|
|
|
Но, повторяем, сведения эти далеко не полные. Таким образом, в руках НКВД сконцентрировалась невиданная [344/345] экономическая, административная и политическая власть. Даже партийный аппарат, не говоря уже о государственном, оказался в той или иной степени под контролем. На «свободных» предприятиях дело шло своим чередом. Процветала штурмовщина, т. е. план, не выполненный в первые две декады месяца, старались выполнить при помощи «штурма» в последнюю декаду. Впрочем, такой стиль работы сохранился на многих советских предприятиях и поныне. Часто из-за не вовремя поданного сырья или полуфабрикатов предприятия останавливались. Например, в Ленинграде в 1940 г. на заводах тяжелого машиностроения простои составили около полутора миллиона человеко-часов. Поиски виноватых были практически бесплодными, ибо виноватыми были не Икс, Игрек, Зет, а порочная система планирования и партийного руководства в общенациональном масштабе. Не будучи в состоянии нормальными методами справиться с бесхозяйственностью, штурмовщиной, прогулами и пьянством, государство декретировало в июне и июле 1940 г. ряд антирабочих законов. Еще в 1938 году были введены трудовые книжки, которые фактически прикрепляли рабочих к определенному предприятию. Книжки хранились в отделе кадров, и без их предъявления нельзя было поступить на работу. 26 июня 1940 г. был издан указ об увеличении продолжительности рабочего дня с 6—7 часов до 8, шестидневная неделя была заменена семидневной. Переход рабочих с одного предприятия на другое без разрешения был запрещен. За прогулы и опоздания угрожали наказания, начиная от штрафа и кончая тюремным заключением. В июле 1940 года был издан указ о запрещении самовольного ухода с работы комбайнерам и трактористам.27 В октябре 1940 г. была образована система государственных трудовых резервов, куда вовлекалась молодежь начиная с 14 лет. За побег из фабрично-заводского училища детям грозило наказание до полугода тюремного заключения. В 1936 году Сталин возвестил миру, что строительство социализма в СССР в основном завершено.28 Затем партия объявила, что в ходе строительства возник новый тип человека — Советский Человек. В то же время партия и государство декретировали возвращение к самым архаичным социальным отношениям на производстве, давным-давно отошедшим в прошлое во всех развитых странах — прикреплению к производству. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ибо подавляющая часть населения страны — крестьянство — оставалась прикрепленной к своему производству — колхозу — со времени коллективизации и к своей деревне [345/346] со времени введения в стране паспортной системы в начале 30-х годов. Теперь и рабочие, и крестьяне как бы уравнивались в своих социальных правах по отношению к производству: обе категории были абсолютно порабощены государством, единственным работодателем. Такие меры напоминали о временах военного коммунизма с трудовой повинностью, трудовыми книжками и т. п.
* * *
Один из главных аргументов в пользу введения драконовских законов на производстве заключался в необходимости железной дисциплины в связи с угрозой войны. Этот аргумент применялся во все времена советской истории: в 1927 г. в связи с ухудшением советско-английских отношений, в 1931 г. в связи с нападением Японии на Китай и уже затем непрерывно. На самом же деле война не угрожала Советскому Союзу ни в 1927 году, ни в 1931 году, ни в 1935 году. Но создание представления у населения СССР, будто Советскому Союзу постоянно угрожает опасность интервенции империалистических государств, привитие народу «осадной» психологии, позволяло партийному руководству держать страну в состоянии близком к чрезвычайному положению, оправдывало беззакония и репрессии утверждениями, что они направлены против вражеской агентуры. В те годы ни одно государство в мире не было в состоянии развязать «большую войну», даже если бы оно того желало. Хорошо известно, что даже гитлеровской Германии потребовалось шесть лет, чтобы подготовиться к нападению на Польшу, несмотря на значительный военно-промышленный потенциал, благоприятную шовинистическую атмосферу внутри Германии и не менее благоприятные внешнеполитические условия. Реальная угроза войны возникла в связи с начавшейся агрессией гитлеровской Германии в Европе. 2. На пути к оси Москва — БерлинСобытия быстро развивались в направлении новой мировой войны. Вся вторая половина 30-х годов проходила под знаком нарастающих военно-политических конфликтов. В 1935 году Германия разорвала военные установления Версальского мира и ввела всеобщую воинскую повинность. [346/347] Сталин воспринимает этот серьезный шаг на пути к всемирной войне с пониманием и даже с одобрением. В конце марта 1935 г. он говорит английскому министру Антони Идену, с которым ведет беседу в Кремле: «Рано или поздно германский народ должен был освободиться от Версальских цепей... Повторяю, такой великий народ, как германцы, должен был вырваться из цепей Версаля». Сталин повторяет несколько раз: «Германцы — великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем».30 Он говорит не немцы, а германцы (курсив мой. — А. Н.), т. е. так, как называли воинственные племена на рубежах Римской империи и так, как называли немцев русские во время Первой мировой войны. Сталину импонируют не культурные достижения немцев, а го, что они «великие» и «храбрые». Его ничуть не заботит, что в данном случае речь идет не о Германии вообще, а о национал-социалистической Германии. В этом есть своя неумолимая логика. Сталин давно мечтает о союзе с Германией. Вся история советской политики в отношении Германии после договора в Рапалло подтверждает это. Этот договор, как выше это уже было показано, открыл дверь Советской России для установления нормальных дипломатических отношений с главными капиталистическими государствами после окончания гражданской войны. Сталин как образованный марксист считал, что революция в Германии, в случае ее успеха, означала бы конец капитализма в Европе. Успешной революции в Германии не произошло — была Германия, побежденная в мировой войне. Советское руководство и Коминтерн, подчиненный советским политическим целям, рассматривали Германию при определенных условиях как естественного союзника СССР против победителей в мировой войне — Великобритании и Франции. В 20-х и 30-х годах Советский Союз получал существенную экономическую помощь и кредиты от немецких промышленников. Между рейхсвером и Красной армией существовало военное сотрудничество. В Липецке была создана секретная школа для подготовки немецких военных пилотов, около Казани — танковая школа. В Филях, близ Москвы, на авиазаводе собирали немецкие «Юнкерсы». Все это делалось в явное нарушение военных установлений Версальского мирного договора, запрещавшего Германии иметь военную авиацию и танки. В Москве специальная германская военная миссия (Zentrale Moskau) осуществляла координацию немецких военных связей с СССР. Советская промышленность снабжала снарядами рейхсвер, обсуждались возможности совместных испытаний производимых в СССР ядовитых газов.31 [347/348] Сталин знал, что часть немецких консерваторов, промышленников и высокопоставленных офицеров придерживаются восточной ориентации. Именно они, полагал Сталин, и являются реальными хозяевами Германии. Сталин питал большое уважение к реальным хозяевам. Он и сам был Хозяином. Сталин не сомневался также и в том, что германские националисты, включая национал-социалистов, выступают против сохранения Версальской системы и соответственно имеют общие интересы с Советским Союзом. Таким образом, победа национал-социалистов в Германии была бы победой анти-западных сил к выгоде СССР. Ненависть Сталина к социал-демократам и особенно к немецким была как бы продолжением политики Ленина в отношении меньшевиков и других социалистических партий. Ленин всегда рассматривал социал-демократов как соперников в борьбе за идеологическое господство над рабочим классом. Немецкие социал-демократы придерживались прозападной ориентации. Сталин же рассматривал Запад — Англию и Францию — как главных врагов. В начале 30-х годов в Москве все еще надеялись, что рост нацизма в Германии приведет к потере парламентских иллюзий и симпатий к демократии народными массами. Но кто был наиболее беспощадным врагом демократии как не сам Сталин? Уже в 1931 году Сталин спрашивает члена Политбюро Коммунистической партии Германии Гейнца Ноймана: «Если к власти в Германии придут национал-социалисты, будут ли они поглощены всецело только Западом, чтобы мы могли свободно строить социализм?»32 Итогом этого разговора и оценки положения Сталиным, была директива Коминтерна Коммунистической партии Германии, требующая усиления борьбы против социал-демократов — врага № 1. История, однако, не подтвердила правильность этого взгляда. В ходе борьбы против социал-демократической партии, немецкие коммунисты повернули часть рабочего класса в сторону национал-социализма. Раскол в рядах немецкого рабочего класса облегчил переход власти в Германии в руки Гитлера. В результате всеобщих выборов национал-социалисты получили 11.7 млн. голосов, социал-демократы — 7.2 млн. и коммунисты около 6 млн.33 После прихода к власти Гитлера германо-советские отношения начали ухудшаться. Нацистская программа экспансии в восточном направлении, антисоветские наскоки ослабили попытки Сталина прийти к широкому политическому пониманию с Германией в это время. Такое намерение у него действительно было. Это утверждал, например, во время доверительной беседы с английским дипломатом Н. Батлером, сбежавший в США советник посольства СССР в Риме [348/349] Гельфанд.34 Имеются и другие подтверждения. В этой связи упомянем о визите в Москву по приглашению советского генерального штаба группы высших офицеров рейхсвера во главе с генералом фон Бокельсбергом. Немецкие офицеры прибыли в Москву в начале мая 1933 г., т. е. спустя три месяца после прихода к власти Гитлера. Нарком обороны Ворошилов в своей речи на приеме в честь немецкой военной делегации специально подчеркнул желание Красной армии сохранить прежние дружественные отношения с рейхсвером.35 Примерно в это же время Сталин прочел русский перевод Мейн Кампф. Если он и не был окончательно убежден в антисоветских планах Гитлера, полагая, вероятно, что изрядная доля высказываний Гитлера является не более чем пропагандой, то во всяком случае должен был как-то реагировать. Сношения с рейхсвером были прекращены, а его сооружения на советской территории закрыты.36 Однако вся проблема будущих отношений между Германией и СССР оставалась неопределенной. Советское руководство продолжало надеяться, что после того, как острый период в установлении власти национал-социалистов пройдет, будет возможным восстановление прежней гармонии. Об этом откровенно говорил секретарь ЦИК СССР А. Енукидзе своему гостю германскому послу в Москве фон Дирксену 16 августа 1933 года. «Национал-социалистическая перестройка, — утверждал Енукидзе, — может иметь положительные последствия для германо-советских отношений».37 Енукидзе явно искал и находил общие линии развития, схожие черты между германским национал-социализмом и советским коммунизмом. В конце 1933 и в начале 1934 года, т. е. как раз в то время, когда советское руководство обсуждало и решало направление советской внешней политики по руслу системы коллективной безопасности, обращения к Германии с призывом возобновить дружеские отношения настойчиво следуют один за другим. 6 ноября 1933 г. заместитель наркома обороны М. Н. Тухачевский говорит советнику германского посольства Ф. Твардовскому, что «в Советском Союзе политика Рапалло остается наиболее популярной». Никогда не будет забыто, что рейхсвер был учителем Красной армии в трудный период. Возобновление старого сотрудничества приветствовалось бы в Красной армии особенно сердечно. Надо лишь рассеять опасения, что новое германское правительство ведет против СССР враждебную политику.38 Примерно в том же духе высказывается и наркоминдел М.М. Литвинов в разговоре с Муссолини 4 декабря 1933 года: «С Германией мы желаем иметь наилучшие отношения. Однако СССР опасается [349/350] союза Германии с Францией и пытается парировать его собственным сближением с Францией».39 13 декабря Литвинов повторяет германскому послу в Москве Надельному. «Мы ничего против Германии не затеваем... Мы не намерены участвовать ни в каких интригах против Германии...»40 Эта же мысль была затем развита Председателем Совнаркома Молотовым и Литвиновым в их выступлениях на Четвертой сессии ЦИК СССР — 6-го созыва 29 декабря 1933 года, 41 вскоре после решения ЦК ВКП (б) о развертывании курса на создание в Европе системы коллективной безопасности.42 Советский Союз вступает в 1934 году в Лигу Наций и становится ее активным участником. Однако, несмотря на официальный поворот во внешней политике, Сталин решает проводить и старую ориентацию на Германию, но не прямо, а исподволь. Народный комиссар Ворошилов, начальник генерального штаба Егоров снова и снова повторяют своим немецким собеседникам о желании СССР иметь с Германией наилучшие отношения.43 Такова же и линия Сталина в его докладе на Семнадцатом съезде ВКП (б) в феврале 1934 года. Сталин довольно осторожен в оценке ситуации с Германией. Он обращает внимание на то, что фашизм германского типа «неправильно называется национал-социализмом, ибо при самом тщательном рассмотрении невозможно обнаружить в нем даже атома социализма».44 Но как быть с первой частью — с национализмом? Сталин оставляет этот вопрос пока открытым. Он только начинает пересматривать традиционно отрицательное отношение партии к национализму вообще, в том числе и к русскому. Вскоре появятся известные «Замечания» Сталина, Кирова и Жданова на макет учебника по истории СССР. Меняется отношение к историческому прошлому СССР, и вместе с тем начинается пересмотр и отношения к фашизму, к германскому фашизму, в частности. Сталин рассматривал НСДАП как орудие монополий и рейхсвера. Он не понимал относительно самостоятельного характера нацистского движения. Полагая рейхсвер хозяином положения и имея в виду давнее военное сотрудничество Красной армии с рейхсвером, Сталин не мог оценить всей опасности германского фашизма. «Мы далеки от того, — говорил Сталин на Семнадцатом съезде ВКП(б), — чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но депо здесь не в фашизме (курсив мой. — А. Н), хотя бы потому, что фашизм, например в Италии, не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной».45 Сталин повторяет: «...У нас не было ориентации на Германию, [350/351] так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию».46 Дверь к соглашению с Германией остается открытой. Четыре месяца спустя после Семнадцатого съезда ВКП (б) 30 июня 1934 года Гитлер учинил кровавую расправу над своими старыми соратниками. Эти события были, вероятно, поворотным пунктом не только для оценки Сталиным германской ситуации, но и его собственных отношений со старой большевистской гвардией, которые давно уже тяготили его, так же как Гитлера тяготили и раздражали претензии «старых товарищей» из командования штурмовыми отрядами. Интерес Сталина к событиям 30 июня в Германии растет, так как летом и осенью 1934 г. Сталин подготавливает ликвидацию своих собственных соратников. 1 декабря 1934 года в Ленинграде застрелен член Политбюро, секретарь ЦК и Ленинградского комитета ВКП (б) С. М. Киров, вероятно по приказу Сталина. Немедленно массовые репрессии обрушиваются на открытых и скрытых оппозиционеров, заодно расстреливают бывших монархистов, белых офицеров и др. Волна пропаганды против т. н. «врагов народа» затопляет страну, так же как в Германии после убийства Рема и других. Сталин усмотрел в массовых избиениях в Германии окончание «партийного» периода в истории немецкого национал-социализма и начало «государственного» периода.47 (О неизбежности этого говорил Енукидзе послу Дирксену еще в 1933 году.) После обсуждения событий 30 июня на заседании Политбюро, Сталин, по словам руководителя советской военной разведки в Европе Вальтера Кривицкого, пришел к выводу, что эти события не только не привели к крушению нацистского режима, а наоборот, к консолидации власти Гитлера. Согласно Кривицкому, Политбюро принимает решение «побудить Гитлера любой ценой вступить в соглашение с Советским Союзом».48 Хотя в советской печати идет кампания в пользу коллективной безопасности и против агрессивных поползновений нацизма, руководитель этой кампании, Радек, объясняет с циничной откровенностью Кривицкому: «Только дураки могут вообразить, что мы когда-нибудь порвем с Германией. То, что я пишу — это одно, в действительности дело обстоит совсем иначе. Никто не может дать нам того, что дает нам Германия. Для нас порвать с Германией просто невозможно».49 Радек, вероятно, имел в виду не только военное сотрудничество, но и большую техническую и экономическую помощь, полученную из Германии в годы первой пятилетки. Можно с уверенностью сказать, [351/352] что иностранная экономическая помощь, и немецкая в том числе, сыграла важнейшую роль в строительстве советской промышленности. Одно за другим появляются предложения СССР Германии: дать совместную гарантию прибалтийским государствам, участвовать в «Восточном пакте», который должен гарантировать любому из его участников безопасность. Оба предложения Гитлером отвергаются. Курс на организацию коллективной безопасности, т. е. на сближение и союз с Францией и Англией, усиливается. Теперь у Сталина возникает новая надежда, что боязнь окружения побудит Германию улучшить отношения с СССР. Председатель ЦИК СССР М.И. Калинин говорит вновь назначенному послу в Москве ф. Шуленбургу: «Не следует придавать слишком большого значения выкрикам прессы. Народы Германии и Советского Союза связаны между собой многими различными линиями и во многом зависят один от другого».50 Это впечатление Сталин старается создать и у Идена, он пытается запугать его перспективой советско-германского союза, чтобы отвратить Англию от попыток сговориться с Германией за счет Советского Союза. Например, он сообщает Идену, что переговоры с Германией о кредитах включают «такие продукты, о которых даже неловко открыто говорить: вооружение, химию и т. д. Иден (с волнением): Как? Неужели германское правительство согласилось поставлять оружие для Вашей Красной армии? Сталин: Да, согласилось, и мы, вероятно, в ближайшие дни подпишем договор о займе».51 Игра идет по крупной. Если удастся внушить англичанам, что Гитлеру верить нельзя, то опасность англо-германского сговора против СССР будет устранена, и Гитлеру ничего не останется другого, как добиваться соглашения с СССР. Спустя три с половиной месяца после визита Идена в Москву, в июле 1935 года Сталин приказывает своему доверенному лицу торгпреду в Берлине Давиду Канделаки начать переговоры об улучшении советско-германских политических отношений. В это время Канделаки возглавлял переговоры о советско-германских экономических отношениях с Хьялмаром Шахтом — президентом Рейхсбанка, тесно связанным с германскими финансовыми и промышленными кругами. А, по мнению Сталина, монополии суть хозяева Гитлера. Обращаясь к Шахту, он таким образом обращался как бы непосредственно к хозяину. Другим лицом, с которым вел переговоры Канделаки, был Герман Геринг. Его в Москве полагали как бы связующим [352/353] звеном между германскими монополиями и правительством. Оба, Шахт и Геринг, могли бы оказать решающее воздействие на изменение курса германской политики. Параллельно разговорам Канделаки с Шахтом и Герингом и как бы в ответ на заявление Шахта, что политические переговоры должны вестись через германский МИД, 52 Тухачевский и Литвинов в Москве, 53 посол Суриц и советник советского посольства в Берлине Бессонов54 подкрепляют «инициативу Канделаки» собственными настойчивыми призывами к улучшению отношений между Германией и СССР. 21 декабря 1935 года Бессонов прямо говорит в германском МИДе о желательности дополнить Берлинский договор 1926 года о нейтралитете «двусторонним пактом о ненападении между Германией и Советской Россией».55 Тот факт, что в Москве происходил усиленный пересмотр отношения к германскому национал-социализму, находит подтверждение в книге известного публициста Е. Гнедина. «Я вспоминаю, — пишет Гнедин, — как мы, дипломатические работники посольства в Берлине, были несколько озадачены, когда, проезжая через Берлин (кажется, в 1936 году), Элиава, заместитель наркома внешней торговли, в силу старых связей имевший доступ к Сталину, дал понять, что «наверху» оценивают гитлеризм «по-иному», — иначе, чем в прессе и чем работники посольства СССР в Берлине».56 Шахт предложил Канделаки обсудить проблему улучшения советско-германских отношений через дипломатические каналы. Шахт обещал также, со своей стороны, информировать германское министерство иностранных дел о советском запросе.57 В течение 1935 и 1936 гг. Сталин продолжал рассчитывать на сговор с Гитлером, хотя иностранный отдел НКВД предупреждал, что «все попытки СССР умиротворить Гитлера провалились. Главным препятствием для достижения понимания с Москвой являлся сам Гитлер».58 Получение крупного кредитного займа от Германии Сталин расценил как выражение намерения Германии прийти к соглашению с СССР. На заседании Политбюро Сталин возразил на сообщение НКВД следующим образом: «Как Гитлер может воевать против нас, если он предоставляет нам такие займы? Это невозможно. Деловые круги в Германии достаточно могущественны и именно они управляют».59 Ни конфронтация в Испании, ни заключение германо-японского «антикоминтерновского» пакта в 1936 году не пошатнули уверенности Сталина в возможности соглашения с Германией. [353/354] В конце мая 1936 г. Канделаки и Фридрихсон (заместитель Канделаки) встретились с Герингом, который не только живо интересовался перспективами развития отношений с СССР, но и обещал прояснить ситуацию с Гитлером.60 В июле того же года советник советского посольства Бессонов в беседе с высокопоставленным чиновником германского министерства иностранных дел Хенке обсуждал конкретные обстоятельства заключения советско-германского пакта о ненападении. Хенке объяснил, что по мнению германского правительства пакты о ненападении имеют смысл между государствами, имеющими общую границу.61 Между СССР и Германией таковой не существует. Это заявление имело кардинальное значение для будущего развития советско-нацистских отношений. В декабре 1936 и в феврале 1937 года Шахт снова встретился с Канделаки и Фридрихсоном. Он сообщает им, что торговые отношения могут развиваться успешно лишь при условии, если советское правительство откажется от коммунистической агитации за пределами России. Канделаки, согласно записи Шахта, выразил «симпатию и понимание». Канделаки по поручению Сталина и Молотова огласил их мнение, сформулированное в письменном виде. Оно заключалось в следующем: советское правительство никогда не препятствовало политическим переговорам с Германией. Его политика не направлена против немецких интересов, и оно готово вступить в переговоры относительно улучшения взаимных отношений. Шахт предложил Канделаки, чтобы это сообщение было передано официально через советского посла в Берлине.62 После подписания советско-германского экономического соглашения Сталин был убежден, что переговоры с Германией идут к благополучному завершению: «Очень скоро мы достигнем соглашения с Германией», 63 — сказал он наркомвнуделу Ежову. Руководителю советской шпионской сети в Западной Европе Кривицкому был дан приказ в декабре 1936 г. ослабить шпионскую работу в Германии.64 Но 11 февраля 1937 г. министр иностранных дел Германии ф. Нейрат сообщил Шахту, что предложения советского правительства Гитлером отклонены. Причинами являются советско-французский договор с взаимной помощи и деятельность Комитерна. Но в то же время Нейрат разъяснил, что, если события будут развиваться в сторону установления в России абсолютного деспотизма, поддерживаемого военными, то в этом случае можно будет вновь обсудить германскую политику по отношению к СССР.65 Гитлер руководствовался не только соображениями неустойчивости [354/355] положения в СССР и враждебной Германии политикой коллективной безопасности, но и тем, что слабая реакция Англии и Франции на ремилитаризацию Рейнской области и денонсацию Локарнского пакта, проведенные в одностороннем порядке Германией, подтверждает, что Германии не следует бояться активного сопротивления ее экспансии со стороны западных держав. Гитлер решил, что пока выгоднее разыгрывать антисоветскую карту. Запросы со стороны Советского Союза Гитлер использовал для запугивания Англии перспективой советско-германского сближения. В начале 1936 г. такая возможность расценивалась в военных и дипломатических кругах Англии как весьма реальная Германский военный атташе в Лондоне барон Гейер говорил начальнику имперского генерального штаба Диллу о довольно сильных прорусских тенденциях в германской армии и о том, что германо-советское соглашение может стать скоро свершившимся фактом, если оно не будет предотвращено взаимным пониманием между Англией и Германией. В Лондоне полагали, что курс на сближение с СССР пользуется поддержкой рейхсвера, Шахта и группы промышленников, заинтересованных в развитии германо-советских экономических отношений, и даже частью нацистской партии, но сам Гитлер решительно выступает против улучшения всяких отношений с СССР, за исключением коммерческих.66 В английских политических кругах ошибочно полагали, что инициативу в сближении проявляют немцы.67 В Форин Оффисе опасались, что если система коллективной безопасности рухнет, следует ожидать полного изменения советско-германских отношений в сторону сближения. Предотвратить советско-германское соглашение может только политика коллективной безопасности.68 Между тем положение в Советском Союзе начало быстро меняться к худшему. Шли повальные аресты, развертывался в небывалых масштабах террор. В январе 1937 г. на открытом судебном процессе в Москве Карл Радек, выполнявший роль и обвиняемого и главного свидетеля обвинения, признался в совершенной, якобы, измене и в шпионаже в пользу Германии. Оболгав себя и других Радек ненадолго спас свою жизнь.69 Слухи о предстоящем советско-германском соглашении широко циркулировали весной 1937 года в европейских дипломатических кругах и в печати. Формальное опровержение советского правительства последовало лишь в апреле 1937 года, два месяца спустя после решительного отклонения Гитлером советских предложений.70 В марте 1938 Германия присоединила Австрию 30 сентября [355/356] 1938 г. Германия добилась согласия Англии и Франции на отторжение от Чехословакии Судетских районов. Но заключенное в Мюнхене соглашение было направлено не только против Чехословакии, жертвы сговора Англии, Франции, Италии и Германии, но и против интересов Советского Союза. Неблагоприятно для СССР развивались и события в Испании. После Мюнхенского соглашения и англо-германской декларации о ненападении последовала аналогичная франко-германская декларация.71 Нервозность в Москве вызвало создание на территории, отторгнутой от Чехословакии Закарпатской Руси, марионеточного правительства Закарпатской Украины. Поползли слухи об оживлении немецкого проекта образования вассального от Германии, но формально независимого украинского государства. В этих условиях Сталин решил прибегнуть вновь к излюбленной двойственной тактике. В докладе на Восемнадцатом партийном съезде 10 марта 1939 года Сталин предупредил о провале, который ожидает сторонников политики «невмешательства», т. е. Англию и Францию, и намекнул на возможный пересмотр советской внешней политики.72 ...Вечером 23 августа 1939 г., во время приема в Кремле по случаю подписания советско-германского пакта о ненападении, Молотов «поднял свой бокал в честь Сталина, заметив, что именно Сталин своей речью в марте 1939 г., которая была правильно понята в Германии, совершил поворот в политических отношениях (между СССР и Германией)».73 Спустя неделю после празднования, Молотов, обращаясь к депутатам Верховного Совета СССР, заявил, что это был Сталин, кто предсказал на XVIII съезде партии соглашение между СССР и Германией. «Теперь видно, — добавил Молотов, — что в Германии в общем правильно поняли это заявление т. Сталина и сделали из этого практические выводы (смех)... Историческое предвидение т. Сталина блестяще оправдалось. (Бурная овация в честь тов. Сталина) .»74 15 марта Германия оккупировала Чехословакию и создала на ее территории протекторат Богемии и Моравии и «независимую» Словакию под покровительством Германской империи. События 15 марта 1939 года решительно изменили настроение влиятельных политических кругов в Англии. Антипольская кампания за отторжение от Польши Данцига и Коридора, начатая Германией, немедленно привела к объявлению в марте-мае 1939 года «политики гарантий» Англией, т. е. обязательств оказания прямой военной помощи Польше, Румынии, Греции и Турции в случае не [356/357] спровоцированной агрессии против них.75 В Англии впервые после мировой войны была введена всеобщая воинская повинность.76 Правительство Невилля Чемберлена обратилось к советскому правительству с запросом о его позиции в случае угрозы нападения на Польшу и Румынию 77 Но одновременно англичане начали выяснять возможность соглашения с немцами, которое обеспечило бы безопасность Англии.78 Советский Союз, со своей стороны, также повел двойную игру. В середине апреля 1939 г. он начал открытые переговоры с Англией и Францией о заключении военного союза, а с другой стороны — энергичный зондаж в Берлине о возможности заключения широкого политического соглашения между СССР и Германией против интересов Англии и Франции. 15 апреля правительство Великобритании обратилось к СССР с призывом сделать публичное заявление, что в случае нападения на какого-либо европейского соседа СССР, который бы сам оказал сопротивление агрессору, можно было бы рассчитывать на помощь СССР, если она будет желательна.78а 17 апреля 1939 г. СССР предложил Англии и Франции заключить соглашение на 5-10 лет о взаимной помощи и о помощи восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств. Предложения СССР предусматривали заключение военной конвенции.79 Но еще за 10 дней до этого Петер Клейст, сотрудник германского Министерства иностранных дел, услышал от советского поверенного в делах в Берлине Георгия Астахова, что нет никакого смысла для Германии и СССР продолжать идеологическую борьбу, в то время как они могли бы проводить согласованную политику.80 В день, когда советские предложения были переданы Англии, советский посол в Берлине А. Мерекалов заявил статс-секретарю германского МИД'а фон Вейцзекеру, что Советский Союз желал бы установить с Германией нормальные отношения, которые бы «могли стать лучше и лучше», идеологические разногласия не должны служить препятствием.81 3 мая 1939 года был отставлен со своего поста народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов, символизировавший в 30-е годы политику коллективной безопасности. Отставка еврея Литвинова, который был часто мишенью нацистской пропаганды и занятие поста наркома иностранных дел Председателем Совнаркома СССР В. М. Молотовым произвели в Берлине весьма благоприятное впечатление Назначение Молотова, подчеркивалось в немецком дипломатическом донесении из Москвы, «по-видимому, гарантирует, [357/358] что внешняя политика СССР будет проводиться в строгом соответствии с идеями Сталина».82 5 мая Астахову было сообщено, что заказанное Советским Союзом вооружение на чехословацких заводах Шкода будет доставлено в СССР. В течение мая между СССР, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, продолжался обмен предложениями и обсуждение их по дипломатическим каналам. С точки зрения СССР важнейшим вопросом была гарантия, что Прибалтийские государства (Латвия, Эстония и Литва) не попали бы тем или иным путем в руки Германии и, чтобы в случае войны против Германии советские войска могли бы пройти беспрепятственно через территории Польши и Румынии, поскольку между СССР и Германией не было общей границы. Советский Союз фактически добивался согласия Англии и Франции на аннексию Прибалтики. Правительства Польши и Румынии не соглашались дать разрешение на проход советских войск в случае войны против Германии, так как не без основания опасались, что присутствие советских войск на их территории приведет к необратимым социально-политическим изменениям. В разгар англо-франко-советских переговоров 20 мая Молотов принял германского посла в Москве ф. Шуленбурга. Одно замечание Молотова поразило Шуленбурга: оба правительства должны поразмыслить над тем, как создать лучшую политическую основу для их отношений.83 В Берлине восприняли заявление Молотова как многообещающее начало, но решили ждать, пока Молотов не заговорит более откровенно. Нацисты опасались, не использует ли Советское правительство готовность Германии к улучшению отношений. чтобы выторговать уступки для себя в переговорах с Англией и Францией. В одном из меморандумов, адресованных Гитлеру, германский министр иностранных дел отмечал, что СССР больше не придерживается политики агрессивного продвижения мировой революции и возможна постепенная нормализация германо-советских отношений.84 В германском министерстве иностранных дел началось глубокое изучение перспектив германо-советского сближения и возможных последствий его для союза Германии с Японией и Италией. В июне и в июле Сталин и Гитлер воздерживались от решающих шагов. В то же время продолжались интенсивные советско-германские торговые переговоры. В конце мая 1939 г. на Дальнем Востоке произошли кровопролитные столкновения между советскими и монгольскими войсками, с одной стороны, и японскими с другой. Обострение японо-советских отношений еще больше усилило нервозность советского руководства [358/359] и его страх перед возможной перспективой вовлечения СССР в войну на два фронта — на западе и на Дальнем Востоке. Но те же самые сомнения одолевали и Гитлера. Его генералитет определенно высказывался против одновременной войны на два фронта. Вся стратегия гитлеровской Германии была рассчитана на разгром ее противников поодиночке, не допуская их военно-политического объединения. Обострение германо-польских отношений и относительная военная слабость Англии и Франции подталкивали Гитлера в сторону сближения с СССР. В середине июня Сталин решил заговорить снова с немцами, но более определенно. Астахов встретился 15 июня с болгарским посланником в Берлине Драгановым и объяснил ему, что Советский Союз должен выбирать между тремя возможностями: заключением пакта с Францией и Англией, дальнейшим затягиванием переговоров о пакте, и соглашением с Германией. Последняя возможность отвечала бы ближе всего желаниям СССР. Далее Астахов фактически развернул перед Драгановым проект германо-советского соглашения. Он указал, в частности, на то, что Советский Союз не признает Бессарабию в качестве владения Румынии, т. е. дал понять, что одним из условий будущего соглашения должно быть возвращение Бессарабии Советскому Союзу. Далее он указал, что препятствием к германо-советскому соглашению является страх перед германским нападением на СССР через Прибалтику или Румынию. Если бы Германия заявила, что она не нападет на СССР или заключит с ним пакт о ненападении, то Советский Союз вероятно воздержался бы от заключения договора с Англией. Однако Советский Союз, продолжал Астахов, не знает действительных намерений Германии и поэтому многое говорит за то, чтобы продолжать затягивать переговоры с Англией, оставляя руки СССР несвязанными. Драганов, как и рассчитывал Астахов, немедленно поставил в известность о разговоре германское министерство иностранных дел.85 15 июня, когда Астахов разговаривал с Драгановым, правительства Англии и Франции препроводили советскому правительству свои замечания по поводу советских предложений. Соглашаясь на заключение пакта о взаимной помощи, они отказывались заключить одновременно военную конвенцию из-за слишком короткого срока и предлагали пока ограничиться консультациями между генеральными штабами.86 Английское правительство старалось затянуть переговоры, так как начало в это время глубокий зондаж германских намерений. Английский посол в Берлине Гендерсон посетил Геринга и заявил ему 9 июня, что если бы Германия пожелала вступить с Англией [359/360] в переговоры, то получила бы не недружественный ответ».87 В июне-августе 1939 г. англо-германские переговоры через неофициальных лиц начались и прерывались несколько раз.88 Однако требования Германии, особенно требование рассматривать Ближний Восток как «естественную экономическую сферу» Германии было абсолютно неприемлемо для Англии Между Англией и Германией существовала фундаментальная непримиримость: нацисты стремились к неограниченному господству на европейском континенте. Но этот благоприятный для Советского Союза момент был не понят Сталиным, несмотря на то, что он постоянно твердил, опираясь на ленинскую теорию империализма, о невозможности примирения противоречий между соперничающими великими (империалистическими) державами. Таким образом, летом 1939 г. как Англия, так и Советский Союз оказывались заинтересованными в затягивании переговоров о заключении пакта о взаимной помощи. Тем самым они передавали решение о судьбе мира в руки гитлеровской Германии, которая стремилась к скорейшему развязыванию воины. 28 июня Молотов еще раз подчеркнул послу Шуленбургу, что нормализация политических отношений с Германией возможна и желательна.89 Шуленбург ответил, что Германия приветствовала бы нормализацию отношений с Советским Союзом. Молотов выразил удовлетворение, особенно тем, что Германия рассматривает Берлинский договор о нейтралитете между обеими странами от 1926 года, сохраняющим свою силу.90 22 июля возобновились германо-советские торговые переговоры. На следующий день советское правительство предложило Англии и Франции начать переговоры в Москве между представителями вооруженных сил трех государств. 25 июля Англия и Франция ответили согласием. Однако английское правительство Невилля Чемберлена также старалось затягивать переговоры. Английская военная миссия отправилась на тихоходном корабле и прибыла в Москву только 11 августа, имея инструкцию не принимать определенных обязательств, которые могли бы связать руки английскому правительству при всех обстоятельствах Делегации предписывалось, в частности, не обсуждать вопросов о балтийских государствах и позиции Польши и Румынии.91 Инструкции английского правительства своей военной миссии в Москве были настолько обескураживающими, что английский посол в Москве Сидс 13 августа отправил письмо министру иностранных дел Галифаксу с запросом действительно [360/361] ли английское правительство желает прогресса в переговорах. 92 Подозрительность и недоверие Сталина к целям и намерениям Англии усилились. К тому времени советская агентурная разведка, вероятно, уже располагала сведениями, что Германия назначила день нападения на Польшу — 26 августа Гитлер, со своей стороны, был озабочен московскими военными переговорами Озабочено было и германское верховное командование, стратегическая идея которого заключалась в ведении против Польши молниеносной войны на одном фронте 27 июля Шнурре вполне определенно заявил Астахову и главе советской делегации на торговых переговорах Бабарину, что возможна и желательна постепенная нормализация политических отношений между СССР и Германией. Однако постадийное улучшение отношений, предложенное Шнурре, встретило возражение со стороны Астахова, который подчеркнул, что время не терпит и что Советский Союз явственно ощущает угрозу со стороны Германии, начиная с Балтики и кончая Румынией. Астахова интересовало, имеет ли Германия далеко идущие политические цели в отношении Прибалтийских государств, он подчеркнул также серьезность румынского вопроса Советский дипломат впервые прямо заявил, что Данциг должен быть возвращен Германии и вопрос о Коридоре также должен получить благоприятное для Германии решение.93 В этой беседе проступали основные черты будущего советско-германского соглашения. Инициатива соглашения явно была взята в руки советской стороной. 29 июля Шуленбург получил указание из Берлина встретиться с Молотовым для получения подтверждения заявлениям Астахова и Бабарина. В телеграмме особенно подчеркивалось, что при любом развитии польского вопроса, мирным или другим путем, Германия была бы готова обеспечить советские интересы и достигнуть соглашения с советским правительством 94 3 августа Риббентроп встретился с Астаховым в Берлине, 95 а Молотов с Шуленбургом в Москве.96 Обе стороны старались уточнить взаимные обязательства по намечаемому соглашению. Шуленбург заявил Молотову, что от Балтики и до Черного моря не существует столкновения немецких и советских интересов, что антикоминтерновский пакт не направлен против СССР, равно как и договор Германии о ненападении с прибалтийскими государствами, требования к Польше также не затрагивают советские интересы. Молотов повторил советские претензии к Германии, высказал недоверие к немецким намерениям, но, и это было самое главное, не [361/362] оставил сомнении в том, что советское правительство готово пойти на улучшение советско-германских отношений.97 Таким образом, в начале августа, накануне открытия переговоров между военными миссиями СССР, Англии и Франции, сложилась ситуация, когда советское правительство могло выбирать между тремя возможностями, идти ли с Англией и Францией против фашистского агрессора — гитлеровской Германии, приготовившейся к нападению на Польшу, обеспечить ли свои интересы соглашением с Германией и открыть дорогу войне, нападению Германии на Польшу, или не ввязываться ни в какие соглашения и оставаться в стороне от войны. Позднейшие утверждения советского правительства, что у него не было иного выбора, как пойти на соглашение с Германией, не соответствуют историческим фактам. На самом деле Сталин склонялся к соглашению с Германией по многим причинам. Прежде всего, он рассчитывал получить от Германии Прибалтику, Восточную Польшу и Бессарабию. Как неограниченный деспот, Сталин относился резко отрицательно к любым формам демократии. Ему была близка и понятна психология другого диктатора — Гитлера. Оба они во многом учились друг у друга: оба применяли аналогичные методы в борьбе против своих действительных и мнимых политических противников; гитлеровская и советская пропаганда были разительно схожи между собой. За день до приезда английской военной делегации в Москву. 10 августа 1939 года Астахов встретился со Шнурре еще раз и сообщил ему, что в инструкции, полученной из Москвы, подчеркивается желание советского правительства улучшить отношения с Германией. Астахов объяснил Шнурре, что переговоры, которые Советский Союз ведет с Англией и Францией были начаты СССР без особого энтузиазма, просто потому, что он должен был предохранить себя от германской угрозы и был обязан принять помощь, откуда бы она ни последовала. С тех пор как начались беседы с Германией ситуация изменилась. Исход англо-франко-советских переговоров неопределенен, и весьма вероятно, что советское правительство рассматривает этот вопрос как полностью открытый. Беседа, которую он, Астахов, ведет со Шнурре, несомненно, идет в этом направлении. В центре беседы был вопрос о Польше, но собеседники избегали откровенничать на сей счет, пытаясь лишь определить позицию.98 На следующий день начались военные переговоры в Москве. В разгар переговоров, 14 августа, Астахов сообщил Шнурре по телефону, что он получил инструкции от Молотова заявить, что СССР заинтересован в обсуждении помимо экономических проблем также [362/363] вопроса о прессе, сотрудничестве в области культуры, польского вопроса, вопроса о прежних советско-германских политических отношениях. Эти дискуссии могли бы быть проведены постадийно. В качестве места для переговоров предлагалась Москва.99 Таким образом, к середине августа Советский Союз пришел к принципиальному решению желательности широкого урегулирования советско-германских отношений. Советские условия фактически уже были сформулированы Молотовым и доведены до сведения германского правительства Прибалтика, включая Литву, Бессарабия должны быть включены в сферу советских интересов, польская проблема решится в интересах Германии. Теперь советское руководство ожидало ответа от германского правительства. Астахов покинул Шнурре около 2 часов 14 августа пополудни. Спустя 7 часов Шуленбургу была направлена телеграмма за подписью Риббентропа. В телеграмме предписывалось сообщить Молотову: 1. Период, когда Национал-Социалистская Германия и Советский Союз находились во враждебных лагерях, окончился. Теперь открыт путь для нового будущего для обоих государств. 2. Между Германией и СССР нет реального конфликта интересов. Германия не питает агрессивных намерений по отношению к СССР. Нет проблем в пространстве между Балтийским и Черным морями, которые не могли бы быть решены к полному взаимному удовлетворению. Среди них район Прибалтики и Балтийского моря, Польша, проблемы юго-востока и т. д. Риббентроп заявлял также, что в германо-советских отношениях наступил поворотный пункт. Для прояснения германо-советских отношений он готов немедленно отправиться в Москву для встречи со Сталиным, чтобы передать ему точку зрения Гитлера, не исключено, что затем будут заложены основы для определенного улучшения германо-советских отношений.100 Шуленбург передал Молотову это сообщение 16 августа. Реакция Молотова была весьма благоприятной. Советское правительство, — сказал Молотов, — тепло приветствует желание немцев улучшить отношения с СССР и он верит в искренность немецких намерений. Молотов тут же высказал мысль о возможности заключения пакта о ненападении во время пребывания Риббентропа в Москве. Он снова повторил советские требования: пакт о ненападении, оказание Германией воздействия на Японию для улучшения советско-японских отношений и ликвидации пограничных конфликтов; общая гарантия балтийским государствам.101 [363/364] Теперь советское и германское правительства торопятся. Ведь они знают, что в ближайшие 10 дней Германия нападет на Польшу, а Гитлеру необходима поддержка СССР, имеющего общую границу с Польшей. Сталин спешит, чтобы еще до немецкого нападения на Польшу получить от Германии то, что он желает. В то время как маршал Шапошников объяснял английской и французской военным делегациям, что СССР готов в случае конфликта с Германией выставить 120 пехотных дивизий, 9-10 тыс. танков и 5,5 тыс. бомбардировщиков и истребителей,102 в Кремле готовится проект советско-германского договора о ненападении. 16 августа Риббентроп посылает новую телеграмму Шуленбургу для передачи Молотову. В ней говорится, что Германия готова подписать с СССР пакт о ненападении сроком на 25 лет и гарантировать совместно прибалтийские государства. Германия готова также использовать свое влияние для урегулирования советско-японских отношений. Так как в любой момент может произойти серьезный инцидент с Польшей, то желательно фундаментальное и быстрое прояснение германо-советских отношений. Германский министр иностранных дел готов прибыть в Москву в любой день после 18 августа.103 17 августа Молотов сообщает Шуленбургу о готовности правительства СССР поставить крест на прошлом и улучшить советско-германские отношения. Но сначала должны быть подписаны экономические и кредитные соглашения, а затем, спустя короткое время, пакт о ненападении, альтернативой является подтверждение пакта о нейтралитете 1926 года. Но в любом случае, это и была важнейшая часть ответа Молотова, должен быть подписан протокол, в который среди прочих вещей должны быть включены германские заявления от 15 августа. Соглашаясь в принципе с приездом Риббентропа, Молотов сказал, что требуется некоторое время для подготовки его приезда.104 Это время было необходимо, чтобы найти подходящий повод для прекращения переговоров с военными делегациями Англии и Франции. Такой повод дали англичане, которые, во-первых, не имели формальных полномочий для подписания конвенции, а во-вторых, не могли добиться от правительств Польши и Румынии согласия на проход советских войск через их территорию в случае войны против Германии. Поводы эти могли быть использованы для разрыва переговоров, но, если бы советское правительство искренне желало в тот момент добиться подписания военного союза с Англией и Францией, то оно могло бы повременить несколько дней и дождаться результатов демарша, предпринятого Англией и Францией в Варшаве. [365/366] Но именно это и не входило в планы Сталина. Он уже решился на союз с гитлеровской Германией. Идею германо-советского союза он вынашивал давно и, наконец, момент настал. ...Празднование по случаю подписания пакта уже шло к концу и немецкие гости собрались откланяться, когда Сталин обратился к Риббентропу: «Советское правительство рассматривает новый пакт очень серьезно. Он может гарантировать своим честным словом, что Советский Союз не подведет своего товарища».110 Обычно Сталин был очень осторожен в выборе слов. Когда он назвал Гитлера «товарищем», он употребил именно то слово, какое хотел. Сталин также предостерег немцев от опасности недооценки сил противников — Англии и Франции. Отвечая на замечания Риббентропа о слабости Англии и Франции, Сталин заметил: «Англия, несмотря на ее слабость, вела бы войну умело и упорно», французская армия, по его мнению, заслуживает внимания.111 Сталин надеялся на затяжную войну в Европе и хотел, чтобы его партнер был бы к этому подготовлен. Можно предположить, что в комбинации СССР-Германия Сталин рассчитывал стать в результате затяжной войны на Западе более сильным партнером. Германия обещала воздействовать на своего союзника Японию и убедить ее нормализовать отношения с Советским Союзом. СССР согласился снабжать Германию стратегическим сырьем и продовольствием. Секретный протокол никогда не был опубликован в Советском Союзе и о самом его существовании стало известно только во время Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками. По сей день советское правительство продолжает скрывать правду от своего народа относительно сути сделки Гитлер-Сталин. Этот секретный протокол был первым, но не единственным тайным соглашением, заключенным между Германией и СССР в 1939 1941 годы. Заключение соглашений с гитлеровской Германией как бы увенчивало усилия Сталина по созданию советско-германского союза, к которому он стремился на протяжении многих лет. Молотов, сообщая 31 августа 1939 года депутатам Верховного Совета СССР о причинах заключения договора о ненападении, начал с того, что Германия и Россия были двумя наиболее пострадавшими в Первой мировой войне государствами (при этих словах в зале заседания раздался чей-то возглас «Правильно!»), подчеркнул давнее стремление правительства СССР углубить политические отношения с Германией Напомнив, что Берлинский договор о нейтралитете 1926 г. был продлен [365/366] правительством Гитлера в 1933 году, он сказал буквально следующее: «Советское правительство и ранее (курсив мой. — А. Н.) считало желательным сделать дальнейший шаг вперед в улучшении политических отношений с Германией, но обстоятельства сложились так, что это стало возможным только теперь». В этих словах председателя Совнаркома сквозило явное сожаление, что соглашение с Германией достигнуто только теперь, а не раньше (вспомним о переговорах Канделаки...). Сожалел Молотов и о том, что советско-германское соглашение ограничено пактом о ненападении. Вот, что он сказал: «Дело, правда, идет в данном случае не о пакте взаимопомощи, как это было в англо-франко-советских переговорах, а только о договоре ненападения. Тем не менее, в современных условиях трудно переоценить международное значение советско-германского пакта... Договор о ненападении между СССР и Германией является поворотным пунктом в истории Европы, да и не только Европы»112 (курсив в тексте мой. — А. Н.). Это было верно. В истории Европы и мира в целом действительно наступил поворотный пункт: Советский Союз, подписав договор с Германией, открыл дорогу войне. Не случайно, что на этой же самой сессии Верховного Совета СССР был принят закон о всеобщей воинской повинности, который заменил прежний закон об обязательной военной службе.113 Само название нового закона свидетельствовало о глубоком качественном изменении подхода советского руководства к проблеме войны и мира. Наступил момент, когда война в Европе должна была послужить интересам советского режима, как прежде его интересам служила политика коллективной безопасности, подкрепленная тактикой Народного Фронта Коминтерна. После подписания с СССР секретного соглашения о сферах влияния в Восточной и Юго-восточной Европе, Германия получила обеспеченный тыл на востоке. Дорога к нападению на Польшу была открыта. Правда назвала советско-германский пакт «инструментом мира» и «мирным актом», который несомненно будет способствовать «облегчению напряжения в международной обстановке»...114 Спустя неделю, 1 сентября Германия напала на Польшу. В этот день началась Вторая мировая война. 3 сентября Риббентроп запросил Молотова, не считает ли Советский Союз желательным выступить против польской армии и оккупировать советскую зону интересов (имелись в виду Западная Украина и Западная Белоруссия). Риббентроп подчеркнул, что это было бы облегчением для германской армии и послужило бы советским интересам. Однако Сталин не хотел, чтобы Советский Союз отождествляли с германской агрессией. Он предпочитал [366/367] выждать некоторое время, чтобы затем представить советскому народу и всему миру вступление Красной армии в Польшу как акт избавления украинского и белорусского населения от Германии. Поэтому ответ Молотова гласил: СССР согласен с Германией, что подходящее время будет абсолютно необходимо для конкретных действий. Но это время еще не наступило. Поспешность может только «повредить нам» и способствовать объединению «наших противников» (курсив мой. — А. Н.). Текст этого документа очень важен, ибо в нем впервые Советский Союз признавал, что у него и у Германии одни и те же противники и одни и те же цели. «Наши противники», «Наше дело», говорилось в ответе Молотова.115 В середине сентября в Москве сочли, что время для ввода советских войск в Польшу наступило. Были призваны резервисты в возрасте до 45 лет, прежде всего техники и медицинский персонал. В помещениях школ начали развертывать госпитали. Многие товары исчезли с магазинных полок. Поползли слухи о предстоящем введении карточной системы.116 Население СССР и особенно его западных районов внезапно ощутило дыхание войны. Быстрое продвижение немецких войск по польской территории захватило врасплох советское руководство. Оно рассчитывало, что военные действия в Польше будут развиваться медленнее. Это был важный урок современной стратегии. Будущие события показали, что этот урок не пошел впрок советскому руководству. В Берлине затягивание вступления советских войск на территорию Польши было воспринято весьма нервозно. Ведь только таким путем можно было проверить практическую ценность германо-советского пакта. Германское информационное агентство распространило заявление главнокомандующего германскими сухопутными силами генерала Браухича, из которого вытекало, что германо-польское перемирие вот-вот будет подписано и поэтому нет необходимости в военных действиях на польской восточной границе. Это заявление должно было активизировать действия СССР. Советское правительство искало подходящего объяснения для ввода войск в Польшу, чтобы оправдать советскую агрессию в глазах народа. Молотов с нескрываемым цинизмом объяснил 10 сентября германскому послу Шуленбургу, что «советское правительство собирается использовать дальнейшее продвижение германских войск, чтобы объяснить, что Польша пала, и вследствие этого для Советского Союза возникла необходимость прийти на помощь украинцам и белорусам, которым «угрожает Германия». Этот [367/368] аргумент и сделает его благопристойным в глазах масс. В го же время этот аргумент устранит впечатление, что Советский Союз является агрессором.117 Естественно, что такое истолкование событий пришлось германскому правительству не по вкусу. В качестве альтернативы им было предложено совместное коммюнике, в котором военные действия против Польши оправдывались бы необходимостью восстановления мира и порядка на бывшей польской территории.118 Предложение это было отклонено: Сталин опасался быть идентифицированным с Гитлером.119 Приемлемая формула для оправдания советского вторжения была вскоре найдена. В ней не содержалось упоминания об угрозе со стороны Германии, а говорилось туманно о третьих державах, которые могут пытаться извлечь выгоду из создавшегося хаоса на польской территории. Молотов просил нацистов понять, что советское правительство не видит иной возможности для оправдания своего вмешательства в глазах народных масс.120 17 сентября Красная армия пересекла границу Польши. Это был удар в спину польской армии, которая продолжала отчаянно сопротивляться. Даже после вступления Красной армии в Польшу сопротивление продолжалось еще две недели. Под нажимом Германии Сталин вынужден был в конце концов согласиться на совместное германо-советское коммюнике. Первоначальный текст, предложенный немцами был сочтен Сталиным чересчур откровенным, в конце концов, был принят советский проект. Но и этот проект был достаточно ясен: пребывание германских и советских войск в Польше не имеет целей, находящихся в противоречии с интересами Германии и Советского Союза, определенными советско-германским пактом.121 Для населения же Советского Союза и для внешнего мира советская интервенция в Польшу была представлена советской пропагандой, как освободительный поход. Все факты, связанные со сговором Сталин-Гитлер, были тщательно скрыты от советского народа. Заключительным актом германской и советской агрессии против Польши был совместный парад немецких и советских войск в Бресте.122 О нем, разумеется, в советской печати не сообщалось. 27 сентября 1939 года гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп вторично прибыл в Москву. На следующий день был подписан Договор о дружбе и границе. Договор определял границы интересов Германии и СССР. Граница проходила по польской территории. Одновременно был подписан конфиденциальный протокол о выезде лиц немецкой национальности с территории, отошедшей к СССР, а украинцев и белорусов с территории, оккупированной [368/369] Германией.123 Специальный секретный дополнительный протокол определял, что Литва отходит в сферу интересов СССР, а Люблин и часть Варшавской провинции — в сферу интересов Германии. Другим секретным дополнительным протоколом Германия и СССР объявляли, что они не потерпят на своей территории «польской агитации», направленной против другой стороны, и что они подавят на своих территориях зародыши такой агитации и будут информировать друг друга, чтобы принять соответствующие меры. То было соглашение о совместной борьбе фашистской Германии и социалистического Советского Союза против польского движения Сопротивления.124 В совместной декларации по случаю подписания договора о дружбе правительства Германии и СССР заявляли, что подписание договора означает урегулирование проблем, вытекающих из крушения польского государства и создания основы для длительного мира в Восточной Европе. Они заявляли также о своем желании положить конец войне между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой. Если Англия и Франция откажутся прекратить войну, то Германия и СССР будут консультироваться о мерах, которые следует предпринять. «...Не только бессмысленно, но и преступно, — утверждал Молотов, — вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом борьбы за демократию».125 Спустя всего лишь полтора года Сталин заговорит о необходимости уничтожить гитлеризм и выступит под флагом... защиты демократии. Раздел Польши между Германией и Советским Союзом и секретные договора, заключенные между ними, коренным образом меняли положение в Европе. Советскому правительству казалось чрезвычайно важным показать, что Красная армия принимала такое же участие в войне против Польши, как и вермахт. Германия должна была помнить, что СССР помог ей в польском деле не только политическими мерами, но и военными. О военном партнерстве Германии и СССР Молотов похвастался на заседании Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г.: «Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше со стороны германской армии, а затем (курсив мой. — А. Н.) Красной армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора...»126 Отвечая на поздравительную телеграмму Риббентропа в связи с 60-летием Сталина, юбиляр подчеркнул: «Благодарю Вас, господин Министр, за поздравление. Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью (курсив мой. — А. Н.), имеет все основания быть длительной и прочной».127 [369/370] В Москве цинично шутили: эта дружба действительно скреплена кровью, но только польской. Как выше уже говорилось, для советского руководства было чрезвычайно важным представить удар в спину, нанесенный Красной армией Польше, как акт вызволения украинского и белорусского населения из несчастья, в которое они попали из-за неразумной политики бывшего польского правительства. Характерно, что ни в одном документе того времени не говорится о польском населении — его как будто бы и не существовало. На территориях, аннексированных СССР, проживало 3 млн. поляков. В спешном порядке в Восточную Польшу были переброшены специальные войска НКВД, которые, под руководством генерала НКВД И. А. Серова начали выявлять, арестовывать и депортировать «классово чуждые» элементы. Вместе с войсками НКВД прибыли партийные работники для подготовки «свободного волеизъявления» двенадцатимиллионного населения Восточной Польши в пользу объединения с Украинской и Белорусской ССР. В начале октября в Западной Украине и Западной Белоруссии были образованы комитеты для выборов в т. н. Народные собрания этих областей, а 31 октября Верховный Совет СССР уже принял законы о включении этих областей в состав СССР и о «воссоединении» их с Украинской и Белорусской ССР. Советско-германский секретный протокол предусматривал занятие Советским Союзом территории независимых прибалтийских государств: Латвии, Литвы и Эстонии Осенью 1939 года под сильным давлением со стороны СССР правительства этих государств вынуждены были подписать пакты о взаимопомощи с СССР. Вслед за тем в июне 1940 года, под обычным предлогом якобы развернувшейся антисоветской деятельности на территории Прибалтики, туда были введены советские войска. Затем было организовано очередное «свободное волеизъявление» населения Латвии, Литвы и Эстонии, по строго утвержденному в Москве расписанию. Согласно расписанию, в этих странах были созданы Народные правительства, 17—21 июня 1940 г. были проведены выборы в Народные сеймы Литвы и Латвии, 14—15 июля — в Государственную думу Эстонии, 21 июля 1940 года в один и тот же день во всех трех странах была провозглашена Советская власть.128 Спустя еще две недели все три прибалтийские республики были приняты Верховным Советом СССР в состав СССР. Территории этих республик были немедленно наводнены войсками НКВД, началась подготовка к массовой депортации ненадежных и враждебных советской власти элементов в Сибирь. Операция происходила под руководством того же генерала И. А. Серова. [370/371] Бессарабия была занята румынскими войсками и присоединена к Румынии в 1918 году. Советское правительство никогда не признавало законности этой аннексии. Заручившись предварительно поддержкой гитлеровской Германии, советское правительство в июле 1940 г. потребовало от Румынии немедленного возвращения Бессарабии. Румыния была вынуждена принять советский ультиматум. В августе 1940 г. Бессарабия была объединена с Молдавской Автономной ССР, ранее входившей в состав Украинской ССР, и была создана Молдавская ССР. Если на Бессарабию у СССР были определенные юридические права, то занятие Северной Буковины, являвшейся в прошлом интегральной частью Австро-Венгерской монархии, было типичной аннексией. Включение Северной Буковины в состав СССР не было предусмотрено даже германо-советским секретным протоколом 1939 года. Отвечая на запрос германского посла в Москве по этому поводу, Молотов аргументировал захват Буковины тем, что Буковина «является последней отсутствующей частью объединенной Украины».129 К подобной же аргументации прибегал и Гитлер при захвате Австрии, Клайпеды (Мемеля), Судетской области и пр., утверждая, что он присоединяет к германскому рейху земли с населением, говорящем на немецком языке. Сталин симпатизировал такой точке зрения. Советско-германский секретный протокол от 23 августа 1939 г. включил Финляндию в сферу интересов Советского Союза. Когда 2 октября 1939 г. финский посланник Вуоримаа попытался прояснить намерения Германии и СССР в отношении Финляндии, статс-секретарь германского Министерства иностранных дел Вейцзекер дал ему понять, что Германия не собирается вмешиваться в советско-финские отношения.130 Первоначально в планы Советского Союза аннексия не входила. СССР рассчитывал добиться включения Финляндии в орбиту своей политики путем политического нажима, не прибегая к силе. Сталин не собирался ввязываться в вооруженный конфликт с Финляндией, которая пользовалась поддержкой не только Англии, Германии и скандинавских стран, но и Соединенных Штатов Америки. Главная идея Сталина заключалась в том, чтобы, во-первых, отодвинуть границу от Ленинграда, которая проходила по Карельскому перешейку, в 32 км от Ленинграда: город был в пределах досягаемости тяжелой артиллерии. Во-вторых, Сталин надеялся закрыть доступ к Ленинграду со стороны моря, и, в-третьих, обезопасить Мурманскую железную [371/372] дорогу. На самом деле Финляндия никак Советскому Союзу не угрожала. 5 октября Финляндии были переданы советские требования. СССР предлагал обменять принадлежавшую финнам территорию на Карельском перешейке на большую территорию, примыкавшую к Финляндии со стороны Карельской АССР. Территория, предложенная СССР, была малонаселенной и неосвоенной. Советский Союз потребовал также права на аренду финского полуострова Ханко, расположенного у входа в Финский залив, и незамерзающего порта Петсамо на полуострове Рыбачий для сооружения советских военно-морских и военно-воздушных баз. Непреодолимым препятствием было естественное нежелание Финляндии передать в аренду Ханко, так как это означало бы поставить судьбу Финляндии в зависимость от воли могущественного соседа. 13 ноября переговоры были прерваны. Обе стороны начали мобилизацию войск и укрепление оборонительных сооружений. Финская армия располагала на Карельском перешейке хорошо оборудованной, хотя и не вполне отвечавшей современной военной технике, 125-километровой полосой укреплений, т. н. линией Маннергейма. Стремясь поскорее вырвать у Финляндии уступки, Сталин пошел на провокацию, приказав командованию Ленинградского военного округа обстрелять собственную территорию в районе селения Майнила, расположенного в 800 метрах от финской границы, и обвинив в обстреле финнов. Тут же появились и призывы в советской печати: «Уничтожить гнусную банду».131 Но надежды Сталина на то, что Финляндия перепугается и примет условия СССР, дабы избежать вооруженного конфликта, не оправдались. Финляндия не пожелала уступить свою территорию и поступиться своей независимостью. Финны полностью поддержали правительство, возглавляемое социал-демократом Вайно Танкером. Сталин негодовал. Он приказал объявить Финляндии ультиматум, а в случае отказа принять его, начать бомбардировку финской границы советской артиллерией. 28 ноября Советский Союз порвал договор о ненападении с Финляндией. Сталин не сомневался, что после артиллерийского налета Финляндия немедленно капитулирует и примет советские условия. На всякий случай он приказал подготовить для Финляндии марионеточное правительство во главе с одним из лидеров Коминтерна Куусиненом, бывшим руководителем компартии Финляндии.132 План предусматривал создание Карело-Финской союзной республики путем объединения Карельской АССР с Финляндией. Однако дело обернулось совсем не так, как Сталин рассчитывал. Финны не испугались ультиматума. Двинутые в бой советские дивизии [372/373] сразу же натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Выяснилось, что советские войска абсолютно не подготовлены к войне в зимних условиях. Переброшенные с Украины дивизии не имели зимнего обмундирования, начались массовые случаи обморожения. Не было в достаточном количестве автоматического оружия. Красноармейцы не умели вести огонь на бегу, на лыжах. Внезапно появлявшиеся финские снайперы наносили советским войскам чувствительные потери. Неумение красноармейцев ходить на лыжах пытались компенсировать мобилизацией в действующую армию профессиональных лыжников-спортсменов, многие из которых бесславно погибли. Советские транспортные средства также не были приспособлены к боевым действиям в условиях суровой зимы. Попытки опрокинуть финскую армию лобовым ударом по укреплениям «линии Маннергейма» кончались кровавыми потерями.133 Высшие командиры Красной армии оказались некомпетентными. Пришлось вызвать с Дальнего Востока генерала Штерна и заменить генерала Мерецкова, командующего Ленинградским военным округом, маршалом Тимошенко. Для поднятия духа советских войск на фронт были отправлены добровольцы: комсомольцы Ленинграда и Москвы. Многие из них прошли лишь краткосрочную, длившуюся всего несколько недель, военную подготовку. Брошенные в бой, добровольцы несли огромные потери. В центральных городах страны — в Москве и Ленинграде — скоро начала ощущаться нехватка продовольствия. Необычайно суровые морозы в зиму 1939—1940 года привели к транспортным перебоям. Война против маленькой Финляндии неожиданно обернулась для советского народа серьезной бойней. Только в начале февраля 1940 года, сосредоточив 27 дивизий, тысячи орудий и танков, советским войскам под командованием маршала Тимошенко удалось прорвать «линию Маннергейма». Советские танки вышли на оперативный простор, и Финляндии ничего не оставалось, как обратиться к СССР с просьбой о перемирии.134 В ходе этой бесславной для Советского Союза четырехмесячной войны выявилась его военная слабость. Советское правительство до сего времени не сказало своему народу правду о потерях во время финской войны. Согласно новейшим финским данным, советская армия потеряла 100 тысяч убитыми, финны же — 20 тысяч. Но не только тяжкими физическими потерями измерялся результат финской войны для СССР. В декабре 1939 г. Лига Наций формально осудила СССР за агрессию и изгнала его из состава Лиги. Только три государства были заклеймены Лигой Наций как [373/374] агрессоры — милитаристская Япония, фашистская Италия и нацистская Германия. Теперь к этому списку прибавился социалистический Советский Союз. СССР предстал перед миром как агрессор. Негодование общественного мнения чуть не было использовано правительствами Англии и Франции для переноса центра военной активности из Западной Европы в Северо-Восточную. Началось спешное приготовление к отправке в Финляндию 50 тысячного экспедиционного корпуса. Однако финское правительство не желало превратить Финляндию в опытный полигон для пробы сил великих держав, как то было в Испании в 1936—1939 годы. Оно решило, после некоторых колебаний, заключить с СССР мирный договор. 12 марта в Москве был подписан мирный договор. Советский Союз получил Карельский перешеек, включая г. Выборг (Виппури) и Выборгский залив с островами, западное и северное побережье Ладожского озера с городами Кексгольм, Сортавала, Суоярви, ряд островов в Финском заливе, территорию восточнее Меркярви с городом Куолоярви, западные части полуострова Рыбачьего и Среднего. Кроме того, Советский Союз получил в аренду полуостров Ханко с примыкающими островами и с правом создания здесь военно-морских и военно-воздушных баз и наземных гарнизонов.135 Так называемое Народное правительство не получило никакой поддержки со стороны финского народа и исчезло так же внезапно, как и появилось. Глава же этого призрачного правительства стал вскоре председателем Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР, новой союзной республики, созданной путем объединения с Карельской АССР районов Финляндии, отторгнутых от нее по мирному договору 1940 года. Новая союзная республика как бы постоянно напоминала свободолюбивым финнам, что Финляндия может быть в любой момент включена в эту республику. Только в 1956 году, когда советское правительство прочно убедилось в том, что оно крепко держит Финляндию в руках, Карело-Финская ССР была вновь преобразована в Карельскую АССР Российской Федерации. Одним из главных негативных результатов советско-финской войны была усилившаяся уверенность Германии, что в военном отношении Советский Союз представляет собою колосса на глиняных ногах и что Германия легко опрокинет его. Такое представление о Советском Союзе побуждало Гитлера к нападению на СССР. Финская война выявила серьезные изъяны в организации обороны и, прежде всего, в системе самого наркомата обороны. Выяснилось, например, что данные военной разведки о расположении огневых точек [375/376] на «линии Маннергейма» даже не были нанесены на оперативные карты, и красноармейцы бессмысленно гибли под огнем финских дотов. «В нашей войне против финнов, — свидетельствует Хрущев, — мы имели возможность выбрать время и место (начала войны. — А.Н.). Мы численно превосходили врага, и мы располагали достаточным временем, чтобы подготовиться к нашей операции. Но даже при таких, наиболее благоприятных условиях, мы смогли, в конечном счете, одержать победу только после огромных трудностей и невероятных потерь. Победа такой ценой была на самом деле моральным поражением. Наш народ, конечно, никогда не узнал, что мы потерпели моральное поражение, потому что ему никогда не сказали правды».136 Руководство государством и партией в лице Сталина, Молотова и других членов Политбюро не могло не отдавать себе отчета в том, что финская война является суровым предостережением на будущее. И это будущее было не за горами. Хотя нарком обороны К. Е. Ворошилов был отстранен, он остался членом Политбюро, в то время как его следовало отдать под суд военного трибунала. Для высшего руководства давно уже не было секретом, что Ворошилов пренебрегает своими прямыми обязанностями военного руководителя в течение многих лет. Пока были живы его заместители — Тухачевский и др., они фактически вели все административные дела. Ворошилов и понятия не имел о подлинном состоянии Красной армии. Ворошилова сменил на посту народного комиссара обороны маршал С. К. Тимошенко, командовавший до того Киевским Военным округом. Были произведены и другие замены и перемещения, но все это не могло радикально изменить плачевную ситуацию с высшим командным составом: лучшие командиры были уничтожены либо продолжали томиться в лагерях и тюрьмах. В 1941 году был расстрелян генерал Штерн, один из способнейших советских военачальников. На высшие командные должности выдвигались командиры, не имевшие опыта вождения крупных соединений войск. Средний и младший командный состав оставлял желать много лучшего. В пехотных частях на 1 мая 1940 года не хватало 1/5 начальствующего состава. Качество подготовки командиров в военных училищах было крайне низким. 68% командного состава в звене взвод-рота имели лишь краткосрочную 5-месячную подготовку курсов младшего лейтенанта.137 Высшее военное образование к началу войны с Германией имели лишь 7% офицеров, 37% не имели полного среднего образования. [375/376] Примерно 75% командиров и 70% политработников работали в своих должностях не свыше одного года.138 К середине 1940 года советское руководство было достаточно осведомлено о серьезных упущениях в военной подготовке страны, несмотря на то, что военные расходы в СССР были фактически неограниченными (в 1941 году лишь бюджетные ассигнования на оборону составляли 43, 4% от государственного бюджета). Советская оборонная промышленность не обеспечивала армию современным оружием в необходимом количестве. Серийное производство современных боевых самолетов только начало налаживаться. Советское Правительство в своей политике в 30-е годы исходило из предпосылки, что СССР рано или поздно будет вовлечен в мировую войну. Советская военная доктрина, а вслед за ней и советская пропаганда, внушали населению, что будущая война будет вестись малой кровью и на территории врага. Но война на территории врага является войной наступательной, а не оборонительной. Вот почему во время англо-франко-советских военных переговоров летом 1939 года советская сторона добивалась беспрепятственного прохода Красной армии в случае войны с Германией через территорию Польши и Румынии. Ведь Советский Союз не имел до сентября 1939 г. общей границы с Германией. Отсутствие общей границы с таким потенциально опасным противником, как нацистская Германия было главным положительным геополитическим фактором, исключающим возможность внезапного нападения на СССР с запада. Между Советским Союзом и Германией находились пограничные государства: Финляндия, Эстония, Литва, Латвия, Польша, Румыния. Советский Союз утверждал, что эти государства являются «санитарным кордоном Запада против СССР. В этом утверждении, несомненно, была доля истины. Но в то же время те же самые государства служили и «санитарным кордоном» СССР против Запада. В конкретных условиях 20-х и 30-х годов, когда для организации нападения на любое государство требовалось известное время, было абсолютно невозможно, даже используя территорию пограничных государств, внезапно атаковать Советский Союз. При непосредственной угрозе войны Советский Союз имел бы в своем распоряжении время, достаточное для приведения в боевую готовность не только вооруженных сил, прикрывающих границу, но и главных сил, и резервов, дислоцированных в глубине. Заключением пакта Сталин как будто осуществил цель, к которой он так долго и упорно стремился. Однако ситуация к этому времени изменилась. Мгновенные выгоды пакта никак не уравновешивали его негативные для Советского Союза последствия. [376/377] Невозможность для гитлеровской Германии войти в непосредственное соприкосновение с вооруженными силами СССР было одним из главных стратегических преимуществ СССР накануне Второй мировой войны. Приняв участие в разделе Польши, захватив Прибалтийские государства, Сталин собственными руками установил общую границу с возможным агрессором, границу протяженностью свыше 3000 км, где в каждом пункте Советский Союз был открыт для вторжения. То был роковой просчет сталинской политики. Отныне Советский Союз неизбежно становился объектом нападения гитлеровской Германии. Об этом просчете советская официальная историография, конечно, умалчивает. Для этого есть веские основания. Признание этой ошибки неизбежно привело бы и к некоторым другим признаниям. Ведь официальная советская версия даже в настоящее время все еще гласит, что из-за нежелания Англии и Франции подписать договор о взаимной помощи с СССР, он оказался перед выбором либо немедленно подписать пакт о ненападении с Германией и остаться вне войны, либо быть вовлеченным в войну на два фронта: с Германией на западе и с Японией на Дальнем Востоке.139 Попытаемся разобрать эту аргументацию. Англо-франко-советские переговоры лета 1939 года сильно затянулись по вине Англии и Франции. Одной из главных причин колебаний Англии и Франции было сомнение в боеспособности советских вооруженных сил, ослабленных массовым уничтожением военных кадров в 30-е годы. Правительство Великобритании во главе с премьером Невиллем Чемберленом, инициатором Мюнхенского соглашения, не внушало большого доверия советскому правительству. Но разве Гитлер, порвавший Мюнхенское соглашение и оккупировавший немецкими войсками Чехословакию, должен был внушать Сталину больше доверия как политический партнер? Советская историография утверждает, что если бы Советский Союз не подписал с Германией пакт о ненападении, то германская армия, заняв территорию Польши, с ходу начала бы вторжение в Советский Союз с одобрения, а может быть даже при поддержке Англии и Франции. Но это просто не соответствует действительности. Во-первых, если бы СССР не подписал договор с Германией, то весьма вероятно, что Германия не осмелилась бы напасть на Польшу, так как риск оказаться перед лицом антигерманской коалиции Англии, Франции и Советского Союза был слишком велик. Ведь даже такой запоздалый шаг со стороны английского правительства, как подписание союзного договора с Польшей 25 августа 1939 г., [377/378] вызвал растерянность среди гитлеровского руководства и заставил Гитлера перенести начало вторжения в Польшу с 26 августа на 1 сентября.140 Следовательно, даже в первые дни после подписания советско-германского пакта, Гитлер все еще сомневался в своих исходных расчетах. Проблема единственной альтернативы, перед которой якобы оказалось советское правительство в августе 1939 года, является мифом. Не кто иной, как Астахов, поверенный в делах СССР в Берлине, в беседе с болгарским посланником Драгановым говорил, что у советского правительства есть три возможности: соглашение с Англией и Францией, соглашение с Германией и вообще никаких соглашений с кем бы то ни было, политика выжидания, оттяжки, нейтралитета.141 Следовательно, и этот путь также обсуждался советским руководством. То был наилучший для СССР вариант — не втягиваться в европейский конфликт, оставаться в стороне от него. Допустим, однако, что авантюрист Гитлер, не считаясь ни с чем, решился бы свести счеты с Польшей, рассчитывая, что, как и в марте 1939 г., Англия и Франция не шелохнутся. Рискнул ли бы он также затеять войну против СССР? Ответ на этот вопрос безусловно отрицательный: не мог он рисковать. Не было в тот момент у Германии ни достаточно вооруженных сил, ни достаточных ресурсов для ведения войны против такой большой страны, как СССР. Простое сравнение сил Германии в 1939 и в 1941 г. говорит об этом. Начиная войну против Польши, Германия могла выставить 57 дивизий (Польша — 47 дивизий и бригад), 2000 танков, (Польша — 166), самолетов — 1800 (Польша — 771). Кроме того, Германия держала на западе против возможных действий англо-французских союзников Польши — 33 дивизии неполного состава.142 Добавим к этому, что военная промышленность Германии едва начала развиваться. Германия ощущала огромную нехватку в стратегическом сырье и нефти. Согласно заявлению начальника советского генштаба маршала Б. М. Шапошникова на военных переговорах с представителями Англии и Франции в Москве в августе 1939 г., Советский Союз мог выставить против Германии 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 5 тысяч средних и тяжелых орудий, 9—10 тысяч танков и 5—5,5 тысяч бомбардировщиков и истребителей.143 Могла ли Германия при таком неблагоприятном для нее соотношении сил пойти на войну против СССР? Разумеется, нет. Следовательно, тезис советской историографии об опасности нападения Германии на СССР после разгрома Польши не выдерживает критики. [378/379] Правилен, однако, другой официальный советский тезис, что Германия могла начать войну против СССР только после захвата почти всей континентальной Европы и приспособления ее экономики к военным нуждам германского рейха.144 Но этим утверждением как раз и опровергается тезис об угрозе германского нападения на СССР в 1939 году. В сентябре 1939 года, даже если бы Германия решила начать войну против Польши в условиях политической изоляции, опасность последующего нападения Германии на Советский Союз была абсолютно исключена. Далее. Действительно ли угрожала Советскому Союзу в это время также и опасность войны с Японией? Летом 1939 года в Монголии происходили бои крупного масштаба. Однако Япония, получив серьезный отпор со стороны советских вооруженных сил, начала пересматривать свою «большую стратегию», нацеливаясь на захват колоний Англии и Франции в Азии и в районе Южных морей. Даже в острой, угрожающей для Советского Союза ситуации второй половины 1941 года, Япония предпочла повернуть на юг, а Советский Союз снял целые дивизии с Дальнего Востока и перебросил их на советско-германский фронт. Тезис советского руководства об опасности вовлечения СССР в войну на два фронта, если бы он не подписал договора с гитлеровской Германией145 объясняется главным образом тем, что советское руководство находилось чуть ли не десять лет под гипнозом возможной войны на Дальнем Востоке.146 Следует добавить, что объяснения решения Сталина заключить договор с Гитлером были придуманы задним числом для оправдания политики СССР и обеления советского военно-политического руководства. На самом же деле, заключение пакта с Германией диктовалось в том числе и расчетом открыть дорогу войне между главными капиталистическими государствами Ленинское учение об использовании противоречий между капиталистическими государствами в интересах социализма оправдывало любую политику, которая вызвала бы войну в капиталистическом стане. Сталин отдавал себе отчет в том, что Германия, наученная горьким опытом Первой мировой войны, когда она вынуждена была сражаться на два фронта, вряд ли рискнет выступить против Франции и Англии, не имея гарантированного тыла на востоке, т. е. со стороны СССР. Заключая соглашение с Германией, Сталин обретал уверенность, что война в Европе будет. Молотов в докладе на заседании Верховного Совета СССР 1 августа 1940 года говорил с удовлетворением: «Это соглашение, которого строго придерживается наше [379/380] Правительство, устранило возможность трений в советско-германских отношениях при проведении советских мероприятий вдоль нашей западной границы и, вместе с тем, обеспечило Германии спокойную уверенность на Востоке».147 Ему вторила советская официальная пресса: «Наличие этого и последовавших за ним практических и экономических соглашений между СССР и Германией обеспечило Германии спокойную уверенность на Востоке (курсив мой. — А. Н.). Оно обеспечило ей также существенную помощь в разрешении стоящих перед ней хозяйственных задач».148 Под этим несомненно подразумевались поставки Советским Союзом Германии стратегического сырья и продовольствия. Война в Европе была нужна Сталину также и потому, что, несмотря на хвастливые заявления о мощи Красной армии, ситуация была очень тяжелой, ибо лучшие военные кадры были истреблены, военная промышленность еще не развернула выпуск современного оружия, в сельском хозяйстве царил упадок, промышленность работала с перебоями, Советскому Союзу нужно было время для подготовки к большой войне. Пакт с Германией даст этот выигрыш во времени. Германия увязнет в позиционной войне на западном фронте, как это было во время Первой мировой войны, новые кровопролитные битвы, подобные Марне и Вердену, обескровят не только Францию и Англию, но и Германию, и тогда пробьет час и для Советского Союза. Отсюда вытекала и политика Советского Союза в первый период Второй мировой войны в 1939-1941 годах. Советские военно-производственные задания, гарантирующие готовность СССР к войне, должны были быть завершены в 1942 году. Вопреки предсказаниям гитлеровских стратегов, война в Польше растянулась на шесть недель, а не на две Польская армия, несмотря на плохую вооруженность, недостаток военной техники, фактическую изоляцию, бездействие союзников Польши Англии и Франции — сражалась против гитлеровской армии с необычайным мужеством. Гитлеровские армии сумели взять столицу Польши — Варшаву только 28 сентября. Даже после того, как Красная армия ударила с тыла, польская армия защищалась еще две недели. На помощь армии пришли батальоны рабочих. Лишь в начале октября последние очаги польского сопротивления на полуострове Хель были задавлены. В Польше воцарился режим террора. Вскоре после оккупации Польши Гитлер открыл «мирное наступление». Молотов и Сталин в своих заявлениях утверждали, будто Англия и Франция являются агрессорами, а Германия обороняющейся стороной. Советская печать развернула также кампанию, убеждая Соединенные Штаты Америки не вмешиваться [380/381] в войну в Европе и не оказывать поддержки Англии и Франции. В апреле германская армия оккупировала Данию и вторглась в Норвегию. 10 мая 1940 Германия начала наступление на Западном фронте. В этот день Молотов заявил германскому послу, что не сомневается в успехе Германии.149 Кампания в Западной Европе завершилась спустя полтора месяца капитуляцией Франции, эвакуацией английского экспедиционного корпуса на Британские острова, оккупацией немецкими войсками территории Бельгии, Люксембурга. Вся западная часть европейского континента оказалась в руках Германии. Только Англия продолжала вести войну против Германии, но ее положение оставалось необычайно тяжелым. Быстрый разгром Франции оказался полной неожиданностью для всех государственных деятелей мира. Среди них был и Сталин. Его расчет на длительную позиционную войну на западе оказался неверным, а его представление о Второй мировой войне, как о некоем варианте первой «империалистической» войны, безнадежно устаревшим. Хотя Молотов и выразил германскому послу самые теплые поздравления советского правительства в связи с блестящими успехами германских вооруженных сил во Франции,150 настроение в Кремле было самое мрачное. Было решено без промедления включить прибалтийские государства, в которых с октября 1939 года находились советские войска, и Бессарабию в состав Советского Союза. Сталин спешил, так как не был уверен в следующем шаге Германии. Баланс сил в Европе решительно изменился. Внешнеполитическое положение Советского Союза значительно ухудшилось. Советско-германские договора уже не были достаточной гарантией от германского нападения. В конце июня и в начале июля 1940 года новое английское правительство Уинстона Черчилля предприняло несколько попыток проложить дорогу к улучшению отношений с СССР, однако эти попытки не встретили положительного отношения советского правительства, находившегося под гипнозом германских побед на Западе.151 27 сентября 1940 между Германией, Италией и Японией был заключен военный союз, т. н. Тройственный пакт. Хотя этот пакт и содержал оговорку, что он не затрагивает отношений его участников Советским Союзом, последний правильно расценил его как пакт расширения сферы войны. Были другие события, которые свидетельствовали об активизации политики «оси». В их числе выступление Германии в качестве арбитра в споре между Румынией и Венгрией из-за Трансильвании и посылка германской военной миссии в Румынию, усиление немецкого [381/382] влияния в Болгарии, нападение Италии на Грецию в конце октября 1940 года. В это сложное время, среди всех неурядиц и осложнений, посетила Сталина одна радость — 20 августа 1940 года советские агенты наконец-то настигли сталинского смертного врага — Троцкого. Советская госбезопасность много лет охотилась за Троцким. Сначала они убили его секретаря Эдвина Вольфа, затем его сына Льва Седова. И вот, наконец, и Троцкий убит. Убийца Троцкого Рамон Меркадер наносит удар ледорубом. Сталин доволен и не только тем, что Троцкий убит, но и как он убит — железной палкой по голове, как бешеная собака. Правда печатает на радостях редакционную статью «Смерть международного шпиона»,152 а Меркадер приговорен к 20 годам заключения, но он не назвал тех, кто направил его руку, тех, кто сделал из него убийцу. Меркадеру присваивают звание Героя Советского Союза. И он получит свою награду, приехав в Москву спустя 20 лет. Не из рук Сталина, не из рук Берия. Некто, с одобрения Политбюро, вручит ему Золотую Звезду Героя. Меркадер изменит фамилию. Теперь его зовут Лопесом. Лопес подает заявление с просьбой принять его в члены КПСС. Разве он не заслужил этого? Но просьба Лопеса отклоняется по формальным мотивам. Истинная причина другая: послесталинское руководство не хочет быть идентифицированным с убийством Троцкого. Партийные руководители все-таки иногда думают о том, что скажет про них История. Они напоминают человека, отрицающего Бога, но при этом время от времени боязливо поглядывающего на небо... А вдруг? В бешенстве сорвет с себя Меркадер-Лопес Золотую Звезду Героя. Но так и останется до конца своих дней всего-навсего членом братской коммунистической партии Испании. ...Ухудшение положения в южной и юго-восточной Европе угрожало интересам как Великобритании, так и Советского Союза. Поздней осенью 1940 года английское правительство еще раз попыталось вовлечь советское правительство в политические переговоры, но снова неудачно. Однако общее настроение в Москве в отношении Англии и США начало меняться. Было очевидно, что, во-первых, Англия не только не собирается капитулировать перед Германией, но ее сопротивление становится все более упорным, во-вторых, расширение сферы господства Германии и ее союзников таит прямую угрозу безопасности СССР. Советское правительство начало и само вести более активную политику, опасаясь оказаться в состоянии политической изоляции. Глупая кампания советской печати против вмешательства США в европейскую войну была прекращена. 6 августа 1940 г. было возобновлено советско-американское торговое [382/383] соглашение. В конце января 1941 года правительство США сделало примирительный жест в сторону СССР, отменив т. н. «моральное эмбарго», т. е. рекомендацию американским фирмам воздержаться от торговли с СССР, наложенное на СССР в декабре 1939 г. в связи с нападением СССР на Финляндию. В марте 1941 г. в конгрессе США была отклонена поправка, предлагающая исключить СССР из программы помощи, предусмотренной законопроектом о лендлизе. Однако до сближения с Англией и США дело тогда не дошло, так как СССР продолжал скрупулезно придерживаться соглашений с Германией и старался не давать ей поводов для нарушения этих соглашений. Сознание, что СССР не готов к военному столкновению, страх спровоцировать Германию на военное выступление против СССР лежал в основе внешней политики СССР в это время. СССР в 1940—1941 гг. снабжал Германию стратегическим сырьем, нефтью и продовольствием, фактически помогая в ее военных приготовлениях против... самого себя. Советско-германские экономические отношения определялись торговыми кредитными соглашениями от 19 августа 1939 и 10 февраля 1940 года. Германия для ведения войны нуждалась в стратегических материалах. Немецкая экономика в начале Второй мировой войны находилась в тесной зависимости от ввоза. Особенно острой была зависимость по олову — 90%, по каучуку — свыше 85%, по текстильному сырью — около 70%, по бокситам — 99% и т. д.153 Германия нуждалась в ввозе продовольствия. В течение 17 месяцев после подписания советско-германского пакта и до нападения Германии на СССР Германия получила от Советского Союза 865 тыс. тонн нефти, 140 тыс. тонн марганцевой руды, 14 тыс. тонн меди, 3 тыс. тонн никеля, 101 тыс. тонн хлопка-сырца, более 1 млн. тонн лесоматериалов, 11 тыс. тонн льна, 26 тыс. тонн хромовой руды, 15 тыс. тонн асбеста, 184 тыс. тонн фосфата, 2736 килограммов платины и 1462 тыс. тонн зерна.154 Поставки выполнялись советской стороной с исключительной точностью и пунктуальностью. Последний поезд с сырьем пересек советскую границу в сторону Германии за несколько часов до начала германского нападения ночью 22 июня 1941 года. Для наращивания германской военно-промышленной мощи существенное значение имели не только поставки из СССР, но и поставки из других стран, осуществляемые через советскую территорию. Согласно советско-германскому соглашению через территорию СССР транзитом поступали в Германию стратегические материалы и продовольствие из стран Ближнего и Дальнего Востока, из латино-американских стран и т. д. Советский Союз взял на себя также роль закупщика [383/384] нежелезных металлов для Германии. Через Транссибирскую железную дорогу Германия получала в больших количествах каучук, закупленный для нее Японией. Германия отчаянно нуждалась в каучуке, ее собственные запасы не превышали двухмесячной потребности. Один раз в 1941 году советские власти даже снарядили для Германии специальный поезд, груженный каучуком. Графит из Мадагаскара, вольфрам и каучук из Французского Индо-Китая, молочные продукты, жиры, нефть, соевые бобы поступали в Германию по железным дорогам Советского Союза. Немцы расценивали экономическую помощь, получаемую от Советского Союза и при его посредстве, как дело «величайшей важности».155 Весьма вероятно, что без советской помощи в доставке нефти и каучука и других стратегических материалов, было бы, невозможно начать войну против СССР. Надежда Гитлера, высказанная им на совещании высшего командования 22 августа 1939 года, что Германии нечего бояться блокады, так как Восток будет снабжать Германию всем необходимым, в значительной мере оправдалась.155а В обмен Советский Союз должен был получить от Германии военно-морское вооружение, включая готовые крейсеры, планы и вооружение. Германия передала СССР крейсер «Лютцев», оборудование для подводных лодок, артиллерийские системы и др. «Лютцев», проданный немцами за 100 млн. рейхсмарок и доставленный в Кронштадт в июне 1940 г. не был полностью закончен и укомплектован. Часть оборудования так и не была доставлена. Германия согласилась послать немецких инструкторов в СССР, чтобы обучить советский экипаж «Лютцева».156 Германия не выполнила до конца свои обязательства по поставкам в СССР. К моменту германского вторжения в Советский Союз она задолжала СССР товаров на сумму в 229 млн. рейхсмарок. Нацисты оказались в выигрыше, поскольку они получили от Советского Союза существенную экономическую помощь в период подготовки к наступлению во Франции, на Балканах и затем против самого поставщика стратегических материалов — Советского Союза. Но этим помощь советского правительства гитлеровскому не ограничивалась Полтора месяца спустя после подписания советско-германского пакта о ненападении, в начале октября 1939 года советское правительство предложило германскому устроить свою военно-морскую базу в 35 милях северо-западнее Мурманска для заправки и ремонта германских кораблей и подводных лодок. База получила кодовое наименование — «База Норд». Немцы пользовались ею во время кампании в Норвегии и оставили ее лишь в сентябре 1940 года, [384/385] когда нужда в ней отпала. Командующий военно-морским флотом Германии адмирал Редер направил письмо с благодарностью советскому правительству и получил ответ, в котором говорилось, что советское правительство было радо оказать эту услугу Советский Союз оказывал помощь германским военно-морским операциям разрешая германским кораблям укрываться в гавани Мурманска. Когда началась война, советские власти задержали в Мурманске суда Англии и их союзников, чтобы дать возможность немецким кораблям благополучно добраться до своих баз в Германии Позднее, когда немецкий рейдер «Бремен» прорывался сквозь английскую блокаду к берегам рейха, советские власти задержали в Мурманске на три дня все суда Англии и ее союзников и обеспечили тем самым безопасное возвращение «Бремена» в Германию.157 В Мурманске происходила также заправка горючим и снабжение продовольствием немецких вспомогательных крейсеров, ведущих военные операции против Англии. Германское правительство и гросс-адмирал Редер выразили благодарность советскому командованию военно-морского флота.158 Народный комиссар военно-морского флота Кузнецов в чисто советской манере обещал ответить на благодарность «не пустыми словами, а делами», 159 совсем так, как будто он рапортовал родной Партии и Правительству! Советское правительство оказывало также помощь своими ледоколами для провода через Арктический путь немецких рейдеров, закамуфлированных под торговые суда. 12 августа 1940 года рейдер «Шиф-31» был проведен советским ледоколом через Берингов пролив и 5 сентября 1940 г. вышел в Тихий океан.160 В результате совместных действий «Шиф-31» и другого немецкого рейдера было пущено ко дну несколько кораблей Англии и ее союзников общим водоизмещением в 64,000 тонн. Со своей стороны, немцы ограничили движение своих кораблей в Балтийском и Черном морях во время советско-финской войны. Злоупотребляя своим нейтралитетом, СССР специально посылал свои суда в море, чтобы доставлять немцам метеорологические сводки. Эта информация использовалась затем германскими военно-воздушными силами во время бомбежек английских городов В своем желании умиротворить Гитлера советское правительство пошло так далеко, что выдало германским властям около 800 немецких и австрийских антифашистов, среди них бывших функционеров Коминтерна, находившихся в заключении в советских концентрационных лагерях. Формальным поводом для этого было советско-германское соглашение об освобождении немецких и австрийских подданных, находившихся [385/386] в заключении в СССР. Поскольку немецкие антифашисты содержались в советских тюрьмах и лагерях как «немецкие шпионы», то теперь их и возвращали в Германию. Легко представить себе восторг гестаповцев, которым НКВД передавало их самых заклятых врагов. Среди переданных на расправу гестапо был основатель Коммунистической партии Австрии Фриц Коричонер. В этом не было ничего удивительного. Основные кадры Коминтерна были истреблены во время массового террора в СССР в 30-е годы. А оставшихся должно было уничтожить гестапо. Как любил говорить Сталин: «И дешево, и мило». Сама организация Коммунистического Интернационала была поставлена на службу краткосрочным интересам Советского Союза. В начале войны многие коммунистические партии Запада, повинуясь приказу Москвы, объявили демократические государства — Англию и Францию — агрессорами, а гитлеровскую Германию — обороняющейся стороной. Вслед за оккупацией Германией Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и других стран советское правительство закрывало их дипломатические представительства в Москве, не оказывало никакой помощи сопротивлению этих народов фашистской агрессии. Так продолжалось до тех пор, пока Советский Союз сам не стал жертвой нападения гитлеровской Германии. Вскоре после капитуляции Франции Германия развернула при помощи СССР пропагандистское наступление, предлагая Англии и Франции заключить мир161. Одновременно начались террористические налеты германской авиации на английские города. Но английский народ продолжал войну и не помышлял о капитуляции. Стремление добиться в кратчайший срок установления германского господства в Европе привело Гитлера к решению напасть на Советский Союз. До тех пор, пока существует Советский Союз, рассуждал Гитлер, Англия не капитулирует. В июле 1940 года Гитлер и высшее командование начали обсуждение перспектив войны против СССР162, а 31 июля генеральный штаб получил задание на разработку плана войны против СССР.163 Затем Гитлер начал военно-дипломатическую подготовку к войне. Она включала консолидацию сил тоталитарных государств Германии, Италии и Японии, ведущих борьбу за передел мира 27 сентября 1940 года был подписан Тройственный союз — военно-политическое соглашение трех держав, в котором был зафиксирован план предварительного раздела мира. Германия получала «Евроафриканское пространство», Италия — Средиземноморье, Япония — «Восточноазиатское пространство». Вскоре Германия выступила в роли [386/387] арбитра в споре между Венгрией и Румынией из-за Трансильвании, подписав с Румынией ряд экономических соглашений и, наконец, послала туда т. н. военную миссию, численность которой была очень близка к дивизии. Задачей миссии была подготовка румынской армии к войне против СССР. В сентябре Германия направила войска в Финляндию, которая рассматривалась, особенно после советско-финской войны, как будущий союзник Германии. Укрепилась военно-промышленная база Германии. К концу 1940 г. «хозяйственное пространство» Германии составляло 4 млн. кв. км с населением в 333 млн. человек. С лета 1940 года началось систематическое использование экономики оккупированных или подчиненных стран для нужд войны. На производство были посланы иностранные рабочие. Таким образом, высвободилось значительное число немцев для несения военной службы. С конца 1940 г. промышленное производство начало быстро расти. По мере усиления мощи гитлеровского рейха и расширения пространства, на которое распространялось его господство, международное положение Советского Союза ухудшалось. Между СССР и Германией все чаще возникали конфликты. Германия не нуждалась теперь в той же степени поддержки СССР, как то было в первые месяцы войны. Советский Союз стремился использовать период мирных отношений с Германией для расширения территории и укрепления своих позиций повсюду, где было возможно. 9 апреля 1940 года Молотов предупредил Шуленбурга, что Советский Союз заинтересован в сохранении нейтралитета Швеции. Германия вынуждена была прислушаться к этому предупреждению. Затем возникли некоторые трения в советско-германских отношениях в связи с Литвой. Согласно секретному соглашению 1939 г. часть Литвы (район Мариамполя) оставался в сфере интересов Германии. Советский Союз обязывался не оккупировать своими войсками этой территории. Однако 3 августа 1940 года советские войска были введены и в район Мариамполя. Еще раньше Советский Союз начал задерживать поставки Германии, опасаясь, по-видимому, что германская акция против Норвегии, может затронуть и входящие в зону советских интересов прибалтийские государства. Убедившись в том, что действия Германии ограничены Норвегией, СССР возобновил поставки. Но это не прошло бесследно для советско-германских отношений. Германия начала ощущать свою зависимость от советского снабжения. В августе-сентябре 1940 года возникли трения в связи с гарантией, которую Германия предоставила Румынии после присоединения [387/388] Бессарабии и Северной Буковины к СССР, и Венского арбитража, по которому Трансильвания была отрезана от Румынии и передана Венгрии. Советский Союз счел это нарушением ст. 3 договора о ненападении, предусматривавшего консультации между двумя государствами. Были также трения на торговых переговорах. Германия поставила в известность СССР о предстоящем подписании Тройственного союза лишь за день до того и т. д. В начале октября правительство Германии известило советское правительство, что по просьбе Румынии оно направляет туда свою военную миссию, якобы для охраны немецких нефтяных интересов.164 Литовская проблема была разрешена 10 января 1941 года, когда обе стороны подписали секретный протокол, согласно которому Советский Союз выплачивал Германии 7, 5 млн. долларов, одна восьмая суммы выплачивалась немедленно поставками цветных металлов, а семь восьмых — золотом.165 Серьезное обострение советско-германских отношений наметилось на Балканах. Таким образом, германо-советские отношения начали к осени 1940 года портиться. Оба государства уже извлекли выгоду из своего сотрудничества. Теперь вопрос стоял так. возможно ли и желательно ли дальнейшее сотрудничество, или интересы СССР и Германии уже пришли в непримиримое противоречие? Такова была ситуация, когда 13 октября 1940 года Риббентроп направил Сталину пространное письмо. Оно начиналось с анализа германо-советских отношений и кончалось предложением СССР примкнуть к Тройственному пакту и принять участие в разделе мира на сферы влияния между четырьмя государствами.166 Риббентроп приглашал Молотова приехать в Берлин для обсуждения всего комплекса вопросов и выражал готовность приехать затем в Москву с представителями Японии и Италии для обсуждения политики, которая, подчеркивал он, «может быть только к практической выгоде всех нас».167 12 ноября Молотов прибыл в Берлин. Молотов молча выслушал рассуждения Риббентропа, а затем Гитлера, что Англия разбита и никогда больше не возвратится на европейский континент. Молотов согласился с Гитлером, что оба государства извлекли большую выгоду из их сотрудничества. Германии, подчеркнул Молотов, был обеспечен спокойный тыл, что имело огромное значение для побед Германии в ходе первого года войны. Молотов также сказал, что не все еще проблемы прояснены, в частности, проблемы Финляндии, [388/389] Болгарии, Румынии и Турции. «Молотов, — говорится в официальной немецкой записи беседы его с Гитлером (советская запись не опубликована до сих пор), — выразил свое согласие с заявлениями фюрера о роли Америки и Англии. Участие СССР в Тройственном пакте кажется ему полностью приемлемым в принципе (курсив наш. — А. К.), имея в виду, что Россия должна сотрудничать как партнер, а не просто как объект. В этом случае он не видит трудностей участия Советского Союза в общем усилии».168 Но Молотов просил дальнейших разъяснений, в частности о «Великом азиатском пространстве». Молотов упрекал немцев в уклонении от ответа на требование Советским Союзом Южной Буковины, настаивал на выводе немецких войск из Финляндии и на прекращении там антисоветской пропаганды. Гитлер обещал все это Молотову, но в то же время предостерегал СССР от втягивания в новую войну с Финляндией. Молотов потребовал согласия Германии на советскую гарантию целостности Болгарии, подобно германо-итальянской гарантии Румынии. Гитлер не возражал, при условии, если Болгария сама попросит СССР об этом. Он также заявил, что разделяет точку зрения СССР на необходимость изменения конвенции о Проливах, разрешив свободный проход советских военных кораблей из/в Черное море. Перед отъездом в Москву Молотову были вручены проекты соглашений о разделе мира на сферы влияния между четырьмя государствами — Германией, Италией, Японией и СССР. 14 ноября Молотов возвратился в Москву и очень скоро, спустя 12 дней Гитлеру был направлен ответ. СССР соглашался с германским проектом о разделе мира, но с некоторыми поправками: советская сфера влияния должна была распространяться на районы южнее Баку и Батума, то есть включать Восточную Турцию, Северный Иран и Ирак. Советский Союз требовал согласия на устройство своей военно-морской базы в Проливах. Турция приглашалась примкнуть к проектируемому пакту четырех, после чего она получила бы гарантию своей территориальной целостности со стороны Германии, Италии и СССР. В случае отклонения Турцией этого предложения три державы предпримут необходимые дипломатические и военные шаги для обеспечения своих интересов. Советское правительство настаивало также на немедленном выводе немецких войск из Финляндии, обязываясь уважать немецкие экономические интересы в этом районе; Япония отказывается от своих угольных и нефтяных концессий на Северном Сахалине; Болгария рассматривается как часть советской зоны безопасности, между СССР и Болгарией заключается пакт о взаимной помощи.169 [389/390] Таковы были условия участия социалистического Советского Союза в разделе мира, предложенного нацистской Германией. Позднейшие советские утверждения, будто советское правительство отклонило германское предложение о разделе мира, не соответствуют действительности. Молотов несколько раз запрашивал немцев относительно ответа на советские контрпредложения, но германское правительство больше к своим предложениям не возвращалось. Гитлер склонился к иному решению — начать войну против СССР. 18 декабря 1940 года план ведения войны против СССР — план «Барбаросса» — был окончательно утвержден. За месяц до того, 18 ноября, болгарский царь Борис прибыл в Берлин для обсуждения вопроса о присоединении Болгарии к Тройственному Союзу (она формально примкнула к нему 2 марта 1941 года). 20 ноября присоединилась к Тройственному пакту Венгрия, 23 ноября — Румыния, 24 ноября — Словакия. Гитлер решил не считаться больше с мнением Советского Союза. Протесты СССР оставались без внимания. Раздражение в Москве против политики гитлеровской Германии выразилось в ряде необдуманных действий. Так, например, советское правительство выступило против сближения Финляндии со Швецией (сближение, которое могло бы обеспечить финский нейтралитет в случае войны с Германией. — Авт.), предупредив Финляндию, что ее соглашение со Швецией привело бы к аннулированию мирного договора с Финляндией от 12 марта 1940 года, то есть пригрозило Финляндии новой войной. В результате этой угрозы сторонники сближения с гитлеровской Германией в Финляндии получили еще больший перевес над умеренными. Гитлеровская Германия явно готовилась к новой войне, войне против СССР. Но до того Германия решила овладеть Балканами и тем самым добиться изоляции обоих своих врагов — Англии и СССР. Война на Балканах собственно уже велась Италией, напавшей 28 октября 1940 года на Грецию (без соглашения с Германией). В марте 1941 года, спасая Италию от разгрома, Германия начала войну против Греции. Германия потребовала от Югославии присоединения к Тройственному пакту. Правительство Цветковича, подписавшее соглашение о присоединении к пакту, было свергнуто восставшим народом 27 марта. В этот последний момент Советский Союз подписал с Югославией договор о дружбе и ненападении, который практически ничего Югославии не давал, но лишь выражал протест СССР против захватнической политики Германии на Балканах. На следующий день, 6 апреля 1941 года Германия напала на Югославию и вскоре разгромила ее. [390/391] Советский Союз не шелохнулся. 18 июня 1941 года Турция подписала с Германией договор о ненападении. К этому времени Германия завершила также и приготовления вблизи советской границы в Польше и Румынии. 20 июня германские парашютисты закончили операции на Крите — последние английские солдаты были вынуждены эвакуироваться в Египет. Урегулирование отношений с Японией было единственным крупным внешнеполитическим успехом Советского Союза в это время. Бои в Монголии закончились в середине сентября 1939 года, вскоре после подписания советско-германского пакта о ненападении. По просьбе Советского Союза Германия оказала давление на Японию, побуждая ее к мирному урегулированию с СССР. Изменение политики Германии, разгром Франции, оккупация Нидерландов, осада Англии — все это усиливало позиции тех японских кругов, которые считали, что экспансия Японии должна быть направлена не на север, то есть против СССР, а на юг — против колониальных владений Франции, Англии и Нидерландов. Японские финансовые и промышленные круги, заинтересованные в развитии экономических отношений с СССР, особенно рыбопромышленники, требовали от своего правительства подписания с СССР новой рыболовной конвенции, так как срок прежней истек в 1939 году. Германия, со своей стороны, также была заинтересована в движении Японии на юг, поскольку это отвлекало внимание Соединенных Штатов от Европы и распыляло силы Британской империи. Рыболовная конвенция была продлена до конца 1942 года. 13 апреля 1941 года во время пребывания японского министра иностранных дел Мацуока в Москве был подписан договор о нейтралитете. Урегулирование отношений между СССР и Японией теперь, в условиях ухудшившихся советско-германских отношений, было для Советского Союза чрезвычайно важным. Договор был подписан Японией, несмотря на нажим, который оказывали на Мацуоку Гитлер и Риббентроп, делая ему прозрачные намеки, что война против СССР не за горами. Но в Японии к этому времени усилилось влияние сторонников экспансии в южном направлении, японское правительство предпочло подписать соглашение с СССР и тем гарантировать безопасность империи на севере. Договор о нейтралитете 1941 года ослаблял опасность для Советского Союза войны на два фронта, если бы столкновение с Германией стало неизбежным. [391/392] 3. Самообман и обманСоветское правительство располагало обширной информационной и разведывательной сетью за рубежом. Секретная информация политического и военного характера поступала в Москву по нескольким каналам: по линии наркомата иностранных дел, наркомата внутренних дел (государственной безопасности), наркомата обороны, Коммунистического Интернационала. Советская разведывательная служба в Европе и в Азии была одной из лучших в мире не только потому, что в ее составе были великолепно подготовленные профессионалы, такие, как Р. Зорге, Маневич, Радо, Треппер и другие, но также и потому, что она имела довольно широкую базу среди западноевропейских коммунистов, антифашистов, левых интеллигентов. Эти люди служили советской разведке в силу своих убеждений, преданности коммунистическим идеалам и первой в мире стране социализма. Это делало советскую разведывательную службу необычайно надежной. Однако в 30-е годы, во время сталинского террора, почти все без исключения советские шпионы, работавшие за границей, находились под подозрением. Многие из тех, кто возвратился в Москву, в конце 30-х годов были арестованы, обвинены в измене и уничтожены. Вместе с ними были арестованы и их семьи. Но даже несмотря на огромный ущерб, который сама советская власть наносила своей разведке, она продолжала располагать надежными кадрами. Сведения о готовящемся нападении на СССР и о разработке плана «Барбаросса» были получены в Москве еще осенью 1940 года. Эти сведения были получены из Швейцарии, но непосредственным источником информации был офицер германского генерального штаба. Подробные сведения о плане «Барбаросса» были получены в Москве в начале 1941 года. Сообщения из Берлина, Берна и Парижа подтверждались сведениями, полученными из Токио от Р. Зорге, шпионская сеть которого получила доступ к совершенно секретным документам японского правительства. Микрофильмы этих документов посылались в Москву. Постоянная передача достоверной шпионской информации в Москву продолжалась 6 лет Зорге предупреждал несколько раз, что несмотря на вооруженные столкновения в Монголии Япония против СССР воевать не будет, а будет воевать против США. В начале мая 1941 года Зорге передал в Москву содержание беседы Гитлера с японским послом Осимой, в которой Гитлер раскрыл намерение Германии напасть на Советский Союз. 12 мая Зорге сообщил [392/393] о сосредоточении 150 немецких дивизии вдоль советской границы и указал предполагаемую дату нападения — 20 июня. В следующем сообщении — 15 мая — Зорге уточнил дату нападения — 22 июня и сообщил примерную схему предполагаемых военных действий. В разгар германского наступления на Москву, в октябре 1941 года, Зорге сообщил о намерении японского правительства начать войну против колониальных владений Англии и Нидерландов в Юго-Восточной Азии. 18 октября 1941 года Зорге был арестован и спустя 3 года, 7 ноября 1944 года, повешен в японской тюрьме. Советские власти ничего не предприняли для спасения Зорге: Сталин не желал сохранять живых свидетелей своих ошибок и преступлений. Жена Зорге была арестована советскими властями и послана в концентрационный лагерь. Ничего не было сделано и для вызволения советского разведчика Маневича, арестованного в Италии. Немудрено, что многие сотрудники советской разведки отказывались возвращаться домой и предпочитали стать невозвращенцами; те же, кто возвратился, были либо расстреляны, либо много лет провели в заключении. О готовящемся нападении на СССР, советское правительство получило официальные предупреждения 1 и 20 марта 1941 года от заместителя государственного секретаря США Семнера Уэллеса.170 2 апреля британский премьер-министр Уинстон Черчилль приказал послу Криппсу встретиться со Сталиным и передать ему чрезвычайную информацию о передвижениях германских войск в Польше и предстоящем нападении Германии на Советский Союз. Однако и Сталин, и Молотов уклонялись от встречи с английским послом.171 Только 19 апреля Криппсу удалось передать это сообщение через НКИД.172 Сталин отнесся ко всей этой информации с недоверием. Он подозревал, что поступающая в Москву информация сфрабрикована английской разведкой для того, чтобы спровоцировать войну между СССР и Германией. Начальник Главного Разведывательного Управления Красной Армии, Ф. И. Голиков, в угоду настроению Сталина, в информации, представляемой ему, указывал, что не исключено, что сведения о готовящемся нападении состряпаны английской разведкой. Но сведений, поступавших по различным каналам, было столько, что нетрудно было сделать из них выводы о неотвратимости германского нападения. Систематически информировала ЦК ВКП (б) и правительство о положении на границе пограничная служба. Число задержанных или уничтоженных пограничниками «вражеских» лазутчиков на запад- [393/394] ной границе возросло в первом квартале 1941 года по сравнению с первым кварталом 1940 года в 15—20 раз, а во втором квартале 1941 года в 25-30 раз по сравнению с аналогичным временем в 1940 году.173 В 1940 году на западной границе произошло 235 конфликтов и инцидентов. Несколько немецких разведывательных групп, переодетых в форму военнослужащих Красной армии, были обнаружены пограничными войсками. С лета 1940 года участились случаи нарушения границы немецкими самолетами, глубина нарушений увеличилась. С января до июня 1941 года граница была 152 раза нарушена немецкими военными самолетами. 174 20 апреля 1941 года Украинский пограничный военный округ сообщил об ускоренной подготовке театра военных действий немцами в пограничной полосе Германии и на территории Венгрии. 5 июня Главное управление пограничных войск (ГУПВ) информировало, что в течение апреля-мая немцы сосредоточили вблизи советской границы 80—88 пехотных дивизий, 13-15 моторизованных, 7 танковых, 65 артиллерийских полков и так далее. 6 июня ГУПВ сообщило, что вблизи советской границы сосредоточено около 4 млн. немецких солдат. В тот же день эти сведения были доложены Сталину. 11 июня Сталину было доложено, что с 9 июня в немецком посольстве в Москве жгут бумаги и там получено указание из Берлина подготовиться к эвакуации в течение 7 дней. 10 и 13 июня 1941 года советский посол в Лондоне И. Майский был приглашен в Форин Оффис, где ему были переданы сообщения о предстоящем нападении Германии на СССР. В этом случае, заявил министр иностранных дел Идеи, Англия окажет помощь Советскому Союзу. Аналогичные сообщения поступили в Москву от советских представителей при правительстве Виши. Информация о концентрации немецких войск в Польше, Румынии, Венгрии, о военно-строительных работах в этих странах, о подготовке театра военных действий была получена в Москве и от антифашистских групп Сопротивления, в том числе и из Германии. Среди населения западных приграничных районов Советского Союза по обе стороны границы циркулировали слухи о неизбежности войны, и советское командование отлично было об этом осведомлено. Однако, несмотря на всю эту массу сведений, а также предложений командования пограничных округов принять хотя бы частичные [394/395] меры на случай военного нападения, из Москвы никаких приказов не последовало. Некоторые командиры решили действовать на свой страх и риск. 18 июня начальник пограничных войск Прибалтийского округа генерал-лейтенант Богданов приказал эвакуировать семьи военнослужащих, а 20 июня отдал дополнительные распоряжения об усилении охраны границы. Германский посол в Москве Шуленбург, возвратившийся из Берлина в конце апреля после доклада Гитлеру, вынес впечатление, что нападение на СССР — вопрос ближайшего будущего. Он, рискуя быть обвиненным в измене, попытался предупредить об этом советского посла в Берлине Деканозова (Деканозов был также заместителем наркомвнудела и приближенным Берия). Деканозов отнесся к предупреждению Шуленбурга с величайшим подозрением, считая это провокацией.175 (В 1944 году Шуленбург принял участие в заговоре против Гитлера и был казнен.)
* * *
Сообщение, появившееся 22 и 23 августа 1939 года в советской печати о приезде Риббентропа и одновременно об очередном съезде национал-социалистической партии Германии в Нюрнберге, прозвучали словно удар грома с ясного неба. В течение многих лет немецких национал-социалистов иначе как «фашистами» или «гитлеровцами» советская печать не именовала. Немецкие фашисты были в глазах советского народа самыми злейшими, самыми закоренелыми врагами. И вдруг оказалось, что никакие они не фашисты, а какие-то национал-социалисты. Тоже социалисты, вроде... Риббентроп, которого в советских газетах именовали не иначе как поджигателем войны, был торжественно встречен на аэродроме в Москве, украшенном флагами со свастикой и с серпом и молотом. В газетах появились фотографии улыбающихся Сталина и Риббентропа. Вид у обоих был очень довольный. Народ, конечно, не знал, какие разговоры вел Сталин с Риббентропом, не знал о тостах, провозглашенных за здоровье Гитлера. Наиболее эмоционально реагировала на советско-германское сближение молодежь. В Московском государственном университете официальные докладчики — преподаватели кафедры марксизма-ленинизма — были атакованы ироническими и возмущенными вопросами. Их путаные объяснения вызывали взрывы смеха. Молодежь никак не хотела примириться с тем, что германские фашисты отныне первые друзья Советского Союза. [395/396] Тысячи пропагандистов были направлены в учреждения и на предприятия, чтобы разъяснить, что германо-советское сближение не является конъюнктурным маневром, а историческим поворотом Спешно был подготовлен и издан двухтомник воспоминаний давно умершего германского рейхсканцлера О. Бисмарка, который выступал за германо-русский союз. Предисловие было заказано лучшему специалисту по истории Германии проф. А. С. Ерусалимскому. Сталин лично читал корректуру предисловия и внес свои исправления. Основная мысль, изложенная во вступительной статье А. С. Ерусалимского, заключалась в словах, которые легко можно было расценить, как обращенные к Гитлеру, «...главную опасность для Германии он видел в столкновении с Россией... В основе политики Бисмарка было заложено понимание силы и непобедимости русского народа».176 По указанию правительства Большой театр поставил оперу Рихарда Вагнера, немецкого композитора, который раньше был в СССР далеко не в чести. Постановщиком был приглашен лучший режиссер — Сергей Эйзенштейн. В периодических изданиях появились статьи о традиционной советско-германской дружбе, а заодно и о русско-германской «Псы-рыцари», выведенные тем же Эйзенштейном в кинофильме «Александр Невский», были ненадолго забыты. Но это было не просто фасадом событий. Из всех учреждений, связанных с внешними сношениями, начали увольнять лиц еврейского происхождения: из народного комиссариата иностранных дел, наркомата внешней торговли, морского флота, из ТАССа, центральных органов печати Иностранные дипломаты и корреспонденты, аккредитованные в Москве, отмечали исчезновение евреев из всех этих ведомств. Начали убирать евреев из управлений портов, авиалиний, железных дорог. Впервые за все годы существования советской власти антисемитизм, ранее камуфлируемый разговорами об интернационализме, превращался в государственную политику. Антисемитская политика, проводимая в гитлеровской Германии, встречала иногда откровенное одобрение на местах, особенно среди местного начальства в южных районах СССР — на Украине и в Крыму. Усилился антисемитизм в управлениях кадров Красной армии.
* * *
Анализ событий предвоенного периода начисто опровергает мифы о мудрой внешней и внутренней политике Коммунистической [396/397] партии и советского правительства. На самом деле советское партийно-политическое руководство проявило растерянность и показало свое неумение правильно оценить события в сложной международной обстановке. Выше мы уже упоминали о неверной оценке Сталиным перспективы войны на западе между Германией и англо-французскими союзниками. Другая не менее серьезная ошибка произошла в оценке ситуации на Балканах весной 1941 года, выразившаяся, в частности, в переоценке военных возможностей Югославии. Подписывая накануне вторжения гитлеровской Германии в Югославию договор о дружбе и ненападении с Югославией, Сталин вновь повторил прежнюю ошибку: он рассчитывал теперь на затяжные военные действия в Югославии. Согласно советско-югославскому договору: если бы одна из сторон подверглась нападению, то другая обязывалась бы соблюдать «политику дружественных отношений к ней». Однако, Югославия была разгромлена в быстротечной кампании. Советский Союз не оказал ей никакой помощи, да и не мог ее оказать, не только потому, что советское руководство было основательно запугано быстротой развязки в Югославии, но и потому, что отчетливо сознавало неготовность СССР к войне. Политика советского правительства отражала неуверенность и страх перед Германией. Советское правительство прилагало максимум усилий, чтобы не только не раздражать упоенную быстрыми военными победами Германию, но и показать нацистам свою готовность к дальнейшим уступкам, если бы Германия их потребовала. Однако, к все возрастающему беспокойству советского правительства, Германия не предъявляла Советскому Союзу никаких новых требований. Советский Союз выразил в апреле полную готовность покончить с затяжкой демаркации советской границы на участке от реки Игорка до Балтийского моря и принял немецкие предложения по этому поводу 177 Советский Союз продолжал скрупулезно поставлять Германии стратегическое сырье и продовольствие, несмотря на огромную задолженность Германии Советскому Союзу в контр-поставках. Участились разведывательные полеты немецкой авиации над приграничной советской территорией, но «сверху» поступил приказ огня по нарушителям не открывать Советская сторона ограничивалась протестами. Случалось, что приземлившиеся на советской территории немецкие самолеты немедленно возвращались немцам, несмотря на то, что у пилота находили пленку с заснятой советской территорией.178 По свидетельству советских военачальников, Сталин продолжал [397/398] надеяться на возможность сохранения мира с Гитлером, но опасался провокаций со стороны немецких генералов. Он, как и Гитлер, относился с большой подозрительностью к намерениям генералов. Все предупреждения, исходившие из англо-американских источников, Сталин продолжал рассматривать как махинации западных держав, которые хотят погреть руки на германо-советской войне. Сталин воспользовался отъездом из Москвы Мацуока для того, чтобы открыто продемонстрировать свою приверженность германо-советской «дружбе». На проводах Мацуока он неожиданно появился на перроне вокзала и дружески приветствовал германского посла Шуленбурга: «Мы должны оставаться друзьями, и Вы должны для этого сделать все!», а исполняющему обязанности германского военного атташе полковнику Кребсу сказал: «Мы останемся друзьями с вами в любом случае».179 5 мая 1941 года Сталин был назначен Председателем Совнаркома СССР. Это назначение могло быть расценено как приглашение главе другого правительства — рейхсканцлеру Гитлеру — вступить со Сталиным в непосредственные переговоры. Такое предположение подкрепляется некоторыми дружелюбными жестами в сторону гитлеровской Германии, сделанными СССР в то время, такими, как закрытие посольств Бельгии, Норвегии и Югославии в Москве (все эти страны, как известно, были оккупированы Германией), установление дипломатических отношений с Ираком, где незадолго до этого был произведен профашистский переворот. Сталину, который давным-давно (с марта 1939 года) не выступал с публичными речами, было необходимо появиться на публике, чтобы поднять дух среди командиров Красной армии, обескураженных событиями последних лет (арестами офицеров, дружбой с фашистской Германией, неудачами во время финской войны). 5 мая он выступил на выпуске слушателей военных академий. В своей 40-минутной речи он требовал повышения боевого мастерства и способности к отражению агрессии. Готовность советского правительства к уступкам Германии была понята некоторыми высокопоставленными германскими чиновниками. Глава внешнеторгового департамента Шнурре отмечал в секретном меморандуме от 15 мая 1941 года, что Германия могла бы предъявить СССР новые экономические требования, которые обеспечили бы потребности Германии в сырье и продовольствии.180 Однако, Гитлер не реагировал и смятение советского руководства усилилось, особенно в связи с полетом заместителя Гитлера по национал-социалистической партии Рудольфа Гесса в Англию 10 мая 1941 года. Сталин был убежден, что бегство Гесса это всего лишь [398/399] инсценировка, сделанная с ведома Гитлера, и цель ее заключается в том, чтобы сговориться с Англией против Советского Союза. На самом же деле Гесс полетел без ведома Гитлера. Для Англии неожиданный «визит» Гесса был подтверждением, что Германия решилась на войну против СССР, но опасается войны на два фронта. Гесс предложил поделить Европу на сферы влияния — советская территория до Урала отойдет к Германии. Выяснив намерения Германии, а также и то, что Гесс никого не представляет кроме самого себя, английское правительство решило сообщить советскому о полете Гесса. Для Сталина полет Гесса и сообщение английского правительства послужили лишь подтверждением его подозрений, что между Англией и Германией плетутся антисоветские интриги и что предупреждения Англии о готовящемся немецком нападении являются попыткой английских империалистов спровоцировать войну между Германией и СССР. Однако совершенно игнорировать реальную ситуацию было невозможно: Германия концентрировала войска близ советской границы и об этом широко писала международная печать и ежедневно сообщали в Москву командующие приграничными военными округами. Надежда Сталина, что Гитлер предложит новые переговоры, постепенно угасала, а страх перед неготовностью СССР к войне все более возрастал. В этих условиях 14 июня было опубликовано сообщение ТАСС, в котором говорилось о распространяемых за рубежом слухах, что Германия предъявила Советскому Союзу требования и что идут переговоры о заключении между ними «нового, более тесного соглашения» и оба государства сосредотачивают на границе войска. ТАСС заявляло, что Германия требований не предъявляла, ввиду чего и переговоры не могли иметь места. Советский Союз соблюдал и соблюдает договор о ненападении; слухи о подготовке СССР к войне против Германии «являются лживыми и провокационными.181 Это коммюнике было как бы приглашением Германии прояснить ее намерения и предложить новые переговоры. Но Германия снова не реагировала. Сообщение ТАСС оказало деморализующее влияние на армию. Оно как бы опровергало сведения о возможности военного конфликта. 18 июня с немецкой стороны появился перебежчик, немецкий фельдфебель, который заявил, что в 4 часа утра 22 июня гитлеровские войска начнут вторжение вдоль всей советско-германской границы. На следующий день, как бы в насмешку над всеми предупреждениями о неизбежной опасности войны, газета Правда [399/400] опубликовала передовую статью под названием «Летний отдых трудящихся».182 Сталин все еще надеялся на приглашение из Берлина к столу переговоров. Даже вечером 21 июня, уже после того, как тревожных сообщений становилось все больше, Сталин говорил наркому обороны Тимошенко, прибывшему к нему с докладом: «Зря поднимаем панику». В 11 часов вечера 21 июня на советскую сторону перебежал немецкий солдат Альфред Лискоф, который сообщил, что в 4 утра немецкая армия перейдет в наступление. Еще одно сообщение получено советской военной разведкой из Берлина: нападение назначено на 22 июня. По некоторым подсчетам, советское руководство получило 84 предупреждения о предстоящем нападении Германии.183 Несмотря на огромные средства, затраченные на строительство укреплений на западных рубежах, к началу войны с Германией строительство не только не было завершено, но находилось в хаотическом состоянии. Сооружение укрепленных районов на старой границе (до 17 сентября 1939 года) началось в 1929 и продолжалось до 1935 года. Это были линии железобетонных сооружений, рассредоточенных в глубину на 1-2 км. Для того, чтобы понять, на какой отсталой военной технике эти сооружения держались, достаточно сказать, что основным типом была огневая пулеметная точка. Сами сооружения не предохраняли гарнизоны на случай попадания 155 мм и 210 мм снарядов. В 1938 году начавшееся было обновление вооружения и оборудования дотов было прекращено, так как было решено изменить всю систему укрепленных районов. Не успели начать строительство новых укрепленных районов, как изменилась государственная граница на западе. Последовал приказ законсервировать строительство на старой границе. Началось сооружение новых укреплений на новой границе. Вскоре выяснилось, что не учтены важнейшие параметры — силы возможного противника и силы советской обороны в укрепленном районе. Снова ушло время на разработку планов и директив к ним. Основные денежные средства выделялись на строительство оборонительных сооружений Прибалтийскому военному округу. Это означало, что советское верховное командование неправильно оценивает возможное направление главного удара противника, считая, что он последует из Восточной Пруссии в сторону Прибалтики. В конце марта 1941 года, когда выяснилось, что южнее Полесья сосредотачивается крупная группировка немецких войск, было решено усилить строительство в Киевском военном округе. Теперь не хватало строительных материалов [400/401] и оборудования. Из выстроенных на новой границе 2500 дотов были полностью обеспечены орудиями только 1000. Во всех остальных были установлены лишь станковые пулеметы. Начали снимать вооружения с дотов на старой границе, а сами доты превращали в... овощехранилища местных колхозов. Таким образом, старая граница, на которой отступающие советские войска могли бы держать оборону, была разоружена, а новая недовооружена. Между укрепленными районами оказались незащищенные участки шириной от 10 до 80 км. Проверка наркомата обороны, произведенная весной 1941 г., показала, что многие сооружения, построенные в 1940 году, были захламлены или забиты отвалами земли. Не лучше обстояло дело со строительством полевых аэродромов и дополнительных бетонных полос на стационарных аэродромах, сооружением узлов связи и дорог. Начальник Главного Политического управления Красной армии А. И. Запорожец сообщал наркому обороны маршалу С. К. Тимошенко: «Укрепленные районы, строящиеся на наших западных границах, в большинстве своем не боеспособные». Советская историография обычно оправдывает все эти преступные упущения ссылкой на то, что было мало времени для подготовки к войне. Это утверждение не соответствует действительности, ибо на протяжении многих лет официально провозглашенная политика советского правительства в деле военного строительства заключалась в том, чтобы держать страну в состоянии постоянной мобилизационной готовности. Населению СССР годами внушалась мысль, что оно должно идти на всевозможные жертвы ради укрепления обороноспособности страны. И оно на эти жертвы шло. У советского руководства было достаточно средств и достаточно времени, чтобы подготовить страну к возможности войны. Однако по бездарности высшего руководства, его неумению и нежеланию научиться правильному экономически обоснованному хозяйствованию, огромные средства, фактически экспроприированные у населения, разбазаривались, растрачивались впустую, гигантские капиталовложения не давали ожидаемого результата. В 1940 году и в начале 1941 года правительство приняло ряд постановлений, в которых обращало внимание на недостатки подготовки войск, строительства рубежей, технической оснащенности. Танковые и механизированные соединения были лишь наполовину укомплектованы новой техникой, авиационные части приграничных округов и того хуже — всего на 22%.184 Крупные просчеты были совершены высшим командованием [401/402] при определении группировки противника и вскрытия его намерений и планов. Как признает в своих мемуарах маршал Г. К. Жуков, назначенный в феврале 1941 года начальником Генерального штаба Красной армии, «наиболее опасным стратегическим направлением считалось юго-западное — Украина, а не западное — Белоруссия, на котором гитлеровское командование в июне 1941 года сосредоточило и ввело в действие самые мощные сухопутные и воздушные группировки».185 Верховное командование ошибочно считало, что главный удар последует через Восточную Пруссию на Ригу — Каунас (Полоцк) — Минск и из района Бреста на Барановичи Минск На самом же деле германское верховное командование решило нанести главный удар севернее Полесья, в то время как советское командование готовилось к отражению удара к югу от него. Но как же тогда обстояло дело с анализом разведывательной информации, в которой говорилось о планах немцев довольно точно'' Вообще не обращали внимания? Ошибочным был и план обороны западной границы, который предусматривал немедленный переход в наступление сразу же после отражения первого удара врага. Не принималась в расчет возможность глубокого вклинения сил противника в оборону советских войск и возможного прорыва этой обороны, хотя уязвимость оборонительных полос была хорошо известна не только командованию приграничных округов, но и высшему командованию. Оперативно-стратегическая игра, проведенная в январе 1941 года, показала, например, что при вклинении вражеских войск на белостокском и львовском выступах, советские войска могут оказаться в тяжелом положении. Инициатива командования приграничных округов была скована строгим указанием не давать немцам никаких поводов для вооруженных провокаций. [402/403] |
  |