Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.

Михаил Грушевский

ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ УКРАИ НЫ

К оглавлению

129. Первое раскрепощение российской Украины
В России в 1890-х годах тоже понемногу ослабевали цензурные притеснения украинского слова и стала возможной более живая литературная и издательская работа. «Благотворительное общество для издания дешевых книг», основанное в Петербурге, где меньше ощущалось «усердие» местных цензурных комитетов, достаточно энергично принялось за издание популярных книжек для народа из разных областей знании. В Киеве издательский кружок «Вік» взялся издавать украинскую беллетристику. Обозначился ряд авторов — Коцюбинский, Гринченко, Самийленко, Крымский, которые внесли новые темы, новые краски в украинскую литературную жизнь и придали новый блеск и силу литературному языку. Заметно развился театр. Его репертуар за это время обогатился рядом ценных пьес, преимущественно произведениями Карпенка-Карого (Тобилевича), умевшего в рамках дозволенного цензурой расширить круг тем, введя в них некоторые социальные мотивы из современной народной жизни. Достойно поддерживал славу украинской музыки Николай Лысенко. Наконец — уже в начале девятисотых годов — появляются первые опыты украинского стиля в пластике (важнейшее и значительнейшее творение своего времени — дом полтавского земства, работа выдающегося украинского художника и архитектора Василия Кричевского).
Еще более важное значение имело оживление национальное и политическое, которое обозначается в украинском обществе уже с 1890-х годов и становится весьма заметным в 1900-х годах.
Запреты украинского языка на археологических съездах 1899 и 1903 годов вновь возбудили споры о культурной правомочности украинского языка, о рамках и задачах украинской культуры. Успехи культурного и национального движения, сделанные на галицкой почве с участием российских украинцев, высоко поднимали уровень их борьбы и в России. Украинство ставит своей целью объять национальную жизнь во всей полноте. Вместе с тем наравне с партийной борьбой в Галиции появляются зачатки партийного группирования в российской Украине, борьбы и полемики различных общественных и политических течений.
Идеи Драгоманова и галицкое радикальное движение находят отклик, особенно у представителей младшего поколения, уже с 1890-х годов. В отношении культурничества и лояльности старших нарастает все более ощутимая оппозиция. «Украинофильство» приобретает в ее устах оттенок укоризны — этим словом обозначают поверхностное, не продуманное до конца отношение к украинским национальным потребностям, непонимание политических и социальных задач, вытекающих из национального постулата, сужение национальных задач и оппортунизм в отношении к правительству. На этой почве «украинцы» все резче и резче отмежевываются от «украинофилов», несмотря на всю свою неоднородность. В 1897 году сделана первая попытка организовать эти «украинские» элементы во всей Украине на почве борьбы за украинские национальные права. Элементы были слишком разнородны, чтобы объединиться в общей программе или в общей активной политике, но, начиная с этого времени, новая организационная связь между ними не прерывается до нынешней революции. Попытка придать форму партийной организации, как «демократической» (1904), потом «радикально-демократической» (1905) украинской партии, не удалась по причине неоднородности объединенных в этой организации граждан. Она вернулась к роли межпартийной организации, собранной на платформе автономии Украины в федеративной Российской державе и названной впоследствии Товариществом украинских прогрессистов (ТУП). Не более успешными были попытки объединения и более радикальных с политической или социальной точки зрения элементов — начиная от весьма хаотичной Революционной украинской партии (1900), которая объединила определенные радикально-политические элементы из молодежи, и до более выразительных организаций, таких как Украинская радикальная партия, с умеренной народно-социалистической окраской, и Украинская социал-демократическая народная партия (1905), которая в общую социал-демократическую программу вносила национальные поправки. Обстоятельства складывались так, что не способствовали политическому разобщению и соперничеству, наоборот, склоняли сознательные украинские элементы к объединению под общими лозунгами, помогающими не рассыпаться во всеобщем российском движении. Но подъем и движение в них были очевидны.
С началом девятисотых годов это движение становится очень заметным. Неудачная русско-японская война и времена «доверия правительства к общественности» разбудили его еще больше и увлекли украинских граждан в общий вихрь российского освобождения. На очереди оказались вопросы перестройки Российского государства: специальные украинские интересы отошли на второй план. Группировка российских партий увлекала и делила на аналогичные партии и украинское общество. Крестьянство было увлечено земельным вопросом, интеллигенция — политическим. Среди всеобщего этого волнения небольшие в то время группы организованной украинской общественности пытались с помощью прессы, петиций, резолюций и т. д. добиться постановки украинского вопроса — национального равноправия для украинцев, а прежде всего отмены запрета на украинское слово, и для этого старались объединить сознательные элементы, чтобы общими усилиями обратить внимание на это дело.
В декабре 1904 года кабинет министров специально занялся украинским вопросом и пришел к убеждению, что украинское движение «не содержит в себе сколько-нибудь серьезной опасности», которая бы оправдывала запретительные меры правительства и тот вред, какой запрет украинских книг наносит крестьянству. Опрошенные им государственные органы высказались в том же духе, а Петербургская академия выступила с пространной авторитетной запиской по делу украинского языка. В ней вскрывалась лживость расхожего мнения, будто литературный великорусский язык — язык общерусский, который для украинцев может служить таким же родным языком, как и для великороссов, поэтому нет необходимости развивать украинский. Несмотря, однако, на все эти разъяснения, дело затянулось, и правительство так и не издало специального закона об отмене запрета украинского слова: они были упразднены сами собой общими законами: изданные осенью 1905 года новые правила в отношении периодических изданий открыли украинцам возможность издавать газеты и журналы на украинском языке, а правила, касающиеся непериодических изданий (в апреле 1906 г.), сняли все ограничения с книг «на иностранных и инородческих языках», в том числе и с украинского языка.
Правда, в действительности и после этого над украинской книгой и прессой не переставал довлеть более пристальный и подозрительный надзор. На украинском языке регулярно каралось и запрещалось то, что свободно проходило на русском языке. Украинское слово продолжало звучать для администрации, как нечто враждебное и зловещее, и она искала в нем какую-то угрозу, призыв к бунту и восстанию. Его способность проникать в тайные глубины народа, пробуждать в нем сознание и вызывать созвучные настроения безмерно пугали ее. Оставаясь госпожой края, она не жалела своих средств против него. На украинские газеты издавались всевозможные специальные запреты, каких не знали издания на других языках: их не только запрещали выписывать служащим людям или наказывали за подписку, но и просто приказывали почтам или сельским управам не выдавать адресатам по селам, а самые издания уничтожали денежными штрафами, арестами редакторов, закрытием типографий, где они печатались, или просто закрывали газеты без всяких мотивов.
Более важным, однако, было то, что в принципе украинское печатное слово было уравнено с русским и тем открыта ему, хотя и в узких рамках и с вечным риском наказаний, дорога распространения и развития.
В делах политических и общественных царский манифест 17 октября 1905 года с обещаниями политической свободы и конституционного строя открыл большие перспективы, и трудно было предположить, как мало на самом деле из них осуществится.
Большие надежды возлагались на I Думу, созванную весной 1906 года. Среди крестьянских и интеллигентских депутатов ее нашлось немало людей, настроенных в отношении украинства более или менее благосклонно, и из них сформировалась достаточно большая украинская фракция, которая могла бы сыграть немалое значение в дальнейших совещаниях Думы. Но Думу распустили раньше, чем эта фракция соответственно подобралась — из людей преимущественно мало знакомых с украинскими делами, которые лишь здесь, в Думе, имели возможность серьезно задуматься над нуждами украинской жизни. Сознательные украинцы, которые составляли основу фракции, стояли на позициях кирилло-мефодиевских традиций, принятых современными украинскими организациями. В своей декларации, опубликованной тогда же, они заявляли, что принимают федерацию как наиболее соответствующую форму государственного устройства, а в данный момент добиваются национально-территориальной автономии для Украины и для других национальных территорий России — краевого украинского сейма и связанных с ним органов администрации и контроля, с широкими правами в законодательстве, в управлении финансами и краевым земельным фондом, организации образования и дел духовных, общественной безопасности и экономических средств. Программа эта, однако, не могла быть сколько-нибудь развита перед Думой, поскольку и вынесена была незадолго до ее роспуска. То же самое повторилось во II Думе, век которой был тоже коротким: украинская фракция еще не вышла из организации, а Дума уже была распущена. Ну а в III Думу, созванную на основании нового избирательного закона, крестьянство уже не могло послать самостоятельно избранных депутатов, и украинское село — единственный элемент, на который можно было возлагать надежды, осталось, собственно, без представителей. В результате за все десять лет думское законодательство не дало украинской жизни ничего. Даже для введения украинского языка в народной школе в III Думе не нашлось большинства, как для некоторых иных инородческих школ.
В этом отразилась неблагосклонная настроенность в отношении украинства правительственных кругов, занявших враждебную украинскому национальному движению позицию. После принятия избирательного закона 1907 года (на то сознательно и направленного), они всегда имели в Думе правительственное большинство и имели возможность влиять на думское законодательство. В украинском вопросе это было тем легче, что и консервативные, и либеральные, и даже социалистические круги российские к украинству относились очень неприязненно, и элементы, сколько-нибудь благосклонные к национальной свободе, гибли без следа в этой в целом неблагосклонной массе. Собственно, тот провал украинского языка в народной школе и в управленческом (судебном) употреблении показал это очевидно: право народного языка в школе признано за поляками, литовцами, латышами, эстами, татарами, мелкими кавказскими народами, но украинцев и белорусов от этого права отлучили (1910).
Таким образом, развеялись надежды тех, которые после манифеста 17 октября думали, что с развитием конституционной жизни в России украинская жизнь сможет развиваться свободно и правильно. Но она, хотя и встречая страшные преграды, все-таки непрестанно развивалась. Десятилетие 1905—1914 годов, несмотря на все разочарования, запреты и гонения на украинство, отмечено было значительным прогрессом, принесло важные и ценные достижения, которые глубоко врезались в жизнь и не могли быть вырваны из нее никакими запретами и гонениями, потому, собственно, что завоеваны были наперекор всяким запретам и преградам. Украинская пресса, которой открыл дорогу манифест 17 октября: газеты «Хлібороб», «Громадська думка» (впоследствии переименованная в «Раду»), «Рідний край», «Село», «Засів», «Рілля» и многие другие, журналы «Вільна Україна», «Нова громада», перенесенный из Львова в Киев «Літературно-науковий вістник», «Українська хата» сделали свое важное дело, несмотря на все бичи и скорпионы административных и судебных наказаний, на всяческие препоны для их подписки и распространения. Эта пресса объединила и связала в одно гражданское целое рассыпанные атомы украинской интеллигенции, выдвинула перед ней основные политические, общественные и национальные требования украинской жизни, а наряду с ними впервые были серьезно поставлены и экономические задачи. Основание «Украинского научного общества» (1907), объединившего в своих изданиях украинские научные силы в разных областях знаний, обозначило требование полноты украинской культуры — не в каком-нибудь «домашнем обиходе» прежнего времени, а во всех областях культурной жизни. Серьезно обоснована потребность в украинской школе.
Самые большие преграды встретились на пути распространения образования и практических знаний в народных массах; «Просвіти», которые организовывались для этой цели в разных городах, в одних местах не разрешались, в других закрывались и вскоре были убиты почти повсеместно. Но популярная литература, которая значительно развилась за это время, охватила широкие народные круги, — и это вскоре себя показало.

130. Перед войной
Русская революция 1905 года была большим праздником мировой свободы. Весть о ней, как электрический ток, прошла всюду, поднимая и делая более смелыми сторонников политического и социального освобождения. За революцией русской пошла турецкая, китайская, персидская. Казалось, мир шагает быстрым шагом в края свободы и справедливости. Но эти успехи освободительного движения подняли на ноги и всех его врагов, пробудили их к объединению и решительным мерам. И эту реакцию с особой силой пришлось почувствовать на себе украинскому народу как в России, так и в Австрии.
На австрийских отношениях русская революция сказалась очень сильно. Она подняла на ноги все демократические, социалистические, национально-оппозиционные элементы во всей Австро-Венгрии. Выпало это на время обострения между Австрией и Венгрией, призывы демократические и социалистические перепутались с политическими и национальными. Общее волнение вылилось в большое движение за реформу избирательного права на основе всеобщности, равенства, непосредственности и тайности (четырехчленная, или «четырехвостная», формула). Развернулась бурная агитация в разных краях, в том числе очень сильно в Галиции, в украинской среде. Украинцам эта реформа давала надежду сломить господство польской шляхты и буржуазии, которое прежде всего держалось на привилегированном положении этих польских элементов в избирательном праве. Под впечатлением русской революции консервативные круги считали необходимым пойти на уступки. Старый император дал свое согласие на реформу выборов в парламент, она была принята. Но реформу избирательного права в сеймы оставили самим сеймам. Да и проведение парламентской реформы влиятельные партии немцев и поляков постарались обставить так, чтобы она как можно меньше повредила их национальному и классовому господству. Принцип равенства исказили немилосердно при выкраивании избирательных округов и распределении мандатов: украинские округа специально сделали большими, польские маленькими, — так что украинец в конце концов получил лишь полголоса вместо полного голоса.
Это очень охладило людской пыл, и действительно: «первый народный парламент», созванный в 1907 году на основе этих новых «общих и равных» выборов, продемонстрировал полный крах всех надежд, возложенных на реформу. Национальные меньшинства, хотя и значительно увеличенные, остались в том же печальном положении групп, фактически лишенных всякого влияния и голоса в законодательной работе. Решение социальных задач, которые стояли перед парламентом, безнадежно тормозилось национальными спорами. Украинское представительство, хотя и значительно выросшее, осталось бессильным против объединенных на национальной почве (в «польском кругу») польских партий и групп. Господство в Галиции осталось за польской буржуазией; польские национал-демократы, победив после последней реформы шляхту, внесли в национальные отношения еще большее напряжение. Национальная вражда дошла до крайних проявлений. Такие факты, как убийство галицкого наместника Потоцкого украинским студентом М. Сичинским, который хотел таким образом отомстить за политические обиды своего народа (1908), или кровавая перестрелка украинских и польских студентов во Львовском университете (1910), отражали степень этой враждебности.
Парламентские украинские лидеры под влиянием горького опыта и разочарований вскоре становятся большей частью на путь оппортунизма. Ищут взаимопонимания с правительством, оно же каждый раз выдает их полякам, и это в конце концов, несмотря на крайнюю непопулярность соглашательской политики с поляками среди украинских граждан, приводит галицких и буковинских политических лидеров к компромиссам с польской гегемонией. Почвой для них послужили переговоры о реформе выборов в сейм и вообще представительства в нем: без согласия польского большинства его нельзя было провести, и после длительных, бурных споров, обструкции и оппозиции украинские политические лидеры пошли на решительные уступки. После затяжных и досадных торгов в феврале 1914 года (14.ІІ) пришли к соглашению. Украинцы отступили от своего принципиального требования, чтобы Галиция была поделена на две части, украинскую и польскую, и чтобы вместе с тем были разделены сейм и высшие краевые органы (как-то краевой отдел, школьный совет и тому подобное). Они отложили этот вопрос, а ныне признали единство сейма и в этом сейме удовлетворились ролью меньшинства: согласились на такое распределение мандатов, при котором на украинцев приходилось 27%, а остальные достались полякам (вместе с евреями), и в высших краевых органах они добились для себя только увеличения представительства соответственно той же пропорции.
Это должно было увеличить в данный момент влияние украинцев в краевой управе, но в принципе это была капитуляция украинского элемента перед польским, признание последнего хозяином края, и принятие такого неприятного для народного самосознания политического курса привело к снижению украинской политической активности. Оно прослеживается в это время весьма четко. Основная национально-демократическая группа, которая после присоединения к ней части радикалов стала господствовать безраздельно в здешней политической жизни, взяв в свои руки главные органы прессы, экономические и финансовые институты, вообще больше внимания обращала на то, чтобы удерживать в послушании и зависимости граждан, чем на развитие их политической сознательности и самодеятельности. С другой стороны, неблагоприятно влияла острая национальная борьба, в пылу которой в конце концов терялись и основные принципы, и всякие моральные нормы, призванные регламентировать методы борьбы. Методы или, лучше сказать, приемы этой борьбы, выработанные в польских шляхетско-бюрократических кругах, перенимались украинскими политиками с весьма сомнительной пользой для украинской жизни. Идейные, культурные интересы отступали перед всякими «реальными» политическими и партийными расчетами, и тот культурный подъем, который поставил Галицию в центре украинской жизни в предшествующем десятилетки, быстро спадал в эти годы. Угасает книгоиздание, отходят на второй план научные интересы, и их не возмещают успехи экономических организаций, кооперативов, банков; во всяком случае для той роли, которую Галиция играла до сих пор в жизни всей Украины, они давали очень мало или совсем ничего.
Само по себе раскрепощение Украины уменьшало эту роль, а это ослабление культурной жизни в Галиции еще больше ускоряло снижение интереса к галицкой жизни на Украине. С появлением прессы, журналов, культурных организаций на российской Украине совершенно естественно к ним возвращались те силы, которые раньше искали себе применения в Галиции. Однако вместе с тем утрачивают для украинцев интерес и сами по себе галицкие издания, галицкие отношения, галицкая политика из-за того, что беднеет их принципиальное содержание, и галицкие силы в дальнейшем начинают искать себе применения в российской Украине. На украинских изданиях 1907— 1914 годов это было видно достаточно выразительно, особенно на примере перенесенного из Львова в Киев «Літературно-наукового вістника».
Несмотря на все препятствия и трудности, которые встречало на своем пути украинское национальное развитие в России в этот период, украинская жизнь билась тут сильно — может быть, тем сильнее, что только что раскрепощенная, выпущенная из подполья национальная энергия встречала столько преград на каждом шагу. Правительственная реакция, которая началась буквально на следующий же день после опубликования манифеста 1905 года, давала себя знать на примере украинства особенно явно. Не упоминая о всевозможных административных репрессиях менее значительных, стоит отметить наиболее принципиальные, декларативные выступления правительственных органов в этой сфере. Такой характер имело подтверждение сенатом (1908) постановлений полтавского присутствия, которое отказало в регистрации «Просвітам» на том основании, что помощь культурно-просвещенческому развитию местного украинского общества скрывает в себе сепаратистские намерения. Эту точку зрения развил впоследствии прославленный циркуляр министра внутренних дел с января 1910 года, который, вопреки всем официальным теориям об «одинаковости русского народа», причислил украинские организации к «инородческим», наравне с еврейскими, и предписал местной администрации не разрешать всяких таких организаций независимо от их целей - «потому что объединение на почве национальных интересов ведет к усилению национального взаимоотчуждения».
Наконец рапорт того же министра (Столыпина) по поводу отказа регистрации одного украинского товарищества в Москве в феврале 1911 года дал подробную мотивировку этому правительственному курсу, связав его со старой «исторической задачей российской государственности — борьбой с движением, в нынешнее время прозванным украинским, которое несет в себе идею возрождения старой Украины и устройства малороссийской Украины на автономных национально-территориальных основах». Правительство, таким образом, признавало полную историчность украинского движения, вопреки всем разговорам о том, что это движение возникло как выдумка кучки фантазеров, но все-таки становилось против него на позиции абсолютно враждебные и, не пытаясь различать, где в нем заканчиваются культурно-национальные задачи и где начинаются политические, считало своей задачей уничтожать все различия, которые разделяют «восточнославянские народности»!
Придерживаясь этих инструкций, местная администрация начала в последние предвоенные годы подлинные гонения на украинские организации, на украинское слово. Запрещались совершенно безосновательно «Просвіти», где они еще существовали, украинские клубы, лекции, концерты, афиши, объявления, вывески, арестовывались библиотеки, книги на складах, такие как «Кобзарь», как украинское Евангелие, изданное синодом, и тому подобное. Возвращаются курьезы «недавних добрых времен» после указа 1876 года — в Полтаве, например, велено убрать из витрин книжного магазина книгу «Українська граматика», чтобы не агитировала прохожих; приказано исправить на вывеске школы им. Котляревского ее название на русское, выбросив і и ь; названия украинских пьес на афишах предписано давать в русском переводе, так что вместо «Пошились у дурні» однажды появилось «Записались в дураки», и т. п.
Все эти курьезы, мелочи и серьезные удары — вроде введения огромной пошлины на зарубежные украинские издания, которая фактически закрыла дорогу в Россию украинским книгам, изданным за границей, вроде запрещения одной из важнейших организаций — киевской «Просвіти», вроде закрытия киевского Товарищества грамотности и конфискации его «Народного Дома» и др. — не производили на общество и тени того гнетущего впечатления, как репрессии 1870—1880-х годов. Революция и раскрепощение украинского слова уже сделали свои глубокие перемены в настроениях и сознании общества и широких масс, и поворот к старому, видимо, был невозможен. Это ощущалось, очевидно, и самой администрацией, которая до самой войны не решалась объединить и свести в одну систему все эти новые репрессивные меры, и они, при всей своей беспардонной наглости, оставались разрозненными выпадами. Украинская жизнь не слабела и не спадала. Напротив, на общем фоне всероссийской реакции и спада революционной волны, по сравнению со снижением гражданской активности, которое давало себя знать в эти годы среди российского гражданства, украинское движение с его неослабевающей волей к развитию и борьбе становилось явлением все более ярким и заметным. В водовороте российской революции 1905 года украинское движение казалось мелким провинциализмом, который должен был, думалось, со временем утонуть и раствориться в российском море. Теперь российская реакция оценила его силу и значение, и с ним начинают считаться как с явлением серьезным и глубоким. В прогрессивных российских кругах начинает меняться отношение к национальному движению вообще: наиболее внимательные и чуткие люди начинают осознавать всю неверность взглядов на национальную борьбу как силу реакционную и задумывают ввести эти идеи в круг тех элементов, на которые опирается российское освободительное движение, оживить его угасающую энергию революционной энергией борьбы национальной. С другой стороны, на силу и значение украинского движения начинает обращать внимание российская интеллигенция на Украине (из партии народной свободы, кадетов). На этой почве в 1912— 1914 годах дело доходит до организованного контакта между прогрессивными российскими партиями и украинцами (Товариществом украинских прогрессистов. В эти годы, после того как две Думы закрылись для украинского общества и партийные организации утратили свою цель, Товарищество осталось одинокой представительской украинской организацией). За год до войны организовался Союз автономистов-федералистов из представителей негосударственных народов России, которые стоят на позициях национально-территориальной автономии; в нем принимали участие федералисты, великороссы, а определяющую роль играли украинские представители. Установилось взаимопонимание между той же украинской организацией (ТУП) и думскими фракциями трудовиков и кадетов, которые обязывались предъявлять и поддерживать украинские требования в сфере культурно-национального самоопределения. Это взаимопонимание нашло отражение в думских дебатах по поводу запрещения празднования в Киеве 100-летия со дня рождения Шевченка (февраль, 1914). Лидеры прогрессивных групп Думы выступили с программными речами по украинскому вопросу, впервые разгорелись серьезные дебаты, и это произвело такое же впечатление, как и грандиозные манифестации в Киеве в шевченковские дни по поводу тех запретов. Украинство впервые обнаружило свою силу и влияние в России.

войны
Этот явный рост украинской силы сильно раздразнил врагов украинства в польских, а также и в российских кругах, и они только ждали своего часа, чтобы расправиться с ним. Давно ждали они случая, когда дойдет до войны между Россией и Австрией, которые после присоединения к Австрии Боснии стояли друг против друга в большом напряжении. Киевские черносотенцы, раздраженные шевченковскими манифестациями, грозили, что, как только начнется война, будут вешать украинцев на фонарных столбах, и всячески подталкивали правительство к жесточайшим действиям в отношении украинства. В Галиции бестолковые процессы, начатые правительством против москвофилов, дали повод выместить весь гнев на украинцах, с которыми только что как будто бы достигли согласия. Когда грянула война, польская администрация Галиции, используя военное положение, начала формальные гонения на украинскую интеллигенцию. Начала как будто с москвофилов, однако потом стала без разбора хватать всех, доказывая словами высокого чиновника, что между москвофилом и украинцем такая же разница, какая между жидом и израелитом. Без всякого повода, как будто по подозрению в политической неблагонадежности, ловили, арестовывали, высылали всех, с кем имели давние счеты, а позднее, когда среди всеобщей паники исчез всякий законный контроль, как уверяли упорные слухи, даже вешали без суда и следствия.
В Украине российской гонение на украинство велось еще более спланированно и систематически, уже с самого начала войны, а с еще большей энергией началось оно, когда российское войско заняло Львов и всю восточную Галицию. У всех врагов украинства появилась твердая надежда и даже уверенность, что теперь можно будет задушить украинство до основания — в самой его колыбели, которой считали они Галицию, и на всей Украине российской. «Конец украинству!» — таков был лозунг российской администрации. До сих пор она не решалась во всей полноте последовать советам черносотенцев в отношении искоренения украинства, — теперь же более не колебалась.
Сразу же с началом войны были закрыты все политические украинские издания. Арестованы и высланы — тоже без всяких оснований — целый ряд украинских деятелей. Киевская цензура с давними врагами украинства во главе, пользуясь тем, что разрешение на всякие издания перешло к военным, объявило, что на украинские издания разрешение будет даваться только тогда, когда они будут печататься общерусским правописанием. Это беззаконное возобновление указа 1876 года привело к тому, что не запрещенные еще неполитические издания также перестали выходить и у них были отобраны свидетельства на издание.
Были произведены конфискации и начаты процессы против разных авторов совсем невинных произведений, и таким образом была совершенно прекращена всяческая литературная и издательская деятельность в Киеве. Редакторы, издатели пытались перенести ее куда-нибудь за пределы досягаемости киевской администрации и киевских цензоров, но всюду их встречали если не полные и абсолютные запреты сразу, то разные неожиданности, такие, например, как одесское требование, чтобы в цензуру были присланы на рассмотрение рукописи в трех копиях, в противном случае издание конфисковывалось и типография закрывалась уже по выходе первого номера. Подобные выходки были зловреднее категорического запрета, ибо из-за них люди напрасно тратили время, силы, средства, тешась надеждой наладить издательскую работу, и следовавшее крушение этой надежды еще более дезорганизовывало работу. Наивысшего расцвета эта лукавая система достигла в начале 1917 года, за несколько недель до революции, когда киевская администрация дала типографиям секретное распоряжение вообще не принимать и не печатать ничего украинского, каким бы то ни было правописанием!..
В то время, когда украинская жизнь в России искусственно разрушалась, прекращалась, замораживалась всеми этими способами, галицкая жизнь уничтожалась еще более грубо, насильственно и варварски. Через несколько недель после взятия Львова, с осени 1914 года новая здешняя российская администрация, с графом Бобринским во главе, стала развивать свою программу ликвидации всех завоеваний украинской культурной жизни в Галиции. Были приостановлены все украинские периодические издания, закрыты книжные магазины, библиотеки, а затем все украинские товарищества. Посыпались аресты и высылки в Россию «неблагонадежных» и «подозрительных» украинских деятелей. Делопроизводство и обучение на украинском языке прекратилось. Стали приниматься меры для замены унии российским православием. Где не было на месте украинского униатского священника — вывезли его или сам выехал, — туда посылали православного, а где были священники на местах, их призывали переходить в православие или добивались от сельских общин постановления о назначении православного священника. Российская администрация, официальными советниками которой стали галицкие москвофилы, а неофициальными поляки, встала на ту позицию, что в Галиции должны быть вполне признаны права польского населения, но украинцам и евреям не может быть никаких льгот: для них должны быть только российский (великорусский) язык, российская культура. В таком духе сделал заявление граф Бобринский во время своего приезда в Россию весной 1916 года после последнего российского триумфа в Галиции — взятия Перемышля, которое, как тогда казалось, решительно закрепляло присоединение Галиции к России.
Проведение в жизнь этой разрушительной программы обостряло ситуацию еще больше благодаря методам, которыми эта программа осуществлялась. Как потом признали российские официальные круги, Галиция в период оккупации оказалась в руках всякой полицейской и чиновничьей сволочи, присланной сюда на исполнение должностей, а она, пользуясь военным положением, делала, что ей заблагорассудится: не только буквально грабила дома и людей, издевалась над украинским и еврейским населением, но и вносила лепту в разрушение украинской жизни, ее культурных сил. Местами, например, поголовно высылались украинские священники или вся интеллигенция, массово — самые сознательные крестьяне и мещане. Всех их самым нечеловеческим способом хватали в чем застали, арестовывали, волочили по тюрьмам и этапами высылали в Сибирь, без различия — женщин, детей, стариков, больных и калек. Сколько таким образом взято и уничтожено людей — неимоверно. Один киевский украинский комитет помощи зарегистрировал их до 15 тыс., но это, очевидно, только часть. Скитания и страдания тех людей выходят за рамки всяких представлений. Случалось, что хватали сумасшедших и глухонемых и их «для счета» посылали в Сибирь взамен тех, кто успел откупиться от своего опричника. Бесчисленное количество людей умирало в тех ссылках.
Украинская Галиция была действительно уничтожена за тот год российской оккупации, 1914—1915. Когда весной того же года немцы начали свое наступление на Закарпатье и российским войскам пришлось отступить, российские власти, покидая край, еще на прощание вывозили целыми партиями, кого успевали схватить. Выезжали также все, кто боялся возврата польской администрации, немецких и венгерских войск, которые, не разбираясь в местных отношениях, не умея отличить местного русина от врага-россиянина, вели себя на галицкой Украине, как во вражеской стране. Ехали и те, которые купились на посулы российских демагогов, обещавших им землю и деньги в России и соблазнивших тем десятки тысяч галицких крестьян. Потом, когда немецкое войско подступило к российской границе, пришла беда на пограничные украинские земли России - Холмщину, Подляшье, Волынь, Подолию. Военная власть российская принялась насильно, вооруженными угрозами выселять украинцев в глубину России. Страшным и неимоверным было это опустошение, какого Украина не знала, пожалуй, со времен руинного «Сгона» 1670-х годов.
Люди шли и гибли дорогой, пропадали их скот и имущество. Не спрашивая, сажали их в поезда, донельзя набивая вагоны, и везли куда-то в Казань, Пермь или за Урал. Очевидцы рассказывают страшные вещи. Мне самому рассказывал очевидец, врач в Москве, как, принимая такие «беженские» (по существу, выселенческие) поезда, он видел товарные вагоны, набитые одними только детьми, до единого умершими или помешавшимися. Итак, со времен великой Руины XVII в. Украина не переживала такого опустошения и руины. И вина за последствия ложится тем большим грехом на всех, кто довел до этого, еще и потому, что тут было много не только грубости и непонимания, но и злого умысла против украинцев, начиная с тех, кто собирался, пользуясь войной, уничтожить весь культурный украинский потенциал, и заканчивая теми, кто собирался опустошенные эти территории заселить польскими поселенцами для закрепления своего польского элемента.
Не оставили их в покое даже в ссылках. В местах ссылок не позволяли учреждать украинских комитетов для оказания помощи украинским беженцам и выселенцам украинскими же силами. Не давали объединять украинских беженцев, украинских детей в особые группы, особые колонии. Не разрешали организовывать украинских школ для них, так как организовывались польские, литовские, латышские и т. п. Галицкие ссыльные и пленные оставались, как правило, под опекой польских уполномоченных, и даже в глухих углах Заволжья и Сибири чувствовали они на себе эту «братскую руку».
Памятуя свой недавний союз с левыми фракциями Думы, российские украинцы пытались найти здесь какую-нибудь защиту. Напрасно! «Внутреннее согласие» по общей линии, принятое в России с учетом заграничной войны, развязывало руки правительству, действовавшему как бы в интересах ее успеха. Когда министр иностранных дел Сазонов в начале 1915 года повторил с думской трибуны мерзкую ложь о том, что украинское движение в России организовалось на немецкие деньги, никто из украинских «союзников» не выразил своего протеста против этого подлого поклепа. Все напоминания о беззаконных репрессиях, все материалы о страшных российских разрушениях в Галиции, которые пересылались им, принимались в основном с платоническим сочувствием и сдавались в архивы. Потому что даже ближайшие приятели украинцев придерживались того мнения, что в данный момент нельзя создавать правительству никаких трудностей по поводу таких сравнительно незначительных вещей, как гонения на украинцев. Враги же украинцев правых и либеральных кругов (как известный профессор Струве и др.) спешили сделать все, чтобы уничтожить их навсегда и привалить камнем.
Как только начались черные дни для российского войска, пришлось оставить Галицию, и появились подозрения, что украиноненавистническая политика в Галиции в немалой степени причастна к провалу этого «воссоединения подъяремной Руси», — тогда великорусские граждане припомнили все российские мерзости в Галиции. Во время краткой сессии Думы, созванной в первую годовщину войны (19 июля), было сказано немало сильных слов по этому поводу, и в частности, что российское правительство «оттолкнуло родной нам украинский народ и затмило светлый лик великой освободительной войны» (из речи Милюкова). Вспомнили и о российских репрессиях, внесен был и даже принят вопрос правительству о них. Украинские граждане именно к тому времени напомнили обо всех бичах и скорпионах, которые на них обрушились, и как о минимальной потребности своей жизни еще раз поставили вопрос о введении украинского языка в народной школе. Прогрессивные российские партии, которые учредились в августе 1915 года, включить в свою программу это требование не отважились, но все-таки признали необходимым «возобновление малороссийской печати» и «немедленный пересмотр дел арестованных и высланных жителей Галиции». Но сессию прервали, порыв прошел, украинский вопрос снова сошел с повестки дня. Российское правительство еще полтора года уничтожало украинство, все усиливая свои репрессии, а российские прогрессивные фракции не подали больше голоса против них.
А между тем, как безнадежно усиливалось это уничтожение украинства в России, новая смертельная угроза нависла над несчастной Галицией. Долгие, бесконечные торги между Германией и Австрией о дальнейшей судьбе польских земель летом 1916 года закончились полной победой немецких интересов в этом деле. После того как Германии пришлось еще раз спасать Галицию от весеннего брусиловского прорыва, королевство Польское было отдано в полное распоряжение Пруссии. Вопреки этому австрийская Польша должна была остаться вне этого королевства, и для утешения своих поляков австрийское правительство решило дать им награду в Галиции — исполнить их давнее желание о расширении галицкой автономии до такой степени, чтобы центральное правительство и парламент не имели никакого влияния на внутренние дела Галиции, не могли контролировать ее польской управы, а украинцы не имели никакого выхода на центральные органы. В день провозглашения независимой Польши, по старому стилю 23 октября 1916 года, император Франц-Иосиф своим рескриптом поручил премьеру кабинета подготовить законопроект о расширении автономии Галиции до пределов, которые только можно согласовать с принадлежностью последней к Австрии. Как это разъяснялось в официальных кругах, Галиция в ее нынешнем украинско-польском составе должна была занять фактически положение самостоятельной державы — почти такое же, как возобновленное Польское королевство займет по отношению к Германии, чтобы галицким полякам не было завидно.
Этот рескрипт был страшным ударом для галицких украинцев, и особенно для их политических лидеров, которые в начале австро-российского конфликта взяли весьма лояльную ориентацию, надеясь своим австрофильством затушевать все прежние австрийские поклепы и, превзойдя поляков в австрийском патриотизме, раз и навсегда избавиться от того польского давления, под которым до сих пор держало австрийское правительство своих украинцев. Они призывали своих сограждан всеми силами поддержать Австрию в ее борьбе с Россией, ибо, как утверждали эти лидеры, победа над царским деспотизмом принесет украинцам освобождение. Им вторили украинские эмигранты из России, которые выехали еще после революции 1905 года, спасаясь от различных процессов, убегая из ссылок и т. д. Они учредили Союз освобождения Украины, поставив перед собой задачу организации в украинском духе тех украинских областей, которые будут оккупированы австро-германскими войсками, и национально-политического просвещения тех украинцев, которые попадут к ним в плен. Галицкие украинцы в определенной степени откликнулись на эти призывы, особенно в начале войны. Вступали добровольцами в сечевые дружины, организовывавшиеся по образцу польских легионов. В свою очередь эти дружины брали на себя организацию оккупированных украинских уездов. Всеобщая Украинская Рада, созданная весной 1915 года из всех тамошних партий, в том числе и из Союза освобождения Украины, поставила правительству условие, чтобы из этих украинских уездов была составлена отдельная губерния украинского характера, чтобы Холмщина ни в коем случае не была присоединена к Польше, чтобы в Галиции и Буковине украинские области были выделены в отдельную автономную провинцию.
Эти требования сталкивались с мощным противодействием поляков, которые умели держать под своим влиянием и военные власти, и так, например, свели на нет все усилия украинских организаций по украинизации Холмщины и мало что оставили из предпринятых мер в оккупированных частях Волыни. Украинские политики все-таки старались поддержать в гражданах надежду на смену курса после войны. По этому поводу получили какие-то обещания от премьера Штирка (убитого потом), уповали на влияние немецкого правительства на австрийское. Однако рескрипт о расширении галицкой автономии прогудел как погребальный звон по всем этим надеждам и свел на нет всяческие основания для какой-либо австро-германской ориентации.
Старый император, правда, вскоре умер. Но его преемник заявил, что считает дело автономии Галиции своим делом. Этот проект в своих интересах поддерживали также и некоторые немецкие партии. Над Галицией навис грозный меч. И только российская революция убрала с горизонтов австрийских украинцев эту грозную перспективу.

132. Российская революция и освобождение Украины
Гонения на украинство достигли своего апогея, когда в шевченковские дни в Петербурге произошли революционные столкновения.
Украинское петербургское общество играло в них немаловажную роль. Украинские революционеры, которые отыскали дорогу в учебную команду одного из запасных гвардейских полков, дали первый толчок для революционного взрыва, а в развитии событий украинские солдаты и рабочие сыграли первоочередную роль. И когда весть о падении царизма разносилась по России и Украине, украинские организации воспринимали ее как благовестие нового, подлинного раскрепощения — освобождения Украины.
Старая организация украинских прогрессистов (ТУП), которая продолжала свою деятельность и поддерживала связи в своей сети на протяжении всего лихолетья (от нее исходили, собственно, все организованные украинские выступления тех лет), выйдя из подполья, проявила инициативу в создании национального органа в Киеве в первые дни марта. По согласованию с разными киевскими кружками и группами такой орган и был учрежден под названием Украинской Центральной Рады; туда вошли представители партийных групп, кооперативов, рабочих, военных, культурных и профессиональных организаций для сплочения украинского гражданства независимо от партийной и групповой принадлежности, с целью добиться от правительства установления широкой национально-территориальной автономии в Российской федеративной республике.
Задача эта была нелегкой при недостаточных возможностях украинской прессы. После всех произошедших погромов и полного расстройства печати, вызванного войной, украинская пресса возрождалась постепенно, с конца марта (начиная возобновленной «Новою Радой», затем социал-демократической «Робітничою газетою», еще позднее, уже в мае, крестьянской «Народною волею» и разными более мелкими изданиями). Из-за такой неорганизованности украинской прессы оповещение украинских граждан о политических задачах данного момента шло весьма неудовлетворительно — через прессу российскую, почтой и телеграфом — очень неаккуратным в то время. Однако граждане были так насторожены, что с полуслова принимали всякие политические и организационные лозунги. Первые сообщения об учреждении в Киеве Центральной Рады послужили сильным толчком для организаций провинциальных, которые заявляли Центральной Раде, что признают ее своим верховным и руководящим органом, временным украинским национальным правительством, просят принять в свой состав их представителя и дать указания относительно работы на местах. Для того чтобы выяснить степень национального самосознания масс, украинская Центральная Рада назначила в Киеве на 19 марта проведение национальной манифестации, которая прошла величественно и явно продемонстрировала, что украинство вовсе не является принадлежностью какого-нибудь кружка интеллигентов, а действительно широко пошло в массы. На вече во время проведения этой манифестации были приняты принципиальные постановления: автономное устройство должно быть введено на Украине немедленно, затем соответствующие документы должны быть поданы на утверждение в Российское учредительное собрание, а Временное российское правительство обязано сразу же издать декларацию с признанием необходимости широкой автономии Украины, — чтобы прочно связать интересы украинского народа с интересами нового строя.
За этой манифестацией последовали большие съезды представителей со всей Украины. Ряд их открылся на Благовещенье съездом ТУП, который взял название Союза автономистов-федералистов. Потом на Пасху состоялся учительский съезд, а 6, 7, 8 апреля — украинский национальный — съезд, созванный Центральной Радой, чтобы провести новые выборы, придать Раде характер настоящего представительства всего организованного украинского народа и утвердить его политическую платформу. Двери съезда были распахнуты широко, принять участие в съезде дали возможность всевозможным объединениям, организациям и учреждениям, которые считали себя украинскими. Невзирая на трудные условия, в которых приходилось созывать этот съезд, был он многочисленным и интересным. Он собрал около 900 представителей с правомочными мандатами, множество крестьян и солдат и заложил прочные основы для дальнейшего благоустройства Украины. Новая Центральная Рада состояла из представителей от губерний, от военных, крестьянских и рабочих организаций; от культурных и профессиональных партий и товариществ. Программа этой организации вначале была оставлена чисто политической: введение национально-территориальной автономии в федеративной Российской республике, сознательно обходя остальные пункты, которые могли вызвать разногласия между представителями партий и групп. Однако месяц спустя Центральная Рада признала невозможным исключение из своей программы вопросов экономической политики, учитывая планы экономической централизации, предложенные российским Временным правительством. Решено было включить в программу охрану экономических интересов края и его трудящихся, определенные средние нормы, на которых должны будут сойтись мнения партий. Пополнение Украинской Центральной Рады представителями рабочих масс, произошедшее в начале июня, придало ей, наконец, выразительный социалистический лик, сделало органом трудящейся демократии и рядом с политическими требованиями твердо поставило требования экономико-социалистические.
Организационные задачи, поставленные Украинской Центральной Радой, программа украинизации жизни и общественного строя на Украине неожиданно для многих вызвали мощнейшие движения в войсках, которые послужили в ближайшие месяцы прекрасной закваской для украинского движения. Само по себе то, что организационная украинская волна сильнее всего прокатилась в военных кругах, отнюдь не было чем-то неожиданным — в войсках вообще собрался самый цвет, сама сила граждан, и в российской революции в целом войска проявили себя наиболее активно. Еще более неожиданным было как раз то, что это движение вылилось в борьбу за формирование новых украинских войсковых частей, реорганизацию особых армий. Поводом к этому послужило формирование польских легионов, начатое при старом режиме, что самое удивительное, именно на Украине: в Киеве и на его околицах, где подобный факт не мог не задеть чувств местного населения. Новооснованное военное Товарищество им. Полуботка в Киеве выступило с проектом организации украинских козацких полков по этому образцу. Было дозволено формировать такой полк из невоеннообязанных добровольцев, однако на этот призыв стали откликаться люди из войсковых частей, а во второй половине апреля на Киевском «распределительном пункте» собралось несколько тысяч солдат, которые заявили, что отправятся на фронт не иначе, как только в виде украинского полка. Местные военные власти и демократические неукраинские организации совершенно неоправданно раздули из этого целую проблему, говоря об угрозе фронту, обороне, революции, и своими резкими нетактичными оппозиционными выпадами и угрозами только подлили масла в огонь. В войсках началось огромное движение. Одна за другой прибывали в Украинскую Центральную Раду делегации от войсковых организаций все более многочисленных, а на военный съезд, назначенный на 5 мая, прибыли представители без малого от миллиона организованных украинских воинов. Второй военный съезд, назначенный месяцем позднее, имел еще более импозантное представительство, почти вдвое большей массы вооруженного украинского народа (1736 тыс. по подсчетам), и то особенно из фронтовых частей, невзирая на запрет проведения съезда военным министром.
Эти съезды впервые дали представление о подлинных размерах украинского движения. Всеукраинский крестьянский съезд, который состоялся в конце мая и собрал представителей приблизительно от тысячи волостей, также имел ценность в этом смысле, он выявил ту твердую почву, на которой зиждутся политические украинские требования. Украинская Центральная Рада, выдвигая требование широкой автономии Украины, могла рассчитывать на крестьянство и войска. Вооруженный украинский народ, рассеянный по всему фронту и тылу, отстаивая свои военные требования, одновременно выразил желание поддержать Украинскую Центральную Раду в ее общеполитических требованиях и ждал от нее решительной и определенной тактики. К его голосу присоединилось крестьянство, и их голоса не могли остаться неуслышанными Центральной Радой.

133. Борьба за автономию Украины и федеративное устройство
Российская демократия и Временное центральное правительство недооценивали вышеуказанных фактов. При первых актах революционного братания они с подозрением и неприязнью отнеслись к политическим украинским требованиям, к организационной работе Центральной Рады, ее программе и тактике. Слухи о том, что украинцы созывают свой национальный конгресс, чтобы провозгласить автономию Украины и Российскую федерацию, вызвали в Киеве за день до всеукраинского съезда, на пасхальных празднествах, такое сильное напряжение в революционных кругах, что дело дошло до угроз разгона этого съезда революционными штыками. Конференция представителей неукраинских и украинских организаций, созванная по этому поводу, ослабила напряжение, но оно возрастало потом еще несколько раз. Революционная киевская пресса не раз заводила антиукраинские песни в тон черносотенной, которая неустанно вела кампанию поклепов и инсинуаций против украинского движения. Временное российское правительство также прислушивалось к противникам украинства больше, чем к голосу самого украинского народа. Отношение Временного правительства к украинским требованиям диктовалось кадетами-централистами и было неблагосклонным. Все попытки найти с ним взаимопонимание, предпринимавшиеся с первых дней революции, не принесли успеха.
Украинская Центральная Рада из-за этого долго воздерживалась от вступления в официальные переговоры с российским правительством. Декларация и депутация, подготовленные после киевского веча в последние дни марта, остались невысланными. Только когда Первый военный съезд подтвердил с еще большей решительностью требования киевского веча, чтобы Украинская Центральная Рада добивалась от Временного российского правительства принципиального признания автономии Украины, утверждения украинского комиссара при Временном российском правительстве и назначения комиссара на украинскую область с краевым Советом при нем, Украинская Центральная Рада решила выслать такую депутацию и передать украинские требования Временному правительству и Петербургскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Однако и Временное правительство, и Совет рабочих и солдатских депутатов отнеслись весьма невнимательно как к депутации, так и к ее требованиям. Ответ правительства по всем пунктам был отрицательным от начала до конца. Более того — правительство поставило под сомнение правомерность оглашения воли украинского народа Центральной Радой, высказало сомнения относительно украинства вообще.
Все это, случившись сразу после запрета на проведение военного съезда, вызвало всплеск самых решительных настроений на больших украинских съездах, крестьянском и военном, которые тогда проходили. Эти дни 2—10 июня стали историческими. Военные депутаты, съехавшиеся в Киев в количестве нескольких тысяч, присягали на Софийской площади, что не уедут, не дождавшись соответствующего акта. Твердо опираясь на федеративную платформу, они требовали от Центральной Рады решительных действий в отношении утверждения широкой автономии Украины. Видя такие настроения народных масс — крестьянства и войск, Центральная Рада постановила приступить независимо от российского правительства к формированию основ украинской автономии и обратилась к украинскому народу со своим Первым универсалом от 10 июня, объявляя свои намерения: «Отныне самим творить свою жизнь». Призывали весь украинский народ и все органы управления войти в теснейшие организационные сношения с Центральной Радой, охватить украинское население национальным налогом и приступить к организованным действиям по смещению с постов в местной администрации враждебно настроенных к украинству людей.
Универсал произвел грандиозное впечатление — не столько сутью распоряжений, сколько властным тоном, в котором все — и свои, и чужие — услышали голос будущей национальной власти. Когда следом за тем Центральная Рада для осуществления своей программы организовала Генеральный Секретариат, это расценили как фактическое распространение власти на всю Украину. В правительственных российских кругах под влиянием этих фактов и сведений о том, с каким воодушевлением встречает универсал украинское население, произошел резкий поворот в отношении украинского вопроса. Министры-социалисты отказались действовать далее по указкам кадетов и решили уладить украинскую проблему при помощи решительных уступок. После различных полумер — как то: обнародования весьма неопределенного обращения «К гражданам украинцам» или проекта высылки комиссии для получения информации про Центральную Раду и ее универсал — под влиянием грандиозной украинской манифестации в Петербурге победила мысль о радикальном удовлетворении украинских требований, и 28 июня в Киев прибыли уполномоченные для этого министры.
Почва для соглашения их с Центральной Радой была подготовлена переломом, наступившим в отношениях между Центральной Радой и киевскими неукраинскими революционными организациями — сближением последних с украинцами и принципиальным взаимопониманием в вопросе вступления в состав Центральной Рады. Это было то, что считалось министрами-социалистами условием признания Центральной Рады краевым органом. Препятствий для такого признания теперь не было. Выработанные министрами совместно с Центральной Радой тексты правительственной декларации и Второго универсала Центральной Рады по поводу передачи Генеральному Секретариату верховной власти на Украине были спешно приняты Центральной Радой: большинство ее считало нежелательным останавливаться на спорных подробностях, чтобы не затягивать дело. Однако неожиданно данное соглашение вызвало сильную оппозицию министров-кадетов. Когда большинство совета министров дало все-таки свое согласие, это ускорило министерский кризис — выход кадетов из правительства и переход последнего полностью в руки социалистов. Новое правительство твердо заняло позицию согласия с Центральной Радой, и 3 июня обнародовало свою декларацию, а заодно и универсал.
Украина фактически получала краевую автономию, которой надлежало только придать законченную правовую форму. Так понимали это граждане, так понимало это правительство: министр Церетели, завершив переговоры, поздравил Генеральный Секретариат с полученной автономией. Тяжелые обстоятельства, в которых произошло получение автономии, — оголение фронта в Галиции и немецкий прорыв и натиск на Волыни и Подолье — немало повлияли на то, что все споры и недоразумения с украинцами в сфере украинской демократии были отложены в сторону, и неукраинская демократия на этой волне охотно вызвалась вместе с украинцами организовать новые органы краевой власти, согласно условиям правительства. Комитет Центральной Рады (или Малую Раду, как его еще называли) пополнили представители неукраинской демократии, с участием которых был переизбран Генеральный Секретариат, выработан его устав — «первая конституция Украины», как называли ее в порыве энтузиазма участники, и передан на утверждение Временного правительства. Это был действительно светлый и радостный момент, который внушал всем оптимизм в отношении будущего Украины. Даже зарубежные украинские организации, которые ранее, до революции, придерживались иной ориентации, теперь видели разрешение политических задач Украины там, где указывала их Центральная Рада, и поддавались ее влиянию.
Но тем временем происходили перемены в политических обстоятельствах и создавали новые трудности на этом, казалось, уже ровном и гладком пути. Частичный кризис российского кабинета, созданный выходом из него кадетов по причине соглашения с украинцами, был использован радикальными элементами с одной стороны, контрреволюционными — с другой для давления на правительство. В Петербурге поднялось восстание; задушенное здесь, оно перекинулось на фронт и имело последствием упомянутую катастрофу в Галиции. На протяжении нескольких дней была потеряна вся оккупированная российскими войсками Галиция и Буковина. Волынь и Подолье оказались перед угрозой вражеского наступления. В армии обнаружилась страшная дезорганизация, присутствие ненадежных и небезопасных элементов. Неслыханные погромы, учиненные этими войсками при отступлении, вызвали ужас и омерзение. Наступил угрожающий спад настроения. Упало доверие к революции. Явные и тайные ее враги подняли головы — а они одновременно были и завзятыми врагами украинства.
Российские социалисты не отваживались взять на себя правление и искали союза и помощи буржуазных элементов. Кадеты, вернувшись снова в состав кабинета, чувствовали себя в нем господами, и это сразу отразилось на украинских отношениях. Когда генеральные секретари в середине июля прибыли в Петербург для установления отношений и дождались там образования нового кабинета после долгого и досадного кризиса, в этом кабинете они встретили отношение неприязненное и подозрительное. Были поставлены под сомнение рамки власти Генерального Секретариата и территория, которая должна ему подчиняться. Устав, выработанный для него Центральной Радой, был признан неприемлемым. Вместо него Временное правительство без согласования с Генеральным Секретариатом и Центральной Радой издало 4 августа свою «инструкцию», которая сильно расходилась с условиями 30 июня. Из ведения Секретариата изымались дела военные, судебные, продовольственные, дорожные, а также почта и телеграф. Власть его ограничивалась только пятью украинскими губерниями (Киевской, Подольской, Волынской, Полтавской и Черниговской — без четырех северных уездов), и вдобавок к тому Временное правительство оставляло за собой право в исключительных случаях распоряжаться в этих губерниях непосредственно, обходя Секретариат.
Центральная Рада, созванная именно в этот момент на полную сессию, оказалась в затруднительном положении ввиду такого хода Временного правительства. «Инструкция противоречила всем ее планам и была поддана убийственной критике не только украинскими, но и неукраинскими членами Центральной Рады. Она разрушала все то, что составляло насущную потребность данного момента: мощное объединение всех гражданских народных сил для того, чтобы оградить Украину от того разлада и анархии, которые поднимались вокруг нее и просыпались уже в ней самой, из-за того, что разные представители российского правительства продолжали вести враждебную украинству политику. Необыкновенно тягостное впечатление на граждан произвел расстрел Первого украинского полка при выезде его из Киева на фронт (26 июля): он был очередным следствием противоукраинской агитации, исходившей из разных темных источников.
Однако, с другой стороны, желанием не только неукраинских кругов (которые особенно горячо выступали, боясь разрыва), но и больших масс украинцев все-таки было — не разрывать в такой острый момент отношений ни с правительством, ни с российской демократией. Центральная Рада поэтому подавляющим большинством решила подать на утверждение Временному правительству тот состав Секретариата, который оно назначило своей «инструкцией», чтобы закрепить хотя бы часть политических завоеваний, а тем временем позаботиться о скорейшем созыве Украинского Учредительного собрания и вообще обо всем, что могло бы заявить волю Украины в отношении ее политического устройства, территориального единства и полноты автономной власти. После долгих дебатов, в 20-х числах августа Секретариат подал Временному правительству список семи секретарей, и 1 сентября они были утверждены.

134. Украинская Народная Республика
Коалиционное правительство российское дало свое согласие на создание автономной украинской власти под давлением обстоятельств, под впечатлением контрреволюционной корниловской авантюры, в которой были замешаны некоторые его члены, вызванного ею кризиса и необычайно грозных военных обстоятельств (прорыв рижского фронта, угроза Петербургу и т. д.). Но когда ему при помощи разных маневров, как казалось, удалось подвести какой-то фундамент под свое существование (под маркой «демократического совещания», созванного в средине сентября), вся дальнейшая тактика этого правительства Керенского в отношении к Украине свелась к тому, чтобы свести на нет даже ту куцую автономную власть, которую оно признало своей же «инструкцией» и утверждением Генерального Секретариата. Оно игнорировало его в своих распоряжениях по Украине, поручило здешним учреждениям и дальше сноситься с российскими министерствами, минуя генеральных секретарей, от себя назначало высших руководителей края, не давало Генеральному Секретариату никаких возможностей для организационной работы, оставляло без внимания все его заявления и представления, тормозило его организационные мероприятия. Российский сенат, этот всеми забытый остаток старого устройства, пожелал напомнить о себе, отказавшись обнародовать инструкцию Генерального Секретариата, и формально это должно было лишить ее обязательного значения. Наконец это правительство задумало поднять руку на самое существование Генерального Секретариата и Центральной Рады. По случаю программы деятельности, предложенной Генеральным Секретариатом Центральной Раде, где Генеральный Секретариат, между прочим, упоминал о том, что он в ближайшее время возьмется за подготовку Украинского Учредительного собрания, правительство Керенского попробовало поставить это Украинское Учредительное собрание и вину Генеральному Секретариату и Центральной Раде. Киевскому прокурору поручено взяться за рассмотрение этого дела и принять против Генерального Секретариата и Центральной Рады меры наказания, а заодно вызвало генеральных секретарей в Петербург для объяснений по делу.
Это вызвало необыкновенное возмущение среди украинского населения и настроило весьма решительно его представителей, которые тогда, в 20-х числах октября, собрались на Третий военный съезд и полную сессию Центральной Рады. Однако неожиданно обстоятельства резко переменились. Коалиционное Временное правительство пало во время восстания, поднятого в Петербурге социал-демократами большевиками, а организованное ими правительство (Совет Народных Комиссаров) не находило признания ни в армии, ни в гражданском обществе. Российская республика впала в длительную анархию, области ее фактически отделились и вынуждены были жить своей жизнью и своими методами бороться с той разрухой, которая воцарялась под большевистскими призывами типа: «Вся власть Советам!» (Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов). Агенты коалиционного правительства в Киеве сначала, обвинив Центральную Раду, что она держится большевиков, хотели было заодно разбить и большевиков, и украинцев, напустив на них свои войска — козаков, чешские дружины, юнкеров и так далее. Это им не удалось, интрига раскрылась, представители старого правительства и те части, которые их держались, вынуждены были оставить Киев. И тогда в большевистских кругах появилось намерение свергнуть Центральную Раду по причине, дескать, ее буржуазности, осуществив это путем переизбрания и передачи всей власти на местах Советам рабочих и солдатских депутатов. Киев и вся Украина к концу октября оказались в угрожающем положении между этими двумя враждующими лагерями. В Киеве и других городах происходили вооруженные столкновения. Призрак кровавой усобицы навис над краем.
В этой ситуации создание единой сильной власти в крае стало насущной потребностью. Такие резолюции и были вынесены Центральной Радой, но этого было мало: единственной возможностью утверждения этой власти было подведение под нее государственного фундамента. Генеральный Секретариат не мог дольше висеть в воздухе как орган какого-то центрального правительства, которого не существовало — и не было даже надежды на его создание. Он должен был стать правительством Украинского государства. В этом направлении решительно высказался, уже в последних числах октября, военный съезд. С этого времени вопрос дебатировался во фракциях Центральной Рады, которые и сошлись во мнении, что Украинская Республика действительно должна быть провозглашена немедленно, но провозглашение не может ограничиться формальностью — одновременно должен быть вполне раскрыт демократический и социалистический характер обновленного Украинского государства. По соглашению фракций украинских социал-демократов и эсеров был выработан проект Третьего универсала Центральной Рады, который и был с некоторыми поправками принят и провозглашен Центральной Радой 7 ноября.
Он провозглашал Украинскую Народную Республику и вместе с тем уничтожение частной собственности на землю сельскохозяйственного значения, введение восьмичасового рабочего дня, контроля за продукцией, меры по установлению мира, амнистию за политические выступления, отмену смертной казни, реформу судопроизводства, и административной власти, введение национально-персональной автономии для неукраинских народностей. Это была грандиозная программа, к осуществлению ее, по крайней мере частичному, приложили усилия Центральная Рада и Генеральный Секретариат, сообща принимая меры к тому, чтобы провести выборы в Украинское Учредительное собрание, призванное повести государственное и социальное строительство уже не в революционных, а конституционных формах.
Давалось это все нелегко. Украина постоянно была в состоянии внутренней войны. Правительство Народных Комиссаров, которое на какое-то время укрепило свои позиции в Петербурге и Москве, на северном и западном фронте, призывало свои войска к борьбе с Центральной Радой или двигало части, признававшие его власть, на украинскую территорию с неопределенными, двусмысленными намерениями. Украинское правительство разоружало такие вражеские части и высылало их с Украины в интересах обеспечения порядка. По этой причине, а также потому, что украинское правительство, чтобы избежать усобицы, не пропускало большевистские войска на Дон, на козаков, а вместо этого свободно пропускало с фронта козацкие полки домой, правительство Народных Комиссаров заняло враждебную позицию по отношению к украинскому правительству, и в конце ноября начало настоящую, формальную войну против Украины.
Оно вменяло в вину генеральным секретарям Украины контрреволюционную политику, союз с донским атаманом Калединым и разными реакционными элементами. В ультимативной форме потребовало, чтобы украинское правительство пропустило большевистские войска через Украину, задержало донцов и признало власть Советов на Украине. Украинское правительство решительно не согласилось вести свою политику по указке народных комиссаров — бороться с теми, кого оно признает контрреволюционным, и подчинить органы самоуправления и администрации Советам рабочих и солдатских депутатов, которые уже успели обнаружить свою полную неспособность к управлению. Тогда большевистское правительство огласило Центральную Раду сборищем реакционных буржуазных и помещичьих элементов. Напустило на Украину своих агитаторов, которые распространяли демагогическое вранье о Центральной Раде и генеральных секретарях (например, говорили людям, что там одни генералы, потому и зовутся генеральными). Стало донимать Украину деньгами: прекратило высылку денег во всякого рода учреждения, так что украинское правительство вынуждено было спешным порядком приняться за выпуск собственных денег. Наконец начало формальные военные операции, обратив на Украину войска, которые могли двинуться с северного и южного фронтов, чтобы установить большевистскую власть и уничтожить Центральную Раду. Одновременно большевистские организации Украины созывали в Киев на первые дни декабря собрание делегатов Советов солдатских и рабочих депутатов в надежде, что на него можно будет вынести постановление о переизбрании Центральной Рады и таким образом свалить ее и украинское правительство.
Это покушение было предотвращено: к назначенному для съезда времени было созвано такое количество крестьянских депутатов, чтобы этот съезд стал подлинным выразителем воли украинцев, и этот пополненный крестьянскими делегатами съезд решительно встал на сторону Центральной Рады. Восьмая сессия Украинской Центральной Рады, созванная в середине декабря, выразила твердую и непоколебимую веру украинских граждан защищать авторитет своего правительства и суверенность Украинской Республики, которая уже фактически стала самостоятельной и независимой. Все усилия Центральной Рады и генеральных секретарей, направленные на то, чтобы противопоставить федеральную организацию тому фактическому распаду Российской державы, который начался уже благодаря большевикам, не приводили ни к чему. Народы и области России не решались формировать федерацию без участия наибольшего из членов — Великороссии, а та не изъявляла своей воли в этом направлении, отчасти из-за того, что была парализована большевистской анархией, отчасти же и в основном из-за того, что не могла избавиться от своих центристских привычек. Украинские призывы оставались без ответа. Надежды на федерацию не было, и потому украинскому народу приходилось утверждать свою государственность в формах политической самостоятельности. Украинский народ мог оградить себя от разлада и гибели только путем углубления и укрепления своей государственности и самостоятельности — чтобы не раствориться в том хаосе, который поднимался вокруг и грозил его поглотить.

135. Украина самостоятельная
Со второй половины декабря положение Украины становилось все более угрожающим. Большевистская агитация не проходила бесследно. В войсках началось полное разложение. Части, которые стояли на фронте и в тылу, грабили и разворовывали военное имущество, остальное бросали на произвол судьбы и самочинно расходились по домам, в довершение к тому грабя и разрушая порой и то, что встречалось по дороге. В селах больше концентрировался анархический элемент, который увлекал за собой слабейшую часть крестьянства и терроризировал даже часть наиболее стойкого. Грабеж и уничтожение помещичьих имений, фабрик и заводов принимали все более массовый характер. Гибло богатство края, подтачивались его производительные силы.
С другой стороны, нарастала угроза политической усобицы. Тогда кучка большевиков, провалившись на киевском съезде Советов, выехала в Харьков и тут инсценировала съезд Советов рабочих, солдатских и части крестьянских депутатов Донецкого и Криворожского районов, как его афишировали большевики. Этот фальсифицированный съезд избрал 13 декабря Центральный Исполнительный Комитет, который противопоставил себя Центральной Раде как «орган власти всей Украины», генеральным секретарям противопоставил своих народных секретарей, заявив, что Центральная Рада не является выразителем воли украинского трудового народа и призвал последнего к борьбе с ней. Все это могло бы кончиться по-опереточному, если бы, на беду, к Харькову не прорвались большевистские войска или, правильнее сказать, банды солдат, матросов и разных наемных хулиганов, которые стояли под Белгородом, будто бы расчищая дорогу себе на Дон. Их приход развязал руки и местным элементам, поверившим большевистской агитации; местное население подверглось террору, украинское представительство, продержавшись две недели, в конце концов сложило оружие.
После этого банды большевистских солдат и так называемых красногвардейцев, то есть вооруженных рабочих и всяких прочих людей, взятых на службу большевиками, вместо того чтобы идти на Дон, бороться с контрреволюцией, как они сами рассказывали, стали продвигаться по железным дорогам Украины, захватывая города и узлы Донецкого района, откуда перекинулись в Екатеринославский район, начали рассыпаться по Полтавщине и Херсонщине. Как в Харькове, так и здесь приближение большевистских «эшелонов» (поездов с большевистскими бандами) обычно давало повод к восстанию и захвату власти в городах, на станциях, на железнодорожных узлах элементами, сочувствующими большевикам — из рабочих, разных деклассированных слоев и левых революционных групп, преимущественно неукраинских — великорусских и особенно еврейских (не числившихся в еврейских национальных организациях). Под влиянием их агитации начались деморализация и развал в новоорганизованных или украинизированных военных частях. Воинов пытались убедить в том, что борьба происходит на социальной основе за полную социализацию украинской власти, против буржуазных элементов, которые захватили Центральную Раду, и многие украинские солдаты (или козаки, как их стали называть в украинских частях) если не переходили на сторону большевиков, то объявляли себя нейтральными или покидали свои полки и самовольно расходились по домам — как это произошло на рождественские праздники.
Под влиянием этих успехов большевизма началось определённое колебание и в прогрессивных украинских политических кругах. Немалую роль сыграли в этом российские социал-революционные элементы, с которыми шли на выборах в одном блоке украинские эсеры, и теперь российские левые эсеры, связавшись с большевиками, увлекли за собой определенную часть украинских эсеров, доказывая им, что большевизм является логическим продолжением революционно-социалистических требований и большевистские лозунги должны быть приняты украинскими социалистами из тактических соображений, если они не хотят быть сметенными большевизмом. Центральную Раду нужно переизбрать на съезде Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, а власть на местах передать этим Советам: вообще пойти навстречу большевизму, пока он перешумит и пойдет на спад, — удовлетворить его социальными реформами и прийти к взаимопониманию с правительством Народных Комиссаров. Агитация и колебания на этой почве начались уже на VIII сессии Центральной Рады, когда для участия были приглашены члены Всероссийского Учредительного собрания, избранные от Украины, среди которых были левые эсеры с Харьковщины. Перенеслись потом в Петербург, куда выехала часть этих членов, чтобы выяснить перспективы Учредительного собрания. В большевистских и левоэсеровских кругах подавалась надежда, что когда руководство возьмут украинские эсеры, организуют свое правительство под лозунгом блока с левыми эсерами, это снимет кризис, положит конец войне с Россией, Советом Народных Комиссаров, прекратит усобицу на Украине и т. д.
Все это внесло весьма опасную для данного критического момента сумятицу в украинскую политику. К концу декабря — началу января Левобережная Украина и Причерноморье были в руках большевиков — Полтава, Екатеринослав, Одесса, Кременчуг. Они прекратили подвоз угля в Киевский район и стягивали вокруг него все туже петлю, наступая с востока, севера, юга и юго-запада, где пребывали разные полуразложившиеся военные части, находившиеся под большевистским влиянием. В самом Киеве со всех сторон, и с левой, и с правой, шла активная агитация против украинского правительства, Центральной Рады и украинцев вообще. Она привела к почти полному разложению здешние украинские полки, которые так недавно еще рвались со всех сторон в Киев, чтобы защищать украинскую государственность. Украинская власть почувствовала, как зашаталась земля под ногами. В трудном положении оказалась и Центральная Рада. Она намеревалась передать власть Украинскому Учредительному собранию, Третьим универсалом назначенному на 9 января по старому стилю. Однако выборы, назначенные на конец декабря, из-за большевистского нападения, анархии, расстройства в коммуникациях и сношениях почти везде были отложены; важные, основные вопросы украинской жизни, которые откладывались до Учредительного собрания, — как, например, вопрос о федерации или самостоятельности Украинской Республики, как земельный закон и другие — вставали перед Центральной Радой и ждали своего разрешения.
Необыкновенные трудности вызывала также проблема прекращения войны с центральными государствами. От самого начала революции, на всех съездах и собраниях украинское гражданство заявляло свое горячее желание скорейшего окончания войны, в которую против своей воли была втянута царским правительством Украина. Но пока Украина не провозгласила своей государственности Третьим универсалом, она в этом деле ничего не могла решить, не имея возможности выступать активно и непосредственно в международной политике. Тем временем российское правительство, и Львова, и Керенского, не решалось твердо вступить на путь прекращения войны, напротив, старалось поддержать союзные правительства активными военными операциями со своей стороны. Это было с их стороны страшной ошибкой, она зарезала российскую революцию и угрожала весьма неблагоприятными последствиями и Украине. Большевистский Совет Народных Комиссаров, захватив власть, взял на себя, между прочим, и решение вопроса о немедленном завершении войны и в конце ноября начал мирные переговоры с центральными государствами в Бресте. Центральная Рада, которая наряду с другими мотивами провозглашения Украинской Республики имела в виду и эту возможность инициативы в урегулировании международных отношений, постановила принять участие в этих переговорах. Государства «согласия» (entente), Франция и Англия, которые поспешили признать Украинскую Народную Республику (сначала Франция, за ней Англия), стремились повлиять на украинское правительство, чтобы оно не входило в мирные договоры с центральными государствами, обещая за это всяческую помощь и все жизненные блага, а в противном случае пугая всякими бедами, но украинское правительство считало невозможным отступить от того, в чем видело свой долг перед своим народом, считало невозможным оставить Украину непримиренной, брошенной на милость и немилость центральных государств. Согласно постановлению Центральной Рады оно отправило свою делегацию в Брест, чтобы та вместе с делегатами Совета Народных Комиссаров довела дело до достойного мира, а когда делегаты Совета Народных Комиссаров начали колебаться, то заявляя готовность к миру, то бросаясь обратно в дебри большевистской фразеологии, Центральная Рада уполномочила свое правительство и через него украинскую делегацию вести переговоры независимо от российской делегации и добиться мира.
Среди бесконечных фракционных и партийных совещаний, которые в тревожной атмосфере осажденного Киева, в смертельном страхе за будущее украинской государственности днем и ночью шли в здании Центральной Рады всю первую половину января по старому стилю, в конце концов большинство Центральной Рады высказалось за решительную политику, против тактики уступок большевизму и взаимопонимания с ним. 9 января, в день, назначенный для Украинского Учредительного собрания, решено было универсалом Центральной Рады провозгласить Украинскую Республику державой самостоятельной и независимой, чтобы иметь вполне развязанные руки в деле урегулирования своих международных и внутренних отношений, чтобы лишить всякой почвы какие бы то ни было попытки вмешательства во внутренние дела Украины, как будто бы одной из частей будущей Российской федерации, и поставить борьбу с Советом Народных Комиссаров и большевистскими бандами на основательную почву — войны Великороссии на уничтожение Украины и восстания против Украинского государства, а не политической борьбы, под лозунгом которой прятались всякие сторонники нейтралитета.
Это имело действительно большое не только принципиальное, но и чисто практическое значение. В принципе украинские фракции и партии признавали на дальнейшее федерацию наиболее полезной формой жизни. Но в данный момент, когда всякие неблагосклонные или просто враждебные украинству элементы и силы, всякие защитники единства и неделимости Российской державы, перекрашиваясь в защитный цвет федерализма, держались за федерализм только для того, чтобы тормозить свободное развитие государственного и экономического строительства наследием Российской империи, ориентацией на единство ее — будет ли это единство российской революции или единство российской мануфактуры, как остроумно характеризовал это один оратор Центральной Рады, — было очевидно, что в интересах успешной защиты свободного строительства Украины она должна стать на путь независимости и самостоятельности. Когда Совет Народных Комиссаров, сняв со Своего знамени старый лозунг «свободного самоопределения народов вплоть до полного отделения», заявил, что он стоит на позициях Российской федерации и на этом основании приводит к единству украинский и российский пролетариат; когда государства согласия, точнее — дипломатические представители Франции, ловя на словах Третьего универсала, где говорилось, что Украина войдет в состав будущей Российской федерации, грозили ей на случай сепаратного мира всеми теми средствами, которыми они владели на Украине, — стало ясно, что сейчас нужно решительно отбросить всякие двусмысленности и неясности, отложив федерирование до того времени, когда выяснится, когда и с кем вступать в федерацию, и встать твердо на принципы полной самостоятельности Украинской Республики.
Фактически она уже стала такой, когда на месте разрушенной большевиками Российской державы не родилось федеративного союза. Это было отмечено в конце VIII сессии Центральной Рады и признано представителями центральных государств и даже представителями Совета Народных Комиссаров
на конференции в Бресте 30 декабря старого стиля. Но потребовалось и формальное провозглашение, и правовое утверждение, и оформление этого акта. Это и дал Четвертый универсал решением 9 января. Он провозглашал Украинскую Республику «самостоятельной, ни от кого не зависимой, свободной, суверенной державой украинского народа». Генеральный Секретариат переименовывался в Совет Народных Министров. Ему предписывалось первым делом довести до конца начатые с центральными государствами переговоры о мире, не обращая внимания ни на какие препятствия со стороны каких-либо частей бывшей Российской империи, и принять решительные меры к обороне и очищению Украины от большевиков и всяких агрессоров. Четвертый универсал провозглашал демобилизацию армии и указывал пути к устройству уничтоженного края, возвращению в мирное состояние фабрик и заводов, занятых военной работой, и различные способы удовлетворения политических прав воинов, возвращавшихся с войны. Назначал ряд социальных реформ в интересах трудящихся (для развития принципов, объявленных Третьим универсалом) — передачу земли в руки трудящихся, национализацию лесов, вод и недр, трудоустройство безработных, введение монопольной продажи товаров, наиболее необходимых для людей, контроль над банковским кредитом и т. д.
Универсал был принят в последней редакции и фактически обнародован в Центральной Раде 11 января, но оставлен с датой 9 Января — для принципиального утверждения этого важного акта, который стал для многих камнем преткновения. Среди самих украинцев нашлись группы, настолько увлеченные российскими культурой и государственностью, привыкшие к единой России или к традиционному федеративному лозунгу, что не соглашались на самостоятельность даже как на форму, переходную к федерации. То же самое, но еще в большей степени относится и к группам неукраинским: из украинцев, которые оторвались от украинской стихии и считали себя «русскими», великороссов захожих и даже евреев, которые так и не сумели сразу реально оценить интересы еврейского населения Украины, но считали необходимым наперед выразить свой протест против разрыва с еврейскими организациями России. И этот враждебный по отношению к украинству настрой, который уже так сильно до того ощущался в городских центрах и, в частности, в столице Украины Киеве, вслед за провозглашением украинской независимости нашел выход в киевском восстании, которое явилось кризисным моментом в борьбе за украинскую самостоятельность.

136. Киевское восстание
Четвертый универсал был принят в редакции большинства. Центральный комитет украинских эсеров, в котором в тот момент наибольшим влиянием пользовались элементы левоэсеровской ориентации, поручил своей фракции выразить ту позицию, которую занимает его большинство, и обозначить те пункты, где прежняя политика украинского правительства расходится со взглядами этого большинства. Вследствие этого выступления фракция украинских социал-демократов заявила, что она отзывает членов своей партии из кабинета. Так начался кризис украинского правительства в необыкновенно опасный для самого существования обновленной Украинской державы момент.
Совет Народных Комиссаров, рассчитывая на то, что левые эсеры расшатывают Центральную Раду изнутри, выслал на Украину, и специально в Киев, новые кадры агитаторов, которые должны были здесь подготовить восстание против Центральной Рады, и одновременно направил все усилия на блокаду Киева. Он спешил до основания разрушить Центральную Раду, чтобы не дать ей возможности помирить Украину с центральными государствами, в то время как сам даже не собирался принимать условий, поставленных России Германией, не собирался отрекаться от мира после того, как сделал его одним из агитационных аргументов против предыдущего правительства. В противовес делегации Центральной Рады он было вызвал в Брест делегатов харьковских «народных секретарей», которые будто бы представляли волю истинной демократии Украины, стоявшей за федерацию и неделимость украинского и российского пролетариата и желающей вести мирные переговоры вместе с Советом Народных Комиссаров в составе его делегации. Когда же и это не помогло и центральные государства продолжали вести переговоры с делегацией Центральной Рады, как представительством Украины, Совет Народных Комиссаров уже не видел иного выхода, кроме уничтожения Рады любой ценой.
Его усилия имели некоторый успех. К середине января Киев был взят в тесное кольцо и его положение стало критическим. Военные украинские части, собранные в Киеве, были окончательно деморализованы большевистской агитацией и высказывались против Центральной Рады или против «братоубийственной войны» с большевиками, требовали переговоров с последними, а себя в это время объявляли нейтральными. Те небольшие военные заслоны, которые могли быть выставлены против большевиков, наступавших с левого берега, от Гомеля, Харькова и Полтавы, не могли сдержать натиска большевистских и красногвардейских банд, во главе которых Совет Народных Комиссаров поставил для особого впечатления сына украинского писателя М. Коцюбинского — Юрия. Героизм верных сынов Украины, которые сложили свои головы под Крутами, под Гребинкой, под Дарницей, — студентов и школьников, галицких сечевых стрельцов, железнодорожников и др., не в состоянии был перекрыть предательства и малодушия или позорной несубординации остальных. Большевики приближались к Киеву из-за Днепра, они же концентрировались в правобережных узлах — в Жмеринке, Козятине, Фастове — и оттуда также угрожали Киеву. Совет Министров объявил в Киеве осадное положение и назначил особого коменданта с чрезвычайными полномочиями. На оборону призвал всякого рода добровольцев, вольное козачество и др. Но небольшие отряды, верные Украине, чувствовали себя неуверенно среди общего ненавистнического к украинству отношения города, которое стало проявляться все явственнее.
На 15 января была назначена сессия Центральной Рады, девятая подряд, чтобы (из-за невозможности созвать Учредительное собрание) принять на ней некоторые подготовленные правительством законы: земельный, рабочий (о восьмичасовом рабочем дне), о контроле продукции и др. Этот момент враги украинства выбрали для восстания в Киеве. В самый день открытия сессии Центральной Рады один из распропагандированных украинских полков (Георгиевский) пришел к Центральной Раде, чтобы разогнать ее, но на такой шаг не решился и ограничился небольшим скандалом и протестом против использования вольного козачества (из киевских рабочих) в охране города. В последующую ночь большевики захватили мастерские арсенала и засели там, за чем последовала общая забастовка рабочих и партизанское большевистское восстание по всему городу. О случившемся известили Совет Народных Комиссаров, и он, торопясь сорвать переговоры с Украиной, дал знать своей делегации и всему миру, что с 16 января Киев в руках большевиков, Центральная Рада разогнана, украинское правительство в руках левых эсеров. Это поставило в сложное положение украинскую делегацию, которую большевики лишили телеграфной связи с Киевом, а значит, и возможности проверить и опровергнуть большевистскую информацию. Но нескольким безымянным героям, железнодорожным телеграфистам, удалось, несмотря на большевистский контроль, связать делегацию с Киевом, дать ей возможность узнать действительное положение вещей, а также узнать о мерах, предпринятых против большевистского наступления, решительных намерениях противостоять ему до конца при всяких обстоятельствах. Эти известия поддержали настроение в представителях центральных государств, которые специальным, торжественным актом признали самостоятельность Украинской Республики и были далеки от мысли использовать ее трудное положение; в целом ряде спорных пунктов (как, например, в деле Холмщины, украинских военнопленных, вывоза хлеба и т. д.) сделали важные уступки украинским требованиям, чтобы скорее довести дело до мира — достойного и почетного для Украины, который бы поднял и укрепил позицию Украинской Республики, ибо считали ее утверждение важным для себя моментом.
Имея в виду такие обстоятельства, украинское правительство прилагало все усилия к тому, чтобы продержаться в Киеве как можно дольше, чтобы сдачей его не подорвать своего международного положения и дела мира. Мир с центральными государствами должен был принести Украине не только возможность полной демобилизации, более свободного устройства внутренних дел, открытия границ для доставки разных товаров, чрезвычайно необходимых для широких украинских масс, но и возвращения украинских военнопленных, при помощи украинских инструкторов обученных и организованных в полки для освобождения Украины. Этим с самого начала войны занялся Союз освобождения Украины, созданный на случай возможного конфликта Украины с Россией, и теперь сознательные украинские кадры представляли ценность на фоне разложения войска на Украине. Точно так же, как и отряды сечевых стрельцов, которые организовались на Украине из военнопленных и выселенцев и отличились в борьбе с большевиками и которые теперь важно было заполучить из Австрии. По этим мотивам ведущие фракции Центральной Рады и украинское правительство считали необходимым сделать все возможное, чтобы облегчить заключение мира. Необычайно важно было с этой точки зрения, как я уже сказал, продержаться в Киеве до того момента, когда дело мира будет решено окончательно.
Осознание критичности момента тем временем совершило перелом в настроении украинских партий и фракций Центральной Рады. Левоэсеровское устремление, тенденция к компромиссам с большевиками сразу отпали; несколько депутатов из левых эсеров были даже арестованы в помещении Центральной Рады чрезвычайным комендантом Киева. Центральная Рада протестовала против этих арестов, сделанных без разрешения, и назначила парламентскую следственную комиссию, но не считала возможным чинить какие-либо трудности правительству. Молча был принят принцип внутреннего согласия перед лицом внешней опасности. Фракции постановили отказаться от конфликтов, вызванных вопросом о социализации земли, выдвинутым партией украинских эсеров и опровергаемым украинскими социал-демократами. Было принято решение одобрить земельный закон в редакции, представленной парламентской комиссией, отложив обсуждение поправок и разъяснений к нему. Этот закон был единогласно принят Центральной Радой 18 января под гром пушек, обстреливавших Киев. На этом же заседании Центральная Рада поручила В. Голубовичу, кандидату от украинских эсеров, формирование нового кабинета, и фракции, которые отозвали ранее своих членов из кабинета, дали согласие вступить в него. Правительственный кризис миновал, и восстановление внутреннего согласия имело большое значение в тех критических обстоятельствах. Условия жизни в Киеве были страшные. Он был окружен большевиками с востока и запада. Артиллерия большевиков обстреливала город, а внутри не утихала уличная война. Некоторые пункты по нескольку раз переходили из рук в руки — то к большевикам, то к войскам Украины. Героических усилий нескольких тысяч защитников не хватало для борьбы, когда стреляли и в городе, и за его пределами, и предательство проникало всюду, сея в людях неуверенность. Люди устали от нервного напряжения. Обоюдная ярость доходила до крайности. Все ужасы гражданской войны становились явью. Народ начинал терять равновесие, обвинять Центральную Раду, что она, стремясь удержаться, отдает город на растерзание. Артиллерия действительно разрушала дома, ночью пылали пожарища.
Так прошло десять дней. Совет Народных Комиссаров непрерывно оповещал «всем, всем, всем», что Киев захвачен войсками Ю. Коцюбинского, Центральная Рада разбита и бежала, власть перешла «к советской республике», но Киев продолжал бороться. Мужество горстки патриотов преодолевало все трудности, выдерживало все удары предательства и малодушия. Только 25 января, когда мирный договор с центральными государствами был обеспечен, украинское правительство, не желая дольше подвергать столицу разрушению, распорядилось вывести артиллерию и войска из центра Киева на окраину, а свое место пребывания перенесло в Житомир. На протяжении 26—27 января Киев был оставлен и перешел в руки большевиков, как пришлых, так и местных, которые с первых дней устроили позорную резню, расстреливая всех, кто имел удостоверение украинского правительства, всех, в ком можно было подозревать украинца. Они похвалялись, что в эти дни было расстреляно пять тысяч украинцев. Эта цифра завышена, более осторожные подсчеты показывают около двух тысяч, но величина этой цифры не играет роли — более важным является принципиальная оценка действительного характера этой войны, которую большевистская сторона представляет борьбой социалистических лозунгов против буржуазии и реакции, а в действительности это была война национальная, направленная на возобновление единой России и на уничтожение сепаратизма — то есть еще более жестокая и бесчеловечная, чем война, которую вело царское правительство, нейтралистские лозунги которого подняли на свое большевистское знамя новые спасители единой и неделимой России — большевики.

137. Война за независимость
Украинское правительство не обманулось в своих надеждах на мир. В день, когда украинские войска покидали Киев, был готов договор с центральными государствами. Вечером 26-го началось его подписание, а в ночь с 26-го на 27-е торжественная процедура была закончена. Договор давал Украине достойный и почетный мир, возвратив ей западные украинские земли, не только оккупированные во время войны, но и ранее оторванные от нее, а именно: Холмщину, Берестейщину, Пинщину (хоть и не в полном объеме — без окраин Дорогичина, Бельской, Брянской, оставшихся за пределами Украины), установив порядок обмена военнопленными без выплат, порядок торговли на принципах контингентирования (то есть определения количества товаров, которые могли ввозиться и вывозиться). Немецкое правительство сразу приступило к мобилизации и вводу на Украину сформированных частей из украинских военнопленных и заявило о своей полной готовности оказать помощь Украине также и своими войсками для скорейшего очищения от большевистских банд в целях обеспечения покоя и порядка, налаживания товарообмена и вывоза излишков, обусловленных в процессе мирных переговоров.
По разным причинам это была непривлекательная перспектива. Можно было предугадать заранее, что вступление немецких войск на Украину создаст повод для агитации против Центральной Рады с разных сторон, вызовет тревогу и неудовольствие широких масс населения, а также среди крестьянства — этой главной основы украинской государственности. Но с другой стороны, было бы в высшей мере опасным оставлять Украину на более продолжительное время в руках большевистской анархии и ждать, пока последняя сама себя выест, пока перегорит большевистская зараза и вызовет такую сильную и организованную реакцию самого украинского народа, на которую могла бы опереться украинская власть. Широкие круги населения, лучшие, наиболее сознательные элементы крестьянства желали покоя и порядка, но ждали твердой власти, которая дала бы им эти покой и порядок и освободила от большевистского террора; и так могло бы продолжаться довольно долго, если бы украинское правительство оставило край без своих организованных центров, без органов власти. Не говоря уже о том, что приближался сельскохозяйственный сезон, и во имя сбережения хоть какой-то экономической силы края и его благосостояния необходимо было дать покой и порядок, чтобы рабочий люд мог приступить к своей работе. Тем временем выяснилось, что для формирования новых частей из военнопленных необходим весьма большой срок. Австро-Венгрия медлила представить украинские части (сечевых стрельцов и регулярные украинские полки). Собственные военные силы Украины сильно сократились под влиянием большевистской деморализации, и об организации достаточно мощной регулярной армии можно было думать как о деле будущего. В силу этого украинское правительство посчитало невозможным отказаться от той военной помощи, которую ему готово было оказать правительство Германии — также, разумеется, действовавшее в собственных интересах: с целью ускорения вывоза хлеба с Украины. Украинское правительство попросило Германию прислать свои войска на Украину, и через несколько дней после подписания договора немцы уже переходили границу. Тогда и Австрия, которая поначалу оттягивала, также заявила о своей готовности выслать свои войска на Украину. Но вместо сечевых стрельцов и украинских полков, на которые надеялось украинское правительство, австрийские власти выслали воинские части чешского, польского и венгерского формирования, у которых сразу же возникли конфликты с местным населением.
Украинское правительство в это время силами небольших военных формирований, выведенных из Киева и переформированных в Житомире, занималось очищением от большевиков Волыни. Под давлением большевистских сил, узнавших о пребывании правительства и Центральной Рады в Житомире и наступавших от Козятина и Жмеринки на Бердичев и Житомир, украинское правительство переехало на несколько дней на северную Волынь, в Сарны. Очистило эту железнодорожную линию для связи с дивизиями военнопленных, которые формировались в Ковеле, и немецкими войсками, которые наступали оттуда же, и с их помощью очень быстро провело освобождение Волыни, а в конце февраля нового стиля (с 16 февраля постановлением Центральной Рады Украина перешла на новый стиль и среднеевропейское время) украинское войско начало наступление на Киев. Большевистские банды, награбив, сколько успели за три недели своего хозяйничанья в Киеве, оставили город без боя, когда украинские и немецкие войска начали свои операции, грозя обойти Киев и взять их в кольцо. 1 марта украинское войско вошло в город, овациями встреченное населением. Несколько дней спустя вернулось в Киев и украинское правительство, а после него со временем и Центральная Рада.
Центральная Рада, собравшись в Житомире через несколько дней по выезде из Киева и оставаясь все время в контакте с правительством, получая от него сводки, все это время не прерывала своей законодательной работы и в период своего изгнания приняла несколько важных законов, проникнутых идеей украинской государственности и ее традиций (законы об украинском гражданстве, об обновлении старой монетной единицы Украинской державы — гривны, о Государственном гербе, в качестве которого был использован знак Владимира Великого на его монетах). Но Центральная Рада работала не в полном составе (на основании соглашения последней сессии полной Рады) и когда возобновила свою деятельность в Киеве в полном составе, то поначалу обнаружилось определенное несогласование между теми группами, которые вели работу в Раде на протяжении всего периода изгнания, и теми, которые в то время не принимали участия в работе. Это проявилось в острых выпадах против, как говорилось, недемократической, националистической и шовинистической политики украинского правительства и тех парламентских групп, которые поддерживали правительство, а конкретно вылилось в министерский кризис, который на некоторое время снова навис над парламентом из-за того, что фракция украинских социал-демократов и некоторые неукраинские признали невозможным для своих членов участие в кабинете в таких условиях, и сразу с разных сторон началась кампания за отставку кабинета Голубовича.
Вокруг Центральной Рады снова разгорелась активная агитация, которая напомнила мрачные дни перед большевистским восстанием. Киевская Дума стала тем центром, вокруг которого объединились все те виды, что, направляясь разными путями к достижению разных целей, сообща старались нанести удар Центральной Раде и Совету Народных Министров, старались сделать подкоп под идею Украинской Республики и дискредитировать ее. Такие меры, как непосредственное подчинение киевской милиции министерству, запрещение демонстраций и митингов в годовщину российской революции, распоряжение о вывесках и объявлениях на украинском языке, введение законов об украинском гражданстве, служили поводом к активной агитации. Всякого рода неправильности в поведении немецких и австрийских войск, даже незначительные, но изначально неизбежные при проведении военных операций в чужой стране, среди иноязычного населения, давали повод для нападок, которые явно должны были дискредитировать украинскую власть за то, что прибегла к помощи немцев.
С другой стороны, социальная политика Центральной Рады, особенно земельный закон 18 января, служила почвой не только для агитации против Украинской Республики среди буржуазных кругов, но и для дискредитации Украинской державы в глазах немцев и австрийцев, у которых враги Центральной Рады пытались найти поддержку в действиях против ее социальной политики и против украинской государственности. Польские помещики Подолья и Волыни обратились к австрийскому правительству с призывом упразднить в приграничных областях Украины крестьянские организации и прекратить действие земельной реформы, возобновить помещичье землевладение и узаконить принудительный крестьянский труд. Они организовывали польские военные части, которые, опираясь на ранее сформированные легионы, попробовали собственными руками прекращать действие земельной реформы и возвращать помещичьи земли, розданные крестьянам земельными комитетами. На Левобережье украинские помещики начали также организовывать движение против земельной реформы и социалистического украинского правительства: присоединив к себе мелких собственников, крестьян и козаков, они принимали резолюции с требованием, чтобы Центральная Рада отправила в отставку свой социалистический кабинет, не созывала Учредительного собрания, организовала временное правительство и, отдав ему всю власть, то есть диктатуру, сама себя распустила. В противном случае грозили борьбой, восстанием и т. д. Их депутации появлялись у немецких представителей. На местах среди офицеров немецких частей также велась с этой стороны усиленная агитация на предмет сворачивания земельной реформы, ликвидации социалистического министерства и т. п. И что наиболее неприятно, параллельно с этими действиями посторонних элементов, несоциалистических, аналогичную агитацию вели отдельные группы украинских социал-демократов, социал-федералистов и их пресса за отстранение социалистов от власти и передачу последней в руки какой-то никому не известной украинской буржуазии (которой фактически и нет), чтобы она при помощи немцев закрепила украинскую государственность на фундаменте буржуазном.
Такой тяжелой была атмосфера, в которой Центральной Раде и ее правительству приходилось освобождать Украину от большевистских войск и банд, восстанавливать разрушенную ими административную машину, налаживать немилосердно уничтоженную экономику страны, чтобы избавиться от анархии и обеспечить вновь добытую самостоятельность и независимость, а также саму государственность.
Ее подрывали изнутри, ее бойкотировали, оставляя без средств, ей чинили всевозможные препятствия в надежде, что она где-то споткнется, упадет и вернется власть буржуазная, империалистическая, возобновится единство России и российская стихия задушит возрожденное украинство. Украинские же вооруженные силы и далее продолжали оставаться немногочисленными и слабо дисциплинированными. Далее, действовали разные самочинные «атаманы», отдельные отряды гайдамаков и вольных козаков, часто состоявшие из элементов неукраинских, реакционных; чинили насилие над людьми, компрометируя украинские войска всякими выходками, националистическими, шовинистическими выкриками, погромами, расстрелами, самочинными контрибуциями. Разные самочинные коменданты, советы, комиссары самовольными поступками нарушали планы операций. Немецкие и австрийские части не координировались ни между собой, ни с украинскими частями и своими самовольными выступлениями порой подрывали плановую работу украинского командования и украинского правительства.
Тем не менее освобождение Украины шло довольно быстро. За март месяц было очищено почти все Правобережье до самого моря — взяты Одесса, Николаев, Херсон, Елисаветград. За Днепром была в значительной степени очищена Черниговщина, в последние дни марта взята Полтава. Операции на этом направлении особенно затянулись из-за того, что к болыпевикам, слабо организованным и недисциплинированным, присоединились чехословацкие дивизии, которые, вместо того чтобы идти на французский фронт по договору, заключенному ими с украинским правительством, начали борьбу с немецкими войсками. Большевистские войска с особым упорством обороняли Екатеринослав и его окрестности, чтобы успеть еще больше вывезти оттуда в Россию. Но большевистская затея была обречена. Главный комендант, бывший жандарм Муравьев, который в феврале хвастался расстрелами украинцев и уничтожением их добра, еще перед потерей Полтавы уже посчитал за лучшее сложить с себя командование, а большевистская «Цикука» (Центральный Исполнительный Комитет Украины) загодя перебралась в Таганрог.
В течение апреля освобождение Левобережья было почти завершено. После того как были опрокинуты чешско-большевистские заставы на дороге в Харьков и Полтаву, 8 апреля большевики покинули Харьков, а еще раньше был освобожден Екатеринослав, и украинское войско вместе с немецким стали продвигаться на запад и юг.
Однако одновременно с этими успехами освобождения Украины и распространением власти украинского правительства с еще большей остротой на повестке дня вставали неотложные вопросы внутреннего благоустройства: налаживание засева полей и плантаций, проблема транспорта и товарообмена, демобилизация промышленности, трудоустройство миллионов безработных и создание армии, собственной, твердой, дисциплинированной армии, которая могла бы в ближайшие годы, пока будет получена возможность милицейской обороны, послужить гарантом политических и социальных завоеваний Украины!

137. Война за независимость
Действительно, Центральная Рада брала Украину обратно в свои руки просто в ужасающем виде. К тому неимоверному развалу, до которого довела ее четырехлетняя война и всероссийская анархия, устроенная революцией, прибавились страшные результаты большевистского погрома. Украинское правительство находило в опустошенных большевиками областях города, с ограбленными администрацией и банками, с целиком уничтоженными органами управления, железные дороги без локомотивов и вагонов, с разрушенными мостами и станциями, с неполучившими зарплаты за несколько месяцев служащими и рабочими, которые прежде всего требовали зарплаты, а в случае ее невыдачи грозили забастовкой. В местах расположения российских армий также оставались группы разных служащих, ожидавших оплаты за бесплатно проработанные месяцы. Заводы стояли без топлива; шахты были залиты водой из-за того, что насосы не действовали месяцами, так как не было угля, и т. д. Зато повсюду украинское правительство ожидали счета за неоплаченные российским правительством доставки, военные работы и т. д.
Со всех сторон нажимали на украинское правительство, на Центральную Раду, требуя денег, распоряжений, покоя, порядка, относя на счет правительства и Рады все проявления беспорядка, нехватку денег, запасов, разграбленных большевиками. Со всех сторон, извне и изнутри, использовали это катастрофическое состояние для натиска: одни для того, чтобы пошатнулась Украинская Республика, другие — чтобы добиться от нее всевозможных политических и экономических уступок в интересах своих государств. Местные буржуазные круги и агенты центральных государств нажимали, требуя уступок буржуазным формам и принципам — в тот момент, как с другой стороны противники Украинского государства внимательно следили за каждым шагом Центральной Рады и ее правительства, чтобы найти доказательства буржуазной, реакционной политики, чтобы дискредитировать Раду в глазах пролетариата и особенно крестьянства, которое воспринимало все эти инсинуации, смертельно переживая за судьбу аграрной реформы, за судьбу принципов Третьего и Четвертого универсалов, о которых враги украинства распространяли слухи, будто Центральная Рада уже упразднила эти принципы Пятым универсалом и для того позвала немцев, чтобы вернуть землю панам и ликвидировать все свободы.
В таких страшных условиях было ясно, что лишь мощное единение всех украинских сил вокруг идеи обороны Украинского государства, ее демократических и социальных завоеваний может спасти Украину Это осознали те группы, которые поставили главной задачей момента укрепление украинской государственности и самостоятельности. Отбросив противоречия в принципиальных взглядах и в своих отношениях к тем или иным конкретным актам украинского правительства, они решили всеми силами поддержать его Центральную Раду и защитить от разных потрясений.
Первым их делом по возвращении в Киев Центральной Рады было обнародование ее заявления, изданное «в день праздника Т. Шевченка», в котором говорилось, что Центральная Рада крепко стоит и будет стоять под теми социальными и демократическими лозунгами, которые были провозглашены Третьим и Четвертым универсалами. В том же заявлении объяснялись мотивы, вынудившие Раду позвать немцев на Украину. Кабинет Голубовича был пополнен министрами из всех главнейших украинских фракций (неукраинские социалистические группы уклонились от участия в кабинете), и таким образом всяческие спекуляции на кабинетном кризисе были прекращены. Трактаты с центральными государствами после долгой дискуссии были ратифицированы. Путем ряда выступлений было рассеяно подозрение неукраинских групп по поводу переориентации украинского курса в сторону шовинизма и национализма. Особенно важное значение имели совещания и дебаты по вопросу о созыве Учредительного собрания.
Украинская Центральная Рада уже дважды определяла срок созыва Украинского Учредительного собрания и теперь нетерпеливо ждала выяснения итогов избирательной кампании, которая проходила в первых числах января, во время самого большевистского нашествия. Возможность немедленного созыва первого непосредственного народного представительства, выбранного на основе общего, равного, тайного и пропорционального голосования, и передачи ему дальнейшего управления делами независимой Украины была очень ценной для Рады.
На последней сессии Центральной Рады, в январе, было одобрено положение, согласно которому Учредительное собрание может собраться тогда, когда по временному подсчету будет определено что половина членов Учредительного собрания уже избрана. Правда, высказывались суждения, что если принять во внимание тот большевистский террор и всякие нарушения в условиях которых проходили выборы, то лучше признать последние недействительными и объявить новые выборы в Учредительное собрание или, минуя их, просто назначить выборы в парламент, приняв конституцию и избирательный закон в Центральной Раде. Но в конце концов большинство решительно высказалось за созыв Учредительного собрания на основе уже проведенных выборов, если есть хоть какая-то законная возможность этого – по мысли упомянутого январского постановления. Граждане, особенно крестьянство, с нетерпением ожидали обещанного Центральной Радой Учредительного собрания и разумеется, нельзя было не выполнить этого обещания, если реальной была хоть какая-то возможность созыва Учредительного собрания.
Эта возможность увеличивалась по мере освобождения украинских территорий и приносила успокоение пребывавшему в напряжении населению Украины. После тяжких и болезненных переживаний людям хотелось успокоиться духовно, остановившись на каком-то общем постулате, который бы объединил разрозненные течения, указал путь решения конфликта, указал выход из противоречий, дал возможность вновь начать работу на новом фундаменте, отбросив старые счеты, старые ориентации. Его лозунгом становился немедленный созыв Украинского Учредительного собрания, и большинство Центральной Рады приняло этот лозунг: 11 апреля она постановила созвать Учредительное собрание 12 мая.
Однако, успокаивая левые круги, это решение озадачило правые группы, которые боялись, что Учредительное собрание в своем левом составе закрепит ненавистные им социалистические реформы и весь демократическо-радикальный строй республики. Как показал подсчет мандатов, большинство Учредительного собрания должны были составить украинские социалисты-революционеры, после них весьма значительный процент мандатов принадлежал большевикам (коммунистам). Поэтому партии, не представленные соответственно, как и всякие правые группировки, не хотели этого Учредительного собрания, и перспектива его созыва только придала энергии усилиям спровоцировать немцев на вмешательства в украинские правительственные дела.
Немецкое командование к этому времени вошло в весьма напряженные отношения с Центральной Радой и украинским правительством. Рада резко протестовала против поведения немецкого и австрийского войска, которое не только забирало со складов и фронтов что хотело, никого не спрашивая, — но и реквизировало у населения всякого рода припасы, а неповинующихся и сопротивляющихся арестовывало, судило своим судом и даже расстреливало без ведома украинских властей. Немецкие команды делали это как будто бы в целях собственной безопасности, принимая во внимание дефицит организованной украинской власти на местах, разбитой и уничтоженной во время большевистских восстаний и всем предыдущим прифронтовым хаосом, вызванным самочинной демобилизацией. Но они поступали самовольно, как оккупанты, а не союзники даже там, где представители украинской власти были на месте. Более того, их вмешательство в управу и суд, их самовольные расправы с украинским населением приобретали выразительную социально-политическую окраску. Немецко-австрийские команды действовали по указке местных польских и российских помещиков, заводчиков и их представителей, арестовывали сельские земельные и продовольственные комитеты, принуждали крестьян возвращать взятый в экономии инвентарь и даже отобранную у помещиков землю.
Связи, установленные помещиками, капиталистами и их местными агентами с немецкими военными кругами, с офицерами и командами, начинали приносить плоды. В немецко-австрийских кругах формировалось убеждение, что прогрессивные украинские круги непригодны для управления Украиной, что вообще украинский элемент не созрел для государственной деятельности, а украинская культура — для роли государственной, социалистические же украинские партии, в частности, своим курсом толкают страну к полной экономической разрухе. Среди немецкого офицерства было много русофильских элементов, которые напросились в немецкие и австрийские части, посланные на Украину, в силу давних связей с Россией, знания русского языка и российских обстоятельств, и все офицерство в значительной степени вообще было настроено реакционно, — поэтому подобная агитация обретала здесь благодатную почву. Особенно весомым казался аргумент, что хозяйственный хаос, вызванный «социализацией земли», якобы парализует деятельность хлеборобов в этом сезоне и Украина будет не в состоянии поставлять немцам хлеб, которого с жадностью ожидали Германия и Австрия, и данной перспективой мотивировали Брестский мир («мир для хлеба»). Немецкое командование под влиянием всех этих донесений с мест и аргументов своих подчиненных решило взять в свои руки руководство украинской политикой, и главный комендант немецких сил на Украине фельдмаршал Айхгорн отдал своим подчиненным приказ принять все меры к предотвращению недосева, а в отдельной инструкции определил новые нормы земельных работ, которые полностью расходились с земельным законом и явно были предвестниками возобновления помещичьего хозяйства.
Украинские прогрессивные круги, которые сначала в мягкой форме отговаривали немецкое командование от всяческих вмешательств во внутренние дела Украины, а особенно в ее социальную политику, были вынуждены таким поведением немецкого командования пойти на более решительные шаги. Сначала министр юстиции оповестил украинские суды о том, что процессы, ведущиеся немецкими и австрийскими судами над украинскими гражданами, не имеют силы и являются незаконными актами. Затем министр земельных дел опротестовал перед Центральной Радой распоряжение Айхгорна и сложил с себя полномочия. Центральная Рада не приняла его отставку, но постановила оповестить население о том, что приказы Айхгорна не должны выполняться, а Совету Министров поручила опротестовать перед немецким правительством поведение его военных представителей. Эти постановления Центральной Рады, принятые 13 апреля, удалось, невзирая на все препятствия, передать в Берлин, и в берлинском парламенте оппозиция по этому поводу готовилась к большой критике поведения военного командования на Украине. Тогда командование решило выйти из положения путем переворота: оно шагнуло навстречу тем призывам, которые были обращены к нему со стороны украинских и неукраинских помещичьих и капиталистических кругов, и согласилось своей военной силой обеспечить ликвидацию социалистического правления и возвращение монархии в форме украинского гетманства.
Видя, что никто из авторитетных украинских деятелей не соглашается принимать власть из германских рук, немцам пришлось выдвинуть в качестве кандидата на гетманство швагра немецкого главного команданта — генерала Скоропадского, ничем не связанного с украинством, за исключением далекого родства с бывшим когда-то гетманом. Киев и его окрестности были заняты немецкими войсками (австрийские части были высланы); «сине-жупанную дивизию», сформированную из военнопленных украинцев, насильно разоружили; связь с Берлином была полностью прервана; было официально объявлено введение военной юстиции для охраны порядка, а специально в Киеве, якобы ввиду приближения 1 Мая, установлена усиленная немецкая охрана. На этом основании некий военный чин, будто без ведома самого Айхгорна, распорядился арестовать нескольких министров, которых немцы считали наиболее опасными для своей акции. Немецкий вооруженный отряд, разыскивая их, 28 апреля вошел во время заседания Центральной Рады в ее здание: перевернул все помещения, будто бы пытаясь найти склад оружия, приготовленного для восстания против немцев, забрал архив, а в зале заседаний, под угрозой стрельбы прервав собрание, подверг ревизии всех членов Центральной Рады и самого ее председателя, несмотря на его протест, и закрыл заседание. В ту же ночь военный агент немецкого правительства полковник Штольценберг, вместо того чтобы объяснить этот неслыханный поступок, поставил перед председателем Центральной Рады ультимативный вопрос: не считает ли Центральная Рада, ввиду своего конфликта с немецкими властями, необходимым прекратить свою деятельность. Когда председатель заявил, что Рада самоупразднится, передав свою работу Учредительному собранию, это было использовано как основание для дальнейших действий. На следующий день, 29 апреля, под охраной немецких пулеметов собранные в Киеве «большие и малые землевладельцы» провели церемонию избрания на гетманство Скоропадского. Немецкая военная сила сделала невозможными заседания Центральной Рады, — последним актом Рады было одобрение давно подготовленного проекта конституции, которой Скоропадский противопоставил свою «грамоту» ко всему украинскому народу.
Немецкий штык «решил вопрос», началось гетманско-немецкое правление, но украинское крестьянство ответило ему своим восстанием.

Михаил Грушевский

ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ УКРАИНЫ

ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ УКРАИ НЫ