Послание о жизни святой Макрины
Издание подготовила кандидат филологических наук, преподаватель кафедры древних языков и раннехристианской письменности Татьяна Львовна Александрова
М., Греко-латинский кабинет Ю.А.Шичалина, 2002. 128 с. На сайте издательства: http://www.mgl.ru/var/books/5577.doc
СОДЕРЖАНИЕ:
Предисловие..................................
Свт. Григорий Нисский. Послание о жизни святой Макрины (греческий текст и русский перевод)........
Примечания....................................
Приложение:
I. Свт. Григорий Богослов. Эпитафии — 1. Макрине, сестре великого Василия. 2. Эммелии, матери Великого Василия. 3. Навкратию, брату великого Василия.
II. Г. В. Флоровский. Св. Василий Великий. Св. Григорий Нисский (из кн. Восточные отцы IV в.).....
Библиография..............................................
Список сокращений......................................
Указатель имен и географических названий, упоминаемых в «Послании о жизни святой Макрины»....
Краткий словарь богословских и аскетических терминов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемый текст представляет интерес с различных точек зрения. Это творение одного из почитаемых отцев и учителей Церкви, святителя Григория Нисского, прославленного не только жизненным подвигом святости и оригинальным богословским видением, но и даром слова. Это произведение, сложное по жанру, включающее в себя элементы похвального надгробного слова, послания и классической античной биографии, но в то же время являющееся одним из самых ранних образцов зарождающегося жанра новой, христианской литературы — монашеского жития. Это повествование об одной из основоположниц женского монашества, преподобной Макрине, женщине необычайной силы духа, непрестанным аскетическим деланием победившей немощь естества. Это исторический документ, содержащий драгоценные сведения о богослужении, обрядах, обычаях и быте христиан IV века — «золотого века» христианской культуры. Наконец, — и, может быть, последнее наиболее важно для современного читателя, — это рассказ не только святого о святой, но и брата — о сестре, рассказ абсолютно достоверный и, несмотря на нескрываемую литературность произведения, согретый искренним родственным чувством.
Свт. Григорий Нисский — ярчайший богослов. По словам Л. П. Карсавина, он дал миру «одно из высших индивидуальных осмыслений христианства»; известный византинист А. А. Васильев называет его «самым глубоким мыслителем» из каппадокийцев. Ему принадлежит целый ряд произведений догматических, экзегетических и нравственно-аскетических. «Послание о жизни святой Макрины» наряду с некоторыми другими — такими, как трактат «О девстве или о совершенстве» — обычно относят к числу последних. Оно, однако, отличается от прочих тем, что основано на реальной биографии близкого свт. Григорию человека.
Житие Макрины было написано вскоре после ее смерти (в 380 г.), еще по свежим воспоминаниям и впечатлениям. Однако это не мемуары, а, как уже было сказано, литературное произведение. Свт. Григорий преследует определенную цель: показать идеал истинного подвижника (пол его героини в данном случае оказывается чем-то второстепенным). Он неоднократно сравнивает Макрину с атлетом, не знающим поражений, опытным и искусным в борьбе. Создавая идеальный образ, трудно избежать схематизации, — поэтому и Макрина временами кажется слишком жесткой, слишком «правильной», чуждой человеческих слабостей. Несомненно, в этом сказался и реальный ее характер, и то, как она воспринималась окружающими, и то, что хотел подчеркнуть свт. Григорий. В главе 15-й он вспоминает свой сон, предвозвестивший кончину Макрины: во сне он увидел, что держит в руках мощи мученика, от которых исходит свет, как от чистого, отполированного зеркала. По прибытии в родительский дом при первом же разговоре со смертельно больной Макриной он сразу вспомнил этот образ — по-видимому, именно это впечатление бьющего в глаза, ослепительного света он и старался передать в своем произведении. Стоит ли удивляться, что этот свет порой кажется нестерпимым читателям нашего времени? Вместе с тем, по контрасту с главной героиней, неожиданно реалистичными оказываются образы ее близких — тоже святых: матери — Эммелии, — которая подшучивает над всегдашним присутствием при себе старшей дочери, сокрушается о безвременной смерти сына Навкратия и не сразу может расстаться с привычками мирской благополучной жизни; брата — молодого Василия Великого, — который еще по-юношески неразумно кичится своей ученостью, наконец, самого Григория, порой впадающего в уныние от бесконечных испытаний и с трудом сдерживающего слезы на похоронах сестры.
«Не раз Богослов Григорий дивился семейству, к которому принадлежал великий Василий. Отец и мать — благочестивые; дед и бабушка — исповедники; пять братьев — иноки, между ними три епископа, необыкновенные по дарованиям; шесть сестер, «брачные и безбрачные, но все добродетельные», и между ними Макрина, удивительная по уму и высоте духа. Только христианство могло образовать такое семейство и только оно могло раскрыть дарования да такой степени, до которой раскрыты они были в братьях Василии и Григории, необыкновенных учителях Церкви» — писал архиеп. Филарет (Гумилевский). История Церкви знает немало примеров, когда святости достигали целые семьи. Это неудивительно, ведь семья — «малая Церковь», в которой складываются и формируются характеры. Но все же чаще бывает, что в нашем представлении такие семьи святых сгруппированы вокруг какого-то одного, самого яркого их представителя. Как равночестные обычно воспринимаются мученики — например, супруги Хрисанф и Дария, Вера, Надежда, Любовь и мать их София. О семьях же преподобных и праведных чаще говорят: преподобные Кирилл и Мария — родители преподобного Сергия, праведная Мариамна — сестра апостола Филиппа и т.п. Кто-то один достигает большей высоты, остальные оказываются немного в тени. В этом смысле семейство, давшее Церкви практически равновеликих святителей — Василия Великого и Григория Нисского — уникально. Сестра, прп. Макрина, воспринимается, в большей степени именно по близости к ним, но если ближе познакомиться с ее жизнью, становится ясно, что ее путь совершенно самостоятелен и независим от пути братьев. Житие, написанное ее братом, позволяет и нам войти в круг этих удивительных людей и посмотреть на мир их глазами.
Жития святых традиционно были излюбленным чтением людей, выросших в недрах Церкви, но современному человеку иногда бывает сложно проникнуться их духом: непривычно преобладание общего — над индивидуальным, канонического — над историческим. Но наиболее ранние образцы этого жанра, еще не устоявшегося, вопреки ожиданиям оказываются ближе и понятнее, чем позднейшие, писанные по уже сложившемуся канону. Возможно, причина этого в том, кому были адресованы эти произведения. В обществе, еще не ставшем христианским, жития святых были продолжением евангельского благовестия и играли роль свидетельства — как перед своими, «верными», так и перед чужими, зачастую равнодушно или даже враждебно настроенными людьми. Поэтому в них, как и в Евангелии, откровенно говорится не только о силе Божией, но и о немощи человеческой, что создает ощущение глубокой человеческой правдивости. Позднее, по мере христианизации общества, потребность в свидетельствах для «внешних», как казалось, отпала, осталось необходимым лишь соответствие каждого вновь прославляемого святого уже принятому Церковью и обществом идеалу. К этому времени сложился и житийный канон. Житие предлагает пример для подражания, но не старается убедить в том, в чем все и так убеждены. Но в современном, в значительной степени расцерковленном, обществе способность убеждать вновь становится актуальной — потому-то и оказывается, что наиболее отдаленные по времени памятники оказываются наиболее близкими по своей направленности. Именно поэтому — из соображений не только академических, но и жизненных, — представляется целесообразным предложить житие преподобной Макрины в качестве учебного текста для изучающих греческий язык.
Текст «Послания о житии святой Макрины» с подробным историко-филологическим комментарием Пьера Мараваля был опубликован в серии Sources chretiennes (N 178, Paris, 1971). Этот, исключительно обстоятельный, комментарий, главным образом, учитывался и в нашем издании, с этого издания печатается греческий текст, с него же выполнен русский перевод. Мы прилагаем краткую библиографию работ, посвященных жизни и нравственно-аскетическому учению свт. Григория Нисского, а также, для более полного представления о характерах и взаимоотношениях великих каппадокийцев — отрывки из работы Г. В. Флоровского «Восточные отцы IV века», дающие их яркие портретные характеристики, и несколько эпитафий свт. Григория Богослова, посвященных близким свт. Василия Великого.
Святитель Григорий Нисский
Послание о жизни святой Макрины.
1. По форме это произведение, в соответствии со своим заголовком, представляется посланием, но по объему оно переходит границы, допустимые для послания, и приближается к пространному историческому повествованию. Однако нас оправдывает сам предмет, ради которого ты подал мне мысль взяться за перо, — не вмещающийся в рамки послания. Ты, конечно, не забыл о том случае, когда, намереваясь по обету посетить Иерусалим и увидеть места, хранящие памятные знаки пребывания в них воплотившегося Господа, я встретился с тобой в городе Антиоха, и разнообразные беседы завязались у нас (поскольку невозможно было проводить эту встречу в молчании при том, что твой быстрый ум находил многочисленные темы для разговора), — а затем, как это часто бывает в таких случаях, наша беседа плавно перешла в воспоминания о некоем достойном человеке. Женщина была предметом нашего разговора, если только это была женщина. Я, право, даже не знаю, подобает ли называть ее по естеству, — ее, ставшую выше естества. Рассказ же наш основан не на пересказе чужих слов, но на том, что преподал нам собственный опыт, в что в точности воспроизвело слово, не прибегая ни к каким посторонним свидетельствам. Ибо не чужой для моей семьи была эта достопамятная дева, — чтобы нужно было узнавать от других о связанных с ней чудесах, — но произросла она от одних со мной родителей, будучи начатком плодов материнского чрева. Когда же ты подтвердил, что история благих людей и дел приносит некую пользу, тогда, чтобы не укрылась от будущих поколений столь славная жизнь, и чтобы не ушла без следа, поглощенная молчанием, та, которая своим любомудрием вознеслась к высшим пределам человеческой добродетели, — я счел нужным послушаться тебя и изложить историю ее жизни, насколько могу, кратко, в безыскусном и простом повествовании.
2. Макрина было имя этой девы; некогда же всеми почитаемой в нашей семье была другая Макрина, бывшая матерью моего отца и прославившаяся исповеданием Христа во времена гонений, в честь которой и была названа родителями девочка. Но это было имя, вслух произносимое всеми, кто ее знал; было же и другое, нареченное ей втайне, прежде чем она в родовых муках появилась на свет, данное по некоему откровению. Ибо и мать ее была столь добродетельной, что во всем руководствовалась Божиим повелением, и так сильно стремилась к чистой и непорочной жизни, что и брак не избрала бы по своей воле. Но поскольку она была круглой сиротой, а в пору юности цвела такой красотой телесной, что молва о ней побуждала многих искать ее руки, — возникла угроза, что если она не соединится с кем-либо по доброй воле, то ей придется вынести какое-нибудь нежелательное оскорбление, потому что обезумевшие от ее красоты уже готовы были решиться на похищение. По этой причине избрав человека известного и уважаемого за безупречность поведения, она нашла в нем защитника своей жизни, и вскоре, претерпев первые родовые муки, стала матерью той, которой посвящен наш рассказ. И когда приспел срок разрешиться ей от бремени, погрузившись в сон, она увидела, что будто бы уже держит на руках дитя, которое еще носила под сердцем, и некто, ростом и красотой превосходящий человека, явившись ей, назвал лежащую у нее на руках девочку именем Феклы, — той самой Феклы, житие которой хорошо известно девственницам. Произнеся это трижды, он скрылся из виду и дал облегчение мукам, так что лишь только она пробудилась от сна, как увидела, что сон стал явью. А прозвучавшее имя и стало тайным именем девочки. Мне, однако, кажется, что не столько руководя родительницей в выборе имени, сказал это явившийся ей, сколько предрекая жизненный путь новорожденной и показывая, что он будет таким же, как у ее соименницы.
3. Тем временем ребенок рос, и хотя была у него своя собственная няня, больше нянчила его мать на своих собственных руках. Переступив же порог младенчества, девочка стала проявлять способности во всем, чему обучают детей, и к какому бы занятию ни направляло ее родительское решение, в том она и являла проблески дарования. Мать, конечно, стремилась дать ребенку воспитание, но только не то внешнее всестороннее образование, которое получают дети, уже в первом своем возрасте начиная разбирать, по большей части, творения поэтов. Неприличным и недопустимым считала она изучение страстей в трагедиях (женских страстей, вдохновивших поэтов и составивших содержание их произведений) или непристойностей в комедиях, или причин бедствий Илиона, — для нежной и восприимчивой детской души, которая некоторым образом замутняется от этих бесстыдных рассказов о женщинах. Не они, но те книги богодухновенного Писания, которые наиболее доступны пониманию в самом раннем возрасте: вот что было для девочки предметом изучения; преимущественно же Премудрость Соломона, а из нее более всего то, что побуждает к высоконравственной жизни. Не оставались для нее неизвестными и творения Псалмопевца, из которых она в положенное время прочитывала определенную часть: с постели она вставала или к занятиям приступала, отдыхала, за еду принималась или из-за стола выходила, в постель ложилась или на молитву становилась, — повсюду сопровождала ее псаломская песнь, точно некая благая спутница, не покидавшая ее ни в какое время.
4. Подрастая среди таких и подобных им занятий, а кроме того, приучив пальцы к искусному прядению шерсти, достигла она двенадцатого года жизни, — возраста, когда неудержимо начинает распускаться цветок юности. И здесь приходится только удивиться, что красота ее, будучи скрыта от глаз, все-таки не утаилась от людей, и что, казалось, во всей ее отчизне не нашлось бы такого чуда красоты и изящества, которое могло бы сравниться с ней; не было и живописца, мастерства которого хватило бы на то, чтобы изобразить нечто подобное. Никакие ухищрения искусства, с помощью которых художники дерзают воплотить великие замыслы, так что и образы самих стихий способны запечатлеть, — не дали бы им возможности передать всю прелесть ее наружности. В итоге, целый рой добивающихся ее руки одолевал родителей. Тогда отец (а он поистине был благоразумен и умел оценить подлинно прекрасное), приметив некоего юношу, славного рода и отличавшегося целомудрием, едва лишь кончившего учиться, решил помолвить с ним дочь, как только она достигнет брачного возраста. В то время юноша подавал большие надежды и как желанный выкуп за невесту преподносил ее отцу свои первые успехи в красноречии, выступая с речами в защиту обиженных. Но зависть пресекла светлые надежды, похитив его из жизни в достойной сожаления юности.
5. Для девушки не были тайной замыслы отца. Но когда со смертью юноши разрушились его планы относительно нее, именуя браком отцовский выбор, она, словно уже исполнилось назначенное ей, сама сочла для себя наилучшим остаться одной, приняв это решение с твердостью не свойственной возрасту. И хотя часто родители заводили с ней разговор о браке, потому что многие, привлеченные молвой о ее красоте, желали посвататься, она отвечала, что немыслимо и преступно не чтить святости единожды благословленного отцом брака и по принуждению искать другого, в то время как в жизни человека бывает только один брак, как рождение одно и одна смерть. Она настойчиво повторяла, что обрученный с ней по воле родителей не умер, но его, “живущего у Бога” в надежде воскресения, следует считать отлучившимся из дома, а не мертвым, и что немыслимо было бы не хранить верности уехавшему жениху. Такими речами отражая натиск пытавшихся переубедить ее, она в конце концов поняла, что единственной защитой ее благому выбору будет решение никогда, ни на мгновенье не разлучаться с матерью, — так что мать часто говорила ей, что если остальных детей она выносила в течение положенного срока, то ее, каким-то образом до сих пор не покинувшую материнского чрева, так постоянно и носит в себе. Однако матери не было докучным и бесполезным общество дочери. Ведь взамен многих служанок теперь ее сопровождало заботливое внимание дочери, и между ними обеими установились отношения доброй взаимопомощи. Ибо одна заботилась о душе молодой девушки, а другая — о телесных нуждах матери, выполняя любую требуемую работу. Часто она сама занималась даже выпечкой хлеба для матери, что, впрочем, не было ее основной обязанностью. Но занимаясь подобным ручным трудом для богослужебных надобностей, она решила, что такого рода занятия вполне соответствуют ее образу жизни, и, когда у нее оставалось время, стала снабжать мать собственноручно приготовленной пищей. Но этим не ограничивалась ее помощь матери — она разделяла все ее хозяйственные заботы. А ведь у матери было четверо сыновей и пять дочерей, и налоги нужно было платить правителям трех областей, так как среди них были разбросаны имения семьи. Так что участие ее в хозяйственных заботах матери было разнообразным, тем более, что отец уже ушел из жизни. Во всем она была матери поддержкой, делила с ней заботы и облегчала боль. Итак, с одной стороны, материнское руководство сохранило беспорочной ее жизнь, проходившую постоянно у матери на глазах, всегда под ее надзором; с другой стороны, и она сама незаметно вела мать к той же цели — я имею в виду цель, преследуемую любомудрием, — понемногу приучая ее к жизни беспопечительной и простой.
6. Когда же мать благополучно устроила судьбу сестер в соответствии с желанием каждой, вернулся из Афин, где долгие годы совершенствовался в красноречии, достославный Василий, брат героини нашего рассказа. И несмотря на то, что она столкнулась с его чрезвычайным самомнением по поводу своего ораторского дара и пренебрежением ко всем принятым правилам, и надменным сознанием превосходства над всеми славными людьми провинции, она с такой быстротой направила его на стези истинного любомудрия, что, он оставив все мирское тщеславие и презрев тягу к ораторским успехам, сам сделался сторонником той же простой трудовой жизни, и совершенным нестяжанием стал уготавливать себе беспрепятственный путь к добродетели. Впрочем, его жизнь и последующие деяния, которыми он стал знаменит по всей земле, простирающейся под солнцем, и затмил славой всех просиявших добродетелью, потребовали бы пространного описания и долгого времени. Мы же вернемся к нашему повествованию.
7. Итак, когда у них иссякли все основания для излишне многопопечительной жизни, она убедила мать оставить привычный уклад, и внешнюю пышность, и множество слуг, услугами которых та привыкла пользоваться в предшествующий период времени; сравняться с ними образом мыслей и положением, и самим раствориться в среде девушек, которых имели при себе, сделав их их рабынь и служанок сестрами и ровней. Однако здесь я хотел бы добавить нечто к основному повествованию, чтобы не обойти молчанием то происшествие, в котором еще яснее открылась сила духа этой девушки.
8. вторым из четверых братьев, после великого Василия, был Навкратий, природной одаренностью и телесной красотой, силой, и ловкостью, и способностями во всем выделявшийся среди прочих. достигнув двадцать второго года жизни, он представил на суд публики произведения собственного сочинения, после исполнения которых весь театр сотрясался от бурного одобрения слушателей. Однако велением Промысла Божьего он презрел все, чем занимался, и удалился из мира для жизни уединенной и нестяжательной; удалился в некоем сильном душевном порыве, не взяв с собой никого и ничего. Лишь один из домочадцев по имени Хрисафий последовал за ним, движимый дружеской преданностью и желанием для себя такой же участи. А тот жил наедине с самим собой, поселившись в глубинке на берегу Ириса. Ирис это река, пересекающая область Понт, которая, беря начало от самой Армении, направляет русло через наши края к Эвксинскому Понту. близ этой реки найдя некий укромный уголок, поросший густым лесом и затерянный в ущелье, над которым возвышается обрывистый склон горы, юноша жил там в уединении, оказавшись вдали от городского шума, будней военной службы и судебного красноречия. И вот, освободившись от всего, что шумно волнует человеческую жизнь, он стал служить неким старцам, угнетенным бедностью и болезнью, сочтя, что такое попечение пристало избранному им пути. будучи хорошо знаком со всеми видами охоты, он охотился и приносил старцам пищу, одновременно укрощая трудами свою юность. Также и на материнские просьбы — если когда-либо получал от нее какое приказание, — он с готовностью откликался, и так, побеждая трудами силу юности, и по заповеди заботясь о матери, он, не уклоняясь ни в какую сторону, прямым путем шествовал к Богу.
9. Вот уже пятый год проводил он таким образом, живя жизнью истинного мудреца и принося огромную радость матери и тем, что собственную жизнь украшал целомудрием, и тем, что прилагал все усилия для исполнения любой просьбы родительницы. Но затем матери пришлось пережить, — как я думаю, по злому умыслу врага, — тяжелое и трагическое событие, которое и всю семью повергло в скорбь и слезы. внезапно он был похищен из жизни, — при том, что ни предшествующая болезнь не предвещала несчастья, ни какая другая подобная причина из числа обычных и известных, какие могут вызвать смерть молодого человека. Он же ушел на охоту, посредством которой доставлял пропитание своим престарелым подопечным, а обратно был принесен к своему жилищу мертвым, и с ним — его сотоварищ по жизни, Хрисафий. Мать была вдали от случившегося, находясь на расстоянии трех дней пути от места происшествия, но некто явился к ней, чтобы сообщить о несчастье. И хотя она отличалась исключительной силой духа, однако естество ее возобладало над ней. Душевные силы ее иссякли, она упала, внезапно лишившись чувств: страдание помрачило ее рассудок, — и так лежала, сломленная горестной вестью, точно некий благородный атлет, сраженный предательским ударом.
10. Тогда-то и проявилась внутренняя сила достославной Макрины, когда, противопоставив горю рассудительность, она и сама не пала духом, и, став опорой матери в ее бессилии, воздвигла ее из пучины скорби, примером собственной твердости и несгибаемости обучая душу матери мужеству. Поэтому и мать не была поглощена своим горем и не отдавалась ему по-женски малодушно, — так, чтобы в голос оплакивать свою беду, или рвать на себе одежду, или причитать о несчастье, или от погребальных напевов усиливать рыдания. Она же молча подавляла порывы естества, превозмогая их и с помощью доводов собственного рассудка, и тех, которые приводила дочь для облегчения боли. Вот когда сильнее всего раскрылась великая и возвышенная душа этой девушки, потому что и ее естество испытывало те же побуждения. Ведь тот, кто был похищен смертью — да еще таким образом, — был ее братом, и из братьев самым близким. Однако, сама став над естеством, она и мать подняла вместе с собой своей рассудительностью и поставила выше скорби, собственным примером направляя ее к терпению и мужеству. К тому же, сама ее жизнь, всегда возвышенная добродетелью, не оставляла матери времени для того, чтобы сокрушаться о потерянном благе больше, нежели радоваться об уцелевшем.
11. Когда же у матери все дети стали взрослыми, кончились заботы об их воспитании и дальнейшем устройстве, и то, что давало основания для многопопечительнсти, в основном распределилось среди них, тогда, как уже было сказано выше, девушка стала наставницей матери в стремлении к жизни мудрой и свободной от житейских попечений, и, убедив ее отказаться от всех своих привычек, привела ее к той же мере смиренномудрия и подготовила к тому, чтобы вступить на равных в сообщество дев, с тем, чтобы и пища, и постель, и все необходимое для жизни было у них поровну, и всякое различие в положении между ними было устранено. И такова была уставность их жизни, и столь высока мера любомудрия, и столь благочестив род занятий, в которых они проводили дни и ночи, что все это не поддается никакому словесному описанию. Поистине жили они словно души, освобожденные смертью от тел, и вместе с тем — от всяческих попечений о земном, — именно так жизнь их была отделена и удалена от всякой житейской суетности, и строилась в подражание житию ангельскому. В самом деле: в них не замечалось ни гнева, ни зависти, ни ненависти, ни презрения, и ничего другого в этом роде, сама тяга к суетному, к чести, славе, внешнему блеску, пышности и всему подобному была отвергнута. Негой же было воздержание, славой — безвестность, богатством — нестяжание и умение всякий избыток словно прах отряхнуть от тел, и не было ничего, что считалось бы за труд, а не за второстепенное дело из забот этой жизни; одно лишь попечение о божественном занимало их, и непрестанность молитвы, и неумолкаемое песнопение, равно продолжающееся на протяжении ночи и дня, — так что для них все это было и трудом, и отдыхом от труда. Какое человеческое слово способно изобразить такой способ существования, если их жизнь проходила на грани человеческого и бестелесного естества? их необремененность естественными страстями поистине превосходила человеческие возможности, хотя, конечно, тем, что пребывали в теле, являлись в зримом образе, обладали органами чувств, — они уступали ангельской бестелесной природе. Впрочем, можно было бы отважиться сказать, что это различие несущественно, потому что, живя во плоти, они, по подобию сил бестелесных не отягощались бременем тела, но вся их жизнь была устремленной ввысь и надмирной, достигающей сфер обитания сил небесных. Продолжительность же такого жития была немалой, и со временем возрастали успехи, при том, что любомудрие всегда открывало им искомые средства достижения большей чистоты.
12. И был у нее первым помощником в стремлении к этой высокой жизненной цели один из родных братьев, имя которому Петр, положивший предел материнским родовым мукам. В самом деле: он был последним отпрыском родителей, одновременно названный и сыном и сиротой. Ибо как только он появился на свет, отец ушел из жизни. И тогда старшая из сестер, — о которой наш рассказ, — забрав его, малое время после рождения питавшегося от сосцов, у кормилицы, стала вскармливать сама, и дала ему наилучшее воспитание, с младенчества приохотив его к священным наукам с тем, чтобы не дать его душе уклониться во что-либо суетное. И став мальчику всем: отцом, учителем, педагогом, матерью, советчицей во всяком добром деле, — она вырастила его таким, что он еще прежде, чем вышел из детского возраста, еще в цветущую пору нежного отрочества уже устремился к высокой цели любомудрия, и по природной одаренности приобрел навык во всяком ручном ремесле, без руководителя в совершенстве осваивая любое дело, обучение которому обычно дается с трудом и со временем. При этом он пренебрегал погоней за внешними знаниями, считая достаточным учителем во всякой благой науке природный разум, и так, всегда беря пример с сестры и считая ее образцом всего доброго, в такой степени преуспел в добродетели, что своими достижениями на этом поприще казался ничуть не меньше великого Василия.
Однако все это было в более позднее время. Тогда же он заменял собой матери и сестре всех прочих, помогая им приблизиться к жизни ангельской. Когда однажды случился жестокий голод, и многие отовсюду приходили в их края, привлеченные молвой об их помощи нуждающимся, он, благодаря своей изобретательности, сумел обеспечить пищей столько стекшегося народу, что от толп посетителей их пустынный уголок казался городом.
13. В это время мать, достигшая старости маститой, переселяется к Богу, окончив жизнь на руках обоих детей. Имеет смысл донести до читателя слова ее благословения, обращенные к детям, ибо она не забыла и всех отсутствующих, каждого оценив по достоинству, так что никто не оказался обделенным, и, в особенности, присутствующих, препоручив их Богу в молитве. И вот, при том, что они сидели возле ее ложа с двух сторон, взяв их обоих за руки, она обратила к Богу свои последние слова: “Тебе, Господи, приношу начаток и жертвую десятину от плодов моего чрева. Вот эта — перворожденная, начало родовых мук, а этот — последний, их завершение. Тебе посвящаю их обоих по закону, они суть мое Тебе приношение. Да снизойдет благословение на нее — начаток, и на него — последок.” — с этими словами она поочередно указала на дочь и на отрока. А затем, кончив благословлять, кончила и жить, завещав детям положить ее тело в отцовской гробнице. Они же, выполнив ее последнюю волю, устремились еще выше к цели любомудрия, соревнуясь с собственной прежней жизнью и перекрывая достигнутые успехи все новыми и новыми.
14. В это время дивный во святых Василий назначается предстоятелем великой Кесарийской церкви. Он и брату дает в удел благодать священства, посвятив его собственноручным совершением таинства в собрании епископов. И в это время, благодаря священству Петра, их жизнь становится еще более благочестивой и святой, а монашеское делание — еще более серьезным. После этого прошло восемь лет, а на девятый год известный всему миру Василий от людей переселяется к Богу, став причиной скорби и на родине и во всем мире. Сестра, до которой издалека донеслась эта горестная весть, конечно, восскорбела душой о такой потере (ибо как могло не тронуть ее горе, которому сострадали даже враги истины). Однако не даром говорят, что проба золота многократно проверяется в огне, и если что в нем не поддается первой плавке, отделяется во вторую, в последнюю же истребляются все остатки нечистоты, и тогда лишь получается золото высшей пробы, когда оно пройдет все испытания и ничего нечистого в нем не останется. Точно так же получилось и с ней, когда высокая ее душа прошла испытание различными бедами и напастями, и с их помощью открылась неподдельность и несокрушимость этой души: впервые — с гибелью одного брата, потом — в расставании с матерью, и в третий раз — когда гордость семьи, Василий, расстался с жизнью. Она же устояла, словно непобедимый атлет, не сломленный никаким ударом судьбы.
15. Шел уже девятый месяц со дня этого печального события — или чуть больше, — когда в городе Антиоха собрался собор епископов, в котором принимали участие и мы. И когда мы вновь были отпущены каждый к себе, мне, Григорию, захотелось повидать сестру. Ибо уже долгое время навестить ее не давали обстояния искушений, которые я претерпевал на родине, будучи отовсюду изгнан сторонниками ереси. я стал подсчитывать время, в течение которого искушения препятствовали свиданию, и перерыв оказался немалым: он исчислялся почти восемью годами. Когда же я преодолел значительную часть пути, и оставалось расстояние одного дня, некий образ, представившийся во сне, внушил мне мрачные предчувствия на будущее. Увидел же я во сне, что держу в руках мученические мощи, и от них исходит свет, как от чистого зеркала, когда оно отражает солнце, так что зрение мое притупляется от нестерпимого блеска. И когда за ночь это видение повторилось трижды, я, хоть и не мог разгадать его значения, предчувствовал душой какую-то печаль, и стал ждать последующих событий, чтобы понять смысл видения. И вот, оказавшись вблизи от того уголка, где сестра столь ангельски и пренебесно проводила свою жизнь, я спросил у одного из знакомых сначала о брате, дома ли он. Когда тот ответил, что он вот уже четвертый день, как выехал нам навстречу, я понял, в чем дело: он поехал нас встречать другой дорогой, — и затем я спросил о самой достославной. И когда он сказал, что она больна, я приложил все усилия к тому, чтобы как можно быстрее преодолеть остаток пути. Ибо какой-то вещий страх привел меня в смятение.
16. Когда я оказался на месте, то, поскольку молва заранее объявила братству о моем прибытии, все население мужской половины вышло мне навстречу. Ибо в их обычае было чествовать такой встречей желанных гостей. Сонм же дев с женской половины чинно ожидал нашего приближения в церкви. И когда завершились молитва и благодарение, и девы, преклонив головы под благословение, скромно удалились, возвращаясь каждая к себе, и ни одной из них не осталось возле нас, я, оценив увиденное, а именно, что настоятельницы среди них не было, проследовал за провожатым в дом, где находилась сама достославная. Провожатый распахнул передо мной двери, и я очутился внутри этой святой обители. Больная находилась уже в тяжелом состоянии, однако лежала не на ложе каком-нибудь или на мягкой постели, но на полу, на доске, покрытой мешковиной, с другой доской, подложенной под голову, которая заменяла подушку, будучи прикреплена наклонно, так что поддерживала в удобном положении шею и голову.
17. Увидев меня в дверях, она приподнялась на локте, однако встать и подойти была не в состоянии, ибо силы ее были подточены лихорадкой. Уперевшись руками в пол, и, насколько смогла, поднявшись на своем низком ложе, она исполнила ритуал встречи. Я бросился к ней, и, поддерживая руками ее поникшую к земле голову, вернул ей привычную опору, усадив ее в прежнем полулежачем положении. Она же, воздев молитвенно руку, сказала: “И эту Ты оказал мне милость, Господи, и не отказал мне в желании моем, и подвиг служителя Твоего на посещение рабы Твоей.” И, чтобы не принести душе моей никакого огорчения, она сдержала глубокий вздох, пытаясь утаить тяжелую одышку, и, стараясь выглядеть радостной, ласковыми словами начала беседу и стала засыпать меня вопросами, побуждая и меня к приятной беседе. Когда же в свой черед разговор коснулся памяти великого Василия, у меня заныла душа, и голова печально опустилась, и слезы закапали из глаз. Но она настолько далека была от того, чтобы проявить подобную слабость в горе, что сделав печальное событие предметом богомыслия, произнесла в память этого святого удивительное слово, рассуждая о человеческом естестве и Божьем домостроительстве, словами открывая явления Промысла, заслоняемые скорбями, и рассказывая о будущей жизни так, словно была вдохновляема Святым Духом. И мне показалось, что и моя душа от этих слов почти что рассталась с человеческим естеством, и вступила в обители небесные, возведенная к ним такой беседой.
18. И подобно тому, что мы слышим в истории Иова, как он, будучи по всему телу покрыт гнойными ранами, слившимися в одну сплошную язву, рассудком не позволял своим чувствам сосредоточиваться на боли, но, если тело его и страдало, то сам он не утрачивал силы духа, и не прерывал своего рассуждения о высших предметах, — нечто подобное я увидел и у той достославной: при том, что лихорадка сжигала все ее силы и гнала ее к смерти, она, как если бы тело ее охлаждалось росой, беспрепятственно устремляла свой ум к созерцанию высокого, не испытывая никакого ущерба от такого недуга. И если бы это не увеличивало до бесконечности протяженность повествования, я воспроизвел бы всю ее речь по порядку: как возвышенно и мудро она говорила нам о душе и излагала причины жизни во плоти, вследствие чего и с какой целью создан человек, и почему он смертен, и откуда смерть, и каково освобождение от нее и возвращение к жизни. Обо всем этом, словно вдохновляемая силой Святого Духа, она говорила ясно и последовательно, речью, текущей в совершенной легкости, подобно воде, беспрепятственно изливающейся из источника и стекающей по склону.
19. Когда же она окончила свою речь: “Пора тебе, — сказала, — брат, утомленному трудным путешествием немного отдохнуть телом.” И хотя для меня прекрасным и истинным отдыхом было видеть ее и слушать ее дивные слова, но поскольку ей это было приятно и угодно, я, чтобы во всем выказать послушание наставнице, удалился отдохнуть в один из близлежащих садов, и нашел там желанное пристанище в тени деревьев, обвитых виноградными лозами. Однако все это не могло доставить радости моим чувствам, ибо душа была полна тревожных ожиданий. Мне казалось, что то сонное видение приоткрыло свою тайну. Ведь, в самом деле, то, что я увидел, и были мощи святого мученика, для греха умершие, живущей же в них благодатью Духа сияющие. Об этом я рассказал одному из ранее слышавших от меня о сновидении. И так как мы, конечно же, опечалились в предчувствии надвигающейся беды, она, каким-то образом догадавшись об этих наших мыслях, послала нам некое ободряющее извещение, в котором убеждала нас не падать духом и в отношении нее надеяться на лучшее, ибо она почувствовала поворот к выздоровлению. Все это говорилось не ради обмана; в этих словах была сущая истина, хотя мы тогда поняли их неправильно. На самом же деле, как бегун на ристалище, обогнавший соперника и приближающийся к мете, стремясь к награде и чая победного венка, сам ликует в душе и тем из зрителей, кто благосклонен к нему, сообщает радость победы, — с теми же чувствами и она убеждала нас надеяться на лучшее, уже устремляясь к “почести вышнего звания” и повторяя про себя слова Апостола: “Теперь готовится мне венец правды, который даст мне праведный Судия”, — ибо “подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил”. Мы же, воспрянув духом от доброго известия, согласились отведать приготовленного угощения: оно было разнообразно и изобиловало всем, что радует душу, — та, достославная, и такой заботой не погнушалась.
20. Когда же снова мы предстали перед ее очами, — ибо она не оставила нас проводить досуг в одиночестве, — воскресив в памяти всех, кого знала с юности, она, как по писанному, стала рассказывать по порядку все, что хранила в памяти: и из жизни родителей, и что было еще до моего рождения, и что было потом. Целью же ее рассказа было благодарение Богу. Так, говоря о родителях, она доказывала, что они пользовались известностью и уважением у современников не столько из-за своего богатства, сколько потому, что оно у них приумножилось по человеколюбию Божию: ведь у родителей отца имущество было отнято за исповедание Христа, а наш дед по материнской линии был убит по причине императорской ненависти и все, что у него было, перешло к другим владельцам. И несмотря на это, по вере их жизненное достояние возросло настолько, что, пожалуй, не было в те времена никого, кто бы их превосходил. И когда имущество, по числу детей, было поделено на девять частей, по благословению Божию у каждого из них оно умножилось настолько, что достаток детей стал еще выше родительского. Сама же она из причитающегося ей наравне с прочими братьями и сестрами для себя не оставила ничего, но все по заповеди предала в руки иерея. И ее жизнь под водительством Божиим стала такой, что руки ее никогда не уставали в делании заповедей, и она не оглядывалась на людей, так что средства для достойной жизни у нее являлись не от человеческих благодеяний, и она не отказывала просящим и не искала дающих, в то время как Бог тайно, как бы из неких семян, из ее скудных средств, приобретенных трудами, взращивал Своим благословением обильные плоды.
21. Потом я стал рассказывать о своих бедах, которые претерпел: как вначале меня преследовал император Валент, а после этого нестроения в церкви принесли нам труды и невзгоды. — “Почему не оставишь ты — воскликнула она, — своего неразумного отношения к божественным благам? Почему не уврачуешь неблагодарную свою душу? Почему за своими невзгодами забываешь ты участь родителей? Хотя, конечно, по обычаю этого мира мы именно этим больше всего гордимся: своим славным родом и происхождением от благородных родителей. Наш отец, — сказала она, — в прежние времена славился своей образованностью, однако слава его не простиралась далее судилищ нашего края. И впоследствии, когда он обучал риторскому искусству других, молва о нем не перешла границ Понта, но он довольствовался известностью в своем отечестве. Ты же, — продолжала она, — известен городам, народам и странам, тебя церкви призывают в союзники, и церкви посылают на защиту истинной веры, — и ты не видишь явной милости Божией? И ты не понимаешь причины всех этих благ: ведь это молитвы родителей возносят тебя на высоту, — в то время как сам ты нисколько к этому не готов!”
22. Слушая такие ее рассуждения, я желал, чтобы протяженность дня увеличилась, и рассказчица так и не прекращала бы услаждать мой слух. Но голоса поющих призывали начать светильничные молитвы, и отпустив меня в церковь, она, достославная, устремилась в молитве к Богу. Между тем, настала ночь. Когда же настал день, по тому, что я увидел, мне стало ясно, что наступивший день поставит последний предел ее жизни во плоти, ибо лихорадка истощила все данные ей природой силы. Она же, видя слабость, проявившуюся в наших мыслях, пыталась отвлечь нас от грустных предчувствий, вновь изливая столь же прекрасные слова на опечаленную душу, меж тем, как дыхание ее стало слабым и стесненным. Тогда я испытывал самые противоречивые чувства: побуждения естества, как и следовало ожидать, вызывали во мне тоску, что больше никогда я не услышу звуков ее голоса, поскольку я видел, что существо исключительное, слава поколения, — вот-вот расстанется с жизнью, однако душа словно бы приходила в священное исступление от этого зрелища и, казалось, незаметно выходила за пределы обычного естественного состояния. То, как она, даже будучи при последнем издыхании, не допустила ни одной чуждой мысли относительно переселения в мир иной, и нисколько не испугалась ухода из жизни, но до последнего вздоха упражнялась в любомудрии, сохраняя высокий строй мысли в отношении всего, что было ей суждено от начала, — мне казалось, что это свойство уже не человеческое, а как если бы некий ангел домостроительно принял человеческий вид, — он, которому чужда и непривычна жизнь во плоти, — лишь для него нет ничего необычного в том, чтобы блюсти мысли в бесстрастии, поскольку плоть не вовлекает его в свои страсти. Поэтому мне казалось, что в этот час она сделала явной для всех присутствующих ту божественную и чистую любовь, которую ранее хранила в тайне и питала в глубинных уголках души, и открыла стремление сердца поспешить к желанному, чтобы как можно скорее встретиться с ним, освободившись от оков тела. Ведь в самом деле, это был словно бы побег к влюбленному, и никакая другая из радостей этой жизни не привлекала к себе ее взгляда.
23. И вот уже большая часть дня миновала, и солнце стало клониться к закату. Ее же вдохновение не убывало, но напротив, чем ближе виднелся исход, тем нетерпеливее, созерцая красоту жениха, в возрастающем влечении она устремлялась к желанному, обращая свои слова уже более не к нам, присутствующим, но к Самому Тому, кого беспрепятственно лицезрела очами. Будучи на ложе своем обращена лицом к востоку, она прекратила разговор с нами и оставшееся время беседовала в молитве с Богом, воздевая руки и шепча слабеющим голосом, так что мы с трудом разбирали слова. Молитва же ее была такой, что, без сомнения, достигала Бога и была услышана Им.
24. ”Ты — сказала она, — Господи, освободил нас от страха смерти.
Ты жизни вечной началом соделал нам конец здешней жизни.
Ты в положенный срок упокоеваешь сном наши тела, и вновь пробуждаешь их при последней трубе.
Ты на время вверяешь земле землю наших тел, коей дал образ Своими руками, и вновь взимаешь то, что вложил, нетлением и благодатью преображая смертное сие и безобразное.
Ты избавил нас от клятвы и от греха, и то, и это восприняв ради нас.
Ты сокрушил главу змия, зияющей пастью поглотившего человека через преслушание.
Ты указал нам путь к воскресению, разрушив врата ада, и упразднив имущего державу смерти.
Ты дал боящимся Тебя знамение: образ святого Твоего креста на низвержение Сопротивного и во утверждение жизни нашей.
О, Боже вечный,
коему оставлена я от чрева матери,
коего возлюбила душа моя всею крепостью,
коему посвятила я и плоть и душу от юности моей и доныне,
Ты мне посли светлого ангела, да отведет он меня к месту прохладному, где вода покойная у лона святых отец.
Пресекший пламя огненного меча и возведший в рай человека сораспявшегося Тебе и улучившего милость Твою,
и меня помяни во Царствии Твоем,
ибо и я сораспялась Тебе, пригвоздив страхом плоть мою и убоявшись судов Твоих.
Да не отлучит меня страшная пропасть от избранных Твоих.
Да не противостанет Завистник на пути моем, и да не обрящется пред очами Твоими грех мой, ежели, побежденная немощью естества нашего, словом, делом или помышлением я согрешила.
Имеющий власть на земле отпускать грехи!
Остави мне, да почию и обретусь пред очами Твоими в совлечении тела моего, не имея ни пятна ни порока на душе моей, но да предастся душа моя безупречной и незапятнанной в руки Твои, как кадильный дым пред тобою.”
25. И одновременно с произнесением этих слов, она положила печать крестного знамения на очи, на уста и на сердце. Вскоре же и язык, иссушенный горячкой, перестал ясно выговаривать слова, и голос ослабел, — и по одному только шевелению губ и движению рук мы могли понять, что она пребывает в молитве. Так наступил вечер, и когда внесли светильник, она обвела глазами помещение и явственно устремила взгляд на источник света, желая прочитать светильничные молитвы. Поскольку же голоса не было, она исполнила свое желание в сердце, сопровождая молитву движением рук и шевеля губами в такт внутреннему голосу. И завершив благодарение, она поднесла руку ко лбу, чтобы перекреститься, ознаменовала тем самым конец молитвы, и, сделав глубокий вздох, вместе с молитвой завершила и жизнь. И поскольку более она не дышала и не двигалась, я вспомнил о поручении, которое она дала нам при первом же свидании, сказав, что хочет, чтобы мои руки закрыли ей глаза, и мной были проведены все надлежащие приготовления тела, — и поднес к святому лику обессилевшую от горя руку, чтобы не показалось, что я пренебрег поручением. Глаза ее не нуждались в том, чтобы к ним прикасались, поскольку были, как при естественном сне, благообразно покрыты веками. Так же и губы ее были естественно сомкнуты, и руки благопристойно сложены на груди, и все тело само собой хранило подобающее положение и не нуждалось в руке, наводящей порядок.
26. Тоска моей души нагнеталась с двух сторон: и тем зрелищем, которое я видел, и тем, что в ушах моих звучали скорбные стенания дев. Ибо некоторое время они сдерживались и молчали, заключив муку в душе, как будто боясь упрека даже и безмолвных уст: как бы не опечалилась их поступком наставница, если они нарушат правило и издадут какой-либо звук. Но как если бы огонь прожигал их души изнутри, когда они более не могли сдерживаться и молчать, повсюду стали прорываться горькие и неутешные рыдания, так что и мой рассудок уже не мог удержать меня в спокойствии, и я, словно снесенный излившимся потоком, был потоплен им и, забыв о присутствующих, всецело предался плачу. И мне все-таки кажется, что девушки имели достаточные и серьезные основания для такого выражения скорби. Ведь они оплакивали не просто лишение чего-то привычного, какого-то земного покровительства, из-за чего обычно скорбят в несчастьях люди, — они же как будто разлучались с самой надеждой на Бога и спасение душ, — так они рыдали и причитали в гор, говоря: “Погас светоч очей наших! Померк свет путеводительства душ! Поколебалось основание жизни нашей! Не стало печати нетления! Распалась связь единомыслия! Сокрушилась опора ослабевающих! Отнято врачевство изнемогающих! С тобой и ночь как день чистотою жизни просвещалась, — ныне же и день во мрак претворится.” Еще сильнее, в сравнении с прочими, разжигали скорбь называвшие ее матерью и кормилицей. Ибо были и такие, кого она, подобрав во время голода брошенными на улице, она вскормила и воспитала, и наставила к жизни чистой и непорочной.
27. Когда же я с трудом, точно из глубины, восставил душу мою и устремил свой взгляд на эту священную главу, то, словно почувствовав упрек покойной за беспорядок, создаваемый скорбными возгласами рыдающих, я сказал громким голосом, обращаясь к девам: “На нее посмотрите и ее наставления вспомните, которыми она учила вас во всем сохранять порядок и приличие. Одно лишь время для слез эта Божия душа вам назначила, заповедав вам плакать во время молитвы. К чему ныне и следует обратиться, преложив стенания и плач в единодушное псалмопение.” Последнее я сказал особенно громко, стараясь перекрыть голосом звуки рыданий. Затем я велел им ненадолго перейти в соседний дом, оставив при ней некоторых из них, услугами которых она охотно пользовалась при жизни.
28. Среди них была некая женщина благородного сословия (по состоятельности и родовитости), которая в юности отличалась и красотой тела, и прочими выдающимися качествами. Сочетавшись браком с одним из людей высшего достоинства и прожив с ним малое время, она в молодом возрасте была выпряжена из супружеского ярма, и, сделав достославную Макрину хранительницей и детоводительницей своего вдовства, большую часть жизни провела среди дев, учась у них жить в устремлении к добродетели. Имя этой женщины было Ветиана, а ее отец, Араксий, был одним из членов высшего совета. Именно ей я и сказал, что будет непредосудительно по крайней мере сейчас покрыть тело более пышным одеянием, и богатыми пеленами украсить эту чистую и непорочную плоть. Она же сказала, что следует узнать, что именно решила на этот счет сама святая. Ведь было бы неудобно нам сделать что бы то ни было против ее желания. В любом случае, то, что угодно и приятно Богу, было по душе и ей.
29. И была некая другая, руководившая хором дев и посвященная в диакониссы; имя ее было Лампадион. Она сказала, что достоверно знает, как распорядилась покойная относительно погребения. И когда я спросил у нее об этом (поскольку она по случаю присутствовала при этом совещании), она со слезами стала рассказывать следующее: “Взамен украшения святая приготовила чистоту своей жизни. Ибо она была ее нарядом при жизни, она же стала ее погребальным убранством. Что же служит для приукрашивания тела, того ни при жизни она не собирала, ни для настоящей надобности не приберегла, так что даже если мы захотим, то не найдем ничего кроме того, что есть здесь.” — ”Так значит и в кладовых ничего нельзя найти, — спросил я, — такого, что могло бы украсить погребальный одр?” “В каких — спросила она, — кладовых? У тебя перед глазами все, что припасено. Вот плащ, вот покрывало на голову, вот стоптанные сандалии на ноги. Таково все богатство, таков весь прибыток! Ничего кроме того, что ты видишь не скрыто в сундуках каких-нибудь или потайных комнатах. Одно хранилище знала она для богатства: сокровищницу небесную. Вложив туда все, ничего не оставила на земле.” “Но что же, — обратился я к ней с вопросом, — если бы я пожертвовал что-нибудь из того, что у меня самого приготовлено для погребения, — не будет ли ей это неприятно?” Она сказала, что не думает, чтобы это было против ее правил. “Ведь она и при жизни приняла бы от тебя такого рода дары, — по двум причинам из уважения к твоему сану и помня о вашем близком родстве. Она не посчитала бы чужим для себя то, что принадлежит брату. Потому-то она и распорядилась, чтобы ты приготовил ее к погребению собственными руками.”
30. Когда было принято такое решение, и надлежало обвить пеленами это святое тело, поделив заботу, мы приступили к делу, и хлопотали каждый о своем. И я, со своей стороны, велел кому-то принести одно из моих облачений, упомянутая же Ветиана, убиравшая своими руками сию священную главу, коснувшись ее шеи, вдруг сказала, глядя на меня: ”Смотри, какое украшение надето на шею святой!” Сказав это, и тотчас же развязав сзади узел, она протянула руку и показала мне железный крест и какой-то перстень из того же металла, которые, связанные между собой тонкой леской, всегда находились у сердца усопшей. И я сказал: “Пусть эта находка будет общей. Ты возьми себе оберегающий крест, с меня же будет довольно получить в наследство перстень. Ибо и на его печатке вырезан крест.” Внимательно рассмотрев его, женщина вновь обратилась ко мне:”Не напрасно ты выбрал себе именно эту вещь. Ведь оправа перстня полая и в нее вставлена частичка древа жизни! А эта печать сверху своим изображением указывает на то, что внутри”.
31. Когда же настало время обернуть одеждой чистое ее тело, и завещание достославной обязало меня сослужить ей эту службу, присутствовавшая при этом и получившая наряду со мной часть этого дивного наследства сказала: ”Да не будет для тебя неизвестным несказанное и величайшее из совершенных этой святой чудес.” — “Какое?” — спросил я. Она же, обнажив участок ее груди, сказала: “Видишь ли ты этот тонкий и незаметный шрам под кожей? Он похож на след, оставленный тонкой иглой”. И, говоря это, она поднесла светильник поближе к разглядываемому месту. “Что же — спросил я, — удивительного в каком-то незаметном шраме, запечатлевшемся в этой части тела?” — “Это — ответила она — памятный знак великой помощи Божьей, который остался на теле. Ибо некогда зародилась в этой части тела какая-то неизлечимая болезнь, и возникла угроза, что либо опухоль нужно будет вырезать, либо пагуба распространится по всему телу, если соприкоснется с областью сердца. Тогда — продолжала она, — мать очень просила и умоляла ее прибегнуть к помощи врача, поскольку и это искусство дано Богом во спасение людей. Она же, сочтя, что обнажить хотя бы часть тела перед посторонними взорами невыносимее самой болезни, с наступлением вечера, собственноручно оказав матери привычные услуги, вошла внутрь общей молельни и всю ночь провела, припадая к Богу с мольбой об исцелении, и изливая на землю истекшую из очей влагу, — а потом воспользовалась как лекарством размоченной слезами глиной. Мать, однако, не поверила в это средство и вновь стала убеждать ее обратиться к врачу, тогда она сказала, что ей достаточно для избавления от недуга, чтобы мать своей рукой осенила больное место крестным знамением. Когда же мать просунула руку под одежду чтобы перекрестить это место, крестная печать возымела силу и болезни как не бывало. Но лишь этот — закончила она — малый знак и тогда был виден на месте страшной опухоли и остался до конца для того, думаю, чтобы напоминать о Божьем попечении и давать повод и вдохновение для непрестанных к Богу благодарений.”
32. Когда же труд наш был завершен и тело было посильными средствами приготовлено к погребению, диаконисса сказала, что не подобает, чтобы покойная, одетая как невеста, была выставлена на обозрение девам. “Но у меня есть, — говорила она, — темный плащ, оставшийся после вашей матери, который, я думаю, хорошо будет набросить сверху, чтобы этот привнесенный одеждой блеск не затмевал ее собственной святой красоты.” Это мнение одержало верх и плащ был наброшен. Она же сияла и в темном, ибо, как я думаю, божественная сила придала телу такую благодатную красоту, что, как в том моем сне, явственно виднелось источаемое этой красотой сияние.
33. В то время, как мы были заняты этими приготовлениями, а песнопения дев, смешанные с плачем, оглашали окрестность, молва о случившемся — не знаю, каким образом, — распространилась повсюду, и все местные жители стали стекаться к месту происшествия, так что передний двор не мог вместить всех собравшихся. Когда, наконец, панихида о ней окончилась песнопениями, какие поются в похвалу мученикам, и настало утро, толпа народу, стекшегося со всей округи, мужчин и женщин, стенаниями заглушила псалмопение. Я же, хотя и скорбел душой о горестном событии, и, наблюдая происходящее, заботился о том, чтобы, насколько возможно, ничего не упустить из того, что следовало сделать, — все же, разделив по признаку пола стекшийся народ, и толпу женщин соединив с хором дев, а мужчин — со строем монашествующих, устроил так, что полилось благозвучное и согласное пение, словно от настоящего хора, в котором отдельные голоса, сливаясь, составляют единство. Когда же занялся день, и уже вся окрестность вокруг обители заполнилась толпами собравшихся, прибыл предстоятель этой местности, епископ, имя которому Араксий, прибыл со всем сонмом священства; он и приказал понемногу начинать двигаться похоронной процессии, поскольку путь предстоял неблизкий, а скопление народу препятствовало более быстрому движению; одновременно с этим он предложил всему сопутствующему ему духовенству участвовать в перенесении носилок с телом.
34. Когда это повеление было отдано, и мы приступили к его выполнению, я, подойдя к носилкам спереди с одной стороны, предложил ему стать с другой, а двое других священнослужителей из числа почитаемых в клире взялись за заднюю часть носилок, и мы, державшиеся спереди, мало-помалу тронулись с места, и за нами началось движение. Поскольку народ теснился вокруг носилок и все жадно стремились наблюдать это священное зрелище, нелегко и отнюдь не без препятствий совершали мы свой путь. Впереди шло множество дьяконов и служителей, выстроившихся рядами по обе стороны от носилок и возглавивших шествие; все они держали в руках восковые свечи, и все происходящее напоминало богослужебную процессию с созвучным пением псалмов, разносившимся от края до края, подобно пению трех отроков. При том, что только пять или восемь стадиев отделяло обитель от пристанища святых мучеников, где покоились и тела наших родителей, — почти за целый день мы едва одолели этот путь. Ибо множество людей, собравшихся и постоянно прибывавших, как и следовало ожидать, не позволяло двигаться быстрее. Когда, наконец, мы остановились в преддверии дома мертвых и поставили носилки на землю, то, прежде всего начали молитву. А молитва подвигла народ к плачу. Ибо звуки псалмопения стали тише, и когда девы устремили взоры на святой лик усопшей, и была открыта гробница родителей, куда решено было положить ее, — тогда одна из девушек, нарушив благочиние, воскликнула, что с этого часа больше никогда мы не увидим этого боговидного лика, — и сразу все остальные девы вслед за ней заголосили, и эти нестройные клики заглушили стройное и благолепное псалмопение, и все присутствовавшие присоединились к плачу дев. И лишь с трудом, после того, как и мы неоднократно призывали к тишине, и глашатай побуждал всех к молитве и возглашал привычный церковный возглас, народ вернулся к уставному образу молитвы.
35. И когда молитва подошла к положенному концу, меня охватил какой-то трепет перед заповедью, воспрещавшей открывать наготу отца или матери. “И как — подумал я, — мне не подпасть под это осуждение, если я увижу общую человеческую неприглядную наготу на родительских телах, уже разложившихся и распавшихся, и представляющих собой безобразное и отвратительное месиво”. Когда я думал так и на меня нагоняла страх память о негодовании Ноя, обратившемся на его сына, сама история Ноя подсказала, что надо делать. А именно: прежде, чем тела предстали нашим взорам, мы прикрыли их чистым полотном, открыв дверцу гробницы и с обеих сторон натянув полотно. И таким образом скрыв тела за полотном, подняв с носилок святое тело усопшей, я и упомянутый епископ этого края положили ее рядом с матерью, выполняя их обоюдное желание. Ибо обе всю жизнь единодушно молили Бога воссоединить после смерти их тела, чтобы единение, бывшее при жизни, не уничтожалось и по смерти.
36. Когда мы выполнили все положенные обязанности, и нужно было возвращаться, я припал к могиле и поцеловал прах, а на обратном пути молился, подавленный и в слезах, размышляя, какого блага лишился в своей жизни. На пути домой некий человек, блестящий военный, начальствовавший над войском в одном городке области Понт, который назывался Севастополь, живший там вместе со своими подчиненными, радушно встретил меня, когда я оказался в этом городе, и, услышав о моем несчастье и восприняв его близко к сердцу (потому что происходил из семьи родственной нам и знакомой), поведал мне историю одного совершенного покойной чуда. Когда мы кончили плакать и перешли к беседе, он сказал, обращаясь ко мне: “Узнай, сколь небывалое благо ушло из земной жизни!” И, произнеся это, так начал свой рассказ:
37. “Возникло некогда у нас — у меня и у жены, — стремление посетить, по усердию, пристанище добродетели. Ибо, я думаю, именно так следует называть место, в котором проводила дни эта блаженная душа. С нами была и дочурка, у которой заразная болезнь поразила глаз. Это было зрелище, внушавшее содрогание и жалость: роговица вокруг зрачка покрылась от болезни беловатым наростом. Когда мы прибыли в эту божественную обитель, мы — я и моя супруга, — разделились на время посещения подвизавшихся в этом месте, и я остановился на мужской половине, где начальствовал Петр, твой брат, а она, оказавшись на женской, сопребывала со святой. Проведя в обители достаточное время, мы решили, что настала пора оставить этот уголок, и мы уже совсем собрались уезжать, когда они оба решили выказать нам свое расположение. Меня твой брат уговаривал остаться и участвовать в монашеской трапезе, а блаженная не отпускала мою жену. Взяв на руки нашу дочурку, она сказала, что отдаст ее не прежде, чем мы поучаствуем в трапезе и вкусим от изобилия любомудрия. Она, как это принято, целовала ребенка, и, приблизив уста к его глазам, сказала: “Если вы окажете мне честь и станете участниками нашей трапезы, я вам отплачу платой, не уступающей такой милости.” “Какой же?” — спросила мать ребенка, а достославная ответила: ”Есть у меня лекарство, способное исцелить эту глазную болезнь”. После этого мне с женской половины пришла весточка о таком обещании, и мы радостно остались, нисколько не заботясь о том, что времени для отправления остается в обрез.
38. Когда прием закончился и души наши были полны — ведь достославный Петр собственноручно подавал нам угощения и воду для омовения, а святая Макрина со всей подобающей обходительностью занимала мою супругу, — веселые и довольные мы пустились в путь, и дорогой обменивались впечатлениями. Я рассказал то, что видел и слышал на мужской половине, а она описывала все в подробностях, словно боясь утаить хотя бы малость. Докладывала же она все последовательно и по порядку, и когда настала очередь рассказать и о том, как было обещано глазное лекарство, она, прервав рассказ, воскликнула: ”Что же мы наделали?! Как же мы забыли об этом обещании, о приготовленной для нас целебной мази?” Я тоже расстроился из-за такого нерадения и приказал одному из слуг срочно отправиться за лекарством, — и тогда младенец, находившийся на руках кормилицы, случайно взглянул на мать, и та, увидев его глаза, воскликнула громким голосом, одновременно с радостью и испугом: “Не расстраивайся о нашем нерадении! Нам уже не нужно ничего из обещанного, но истинное лекарство от всех болезней, а именно, молитвенное врачевание, она нам уже дала, и оно подействовало, и на глазу не осталось и следа от болезни, все очистилось от этого божественного лекарства!“ И она, говоря это, взяла ребенка на руки и передала мне. И я тогда, вспоминая в уме невероятные чудеса Евангелия, сказал: ”Что же удивительного в том, что рукою Бога отверзались очи слепых, если сейчас Его раба, врачуя те же болезни по вере в Него, соделала деяние, не уступающее Его чудесам?” Когда он это говорил, у него от спазм пресекся голос и посреди рассказа полились слезы. Таков был рассказ военного.
39. Многое и другое подобное мы слышали от живших рядом с ней и в подробностях знающих о ней все, но не считаем нужным включать это в свое повествование. Ибо большинство людей считает в рассказах достоверным лишь то, что доступно их разумению, то же, что не вмещает ум слушателя, презирает, подозревая во лжи. Поэтому я ничего не говорю о том чудесном умножении зерна во время голода, когда совершенно не чувствовалось убывание раздаваемого нуждающимся хлеба: он лежал горой и до раздачи просящим, и после нее, — и другое, еще более удивительное, чем это: исцеления болезней и изгнания бесов, и неложные пророчества о том, что будет. Все это считают истиной те, кто знает достоверно, даже если оно и превыше способности верить; те же, кто слишком погружен в плоть, считают это невозможным, — они не знают, что “по мере веры” совершается и распределение дарований: маловерным дается малое, а тем, кто имеет пространное вместилище веры — большое. И чтобы не потерпели вреда маловерные, не доверяя дарам Бога, — ради этого я воздерживаюсь от дальнейшего последовательного рассказа о чудесах еще более возвышенных, и думаю, что на этом могу окончить свое повествование.
ПРИЛОЖЕНИЕ
I — Свт. Григорий Богослов
Эпитафии
1. Макрине, сестре великого Василия (PG 38 Carmina historica № 120)
Девы светлой храню в себе прах я—ты знаешь Макрину?
Дивной Эммелии то перворожденная дочь,
Та, что таилась от взоров мужей и чье доброе имя
Ныне у всех на устах славой великой звучит.
2. Эммелии, матери великого Василия (PG 38 Epitaphia № 54).
Кто сказал, что Эммелии нет больше?—Смерть не осилит
Миру давшую свет—многих и славных детей.
Мать таковых сыновей, дочерей—и безбрачных, и брачных—
И многочадной она и благочадной была.
Трое сынов и супруг почтены благодатью священства,
Сонм родных ее схож с воинством ангельских сил.
Не устаю я дивиться потомству Эммелии, видя,
Сколь изобильны плоды чудной утробы ее.
Но удивляться не стоит, что отрасль—стяжанье Христово,
Коль благочестье в крови, корню подобен и плод.
Вместе с детьми ты жила в едином к Богу стремленье
Ныне же их похвала—лучшая почесть тебе.
3. Навкратию, брату великого Василия (PG 38 №№ 1,2,3).
Раз, рыболовную сеть от подводной скалы отцепляя,
Был Навкратий снесен водоворотом речным.
Сети не спас, не спасся и сам. Отчего рыболова
Вместо ловитвы увлек невод сей? Слово, скажи!
Правило и образец чистоты, Навкратий, воспринял
Как благодать от воды, так и кончину свою.
Силой завистливых вод речных был погублен Навкратий:
Не разорвал он оков, пойманный сетью в воде.
Что ж—помысли о том, сколь суетны жизни утехи:
Вмиг быстроногий конек смертью был унесен.
Был Навкратий пленен оковами сети плетеной,
Но этой жизни оков плена он избежал.
Примечания
Поэзия cвт. Григория Богослова—явление уникальное. Он пишет свои стихотворения классическим языком античной поэзии—архаическом для своего времени. Обычное явление в нем—морфологические формы гомеровского диалекта; стихотворные размеры—все те же, что приняты в античной лирике. Но эту отточенную, изысканную форму он старается наполнить новым, христианским содержанием. Общепринятым этот путь не стал—позднейшая христианская поэзия нашла для себя новые формы, однако в том, что некоторые размеры (шестистопный ямб или анакреонтический стих) встречаются у христианских поэтов вплоть до прп. Симеона Нового Богослова—можно усмотреть влияние свт. Григория.
Размер эпитафий—элегический дистих.
1. ÆEmmelivou — Григорий Богослов употребляет уменьшительную форму имени ÆEmmeliva. lavqen—e[laqen.
2. tekevwn — Gen. Pl.. от tevkoõ = tevknon. favoõ = fw'õ. iJerh'oõ=iJerevwõ. oJrovwnta=oJrw'nta. ÆEmmelivoio= ÆEmmelivou. frasavmhn = ejfrasavmhn. 9. «Как саму ее я назвал Христовым стяжанием, [точно так же] благочестива кровь [потомство] Эммелии, [и] это не [так уж] велико: таков корень». eujsebivhõ = eujsebivaõ.
3. buqivhõ pevtrhõ = buqivaõ pevtraõ. aJlih'a = aJlieva. ei[rusen aor. от ejruvw. aJlivhõ = aJlieivaõ. kaqaroi'o = kaqarou'. eJlkevmenai = e{lkein
qavne = (ajp)evqane. potamoi'o = potamou'. desmoi'sin = desmoi'õ. buqihõ = buqivaõ. ke = a[n. bivoio = bivou. ajnhevrqh = ajnhvrqh.
plektoi'o = plektou'. ejlusqeivõ aor. от *ejluvomai. Игра слов: ejlusqeivõ—ejluvqh.
II — Г. В. Флоровский.
Святой Василий Великий. (из кн. Восточные Отцы IV века —см. библиографию).
Жизнь и труды.
1. Василий Великий происходил из знатного и богатого каппадокийского рода; и было что-то аристократическое в его душевном складе. Отец его, Василий старший, был известным ритором в Неокесарии,—он ввел своего сына в культурные интересы. Религиозный характер св. Василия сложился преимущественно под влиянием его бабки, Макрины Старшей, ревностной почитательницы св. Григория Чудотворца. Образование свое св. Василий продолжал сперва в Кесарии, затем в Константинополе и наконец в Афинах. Здесь встретился он с Григорием Богословом и между ними завязалась нежная дружба, установилась глубокая духовная близость и связь. Об этих афинских годах много рассказывал впоследствии св. Григорий. В душе Василия все время боролись два стремления,—пафос философский, жажда знания, и пафос аскетический, желание уйти от мира, уйти в тишину и безмолвие созерцаний. В Афинах св. Василий стал томиться и скучать, стал скорбеть духом,—и в конце концов покинул Афины,—«для жизни более совершенной». В Афинах, впрочем, он многому поспел научиться. Здесь приобрел он ту богатую эрудицию, которой так выделялся впоследствии,—изучал и врачебную науку. Здесь сложился он в блестящего оратора, достиг свободы в красноречии, «дышавшем силой огня». Здесь научился он философии и диалектике. На родину вернулся св. Василий в 354 г., выступал здесь как ритор, но вскоре отказался от мирской жизни, предался аскетическим упражнениям и принял крещение. Затем отправился в путешествие по Сирии и в Египет, где хотел увидеть тамошних подвижников, о которых всюду говорили. Из этой поездки он вынес тяжелые воспоминания,—весь Восток был в смуте и спорах, единство Церкви раздиралось расколами. По возвращении он снова удаляется из мира в пустыню близ Неокесарии. Здесь устраивает он свое первое общежитие. Сюда к нему приходит его друг св. Григорий, с которым они когда-то мечтали о подвигах и отречении. Здесь они вместе работали над составлением киновитских правил. И кроме того, занимались богословием, читали св. Писание, изучали Оригена,—и из его творений составили сборник, «Добротолюбие Оригена», в котором для нас и сохранилось чуть ли не большинство известных нам подлинных греческих текстов Александрийского учителя. Св. Григорий впоследствии с большим чувством вспоминал об этом времени, когда друзья «роскошествовали в злостраданиях», т.е. подвигах и в аскезе. Здесь в пустыне Василий и пробыл почти все царствование Юлиана. С воцарением Валента наступило еще более тяжелое время для Церкви,—время арианского натиска. Василия стали звать на родину. Не без колебаний он вернулся. В 364 году он принял священническое посвящение и стал ближайшим помощником Кесарийского епископа Евсевия. С этого времени начинаются его пастырские труды.
2. Св. Василий был пастырь по призванию, пастырь по темпераменту. Он был человек воли прежде всего. Но у него не было того боевого героизма, которым так выделялся св. Афанасий, точно молодевший в борьбе. Св. Василий от борьбы уставал. Ему легче было обороняться изо дня в день, нежели биться в решительной битве. Но он был человеком долга. И он старался преодолеть самого себя в послушании, в смиренном несении упавшего на него долга. Его воля была закалена в суровом аскетическом искусе. Сила воли чувствуется в самом его стиле, резком, точно кованном. В характере св. Василия было что-то крутое и властное, и его властность многим казалось тяжелою. На него жаловался даже его нежный и любящий друг св. Григорий Богослов. Но Василий не был человеком холодным. Он был очень впечатлителен, болезненно переживал житейские разочарования, предательство и измену друзей,—прежде всего Евстафия Севастийского. И иногда у него срывались слова горечи и отчаяния. Но обычно он скрывал, превозмогал свои чувства, свои огорчения, и подчинял свои личные чувства заповедям и долгу. И это была волевая бодрость,—не природная,—телесно св. Василий никогда не был крепок, с молодости был хвор. А душевно от природы был предрасположен скорее к грусти, которой не могли разогнать тяжелые впечатления окружающей жизни. С тем большей яркостью открывается сила его воли.—Как пресвитер, св. Василий был ближайшим помощником Евсевия в управлении Кесарийской Церковью. Поставленный из мирян, Евсевий с трудом разбирался в тяжелой церковной обстановке. И как рассказывал св. Григорий Богослов, Василий приходил, умудрял, повиновался, давал советы, «был у предстоятеля всем,—добрым советником, искусным помощником, толкователем слова Божия, наставником в делах, опорой старости, хранителем веры, самым надежным из клириков, и опытнее всех мирян». Фактическим епископом был Василий; «и было какое-то дивное согласие и сочетание власти; один управлял народом, другой управляющим». К этому времени относится литературная полемика св. Василия с Евномием.—В 370 году Евсевий умер и на кафедру был избран Василий,—не без труда и не без сопротивления,—часть епархии отказалась ему повиноваться. Прежде всего новому епископу нужно было умиротворить свою паству; и он достигает этого и силой власти, и силой слова, и силой милосердия,—еще раньше в 368 году во время страшного голода св. Василий продал свое наследственное имение и отдал деньги в пользу голодающих. Но, как выражался св. Григорий, Промысл Божий призвал Василия не в Кесарийские только епископы,—«и чрез один град, Кесарию, возжигает его для всей вселенной». Василий Великий явился действительно вселенским пастырем, возвращающим мир всей вселенной. Прежде всего ему приходилось бороться за свою кафедру,—казалось иногда, что он делал слишком большие уступки, но в этом сказывалась его жертвенная мудрость,—ибо, считал он, всего хуже, когда кафедрами завладевают еретики. И до времени Василию приходилось молчать и умалчивать. Так воздерживался он открыто исповедывать Духа Святого Богом, ибо, как говорит Григорий Богослов, «еретики подыскивались, чтобы уловить ясное речение о Духе, что Он Бог». Защищаясь от Писания и силой умозаключений, продолжает Григорий, «Василий медлил до времени употребить собственное речение, прося у самого Духа и у искренних поборников Духа не огорчаться его осмотрительностью, потому что, когда время поколебало благочестие, стоя за одно речение, можно неумеренностью все погубить. И поборникам Духа нет никакого вреда от малого изменения в речениях, когда под другими словами они узнают те же понятия,—потому что спасение наше не столько в словах, сколько в делах». Налагая на себя по тесноте времени осторожность, св. Василий «предоставлял свободу» говорить Григорию, «которого, как почтенного известностью, никто не стал бы судить и изгонять из отечества». В результате из всех православных епископов Востока одному только Василию удалось удержаться на кафедре во времена Валента. И более того, ему удалось постепенно объединить разделенных епископов Востока. Однако, это еще не было решением задачи. Ибо на них лежала тень прошлого, и сам Василий соглашался, что они могут показаться подозрительными по воспоминаниям о прошлом. Их предшественники боролись против Никейского символа и участвовали в изгнании Афанасия. Сами они находились в общении с омиями и многие из них получили хиротонию от Акакия. И наконец, не все из них богословствовали право и точно, хотя бы по недоразумению. Нужно было расчленить смутные богословские представления, рассеять подозрения, сочетать правду непреклонных никейцев и правду «восточного» консерватизма. Эту задачу св. Василий разрешил в своем богословском синтезе, на основах новой богословской терминологии,—и вскоре она стала общецерковной и Церковь объясняет никейскую веру на языке каппадокийцев. Но этот богословский подвиг только предварял пастырскую борьбу. От св. Василия требовалось стать не только учителем, но и миротворцем. Св. Василию предстояло, с одной стороны, объединить «восточных» в едином и твердом исповедании и, с другой, добиться к ним снисходительности со стороны «старо-никейцев» и на Западе. Трудность задачи определялась не только богословскими, но и каноническими причинами: большинство «восточных» в Антиохийском расколе держались Мелетия, тогда как на Западе и Афанасий поддерживали Павлина. Св. Василию многого удалось добиться. Прежде всего, поддержал его Афанасий, прямо засвидетельствовавший православие Василия и его пастырскую мудрость,—Каппадокия должна благодарить Бога, даровавшего ей такого епископа, какого желала бы всякая страна. Гораздо труднее было восстановить общение с Западом. Всего более мешало разногласие в антиохийском вопросе. И вообще на Западе мало сострадали несчастью Востока. Однако, состоявшееся впоследствии воссоединение и взаимное воспризнание Запада и Востока всего более было подготовлено стараниями Василия Великого. В этой напряженной пастырской деятельности он ставил себе прямую и конкретную цель: собрать разъединенные силы и противопоставить еретическому натиску некую крепкую организацию,—не только твердость веры, но и твердость воли. Его бранили, обличали, осуждали при жизни. Но уже св. Афанасий ясно предвидел: Василий стал немощным для немощных и действительно приобрел немощных. Сам он не дожил до своей победы—почил сравнительно задолго до Второго Вселенского Собора,—дату его смерти мы знаем точно: 1 января 379 года. Ему не было еще пятидесяти лет. Он сгорел в ужасном пожаре, который пылал на Востоке и который он самоотверженно тушил. Его подвиг был скоро оценен,—уже ближайшие потомки назвали его Великим. Его злободневная пастырская деятельность скоро была позабыта, когда бури улеглись или, вернее, когда поднялись новые бури, в треволнении которых уже не вспоминали о прошедшем. Но навсегда сохранилась живая память о нем, как о великом учителе,—память о его богословском подвиге.
3. Василий Великий был великим организатором монашеской жизни, родоначальником малоазийского монашества. И прежде всего, настойчивым проповедником киновитского общежительного идеала, хотя практически он не отрицал и скитского монашества и сам организовывал скиты. Однако, чистый тип монашества он видел только в общежитии,—в этом отношении за ним последовал впоследствии св. Феодор Студит. В монашестве св. Василий видел общий Евангельский идеал, «образ жизни по Евангелию». Этот идеал определяется прежде всего требованием отречения,—не по брезгливости к миру, но по любви к Богу, которая не может успокоиться в суете и смятении мира. От этого смятения и шума прежде всего и уходит, отрекается аскет. Однако, Евангельский идеал не разделяет любви к Богу от любви к ближним. И потому св. Василий находит неполным отшельнический идеал, вдохновляемый исканием личного, обособленного спасения,—и даже считает его противным закону любви, которая по апостольскому выражению «не ищет своего». Вместе с тем духовные дары анахорета остаются бесплодными для братий. Наконец, в одиночестве легко родится самодовольство. Все это побуждает св. Василия призывать ревнителей подвига к общежитию. И снова он подчеркивает мотив любви: в общежитии дары, поданные от Духа одному, сообщаются и другим... Он напоминает пример первохристианского братства в Иерусалиме, по книге Деяний. И восходит к идее Церкви, как «тела Христова»,—из нее вытекает общежительный идеал. Монашество должно быть некоей малой Церковью, тоже «телом». Из этого идеала св. Василий выводит заповедь послушания и повиновения игумену «даже до смерти», — ибо игумен или предстоят ель являет самого Христа и органическая цельность тела предполагает согласованность членов и подчиненность главе. В таком братском общении, среди собратий, должен подвижник проходить свой личный аскетический путь очищения и любви,—свой жертвенный путь, свое «словесное служение» («умную службу»). Очень высоко ставил св. Василий заповедь девства, как путь к «единому Жениху чистых душ». Хотя он не вменял в обязанность инокам дела благотворения в миру, но сам построил близ Кесарии странноприимный дом,—«здесь учится любомудрию болезнь, ублажается несчастие, испытывается сострадательность». Основная заповедь для аскетов—любовь. И от напряженной, закаленной в подвиге любви ожидал Василий Великий мира для мира. Может быть, с особенной силой он изображал общественный идеал именно в противоположность тому раздору и распаду, который видел кругом и в среде христианской, и о котором не раз говорил с болью и горечью: «во всех охладела любовь, исчезло единодушие братий, и неизвестно стало имя единодушия». Восстановить единодушие, вновь завязать «узы мира» стремился и надеялся св. Василий чрез аскетический подвиг, чрез «общую жизнь» хотя бы избранного меньшинства,—Достаточно известно, какое исключительное влияние оказал Василий Великий на последующие судьбы монашества и на Востоке и на Западе. Нужно вспомнить имена преп. Феодора Студита и св. Бенедикта. Это было связано с распространением его аскетических творений в большей мере, чем с прямым примером. Аскетические творения св. Василия давно уже слились как бы в единую «подвижническую книгу». Возможно, что с течением времени она подвергалась обработке. Во всяком случае, не подлежит сомнению подлинность «Правил» св. Василия, о составлении которых сообщает уже Григорий Богослов. Они известны в двух редакциях: пространной и краткой. Первая составлена св. Василием в годы удаления в Понт и содержит 45 правил или кратких рассуждений. Вторая писана уже в Кесарии и состоит из 313 правил, воспроизводящих, может быть, те устные наставления, которые по свидетельству Григория св. Василий преподавал кесарийским монахам. Сюда же примыкает сборник «Нравственных правил», числом 80, обращенных не только к монахам, но и к христианам и к пастырям вообще. Некоторым предисловием к ним являются два слова: «о суде Божием» и «о вере». Подлинность остальных, приписываемых св. Василию, аскетических правил или наставлений подлежит сомнению. Следует заметить, что краткую характеристику монашеского идеала св. Василий дает в одном из своих писем,—к Григорию Богослову.
4. Особо нужно сказать о литургической деятельности св. Василия. Еще Григорий Богослов усваивал ему «чиноположение молитв». Из послания св. Василия к Неокесарийским клирикам видно, что его обвиняли в богослужебных нововведениях,—во введении всенощных псалмопений антифонного и ипофонного типа. В своей книге о Духе святом, Василий Великий много говорит о богослужебных преданиях и порядках,—вся книга есть в сущности единый богословский довод от литургического предания. Следует отметить здесь и отдельные указания св. Василия,—между прочим о совершении молитв, стоя прямо (т.е без поклонов и коленопреклонения), во все воскресные дни и во всю Пятидесятницу в знак воскресной радости и напоминания о веке нестареющем (срв. 20 правило I Вселенского Собора). Очень важно следующее замечание Василия Великого: «Отцам нашим заблагорассудилось не в молчании принимать благодать вечернего света, но при явлении его сразу благодарить. Не можем сказать, кто виновник сих речений светильничного благодарения, по крайней мере народ возглашает древнюю песнь, и никто не признавал нечестивыми тех, кто возглашает: хвалим Отца и Сына и Святого Духа Божия»... Речь идет, конечно, о гимне «Свете тихий»,—этим подтверждается древность этого гимна, который по его богословской терминологии нужно относить к доникейской эпохе. Во всяком случае, св. Василий несомненно с большим вниманием относился к богослужебным порядкам. Трудно сказать, насколько можно усваивать ему чин литургии, известной под его именем, особенно в сохранившемся до нас виде. Но вряд ли можно сомневаться, что в основе этого чина лежит «чиноположение» св. Василия. Трулльский собор во всяком случае прямо ссылается на св. Василия, который «письменно предал нам таинственное священнодействие» (прав. 32). Древнейшую запись чина св. Василия мы имеем в греческом евхологии VIII века из собрания епископа Порфирия ( в Санкт-Петербургской Публ. Библиотеке).
5. При всей своей богословской и литературной одаренности св. Василий не был писателем по призванию. И не был систематиком в богословии. Очень немногое написал он без внешних практических поводов и целей. Отчасти это связано, конечно, с тем, что ему пришлось жить в трудные и беспокойные годы и всю жизнь бороться,—и не только словом, но и делом,—делом прежде и больше всего. Тем не менее, его литературное наследие довольно велико.—Прежде всего нужно назвать его догматико-полемические труды. Во-первых, книги «против Евномия», опровержение не дошедшей до нас «апологии» Евномия, составленное в 363 или 364 году. В сохранившихся списках этого сочинения св. Василия считается пять книг, но две последние несомненно не принадлежат ему—и к тому же, это только собрание заметок для спора, а не связное рассуждение. По-видимому, они принадлежат Дидиму. Во-вторых, сюда относится обширное догматическое послание к Амфилохию Иконийскому «О Духе Святом» (около 375 г.) Указанная блж. Августином книга св. Василия «против манихеев» не сохранилась.—Другие творение Василия Великого имеют гомилетический характер. Прежде всего—его беседы на Шестоднев (Быт. I, 1—26), сказанные, по-видимому, во дни поста,—св. Василий дает буквальное и реалистическое толкование библейского рассказа. Затем, нужно назвать 13 бесед на отдельные псалмы,—здесь, напротив, он пользуется аллегорическим методом. Сюда же примыкают двадцать одна беседа на различные темы,—среди них нужно назвать беседы: «на упивающихся», «на гневливых», «против ростовщиков». Вряд ли можно назвать беседой очень характерное рассуждение «о том, как извлекать пользу из языческих сочинений, к юношам». Известный под именем Василия Великого Комментарий на книгу пророка Исайи I — XVI вряд ли ему принадлежит, хотя относится к его эпохе. Кажется, св. Василий составил еще толкование на книгу Иова,—оно потеряно. Об аскетических творениях св. Василия сказано выше.—Особого внимания требуют письма Василия Великого. Их собиранием занимался уже Григорий Богослов. До нас сохранилось 365 писем, большей частью от годов епископства. Они дают исключительно ценный материал для истории эпохи. Некоторые письма представляют собой довольно обстоятельные богословские трактаты,—прежде всего, знаменитое письмо к Григорию брату о троической терминологии. Особо нужно отметить три послания к Амфилохию Иконийскому с изложением церковных правил, заключенные давно в канонические сборники,—отсюда взято 85 правил, и к ним присоединено еще семь правил из других писем Василия Великого и в частности из книги—послания к Амфилохию «О Духе Святом», из глав 27 и 29 о значении Предания. В числе 68 правила св. Василия были внесены уже в собрание правил Константинопольского патриарха Иоанна Схоластика, до 565 года. В числе 92 мы находим их в так называемой «Синтагме к XIV титулов», памятнике VII века. Трулльский собор в 692 году скрепил эти 92 правила своим авторитетом и обратил их к обязательному руководству наряду с постановлениями соборов. Большинство правил касается покаянной дисциплины и представляет запись церковных обычаев и преданий, к которым кое-что св. Василий прибавил от себя,—«сродное с тем, чему научен» от старейших. ( Флоровский, сс. 57 — 64)
Святой Григорий Нисский
Жизнь.
1. Св. Григорий Нисский был младшим братом великого Василия. О молодости св. Григория почти ничего не известно. Предположительно можно его рождение отнести к 332 году. Учился Григорий, по-видимому, только на родине, — вероятно в Кесарии. Сам он называл брата Василия своим учителем и с особым благоговением говорил о нем впоследствии, равняя его с апостолами и пророками, — только по времени он после апостолов. Впрочем, по его собственному признанию он «не много жил в сообществе брата и лишь настолько был наставлен его божественным языком, насколько это было нужно, чтобы понимать невежество непосвященных в тайны красноречия». Иными словами, он учился у Василия Великого только риторике. Кроме брата, в числе своих наставников Григорий называет сестру Макрину, и ей также посвящает благодарные воспоминания. Во всяком случае, в родительском доме св. Григорий был окружен атмосферой аскетической и вместе высококультурной. Но о подробностях его образовательного пути трудно сказать что-нибудь определенное. В молодости он пережил философские искушения. И уже принявший звание чтеца, зачисленный в клир, он делается учителем красноречия, увлекается изучением языческой литературы. Это вызвало смущение. «Что с тобой сделалось, мудрый муж? — писал ему с дружеским укором св. Григорий Богослов,— не хвалят твоей бесславной славы, твоего понемногу уклонения к худшему и этого честолюбия, которое, по слову Эврипида, злее демонов... За что прогневался ты сам на себя, бросил священные, полные сладкой воды книги, которые некогда читал народу..., а взял в руки книги, полные соленой воды, которую пить нельзя, и захотел более называться ритором, а не христианином». Св. Григорий призывал его опомниться, оправдаться пред Богом и пред верными, пред алтарями, пред таинствами, от которых удалился... Григорий Нисский несомненно прошел какие-то умственные соблазны. К этому же времени, вероятно, относятся его усиленные занятия внешней философией и затем изучение Оригена. Ориген во всяком случае оказал на Григория исключительно сильное влияние. Во многом св. Григорий навсегда остался оригенистом. Кроме Оригена оказали на Григория влияние Филон и Феогност. Отчасти этот оригенизм был умерен влиянием св. Василия. Вряд ли случайно, что именно к Григорию обращено письмо св. Василия о троической терминологии. В нем чувствуется опасение, что и Григорий может впасть в неправые мысли. Соблазн внешней мудрости у Григория прошел. Впоследствии он резко говорил о ее бессилии,—она «все время томится муками рождения и никогда не разрешается живым младенцем». Но эллином он остался навсегда —под влиянием именно Оригена.
2. Под семейными влияниями св. Григорий вернулся к церковному служению. И хотя вступил в брак, проводил жизнь девственную и аскетическую, — одно время, по-видимому, в монастыре св. Василия на берегах Ириса. Григорий не был сильным характером и не имел житейской опытности. Во время смут по поводу избрания Василия на Кесарийскую кафедру, он неудачно мирил его с дядей, написавши дважды подложные письма, и Василий признавался, что ему хотелось, чтобы под ним расступилась земля. Впрочем он с любовью принял раскаяние брата. Но понятно, что Василий считал его непригодным для ответственных поручений и впоследствии возражал против мысли поставить его во главе посольства в Рим,—он неопытен в делах Церкви»... Однако в 372 г. (или 371 г.) он посвятил его во епископы городка Ниссы. В борьбе с ересями Григорий помогал брату не как деятель, но как писатель и богослов. Эта догматическая борьба навлекла на него преследования. Его призвали на суд в Галатию. Каппадокийский наместник Демосфен, «любитель еретиков», по отзыву св. Василия, приказал доставить его под стражей. Григорий бежал из под стражи. Это было в 375 году. В 376 он был осужден заочно и низложен по обвинению в растрате и в незаконном посвящении. Три года он провел в изгнании, только в 379 году со смертью Валента вернулся к своей пастве и был встречен с радостью. Вскоре затем скончался Василий и спустя короткое время сестра Макрина. Для Григория это было тяжелым ударом. О последних днях своей сестры, замечательной подвижницы, св. Григорий лирически рассказал в одном из своих писем, — к Олимпию монаху. Это — целое житие. Св. Григорий почувствовал себя преемником своего великого брата и прежде всего взялся за его недоконченные литературные труды, — за Шестоднев и за полемику с Евномием. Друзья признали его достоинство. Антиохийский собор 146 отцов в 379 г. дал ему поручение обозреть Аравийские Церкви, так как были известия, что там распространились нечистые верования и обычаи. Может быть, тогда же он посетил и Святую Землю, —впрочем, это путешествие относят и ко времени более позднему. Нравственное состояние палестинской паствы, долгие годы лишенной пастыря (св. Кирилл 13 лет пробыл в ссылке), было очень расстроенным. Св. Григория здесь встретили с подозрением. Св. Григорию пришлось здесь сталкиваться и бороться с аполлинаризмом Из св. Земли он вынес тяжелые воспоминания и не одобрял обычая паломничать туда, особенно у женщин. Прежде всего, в виду опасности для чистоты и целомудрия, связанных с такими путешествиями. В Палестине изобилует грех и всякое нечестие... Но Григорий указывает и другую причину: «зачем стараться делать то, что не делает ни блаженным, ни к Царствию небесному близким?» Ведь Господь не заповедовал путешествия в Иерусалим как доброго дела... «Да и что большего получит тот, кто побывает в этих местах, — точно Господь доселе телесно в них обитает, а от нас удалился, или будто Дух святый обилует среди иерусалимлян, а к нам не может прийти... Перемена места не приближает к нам Бога. Где бы ты ни был, Господь придет к тебе, если обитель души твоей окажется такова, чтобы Господь мог вселиться в тебя и ходить... А если внутренний человек твой полон лукавых помыслов, то хотя бы ты и был на Голгофе или на горе Масличной, или под памятником Воскресения, — ты столь же далек от принятия Христа в себя, как и тот, кто не исповедывал и начала веры»... Напротив, «поистине в сердце того, кто имеет Бога, находится и Вифлеем, Голгофа, гора Елеонская, Воскресение». Что нового узнаешь в Иерусалиме, — спрашивает Григорий. «Что явившийся Христос был истинный Бог, — это мы исповедывали и прежде, чем были на месте и после сего эта вера не уменьшилась и не увеличилась. О вочеловечении чрез Деву мы знали и прежде, чем были в Вифлееме. И воскресению из мертвых мы веровали прежде, нежели видели гроб. Что истинно было Вознесение, исповедали прежде, нежели увидели гору Масличную». Эти размышления очень характерны для св. Григория: важнее «из тела путешествовать ко Господу, нежели из Каппадокии в Палестину».
3. В 381 г. Св. Григорий присутствовал на 2-ом Вселенском Соборе. Его догматические труды определили его влиятельность. В императорском эдикте 30 июля 381 года св. Григорий был включен в число тех епископов, общение с которыми обязательно для признания православным. В каждом округе были названы свои имена и для Понта св. Григорий вместе с Элладием Каппадокийским и Отрием Мелитийским. От Элладия он имел впоследствии много огорчений. В 382 и 383 годах он снова был в Константинополе на соборах и продолжал борьбу с арианами. Здесь он сблизился со знаменитою девственницей Олимпиадой, близкой и к Златоусту. В 394 году он снова был на соборе по делам Аравийских церквей. Это последнее известие о его жизни. Вероятно, вскоре он и скончался. Во времена Златоуста о нем уже ничего не слышно. Об этих последних годах его жизни сохранились только немногие отрывочные сведения, свидетельствующие, однако, о его высоком авторитете и влиянии. Он занимается в это время преимущественно общецерковными делами. Впрочем, в Ниссе вряд ли у него было много дела. Современники видели в св. Григории великого защитника православия против ариан и аполлинаристов — «столп православия», «отца отцов». Позже в эпоху оригенистических споров стали спорить и о Григории. И при определении круга «избранных отцов» он оставлен был в стороне. Его прямое влияние упало. Впрочем и VII Вселенский Собор называл Григория — «отцом отцов». Начиная с V века подымался вопрос о богословских мнениях св. Григория. И уже авва Варсонофий выразил общий принцип для их оценки. «Святые, сделавшись учителями, превзошли своих учителей и, получив утверждение свыше, изложили новое учение, но вместе с тем сохранили и то, что приняли от прежних учителей своих, т.е. учение неправое. Преуспев впоследствии и сделавшись учителями духовными, они не помолились Богу, чтобы он открыл им относительно первых их учителей. Духом ли Святым внушено было то, что они им преподали, но почитая их премудрыми и разумными, не исследовали их слов. Не вопросили Бога, истинно ли сие». За св. Григорием виделся образ Оригена. И в Богословии Григория различалось школьное предание и церковное свидетельство. Оригеновское у него отвергалось, но его не винили за Оригена.
2. ТРУДЫ
1. Св. Григорий не построил богословской системы; и вместе с тем по своему духовному типу он был более других отцов систематиком. Схема его богословских воззрений определилась под влиянием Оригена. Нельзя отрицать также и прямого влияния неоплатонической проблематики. В своих творениях св. Григорий Нисский охватывает весь круг богословских тем. При этом нужно различать его творения, писанные по полемическим обстоятельствам времени и те, в которых он положительно раскрывал привлекавшие его лично темы.
2. Как экзегет Григорий Нисский продолжал труды св. Василия, с другой стороны, — заново перерабатывал темы Оригеновской экзегетики. К первому разделу относятся два трактата, дополнительных к «шестодневу», — об «устроении человека» и о «Шестодневе, слово защитительное брату Петру». Здесь св. Григорий держится библейского текста, не вдается в аллегорезу. Эти труды составлены вскоре после кончины св. Василия (379 г.) Вслед за Василием Великим св. Григорий опирается здесь (как и в других творениях) на философскую традицию, — он широко воспользовался комментариями к Платонову Тимею, — прежде всего Посидония. — Остальные экзегетические труды Григория относятся к более позднему времени и в них он является односторонним аллегористом. В них во всех есть и единая тема, — о богопознании и о нравственно-аскетическом пути человека. Всего важнее трактат «О жизни Моисея Законодателя», составленный под сильным влиянием Филона, и комментарий на книгу Песни Песней, в котором он следует за Оригеном. Во введении к этому комментарию, посвященному Олимпиаде, Григорий защищает аллегорический метод. В Песне Песней он видит таинственное предизображение духовного брака души человеческой и Церкви с превожделенным Женихом небесным, — Христом. В «Точном истолковании Экклезиаста Соломонова» св. Григорий говорит об отрешении от чувственного и восхождении к сверхчувственному. В беседах «О надписании псалмов» он изображает ступени нравственного совершенствования. Особо он толкует псалом VI-ой. По-видимому, св. Григорий объяснял и книгу Притчей. Характерно, что для толкования он выбирает преимущественно ветхозаветные тексты. Из Нового Завета он объяснял только Блаженства и Молитву Господню. В ряду его экзегетических произведений особое место занимает беседа «О чревовещательнице», — тема, которой касался и Ориген. Против Оригена Григорий вслед за Мефодием Олимпским и Евстафием Антиохийским защищает мысль, что Саулу являлся не дух Самуила, но демон. — Экзегетических тем св. Григорий касается и в своих догматико-полемических сочинениях.
3. Среди полемических произведений св. Григория прежде всего нужно назвать его книги Против Евномия, числом 12 (по другому счету 13), — это подробный разбор возражений Евномия на книги св. Василия, —сюда включен разбор позднейшего исповедания, представленного Евномием императору Феодосию в 383 г. Написаны эти «возражающие слова» в 380 и 381 гг. Разбирая аномейскую доктрину, Григорий вместе с тем раскрывает учение св. Василия о Троице. На ту же тему написано объяснительное послание «К Авлавию о том, что не три Бога». — «Против Аполлинария» в последние годы своей жизни Григорий написал две книги, — в них он разбирает учение о небесной плоти Христа и учение об отсутствии во Христе человеческого ума. Это — наиболее подробный разбор аполлинаризма. Св. Григорий имеет в виду не только учение самого Аполлинария, но и вульгарный аполлинаризм, с ним уже не вполне совпадавший. Кратко о том же он говорит в послании Феофилу Александрийскому, — Против Аполлинария. Нужно еще отметить «Слово о Духе Святом, против Македониан духоборов». Приписываемое св. Григорию «Слово против Ария и Савелия» ему не принадлежит. М. Б. — Василию Великому.
4. В положительной форме, хотя с учетом еретических соблазнов, св. Григорий изложил основные догматы в своем «Большом Катехизисе», составленном не позже 385 года. Он предназначен в руководство для огласителей. На основании Писания и доводов разума св. Григорий объясняет здесь учение о вере, о святой Троице, о воплощении, искуплении, о таинствах — крещении и Евхаристии, о последней судьбе. Положительный догматический характер имеет ряд небольших трактатов — О св. Троице, к Евстафию Севастийскому, — послание к Симплицию, «О вере», где изложено учение о Божестве Слова и Духа. — «К Эллинам, — на основании общих понятий»... — Особого внимания заслуживает «Диалог о душе и воскресении», написанный под несомненным влиянием Платоновского «Федона». Беседа ведется от лица сестры Григория Макрины. Это одно из самых интимных произведений Григория. Одного частного вопроса на ту же тему Григорий касается в трактате «О младенцах преждевременно похищенных смертью». — Нужно назвать еще диалог «О роке», происходящий между епископом и язычником-философом, — защита свободы против теории астрологического фатализма.
5. Темам нравственным и аскетическим посвящен большой трактат «О девстве или о совершенстве», написанный в ранние годы, и ряд небольших рассуждений: к Гармонию о том, что значит имя и название христианина, О совершенстве и О том, каким должно быть монаху, к Олимпию монаху, О цели жизни по Богу... Особенно ярко аскетический идеал выражен св. Григорием в его письме «О житии Макрины», — написано вскоре после ее кончины, в 380 г.
6. Проповедей от св. Григория осталось немного. Среди них наиболее интересны слова в великие праздники, — на Рождество, Богоявление, Пасху, Пятидесятницу, слова поминальные — о св. Стефане, о мученике Феодорите, о Сорока мучениках Севастийских, о Ефреме Сирине, особенно о Григории Чудотворце. —слова надгробные о св. Василии, о Мелетии Антиохийском... У св. Григория не было проповеднического дара. Его стиль грузен и искуствен. Он оживляется редко, когда Григорий касается своих интимных аскетических тем...
7. Наконец, нужно назвать письма, — числом 26. Большинство из них имеют личный и биографический интерес. Особо нужно отметить письмо II-ое — о путешествующих в Иерусалим. Сверх того нужно назвать каноническое послание к Литоию епископу Мелитийскому, содержащее 8 правил и включенное в Кормчую и в Книгу Правил. Примечательно, что правила покаянной дисциплины здесь обоснованы и объяснены психологически. Вероятно, св. Григорий опирается при этом на церковный обычай и на собственную пастырскую практику. Послание писано ко дню Пасхи, — «вселенский праздник создания», совершаемый ради воскрешения падшего —от греха. (Флоровский, сс. 123 — 129)
Библиография
Издания творений свт. Григория Нисского
Наиболее полным изданием творений свт. Григория Нисского по сей день является издание аббата Миня: Patrologiae Cursus completus. Accurante J. P. Migne. Series Graeca. (сокр. — PG)
Критическое издание его трудов было предпринято под редакцией В. Йегера (до сих пор не закончено):
Gregorii Nysseni opera. Leiden, 1959 — 1987. Vol. I, II, III (p. 1, 2), V, VI, VII, VIII (p. 1, 2), IX (p.1), Supplementum.
Отдельные произведения (в том числе, Житие св. Макрины), были изданы в серии Sources chretiennes.
Работы о свт. Григории Нисском:
Библиографию, касающихся Жития св. Макрины см. В издании П. Мараваля в серии Sources chretiennes (Gregoire de Nysse. Vie de sainte Macrine. № 178, Paris, 1971 — сокр. — VM)
Более новая и более полная библиография работ, посвященных свт. Григорию Нисскому вообще (не учитывающая, однако, работ на русском языке)—M. Altenburger, F. Mann. Bibliographie zu Gregoire von Nyssa. Editionen — Übersetzungen —Literatur. Leiden etc., E. J. Brill, 1988.
Кроме того, к творениям свт. Григория Нисского была издана симфония:
C. Fabricius, D. Ridings. A Concordance to Gregory of Nyssa. Göteborg, 1989 (Studia graeca et latina Gothoburggensia. Vol. 1)—Издано в виде микрофиш (31 шт.)
Словари:
Дворецкий И. Х. Древнегреческо-русский словарь. В 2-х тт. М., 1958.
Liddell H. G. Scott R. Jones H. S. Greek-English Lexicon. Vol. I, II. Oxford, 1949, A Supplementum. Oxford, 1968.
Lampe G. W. H. A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1961 — 1968.(сокр. —LSJ)
Издания на русском языке
Творения св. Григория Нисского. (в серии «Творения святых отцев в русском переводе» — сокр. Творения), тт. 37 — 45, пер. прот. П. Делицына. Житие св. Макрины—т. 45, сс. 328 — 376.
В настоящее время переиздаются репринтным способом некоторые произведения свт. Григория.
Так, репринтом были изданы:
1. Беседы (Омилии), чч. 1 — 3. М. 1993.
2. Точное истолкование Экклесиаств Соломонова. М. 1997.
3. О блаженствах. М., 1997.
4. О молитве. М., 1999.
5. Точное изложение Песни Песней Соломона. М., 1999.
6. Что значит имя христианин. М., 2000.
В новых переводах появились:
1. Об устроении человека. Спб., 1995, 2000. (Пер. В. М. Лурье под ред. А. Л. Верлинского).
2. О жизни Моисея законодателя. М., 1999 (пер. А. С. Десницкого).
Работы на русском языке, посвященные свт. Григорию Нисскому
1. А. Мартынов. Учение св. Григория Нисского о природе человека (опыт исследования в области христианской философии IV века). М., 1886.
2. Д. И. Тихомиров. Св. Григорий Нисский как моралист. Этико-историческое исследование. Могилев-на Днепре. 1886.
3. В. И. Несмелов. Догматическая система св. Григория Нисского. Чч. 1 — 2. Казань, 1887 — 1888.
4. Макарий (Оксиюк), митр. Эсхатология св. Григория Нисского. М., 1999.
Работы общего характера
1) Болотов В. В.Лекции по истории древней церкви. Т. 4. сс. 83 — 117; 148 —149. М., 1994.
2) Васильев А. А. История Византийской империи. Время до крестовых походов. сс. 177—178, СПб., 1998.
3) Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996.
4) Карсавин. Л. П. Святые отцы и учители Церкви. сс. 119 — 140, М., 1994.
5) Карташев А. В. Вселенские соборы. сс. 108 — 123. М., 1994.
6) Киприан (Керн), архим. Золотой век святоотеческой письменности. сс. 108 — 123. М., 1995.
7) Мейендорф И. Прот. Введение в святоотеческое богословие. сс. 183 — 200. Вильнюс — Москва. 1992.
8) Поснов М. Э. История христианской Церкви. Брюссель, 1964.
9) Сидоров А. И. Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества. сс. 163 — 182 М., 1998.
10) Филарет (Гумилевский), архиеп. Историческое учение об отцах Церкви. Т. 2, сс. 144 — 155. М., 1996.
11) Филарет (Гумилевский), архиеп. Святые подвижницы восточной Церкви. М., 1871.
12) Флоровс кий Г. В. Восточные отцы IV века. сс. 123 — 188. М.., 1992. (сокр. — Флоровский)
Список сокращений
ап. — апостол; архиеп. — архиепископ; архим. — архимандрит; блж. — блаженный; митр. —митрополит; прав. — правила; прп. — преподобный; равноап. — равноапостольный; св. — святой; свт. — святитель; свтт. — святители; Мф. — Евангелие от Матфея; Мк. — Евангелие от Марка; Лк. — Евангелие от Луки; Деян. — Деяния апостолов; Рим. —Послание к римлянам; 1 Кор. — 1-е послание к коринфянам; 2 Кор. — 2-е послание к коринфянам; Гал. — Послание к галатам; Еф. —послание к Ефесянам; Флп. — Послание к филиппийцам; Кол. — Послание к колоссянам; 2 Тим. — 2-е послание к Тимофею; Евр. — Послание к евреям; Быт. — Бытие; Исх. — Исход; Притч. — Притчи Соломона; Прем. — Премудрость Соломона.
Указатель имен и географических названий, упоминаемых в «Послании о жизни святой Макрины».
Антиохия (hJ tou' Antiovcou povliõ), «град Антиоха». Город в Сирии, крупнейший центр культуры, ближневосточная резиденция императоров — 1, 9; 15, 2.
Араксий (ÆAravxioõ) — сенатор, отец Ветианы. Не исключено, что именно он упоминается в письмах Либания (115, 458, 460, 478) — 28, 9.
Араксий (ÆAraVxioõ) — по-видимому, епископ небольшого понтийского городка Иборы. — 33, 23.
Армения (ÆArmeniva) — в IV в.— одна из провинций восточной римской империи. Некоторые владения семьи свт. Григория Нисского, по-видимому, находились в Армении. — 8, 16.
Валент (Oujavlhõ) — римский император в 364 — 378 гг. (соправитель Валентиниана) Управлял восточной частью империи. Будучи сторонником арианской ереси, преследовал остальных христиан. Хотя его гонение не было последовательным, христиане восточной империи сильно страдали от притеснений. В годы его правления свт. Григорий Нисский был осужден и отправлен в изгнание. — 21, 2.
Василий (Basivleioõ) Великий (ок. 329 — 379 гг.) — архиепископ Кесарии Каппадокийской, святой, учитель Церкви, сын Василия Старшего и Эммелии, брат свт. Григория Нисского и прп. Макрины. Память его совершается 1 / 14 января и 30 января / 12 февраля («трех святителей») — 6, 4; 7, 2; 12, 26; 14, 1, 8, 26; 17, 18.
[Василий Старший] (в тексте — pathvr)— отец свтт. Василия Великого, Григория Нисского и прп. Макрины. Известный в Неокесарии ритор. Незадолго до смерти принял священнический сан. В тексте «Послания о жизни святой Макрины» по имени он не называется (зовется только «отцом»), но имя его известно в из «Похвального слова Василию Великому» свт. Григория Богослова (гл. 10); он же упоминает о священстве Василия, называя его супругу, Эммелию, «супругой иерея» (Epitaphia № 54) — 2, 2; 4, 14, 21; 5, 1, 3, 9, 41; 20, 10; 21, 10.
Ветиана (Oujetianhv) — благочестивая женщина знатного рода, дочь сенатора Араксия, вдова, после смерти мужа жившая в монастыре прп. Макрины. 28, 8; 30, 5.
Григорий (Grhgovrioõ) Нисский, свт. — упоминает собственное имя один раз. Начиная с 15-й главы он является постоянным участником действия. — 15, 5.
Иерусалим (ïIerosovluma) — О своем путешествии в Иерусалим (состоявшемся не раньше 380 г.) свт. Григорий Нисский упоминает также в письме № 2 — 1, 7.
Илион (ÒIlion) — упоминается в рассказе о воспитании юной Макрины. Знание «причин бедствий Илиона», по мнению свт. Григория, совершенно бесполезно для формирующейся личности. Известно, однако, что сам он в молодости пережил период увлечения языческой литературой. — 3, 13.
Ирис (ÒIriõ) — река, протекавшая в окрестностях Аннисы, владения семьи свт. Григория. На берегах Ириса в уединении подвизался брат свт. Григория Навкратий, а немного позднее — свтт. Василия Великого и Григория Богослова. — 8, 14, 15.
Иов (ÆIwvb) Многострадальный, праведный. Его образ используется как пример исключительной силы духа, проявляющейся в терпении — 18,1.
Кесария (Kaisavreia) — столица Каппадокии, город, архиепископом которого был свт. Василий Великий. — 14, 2.
Лампадион (Lampavdion) — диаконисса в монастыре прп. Макрины. — 29, 2.
Макрина (Makrivna) Старшая. — Бабка свтт. Василия Великого, Григория Нисского и прп. Макрины (по отцовской линии), ревностная христианка, оказавшая значительное влияние на своих внуков. Упоминается в письмах свт. Василия Великого (№№ 204, 210, 223). О предках свт. Василия, прославившихся подвигом исповедничества, рассказывает в надгробном слове, посвященном ему, свт. Григорий Богослов. — 2, 2.
Макрина (Makrivna) Младшая, прп. (327 — 380). Источниками сведений о прп. Макрине являются также диалог свт. Григория Нисского «О душе и воскресении» и письмо № 19. Память ее совершается 19 июля / 1 августа. — 2,1; 10, 14; 28, 6; 38, 3.
Навкратий (Naukravtioõ) — Второй сын Василия Старшего и Эммелии (род. ок. 330 —ум. в 357 или 358 гг.). С 352 г., оставив мир, вел подвижническую жизнь в уединении на берегу р. Ирис. Погиб во время охоты или рыбной ловли. Ему посвящены три эпитафии, написанные свт. Григорием Богословом (см. Приложение). — 8, 2.
Ной (Nw'e) — библейский патриарх. — 35, 8, 10.
Петр (Pevtroõ) — еп. Севастийский. Младший сын Василия Старшего и Эммелии (родился в 341 г. Незадолго до смерти отца), воспитывался под сильным влиянием прп. Макрины, повзрослев, остался в семейном монастыре, основанном ею в Аннисе, начальствовал над мужским монастырем. Является адресатом «защитительного слова о Шестодневе» свт. Григория Нисского.Умер после 392 г. Память совершается 9 / 24 января. — 12, 2; 37, 12; 38, 2.
Понт (Povntoõ) — В древности так называлась северо-восточная часть Каппадокии. Со времен Диоклетиана и Константина Великого Понт являлся одним из четырех диацезов префектуры Восток, а его столицей была Кесария Каппадокийская. Префектуры делились на провинции и Понтом же называлась одна из провинций диоцеза — область, прилегающая к Понту Эвксинскому. Четко определить границы между Понтом и Каппадокией довольно сложно. Родиной великих каппадокийцев Василия Великого и Григория Нисского был город Неокесария. — 8, 15; 21, 13; 36, 7.
Понт Эвксинский (Povntoõ Eu[xeinoõ) — 8, 17.
Севастополь (Sebastovpoliõ), «город Августа» (sebastovõ = augustus) — название нескольких городов. В данном тексте речь идет о небольшом городке области Понт. — 36, 7.
Соломон (Solomw'n) — Книга Премудрости Соломона была одной из книг, на которых воспитывалась прп. Макрина.— 3, 17.
Христос (Cristovõ) — исповедничество за Христа. — 2, 3; 20, 11.
Хрисафий (Crusavfioõ) — Слуга и друг Навкратия, разделявший его уединение и одновременно с ним погибший. — 8, 11; 9, 14.
[Эммелия] (ÆEmmevlion, ÆEmmeliva), прп. (в тексте — mhvthr) — Мать свтт. Василия Великого, Григория Нисского и прп. Макрины. В «Послании о жизни святой Макрины» имя ее не называется. По имени ее называет свт. Григорий Богослов в посвященной ей эпитафии (см. Приложение) и в надгробном слове свт. Василию Великому (гл. 10). Ее имя он объясняет как «соразмерность», «гармония» («она действительно была соименна стройности»), возводя к слову mevloõ — «часть». Свт. Василий Великий в письмах говорит, что от матери (как и от бабки Макрины) он воспринял благочестие (см. письма №№. 204, 210, 223). Память ее совершается 1/ 14 января. — 2, 9, 20; 3, 2, 6; 5, 19, 20, 24, 28, 30, 34, 37, 40, 42, 44, 48; 6, 2; 7, 2; 8, 33; 9, 2, 6, 15; 10, 6, 7, 19, 22; 11, 1, 5; 12, 3, 29, 13, 1; 14, 25, 20, 11; 24, 22; 31, 18, 23; 28, 30, 32; 32, 4; 35, 35, 15.
Краткий словарь богословских и аскетических терминов.
1. Общие богословские понятия.
ajgaqovõ — хороший, добрый, благой — 1, 25; 3, 25; 5, 18, 26; 12, 14, 23; 19, 36; сущ. благо — 10, 23; 11, 48; 12, 25; 36, 5, 15; благодеяние Божие — 21, 5, 18.
ajgapavw — любить — 24, 23 (в цитате из Песни Песней 1, 7).
a[ggeloõ — ангел — 11, 20; 19, 19, 36; 22. 27; 24, 26.
aJgiasmovõ — освящение, благословение Божие.
a{gioõ — святой, священный — 17, 23, 27; 18, 19; 19, 13; 24, 19, 28; 25, 20; 27, 2; 28, 14; 30, 5, 8; 31, 6, 31; 34, 16; 37, 13; 38, 3.
ai{resiõ — ересь — 15, 8.
ajlhvqeia — истина —14, 13; 19, 23; 39, 6.
ajlhqhvõ— истинный — 19, 3.
a[nastasiõ — воскресение — 5, 14; 24, 15.
ajnqrwvpinoõ — 1, 28; 8, 23; 11, 34, 35, 36; 14, 26; 17, 24, 28; 20, 26; 22, 19, 26, 27; 35, 5; 36, 15.
a[nqrwpoõ — человек — 2, 24; 11, 37; 14, 9; 18, 16; 20, 25; 24, 14, 30; 26, 20; 31, 20; 39, 4.
ajskevw — упражнять, тренировать. В данном случае слово еще впрямую не связано с аскезой (ajskhvsasa th;n cei'ra) — 4, 3.
ajfqarsiva — 24, 9.
bivoõ — в широком смысле: жизнь как процесс (употребляется, как правило, применительно к земной, обыденной жизни человека) — 1, 13, 26; 2, 33; 5, 33, 41; 11, 17; 12, 11; 13, 3, 21; 14, 6; 20, 6, 8, 23; 22, 19, 25, 28, 38; 35, 19; 36, 6.
bohvqeia — помощь (Божия) — 31, 13.
bouvlhma — воля (Божия) — 2, 9.
diagwghv — образ жизни — 2, 11; 7, 3, 6; 11, 7, 15, 20, 33, 46; 20, 27; 37, 4, 9.
diavnoia — разум, сознание, дух (hJ th'õ dianoivaõ oJrmhv) — 8, 9; 14, 22; 19, 19; 22, 11, 24, 30; 24, 40; 38, 29.
divkaioõ — праведный ( krithvõ — Судия) — 27, 16.
ejkklhsiva — 1) Церковь как общество верующих во Христа (hJ megavlh Kaisarevwn e.) — 14, 2; 2) храм — 16, 5; 22, 5; 34, 33.
ejlpivõ — ожидание — 4, 19, 24; 5, 15; 19, 11, 21; 22, 12, 23; 26, 21; надежда на воскресение — 5, 14.
ejntolhv — заповедь — 8, 33; 20, 23, 25; 25, 17, 22; 31, 2; 35, 2.
ejpidhmiva (hj tou' Kurivou dia; sarko;õ e.) — Боговоплощение, земная жизнь Господа, пребывание Его о плоти — 1, 8.
ejpiqumiva — сильное желание (слово само по себе употребляется без какого бы то ни было негативного оттенка) — 11, 23; 17, 11; 37, 1.
ejxousiva — власть (отпускать грехи — в цитате из Евангелия) — 24, 41.
zwhv — в широком смысле: жизнь как состояние (может употребляться как применительно к земной жизни человека, так и к будущей жизни, а кроме того — к жизни духовной) — 2, 20; 4, 24; 7, 6; 8, 23; 9, 3, 8; 11, 6, 11, 12, 13, 14, 18, 28; 14, 26; 17, 26; 18, 16, 18; 20, 5, 15, 20; 22, 8, 24; 24, 3, 20; 25, 15.
qei'oõ — божественный — 2, 9; 8, 7, 33; 11, 29; 17, 24; 20, 9, 22; 21, 5; 22, 31; 27, 8; 31, 36; 32, 9; 35, 2; 37, 9; 38; 26.
qeovõ — Бог — 5, 14; 8, 33; 13, 2, 7, 10; 14, 9; 17, 9, 10; 20, 7, 24, 29; 22, 6; 23, 9, 12; 24, 21; 28, 16; 31, 19, 25, 37; 35, 18; 38, 30; 39, 20.
kuvrioõ — Господь — 1, 8; 13, 11; 24, 1.
mavrtuõ — мученик — 15, 15; 19, 13; 33, 7; 34, 16.
oijkonomiva — Домостроительство Божие — 17, 4.
pivstiõ — верность (земному жениху) — 5, 16; вера — 19, 35 (цит); 20, 14; 21, 2; 38, 32; 39, 15.
proaivresiõ — выбор какого-либо пути или решения — 2, 33; 8, 12.
promhvqeia — Промысл Божий (qei'a p.) — 8, 7.
savrx — 1, 8; 11, 42; 18, 15; 22, 8, 28, 30; 24, 24, 33; 26, 18; 28, 13.
swthriva — спасение — 26, 21; 31, 20.
filanqrwpiva — человеколюбие — 20, 9.
fuvsiõ — естество, природа, природная предрасположенность, природные способности — 1,17; 3, 5, 13; 5, 11; 8, 12; 9, 18; 10, 11, 15, 18; 11, 35, 37, 40; 12, 17, 24; 17, 28; 22, 9, 16, 21; 24, 39; 25, 23; 29, 27; 35, 5.
yuchv — душа — 5, 27; 9, 18; 10, 6, 15; 11, 17; 12, 12; 14, 12, 23; 15, 21; 17, 13, 19, 27; 18, 15; 19, 10; 21, 6; 22, 13, 15, 20, 33; 24, 23, 24, 44, 45; 26, 1, 4, 10, 21, 24; 27, 2, 8; 33, 11; 37, 4; 38, 2.
cavriõ — благодать, милость — 4, 13; 17, 10; 18, 16; 21, 17; 24, 9; 32, 10; 37, 24; 38, 2.
2. Термины, характеризующие аскетический идеал.
ajqlhthvõ — атлет. Устойчивое сравнение, наилучшим образом характеризующее истинного подвижника, которому так же необходима постоянная тренировка, терпение, вера в победу и вообще некоторые бойцовские качества души — 9, 21; 14, 27.
ajkthmosuvnh — нестяжание — 6,3; 6, 12; 11, 26.
ajndreiva — мужество — 10, 6, 21.
ajpavqeia — бесстрастие, свойство, в полной мере присущее лишь Богу и ангелам (поэтому определения «божественный» и «ангельский» — синонимы «бесстрастного») — 22, 29.
bivoõ — жизнь: hjqikovõ — нравственная — 3, 18, ejrgatikovõ kai; aujtovceir — деятельная и независимая (обеспечивающая себя трудами собственных рук) — 6, 11, oJ...eijõ ajrethvn...— 6, 13; oJ pro;õ ajrethvn — устремленная к добродетели — 28, 8; monhvrhõ kai; ajkthvmwn — уединенная и нестяжательная — 8, 8; a[fqoroõ — 26, 34; kaqarovõ — 29, 6.
diagwghv — характеристики подвижнического образа жизни: hJ tw'n ajggevlwn d. — ангельский (т. е. бесстрастный) — 20, 33; kaqara; kai; ajkhlivdotoõ — чистый и непорочный — 2, 11; a[u>loõ — невещественный, т.е. как бы свободный от власти плоти — 7, 15; eujschvmwn — благопристойный (т. е. не зависящий ни от каких внешних обстоятельств) — 20, 27; qei'a — божественный (также бесстрастный) — 37, 9.
dikaiosuvnh — праведность — 19, 33 (в цитате из Посланий апостолов).
ejgkravteia — воздержание — 11, 25.
e[rwõ — сильная, напряженная любовь (к Богу) — 22, 32.
eujlogiva — 1) благодарственная молитва — 16, 7; 2) благословение Божие — 20, 18; благословение матери — 13, 3, 6; священника — 16, 7; 20, 18.
eujcaristiva — благодарение (Богу) — 20, 7; благодарственная молитва — 25, 12; 31, 37; светильничная (ejpiluvcnioõ) благодарственная молитва — 22, 4; 25, 9.
eujchv, — обет (о посещении Иерусалима по обету) — 1, 7; молитва (какой именно вид молитвы — не конкретизируется). — 16, 6; 20, 7; 21, 19; 22, 4; 23, 9, 11; 25,14; 31, 37; 34, 22, 32,34; 35, 16; 38, 24. proseuchv — 3, 24; 11, 30; 13, 7; 22, 5; 27, 8; 34, 22; 35, 1. Как особая добродетель упоминается непрестанность молитвы (to; th'õ proseuch'õ ajdiavleipton — 20, 7).
zwhv: a[u>loõ te kai; litotevra — 5, 49; meqovrioõ th'õ ajnqrwpivnhõ kai; ajswmavtou fuvsewõ — 11, 15; metevwroõ — 11, 44; ajggelikhv — 12, 30; ajggelikh; kai; ejpouravnioõ — 15, 24; kaqarav — 26, 28.
qewrevw — созерцать (красоту небесного Жениха) — 23, 3.
qewriva — созерцание (возвышенного) — 18, 11.
logismovõ — рассудительность, умение управлять своими чувствами — 9, 19; 10, 2; 26, 13. logismoiv — доводы рассудка — 10, 11, 19; 18, 4 (в отличие от сформировавшегося впоследствии устойчивого аскетического термина «помысл»—т. е. главный момент страсти).
makavrioõ — блаженный (т.е причастный счастью, которое выше обычного человеческого счастья) — 37, 4, 19.
mavrtuõ — мученик : leivyana martuvrwn — мученические мощи — образ сновидения свт. Григория, который он соотносит с видом умирающей Макрины. Таким образом проводится параллель: монашество — мученичество. — 15, 15; 19, 13
melevth (tw'n qeivwn) — богомыслие — 11, 29.
oJmologiva (uJpe;r Cristou') — исповедничество — 2, 3; 20, 11.
oujravnioõ — небесный (синоним «бесстрастного») — 11, 44; 17, 29; 29, 20.
prosbolhv — 10, 11; 14, 21.
swfrosuvnh — здравомыслие, благоразумие, целомудрие — 4, 16; 9, 3.
tapeinofrwsuvnh — смиренномудрие — 11, 18.
to; mh; ginwvskesqai— любовь к безвестности, нежелание славы — 11, 25.
uJmnw/dia — песнопение (непрестанное — a[paustoõ) — 11, 30; 33, 7; 34, 14.
uJpomonhv — терпение — 10, 20.
filosofiva — истинное любомудрие, часто синоним подвижнической жизни и высокого аскетического подвига — 1, 28; 5, 47; 6, 9; 11, 14, 48; 12, 17; 13, 21; 14, 6; 17, 22; 37, 21. Глагол filosofevw — вести подвижническую жизнь — 9, 1. Рассуждать, вести философскую беседу — 18, 15.
3. Термины, обозначающие негативные явления.
aJmartiva — грех — 19, 14 ; 24, 11, 38, 41 (в цитатах их Посланий апостолов).
ajsqevneia — немощь, слабость (свойство человеческой природы, с которым подвижнику следует бороться) — 10, 3; 24, 39; to; ajsqene;õ th'õ dianoivaõ — 20, 10.
ajscoliva, ajscovlhma — занятие, отвлекающее от сосредоточенной внутренней жизни (употребляется с несколько негативным оттенком — 8, 22, 26; 12, 22.
gunaikei'oõ (dusgenevõ ti kai; g.) — женский, т. е. слабый, немощный (синоним к ajsqenhvõ) — 10, 8.
diagwgh; tou' bivou: kompwdestevra — образ жизни, превышающий естественные потребности — 7, 3.
ejpiqumiva mataivwn, timh'õ, dovxhõ, tuvfou — желание суетного, чести, славы, внешнего блеска — 11, 23.
zwhv: uJlodevsteroõ — жизнь излишне отягощенная плотью — 7, 1; 11, 3.
qumovõ — гнев — 11, 21.
luvph — печаль — 10, 4; 15, 21.
mataiovthõ biwtikhv — суета, суетность — 11, 19.
mevrimnai (biwtikaiv) — житейские заботы — 11, 7.
mi'soõ — ненависть — 11, 21.
pavqoõ—1) горе, несчастье — 9, 5 , 9, 16; 10, 9; 15, 1; 26, 11, 14, 16, 30; 33, 4. 2) болезнь — 25, 20; 31, 15, 21, 27, 33; 37, 8; 24, 29. 3) страсть — 3, 10; 9, 19; 10, 2, 7; 14, 13; 22, 3.
peirasmoiv — 15, 11; perivstasiõ peirasmw'n — обстояния искушений —15, 7.
skuqrwpovõ — мрачный, унылый — 17, 25; 19, 11.
skuqrwpovthõ — мрачность — 22, 16.
tuvfoõ — внешний блеск, напыщенность, преобладание видимости над реально существующим — 11, 23.
uJperoyiva — высокомерие, презрение к окружающим — 11, 21.
fqovnoõ —зависть — 11, 21.
СОДЕРЖАНИЕ:
Предисловие..................................
Свт. Григорий Нисский. Послание о жизни святой Макрины (греческий текст и русский перевод)........
Примечания....................................
Приложение:
III. Свт. Григорий Богослов. Эпитафии — 1. Макрине, сестре великого Василия. 2. Эммелии, матери Великого Василия. 3. Навкратию, брату великого Василия.
IV. Г. В. Флоровский. Св. Василий Великий. Св. Григорий Нисский (из кн. Восточные отцы IV в.).....
Библиография..............................................
Список сокращений......................................
Указатель имен и географических названий, упоминаемых в «Послании о жизни святой Макрины»....
Краткий словарь богословских и аскетических терминов......................................
