Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.

Михаил Грушевский

ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ УКРАИНЫ

К оглавлению

27. Борьба с ордою
Времена Владимира Великого, или Святого, каким его признала церковь за крещение Руси, сохранились в народной памяти как ясная, радостная эпоха в народной жизни. Но в действительности они были жестоко омрачены — несмотря на все счастливые войны и походы Владимира, на его авторитетное положение среди владетелей, блестящее родство с византийским двором, основание новой церкви и распространение византийской культуры. Жестокий враг теснил Украину, и, несмотря на все свои силы и энергию, Владимир ничего не мог с ним поделать, не защитил своих земель от его разрушительной силы.
Это была печенежская орда. После короткого затишья, начиная с IX века, в черноморских степях снова двигаются хищные орды кочевников. В IX веке двинулась дикая и воинственная орда угров (венгров) и довольно долго оставалась в черноморских степях, нападая на украинские поселения, захватывая в плен людей и продавая их затем греческим купцам. Затем в 860— 880-х годах прорвалась из-за Волги, через владения хозар, не бывших уже в состоянии сдержать ее, орда печенежская; это было еще более хищное и воинственное племя, чем венгры: печенеги вытеснили венгров из черноморских степей, принудив перейти на равнины среднего Дуная, теперешней Венгрии, и, заняв затем степи от Дона до Дуная, дали себя почувствовать соседним поселениям еще сильнее своих предшественников. В киевских летописях не сохранилось подробных известий об этих печенежских опустошениях, но можно заметить, что уже в начале X века, во времена Олега и Игоря, население уходило из черноморского степного приволья на запад и на север, ища защиты и более покойной жизни. Трудно сказать, мало ли обращали внимания на этот печенежский натиск киевские князья (так как он обрушивался первоначально на земли более отдаленные и не стоявшие в тесной зависимости от Киева), или не в состоянии были обуздать кочевников, — во всяком случае результат был тот, что печенеги, разогнав черноморскую Русь, со времен Святослава начинают давать себя чувствовать и далее на севере, в окрестностях самого Киева. Во время первого болгарского похода Святослава, как жаловались киевские бояре, печенеги едва не забрали их в полон в самом Киеве. Днепровский путь они так преградили, что не только торговым караванам стало чрезвычайно трудно пробивать себе дорогу, но и с значительными военными силами не всегда можно было пройти через степи, как это показывает история Святослава.
Святослав, занявшись чужими краями, не позаботился обуздать печенегов, но и при Владимире было не лучше. «Рать была с ними беспрестанно», — вспоминает летописец и рассказывает различные народные предания, сохранившиеся от времен этой печенежской беды. Один раз печенеги приступили было к Киеву, и Владимир встретил их на Трубеже, где теперь Переяслав, но вместо битвы устроил поединок: печенеги выпустили своего борца, а с нашей стороны выступил молодой кожемяка и поборол печенега, Владимир назвал место, где произошла борьба, Переяславом, так как русский борец «переял славу» у печенегов. В другой раз печенеги обступили Белгород (около Киева), и только обманом отделались от них белгородцы: показали печенегам, что они у себя в Белгороде из земли кисель берут и поэтому не боятся голода: могут печенеги и десять лет их осаждать, ничего из этого не будет: люди берут пищу из земли и голодны не будут. Однажды сам Владимир, выступив с малой дружиной против печенегов в месте, где теперь Васильков, очутился в крайней опасности: он был разбит и, убегая, укрылся от них под мостом; потом поставил он церковь в Василькове за то, что Бог спас его от печенегов и они не схватили его.
Из этих рассказов ясно видно, как тогда уже и в ближайшей окрестности Киева не стало житья от этого страшного врага. Люди расползались отсюда в более безопасные места, в леса. Для защиты своей столицы Владимир насыпал высокие валы около Киева (такие валы остались и до сих пор над Стугной и около Переяслава). Современный чешский миссионер, проезжавший через Киев по пути к печенегам, рассказывает об этих валах, насыпанных Владимиром: для проезда в них были устроены ворота, охранявшиеся заставами. Построены были сильные укрепления над Стугной, Сеймом, Трубежем, Сулой, и переведены жители из северных стран для охраны этих крепостей. Не хватало уже населения и здесь, пустело украинское Поднепровье, и это предвещало очень мало хорошего Русскому государству, опиравшемуся именно на это Поднепровье.
И умер Владимир среди этой печенежской грозы: он лежал больной, когда дали знать, что печенеги двигаются из-за Сулы; послал против них войско с сыном Борисом и умер, не дождавшись вести от него.

28. Владимировичи
Раздав земли своим сыновьям, Владимир хотел их теснее связать с Киевом, и это до некоторой степени удалось ему. Но как в свое время среди Святославовых сыновей, так теперь среди Владимировых не один замышлял осуществить то самое, что удалось сделать самому Владимиру: отобрать земли у братьев и объединить их еще крепче в своих собственных руках.
Уже при жизни отца некоторые сыновья Владимира не хотели ему повиноваться, восставали против него. Знаем это о Святополке, посаженном в Турове, в земле дреговичей, и о Ярославе, сидевшем и Новгороде. Они же по смерти отца немедленно затеяли войну: оба хотели сами занять место отца и сделаться повелителями всего Русского государства.
Святополк, находившийся во время смерти отца в Вышгороде, начал избивать своих братьев, подсылая к ним убийц. Так убили его люди Бориса, которого Владимир держал при себе, и в Киеве думали, что именно ему Владимир хотел передать после себя киевский стол. Захватив Киев, Святополк выслал своих людей в полки, ушедшие с Борисом на печенегов, и войско перешло на его сторону, покинув Бориса, а самого Бориса убили люди Святополка. Затем они убили и брата Бориса от одной матери — Глеба, и Святослава, князя древлянского; последний хотел спастись в Венгрию; но его догнали в Карпатах и убили — могилу его показывают и теперь под Гребеновым, на верховьях реки Опора.
По против Святополка восстал Ярослав, объявив себя мстителем за убитых братьев; он двинулся на Киев, на Святополка, с варяжскими полками, по примеру отца. Святополк искал помощи в Польше, у тестя, польского князя Болеслава Храброго, привел его в Киев, чтобы выгнать оттуда Ярослава; приводил и печенегов на помощь. Война продолжалась три с половиной года; Киев переходил из рук в руки и много терпел от этой борьбы: и горел и подвергался не раз разграблению. Наконец в решительном сражении под Переяславом, над той же Альтой, где был убит Борис, в последний раз разгромил Ярослав войско Святополка и его печенегов; Святополк бежал куда-то на запад, «межи Чяхы и Ляхы», и уже не возвращался на Русь, и Киев остался в руках Ярослава. Святополк, проиграв свое дело, был теперь объявлен окаянным братоубийцей (если бы остался победителем, то со временем, вероятно, забыли бы все злодеяния его, как забыли кровавые дела первых годов его отца). Борис и Глеб были признаны святыми мучениками, составлены были их жития. О победе Ярослава над Святополком благочестивые люди рассказывали, что они видели ангелов, помогающих Ярославу; о Святополке говорили, что его поразил страх, как Каина: он трясся и не находил себе нигде места.
Как видно, об этих событиях сложилось много песен и рассказов. На далеком севере, в Исландии, сохранилась скандинавская песня об этой войне Ярослава с братьями. В ней говорится о варяге Эймунде, отправившемся на Русь добывать себе счастья мечом, как тогда делало много его земляков; как он служил на Руси то Ярославу, то его братьям, кто больше даст, и помогал им в войнах. Некоторые следы песен сохранились и в наших летописях, например в рассказе о битве на Альте.

Пішли против себе і вкрили поле Летське множеством воїв.
Був пяток, сходило сонце, і в ту хвилю наспів Святополк.
І зступилися оба, і була січа зла, якої не було на Руси.
За руки взявшися, рубалися, долинками кров текла.
Три рази зіступалися і смерком іще билися...

Но этой битвой на Альте не закончилась еще борьба за господство над Русским государством. Против Ярослава выступил другой противник, другой сын Владимира, Мстислав, князь тмутараканский. Это был отважный, воинственный князь, рыцарь- воин, напоминающий своего деда Святослава. В летописи сохранился рассказ о нем, может быть, из какой-нибудь дружинной песни — может быть, самого Бояна, слагавшего песни об этом Мстиславе: «Был он крепок телом, а лицом красен, с великими очами; храбр на рати и милостив и любил дружину повелику, а имения не жалел, не запрещал никому есть и пить».
Летопись рассказывает о нем, может быть, по песням Бояна — как он, воюя с касогами, вступил в единоборство с князем касожским Редедею, великаном и силачом — ударил им о землю и зарезал его ножом перед полками касожскими.
Не мог стерпеть этот Мстислав, видя, как Ярослав собирает отцовские земли, и, воспользовавшись случаем, когда Ярослав выехал из Киева в свои новгородские волости, пришел под Киев со своими полками и вспомогательными отрядами хозар и ясов. Но Киев остался верен Ярославу, и Мстислав не стал его добывать, а завладел заднепровскими землями и основался в Чернигове. Услыхав об этом, Ярослав пришел с варяжскими полками и двинулся на Мстислава. Под Листвином, около Чернигова, произошло большое сражение, воспетое в старинной песне и по ней описанное в летописи.
С вечера Мстислав приготовил войско; посредине поставил северянские, черниговские полки, а дружину свою поставил в более безопасных местах, по краям. Наступила грозовая ночь: гром, молния, дождь; и сказал Мстислав дружине: пойдем на них, это нам на корысть. И была сеча злая и страшная. Когда блестела молния, светилось оружие, и люди рубили друг друга по блеску мечей при свете молнии. Вся сила варяжская обрушилась на северян, и утомились варяги, рубя их. Тогда Мстислав напал на них со своей дружиной и начал рубить варягов. Увидел Ярослав, что победили его, и убежал с Якуном (Гаконом), князем варяжским (которого привел с собою), и «отбежал (лишился) Якун своей луды золотой». Утром, на заре осмотрел Мстислав поле и, увидя убитых северян и варягов, сказал: кто бы такому не рад — тут лежит северянин а там варяг, а дружина моя цела!
Рассказывалось это, вероятно, в похвалу Мстиславу за такую его любовь к дружине — и здесь хорошо обрисовываются тогдашние князья-дружинники, не щадившие своих верных подданных и только дружину оберегавшие как зеницу ока.
После этой битвы Мстислав предложил Ярославу поделиться отцовскими землями: Киев и земли на запад от Днепра пусть возьмет себе Ярослав, а Мстиславу — заднепровские. Ярослав согласился, и так они разделились и жили затем в мире и вместе в походы ходили. Мстиславова столица была в Чернигове, где он начал строить собор св. Спаса — древнейшую из уцелевших на Украине церквей. Но он умер, не окончив ее, а еще ранее умер его единственный сын. Таким образом, почти все отцовские земли собрались в руках Ярослава. Только в Полоцке осталось потомство Изяслава и княжило в северо-западных частях Владимировых земель. Всеми прочими землями завладел Ярослав и передал затем их своему потомству.

29. Ярослав
Как раз около того времени, когда смерть Мстислава отдавала в руки Ярослава целую половину отцовских земель, произошли еще другие события, упрочившие его положение и владение. На юге сокрушилась печенежская сила, на западе польская. На печенегов надвинулись с востока новые тюркские орды — торки, за ними половцы, и натиска их печенеги не могли выдержать. В 1036 году, в год смерти Мстислава, напали они на Киев в огромной массе. Вероятно, это была целая печенежская орда, двигавшаяся на запад. Ожесточенная битва под Киевом окончилась погромом печенегов, на том месте, где Ярослав потом основал новый Киев (та часть, где теперь Золотые ворота, св. София и пр.). Печенеги двинулись к Дунаю, перешли реку и исчезли из наших степей, а на месте их расположились торки, а затем половцы.
Пользуясь сравнительною безопасностью на юге, Ярослав мог позаботиться о западных границах. Там во второй половине X века образовалось сильное Польское государство и, не довольствуясь собиранием польских земель, стремилось захватить приграничные украинские и смешанные польско-украинские земли. Уже Владимиру пришлось воевать из-за этого с польским князем Болеславом Храбрым, а во время усобицы, поднявшейся по смерти Владимира, Болеслав, помогая Святополку, захватил западное украинское пограничье («Червенские города», как называет их летопись). Одолев Святополка, Ярослав немедленно занялся утраченными землями, но только после примирения с Мстиславом мог приступить к этому предприятию с более значительными силами. Обстоятельства тем временем резко изменились: Болеслав умер (1025), и в Польше начались междоусобия, как на Руси после Владимира, только еще более острые и продолжительные. Ярослав с Мстиславом имели возможность не только возвратить себе захваченное Болеславом, но и опустошить польские земли, обогащаясь добычей и пленниками. В 1020-х годах Польша стала ареной тяжелой смуты; население изгоняло князей и духовенство, уничтожало следы христианства, Только около 1040 года внук Болеслава Казимир, прозванный Возобновителем, возвратился в Польшу и начал постепенно восстановлять прежние отношения. При этом он обращался за помощью к соседним государствам: к Германии и к Руси. Ярослав действительно взял Казимира под свое покровительство, выдал за него свою дочь, несколько раз помогал ему своим войском против различных польских старшин и владетелей, не хотевших покоряться Казимиру. Польша казалась тогда такой разбитой, что Ярославу и в голову не приходило, что таким образом он сам ставит на ноги опасного врага.
Ярослав чувствовал тогда себя слишком сильным и могущественным и не думал, вероятно, что обстоятельства могут измениться. Собрав почти все отцовские земли (кроме Полоцкой земли), а может быть, и присоединивши кое-что к ним на пограничьях, он сделался одним из могущественнейших государей тогдашней Европы и стоял в близких и союзных отношениях с различными современными владетелями. Прежде всего тесные узы связывали его со скандинавским миром, с варяжскими краями, куда он постоянно обращался в трудные минуты за помощью, запасаясь варяжскими полками против своих врагов на Руси. Сам он был женат на дочери шведского короля Олафа, Ингигерде (в христианстве она называлась Ириною). Норвежский королевич Гаральд Смелый, известный воитель, бывший потом норвежским королем, долго жил на Руси и женился на дочери Ярослава Елисавете. В скандинавской саге (повести) рассказывается, что Ярослав отказал Гаральду в руке дочери, заметив, что такой королевич, как он, безземельный и бедный, должен чем-нибудь прославиться, чтобы этот брак не казался неравным. Тогда Гаральд отправился по свету в поисках славы и во время этих путешествий сложил песню о Ярославне; она состояла из 16 строф, в каждой Гаральд описывает свои подвиги, славу, разные достоинства и на конце повторяет: и однако русская девушка в золотом ожерелье — меня не хочет...
Таких варяжских искателей приключений много тогда было на Руси, это был последний их приток, и под влиянием его и памяти о давнейших наплывах варягов сложился рассказ о варяжском начале Руси и русских князей, который читаем в теперешней летописи.
Другая дочь Ярослава, Анна, выдана была замуж во Францию, за французского короля Генриха; она пережила своего мужа (это была вторая его жена), жила затем при своем сыне, короле Филиппе, принимала участие в государственных делах, и на одном документе осталась ее собственноручная подпись славянскими буквами, которую приводим здесь — Ана ръина, т. е. Anna regina.
Киевский княжеский дом состоял в родстве также со многими немецкими княжескими домами, с венгерским и византийским. С Византией все время поддерживались очень оживленные сношения. В 1040-х годах произошло столкновение. Современный греческий писатель говорит, что причиною было убийство русского купца в Цареграде. Вероятно, Ярослав задумал по этому поводу попугать греков и добиться различных льгот для русской торговли, как бывало в прежние времена. Он послал своего сына Владимира с большим войском варяжским и русским морем в Цареград. Но поход не удался, греки своим огнем сожгли много Владимировых кораблей, и он должен был возвратиться с большим уроном; позже снова возобновились дружественные отношения с Византией. Это был последний поход Руси на Цареград.
Однако большее значение, чем в сфере заграничных отношений, имело княжение Ярослава для внутренней жизни его земель. Выше было уже упомянуто, что в этой области его правление было продолжением того направления, какое сообщил внутренней жизни Киевского государства Владимир во вторую половину своего княжения, и то, что Владимиром только начато, во времена Ярослава получило свое развитие и снискало ему славу и память у позднейших поколений. Он заботился о дальнейшем распространении христианской веры, об организации церкви, о распространении просвещения и византийской культуры, строил богатые церкви, созидал другие сооружения. Непосредственно по смерти Мстислава, оставшись «самодержавцем» Русского государства, он основал на месте знаменитой победы над печенегами новый киевский город, обвел его валами и укреплениями, поставил каменные ворота, с церковью Благовещения сверху, крытые золоченой бляхой — отсюда получили свое название эти «Золотые ворота». В этом новом городе Ярослав создал, по обычаю, того времени, монастыри во имя патронов своей семьи, св. Георгия и Ирины (христианское имя Георгия носил сам Ярослав, имя Ирины— его жена); соорудил новую соборную церковь св. Софии, оставшуюся величавым памятником его времени и современного искусства. Строили и украшали ее греческие мастера. Алтарь и главный купол покрыты были мозаичными картинами, «мусией», как её называли; прочие части церкви расписаны красками; многое из этих изображений сохранилось и до наших времен, только неудачно было реставрировано при последнем обновлении в середине XIX века. Он является самым значительным памятником чисто византийского искусства Украины. Позднейшие церкви, сохранившиеся в Киеве и в других городах, строились и украшались преимущественно уже местными мастерами, учениками греческих. Для нас ввиду этого они представляли бы еще более интереса, как создания наших собственных мастеров, но, к сожалению, эти церкви не сохранились так (сравнительно) хорошо, как Софийский собор.
О заботах Ярослава относительно распространения христианства киевский летописец пишет следующее: «При нем христианская вера начала на Руси плодиться и расширяться, умножались черноризцы, и появлялись монастыри. Ярослав очень любил церковные уставы, священников, а в особенности монахов, и прилежал книгам: часто читал днем и ночью; собрал много писцов и перелагал книги с греческого языка на славянский, и таким образом написано было много книг и собрано верным на поучение. Так один человек вспашет землю, другой засеет, а прочие жнут и питаются обильно — так было и с Ярославом: отец его Владимир вспахал землю и умягчил — просветил крещением; Ярослав засеял книжными словами сердца верных людей, а мы пожинаем, приемля книжное учение».
В другой летописи рассказывается, что Ярослав, приехав в Новгород, собрал среди детей старост и священников триста душ и велел их «учить книгам». То же самое происходило, вероятно, во всех больших городах того времени.
В общественной жизни с именем Ярослава связана память об устройстве администраций и суда, законов и права. Сохранялся, например, интересный устав его имени о том, что именно имеют право требовать себе от населения княжеские чиновники, выезжая куда-нибудь в волость. Устав этот, очевидно, должен был обеспечивать население от излишних поборов княжьих чиновников; имеются и некоторые другие подобные распоряжения. Имя же Ярослава носит и вся так называемая «Русская правда» — сборник наших древнейших законов. Однако к его времени в действительности может быть отнесена только первая часть этого сборника, где ограничивается право мести и устанавливается денежная пеня за убийства и увечья. И даже этот сборник составлен не самим Ярославом, а каким-то неизвестным лицом на основании судебной практики того времени. Но уже то одно, что этот сборник приписывается Ярославу, указывает на живую память о его законодательной деятельности и заботах об устройстве администрации и суда. Он проявлял, должно быть, в самом деле большую заботливость в этой сфере, а кроме того, еще и роль его как родоначальника позднейшей княжеской династии должна была придать особое значение его установлениям, так что его эпоха, его законы, его порядки на долгие столетия стали образцом, правилом, основой для всяких позднейших распоряжений, а все его княжение — светлым и счастливым временем в сравнении с позднейшими невзгодами, обрушившимися на его отчизну.

30. Ярославичи
По примеру отца, Ярослав, собрав земли Русского государства, раздал их потом своим сыновьям. Смерть, однако, не постигла его внезапно, как Владимира, он имел возможность распорядиться всем перед смертью, но ничего другого не смог сделать, как только отдать Киев старшему сыну Изяславу, а своему любимцу Всеволоду пожелать, чтобы и ему привелось быть киевским князем, но законным путем, а не насилием. Он разделил свои земли между сыновьями и велел им жить в согласии, как надлежит сыновьям одного отца и матери, и слушаться старшего брата, киевского князя. Так, по крайней мере, излагает эти распоряжения летописец, и трудно сказать, чего больше в этом рассказе: действительных распоряжений Ярослава или пожеланий современного общества, чтобы князья действительно жили в согласии, как следует близким родственникам, друг другу помогали и сообща защищали свое наследие от врагов; не отнимали самовольно один у другого земель, а наследовали столы друг после друга законным путем, младший после старшего, не захватывая их вооруженной силой.
В жизни вышло как раз наоборот. Никто не довольствовался своей частью, каждый сколько-нибудь способный и энергичный князь только и думал, не удастся ли ему то, что удалось отцу и деду: снова собрать воедино земли Русского государства, захватив их в свои руки. Никто не хотел ждать своей очереди на киевский стол — тем более, что не выработалось какого-нибудь определенного и прочного порядка преемства, в каком должен был переходить от князя к князю старший, киевский княжеский престол — должен ли он переходить от отца к сыну, или от старшего брата к младшему, а после младших братьев уже к старшим племянникам. Постоянно вспыхивали из-за этого кровавые, разорительные войны, сильно печалившие население, и оно жаловалось на князей, что они не заботятся о Русской земле, сами наводят на нее врагов во время своих междоусобий — в особенности половецкую орду. Представители общества, церкви, духовенство, старались удержать князей от этих усобиц, но все эти старания оставались без успеха, и князья упорно продолжали свои попытки к объединению земель. Однако то, что удавалось их дедам: «собрать землю Русскую», все меньше и меньше удавалось даже самым энергичным и способным из них. Уже Ярославу не удалось собрать всего отцовского наследия, так как в Полоцке удержалась династия Изяслава. От Ярослава пошло уже целых пять княжеских линий, и даже самым удачливым его сыновьям удавалось собрать в общем немногим более половины отцовских земель. А внукам его — и того менее.
Чем дальше, тем больше становилось князей; число их выростало в десятки и сотни, и все более дробились княжьи волости. Теперешние князья уже совестились резать так свою братию, как Владимир или Святополк: с распространением христианских понятий это считалось уже нехорошим и безбожным; дозволенною была только война, допускалась лишь смерть в бою. Все труднее становилось устранять князей с их уделов еще и потому, что они находили себе помощь и защиту в земле, у ее населения. Прошли те времена, когда земля жила всецело своей жизнью, сама по себе управлялась и судилась, откупаясь от князей только данью. Княжеская власть, суд и управа их мужей и наместников все глубже входили в жизнь населения, и уйти от них было некуда; население принуждено было все более интересоваться княжескими делами и отношениями, переставало быть простым зрителем княжеских войн и перемещений князей на княжеском столе, хотело по возможности менее переживать таких ломок и перемен и предпочитало иметь свою особую княжескую семью, которая берегла бы землю, как свое достояние, и считалась бы с желанием населения и его нуждами. Поэтому население вступалось за князей из такой семьи, какую уже считало своей местной династией, защищало их и по возможности не позволяло другим князьям выгонять их из этих владений, чтобы не было новых междоусобий, новой ломки. А в результате Русское государство решительно и безвозвратно делилось на отдельные земли, под управлением своих княжеских родов, династий, только по имени признававших старшим киевского князя, а в самом деле живших и правивших вполне самостоятельно и независимо от него.
Сыновья и внуки Ярослава еще не видели ясно этой неизбежности и всеми силами старались помешать этому раздроблению — собирать земли из рук братьев и родственников и соединять в одно целое. Старший Ярославич Изяслав, получивший Киев после отца, не обладал необходимой для этого энергией и способностями, чтобы взять это дело на себя; поэтому сначала три старших брата: киевский Изяслав, как самый старший, черниговский Святослав, вероятно наиболее энергичный и способный среди них, и переяславский Всеволод, осторожный и настойчивый — общими силами начали собирать волости, отбирая от младших и слабейших князей. Но когда отобрали волости у других, началась борьба между ними самими. Случай показал, как непрочно сидит Изяслав в своей собственной волости, и возбудил у Святослава и Всеволода желание устранить его и поделить между собой его владения. Повод для этого дала степь. Вместо печенегов, как уже сказано, в черноморские степи пришли торки. Но это была орда слабая, и на нее надвигалась сзади другая, половецкая, вскоре разгромившая торков и в 1060-х годах придвинувшаяся к украинским поселениям. Уже в 1062 году она напала на переяславские земли и разгромила Всеволода, а в 1068 году напала снова; Всеволод, наученный горьким опытом, призвал на этот раз на помощь братьев, все вместе пошли на половцев, но те их все-таки разбили и начали грабить украинские земли по обе стороны Днепра. Киевские люди, ходившие к Всеволоду на помощь, возвратившись из неудачного похода, созвали на торговой площади вече и решили идти снова на половцев, начавших грабить их земли. Они послали к князю своему Изяславу, чтобы дал им коней и оружия для нового похода на половцев. Но Изяслав не согласился; вероятно, боялся, что люди, вооружившись, подымут восстание против него самого, так как и без того у них были нелады, немало киевлян сидело тогда под арестом в княжьем «порубе» (тюрьме). Когда на вече стало известно, что князь не дает оружия, поднялся сильный ропот на Изяслава и на его помощника, тысяцкого Коснячка (тысяцкий был начальником города, старейшим после князя). Одни пошли пререкаться с Коснячком, некоторые побежали разбивать княжьи тюрьмы и освобождать своих товарищей, другие опять отправились на княжеский двор и начали здесь перекоряться с князем и его боярами. В Киеве находился тогда в плену полоцкий князь Всеслав, внук Изяслава, сына Рогнеды, считавшийся волшебником и чародеем. Рассерженные на своего князя, киевляне начали поговаривать, что лучше было бы им поставить своим князем Всеслава. Услыхав это, бояре Изяслава начали ему советовать, чтобы он послал поскорее кого-нибудь прикончить Всеслава, чтобы в самом деле люди не освободили и не поставили его себе князем. Но Изяслав боялся греха. А люди, не добившись ничего от князя, действительно бросились разбивать порубь и освобождать Всеслава. Увидев это, Изяслав бросился бежать, а люди, освободив Всеслава, поставили его среди княжьего двора и провозгласили своим князем. Всеслав начал княжить в Киеве, но ненадолго. Изяслав обратился за помощью к своему шурину, польскому князю Болеславу, и к весне двинулся с ним к Киеву. Киевляне с Всеславом выступили им навстречу. Но неожиданно Всеслав убежал ночью из лагеря и из Киевской земли в свои половецкие края — не захотел рисковать своей головой ради киевского стола и покинул киевлян. В знаменитом «Слове о полку Игореве» сохранились перепевы песен, воспевших этот случай:

Всеслав князь людям суды судил, князьям города рядил,
а сам ночью волком рыскал, из Киева до петухов
в Тмутаракань добегал, великому Хорсу (солнцу) волком
путь перебегал: в Полоцке ему заутреню у святой Софии
звонили, он в Киеве слышал звон. Клюками оперся он
о коней, скакнул он под Киев — достал он копьевищем
золотого стола — Киева; скакнул снова лютым зверем
из-под Белгорода и исчез средь синей мглы.

Киевляне, оставшись без князя, звали к себе Святослава и Всеволода, но те тоже не были расположены подвергать себя опасности. Киевляне принуждены были принять Изяслава обратно, и тот жестоко отомстил участникам восстания. Но Святослав, убедившись из этих событий, как непрочно сидит Изяслав на своем киевском столе, вошел в соглашение с Всеволодом и немного спустя двинулся с войском на Изяслава, выгнал его из Киева и поделил с Всеволодом его владения (1073).
Однако и Святослав недолго правил Киевом и братними землями: в 1076 году он умер. Но по его стопам пошел Всеволод и, заняв киевский стол, постарался собрать как можно больше себе земель и как можно меньше оставить прочим князьям, потомкам братьев, которых он пережил. Те не мирились, при каждом удобном случае старались повредить Всеволоду, приводили половцев, стремились возвратить себе отцовские земли при помощи населения, также предпочитавшего иметь князьями своих «отчичей», сыновей прежнего князя, и не желавшего переходить из рук в руки, от одного князя к другому. Пятнадцатилетнее княжение Всеволода в Киеве прошло в непрерывной борьбе с этими обделенными князьями, «изгоями», как их называют. Они нападали на него со всех сторон, а во главе их стоял Святославич Олег, прозванный Гориславичем за то горе, какое люди терпели от него и половецких орд, которые он приводил на Украину, добиваясь от Всеволода отцовских земель, отобранных у него и у всего Святославова потомства:

Были веки Трояновы, минули лета Ярославли,
Были полки (войны) Олеговы — Олега Святославича.
Тот Олег мечом крамолу ковал, сеял стрелы по земле,
Вступал в золотое стремя во граде Тмутаракани,
А уж звон слышал великий сын Ярославов Всеволод,
Воладимир же уши затыкал по все дни в Чернигове.1
Тогда при Олеге Гориславиче сеялись, росли усобицы,
Погибала жизнь Дажьбожа внука,
В княжих крамолах веки людские сократилися!
Тогда в Русской земле редко ратаи покрикивали,
Зато часто крякали вороны, трупы себе делячи,
А галки речь свою говорили, хотя лететь на уедие.

1 Олег, лишенный отцовских земель, проживал в Тмутаракани, сделавшейся тогда пристанищем для этих бесприютных князей-изгоев. Поэт говорит, что Олег только лишь в стремя вступал, чтобы идти походом на Всеволодовы земли, а у Всеволода от страха уже звенело в ушах, Владимир же, занимавший отчину Олега, Чернигов, сидел с заткнутыми ушами, чтобы не быть оглушенным этим звоном.