не «устранить». Онтология вынуждена взять на себя бремя неустранимой иллюзии и вновь и вновь сопротивляться ему, вспоминая о ее основаниях. Ни при каких дальнейших шагах она не может полагаться на то, что однажды было разрешено, борьбу с иллюзией она вынуждена вести всякий раз заново. И что тяжелее
548 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
всего, она в то же время вынуждена оберегать себя и с другой стороны. Ибо нет для нее ничего легче, чем впасть в ошибку платонизма, когда способ бытия сущностей, если она его действительно схватывает, истолковывается как «высший» и за счет этого тем более не осознается.
Глава 44. Относительная самостоятельность идеального бытия
а) Роль идеальности реального априоризма
Содержание сущностных отношений в реальном есть доказательство их бытийственного характера. Но что этот их бытийственный характер другой, нежели бытийственный характер реального, непосредственно из этого взять нельзя. Не хватает, стало быть, подтверждения их «идеальности». Необходимо показать, что, например, математическое, невзирая на его определяющую роль в реальном мире, является реальным не изначально и не само по себе, но существует само по себе и без реальности, причем в том же виде, в каком оно содержится и в реальном.
Для этой части доказательства можно привести три аргумента, исходящих: 1)из сущности априоризма, 2) из положения, которое чистая математика занимает относительно прикладной, 3) из индифферентности математического (и сущностей вообще) к реальному случаю.
Первый из этих моментов общеизвестен. Всякое априорное познание реального является «объективно всеобщим». Это должно означать: во всяком сужде-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 549
нии, к которому оно приходит, оно говорит о тотальности возможных реальных случаев, безразлично, происходят ли они фактически, происходили или будут происходить. Эта тотальность — внутренняя, лежащая в сути дела, и в этом отношении — в собственном смысле «идеальная». Она означает, что и все неизвестные в действительности случаи, будущие, равно как и прошедшие, подпадают под общее усмотрение, высказываемое суждением; да и кроме того, она распространяется на случаи, никогда действительно не происходящие в реальном контексте мира; ибо реальный контекст, с точки зрения сущностного усмотрения, «случаен». При этом дело, конечно, идет не о реальной случайности, но только о сущностной.
Этой тотальности в точности соответствует то, что Кант подразумевал под «всеобщностью и необходимостью» синтетических суждений a priori. Эти два момента он считал признаками подлинной априорности. В чистой же математике такая тотальность принимается как нечто само собой разумеющееся. Однако в отдельном математическом тезисе она специально не высказана, но лишь неявно предполагается. Потому правота этого предположения есть предмет особого теоретико-познавательного рассмотрения и должна быть доказана специально. Между тем сам тезис индифферентен к ней. Ибо он, понимаемый чисто в своем сущностном содержании, говорит вообще не о реальных случаях; тотальность же есть именно тотальность реальных случаев. Всеобщность усмотрения есть всеобщность не коллективного высказывания, но лишь сущностного высказывания.
Многообразие реальных случаев, таким образом, в математическом усмотрении вовсе не предусмотре-
550 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
но. В нем рассматривается лишь идеальное содержание тезиса как такового. Это идеальное содержание здесь уже является предметом познания, причем в себе завершенным и полноценным. Познание этого рода не ждет, появится ли за ним еще одно предметное поле иного рода или нет. То, что за ним действительно возникают реальные случаи как дальнейшие предметы, в базовом отношении уже ничего не меняет; это всегда служит доказательством лишь в-себе-бытия математических предметов, но не их идеальности. Их идеальность, скорее, наоборот, можно схватить в индифферентности усмотрения сущности и его предмета к «случайности» реального. Ибо то, что может быть математически усмотрено в математическом предмете, усматривается совершенно независимо от всякой данности или не-данности реальных случаев — как бы по эту сторону их многообразия и их бытийственной тяжести.
б) Подлинная самостоятельность и ложная изолированность идеального предмета
Таким образом, уже в силу этой первой причины дело не идет о том, чтобы полностью растворить идеальное бытие в реальном. Если все-таки захотят предпринять такую попытку, то математическое познание будут вынуждены с самого начала понимать как реальное познание, что в свою очередь означало бы, что чистой математики не существует. Но тогда будет нелегко поддерживать априорность математического познания. Тем самым впадут в «математический эмпиризм», который все сводит к реальному опыту, например проделают опыт, что 3 χ 12 вещей
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 551
будет 36 вещей, и извлекут из этого всеобщее положение. Но остается сомнение, что подобным образом строго всеобщего положения не получить. Скорее то, что получается в действительности, еще нуждается в обобщении. Но таковое на основе эмпирии совершенно невозможно; как раз без заранее данной строгой всеобщности и необходимости никогда нельзя знать, какими окажутся прочие, не данные в опыте случаи. Но это можно прекрасно знать, если смотреть не на реальные случаи, но на сами идеальные математические отношения.
Но как можно смотреть на идеальные математические отношения, если они не составляют самостоятельного предмета видения? Ведь наглядными они должны быть именно по эту сторону конкретизации в реальных случаях. И такая наглядность существует на самом деле. Так, определенный треугольник, определенная окружность, определенный эллипс, определенный степенной ряд, определенное число и прочее в себе самих совершенно наглядны, а именно в характерном единственном числе идеальной сущностной структуры, по эту сторону всякой множественности реального. На такой наглядности идеальных предметов в себе самих основывается вся чистая математика; а она, понимаемая чисто как факт, как раз благодаря этому является однозначным опровержением не только математического эипиризма, но и математического реализма.
С другой стороны, здесь важно сразу же быть осторожным в отношении далеко идущих выводов. Самостоятельная предметность — это все-таки выражение, допускающее ложное толкование. Что в ней действительно может быть зафиксировано — это
552 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
лишь объективная всеобщность и односторонняя необходимость. Существуют ли они только для области возможных реальных случаев, по ней, стало быть, никак не видно. Из этого, таким образом, еще нельзя сделать самостоятельного бытия всеобщего. Или, точнее, нет причин считать a priori понятные идеальные отношения чем-то существующим изолированно для себя и как бы составляющим наряду с миром реальных случаев некий второй мир. Самостоятельная предметность для определенного рода видения не дает для этого оснований. Универсальная погруженность идеальных сущностных отношений в реальное, несмотря на изолированность в видении, могла бы прекрасно существовать с полным оптическим правом.
История философии богата примерами ошибок такого рода. Со времен платонизма вновь и вновь происходит так, что сфера сущностей, или даже только математического, полагается как второй мир вещей или субстанций наряду с реальным миром. И здесь всегда именно самостоятельность, с которой она выступает в качестве предметной сферы, подталкивала к изолированности. Но предметность не есть бытие; и тому, что выступает изолированным в качестве предмета определенного усмотрения, не нужно существовать изолированным в себе. А так как у способов бытия, как было показано, вообще существует некая вложенность друг в друга в одном мире, то именно здесь необходимо вообще и окончательно отказаться от точки зрения изолированности. Способ бытия всеобщего и обладающего сущностью в мире очень даже может быть в высшей степени своеобразным, и изо-лируемость его схватывания может совершенно одно-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 553
значно свидетельствовать об этом. Но если по этой причине захотеть вырвать всеобщее и имеющее сущность из структуры реального, то будет упущено единство мира, в котором гетерогенное по способу бытия оказывается прочно связанным.
в) Чистая и прикладная математика
Факт приложимости чистой математики к реальным отношениям природы подтверждает в-себе-бы-тийственный характер идеального предмета. Но факт того, что она до всякого прикладного использования и независимо от него является априорной и завершенной в себе наукой, что она, таким образом, уже столь же предметно схватывает чисто в себе те же самые законы, которые затем оказываются приложимыми, этот факт доказывает, что упомянутый в-себе-бытий-ственный характер первоначально является идеальным и что образование, им обладающее, независимо от конкретизации данного реального, его охватывающего, существует по праву.
Поэтому в отношении чистой и прикладной математики можно высветить то принципиальное, что содержится в отношении идеального и реального бытия.
Имеет место некое сплошное содержание идеального бытия в реальном. Реальный мир насквозь оформляется и управляется идеальными сущностными отношениями. Распространяется ли эта сквозная офор-мленность на все стороны и черты реального, это другой вопрос; важно только, что она существует и что ее можно обнаружить. Сказанное можно выразить и так: идеальное бытие функционирует в реальном как род фундаментальной структуры. А следователь-
554 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
но, реальный мир находится во внутренней зависимости от него.
Но это отношение нельзя перевернуть. Идеальное бытие, в свою очередь, не обусловлено реальным, не привязано к существованию чего-то реального. Оно обладает самостоятельностью по отношению к его наличию и потому в чистом виде схватывается именно тогда, когда реальное не учитывается. Таким образом, обусловленность, царящая здесь, является односторонней: математическое, быть может, господствует над определенным фрагментом реального, но этот фрагмент не господствует над математическим. Внутри этого фрагмента реальные отношения, пожалуй, определяются математическими законами, но это не привязывает их к сфере реальности.
Это причина того, почему в известных областях идеальное по содержанию может простираться далеко за пределы реального, т. е. что существуют и идеальные отношения, не содержащиеся (не «реализующиеся») в реальности. Наиболее известные примеры этого образуют мнимые числа и Неевклидовы пространства. Чего-то соответствующего мнимому числу в физическом пространстве не существует. И о множестве геометрических «пространств» можно, по крайней мере, сказать, что только одно из них по структуре и по законам может соответствовать реальному пространству, т. е. что только одна из этих систем геометрических измерений и законов может быть системой существующего космоса. Ибо космическое пространство с необходимостью «одно». И какая бы геометрия ни была свойственна ему, всегда остаются прочие, которые в этом случае будут и останутся именно ирреальными. Но как идеальные предметы
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 555
ирреальные пространства совершенно равнозначны тому одному, которое реализовано в космосе. Они, стало быть, таким же способом обладают идеальным бытием, что и оно, но только не реальным; подобно тому как они представляют такую же структурную жесткость для чистого созерцания и мышления. Потому по этим пространствам геометрически даже не видно, какое из них является реальным пространством. Кратко это отношение можно выразить и так: идеальное бытие индифферентно к реальному, а именно к его собственной реализации в мире; реальное же бытие никогда не бывает индифферентным к идеальному, оно всегда уже предполагает некую идеальную структуру, несет ее в себе и насквозь управляется ею.
г) «Случайность» реального и «область возможности» идеального
На этом основывается много раз упоминавшаяся «случайность» реального с точки зрения идеального. Необходимо с позиции идеального бытия всегда только идеальное бытие, никогда не реальное. Такая необходимость, следовательно, есть необходимость не реальная, но только лишь сущностная. Из нее никогда не следует, что вещь реальна, и как раз это означает, что вопреки такой необходимости реальность вещи остается «случайной». Но эта случайность, в свою очередь, есть лишь сущностная случайность, не реальная; в реальном контексте вещь вопреки ей прекрасно может быть необходимой.
Потому и представляется царство идеального бытия, рассматриваемое с точки зрения реального, цар-
556 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ством «возможностей». В этом смысле Лейбниц говорил о множестве «возможных миров». Но и к такой возможности относится, что она есть лишь сущностная, не реальная, возможность. В состав последней, вероятно, входила бы еще длинная цепь реальных условий; и пока они не выполнены, вещь фактически, скорее, невозможна.
С точностью исследовать это отношение можно только в рамках специального модального анализа. Он относится к другому кругу рассуждений. Здесь остается только добавить еще одно: «случайность» реального и «область возможности» идеального — это не в собственном смысле модальные определения, но лишь зеркальное отражение отношения всеобщего и индивидуального, поскольку и то и другое вложены друг в друга в одном общем мире. Идеальные структуры именно всеобщи, и в этом отношении они включают в себя некую неопределенность; последняя же представляется множественностью «возможностей». Реальные случаи в свою очередь индивидуальны и в этом отношении «случайны» с точки зрения всеобщего. Таким образом, за взаимной контригрой этих модальностей стоит, скорее, включенность друг в друга идеального и реального. Причем подлинный результат всего этого рассуждения сводится к тому, что выше уже было отмечено как сущность этого отношения: способ бытия идеального вовсе не отделен от реального, но, пожалуй, является относительно самостоятельным и потому также может схватываться самостоятельно. Положение идеального в структуре мира однозначно характеризуется положением всеобщего в множественности случаев.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 557
Всеобщее как раз существует отнюдь не по ту сторону случаев (ante res) для себя, но и отнюдь не только in mente как абстрагированное от них (post rem), но исключительно in rebus. Но тем не менее особенностью реальных случаев оно не исчерпывается, но охватывает большее. Потому его способ бытия нельзя безоговорочно приравнять к способу бытия общего в реальных случаях. Только в смысле этого выступа-ния за реальную сферу оправданно говорить о собственном способе бытия идеального. Это происходит без риска недоразумения до тех пор, пока из простого в-себе-бытийственного характера, означающего только отличие от бытия реальных случаев, не делают самостоятельного или даже субстанциализированного для-себя-существования.
Таким образом, формально, пожалуй, можно говорить о некоем приоритете идеального бытия перед реальным — так, как о нем утверждалось во всех платонизирующих направлениях философии. Онтологически же этого придерживаться нельзя, в особенности если с этим приоритетом связывается представление, будто дело идет о более высоком, более абсолютном или совершенном способе бытия. Подобно тому как онтологически всеобщее есть всегда только момент в реально-индивидуальном и как таковое является подчиненным, так и в отношении идеального бытия должно быть справедливо, что оно есть, скорее, низший и как бы неполный способ бытия и только реальное является полным. Ведь низшее всегда содержится в высшем, но не наоборот. Неполнота — это как раз неопределенность всеобщего, а она в свою очередь порождает нечеткую множественность «возможностей»,
558 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
которые не являются собственно реальными возможностями.
Потому и «обусловленность» реального идеальным не есть детерминация к реальности и уж тем более — к каким-либо особенностям реального. Она есть лишь односторонняя зависимость в смысле частного условия. Она, таким образом, означает обусловленность высшего образования низшим, подобно тому как всеобщее в индивидуальном есть лишь структурный элемент.
Глава 45. Индифферентность и связанность
а) «Неточность» реальных случаев
Сказанным индифферентность математического к реальному случаю еще не исчерпывается. Она действует не только там, где математическое содержательно простирается за пределы реального, но и в рамках его господства в космосе.
Многочисленные дебаты велись о том факте, что в природе нет математически точного треугольника, правильной окружности, строгого эллипса, что реальные фигуры и кривые гораздо сложнее, что, следовательно, и математически формулируемые законы механики в точности не подходят ни к одному случаю происходящего в действительности движения. Так, например, Кеплеровы законы в траекториях планет и комет выполняются лишь приблизительно; всегда существуют малые — нередко, правда, и весьма значительные — отклонения, которые, хотя сами и измеряются приближенно, но вовсе не воспринимаются как только лишь «помеха», т. е. не могут быть эли-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 559
минированы. То, что они традиционно обозначаются как «помехи», не улучшает ситуацию. Ибо помехи могут накапливаться и весьма существенно изменять базовую форму.
Можно было бы предположить, что это означает границу действия математического в реальном пространственном движении. При этом действительно поначалу думается о платоновском отношении, согласно которому чистый эллипс, например, есть идеальная форма, к которой действительное движение небесных тел в пространстве приближается, не имея возможности ее достичь. Реальное в этом случае есть царство несовершенства, идеальное — совершенства.
Этот телеологизм идеальной формы уступает уже самому простому соображению. Как раз реальный случай сложен. Даже очень хорошо известно о том, что в нем участвуют условия, в простоте некоего всеобщего основного закона вовсе не учтенные. То, что ни один материальный треугольник математически неточен, вовсе не означает, таким образом, что законы треугольника в нем не выполнены; скорее, это означает, что в единстве сложной формы они наслаиваются на другие законы формы, поскольку вообще в реальном случае представлена одна гораздо более сложная форма. То, что мы при ее схватывании придерживаемся простой формы геометрически наглядной фигуры, происходит лишь потому, что сложность действительной формы уклоняется от схватывания. Место последней в созерцании занимает упрощенная фигура. Но она не совпадает с реальной.
То же самое относится к механике. Галилеев закон падения непосредственно касается лишь абсолютно свободного падения. Но реально оно совершенно
560 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
не воспроизводимо. Всегда примешиваются другие факторы, сдвигающие падение. Закономерность осложняется другой закономерностью. Но и она сама во что бы то ни стало продолжает существовать как компонента сложной закономерности (например, в частной баллистической кривой снаряда). Точно так же Кеплеровы эллипсы, хотя в чистом виде и не даны в траекториях планет, но не потому, что их закон неверен, а потому что примешиваются отклонения. Очень хорошо это может быть доказано тем, что в рамках данной точности наблюдения сами отклонения в свою очередь можно объяснить по тем же самым законам, так что в заданных границах погрешности путем расчета можно приблизиться к действительной индивидуальной траектории. Итак, в отклонениях как раз заключено подтверждение абсолютно точного соответствия.
б) Ошибочные и правильные выводы
Сущностью этих феноменов, таким образом, является не «неточность» реального, но его конкретность. Было бы недоразумением делать из них, что бывает нередко, вывод, будто идеальные отношения не относятся к реальному — это абсолютное искажение фактов, основывающееся на искажении смысла научных методов. Говорить и вновь и вновь подчеркивать это, несмотря на ясную в себе ситуацию, является сегодня печальной необходимостью, ибо поверхностное научное образование, способствующее этой ошибке, давно перекинулось на самое философию и там вытекающие из него последствия содействовали затемнению онтологических проблем.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 561
Вместо этого здесь очень даже можно сделать другой вывод, который на первый взгляд, правда, затрагивает только проблему познания: из одного только наблюдения реальных случаев, сколь бы точным оно ни было, невозможно извлечь простые количественные математические законы, несмотря на то что они содержатся в этих случаях; их, таким образом, никогда нельзя получить чисто эмпирически, но можно всегда только в чистом видении самого простого базового отношения. Точно их можно получить только в идеальном бытии. Это то, чем занимается чистая математика.
Причина этого заключается не в одном только факте, что необозримое множество случаев не может быть пройдено эмпирически, она заключается и не в том, что, например, простые законы в реальных случаях выполняются не строго (ведь они, наоборот, выполняются, несмотря на всю сложность случаев); скорее, она заключается в том, что реальные случаи никогда не бывают простыми случаями и что по ним как таковым не видно, какие моменты их определенности принадлежат простой базовой закономерности. В эксперименте на реальные условия, конечно, можно повлиять, можно изолировать их так, что реальный случай приблизится к простому идеальному случаю. Но как это приближение нельзя довести до полного совпадения, так и не все области науки допускают экспериментирование. Движение космических тел в мировом пространстве не поддается никакому влиянию; их законы, следовательно, вообще можно схватить только в идеальном случае, гипотетически полагая его в основу. Так были схвачены Кеплеровы законы. Наблюдение видимого движения Марса дало только повод к их открытию.
36 Н. Гартман
562 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Знание простых базовых математических законов уже предполагает, таким образом, их схваченность по эту сторону реального. Поскольку они точно схватываемы в чисто априорном познании, и только в нем, и поскольку, с другой стороны, сложные реальные случаи можно понять на основе их действия, они с необходимостью обладают идеальным в-себе-бы-тием, которое независимо от особенности реальных случаев таково, каково оно есть.
В целом дело вообще в любом случае обстоит так: математические отношения сначала усматриваются чисто в себе самих, строго a priori, и только затем усмотренное в идеальном «применяется» к реальному. А уже «применение» наталкивается на сложность реального случая. Каждое же усмотренное как таковое было и остается независимым от того, обнаруживаются ли реальные случаи, к которым оно относится.
в) Смысл и границы индифферентности идеального бытия
И так как теперь все математические предметы гомогенны по способу бытия, все обладают равной идеальностью и равным образом даны чисто a priori, индифферентно к существованию и несуществованию соответствующих реальных случаев, и так как, с другой стороны, реальное доказуемым образом подчинено соответствующим идеальным структурам, то получается, что все математические предметы обладают идеальным в-себе-бытием.
Это в-себе-бытие не означает, что здесь существует χωρισμός* в отношении реального, оно не означает
* Отделение (греч.).
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 563
отделенности или потусторонности, не означает оптической подвешенности сферы идеального бытия как для себя существующего мира. Так далеко феномен индифферентности не заходит. «Идеальность» означает лишь индифферентность к особенности и экзистенции реальных случаев; но тем не менее в-себе-бы-тие в принципе удерживает идеальное в реальном, ибо оно не подтверждено ничем, кроме своего содержания в реальном. Этого содержания, хотя оно не тотально, достаточно, чтобы, подняв идеальное выше, лишить его характера одной только предметности.
Отсюда видно, что бытийственный характер идеальных предметов дан в некоем двойном аспекте и что эту форму данности нельзя исключить произвольно. Если исходить из чистого видения математического образования, то бросается в глаза индифферентность к реальному, что заставляет нас придавать этой сфере чрезмерно самостоятельный характер. В этом аспекте идеальное бытие предстает подчиненным реальному (dem Realen). В его сущность не входит претерпевать реализацию; для него остается чем-то внешним то, что оно служит базовой структурой реального мира, предоставляя ему закономерность или типы форм. Оно остается тем, что оно есть в своей сущности, даже если ему не соответствует ни один реальный случай. В сущность же реального бытия, пожалуй, входит обладать в себе структурой идеального и, таким образом, быть реализацией некоего идеального. Для него не является чем-то внешним то, что в нем царят идеальные отношения. Связь двух способов бытия заключена, в соответствии с этим, в характере одного только реального, не в характере идеального. Необходимость реального содер-
564 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
жит, пожалуй, сущностную необходимость, но ею не исчерпывается, поэтому умозаключение от essentia к existentia невозможно. И далее данный аспект показывает, что идеальное познание не без оговорок является также и реальным познанием, но что, пожалуй, во всяком реальном познании содержится момент идеального познания. Ибо оттенок априорного в нем привязывает к содержащимся в реальном идеальным структурам.
Но дальше этот аспект не простирается. Он был и остается онтологически односторонним. Он не может постичь полного отношения, ибо с самого начала принадлежит intentio obliqua — он возникает из рефлексии над всеобщностями, изолированными посредством идеи, понятия, высказывания. Его лабильность однозначно проявляется в его неспособности удержать схваченные образования в подвешенном состоянии, в которое он их приводит; она проявляется в тенденции либо гипостазировать их, делая из них царство формальных субстанций, либо депотенци-ровать до голых понятий. Первое хорошо известно по платонизму, реализму универсалий и даже по феноменологической формулировке сущностей; второе выдвинуло от своего имени номинализм, субъективизм и философский релятивизм.
Против этого выступает соответственно другой аспект. Он является онтологическим и состоит в возврате к intentio recta. Он обнаруживает связь идеального и реального бытия как базовый феномен. В направлении его взгляда идеальная сущностная структура стоит как содержащееся в реальном всеобщее, и своеобразие ее ступени бытия выступает лишь в качестве пограничного феномена, а именно — вез-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 565
де, где царство математического по содержанию выходит за пределы сферы реального. Тем самым кладется рубеж индифферентности идеального бытия. Не к приданию ему самостоятельности сводится цепь феноменов его данности — ни подвешенное царство идей, ни даже чисто ментальная отделенность идеальных образований из нее не вытекают, — но исключительно к безразличию к числу, конкретизации и экзистенции реальных случаев.
Но строго удержать этот результат во всей конкретизации проблемы есть задача, которая может увенчаться успехом лишь в том случае, если обеспечивается вид на все базовое отношение вплоть до всякой его специализации. Но для этого требуется еще одно расширенное соображение.
Раздел III Идеальное бытие в реальном
Глава 46. Феноменология сущностей
а) Заключение в скобки и извлечение
Исходное исследование показало, как идеальное бытие в отличие от реального (Reale) дано только в познании и даже там схватывается исключительно лишь в априорном познании, как, стало быть, актуальность затронутое™ в его данности совершенно отсутствует. Математическое бытие было убедительным образцом такой «ненавязчивой» данности.
566 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Но это изменяется, как только обращают внимание на то, что кроме математического есть еще очень много другого идеального бытия. Конечно, дело меняется, собственно, уже в том случае, если учитывается роль математического в реальном — т. е. пифагорейское отношение. То, что «содержится» в реальном, все-таки в принципе может и испытываться как раз в реальном опыте. Это находит подтверждение в том факте, что зачинатели геометрии многократно исходили из одного только измерения реальных пространственных отношений и только благодаря этому опосредованно были приведены ко всеобщей геометрической закономерности. То же самое относится к механической закономерности. Точное сопоставление наблюдаемых положений Марса привело Кеплера к идее эллиптической траектории.
Идеальное бытие только «испытывается» указанным образом не как таковое и не в свойственной ему всеобщности, но в конкретизации единичного случая; и тогда сначала нужна особая процедура, чтобы затем «извлечь» его в чистом виде. Такое извлечение происходит за счет осознанного отвлечения от частного в реальном случае; что в свою очередь предполагает понимание того, что определенные моменты случая — это сущностно-всеобщее в нем. Но понимание такого рода уже априорно.
С этой оговоркой, таким образом, можно сказать, что здесь вступает в действие другая данность идеального бытия. Именно в математическом бытии она на продвинутой стадии точных наук оказалась оттеснена на второй план. Приходится обращать внимание на другие содержательные области, чтобы онтологически проанализировать это отношение.
_______ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 567
Путь здесь проложен феноменологией Гуссерля. За счет анализа она выделяет из реального сущностные черты, сущностные законы, сущностные связи. Те, благодаря своей всеобщности, принципиально выходят за пределы реального случая, подразумевавшегося в анализе. Отвлечение от «случайного» особенного в случае осуществляется благодаря специальному «заключению в скобки»; то, что извлекается, тем самым как раз оставляется «за скобками». Эта процедура не есть абстрагирование. Путем абстрагирования никогда не пришли бы к строго всеобщему. Анализ же приходит к строго всеобщему. Таковое охватывает все возможные реальные случаи соответствующего рода, т.е. случаи известные и неизвестные; усмотреть его, таким образом, можно только a priori. На основе усмотрения того, что принадлежит сути дела, оно выносится за скобки. Именно это усмотрение априорно. Только это априорное усмотрение не предоставляется чисто самому себе, но инициируется данностью реального случая. А это возможно, поскольку он является частным случаем всеобщего.
Происходит ли это в актах или в предметах актов, это различие здесь абсолютно второстепенно. Феноменология анализировала преимущественно акты, это было вызвано ее происхождением от психологии. На основе проблемы акта сложилась описанная процедура. Но акты реальны точно так же, как и предметы познания, как вещи и события. Они обладают психической реальностью в том же самом смысле, что и эти последние обладают физической реальностью. Да и способ данности тот же самый. «Сущность» преднаходится «в» реальном. Как бы различны по содержанию ни были сущностные структуры актов и
568 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
сущностные структуры предметов актов, они тем не менее оказываются одними и теми же в том, что они суть структуры реального и только благодаря вынесению за скобки поднимаются до всеобщности идеального. Точнее говоря, их первоначальные всеобщность и идеальность должны быть сначала вырваны и как бы вновь добыты из их переплетенности с особенным реального случая.1
б) Сущность и ее отношение к реальному
Очевидно, что онтологическое отношение, которое положено здесь в основу, — это отношение содержания идеального в реальном, или вложенности первого вовнутрь второго; т. е. то самое отношение, которое мы обнаружили в математическом бытии. Но здесь, пожалуй, можно усомниться, есть ли тоже смысл рассматривать идеальное бытие сущностей чисто в себе, как если бы оно как-нибудь «наличествовало» и без реальных случаев. Такое наличие в известных видах математического очень даже бывает. Но где это можно перенести на сущности более конкретного рода, этого, во всяком случае по способу, каким эти сущности получаются, не видно.
Пока будем держаться положительной стороны отношения. Она, именно в той всеобщности, которую
1 В нижеследующем необходимо зафиксировать то, что выше (гл. 17, е) было сказано о видении сущностей: оно, строго говоря, непосредственно схватывает не идеальное бытие, но «нейтральное так-бытие». Только так оно может найти идеальное бытие в реальном случае. Естественно, это не мешает тому, чтобы на этом окольном пути оно опосредованно осмысляло также и то, что схвачено в его идеальности.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 569
ей придает феноменология, известна давно. И уже платоновская и аристотелевская точки зрения занимали здесь противоположные позиции в отношении отдельного существования сущностей. Согласно Платону, имеет место для-себя-существование сущностных форм, согласно Аристотелю, их нет нигде, кроме как в реальном. Но обоим была известна процедура размышления о них, и оба знали о том, что исходить следует из реального случая: по Платону — в «припоминании» идеи по поводу чувственно воспринимаемого, по Аристотелю — в обнаруживаемое™ в самом единичном всеобщего как такового, что в любое время в нем содержится.
Говоря систематически: парадокс в сути всеобщего состоит в том, что оно не может быть исчерпано никаким особенным или единичным и тем не менее по содержанию всецело и в полном объеме в них содержится, что таким образом познание может его достичь в противоположности ему самому. Итак, реальность всеобщего имеет место в самих реальных случаях; она состоит не в чем ином, как в том, что последние при всем своем различии обладают неким общим набором основных черт. Общность такого рода, следовательно, действительно реальна; и эта ее реальность неотделима от ряда реальных случаев. Но, с другой стороны, именно эта суть всеобщего безразлична к количеству реальных случаев, ведь содержательно она не изменяется даже в том случае, если нет ни одного реального случая. В этом отношении во всеобщем имеется та индифферентность к реальному, которая была ощутима в математических предметах. И в силу этого, со своей стороны, становится ясно, что его способ бытия изначально идеален.
570 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Анализ, заключая в скобки все, что относится к реальному случаю в его особенности, выходит ко всеобщему в его идеальности. Он познает его в том, что размышляет о его существенности для всех возможных случаев, причем бросается в глаза именно индифферентность всеобщего к их особенности, количеству и экзистенции. Удивительно в этом то, что в единичном случае может быть усмотрено больше, чем в нем как таковом есть. Этот размах с выходом за его пределы есть, однако, именно достижение априорного. Абстрагирование или «редукция» как таковые с этим не справляются; они остаются лишь подведением к усмотрению иного и непосредственного рода, усмотрению сущностей, которое впервые начинается именно там, где те прекращаются, означая, однако, новое и самостоятельное проникновение.
Сказанное можно выразить и так: в единичном случае может быть усмотрено больше, чем в нем есть, потому что его усмотрение одновременно есть отвлечение от него, как бы видение сквозь него идеальной сущности. И фактически всеобщее созерцается не в нем, но в последней. Единичный случай, как только усмотрение в нем пробивается к сущностным чертам, становится одновременно репрезентативным для всеобщности возможных случаев, притом, что те сами в то же время не схватываются. Но это означает, что всеобщее в нем познается не в своей реальности, но в своей идеальности.
Здесь заключена причина того, почему Аристотель искал «сущность» в самих вещах, но в то же время и причина того, почему Платон искал ее не в самих вещах, но по ту сторону их особенности. И первое и второе мнения, при правильном их понимании,
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 571
по-своему оправданны; а истина отношения в целом лежит вовсе не посередине, но в синтезе обоих воззрений. Каждое из них учитывает лишь одну сторону отношения, но и то и другое претендуют на понимание отношения в целом, и методически оба идут одним и тем же путем. Путь именно заключается в априорном размышлении о всеобщей сути, поскольку единичный случай дает для того повод.
в) Свободная и прибавленная идеальность
Онтологически это отношение, вероятно, одно и то же для всякой идеальности и лежит в основе всякой идеальной структуры. Примеры сущностных структур, которым в царстве реального ничего не соответствует, в принципе ничего в этом не меняют; ибо они только подтверждают индифферентность, ощущаемую и по-другому. И если такие структуры не гипостазировать до некоей псевдореальной экзистенции, как это делал реализм универсалий, то их идеальность та же самая, что и идеальность остальных структур.
Гносеологически же, т. е. в том способе, каким идеальное бытие дано и становится предметом, здесь существует решающее различие. Его можно обозначить как различие «свободной» и «прибавленной идеальности».1
Это различие заключается не в онтическом отношении к реальному, но в познавательном отношении к субъекту, т. е. в способе, каким идеальное становится доступно. «Свободная идеальность» должна
1 Таковое введено в «Метафизике познания», 3-е изд. 1941, часть V, гл. 62.
572 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
означать такую, которая, подобно математической, может быть приведена к созерцанию непосредственно в себе самой, будучи же связанной в реальном случае, кажется лишь затемненной и неясной; «прибавленная идеальность» та, которая достигает созерцания лишь опосредованно в реальном случае и за счет него, будучи же оторванной от него — делается недоступной.
Можно также сказать, что эта вторая форма идеального встречается лишь как сущность реального. Таким образом, в ней аристотелевское требование имманентности эйдоса реальному выполнено уже в данности. В первой оно не таково. Также на основе этого различения χωρισμός, который ставился в упрек Платону, можно без труда понять исходя из однозначной платоновской ориентации на математику.
То, что сущности «даны» только как сущности реального, конечно, не должно означать, что они также «суть» только сущности реального. Данность как таковая не есть способ бытия. Таким образом, и здесь для индифферентности остается известный простор. И как раз то, что сущности можно «вынести за скобки», доказывает их отделяемость, т. е. то, что они в себе очень даже могут обладать и свободной идеальностью.
Процедура отделения, конечно, существует только in mente; на самом деле от действительного ничего отделить нельзя. То, что оно имеет в себе, остается в нем. Но эта связанность существенна только для реального, для идеального она есть нечто внешнее. С точки зрения сущности, таким образом, отделимость вовсе не только означает процедуру человека,
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 573
но есть проявление этой внешности и оптического отношения способов бытия. Возможность отделения in mente идеального от реального основывается именно на том, что идеальное само по себе индифферентно к реальному. Эта индифферентность делается в нем ощутимой, стоит направить взгляд на его своеобразие. Обратная же сторона отношения состоит в том, что реальное никоим образом нельзя отделить от идеального. Даже при заключении в скобки всего особенного оно остается пронизано идеальным.
Конечно, дело обстоит вовсе не так, чтобы в некоем данном случае можно было абстрагироваться от всего, чего только захочется; сделать это, разумеется, можно, но тогда не будет достигнута сущностная структура. Абстрагируемое сохраняет в себе сущностные черты. Не существует реального случая, который не нес бы в себе идеальную структуру и не нуждался бы в ней также для осуществления своей реальности. Если в каком-нибудь случае захотеть абстрагироваться от нее самой, то и его реальность была бы разрушена и остался бы некий пустой «абстракт», нечто неопределенное, в таком виде нигде не встречающееся. Мысленно такие эксперименты можно проделывать, но они не приводят ни к какому усмотрению, оставаясь пустой забавой. Если же абстрагироваться от реальности единичного случая при условии видения сущности, то результатом будет не пустой «абстракт», но весьма определенная сущностная структура, которая в том виде, как она делается очевидной в качестве «сути дела», проявляет ту же самую «жесткость», т. е. ту же самую силу сопротивления мыслительному произволу, что и математическое.
г) Единство сущностей и двоякость доступов
Подлинная основа феноменологического анализа есть именно не абстрагирование, т. е. нечто негативное, но положительное видение или схватывание сущностной структуры. Это схватывание всегда стоит в четком противоречии к негативному действию заключения в скобки; оно обладает самостоятельностью относительно эмпирически данного, хотя находит в нем свое начало. А это возможно только в том случае, если сущностная структура «есть» нечто в себе. Не изолирование это означает, не для-себя-бытие, не отделенность от реального, но, пожалуй, самостоятельность в отношении схватывающего акта. Ибо схватывание есть трансцендентный акт.
Например, из некоего произвольно данного «целого», скажем кристалла, животного организма или тела Земли, я могу выделить сущностное отношение «части и целого». При этом я обнаружу их строгую коррелятивность, наподобие предполагаемости целого в части (как части), предполагаемости части в целом (как целом), сущностной соотнесенности части и других частей в рамках целого и многое другое. Для этого я должен абстрагироваться от всего, чем отличаются кристалл, организм и Земля; это не составит никакого труда, поскольку искомого сущностного отношения эти отличия не касаются. Но в сущности тела Земли я не могу абстрагироваться от сущностного отношения «части и целого» или даже только от одной из частных закономерностей, которые в ней присутствуют. Я не могу этого сделать, поскольку тело Земли без этого сущностного отношения вовсе не есть тело Земли. Но первое я очень даже могу
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 575
сделать, потому что отношение «часть и целое» и без тела Земли «есть нечто», что существует по праву и позволяет себя само созерцать. Это «бытие-чем-то», в отдельности не от реального вообще, но, пожалуй, от особенности и экзистенции определенного реального случая, есть идеальное в-себе-бытие.
Точно так же дело обстоит с сущностью акта. Если я из переживаемого акта раскаяния извлекаю своеобразный поворот Я против себя самого, перестройку в отношении чужого лица, переоценку собственных действий и т.д., то это возможно только потому, что эти моменты вместе образуют некую сущностную структуру, которая по праву существует и без особого реального осуществления акта (смыслом, например, обладает и невыполненное нравственное требование к виновному), т.е. и в отвлечении от реального случая в себе есть то же самое, что она есть в нем.
Б этом плане, таким образом, на всем протяжении существует то же самое отношение, что и в случае математического бытия. Закон суммы углов с полным правом существует и без реального многоугольника; но я могу извлечь его из реального многоугольника, поскольку у меня перед глазами будет больше, чем только лишь фактически измеренное, которое ведь в лучшем случае обнаруживает некое приближение к закону, — т. е. поскольку я в нем усматриваю всеобщую сущность многоугольника. И таким образом я схватываю сущность на примере реального случая. Разница лишь вот в чем: математическое видение сущности может свободно двигаться в идеальном, остальное видение сущности — в целом нет. Оно со своим созерцанием остается привязано к эмпирическому поводу, математическое же может без него
576 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
обойтись, оно находит непосредственный доступ к идеальному бытию.
Но как раз это — чисто гносеологическая разница, которую нельзя транспортировать в оптическое. Она касается лишь двойственности доступа к единству сущности. В противном случае проведение математического доказательства по начерченной фигуре было бы невозможным. Гносеологическая разница, таким образом, доказательна в том отношении, что бытийственной разницы сущностей не существует. А это означает, что онтологически «прибавленная идеальность», которую мы извлекаем из реальных случаев, и «свободная идеальность», которую мы непосредственно схватываем в ней самой, есть, скорее, одна и та же идеальность.
Глава 47. Видение сущности и очевидность
а) Идея mathesis universalis
В плане доказательства идеального бытия царство извлекаемых сущностей имеет перед математическим еще и особое преимущество, заключающееся в том, что оно совершенно иное по широте и содержательности и распространяется на все формы и слои реального, не отдавая в них предпочтения какой-либо определенной стороне. Если учесть, что математическое касается лишь низшей ступени формирования — количественной, то сразу станет очевидным размер этого преимущества. Он едва ли уменьшается за счет отказа от «точности» в способе демонстрирования. Ибо точность касается не самого сущего, но
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 577
лишь его схватываемости; она есть не онтологический момент, но лишь гносеологический.
В себе точная сущностная наука о предметах и актах, материальном и духовном бытии очень даже мыслима. Гуссерлева идея философии как точной науки — обновление картезианской mathesis univer-salis — опирается на эту принципиальную возможность. Но возможность эта существует лишь онтологически, не гносеологически. Точность схватывания, пожалуй, допускают сущности всех областей бытия. Но ее не допускает устройство нашего познания: у него нет органа для точного схватывания иных отношений, кроме логических и математических. Создать для него такой орган не во власти человека. Он способен лишь как можно более полно использовать ту познавательную силу, что у него есть. Везде, где в философии возникает идея mathesis universalis, там неявно всплывает и утопия intellectus infmitus. Здесь заключена ошибка в расчетах Гуссерля, которую он допустил как старый рационалист, — это ошибочные расчеты самой науки.
Поэтому математическое и его ориентирующая сила сохраняют для онтологии свою ведущую роль, несмотря на то что по сравнению с обширным царством сущностей оно оказывается содержательно ограниченным и тесным.
Но, с другой стороны, царство сущностей имеет то большое преимущество, что оно уже несет с собой связь с реальным. Способ его опосредованной данности сразу демонстрирует его нам ad oculos.* От этой же связи, как мы видим, зависит свидетель-
* Наглядно, воочию (лат.).
37 Н. Гартман
578 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ство о в-себе-бытии. Ибо реальное как в-себе-сущее дано благодаря тяжести затронутое™ в опыте. Но если существует некая идеальная переплетенность сущностей, которая уже в способе своей данности оказывается имманентной реальному, которая, таким образом, уже всегда, до нашего схватывания и образования какого-либо мнения, содержится в нем как его определенность, то именно этим и дается гарантия ее гносеологической независимости, самостоятельности и индифферентности к объекции, короче — ее в-себе-бытия. Эта переплетенность не может возникать только в ходе извлечения, поскольку реальное без своих структур — это вовсе не то, что оно есть. Но если эта переплетенность оказывается в то же время индифферентной к экзистенции и особенности реальных случаев, если по ее составу понятно, что эти последние как таковые суть для нее нечто внешнее и что оно и без них остается усматриваемым как то, что оно есть, то эти два момента индифферентности — к объекции или процессу схватывания и к реальному бытию случаев — соединяются и вместе образуют строгое понятие идеального в-себе-бытия. Таким образом, вместе они составляют доказательство существования и действенности такового.
б) Границы содержательной достоверности
Однако этим преимуществам в расширенном видении сущностей противостоит некий недостаток, угрожающий его результатам. Он касается содержательной достоверности знания об идеальном бытии.
Видение сущностей в качестве единственной и последней инстанции своей достоверности имеет
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 579
«очевидность» самого видения. Оно не может опереться ни на что другое, в чем могла бы иметь место проверка его самого. Неявной предпосылкой при этом является то, что оно само непогрешимо. Стало быть, нужно задать вопрос: так ли это в действительности? С самого начала, пожалуй, это кажется неправдоподобным. Ни одна из известных нам инстанций познания абсолютно от ошибок не свободна. Но существует ли в их случаях опора на то, что дается в видении?
Нет нужды сразу обобщать то опасение, что здесь возникает. В математике, например, дело обстоит иначе, и ему соответствует многократно упоминавшаяся достоверность математических положений. Здесь жесткость так-бытия не только испытывается в субъективно ощущаемом сопротивлении возможному мышлению иного рода; скорее, математика и свои отдельные усмотрения защищает, включая их в широкий контекст уже схваченного и гарантированного. То же самое методическое значение имеет и известная евклидовская процедура доказывания. Она состоит в апелляции к аксиомам, а те, в свою очередь, не просто предоставлены своей очевидности в себе, но гарантированы в силу учета более частного, основывающегося на них как на своих предпосылках. Так вся сфера математического оказывается связанной в себе; а это для науки имеет значение единственного, широкого сущностного контекста, обуславливающего и обуславливаемого, который проходит сквозь все целое. Ошибка в очевидности здесь практически исключена. На худой конец, остается возможность усомниться в целом, чего, однако, ввиду связи с реальным, опять-таки не происходит.
580 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Иначе обстоит дело в видении сущностей, когда сущности извлекаются исходя из реального. Это видение видит «стигматически», т. е. оно смотрит на отдельно взятую точку. Ему недостает широкого контекста при обозрении сферы, «конспективного» видения. Потому оно не без труда находит противовес и возможность исправления в другом видимом. Его очевидности опираются на себя, существуют каждая для себя и несут в себе сомнительность для-себя-су-ществования.
Примеры этого дает сама практика видения сущностей, яснее всего — в расхождении того, что видят различные индивиды. Несовпадение отправных точек и направленности в радиусе видения может достигать как раз очень большого различия. Ошибки, которые в конспективном видении обнаруживаются сразу, поскольку несогласованность делается ощутимой тотчас же, в стигматическом видении остаются неустраненными. Заметными они становятся лишь там, где привлекаются более широкие контексты. Но как раз этого в процедуре чистого видения сущностей нет.
в) Субъективная и объективная очевидность
Ссылка на непосредственную «очевидность» несет с собой ту неприятность, что в ней самой, т. е. уже в понятии очевидности как таковом, содержится некая двусмысленность.
В случае такой ссылки подразумевается, естественно, «объективная очевидность», означающая не только убежденность субъекта в видимом, но и достаточную гарантию истинности этой убежденности.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 581
Подразумевается, таким образом, не менее как достоверность знания об истинном и ложном. Но как раз такая достоверность никогда не дана непосредственно; и там, где, быть может, при помощи какого-то определенного усмотрения выдвигается претензия на нее, там она все-таки не может быть констатирована. Ибо «дана» она может быть только в форме убежденности. Но убежденностью в этом случае хотя и «обладают», однако она как раз не является объективной гарантией, может и обмануть. Она есть именно только субъективная очевидность.
Субъективная же очевидность, хотя и действительно дана везде, где она появляется, но она есть только модальность сознания, не модальность познания: убежденным можно быть и в самом что ни на есть ложном. Предрассудки и заблуждения в этом смысле могут быть очень убедительными. В этом состоит обманчивость убеждения. Тот, кто в науке захотел бы сослаться на убеждение, сделался бы посмешищем. Субъективная очевидность, таким образом, ни в коем случае не является критерием.
Но и объективная очевидность не является таковым. Если бы когда-либо она была дана, то, разумеется, она была бы критерием, ибо ее смысл — это именно достаточная гарантия. Но она никогда не дана. Критерий должен быть «дан», ибо он должен быть признаком очевидности для сознания. Если бы субъективная очевидность была таким признаком, то она была бы опосредованием объективной. Как раз таким признаком она не является. Наоборот, приходится уже располагать неким критерием того, является ли в данном случае субъективная очевидность признаком объективной или нет. Но это значит: Крите-
582 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
рием истины является либо субъективная, либо объективная очевидность — последней мы не располагаем, а обладание первой ничего нам не дает, но, скорее, должен существовать еще один критерий самой очевидности. Ему пришлось бы показывать, является ли данная субъективная очевидность в то же время объективной.
Есть распространенное мнение, что в идеальном познании не существует возможности иллюзии. Для всей его сферы признают действенным тезис Спинозы: veritas norma est sui et falsi*. Это мнение основывается на непонимании идеального бытия; но вместе с тем оно в то же время не осознает и подлинного познавательного характера видения сущностей. Именно всегда вновь предполагается, что здесь имеет место лишь внутренний, интенциональный предмет и что в его отношении иллюзия, ошибка, заблуждение совершенно невозможны. Но тогда нельзя говорить и об интуиции, видении, схватывании таких предметов, занятие ими нельзя выдавать за науку. Ибо видение сущностей тогда — это лишь игра представления. Предполагается, что мысль здесь все-таки остается при себе самой, себя самое не трансцендируя, что те самые сущности, которые схватываются, — это также и сущности реального и во всяком случае обладают в нем в-себе-бытием.
Указанным образом, следовательно, трудности в понятии очевидности не преодолеваются. Сомневаться в возможности иллюзии очевидности вообще — значит тем более уничтожать идеальное познание.
* Истина есть мерило (критерий) самой себя и лжи (лат.).
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 583
г) Положительный смысл иллюзии очевидности
Совсем уж до такой степени скверно дела обстоят, конечно, только при чисто стигматическом видении, как оно односторонне сформировалось в цеховой феноменологии. В действительности видение сущностей им одним отнюдь не исчерпывается. Оно, точно так же как геометрия, прекрасно владеет конспективным видением. Оно способно встраивать познание единичного в контекст целого, в котором вследствие этого источники ошибок единичного видения компенсируют друг друга. Это происходит совершенно само собой повсюду, где дела идут по-научному. Наука как раз и есть контекст, встраивание, совокупное видение. В синтезе стигматического и конспективного видения возникает, по крайней мере, относительный критерий — сравнимый с критерием реального познания в синтезе априорного и апостериорного элементов. Как здесь, так и там это не абсолютный критерий, но таковой вообще превосходил бы человеческие мерки.
Между тем если теперь предположить, что данность идеального бытия за счет апории очевидности становится иллюзорной или даже только ослабляется, то этот вывод будет совершенно ошибочен. Означенная апория касается исключительно содержательного схватывания единичной сущности, но отнюдь не данности ее бытийственного характера. Кроме того, иллюзия в большинстве своем распространяется только на негативное, т. е. заключается в невидении; позитивно видимое подвержено ей в гораздо меньшей степени. Ошибка феноменолога, как правило, возникает там, где он говорит:
584 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
«этого нет»; там, где он нечто видит и говорит: «это есть», он обычно не ошибается. И это очень даже понятно, ибо всякое подлинное созерцание аффир-мативно.
Но дело здесь идет об одном еще более основополагающем соображении. Итак, допустим, что, извлекая сущностную структуру из реального случая, в деталях можно обмануться, можно попасть в цель или промахнуться, ухватить суть или ошибиться. Но тогда можно сказать: это относится ко всякому познанию, в том числе и к реальному. А ведь в случае последнего никто не станет утверждать, что возможность иллюзии или ошибки посягает на реальность предмета. Совсем наоборот: там, где можно промахнуться мимо чего-то, там то, мимо чего промахиваются, тем более должно для начала уже иметься в наличии. Если его не существует, то нет ничего, мимо чего мог бы быть совершен промах. Но иметься в наличии оно с необходимостью должно как таковое, чье бытие пребывает в безразличии к процессу какого бы то ни было схватывания или промахивания. Но таковое есть в строгом смысле слова в-себе-сущее.
Таким образом, приходится делать, скорее, обратный вывод: если бы иллюзия очевидности была невозможной, то при любых обстоятельствах можно было бы усомниться во в-себе-бытии сущностей; тогда было бы возможным предположить, что сущности — это только лишь дело мысли, ибо как это вдруг мысль может ошибиться в отношении себя самой. Если же иллюзия очевидности возможна и отчетливо выявляется в периодическом разногласии того, что (различными созерцающими субъектами) признано очевидным, то именно этим доказано
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 585
бытие того, в отношении чего заблуждаются. В осознании несогласованности в этом случае заключается совершенно неоспоримая гарантия того, что сами сущности — нечто независимое от всякого мнения и всякой очевидности, от всякого видения и познания. А это значит, что они суть нечто в-себе-сущее.
Истина и заблуждение возможны как раз только в рамках отношения трансцендентности. Их однозначный смысл — это соответствие или несоответствие предмету, который больше, чем предмет, и имеет в себе свои определенности даже без того, чтобы быть предметом видения. Ибо как раз с этими его определенностями в сознании должно согласовываться «истинное», а «ложному» согласованности должно недоставать.
Не осознавать такого положения дел можно только в том случае, если под «сущностью» понимается не то, что она есть, т. е. если в ней не познается идеальная структура вещи, но имеется в виду только «вынесенное за скобки» как содержание сознания (т. е. как понятие или продукт абстрагирования). Это последнее как таковое есть, разумеется, только лишь несобственный предмет, предмет, поддерживаемый актом или интенциональный, но не предмет познания. Познание же является также и видением лишь постольку, поскольку оно не продуцирует, но «схватывает». А это означает: таково оно лишь постольку, поскольку продукт акта (понятие или извлекаемое всеобщее) согласуется с сущностью вещи, какова она в себе и как она содержится в реальном в качестве «его» структуры.
586 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 48. Царство логического и его законы
а) Двойная закономерность мышления
Еще две сферы идеального в вышеизложенном не затрагивались: логическое и ценностное. Первое примыкает к математическому бытию, второе — к сущностям. Но и то и другое имеют то общее, что в них смысл идеального бытия не осознавался дольше всего. И в том и в другом он связан с отношением к реальному, только отношение это в них весьма различно; различно также и то, что касается этого отношения в математическом и в сущностях.
Сначала рассмотрим царство логического. О его способе бытия спор идет издавна. Здесь он не может быть раскрыт во всей своей широте. Достаточно будет исходить из следующего определения: если здесь вообще подлинное в-себе-бытие есть, то оно в любом случае идеально; и если оно идеально, то в любом случае относится к «свободной идеальности». Его данность непосредственна, она схватывается «в себе», подобно данности математического предмета.
Эта в-себе-схваченность, равно как и существование в качестве сферы, здесь являются даже особо чистыми. Не только не требуется никакого выведения из реального, наоборот, отсутствует даже какое бы то ни было особое конкретное содержание, которое, например в геометрии, все еще образует некую аналогию реальному.
Законы модусов и фигур умозаключений, равно как и они сами, — это структуры высшей степени всеобщности, чистые формы возможного содержания. Эти формы владеют мысленными контекстами, на-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 537
сколько те объективно определены; составляют род внутренней мыслительной необходимости. В этом факте заключена причина известного, вновь и вноъь всплывающего понимания формальной логики как «науки о мышлении».
С тем, что она опосредованно таковой и является, спорить нельзя. Но характеризуется ли этим ее сущность в первую очередь — это другой вопрос. Уже простейшее соображение приводит здесь к некоему иному выводу. Ибо уж логические формы о самом мышлении не говорят ничего, но затрагивают исключительно содержание мысли как нечто объективно оформленное. Это ясно заключено уже в смысле категорического высказывания, чья связка «есть» или «не есть» выражает чистый бытийственный смысл. Это доказывалось часто и со всей обстоятельностью.
Но, с другой стороны, существует и психология мышления. Тут дело идет о совершенно других законах, о законах процессов и результатов мышления, насколько они субъективно обусловлены. В качестве образца таких законов наиболее известны законы ассоциации, которые, взятые чисто дескриптивно, очень даже сохраняют свое значение для протекания мысли, даже после того как оказалось, что за ними стоят и другие формы связности. Но и они не являются логическими.
Мышление вынуждено находиться в своеобразном положении, между двумя весьма различными закономерностями одновременно. Оно образует своего рода поле боя своих гетерогенностей, как бы разрывается ими. На этом основывается феномен так называемых «логических ошибок», им совершаемых. Последние суть вовсе не ошибки как таковые, но именно
588 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
только логические; психологически они как раз последовательны. Они в достаточной степени доказывают, что логическая закономерность далека от того, чтобы действительно владеть мышлением и быть собственно мыслительной закономерностью. Скорее, логическое есть закономерность, вполне гетерогенная мыслительному процессу, которая накладывается на него лишь во вторую очередь и как бы ловит его, при этом одновременно его преобразуя и подгоняя к тому сущему, о схватывании которого дело идет в мышлении.
Эта закономерность и в целом это многообразие структур и форм — система логических форм — есть первоначально закономерность онтологическая, а именно — идеально-онтологическая.
б) Идеально-онтологический характер логической закономерности
Это легко доказывается исходя из факта ее содержания в области идеального бытия в целом, наиболее явно — в математическом бытии. Если, к примеру, законы окружности оказываются частными случаями законов эллипса, то в этом отчетливо содержится dictum de omni et nullo*. Если установлен переме-стительный закон а + b = b + а, то в нем, как, впрочем, и во всяком равенстве, предполагается логический закон тождества; ибо равенство есть теперь уже частный случай тождества. То, что Евклидовы доказательства выстроены согласно модусам силлогистики, доказывает, что последние вообще пронизывают
* Сказанное обо всем и ни о чем (лат.).
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 589
контекст геометрического бытия так, что оно становится в них обозреваемым.
Если бы логические законы были только лишь законами мышления, то их «применение» в математике должно было бы деформировать математические предметы. И во всяком случае они не могли бы быть именно тем орудием, при помощи которого мышление овладевает этими предметами, что в свою очередь должно было бы где-нибудь проявиться в виде вычислительных ошибок, неправильностей и противоречий. Ничего такого в математическом мышлении мы не испытываем, поскольку оно обнаруживает строго логическую форму.
Таким образом, приходится делать обратный вывод: логические законы уже изначально свойственны математическому бытию и господствуют над ним как его собственные. Однако так как они сами все-таки не являются математическими законами, но гораздо более всеобщи, чем те, то можно только сказать, логические законы изначально суть законы идеального бытия. Потому они являются законами и математического «мышления», поскольку оно есть не одно только мышление, но схватывание математического бытия.
Заостряя, можно сказать, то, что по ним вообще направляется некое мышление, для них является чем-то совершенно внешним; но для нашего мышления не будет внешним то, что оно ориентируется по ним. Ибо благодаря тому, что оно ориентируется по ним и как бы склоняется перед ними, как перед нормой внутренней правильности, оно способно быть адекватным мышлением, т. е. «схватыванием», математического бытия и опосредованно — всего реального,
590 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
над чем то имеет власть. С его логической структурой, т. е. с его подчиненностью логическим законам, связана его приспособленность к сущему, т.е. его познавательное значение и истинностная ценность.
в) Отношение логического к прибавленной идеальности
В отношении к математическому бытию эта ситуация постижима прототипически лишь потому, что математическое прозрачно и допускает легкое познание своих структур. Не таким легким это является в отношении логического к сложным сущностям, которые даны только в качестве прибавленной идеальности. Тем не менее и в них его содержание очень даже доказуемо. В большей мере на задний план оно отходит лишь потому, что сущности здесь гораздо более конкретны и базовая логическая структура в них полностью прикрыта особым содержательным оформлением.
Достаточно только подумать о простом смысле объективной всеобщности в сущностях, чтобы стало ясно, что здесь присутствует общее логическое отношение всеобщности и особенности или единичного случая. Если в некоей разновидности актов, например, схвачена сущность акта, то это a priori действительно для всех возможных частных случаев. Если здесь более всеобщее и более частное разделяются друг относительно друга, то сразу вступает в силу отношение логической классификации. То же относится к модусам умозаключений силлогистики. «Умозаключают» ведь, даже фактически, отыскивая сложные сущности на основе простых. Указанным образом создают дальнейшие «сущностные контек-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 591
сты», которые требуются для конспективного видения и образуют необходимый противовес стигматическому видению.
Наконец, здесь можно еще особо указать на закон противоречия, действенный для всякого совместного существования сущностных моментов. Уже в простом видении сущностей это является неявной предпосылкой. То, что включает в себя противоречие, то не позволяет видению иметь силу; и точно так же то, что входит в противоречие с другим видимым, то само собой отпадает. Если бы закон противоречия не был сущностным законом и не имел действия в бытии сущностей, это было бы насилием над сущностями при посредстве тиранического мышления. В действительности дело обстоит наоборот: логические законы — это тотальные законы идеального бытия, и то, что и мышление в определенных рамках ориентируется по ним, это для них нечто внешнее. Для мышления же и для видения именно это представляет собой самую важность; иначе схватывание сущностей, которые содержат эти законы, было бы для человеческого видения невозможным.
г) Логические законы и реальная закономерность
Решающим, однако, и в случае логического является отношение к реальному бытию. В конце концов, идеальное бытие как сущностей, так и математического оказывается столь же проблематичным, что и само логическое. Если, таким образом, последнее содержится только в царстве сущностей или в математическом предмете, то и со своей претензией на идеальное в-себе-бытие оно лишь выстраивается
592 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
в одну линию с ними. Но если можно доказать, что оно содержится и в реальном, то за его собственным весом выступает вся тяжесть реального в-себе-бытия с актуальностью его данностей.
Но то, что оно содержится в реальном, опосредованно заключено уже в его отношении к математическому и к сущностям, ибо те содержатся в реальном. Но это можно доказать и напрямую.
Доказательство заключается в своеобразии реального познания, поскольку оно во всех его содержательных контекстах, в осуществляемом им обозрении, в его уклоне в объективную всеобщность и априорность, а также в его отношении к данному единичному случаю сплошь имеет предпосылкой структуру логической закономерности.
Под этим подразумевается прежде всего та естественность, с которой мы «применяем» однажды усмотренное и понятое всеобщее к реальным случаям, которые не даны ни в каком опыте, например к будущим. Причем это применение, несомненно, имеет форму подчинения, безразлично, осознано оно или нет; и если затем искать для того форму выражения, то она с необходимостью примет вид одного из известных логических модусов умозаключения. Это относится не только ко всеобщему в форме облеченной в понятия и выраженной в суждениях закономерности, как она выступает в науках, но равно так же ко всему непонятийному, в самой жизни схватываемому интуитивно (например, по аналогии), не предметно осознаваемому всеобщему. Ибо характерно при этом то, что в жизни мы с этой разновидностью применения справляемся, т.е. что мы в рамках человеческого знания об истинном и ложном схваты-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 593
ваем реальное и обращаемся с ним совершенно правильно. Дело в том, что ошибки, которые мы при таком применении совершаем, обычно заключены не в форме самого применения, но в схватывании всеобщего, а также его приспособления к особенному.
Это было бы невозможно, если бы само реальное в своих организационных отношениях уже не было как-нибудь «логически» упорядочено, т. е. если бы формы зависимости, которые мы знаем как формы нашего мышления и применяем в схватывании реального, уже изначально и независимо от всякого мышления не пронизывали реальное и не господствовали над ним.
Это отношение было и остается совершенно парадоксальным, пока логическая закономерность понимается как закономерность исключительно мыслительная. Но это вовсе не парадокс, если осознать, что первоначально она является бытийственной закономерностью. Но это говорит о том, что ее сущность не исчерпывается тем, чтобы быть закономерностью логической сферы — как некоей сферы мысли, что первоначально она есть, скорее, закономерность идеального бытия, и последовательность в мыслях, которая на ней основывается, есть точно так же основывающееся на ней повторение в мысли бытийственной последовательности. Своеобразие логического в соответствии с этим состоит в том, что мысль, следуя логической закономерности, следует не своей собственной закономерности, но некоей оптической сущностной закономерности, чей идеальный в-себе-бы-тийственный характер свидетельствует о себе как раз в том, что она есть общая организационная структура реального и мысли.
38 Н. Гартман
594 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Закономерность, не являющаяся ничем, кроме мыслительной закономерности, будучи перенесена на реальные отношения, могла бы стать только фальсификацией реального. Мышление, стремящееся «применять» свою собственную субъективную логику в схватывании реальных предметов, было бы практически в жизни непригодным. Оно не могло бы стать «схватывающим» мышлением. Оно не могло бы служить человеку ориентацией в реальном мире, не могло бы наставлять его в жизненных обстоятельствах, в данных ситуациях или в выборе средств для достижения целей, не могло бы быть орудием в разыскании неизвестного. Такое мышление не было бы универсальным методическим средством общего плана видения самых широких реальных соотнесенно-стей и реальных зависимостей. Но то, что наше мышление с опорой на свою логику является таким универсальным средством, об этом жизнь и реальная наука учат во всех частных областях.
Всякая несогласованность враз отпадает, если логическое в нашем мышлении первоначально является идеальной бытийственной закономерностью, если, таким образом, наиболее всеобщие законы контекста идеального бытия составляют канон, дающий контексту мысли свою последовательность и сознание этой последовательности. Логическое, понимаемое как средоточие этой закономерности, вступает в этом случае в то же самое отношение, что и математическое. В качестве сущностной структуры оно, с одной стороны, содержится в реальном, в то же время, однако, также будучи определяющей в сознании в качестве сущностной структуры мысли. Или даже так: в качестве базовой идеально-онтологической законо-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 595
мерности оно является детерминирующим в двух направлениях — в направлении мышления и в направлении реального бытия. И только таким образом оказывается понятно, что мышление, насколько оно следует логической закономерности, в своих умозаключениях от данного к не-данному не отдаляется от реального, но вновь и вновь схватывает его.
д) Объективная значимость логического и возможность реальной науки
Это можно сразу показать на любом модусе умозаключения. Первая фигура в модусе Barbara обнаруживает посылки Μ а Ρ и S а М. Неизвестно, имеет ли силу S а Р, известно только, что силу имеют Μ а Р и S а М. Тогда вывод S а Р может возникнуть только в мышлении, ибо мышление подчинено закону вывода, т. е. модуса; но к реальному S он может относиться только в том случае, если и с самого начала реальное отношение S, М и Р подлежит тому же выводу. Если бы это было не так, то все наши умозаключения в модусе Barbara, в том числе и как раз строго выполненные и мыслительно необходимые (т. е. умозаключения науки), в отношении реального были бы ошибочными. В этом случае наше мышление было бы вынуждено в смысле картезианской идеи deus malignus делать ложные умозаключения, причем ложные не в себе, но, пожалуй, в отношении к реальному.
Возможность реальной науки и содержательно связного сознания реальности вообще как логически оформленного и единого существует исключительно лишь при том условии, что в основе мышления и реального одновременно и равнозначно лежит логи-
596 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ческая закономерность как идеальная сущностная закономерность.
Это отношение с полной ясностью просматривается уже в первоначальном замысле аристотелевской «Аналитики». Эта «Аналитика» есть изначально онтологически фундированная логика; она основывается на строгой параллельности процесса высказывания в суждении (κατηγορείσθαι) и оптической присущности или принадлежности (ύπάρχειν). Она повсеместно заложила фундамент схоластической теории универсалий. Осознавать это перестали только в Новое время, а именно в ходе картезианского поворота к cogitatio как к отдельной от extensio* и гетерогенной ему субстанции. Правда, сам Декарт выводов такого рода никоим образом не делал, но теория познания последующего времени, исходившая из его учения о двух субстанциях, все более склонялась к таковым. Только XIX век действительно нарушил традицию естественного, т. е. онтологического отношения.
Тождество логической закономерности в гетерогенности сфер сознания и сфер реального было и остается при этом чем-то удивительным. Оно принадлежит к той длинной цепи «чудес», на которых основывается феномен познания. Прекрасно можно понять, что идеалистические теории, размышляя о роли логического в познании реального, были обречены на переворачивание этого отношения. Должно было казаться так, будто реальное здесь направляется согласно закономерности сознания. Это та же самая иллюзия, которая напрашивается и в случае математического, затем будучи обобщена, имеет своим след-
Протяженность (лат.).
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 597
ствием принижение реальности до субъективно понимаемого явления.
На первый взгляд это переворачивание выглядит упрощением. Только абсурдность дальнейших выводов доказывает его несостоятельность. Выводы эти были развернуты выше и здесь не нуждаются в повторении. Кант четко распознал это отношение, по крайней мере, в том плане, что всеобщее и его спецификации в природе он расценил как соразмерность природы нашей познавательной способности. Правда, даже в этом еще прослушивается отзвук переворачивания отношения. Основной же факт, который он тем самым установил, сводится к тому, что, скорее, наш рассудок благодаря своей логической закономерности, согласно которой он особенное подчиняет всеобщему, соразмерен познанию природы, в которой существуют сквозные общности, в которой, таким образом, все особенное подчиняется всеобщей закономерности.
Но это отношение есть перекрывающая собой мыслительный и реальный контексты идеальность сущностной закономерности, которая в структуре идеи мира воспринимается как логическая.
Глава 49. Царство ценностей и его способ бытия
а) Особое положение ценностей среди сущностей
Другая еще не затрагивавшаяся область идеального наряду с областью логического — это область ценностей. Она родственна области сущностей; первоначально — задолго до того, как назрел вопрос об их
598 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
способе бытия и было сформулировано понятие ценности, — они даже понимались по способу сущностей. Так, Платон понимал справедливость, мужество, мудрость как «идеи», т. е. как первообразы, которые не взяты из опыта и не придуманы человеком, но, пожалуй, доступны ему в чистом видении.
Достаточно известно, что спор о сущности ценностей сегодня еще не закончен, что позиции теорий еще сильно расходятся в отношении того, представляют ли они собой вообще нечто существующее независимо от мнения и «оценки». Позиции по этому вопросу принадлежат не онтологии, а теории ценностей, и здесь, следовательно, разобраны быть не могут. Но родство ценностей сущностям требует, чтобы они были рассмотрены на одном уровне с теми, тем более что спорный вопрос, в ведении которого они находятся, в своем широком значении распространяется и на сами сущности.1
Особое положение ценностей в отношении последних заключается в следующем. Своеобразие извлекаемых сущностей, так же как и математического, состоит в том, что все реальные случаи, которые сообразно своему роду вообще под них подпадают, и на самом деле ориентируются по ним, и испытывают господство с их стороны. Они, таким образом, ведут себя как законы, которым реальные случаи всецело подчинены. В случае ценностей это не так. Реальные случаи могут им соответствовать или также и не соответствовать; и тогда в первом случае они оказываются «ценными», во втором — «контрценными». Цен-
1 К рассмотрению их способа бытия см. работу автора «Этика». | Berlin, 1926. Часть!, гл. 15 и 16. J
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 599
ности не детерминируют реальное непосредственно, но образуют лишь инстанцию его ценностности или контрценностности. Но в их собственном существовании контрценностность реального ничего не меняет. Они, таким образом, с самого начала оказываются независимыми от того, соответствует ли им реальность или нет. В этом отношении их самостоятельность явно более высока, чем самостоятельность сущностей.
Наиболее известно это в области нравственных ценностей. Сущности обещания, например, не принадлежит, что оно и действительно будет выполнено; но, пожалуй, его сущности принадлежит то, что будет контрценно, если его не выполнят. В ценностности «выполнения» фактическое невыполнение ничего не меняет. Даже отличающаяся воля человека или его оппортунистическое убеждение не способны в этом ничего изменить. Эта независимость ценности от взглядов человека образует точную аналогию независимости предметов познания от познания, т. е. их сверхпредметности. Она, таким образом, указывает на тот же самый в-себе-бытийственный характер. А так как дело здесь не может идти о реальности, ибо ценность ведь существует и независимо от характера реального, то способ бытия ценности — это явно способ бытия идеального бытия. Происходит так, что ценность реального поступка оказывается очень разной сообразно тому, соответствует ли он «самой ценности» или нет (например, сообразно тому, выполняется ли обещание или нет), но ценностность как таковая, т. е. сама ценность в своей идеальности, остается этим не затронута.
600 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
б) Ценностное сознание и ценностное познание
В указанной ситуации следует искать причину того, почему ценности нельзя «извлекать» из данных реальных случаев (например, нравственные ценности — из фактических поступков человека), но можно схватывать лишь независимо от них, а порой даже в противоречии с ними. От действительного поступка можно добиться лишь то, что в нем содержится (реализовано). Но реализована ли в нем ценность, можно узнать лишь в том случае, если сама ценность уже схвачена и ее можно приложить к испытываемому наподобие мерки; хотя без нее очень даже можно было бы извлечь онтические качества поступка в их сущностных чертах, но подобным образом нельзя было бы узнать, является ли он ценным или нет.
Гносеологически из этого следует, что априоризм ценностного сознания строже и абсолютнее априоризма видения сущностей; ценностное познание в совершенно другой мере зависит от самого себя, нежели познание сущности иного рода. Наведение за счет испытываемого реального случая в нем не действует, а одним только заключением в скобки особенного здесь ничего не добьешься. Онтологически же вытекает, что здесь обнаруживает себя некое «зависание» идеального бытия над реальным: имеет место не только индифферентность ценностей в отношении реального, но и индифферентность реального в отношении ценностей. Сами ценности оказываются независимы от того, соответствует ли им поведение человека, и если да, то насколько; а от последнего при всем отличии его желаний ничего получить нельзя. Но и
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 601
реальное оказывается в известной мере независимым от них; оно далеко от того, чтобы содержательно ориентироваться по ним. Оно сохраняет простор для них. Точнее, зависимо от них оно только в своем ценностном и неценностном характере, в своем бы-тийственном характере оно независимо.
Тем не менее ценности схватываются вовсе не без учета реального, но именно при взгляде на «его» ценностность или контрценностность. Дело в том, что ценностное чувство обращается не к фиктивным случаям, но первоначально — только к реальным; вымышленного оно всерьез не воспринимает. Только тяжесть действительно пережитого имеет силу пробудить его.
Ценность справедливости никому не демонстрируют на красивых примерах добродетели. Но она совершенно сама собой дает себя почувствовать, едва человек становится свидетелем несправедливого обращения; нравственное чувство восстает против этого, оно возмущается. Оно обращается к действительному и актуальному. Но схватывается при этом отнюдь не только действительное и актуальное; одно только это в себе еще вовсе не было бы ценностно отмеченным. Скорее, схватывается также и его ценностность и контрценностность. А за счет этого опосредованно схватывают и саму ценность, причем, что характерно, наилучшим образом там, где ее в переживаемом реальном случае не хватает (как в примере возмущения по поводу несправедливого обращения).
Заявляет о ней именно внутренняя позиция. Она возникает как спонтанная чувственная реакция, будто бы как «ценностный ответ» сознания на пере-
602 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
живаемое реальное; и в качестве таковой она уже является контактом с самой ценностью. Поэтому внутреннее видение — в данном случае, стало быть, «ценностное видение», — непосредственно примыкая к ценностному ответу, схватывает и саму ценность. При этом оно схватывает ее в ее чистоте и всеобщности, поскольку она существует в себе независимо от своей осуществленности в реальном, и даже прямо вопреки своей неосуществленности, независимо и от процесса схватывания и от всякого ценностного чувства. Словом, оно схватывает ее в ее идеальном в-себе-бытии.
в) Реальность ценностного чувства и детерминирующая сила ценностей
Здесь, таким образом, несмотря на всю отдельность и несмотря на «зависание» рассматриваемой сферы, все-таки существует некая аналогия видению сущностей. И ценности можно «извлекать», но только не из реальных случаев человеческого поведения, но из реальных случаев ценностной реакции, фактического ценностного чувства, «ценностного ответа» и внутренней позиции. Свободой от требования, исходящего от нравственных ценностей, обладает лишь воля и через нее — поступок, поведение. Именно воля получает от определенной ситуации вызов к принятию некоего решения (см. гл. 32, в), и ее решение всегда также будет решением в пользу или против единичной ценности. На этом основывается ее способность быть доброй или злой в нравственном отношении. Ценностное же чувство не обладает свободой от однажды схваченной им
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 603
ценности; впрочем, в большей мере оно оказывается схваченным ценностью, нежели само схватывает ее. Скорее, оно есть непосредственный указатель ценности в сознании. А проверка на опыте заключается в том факте, что принимающая решение воля там, где она пренебрегает ценностью, оказывается в конфликте с ценностным чувством и осуждается голосом совести.
Непоколебимость ценностного чувства, даже собственной волей, — это детерминирующая сила ценностей в нем, которые, подобно сущностям, содержатся в нем, как в чем-то реальном. Пестрое изобилие ценностных реакций в жизни, пронизанность ими всей человеческой жизни есть реальная сфера, в которой благодаря редукции можно усматривать ценностные сущности. Ценности четко образуют идеальный предмет ценностно-чувственных актов, составляют их объективное содержание, которое воспринимается в них как независимое от реального поведения в поступках и в желании. И кроме того, оно воспринимается как независимое и от самого ценностного чувства, тогда как то воспринимает себя, скорее, зависимым от него. В этом отношении достигнутое в ценностных реакциях — в нравственной позиции и в ценностном ответе — сущностное видение ценностей есть подлинное видение идеально в-себе-сущего.
Здесь необходимо вспомнить о том, что выше говорилось о трансцендентности ценностно-чувственных актов (см. гл. 33, б). Но там дело шло только об их реальной трансцендентности. Здесь присоединяется другая их сторона, идеальная трансцендентность ценностного контакта, которая в них также всегда содержится. Она затрагивает независимое
604 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
от акта существование ценностей как второй предметной области наряду с областью реальных объектов (лиц). Она лишь потому не ощутима непосредственно и требует особого поворота сознания, что ценности как таковые не выступают в качестве отдельных объектов, но приданы в качестве расставляющего акценты фона реальных объектов (человеческого поведения). Только сознательное видение ценностей извлекает их из фактического состава актов ценностных реакций.
Тем самым во всей строгости воссоздается связь между ценностью и реальностью, которая казалась поколебленной возможностью реального контрценностного поведения. А идеальное бытие ценностных структур гарантировано в-себе-бытием реальных ценностных реакций, точно так же как идеальное бытие математических образований гарантировано реальностью процессов, в которых они содержатся.
г) Изменение ценностного сознания и бытие ценностей
Тем самым царство ценностей гомогенно включается в царство сущностей, и далее — идеального бытия. То же обстоятельство, что ценности — или то, что соответствует им в терминологии других эпох, — снова и снова не осознаются в своем бы-тийственном характере, воспринимаются как только лишь «оценка» со стороны человека или даже как некая конвенция, имеет свою причину в историческом изменении их значимости. Следует, таким образом, проводить различие между их идеальным бытием и их исторической значимостью.
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 605
Оспаривать это изменение невозможно. Оно хорошо известно по примерам множества исторических разновидностей морали, а также культурных вкусов различных эпох, отдававших предпочтение то одной, то другой стороне человеческих качеств. Предпочтение это, несомненно, зависит от совершенно иных факторов, нежели ценностные сущности, иначе оно не могло бы претерпевать изменения. Здесь в действие вступает мнение с его исторической обусловленностью. Признают ли ценность счастья основополагающей в жизни или ценности жертвенности, героизма, законности и т.д. — это будет зависеть от различий в общем восприятии жизни; равно как и то, считают ли решающим в этосе самодисциплину и успех или же мягкость и гуманность. Но тем самым в ценности гуманности совсем ничего не меняют, равно как ничего не меняют и в ценностях мужества, самодисциплины, успеха или законности. Они остаются тем, что они суть, и поведение человека, насколько оно по своему характеру под них подпадает, остается в их отношении ценным или контрценным, все равно, признается ли оно как таковое, оценивается, отвергается или нет, т.е. воспринимается ли оно соответствующим ценностным сознанием как ценное или контрценное или нет. Как раз ценностное сознание изменчиво, потому ценностность не тождественна тому, что считается ценным.
Изменение значимости определенных ценностей в определенную эпоху вовсе не означает, таким образом, их возникновения и исчезновения в ходе исторического времени. Эта перемена есть изменение не ценностей, но предпочтения, которое определенная эпоха отдает определенным ценностям (или да-
606 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
же целым группам ценностей). Это предпочтение можно без труда понять таким образом, что ценностное чувство при определенных условиях, например в определенных жизненных отношениях, прибегает преимущественно к определенным ценностям или настроено на них, к другим же остается невосприимчиво (слепо).
Не нужно сводить этот феномен к ошибкам ценностного сознания. Слепота — не ошибка, но лишь отсутствие усмотрения. Поэтому ценностное чувство там, где оно дает о себе знать, очень даже может быть безошибочным; его ограниченность заключается в этом случае только в негативном, в нехватке или в односторонности его действия. «Узостью ценностного сознания» можно назвать то, что ценностное чувство в данное конкретное время обращается всегда только к некоторым ценностям, не ко всем, что оно, таким образом, никогда не держит их в поле зрения все одновременно и даже выказывает тенденцию всегда ставить некую одну ценность выше всех остальных. Его поле зрения именно слишком «узко» для можественности и разнообразия ценностного царства. Оно всегда постигает лишь некий фрагмент, но не всегда один и тот же; в ходе истории оно как бы «блуждает» своим взглядом по равнине ценностей, и таким образом в его кругозор попадают все новые.
Это становится понятно, если уяснить себе, что дело здесь идет не собственно о познании ценностей, по крайней мере не в первую очередь, т. е. не о схватывании ценностей, но скорее о схватывании ими. Человек не может быть нейтральным к ощущаемым ценностям, в ценностном контакте он увлечен, ох-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 607
вачен ими, определен ими в своем внутреннем чувстве. В нем есть нечто, что ориентируется по ним, а именно — его позиция, его «оценивание» переживаемого, его симпатии и антипатии. Но схваченность с необходимостью обнаруживает некую ограниченность. Человек не может одновременно быть «схвачен» произвольно многим. Ибо каждая ценность, будучи однажды почувствованной, претендует на человека в целом. В этом состоит ее схватывающая его сила. И на самом деле даже единичная ценность весьма способна определить, оформить, наполнить собой всю человеческую жизнь. Ведь ценность может стать и тираном, вытеснив собой контакт с какими бы то ни было другими ценностями, сделав человека односторонним фанатиком какой-то одной ценности.
д) Выводы. Кажущееся противоречие и его разрешение
Если ценностный взгляд «блуждает», то относительным является он, не сами ценности. Последние, где и каким образом они бы ни схватывались, остаются одними и теми же. Конечно, даже в ценностном сознании вступает в действие нечто, что можно сравнить с «затронутостью» в переживании и испытывании реального: «схваченность» ценностью, увлеченность, определенность и преисполненность ею однозначно обнаруживает эмоциональный характер. И здесь дело идет о некоем «опыте», только о весьма ином. Человек в действительности обладает очень своеобразным модусом испытывания ценностей: он «испытывает» их в своем ценностном чувстве, поскольку оно незванно в нем зарождается и «дает ответ» на
608 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
данное во внешнем опыте; а также в своей позиции, в своем неприятии или одобрении. Только такого рода опыт неодинаков у разных людей и в разные эпохи. Он возрастает вместе со зрелостью, личной, равно как и исторической. Но его изменения — это не изменения ценностей.
Если сравнить это с вышесказанным, то здесь отчетливо обнаруживаются все моменты идеального в-себе-бытия вместе: процесс испытывания и одновременно независимость от процесса испытывания, содержание в реальном и одновременно независимость от содержания в реальном. По крайней мере, так дело обстоит, если ценностно-реактивные акты понимаются как принадлежащие реальной сфере. Если поведение в жизни (в воле и поступках) понимать как принадлежащее к реальной сфере, то и реальное оказывается независимым от ценностей; в этой сфере оно обладает свободным пространством в их отношении. Таким образом, в действительности у ценностей существует двойная индифферентность: в отношении ценностного сознания, с одной стороны, и в отношении реальных случаев — с другой. В одном дает о себе знать в-себе-бытие, в другом — идеальность.
Но на первый взгляд здесь еще существует противоречие. Сначала данность ценностей как в-себе-су-щих выводилась из реальности ценностных реакций; но затем ценностные реакции оказались непостоянными, относительными, изменчивыми. Теперь приходится все-таки сделать вывод, что и сами ценности непостоянны.
Конечно, это было бы так, если бы изменчивость ценностного сознания и ценностных реакций вклю-
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 609
чали бы в себя ценностную иллюзию или ошибку, т.е. если было бы возможно то, что ценно, именно в этой его определенности ощущать и как контрценное. Если бы это было возможным, то пришлось бы к трусости как таковой, т. е. схваченной, относиться как к ценной, пришлось бы восхищаться ею; пришлось бы жестокость ради нее самой одобрять, добро или справедливость ради них самих ненавидеть. Как раз этого мы не находим ни в одном ценностном сознании; таким далеким одно ценностное чувство от другого не бывает никогда, сколь бы различными они ни были. В действительности мы всегда находим только нечувствительность или невосприимчивость к ценности, бездействие ценностной реакции. Но это — нечто совершенно иное, это лишь слепота в отношении определенных ценностей. Отсутствие ценностного чувства столь же мало является иллюзией, сколь мало является таковой отсутствие познания. Пробелы в ценностном чувстве не означают небытия ценности, так же как и пробелы в познании не означают небытия предмета. Но вступление его в действие, пожалуй, указывает на бытие ценности. Ибо где и каким образом оно бы ни вступало в действие в некоей определенной точке, там оно всегда и с необходимостью указывает на одно и то же. Оно не может ощущать ценность, которую оно схватывает, в качестве не-ценности. Так противоречие устраняется. Изменчивость ценностного сознания затрагивает только появление и исчезновение ценностного чувства, но не его содержание.
39 Н. Гартман
610 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 50. Способы бытия и наслаивание сфер
а) Зависание сферы и имманентность способа бытия
Если сравнить результаты исследования четырех перечисленных областей идеального, то в главном они совпадают. Различие способов данности не есть различие «идеальностей». Тем не менее выводы не вполне единодушны. Их можно определить в следующих пунктах.
1. Идеальное всех областей проявляет четко обнаруживаемое, хотя и ненавязчивое в-себе-бытие. Последнее ощутимо в его индифферентности к трансцендентному акту, которому оно дано.
2. Этой гносеологической индифферентности противостоит столь же существенная онтологическая: индифферентность идеального к реальному и ирреальному. В ней проявляется, что идеальное в-себе-бытие как в-себе-бытие особого рода отличается от в-себе-бытия реального и не позволяет себя понять исключительно в качестве его сущностной структуры. То, что оно в широчайшей мере свойственно реальному как «его» сущность, ничего в этом отличии принципиально не меняет.
3. Бытие ценностей, кроме того, учит, что в том же самом отношении имеет место и обратная индифферентность. И реальное, в свою очередь, индифферентно к определенным областям идеального; оно, пожалуй, подпадает под ценности и отмечено ими (положительно или отрицательно), но им не оформляется и не испытывает господства с их стороны.
Таким образом, не только господство над реальным не принадлежит сущности идеального вообще,
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 611
но и сущности реального не принадлежит сплошь испытывать господство структур идеального. Или даже так: есть идеальное бытие, которому не соответствует никакое идеальное, точно так же как есть реальное бытие, лишенное соответствующих идеальных структур. Примеры первого можно найти в сфере математического, второго — в сфере ценностей и логического. Ведь и реальное мышление отклоняется от логической закономерности.
Это отношение, которое так обрисовано, конечно только в общих чертах, оказывается наиболее важным для специальной онтологии, т. е. для учения о категориях. Оказывается, что ни идеальное без оговорок не может составлять уровень бытия реальных категорий, ни даже категории идеального и реального без оговорок не могут быть тождественными. И тот, и другой тезисы часто отстаивались, при том что ни первый ни второй не выдерживают критики, но и при том, что из этой несостоятельности не делались соответствующие выводы. Сделать такие выводы будет основной задачей категориального анализа, как он уже давно нужен в качестве насущной потребности онтологии и получает возможность своего осуществления на базе выполненного исследования.
Но различие взаимодополняющих категорий, естественно, может быть обнаружено лишь там, где особо разработанное идеальное познание существует наряду с познанием реальным или, что то же самое, где идеальное бытие дано в форме «свободной идеальности». Это имеет место в математике и в некоторых областях ценностного познания, но отнюдь не во всех областях познания бытия. Везде, где идеальное бытие
612 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
может быть схвачено лишь исходя из реального посредством видения сущностей, расхождение категориальной структуры поддается выявлению самое большее опосредованно.
б) Устойчивый смысл «зависания» сферы
Теперь, таким образом, основной закон в соотношении способов бытия можно сформулировать так: идеальное бытие в качестве базовой структуры находится во всяком реальном, но не всякое идеальное бытие в силу этого уже само по себе образует структуру реального и не всякая структура реального существует в идеальном бытии.
Таким образом, идеальное бытие не исчерпывается тем, что оно может быть структурой реального и в значительной степени ею является. Оно существует и независимо от этого, в себе — как то, что оно есть. И как в этом смысле независимое от реального оно постижимо и в идеальном познании. Это, по крайней мере, действительно, насколько простирается чистое идеальное познание. Правда, эта сфера действия ограничена. Но ограничение это только гносеологическое, тогда как сама независимость — оптическая.
Онтологически, таким образом, индифферентность к реальному в принципе распространяется на всю сферу идеального бытия. Она образует в ней характерный базовый феномен. Понимаемый таким образом этот базовый феномен есть легитимный смысл образа «зависания сферы». Но образ в этом случае не означает ни отделенности (для-себя-суще-ствования), ни удвоения бытийственных структур,
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 613
но означает исключительно отличный от реального способ бытия. Он выражает устойчивую и необходимую сторону платонизма, поскольку тот состоит не в χωρισμός сфер, что ему, правда, всегда приписывали, но в разработке способа бытия, который не позволяет себя растворить в способе бытия вещей и событий. Он образует также как таковое ядро средневекового учения об essentia и existentia, поскольку то не исчерпывается противоположностью так-бытия и вот-бытия, но дает почувствовать недостаточность сущностей для бытийственного характера реального.
Если строго держаться этого смысла в зависании сферы, то далее этот образ согласно содержанию можно постичь как отношение наслаивания. Сфера идеального бытия, зависая, наслаивается на сферу бытия реального, но границы обеих не совпадают. Идеальное бытие по содержанию выходит за пределы реального, что сталр отчетливо понятно в математическом бытии (множественность математических пространств), а также в ирреальности разнообразных ценностностей. Но и реальное в свою очередь содержательно выступает за границы идеального — за счет всего алогичного, что в нем есть, всего реально противоречивого (реальных антиномий) и всего контрценностного.
в) Отношение способов бытия в индивидуальном
Кроме того, существует еще один момент противоречия способов бытия. Он связан с индивидуальностью; идеальное и реальное бытие он отделяет друг от друга радикально — гораздо радикальнее, чем они
614 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
фактически разделены в единстве мира, причем делает это двояким образом. Ибо, с одной стороны, все реальное индивидуально, однократно, неповторимо, а с другой стороны, все идеальное всеобще, повторяемо, вечно.
Однако эти два положения не так уж безоговорочно исключают какие бы то ни было ложные толкования. Что касается первого, то необходимо добавить: естественно, существует и реальность всеобщего, она состоит просто в общности известных определенностей множества единичных случаев. Такая общность, стало быть, это всеобщность, существующая в самом реальном, причем все равно, представляет ли она собой нечто принципиальное и основополагающее в нем или нет, т. е. идет ли дело о законах и сущностных формах реального или о вторичных качествах. Важно же при этом то, что реально всеобщее существует не само по себе, но как присущее реальным случаям. Его реальность целиком зависит от них. Но сами случаи им не исчерпываются; они были и остаются индивидуальными.1
Второе же положение означает, что в царстве идеального нет места индивидуальному. Оно опи-
1 Всеобщность и индивидуальность здесь следует понимать строго онтологически. Первое не есть понятийность, не есть абстрагированное; второе не есть конкретность. Первое означает лишь общность (Gemeinsamsein), второе — единственность и однократность. Конкретность (например, качественная полнота) изменяется в зависимости от уровня бытия. Индивидуальность — нет. Пустяковая вещь онтически не менее уникальна, чем человек или историческое событие. Только «для нас» это в вещах не играет роли; мы «принимаем» их вообще.
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 615
рается на тот факт, что сущности безразличны к количеству реальных случаев, под них подпадающих, т. е. всегда и непременно имеют силу и для иных возможных случаев. Но как раз в силу этого возникает некое затруднение. Идеальное бытие специализируется, причем в принципе без ограничений; следовательно, в его области должна существовать идея (сущность) индивидуального. Так, Лейбниц рассмотрел это на примере идеи Цезаря. Тогда подобная идея должна быть сверхсложной и в любом случае уже непостижимой. Но царство сущностей рамками постижимости не ограничено. По его характеру, скорее, можно очень даже понять, что для непостижимого в нем точно так же есть место, как и для постижимого.
Между тем то обстоятельство, что существуют идеи индивидуального, ничего не меняет в факте, что в царстве идеального нет ничего индивидуального. Ведь идея индивидуального сама не есть индивидуальная идея. Наоборот, она вполне всеобща; ибо если в жизни случай, который под нее подпадает, повторяется во второй раз, то он именно своим повторением доказывает эту всеобщность. Иначе выражаясь, то, что идее фактически соответствует только один реальный случай, не принадлежит сущности идеи (сущности), но заключено в контексте реального в целом. Тот уже в силу своего пространственно-временного характера таков, что порождает лишь один случай именно этой определенности; сущностная же структура сама по себе всегда допускает множество реальных случаев. Не делает она этого только тогда, когда в ее содержание включено также расположение в реальном контексте. Но в этом слу-
616 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
чае оказывается, что граница идеального пересечена, ибо реальный контекст как таковой не является сущностным моментом, но сам есть нечто индивидуальное. Как раз он в строгом смысле исключителен и однократен, и все, что в нем находится, обретает благодаря ему (как его часть) исключительность и однократность.
Для идеального бытия — будь оно даже сложнейшей сущностной структурой — остается чем-то совершенно внешним, под него подпадает один реальный случай или много, или даже ни один. Это исключительно вопрос реального. И в идее индивидуального, таким образом, сама индивидуальность есть дело чисто реального контекста. В нем лежит причина того, что второй случай не наступает, или того, что не происходит ни одного случая.
Эту исключенность индивидуального из сферы идеального бытия можно понимать как обратную сторону платоновской «вечности», которая в сущности означает вневременность. Индивидуальное — это как раз временное, возникающее и исчезающее, эфемерное, сущее лишь в состоянии перехода или даже только в качестве процессуальной стадии. Царство идеального не знает бренности. Оно не знает и процессов. Ибо сами сущности процессов — это уже не процессы.
г) Нимб «величия»
Относительно сверхвременности идеального бытия нельзя умолчать то, что она рано привела к некоему ценностному предрассудку, затемнившему всю ситуацию. Дело в том, что сверхвременность,
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 617
представленная к тому же в модусе вечности, придала царству идеального тот нимб «величия», который в платоновском учении об идеях довлеет надо всем и в позднем платонизме становится традиционным. Царство идей с самого начала считалось лучшим или «высшим» бытием как царство совершенного и божественного, поскольку оно есть царство вечного, не затронутого становлением и не подверженного смерти. В неоплатонизме оно было приравнено к чистому νους'у, который, по Аристотелю, может иметь предметом только самого себя и, понимаемый таким образом, представляет собой божественный νους. Как содержание intellectus divinus царство сущностей продолжило свою жизнь в схоластике. Так, еще Лейбниц понимал его как средоточие «вечных истин». Но даже в кантовском трансцендентальном субъекте, да и в гуссерлевской эйдетической сфере еще можно разглядеть отблеск этого величия.
Неудивительно, что во все времена суеверные представления связывались с этой идеей. Но они-то как раз и сделали свое собственное онтологическое содержание сомнительным.
В онтологическом плане теперь должно быть зафиксировано, что здесь вовсе нет речи о каком-либо ценностном предпочтении или величии. Хотя верно, что всякая ценность есть нечто вневременное, но отнюдь неверно, что потому и само ценное, которое ею обладает, должно быть таковым. Ценность некоего исключительно преходящего, даже эфемерного образования прекрасно может быть вечной ценностью. Ценностность в нем как раз не составляет характера реального. Стало быть, нет причин только лишь ради ценностной точки зрения признавать за «вечным»
618 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
бытийственное превосходство. Надо освободиться от этого недоразумения платонизма.
В действительности все наоборот. Идеальное бытие в сравнении с реальным есть меньшее бытие. Даже «в» реальном оно есть только всеобщее, взятое в себе, оно никогда не доводит конкретность до действительной индивидуальности. Это причина того, почему познание всегда схватывает идеальное с некоторым оттенком абстракции. Наука, подобная математике, которая имеет его своим единственным предметом, есть не высшая наука, как это часто считалось в философии, но совсем наоборот — низшая. Своими методическими достоинствами — точностью и прозрачностью — она обязана простоте своего предмета. Она есть именно наука о низшем бытии и именно поэтому наука настолько совершенная, какой наука о более высоком и абсолютном бытии никогда быть не может, подобно тому как и математическое проникновение в реальное возможно только на низшей того ступени. Точное естествознание оплачивает свое преимущество в методе ограниченностью своей предметной области, как бы привязанностью к низшему региону реального мира. И все попытки перенести это преимущество на более высокие области бытия терпят крах на неупразднимой границе структуры математического бытия в строении реального мира.
Но даже без учета слоистости реального мира реальность уже чисто как таковая есть более высокий способ бытия. Реальному присуще все разнообразие и изобилие. Ибо оно свойственно индивидуальному. А это значит, что оно свойственно именно временному, преходящему, эфемерному. Даже с точки зре-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 619
ния царства ценностей дело обстоит так, что реализация ценности сама является ценной и что всякая собственно ценностность — это ценностность реального; ценность как таковая в своей идеальности является вовсе не чем-то ценным, но только всеобщим мерилом ценностности.
В более популярной форме можно сказать: хотя идеальное и обладает в-себе-бытием, но оно есть бытие «тонкое», парящее, бессубстанциальное, как бы только наполовину бытие, которому еще не хватает полной бытийственной тяжести. В этом смысле можно также сказать, что, несмотря на свою «индифферентность», оно есть бытие оптически несамостоятельное и потому несовершенное; ибо его самостоятельность — только гносеологическая, не онтологическая.
Это причина того, почему в проблеме «высшего существа» центральный пункт составляло доказательство его «существования», и аргумент, который пытался его произвести, назывался просто «онтологическим». Только лишь идеально-сущим божеством благочестивое чувство может довольствоваться в столь же малой степени, что и метафизика. Нимб величия у идеального бытия существует лишь в глазах тех, кто с ним не знаком. Он есть выражение ложного идеализма, который в жизни мстит за себя, ибо он ведет к снижению и недооценке реального.
Фактически в жизни он играет ту же роль, что и в метафизике. Переоценка вечного и непреходящего есть слепая страсть. Она не знает, к чему она стремится, не ведает этого, рисуя его себе произвольно. Она проецирует его в бесконечное, в трансцендент-
620 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ное, где недостаточно никакого познания, фантазируя, наивно наделяет его реальностью, которой-то оно по своей сути обладать не может, и придерживается его как чего-то действительного. Подлинные ценности человеческой жизни всегда лежат в преходящем, они блистают в ярком свете момента своего действительного исполнения. Ценное в жизни не может длиться, поскольку оно реально. А если бы оно длилось, то не обладало бы для человека всезат-мевающим сиянием.
д) Идеальная онтология и реальная онтология
Следующий вывод из отношения наслаивания между сферами таков, что не существует «идеальной онтологии», которая могла бы быть содержательно отграничена от реальной онтологии. Как раз в наше время, ссылаясь на старые образцы, вновь добиваются таковой. Название, правда, может звучать по-разному: ее пытались притянуть как «сущностную онтологию» и как «формальную онтологию», но суть остается та же, что и в видении идей (платоновский διαλεκτική μέθοδος*, который движется чисто в είδη). И эта процедура все еще относится к онтологически самостоятельному царству сущностей.
В таком смысле некую идеальную онтологию выделить теперь, естественно, можно, причем можно во всех предметных областях, пусть даже, в зависимости от доступности имеющихся у них сущностей, с весьма различным успехом. И есть области, в которых метод продвижения этого действительно тре-
и Диалектический метод (грей.) (прим. ред.).
ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 621
бует; так дело обстоит в чистой математике и в логике. На самом же деле закономерность идеального этим не отделяют, но неизбежно затрагивают в ней одновременно соответствующую часть реальной закономерности. В вышеизложенном так получилось для всех частных областей. Для видения же сущностей это стало особенно очевидным, так как здесь идеальное познание прямо-таки вынуждено исходить из данного реальных случаев.
Для самой специальной онтологии, т. е. для учения о категориях, это имеет еще одно следствие, состоящее в том, что ни в какой области категории идеального бытия невозможно выработать отдельно, наряду с категориями реального бытия. По крайней мере так, чтобы они не совпали в неких существенных частях. В целом это будут как раз те же самые категории. Они только имеют в каждой из двух сфер бытия свою модификацию. Разработка этой модификации есть сквозная, повторяющаяся во всех частных проблемах задача категориального анализа. Но различие, которое здесь выявляется, нельзя сводить к удвоению царства категорий. Ибо в действительности дело, скорее, обстоит так, что конкретное различие способов бытия вообще делается понятным только в различии взаимообуславливающих категорий. Это доказывают уже вышеприведенные различающие моменты — временность, бренность, индивидуальность. Ибо они и их дополнения — это как раз уже заранее взятые основные категориальные моменты. Но их ряд нельзя продолжать произвольным образом. Различающих моментов немного. Большое изобилие категориальной определенности является совместным.
622 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 51. Близость сознанию и идеальная трансцендентность
а) Внутренняя данность и чистая априорность
Точкой, претерпевшей на себе множество недоразумений, является уже затрагивавшийся выше феномен «близости» идеальных предметов сознанию. Наиболее заметна эта точка, пожалуй, в области логического, но повторяется и у сущностей, и у ценностей. Естественное сознание бытия всегда остается настроенным на реальное; в случае одного идеального бытия оно не может ничего себе представить. Таковое изначально всегда ощущается лишь как нечто нереальное, чей бытийственный характер остается сомнительным.
Этому способствует своеобразная «внутренняя данность», свойственная идеальным предметам. Мышление здесь — например в логике или в математике — пребывает как бы «у себя самого», ему нет нужды специально распространяться за свои пределы. Ему нужно только смотреть вовнутрь, размышлять о самом себе — так то, что оно ищет, оно отыскивает в себе как свое. Платоново учение о припоминании создало и установило понятие отыскания-в-себе или вытягивания из собственных глубин. Оно повторялось в многочисленных вариациях, и совершенно от него никогда нельзя было избавиться.
Неснимаемое в нем — это чистая априорность данности идеальных предметов. Априорное познание как раз не касается данных единичных случаев; пожалуй, оно может их касаться, но, будучи всеобщим, уже не касается. Но только единичный случай непосредственно очевиден как в-себе-сущий. Ибо только он
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 623
реален. Если бы в этом заключался аргумент в пользу одной только интенциональности идеального предмета, т. е. в пользу отсутствия в-себе-бытия, то пришлось бы то же самое сказать о всем априорном познании, даже о познании реального. Однако это совершенно невозможно, ибо в-себе-бытие реального гарантировано иным образом. Чудо априорного познания состоит именно в том, что оно схватывает в-себе-бытие, не имея прямого касательства к данным случаям.
Непосредственная, или «внутренняя», данность далека от того, чтобы означать имманентность сознанию. Она означает нечто совершенно иное. Это иное есть близкое расположение идеального к познающему сознанию, его гносеологическая «близость». Ведь близость трансцендентности не снимает. Она означает только, что размах трансцендентности мал. Это согласуется и с давно обнаруженной ситуацией в познавательном отношении, когда с точки зрения субъекта идеальный предмет расположен впереди реального.
«Близость» не есть включенность или вовлеченность в сознание, она есть лишь уменьшение расстояния до сознания. Идеальное бытие как бы «плотно прилегает» к сознанию, но все-таки остается противоположным ему. Только так оно может быть независимым от мнения.
б) Идеальная трансцендентность и реальная трансцендентность
То, что в этом феномене сбивает с толку, упразднить никоим образом невозможно. Оно положительно продолжает существовать. Его не удается ни нейтрализовать, ни ликвидировать. Стало быть, прихо-
624 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
дится с ним мириться — несмотря на кажущуюся его парадоксальность. Но парадоксальность здесь вызвана исключительно иносказаниями (близость, близкое расположение, размах). Все они неудачны. Способствуя наглядности, эти иносказания препятствуют четкости понимания и адекватно выразить уникальное в себе отношение не способны. Тому нет параллелей в мире. И наглядность здесь помочь не в силах; ибо как раз наглядным это отношение не является. Вообще из всего, что есть, наглядны только определения. Способы бытия таковыми не являются.
Зато, пожалуй, можно уяснить себе противоположный феномен. Он состоит в определенного рода форме сознания, особым образом уживающейся с близостью сознанию. Это связано со знакомой нам ненавязчивостью. Идеальное бытие не подминает под себя человека в отличие от реального; и даже там, где нечто аналогичное дает о себе знать, как в случае ценностей, там это все-таки больше связано с тяжестью реальности ценного и контрценного в жизни, но не с самими ценностями. Идеальное бытие, таким образом, обладает известной дистанцией к субъекту, для него, кстати, гораздо более типичной, чем для бытия реального. Оно никогда не приближается. Эта отдаленность весьма ощутима. В известном смысле идеальное бытие оказывается самым далеким по отношению к субъекту, причем как раз за счет того, что по внутренней осязаемости оно находится к нему ближе всего.
Только лишь этого было бы достаточно, чтобы избавить ту близость сознанию от всякой видимости имманентности, от смешения с одним только мысленным. Достаточно наряду с реальной трансцен-
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 625
дентностью осознать своеобразие «идеальной трансцендентности» как подлинной потусторонности субъекту — причем трансцендентности, равным образов неснимаемой. Ведь иначе справиться с этим фено меном невозможно.
в) Иррациональное в царстве идеального бытия
Но есть еще один феномен, который ставит вне всякого сомнения трансцендентность этого отношения и в-себе-бытийность идеального бытия. Это оттенок иррационального в идеальном бытии; а впрочем, можно добавить, что значение здесь имеет уже и оттенок непознанного (трансобъективного) вообще, еще до непознаваемости как таковой. Ибо граница, отделяющая вообще непознаваемое от познаваемого, здесь, как и повсюду, лежит далеко за границей познанного.
Выше было показано, как появление гносеологически иррационального (т. е. трансинтеллигибельного) в каждом предмете, каким бы оптическим способом бытия тот ни обладал, является верной приметой в-себе-бытия. Непознаваемое как таковое как раз в любом случае не является интенциональным предметом, так как оно, скорее, вообще не есть нечто, что противостоит познающему субъекту. Показать же наличие иррациональности в идеальном бытии не труднее, чем в реальном.
Во-первых, в идеальном познании существует как сознание проблемы, так и прогресс познания. Следовательно, существует и подвижная граница объек-ции, а значит и трансобъективное. Математика, например, находится в постоянном продвижении, своим
40 Н. Гартман
626 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
усмотрением движется вперед. Стало быть, в ее совокупном предмете должно существовать и непознанное, которое дает пространство для этого. В ней все еще время от времени открываются целые новые предметные области. Следовательно, они должны обладать вот-бытием, которое их объектностью не исчерпывается. Исследования сущностей и уж тем более ценностные исследования — две новые, едва только затронутые области — имеют при себе столь узкий круг объецированного, что огромная часть их предметного поля остается пока однозначно трансобъективной. Но и логика, по крайней мере в отношении ее первых, фундаментальных законов, находится в схожем положении. Последние, правда, даже сразу выступают в иррациональное.
Во-вторых, и непосредственно иррациональность можно доказать. Везде, где в познании граница объ-екции сдвигается, можно сразу a priori ожидать ограничения этой сдвигаемости. Иначе, познание необходимо относилось бы к бесконечному интеллекту.
В области логики высшие законы однозначно отмечены заметным оттенком иррациональности. При ближайшем рассмотрении они не очевидны, не исходя из них самих, не исходя из чего-либо другого. Закон тождества означает тождественность различного «А1 = А2» (иначе он был бы пустой тавтологией и не имел бы логического значения), т.е. тождественность нетождественного. Он, таким образом, является законом, включающим в себя противоречие. Закон же противоречия противоречие снимает. Оба закона, следовательно, не могут существовать вместе. Но с другой стороны, они не могут существовать и друг без друга: если А есть не-А, то оно
________ПРОБЛЕМА И ПОЛОЖЕНИЕ ИДЕАЛЬНОГО БЫТИЯ 627
не есть А, и наоборот. Таким образом, они не могут существовать ни друг с другом, ни друг без друга. Что противоречит закону исключенного третьего. Этот последний, таким образом, не может существовать вместе ни с одним из тех двух. Но он не может существовать и без них. Что опять противоречит его собственному принципу.
Основные логические законы, кроме того, не только алогичны, но и трансинтеллигибельны — так как форма интеллигирования, которая здесь единственно уместна, является логической.
Более известным является математически-иррациональное: трансцендентное число, например отношение стороны квадрата к его диагонали и пр. Эти величины «существуют» математически; возможно познание того, что в континууме значений величин они занимают свое место. Но их точное значение не фиксируемо. Математике известны лишь суррогаты для него: либо символ, либо приближенное значение. Первый лишь намечает то, что подразумевается, второе по значению отличается от подразумеваемой величины. Закон же в ряду приблизительных значений четко обнаруживает трансинтеллигибельность граничного значения. Последнее есть то, на что, собственно, она ссылается.
Из царства сущностей в качестве примера может быть названа идея индивидуального. Мы видели, что она, очень возможно, существует, но что она не есть индивидуальная структура. Ведь эта не сделала бы ее иррациональной. Но, пожалуй, таковой ее делает бесконечная сложность иррационального. Никакое видение сущностей не способно схватить некое неограниченное сложное образование как таковое.
628 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
И то же самое относится и к видению ценностей. Ибо существуют и ценности индивидуального как такового. А от них в жизни зависит значительная тяжесть сознания, ибо к ним принадлежат личностные ценности.
Но если теперь обнаруженная фактичность иррационального в идеальном бытии привязана к феномену близости сознанию, то это последнее онтологически оказывается не имеющим совершенно никакого значения. Расположение, близкое к сознанию, есть только признак малого гносеологического размаха трансцендентности; но оно не является сокращением самой трансцендентности в соответствующих актах схватывания, а, следовательно, также не наносит ущерб независимости их предметов от них.
|
