Эдвард Карр

ИСТОРИЯ СОВЕТСКОЙ РОССИИ

К оглавлению

Часть I . Человек и орудие

Глава 1. ОСНОВЫ БОЛЬШЕВИЗМА

Начало будущей Российской коммунистической партии (большевиков), позднее – Всесоюзной коммунистической партии (большевиков), положил маленький съезд, состоявшийся в Минске в марте 1898 г., в котором участвовало всего девять человек. На съезде была основана Российская [1] социал-демократическая рабочая партия.

Девять делегатов представляли местные организации Петербурга, Москвы, Киева и Екатеринослава, а также "Общееврейский рабочий союз в России и Польше", известный под названием Бунд. Съезд продолжался три дня – с 1 по 3 марта 1898 г. На нем был избран Центральный Комитет и принято решение издавать партийную газету. Больше ничего сделать не удалось, поскольку полиция арестовала всех основных участников съезда. Так что, в сущности, от этой первой попытки осталось лишь общее название ряда местных комитетов и организаций, у которых не было ни общего центра, где бы они могли собираться, ни других способов поддерживать связь друг с другом. Никто из девяти делегатов первого съезда не сыграл ведущей роли в дальнейшей истории партии. "Манифест Российской социал-демократической рабочей партии", выпущенный после роспуска съезда, был разработан марксистом Петром Струве. Этот документ явился наиболее существенным наследием из всего, что оставил съезд последующим поколениям.

В "Манифесте" после упоминания о "живительной буре революции 1848 года", которая пронеслась над Европой 50 годами ранее, отмечалось, что российский рабочий класс "совершенно лишен того, чем свободно и спокойно пользуются его заграничные товарищи: участия в управлении государством, свободы устного и печатного слова, свободы союзов и собраний". Эти блага являлись необходимым условием в борьбе рабочего класса "за свое конечное освобождение, против частной собственности и капитализма – за социализм". В России условия были иными:

"Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия, тем большие культурные, политические задачи выпадают на долю пролетариата. На своих крепких плечах русский рабочий класс

должен вынести и вынесет дело завоевания политической свободы. Это необходимый, но лишь первый шаг к осуществлению великой исторической миссии пролетариата – к созданию такого общественного строя, в котором не будет места эксплуатации человека человеком" [2].

Таким образом, в этом документе ясно выражена мысль о необходимости двух этапов революции – буржуазно-демократического и пролетарско-социалистического, – заложенная в "Коммунистическом манифесте" 50 годами ранее. Большим достоинством "Манифеста" Струве было то, что в нем впервые в истории указывалось на основную дилемму русской революции – неспособность русской буржуазии осуществить свою собственную революцию и вытекающее отсюда расширение роли русского пролетариата до принятия им на себя руководства буржуазно-демократической революцией. Впоследствии этот документ был подвергнут критике, так как в нем совсем не упоминалось о диктатуре пролетариата и не указывались средства, с помощью которых пролетариат мог бы выполнить свою миссию. Следовательно, "Манифест" был скорее теоретической разработкой, чем программой действий.

Съезд в Минске был первой согласованной попыткой создать российскую марксистскую партию на российской почве. В течение предыдущих 30 лет ведущими революционерами в России были народники – общее название ряда сменявших друг друга революционных групп, которые верили в теорию крестьянской революции и в практику индивидуального террора против представителей самодержавия.

В конце 70-х годов XIX века молодой революционер по фамилии Плеханов порвал с народниками из-за расхождений по вопросу об индивидуальном терроре, который он отвергал, считая бесполезным. Он уехал за границу, стал марксистом и в 1883 г. основал русскую марксистскую группу в Швейцарии, названную "Освобождение труда". В течение последующих 15 лет Плеханов и его соратники, среди которых наиболее активными были Аксельрод и Вера Засулич, вели непрерывную борьбу против народников на страницах печати, отстаивая применимость к России марксистского тезиса о том, что революция может произойти лишь при условии развития капитализма и в результате борьбы промышленного пролетариата. Быстрое распространение в России заводов и фабрик в те годы, а также начало промышленных забастовок придали новое значение программе, которая прежде могла бы показаться утопической. В 90-е годы возникли первые марксистские группы в самой России, а в 1895 г. в Петербурге был организован "Союз борьбы за освобождение рабочего класса". Среди членов этого "Союза борьбы" был молодой и полный энтузиазма ученик Плеханова – Владимир Ильич Ульянов.

Владимир Ульянов родился в 1870 г. в Симбирске (который много лет спустя был переименован в Ульяновск) в семье мел-

кого служащего. Молодое поколение семьи с ранних лет восприняло революционные традиции. Когда Владимиру было 17 лет, его старший брат Александр был казнен за участие в заговоре с целью убийства Александра III. Владимир Ульянов учился в Казанском университете, где он увлекался идеями марксизма. В конце концов он был исключен из университета за революционную деятельность. В начале 90-х годов он приехал в Петербург заниматься юриспруденцией и совершенствоваться в марксизме. Ранние работы Ульянова были продолжением полемики Плеханова с народниками. Зимой 1894/95 г. он разъяснял новую работу Плеханова – "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю" [3] – в кружке восторженных молодых марксистов. Летом 1895 г. молодой Ульянов встретился со своим учителем в Швейцарии и, вернувшись в Петербург, вступил в "Союз борьбы за освобождение рабочего класса".

Но "Союз борьбы" интересовала не только теория. Ульянов, как и другие его члены, занимался распространением революционных брошюр среди фабричных рабочих. Это привело к тому, что в конце 1895 г. он был арестован и заключен на несколько месяцев в тюрьму, а затем сослан в Сибирь. Однако благодаря неопределенности полицейских предписаний его литературная деятельность продолжалась. В период ссылки в Сибири он обдумывал планы организации партии, причем основное значение придавал созданию партийной газеты, которая должна была издаваться за границей и тайно доставляться в Россию. Эти планы он обсуждал с Надеждой Крупской, которая приехала к нему в ссылку в Сибирь и стала его женой, с Кржижановским, тоже социал-демократом, с которым он вместе отбывал ссылку, а также с Потресовым и Мартовым, находившимися где-то в Сибири [4].

После освобождения из сибирской ссылки в начале 1900 г. Ульянов, Потресов и Мартов, собрав необходимые средства, отправились в Женеву, с тем чтобы начать сотрудничать с Плехановым. Вскоре было достигнуто соглашение. Общедоступный еженедельник под названием "Искра" и солидный теоретический журнал "Заря" должны были издаваться редакционной коллегией из шести человек. В нее вошли Плеханов, Аксельрод и Засулич, представлявшие группу "Освобождение труда", а также Ульянов, Потресов и Мартов.

Первый номер "Искры" вышел из печати в Штутгарте [5] 1 декабря 1900 г. Первый номер "Зари" появился 1 апреля 1901 г. Престиж и авторитет Плеханова, который считался старейшиной русских марксистов, создали ему – в его собственных глазах и в глазах других – славу гениального руководителя всего начинания. В предварительном объявлении об издании "Искры" были упомянуты только фамилии трех членов группы "Освобождение труда". Они были представлены как будущие сотрудники газеты, которая, очевидно, создавалась по проекту, разработанному Ульяновым в России [6]. И только эти же три фамилии –

Плеханов, Аксельрод и Засулич – были обозначены и на титульном листе "Зари". Фамилии трех более молодых издателей, которым еще надо было добиться признания, все еще оставались совершенно неизвестными. Ульянов, писавший больше всех из них, публиковал свои ранние работы под псевдонимами Ильин и Тулин. После отъезда из России он скрывался под псевдонимами Петров и Фрей. Впервые подпись Ленин появилась в декабре 1901 г. в журнале "Заря", где была опубликована статья Ульянова. Это событие приобрело символическое значение.

Именно в этот период впервые стало очевидно, что Ленин на голову выше своих коллег-издателей по энергии и ясности мысли. Он один точно знал, что надо делать – создать всеми признанный орган для пропаганды революционной теории и организованную революционную партию. Для выполнения первой задачи надо было, помимо других публикаций на страницах "Искры", обнародовать программу партии. Для осуществления второй задачи требовался созыв съезда партии, чтобы продолжить работу, начатую и прерванную в 1898 г. "Искра" была призвана, как сказано в предварительном объявлении о ее создании, придать разобщенному российскому социал-демократическому движению "определенную физиономию и организацию".

"Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться. Иначе наше объединение было бы лишь фикцией, прикрывающей существующий разброд и мешающей его радикальному устранению. Понятно поэтому, что мы не намерены сделать наш орган простым складом разнообразных воззрений. Мы будем вести его, наоборот, в духе строго определенного направления" [7].

К середине 1902 г. "Искра" смогла представить своим читателям проект программы, в котором были старательно соединены взгляды более умеренного и осторожного Плеханова и более смелого и бескомпромиссного Ленина. Примерно в это же время Ленин опубликовал свою первую крупную работу, "Что делать?", посвященную революционной теории и революционной организации. В начале 1903 г. был в значительной мере подготовлен созыв съезда партии в Брюсселе в июле того же года.

"Большевизм существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года" [8], – написал Ленин 20 лет спустя. Характер большевизма был обусловлен той полемикой, которая зародилась в самом начале его формирования. Благодаря гениальной ясности мысли, уверенной настойчивости и полемическому темпераменту Ленин сыграл в ней выдающуюся роль. Прежде чем открылся съезд, были одержаны победы в трех идеологических битвах. В отличие от народников Российская социал-демократическая рабочая партия считала движущей силой грядущей революции пролетариат, а не кресть-

янство. В отличие от "легальных марксистов" она призывала к революционным действиям и борьбе за социализм. В отличие от так называемых "экономистов" она выдвигала от имени пролетариата не только экономические, но и политические требования. Борьба с народниками была главным достижением Плеханова.

Первые русские революционеры 60-х годов XIX века, восприняв и осмыслив идеи, выраженные пионерами мысли 40-х годов, были материалистами в том смысле, в каком этот термин понимали просветители XVIII века, и радикалами в традициях Французской революции. Они не были связаны ни с русским крестьянством, ни с фабричными рабочими, тогда еще численно незначительными. Русские революционеры 70-х годов по-новому оценили русского крестьянина, видя в нем будущую главную силу русской революции, которая, таким образом, впервые обрела не только интеллектуальную, но и социальную значимость. Некоторые из них стали последователями Бакунина и обратились к анархизму и терроризму. Другие находились под влиянием идей Маркса (чьи работы начали проникать в Россию в 70-е годы), но толковали их по-своему, применительно к русской действительности. Они считали, что Россия, будучи преимущественно аграрной страной, минует западную стадию буржуазного капитализма и что специфическая русская крестьянская община позволит осуществить прямой переход от феодализма прошлого к коммунизму будущего.

Расхождения между революционными радикалами 60-х годов и народниками 70-х годов аналогичны знаменитому спору между западниками и славянофилами в других областях русской мысли. Западники утверждали, что России как отсталой стране предстоит учиться у Запада и проходить в своем развитии все этапы и стадии, пройденные Западом на пути к прогрессу. Славянофилы верили, что, несмотря на явную отсталость, Россия полна молодой энергии, возвышающей ее над декаденствующим Западом, что ей уготована особая, неповторимая судьба, которая позволит ей подняться над типичными пороками западной цивилизации.

Ранние работы Ленина, направленные против народников, в основном лишь разъясняли взгляды Плеханова. В самых первых работах он провозгласил с юношеским энтузиазмом свою революционную веру в пролетариат:

"На класс рабочих и обращают социал-демократы все свое внимание и всю свою деятельность. Когда передовые представители его усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в сознательную классовую борьбу, – тогда русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом "ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ" [9].

В последнее десятилетие XIX века Витте и иностранные капиталисты стимулировали развитие русской промышленности и русского пролетариата и, таким образом, создавали условия, подтвердившие правоту идей Плеханова и Ленина. На революционном небосводе всходила звезда промышленного рабочего и угасала звезда крестьянина. И только в 1905 г. перед партией вновь остро встала проблема включения крестьянина в революционный процесс.

"Легальные марксисты" представляли собой небольшую группу интеллигентов, которые в середине 90-х годов прошлого столетия начали излагать марксистское учение в книгах и статьях в такой форме, которая позволяла обойти русскую цензуру. Быстрое распространение марксизма среди русских интеллигентов того времени было обусловлено интенсивным развитием русской промышленности и отсутствием буржуазной традиции или буржуазной политической философии, которые в России могли бы играть роль западного либерализма. Маркс считал развитие капитализма в феодальных условиях прогрессивным фактором. Зарождающееся в России среднее сословие принимало марксизм как идеологическую опору в борьбе против феодализма и самодержавия; точно так же, как в будущем марксизму предстояло привлечь на свою сторону растущий класс капиталистов в "отсталых" азиатских странах в качестве опоры в борьбе против иностранного империализма. Однако, приняв марксизм, русские интеллигенты из среднего сословия выхолостили из него непосредственное революционное содержание. Поэтому власти, которые все еще испытывали страх перед народниками как перед главной революционной партией, были не прочь проявлять терпимость к этим заклятым врагам народников, тем более что их программа, по-видимому, не содержала никакой непосредственной угрозы.

Выдающимся деятелем среди "легальных марксистов" был Петр Струве, автор "Манифеста", принятого на I съезде РСДРП. В его "Критических заметках к вопросу об экономическом развитии России", опубликованных в 1894 г., излагалась первоначальная политическая платформа его группы и в заключение приводился известный призыв к социалистам не связываться с утопическими проектами сокрушения вселенной, а "пойти на выучку к капитализму" [10]. Другими известными "легальными марксистами" были Булгаков и Бердяев, впоследствии принявшие ортодоксальное христианство, и Туган-Барановский, автор образцовой работы о российских фабриках.

Взгляды "легальных марксистов" были диаметрально противоположны взглядам народников, и они безоговорочно приняли марксистскую точку зрения, согласно которой развитие буржуазного капитализма является обязательной первой ста-

дией на пути к социализму. Они считали, что в этом отношении Россия должна изучать уроки Запада и следовать по пути западных стран. До этого момента Ленин полностью разделял их точку зрения. Однако их твердая убежденность в необходимости буржуазного капиталистического этапа вскоре привела их к выводу, что это и есть конечная цель всего процесса, и к замене революции реформой, с помощью которой, по их мнению, можно было постепенно прийти к социализму. На основе этой теории впоследствии сформировались взгляды Бернштейна и немецких ревизионистов марксизма. Как много времени спустя писал Ленин:

"Это были буржуазные демократы, для которых разрыв с народничеством означал переход от мещанского (или крестьянского) социализма не к пролетарскому социализму, как для нас, а к буржуазному либерализму" [11].

Еще более серьезной была полемика с так называемыми "экономистами" – группой русских социал-демократов, которые оказали огромное влияние ,на все революционное движение на стыке веков. Основной теоретический принцип "экономистов" сводился к строгому разделению экономики и политики: экономические требования – это дело рабочих, а политика – дело мыслящих руководителей партии. С их точки зрения, рабочих интересовали не политические, а лишь экономические результаты; классовая борьба, в их понимании, сводилась к одной из форм профсоюзного движения – борьбе рабочих против хозяев за улучшение условий труда и социальные реформы в рамках существующего строя. Политика – забота интеллигентов. Но поскольку единственной общепринятой политической программой России того времени была программа буржуазной реформы, задачи мыслителей партии, по существу, сводились к задачам буржуазных либералов, и в конце концов стало трудно отличать их друг от друга. Манифестом этой группы стали следующие слова, которые вошли в так называемое "Credo":

"Разговоры о самостоятельной рабочей политической партии суть не что иное, как продукт переноса чужих задач, чужих результатов на нашу почву. ...целый ряд исторических условий мешает нам быть марксистами Запада и требует от нас иного марксизма, уместного и нужного в русских условиях. Отсутствие у каждого русского гражданина политического чувства и чутья не может, очевидно, быть искуплено разговорами о политике или воззваниями к несуществующей силе. Это политическое чутье может быть дано лишь воспитанием, т.е. участием в той жизни (как бы она ни была немарксистична), которую предлагает русская действительность... Для русского марксиста исход один: участие, т.е. помощь экономической борьбе пролетариата и участие в либерально-оппозиционной деятельности" [12].

Летом 1899 г. Ленин и группа его соратников по сибирской ссылке в своем контрманифесте осудили эту ересь, назвав ее от-

ступлением от партийного манифеста, принятого годом ранее, где указывалось, что "дело завоевания политической свободы" возложено непосредственно на "крепкие плечи" русского рабочего [13]. В следующем году Плеханов с целью окончательного разоблачения "экономизма" выпустил сборник материалов, к которому он написал предисловие и комментарии [14], а Мартов, отличавшийся талантом политического сатирика, написал "Гимн новейшего русского социализма":

Вашей политикой нас не прельстите,

Вы, демагоги трудящихся масс,

О коммунизмах своих не твердите,

Веруем... в мощь вспомогательных касс.

Эта полемика продолжалась и в период, когда стала выпускаться "Искра", и она занимала много места на страницах новой газеты. А в работе Ленина "Что делать?" после начальной реплики, направленной против "легальных марксистов", следовало широкое наступление на "экономизм" во всех его проявлениях:

"...Идеалом социал-демократа должен быть не секретарь тред-юниона, а народный трибун..." "Тред-юнионистская политика рабочего класса есть именно буржуазная политика рабочего класса" [15].

Чтобы пробудить классовую сознательность масс, наряду с экономической агитацией была необходима агитация политическая. В самом деле, эти два фактора были неотделимы друг от друга, так как любая классовая борьба является в первую очередь борьбой политической. В отличие от "легальных марксистов", в сущности представлявших собой буржуазную группу, которая проводила буржуазную политику с помощью марксистской терминологии, "экономисты" выступали за политику экономической агитации и социальных реформ для рабочих и в этом отношении были подлинно рабочей партией. Однако в конечном итоге они пришли к тому же практическому выводу, что и "легальные марксисты", а именно что необходимо отложить революционную борьбу пролетариата за социалистические преобразования на неопределенный срок, а пока сосредоточить свои усилия на том, чтобы в союзе с буржуазией выработать реформистскую демократическую программу. Позднее Ленин отметил, что в этих взглядах заложены основные принципы меньшевизма [16].

Решающий вопрос, вокруг которого шла полемика с "легальными марксистами" и "экономистами", неотступно привлекал к себе внимание на протяжении всей истории русской революции. В "Коммунистическом манифесте" тщательно разработанная программа предусматривала следующие друг за другом этапы революции. Сначала буржуазная революция уничтожит остатки феодального строя и политического абсолютизма и установит буржуазную демократию и буржуазный капитализм с

присущим ему феноменом в лице промышленного пролетариата. Затем пролетариат, организуясь в условиях буржуазной демократии, перейдет к конечному этапу революции, состоящемув ниспровержении буржуазного капитализма и установлении социализма.

Вместе с тем у Маркса, видимо, были некоторые сомнения, касавшиеся практического проведения в жизнь этой программы. Она была выработана на основе блестящего обобщения английской и французской истории, а также обстановки в Германии 40-х годов, которая все еще ожидала свою буржуазную революцию, но в которой уже нарождалась промышленность и наблюдался быстрый рост пролетариата. В 1844 г. Маркс выразил сомнение по поводу возможности удержать грядущую революцию в Германии в рамках буржуазной революции, "оставляющей нетронутыми самые устои здания", и заявил, что освободить Германию может только революционный пролетариат [17]. В самом "Коммунистическом манифесте" он предсказывал, что благодаря "более прогрессивным условиям" и "более развитому пролетариату" современной Германии германская буржуазная революция явится "непосредственным прологом" пролетарской революции. А после того, как поражение революции 1848 г. вскрыло беспомощность немецкой буржуазии, Маркс еще теснее связал буржуазную и пролетарскую революции в Германии.

В своем обращении к Союзу коммунистов в марте 1850 г. Маркс утверждал, что в результате неудачи революции 1848 г. перед рабочим классом Германии встала двойная задача: во-первых, оказать поддержку буржуазии в ее демократической борьбе против феодализма и придать этой борьбе как можно более острую форму и, во-вторых, поддержать независимую партию, способную после завершения буржуазно-демократической революции возглавить борьбу за социализм против буржуазного капитализма. Более того, в то время как эти задачи были теоретически самостоятельными, в интересах рабочего класса было сделать процесс их осуществления непрерывным:

"В то время как демократические мелкие буржуа хотят возможно быстрее закончить революцию... наши интересы и наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратится и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев".

И Маркс закончил свой длинный призыв словами: "Их боевой лозунг должен гласить: "Непрерывная революция" [18].

Таким образом, перед русскими марксистами 90-х годов было два пути. Все соглашались с тем, что Россия еще не созрела

для буржуазной революции; поэтому можно было утверждать, как это делали "легальные марксисты" и "экономисты", что на данном этапе пролетариат может занять в отношении социалистической революции только выжидательную позицию и одновременно в качестве союзника буржуазии бороться за осуществление ее программы уничтожения феодализма и самодержавия. Другой альтернативой было применение в условиях России программы, подобной той, которую Маркс выдвигал для Германии, и, по всей вероятности, Ленин был первым, кто раскрыл возможность ее применения, сделав это в статье "Задачи русских социал-демократов", написанной в Сибири в 1897 г.

В этой статье Ленин указывал, что перед русскими социал-демократами стоит задача проведения классовой борьбы пролетариата "в ее обоих проявлениях": демократической борьбы против абсолютизма, в которой союзником пролетариата будет буржуазия, и борьбы за социализм против капитализма, которую пролетариат будет вести самостоятельно. В то время как "социал-демократы все признают, что политическая революция в России должна предшествовать социалистической", не менее верно и то, что демократическая работа "неразрывно связывается с социалистической" и, следовательно, "все социалисты в России должны стать социал-демократами... все истинные и последовательные демократы в России должны стать социал-демократами" [19]. В теоретическом плане Ленин полностью разделял эти две революции. Помня об отсутствии в России такой сравнительно развитой промышленности, какая была в Германии в 1848 г., он не спешил вслед за Марксом предсказывать "непрерывное" следование пролетарской революции за буржуазной. Он предпочел ничего не говорить о том, сколько времени пройдет между ними. Но вопрос о "неразрывной связи" между двумя задачами русской социал-демократии приблизил его к выработанной для Германии марксистской теории непрерывности революционного процесса. Статья Ленина была с энтузиазмом встречена группой "Освобождение труда" в Женеве и опубликована там с предисловием Аксельрода, в котором она высоко оценивалась как "непосредственный комментарий" к партийному манифесту [20].

Признание двойственной задачи, стоящей перед пролетариатом – осуществления демократической и социалистической революции, – оказало влияние на вопросы организации партии. Одним из основных вопросов, вызывавших споры с "экономистами", был так называемый вопрос "стихийности" в рабочем движении. "Коммунистический манифест", критикуя утопических социалистов, противопоставляет "организацию общества по придуманному ими рецепту" "постепенно продвигающейся вперед организации пролетариата в класс". С другой стороны, преувеличение роли "постепенного" и "стихийного" развития могло бы повлечь за собой отрицание необходимости политической борьбы. Таким образом, термин "стихийность" стал лозун-

гом "экономистов", которые считали, что рост выступлений за экономические реформы среди народных масс (профсоюзное движение, забастовки и т.д.) "стихийно" подготовит их к революции.

Ортодоксальные социал-демократы в лице Плеханова, группы "Освобождение труда", а также Ленина утверждали, что следует не только поощрять рабочих к выдвижению политических требований наряду с экономическими, но ставить перед ними осознанную революционную цель и вести целенаправленную революционную борьбу. "Сознательность" противопоставлялась "стихийности" [21]. С точки зрения Ленина, слабость русского рабочего движения в конце века была обусловлена тем, что "стихийность" преобладала над "сознательностью". Интенсивное промышленное развитие России вызвало волну забастовок, направленных против невыносимых условий труда на предприятиях. Однако протест рабочих не был связан с революционной сознательностью или революционной теорией.

За теоретической дискуссией, посвященной "стихийности" и "сознательности", скрывался жизненно важный практический вопрос о характере и предназначении революционной партии, который в конце концов привел к раздвоению Российской социал-демократической рабочей партии. Идея, впоследствии ставшая большевистской доктриной, формировалась постепенно и не вызывала серьезных столкновений внутри партии до рокового съезда, состоявшегося в 1903 г. Большевистская теория была создана не одним только Лениным. Плеханов все еще пользовался исключительным авторитетом как теоретик партии, и Ленин не спешил оспаривать его авторитет. Однако со времени основания "Искры" Ленин постепенно становился в партии главным выразителем передовых идей, и именно в его произведениях наиболее четко прослеживается эволюция учения о партии.

Последовательно изложенная в "Искре" точка зрения на характер партии основана на двух концепциях, к которым Ленин обращался снова и снова. Первая состояла в том, что "без революционной теории не может быть и революционного движения" [22]. Согласно второй, "социал-демократическое сознание", или "классовое политическое сознание", не могло "вырасти из" стихийности, а могло быть принесено рабочему "только извне" [23]. Эти две концепции определяли особенности отношения партии к пролетариату как к единому целому и имели далеко идущие последствия, которые трудно было оценить немедленно.

Из первой концепции, утверждавшей первостепенное значение теории, вытекала необходимость существования партии, созданной интеллигентами и, хотя бы на первых порах, в основном состоящей из них. По мнению Ленина, это было обусловлено исторической необходимостью:

"История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выра-

ботать лишь сознание тред-юнионистское, т.е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т.п. Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией. Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции" [24].

Ленин придавал большое значение "глубоко справедливым и важным словам" Каутского, все еще уважаемого руководителя германской социал-демократии:

"Современное социалистическое сознание может возникнуть только на основании глубокого научного знания... Носителем же науки является не пролетариат, а буржуазная интеллигенция: в головах отдельных членов этого слоя возник ведь и современный социализм" [25].

В этом высказывании ощущается некоторый оттенок высокомерия, характерный для Плеханова и не полностью отсутствовавший в работах Ленина того времени. В "Манифесте", где было объявлено о создании "Искры" и начата яростная кампания против "экономистов", выражалось пренебрежение к "чисто рабочей" литературе [26], и, оглядываясь назад на этот период, Ленин отметил, что в России, так же как и в других странах, рост массового рабочего движения был сигналом появления "оппортунистических" направлений в лагере марксистов [27]. Ленин и его соратники начальной поры были интеллигентами чистой воды, и в их произведениях проявились высокий уровень образования и проницательность. Зиновьев писал, что рабочие в партийной организации на начальном этапе революции были "единичными фигурами" [28]. Лишь после революции 1905 г. в ряды партии впервые влилось значительное число рабочих.

Согласно второй концепции, рассматривавшей партию как революционную элиту, "извне" формирующую революционную сознательность рабочих масс, между пролетариатом и партией проводилась четкая грань. Класс был экономической общностью, а партия – политической или идеологической общностью [29], и партия, естественно, могла быть лишь частью класса – его авангардом и выразителем его интересов [30]. Первым, кто использовал на страницах "Искры" термин "передовой" для выражения отношений между партией и пролетариатом, был Плеханов. Он протестовал против "смешения понятия "класс" с понятием "партия" и добавлял, что "иное дело весь рабочий класс, а иное дело соц.-демократическая партия,

представляющая собой лишь передовой – и в начале очень малочисленный – отряд рабочего класса" [31].

Ни один серьезный марксист никогда не утверждал, что небольшая элита революционеров способна самостоятельно совершить революцию, настаивать на этом – значило бы впасть в ересь бланкизма [32]. Никто не утверждал настойчивее, чем сам Ленин, что без участия масс невозможна ни одна серьезная политическая акция. Но он никогда не рассматривал партию как массовую организацию. Основа ее силы состояла в том, что деятельность ее в первую очередь связана с исключением, а не включением: целью было качество, а не количество. Функция партии состояла в руководстве рабочим классом. "...Стихийная борьба пролетариата и не сделается настоящей "классовой борьбой" его до тех пор, пока эта борьба не будет руководима крепкой организацией революционеров" [33].

Теория "стихийности", которая отрицала роль руководства, получила прозвище "хвостизм", потому что она обрекала партию на то, чтобы плестись в хвосте рабочего движения.

В обстановке дискуссий того времени Ленин и его товарищи по "Искре" утверждали, что партия является носителем революционной теории и революционного сознания, руководящей и направляющей силой рабочего движения. Эта идея была связана с надежными традициями марксизма. Подобная же доктрина вдохновляла создание Союза коммунистов 40-х годов – организации, численность которой никогда не превышала нескольких сотен человек, и это отражено в "Коммунистическом манифесте", по крайней мере в таком его утверждении:

"Коммунисты, следовательно, на практике являются самой решительной, всегда побуждающей к движению вперед частью рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского движения".

С другой стороны, в "Коммунистическом манифесте" говорится, что пролетарское движение – это "самостоятельное движение огромного большинства". А позднее, в результате провала революции 1848 г. и отчасти под впечатлением обстановки в Англии, Маркс и Энгельс пришли к выводу о необходимости периода политического воспитания масс, предшествующего пролетарской революции. Единственная организация, созданная Марксом и Энгельсом после их приезда из Англии – Международное товарищество рабочих (так называемый Первый Интернационал), – представляла собой массовое объединение, а не революционную партию, и была невообразимо далека от Союза коммунистов их юности.

Такая разница во взглядах Маркса периода Союза коммунистов и Маркса времен Первого Интернационала была обусловлена не эволюцией теоретической мысли, а сменой обстановки, различием между прусским полицейским режимом 40-х годов и

буржуазной демократией средневикторианской Англии. Таким образом, логически вполне закономерно, что Ленин в этом вопросе должен был стать последователем Маркса раннего, а не позднего периода.

С самого начала Ленин был практиком русской революции, чья революционная теория сформировалась на основе анализа российских потребностей и российских потенциальных возможностей. Сделать интеллигенцию передовым отрядом пролетарской революции было в российских условиях даже более целесообразно, чем в условиях Германии. Не только потому, что слабый и отсталый российский пролетариат больше нуждался в таком руководстве, чем германский и тем более западноевропейский, но и потому, что российская интеллигенция, в отличие от западной, не имела социальных корней в среде торговой буржуазии и не отличалась преданностью буржуазным интересам. Российская интеллигенция, не имевшая экономических корней, уже показала, как ее способность к абстрактному революционному мышлению может быть применена в политической действительности социальной революции. "Хождение в народ" – движение 70-х годов, целиком, посвятившее себя крестьянству, самой отсталой части населения, – потерпело неудачу. Но оно осталось в истории как первая благородная и отчаянная попытка преодолеть разрыв между массами и революционной интеллигенцией. Теперь можно было то же предпринять в отношении пролетарских масс. Однако условия российской действительности наиболее явно повлияли на эволюцию ленинской мысли тогда, когда Ленин перешел к разработке деталей организации партии.

Сама природа Российского государства препятствовала формированию любого типа социалистической или даже демократической партии по западному образцу и заставляла любое демократическое или социалистическое движение действовать тайно, конспиративно. Отдельные революционные группы рабочих и студентов, сформированные самодеятельными революционерами с самыми лучшими намерениями, легко становились жертвами царской полиции. Такие подвиги нельзя не сравнить "с походом вооруженных дубинами шаек крестьян против современного войска" [34]. В то время Ленин писал:

"...Против маленьких групп социалистов, ютящихся по широкому русскому "подполью", стоит гигантский механизм могущественнейшего современного государства, напрягающего все силы, чтобы задавить социализм и демократию. Мы убеждены, что мы сломим в конце концов это полицейское государство... но чтобы вести систематическую борьбу против правительства, мы должны довести революционную организацию... до высшей степени совершенства" [35].

Осуществление революции в России было задачей профессиональных революционеров, и не случайно военные термины стали часто появляться при обсуждении вопросов организации

партии не только у Ленина, но и у Плеханова и других авторов, публиковавшихся в "Искре".

Окончательные выводы об организации партии Ленин сделал летом 1902 г. в брошюре "Что делать?" на основе результатов борьбы с "экономистами". В трактовке этого конкретного вопроса Ленин более чем когда-либо вырвался вперед по сравнению со своими товарищами по "Искре". Он сравнил взгляды "экономистов" со взглядами ревизионистов в Германии, поссибилистов во Франции, фабианцев в Англии и обнаружил симптом глубоких разногласий в социал-демократическом движении между демократической партией социальных реформаторов и социалистической партией подлинных революционеров [36]. Одна партия считала себя "организацией рабочих", другая – "организацией революционеров". Между ними существовали расхождения по коренным вопросам:

"Организация рабочих должна быть, во-первых, профессиональной; во-вторых, она должна быть возможно более широкой; в-третьих, она должна быть возможно менее конспиративной... Наоборот, организация революционеров должна обнимать прежде всего и главным образом людей, которых профессия состоит из революционной деятельности... Эта организация необходимо должна быть не очень широкой и возможно более конспиративной" [37].

Ленина упрекали в том, что подобная организация противоречит "демократическому принципу". Такое обвинение могло исходить лишь от тех, кто жил за рубежом и не знал русской действительности. Общепризнанный демократический принцип предусматривал "полную гласность" и "выборность". Ни одно из этих требований не могло быть выполнено революционной партией "в рамках нашего самодержавия". И Ленин заключал:

"Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров. Раз есть налицо эти качества, – обеспечено и нечто большее, чем "демократизм", именно: полное товарищеское доверие между революционерами... И было бы большой ошибкой думать, что невозможность действительно "демократического" контроля делает членов революционной организации бесконтрольными... свою ответственность чувствуют они очень живо, зная притом по опыту, что для избавления от негодного члена организация настоящих революционеров не остановится ни пред какими средствами" [38].

Этот принцип следовало применять в равной мере на всех уровнях:

"С традицией чисто рабочего или профессионального типа социал-демократических организаций мы должны порвать совершенно до "заводских" кружков включительно. Заводская группа или заводской (фабричный) комитет (чтобы отделить его от других групп, которых должно быть очень много) должен со-

стоять из очень небольшого числа революционеров, получающих непосредственно от комитета поручения и полномочия вести всю социал-демократическую работу на заводе. Все члены заводского комитета должны смотреть на себя, как на агентов комитета, обязанных подчиняться всем распоряжениям его, обязанных соблюдать все "законы и обычаи" той "действующей армии", в которую они вступили и из которой они в военное время не имеют права уйти без разрешения начальства" [39].

Таким образом, основное значение придавалось необходимости создания небольшой, объединенной на основе общих взглядов партии, имевшей твердое центральное руководство. Она должна была действовать во имя пролетариата, как передовой отряд революции. Методы революционной борьбы были разнообразны, и время от времени они должны были проверяться на основе опыта. Твердо установленной и неизменной была только центральная программа, основанная на прочном теоретическом фундаменте и осуществляемая при поддержке народных масс высокоорганизованной, дисциплинированной партией профессиональных революционеров, имеющей центральное руководство.

Ленин, которому едва минуло 30 лет, был в расцвете сил. Три года, прошедшие после его освобождения из Сибири, были годами неудержимой и непрерывной интеллектуальной деятельности. Именно в эти годы были заложены основы большевизма "как течения политической мысли и как политической партии". В большевизме, этом инструменте, запечатлена неповторимая самобытность Ленина: в нем нашли отражение ленинская простота, несгибаемое мужество и прежде всего его устремленность к единой цели. В известном отрывке из мемуаров Крупской говорится об исключительной сосредоточенности на одной главной задаче, что было отличительной чертой характера Ленина. В школьные годы ему нравилось кататься на коньках, но он слишком уставал, после этого хотелось спать, "мешало заниматься, бросил". После возвращения из Сибири он перестал играть в шахматы, потому что "...шахматы чересчур захватывают, что мешает работе". Однажды он увлекся изучением латинского языка, но "мешать стало другим занятиям, бросил" [40]. После революции он говорил Горькому:

"Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по голове никого нельзя – руку откусят" [41].

Ленин мог руководить людьми и влиять на них потому, что им самим в исключительной мере всецело руководила и владела единая мысль, единственная цель. Именно всеобъемлющая преданность идее обусловила простоту и скромность поведения, отмеченные всеми. Он был образцом аскетизма и скромности, и это долго служило примером для подражания среди членов

партии. Без сомнения, Сталин был прав, характеризуя эту черту Ленина как "одну из самых сильных сторон Ленина, как нового вождя новых масс" [42]. В поведении Ленина не было никакого корыстного расчета, бескорыстие глубоко укоренилось в его характере.

Искренность, простота и прямолинейность Ленина-человека наложили отпечаток и на деятельность Ленина-мыслителя. Его исключительная образованность, искусство анализа, его выдающаяся способность выстраивать в определенном порядке факты и доводы проявлялись независимо от тонких нюансов в чередовании света и тени: все у него было выражено ясно, четко, блестяще, решительно. В последний год жизни Ленина Бухарин говорил:

"...Ленин – гениальный страте г. Он знает, что нужно бить главного врага, а не эклектически нанизывать оттеночки на оттеночки" [43].

В спорах Ленин был склонен особо подчеркивать какую-то одну сторону вопроса, объясняя это необходимостью противостоять подобной односторонности взглядов противника.

"..."Экономисты" согнули палку в одну сторону, – заявил он на II съезде партии, отстаивая идеи, высказанные в работе "Что делать?". – Для выпрямления палки необходимо было согнуть палку в другую сторону, и я это сделал" [44].

И все же его идеи могли быть утопическими до наивности, как, например, его размышления об отмирании государства или о замене бюрократии самоуправлением граждан. Сочетанием глубочайшей простоты мысли и характера с фанатизмом в отстаивании своего мнения и безжалостностью в действиях он очень напоминал Робеспьера. Твердой убежденности Ленина придавало особую силу полное отсутствие личных притязаний. Обличение противников, объяснение их интеллектуальной близорукости недостойными моральными качествами стало традицией в России со времен Белинского, а среди революционеров – со времен Маркса, если не раньше. Однако фанатизм не становился менее реальным оттого, что он был традиционным, и даже соратники Ленина по революционной деятельности были потрясены безжалостностью, с которой Ленин отлучал инакомыслящих от партии. "Сектант с серьезной марксистской подготовкой, марксистский сектант" – таков был окончательный приговор враждебно настроенного Потресова, который полагал, что Ленин "по складу своего характера неспособен воспринимать мнения, отличающиеся от его собственного" [45]. Но Ленин был не просто теоретиком революции. Теория у него никогда не отрывалась от действия. Он был революционером-практиком; а, что бы ни говорилось о теории, практика революции не допускала жалости и исключений из правила.

Именно это единство теории и практики сделало Ленина личностью сложной и исключительно великой. Троцкий в своем

хорошо известном отзыве сравнивает Маркса-теоретика и Ленина – человека действия:

"Маркс – весь в "Коммунистическом манифесте", в предисловии к своей "Критике", в "Капитале". Если б он даже не был основателем Первого Интернационала, он навсегда остался бы тем, чем является сейчас. Наоборот, Ленин весь в революционном действии. Его научные работы – только подготовка к действию. Если бы он не опубликовал в прошлом ни одной книги, он навсегда вошел бы в историю таким, каким входит теперь: вождем пролетарской революции, основателем Третьего Интернационала" [46].

Такая оценка, вероятно, нуждается в коррективах, особенно когда речь идет о раннем периоде. Однако именно Ленин писал в апреле 1917 г.: "Теория, друг мой, сера, но зелено вечное дерево жизни" [47]. И в ноябре 1917 г. именно Ленин со вздохом облегчения заметил, что "приятнее и полезнее "опыт революции" проделывать, чем о нем писать" [48]. А в последующие месяцы он постоянно находился в состоянии конфликта с доктринерами в рядах партии.

"Недостаточно, – писал он в то время, – быть революционером и сторонником социализма или коммунистом вообще. Надо уметь найти в каждый особый момент то особое звено цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переход к следующему звену" [49].

После трех лет революционного опыта он смог воскликнуть – несомненно, между прочим, в пылу спора, – что "практика в сто раз важнее всякой теории" [50]. Среди гениальных черт Ленина особое место занимает величайшее искусство политического стратега и политического тактика. Его дальновидности, проявлявшейся в умении заранее предвидеть ход событий в самых непредсказуемых ситуациях, соответствовала исключительная интуиция, которая подсказывала ему, где, когда и каким образом нанести удар или отступить.

И все же, хотя Ленин был великим – быть может, величайшим во все времена – революционером, в основе его гения лежало созидательное, а не разрушительное начало. Участие Ленина и большевиков в деле свержения царизма было незначительным. Они не сыграли существенной роли в свержении Временного правительства. С июля 1917 г. падение Временного правительства стало неизбежным; ждали лишь появления его преемника. Большевики вступили на освободившийся престол. Наиболее важными событиями переходного периода между Февральской и Октябрьской революциями были: заявление Ленина, сделанное в июне, на I Всероссийском съезде Советов, о готовности большевиков взять власть и принятое в сентябре Лениным решение о том, что время захвата власти наступило. То главное, чего Ленин достиг, осуществилось после бескровной победы революции в октябре 1917 г. и свидетельствует о вели-

кой созидательной роли этого государственного деятеля. Однако все им созданное – при всех достоинствах и недостатках – строилось на тех основах, которые были заложены задолго до этого, и не может быть полностью осознано без понимания этих основ. Первая из них была заложена в так называемый искровский период, до того как сторонникам Ленина дано было новое название на II съезде партии.

[1] Не "Русская", а "Российская", что означает название не нации, а всей территории Российской империи.

[2] "КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК". М., 1983, т. 1, с. 15-17.

[3] Несколько громоздкое название было выбрано для того, чтобы содержание работы не вызывало подозрений. Она была легально опубликована в России с разрешения цензуры. В английском переводе (1947) приведено более точное название статьи – "В защиту материализма". Автор скрыл свою фамилию под псевдонимом Бепьтов.

[4] Н.К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М.-Л., 1930, вып. I, с. 33.

[5] Следующие номера печатались в Мюнхене до декабря 1903 г., после чего газета выпускалась в Женеве.

[6] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, с. 354-360 (здесь и далее ссылки на работы В.И. Ленина даются по 5-му изданию, а на работы К. Маркса и Ф. Энгельса – по 2-му изданию. – Ред.); "КПСС в резолюциях...", т. 1, с. 17-21. Мартов утверждает, что первоначальный проект действительно существовал (В.И. Ленин. Соч., 2-е изд., т. IV, с. 554), однако нет данных о том, в какой мере он вошел в окончательный вариант.

[7] "КПСС в резолюциях...", т. 1, с. 3; В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, с. 358.

[8] . В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, с. 6.

[9] . В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, с. 311-312.

[10] В течение некоторого времени позиция Струве была двусмысленной; он принимал участие в издании первых номеров "Искры", после 1902 г. он прервал все связи с партий, а в последующие годы стал яростным врагом революции.

[11] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, с. 96.

[12] Там же, т. 4, с. 168. По словам автора документа Кусковой, он не был предназначен для публикации. Заголовок "Credo" не был названием статьи (там же, т. 4, с. 457—458). Этот документ стал известен лишь благодаря тому, что послужил поводом для наступления на "экономизм", предпринятого Лениным и его товарищами по сибирской ссылке.

[13] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, с. 175.

[14] Г.В. Плеханов. Соч. М., 1925, т. XII, с. 3-42.

[15] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 80-84.

[16] Там же, т. 16, с. 107.

[17] В этих словах выражена суть знаменитого завершающего отрывка из произведения "К критике гегелевской философии права. Введение", который заканчивается предсказанием, что "день немецкого воскресения из мертвых будет возвещен криком галльского петуха" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, с. 425-429).

[18] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 7, с. 261, 267. Происхождение этой знаменитой фразы точно не известно. Маркс впервые использовал ее в статье, опубликованной в 1844 г., где он отметил, что Наполеон "поставил на место перманентной' революции перманентную войну" (там же, т. 2, с. 137). В 1850 г. он писал, что Бланки был инициатором "объявления непрерывной революции" (там же, т. 7, с. 91).

[19] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, с. 433-470. Тезис о "неразрывной связи" давно укоренился в русской мысли. Герцен, которого по праву считали предшественником народников, находился под некоторым влиянием идей Маркса. Он писал в 1868 г.: "Республика, которая не вела бы к социализму, кажется нам нелепой; переходное состояние, которое рассматривало бы себя, как цель, — социализм, который хотел бы обойтись без политической свободы, без равноправия, быстро выродился бы в самодержавный коммунизм" (Л.И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем. М., 1923, т. XX, с. 136).

Другая точка зрения была высказана в 80-х годах Толстым, министром внутренних дел при Александре Ш: "Любая попытка ввести в России западноевропейские парламентарные формы правления обречена на провал. Если царский режим... будет свергнут, его место займет коммунизм, настоящий, незамаскированный коммунизм г-на Карла Маркса, который недавно умер в Лондоне и теории которого я изучил со вниманием и интересом" (Bernhard von Bulow. Denk-wlirdigkeiten, 1931, IV, S. 573).

[20] Это предисловие напечатано в: В.И. Ленин. Соч., 2-е изд., т. II, с. 603-605.

[21] Этот шор также анализируется в ранней статье Сталина, написанной в 1901 г. Он писал, что "социал-демократия взялась за это несознательное, стихийное и неорганизованное движение" рабочих (И.В. Сталин. Соч., т. 1, с. 14).

[22] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, с. 462; т. 6, с. 30,79.

[23] Там же, т. 6, с. 30,79.

[24] Там же, с. 30—31. Значение, которое Ленин придавал мыслящей интеллигенции, отразилось в формулировке фразы ("совершенно независимо"), вряд ли вполне марксистской. В других работах он уделял основное внимание социальным корням, неизбежно существующим у каждой политической доктрины. То же можно было бы сказать об известном отрывке из одной ранней работы самого Маркса, где он назвал пролетариат "материальным оружием" философии, призванным осуществить революцию (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, с. 428-429).

[25] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 38-39.

[26] "КПСС в резолюциях...", т. 1, с. 20.

[27] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, с. 97. Маркс отмечал, что рабочие, 'Ъогда бросают работу и становятся профессиональными литераторами... всегда творят немало бед в "теории" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 34, с. 235). Михельс, анализируя этот вопрос на основе немецкого и итальянского опыта, приходил к выводу, что, "как только маршальский жезл попадал в мозолистые руки рабочего, всегда оказывалось, что у армии пролетариев руководство менее надежное, менее способное осуществить ее цели, чем когда ею руководят представители других классов общества". Он также недвусмысленно заявил: "В конечном счете в реформистских тенденциях германской социал-демократии повинны были не столько ревизионисты-интеллигенты, сколько руководители профсоюзного движения, так сказать, пролетарии по происхождению" (R. Michels. Zur Soziologie des Patteiwesens, 2nd ed., 1925, S. 391,408).

[28] Г.Е. Зиновьев. История Российской Коммунистической партии. М., 1923, с. 126.

[29] Как указывал французский социалист Лагардель, класс объединен по принципу необходимости, партия — по принципу добровольности (Н. Lagardelle. Le Socialisme Ouvrier, 1911, p. 166-167).

[30] При этом даже ссылались на этимологию слова: "Слово "партия" происходит от латинского pars, т.е. часть. В настоящее время мы, марксисты, говорим, что партия есть часть определенного класса" ( Г.Е. Зиновьев. История Российской Коммунистической партии. М., 1923, с. 28).

[31] Г.В. Плеханов. Соч., т. ХII, с. 80-81.

[32] В терминологии революционеров XIX века слово "бланкизм" означало чрезмерное увлечение революционной конспирацией или путчами и отказ от четкой и последовательной организации. 'Военный заговор есть бланкизм, – писал Ленин в 1917 г., — если его устраивает не партия определенного класса, если его устроители не учли политического момента вообще и международного в особенности" – и если объективные условия еще не созрели (В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, с. 415). Более краткое, хотя, может быть, и не столь точное определение Ленин дал мимоходом в 1917 г.: "Мы не бланкисты, не сторонники захвата власти меньшинством" (В.И Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, с. 147).

[33] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 135.

[34] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 101.

[35] "Ленинский сборник". М., 1925, т. III, с. 26.

[36] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 6-7.

[37] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 111-112.

[38] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 137-141.

[39] Там же, т. 7, с. 16.

[40] Н.К. Крупская. Цит. соч., с. 33.

[41] "Сборник о Ленине. О комсомоле". М., 1933, с. 239.

[42] И.В. Сталин. Соч., т. 6, с. 55.

[43] "Двенадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчет". М., 1968, с. 614.

[44] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 7, с. 272. В работе "Государство и революция", написанной 15 лет спустя, раскрыт тот же принцип (см. ниже, Приложение А).

[45] А.Н. Потресов. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937, с. 294, 299.

[46] Л. Троцкий. О Ленине. М., 1924, с. 148.

[47] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, с. 134.

[48] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 120.

[49] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 205.

[50] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, с. 213-214.