Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

Михаил Грушевский

ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ УКРАИНЫ

К оглавлению

47. Борьба за равноправие (Свитригайловы войны)
Недовольные этой переменой политики украинцы и бело- руссы возлагали свои надежды на младшего брата Ягайла, Свитригайла; хотя он также был крещен по католическому обряду, однако находился в дружественных отношениях с украинскими и белорусскими князьями и магнатами. Он был очень раздражен тем, что управление Великим княжеством Литовским было поручено Витовту, претендовал сам на Великое княжение и беспрестанно подымал поэтому восстания против Витов- та. Белорусская и украинская аристократия — князья и бояре, изо всех сил помогали ему в надежде, что, сделавшись великим князем литовским, Свитригайло уравняет в правах православных с католиками. Но при всей его подвижности и энергии, Свитригайлу совершенно не везло ни в войне, ни в политике вообще. Несмотря на это украинские и белорусские князья и бояре всюду шли за ним, сражаясь в битвах за его дело, слагая головы на плахах, когда обнаруживались разные его тайные планы. Так, в 1409 году Свитригайло, находясь при дворе Витовта, завязал тайные сношения с его врагами — крестоносцами, но эти сношения были открыты, и Свитригайло был посажен в темницу, а двум князьям, через которых велись эти сношения с крестоносцами, были отрублены головы. Его сторонники сейчас же приложили все усилия к тому, чтобы освободить Свитригайла из заключения; нелегко это было, так как местопребывание Свитригайла было окружено глубокой тайной и его нарочно перевозили с места на место, чтобы место заключения не было открыто и его сторонники не освободили его. Но все-таки, когда его держали в Кременце, украинским князьям Дашку Острожскому и Александру Носу удалось узнать об этом, и они через своих людей, вступивших для этого на службу в Кременецкой крепости, вошли в сношения с Свитригайлом, в условленное время напали на замок, перебили гарнизон и освободили Свитригайла. Затем, собрав с ним войско, напали на Луцк и захватили город, но когда Витовт двинул на них свои силы, принуждены были отступить и скрылись в Молдавии, а оттуда отправились к венгерскому королю Сигизмунду. Последний в этот момент тоже не мог оказать помощи Свитригайлу, — постарался только помирить его с Ягайлом, а затем и с Витовтом. Свитригайлу были предоставлены в удел черниговские земли, и он здесь оставался несколько лет в ожидании какого-нибудь благоприятного случая, а вместе с ним ждала и вся «Русь» — украинские и белорусские князья и бояре.
И действительно, казалось, что пришло их время, когда в 1430 году умер их гонитель Витовт. Правда, Ягайло с поляками надеялись при этом положить конец самостоятельности Великого княжества Литовского и поставить Литву и Русь в непосредственную зависимость. Они пустили слух, что Витовт, умирая, отказал свои земли Ягайлу, но в Великом княжестве Литовском никто не хотел об этом и слышать, и там великим князем провозгласили Свитригайла: за него стояли не только украинцы и белоруссы, но и Литва, так как Свитригайло был известен как горячий сторонник самостоятельности Великого княжества Литовского. Ягайло должен был согласиться на избрание Свитригайла. Но вскоре отношения их так обострились, что казалось, унии наступал уже конец.
Хотя поляки рассчитывали по смерти Витовта присоединить к Польше все земли Великого княжества Литовского, но не будучи уверенными, что это им удастся, хотели отобрать от Великого княжества Литовского по крайней мере земли Галицко-Волынского государства, какие не удалось им завоевать в свое время при Казимире. На первом плане стояла Подольская земля, которую Ягайло даже присоединил было к Галиции, но затем должен был возвратить Витовту. Было условлено, что поляки, получившие в Подольской земле поместья, при первом известии о смерти Витовта захватят немедленно Каменецкий замок и другие подольские крепости и передадут их Ягайловым людям. Так действительно и сделали: польские вельможи, присутствовавшие вместе с Ягайлом при смерти Витовта, сейчас же дали знать подольским заговорщикам, последние заманили к себе начальника каменецкого литовского гарнизона, не знавшего еще о смерти Витовта, схватили его и овладели Каменецким замком и другими подольскими городами.
Свитригайло, узнав об этом, пришел в ярость, упрекал Ягайла и польских панов за их вероломство и в конце концов заявил Ягайлу, что не выпустит его, пока не возвратят ему Подолии. Ягайло обещал сделать распоряжение о ее возвращении и с тем уехал, но польские паны не повиновались его распоряжению и подольских городов не возвратили. Тогда сторонники Свитригайла обложили Смотрич, захватили пограничные города, отторженные поляками от Волыни: Збараж, Кременец, Олеско; и так началась открытая война между Литвой и Польшей.
Овладев Подолией, поляки задумали воспользоваться этой войной, чтобы захватить и Волынь. Летом 1431 года Ягайло с большим польским войском перешел Буг, взял Владимир, затем приступил к Луцку и, отразив Свитригайла, осадил Луцкий замок. Однако в замке находился сильный гарнизон под предводительством Юрши, одного из наиболее выдающихся воевод Свитригайла. Поляки попробовали взять замок приступом, но это им не удалось, а Юрша попросил перемирия, поправил за это время укрепления и продолжал защищаться; не раз и позже повторял он эту уловку и тем облегчал свое положение. Осада затянулась надолго, а Свитригайло тем временем призвал на помощь своих союзников. Поляки, наконец, потеряли всякое терпение; они заключили со Свитригайлом перемирие на два года и отправились ни с чем восвояси. Но Свитригайло сделал большую ошибку, заключив перемирие, так как именно в это самое время его союзники крестоносцы напали на Польшу, и он мог тогда прочно обезопасить себя от поляков. Такого удобного случая ему уже не представилось более.
По перемирному договору захваченная поляками западная Подолия (Каменец, Смотрич, Баката, Скала, Червоногород) остались за Польшей, а восточная — по реке Южному Бугу с городами Брацлавом и Винницею (так называемая потом Брацлавщина) — была оставлена за Свитригайлом. Такое соотношение осталось и позже: западная часть, носившая имя Подолии, принадлежала Польше, а Брацлавские земли - Великому княжеству Литовскому. Волынь осталась за Литвой с лишком на сто лет.
Но Свитригайла поляки не оставили в покое. Убедившись, что им не удастся подчинить его своим влияниям, они задумали избавиться от него. Они знали, что литовские магнаты, привыкшие при Витовте держать Русь в черном теле, недовольны Свитригайлом за то, что им приходится теперь делиться должностями и влиянием с украинскими и белорусскими князьями и панами. Рассчитывая на это нерасположение, краковский двор выслал своих людей на Литву, и те организовали среди литовских магнатов заговор против Свитригайла, обещая им всякую поддержку со стороны Польши. Решено было вместо Свитригайла провозгласить великим князем Жигимонта (Сигизмунда), брата Витовта, и замысел этот удался. Жигимонт напал ночью на Свитригайла и едва не захватил его самого — он еле спасся бегством в Полоцк. Вся Литва присоединилась к Жигимонту, но белорусские и украинские земли остались со Свитригайлом. Так раскололось Великое княжество Литовское.
Имея на своей стороне украинские и белорусские земли, Свитригайло пробовал бороться с Жигимонтом. Украинские и белорусские князья и бояре верно помогали ему. Напрасно Жигимонт старался привлечь их на свою сторону, обещая, что русские (украинцы и белоруссы) бояре будут и у него иметь права, равные с католиками: это все-таки не давало им полной равноправности, так как занимать должности могли только католики, и православные поэтому предпочитали держаться Свитригайла. Но борьба с Жигимонтом была неудачна. Наконец он собрал все силы и вместе с крестоносцами напал на Литву (1435), но и эта битва на реке Святой, около Вилькомира, окончилась полным разгромом войск Свитригайла: почти все войско крестоносцев было уничтожено, из войск Свитригайла одних князей попало в плен 42 человека, много было убито; Свитригайло сам едва спасся. Жигимонт немедленно двинул свое войско в белорусские земли, города которых один за другим сдавались ему. На стороне Свитригайла осталась только Украина. Он поселился на Волыни и вступил в переговоры с польскими магнатами Галиции, которые, захватив Подолию, стремились присоединить и Волынь. Свитригайло заключил с ними условие, обещая отдать полякам Волынь, если они отвлекут Ягайла от Жигимонта на сторону Свитригайла. Но советники Ягайла не хотели разрывать с Жигимонтом и поддерживать Свитригайла. Галицкие магнаты на свою ответственность помогали Свитригайлу, прислали свое войско и своих наместников в Волынские города, чтобы отстоять их от Жигимонта. Но тогда волынские бояре, опасаясь, что поляки действительно присоединят Волынь к Польше, не захотели дальше идти этим путем: сочли за лучшее сдаться Жигимонту и остаться в составе Великого княжества Литовского. Они послали к Жигимонту предложение принять Волынь под свою власть (осенью 1438 года), и Свитригайло остался без всего. Но ненадолго. Приверженцы Свитригайла скоро покончили с Жигимонтом: составили против него заговор и убили его в Вербное воскресенье 1440 года. Об этом ходило много рассказов, были и песни сложены о том, как «храбрые князья русские убили Жигимонта, князя литовского». К сожалению, мы только и знаем из всех песен одну эту строчку. В летописях сохранились некоторые подробности заговора. Все дело вели Иван и Александр Черторыйские, украинские князья из литовской династии, но поступали в этом случае, по словам летописца, «за волею всех панов и князей». Жигимонту ставили в вину его «сильные окрутенства» (бесчеловечные поступки) по отношению к своим подданным и в особенности к князьям, панам и шляхте, которых он якобы невинно подвергал казням и разным мукам, какие только мог придумать, и хотя те терпеливо все сносили, но он, не довольствуясь этим, хотел князей и панов совсем искоренить, а поднять простых людей; многих держал в темнице и нарочно созвал на сейм всех князей и панов, намереваясь перерезать их поголовно. Для того будто бы, чтобы избегнуть этой гибели, князья и составили заговор. Они вошли в соглашение с воеводой Троцкого замка, где жил Жигимонт, и провезли туда своих воинов, спрятанных в возы, нагруженные сеном для княжеской конюшни; подкупили его доверенного слугу киевлянина Скобейка, и тот впустил их в замок, а придя к дверям княжеской спальни, начали царапаться в дверь, зная, что Жигимонт держал прирученную медведицу, которая, просясь к нему, царапала дверь. Жигимонт впустил их, думая, что царапается медведица; тогда заговорщики бросились на него, и князь Черторыйский начал перечислять ему его вины, — что другим готовил, пусть теперь сам пьет; а Скобейко схватил большие железные щипцы, которыми мешали огонь в камине, и ударил ими Жигимонта по голове так, что кровь брызнула и залила стену Жигимонт умер на месте, и долго затем показывали его кровь на стене.
Так повествуют летописцы, передавая различные рассказы, какими оправдывалось убийство Жигимонта в аристократических кругах Великого княжества Литовского. Очевидно, задумывая убийство Жигимонта, заговорщики рассчитывали посадить на его место Свитригайла. Как только разнеслись вести о смерти Жигимонта, Свитригайло снова вернулся на Волынь, в Луцк, и там был принят с большим почетом, как великий князь и государь. В своих грамотах он снова принимает титул великого князя и старается добиться его признания в польских кругах, но литовские магнаты не хотели признать Свитригайла, не желая делиться с украинской и белорусской Русью своими позициями и влияниями: они хотели все удержать в своих руках. Поэтому на место Жигимонта они избрали великим князем Казимира, младшего сына Ягайла, а Свитригайла оставили доживать век на Волыни, князем волынским.

48. Попытки восстаний с помощью Москвы
Оставив Волынь под властью Свитригайла и его приверженцев, украинских князей и панов, литовские магнаты, захватившие в свои руки управление Великого княжества Литовского именем малолетнего Казимира, оказали тем самым большую услугу украинскому элементу, самая обширная, сильная и наиболее панская, вся покрытая княжескими и панскими поместьями, замками и резиденциями, Волынь могла жить своей жизнью, под управлением «своего» князя. Но сверх того они сделали еще одну уступку: отдали Киевскую землю ее «отчичу», сыну изгнанного Витовтом князя Владимира Ольгердовича, по имени Александру или Олельку, как его называли. Это был очень покладистый князь, послушный литовским правителям; его сын Семен, унаследовавший после отца киевский престол (около 1454 года), был женат на дочери главы литовского правительства, воеводы Гаштовта, считался своим среди литовских панов, и когда заходила речь об отдельном великом князе после того как Казимир сделался королем польским, то Семен Олелькович считался первым кандидатом на великое княжение. Это давало иллюзию равноправия в том, что большая часть украинских земель стояла под управлением своих князей, родных им по национальности, и даже один из них считался кандидатом на великокняжеский престол.
Русь нужна была литовским правителям, так как отношения с Польшей были натянутые, сперва из-за Дорогичинской земли, которою хотели завладеть польские мазовецкие князья, а литовские правители этому воспротивились; затем произошла ссора из-за Волыни. Поляки в свое время не поддержали Свитригайла, как он этого хотел, но все же рассчитывали на Волынь и надеялись, что после его смерти она непременно перейдет к ним. Между тем Свитригайло, будучи противником Польши, вовсе не рассчитывал передавать Волынь полякам и перед смертью предупредил литовское правительство, чтобы оно заблаговременно приняло от него Волынь. Тогда князь Юрий пинский, Юрша и др. ввели свои войска в волынские земли еще при жизни Свитригайла и заняли ее от имени великого князя литовского (1451). Поляки были этим очень раздражены и резко упрекали Казимира, допустившего это присоединение; собирались даже воевать с Литвой, но Казимир кое-как успокоил их. Со временем, однако, это забылось, и отношения Литвы с Польшей выровнялись. Казимир не допустил до избрания отдельного великого князя — предоставил все управление литовским магнатам, временами только наезжая из Польши в Великое княжество. Литовские магнаты были довольны таким положением дел, фактически управляя Великим княжеством по своему усмотрению, и вместе с тем про черный день располагая поддержкой Польши. Не чувствуя над собой никакой опасности, они теперь уже не находили нужным считаться с украинскою и белорусскою аристократиею, хотели всем править сами, не оставляя ничего этой последней. На Волынь посылали наместниками вперемежку украинцев и литвинов, а когда умер Семен Олелькович киевский (1470), они не захотели отдать Киевского княжества кому-либо из его родственников.
Напрасно князь Семен перед смертью напоминал Казимиру свою верную службу — послал ему в дар свой лук и своего коня, на котором ездил на войну, и просил, чтобы тот был милостив к его семье за его службу. Напрасно и киевляне просили, чтобы им в князья дали младшего брата Семена — Михаила, бывшего тогда литовским наместником в Новгороде. Литовские правители решили не давать Киева Олельковичам, обратить его в простую провинцию и послать туда воеводой литвина Мартына Гаштовта. Казимир исполнил их желание, дал семье Семена Слуцкое княжество на Белоруси, а Киев отдал Гаштовту. Узнав об этом, киевляне заявили, что Гаштовта они ни в каком случае не примут, так как он не княжеского рода и к тому же католик; клялись или головы свои сложить или добыть себе князя и дважды не пускали к себе Гаштовта, когда он приехал к ним на воеводство. Умоляли Казимира, чтобы он им дал князя православной веры, а если это невозможно, то хоть бы и католика, но княжеского рода, — лучше всего в таком случае кого-нибудь из своих сыновей, из уважения к былой славе Киева. Но литовские магнаты упорствовали, послали с Гаштовтом войско, и киевляне должны были в конце концов сдаться, приняли Гаштовта и склонили головы перед литвином.
Этот факт произвел сильное впечатление на Украине и на Белой Руси. С горечью вспоминали, как Литва когда-то платила дань киевским князьям лыком и вениками по своей бедности, потому что ничего более ценного не имела, а теперь приходится покоряться ей во всем. Михаил Олелькович, бросивший Новгород для Киева при первом известии о смерти брата, — теперь, когда Киев ускользнул от него, начал организовывать заговор со своими родственниками и другими князьями, со своим шурином, молдавским воеводой Стефаном и двоюродным братом, великим князем московским Иваном. Вероятно, устраивая этот заговор против литовского правительства, князья рассчитывали провести на великое княжение своего человека, может быть, того же Михаила Олельковича, — ведь и брат его считался кандидатом в великие князья. Главную надежду возлагали они на московского князя, но как именно они представляли себе план восстания, мы не знаем.
Заговор был обнаружен в 1481 году. Одному из главных участников, князю Вольскому (двоюродному брату Михаила) удалось убежать в Московщину; пришлось бежать верхом, в одной сорочке; даже молодую жену не мог взять с собой: оставил ее сейчас же после свадьбы, и так ее и не выпустили к нему из Литвы. Михаила Олельковича и его родственника, князя Ивана Гольшанского, схватили и отрубили им головы. Их обвиняли в том, что они хотели убить великого князя Казимира.
Много ли других участников было в этом заговоре, мы не знаем. Но мысль искать помощи у Москвы против Литвы, против того унизительного положения, в какое она поставила украинских и белорусских князей и панов, не угасает в этих кругах. Если литвины, опираясь на католическую Польшу, теснили православных, то православным естественно было мечтать опереться на православную Молдавию и в особенности на Москву, издавна конкурировавшую с Литвой в собирании земель старого Киевского государства. Великие князья литовские хотели «всю Русь» подчинить себе, великие князья московские — собрать в своих руках. И пока князья литовские покровительствовали старорусской культуре, местной белорусской и украинской жизни и приноравливались к ней, — до тех пор белорусские и украинские земли сами тяготели к ним, и им действительно можно было думать о том, чтобы собрать в своих руках «всю Русь», как выражался великий князь Ольгерд: великие князья литовские чувствовали себя сильнее Москвы. Но когда Литва начала теснить украинско-белорусские элементы и они стали тяготеть к Москве, это сейчас же подняло дух московского правительства, и литовские правители почувствовали его перевес, хотя и не хотели менять из-за этого своей политики — в своих интересах.
Новое соотношение сил дало себя почувствовать в особенности на пограничных между Литвой и Москвой черниговских землях. Как мы знаем уже, в северной части старой Черниговской земли было много маленьких княжеств, вроде больших панских поместий. Они принадлежали князьям из старой черниговской династии. В свое время эти князья добровольно подчинились Литве, удержав за собой право свободного «отъезда» — перехода в подданство другому государству. Когда обозначился новый курс внутренней политики Великого княжества Литовского, в 1470-х и еще более в 1480-х годах, эти княжества начинают переходить в московское подданство. Встревоженное этим симптомом литовское правительство, вопреки договору, начало препятствовать таким переходам. Московское правительство из-за этого начало войну и выслало войска. Пограничные земли охотно принимали их, и великий князь московский, учитывая это тяготение к Москве, начал титуловать себя в своих грамотах, адресованных литовскому правительству, «государем всея Руси». Новый великий князь литовский Александр, чтобы положить конец опасному инциденту, посватал дочь великого князя московского и заключил с ним мир, уступив ему перешедших князей с тем, чтобы впредь их с волостями не принимать: кто хочет, может перейти на службу другому государю лично, но поместья его остаются за прежним (1494). Однако женитьба Александра на московской княжне не поправила дела, наоборот — дала повод к новым пререканиям, вследствие различия религии: как раз в это время великий князь Александр, поставив митрополитом владыку Иосифа, человека податливого, замышлял унию своих православных подданных с католической церковью; на этой почве возникли разные вопросы относительно супруги великого князя — как быть с ее православным исповеданием. И вот среди слухов о том, что православных в Литве принуждают к латинству, пограничные князья с 1500 года снова начинают переходить под власть Москвы. Как причину выставляют притеснения их религии — их силой принуждают к латинству; московское правительство тогда заявляет, что, принимая во внимание такой святой мотив, оно не считает возможным придерживаться договора 1494 года и будет принимать всех переходящих с их землями. В Литве жаловались, что московское правительство само побудило к этому князей, и во всяком случае очень вероятно, что оно внушило им мысль сослаться на притеснения в вере, как на мотив, ввиду которого теряет силу всякий договор. Так или иначе, но лишь только Москва начала принимать князей с их землями, они снова двинулись массой в черниговских землях — не только мелкие, а и более крупные владельцы: князь Семен можайский перешел под власть московского государя с Черниговом, Стародубом и с прочими волостями, князь Василий Шемячич с Новгородом-Северским и Рыльском с волостями и др. Вся Черниговская земля переходила под власть Москвы. Великий князь московский решил ковать железо пока горячо, объявил Литве войну на защиту православной веры и заявил, что будет «стоять за христианство, сколько Бог поможет». Высланные им войска довершили присоединение Северской земли к Московскому государству, а великий князь московский начал уже поговаривать о прочих «русских землях», находившихся еще под властью Литвы. Литовское правительство поспешно прекратило свои начинания относительно унии православных с Римом и поскорее заключило перемирие, оставив Северскую землю за Москвой, в надежде возвратить ее потом себе, но не туда оно шло!
Через несколько лет вспыхнуло новое восстание среди украинского княжья и бояр. Поднял его князь Михаил Глинский. Его род имел поместья в тогдашней Киевской земле, в теперешней Полтавской губернии (от г. Глинска на Ворскле пошло и имя этого рода); род этот, однако, ничем не выделялся, пока упомянутый князь Михаил не придал ему славы и значения. Это был человек больших способностей, смелый, энергичный, умевший влиять на людей и руководить ими. В молодости он был в Западной Европе, жил долго при дворе императора Максимилиана, затем служил у саксонского курфюрста Альбрехта и с его войсками участвовал в разных походах, побывал во Фризии (теперешней Голландии), в Италии и Испании и, приобрев таким образом славу знатока военного дела и вообще образованного европейца, в последних годах XV в. явился ко двору великого князя литовского Александра, понравился ему и вскоре сделался у него самым близким человеком. Своим влиянием он пользовался, чтобы доставить выдающиеся позиции своим братьям и родственникам, украинским князьям и панам. Это было очень неприятно литовским магнатам, но последние не могли ничего поделать, так как, выступая против Глинского, попадали в немилость у великого князя Александра. Один брат Глинского получил Киевское воеводство, другой сделался наместником (старостою) Берестейского; и другие родственники Глинского получали должности и поместья — все то, от чего уже давно отвыкла украинская и белорусская аристократия в Великом княжестве Литовском.
Но неожиданно Александр заболел и умер в 1505 году, еще довольно молодым. Литовские магнаты избрали великим князем его младшего брата Жигимонта (Сигизмунда) и прежде всего постарались вооружить его против Глинского, обвиняя его в том, что он ускорил смерть Александра, что он сам хочет быть великим князем и т.п. Все это была бьющая в глаза ложь, но Жигимонт делал вид, что верит этому, и начал отбирать разные должности у Глинского и его родственников. Напрасно Глинский хотел оправдаться, добивался суда — он убедился, что Жигимонта восстановили против него, и решил поднять восстание. Выехав в свои туровские поместья, он начал организовывать заговор среди бояр и князей, подымать население, стращая, что их будут крестить силой в католичество, а если не захотят — казнят смертью; вошел в переговоры с великим князем московским и его союзником, крымским ханом, уговаривая их напасть на Литву в то время, как он поднимет восстание в самом Великом княжестве Литовском. Что именно он имел при этом в виду, в точности неизвестно, так как с его стороны объяснений не имеем и знаем только слухи, ходившие среди его врагов. Вероятнее всего, что заговорщики замышляли при помощи Москвы и Крымской орды отторгнуть украинские земли, по крайней мере восточные, и образовать из них отдельное княжество под верховной властью великого князя московского. И действительно, если бы Москва и Крым энергично поддержали Глинского, ему легко могло бы это удаться; но эти союзники, хотя и неприязненные Литве, не оценили этого момента достаточным образом. Хан вовсе не двинулся. Великий князь московский выслал войско осенью 1507 года, и Глинский, полагаясь на это, поднял восстание; но московское войско вскоре отступило обратно, за границу, и позже на помощь Глинскому пришел только небольшой московский полк, а главные свои силы Москва выслала не на Украину, где подымал восстание Глинский, а на далекую Белоруссию. Ввиду этого местное боярство притихло и не отважилось пристать к Глинскому; народ и не шевельнулся: как и во времена Свитригайловых восстаний, он смотрел на все это как на дело помещиков, — к его интересам подойти они не сумели. Только соседний Мозырь поддался Глинскому: население встретило его с духовенством во главе как своего государя; другие города — Слуцк, Овруч, Житомир — не поддавались; Глинский мог только производить набеги, разорять поместья своих врагов, опустошать земли великого князя литовского. А когда из Польши двинулся Жигимонт с польским войском и литовское войско под началом гетмана литовского князя Константина Острожского также присоединилось к нему, — Глинский не решился выступить против этих сил, отступил со своими приверженцами за границу под защиту московского войска и искал приюта в Москве вместе со своими сторонниками.
Этим и окончилось восстание. Великому князю литовскому Глинский отплатил затем в новой войне — Москва завоевала Смоленск от Литвы. Но положение Украины от этого не улучшилось.