М. Геллер, А. Некрич

ИСТОРИЯ РОССИИ: 1917-1995

Книга третья

Седьмой секретарь.

Блеск и нищета Михаила Горбачёва

К оглавлению

7. ЗАКАТ ИМПЕРИИ?

А. ТРЕЩИНЫ В СТЕНАХ

Не дошла до конца первая пятилетка «перестройки», а каждое слово первой строфы советского гимна подверглось пересмотру. Были поставлены под вопрос характер «Союза», его «нерушимость», положение в нем «республик», «вечный» характер объединения, место и роль «первой из равных» — России. Вопросы не могли не возникнуть, ибо, приступив к «перестройке» системы управления, Горбачев неминуемо вынужден был затронуть старые раны, многие из которых гноились десятилетиями.

В числе удивительнейших парадоксов «перестройки» — первоначальная полная слепота по отношению к национальным проблемам. Слепота от самоуверенного нежелания смотреть на реальность, от убеждения, что реальность можно моделировать по желанию и нуждам. «Начиная перестройку в апреле 85-го, могли ли мы допустить даже тень мысли о подобном? Нет и нет, конечно же»¹. Так поражались правдинские журналисты летом 1989 г. Это было время тревожных сводок в газетах, напоминавших время войны: «Сумгаит, Тбилиси, Ферганская долина, Новый Узень...»² Это — названия местностей, где вспыхивали

[333/334]

кровавые погромы, где жгли, насиловали, убивали советских граждан. В некоторых районах Кавказа столкновения стали принимать характер войны. По официальным данным в 1988 —1989 гг. было убито «в ходе межнациональных беспорядков» 292 человека, ранено 5200, сожжено и разграблено тысячи домов. Вынуждены были бросить свои дома и бежать в поисках убежища 360 тыс. армян, азербайджанцев, турок-месхетинцев...³

Советские журналисты, перечисляя названия местностей, ставших полем кровавых конфликтов, называли их «адреса тревоги нашей». Первый «адрес тревоги» появился на карте «нерушимого союза» в декабре 1986 г.: столица Казахстана — Алма-Ата. Все обстоятельства алма-атинских событий не выяснены. Известно, что после того, как пленум ЦК компартии Казахстана решил снять старого друга Брежнева Динмухамеда Кунаева с поста первого секретаря и поставить на его место ставленника Горбачева Геннадия Колбина, в течение двух дней «неопытные, политически неграмотные юнцы» вышли на улицы и площади и два дня — 17 и 18 декабря — «избивали и оскорбляли граждан, опрокидывали и поджигали автомобили, разбивали стекла в магазинах, общежитиях и других общественных местах». Казахский писатель Ануар Алимжанов, описывая случившееся по горячим следам, объяснял все тем, что кто-то «уговорами и обманом» спровоцировал взрыв, несмотря на то, что «решения пленума были приняты подавляющим большинством коммунистов, трудящихся республики, как обоснованные, правомерные»⁴. Проходит около трех лет, и преемник Колбина на посту первого секретаря компартии Казахстана Назарбаев, соглашаясь, что «экстремистские выступления были спровоцированы», добавляет, что процедура избрания Колбина первым секретарем, длившаяся всего 18 минут, «возмутила полным пренебрежением к мнению даже партийного актива»⁵. Находившийся у власти уже полтора года, Горбачев действовал старыми, испытанными методами: приказал одного первого секретаря снять, другого, присланного из Москвы,

[334/335]

выбрать. Ответом были волнения. Еще сравнительно несмелые, негрозные, подавленные за два дня.

Первые сигналы зазвучали еще до Алма-Аты. Писатели, учителя стали открыто говорить об опасности исчезновения национальных языков, в том числе украинского, белорусского. В 1968 г. Иван Дзюба в книге «Интернационализм или русификация?» подвел катастрофические итоги для Украины советской национальной политики. Несмотря на то, что Дзюба исходил из необходимости возвращения к ленинской политике, а его текст расходился только в «самиздате», автор был арестован. С конца 1985 г. голоса в защиту национальных языков появляются в печати. Белорусский литературный еженедельник опубликовал в октябре 1986 г. письма читателей, в которых изображалась ситуация, до недавнего времени представлявшаяся естественной. Группа минских учителей писала, например, что учителей или школьников, говорящих на педагогических советах по-белорусски, обвиняют в национализме⁶. Подобные письма и статьи можно было прочесть в украинской, молдавской, эстонской, узбекской печати, в газетах и журналах других республик.

Сигналы не были услышаны. Проект новой программы КПСС, который Горбачев представил в октябре 1985 г. на пленуме ЦК, утвержденный затем XXVII съездом партии, в разделе «Дальнейший расцвет и сближение социалистических наций и народностей» утверждал категорически: «Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют: национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен»⁷. Признавая, что «в процессе совместного труда и жизни более ста народов и национальностей» будут появляться новые задачи, программа КПСС предусмотрела «совершенствование национальных отношений». Четыре года спустя, в сентябре 1989 г. на пленуме ЦК, посвященном «национальной политике партии в современных условиях», Горбачев вынужден был признать ситуацию в межнациональных отношениях «весьма сложной»⁸. Выступавшие вслед за генеральным секретарем ораторы — первые секретари республиканских

[335/336]

или областных компартий — говорили о глубоком кризисе.

Осознание кризисной ситуации шло медленно: пунктирами были взрыв проблемы Нагорного Карабаха, национальное пробуждение Прибалтики, погромы в Ферганской долине, в Новом Узене, грузино-абхазские кровавые столкновения, выступления в Азербайджане, Молдавии, Белоруссии, создание народного движения «Рух» на Украине и т. д. «Мы не сразу пришли к осознанию необходимости всеохватывающих, глубоких преобразований», — каялся Горбачев, формулируя «новую национальную политику». В каждой республике были свои причины, вызывавшие специфическое выражение недовольства. Проблема Нагорного Карабаха, территории с армянским большинством населения, включенная в 1923 г. в состав Азербайджана, из желания угодить Турции, проазербайджанских настроений Горбачева⁹, стала причиной кровавых столкновений между двумя советскими республиками. В прибалтийских республиках недовольство центральной политикой, мешавшей развитию, привело к созданию первых в СССР народных фронтов. Вынужденное признание Москвой преступности пакта Гитлер — Сталин неумолимо влекло за собой необходимость признания незаконности включения в СССР Эстонии, Латвии, Литвы. Горбачев отказался это сделать: была выбрана позиция между двух стульев: пакт преступен, но решения о вступлении в Союз парламентов прибалтийских республик в 1940 г., когда Красная армия уже находилась на их территории, остаются законным основанием для превращения Эстонии, Латвии, Литвы в советские республики. В Прибалтике национальное движение, стимулируемое памятью о независимости, приобрело всенародный размах и позволило в марте—мае 1990 г. Литве, затем Эстонии и Латвии, объявить о своей независимости. В других республиках толчком к росту национального самосознания и взрывам были экологические проблемы, вопросы национального языка, ощущение ущемленности в правах, чувство полной зависимости от центра.

[336/337]

Справедливые предвидения некоторых западных ученых, говоривших о хрупкости советской империи, о ее внутренней слабости, оказались неточными в определении основных очагов внутренних толчков. Предполагалось, что распад начнется в Средней Азии, в «мусульманских» республиках. В действительности национальные движения начались прежде всего в развитых, наиболее богатых регионах страны — в Прибалтике и на Кавказе.

Советский Союз, — не устает повторять Михаил Горбачев, — уникальное государственное образование. И с этим можно согласиться. Особенность последней в XX веке империи в том, что со дня своего рождения она представляла собой модель взаимоисключающих противоречий. Задуманный как ядро будущей мировой республики советов, Советский Союз пытался ворваться в будущее, оставаясь в прошлом. «Мы стремимся к полному уничтожению государственных границ», — объявил Ленин¹⁰, но конституция СССР строго определяла границы республик, областей, районов. Обитатели СССР были советскими гражданами, но в паспортах, введенных в 1932 г., тщательно отмечается национальность: в Советском Союзе — «советские граждане более 100 национальностей». Создаются алфавиты для народностей, не знавших письменности. Но русский язык становится главным. Это — естественно: имперский язык, язык администрации и армии, не может не быть важнее всех других. Нередкое использование административных методов внедрения имперского языка вызывало в СССР сопротивление национальных культур, становилось источником трений и конфликтов. СССР был задуман как государство федеративного типа, но превращен в систему унитарного типа. Перечень взаимоисключающих элементов, составляющих советское государство, бесконечен.

Причины, вызвавшие национальный кризис конца 80-х годов, многообразны: экономические, экологические, Межэтническая вражда. Советские руководители много говорят о провокационных действиях экстремистов, о мафии. По мнению Горбачева, «экстремистские сборища»

[337/338]

спровоцировали «межнациональные столкновения», «события в Закавказье, Ферганской области, в Новом Узене»¹¹. Каждая из названных причин подбрасывала хворост в огонь национальных конфликтов, вспыхнувших в разных уголках Советского Союза. Можно даже согласиться с признанием роли «экстремистов», если понимать под этим действия партийных руководителей республик, защищавших свои посты. Не случайно, как любил говорить товарищ Сталин, первые взрывы произошли там, где Горбачев менял республиканских лидеров: в Алма-Ата, в Еревани, в Баку. Имеются свидетельства о провокационных действиях, направляемых из Москвы. В частности, о подготовке волнений в Баку, давших возможность ввести туда в январе 1990 г. войска и «проучить» мятежников.

Глубочайший кризис системы управления стал важнейшим фактором национального кризиса. В 1969 г. Андрей Амальрик в книжке, вызвавшей в момент появления значительный интерес, а затем забытой, спрашивая в заголовке «Просуществует ли Советский Союз до 1984 г.?» — предсказывал будущее: «Экстремистские организации... начнут играть все большую роль. Вместе с тем крайне усилятся националистические тенденции у нерусских народов Советского Союза, прежде всего в Прибалтике, на Кавказе и на Украине, затем в Средней Азии и Поволжье». Он добавлял: «В ряде случаев носителями таких тенденций могут стать национальные партийные кадры, которые будут рассуждать так: пусть русский Иван сам справляется со своими трудностями. Они будут стремиться к национальной обособленности еще и потому, чтобы, избежав надвигающегося всеобщего хаоса, сохранить свое привилегированное положение»¹². Все поразительно точно в этом предвидении, за исключением исходной предпосылки. Амальрик видел причиной кризиса вооруженный конфликт с Китаем: в 1969 г. он многим казался неизбежным. Очевидной была аналогия: обе русские революции XX в. были рождены войнами — с Японией в 1905 г., с Германией — в 1914—1917 гг. В реальности оказалось, что война не понадобилась — в качестве детонатора. Двадцатилетнее

[338/339]

внутреннее спокойствие оказало на советскую систему не менее деструктивное влияние. Ослабление центра, благосклонно смотревшего на возникновение в республиках партийно-мафиозных кланов, при сохранении жесткой централизованной системы управления, пустило в ход центробежный механизм. Излюбленный Горбачевым маховик стал раскручиваться, но не в ту сторону, которую имел в виду генеральный секретарь.

Использование национальных конфликтов в качестве инструмента в борьбе за власть, связанные с этим пристрастность и колебания Горбачева усилили кризис.

Начавшийся кризис обнажил основную причину трудностей, вставших перед империей: появились серьезные сомнения в ее легитимности. В 1917 —1918 гг., когда рухнули три континентальные империи (Россия, Германия, Австро-Венгрия), Российская трансформировалась в советскую. Новая идеология послужила легитимизации новой империи, родившейся на обломках революционных разрушений. Идеология обладала достаточной силой, позволившей после второй мировой войны, когда деколонизация завершила историю последних западных империй, создать «социалистический лагерь», а затем — в 70-е годы — третье кольцо «родственных» стран — в Азии, Африке, Латинской Америке.

Улучшение социализма, начатое Горбачевым, нанесло Идее тяжелый удар. Логика горбачевской тактики собирания власти вынуждала генерального секретаря критиковать деятельность предшественника. Как брошенный в воду камень вызывает круги, так кругами стала расходиться критика — от предшественника к предшественнику: от Брежнева к Хрущеву, от Хрущева к Сталину и все настойчивее, несмотря на все заслоны, от Сталина к Ленину. Трагический баланс советского 70-летия поставил под сомнение «научность» марксизма-ленинизма. Сила я слабость советской идеологии — в неразрывной связи с ее успехами: единственно правильная, ибо победоносная, победоносная, ибо единственно правильная. 70 лет советской истории, оказавшиеся 70-ю годами террора, преступлений,

[339/340]

экономического краха, стали убедительным доводом «ненаучности» сооруженной системы.

Б. ТРЕЩИНЫ В ФУНДАМЕНТЕ

Советские солдаты в Афганистане не знали, что они там делают. Объяснения, которые они получали, были неубедительными не только потому, что они постоянно менялись, но и потому, что они опровергались реальностью. Главное же, каждое объяснение может быть убедительным, если есть вера. Советские солдаты почувствовали себя сиротами, вера их покинула.

Сиротами почувствовали себя не только солдаты. Споры о «коммунистической вере» шли всегда. Говорят об ее исчезновении, что кажется очевидным если сравнивать скептицизм и цинизм брежневской эпохи с эпохой энтузиазма 20 — 30-х годов. Говорят о ее присутствии, подчеркивая присущий каждой религии переход от эры апостолов к эре церкви. Сталин, изучавший Историю церкви, хорошо знал разрушительную опасность подлинной веры для системы, которую он сооружал по планам Ленина. И решительно разделался с энтузиастами. Советская идеология уже многие десятилетия не производит апостолов и фанатиков веры. Она прочно держалась на ритуале, на обряде. Ритуал был клеем, соединявшим воедино все части империи.

Логика «перестройки», неумолимые законы борьбы за власть открыли путь к сомнениям не только в канонах веры, но и в ее обрядной части. Безжалостная критика предшественников — Брежнева, Хрущева, Сталина, — разрушение их репутации, уничтожение их памятников, портретов, осуждение задним числом их преступлений не могло не привести к возникновению вопросов о Ленине.

[340/341]

Кульминацией «иконоборческой» активности стало предложение, внесенное на съезде народных депутатов, сжечь тело Ленина, закрыть Мавзолей. В 1961 г., когда старая большевичка Лазуркина предложила убрать из Мавзолея тело Сталина, она ссылалась на сон, в котором Ленин пришел к ней и просил избавить его от соседа. Предложение было принято, ибо в хрустальном гробу оставался создатель партии и государства. В 1989 г. предложение депутата Юрия Корякина было отвергнуто как богохульство, ибо без Ленина гроб идеологии остался бы пустым.

Высказанная публично мысль о возможности закрытия Мавзолея напугала, ибо без святых, без иконостаса, без утвержденного десятилетиями порядка митингов, собраний, массовых осуждений и одобрений возникала ужасающая бездна. Скоро, однако, в разных районах страны началось свержение памятников Ленину. Табу — исчезает.

В 1956 г., когда «тайный доклад» Хрущева на XX съезде впервые пошатнул здание социализма, стоял вопрос всего лишь «об отце и гении». Казалось достаточным объявить, как выражается лагерный начальник в песне Галича, что «оказался наш отец не отцом, а сукою», и можно идти дальше, по пути Ленина. Двадцать лет спустя встал вопрос о дороге и о цели. Главная цель «перестройки», объявил ее инициатор, — это «больше социализма». Сразу же выяснилось, что никто точно не знает, что такое «социализм». На пути к Цели было много этапов: первая фаза социализма; окончательно построенный социализм; зрелый; развитой... Знаменитый фильм Абуладзе «Покаяние» вошел в историю «перестройки» последней репликой. В ответ на вопрос неизвестной странницы героиня фильма отвечала: «Эта улица не ведет к храму». И слышала в ответ: «Зачем нужна улица, которая не ведет к храму?»

В фильме была показана улица, которая не вела к храму. Подразумевалось, что такая улица где-то есть. Главная проблема состояла в том, что, как выяснилось, никто не знает, что из себя представляет Храм. «Чем больше идет перестройка, — писал С. Меньшиков, — тем настойчивее звучит вопрос о том, что есть социализм — экономически,

[341/342]

в социальном плане, политически»¹³. Программа КПСС, утвержденная XXVII съездом, проходившим в 1985 г. под руководством Горбачева, не знала никаких сомнений. В первой же главе прокламировалось: «В СССР было в основном построено социалистическое общество». В числе 9 признаков этого идеального общества, на знамени которого начертано «все во имя человека, все для блага человека», — «господство подлинно гуманистической марксистско-ленинской идеологии»¹⁴. Никаких сомнений не было у Михаила Горбачева, представлявшего в 1985 г. проект Программы КПСС и говорившего о «преимуществе социализма как превосходящей капитализм степени прогресса человечества». Для него не было сомнения, что «основная тенденция мирового развития» это «дальнейшее укрепление позиций реального социализма»¹⁵. В 1987 г. один из главных теоретиков Горбачева директор института Маркса-Ленина академик Г. Смирнов все еще твердо убежден, что «перестройка» ставит своей целью «достройку и совершенствование социализма, превращение советского общества в действительно развитой социализм»¹⁶. Александр Яковлев в это время объявляет, что социализм должен познать самого себя¹⁷. Проходит два года и обнаруживается «архисрочная» необходимость «выработки современной концепции социализма, которая отвечала бы реалиям конца XX — начала XXI столетий»¹⁸.

Советская концепция социализма всегда определялась от обратного. Ответ «армянского радио» — капитализм это эксплуатация человека человеком, а социализм — наоборот — замечательно выразил стремление идеологов марксизма-ленинизма быть всегда «наоборот», стоять на «высшей ступени». Внезапно все еще раз стало «наоборот»: социализм пошел в сторону демократии, гуманизма, терпимости. Помощник Горбачева философ-академик ныне главный редактор «Правды» и член Политбюро Иван Фролов заявил, что он формулирует «марксизм как реальный гуманизм»¹⁹.

Внезапно, по решению Верховной Инстанции, неожиданно для всех Цель растаяла. Обитателям последней

[342/343]

империи предложили потерпеть, подождать, пока им будет подготовлена новая Цель. Ритуальный призыв ЦК КПСС к 1 мая 1989 г. уговаривал советских граждан: «Пусть живет и развивается марксистско-ленинское учение — идейная основа революционного обновления социализма!»²⁰ Год спустя, в канун Первомая 1990 г. ЦК звал советских людей: «Объединим усилия для создания гуманного, демократического социализма»²¹. Формула найдена. Горбачев, предлагая созвать очередной, но досрочный съезд партии, объясняет: «Речь идет о путях обновления социализма...»²² И в этот же день, в докладе о новой национальной политике партии убеждает: «Революционное обновление советского социалистического общества — главный аргумент в пользу укрепления нашего Союза»²³.

Логика очередной формулы проста: Советский Союз построил социалистическое общество, теперь необходима, используя выражение Иосифа Бродского, остановка в пустыне для того, чтобы произвести ремонт, может быть, даже капитальный ремонт. Иными словами — перестройку. Это, следовательно, очередная фаза развития социализма: обновление. Достаточно устранить «деформации» социализма, допущенные Сталиным, и откроется прямая дорога к «Храму''. Программа КПСС не знает сомнений: «Советские коммунисты убеждены, что социализму принадлежит будущее». Очередной, но досрочный XXVIII съезд, не принял новой программы, он утвердил лишь временную, «на ближайшую перспективу», по выражению Горбачева, политическую платформу КПСС. Определив суть политики перестройки как переход «от авторитано-бюрократического строя к обществу гуманного, демократического социализма», документ подтверждает: «Мы рассматриваем коммунистическую перспективу, как естественно-историческую направленность развития человеческой цивилизации». Следовательно, убеждение о будущем, принадлежащем социализму, остается законом Для коммунистов. Задача, поставленная общим кризисом

[343/344]

коммунизма перед идеологами, — найти новый словарь для выражения неизменного убеждения.

Это случается не первый раз. В 1921 г. Ленин сделал внезапный поворот нэпа, оставив за бортом лозунги немедленного сооружения коммунизма. Сталин на пути к власти безжалостно освобождался от революционного словаря, заменяя его — государственным. В ноябре 1941 г., выступая на Красной площади, когда немецкие танки стояли в 20 км от центра Москвы, Сталин включил в новый иконостас, рядом с Лениным, русских полководцев Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова.

Все идеологические повороты имели своей целью, в первую очередь, обеспечить выживание империи. Николай Устрялов, выражая взгляды тех бывших врагов Октябрьского переворота, которые, движимые русским патриотизмом, проповедовали сотрудничество с большевиками, писал в 1920 г.: «Россия должна остаться великой державой, великим государством... И так как власть революции — и теперь только она одна — способна восстановить русское великодержавие, международный престиж России, — наш долг во имя русской культуры признать ее политический авторитет»²⁴. Для Устрялова не было сомнения, что «советская власть будет стремиться всеми средствами к воссоединению окраин с центром — во имя мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же — во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеологий, практический путь един»²⁵. Но и различие идеологий, в конечном счете, имеет второстепенное значение, ибо, замечает Устрялов, «чтобы спасти советы, Москва жертвует коммунизмом»²⁶. Новую политику нэпа идеолог «сменовеховства» называет «экономическим Брестом большевизма».

Комментируя высказывания Устрялова и его единомышленников, большевистский публицист Александр Во-ронский подчеркивал, что они ошибаются в одном: «Они не понимают, что новая экономическая политика только исправляет ошибки прошлого, но не является отказом от прошлого... Они говорят о крахе коммунизма,

[344/345]

когда налицо иная тактика коммунизма, иная, но коммунистическая»²⁷.

Николай Устрялов не знал ответа на вопрос: «Красное ли знамя красит Зимний дворец или, напротив, Зимний дворец красит собой красное знамя?»²⁸ Он хорошо понимал, что они помогают друг другу сохранить великую державу. Коммунизм и советы, советы и коммунизм. Интернационализм и национализм, национализм и интернационализм. Тонкий расчет пропорций смесей был основной заботой советских руководителей. Увеличить долю одной из составных частей, уменьшить долю другой. На следующем этапе, перед лицом очередного кризиса, сделать обратное, строго следя лишь за тем, чтобы ингредиенты оставались неизменными. Ленин разбавил интернационализм национализмом, Сталин резко увеличил дозу национализма. Устрялов считал, что «большевизм, с его интернациональным влиянием и всюду проникающими связями, становится прекрасным орудием международной политики России...»²⁹ и единственной возможностью спасения империи. Полвека спустя Андрей Амальрик заметил, что «марксистская доктрина задержала распад Российской империи», добавив: «Но не в силах отвратить его»³⁰.

Все новое, как известно, хорошо забытое старое. В 1926 г. в сатирической повести Андрея Платонова было замечено, что «воистину в 1917 г. в России впервые отпраздновал свою победу гармонический разум порядка!» А идейный бюрократ, герой повести, сочинял записки на тему «Советизация как начало гармонизации вселенной»³¹. Первомайские призывы 1990 г. провозглашают: «Пусть торжествуют общечеловеческие ценности!»

Идеологический клей выдохся, потерял свою связующую способность. Действующая программа КПСС, принятая в 1986 г., еще декларирует: «Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют: национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен». Последовавшие события убедительно засвидетельствовали лживость программной декларации. В

[345/346]

сентябре 1989 г. Горбачев признал: «Конечно, мы знали о существовании непростых национальных проблем... Но все же весь масштаб назревших здесь изменений проявился позднее...»³² Более года генеральный секретарь обещал и откладывал, снова обещал пленум ЦК по национальному вопросу, который должен был решить «непростые», по любимому выражению Горбачева, вопросы, отмеченные кровавыми следами на Кавказе, в Средней Азии, в других регионах страны.

Выступления партийных руководителей на пленуме обнажили реальность национального кризиса. Новая национальная политика Горбачева, которую с нетерпением ожидал Союз, оказалась очередной реформой, которая ничего не реформирует. Ключевое слово новой платформы КПСС по национальному вопросу: «наполнить новым содержанием». Отвергнув лозунг «Разрушить до основания», отвергнув требования о «перекройке границей изменении формы национальных образований», платформа КПСС обещает: «наполнение реальным содержанием советского федерализма», «наполнение реальным содержанием права национальных образований»³³. Уже в Евангелии предупреждается о недопустимости вливать новое вино в старые меха. Именно это составляет суть новой национальной политики Горбачева. Первый секретарь компартии Башкирии исчерпывающе резюмировал: платформа «не содержит прорыва из устоявшихся взглядов, сохраняя неприкосновенной иерархическую структуру национально-государственного устройства»³⁴.

Новая, как ее определяет Горбачев, национальная политика КПСС рассчитывает использовать еще имеющийся, по мнению партии, заряд федеральных возможностей; отсутствие — пока — в большинстве республик сильных движений за выход из Союза; экономические связи и экономическую слабость республик, намертво сцепленных с центром. Национальная практика «перестройки» состояла в приведение в действие многочисленных механизмов сдерживания центробежных стремлений. Используются внутренние национальные противоречия в республиках: создается

[346/347]

«синдром старшего брата». Требования абхазцев расширить их права учат грузин, что каждый может оказаться в ситуации «старшего брата». В Эстонии возникла проблема русских, в Молдавии — проблема гагаузов, в Узбекистане — турок-месхов, в Литве — польского меньшинства и т.д. Выступая на пленуме, Горбачев напомнил, что в Советском Союзе имеется более 60 миллионов «мигрантов», граждан, живущих не в «своей» республике. Их естественным защитником является Москва. Движение за независимость родилось и рождается в союзных республиках. Автономные области — Абхазия и Каракалпакия, Южная Осетия, Тува и др. — опасаясь молодого и нового национализма «своей» союзной республики, стремящейся уйти от Союза, видят гаранта безопасности в сильной центральной власти.

Пацификация этнических взрывов проходила всегда по одному и тому же плану: власти позволяют страстям разбушеваться, прежде чем принимают меры для прекращения грабежей, насилия, убийств. Наиболее поразительным проявлением этого плана было допущение на протяжении пяти недель полной блокады Армении по решению Народного фронта Азербайджана. Центр не вмешивался, оставив на произвол судьбы союзную республику, создавая впечатление поддержки Азербайджана против Армении. Затем подобный сценарий был разыгран в Баку: только после многодневного допущенного погрома в город вошли войска.

Советская система всегда лучше всего действовала в условиях кризиса. Она приспособлена к решению проблем волевыми, репрессивными методами. С точки зрения власти национальные взрывы имеют положительную сторону: создавая атмосферу опасности, угрозы, анархии, рождают необходимость в центре, сильном и мудром Отце, который наведет порядок.

В конце горбачевской «пятилетки» вопрос о будущем империи встал во весь рост. Его ставят в двух вариантах: как сохранить империю? Как выйти из империи? Признавая опасность ситуации, ища возможности предотвратить

[347/348]

ее, Михаил Горбачев подписал 3 апреля 1990 г. закон «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР»³⁵. Процедура сложная и хитрая, дающая Москве различные возможности затормозить выход или даже помешать ему, но признающая существование проблемы. И стремящаяся ее регулировать.

Различные пути «выхода» искали весной 1990 г. прибалтийские республики. Они продемонстрировали, с одной стороны, волю Москвы строго контролировать ситуацию, с другой, поддержку Запада политике Горбачева.

Как экипаж падающего воздушного шара, советские идеологи сбрасывают балласт, чтобы вновь взмыть вверх. Александр Яковлев выбрасывает знаменитое открытие Маркса, замечая, что «идея о насилии в качестве повивальной бабки истории исчерпала себя, равно как и идея власти диктатуры, непосредственно опирающейся на насилие». Он призывает «отбросить высохшие мумии догм, мифов и схоластические схемы»³⁶. От идеологии остается только одно — Партия. Мы должны консолидировать партию — так формулирует основную задачу Горбачев. Он подчеркивает диалектику новой политики КПСС по национальному вопросу: расширяя политические и экономические права, самостоятельность республик, регионов, вызывая процессы децентрализации, чтобы включить энергию людей, «мы исходим из того, что партия должна в еще большей мере выполнять консолидирующую роль, объединяя все народы вокруг перестройки»³⁷. Расширять и консолидировать, децентрализовать и объединять — такова роль партии. В 1923 г. на партийном съезде, когда коммунисты из национальных республик критиковали конституцию СССР как возвращение к «единой неделимой России», раздался возглас: «Единая неделимая партия».

КПСС остается основной силой, связывающей «Союз нерушимый». Поэтому новая национальная политика отвергает возможность федерализации партии: существование суверенных коммунистических партий в республиках станет важнейшим фактором распада федерации в ее нынешней форме.

[348/349]

В этом вопросе Горбачев стоит на очень прочных позициях: его безоговорочно поддерживает Ленин. Излагая позицию большевизма по национальному вопросу, Троцкий подчеркивал ее «диалектичность»: выступая за право наций на самоопределение, большевики «в рамках партии и вообще рабочих организаций проводили строжайший централизм». Ленин, добавляет ныне реабилитированный Троцкий, «начисто отвергал национально-федеративный принцип построения партии. Революционная организация — не прототип будущего государства, а лишь орудие его создания». Создатель Красной армии чеканит афоризм: «Инструмент должен быть целесообразен для выделки продукции, а вовсе не включать его в себя»³⁸.

Партия — важнейший, самый могучий инструмент, сильнейшее оружие пророка коммунистической идеи. Он вооружен, когда имеет партию. Она дает ему возможность победить. Естественно, что проблема партии «нового типа», изобретенной Лениным, усовершенствованной Сталиным, — стоит в центре политики Горбачева.

В первые годы «перестройки» Горбачев вел традиционную политику генеральных секретарей, реализующих власть: заменял кадры, строил «свой» аппарат. Постепенно становилась очевидной устарелость концепции «массовой партии». Многие военные эксперты предлагают превратить советскую армию в армию профессионалов. Аналогичная идея овладела умами советников Горбачева. В конце XX в., в условиях, отличающихся от эпохи подготовки «пролетарской революции» и «строительства социализма в одной стране», партия, насчитывающая около 20 млн. членов, — перестала иметь смысл. Опыт бывших социалистических стран продемонстрировал, что массовые партии разваливаются как карточные домики, что многочисленность не гарантирует компартии автоматически силу. Миллионы членов партии в Польше, Чехословакии, Венгрии и т. д. не встали на защиту «своей» власти.

Есть основания считать, что в годы «перестройки» в Москве вырабатывается концепция «партии профессиональных революционеров», как выражался на заре XX в. Ленин. Такая партия

[349/350]

может отказаться от статьи 6-й конституции, гарантировавшей ей монополию власти. Она будет иметь власть, поскольку останется наиболее могучей организованной силой в стране.

Концепция «профессиональной партии» объясняет легкость, с какой множество самых различных партий, групп, движений регистрируется в СССР. Более того, создается впечатление, что «оккультные» силы поощряют создание все новых и новых партий и организаций. Как правило, они создаются из нескольких десятков, может быть сотен, иногда двух-трех тысяч человек.

Михаил Горбачев хочет иметь похудевшую, сбросившую жир, мускулистую «свою» партию: обладающую могучими материальными средствами, держащую руку на всех рычагах государственного механизма. В первомайских призывах ЦК 1990 г. цели партии Горбачева обозначены ясно: «Коммунисты! Конкретными делами утверждайте авангардную роль КПСС!» Он сам не перестает настаивать: «...обществу нужна авангардная партия социалистического выбора»³⁹.

«Новая» партия, партия Горбачева будет создана путем «чистки» нового типа: Сталин физически ликвидировал членов «старой» партии, чтобы очистить место для своих людей, Седьмой секретарь позволяет сделать выбор — остаться с ним или уйти, рискуя потерей власти. «Новая» партия выбрала своей идейной основой «идеологию обновления», использующую набор, казалось бы, навсегда вышедших из употребления догм». Центральный комитет, — сообщает передовая «Правды», — твердо высказывается за верность творческому духу материалистического мировоззрения и диалектической методологии Маркса, Энгельса, Ленина»⁴⁰. Главный идеолог Вадим Медведев убежден: «Попытки ревизии учения Маркса, Энгельса, Ленина... совершенно неосновательны и непродуктивны»⁴¹. Михаил Горбачев восхищается: «Ленин остается с нами как крупнейший мыслитель XX столетия, который, владея огромным арсеналом современных ему знаний, глубоко проник в тайны общественного бытия»⁴².

[350/351]

Истмат, диамат, учение Маркса, Энгельса, Ленина, которое еще совсем недавно называли «единственно правильным, ибо победоносным, и победоносным, ибо единственно правильным», — до боли знакомый словарь, от которого Горбачев не желает отказываться. Ибо, как объяснял он уральским рабочим, «придется многое менять, убирать. Но не до основания»⁴³.

Значит: менять декорации, второстепенные детали, стремясь сохранить основу, фундамент, т. е. социализм и «Учение»? Диалектика, которая была основой стратегии и тактики Отцов социалистической системы, остается любимым оружием Горбачева. «Марксизм никогда не был для Ленина догмой», — замечает он⁴⁴. И это — совершенно верно. Об этом в свое время точно и афористично сказал Сталин: «Марксизм не догма, но руководство к действию».

«Идеология обновления» — единственное мировоззрение, которое предлагает «перестройка», — очередное воплощение диалектически — знакомой советской идеологии. Как наполеоновская гвардия, она умирает, но не сдается. В отличие от наполеоновской гвардии, знавшей под Ватерлоо, что дни ее сочтены, «идеология обновления» не верит, что умирает.

[351/352]

В. РУССКИЙ ВОПРОС

Примерно полтора года отделяют оптимистическую здравицу Горбачева, почти дословно повторявшую знаменитый тост Сталина «за здоровье русского народа, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза»⁴⁵, и отчаянный крик сердца Валентина Распутина на съезде народных депутатов. Горбачев счел необходимым похвалить русский народ от имени всех народов СССР по случаю 70-летней годовщины Октября, «отмечая выдающиеся достижения ленинской национальной политики». Валентин Распутин горько иронизировал по поводу бесстыдной неблагодарности народов, представители которых обвиняли Россию и русских во всех бедах 70-летия.

Появление трещин в стенах империи, сильное оседание фундамента идеологии создает впечатление близящегося краха. Средний век великих империй 300 — 500 лет, хотя были и более долговечные. Российская империя родилась примерно 300 лет назад. Можно ли говорить о том, что после 70-летнего существования в форме Советского Союза она готова развалиться? Попытки угадать будущее занятие тщетное. Только пророкам или великим поэтам это удается. Адам Мицкевич смог увидеть сквозь даль лет одновременное падение трех империй, деливших Польшу. Кто мог поверить, что так действительно произойдет в 1917—1918 гг.? Никто, ибо никто не мог предвидеть безумия первой мировой войны.

Национальные движения, нарастающие с конца 1986 г., приобрели в конце десятилетия центробежную силу, которая создает угрозу Союзу. В марте 1990 г. Литва провозгласила свою самостоятельность, за ней последовали Эстония и Латвия. В Прибалтике вопрос о выходе из СССР ставился не только как национальный, но и как юридический: три республики, суверенитет которых был

[352/353]

конфискован на основании пакта Сталин — Гитлер, решили восстановить статус-кво. Москва резко воспротивилась решению прибалтийских республик. Литва была подвергнута экономической блокаде. Реакция Горбачева была вызвана опасением, что «неорганизованный», не «разрешенный» из центра выход из Союза может вызвать цепную реакцию. И привести к развалу империи. В принципе, однако, прибалтийский регион, включенный в СССР в 1940 г., всегда считался несколько чужеродным. И поэтому возможность расширения автономности прибалтийских республик рассматривалась как очередной шаг к «наполнению Федерации новым содержанием». Рассматривалась также возможность превращения Прибалтики в советскую витрину, советский Гонконг. Неконтролируемое поведение Литвы, а за ней двух других прибалтийских республик вызвало гнев генерального секретаря-президента.

Национальные движения на Кавказе оставляются Москвой без внимания, в расчете на их взаимоуничтожение. Свирепые расправы в Тбилиси и Баку служат предупреждением о возможностях, которыми располагает Центр. Кровопролитная междоусобица, на которую закрывают глаза, служит примером несчастий, вызываемых «анархией». Многонациональный кавказский регион, именно благодаря своей многонациональности, позволяет Горбачеву маневрировать. К тому же волнения на периферии еще не угрожает целостности империи.

Потенциальный очаг сильного центробежного движения — среднеазиатские республики. Но если не считать местных вспышек, нередко очень кровавых (Ферганская долина, Новый Узень, Ошская область), национализм в этом регионе еще не приобрел организационных форм, подобных тем, какие имеются в некоторых других республиках. Национализм выражается, как правило, стихийно. Его источник, нередко социальный, — прежде всего растущая безработица. Сравнительная неразвитость национальных движений в Средней Азии вызвана полной экономической зависимостью от центра, системой коррупции,

[353/354]

обеспечивающей стабильность, позицией местных элит, воспитанных советской властью.

Первый секретарь ЦК Казахстана Нурсултан Назарбаев, заменивший в 1989 г. Геннадия Колбина, выступая на пленуме ЦК по национальному вопросу, ясно определил местные требования в адрес центра: полная экономическая самостоятельность в рамках федерации; политическая самостоятельность в четких пределах, недвусмысленно ограниченных конституцией. Он подчеркивает: «Очень важно не перегнуть палку, не довести до децентрализации страны, до критической точки, за которой будет анархия». Он твердо высказывается за неделимость компартии, видя в ее целостности «залог силы нашего многонационального социалистического государства»⁴⁶. В то же время Н. Назарбаев видит, что «в Москве сформировалось, по сути дела, мононациональное руководство». Он спрашивает: «Сколько в правительстве среди министров представителей национальных республик? А среди заведующих отделами ЦК вы когда-нибудь видели казаха или узбека, киргиза или таджика? А в руководстве министерства обороны, КГБ, МВД СССР?»⁴⁷ Это — справедливые требования, но не выходящие за пределы возможностей советской федеративной системы.

Второй регион, располагающий достаточной критической массой — территорией, людскими ресурсами, природными богатствами, промышленностью, сельским хозяйством, — позволяющий взорвать империю, — это Украина. Только в 1989 г. национальное движение на Украине начинает принимать организованные формы, обретать размах. Москва признала этот факт, устранив из Политбюро Владимира Щербицкого, который подмораживал Украину в эпоху «перестройки». Едва стало очевидно, что его методы начинают утрачивать свою эффективность, Щербицкий потерял место первого секретаря компартии Украины. Пост занял его двойник, лишь слегка моложе.

Характеризуя положение на Украине, секретарь ЦК республики Ю. Ельченко отметил «мощный рост национального самосознания», но полностью согласился с «новой»

[354/355]

политикой по национальному вопросу, видя выход из всех трудностей в «восстановлении ленинского принципа национального самоопределения». Он признал, однако, что возникли «самодеятельные движения», ряд из них имеют «явно антисоциалистическую платформу, в основе которой нередко лежит буржуазный национализм». Секретарь украинской компартии подчеркнул, что «деструктивные силы» «явно активизируются» — прежде всего во Львове, Тернополе, Ивано-Франковске, т. е. на Западной Украине, присоединенной к Советскому Союзу после раздела Польши между Сталиным и Гитлером. Но «деструктивные силы» начали действовать и в столице Украины — Киеве, Ю. Ельченко предупредил об опасности — захвате этими «силами» власти после победы на местных выборах. С особым одобрением отозвался он о предложении определить законом условия роспуска и запрета «националистических или шовинистических групп»⁴⁸.

В 1989 г. положение на Украине развивалось очень быстро. Возникшее по инициативе партийного комитета киевского отделения Союза писателей Народное движение Украины за перестройку, «Рух», как его стали называть, вскоре превратился в серьезную силу, изменив свой характер. Лидеры «Руха» стали выходить из партии, выдвигать все более радикальные лозунги. На выборах в народные депутаты Украины кандидаты «Руха» провели значительное число своих депутатов, создав сильную оппозицию: 115 мест из 450. Выборы продемонстрировали разнородность Украины. Западная Украина, присоединенная к Советскому Союзу после раздела Польши в 1939 г., голосовала за представителей демократического блока — кандидатов «Руха». Во Львовской области, например, во всех 24 избирательных округах победили кандидаты демократического блока. Иначе, т. е. в основном за партийных кандидатов, голосовала Восточная Украина, наиболее индустриальные районы — Донбасс, Харьковская область.

По мнению одного из руководителей «Руха» Михаилы Горыня, путь украинского национального движения «напоминает путь «Саюдиса», который также сперва ставил

[355/356]

вопрос о нахождении в составе Федерации, а лишь со временем заговорил о полной независимости Литвы»⁴⁹.

Весенние выборы 1990 г. в местные советы создали совершенно новую ситуацию: «Рух» победил во Львове, Тернополе и Киеве. После сокрушительной победы во Львове, где известный диссидент, Вячеслав Чорновил, трижды сидевший в лагере за свои убеждения, был избран председателем областного совета, над городской ратушей был поднят украинский желто-голубой флаг, заменивший красное знамя. Коммунистическая власть превратилась, практически, в оппозицию, которая начала искать соглашение с «Рухом».

Новая ситуация знаменуется превращением правозащитного Украинского Хельсинкского союза в партию (апрель 1990), связанную с «Рухом», ростом влияния на Западной Украине Союза независимой украинской молодежи. На Восточной Украине новым является фактический переход местной власти в ряде районов (прежде всего — Донбасс) в руки стачечных комитетов, которые возникли во время забастовки шахтеров летом 1989 г. Секретарь ЦК компартии Украины Леонид Кравчук признал весной 1990 г.: «Все функции — и экономические, и политические — берут в свои руки стачкомы»⁵⁰.

Коммунистическая партия стремится использовать региональные, религиозные, национальные разногласия, ищет возможности проникновения в новые структуры, не намереваясь отказаться от власти.

К августу 1990 г. стало очевидно, что отсутствие новой национальной программы, попытки торможения национальных движений, предложения реформ, приходившие всегда слишком поздно и в слишком незначительных дозах, привело к новой ситуации. 13 из 15 республик объявили к этому времени о своей независимости или суверенитете (понятие, определяемое достаточно туманно). В их числе Россия, Украина, Белоруссия, Молдова, закавказские республики. Прибалтика была — первой. Республики требуют широкой экономической независимости, а также части общегосударственных богатств, ставится вопрос о

[356/357]

создании собственных армий или милиций, о собственной внешней политике. Развал Союза стал вполне возможным и вероятным. Москва все еще сохраняет много козырей, республиканские программы зачастую неясны, нередко утопичны. Бесспорно одно: Горбачев снова опоздал. Союзный договор, который он предлагает летом 1990 г., был бы, возможно, приемлем два года назад. Сегодня московская программа изменений отношений между центром и республиками (предлагается, например, заменить название Союза — Союз советских суверенных республик, сохраняя аббревиатуру) абсолютна нереальна.

Гвоздем «национального вопроса» в СССР, главной проблемой советской империи является державный, имперский народ — русские. История империй свидетельствует, что если разрушительные движения, толчки, вызывавшие упадок, начинались на периферии, в провинциях, это, как правило, происходило тогда, когда центр слабел.

Юрий Афанасьев, один из сопредседателей Межрегиональной группы народных депутатов, зародыша легальной оппозиции, констатировал в сентябре 1989 г. «паралич центральной власти», который, как он выразился, «страшно сочетается с установкой на пленуме ЦК по национальному вопросу на сильный центр». Об опасности подобной ситуации говорил Василий Шульгин, характеризуя положение России в разгар первой мировой войны: «Самодержавие без Самодержца»⁵¹. Ослабление центральной, «мононациональной» власти сопровождается непрекращающимся десятилетиями ослаблением центра империи — России.

Обнажение размеров катастрофы — результата 70 —летнего правления коммунистической партии — не оставляет сомнения: самый тяжелый удар пришелся по державному народу. История империй не знает подобного примера: имперский народ живет хуже очень многих других народов, населяющих страну. Низкий жизненный уровень, сокращение деторождения, алкоголизм, разорение центральных регионов России и Сибири, экологический кризис — писатели и публицисты, экономисты и агрономы

[357/358]

представили страшную картину. По официальным данным в РСФСР 37 городов определены как критические для жизни населения⁵².

Разрушение центра, ядра империи, было оглашено в эпоху гласности, но началось с первых дней революции: русский народ нес одновременно главную тяжесть и сооружения нового мира, и сопротивления строительству утопии. В революциях, войнах, чистках уничтожались лучшие силы народа, который компенсировался подаренным ему чувством удовлетворения величием державы. Чувство это возмещало нищету, делало терпимым разорение земли, развращало русских, создавая иллюзию величия. Эпоха «гласности» стала временем пробуждения. Председатель Совета министров РСФСР А. Власов с огорчением открывает, что «Многие люди» отождествляют центральную власть, «допускавшую ошибки, искривления политики, репрессивные действия», с Россией, которая «вместе со всеми страдала от той же командно-административной системы». Россия страдала вместе со всеми, нередко больше, чем другие, но как можно было не отождествлять ее с центральной властью, если столицей государства была исконная столица России Москва, если русский язык был естественным государственным языком, если русская история и традиции считались советскими, а остальные — проявлением национализма, если положение «старшего брата», первого среди равных, являлось фундаментом национальной политики?

Рост национального самосознания народов, составляющих Советский Союз, выразился прежде всего в росте антирусских настроений. Выступления против русского языка, против русского засилья, против русской эксплуатации позволяли сравнительно безнаказанно, иногда не совсем осознанно, выражать антисоветские взгляды. Тяжелое положение России, ее нищета, экономическая отсталость усиливали протест против положения «первой среди равных». Русские публицисты начали жаловаться на «падение престижа» России, на «русофобию».

После пяти лет «перестройки» «русский вопрос» занял

[358/359]

центральное место в имперской политике. Летом 430 г. до н. э., после очередного поражения Афин на суше, когда афиняне начали думать о заключении мира со Спартой, Перикл предупреждал сограждан: поражение грозит потерей империи и ненавистью по отношению к вам со стороны тех, над кем вы властвовали; вы не можете отказаться от власти, ибо она была тиранией. Великий оратор закончил речь к афинянам формулой: сохранять империю может быть несправедливо, отказаться от нее — опасно⁵³.

На очередной вопрос — что делать? — дается несколько ответов. Они укладываются в две категории: ответы центральной власти, ответы имперского народа. Центральная власть ищет возможности совмещения русского национализма, удерживаемого в контролируемых рамках, с национализмами других народов, в границах Советского Союза. Отождествление советской и русской власти не было простой случайностью, связанной с тем, что коммунистическая партия захватила власть в бывшей Российской империи. Это было результатом продуманной национальной политики. Ее выражением было отсутствие русской компартии, в то время как все другие республики имели свои коммунистические партии, отсутствием многих других институтов русской государственности, слитой с советской. В первые годы советской власти целью этой политики было привлечение национальных меньшинств на сторону большевиков. Она вызывалась также опасениями русского национализма, который представлялся опорой контрреволюции. Война с Польшей летом 1920 г. продемонстрировала возможность использования русского национализма для защиты советского режима. В первый период войны, когда польская армия наступала и захватила Киев, мобилизация шла под лозунгом отпора польским панам — извечному врагу русского народа. На втором этапе, когда Красная армия подошла к стенам Варшавы, мобилизация велась под лозунгом мировой революции, которую красные штыки несли Западной Европе.

В 1920 г. Николай Устрялов формулирует концепцию «смены вех», которую будут называть также «национал-

[359/360]

большевизмом». Юрист, талантливый политический писатель, участник Белого движения, Устрялов делает выводы из поражения контрреволюции в гражданской войне: мы ошиблись, представляя большевизм как силу, породившую хаос в стране, пробудившую безумную стихию, которая явилась откуда-то извне с целью разрушить Россию. В действительности большевики оказались единственной силой, которая может укротить стихию, рожденную революцией и гражданской войной, только у них есть воля и железная рука, способная усмирить русский народ. Во-вторых, только большевики могут сохранить, пусть даже под другим именем, российскую империю⁵⁴.

Николай Устрялов использует для определения своей концепции термин, позаимствованный в Германии, — национал-большевизм. В 1919 г. группа радикальных немецких националистов пришла к выводу, что потерпевшая поражение Германия разбита физически и морально, но может возродиться как могучее государство, заимствовав опыт русской революции. Сочетание большевизма и национализма в разных пропорциях и вариантах использовалось и в Германии (национал-социализм), и в Советском Союзе. В начале 20-х годов «национал-большевизм» в его «сменовеховской форме» стал могучим средством привлечения русской интеллигенции на сторону коммунистической партии. Во время войны Сталин взял на вооружение социализма русский патриотизм. Как живой водой, опрыскивается «национальной идеей» мертвое тело марксизма-ленинизма в эпоху «перестройки».

Официальным идеологом этого гибрида выступает Александр Яковлев. Его воскрешают из официального небытия писатели и публицисты. Сергей Залыгин в двухтомном романе «После бури» описал счастливый период сотрудничества русских националистов с просвещенными большевиками в Сибири в 20-е годы. Юрий Клямкин в статье «Какая улица ведет к храму?», опубликованной в «Новом мире» (редактор Сергей Залыгин), впервые после десятилетий молчания изложил историю «сменовеховства».

Замечательное достоинство «национал-большевизма» в

[360/361]

его «интернационализме». Концепция была изобретена немцами и русскими, мечтавшими о возрождении великих государств, наделенных исторической миссией. Но ее принимали коммунистические лидеры других народов. В первой половине 20-х годов возникает несколько вариантов «национального» коммунизма: Микола Скрыпник защищает идею украинского коммунизма, Султан-Галиев разрабатывает идею «мусульманского социализма». Сталин ликвидировал все «варианты», уничтожив всех, кого он подозревал в «национал-коммунизме», как «уклонистов» и «националистов». Оставив только русский, он же — советский.

В годы «перестройки» стало модным говорить о неиспользованных «альтернативах» сталинской политике, о «решениях, которые выдвигались X. Раковским, Б. Мдивани, Ф. Махарадзе, Н. Скрыпником, М. Султан-Галиевым...»⁵⁵ Устрялов объяснял свое отношение к большевизму тем, что «красное знамя зацветает национальными красками»⁵⁶. Афганские коммунисты в последней попытке сохранить власть реализовали поэтический образ, нашив на свой красный стяг зеленые полоски, вырезанные в знамени пророка. Знаменитая формула советской культуры — национальная по форме, социалистическая по содержанию — применима в качестве определения сути новой национальной политики Горбачева. Тактика «национал-большевизма» используется как форма удовлетворения требований о расширении прав советских республик, как инструмент обновления отношений между Советским Союзом и другими социалистическими странами. Особое значение эта тактика имеет для решения «русского вопроса». В платформе КПСС, посвященной национальной политике, единственная республика, упомянутая отдельно, специально, — РСФСР. Только по отношению к ней перечислены конкретные меры, намеченные с целью расширения ее суверенитета. К ним относятся создание российской структуры в партии (Бюро ЦК КПСС по РСФСР), профсоюзах, комсомоле, республиканского

[361/362]

министерства внутренних дел, информационных органов (радио, телевидения), Российской Академии наук и т. д. Меры эти, совершенно очевидно, носят паллиативный характер, типичный для реформ эпохой «перестройки». Появившиеся предложения о создании российской компартии отвергнуты без обсуждения. В то же время приняты решения о расширении прав автономных образований, входящих в состав РСФСР. Выдвинуто предложение о создании в республике двухпалатного Верховного совета, в котором будут лучше учитываться интересы всех народов, населяющих Россию. Это должно служить противовесом чрезмерному усилению русского влияния. Все предложенные меры должны неизбежно привести к новому гигантскому росту бюрократического аппарата, не меняя по существу имеющихся структур.

Примером мастерского умения соглашаться на изменения, которые ничего не меняют, служит вопрос русского языка. В 1988 г. прибалтийские республики приняли законы, объявляющие их национальные языки государственными языками. За ними последовали некоторые другие республики: по-видимому, национальные языки станут государственными всюду. Центр не препятствовал этим решениям. Но на пленуме по национальному вопросу Горбачев объявил о целесообразности «придать русскому языку статус общегосударственного в масштабе СССР». В каждой республике будет, следовательно, два государственных языка: местный и общесоюзный. Поскольку конституция СССР дает союзным законам преимущество перед республиканскими, позиция русского языка останется в административном смысле неизменной.

Идея Горбачева нашла свое юридическое выражение в законе «О языках народов СССР», подписанном президентом 24 апреля 1990 г. «С учетом исторически сложившихся условий, — говорится в законе, — и в целях обеспечения общесоюзных задач русский язык признается на территории СССР официальным языком СССР и используется как средство межнационального общения»⁵⁷.

Необходимость защищать имперский язык законодательным

[362/363]

образом — одно из красноречивейших свидетельств кризиса империи. История не знает случая, когда престиж народа мог быть защищен административными мерами.

В 1973 г. Александр Солженицын «обнаженно, но не искаженно», по его выражению, представил определившееся к тому времени течение: «Русский народ по своим качествам благороднейший в мире; его история ни древняя, ни новейшая не запятнана ничем, недопустимо упрекать в чем-либо ни царизм, ни большевизм; не было национальных ошибок и грехов ни до 17-го года, ни после; мы не пережили никакой потери нравственной высоты и потому не испытываем необходимости совершенствоваться; с окраинными республиками нет национальных проблем и сегодня, ленинско-сталинское решение идеально; коммунизм даже не мыслим без патриотизма; перспективы России — СССР сияющие; принадлежность к русским или не русским определяется исключительно кровью, что же касается духа, то здесь допускаются любые направления, и православие — нисколько не более русское, чем марксизм, атеизм, естественно-научное мировоззрение или например индуизм; писать Бог с большой буквы совершенно необязательно, но Правительство надо писать с большой». Александр Солженицын резюмирует: «Все это вместе у них называется русская идея. (Точно назвать такое направление: национал-большевизм»⁵⁸). Важнейшее достоинство этого определения — в демонстрации неразрывного слияния официальных и неформальных, как стали говорить, элементов «идеи».

Минувшие полтора десятилетия подтвердили удивительную точность солженицынского анализа. Отдельные компоненты, включенные автором «Архипелага ГУЛАГ» в «русскую идею», этот синоним национал-большевизма эпохи «перестройки», имели различную судьбу. Некоторые процвели больше, чем другие. Все, однако, нашли свое место в многоцветной радуге рождающегося русского национального движения.

Естественность русского национального самосознания,

[363/364]

его законность не могут вызывать никакого сомнения. Но так же очевидна его особенность, его уникальность в Советском Союзе: русский национализм — национализм имперского, государственного народа. Парадоксальность его желаний, как они выражаются русскими писателями, философами, идеологами национализма, в том, что он хочет быть самим собой и сохранить империю. Только Александр Солженицын сказал ясно и недвусмысленно: «По отношению ко всем окраинным и заокраинным народам, насильственно втянутым в нашу орбиту, только тогда чисто окажется наше раскаяние, если мы дадим им подлинную волю самим решать свою судьбу»⁵⁹. Солженицын говорит: всем народам, подлинную волю...

Никто из многочисленных авторов, пишущих и говорящих о необходимости русского самосознания, расхватавших по кусочкам мысли Солженицына, не решается пойти за ним в направлении отказа от империи. Рассматривая идеологию русского национального движения, представленного многочисленными группами, организациями, движениями, можно задержаться на различиях между ними. Они имеются: бесконечные споры, которые ведут между собой компоненты «русской идеи», красноречиво свидетельствуют об этом. Можно, и это мне кажется важнее, выделить то общее, что объединяет всех: «Память-I» и «Память-II», «Родину» и «Отечество», «Союз духовного возрождения Отечества», основанный в марте 1989 г., и Народный фронт России, основанный в октябре 1989 г. Несмотря на разноречия, сходны в основном публицисты «Нашего современника», «Молодой гвардии», «Москвы», «Слова», газеты «Советская Россия». Это существенное не перестают гласить писатели Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Василий Белов, математик Игорь Шафаревич, публицист Михаил Антонов и многие другие, менее известные, иногда не менее красноречивые.

В основе идеи русского национального возрождения лежит концепция самобытности, особого пути России в мире. Идея — не новая, претерпевшая на протяжении веков ряд видоизменений. Ее рождением считают знаменитую

[364/365]

формулу монаха Филофея, провозгласившего в XV в.: Россия — третий Рим. В 30-е годы XIX в. «славянофилы» проповедуют уникальность русского пути, связанного с особой духовностью русского народа. В августе 1917 г. Сталин объявляет: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму»⁶⁰. В 1963 г. Иван Ефремов в романе «Лезвие бритвы» говорит о том, что Россия должна и может найти узкий, как лезвие бритвы, путь между материалистическим Западом и духовным Востоком, чтобы сделать первые шаги в направлении идеального общества. В июле 1989 г. Игорь Шафаревич, в статье с не оставляющим сомнения заголовком — «Две дороги к одному обрыву», — заявляет, что предлагаемый некоторыми выбор между дорогой назад, к «командной системе», и вперед — «максимально приближаясь к западному образцу» — «это вообще не выбор». С его точки зрения, «Запад болен всего лишь другой формой болезни, от которой мы хотим излечиться». Для Шафаревича ясно: «Оба пути ведут к одной социально-экологической катастрофе и даже помогают в этом друг другу»⁶¹. Михаил Антонов в сентябре 1989 г. категоричен: «...социалисты и их прямые противники (представители плутократии ) бессознательно подают друг другу руку...»⁶² Третий путь, самобытная дорога России, это, в первую очередь, отказ от капитализма. Это — нежелание, отвергнув «командную систему», идти в сторону капитализма. Михаил Антонов утверждает, что «индивидуализм изживает себя»; что Запад «только начинает открывать для себя преимущества общинного (или, как его там называют, коммунитаристского) строя жизни, т. е. лишь подходят к тому, что в России от веков было первым устоем общественного устройства»; что «частная собственность на средства производства, свобода предпринимательства в современных условиях, когда экономика приобретает планетарные масштабы, — это анахронизм»⁶³. Экстравагантное представление идеологов «третьего пути» о Западе позволяет им легко отбросить «анахронизмы» и предложить, как это делает Шафаревич, «мобилизацию опыта

[365/366]

всех более органичных форм жизни: раннего капитализма, «третьего мира» и даже примитивных обществ...» Для России «самой близкой и понятной является та крестьянская цивилизация, среди которой еще так недавно протекала жизнь наших предков». Игорь Шафаревич признает, что возвратиться назад к ней нельзя. Но, верит он, «она может стать для нас наиболее ценной моделью органически выросшего уклада жизни, у которого можно многому научиться, и главное, космоцентризму — жизни в состоянии устойчивого социального, экономического и экологического равновесия»⁶⁴. Вместо технической, «научной» утопии предлагается утопия крестьянская.

На пути к «равновесию», барьером, преграждающим дорогу к «самобытности», лежат враги: капитализм, город, чужая культура. Все национальные идеологии, мечтавшие о «самобытности», об особом пути, вели войну с этими «врагами». В основе нацистской идеологии лежали родившиеся задолго до прихода гитлеровцев к власти антикапиталистические, антибуржуазные, антизападные представления, убеждение, что немецкий мужик — высшее существо, а город — моральная клоака.

Идеологи «крестьянской утопии» видят мир как поле борьбы между «патриотами» и «космополитами». Или, в текстах, не стесняющихся называть вилы вилами, — между русскими и евреями.

Национальный вопрос в советской империи делится на две примерно равные части. Одна часть — все нерусские народы, составляющие около половины населения страны: для них — русские представляются синонимом империи, национального угнетения. Другая часть — русские, не понимающие почему их отождествляют с империей, в которой они живут хуже других. «Россия оказалась в семье народов СССР на положении Золушки», — писали деятели культуры России XIX партконференции⁶⁵. Для них воплощением Зла являются евреи.

Антисемитизм в эпоху «перестройки» не только достиг интенсивности, неизвестной ранее в Советском Союзе. Он приобрел новое качество: стал массовым официальным

[366/367]

движением. До «гласности» антисемитизм жил как бы на двух уровнях: бытовом и «академическом». Евреи испытывали различного рода неприятности в квартире, на улице, на работе; выходили многотысячными тиражами «научные» труды, курируемые специальными институтами Академии наук, занимавшимися организацией «борьбы с сионизмом». После 1985 г. эти два потока объединились: появились «неформальные» объединения, среди которых наибольшую известность приобрела «Память»; несколько журналов («Наш современник», «Молодая гвардия» и др.) превратили борьбу с евреями в ось своей публицистики. Организуются массовые митинги, на которых разоблачается прямая и оккультная деятельность евреев, как слишком ярых сторонников «перестройки» либо как ее «врагов»; как инициаторов революции и как ее противников. Идеологи антисемитизма выступают по телевидению. Евреи изображаются как сила Зла, всегда, испокон веков, вредившая русскому народу. Игорь Шафаревич собрал все обвинения в теоретическом опусе «О русофобии», отнеся начало активной антирусской деятельности евреев к X веку. Некий историк пишет в книге о войне 1812 г., что Наполеон был послан в Россию «гигантским банкирским спрутом Ротшильдов, уже опутавших и закабаливших Европу... и Америку». Только Россия еще «не зависела от космополитического банковского капитала» и поэтому-то был «организован международный заговор против России», чтобы «покорив, поставить ее хозяйство на буржуазный капиталистический лад... уничтожить в народе национальное начало и привить ему космополитическое и безродное...»⁶⁶

Терминология зловещей сталинской кампании против космополитизма, обогащенная нацистским антисемитским словарем, широко используется для объяснения причин морального, экономического, политического кризиса. Игорь Шафаревич использует определение «Малый народ», означающее силу, враждебную «Большому народу». Литературный критик Владимир Бондаренко, призывая снять «табу с откровенного разговора как о русской национальной

[367/368]

стихии, так и о еврейской», подчеркивает: «Естественно не избежать разговора и о крови, или, говоря современным языком, о генетический памяти народа»⁶⁷.

Валентин Распутин говорит на встрече с читателями о «люциферистах», которые действуют, разлагая душу народа»⁶⁸. В беседе с американскими журналистом Биллом Келлером знаменитый писатель, народный депутат, включенный Горбачевым в Президентский совет, делясь своими мыслями о евреях, подчеркнул два главных их греха: «Я думаю, что евреи сегодня должны чувствовать ответственность за грех сделанной ими революции и форму, которую она приняла... Они играли в ней большую роль, и вина их велика. Они виноваты в этом и в убийстве Бога». Валентин Распутин согласен с тем, что убийство Бога — древний грех, и сегодняшних евреев нельзя считать ответственными за распятие Христа. «Но преступления коммунизма нельзя так легко забыть»⁶⁹.

Радикальная националистическая публицистика создает впечатление, что «русский вопрос» стал для идеологов крайнего национализма — еврейским вопросом. Обращает внимание, что экстремистские лозунги борьбы с «еврейским засильем», «еврейским злом» не нашли поддержки избирателей. Во время выборов в народные депутаты СССР, республик, местных советов не были избраны наиболее голосистые выразители идей войны с «еврейством». Организациям типа «Памяти» удалось провести лишь ничтожное число своих кандидатов.

Взметнувшаяся до угрожающих высот волна антисемитизма — это не только результат ослабления контроля, отмены ряда барьеров, это, в первую очередь, результат манипулирования силами, которые не в первый раз используются в «государственных интересах». Антисемитизм эпохи «перестройки» занимает особое место в культе иррационального, пышно расцветшего в стране. Великий инквизитор говорил у Достоевского о трех единственных силах, которые могут навеки победить и пленить совесть «слабосильных бунтовщиков» — людей: чудо, тайна, авторитет. Эти силы умело и последовательно использовались

[368/369]

коммунистической партией для формирования советского человека⁷⁰. Ослабление «авторитета» в эпоху «гласности» компенсируется усилением роли тайны и чуда как инструментов власти.

Советская идеология, считавшая себя единственно правильной, т. е. обладающей разгадкой тайны мировой истории, всегда оставляла место чудесам, ирреальности, если их удавалось представить «научными» феноменами. «Гласность» стала золотым веком выхода в «астрал». Сеансы психотерапевта Алексея Кашпировского, транслируемые центральным телевидением, — явление, неизвестное нигде на свете. (Американские телепроповедники выступают в частных телевизионных программах. Алексей Кашпировский, а вслед за ним и другие, пока менее известные, выступают в государственном телевидении.) Сеансы центральной программы записываются местными станциями, а затем ретранслируются по всей стране. Алексей Кашпировский, объявляющий, что его смотрит 200 млн. человек, лечит всех от всех болезней. Миллионы советских людей видят чудотворца, который приносит облегчение больным в стране, где нет лекарств, не хватает больниц, врачей. И видят — в зале — чудесно исцеленных, людей в трансе, больных, обнажающих раны. Сеансы Алексея Кашпировского бесспорно доказывают, что для решения всех вопросов не хватает лишь одного — чудотворца.

Официальное агентство печати ТАСС поразило мир, сообщив о появлении пришельцев из космоса в Воронеже. Кажется, еще никогда, после Григория Распутина, не было в стране такой жажды чуда и надежды на него. В этой обстановке объяснение всех зол мира происками таинственных масонов и коварных евреев воспринимается совершенно естественным.

Сто лет назад, как засвидетельствовал Федор Достоевский, верить в черта было ретроградно. На 73-м году советской власти верить в черта стало прогрессивно. Кровь, почва, евреи, масоны, дьявольский рок, люциферисты, мафия, компрадоры — стали новым опиумом для народа.

[369/370]

Объяснением катастрофы, ее оправданием, способом ухода от подлинных проблем. /

Идеи Александра Солженицына, становятся опорной точкой, вокруг которой кристаллизуется русская национальная программа. «Мы устали от этих всемирных, нам не нужных задач!.. Надо перестать выбегать на улицу на всякую драку, но целомудренно уйти в свой дом, пока мы в таком беспорядке и потерянности»⁷¹, — писал Солженицын в 1973 г. «Нам надо, наконец, заняться собственными делами, приведением в порядок и обихаживанием своего дома...», — пишет в 1989 г. председатель Центрального совета Союза духовного возрождения Отечества Михаил Антонов⁷². Он цитирует меморандум министра иностранных дел Горчакова, объявившего после Крымской войны, что Россия поворачивается к своим домашним, коренным проблемам, перестает интересоваться европейскими делами. «Россия сосредотачивается», — писал Горчаков⁷³.

Необходимость «сосредоточения», которое Михаил Антонов, в отличие от Солженицына, видит как временный, тактический шаг, вызвана тем, что «коммунизм, обещанный романтиками революции, оказался призраком, а достойной замены этой светлой мечте не выработано»⁷⁴. Отсутствие новой «возвышающей идеи» в условиях устранения «железного занавеса» поставила, по мнению лидера Союза духовного возрождения Отечества, под угрозу духовное здоровье народа. Какое-то время, благодаря «железному занавесу», Советский Союз мог противостоять «космополитическим силам», которые стремятся превратить народ в чернь. А потом «мы устранили «железный занавес», не вооружив народ... возвышающей идеей»⁷⁵. И беззащитная Россия осталась лицом к лицу со страшными силами Зла.

«Сосредоточиться», отгородиться от мира, уйти в свой «дом», чтобы вылечиться, заживить раны, — это первое условие программы спасения, духовного возрождения. Второе условие — новая Идея. Как правило, предлагаемые Идеи — синтетичны, складываются из знакомых, по опыту или книгам, элементов. Складываются, прежде

[370/371]

всего, из привычных, ставших давно клише, слов и понятий. Один из лидеров «Памяти» Д. Васильев проповедуют борьбу с евреями-сионистами, ссылаясь на цитаты из Ленина. Юрий Афанасьев, исходя из того, что «социалистическая идея может и должна оставаться для нас сегодня путеводной звездой», отвергает ее «русскую, большевистскую, плебейско-революционаристскую сущность». Социалистическую идею он видит так же широко, как бывший секретарь ЦК и член ПБ, а ныне член Президентского совета Александр Яковлев, от «идей Иисуса Христа о братстве и справедливости, через ленинские предсмертные муки, когда он пытался найти ход из кризисного положения, и до самых новейших штудий современной социал-демократии»⁷⁶. Михаил Антонов, излагая программу Союза духовного возрождения Отечества, настаивает на необходимости отвергнуть «либерализацию», ибо она ведет «не к свободе вообще, а к свободе для имущих» и в конце концов превратит страну «в колонию транснациональных корпораций», но также на необходимости отвергнуть точку зрения тех, кто видит главную причину всех бед в засилье «инородцев». Программа Союза — строится «на приверженности идеям социализма, но обращенного к реальным нуждам народа»⁷⁷. В идеологии это означает обогащение марксизма-ленинизма русской философской традицией. В марксизме-ленинизме недостаточно учитывается «натура» человека», Россия, — по словам М. Антонова, — «на рубеже XIX — XX вв. была единственной из великих держав, располагавшей нравственно и космически обоснованной системой воззрений на философию хозяйства, корни которой уходят в глубь истории — в XVI в. (сочинения Ермолая-Еразма) и далее — к их предшественникам и нашим византийским учителям»⁷⁸. Группа деятелей культуры России, в том числе значительная часть иркутских писателей, в письме XIX партконференции настаивала, что «русофобия, умело направляемая силами международной реакции, во главе которой стоят проводники империалистической агрессии — сионисты, обращена прежде всего против России как

[371/372]

флагмана коммунизма». Для них нет сомнения, что «на Российскую Федерацию как главную цементирующую силу Советского Союза, а значит и всего социалистического лагеря, возложена высокая историческая миссия — выдержать натиск оголтелой реакции; сохранить физическое и нравственное здоровье народа»⁷⁹.

Синтез национализма и социализма был дважды испытан в XX веке. В Советском Союзе и в Германии. В 1934 г. Гитлер объяснял Гансу Йосту, автору знаменитой реплики — «Когда я слышу слово «культура», то вынимаю револьвер», — что национал-социализм заимствовал у марксистских партий и буржуазии главные идеи, их характеризовавшие: «Национальное сознание — у буржуазной традиции, живой и творческий социализм — у марксистов». Гитлер назвал своей целью создание «фольксгемайншафт» — всенародного государства, общество трудящихся, союз всех интересов, истребление индивидуализма и создание единой и организованной динамической массы»⁸⁰.

Страх перед индивидуализмом, перед личностью, выделившейся из массы, коллектива, определяет программы русского национального движения. Их авторы видят в предпочтении коллективизма индивидуализму особенность русского национального характера, главный признак русской «самобытности». Немецкий историк Возрождения Якоб Буркгард говорит, что в средние века «человек осознавал себя только как члена расы, народа, партии, семьи или корпорации — как частицу некой общей категории»⁸¹. Развивая эту мысль, Эрих Фромм называет главной чертой средневекового общества по сравнению с современным — отсутствие личной свободы. Но, подчеркивает психолог, не будучи свободным в современном смысле слова, средневековый человек не был одинок и изолирован, он имел свое определенное место в обществе: был крестьянином, ремесленником, рыцарем. Социальный порядок, воспринимаемый как естественный, давал чувство безопасности и принадлежности⁸². Страх перед свободой, который исследует Фромм, возникает в эпоху выхода из теплого кокона коллектива в продуваемый

[372/373]

всеми ветрами мир индивидуальной свободы.

Программы русского национального движения, при всем их разнообразии, проявляют одинаковый страх перед индивидуализмом, перед миром, открытым на все стороны. В поисках безопасности они предлагают «сосредоточиться», уйти в свой «дом» (не определяя, обычно, его границы). И находят на этом пути все тот же национал-большевизм, как бы ни называть его сегодня: сочетание национализма, дающего безопасность группы, нации, народа, и социализма, обещающего безопасность всеобщего равенства.

Великий народ не может уйти из мира, заточить себя в монастырь для лечения души. Время китайской стены безвозвратно миновало. Поэтому программы русского национального движения носят ностальгически утопический характер. Есть в них, однако, элементы, позволяющие видеть в желании «уйти» синдром Брест-Литовска. Уйти, но временно. «Сосредоточиться» и вернуться. С новыми силами, с новыми идеями, с новыми вождями. Будет ли ждать империя?

Программа «суверенитета» России, представленная Борисом Ельциным после его избрания председателем Верховного совета РСФСР, — отражение желаний «сосредоточиться», заняться «своими» только русскими делами. Ее главное достоинство в перехвате руководства национальным русским движением, которое может в значительной степени перейти в руки лидеров «национал-большевистского» толка. Даже если вместо «большевизма» будет говорить, как выражается Ельцин, о «социализме скандинавского типа».

В начале последнего десятилетия XX в. идея русского суверенного государства представляется утопической. Ее реализация — в любой форме — была бы ударом, которого советская империя выдержать не может. Суверенная Россия означала бы появление суверенной Украины, а затем — развал последней империи XX в.

[373/374]

8. ЭСКИЗ ПОРТРЕТА ВОЖДЯ

Пять лет «перестройки» — время Горбачева. Все инициативы принадлежат ему, последнее слово остается за ним, рядом с его гигантской фигурой все кажутся карликами, его выступления заполняют газетные полосы и телеэкраны. Он — это «перестройка». «Перестройка» — это он. Все согласны: без него все пошло бы иначе. Почти все согласны: без него будет хуже — хаос, распад, возвращение к страшному прошлому. Название сборника статей виднейших сторонников реформ — «Иного не дано» (1988) — можно прочитать как: не дано иного пути, но также: не дано другого Лидера.

Так было всегда. Генеральный секретарь, Вождь накладывал свой отпечаток на время, подчиненное ему. Каждый из предшественников Михаила Горбачева делал это по-своему. Индивидуальность Вождя, его склонности, вкусы, характер, пороки и добродетели (если удастся их обнаружить будущим историкам) в значительной степени определяли характер страны в данный исторический момент, условия жизни ее обитателей.

Пять лет — срок не слишком большой. Сталин держал абсолютную власть более четверти века. Не слишком маленький: Ленин стоял у руля около 5 лет. Пять лет — время, которое — примерно — было необходимо всем преемникам Ленина для концентрации власти, для реализации возможностей, которые дает пост генерального секретаря.

[374/375]

Михаил Горбачев умело использовал время: он достиг высшей власти, пожалуй, быстрее своих предшественников. Через пять лет после своего избрания на пост № 1 в партии он располагает всеми возможностями генерального секретаря, добавив к ним возможности председателя Верховного совета. С марта 1990 г. он избирается Президентом СССР, на пост, которого никогда раньше не было. Формально, юридически, Горбачев обладает большей властью, чем ее имел Сталин. Он — законно — вождь партии и глава государства.

Никогда, после Сталина, ни один советский лидер не был так популярен, как Михаил Горбачев, за границей. В 1989—1990 гг. в странах Запада его предпочитали президенту США. Его имя кричали демонстранты в Праге, Восточном Берлине, Варшаве, выражая желание избавиться от своих коммунистических вождей. И веря, что он — поможет.

Восхождение Горбачева к высшей власти было неудержимым. Он сумел сразу же представить себя как единственную альтернативу «застою» брежневской эпохи, «волюнтаризму» хрущевского времени, как единственно возможного Спасителя, который выведет страну из кризиса. Серьезных противников у архитектора «перестройки» не было. Были соперники и те, кто прохладно относился к идеям генерального секретаря. Они безжалостно выбрасывались из центрального аппарата. «Чистка» носила, по традиции, введенной Хрущевым, бескровный характер: те, кто мешал Горбачеву, отсылались на пенсию. Удары, как правило, наносились неожиданно. Многие намеченные «на выход» должны были долго ждать своей очереди, подвергаясь обстрелу в печати, служа предостережением другим. К осени 1989 г., после «добровольного» ухода из ЦК 110 ненужных лидеру членов партийного «парламента», после увольнения в отставку первого секретаря ЦК Украины Щербицкого, первого секретаря ЦК Молдавии Гроссу, Михаил Горбачев мог сказать себе: главная, важнейшая цель первого этапа «перестройки» — достигнута. Вся власть в его руках.

[375/376]

Имея время, Вождь мог бы оглянуться, разглядывая с вершины власти принадлежащие ему владения. Но времени нет. В апреле 1985 г., когда новый генеральный секретарь впервые изложил свой Проект, речь шла о «предкризисном» состоянии страны, которое, казалось, быстро и легко излечивалось. Нужно было только «раскрутить маховик». Через пять лет ни у кого нет сомнения в глубине кризиса, переживаемого империей, идеологией, на которой она была воздвигнута, ее гражданами. Горбачевское пятилетие отмечено парадоксом: чем выше поднимался вождь по лестнице власти, тем больше ускользала она из его рук, раскрошиваясь в экономических и социальных конфликтах, в кровавых межэтнических столкновениях, в усилиях сдвинуть с места партийный аппарат. И в то же время Горбачев остается, взойдя наверх, единственным Хозяином, если подразумевать под этим понятием человека, принимающего окончательное решение по всем вопросам.

Место Михаила Горбачева в событиях минувшего пятилетия, его роль в них, не могут не привлекать внимания к личности вождя, к его делам и словам. Многочисленные биографии, появившиеся почти сразу же после избрания Горбачева генеральным секретарем, выражали надежды на «хорошего» коммуниста, традиционно питаемые каждый раз верой, что Он должен прийти. Вопросы о новом Вожде, естественно, задавались прежде всего на его родине. Все сравнения с предшественниками были в его пользу: молодой, почти юный рядом с Брежневым, Андроповым, Черненко; обещавший все исправить; объявивший войну алкоголю; привлекший сразу же на свою сторону интеллигенцию. Вскоре, однако, стали возникать вопросы. По мере восхождения Горбачева вопросы становились все многочисленнее и настойчивее.

Вопросы не были связаны только с недовольством, вызванным реформами. Удовлетворение плохим, но гарантированным существованием, страх перед переменами — врожденные качества советского гражданина. Они — в разной степени — присущи всем людям. Тацит начал «Жизнь

[376/377]

Агриколы», рассказ о событиях, происходивших в 1 веке н. э., словами: «Слабостью нашей природы объясняется то, что лекарства действуют медленнее, чем болезни, что легче целиком задавить вкус к инициативе, чем его оживить. Бездействие приносит даже некоторую сладость...» Вопросы стали задавать сторонники реформ.

В августе 1987 г. московский сатирик Аркадий Арканов рассказал о некой карликовой планетке, которая находилась под контролем Земли и где одиннадцать очередных наместников не могли справиться. На Земле сконструировали электронного наместника, заложили в его устройство всеобъемлющую мудрость, убийственную логику, способность к глубокому анализу и глобальному синтезу, дали библейское имя «Соломон» и отправили на планету. «Самое главное, решил «Соломон», пробудить инициативу и самосознание. А для этого нельзя позволять им соглашаться со мной по каждому поводу». А дальше в рассказе повествовалось о том, как «Соломон» пытался заставить жителей планеты быть независимыми и, несмотря на свои электронные качества, потерпел неудачу¹. Примерно в это же самое время французский писатель Клод Симон, приглашенный в качестве Нобелевского лауреата на так называемый Иссык-Кульский форум, увидел и услышал генерального секретаря. Он показался ему «последним отпрыском династии гангстеров, который получил воспитание в швейцарском колледже (с той разницей, что он не воспитывался в Швейцарии, но сам себя воспитал, своими собственными силами, в самой гуще джунглей, единственным законом которых были хитрость и насилие, что включало серьезную предрасположенность к обращению как с тем, так и с другим) и, вернувшись на родину после учебы в лозаннском университете, где миллиардеры и гангстеры давали образование своим детишкам, взялся за переориентировку семейного бизнеса в деловые отрасли с почтенной репутацией, то есть не такие шаткие, не такие наивно грубые и более рентабельные, чем убийства на выходе из баров или массовая отправка на каторгу...»²

Эволюция оценки Горбачева Андреем Сахаровым демонстрирует

[377/378]

перемены отношения к Вождю, вызванные его поведением и его действиями. Освобожденный Горбачевым в декабре 1986 г. из ссылки, Сахаров, еще не получив возможности выступать в советской печати, говорил американскому собеседнику, что жизнь стала «несравненно свободнее, несравненно менее контролируемая. Ежедневно мы удивляемся тому, что читаем»³. В марте 1987 г. академик Сахаров, выступая на московском форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества», поддержал предложения о разоружении, отметив, что «несмотря на происходящие в стране прогрессивные процессы демократизации и расширения гласности, положение продолжает оставаться противоречивым и неопределенным...» «Правда», публикуя материалы о Форуме, сообщила об участии в нем Сахарова, но упомянула из его выступления лишь то, что он «отметил несостоятельность позиции сторонников СОИ»⁴. В интервью для журнала «Тайм» академик Сахаров говорил о том, что «Горбачев и его сторонники, которые ведут трудную борьбу с окостеневшими догматическими, эгоистическими силами, заинтересованы в разоружении...» А также о том, что Запад и весь мир должны быть заинтересованы в успехе реформ в СССР: «экономически сильный, демократический и открытый Советский Союз будет важным гарантом международной стабильности, хорошим и надежным партнером в общем решении глобальных проблем»⁵.

В 1988 г. оценка Андреем Сахаровым процессов, идущих в стране, и роли и характера Горбачева начинают меняться. В июне, выступая на пресс-конференции в здании министерства иностранных дел, Сахаров называет генерального секретаря «выдающимся государственным деятелем», но говорит о том, что «перестройка» не пошла еще достаточно глубоко⁶. В сентябре Сахаров говорит о неудачах «перестройки», в частности о проблеме Нагорного Карабаха, об отказе осудить вторжение в Чехословакию в 1968 г., о препятствиях, которые чинятся газетам и журналам, выступающим с критикой. И называет Е. Лигачева «очень опасной реакционной силой»,

[378/379]

мешающей идти вперед⁷. В декабре 1988 г., выступая в советском посольстве в Париже, Сахаров впервые говорит: «Горбачев заслуживает нашего доверия. ...Это выдающийся, искренний и незаурядный политик. Но, конечно, некоторые черты его характера меня беспокоят... Например, его тенденции к антидемократическим компромиссам и его притязания на личную власть»⁸.

Триумфально избранный народным депутатом академик Сахаров публично столкнулся с генеральным секретарем на заседаниях съезда народных депутатов. Андрей Сахаров отказался голосовать за Горбачева при выборах председателя Верховного совета, убежденный, что президент страны должен избираться всенародным голосованием. Выступая на съезде в последний день его работы, Сахаров предложил исключить из конституции СССР статью 6, предоставляющую партии тотальную власть в стране, и говорил о том, что Михаил Горбачев собрал в своих руках почти неограниченную власть. Председательствовавший Горбачев неоднократно пытался прервать речь депутата Сахарова, который спокойно продолжал говорить. Тогда был выключен микрофон. Страна могла видеть оратора, но не слышать его. В заключительном слове Горбачев счел необходимым «отбросить инсинуации относительно того, что я сосредоточил в своих руках всю власть». Это, заверил генеральный секретарь и председатель Верховного совета, противоречит «моим идеям, моему представлению о мире и даже моему характеру».

В сентябре 1989 г. в интервью для «Ле Монд», на вопрос «Какого вы мнения сегодня о Михаиле Горбачеве?», Сахаров ответил: «С одной стороны, я понимаю, что он — инициатор перестройки, которая была исторической необходимостью. С другой стороны, я вижу, что он ведет себя очень нерешительно... Так что создается впечатление, что единственным реальным изменением был его собственный приход к власти. Это, может быть, некоторая утрировка, но все же это так»⁹. В ноябре, разговаривая по телефону с представителем бастующих шахтеров Воркуты, Андрей Сахаров подвел горькие итоги «перестройки»: «Наша экономическая

[379/380]

и административно-командная система — это по существу сталинизм в новой, более гуманной форме, но по-прежнему сталинизм, т. е. антинародная система, антинародная структура, и мы должны бороться за удаление этого сталинского наследия»¹⁰.

Критика политики Горбачева «справа», знаменитыми «консерваторами», «ястребами», «реакционерами», представляется, прежде всего западной печати, естественным свидетельством революционности перемен, начатых Горбачевым. Со второй половины 1988 г. его гораздо более активно — и лично — критикуют прежние вернейшие сторонники. Историк Юрий Афанасьев, один из руководителей Межрегиональной группы народных депутатов, говорил о «главе государства, совмещающим все посты, какие только можно представить из мировой практики». И продолжает: «Он, по-моему, единственный на земном шаре — и президент, и главнокомандующий, и спикер парламента, да еще верховный жрец — случай уникальный, конечно»¹¹. Сахаров — в интервью — приводит другую формулу Афанасьева: Горбачев должен выбирать: быть ли ему лидером перестройки или лидером номенклатуры. Политолог А. Мигранян использует еще одно сравнение: «Горбачев играет две роли: Лютера и папы. С одной стороны он бросает вызов номенклатуре и хочет разрушить или изменить ее. С другой, в глазах общественности он воплощает эту систему».

Желание Горбачева играть все главные роли одновременно объясняет нарастающее всеобщее недовольство его политикой. Со всех сторон генерального секретаря и президента, лидера и главнокомандующего, верховного жреца и спикера обвиняют в нерешительности, слабости, потере контроля. Обвиняют «Нина Андреева», секретари областных комитетов партии, члены ЦК и Политбюро, которых принято называть «консерваторами», но обвиняют и те, кого принято считать «либералами». Юрий Афанасьев летом 1989 г. категоричен: «...политический вакуум налицо. Структура власти обрушилась даже в своем основном звене. Политбюро уже не является властным.

[380/381]

Местная власть парализована страхом перед предстоящими выборами, верховная — утратой перспективы». Андрей Сахаров говорит: я вижу, что он ведет себя очень нерешительно. Философ Игорь Клямкин напоминает о том, что Наполеон «железной рукой создавал условия для согласия, гармонизации»¹². Приобретает популярность среди «либералов» идея выхода из тоталитаризма в демократию с остановкой на этапе авторитарного режима. «Нигде, ни в одной стране, — утверждает А. Мигранян, — не было прямого перехода от тоталитарного режима к демократии. Существовал обязательный промежуточный авторитарный период»¹³. В 1973 г. говорил об этом А. Солженицын: «Страшны не авторитарные режимы, но режимы, не отвечающие ни перед кем, ни перед чем»¹⁴.

В борьбе за власть после смерти Сталина острейшим оружием стало разоблачение «культа личности». Затем волна «разоблачений» спала, но «за культом Сталина страна пережила пусть в меньших масштабах, но, тем не менее, все тот же культ Хрущева, а затем Брежнева»¹⁵. Авторы статьи о культе вождя, опубликованной весной 1989 г., не скрывают, что его время еще не истекло. Они видят причину живучести культа и культового сознания в желании «правящего аппарата сохранить такое сознание». В подкрепление они ссылаются на единственный оставшийся авторитет — Ленина, который, якобы, был противником культа. Достаточно обратиться к сборнику статей, речей, высказываний Ленина, озаглавленному «Об авторитете руководителя»¹⁶, чтобы не оставалось сомнения: создатель партии и вождь революции был родоначальником культа вождя. Он не мыслил создаваемого им государства без «строжайшей централизации», без руководителя, обладающего безграничным авторитетом, которому все подчиняются.

На шестом году «перестройки» обнаружилась острая нужда не в культе, но в личности. Обнаружился парадокс: невиданная власть в руках Лидера и невозможность, либо нежелание, ею воспользоваться. Одна из констант поведения Горбачева — повторяемая им угроза: я могу использовать

[381/382]

силу. Он обычно добавляет к ней: но не хочу. На XIX партконференции, сославшись на выступление делегата, призвавшего «стукнуть кулаком», Горбачев объявил: «Вообще, можно, товарищи. Если вы с этим согласны, давайте начнем это делать». И вызвал аплодисменты. Но тут же добавил: «Не это нам нужно... Нам надо удержаться от старых методов... «Эти слова также вызвали аплодисменты¹⁷. В интервью журналу «Тайм» в июне 1990 г. Михаил Горбачев напомнил: «Меня лично критиковали за то, что я слишком мягок или слишком демократичен... Меня также критиковали за нерешительность». Подчеркнув, что его ответ интересен не только американцам, но и советскому народу, он повторил свое кредо: быть в центре, главную опасность представляют экстремисты, «левые» и «правые»¹⁸.

Не прекращаются споры: Горбачев не хочет употреблять силу или не может? Может, но не хочет? Хочет, но не может? Выдвигаются различные аргументы в пользу одного или другого объяснения: от демократических наклонностей Горбачева до малочисленности внутренних войск. Поведение Горбачева на протяжении пяти лет позволяет выделить некоторые черты его характера. «Кто он? — спрашивает журналист Николай Шульгин. — Элегантный лидер европейского типа? Борец за прогресс в стане консерваторов? Добряк? Альенде? Петр Первый?.. Мы знали Горбачева как лидера, призывающего к новой революции. Мы знали Горбачева, голосующего за указы о порядке проведения общественных мероприятий (собраний, митингов и т. п.) и о правах внутренних дел». К этому списку можно многое добавить и впечатление противоречивости усилится. Автор статьи «Кто он?» — знает ответ: Горбачев — лидер-демократ, вводящий механизм, который дает возможность менять кадры снизу; «десять лет Горбачева — и наше политическое процветание гарантировано». Наконец вывод: «Горбачев — идеальный центрист, и в этом разгадка его политической тайны. Когда господствует консервативная тенденция, он кажется радикалом. Когда поднимается радикальная волна,

[382/383]

он кажется консерватором. Центр — естественное место Горбачева в политическом пространстве, созданном исключительно благодаря его активности»¹⁹.

Идеальным центристом в середине 20-х годов был — Сталин. Центризм — наиболее удобная политика для лидера в период собирания сил. Но тактика Горбачева многим представляется не столько центристской, сколько колеблющейся, извилистой, решающей вопросы от случая к случаю. Его сторонники говорят, что это — политика гибкая. Можно вспомнить определение Бабеля: «Таинственная кривая ленинской прямой»²⁰. Кривая прямой, прямая кривой — иначе: марксистско-ленинская диалектика, которую высоко ценит Михаил Горбачев.

Политическое мастерство Горбачева проявляется в его нежелании действовать быстро и решительно. Он предпочитает ждать, медлить, рассчитывать на то, что вопрос созреет, загниет и, может быть, исчезнет. Нередко ожидание позволяет Горбачеву перевернуть ситуацию, казалось бы, для него неблагоприятную. Он ждал 12 дней, прежде чем обратиться к народу после катастрофы в Чернобыле. Но затем сумел представить себя жертвой гонки ядерных вооружений и приобрести сочувствие всего мира. В этом, правда, ему сильно помогли американские специалисты по рекламе, нанятые Кремлем. Письмо «Нины Андреевой», представленное как платформа консервативной оппозиции, ждало ответа 12 дней, посеяв сомнения в умах советских граждан, мгновенно поверивших, что «перестройка» кончена. На последовавшей вскоре XIX партконференции Горбачев без сопротивления получил согласие на свое избрание председателем Верховного совета СССР. Отказавшись от решения конфликта между Арменией и Азербайджаном по поводу Нагорного Карабаха сразу же, когда он приобрел остроту, Горбачев наказал армян, удовлетворил желания азербайджанцев, не обидел мусульман-шиитов, продемонстрировал, что Москва остается гарантом безопасности враждующих братских народов СССР. Изредка Генеральный секретарь действует быстро и решительно: после посадки немецкого самолета на Красной площади

[383/384]

он немедленно уволил министра обороны. Слабость советской противовоздушной обороны обернулась политическим выигрышем Горбачева. Медлительное накапливание сил, а затем удар на уничтожение — характерные черты Генерального секретаря, не перестающего чистить центральный аппарат партийной власти. Гюго говорил о Робеспьере — в нем сила прямой линии. Сила Горбачева — линия «ленинская», извилистая, зигзагообразная, «диалектическая».

Важный инструмент в политическом арсенале Михаила Горбачева — страх. Очень скоро после прихода к власти он начал пугать тем, что может ее потерять. Никто из его предшественников не использовал так последовательно этот прием. Он лежал наготове всегда. В 30-е и 40-е годы боялись, что исчезнет Сталин, опасаясь «ястребов», которые могут его заменить. Западные советологи, в первую очередь американские, пугали ужасными последствиями ухода в лучший мир Брежнева. Еще хорошо памятна любовь, которую вызвал повсеместно Юрий Андропов. Эти чувства умело возбуждались соответственными «органами» в стране, у советских граждан, они имели особый успех на Западе. Михаил Горбачев превратил «страхоманию» в профессию. Регулярно, в нужный ему момент, мировая печать поднимает тревогу. Летом 1987 г. он внезапно исчез, что вызвало множество предположений, одно тревожнее другого. Его появление после 52 дней отсутствия успокоило мир. В 1988 г. опасения нарастали и опадали в зависимости от слухов, приходивших из Москвы, и подсчетов сторонников и противников генерального секретаря в Политбюро, производимых на Западе. «Горбачев в опасности», заголовок в «Франкфуртер альгемейне цейтунг»²¹, повторяется на всех языках мира. Год спустя — осенью 1989 г. — «Вашингтон пост» публикует статью под неизменным заголовком: «Горбачев в опасности, нуждается в быстрой западной помощи»²². Не довольствуясь посредничеством мировой печати, Михаил Горбачев говорит об опасностях, окружающих его лично. По московскому телевидению. В телефонном разговоре с президентом

[384/385]

Франции Миттераном. Как сообщил французский журналист Стефан Дени, генеральный секретарь предупредил президента: «В день, когда будет объявлено об объединении Германии, сообщение в две строчки известит о том, что в моем кресле сидит советский маршал»²³. В Советском Союзе, правда, есть только один маршал на действительной службе, верный Горбачеву министр обороны Язов, но смысл послания очевиден — берегите меня!

Пять лет «перестройки» дали очевидный для всех итог: неудача экономических реформ, углубление кризиса народного хозяйства, обострение национальных конфликтов, возникновение центробежных стремлений, пробуждение социального недовольства и т. д. и т. д. Внутренняя политика Горбачева обернулась крахом. Все его успехи — внешнеполитические. В советской истории подобного случая не было: лидер гораздо более популярен за рубежами страны, чем дома. При желании можно найти неожиданные аналогии: президент Индонезии Сукарно, президент Ганы Нкрума.

Заграничные успехи Горбачева, выражающиеся в его престиже, в доверии, оказываемом его политике, в горячей поддержке «перестройки», объясняются многими причинами. Прежде всего тем, что основное внимание организаторов культа Горбачева было направлено на Запад. Это было, пользуясь военной терминологией, направление главного удара советских масс-медиа, сумевших великолепно организовать, контролировать и использовать западные средства массовой коммуникации. Во-вторых, издавна имелись разработки различных вариантов советской внешней политики, в том числе и вариант, испробованный под названием «мирное сосуществование», «разрядка» предшественниками Горбачева. Одна из причин невиданного успеха советского лидера за пределами его страны — он скроил себя по образу и подобию того, кого ждали. Именно такого коммунистического вождя западный мир ждет со дня Октябрьской революции: миролюбивого, либерального, демократического, но остающегося верным социалистом. И если бы Горбачев продемонстрировал

[385/386]

немного жесткости и жестокости, любовь к нему приняла бы характер необузданной страсти. То, что на родине генерального секретаря представляется политикой извилистой, на Западе видится как мудрая — западного образца — политика компромисса. Западу он дал — разрядку в ранее невиданных масштабах, резкое снижение международной напряженности. Понимание того, что он делает это в собственных интересах, не меняет представления о Горбачеве-миротворце. До сих пор живет миф Сталина — освободителя народов, несмотря на то, что война с Гитлером была для Советского Союза войной за существование, а освобожденные в 1945 г. народы Восточной и Центральной Европы были включены в советскую империю.

Представление о «миротворце-Горбачеве» неизмеримо возросло после того, как осенью 1989 г., которую сравнивали с «весной народов» 1848 г., в социалистических странах Восточной и Центральной Европы произошла смена режимов и компартии потеряли свою «руководящую роль». Репутации генерального секретаря не вредит и то, что постепенно просачивается информация о роли КГБ в «осени народов». Опубликованы свидетельства об участии «органов» в свержении Хоннекера, что стало толчком к развалу ГДР. Английское радио (Би-Би-Си) передало подробности о заговоре, составленном советской и чехословацкой секретными службами с целью заменить во главе компартии Чехословакии «консерваторов» «либералами». С этого началась «бархатная революция», которая, возможно, вышла за пределы плана²⁴. Полностью он удался в Румынии, в меньшей степени в Болгарии...

«Дары» Горбачева Западу иногда кажутся чрезмерными: его предложения, проекты, планы опрокидывают прежние представления о советской дипломатии и сеют замешательство. Автор «Загадки Горбачева» говорит, что генеральный секретарь дома, «предлагая новое, чаще всего облекает его в старые, привычные большинству формы»²⁵. Как бы совершает революцию украдкой, незаметно для участников. Можно сказать, что во внешней политике Горбачев,

[386/387]

даже предлагая старое, всегда облекает его в новые формы. И это приносит отличные дивиденды. Киссинджер заметил, что когда западные государственные деятели не понимают происходящих в мире событий, они благодарят Горбачева. Этим объясняется возможность для Горбачева использовать в свою пользу даже отступление, представлять его как победу.

В политическом словаре Горбачева центральное место занимает термин: новое политическое мышление. Это значит, как говорится в «Перестройке», по-новому понять мир, увидеть планету единой. Андрей Грачев, опекающий в ЦК КПСС Францию, говорил по французскому телевидению: социализм — меняет кожу. Это, несомненно, очень точное выражение сути «нового политического мышления». Во внешней политике происходит замена терминов. Важнейшим достижением брежневской эры было, как говорил Горбачев в ноябре 1987 г., «обеспечение военно-стратегического паритета с США»²⁶. Обратившись к предметному указателю «Избранных речей и статей» генерального секретаря, мы обнаружим во всех 5 томах выражение: «Паритет военно-стратегический, курс США и НАТО на его подрыв и перечень страниц, на которых объясняется необходимость паритета и борьбы с попытками его нарушить». «Этот паритет, — заявлял, например, М. Горбачев вскоре после своего избрания, — надо всемерно беречь ради мира. Он надежно сдерживает агрессивные аппетиты империализма»²⁷. Автор «Загадки Горбачева» уверяет, что бессмысленно поступают те, кто пытаются найти противоречия в высказываниях генерального секретаря.

Троцкий, определяя в 1933 г. понятие «ленинизма», восхвалял в нем непревзойденную способность к резкой перемене тактики, «к политике крутых поворотов». Соломон Лозовский, председатель Профинтерна, написал в 1924 г., сразу же после смерти Вождя, брошюру «Великий стратег классовой борьбы». Если подойти к Ленину с точки зрения логики, писал Лозовский, то нетрудно обнаружить противоречия. Стоит, однако, подойти к нему с точки зрения

[387/388]

диалектики, обнаружится, что никаких противоречий нет. Окажется, что «Ленин применял тактику крутых поворотов». Автор брошюры приводит примеры: «Выступив за немедленный созыв Учредительного собрания в апреле 1917 г., Ленин, захватив власть, немедленно его разгоняет. Сторонник военного коммунизма, он вводит новую экономическую политику. Сторонник революционной войны, он подписывает в 1918 г. Брестский мир с Германией, а в 1920 г. выступает за революционную войну с Польшей. Не кажется ли в связи с этим деятельность Ленина противоречивой? — спрашивает Лозовский. И отвечает: она может показаться такой лишь кабинетным деятелям, лишь сторонникам т. н. логики и рационализма»²⁸.

26 апреля 1990 г. Михаилу Горбачеву, выступавшему перед рабочими «Уралмаша», прислали записку. В ней говорилось, что, по-видимому, он не принимал участия в составлении «Открытого письма ЦК КПСС о консолидации» (11 апреля), ибо его смысл противоречит тому, что генеральный секретарь и президент говорил в «Слове о Ленине» (20 апреля). Горбачев заявил, что участвовал в составлении Письма, что никакого противоречия нет, а есть — диалектика.

Государственный деятель иногда вынужден менять свои взгляды, приспосабливаясь к меняющейся конъюнктуре. Очевидным остается, что изменения взглядов отражают меняющуюся тактику или стратегию. С 1987 г., сначала рядом с «военно-стратегическим паритетом», а затем вытесняя его все больше и больше, появляется выражение «европейский дом». Наконец «паритет» исчезает из словаря Горбачева совсем, «европейский дом» царствует — безраздельно.

Новая стратегия открыла неожиданные возможности. Нет доказательств существования подробно разработанного плана разложения Европейского сообщества, НАТО — западного союза, который создавался с 1945 г. Можно радоваться «освобождению Восточной и Центральной Европы от коммунизма», появлению коалиционных правительств (по польскому образцу), исключению из конституций

[388/389]

статьи о руководящей роли коммунистической партии. Можно — как это будут делать, видимо, все чаще — ставить вопрос о последствиях политики Горбачева. Становятся смешными и бессмысленными все невероятные усилия по созданию Европейского сообщества. Его существование становится ненужным, ибо возможное включение «освободившихся» социалистических стран взорвет Сообщество. Ненужным станет присутствие США в Европе от Адриатики до Тихого океана, ибо квартиру в «Европейском доме» потребует (уже требует) Советский Союз. «Европейский дом» превратится в знакомую советскую коммунальную квартиру.

Концепция «Европейского дома» позволяет полностью компенсировать прежнюю позицию Москвы в бывшем «социалистическом лагере». Нельзя забывать, что не только политические, но и теснейшие экономические узы вяжут «союзные» страны, как их стали называть, с Москвой. Должно пройти очень много времени (и обойдется это очень дорого), прежде чем возникнут новые связи между «освободившимися» странами и Западом. Учитывая это, можно понять почему Михаил Горбачев дал директиву коммунистическим лидерам социалистических стран — не сопротивляться. Пекин продемонстрировал, что подавление народного движения вполне возможно.

Центральное место в стратегии Горбачева принадлежит Германии. Как заметил Сталин: «Исторические параллели всегда рискованны». Тем не менее, определенные константы, связанные с географией и историей, бесспорны. Такой константой являются русско-германские отношения. Если даже не уходить в XIII век, к основанию Ганзы, или в XVIII век, к Петру I, открывшему Немецкую слободу в Москве, и Екатерине II, пригласившей немцев из Мекленбурга на берега Волги (их потомки, выселенные Сталиным в Казахстан, возвращаются через 200 лет на «историческую родину»), можно вспомнить попытки сближения в XIX в., в частности, политику Бисмарка. Октябрьская революция не нарушила константы. Скорее — увеличила ее значение.

[389/390]

Два важнейших дипломатических события ленинского времени — заключение, в ожидании мировой революции, договоров с Германией в Брест-Литовске и Рапалло. В 1931 г. Сталин, признавая: «Мы уважаем американскую деловитость во всем — в промышленности, технике, в литературе, в жизни», настаивал: «Но если уж говорить о наших симпатиях к какой-либо нации, или вернее к большинству какой-либо нации, то, конечно, надо говорить о наших симпатиях к немцам. С этими симпатиями не сравнить наших чувств к американцам»²⁹.

Потом были пакт Сталин — Гитлер и война. Но через 45 лет после войны советская внешняя политика вернулась к ситуации, описанной Сталиным: уважение к американцам, симпатии к немцам. Решившись на рискованную аналогию, можно представить себе возрождение проекта Бисмарка (1872 г.) — «союза трех императоров» — с тем, что один будет именоваться генеральным секретарем и президентом СССР, другой — президентом США, третий — канцлером объединенной Германии.

Американцы говорят: не можешь победить — присоединись. Внешнеполитическая линия Горбачева, исходящая из невозможности в данный момент победить, принесла ему значительные успехи. Президент Горбачев и президент Буш объявили в декабре 1989 г. на Мальте: холодная война закончена, началась новая эра. Встреча Горбачева с Бушем в июне 1990 г. в Вашингтоне объявлена последней «на высшем уровне». Имеется в виду, что последующие встречи будут рядовыми, между «нормальными» государствами.

Встреча Горбачева с Бушем в сентябре 1990 г. перевела отношения между двумя державами на уровень «союза». Можно сказать, что если бы «иракского конфликта» не было — Горбачев бы его выдумал. В июне 1941 г., после нападения Гитлера на Советский Союз, Черчилль выступая в палате общин объявил о поддержке Великобританией советского сопротивления нацистской армии. Английский премьер, воевавший против коммунизма с первого дня Октябрьской революции, объяснил изменение политики

[390/391]

необходимостью. Он добавил: если бы дьявол объявил войну Гитлеру, я сказал бы о нем доброе слово в палате общин. В 1990 г. США не находятся в отчаянном положении Великобритании, в одиночку воевавшей с гитлеровской Германией, поэтому восхваление Горбачева представляется чрезмерным и преждевременным.

В июле 1990 г. Горбачев собрал в Кремле группу экономистов — горячих сторонников рыночной экономики. Он объяснил им, в частности, мотивы своей внешней политики: нам нужны западные кредиты; необходимые нам 20 млрд. долларов для американцев, японцев, немцев не представляют огромной суммы. «Дело не в том, что им жалко этих денег, — говорил Горбачев, — а в том, что мы не добились, чтобы они нам доверяли». Встреча с экономистами состоялась после конференции 7 богатейших стран мира в Хьюстоне. Буш был на этой конференции чрезвычайно сдержан по отношению к щедрым планам Западной Европы. Горбачев позвонил ему и пугал: «Мы можем обойтись без вас, но придется подкрутить гайки, замедлить перестройку» («Русская мысль», 10.8.1990).

В Хельсинки, куда Горбачев приехал с обещаниями поддержки политики США на Ближнем Востоке, Буш ему окончательно поверил. Золотой дождь должен пролиться на умирающие от финансовой (и не только, конечно) засухи планов «перестройки».

«Перестройка» получила официальное одобрение США. Мы должны поблагодарить Запад, писал автор «Загадки Горбачева», «чутко и терпеливо ожидавший реформ на Востоке, доброжелательно откликнувшийся на первые попытки гласности, заметивший как бы вскользь брошенные слова об общечеловеческих ценностях, разъяснивший нам устами своих лучших людей те достоинства политики Горбачева, которых мы не видели или боялись увидеть»³⁰. Ставка Михаила Горбачева на Запад принесла дивиденды. Запад выбрал Горбачева, вложил все яйца в одну корзину Доверия его демократическим наклонностям, его желанию

[391/392]

изменить Советский Союз. «Весна народов», обрадовавшая мир в конце 1989 г., стала решающим аргументом в пользу советского лидера.

Наблюдатели расходятся в определении политической игры, которую ведет Горбачев. Иногда говорят о покере. Чаще говорят о «национальной русской игре» — шахматах. Если согласиться с этим, то можно сказать, что Генеральный секретарь — шахматный игрок, который не рассчитывает партию на много ходов вперед. Он ограничивается двумя-тремя ходами, сохраняя за собой право смахнуть фигуры с доски и начать новую партию, если та, которую он играет, грозит поражением. В самом начале он выговорил себе «право на ошибку»: «Не страшно, если кто-то ошибается. У нас такая авторитетная партия, такая сильная советская власть, такое огромное к ним доверие народа, что мы сумеем поправить ту или иную ошибку, извлечь из нее уроки на будущее»³¹. Так уверенно говорил он в первую годовщину после прихода к власти. И не отказался от «права на ошибку» через пять лет, ссылаясь на неизведанность пути, по которому ведет страну.

На протяжении пяти лет партия, разыгрываемая с Западом, приносила только удачи. Обещанная Горбачеву поддержка в сохранении в неприкосновенности послевоенных границ в Европе, подтверждение наличия двух блоков (с изменением статуса членов Варшавского договора) — это тот успех, который возмещает ему поражения во внутренней политике. Западная поддержка важна и тем, что именно Запад признает Горбачева единственным и незаменимым советским лидером, приносит авторитет и благословение, которых ему начинает не хватать дома.

А. ПРЕЗИДЕНТ СССР

В марте 1990 г. Михаил Горбачев достиг высшей власти: был избран на никогда ранее не существовавший пост Президента СССР. До этого момента он использовал все возможности советской системы, задуманной Лениным,

[392/393]

преодолевая ее бицефальность (партия и государство) традиционным путем. Создание поста Президента — важная реформа политической структуры. Генеральный секретарь перестал быть фактическим, но неконституционным Хозяином государства, даже если он избирался дополнительно премьер-министром или председателем Верховного Совета СССР. Реформа, в частности, устранила органическую слабость советской системы: очередному генеральному секретарю не придется «завоевывать» реальную власть после избрания, ибо, как можно предвидеть, он будет избираться одновременно Президентом, функции которого определены конституцией. Возможно также, что пост генерального секретаря потеряет свое былое значение. Таким образом — Седьмой секретарь будет последним.

Михаил Горбачев, и это можно рассматривать как характерный синоним «перестройки», был избран президентом в нарушение закона, который он сам подписал. В виде исключения выборы происходили не путем всенародного волеизъявления, но на съезде народных депутатов, где генеральный секретарь был единственным кандидатом. Выдвинутым партией.

Президент СССР только начал свою деятельность, сделал только первые шаги. Можно, однако, заметить, что ходит он и действует точно так же, как Генеральный секретарь. В числе самых первых законов — «О защите чести и достоинстве Президента СССР». За публичное оскорбление Президента или клеветы — наказание — до 2 лет лишения свободы или штраф до 3 тыс. руб. Те же действия, но с использованием печати караются 6 годами тюрьмы и 25 тыс. руб. штрафа. Были опубликованы законы о резиденции Президента (Кремль), о его зарплате (2 тыс. руб.), о его даче и т. д.

Более важное значение имеет состав Президентского совета — органа, предусмотренного конституцией, состав которого предоставлен воле Президента. Горбачев подобрал в Совет 16 человек. Из них — 10 членов ЦК (в т. ч. — 7 членов и кандидатов в члены Политбюро), 7 — функционеры партийного и комсомольского аппаратов,

[393/394]

6 — члены правительства (многие из них занимают по нескольку постов), 15 из членов Совета — члены КПСС, 11 — русские. В Совет вошли — трое ученых, два представителя рабочего класса, два писателя — Чингиз Айтматов и Валентин Распутин.

Обращает на себя внимание включение в Президентский совет «горбачевского» ядра Политбюро. Как обычно, Генеральный секретарь, а теперь и Президент, умышленно разделяет функции, поручает их одновременно нескольким исполнителям. Политбюро теряет свое значение, но и Президентский совет его не приобретает. Увеличивает власть лишь тот, кто руководит двумя институтами одновременно.

Значение Президентского совета связано и с тем, что партия согласилась отказаться от монополии на власть, обеспеченную ей прежней редакцией статьи 6-й конституции СССР, но наделила руководящую группу вокруг Президента единственной политической властью в стране. Осуществлена рокировка, перестановка на шахматной доске власти без введения новых фигур.

Горбачев достиг высшей власти. Хорошо знающий его Борис Ельцин рассказывает: «...его все больше захватывал процесс власти, жажда управлять, ему хотелось чувствовать эту власть — ежеминутно, всегда. Чтобы выполнялись только его поручения, только его мнение было последним, окончательным, правильным»³².

Б. СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА

Никому не пришло в голову назвать Михаила Горбачева великим оратором. Канцлер Коль обнаружил — в недобрую для себя минуту — параллель между талантами

[394/395]

Горбачева и Геббельса: «Не нужно принимать Горбачева за либерала, генеральный секретарь ЦК КПСС — современный коммунистический лидер. Он никогда не был ни в Калифорнии, ни в Голливуде, но он знает толк в социальной психологии «паблик релейшнс». Геббельс тоже знал в этом толк. Следует называть вещи своими именами». Буря в Москве, вызванная неприятным сравнением, вынудила Гельмута Коля отказаться от своих слов. Но они были произнесены³³.

Сопоставление двух экспертов в области социальной психологии должно учитывать принципиальную разницу: Горбачев — плохой, скучный оратор. Который, к тому же, говорит очень много, несравненно больше, чем любой другой его предшественник, исключая, может быть, Ленина. Изгибы генеральной линии Горбачева на протяжении пяти лет, противоречия, отказ от одних решений, замена их прямо противоположными — можно рассматривать как временные факторы реализации основной цели — достижения власти. Постоянным фактором остается дискурс Горбачева: форма и неизменно сохраняемые ключевые слова. Американский комментатор А. М. Розенталь удивлялся тому, что хотя Горбачев не перестает повторять, что он не имеет намерения руководить организацией смерти коммунизма в своей стране, ему не верят: «Удивительно, как Запад отказывается поверить ему в одном только пункте»³⁴. Настаивая на своем, Горбачев в интервью для «Тайма» в июне 1990 г. повторяет: «Я всегда был и остаюсь коммунистом».

Важнейшая особенность риторики Горбачева — ее миротворческий характер. Советские портретисты единодушны: «Он — политический миротворец»³⁵, «это метод политики терпимости, умиротворения...»³⁶ Слушая или читая речи Горбачева, нельзя отделаться от впечатления, что он уговаривает своих слушателей, зрителей, читателей. Как нельзя лучше подходит к нему слово, которое в 1917 г. наклеили на Керенского: главноуговаривающий.

Это риторика, нацеленная прежде всего на Запад, привыкший к методам политического компромисса. Она вызывает

[395/396]

в Советском Союзе — по непривычности или в связи с тем, что Горбачев злоупотребляет ею или потому, что она представляется неадекватной перед лицом глубинных конфликтов, — раздражение и остается совершенно неэффективной. Генеральный секретарь не отказывается от нее, ибо она дает блестящие результаты за рубежом. И потому, что беспредельно самоуверенный, он рассчитывает на успех. «Я оптимист, — объявил Горбачев, — на основе глубоких знаний»³⁷. Кроме «глубоких знаний» в основе горбачевской риторики лежит презрение к аудитории. Клод Симон рассказывает, что залитый потоком слов, оргией речей, один из членов делегации, приглашенной на Форум («американец, он был не только вторым мужем самой красивой женщины на свете, но и драматургом, писавшим пьесы, имевшие успех...») прислал ему записку: «Они нас презирают...»³⁸ Советские руководители всегда презирали своих собеседников. Андрей Сахаров, рассказывая о разговоре с Горбачевым, подчеркивает, что на лице Лидера ни разу не появилась обычная — по отношению к академику — «полублагожелательная-полуснисходительная улыбка»³⁹. В неприятном разговоре с Сахаровым — с глазу на глаз — Михаил Горбачев не пожелал, видимо, надевать маску.

Случается, что Горбачев, очень обдуманно, перед экранами телевизоров, председательствуя на заседаниях съезда народных депутатов, Верховного совета СССР, не скрывает своего недовольства, презрения, обрывает выступающих, демонстрируя наличие «сильной руки» под бархатной перчаткой. Так можно расценить и взрыв гнева на Красной площади 1 мая 1990 г., выразившийся в уходе с Мавзолея.

Дискурс Горбачева, как Галлия времен Цезаря, делится на три части. Речи; разговоры — прямой диалог с народом; статьи. Речи Михаила Горбачева, как правило, длинные, скучные, без какой-либо внутренней структуры, с нищим словарным запасом, с типичными для партийного языка искажениями стилистики, нередко и грамматики, русского языка. Они лишены стройности сталинских текстов, с их

[396/397]

ограниченной, примитивной структурой, но построенных по классическим правилам риторики и катехизиса. Они лишены эмоциональной увлеченности выступлений Хрущева. В речах Горбачева нет, как это было у Сталина и, в меньшей степени, у Хрущева, литературных цитат и реминисценций. Вялость, монотонность, безмускульность речей Горбачева не позволяет выбрать из них броские, яркие фразы, которые можно было бы использовать в качестве цитат или лозунгов. Как советская экономика, для которой основным критерием эффективности остается до сих пор количество, Горбачев подменяет все качества ораторской речи обилием слов. Он часто повторяет буквально те же речи по нескольку раз. Риторика Горбачева — продолжение по нисходящей дискурса брежневской эпохи.

«Разговоры с народом» занимают в тактике Горбачева заметное место. В романах о Сталине, написанных при жизни Отца и Учителя (Петр Павленко, Михаил Бубеннов и др.), любили изображать товарища Сталина, разговаривающего доброжелательно, понимающе, по-отечески с простыми рабочими, солдатами в лазарете. Это была чистая фантазия, потому что Сталин выезжал в последний раз «в народ» в 1928 г. — подгонять сибирских мужиков отдавать хлеб, и это оставило у него неприятные воспоминания. Михаил Горбачев как бы реализует фантазии о сталинском общении с народом. Никита Хрущев любил вступать в разговор с «народом» — в колхозе, на заводе. Горбачев превратил «диалог» в регулярную практику.

Горбачевский «диалог» оформляется либо как интервью: никто из советских лидеров не давал их столько, либо как разговор между «народом» и Вождем. Существует рутина таких разговоров. Если они происходят на улице (как это часто бывает), то на фотографиях, увековечивающих исторический момент, видно: в центре — Он, вокруг, несколько отдаленная, чтобы создать пустое пространство, символизирующее расстояние между Вождем и народом, — масса. Публикация в одном (или — после пяти лет) в нескольких томах только «разговоров» продемонстрировала бы, что независимо от места беседы,

[397/398]

от географического пункта, вопросы задаются те же самые. Может — при чтении «разговоров» — возникнуть впечатление инсценировки, присутствия в толпе «вопросчиков», которые сопровождают Генерального секретаря в его поездках. Хорошо знающий советскую «политическую кухню», Борис Ельцин «лично жалеет, что Горбачев не принимает участия в митингах. Для него это было бы более чем полезно. Ему, привыкшему к разговорам со специально подготовленными, отобранными, доставленными на автобусах людьми, изображающими трудящиеся массы...»⁴⁰

Темы вопросов связаны с актуальностью. Мошенник Остап Бендер жаловался, что не любит выступать под видом индусского мага, ибо ему всегда задавали те же самые вопросы: правда ли, что Христос был евреем, и почему нет сливочного масла? Горбачеву не задают вопроса о Христе, хотя в Ленинграде его спросили об отношении к религии, а также: «Вы лично верите в Бога?» Ответ на первый вопрос был легким: «Я стою на позициях нашей Конституции». Ответ на второй категорический: «Нет, конечно! Знаю только, что меня крестили и при крещении сменили имя»⁴¹. Вопросы, как правило, вращаются в кругу проблем, волнующих население: очереди и дефицит продовольственных товаров, жилищный кризис, кооперативы, вызывающие негодование, плохое качество товаров и т. п. Ответы не приносят ничего нового, чего не было бы в речах и статьях. Они создают видимость диалога, разговора по душам между Лидером и Народом. Исследовательница советских масс-медиа Нора Букс отмечает, что прием диалога стал важной особенностью журналистской техники «гласности». Он «подразумевает равноправие участвующих голосов, снимает условие категоричности выносимых решений и оценок, способствует эффекту соучастия... обеспечивает ощущение непосредственного, личностного обращения к реципиенту»⁴². Диалог, — замечает Нора Букс, — свидетельствует о преобладании «медиативной функции над информативной».

Прием «диалога» позволяет Горбачеву демонстрировать

[398/399]

свою «откровенность», человечность, заботу о людях, быть несколько более раскованным, чем в публичных выступлениях, оставаясь, тем не менее, Отцом, поучающим неразумных детей. Он объясняет колхозникам: «Первоочередная задача — своевременно убрать все, что выращено...»⁴³ Зайдя в магазин, заботливо спрашивает: «Здесь всегда так много всего?»⁴⁴ Мудро изрекает: «Жилье, особенно для молодой семьи, — это очень важно»⁴⁵. Позволяет заглянуть в свой личный мир: «Как-то мы с Раисой Максимовной читали Достоевского...»⁴⁶ Делится эстетическими взглядами: «Действительно, природа здесь необычная, я бы сказал так: интересная природа»⁴⁷.

При каждой встрече с народом Михаил Горбачев неизменно и обязательно задает свой главный вопрос: «Я хочу вас спросить: вы за настоящую перестройку? Или пусть она потихоньку идет?» И неизбежно слышит голоса: «За перестройку»⁴⁸. Диалог не прерывается. В Риге — «Горбачев: Есть у вас сомнения относительно нашей политики? Голоса: нет... Горбачев: Поддержка? Голоса: Полная поддержка»⁴⁹. В Мурманске: «Голос: У нас перестройку все поддерживают. Горбачев: Да, я вижу. Вижу ваши деда. Сейчас так и надо»⁵⁰. В Москве» «Горбачев: Ваше рабочее мнение для нас очень важно. Из ваших слов я понял, что политика перестройки укоренилась в рабочей среде»⁵¹. В Сибири: «Голоса: Хотим, чтобы Вы лично довели до конца перестройку, а мы в нее верим. Горбачев: Общее мнение? Голоса: общее»⁵².

Диалог, игра в «прямую демократию» должны повышать популярность Лидера, обеспечивать ему всенародную поддержку, которая сделала бы его совершенно независимым. Вождь партии, глава государства и, в дополнение, любимый народный трибун. Един в трех лицах — таков Седьмой секретарь, таким он хочет быть. Это цель его восхождения к высшей власти.

Анализируя накануне встречи на Мальте словарный запас президента Буша, советский журналист заметил, что самое повторяемое слово: осторожность, осмотрительность (prudent). Словарный запас Михаила Горбачева невелик. Если не считать

[399/400]

нескольких «личных» словечек, вроде «маховика», который обещал раскрутить в 1985 г. и возлагает на него надежды пять лет спустя, вроде «прибавить в работе», генеральный секретарь держится за старые испытанные слова. Давно известны и широко использовались даже ключевые лозунги эры «нового политического мышления»: перестройка, гласность. Слова появляются, выходят на авансцену, затем могут быть отправлены за кулисы, а потом вызваны снова. Третье слово триады, обозначившей рождение «перестройки», — ускорение, слиняло после краха стратегии увеличения выпуска продукции, появившись вновь осенью 1989 г. как обещание быстрого улучшения продовольственного положения, но исчезнув опять после неудачной попытки «радикальной реформы» начала 1990 г.

В словарном запасе Горбачева обращают на себя внимание слова, обозначающие его тактику — уклончивую, виляющую, склонную к резким переменам. Он очень любит употреблять слово «подход» во множественном числе — подходы, как синоним путей или методов решения проблемы. Заявляя — «не все как надо», он имеет в виду: «все не как надо». Прямое — «непонимание» — он подменяет осторожным «недопониманием». Стратегию определяют, наряду с «триадой», такие термины, как «новое политическое мышление», человеческий фактор, гуманный социализм, цивилизация. Их достоинства — неопределенность и всеохватность.

Как и все его предшественники, Горбачев использует важнейший прием советской риторики — прилагательное, меняющее по желанию смысл существительного. После «развитого», «зрелого» социализма эпохи Брежнева пришло время социализма «гуманного». «Мы строим гуманный социализм», — заявляет Генеральный секретарь в директивной теоретической статье, предупреждая, что «общественная мысль в основном и главном не превзошла марксову идею построения «царства свободы...»⁵³ Но гуманный социализм на основе марксизма-ленинизма, предлагаемый

[400/401]

Горбачевым как цель перестройки, был всегдашним стремлением советских руководителей. «Краткий политический словарь» в 1983 г. настаивал на том, что «подлинным гуманизмом является гуманизм социалистический. Его теоретическую основу составляет марксизм-ленинизм»⁵⁴.

Необходимый элемент горбачевских текстов — повторение. И здесь он верный ученик ленинско-сталинской школы риторики. С той разницей, что в композиции ленинских речей повторение использовалось для построения квадрата, сосредоточивающего внимание, зажимающего мысль в тесное кольцо единственного выхода. Ленин, например, употребляет глагол во всех трех формах: было, есть и будет. Сталин, следуя за вождем революции, создавал гипнотический, усыпляющий эффект, повторяя без изменения ту же конструкцию. Например: «У нас не было... у нас есть теперь... у нас не было... у нас есть теперь...»⁵⁵ Горбачев поступает иначе. Он пытается создать видимость открытости и «плюрализма», повторяя слово в различных комбинациях, которые выражают неизменный смысл. В статье «Социалистическая идея и революционная перестройка» 10 раз употребляется слово «цивилизация»: «...в контексте современного этапа развития человеческой цивилизации»; «Маркс и Энгельс... представили научный социализм, как закономерный продукт прогресса цивилизации и исторического творчества народа»; «в общецивилизованном плане мы остались как бы в прошлой технологической эпохе», «мы являемся частью человеческой цивилизации»; «к числу достижений цивилизации относятся...»; «общецивилизационный механизм»; «вектор классового начала совпадал с направлением прогресса цивилизации по пути к свободе и миру»; «условия жизни, естественные для всякого цивилизованного государства»; «мир социализма движется к общим для всего человечества целям в рамках единой цивилизации, не отказываясь от своих ценностей и приоритетов»⁵⁶. Мысль автора понятна: цивилизация для него — принадлежность к человечеству («человечество»,

[401/402]

 «общечеловеческое» многократно употребляется в статье как синоним «цивилизации») социалистической системы, ее нормальность, несмотря на сохранение «своих ценностей и приоритетов»: т. е. марксизма-ленинизма, как «мировоззрения и ценностных установок» и коммунистической партии, как «политического авангарда советского общества», функцией которой остается «осмысливать происходящие процессы, определять и предлагать политику, осуществлять прогностическую деятельность...» Несмотря на нежелание отказываться «от самой идеи обобществления, приоритета общественной собственности», а также от «общеизвестных преимуществ централизма и планирования в больших масштабах»⁵⁷.

Избитые истины: стиль — это человек. Или, перефразируя: скажи мне, как ты пишешь, и я скажу — кто ты такой. Серый, плоский, неприметный стиль речей, статей, разговоров Горбачева великолепно служит цели: скрывает мысли и подлинные намерения автора, возможно, неясные до конца ему самому. Стиль Горбачева поворачивается к различной аудитории разными гранями. Американский журналист в Москве, видевший 11 декабря 1989 г. на телевизионном экране Горбачева в роли председателя съезда народных депутатов резко, безжалостно, презрительно трактовавшего Андрея Сахарова, умершего два дня спустя, удивлялся, что это был тот же самый президент Горбачев, которого мир видел на Мальте улыбающимся, милым, доброжелательным ко всему человечеству. Есть в этом стиле нечто актерское, Горбачев надевает и снимает разные маски. Великолепный кинорежиссер Сергей Параджанов, остроумный любитель парадоксов, говорил во время визита во Францию, что когда Михаил Горбачев потеряет свою должность в Кремле, он возьмет его за руку и поведет в театр играть Гамлета. Режиссер нашел отличную роль для нынешнего Генерального секретаря. Принц датский, несмотря на свои колебания, ликвидировал немало персонажей трагедии Шекспира.

Ощущение слова Горбачева как маски, ощущение советского языка как маскировки, прикрывающей реальность,

[402/403]

вызвано раздвоением между традиционной речью и миражом радикальных перемен, начинающих новую эру в истории. Увеличилась частотность употребления одних знакомых слов — демократия, перестройка, гласность, сократилась частотность других знакомых слов. Реже поют, например, песню, в которой есть слова: «Москва — самый справедливый город на земле...» Начинают посмеиваться над лозунгами типа: «Слава великому советскому народу — строителю социализма!»; «Советский народ — вечный строитель коммунизма!»; «Принимай, Родина, серную кислоту!»; «Октябрьская революция — главное событие века!» и т. д. Тем не менее, эти лозунги, над которыми безжалостно издевался в своих сатирах Александр Зиновьев, продолжают украшать советские города и веси. Об Октябрьской революции как главном событии века не перестает говорить Горбачев.

Раздвоение между словом и проектом, воспринимаемое как маска, породило знаменитый вопрос: искренен ли Горбачев? Такого вопроса не ставили по отношению к Ленину и его преемникам. Все было очевидно. Сталина, например, считали либо либералом, либо бандитом, либо революционером. Не было сомнений в реформаторстве Хрущева или миролюбии инициатора разрядки Брежнева. Михаил Горбачев — неуловим. Он говорит одно, делает другое, потом заявляет третье. Во время первой поездки во Францию, отвечая на вопросы директора «Юманите», Горбачев поразил откровенным ответом на вопрос: «Есть ли еще очереди?». Он ответил: «Да». Разъяснив: «Особенно за товарами высокого качества, спрос на которые еще не удовлетворяется»⁵⁸. Этот ответ может служить моделью горбачевского стиля: мнимая откровенность и реальная ложь. Как рассказывают путешественники, в грузинском городе Боржоми вопрос десталинизации решили в горбачевском стиле. На памятнике Сталину, срезав его имя, написали: «Киров». Сталин исчез, а к тому же были сэкономлены средства.

Как заклинание повторяется в речах генерального секретаря, в статьях и выступлениях всех сторонников «перестройки»

[403/404]

слово: необратимость. «...Перестройка, обновление жизни общества на принципах гуманного демократического социализма стали необратимы», — декларировал, например, Горбачев на втором съезде народных депутатов⁵⁹. Эта магическая формула является вариантом наиболее известного лозунга предшествующей эпохи: «Коммунизм неизбежен».

Шесть томов «Избранных речей и статей» Горбачева снабжены предметным указателем. Это — «возвращение к Ленину»: в сочинениях генеральных секретарей — от Сталина до Черненко — предметного указателя не было. Но возвращение не полное — ибо к сочинениям Ленина даны также именные указатели. У Горбачева их нет: его тома — это безлюдная пустыня, в которой бродит тень Владимира Ильича и редко-редко возникает фантом Маркса. Зато предметный указатель полон до слез знакомых выражений, терминов, лозунгов: авангардная роль коммунистов; благосостояние советского народа; воспитание идейно-политическое, трудовое, нравственное; коммунизм, коммунистическое строительство; содружество социалистических государств; управление народным хозяйством, его коренная перестройка; цена, ценообразование, реформа. И т. д. и т. д. Эти выражения, термины, лозунги проходят через все сочинения.

В «Слове о Ленине», выступлении на торжественном заседании по поводу 120-й годовщины рождения Вождя, Горбачев настаивает на бесконечно привычных «основах ленинизма»: без Ленина не обойтись; «отвернуться» от Ленина «означало бы подрубать корень общества и государства, опустошая умы и сердца поколений» и т. д. Последний из наследников Ленина настаивает: «Обществу нужна авангардная партия социалистического выбора»; «в нашем обществе, к которому мы идем через перестройку, должна действовать и обновленная, реформированная Коммунистическая партия»⁶⁰. Центральный комитет КПСС, руководимый генеральным секретарем, определяя основные черты «идеологии обновления», идеологии «перестройки», подчеркивает «верность творческому духу

[404/405]

материалистического мировоззрения и диалектической методологии Маркса, Энгельса, Ленина»⁶¹.

Нельзя сомневаться в искренности Горбачева, когда он объявляет: «Я был и остаюсь коммунистом», когда говорит о верности «истмату и диамату» основоположникам, Учению. В разговоре с уральскими рабочими Михаил Горбачев выражается просто и понятно: «Придется многое менять, убирать. Но — не до основания»⁶².

Семантическое поле горбачевской риторики остается неизменным.

[405/406]

9. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Журналисты жалуются: положение такое неустойчивое, что даже они не поспевают за ним. История на марше — говорили раньше. Сегодня можно сказать: история в беге. Так бывало в прошлом. «Весна народов» в 1848 г.: в январе восстания в итальянских провинциях Австрии, в феврале — массовые демонстрации в Париже вынуждают уйти с престола последнего Бурбона, в марте — волнения в Вене сваливают всесильного Меттерниха, в апреле — Венгрия получает конституцию, в мае — в Берлине под давлением манифестаций из города выводятся прусские войска и назначается либеральное правительство; в Праге подписываются массовые петиции с требованиями национальных прав; германский парламент обсуждает вопрос единства страны, в июле в Австрии входящие в империю народы выбирают парламенты всеобщим голосованием. Книга, которой будет суждена широкая известность, — «Коммунистический манифест» — выходит в это время, начинаясь словами: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». А потом приходит контрреволюция — в конце 1849 г. отобраны все либеральные завоевания, — реакция торжествует. Весна 1945 г. снова была временем потрясений, надежд и горьких разочарований. Громя нацистские

армии, в Восточную и Центральную Европу, приходила Советская армия, устанавливая коммунистические режимы: в Варшаве, Праге, Берлине, Будапеште, Бухаресте... Призрак коммунизма обретал плоть, из которой десятилетиями будет течь кровь.

Осень 1989 г. соблазнительно сравнить с «весной народов». Народные манифестации в столицах стран социалистического лагеря вынуждают коммунистов отказаться от монополии, поделиться властью с оппозицией, которая одерживает победу еще до своего реального возникновения. В последние дни 1989 г. в Бухаресте демонстранты несут плакат: 10 лет в Польше, 10 месяцев в Венгрии, 10 недель в ГДР, 10 дней в Праге. Считанные дни остаются «гению Карпат» Чаушеску. Соблазнительная аналогия порождает вопросы. Прежде всего, привлекает внимание сходство сценария: в Будапеште, Праге, Берлине, Бухаресте (Польша выглядит исключением) демонстрации сметают без сопротивления казалось вечных вождей местных компартий. Есть все основания полагать, что толчком к переменам было выраженное Москвой решение не поддерживать Живкова, Хоннекера, Якеша и др.

Согласившись на «перестройку» социалистического лагеря, Михаил Горбачев рассчитывает на то, что оппозиция примет на себя тяжесть экономических реформ, на отсутствие у оппозиции программы трансформации обществ после десятилетий коммунистической власти, на разобщенность в рядах оппозиции. Пример Польши, которую Горбачев называет «опытным полем», свидетельствует о том, что у этих расчетов имеются основания. Польский публицист Витольд Харламп писал в конце 1989 г.: «Полуправду всей нашей ситуации очень трудно вынести. В конце концов наши люди идут под руки с тем, кто разрушил эту страну, идут танцевальным шагом, в согласии, которое увеличивается по мере того, как страна разваливается»¹. Расчет Горбачева на то, что восстановление экономики социалистических стран затянется, последствия допущения капиталистических элементов и их влияние на население трудно предсказуемы, а тем временем

[407/408]

генеральный секретарь получает дивиденды своего либерализма на Западе. Поддержка Запада все больше становится основным рычагом власти Горбачева.

Джеймс Рестон выразил убеждение, что в политике, как и в любви, приходит время, когда необходимо поцеловать девушку. Во внешней политике, в отношениях с бывшими странами социалистического лагеря Горбачев не перестает «целовать девушку». Нецелованной остается девушка подлинных реформ в Советском Союзе.

В декабре 1989 г. под нажимом Горбачева второй съезд народных депутатов отказался обсуждать важнейшие, неотложные вопросы. В Обращении Андрея Сахарова и четырех других народных депутатов о проведении 11 декабря — накануне съезда — политической предупредительной забастовки говорится, в частности: «Откладывается принятие основных экономических законов — «О собственности», «О предприятии» и важнейшего закона «О земле», который дал бы, наконец, крестьянству право быть хозяином. Верховный Совет СССР долго не включал в повестку дня Съезда вопроса о статье 6-й Конституции СССР»². К этому перечню можно добавить уголовное законодательство и закон о печати, ждавшие реформы более пяти лет. Второй съезд советов утвердил 13-й пятилетний план, возвращающий страну, практически, назад, к доперестроечной структуре. Возражая премьер-министру Рыжкову, представившему новые экономические директивы, известный экономист Гавриил Попов заявил: «Мы не нуждаемся в 13-м пятилетнем плане. Нам нужен первый пятилетний план реформ: первый, отвергающий командно-административную реформу, первый, ликвидирующий централизм, первый, дающий независимость предприятиям и республикам»³.

Андрей Сахаров, добившись личной встречи с Горбачевым после первого съезда народных депутатов летом 1989 г., предупреждал его: «Михаил Сергеевич! Не мне объяснять вам, насколько серьезно положение в стране, как недоволен народ, как все ждут, что положение будет ухудшаться. Возник кризис доверия в стране по отношению

[408/409]

к руководству и партии. Ваш личный авторитет и популярность упали до нуля. Народ не может больше ждать, получая только обещания. Средний курс в такой ситуации по существу невозможен»⁴. Полгода спустя, за несколько часов до смерти, выступая на собрании Межрегиональной депутатской группы, Сахаров сформулировал основы политической оппозиции, принципы новой политической партии. Эволюция Андрея Сахарова, превращение противника ядерного оружия, защитника прав человека, борца с репрессиями, поверившего на короткое время, что Горбачев воплощает надежды изменения советской системы, в политического деятеля, инициатора создания политической партии — демонстрация неудачи горбачевской «перестройки». Руководство, говорил Сахаров, «ведет страну к катастрофе, затягивая процесс перестройки на много лет... Разочарование в стране уже нарастает. И это разочарование делает невозможным эволюционный путь развития в нашей стране. Единственный путь, единственная возможность эволюционного пути — это радикализация перестройки»⁵.

Михаил Горбачев категорически отвергает этот путь. В разговоре с глазу на глаз с Андреем Сахаровым он объявил: «Любые скачки приводят к откатыванию назад. Я не поддамся никакому шантажу, ни справа, ни слева, и буду проводить ту линию, которую считаю нужной, несмотря ни на какое давление»⁶. Центризм советского Лидера оборачивается подлинным откатыванием назад. Экономист Василий Селюнин, критикуя экономическую стратегию, изложенную в 13-м пятилетнем плане, исходящую из решения сначала стабилизировать положение, а потом проводить коренные реформы, или, иными словами, заменить реформы чрезвычайными мерами в рамках прежней системы, напомнил об очевидной аналогии. Сталин в 1929 — 1933 гг. «оздоровлял финансовую систему путем выкачивания денег у населения — повышая цены и строго контролируя зарплату. В 1947 г. Сталин вернулся к этому методу, проведя грабительскую денежную реформу⁷. Знаменитый писатель-фантаст Айзек Азимов, физик по специальности,

[409/410]

объясняет, что для понимания вселенной необходимо упростить насколько возможно проблему, включив в анализ только те свойства и характеристики, которые необходимы для понимания. Если вы хотите выяснить, как предмет падает, вас не должно заботить новый он или старый, красный или зеленый, имеет запах или нет... Это упрощение вы можете называть моделью...»⁸ Подробно рассмотрев различные стороны деятельности Михаила Горбачева, исходя из того, что он является инициатором «Перестройки» и главным его мотором, стоит в заключение задать вопрос: почему? Почему генеральный секретарь, придя к власти в марте 1985 г., начал политику, которая пять лет спустя дала результаты, вызывающие всеобщее недоумение? В странах бывшего социалистического лагеря сметены старые лидеры. Оппозиция приняла на себя ответственность за жизнь страны, сотрудничая с коммунистами. Нет сомнения, что Москва способствовала разными способами: используя свое влияние и своих людей в органах безопасности, в армии, во всех центрах власти. Ни в коем случае не уменьшая народного гнева, копившегося со дня установления коммунистических режимов, нельзя при анализе событий сбрасывать со счетов роль Москвы. Роль Горбачева. Почему? Можно предположить (до того, как появятся документы), что «доктрина Горбачева», заменившая «доктрину Брежнева», имеет целью сохранение союзных отношений со странами бывшего лагеря на новых основах. Выступление в роли «освободителя» даст Михаилу Горбачеву вечную благодарность Запада, в поддержке которого он жизненно нуждается.

Неудачи преследовали его на протяжении 5 лет в родной стране. Сегодня очевидно: сила советской системы — закостенелость — является ее главной слабостью: события в ГДР, Чехословакии, Румынии показали, как быстро ломается режим. При условии, и это очевидно Горбачеву, отсутствия на вершине пирамиды власти подлинного Вождя.

Горбачев, не раз говоривший, что ищет у Ленина ответы на вопросы, возможно видел заметку, сделанную вождем

[410/411]

партии и революции на полях «О войне» Клаузевица: «Хороший вождь и... недоверие к людям».

Хороший вождь? Можно ли так назвать Михаила Горбачева? Он добился абсолютной власти. Не ограничиваясь постами генерального секретаря и председателя Верховного Совета СССР, он, создав Российское бюро ЦК КПСС, и там занял пост председателя. В марте 1990 г. он стал Президентом СССР. Незаурядный талант политика позволил ему полностью приручить главное достижение «политической реформы» — съезд народных депутатов, где он делает то, что хочет. Советский публицист констатирует: «Итак, в лице М.С. Горбачева и во многом благодаря его искусству Съезд народных депутатов СССР сделал то, чего от него меньше всего ожидали, — восстановил единовластие партийно-бюрократического аппарата»⁹. Выше немало говорилось о необыкновенной популярности советского Лидера за рубежами его страны, о высочайшей оценке, которую дают ему самые разные политические, государственные, религиозные деятели. Президент Миттеран говорит: «Господин Горбачев, человек, который видит далеко»¹⁰. Глава секты Мун, совсем недавно самый ярый враг коммунизма, в интервью для советского журнала «За рубежом» согласен с такой оценкой: «Президент Горбачев человек большого мужества и убежденности»¹¹. Одновременно, у себя дома, опрос общественного мнения после первого съезда народных депутатов, дал неожиданные результаты. Журнал «Аргументы и факты» получил 165 тыс. ответов на вопрос, как вы оцениваете деятельность народных депутатов. Было обработано 15 тыс. писем. Читатели высказали свое мнение о 600 депутатах. В опубликованном журналом списке 100 имен. Первое место с большим отрывом от остальных занимает Андрей Сахаров¹². В полном списке — Горбачев занимает 599-е место. За ним идет — Анатолий Лукьянов — его заместитель в Верховном Совете. Весной 1990 г., после избрания Горбачева в президенты, был проведен опрос. На вопрос «Как Вы считаете, способен ли нынешний президент СССР навести порядок и сохранить единство страны?» были получены следующие

[411/412]

ответы: 40% — думаю, что способен; 31 — думаю, что на этом посту нужен более твердый и решительный человек; 11 — думаю, что на этом посту нужен более терпимый и демократичный человек; 18 — затрудняюсь ответить¹³. На выборах на съезд партии Горбачев получил в одном из московских районов — 61% голосов.

Нарастающая слабость Горбачева связана с тем, что номинально обладая абсолютной властью, он с увеличивающимися трудностями реализует ее. Лихорадочная законодательная деятельность, при одновременном нежелании касаться главных проблем, заставляет вспомнить афоризм Тацита: «Чем более коррумпирована империя, тем больше в ней законов». Русский историк Юрий Готье записал в своем дневнике 1 января 1919 г. частушку, увиденную на стене дома в Москве: «Что ни час, то совет, что ни день, то декрет, а хлеба все нет»¹⁴. Этими словами можно описать сегодняшнее положение в Советском Союзе после пяти лет «перестройки».

Игорь Клямкин, подводя итоги «Ста дней президента», напомнил, что в первой речи Горбачев, добившись нового поста, говорил о двух важнейших задачах, стоящих перед ним и страной: радикализация экономической реформы и обновление федерации. В первые сто дней, замечает Клямкин, практически сделано ничего не было. Возможно, полагает он, что Президент понял, наконец, необходимость внесения корректив в свои планы, ибо произошли глубокие перемены в федерации, а экономический кризис углубился¹⁵. Выступая в августе 1990 г. перед военными, он просил дать ему еще год-полтора на осуществление реформ, «смысл которых — по его словам — остается незыблемым: реализовать социалистическую идею...»¹⁶ Перестройка началась, ибо в конце брежневской эпохи стало очевидным для руководства, что существует кризис власти. Пятилетняя деятельность Горбачева этот кризис усилила. Здание последней империи XX века покрылось трещинами. С присущим ему политическим мастерством генеральный секретарь использует свою слабость. Сценарии катастроф, ожидающих мир, если советская империя

[412/413]

рухнет, нарастают как лавина. Вспоминаются бесчисленные войны, превратившие Балканы в пороховой погреб Европы после развала. Оттоманской империи. Их результатом была первая мировая война. Вспоминаются распад Австро-Венгерской империи и Гитлер, воспользовавшийся возникшим вакуумом. Результатом была вторая мировая война. Советники Горбачева во время встречи с Бушем в Вашингтоне в июне 1990 г. стали употреблять выражение «веймарская Россия», напоминая о судьбе Германии после Версальского мира. Говорят об опасности распада советской империи, ибо можно себе представить захват ядерного оружия одним из новых государственных объединений, возникших на развалинах. Все эти сценарии должны убедить в одном: советская империя необходима, она — гарантия мира, гарантия стабильности.

На вопрос: почему перестройка? можно ответить: Михаил Горбачев пошел на гигантский Брест, жертвуя территорией для сохранения власти. Ленин, убеждая своих товарищей согласиться на «похабный мир», объяснял: если бы немцы потребовали свержения советской власти, тогда надо было бы драться. Жертвовать всем, но сохранить власть — таков завет Ленина, которому следовали все его преемники. В «Слове о Ленине» Горбачев возвращается вновь и вновь к «гениальным примерам ленинской политики «крутых поворотов», вспоминая Брест и нэп, добавляя впервые, что «Ленину приходилось даже идти на конфликт со своими коллегами, ультимативно выступать против мнения большинства. Классический пример — с Брестским миром»¹⁷.

Будущий историк, обратившийся к эпохе Горбачева, когда исчезнет пена актуальности, сможет лучше увидеть главный вклад — невольный и бессознательный, как мне кажется, — Михаила Горбачева в процесс, ведущий к гибели советскую систему. В 1922 г. Борис Пильняк обратил внимание на важнейшую особенность «нового мира», рожденного Октябрьским переворотом: «Россия живет волей хотеть и волей не видеть; эту ложь я считаю глубоко положительным явлением, единственным в мире»¹⁸. Ложь,

[413/414]

убеждавшая в возможности реализации утопии, двигала советскими людьми, была не меньшей силой, чем суровейшие репрессии. Горбачев позволил сказать о существовании лжи. Он позволил внести в иррациональную мистическую советскую систему, основанную на гениально простой формуле — один вождь — одна партия — один народ, рациональные элементы, даже если они выражаются только в обновленном лексиконе и просветах во лжи. Симбиоз иррационального и рационального невозможен. Организм либо отбросит чуждое ему тело, либо погибнет.

В разгар наполеоновской славы Меттерних утверждал, что вся наполеоновская система покоится на нездоровом базисе и поэтому не может не рухнуть. Весь вопрос, говорил австрийский государственный деятель, — это только: когда и как?

На вопрос: почему Горбачев затеял перестройку? есть только один ответ: чтобы оттянуть как можно дальше гибель советской системы.

[414/415]

10. Послесловие: Что было потом?

«Седьмой секретарь» был закончен в августе 1990 г. В конце книги выражалось убеждение в предстоящем крахе системы, ставился только вопрос: когда и как? Ответ не пришлось ждать долго: в августе 1991 г. покончила самоубийством коммунистическая партия Советского Союза. В декабре этого же года, лишившись скелета, рассыпался, как сдутый ветром, СССР. Перестала существовать последняя империя. Седьмой секретарь оказался последним. Стал последним и первый президент Советского Союза. Это было еще одним подтверждением неразрывности партии и государства советского типа; перестав быть генсеком, президент не сумел остаться во главе государства.

Ответ на вопрос: когда? — бесспорен: вторая половина 1991. Как выражались марксисты, это «объективная истина» Сложнее с ответом на вопрос: как? Книга «Седьмой секретарь» анализирует эпоху «перестройки», видя в ней отчаянную попытку спасти систему, реформировать нереформируемое. Но это объяснение — почему неудача горбачевской политики была неизбежной. Вопрос: как? — имеет в виду ход

[415/416]

событий, приведших к результату — краху системы, которая казалась могучей, монолитной, непоколебимой.

Краткое изложение фактов, приведших к августу и декабрю 1991 г., следует начать с 1990 г. «Перестройка» не была первой попыткой улучшить сталинскую модель, сделать ее более эффективной, не меняя главного. Хрущевская «оттепель» —наиболее известный пример. «Царь Никита» испробовал все: экономическую реформу, «гласность» /она называлась — «оттепель»/, чистку партийного аппарата и ломку партийной структуры. Особенность всех реформ 50-80 гг. — от Хрущева до Андропова — состояла в их легкой обратимости. Как только очередной генеральный секретарь-реформатор /а они все ими были/ обнаруживал, что возникает опасность для «основ», он поворачивал назад. Такого рода реформатором был и Михаил Горбачев, начиная с первого дня своего избрания генсеком. О слабостях Горбачева-лидера можно говорить много /об этом немало говорится в книге/, можно перечислять его просчеты, ошибки, повороты на 180 градусов. Повторяя политические действия своих предшественников, от Ленина до Черненко, Горбачев лишь в одной области пошел дальше других. Не понимая и, в результате, не придавая никакого значения национальному вопросу, он допустил развитие национальных движений, ставших основной формой выражения недовольства коммунистической властью. Непонимание советскими вождями созданной ими системы подтверждается всей историей первого в мире социалистического государства. Эту слепоту, которую я назвал бы генетической, отлично демонстрирует Александр Зиновьев. В теоретическом труде «Коммунизм как реальность» философ посвятил национальному вопросу меньше полстраницы.

Александр Зиновьев констатирует: «Как показывает опыт Советского Союза, коммунистический строй успешно справляется с национальными проблемами». Он заканчивает пророчеством: «И расчеты на то, что межнациональные конфликты в Советском Союзе послужат причиной гибели советской империи, основаны на полном непонимании фактического состояния страны с этой точки зрения.»¹

¹ Александр Зиновьев. Коммунизм как реальность. Лозанна, 1981 г. стр. 163.

[416/417]

Михаил Горбачев отнесся к национальным проблемам, как если бы он читал А. Зиновьева и полностью доверился его анализу. Генеральный секретарь не предпринял ничего для решения спора в Нагорном Карабахе, навязал русского на пост первого секретаря ЦК компартии Казахстана, подавил силой манифестации в Тбилиси, не поверил в серьезность национального движения в Прибалтике и применил там силу и т.д., и т.д. Он пренебрег национальным движением, не поняв наличия прямой связи между демократизацией, которую генсек использовал как инструмент для усиления своей власти, и неудержимым нарастанием воли к автономии, независимости, а потом — к отделению и выходу из Союза.

Оглядываясь на события после того, как они завершились, легче понять причины и последствия. После того, как империя рухнула, стало очевидно, что ударом, потрясшим ее основы, было решение России объявить о своей суверенности. Глава «Русский вопрос» заканчивается выводом: «В начале последнего десятилетия XX в. идея русского суверенного государства представляется утопической. Ее реализация — в любой форме — была бы ударом, которого советская империя выдержать не сможет». Автор «Седьмого секретаря» не мог лишь предвидеть, что развал произойдет так быстро. Ускорение было прежде всего результатом раскола КПСС. Решение российских коммунистов создать свою коммунистическую партию означало смертный приговор системе.

Летом 1990 г. все было готово для последнего акта. Последующие события были развитием и продолжением того, что произошло раньше. Идут параллельно два процесса: Михаил Горбачев продолжает делать все, чтобы расширить объем своей власти, но одновременно все больше и больше теряет реальную власть, т.е. возможность влиять на события. Центробежные силы действуют все сильнее, а центр непрерывно ослабляется, ибо в Москве — в центре! — существуют две власти: советская и российская, тоже советская, но вторая. Двоевластие в Москве — столице тоталитарного по своей сути государства — /внесенный «перестройкой» хаос еще не изменил основ модели/ — было оксимороном и знаком неминуемой гибели.

[417/418]

Михаил Горбачев продолжал жить в мире иллюзий, утешая себя химерами, рассчитывая, что политическое лавирование позволит ему сохранить и увеличить власть. Во внутренней политике генсек — президент преследует две цели: реформа в экономике, реформа союзной конституции. Но сверх-задачей остается — как это было с самого начала — личная власть. В июле 1990 г. на XXVIII — и последнем — съезде КПСС Горбачев перетряхивает в очередной раз верхушку партийной машины, меняет структуру высших органов партии, желая гарантировать себя от судьбы Хрущева. В декабре, на съезде народных депутатов СССР, он принуждает выбрать вице-президентом Геннадия Янаева, вытащив его из глубин аппарата, в расчете на его полную преданность. Горбачев полагает, что обезопасил себя и с этой стороны. Укрепившись на двух стульях, он делает крутой поворот вправо. Зигзаги горбачевской «линии» были уже хорошо известны, но в этот раз поворот сильно напугал.

Летом Михаил Горбачев дал согласие на программу экономической реформы, названную «500 дней». Входивший в Президентский совет академик Шаталин, экономический советник Григорий Явлинский, ряд других экономистов-рыночников подготовили план реформы, рассчитанный на 500 дней: в первый день делается это, в 100-й следующее и т.д. На 500-й день — итог: реформа, оздоровление советской экономики. У плана были противники, его критиковали и за чрезмерность реформ, и за их недостаточность. Никто не узнает подлинную ценность «500 дней», ибо Горбачев неожиданно от программы отказался.

Подменой экономической реформы становится проведенное в январе 1991 г. решение конфисковать 7 млрд. рублей, изъяв из обращения 50-и 100-рублевые купюры. Советские граждане восприняли акцию, как грабеж.

Незадолго до «павловского грабежа» /по имени министра финансов Валентина Павлова, проведшего конфискацию/, Горбачев сменил министра внутренних дел, дав советским гражданам еще одно предупреждение. Вадим Бакатин, имевший репутацию демократа, был заменен бывшим председателем КГБ Латвии, затем секретарем ЦК КПСС

[418/419]

Борисом Пуго. В декабре 1990 г. Валентин Павлов становится премьер-министром, а в январе 1991 г. внутренние войска, подчиненные Борису Пуго, устраивают кровавую резню в Вильнюсе. Горбачев, как и после событий в Тбилиси объявляет, что ничего не знал, ни к чему непричастен.

Реализуя вторую цель внутренней политики, генсек и президент включает так называемый «ново-огаревский процесс». В Ново-Огареве, подмосковном имении Горбачева, он собирает представителей республик для того, чтобы в келейной обстановке обсудить проект договора, определяющего будущие отношения в СССР. На первое совещание, в апреле, собираются представители 9 республик. Главный козырь Горбачева — альянс с Борисом Ельциным на базе формулы: «суверенные государства в рамках нового союза». Участников совещания не смущает противоречивый, взаимоисключающий характер понятий, составляющих формулу. Каждый преследует собственные интересы —Горбачев желает только одного: сохранения Союза в любой форме, которая позволит ему удержать власть.

Политика Горбачева не получает одобрения в стране: ею недовольны все. Неприязнь к отцу «перестройки» — единственное чувство, объединяющее всех советских граждан. Оно объясняется не только неуклонно снижающимся жизненным уровнем, нарастающим экономическим хаосом, пренебрежением важнейшими проблемами, но также туманностью подлинных целей «перестройки», недоверием к лидеру, совершенно оторвавшемуся от реальности. Горбачеву отказывают в поддержке демократы, не простившие ему измены — внезапного поворота «направо».

Горбачеву отказывают в поддержке силы, на которые он твердо рассчитывал: КГБ, армия, внутренние войска. В июне 1991 г. председатель КГБ Владимир Крючков в присутствии маршала Язова и Бориса Пуго делает доклад на закрытом заседании Верховного совета СССР. Крючков обвиняет Горбачева в невыполнении им функций президента, обязанного защищать единство и безопасность СССР. Председатель КГБ говорит о заговоре «иностранных спецслужб, руководимых ЦРУ», констатируя, что горбачевская политика

[419/420]

демократизации точно соответствует стратегии американской разведки.

Внешняя политика Михаила Горбачева могла вызывать недоумение. Восхищение Запада, видевшего в Горбачеве государственного деятеля, который остановил «холодную войну», освободил закабаленные страны восточной и центральной Европы, вывел войска из Афганистана, не разделялось согражданами президента-генсека. Одни обвиняли его в том, что он погубил империю, плод пота и крови поколений русских людей. Другие, согласные с необходимостью вернуться в свои границы, «сосредоточиться», упрекали Горбачева в том, что он слишком дешево, а иногда бесплатно, подарил Западу все, что тот хотел. Иногда недоумевали и на Западе. Согласие Горбачева на объединение Германии и ее принадлежность к НАТО было дано во время встречи на высшем уровне в Вашингтоне /31 мая-2 июня 1990/. Оно было полной неожиданностью для Буша, ибо Горбачев до этого категорически возражал против вхождения объединенной Германии в атлантический военный союз. Не меньшим сюрпризом уступка Горбачева была для министра иностранных дел Шеварднадзе и военного советника маршала Ахромеева: они узнали о согласии Горбачева одновременно с президентом США.

Приоритет внешней политики в стратегии горбачевской «перестройки» объяснялся расчетом Горбачева на получение от Запада экономической и моральной поддержки. Изобретатель «нового политического мышления» ожидал, что Запад даст ему не только кредиты и технологию, необходимые для увеличения эффективности советской экономической модели, но также престиж выдающегося государственного деятеля, который он потерял на родине. Значение, которое Горбачев придавал своему «имиджу» за рубежом, сделало необходимым, с его точки зрения, превращение внешней политики в сферу исключительных интересов генсека — президента. Ни Политбюро, ни министерство иностранных дел не посвящаются во внешнеполитические планы Горбачева. Все успехи он записывает на свой счет, во всех неудачах обвиняет своих противников.

[420/421]

С начала 1991 г. целью Горбачева становится приглашение на встречу «Большой Семерки», которая должна собраться в Лондоне в июле. Он рассчитывает получить там все необходимое для продолжения «перестройки», которая находится в полном тупике после того, как была отвергнута программа «500 дней». Его уверенность в благосклонности Запада была основана на, казалось бы, неопровержимой логике: после встречи на Мальте Буш питает личную горячую симпатию к советскому лидеру; поведение СССР во время войны в Заливе, хоть и было иногда двусмысленным, оставалось в главном проамериканским; Гельмут Коль и Маргарет Тэтчер полностью поддерживали убеждение Буша, что есть только одна альтернатива: Горбачев или хаос.

Страхи Запада усилились после 12 июня, когда Борис Ельцин был избран президентом России. В отличие от Горбачева Ельцин был избран всенародным голосованием. Двоевластие в Москве приняло форму прямой конфронтации. Было забыто совсем недавнее прошлое, когда казалось опасным критиковать Горбачева, ибо считалось, что кроме него никого нет.

Как говорилось в то время: иного не дано. Борис Ельцин стал альтернативным лидером. Все более частые манифестации в Москве — после запрещения в марте демонстрации, которая тем не менее состоялась, их разрешали — собирали противников Горбачева и сторонников Ельцина. Михаил Горбачев ведет одновременно две политики. Внутри страны он пробует показать кулак: КГБ получает особые полномочия, дающие право контроля в области экономики, в том числе распределения иностранной помощи. Для Запада он пытается склеить нечто вроде либеральной экономической программы, в надежде представить ее в Лондоне. Противоречивость, неясность тактики Горбачева Позволяла расценивать ее одновременно как демократическую и консервативную. Знаменитый крик Эдуарда Шеварднадзе на съезде советов в декабре 1990 г. «Диктатура наступает!» можно было понять по желанию, как предупреждение против потенциальной диктатуры «правых», либо как предупреждение против диктатуры Горбачева.

[421/422]

Первый шаг президента России — поездка в Вашингтон — продемонстрировал желание «первой из равных» вести самостоятельную политику и подтвердил нарастающий хаос в Советском Союзе. Настоятельные просьбы Горбачева увенчались успехом: он был приглашен в Лондон. Не как полноправный участник, но как милый гость. Длинный, туманный, запутанный доклад генсека-президента подтвердил его некомпетентность в экономических вопросах /он говорил например, о необходимости помощи в размере 100 млрд. долларов, не уточняя как, когда и на что/, подтвердил отсутствие программы. Президент Буш, начавший менять мнение о своем советском друге и его способности навести порядок в стране, убедил участников встречи в Лондоне отказать Горбачеву в массивной финансовой и экономической помощи.

Михаил Горбачев вернулся в Москву с пустыми руками. Его политика потерпела крах, но он не отдает себе в этом отчета. Тем более, что Джордж Буш, смягчая лондонский отказ, едет в Москву засвидетельствовать неизменность дружбы, поддержать Горбачева морально. Президент США посещает Киев и произносит речь, в которой убеждает украинцев не выходить из Союза, пугая хаосом. 30 июля во время бесед между президентами на даче Горбачева в Ново-Огареве Буш сообщил своему хозяину, что по сведениям ЦРУ в Москве готовится путч. Как сообщают американцы, Горбачев отмахнулся от предупреждения, объяснив, что он прочно держит власть в руках.

Можно говорить, что Михаил Горбачев пренебрег предупреждением, как Сталин в июне 1941 г. Некоторые открывшиеся после «путча» обстоятельства позволяют выдвинуть и другую гипотезу: Горбачев пренебрег предупреждением, ибо не боялся «путча», зная его сокровенный смысл. Весной 1991 г., с благословения генсека, Александр Яковлев, Эдуард Шеварднадзе /уже подавший в отставку/ начинают создавать Демократическое движение — организацию, которая, по идее, должна была вобрать в себя «лучшую часть» КПСС. В феврале 1992, уже в отставке, Михаил Горбачев рассказал журналистам, что после XXVIII

[422/423]

съезда партии, учитывая сокращение числа ее членов и взносов, началось изучение вопроса «как выжить». А с этой целью «мы... стали вкладывать деньги в коммерческие структуры».¹

Началось, как стало известно в результате расследований, организованных после запрещения деятельности КПСС, укрытие гигантских партийных фондов — в коммерческих предприятиях в стране и за границей, на секретных счетах в банках Швейцарии, Италии, Люксембурга, Панамы и т.д. Михаил Горбачев готовился к переменам.

6 августа 1991 г., после встреч с Джорджем Бушем, Михаил Горбачев с супругой отбыли, как каждый год, в отпуск — в Крым, где в Форосе у них была президентская дача. Они уезжали на 2 недели: 20 августа Горбачев должен был председательствовать на очередной ново-огаревской встрече представителей республик, которая должна была завершиться подписанием нового союзного договора. Встреча не состоялась.

Договор не был подписан. История сделала неожиданный поворот. На рассвете 19 августа московское радио зачитало обращение Государственного комитета чрезвычайного положения /ГКЧП/, извещавшее советских граждан, что в связи с болезнью президента Горбачева вице-президент Янаев исполняет функции главы государства.

Начался «путч». Спектакль был разыгран перед всем миром, который мог следить за московскими событиями по телевизору или радио. Позднее он будет описан в многочисленных мемуарах, в том числе Михаилом Горбачевым. Но продолжает оставаться тайной. Все в нем удивительно. «Путчистами» стали руководители страны. В ГКЧП — орган «переворота» — вошли: вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов, министр обороны Язов, министр внутренних дел Борис Пуго, председатель КГБ Крючков, вице-председатель Совета обороны Олег Бакланов. «Народ» представляли председатель Крестьянского союза СССР В.Стародубцев и президент Ассоциации государственных объединений СССР А. Тизяков.

¹ «Комсомольская правда», 29.2.1992 г.

[423/424]

Каждого из них тщательно выбрал и поставил на занимаемое место лично Михаил Горбачев. Это были его ближайшие соратники. История знает дворцовые перевороты, когда изменяли вернейшие из верных. Августовский «путч», хотя Горбачев представляет его как предательство близких, носил иной характер. До последней минуты «заговорщики» убеждали Горбачева возглавить Комитет, начать действовать решительно, чтобы навести порядок в стране. 18 августа вечером в Форос прилетела делегация от будущих «путчистов» упрашивать президента объявить чрезвычайное положение. Арестованные «путчисты» в показаниях следователям¹ единодушно настаивают на том, что Горбачев знал об их намерениях и уехал в Форос с напутствием: делайте, как хотите. Это следовало понимать: удастся — я буду с вами, не удастся — отвечаете вы. «Путчисты» могут лгать, желая облегчить свою участь. Но Эдуард Шеварднадзе, бывший не у дел, в первом интервью иностранным журналистам выразил предположение: а не участвует ли в «путче» президент?

Два объективных факта позволяют видеть в августовском «путче» спектакль. Первый — программа «заговорщиков». Трудно называть «переворотом» ситуацию, оставляющую на месте всю структуру государственной власти, кабинет министров в полном составе, всю партийную иерархию. Отсутствовал только президент. Но с ним шли переговоры. С ним или его сторонниками, которые оставались в своих кремлевских кабинетах по соседству с «путчистами».

Программа, изложенная в Обращении ГКЧП, несколько отличалась от взглядов Горбачева, которые он излагал в августе 1991 г. накануне «путча», но они точно соответствовали его взглядам в январе этого же года. Позволительно сказать, что «путчисты» протестовали против «августовского» Горбачева, защищая Горбачева «январского». «Путч» можно рассматривать, как форму протеста ближайших соратников генсека и президента против очередного поворота его политики.

Второй объективный факт — техника переворота. Курцио Малапарте написал в 1931 г. книгу под этим заголовком, изложив основные приемы захвата власти. Московские

¹ Фрагменты показаний В. Павлова, Д. Язова, В. Крючкова были опубликованы в журнале «Дер Шпигель», купившем секретные материалы в прокуратуре России.

«заговорщики» сделали все наоборот, как бы подчеркивая, что они могли бы, но не хотели. Достаточно перечислить несколько «ошибок». Сообщение о «путче» появилось в понедельник, а не в субботу, когда начинаются всегда войны и перевороты. Не были арестованы потенциальные противники. Не была прервана связь между страной, в которой произошел «переворот», и миром: остались открытыми все пути сообщений, сохранялась телефонная связь, в СССР были допущены сотни иностранных журналистов, в том числе радио и телевидения. В Москву пришло несколько случайных воинских соединений, но командиры не имели никаких приказов. Сразу после «путча» появилось множество легенд о «сопротивлении». Много говорили о том, что могучий инструмент КГБ — группа спецназначения «А-7», известная среди романтиков, как группа «Альфа», отказалась выполнить приказ и атаковать центр сопротивления «путчу» — здание Верховного совета России, в котором находился Борис Ельцин. Выяснилось, что в действительности группа «А-7 «приказа штурмовать не получила.

Многие свидетели настаивают на том, что «заговорщики» были пьяны и не знали, что делают — отсюда все нелепости и ошибки. Трудно согласиться с тем, что опытнейшие «техники», такие, как Крючков, Пуго, Язов, не знали, что нужно делать для того, чтобы захватить власть, которая находилась у них в руках. Все они были свидетелями, а некоторые /Крючков/ участниками образцового путча, осуществленного генералом Ярузельским.

Главной причиной неудачи «путча» был фактор, неучтенный «заговорщиками»: наличие в Москве второго центра власти, который неожиданно, после создания внеконституционного ГКЧП, стал единственной легитимной властью. Первый вопрос, который задает детектив, прибывший на место преступления, известен с древнейших времен: кому это было выгодно?

В данном случае ответ не может вызывать сомнений: «путч» был выгоден Борису Ельцину.

Это не значит, что он был его инициатором или организатором. Для подобного утверждения оснований нет. Есть

[425/426]

зато основания предполагать, что он знал о заговоре очень многое.

Незадолго до «путча» возникло зерно КГБ России, куда перешло более 300 специалистов из КГБ СССР, где, несомненно, у Ельцина имелись сторонники. Этого, конечно, было недостаточно.

Блестящий маневр президента России, сильного своей легитимностью, ибо избранного демократически, заключался в обращении к народу. Борис Ельцин отказался от возможных в его положении парламентских интриг, переговоров и возглавил организованный им народный бунт против заговорщиков, путчистов, в защиту законного президента СССР. После победы демократии стало известно, что административный и партийный аппарат по всей стране поддержал «путч», массовые демонстрации против «заговорщиков» возникли только в Москве и — после некоторого колебания — в Ленинграде.

Китайский пример — расстрел на площади Тьянанминь — свидетельствует, что подавление безоружных манифестаций вооруженной силой не представляет труда. Необходима только решительность обладателей власти. «Заговорщики» — и это была основная причина их неудачи — не имела лидера, рассчитывая, что им станет Горбачев. Слабая и лукавая политика Горбачева выглядела особенно неприглядно на фоне решительного и мужественного поведения Бориса Ельцина Курцио Малапарте констатирует, что путч, не достигший своих результатов в течение первых 24 часов, неминуемо терпит поражение. Отказ командующего военно-воздушными силами генерала Шапошникова /позднейшего маршала и командующего войсками Содружества независимых государств/ и командующего десантными войсками генерала Грачева /позднейшего министра обороны России/ подчиняться приказам министра обороны Язова означал конец «путча». Президент СССР Михаил Горбачев был — после трех дней неясности — привезен в Москву.

23 августа 1991 г. на заседании президиума Верховного совета России торжествующий Борис Ельцин подписывает на глазах присутствующего Михаила Горбачева указ о

[426/427]

приостановлении деятельности коммунистической партии РСФСР. Пораженный генеральный секретарь ЦК КПСС обратился к Центральному комитету, заявляя о своей отставке. ЦК принимает решение самораспуститься. Коммунистическая партия Советского Союза кончает самоубийством, не пытаясь сопротивляться. Построенная Лениным по образцу армии, партия была послушным инструментом в руках вождя. Прусские капралы требовали, чтобы солдат был послушен приказам, как труп. Этого добивались Ленин, Сталин, их наследники. Смерть партии еще одно подтверждение удачи ленинского плана. Но сила «партии нового типа» обернулась ее слабостью. Когда во главе оказался нерешительный, хитрый и не очень умный лидер, партия превратилась в толпу. Как случается с каждой армией, которая оказывается без командования. Толпа растерявшихся коммунистов подчинилась приказу, ибо это было у них в генах. Повторилась история 1935–38 г. г.: партия была без сопротивления уничтожена Сталиным, но предусмотрительный наследник Ленина приготовил замену — другую партию, вернее заполнил опустошенное им пространство новыми членами.

Михаил Горбачев принял отчаянное решение отделаться от партии до того, как подготовил ей «сменку». Он рассчитывал, что сумеет сохранить власть, ибо, сбросив кепку генерального секретаря, он сохранял шляпу президента СССР. Он не понял, что подрубил сук, на котором сидел. КПСС, единственная структура власти в стране, была единственным инструментом Горбачева. Все остальные — КГБ, армия — служили Горбачеву, ибо он был воплощением партии. Советская история — как сказано выше — свидетельствует, что ее лидеры плохо понимали созданную ими систему. Непонимание Горбачева оказалось смертельной ошибкой. Он похоронил свою личную власть, партию и государство.

Все было кончено в августе. Свидетели и участники событий еще не знали, что история СССР завершилась. В сентябре 1991 г., в торопливо изготовленной его советниками книге «Путч» /она выходит сначала по-английски, потом

[427/428]

по-французски, и лишь затем по-русски/, Михаил Горбачев настаивает: «Советский Союз остается и будет великой державой, без которой не могут решаться мировые проблемы». Это были пустые слова.

Россия продолжала добивать Советский Союз. 19 августа, т.е. когда, казалось бы, «путч» был в разгаре, Борис Ельцин подписывает указ о переходе «всех органов исполнительной власти Союза СССР, включая КГБ СССР, МВД СССР, министерство обороны СССР» в непосредственное подчинение избранного народом Президента России. 20 августа в очередном Указе Борис Ельцин объявляет себя командующим вооруженными силами СССР на территории России. Следующие указы передали в юрисдикцию России предприятия союзного значения, телевидение и радио... Президент России при живом президенте СССР, далеко выходя за пределы своих полномочий, объявлял себя — иначе говоря — Россию — наследником Советского Союза. Спасительница демократии, Россия считала естественным свое притязание быть «первой среди равных» в Союзе, который все еще существовал, хотя подписание нового договора, не состоявшееся 20 августа, было отложено навсегда. Движение за независимость в «окраинных» республиках — Прибалтика, Кавказ — рассматривалось Москвой, как Горбачева, так и Ельцина, неопасным для существования Союза. Иначе обстояло дело с Украиной. По мере ослабления центра, после провозглашения Россией суверенитета, движение за независимость лавинно нарастало на Украине. На 1 декабря были назначены всенародные выборы президента — главным кандидатом стал Леонид Кравчук, бывший второй секретарь ЦК по вопросам идеологии, переменивший прежние взгляды на умеренно националистические. После поражения «путчистов» Леонид Кравчук заявил о выходе из коммунистической партии. Это увеличило его привлекательность в глазах украинских избирателей.

Власть Михаила Горбачева ограничивается после «путча» помещениями, которые он занимает в Кремле. Но и здесь, поскольку Кремль, как известно, находится на территории

[428/429]

России, президент СССР подчинен юрисдикции РСФСР. Борис Ельцин выплачивает жалование президенту Союза Советских Социалистических Республик. Горбачев продолжает в пустоте действовать: издает указы, которым никто не подчиняется, рассылает очередной проект союзного договора, который никого не интересует. Он все еще надеется — несмотря на урок лондонской конференции «Большой семерки», — что Запад его поддерживает. 2 сентября 1991 г. Джордж Буш звонит президентам Литвы, Эстонии, Латвии, чтобы сообщить о готовности США немедленно установить с ними дипломатические отношения. До сих пор американская дипломатия настаивала на необходимости сохранения Союза и к независимости прибалтийских республик относилась недоброжелательно. Президент США принимает решение бросить Горбачева, убедившись в его полной беспомощности. Чтобы подсластить пилюлю, президент СССР приглашается в Мадрид на открытие конференции по Ближнему Востоку. После совместной пресс-конференции двух сопредседателей Горбачев наклонился к Бушу и сказал: «Теперь вы — хозяин». Президент СССР констатировал не свою личную слабость, а исчезновение Советского Союза, как супердержавы, делившей с США власть в мире.

После возвращения в Вашингтон, Буш перестал звонить Горбачеву, как он это делал регулярно в течение трех лет. В случае необходимости президент США звонил президенту России.

Михаил Горбачев мешал теперь всем, в первую очередь второй московской власти — Борису Ельцину. Решение было найдено после 1 декабря, когда Леонид Кравчук получил большинство на выборах и стал президентом Украины. 8 декабря в глубокой тайне президент России, президент Украины и председатель Верховного совета Белоруссии Станислав Шушкевич собрались в охотничьем домике в Беловежской пуще и приняли решение, во-первых, о «прекращении существования» Союза ССР, во-вторых, о создании Содружества независимых государств (СНГ). На этот раз — путч удался. Главы трех славянских республик не

[429/430]

имели законного права прекращать существование СССР. Они это сделали, ибо их главной целью было устранение Горбачева, символизировавшего старый центр, в необходимости устранения Горбачева были убеждены даже генералы, поддержавшие «славянский путч», не понимая, что исчезновение СССР будет означать исчезновение Советской армии. Осознали они это очень скоро, но — поздно.

История любит злые шутки. 6 декабря в Кремле Горбачев принял журналистов французского телевидения и дал им интервью. Передавалось оно 8 декабря вечером. В тот самый момент, когда беловежские путчисты решили его судьбу, ничего не подозревавший президент Горбачев самоуверенно хвалился: «Центр — это я; я не буду участвовать в развале Союза...»

В этот момент уже не было и Союза.

Исчезновение Союза означало, в частности, исчезновение за ненадобностью поста президента СССР. Михаил Горбачев отказывался признать реальность и подать в отставку. 16 декабря госсекретарь США Джеймс Бейкер приехал в Москву. Приглашенный в Кремль, он встретился — в зале, в котором ранее его принимал Горбачев, — с Борисом Ельциным. Затем состоялась вторая встреча с президентом несуществующего СССР. Рядом с Ельциным стоял главнокомандующий войсками СНГ маршал Шапошников, Горбачев — был один.

Михаил Горбачев будет цепляться за свое кресло даже после того, как его выселили из Кремля. Он торгуется с Ельциным из-за размеров пенсии, добивается предоставления огромного здания под «Фонд Горбачева», который он решил сделать центром своей будущей деятельности. Наконец, президент СССР, первый и последний, объявляет о сложении с себя своих обязанностей.

25 декабря 1991 г., через 20 минут после заявления Горбачева, в 19 часов 32 минуты с кремлевской башни был спущен красный флаг. В 19 часов 45 минут его место занял русский трехцветный флаг. Иностранные журналисты зарегистрировали, что церемония не вызвала особых эмоций у немногочисленных москвичей, собравшихся на Красной площади. Империя испустила дух в атмосфере презрительного равнодушия.

[430/431]

В августе 1990 г. книга «Седьмой секретарь» кончалась ответом на вопрос, который был главным ее содержанием: почему Горбачев затеял перестройку? Мой ответ был краток: чтобы оттянуть как можно дальше гибель советской системы. События, как мне кажется, подтверждают эту точку зрения. В результате действий Михаила Горбачева советская система развалилась гораздо раньше, чем это кто-либо предвидел. Он этого не хотел, он этому изо всех сил препятствовал. Как оценивать годы его правления? Какое место в истории они займут?

Современники не смогут дать ответ на эти вопросы. Зато они смогут дать свидетельство — еще одно — о роли личности в истории. Два года, прошедшие со дня окончания книги, не принесли ничего нового, что могло бы изменить взгляды автора на личность Седьмого секретаря. Единственное добавление следовало бы дать в главу «Личная канцелярия». После августовского «путча» раскрылась огромная власть Валерия Болдина, руководившего канцелярией генсека и президента. Посредственный советский журналист, агроном по образованию, редактор сельскохозяйственного отдела «Правды» В. Болдин был замечен Горбачевым вскоре после переезда в Москву. Возглавив канцелярию, Валерий Болдин обрел огромную власть: он контролировал всю информацию, поступавшую к Лидеру, был экраном, пропускавшим по своей воле посетителей. Не входя в ГКЧП, Болдин активно в нем работал: как представитель Горбачева, или как предатель, изменивший хозяину? Михаил Горбачев и Раиса Горбачева объявили его предателем, гнусным изменником. Арестованный вместе с членами ГКЧП, Болдин настаивал на своей невиновности и утверждал, что Горбачев был участником «путча». Появление Валерия Болдина, как исторического персонажа, добавляет несколько черточек к портрету Седьмого секретаря.

Слабый и тщеславный, необыкновенно самолюбивый и постоянно колеблющийся, нерешительный и лукавый, великолепный актер и мастер политической интриги, жадный к власти — Михаил Горбачев вряд ли может служить идеальным образцом государственного деятеля. Но, во-первых, он был

[431/432]

советским деятелем /на их фоне его выделяет умеренная жестокость/, во-вторых — светлые личности чрезвычайно редко в истории приходили к рулю государства. Важнейшим пороком Михаила Горбачева было отсутствие цели, если не считать желание обладать абсолютной властью. Для того, чтобы увидеть подлинного Горбачева, необходимо было видеть его в советском телевидении 12 декабря 1991 г. Он выступал впервые после беловежского сюрприза. Нервный, растерянный, слабый, недоумевающий человек, совсем недавно державший в своих руках судьбу страны и мира — и обнаруживший, что все, неизвестно как, потеряно. Судорожно перебирая в руках карандаши, он несвязно, повторяясь — без бумажки! — говорил о своей обиде, о своем унижении, о своих противниках. Не было в его словах достоинства. Он забыл, что потерял страну, государство.

Михаил Горбачев проиграл. Не сумел отсрочить гибель Советского Союза, советской империи. Под его руководством окончательно развалилась советская экономика. Экономисты подсчитали, что России — подсчеты сделаны весной 1992 г. —нужно будет 30 лет для достижения уровня 1985 г. — последнего года брежневской «застойной» эпохи. Но коммунизму нанесен сокрушительный удар. Страны, страдавшие под советским ярмом, освободились. Кончилась холодная война. И это — во многом — благодаря отрицательным качествам личности Горбачева. Как оценивать Михаила Горбачева? В мае 1992 г. «Комсомольская правда», сообщая о триумфальной поездке Горбачева по США, озаглавила заметку: «Горбимания» в Нью-Йорке, «горбифобия» в Москве». Это точное определение двух сторон облика бывшего президента, седьмого генерального секретаря. Сознательно он делал все, чтобы спасти СССР, спасти социалистическую /как он выражался о советской/ систему. Бессознательно —способствовал их краху. Конрад Валленрод поневоле, Седьмой секретарь стал — последним.

[432/433]

Из прошлого в будущее

«Утопия у власти» заканчивалась словами: «Успехи системы очевидны. Но история не остановилась. Память о прошлом позволяет сохранить надежду». Это был 1982 год. Восемь лет спустя «Седьмой секретарь» заканчивался уверенностью в гибели системы, не зная ответа на вопрос: «когда и как?»

Исчезновение Советского Союза было таким внезапным и мгновенным, что в первый момент раздались голоса: коммунистическая система исчезла, ибо она была слаба, силу ее преувеличивали, это был преходящий феномен, не представляющий сегодня интереса. Ошибочность этих взглядов очевидна. Через три года после развала Советского Союза, после распада социалистического лагеря и громогласного осуждения коммунистического прошлого, в подавляющем большинстве стран экс-Советского Союза и экс-соцстран коммунисты, как правило, поменявшие название партии, самостоятельно или в союзе с другими партиями, сохраняют власть.

Где причины демократического возвращения к власти тех, кто, по всеобщему признанию, привел все экс-социалистические страны в экономический, социальный, культурный и политический тупик? Важно отметить, что ни в одной из бывших социалистических стран коммунистическая партия не вернулась к власти в результате переворота: несколько попыток, прежде всего в России, закончились поражением путчистов. Ответ на вопрос следует искать в прошлом, иначе говоря, в «Утопии у власти» и «Седьмом секретаре».

[433/434]

Есть там проба ответа на еще один вопрос: каково будущее России и Российской империи, которая три четверти века называлась советской? Людям не дано знать будущее. Единственная возможность заглянуть в завтрашний день, если не считать гадания по звездам или на кофейной гуще, это обернутся в прошлое, воспользоваться аналогией. В своей истории Россия переживала не одно «Смутное время» — эпохи развала, потери государственности, исчезновения привычных понятий и норм. Сегодняшнее «Смутное время» напоминает годы поисков в начале 20-х гг. Полной аналогии, конечно, быть не может, но первый советский период позволяет лучше понять первый постсоветский период.

Советская история закончилась. Начинается новое время. Не зная прошлого, невозможно разобраться в сегодняшнем дне и заглянуть в завтрашний.

[434/435]

Примечания

1. МУЖ СУДЕБ

¹ В. И. Ленин — Полное собр. сочинений, т. 36, стр. 200.

² Алексей Аджубей — Те десять лет. «Знамя», №7, 1988, стр. 84.

³ А. А. Громыко — Памятное. Книга вторая Москва, 1988, стр. 393.

⁴ А. А. Громыко — Памятное, там же, стр. 393.

⁵ См. «Коммунист», №5, 1985, стр. 6 — 7.

⁶ А. А. Громыко — там же, стр. 392 — 393.

⁷ «Правда», 24.Х. 1989.

⁸ Впервые экзамены по истории были отменены на год в 1956 г., после доклада Хрущева о «культе личности» на XX съезде.

⁹ Robert Conquest — The Harvest of Sorrow. Soviet collectivisation and terror-famine. London, 1986, p. 275.

¹⁰ M. С. Горбачев. Страницы биографии. «Известия ЦК КПСС», №5, 1989.

¹¹ Василий Гроссман — Все течет... Франкфурт-на-Майне, 1970, стр. 129.

¹² Малая советская энциклопедия, Москва, 1930, том 7, стр. 717

¹³ Robert Conquest, op. cit., p. 306.

¹⁴ См. Александр Некрич — Наказанные народы. Нью-Йорк, 1978.

¹⁵ Книжка партийного работника. Москва, 1980, стр. 17

¹⁶ «Известия ЦК КПСС», №5, 1989.

¹⁷ Пребывание М.С. Горбачева в Красноярском крае. «Правда», 16.Х.1988.

¹⁸ «Правда», 20.5.1987.

¹⁹ Zhores Medvedev, Gorbachev, Oxford, 19866 p. 26.

²⁰ Zdenek Mlynar — Mon Camarade Mikhail Gorbatchev. L'Autre Europe, №7 — 8, 1985, p. 182.

²¹ Там же.

²² New York Times, 6.5.1962.

²³ В 1921 г., когда Ленин усилил борьбу с «идейными противниками», были арестованы все родственники Мартова: два брата и сестра, двоюродные брат и сестра, юный племянник. Об этом не вспоминает Казакевич. Это осталось неизвестным и Горбачеву с Млинаржем.

²⁴ Зденек Млинарж — Холодом веет от Кремля. Нью-Йорк, 1983, стр. 21.

[435/436]

²⁵ Там же, стр. 11.

²⁶Там же, стр. 22.

²⁷ Там же, стр. 23.

²⁸ «Посев», №4, 1985.

²⁹ Mikhail S. Gorbachev. An intimate biography. By the editors of Time Magazine, New York, 1988, p. 69.

³⁰ Zhores Medvedev — Gorbachev, p. 43. 3» «Известия ЦК КПСС», №5, 1989.

³² «Правда», 27.7.1986.

³³ Анатолий Иванский — Молодой Ленин. Москва, 1964, стр. 623.

³⁴ «Известия ЦК КПСС», там же.

³⁵ Книжка партийного активиста. Москва, 1980, стр. 17.

³⁶ «Я бы справился с любой работой». Интервью с В. С. Семичастным. «Огонек», №24, 1989.

³⁷ Барон Б. Э. Нольде — Далекое и близкое. Париж, 1930, стр. 122.

³⁸ Ежегодник Большой советской энциклопедии. Москва, 1962, стр. 602.

³⁹ Zhores Medvedev, op. cit., p. 50.

⁴⁰ См. Рой Медведев — Хрущев. Бенсон, 1986, стр. 240.

⁴¹ Zhores Medvedev, op. cit., p. 59.

⁴² Michel Tatu — Gorbatchev. LURSS va-t-elle changer; Paris, 1987, p. 75.

⁴³ Ю. Черниченко — Две тайны. «Если по совести». Сборник статей, Москва, 1988, стр. 326 — 327.

⁴⁴ См. Jerry F. Hough and Merle Fainsod — How the Soviet Union is governed. Harvard, 1979, p. 497.

⁴⁵ Michel Tatu, op. cit, p. 82.

⁴⁶ Mikhail S.Gorbachev. An intimate biographic, p. 94.

⁴⁷ Российская республика не имела ни своей партии, ни своего ЦК до лета 1990 г. Это понятно: два ЦК в Москве — потенциальный источник острых конфликтов.

⁴⁸ Конституция СССР. Статья 6.

⁴⁹ М.С. Горбачев — Доклад на XIX конференции КПСС. «Правда», 29.6.1988.

⁵⁰ Zhores Medvedev, op. cit., pp. 83 — 84.

⁵¹ Michel Tatu, op. cit., p. 81.

⁵² M. Геллер, А. Некрич — Утопия у власти. Лондон, 1986, стр. 135.

⁵³ К. М. Боголюбов — Продовольственная программа СССР: содержание и пути реализации. Москва, 1983, стр. 33.

⁵⁴Т. Заславская — О стратегии социального управления перестройкой. «Иного не дано». Москва, 1988, стр. 32 — 33.

⁵⁵ Там же, стр. 32.

⁵⁶ В. И. Ленин — Полное собрание сочинений. Москва, т. 24, стр. 441.

⁵⁷ Как сообщил Мишель Татю, в архивах французской компартии нет следов этой поездки, но Горбачев подтвердил журналисту, что был во Франции и проехал по стране 5000 км, сам ведя машину. Michel Tatu, op. cit., p. 77.

⁵⁸ Time, op. cit., p. 126.

[436/437]

⁵⁹ Time, op. cit., стр. 128.

⁶⁰ Time, 31.12.1984.

⁶¹ Der Spiegel, №46, 11.11.1985.

⁶² Публикация автореферата (краткого изложения основных тезисов) обязательна перед защитой диссертации.

⁶³ Christian Schmidt — Hansen — Gorbachev. The Path of Power. London, 1986, p. 57.

⁶⁴ cm. Michel Tatu, op. cit., p. 48.

⁶⁵ Time, op. cit., p. 126.7

⁶⁶ Time, op. cit., p. 121.

⁶⁷ «Юность», №5, 1988, стр. 53.

⁶⁸ Denis Healy — Gorbatchev face to face. Newsweek, 25.3.1985.

⁶⁹ «Коммунист», №5, 1985, стр. 7.

⁷⁰ Там же, стр. 11.

⁷¹ И. Сталин, Сочинения, Москва, 1948, том 8, стр. 174—175.

⁷² «Коммунист», №5, 1985, стр. 6.

2. КРИЗИС

¹ См. М. С. Горбачев — Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. Москва, стр. 11.

² «Коммунист», №5, 1985, стр. 7.

³ «Правда», 24.4.1985.

⁴ См. Time, 11.2.1985.

⁵ «Правда», 9.5.1985.

⁶ Начальник геодезического и картографического управления Совета министров СССР В. Яшенко признал, что с конца 30-х годов все советские карты были фальсифицированы.

⁷ См. Walter Laquer — Glasnost and its Limits. Commentary, juillet, 1988.

⁸ Alain Besancon — Anatomie d'un Spectre. L'Economie sovietique du socialisme reel. Paris, 1981.

⁹ Василий Селюнин — Истоки. «Новый мир», №8, 1988.

¹⁰ «Правда», 24.4.1985.

¹¹ «Правда», 16.6.1986.

¹² «Правда», 28.1.1987.

¹³ «Правда», 2.11.1987.

¹⁴ М. С. Горбачев — Перестройка, стр. 5.

¹⁵ Любимый эвфемизм Горбачева: вместо «сложный», «тяжелый» он говорит — «непростой».

¹⁶ М. С. Горбачев — Перестройка, стр. 13.

¹⁷ «Правда», 18.9.1988.

¹⁸ «Правда», 27.11.1986.

¹⁹ М. С. Горбачев — Перестройка, стр. 11.

²⁰ Там же, стр. 13.

²¹ Там же, стр. 18.

[437/438]

²² Одиннадцатый съезд РКП(б). 27.3—2.4.1922. Стенографический отчет. М., 1922, стр. 7 — 38.

²³ Василий Маклаков — Трагическое положение. «Русские ведомости», 27.9.1915.

²⁴ М. С. Горбачев — Перестройка, стр. 13.

²⁵ «Правда», 27.7.1986.

²⁶ «Красная звезда», 1.10.1987.

²⁷ М.С. Горбачев — Перестройка, стр. 61.

²⁸ «Правда», 7.3.1988.

²⁹ Михаил Антонов — О хлебе насущном и пище духовной. «Правда», 28.8.1988.

³⁰ «Правда», 29.7.1988.

³¹ «Новое время», № 18, 1988.

³² «Правда», 12.6.1985.

³³ «Правда», 6.11.1986.

³⁴ «Правда», 18.5.1985.

³⁵ «Правда», 29.6.1988.

³⁶ Там же.

³⁷ International Herald Tribune, 3.11.1988.

³⁸ См. Михаил Геллер — Машина и винтики, стр. 146.

³⁹ Василий Селюнин — Глубокая реформа или реванш бюрократии. «Знамя», №7, 1988, стр. 161.

⁴⁰The Economist, 18.9.1989.

⁴¹ А. Ковалев — Рубим просеку на звезду? «Правда», 14.7.1989.

⁴² «Московские новости», 29.10.1989.

⁴¹ Николай Шмелев — Авансы и долги. «Новый мир», №6, 1987, стр. 144.

⁴⁴ В. Гинзбург — Против бюрократии, перестраховки и некомпетенции. «Иного не дано», стр. 143.

⁴⁵ См. В. Селюнин — Реванш бюрократии, «Иного не дано», стр. 195.

⁴⁶ Николай Шмелев — Авансы и долги, стр. 158. к

⁴⁷»Правда», 2.11.1987.

⁴⁸ Продовольственная программа СССР, Москва, 1983, стр. 36.

⁴⁹ «Правда», 26.6.1987.

⁵⁰ Ю. Черниченко — Две тайны. «Если по совести», Москва, 1988, стр. 360.

3. РЕВОЛЮЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ

¹ «Правда», 2.8.1986.

² Там же.

³ «Правда», 2.10.1986.

⁴ «Правда», 1.10.1987.

⁵ «Правда», 26.6.1987.

⁶ «Правда», 2.11.1987.

[438/439]

⁷ М. С. Горбачев — Перестройка, стр. 46.

⁸ Там же, стр. 71.

⁹ Краткий политический словарь, Москва, 1969, стр. 313.

¹⁰ Краткий политический словарь, Москва, 1983, стр. 201

¹¹ Горбачев — Перестройка, стр. 49.

¹² Е. А. Амбарцумов — Анализ В. И. Лениным причин кризиса 1921 г. и путей выхода из него. «Вопросы истории», №4, 1984.

¹³ В. Бугаев — Странная позиция. «Коммунист», № 14, 1984.

¹⁴ См. «Коммунист», № 17, 1984.

¹⁵ М. С. Горбачев — Перестройка, стр. 48.

¹⁶Там же, стр. 52.

¹⁷ Н. Шмелев — Новые тревоги, «Новый мир», №4, 1988, стр. 175.

¹⁸ Краткий политический словарь. Москва, 1987, стр. 285. В предыдущем издании (1983 г.) — каждое очередное издание отражает взгляды очередного генерального секретаря — в статье «революционная ситуация» есть фраза относительно «обострения общего кризиса капитализма» и нарастания возможностей «вызревания революционной ситуации в капиталистических странах». В издании 1987 г. эта фраза исчезла.

¹⁹ James H. Billington — Russian Future: Alternative for a Modern Identity. International Herald Tribune, 25.1.1990.

²⁰ Федор Бурлацкий — Какой социализм народу нужен. «Если по совести», стр. 74.

²¹ М. Капустин — Обратной дороги нет. «Советская культура, 30.7.1988.

²² А. Бутенко — О революционной перестройке государственно-административного социализма. «Иного не дано», стр. 553.

²³ Т. Заславская — О стратегии социального управления перестройкой. «Иного не дано», стр. 498.

²⁴ Элем Климов — Власть — вот в чем вопрос! «Московские новости», 19.6.1988.

²⁵ А. Красиков — Письмо в «Огонек», №29, 1988.

²⁶ Л. Баткин — Возобновление истории. «Иного не дано», стр. 181.

²⁷ А. Мнгранян — Механизм торможения в политической системе и пути его преодоления. «Иного не дано», стр. 107.

²⁸ Вячеслав Карпов — Евангелие от догматика. «Огонек», №31, 1988, стр. 15.

²⁹ Е. Амбарцумов — О путях совершенствования политической системы социализма. «Иного не дано», стр. 81.

³⁰ Ю. Афанасьев — Перестройка и историческое знание. «Иного не дано», стр. 498.

³¹ Юрий Щекочихин, Александр Гуров — Лев прыгнул. «Литературная газета», 20.7.1988.

³²Там же.

³³ «Русская мысль», 22.12.1989.

³⁴ Выступление члена ЦК КПСС, главного редактора «Правды» В. Афанасьева в программе московского телевидения, 26.6.1988.

³⁵ См. Михаил Геллер — Машина и винтики, стр. 89—100.

[439/440]

³⁶ Витторио Страда — Россия, СССР и Европа. Выступление на международном симпозиуме в Барселоне, октябрь, 1988. «Русская мысль», 25.11.1988.

³⁷ А. Гельман — Время собирания сил. «Если по совести», стр. 102.

³⁸ «Правда», 1.7.1986.

³⁹ «Правда», 2.11.1988.

⁴⁰ Там же.

⁴¹ Л. Баткин — Возобновление истории. «Иного не дано», стр. 180.

⁴² «Правда», 14.6.1988.

⁴³ Там же.

⁴⁴ Д. Фурман — Наш путь к нормальной культуре. «Иного не дано», стр. 579.

⁴⁵ Т. Заславская — О стратегии социального управления перестройкой. «Иного не дано», стр. 31.

⁴⁶ «Правда», 28.1.1987.

⁴⁷ И. Сталин — О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. «Правда», 29.3.1937.

⁴⁸ «Правда», 28.1.1987 (все дальнейшие цитаты из доклада М. Горбачева взяты из этой публикации).

⁴⁹»Правда», 29.3.1937 г. (все дальнейшие цитаты из доклада И. Сталина взяты из этой публикации).

«Юность», № 10, 1987, стр. 35 — 37.

А. Бек — Новое назначение, Франкфурт-на-Майне, 1971, стр. 53.

⁵² Там же, стр. 77.

⁵³ Там же, стр. 105.

⁵⁴ Г. Попов — С точки зрения экономиста — О романе Александра Бека «Новое назначение». «Наука и жизнь», №4, 1987, стр. 58.

⁵⁵ Михаил Ромм — Четыре встречи с Н. С. Хрущевым. «Огонек», № 28, 1988, стр. 7.

⁵⁶ Вячеслав Карпов — Евангелие от догматика. «Огонек», №31, 1988, стр. 15.

⁵⁷ «Партия и перестройка». «Круглый стол» в институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. «Правда», 14.6.1988.

⁵⁸ См. Павел Лебедев — Что мы знаем о министрах? «Огонек», №31, 1988, стр. 6 — 7.

⁵⁹ А. Мигранян — Механизм торможения в политической системе, стр. 97.

⁶⁰ «Правда», 14.6.1988.

⁶¹ Н. Н. Слюньков — Развернуть созидательные силы социализма. Доклад на торжественном заседании, посвященном 71-й годовщине революции. «Правда», 6.11.1988.

⁶² Guide to Soviet democracy «The Economist», 26.5.1990.

⁶³ Александр Проханов — Шестьсот лет после битвы. «Октябрь», №8, 1988, стр. 64.

⁶⁴ «Известия», 1.7.1988.

[440/441]

⁶⁵ Т. Заславская — О стратегии социального управления перестройкой, стр. 17.

⁶⁶ В. И. Ленин — Полное собр. сочинений, т. 39, стр. 21.

⁶⁷ А. Аганбегян — Выступление на конференции, посвященной проблемам научно-технического прогресса. «Эко», №8, 1986, стр. 5.

⁶⁸ «Известия», 7.7.1988.

⁶⁹ «Правда», 11.3.1987.

⁷⁰ «Правда», 17.5.1986.

⁷¹ «Известия», 18.6.1988.

⁷² Inside the URSS. Special issue. «Time», iune, 23, 1980.

⁷³ Boris Souvarine — Aveux a Moscou. La vie intellectielle, 10.4.1938, dans: Boris Souvarine — A Contre-couraut. Eirits 1925—1939, Paris, 1985, p. 339.

⁷⁴ «Московская правда», 17.6.1987.

⁷⁵ «Московские новости», 21.8.1988.

⁷⁶ «Огонек», №29, 1988, стр. 4.

⁷⁷ «Аргументы и факты», №31, 1989.

⁷⁸ «Литературная газета», 9.11.1988.

⁷⁹ «Известия», 21.8.1989;»Известия», 2.9.1989.

⁸⁰ International Herald Tribune, 1.9.1988.

⁸¹ А. Левин — О тех, кто живет «ниже среднего». «Труд», 26.6.1988.

⁸² «Московские новости», 21.8.1988.

⁸³ Он говорит о 1965 г.

⁸⁴ Выступление в Красноярске. «Правда», 18.9.1988.

⁸⁵ «Московские новости», 25.9.1988. Изложение доклада, выпущенного тиражом в 60 экземпляров.

⁸⁶ «Советская Россия», 23.12.1988.

⁸⁷ «Правда», 6.6.1988.

⁸⁸ «Литературная газета», 20.4.1988.

⁸⁹ «Правда», 18.9.1988.

⁹⁰ «Литературная газета», 9.11.1988.

⁹¹ Вячеслав Карпов — Евангелие от догматика. «Огонек», №31, 1988, стр. 15.

⁹² Т. Заславская — О стратегии социального управления перестройкой, стр. 17.

⁹³ Там же, стр. 20.

⁹⁴ Там же, стр. 22.

⁹⁵ Там же, стр. 23.

⁹⁶ Там же, стр. 25.

⁹⁷ Там же, стр. 28.

⁹⁸ Там же.

⁹⁹ Там же, стр. 29.

¹⁰⁰ Там же, стр. 30.

¹⁰¹ Там же, стр. 32.

¹⁰² Там же, стр. 33.

¹⁰³ Там же, стр. 31.

[441/442]

¹⁰⁴ «Правда», 7.3.1988.

¹⁰⁵ «Литературная газета», 9.11.1988.

¹⁰⁶ «Правда», 24.4.1985.

¹⁰⁷ «Московские новости, 28.6.1987.

¹⁰⁸ «Литературная газета», 8.5.1987.

¹⁰⁹ Там же.

¹¹⁰ «Правда», 13.4.1987.

¹¹¹ «Московские новости», 21.8.1988.

¹¹² Александр Великий — Санитар. «Знамя», №6, 1988, стр. 41.

¹¹³ «Московские новости», 28.6,1987.

¹¹⁴ «Советская Молдавия», 13.9.1987.

¹¹⁵ Christopher Davis — Reviewing Soviet Health Care Problems. The Wall Street Journal,31.10.1986.

¹¹⁶ Население СССР. 1987. Статистический сборник. М. 1988, стр. 345.

¹¹⁷ Лариса Ременник — Жизнь, убитая в тебе... «Неделя», №38, 1987, стр. 12.

¹¹⁸ Население СССР. 1987, там же, стр. 319.

¹¹⁹ Встреча со слушателями Высшей комсомольской школы, 1988. «Русская мысль» 1989.

¹²⁰ Социолог Овсей Шкаратан. Выступление в дискуссионном клубе содружества наук 29.5.1987. «Материалы самиздата», Радио Свобода. Выпуск №32, 1987, 11.9.1987.

¹²¹ «Московские новости», 28.8.1988.

¹²² Le Monde,23—24.10.1988. ¹²³ «Правда», 13.4.1987.

¹²⁴ «Население СССР. 1987», там же, стр. 43.

¹²⁵ «Литературная газета», 30.7.1986.

¹²⁶ «Русская мысль», 6.1.1989.

¹²⁷ Василий Селюннн — Глубокая реформа или реванш бюрократии? «Знамя» №7, 1988,стр. 16.

¹²⁸ «Правда», 3.9.1988.

¹²⁹ «Известия», 7.7.1988.

¹³⁰ «План», № 16, 1936, стр. 10.

¹³¹ «За индустриализацию», 5.7.1936.

¹³² «Литературная газета», 9.11.1988.

¹³³ Подробнее об идеологизации труда: см. Михаил Геллер «Машина и винтики».

¹³⁴ Александр Зайченко — О хлебе насущном. «Московские новости», 21.8.1988.

¹³⁵ Т. И. Заславская — О стратегии. «Известия», 1.6.1985.

¹³⁶ «Известия», 1.1.1936. '

¹³⁷ Труды 1 Всероссийского съезда совнархозов. М. 1918, стр. 380.

¹³⁸ Анатолий Стреляный — Приход и расход. «Если по совести», стр. 333.

¹³⁹ Архив самиздата. Материалы самиздата. Дискуссионный клуб, 29.5.1987, №32, 1987.

¹⁴⁰ Роберт Рождественский — Не для вида. «Если по совести», стр. 241.

[442/443]

¹⁴¹Алла Боссарт — Железный занавес налога. Беседа с министром финансов СССР Борисом Ивановичем Гостевым. «Огонек», №29, 1988.

¹⁴² См. «Русская мысль», 8.12.1989.

¹⁴³ Анатолий Стреляный — Радиопутешествия в глубинку. Радиостанция Свобода. 21.10.1989.

¹⁴⁴ «Советская Россия», 22.10.1989.

¹⁴⁵ Анатолий Стреляный, там же, 14.10.1989.

¹⁴⁶ Обращение подписали также члены Межрегиональной депутатской группы В. Тихонов, Г. Попов, А. Мурашов, Ю. Афанасьев, Ю. Черниченко, поставивший свою подпись, затем снял ее. «Известия», 5.12.1989.

4. ЧТО ДЕЛАТЬ?

¹ М. Горбачев — Наращивать интеллектуальный потенциал перестройки. «Литературная газета», 11.1.1989.

² Федор Бурлацкий — После Сталина. «Новый мир», № 10, 1988, стр. 194.

³ Сергей Хрущев — Пенсионер союзного значения. «Огонек» №40 — 41,

⁴ М. Геллер, А. Некрич — Утопия у власти. О31, Лондон, 1986, стр. 609— 610.

⁵ Е. Лебедев — Кое-что об ошибках сердца. «Новый мир», № 10, 1988, стр. 240.

⁶ Jacques Sequela — Demain il sera trop star. Pans, 1989, p. 129.

⁷ См. Вадим Баранов — «Да» и «нет» Максима Горького. «Советская культура», 1.4.1989.

⁸ New York Times, 30.12.1986.

⁹ Василий Гроссман — Жизнь и судьба. Лозанна, стр. 533.

¹⁰ «Аргументы и факты», №36, 1989.

¹¹ Магнитофонная запись, сделанная на встрече редакции «Московских новостей» с писателями Москвы в июне 1987 г. «Русская мысль», 4.9.1987.

¹² Константин Симонов — Глазами человека моего поколения. «Знамя», №3, 1988, стр.62.

¹³ Цит. по: А. И. Овчаренко — Советская действительность в публицистике Горького (1928 — 1936). Научные доклады высшей школы. Филологические науки, 2, 1959, стр. 12.

¹⁴ И. Сталин — Сочинения, М. 1949, т. 12, стр. Г73.

¹⁵ Г. К. Ашин — Письмо в редакцию. «Аргументы и факты», № 12, 1989.

¹⁶ И. С. Аксаков в его письмах. М. 1892, ч. 1, т. 3, стр. 180.

¹⁷ Мих. Лемке — Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия. С.-Петербург, 1904, стр. 19.

[443/444]

¹⁸ Собрание материалов о направлении различных отраслей русской словесности и отечественной журналистики за 1863 и 1864. Спб., 1865, стр. 184—185.

¹⁹ Алексей Аджубей — Те десять лет. «Знамя», №7, 1988, стр. 101.

²⁰ Никита Хрущев — Воспоминания, Нью-Йорк, 1979, стр. 275.

²¹ «Наш современник», №7, 1985.

²² «Октябрь», №1, 1986.

²³ «Правда», 12.2.1989.

²⁴ Le Monde, 20.4.1989.

²⁵ Алексей Аджубей — Те десять лет. «Знамя», №7, 1988, стр. 104.

²⁶ Лев Тимофеев — Что будет после гласности. «Референдум», №29, цит. по: «Русская мысль», 31.3.1989.

²⁷»Известия», 6.4.1988.

²⁸ «Московские новости», 15.1.1989.

²⁹ «Правда», 4.9.1985.

³⁰»Литературная газета», 11.1.1989.

³¹ «Московские новости», 1.1.1989.

³² См. International Herald Tribune, 17.2.1989.

³³ The Wall Street Journal, 20.12.1988.

³⁴ «Комсомольская правда», 2.4.1989.

³⁵ Владимир Набоков — Другие берега. Ардис — Анн-Арбор, 1978, стр. 233.

³⁶ Рой Медведев — Об истоках террора и репрессии. Из выступления при обсуждении фильма «Власть Соловецкая» в Доме кино. «СССР. Внутренние противоречия», №22, 1988, стр. 108.

³⁷ Словарь иностранных слов, Москва, 1988, стр. 385.

³⁸ «Аргументы и факты», №17, 1987.

³⁹ Открытое письмо... «Московские новости», 1.1.1989.

⁴⁰ Nora Bunks Le Journalisme de la perestroika: le techniquls des renouvean. Presses de 1'Universite de Paris — Sorbonne, 1988.

⁴¹ «Правда», 25.9.1988.

⁴² «Правда», 20.8.1928.

⁴³ «Правда», 11.1.1989.

⁴⁴ «Аргументы и факты», №40, 7—13.10.1989.

⁴⁵ «Правда», 2.3.1988.

⁴⁶ В. Рамм — Бумага. «Нева», №3, 1989, стр. 163.

⁴⁷ Там же, стр. 165.

⁴⁸ А. Ципко — Истоки сталинизма. «Наука и жизнь», №11, 1988, стр. 46.

⁴⁹ Игорь Клямкин — Почему трудно говорить правду. Выбранные места из истории одной болезни. «Новый мир», №2, 1988, стр. 205.

⁵⁰ А. Ципко, там же, стр. 46.

⁵¹ Игорь Клямкин, там же, стр. 205.

⁵² Witod Gombrowich: Dzennik (1953 — 1956). Instytut Literacki. Paryz, 1987.

[444/445]

⁵³ Владимир Лакшин — От гласности к свободе слова. «Московские новости», 9.4.1989.

⁵⁴ Лев Тимофеев — Что будет после гласности? «Референдум», №29, цит. «Русская мысль», 31.3.1989.

⁵⁵ «Правда», 16.10.1988.

⁵⁶ Л. Баткин — Возобновление истории. Другого не дано... стр. 161.

⁵⁷ «Правда», 11.4.1989.

⁵⁸ «Комсомольская правда», 12.4.1989.

⁵⁹ Век XX и мир, №3, 1989.

⁶⁰ Защищая перестройку. Актуальное интервью. «Правда», '16.4.1989.

⁶¹ Альберт Плужник — О пользе говорить правду. «Известия», 12.3.1988.

⁶² «Русская мысль», 5.1.1990.

⁶³ Словарь русского языка. Составил С. И. Ожегов. Москва, 1953, стр. 462.

⁶⁴ Словарь русского языка в четырех томах. Том 3, М. 1983, ст. 98.

⁶⁵ Цит. по: Nick Eberstadt — The Poverty of Communism. New Brunswick (USA) and Oxford (UK), 1988, p. 14.

⁶⁶ Информация «Франкфуртер альгемайне цайтунг», перепечатанная, в «Русской мысли», 9.8.1985.

⁶⁷ И. Сталин, том 9, стр. 192.

⁶⁸ «Наш современник», №7, 1987.

⁶⁹ Василий Белов — Все впереди, М. 1987, стр. 203. В претензиях к президенту Кеннеди обращает на себя внимание убежденность, что если бы он разрешил американским журналистам осуждать алкоголизм в Советском Союзе, то советские люди перестали бы пить.

⁷⁰ «Правда», 19.9.1985.

⁷¹ И. Сталин — Сочинения, т. 12, стр. 194.

⁷² «Известия», 3.3.1988.

⁷³ Там же.

⁷⁴ «Правда», 6.11.1989.

⁷⁵ «Правда», 21.9.1985.

⁷⁶ «Правда», 22.11.1935.

⁷⁷ «Правда», 22 ноября 1935 г.

⁷⁸ «Комсомольская правда», 15.10.1988.

⁷⁹ «Огонек», №29, 1987, стр. 3.

⁸⁰ «Новосибирский документ», «Посев», № 10, 1983, стр. 36.

⁸¹ Там же, стр. 38.

⁸² Там же, стр. 35.

⁸³ Там же, стр. 37.

⁸⁴ «Известия», 12.4.1985.

⁸⁵ «Правда», 12.6.1985.

⁸⁶Там же.

⁸⁷ Там же, 23.11.1985.

⁸⁸ Там же, 20.11.1986.

⁸⁹»Известия», 12.5.1986.

⁹⁰Там же, 3.8.1986.

[445/446]

⁹¹ Там же, 13.1.1988.

⁹² Там же, 23.11.1986.

⁹³ Там же, 16.12.1987.

⁹⁴»Правда», 4.4.1989.

⁹⁵ Там же, 27.4.1989

⁹⁶ В. П. Кабаидзе — Выстрадать перестройку. «Советская Россия», 22.10.1989.

⁹⁷»Правда», 23.4.1989.

⁹⁸ Там же, 7.3.1988.

⁹⁹Там же, 29.5.1988.

¹⁰⁰ Цит. по: С. Андреев — Структура власти и задачи общества. «Нева», №1, 1989, стр. 147.

¹⁰¹ «Правда», 27.4.1989.

¹⁰² «Аргументы и факты», №35, 1989.

¹⁰³ «Правда», 27.4.1989.

¹⁰⁴ Там же, 2.10.1987.

¹⁰⁵ С. Андреев, там же, стр. 158.

¹⁰⁶ «Правда», 27.4.1989.

¹⁰⁷ Илья Эренбург — Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца. Берлин, 1929.

¹⁰⁸ «Правда», 18.2.1989.

¹⁰⁹ Там же, 27.4.1989.

¹¹⁰ Там же, 30.6.1988.

¹¹¹ Там же, 1.7.1988

¹¹² Василий Селюнин — Глубокая реформа или реванш бюрократии? «Знамя», №7, 1988, стр. 156.

¹¹³ Там же, стр. 160.

¹¹⁴ Там же, стр. 167.

¹¹⁵ Гавриил Попов — Цели и механизм. «Знамя», №7, 1988, стр. 169.'

¹¹⁶ Василий Селюнин, там же, стр. 163.

¹¹⁷ Там же, стр. 166.

¹¹⁸ Николай Шмелев — Авансы и долги. «Новый мир», №6, 1987.

¹¹⁹ Николай Шмелев — Либо сила, либо рубль. «Знамя», №1, 1989, стр. 132.

¹²⁰ Там же, стр. 146.

¹²¹Андрей Нуйкин — Да здравствует социализм. Опыт иронической политологии. «Огонек», №32, 1990, стр. 29.

¹²² «Правда», 27.4.1989.

¹²³ Николай Шмелев — Либо сила, либо рубль, стр. 135.'

¹²⁴ «Правда», 6.2.1989.

¹²⁵ Николай Шмелев, Либо сила, либо рубль, стр. 143. '

¹²⁶ The New York Times Book Review, 5.2.1989.

¹²⁷ «Известия», 21.4.1987.

¹²⁸ Встреча 12.1.1989 в доме культуры медработников. См. «Русская мысль», 27.1.1989.

[446/447]

¹²⁹ Лунный ландшафт. Беседа Л. Абалкина с корреспондентом «Комсомольской правды», 8.2.1989.

¹³⁰ Там же.

¹³¹ «Аргументы и факты», №41, 1989.

¹³² Лунный ландшафт. «Комсомольская правда», 8.2.1989. ¹³³ «Правда». 29.11.1988.

¹³⁴ «Политический словарь».

¹³⁵ «Правда», 29.11.1989.

¹³⁶ Принято несколько законодательных актов, регулирующих аграрную реформу: Постановление Совета министров СССР «Об улучшении продовольственного обеспечения населения страны на основе коренного повышения эффективности и дальнейшего развития агропромышленного производства» от 5.4.1989, Указ президиума Верховного совета СССР «Об аренде и арендных отношениях в СССР», от 10.4.1989.

¹³⁷ «Политический словарь», стр. 426.

¹³⁸ «Известия», 8.6.1988.

¹³⁹ Ан. Макаров — «Частник»? «Неделя», 10—18.11.1986. ¹⁴⁰ «Правда», 26.6.1987.

¹⁴¹ «Аргументы и факты», 28.5.1988.

¹⁴² «Огонек», №29, июль 1988.

¹⁴³ «Известия», 30.12.1988.

¹⁴⁴ Г. Лисичкин — Люди и вещи. «Дружба народов», № 1.1988, стр. 161.

¹⁴⁵ «Советская культура», 4.10.1988.

¹⁴⁶ «Правда», 23.9.1988.

¹⁴⁷ «Литературная газета», 21.5.1986.

¹⁴⁸ «Криминальный помидор», «Литературная газета», №33, 1987.

¹⁴⁹ «Огни кооперации», «Московские новости», №30, 1988.

¹⁵⁰ «Советская культура», 15.4.1989.

¹⁵¹»Аргументы и факты», №1, 1989.

¹⁵² «Советская культура», 15.4.1989.

¹⁵³ Анатолий Стреляный — Путешествия в глубинку. Радиопередачи, радиостанция «Свобода», 14/15.10.1989.

¹⁵⁴ «Известия», 3.10.1987.

¹⁵⁵ Михаил Антонов — На переломе. «Москва», №3, 1988, стр. 26.

¹⁵⁶ Доклад М. С. Горбачева на пленуме ЦК КПСС 25.6.1987.

¹⁵⁷ Там же.

¹⁵⁸ «Правда», 27.4.1989.

¹⁵⁹ Там же.

¹⁶⁰ Гавриил Попов — Дорогое удовольствие. «Огонек», №3, 1.4.1989.

¹⁶¹ «Экономическая газета», №34, 1988.

¹⁶² Г. Фактор — Нет, беда! «Литературная газета», 11.1.1989.

¹⁶³ Александр Зайченко — Тогда считать мы стали... «Московские новости», №4, 28.1.1990.

¹⁶⁴ Анатолий Стреляный, там же.

¹⁶⁵ А. Казарина — Вина? «Литературная газета», 11.1.1989.

[447/448]

¹⁶⁶ Там же, 30.3.1989.

¹⁶⁷ Михаил Горбачев — Октябрь и перестройка: революция продолжается. Доклад на торжественном заседании, посвященном 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции 2 ноября 1987 г. «Правда», 3.11.1987.

¹⁶⁸ «Правда, 18.3.1989.

¹⁶⁹ Там же, 3.11.1987.

¹⁷⁰ Ю. Черниченко — Торгсин. «Знамя», № 1, 1989, стр. 154.

¹⁷¹ «Правда», 16.3.1989.

¹⁷² «Известия ЦК КПСС», №5, 1989, стр. 77.

¹⁷³ М. С. Горбачев — Избранные статьи и речи. Москва, 1987, том 1, стр. 163.

¹⁷⁴ Там же, стр. 306.

¹⁷⁵ Там же, стр. 273.

¹⁷⁶ Там же, стр. 347 — 348.

¹⁷⁷ Там же.

¹⁷⁸ М. С. Горбачев, там же, том 2, стр. 407.

¹⁷⁹ М. С. Горбачев, там же, том 1, стр. 184.

¹⁸⁰ Там же, стр. 239.

¹⁸¹ М. С. Горбачев, там же, том 2, стр. 412.

¹⁸² М. С. Горбачев, там же, том 1, стр. 341.

¹⁸³ Там же, стр. 387.

¹⁸⁴ «Правда», 3.3.1986.

¹⁸⁵ М. С. Горбачев, там же, том 5, стр. 144.

¹⁸⁶ Юрий Черниченко — Две тайны. «Если по совести», Москва, 1988, стр. 361.

¹⁸⁷ М. С. Горбачев, там же, том 1, стр. 277.

¹⁸⁸ «Правда», 13.3.1935.

¹⁸⁹ М. С. Горбачев, там же, том 1, стр. 414.

¹⁹⁰ М. С. Горбачев — Об аграрной политике КПСС в современных условиях. «Правда», 16.3.1989.

¹⁹¹»Правда», 3.11.1987.

¹⁹² Там же, 16.3.1989.

¹⁹³ Там же.

¹⁹⁴ В. И. Ленин — Полное собрание соч., том 36, стр. 529.

¹⁹⁵ «Правда», 16.3.1989.

¹⁹⁶ М. С. Горбачев, там же, том 1, стр. 356.

¹⁹⁷ «Политический словарь», стр. 25.

¹⁹⁸ «Правда», 14.10.1988.

¹⁹⁹ Там же.

²⁰⁰ Там же, 9.5.1989.

²⁰¹ Слово «фермер» приобрело широкую популярность, заменив «ликвидированное» в 30-е годы слово «единоличник».

²⁰² «Правда», 16.3.1989.

²⁰³ Там же, 14.10.1988.

[448/449]

²⁰⁴ Там же, 16.3.1989.

²⁰⁵ Там же.

²⁰⁶ Иван Васильев — Приговор земли. «Советская Россия», 10.3.1989. ²⁰⁷ «Правда», 18.4.1989.

²⁰⁸ Там же, 16.3.1989.

²⁰⁹ Гелий Шмелев — Куда ведет аренда. «Московские новости», 23.10.1988.

²¹⁰ Борис Можаев — Ориентир — только правда! «Литературная газета», 2.11.1988.

²¹¹ «Правда», 22.10.1988.

²¹² «Известия», 6.3.1990.

²¹³ Юрий Черниченко — Мы грабим награбленное... «Литературная газета», 9.5.1990.

²¹⁴ «Известия», 14.8.1990.

²¹⁵ М. С. Горбачев — Заключительное слово на пленуме ЦК 16 марта 1989 г. «Правда», 18.3.1989.

²¹⁶ Юрий Щекочихин, Александр Гуров — Лев прыгнул! «Литературная газета», 20.7.1989.

²¹⁷ «Краткий политический словарь», Москва, 1969, стр. 206.

²¹⁸ Protokoly Tzrw. Komisii Grabskiego. Tajne dokumenty PZPR. Paryz, 12, 1986, strona 83.

²¹⁹ Там же, стр. 190.

²²⁰ «Правда», 20.5.1989.

²²¹Там же, 21.5.1989.

²²² Там же, 20.5.1989.

²²³ Ольга Чайковская — Миф. «Литературная газета», 24.5.1989.

²²⁴ «Советская Россия», 18.4.1990.

²²⁵ Ольга Чайковская, там же, 24.5.1989.

²²⁶ «Правда», 23.5.1989.

²²⁷ Речь товарища Мельникова В. И. «Известия», 1.7.1988.

²²⁸ «Литературная газета», 20.7.1988.

²²⁹ Геннадий Хохряков — Мафия в СССР: вымыслы, домыслы, факты. «Юность», №3, 1989.

²³⁰ Евгения Эвельсон — Судебные процессы по экономическим делам в СССР. ОР1, Лондон, 1986, стр. 29.

²³¹ Г. Овчаренко — Кобры над золотом. «Правда», 23.1.1988.

²³² «Литературная газета», 20.7.1988.

²³³ Corriere della Sera, 12.5.1988.

²³⁴ Кто остановит преступность? «Литературная газета», 7.6.1989.

²³⁵ Юрий Щекочихин, Александр Гуров — Лев прыгнул! «Литературная газета», 20.7.1988.

²³⁶ Геннадий Хохряков, там же, стр. 86.

²³⁷ И. С. Кондурушкин — Частный капитал перед советским судом. Москва, 1927, стр. 184.

²³⁸ «Правда», 18.4.1926.

²³⁹ И. С. Кондурушкин, там же, стр. 190.

[449/450]

²⁴⁰ Г. Овчаренко, А. Черненко — Колонна. Интервью в следственном изоляторе МВД СССР. «Правда», 17.7.1988.

²⁴¹Владимир Калиннченко, Юрий Щекочихин — Командировка по высокому вызову. «Литературная газета», 12.4.1989.

²⁴² Геннадий Хохряков, там же, стр. 87.

²⁴³ Конвертируемый рубль: зачем? когда? «Литературная газета», 5.4.1989.

²⁴⁴ Константин Лагутин — После нас... «Наш современник», №5, 1989, стр. 99, 100.

²⁴⁵ «Правда», 7.3.1988.

²⁴⁶ Там же, 17.7.1989.

²⁴⁷ Т. Холод — Очищение. «Советская Белоруссия», 17.12.1988.

²⁴⁸ Сергей Киселев — «Шторм-2», «Литературная газета», 10.5.1989.

²⁴⁹ «Известия», 10.7.1989.

²⁵⁰ «Красная звезда», 6.7.1989.

²⁵¹Егор Яковлев — Гдлян и многие другие. «Московские новости», 21.5.1989.

²⁵² Л. Вайдман — Депортация. «Казахстанская правда», 13.6.1989.

²⁵³ «Красная звезда», 6.7.1989.

²⁵⁴ См. Геннадий Хохряков, там же, стр. 87.

²⁵⁵ Владимир Соколов — Мораль и право. «Литературная газета», 23.8.1988.

²⁵⁶ Там же.

²⁵⁷ Что стоит за событиями в Фергане? «Литературная газета», 14.6.1989.

²⁵⁸ «Московские новости», 21.5.1989.

5. КОЛУМБОВО ЯЙЦО ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕФОРМЫ

¹ В советских изданиях: «Вы призваны обновить дряхлое и завонявшее от застоя дело». С этими словами Верховенский обращается к «нашим» после убийства Шатова.

² М. Горький — Несвоевременные мысли. Париж, 1971, стр. 130—131.

³ «Труд», 8.7.1989.

⁴ Проблемы истории и современность. «Вопросы истории КПСС», №2, 1989, стр. 60—61.

⁵ Андрей Сахаров — Неизбежность перестройки. «Иного не дано...», стр. 126.

⁶ Краткий политический словарь, Москва, 1987, стр. 455.

⁷ International Herald Tribune, 19.1.1989.

⁸ Малая советская энциклопедия. Москва, 1930, стр. 467.

⁹ «Правда», 30.11.1988.

¹⁰ Федор Бурлацкий — После Сталина. «Новый мир», №10. 1989, стр. 156.

¹¹ Там же, стр. 196.

¹² Известия», 12.9.1988.

[450/451]

¹³ «Красная звезда», 18.7.1963.

¹⁴ «Коммунист», №5, 1960.

¹⁵ Anatoly Golitsyn — New lies for Old. Dodd, Mead and Co. New York, 1984, p. 338.

¹⁶ Там же, стр. J39.

¹⁷Там же, стр. 350.

¹⁸ Там же, стр. 334.

¹⁹ Там же, стр. 348.

²⁰ Письмо Ежи Урбана было первоначально опубликовано по-польски в неподцензуриом журнале «Мост», затем в «Культуре», Париж № 66, 1989; в «Коммантер», №45, 1989, по-французски. «Kultura», sb. 54, Commentaire, p. 56.

²¹ Там же, 53, 55.

²²Ion Pacepa — Horizons rouges. Pahs, 1988.

²³ Федор Бурлацкий — После Сталина, стр. 186.

²⁴ Jerzy Urban, op. cit., 57 (польск. текст), 54 (фр.).

²⁵ Nicolo Machiavelli — Le Prince. Chapitre VI. Bibliotheque de la Pleiade, p. 305.

²⁶ Там же.

²⁷ M. С. Горбачев, там же, том 5, стр. 466.

²⁸ Л. Оников — Почему отстает авангард? «Правда», 10.7.1989.

²⁹М. С. Горбачев, там же, том 1, стр. 114.

³⁰ Там же, том 4, стр. 309.

³¹ Там же, стр. 321.

³² «Правда», 16.10.1985.

³³ «Правда», 10.7.1989.

³⁴ Там же.

³⁵ «Правда», 28.1.1987.

³⁶ Там же.

³⁷ «Правда», 29.3.1937.

³⁸ «Правда», 28.1.1987.

³⁹ «Правда», 29.3.1937.

⁴⁰ «Правда», 28.1.1987.

⁴¹ История ВКП (б). Краткий курс. Москва, 1950, стр. 334.

⁴² Правда», 3.11.1987.

⁴³ Правда», 20.2.1988.

⁴⁴ Нина Андреева — Не могу поступаться принципами. «Советская Россия», 13.3.1988.

⁴⁵ «Советская культура», 5.5.1988.

⁴⁶ International Herald Tribune, 2.8.1989.

⁴⁷ Павел Демидов — Не надо заблуждаться. «Журналист», №5, 1988.

⁴⁸ Time, 27.6.1988.

⁴⁹ «Правда», 26.5.1988.

⁵⁰ «Известия», 29.7.1988.

⁵¹ XII съезд ВКП (б). Стенографический отчет. Москва, 1923, стр. 144—145.

[451/452]

⁵² «Правда», 1.7.1988.

⁵³ «Правда», 29.6.1988.

⁵⁴ «М. С. Горбачев, том 1, стр. 200.

⁵⁵ «Правда», 30.7.1988.

⁵⁶ «Правда», 19.7.1989. Далее цитаты из того же текста.

⁵⁷ «Правда», 30.7.1988.

⁵⁸ «Правда», 19.7.1989.

⁵⁹А. Мигранян — Механизм торможения «политической системе и пути его преодоления. «Иного не дано», стр. 97.

⁶⁰Л. М. Спирин — Классы и партии в гражданской войне в России. Москва, 1968, стр. 60.

⁶¹ И. Сталин, там же, том 5, стр. 219.

⁶² «Правда», 7.6.1989.

⁶³ «Правда», 14.7.1989.

⁶⁴ «Правда», 21.7.1989.

⁶⁵ «Правда», 27.4.1989.

⁶⁶ Там же.

⁶⁷ Там же.

⁶⁸ Там же.

⁶⁹Там же

⁷⁰ И. Сталин, там же, том 5, стр. 207, 208.

⁷¹ «Правда», 19.7.1989.

⁷² Там же.

⁷³ Там же.

⁷⁴ Там же.

⁷⁵ «Правда», 21.7.1989.

⁷⁶ Там же.

⁷⁷Там же.

⁷⁸ «Правда», 8.8.1989.

⁷⁹ «Правда», 21.7.1989.

⁸⁰ «Правда», 1.8.1989.

⁸¹ «Правда», 21.7.1989.

⁸² Там же.

⁸³ «Правда», 21.7.1989.

⁸⁴ Там же.

6. В ЗЕНИТЕ

¹ Борис Бажанов — Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Франция, 1980, стр. 47.

² Г. X. Шахназаров — Социализм и будущее. М., 1983, стр. 759.

³ Там же, стр. 48.

⁴ Там же, стр. 131.

⁵ Там же, стр. 105.

⁶ Там же, стр. 547.

[452/453]

⁷ Алесь Адамович, Георгий Шахназаров — Новое мышление и инерция прогресса. Диалог писателя и ученого. «Дружба народов», №6, 1988, стр. 193.

⁸ Там же, стр. 188.

⁹ Там же, стр. 193.

¹⁰ Там же, стр. 194.

¹¹ Радио «Свобода», 7.11.1988. PC. 104/88.

¹² Федор Бурлацкий — Надежды и тревоги весны нашей. «Литературная газета», 24.5.1989.

¹³ А. Яковлев — Против антиисторизма. «Литературная газета», 15.11.1972 г. Далее ссылки на эту статью.

¹⁴ «Советская культура», 23.11.1986.

¹⁵ «Правда», 10.4.1987.

¹⁶ «Правда», 16.7.1987.

¹⁷ «Советская культура», 15.12.1987. Ч

¹⁸ «Правда», 10.4.1987.

¹⁹ А. Н. Яковлев — Достижение качественно нового состояния советского общества и общественные науки. «Вестник АН СССР», №6, 1987, стр.61.

²⁰ Там же, стр. 52.

²¹ Там же, стр. 68.

²² Там же, стр. 73.

²³ Там же, стр. 75.

²⁴ Там же, стр. 76.

²⁵ Там же, стр. 70.

²⁶ Там же, стр. 62.

²⁷Там же, стр. 69.

²⁸ А. Н. Яковлев — Великая Французская революция и современность. Доклад. «Советская культура», 15.7.1989.

²⁹ А. Н. Яковлев — Против антиисторизма. «Литературная газета», 15.11.1972.

³⁰Там же.

³¹ А. Н. Яковлев — Великая Французская революция и современность.

³²Там же.

³³ В. И. Ленин — Полное собрание сочинений, том 43, стр. 101.

³⁴А. В. Дмитриев — Л. Курин — «Рабочая оппозиция»: кто был кто. «Правда», 4.8.1989.

³⁵ Дмитрий Волкогонов — Триумф и трагедия. Политический портрет

³⁶ И. В. Сталина. Книга вторая. «Октябрь», №7, 1989, стр. 59.

³⁶ Николай Шульгин — Кто он, «XX век и мир», июнь 1989, стр. 21.

³⁷См. Бюллетень «Радио Свобода», 5.6.1985.

³⁸ «Правда», 23.4.1988.

³⁹ Philip Taubman — Soviet Leaders Divided on Policy, Envoys Say. «International Herald Tribune», 24—25.12.1985.

⁴⁰ E. К. Лигачев — Нам нужна полная правда. «Театр», №8, 1986, стр. 13.

⁴¹ М. С. Горбачев — Перестройка, стр. 32.

[453/454]

⁴² Е. К. Лигачев — Там же.

⁴³ Le Monde, 4.12.1987.

⁴⁴ Е. К. Лигачев. Там же.

⁴⁵ «Аргументы и факты», №42, 21 —27.10.1989.

⁴⁶ «Правда», 18.3.1990.

⁴⁷ Виталий Третьяков — Егор Лигачев и другие. «Московские новости», №5,4.2.1990.

⁴⁸ Первая публикация «Монд», 16.7.1986. Цитирую по русскому тексту («Русская мысль», 25.7.1986).

⁴⁹ «Московские новости», 17.5.1987.

⁵⁰Там же.

⁵¹ «Русская мысль», 25.7.1987.

⁵² Там же.

⁵³ «Правда», 2.7.1988.

⁵⁴ «Московская правда», 9.8.1987. '

⁵⁵ Там же.

⁵⁶»Правда», 13.11.1987.

⁵⁷ Борис Ельцин — встреча со слушателями Высшей комсомольской школы 20.11.1988. «Русская мысль», 6.1.1989. Повторяет обвинение в своих воспоминаниях, вышедших в разных странах в марте 1990 г.

⁵⁸ Times,14—15.11.1987.

⁵⁹ Le Monde, 3.11.1987.

⁶⁰ Le Monde, 15 —16.12.1987.

⁶¹ International Herald Tribune, 14—15.11.1987.

⁶² См. «Русская мысль», 6.1.1989.

⁶³ «Правда», 2.7.1988.

⁶⁴За индустриальные кадры. Приложение к газете «Вестник НТТМ» 3—15.3.1989.

⁶⁵ Нижнетагильский рабочий», 22.3.1989.

⁶⁶ Там же.

⁶⁷За индустриальные кадры, приложение к газете, 3—15.3.1989.

⁶⁸ Boris Eltsine — lusquan bout. Calmann-Levy, Paris, 1990, p. 214.

⁶⁹ «Комсомольская правда», 27.4.1990.

⁷⁰ «Русская мысль», 14.7.1989.

⁷¹ Strobe Talbott — For Hes a jolly Fellow. «Time»; 11.6.1990, p. 20.

⁷² В. И. Ленин, т. 44, стр. 328.

⁷³ «Социалистическая индустрия», 11.9.1987.

⁷⁴ «Литературная газета», 9.8.1989.

⁷⁵ «Правда», 2.9.1988.

⁷⁶ «Советская Белоруссия», 1.1989.

⁷⁷ «Новое время», 2.9.1988.

⁷⁸ «Я бы справился с любой работой». Интервью с В. В. Семичастный. «Огонек», 24.6.1989.

⁷⁹ Я. Карпович — Стыдно молчать. «Огонек», №23, 1989.

⁸⁰ Н. А. Родионов, там же, стр. 203.

⁸¹ «Правда», 2.8.1989.

454

⁸² Там же.

⁸³ Victor Orlov — Putting the KGB in a Cassock: Way Moscow infiltrating the Soviet Orthodox Church. «Washington Post», 15.6.1988.

⁸⁴ Запись выступления, опубликована в «Русской мысли», 20.5.1988.

⁸⁵ «Гласность». Независимый общественно-политический журнал. Выпуск 28, Москва, апрель 1989, стр. 8.

⁸⁶ Time, 23.4.1990.

⁸⁷ «Правда», 1.3.1986.

⁸⁸ «Правда», 11.9.1987.

⁸⁹ «Правда», 2.9.1988.

⁹⁰ В. Чебриков — Правовая политика — активное звено перестройки. «Коммунист», №8, 1989, стр. 8.

⁹¹ Там же, стр. 11.

⁹² «Советская Россия», 31.3.1990.

⁹³ «Литературная газета», 7.6.1989.

⁹⁴ «Московские новости», 10.9.1989.

⁹⁵ После публикации в сентябре 1989 г. необычайно резкого по тону Заявления ЦК о положении в Прибалтике понадобилось специальное разъяснение относительно согласия Горбачева на этот текст. Все хотели верить, что Лидер ничего не знал, действовали «консерваторы».

⁹⁶ «Правда», 8.2.1990.

⁹⁷ «Московские новости», 7.5.1989.

⁹⁸ «Московские новости», 24.6.1990.

⁹⁹ «Комсомольская правда», 27.6.1990.

¹⁰⁰ В апреле 1990 г. министр обороны получил звание маршала — первый случай после прихода Горбачева к власти.

¹⁰¹ «Московские новости», 16.7.1989.

¹⁰² «Московские новости», 21.2.1988.

¹⁰³ «Красная звезда», 17.6.1987.

¹⁰⁴ «Правда», 7.6.1989.

¹⁰⁵ «Московские новости», 23.6.1989.

¹⁰⁶ The Wall Street Journal, 18.8.1989.

¹⁰⁷ Le Monde, 8.9.1989.

¹⁰⁸ International Herald Tribune, 3—4.12.1988.

¹⁰⁹ International Herald Tribune, 20.9.1989.

¹¹⁰ International Herald Tribune, 18.9.1989.

¹¹¹ С. Г. Горшков — Морская мощь государства. Издание 2, дополненное. М., 1979, стр. 342.

¹¹² Francois Heisborg — Europes own Nato pillar. The Times 9.7.1988.

¹¹³ См. Thierry Walton — Le KGB en France. Paris, 1986, p. 249.

¹¹⁴ International Herald Tribune, 24.1.1990.

7. ЗАКАТ ИМПЕРИИ

¹ Андрей Черненко, Виктор Широков — «16-я республика». О национальных отношениях и парламентских дебатах. «Правда», 8.7.1989.

[455/456]

² «Известия», 3.7.1989.

³ Из выступления министра внутренних дел В. Бакатина, «Известия», 22.9.1989.

⁴ «Литературная газета», 1.1.1987.

⁵ «Правда», 21.9.1989.

⁶ «Литература и мастацтва». Минск, 24.10.1986.

⁷ «Известия», 26.10.1985.

⁸ «Правда», 20.9.1989.

⁹ Интервью с Андреем Сахаровым. Le Monde, 30.9.1989.

¹⁰ В. И. Ленин, том 40, стр. 43. ¹¹ «Правда», 20.9.1989.

¹² Андрей Амальрик — Просуществует ли Советский Союз до 1984 г.? Амстердам, 1969, стр. 62.

¹³ С. Меньшиков — экономическая структура социализма: что впереди? «Новый мир», №3, 1989, стр. 160.

¹⁴ «Правда», 26.10.1985.

¹⁵ Там же.

¹⁶ «Правда», 13.2.1987.

¹⁷ «Правда», 18.4.1987.

¹⁸ «Правда», 22.4.1989.

¹⁹ «Комсомольская правда», 27.7.1989.

²⁰ «Правда», 16.4.1989.

²¹ «Правда», 18.4.1990.

²² «Правда», 20.9.1989.

²³Там же.

²⁴ «Смена вех». Сборник статей... Июль 1921. Прага, стр. 57.

²⁵ Там же, стр. 59.

²⁶ Там же, стр. 63.

²⁷А. Воронский — На стыке. Сборник статей. Москва — Петроград, 1923, стр. 210, 211.

²⁸ «Смена вех», там же, стр. 56.

²⁹ «Смена вех», там же, стр. 59.

³⁰А. Н. Яковлев — Французская революция и современность. «Советская культура», 15.7.1989.

³¹ Андрей Платонов — Город Градов. «Избранные произведения», т. 1, М., 1978, стр. 289.

³² «Правда», 20.9.1989.

³³ «Правда», 22.9.1989.

³⁴ «Правда», 21.9.1989.

³⁵ «Правда», 4.4.1990.

³⁶ «Советская культура», 15.7.1989.

³⁷ «Правда», 22.9.1989.

³⁸ Л. Троцкий — История русской революции. Берлин, 1931. Том 2, часть 2; стр. 42, 43.

³⁹ Михаил Горбачев — Слово о Ленине. «Правда», 21.4.1990.

[456/457]

⁴⁰ «Идеология обновления», «Правда», 20.4.1990.

⁴¹ «Комсомольская правда», 29.4.1990.

⁴² Михаил Горбачев — Слово о Ленине. Там же.

⁴³ «Комсомольская правда», 27.4.1990.

⁴⁴ Михаил Горбачев — Слово о Ленине. Там же.

⁴⁵ И. В. Сталин — Выступление на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной армии. «Правда», 25.5.1945.

⁴⁶ Выступление на пленуме ЦК 20.19.1989. «Правда», 21.9.1989.

⁴⁷ Выбор цели. Интервью для газеты «Известия», 25.8.1989.

⁴⁸ «Правда», 21.9.1989.

⁴⁹ Михаиле Горынь — За что борется «Рух». «Литературная газета», 9.5.1990.

⁵⁰ Леонид Кравчук — Свободная, суверенная. «Литературная газета», 9.5.1990.

⁵¹ И. Шульгин — Дни. Белград, 1925, стр. 61.

⁵² «Известия», 1.9.1989.

⁵³ Thukydides — Geschichte des Peloponnesischen Krieges. Rowohlt,1962, p. 88.

⁵⁴ См. подробнее: М. Геллер, А. Некрич — Утопия у власти.

⁵⁵ «Московские новости», 8.10.1989.

⁵⁶Н. Устрялов — Под знаком революции. Харбин, 1927, стр. 72.

⁵⁷ «Известия», 4.5.1990.

⁵⁸ Александр Солженицын — Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни. «Из-под глыб». Сборник статей. Имка-пресс. 1974, стр. 129—130.

⁵⁹ Там же, стр. 143.

⁶⁰ И. Сталин — Сочинения, т. 3, стр. 186.

⁶¹ И. Шафаревич — Две дороги — к одному обрыву. «Новый мир», №7, 1989, стр. 164.

⁶² Михаил Антонов — Выход есть! Когда и чем закончится перестройка. «Наш современник», №9, 1989, стр. 147.

⁶³ «Там же, стр. 142.

⁶⁴ И. Шафаревич, там же, стр. 164.

⁶⁵ См. «Русская мысль», 28.4.1989.

⁶⁶ «Вопросы истории», №2, 1989, стр. 186.

⁶⁷ Владимир Бондаренко — Обретение родства. «Слово», №7, 1989, стр. 12.

⁶⁸ Встреча редколлегии и авторов журнала «Наш современник» с читателями, 18.12.1987. «Русская мысль», 12.2.1988.

⁶⁹ Bill Keller — Yearnings for an Iron Hand. The New York Times Magazine, 28.1.1990, p. 48.

⁷⁰ См.: Михаил Геллер — Машина и винтики. Лондон, 1985.

⁷¹ Александр Солженицын — Раскаяние и самоограничение, стр. 147, 148.

⁷²Михаил Антонов — Выход есть! Стр. 151.

⁷³ Там же.

[457/458]

⁷⁴ Михаил Антонов — Вернуть забытые истины. «Слово», №7, 1989.

⁷⁵ Михаил Антонов — Выход есть! Стр. 145.

⁷⁶ Ю. Н. Афанасьев — Выступление на собрании межрегиональной группы народных депутатов СССР 29.7.1989. «Русская мысль», 8.9.1989.

⁷⁷ Михаил Антонов — Вернуть забытые истины, стр. 2.

⁷⁸ Там же.

⁷⁹ «Русская мысль», 28.4.1989.

⁸⁰ Цит. по: David Schoenbaum — La revolution brune. La Societe allemand sous le III Reich. D. 1979, p. 87.

⁸¹ Jacob Burckhardt — The Civilisation of the Renaissance in Italy. London, 1921, p. 129.

⁸² Erich Fromm — Fear of freedom, London, 1966, p. 34.

8. ЭСКИЗ ПОРТРЕТА ВОЖДЯ

¹ Арк. Арканов — «Соломон» и сознание. Ненаучная фантастика. «Литературная газета», 8.8.1987.

² Клод Симон — Приглашение. «Континент», №56, стр. 254—255.

³ The Boston Sunday Globe, 2.8.1987.

⁴ «Русская мысль», 20.3.1987.

⁵ Time, 16.3.1987.

⁶ International Herald Tribune, 4—5.6.1988.

⁷ Le Monde, 11—12.12.1988.

⁸ «Правда», 10.6.1989.

⁹ «Русская мысль», 6.10.1989. Ле Монд, 30.9.1989.

¹⁰ «Русская мысль», 17.11.1989.

¹¹ Изложение выступления Ю.Н. Афанасьева на собрании Межрегиональной группы народных депутатов СССР 29.7.1989. «Русская мысль», 8.10.1989.

¹² Нужна «железная рука»? «Литературная газета», 16.9.1989.

¹³Там же.

¹⁴А. Солженицын — На возврате дыхания и сознания. «Из-под глыб», стр. 26.

¹⁵ Ю. Баскин, Б. Плахов — Начала Сократа или указ бюрократа. «Нева», №5, 1989, стр. 167.

¹⁶ В. И. Ленин — Об авторитете руководителя. Москва, 1963.

¹⁷ «Правда», 1.7.1988.

¹⁸Time, 4.6.1990.

¹⁹ Николай Шульгин — Кто он? «XX век и мир», №6,1989, стр. 21.

²⁰ И. Бабель — Мой первый гусь. «Избранное», Москва, 1966, стр. 56.

²¹ Frankfurter Allgemeine Zeitung, 26.9.1988.

²² Hobart Rowen — Gorbachev in trouble, Needs Western help quickly. Цит. no International Herald Tribune, 28—29.11.1989.

²³ Le Quoridien de Paris, 22.11.1989.

[458/459]

²⁴ Le Monde, 1.6.1990.

²⁵ Виталий Третьяков — Загадка Горбачева. «Московские новости», 26.11.1989.

²⁶ «Правда», 3.11.1987.

²⁷ «Правда», 24.4.1985.

²⁸ Solomon Losovsky — Le Grande Stratege de la Lutte de Classes. Moskou, 1924, p. 48.

²⁹ И. В. Сталин — Сочинения, т. 13, стр. 115.

³⁰ Виталий Третьяков — Загадка Горбачева.

³¹ «Правда», 9.4.1986.

³² Boris Eltsin, op. cit., p. 176.

³³ Интервью с Колем напечатано в американском журнале Newsweek, 6.11.1986. Цит. по Le Monde, 8.11.1986.

³⁴ А. М. Rosenthal — Gorbachev didn4 start this Revolt. International Herald Tribune, 22.11.1989.

³⁵ Николай Шульгин — Кто он? Стр. 21.

³⁶ Виталий Третьяков — Загадка Горбачева, там же, стр. 9.

³⁷ «Комсомольская правда», 23.11.1989.

³⁸ Claude Simon — L'invitation, op. cit., p. 65.

³⁹ International Herald Tribune, 4.12.1989.

⁴⁰ Boris Eltsine — op. cit., p. 128 — 129.

⁴¹ «Правда», 20.8.1989.

⁴² Nora Buhks — Le journalisme de la perestroika. Les techniques du renouvean. Paris, 1988, p. 42.

⁴³ «Правда», 12.7.1985.

⁴⁴ «Правда», 28.7.1986.

⁴⁵ «Правда», 9.4.1985.

⁴⁶ «Правда», 19.10.1986.

⁴⁷ «Правда», 1.10.1987.

⁴⁸ «Правда», 19.10.1986.

⁴⁹ «Вечерняя Москва», 18.11.1987.

⁵⁰ «Правда», 3.10.1987.

⁵¹ «Правда», 7.3.1988.

⁵² «Советская Россия», 13.9.1988.

⁵³ М. Горбачев — Социалистическая идея и революционная перестройка. «Правда», 26.11.1989.

⁵⁴ Краткий политический словарь. Москва, 1983. В неизменном виде фраза повторяется в издании 1987 г.

⁵⁵ Подробнее на эту тему в главе «Язык»: Михаил Геллер — Машина и винтики. Лондон, 1985, стр. 260—295.

⁵⁶ «Правда», 26.11.1989.

⁵⁷ Там же.

⁵⁸ М. С. Горбачев — Ответы на вопросы газеты «Юманите», 4.11.1986, Избранные речи и статьи, том 3, стр. 157.

⁵⁹ «Правда», 13.12.1989.

⁶⁰ «Правда», 21.4.1990.

⁶¹ Там же.

⁶² «Правда», 27.4.1990.

[459/460]

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

¹ Witold Charlamp — Dziennik zewnltrzny «Kultura», № 12, 1989, p. 84.

² «Русская мысль», 8.12.1989.

³ «Правда», 14.12.1989.

⁴ International Herald Tribune, 4.12.1989.

⁵ «Русская мысль», 22.12.1989.

⁶ Там же.

⁷ Василий Селюнин — Черные дыры экономики. «Новый мир», № 10, 1989.

⁸ Isaak Asimov — Prelude to Foundation. Bantaw Books, 1989, p. 87.

⁹ Le Monde, 12.12.1989.

¹⁰ International Herald Tribune, 14.12.1989.

¹¹ Ю. Буртин — На злобу дня. «Через тернии». Пролог. Что дальше??

Сборник статей. Москва, 1990, стр. 446.

¹² «Аргументы и факты», №40. 7 — 13.10.1989.

¹³ «Коммерсант», 16.4.1990.

¹⁴ Yurii Vladimirovich Got'e — Time of Trouble. London, 1988, p. 95.

¹⁵ Сто дней Президента. Беседа с политологом Игорем Клямкиным. «Комсомольская правда», 24.6.1990.

¹⁶ Достойно пройти перевал в истории страны. Выступление М. С. Горбачева в Одесском военном округе. «Правда», 19.8.1990.

¹⁷ «Правда», 21.4.1990.

¹⁸ Борис Пильняк — Мать-мачеха. Собр. сочинений, т. 4, М.-Л., 1929, стр.219.

[460]