Яков Кротов. Богочеловеческая история.- Вера. Вспомогательные материалы

Ксенофонт Афинский

ОХОТНИК

Перевод Н.Медведкова. Оп.: Русский охотник. 1892. - №4. 23 января.

Kynegetikos (охотник) — самое древнее сочинение по предмету охоты и уже из–за одного этого заслуживает той известности, какой оно пользуется среди образованных охотников заграницей; у нас же вряд–ли встретишь из тысячи интеллигентных охотников, одного, знакомого хотя по наслышке с этой маленькой книжечкой.

Не говоря уже о крайне интересном содержании «Охотника» Ксенофонта, переносящего нас в те времена, когда вся Европа представляла собой не менее обширное поле для охотничьих подвигов, чем теперь центральная Африка, это сочинение замечательно еще отношением ее гениального автора к охоте, как и искусству, имеющему большое воспитательное значение.

Ксенофонт, один из любимейших учеников и лучших истолкователей нравственных принципов философии Сократа, смотрел на охоту, как на средство, закаляющее характер человека и научающее его «kalos noein kai legein kai preten» (благородно мыслить, говорить и действовать), а новейшие якобы последователи Сократа (напр. гр. Толстой) считают охоту «злою забавой», низводящей человека на степень животного. Sic transit gloria mundi!

Но я предоставляю Ксенофонту говорить самому за себя и за столь любимое им искусство охоты.

Переводчик.

Начало охоте и собаководству было положено богами. Аполлоном и Дианой, которые одарили этим искусством Хирона, за его справедливость.

Хирон же принял дар с радостью и воспользовался им. Его учениками как в этом, так и в других благородных искусствах были: Кефал, Асклепий .(Эскулап), Меланий, Нестор, Амфиарей, Пелей, Теламон, Мелеагр, Тезей, Ипполит, Паламед, Улисс, Менесфей, Диомед, Кастор, Поллукс, Махаон, Подалирий, Антилох, Эней и Ахилл, — люди в Свое время уважаемые даже богами.

………[1]

{1 Я пропускаю З—16 стихи первой главы, потому что в них говорится о заслугах названных лиц, — заслугах, не имеющих с охотой ничего общего. Пр. перев.}

Все добрые люди и доныне чтут память этих мужей, приобретших в школе Хирона ту закалку характера, которая сделала их героями, всегда являвшимися на защиту как отдельных городов, находящихся в бедственном положении, так и всей Греции в ее борьбе с варварами, — героями, доставившими Элладе ее настоящую силу и непобедимость. На этом основании и советую юношам не пренебрегать охотой, как и воспитанием вообще. потому что этим путем станут они способными и к войне, и ко всему, что требует мужества, — к благородной мысли, к благородной речи и к благородным поступкам.

II.

Сначала, как только человек выходит из детского возраста, ему следует заняться охотой а потом и другими образовательными искусствами [2], поскольку это позволяет каждому его состояние.

{2 В подлиннике, — paideumata — науки. Греческие науки состояли главным образом в занятии музыкой, ваянием, живописью, литературой, т. е. именно тем, что мы называем теперь образовательными искусствами. К ним же Ксенофонт причисляет и охоту. Прим. Перев.}

У кого оно есть, тот пусть; займется охотой на столько серьезно, на сколько велика приносимая ею польза; у кого же недостает материальных средств: тот пусть покажет по крайней мере свою готовность заниматься этим искусством и сделает для него все, что может.

Что касается до того, с какими орудиями должно приступать к охоте, то я не только перечислю их, но и опишу каждое в отдельности, чтобы всякий мог взяться за дело, уже имея некоторые предварительные сведения. И пусть никто не думает, что подобная (теоретическая) подготовка бесполезна, потому что без нее не было бы и успеха на практике.

Сторожем сетей надо выбирать эллина или человека, говорящего. по гречески, по внешности молодого, бойкого и сильного, по внутренним свойствам сметливого, чтобы он не терялся в тех или иных обстоятельствах и охотно преодолевал бы различные охотничьи труды Сети как же, полевые, так придорожные, так и опускные, (arkys, enodia, diktya) должны быть сплетены из тонких Фазийских [3] или Карфагенских ниток. Опускные сети плетутся из 9 ниток (т. е. из трех бичёвок по три нитки) вышиною в пять пядей, (ок З ф.), а каждая петля в две ладони (ок. 6 дюймов); затягивающая сеть веревка должна быть без узлов, чтобы ее легко было продергивать сквозь петли. Сети придорожные состоят из веревочек в 12 ниток, полевые — в шестнадцать, причем первые – о 2 до 5 посаженков (от 12 до 30 (фут.), а последние – от 10 до 30 посаженков (60—180, Фут.); более длинные сети становятся неуручными. И те и другие сети состоят из 30 узлов, а петли такой же величины, как и в опускных сетях [4];. На верху придорожных сетей делаются мочки, а у полевых привязываются кольца, сквозь которые пропускается стягивающая веревка.

{3 Фазис —древнегреческая колония на берегу Риона; от её имени происходит и название местной птицы – «фазан».}

{4 Таким образом вышина сети выходит в 15 Х 5 = 75 .дюймов, потому что в каждой петле два узла. Пр. нер.}

Подставки у опускных сетей бывают в 10 ладоней (2½ ф.) вышины каждая, если ставить на ровном месте, в противном же случае разной величины, причем их расставляют так, чтобы сеть висела на подставках ровно (горизонтально).

На верхней развилине они (подставки) должны быть очень гладки, чтобы затягивающая веревка легко скользила по ним. Для придорожных сетей употребляются подставки вдвое большего размера (5 ф.), а для полевых — в 5 пяденей (З¼ ф.) с небольшой развилиной и неглубоким разрезом.

Все подставки должны быть крепки, но не слишком толсты, а соразмерно с длиною; число же их может быть и больше и . меньше: меньше, когда сеть натянута туго, и больше, когда она висит слабо. Наконец для хранения сетей надо иметь особый мешок из телячьей кожи: не мешает также захватывать с собой на охоту косари, чтобы можно было нарубить ветвей , или кустов и ими загородить промежутки между . Сетями.

III.

Существует две породы собак: касторовая и лисья. Первая порода называется так потому, что ее вывел Кастор, большой любитель этих собак, вторая же получила свое название вследствие того, что произошла от скрещивания собак и лисиц [5]. Много времени спустя, оба вида (собак) смешались, и большинство вымесков выродились в плохих собак, к число которых относятся: малые ростом, горбоносые, светлоглазые, близорукие, безобразные по внешнему виду, тупые, слабые, голые, высокопередые, неуклюжие, вялые, безчутые и с плохими ногами.

{5 Здесь я следую версии Dindorfius'а, который ставит после слова egenonto точку. Если же поставить просто запятую, как это делают другие комментаторы, то выйдет, что много времени спустя, дали помесь собаки и лисицы, а не обе названные породы собак. Причины предпочтения версии Диндорфа для всякого охотника ясны. Пр. перев.}

Малые ростом гонят на коротке и скоро бросают работу; горбоносые обладают плохим чутьем и не долго держат зайца; светлоглазые и близорукие худо видят; безобразные – неприятные на взгляд; тупые с трудом берутся за работу; слабые и голые неспособны к продолжительному труду (стомчивы); непропорционально сложенные и высокоперёдные плохо прихватывают след, именно вследствие этих недостатков костяка; вялые ленятся, бросают дело и, уйдя в тень, ложатся на отдых; безчутые с трудом добираются до зайца и плохо гонят; наконец собаки с плохими ногами не могут выдержать утомления, даже если они бодры и старательны, и бросают гнать от боли в ногах.

У таких собак есть и своеобразные способы приискивать зайца. Одни, напавши на след, бегут по нему, ничуть не изменяя своего вида и хода, так что охотнику нельзя узнать, находится собака на следу или нет; другие двигают при этом только ушами, а гон несут неподвижно; третьи наоборот, не шевелят ушами, но зато виляют концом гоня; четвертые навастривают уши и бегут с брехом по следу, опустивши или поджавши гон. Многие, впрочем, не делают ни того, ни другого, а горячо и с вяканием носятся туда и сюда и таким образом глупо перебегают и заминают след. Есть и такие, которые ходят на больших кругах, нападают на старые следы, бегут по ним и пробегают зайца. Напавши же снова на более свежий след, они обнюхивают его, раскапывают зайца, но, узривши его, как будто изумляются, останавливаются и только тогда кидаются за ним, когда он сорвется с лежки. [6] Некоторые собаки не вполне доверяют сами себе и на поиске или во время гона постоянно оглядываются на то, что делают другие собаки; иные же, напротив того, слишком самоуверенны и не дают взять переда своим опытным товарищам, а забегают вперед и задерживают их, путая след.

{6 Очевидно, что здесь описывается нечто очень близкое к нынешней стойке. Очень вероятно, что наши легавые собаки произошли именно от таких плохих гончих времен Ксенофонта.}

Иныя собаки обманывают, гоня по первому попавшемуся следу или даже по пустому месту, и вместе с тем сами сознают, что обмаяывают; иныя же делают это сгоряча и бессознательно. Никуда не годятся также те, которыя постоянно рышут по тропам [7] и не могут найти верного следа. Кроме того беспородны все те собаки, которые кружат по жировым местам (dromia) и не умеют разбирать петли, ведущие к лежке (eunaia). Одни гонят сначала парато, а затем устают и бросают след; другие – перебегают его и скалываются; третьи – не позывисты, забегают слишком далеко и, напавши на какую–нибудь дорогу, бессмысленно бегут по ней, куда глаза глядят, и теряются. Многим собакам скоро надоедает охота, и они перестают искать, некоторые же бросают след, не желая далеко отходить от охотника из привязанности к нему. Наконец иные гончие вякают по свежему следу и таким образом вводят охотника в заблуждение [8], а иные подваливают со следа на всякий человеческий окрик по тупости, по неуверенности в себе или просто по глупости.

{7 Стоящее в подлинник слово trimmoi переводилось латинскими комментаторами посредством tramites triti, т. е. торные тропинки, пробитые пешеходами; я полагаю, что дело идет здесь о заячьих тропах, на которых так долго копаются и наши плохие гончие.}

{8 Не следует забывать, что у греков были другие требования от гончих, чем у нас, вследствие иных условий охоты, и собака должна была добираться молчком, а вякать только по зрячему. Пр. пер.}

Все собаки, подверженные подобного рода недостаткам или по самой натуре, или по неумелому обращению с ними – не годны и могут иной раз отбить всякую охоту к охоте. Каковы же должны быть собаки породистые как с виду, так и в других отношениях, я сейчас сообщу.

Прежде всего они (собаки) должны быть большого роста с легким складом тупоносой, мускулистой головы, жилистой внизу лба (на переломе); затем глаза у них должны быть высоко поставленные, черные, блестящие; лоб – большой и плоский с глубоким разрезом; уши – длинные, тонкие, с задней стороны голые; шея – долгая, гибкая и округленная; грудь – широкая, у плечей довольно мясистая; лопатки – не далеко отстоящие друг от друга; передние ноги – короткие, прямые, круглые, крепкие; коленки – прямые; ребра – не слишком бочковатые; ляжки – средней длины, не слишком мягкие и не слишком сухие; подрыв – не очень большой, но и не очень малый; бедра – сзади мясистые, на верху (между маклаками) просторная; нижние части пахов и самые пахи – тощие; гон – длинный, прямой, тонкий (без подвеса); черные мяса — плотные; пазанки – длинные, круглые и крепкие; задние ноги – гораздо более высокие чем передние и слегка лучковатые; [9] лапы – круглые (кошачьи).

{9 В некоторых изданиях cynegeticus'а стоит kai per hikana вместо epirikha, почему в лат. пер. — «sed tamen idonea» и в старом франц. пер. – Gail'а – «cependant daus une juste proportion». Дернер, основываясь на Поллуксе, (Omon. V, 59) переводит совершенно верно: etwas gekrummt. Пр. пер. }

Когда собаки сложены таким образом, то они обыкновенно бывают сильны, поворотливы, соразмерны, крепколапы, ретивы и чутьисты.

На поиске они не должны долго копаться на тропах, а все вместе ходить на кругах, легко прихватывать след и весело гнать по нем, держа голову к земле наклонно, причем уши висят свободно, глаза бойко смотрят по сторонам, и гон находится в постоянном движении. Когда гончие близко подойдут к лежке зайца, они должны дать знать об этом охотнику, заискавши более горячо и указывая на близость зайца всем своим видом: головой, глазами, быстрыми поворотами, прыжками и постоянно возрастающим возбуждением.

Гнать (по зрячему) они должны резко и непрерывно с большим визгом и вяканьем, наседая на зайцу вплотную, куда бы он ни кинулся; преследовать же (гнать по следу) – быстро, искусно распутывая сметки, и, когда нужно, подвякивая, не отнюдь не возвращаясь со следа к охотнику.

Кроме такого внешнего вида и способности к работе, собаки должны обладать ретивостью, хорошим чутьем и густой псовиной. Ретивыми (старательными) считаются те собаки, которые не бросают зверя даже в жару; чутьистыми – те, которые сослеживают зайца в полдень на голой, сухой, выжженной солнцем почве; крепколапыми — те, которые не обдирают лап на гону по каменистой почве в горах; хорошо одетыми – те, которые обладают гладкой, густой и мягкой шерстью.

Масть собаки не должна быть ни рыжей, ни белой, ни черной, ибо такая такая одноцветность не служит признаком чистой породы, а наоборот признаком близости собаки к первобытному дикому состоянию. Поэтому у рыжих или черных гончих должна пробиваться белая шерсть на голове и вокруг морды, а у белых собак должны быть большие подпалины внизу, – на ляжках, на пахах, под хвостом, – сверху же – малые.

Нахаживать собак лучше всего в горах, хуже в полях, потому что в горах они скорее нападают на чистый след (не жировой) и легко его разбирают, чего не бывает в поле, вследствие большого количества жировых следов и троп. Кроме того, если в горах и реже зайцы, то собакам все же полезно приучаться гнать по твердому горному хрящу: это способствует не только отвердению кожи на подошвах их лап, но и вообще к приобретению выносливости всего их тела.

Летом следует нахаживать гончих до полудня, зимой – весь день, позднею осенью – после полудня, а весной – к вечеру, потому что в эти часы дня температура бывает умеренною.

Заячьи малики зимой долги вследствие того, что зимние ночи длинны, летом же – коротки, так как и ночи коротки.

Когда нападет иней или хватит мороз, то даже ранним утром собаки плохо причуивают, потому что иней, покрывая след, вбирает в себя свойственную ему теплоту, мороз же скоро охлаждает ее.

Даже очень чутьистые гончие не могут соследить зайца в такую погоду, покуда малика не обогреют лучи солнца или теплота дня, а тогда собаки легко причуивают, потому что след, испаряясь пахнет. Он пропадает также при большой росе, забивающей его, пока не взойдет солнце и не обсохнет роса, и при довольно продолжительном снеге, закрывающем его и препятствующем таким образом испарению запаха.

Южные ветры тоже мешают сослеживанию, потому что несут с собой влагу и сильную оттепель, северные же ветры, наоборот, как бы стягивают и охраняют запах следов, если он не пропал еще ранее от каких либо причин. Дожди и измороси смывают след, а также и луна ослабляет его своей теплотой, особенно в полнолуние {10]. В это время к тому же следы бывают редки и разбросаны, потому что зайцы, радуясь светлой ночи дают большие скачки и играют друг с другом.

{10 Этот предрассудок и доныне держится местами среди необразованных охотников. Что же касается древних греков, то они приписывали свету луны особую сыроватую теплоту, будто бы способствующую гниению. Пр. пер.}

Если же заяц наткнется случайно на лисий след, то его малик становится чрезвычайно запутанным.

Весною на чистом воздухе след причуивается вообще легко за исключением того времени, когда земля одевается, потому что запах следов отбивается тогда в обонянии собаки ароматом трав и цветов. Летом, напротив, запах следов слаб и нечуток, так как почва в это время раскалена и уничтожает своим жаром свойственную им нежную теплоту, да и собаки теряют в эту пору силу своей чутьистости, ибо все их тело расслабляется от зноя. Осенью следы чисты, потому что все продукты земли устранены: растения, выращенные человеком или полезные ему, убраны, а дикорастущие – увяли и посохли, так что не издают уже запаха, могущего иметь влияние на ослабление свежести следа.

Зимою, летом и осенью малики довольно легко разбираются, весною же они, наоборот, крайне запутаны, потому что зайцы спариваются главным образом весной; в это время года они очень много скачут и бегают, чем и вызывают явление запутанности маликов. Вообще следы, ведущие к лежке, пахнут сильнее, чем гонные, так как в первом случае заяц идет тихо и порою садится, отчего на земле остаются частые и широкие отпечатки его ног, во втором же случае, он бежит быстро и отпечаток лап мал. Наконец в местах с густой растительностью след прихватывается легче, чем на голых полянах, так как в первом случае заяц касается на бегу сразу многих предметов.

Лежки свои зайцы выбирают на всем и во всем, что производит земля или что на ней находится: они ложатся даже в море, или вообще среди воды, на каком–нибудь выдающемся и безопасном островке, камне и т. п. Заяц местный и не пуганный по большей части ложится на излюбленных местах: в стужу — в теплых и закрытых, в жару – в тенистых, ранней весной и осенью – на солнечном припеке; заяц же прибылой или напуганный уже ложится где придется.

Положение зайца на лежке таково, что пазанки задних ног приходятся у него под брюхом, передние же ноги вытянуты и лежат рядом, на концах их покоится подбородок, а уши свешены и закрывают нежные суставы локотков. Впрочем у него и без того хорошее покрывало – густая и мягкая шерсть.

Покуда заяц еще не заснул, он постоянно моргает веками, во сне же неподвижны, и глаза открыты [11] и спокойны, а ноздри часто шевелятся, что бывает редко в состоянии бодрствования.

{11 Шеню в своей Hist. nat. des animaux mammiferes утверждает, что заяц спит с закрытыми глазами. Это подтверждается наблюдениями над ручными зайцами.}

Когда земля изобилует растительностью, заяц ложится на обрабатываемых полях охотнее, чем в горах. Даже сослеженный и согнанный собаками, он возвращается к прежней лежке и только тогда покидает ее навсегда, когда будет на ней перепуган чем–нибудь ночью.

Зайчиха так плодлива, что почти в одно и тоже время кормит старых зайчат и мечет новых и покрывается самцом [12]. Молодые зайцы оставляют за собою более пахучий след, чем взрослые, потому что они во многих точках касаются земли своими еще нежными и слабыми членами. Самых молодых зайчат истые охотники (filokynegetai) не трогают во славу богини Дианы. Почти годовалые зайчата бегут очень на первом кругу, на следующем же много тише, ибо хотя они и ретивы, но слабосильны.

{12 Тоже самое говорит и Аристотель, а в средние века, когда всякий предрассудок или неточность наблюдений древних возводились в квадрат, зайца считали гермафродитом. Шеню объясняет все эти сказки некоторой особенностью анатомического строения половых органов зайчихи. Пр. пер.}

Вести собак для приискивания следа нужно по направлению от возделываемых полей к лугам, ущельям, речкам, каменистым местам и кустарникам. Когда заяц сорвется, не следует кричать, иначе собаки, ошалевши от крика, не скоро прихватят след. Зайцы на гону иной раз переплывают реки, двоят след и прячутся в дыры и норы [13]. Они боятся не только собак, но хищных птиц, уносящих неперегодовавших зайцев, когда они бегут на чистом месте по голой земле; что касается матерых, – то и на них нападают иногда крылатые хищники, но обыкновенно у них отбивают добычу собаки.

{13 У нас зайцы никогда не уходят на гону в горы, но мне пришлось читать в Le petit chasseur о таком случае, имевшем место в Бельгии. Так заяц, правда, раненый, понорился на глазах охотников и его с трудом вырыли. Пр. пер.}

Быстрее всех бегают зайцы, живущие в горах, затем полевые, самые же медленные – болотные. Труднее всего поймать зайца, не имеющего определенного местоприбывания (прибылого), потому что он уходит далеко знакомыми ему лазами. Лучше всего зайцы бегут в гору, хорошо – по ровному месту, хуже всего – с горы.

Согнанного зайца скорее всего увидишь на взрытой почве (если он, как это нередко бывает, красноватого цвета) или на жниве, вследствие контраста красок. Легко заметить его также на тропинках и дорогах, когда они ровны, потому что на них отсвечивает блеск, свойственный заячьей шерсти.

Напротив, зверька очень трудно различить, когда его рубашка сливается с фоном окружающей местности, если, например, он бежит по горам, среди скал или по местам усыпанных камнями, и тем более – по кустам.

Значительно обогнавши собак, зайцы останавливаются, садятся на дыбки и прислушиваются, не слышно ли вблизи гона или шороха бегущих собак, и, заметив что–либо подобное, бросаются прочь в противоположную сторону.

Иной раз, даже ничего не слыша, а только вообразивши себе, что слышат, они убегают, предварительно набросав много петель и не раз сдвоивши след.

Существуют два рода зайцев: одни – крупные, чернохвостые, с большой звездой на лбу; другие – более мелкие, желтоватые, с маленькой звездочкой на лбу. У одних на конце хвоста – крупноватое пятно, у других хвост окаймлен и с боков; у одних глаза – зеленоваты, у других – голубоваты; наконец, у одних – много черной шерсти на концах ушей, у других мало. [14]

{14 Много спорили о том, какие именно рода зайцев описаны Ксенофонтом, – русаки и беляки или один русак в различных возрастах, но вопрос так и остался открытым. Нельзя ли предположить, что речь идет здесь о русаках и тумаках? Пр. пер.}

На островах, как заселенных, так и необитаемых водится преимущественно мелкая порода, да и по количеству зайцев там больше, чем на материке. Это происходит оттого, что на островах нет ни лисиц, нападающих и истребляющих как молодых, так и старых зайцев, ни хищных птиц, селящихся охотнее в больших горах, а островные хребты всегда ниже гор, возвышающихся на материке.

Кроме того необитаемые острова редко посещаются охотниками, а на обитаемых их мало, да и те большею частью не истые охотники любители; наконец на святые острова [15] нельзя даже высадить ни одной собаки. Понятно, что зайцы должны безмерно расплодиться там, где их мало истребляют и где за ними мало охотятся.

{15 Вроде Делоса, места рождения Феба и Артемиды. Пр. пер.}

Заяц плохо видит по многим причинам. У него слишком выдающиеся (на выкате) глаза и короткие веки, мало защищающие зрачок от от боковых световых лучей, а потому и слабое зрение. К тому же зверек большею частью спит днем и не имеет особой нужды в зоркости. Быстрота его ног также сильно ослабляет силу зрения, потому что на бегу взор быстро скользит по предметам, не успевая схватить их очертаний и таким образом ясно определить то, что перед ним находится. Кроме того страх перед собаками, когда они настигают зайца на гону, отнимает у него возможность осмотреться, почему он часто натыкается то на то, то на другое и попадает в сети. Если бы он бежал все прямо, то редко бы удавалось его поймать; но так как он дает круги, любя те места, где родился и вырос, то часто и попадается.

На гону он редко становится добычей собак, – все такие факты не более как случайности, потому что нет животного более быстрого, чем заяц при одинаковых приблизительных размерах туловища.

Тело его сложено так: голова – легкая, небольшая, слегка подавшаяся вперед; шея довольно гибкая, (округленная, не сухая) соответственной длины; лопатки – прямые, не сходящиеся наверху; идущие от них ноги – легкие и узкие; грудь – сухая, немясистая; бока – легкие; черные мяса — мускулистые; пахи – мягкие, достаточно тонкие; тазовые кости – округленные, полные, просторные между маклаками, ляжки – длинные, плотные, снаружи выпуклые, внутри плоские; пазанки – длинные и крепкие, спереди крайне узкие и гладкие, сзади пушистые и широкие; лапы – крепкие, не боящиеся самой жесткой почвы; задние ноги – много длиннее передних и несколько выгнуты кнаружи; шерсть – короткая, мягкая.

При таком строении тела очевидно, что заяц должен быть и силен и гибок, и необыкновенно боек. Как свидетельство его быстроты можно привести тот факт, что он передвигается только скачками, – заячьего хода в полном смысле этого слова еще никто не видал, да и не увидит, – ставя задние лапы на передние: эту особенность его бега можно видеть на снегу.

Хвост не помогает зайцу при беге, – он слишком короток, чтобы служить вместо руля. Для этого заяц пользуется скорее тем или другим ухом, когда у него на хвосте собаки, а именно, прижавши одно ухо и поднявши другое, он быстро бросается в сторону и скоро оставляет погоню далеко позади себя.

Это зрелище бегущего зайца так увлекательно, что всякий соследивший, нашедший, преследующий и ловящие его, забывает в эту минуту все на свете.

Кто охотится на возделанном поле, тот пусть щадит его произведения и не касается ни ключей, ни проточных вод, потому что это постыдно и дурно и противно законам.

Когда наступает запрещенное для охоты время (известные праздники в честь богов), охотнику следует собрать все, что относится к его занятию. {16]

{16 Зауппе не без основания считает весь этот 34 стих позднейшей вставкою: это видно из того, что он не соответствует своим содержанием общему содержанию всей главы. Пр. пер.}

К собачьим украшениям (сбруе) относятся: ошейники, своры и паховые пояса. [17]

{17 Паховые пояса (у Ксенофонта stemoniai, у Полл. telamoniai) состояли из широкого ремня, прикрепленного к ошейнику и закрывающего genitalia собаки. Под пахами были гвоздики, препятствующие кобелю покрыть суку. Пр. пер.}

Ошейники должны быть мягки и широки, чтобы ими не вытиралась шерсть собаки, у свор же должны быть петли для руки и больше ничего, потому что гораздо хуже для собак, если ошейник и свора составляют одно целое. Паховые пояса представляют собой широкие ремни, для того, чтобы они не могли тереть пахов, в пояса должны быть вшиты гвоздики, чтобы породность собак могла сохраниться в чистоте.

Не следует выводить собак на охоту, если они не охотно едят свой корм, потому что это знак недомогания, а также и тогда, когда дует сильный ветер, так как он разносит запах следов, собаки плохо причуивают, да и полевые и опускные сети не могут выдержать напора ветра. А если нет ни того, ни другого препятствия, то собак должно брать на охоту каждые три дня.

Не нужно также приучать собак к гону по лисице, – это представляет большие неудобства, так как она уводит собак далеко, и их трудно воротить, если это понадобиться. Охотится же следует в разных местах, чтобы собаки привыкали ко всякой местности, да и охотник бы познакомился с окрестностями. Выходить на охоту нужно очень рано, чтобы не лишить собак возможности искать по горячему следу, а запоздавши, и у собак отнимешь эту возможность, да и сам, пожалуй, будешь без поля, – ведь не весь день нежная теплота следа остается без изменения, но скоро остывает.

Сторож сетей должен идти на охоту в легкой одежде. Он ставит опускные сети на лазах, на каменистых, идущих в гору, узких и темных дорогах, вблизи проточных вод, в оврагах и возле никогда не замерзающих ключей, потому что заяц бежит обыкновенно к таким и им подобным местам, перечислить которые в полном составе, конечно, не возможно.

На светлых и узких дорогах и проходах сети ставятся с рассветом, но не слишком рано, чтобы еще не облежавшийся зверь не испугался шума при постановке сетей, если это будет вблизи логова. Если же сети ставятся вдали от любимых мест заячьих лежек, то ничто не мешает убраться с этим делом и до света, чтобы не было никакой задержки.

Стояки должно ставить в несколько наклонном назад положении, так чтобы они могли выдержать известную степень натяжения сети; на верху петли располагаются ровно, и отвисший посредине мешок расправляется равномерно. К стягивающей сеть веревке (внизу) привязывается грузный и большой камень, чтобы сеть не развернулась, когда в нее попадет заяц. Ряд стояков должен быть довольно длинным, чтобы заяц не мог перескочить, высоким. Не следует слишком долго возиться над сослеживанием зайца, потому что ловить ловить быстро при всяких обстоятельствах служит признаком ловкости и умения охотника.

Полевые сети пусть расставляет сторож на ровных местах, а придорожные – на дорогах и не удобных для этого тропах, прикрепляя стягивающие веревки, связывая края отдельных сеток, вбивая между ними стояки, на которых должна лежать верхняя стягивающая веревка, загораживая (кустами) проходы.

Тот же сторож должен постоянно наблюдать, обходя кругом снастей, не наклонился ли стояк, не опустилась ли спеть, и поправлять все это при нужде. Если же он увидит зайца, бегущего к сетям, то пусть бросится за ним вдогонку с криком. Когда заяц попадет в сети, сторож должен успокоить прибежавших вслед за ним собак, но не насилием, а голосом. Он же должен оповещать охотника, что заяц, мол, пойман, или пробежал там–то, или что он его не видал, а если видал, то где именно.

Охотник идет на охоту в легкой, удобной одежде и обуви с палкой в руке и в сопровождении сторожа сетей. К месту охоты следует идти молча, чтобы где–нибудь вблизи залегший заяц не сорвался с лежки, заслышав звук голоса. Собаки вне кустов должны быть на сворах и притом каждая на отдельной, чтобы легче было их спускать, когда понадобится, в одиночку. Пришедши на место, охотник расставляет со сторожем сети, как было об этом сказано, и, оставив его у снастей, сам идет поднимать зайца.

Помолившись Аполлону и Артемиде Охотниуе, да обещав им часть лова в жертву, охотник спускает со своры одну собаку, саму старательную и искусную в сослеживании. Зимою это делается с солнечным восходом, летом – до света, а в другие времена года в промежуток между тем и другим моментом.

Когда первая собака нападет на прямой след среди запутанных жировых следов, надо спустить другую, а когда и она прихватит, надо спустить всех собак одну за другой через небольшие промежутки времени, называя каждую по кличке и подбадривая, не не слишком, чтобы не раззадорить собак до поры.

Они бегут вперед весело и ретиво и, бросаясь туда и сюда, разбирают следы таким же способом, как они возникли, и сдвойки, и запутанные, и кругообразные, и прямые, и кривые, и парные, и одиночные, и заметные, и незаметные. При этом они махают быстро гоном, свешивают уши и сверкают глазами. Когда они приближаются к лежке зайца, то дают это заметить охотнику быстрыми движениями не только одного гоня, но и всего тела, воинственно радостными прыжками, то сбегаясь, то разбегаясь, то из усердия перегоняя друг друга. Наконец они доберутся до лежки и наскочат на нее. Тогда заяц срывается и стремглав бежит прочь, преследуемый с лаем и вяканьем собаками.

Во время гона по зайцу нужно кричать: Эх, собаки! Эх, возьми его! Так собачки, так его хорошенько!

За собаками бежит охотник, замотавши плащ, чтобы он не мешался, на руку и высоко подняв палку; при этом охотник никак не должен бежать зайцу на встречу, ибо это напрасно.

Скоро заяц уходит из виду, причем обыкновенно дает круг и прибегает на то же место, с которого начался гон, (если не будет пойман). Охотник же на бегу кричит: Эй, милый, береги! Эй, береги! Гоп! Гоп! А сторож должен подать сигнал (криком), пойман ли заяц или нет. Если он пойман с первого раза, то охотник отзывает собак и отправляется с ними искать другого; если же нет, то он должен как можно скорее бежать за собаками дальше и не бросать, а держать зайца твердо до конца.

Когда они на гону снова наткнутся на зверя, то охотник кричит: Так, собаки, так! Валяй его хорошенько! Когда же собаки ушли далеко вперед, и охотник не в состоянии настичь их на гону, уклонившись и потеряв то направление, по которому они бросились, или даже когда он просто не видит их, хотя они не где–нибудь близко нарыску или на следу, – то нужно у каждого встречного осведомляться, спрашивая: Эй, не видел ли ты собак? Узнавши, где они находятся, охотник спешит туда и натравливает собак, если они на верном следу, меняя часто тон голоса с низкого на высокий, с тихого на громкий и приговаривая, особенно в том случае, когда гон происходит в гористой местности: Так, собаки, так! Катай его! Если же собаки не на следу, а скололись, то им кричать: Назад, собаки, довольно! Если он не далеко от следа, то охотник ходит с ними на кругах, покуда они не прихватят следа. Там, где он становится для них незаметным, охотник втыкает кол в виде знака для самого себя, и от этого места наставляет их на след, созывая наахиваньем. [18]. Как только собаки прихватят свежий след, они быстро бросятся по нем, то рассыпаясь, то снова собираясь и как бы несколько осаживая самих себя. При этом охотник не должен их натравливать, чтобы они от усердия не пробежали сметки.

{18 Это несколько запутанное место, кажется, надо понимать так: охотник, заметив по виду собак, что они начинают скалываться, втыкает здесь палку, и если собаки далее действительно собьются со следа, то он возвращается к поставленному им знаку и созывает собак наахиванием.}

Когда же гончие будут близко от зайца, то охотник должен постараться устроить так, чтобы заяц не пошел дальше в сторону, противоположную тому месту, где расставлены сети; а собаки дадут сами знать о близости зайца, бойко махая гонами, прыгая и даже наскакивая друг на друга, подвякивая, поднимая голову вверх глядя на охотника; вслед за тем они действительно спугивают зайца и гонят его в голос.

Если на этот раз заяц попадет в сети или пробежит мимо них, сторож должен дать об этом сигнал охотнику, а этот последний, если заяц пойман, ищет другого, если же нет, – отыскивает таким же образом прежнего.

Когда собаки уже утомятся гоном, да и время близится к полудню, тогда охотник должен сам отыскать травленного зайца, бродя и там и здесь, давая круги и подвергая внимательному осмотру все, что только растет на земле или находится на ней, чтобы не проглядеть зайца: ведь ему нужен небольшой клочок земли для лежки, а от усталости и страха зверек не двигается с места.

Когда же его подозришь, надо накликать собак, натравливать их, тупых натравливать горячо, ретивых – слабее, – и гнать зайца, пока его не поймают на гону собаки, или пока он не попадет в сети.

Затем, снявши сети, созвавши и сосворивши собак, охотник уходит с охоты, причем летом дает собакам отдохнуть и ждет, когда свалит жара, чтобы лапы собак не попортились на возвратном пути от раскаленной зноем почвы.

VII

Лучшая пора для размножения собак – зима; в эту пору года их следует случать, причем они должны быть свободны от всякой работы, чтобы на покое иметь возможность произвести к весне хороших и чистопородных щенков. Течка у сек продолжается 14 дней, к концу которых (когда истечение из половых органов станет слабее) и покрывают сук кобелями, чтобы оплодотворение наступило скорее. Когда же сука щенна, не нужно брать ее постоянно на охоту, но держать на привязи, чтобы вследствие излишнего напряжения сил на гону она не выкинула. Щенна собака бывает шестьдесят дней.

Когда же щенки появятся на свет, то пусть они останутся при матери, не следует подкладывать их к другой ощенившейся суке, ибо уход и попечение чужой щенкам собаки не влияет так благотворно, как заботы матери, ее молоко и даже ее дыхание и ласки.

Когда щенки начинают уже ползать, нужно кормить их молоком, а также мало помалу, приучать их и к той пище, которой они будут питаться всю последующую жизнь. Кроме такого корма не должно давать ничего более, потому что кормление тяжелой жирной пищей изменяет склад ног щенков, подготовляет в организации почву, благоприятную для развития разных болезней в более зрелый период возраста.

Клички собак должны быть кратки, чтобы их можно было легко произносить. Вот такие клички: Психе (душа), Тимос (отвага), Порпакс (ручка, за которую держали щит), Стиракс (копье), Лонхе (пика), Лохос (засада), Фрура (стража, пост), Фюлакс (сторож), Таксис (строй), Ксифос (меч), Фонакс (убийца), Флегон (зажога), Альке (сила), Тевхон (строитель), Гилевс (лесник), Медос (хитрец), Портон (разрушитель), Сперхон (быстрый), Орге (пыль, гнев), Бремон (Шумило), Гюбрис (обида, гордость), Таллон (цветущий), Роме (крепость, сила), Антевс (цветок), Геба (юность), Гетевс (веселый), Хара (радость), Левсон (блестящий), Авго (луч), Палюс (многий), Биа (насилие), Стихон (ряд), Спудэ (усердие), Брюас (кипящий жизнью), Ойнас (лоза), Стеррос (твердый), Кравге (крик), Кайнон (зарез), Тюрбас (тревога), Стенон (мощный), Айтер (воздух), Актис (луч), Айхме (острие), Поэс (зоркий), Гноме (ум), Стибон (бегун), Горме (порыв).

Наганивать же щенков нужно: сук – с восьмимесячного возраста, кобелей – с десятимесячного.

На следах, ведущих к лежке их не надо спускать, как взрослых собак, а держать их на длинных сворах и идти за ними по мере того, как они разбирают следы. Даже когда заяц сорвется, не следует их спускать тотчас же в том случае, если они слишком горячи к гону по зрячему, а спустя некоторое время, когда заяц уже уйдет из виду. Это делается так потому, что молодые, породистые и горячие собаки, будучи спущены близко от зайца, бросаются за ним навзрячь со всех ног и обыкновенно надрываются, так как их телесная организация еще не вполне сложилась и окрепла. Охотник должен быть осторожен в этих случаях.

Если же щенки не так горячи, быстроноги и старательны, то ничто не мешает их со своры навзрячь, ибо хотя они и бросятся сначала во всю мочь, но скоро убедятся в тщетности усилий словить зверя и не станут повторять этого.

Когда они прихватят гонный след, должно позволить им знать: когда же заяц пойман, его отдают разорвать молодым собакам. Если же они не хотят оставаться у сетей [19], а бегут прочь на новые поиски, следует задерживать их, покуда они не привыкнут к тому, что зверь ловится сетями, чтобы, постоянно будучи в нарыску, они не приучались бы шиться по старым следам, а это – куда плохая наука.

{19 Когда заяц пойман. Некоторые собаки и ныне пробегают, не останавливаясь, мимо охотника, убившего зайца и их трудно подозвать, чтобы наделить пазанками взятого зверя.}

Кормить молодых гончих следует возле сетей, чтобы они привыкли возвращаться к ним в том случае, когда по неопытности потеряют охотника и будут блуждать где–нибудь в окрестностях.

Впрочем, они скоро отвыкают от этого, по мере того как в них развивается воинственная охотничья страсть, ибо тогда их внимание сосредотачивается главным образом на гонном звере.

Охотнику следовало бы кормить собак самому: чувствуя голод, они не знают, кто в этом виновен, и, получая удовлетворение своим настоятельным потребностях, привязываются к тому, кто дает им корм.

VIII

Когда бог пошлет снегу, так что земля покроется им, тогда нужно сослеживать зайца по малику. Это становится довольно затруднительным, если кое где встречаются чернотины [20]. Пороша хороша, когда дует северный ветер, потому что следы тогда видны долгое время; наоборот, при южном ветре да еще в ясный солнечный день, малик скоро исчезает, потому что снег быстро тает. Если повалит густой снег, то тогда ничего не поделаешь, ибо он закрывает малик; то же самое бывает и при небольшом снеге с сильным ветром, ибо вьюга заметает следы.

{20 Melagchima, места не покрытые снегом.}

На такую охоту (по пороше) ни в коем случае не надо брать с собою собак, потому что снег жжет им носы и лапы, а холод уничтожает запах свойственный следу. Лучше всего идти, захвативши с собой только помощника и сети, причем должно направляться от полей к горам и, найдя малик, ведущий к лежке, сходить его. Когда он становится запутанным, охотнику нужно дать круг и найти место, где след становится снова прямым: ведь заяц, намереваясь залечь, дает много сметок и петель, ибо все его враги преследуют его по следам, и он привыкает обманывать их, таким образом запутывая свой след.

Когда след справлен (phanei), охотник сходит его далее, и он приводит обыкновенно к обрывистым и глухим местам, где нередко попадаются впадины, через которые ветер переносит снег; одно из таких углублений выбирает себе заяц для лежки и ложится.

Когда след ведет именно к такому пункту, то не должно подходить к лежке слишком близко, чтобы не побудить зайца, а дать круг в надежде, что зверь именно здесь и лежит. Эта надежда перейдет в уверенность: из круга выхода нет.

Заяц сам с лежки не уйдет никуда, а поэтому, убедившись, что он в кругу, нужно идти искать другого зайца, пока следы видны, и снег еще не растаял. При этом нужно принимать в расчет время дня и сходить только такое количество зайцев, какое успеешь отенетить в течение остатка дня до вечера.

Затем вокруг лежки расставляются сети точно таким же образом, как и по чернотропу, а когда все готово, охотник идет и спугивает зайца.

Если последний как–нибудь выпутается из сетей или не попадет в них, нужно бежать за ним по следу: он скоро заляжет снова в подобном прежнему пункте, если только не закопается в снег. Найдя лежку, ее окружают сетями. Если же заяц не ложится, нужно преследовать его до тех пор, пока не поймаешь и без помощи тенет, что возможно, потому что он скоро утомляется вследствие глубины снега, мешающего ему бежать и большими кусками прилипающего к задней, мохнатой стороне его ног.

Для охоты на оленей, как на молодых, так и на старых, нужно запастись индийскими собаками, [21] потому что они – сильны, рослы, резвы и злобны, а при этих качествах, конечно, хороши в работе.

{21 Аристотель говорит в своем сочинении о породах животных (Gen. An. VIII; 27, 8), что индийские собаки произошли от скрещивания тигра с собакой. Эта крайне невероятная басня становится в сущности довольно легко объяснимой, если вспомнить, что древние плохо различали породы диких кошек, так что в данном случае нужно, вероятно разуметь не тигра, а гепарда, скрещивание которого с собакой не представляет чего–нибудь особенно невероятного. Не таким ли образом произошел и крапчатый далматинский дог?}

За очень молодыми телятами охотятся весной, потому что в эту пору олени мечут детенышей. Для успеха охоты нужно заранее обойти все окрестные пастбища с хорошей травой и таким образом узнать, где именно водится много оленей. Сюда–то, еще до света, и направляется охотник, вооруженный дротиками и сопровождаемый собаками, которых нужно оставить в некотором отдалении от избранного места и привязать в лесу, чтобы они не завякали, подозрив зверя; сам же охотник идет сторожить и высматривать.

С рассветом он увидит оленей, возвращающихся с жировки вместе со своими телятами в те пункты, где каждая самка намеревается спрятать своего теленка. Здесь мать ложится и кормит своего детеныша молоком, а затем, оставив его на логове, встает, зорко осматривается кругом, не видать ли кого–нибудь из врагов, и уходит, прочь, с тем чтобы пастись неподалеку от теленка и сторожить его.

Дождавшись ее удаления, охотник идет к собакам, отвязывает их и направляется туда, где залег ближайший теленок. При этом нужно сначала твердо заметить и хорошо запомнить место логова, чтобы не ошибиться и не пройти мимо, тем более предметы кажутся издали совсем в ином виде, чем вблизи.

Подозрив зверя, охотник подходит к нему ближе; при этом теленок остается на месте, только плотнее прижимается к земле, и тогда лишь срывается с криком, когда собаки бросятся на него. Все это бывает в том случае, когда стоит хорошая погода, в случае же дождя зверь не подпускает к себе близко, потому что влага, заключающаяся в его организме сгущается от холодной погоды и заставляет его вскочить и бежать. [22]

{22 Древние полагали, что кровь и все вообще органические жидкости сгущаются и служат причиной страха. Того же мнения держится и Аристотель, полагаясь, вероятно, на свое учение о логической обратимости суждений: Всякий страх производит холод (от страха в дрожь бросает); и обратив получим: иной раз холод производит страх. Пр. пер.}

Тем не менее, собаки, хотя и не без труда, славливают его, когда же он взят, его надо отдать сторожу сетей. При этом теленок кричит, корова же, слыша его крик, прибегает с намерением отнять детеныша у врага. В это самое время и нужно натравить на нее собак и пустить в ход дротики. Завладев таким образом зверем, нужно идти за другими, охотясь на них при помощи тех же средств.

Таким образом берутся самые молодые телята, более же взрослые ловятся с гораздо большим трудом, потому что они пасутся вместе со своими матерями и другими старыми оленями, а под гоном бегут или в середине стада, или впереди него, сзади же – очень редко.

В последнем случае коровы кидаются на собак, стараясь растоптать их ногами, так что очень трудно взять теленка, разве что охотник быстро кинется на стадо и, разогнавши его, сумеет отбить какого–нибудь подростка.

Погнавгши этого отбитого теленка, собаки все–таки отстанут на первом кругу, потому что не только отсутствие стариков, нагоняя ужас на теленка, заставляет его бежать изо всех сил, но и вообще резвость оленей этого возраста чрезвычайно велика. На втором же и на третьем кругу собаки легко догоняют подростка, потому что его организм еще слишком нежен и не в состоянии выдержать продолжительный гон.

Для ловли оленей ставят также ловушки в горах, на лугах, у водопоев, в долинах и закрытых кустарниками ущельях, а также и близ возделываемых полей на тропах, по которым они ходят на кормежку.

Эти ловушки должны быть сплетены из ветвей тисового дерева, причем кора прутьев должна быть снята, чтобы они не подгнивали. Кольцо (венок) ловушки должно быть кругло, и в его остов нужно вплести гвозди то деревянные, то железные попеременно. Гвозди железные делаются длиннее деревянных, чтобы они могли крепко держать ногу попавшего зверя, даже когда деревянные гвозди сломаются.

Петля веревки, лежащей не кольце, должна быть свита из дрока (spartos – spartium scoparium), точно также как и сама веревка, потому что волокна этого растения менее всего подвержены гниению. Петля и веревка должны быть тверды, прикрепленный же к последней обрубок делается из дуба или вяза длинною в три пядени (2¼ фута) и толщиною, принимая в расчет также кору, в ладонь (¼ фута).

Для постановки ловушки, нужно снять землю в виде круга глубиной на пять ладоней (1¼ фута), шириною же сверху в окружность кольца, а внизу несколько уже. Как для веревки, так и для обрубка должно сделать в земле соответствующее их объему углубление. На плетенку кидают стебли репейника, а на них молодые побеги веточек с листьями, какие только можно найти в данное время года.

Затем все это засыпается землею: сначала тою, которая была вынута из ямы, а потом и твердою землею (дерном), взятою в некотором отдалении от места постановки ловушки, для того чтобы она не могла быть замечена оленем. Остаток вырытой из ямы земли должно унести далеко прочь, а иначе олень, увидя свеже вырытую земле, сначала станет, как вкопанный, а затем бросится в сторону и уйдет.

Осматривать эти ловушки нужно в сопровождении собак поздно утром или днем, если дело происходит в горах, а если ямы вырыты вблизи обработанных полей, то можно обходить их и очень ранним утром. Это делается так потому, что в горах олени пасутся, а следовательно и попадаются в западни, не только ночью, но и днем, ибо им там никто не мешает, около же полей они бывают лишь ночью, ибо днем боятся людей.

Когда заметишь, что ловушка сорвана, то надо спустить собак и натравить их на след; если же он остыл, то охотник идет по меткам, оставленным волочащимся по земле обрубком. Метки эти легко усмотреть, ибо обрубок сворачивает по пути камни и оставляет знаки на лугу и на поле; там же, где почва жестка, можно заметить на ней куски сорванной с обрубка коры: все это, конечно, облегчает преследование.

Олень, попавший в петлю переднею ногой, скоро обессиливает, потому что бревно бьет его на бегу и по тылу, и по морде; когда же олень попадается задней ногой, то обрубок мешает его движениям и, кроме того, волочась следом за оленем, может застрять в развилке какого–нибудь дерева и остановить зверя, если только он не оборвет веревки.

Однако, каким бы способом ни попался олень, особенно если он – самец, не следует подходить слишком близко, так как он бьет копытами и рогами, – а поразить его издали дротиками.

Летом можно охотится на оленей и без всяких ловушек, ибо они скоро утомляются от жары, останавливаются и могут быть убиты дротиком. Под гоном они бросаются иногда в море или, вообще, в воду, если не находит себе другого перехода.

Порою также они падают, задохнувшись от усталости.

Для охоты на кабана нужно запастись индийскими, критскими, локрийскими и лаконскими собаками, а кроме того, опускными сетями, метательными копьями, пиками (рогатинами) и ловушками. Конечно, следует брать не первых попавшихся собак перечисленных пород, но испытанных, отборных, чтобы они охотно кидались в бой со зверем. Опускные сети делаются из того же льна, как и заячьи тенета, но в сорок пять ниток, т. е. в три бичёвки по пятнадцать ниток каждая, вышиною в десять узлов, а петли величиною в локоть (15 дюймов) и стягивающая сеть веревка в полтора раза толще, чем те бичёвки из которых плетется сама сеть. На концах тенет должны быть кольца, стягивающие же сеть веревки пропускаются сквозь петли, а концы этих веревок сквозь кольца. Для всей снасти достаточно пятнадцати сетей.

Метательные копья делаются разной величины, но наконечники их должны быть широки и очень остры, а рукоятки крепки.

Наконечник рогатины делают в пять ладоней (2½ фута) длины; на средину его трубки, в которую всаживается древко, привариваются крепкие железные зубцы (распорки); само древко делается из тернового дерева [23] и должно быть такой же толщины, как и рукоятка боевого копья. Ловушки на кабанов – такие же, как и на оленей.

{23 Kraneion – cornus.}

Охотится за дикими свиньями должно не одному, а с товарищами, потому что этот зверь и многими охотниками берется с трудом.

Прежде всего конечно, нужно побудить зверя. Для этого охотники спускают одну из лаконских собак и кружат с ней, тогда как все другие остаются на сворах. Когда она прихватит след, то все охотники идут рядом за ее поиском. Скоро и охотникам станет ясно по многим верным признакам, что кабан шел по этому месту, где ищет собака, а именно: на мягкой почве будут видны следы, в чаще – сломанные сучья, в большом лесу – царапины на коре деревьев от удара клыков кабана. Обыкновенно собака, ведя по следу, доведет до чащи, потому что в ней по большей части ложатся дикие свиньи: ведь зимою чаще тепло, а летом прохладно. Приближаясь к логову, собака начинает подвякивать, но зверь почти никогда не встает от этого с гайна, и ее берут на свору и отводят вместе с другими подальше от логова. Затем развешивают сети на стояках, причем петли накидывают на вилкообразные свежие прутья. Сети должно ставить так, чтобы они отвисали большим мешком, [24] а мешок надо подпереть внутри с обеих сторон свежими веточками, как подставками, чтобы световые лучи как можно лучше проникали в мешок, и бегущему зверю казалось бы, вследствие ясных промежутков между петлями, что перед ним нет никакого препятствия. Стягивающие сеть веревки должно привешивать на крепких деревьях, а не кустарниках, которые густо растут в лесной местности. Кроме того, те места, которые вообще неудобны для прохода зверя, и на которых поэтому не ставят сетей, нужно загородить и запереть окончательно кольями, чтобы в крайности кабан не пошел бы ломить и сквозь чащу.

{24 Смотри главу IV}

Когда сети поставлены, охотники идут за собаками, спускают их всех и направляются к гайну с дротиками и рогатинами. Собаками руководит и поощряет их один и притом самый опытный охотник, а остальные идут в полном молчании и не рядом, а оставляя между собой довольно большие промежутки, чтобы зверю оставалось свободное место, если он вздумает идти на цепь охотников; когда же охотники идут близко друг от друга, то им грозит опасность быть пораненным кабаном, ибо он, не видя выхода, с бешенством кидается и на человека.

Собаки, подойдя близко к логову, бросаются на кабана, а он, побуженный шумом, – на собак и подметывает клыками на воздух передовую ближайшую к нему собаку. Затем он бежит прочь и попадается в сети, а противном случае, его, конечно, надо преследовать.

Если путь, по направлению к сетям, покат, то зверь быстро запутывается, увлекая за собой тенета, если же местность ровна, то он тотчас останавливается, наткнувшись на сети, и оглядывается кругом. В это время к нему подваливают собаки, охотники же должны осторожно, сзади издали метать в него дротики и камни, пока он ринувшись вперед, не натянет тенет.

Тогда один из охотников, а самый опытный из присутствующих и наиболее в себе уверенный, идет впереди других и закалывает кабана рогатиной.

Если же кабан, не смотря на летящие в него камни и копья, не хочет натянуть сети, а наоборот бросается направо и налево и бьет всякого, кто к нему приблизится, то тогда не остается ничего другого, как выбрав удобный момент, идти на него с рогатиной. Рогатину держать при этом левой рукой ближе к клинку, а правой – дальше, чтобы левая рука направляла оружие, а правая придавала бы силу удару; точно также и левая нога должна быть впереди, а правая сзади. При наступлении надо держать рогатину перед собою, повернувшись левой стороной к левой же руке, и не подходить к кабану ближе, чем в обыкновенном бою к противнику. Вместе с тем нужно глядеть зверю в глаза и зорко следить за всеми движениями его головы. Ударять же рогатиной следует с осмотрительностью, чтобы кабан не вышиб ее из рук или не отклонил бы ударом головы, ибо вслед за этим зверь кинется на охотника. Тот, с кем случится подобного рода оплошность, должен кинутся на землю лицом вниз и крепко прижаться телом к почве, держась за какие–нибудь поросли, потому что зверь, найдя охотника в таком положении, не может подцепить его снизу своими клыками вследствие их кривизны. Напротив того, если охотник останется в стоячем положении, то обязательно будет ранен. Сначала кабан попытается поднять лежащего ничком охотника, а потом, убедившись в безуспешности попыток, начнет топтать его ногами.

В такой крайности остается только одно спасение: одному из товарищей повергнутого охотника подойти к кабану с рогатиной в руке, раздразнить его, замахиваясь ею, и делать вид, будто хочет кинуть ее в него, но кидать отнюдь не следует, чтобы не попасть в лежащего ниц приятеля. При этом зверь бросает находящегося под ним человека и кидается, полный злобы и ярости, на того, кто его дразнит. Тут охотник должен быстро отскочить в сторону, не бросая, конечноЮ рогатины: ведь отступление ради безопасности почетно только с оружием в руках. Затем от должен точно также подходить к зверю с рогатиной и стараться всадить ее между лопаток в то место, где находится гортань, а, всадивши, навалиться на древко и держать крепко.

В бешенстве раненый кабан лезет по клинку вперед, и, если бы не мешали отводы, то он добрался бы и до охотника, держащего рогатину.

Сила кабана так велика, что он обладает некоторыми необыкновенными и маловероятными свойствами. Так, если положить на клык только что убитого вепря волос, то он свертывается от жара клыка: бивни же у живого кабана в драке просто раскалены, чем и объясняется то, что он, промахнувшись по собаке и зацепив клыками только за шерсть, обжигает концы волос на шкуре. [25]

{25 Это заблуждение встречается кое–где и у нас среди охотников, не раз имевших дело с кабанами. Клыки их действительно очень плотны, так что из них можно извлечь искру при ударе об огниво. Пр. пер.}

Вот сколько труда и опасностей представляет за кабаном самцом.

Если же в сети попадает самка, то прикалывающий ее рогатиной охотник должен остерегаться только толчка с ее стороны, чтобы не упасть. А в том случае, когда это с ним случится, то он обязательно будет и понят и искусан. Поэтому не должно бросаться на землю ничком, кому же придется случайно попасть в такое положение, тот избавляется из под свиньи точно таким же способом, как и из под кабана. Ставши же на ноги, он должен колоть кабана рогатиной до тех пор, пока тот не будет убит.

Кабаны ловятся еще и таким образом. Сети ставятся на тропах, ведущих из ущелий в кустарники, при долинах и каменистых местах, на пути к лугам, болотам и водам. Приставленный к сетям сторожит их с рогатиной в руке, а охотники идут с собаками искать кабанов в любимых их местах. Найдя зверя, гонят его собаками. Если он попадет в тенета, стороже сетей обязан заколоть его рогатиной вышеописанным способом, если же – нет, то гон продолжается.

Кабана могут взять и собаки вовремя сильных жаров летом, потому что даже такой огромной силы зверь истомляется и слабеет, ибо у него захватывает от зноя дыхание. Конечно, на этой охоте гибнет много собак, да и сами охотники подвергаются большим опасностям. Но если им на гону представится возможность сразиться со зверем, остановившимся от усталости или в воде, или в какой–нибудь скалистой впадине, или в чаще, где ему ничто не мешает кинуться на наступающего врага, – то пусть охотники пойдут на него с рогатинами и проявят ту смелость и отвагу, ради которых они добровольно решили заняться этого рода охотой.

С рогатиной же должно обращаться так, как было указано выше, чтобы не подвергаться упрекам в неумелом пользовании оружием, если случится какое–либо несчастье.

Ловушки на вепрей ставятся в тех же местах, в каких и на оленей, и охотники точно так же следят за попавшимся вепрем и преследуют, и нагоняют, и убивают рогатиной.

Охота за поросятами диких свиней представляет своего рода трудности, потому что они, пока молоды, никогда не отбиваются от стада и едва заметят выслеживающих их собак, как исчезают в чаще, а вместо них выступают на сцену кабан и свинья, которых в этом случае очень трудно убить, ибо они жестоко обороняются, защищая не столько самих себя, сколько своих детенышей.

Львы, леопарды, рыси, пантеры, медведи и другие звери этого рода водятся в чужих землях, а именно: в Пангейских горах (ныне – Пирнари) и на Киссусе (Сулейман–даг) в Македонии, на Мизийском Олимпе (продолж. Тавра) и Пинде (Аграфа–даг), а также на Нисе (отрог Тавра) в верхней Сирии и в других горах, где хищникам легко существовать вследствие обилия добычи.

В гористой местности, в неудобной для охоты на этих зверей, можно их добыть только посредством яда, получаемого из растения аконита. Для этого, примешавши отраву к любимой пище того или иного хищника, кладут эту приманку возле проточных вод и, вообще, в местах, часто посещаемых зверем.

Порою за такими животными охотятся верхом с оружием, отрезав предварительно им отступление, когда они по ночам спускаются с гор в долины; подобная охота сопряжена, конечно, с большою опасностью для охотника.

Иногда, наконец, выкапывают на них круглые, большие и глубокие ямы так, чтобы по средине ямы оставалась в виде островка земля, на которую к ночи сажают козу на привязи. Всю канаву обносят кругом частоколом, не оставляя нигде прохода, так чтобы нельзя было заметить рва. Звери, слыша голос козы ночью, прибегают, обходят загородку и, не находя прохода, перескакивают ее и таким образом попадаются.

XII

Вот мною изложены все главные способы действия, применяемые на охоте; теперь посмотрим, какую именно пользу извлекают из занятия охотой люди, ей преданные. Во–первых, они укрепляют таким образом здоровое состояние тела и изощряют чувства зрения и слуха; затем охота является прекрасной подготовительной школой к военной службе. Охотник не упадет от усталости под тяжестью оружия вовремя форсированных переходов войска, он выдержит все, потому что привык ко всякого рода рудам и утомлению, охотясь за зверем. Такие солдаты будут в состоянии отлично спать на голой жесткой земле и отлично караулить, где бы их не поставили на часах. При наступлении они могут одновременно идти против неприятеля, и исполнять требования команды, не теряя способности рассуждать, ибо к такой манере действий они привыкли, ловя дичь по собственному своему велению. Будучи поставлены в передних рядах передовых отрядов, они не смутятся натиском врагов и не выйдут из строя вследствие известной закаленности и выносливости. Они сумеют и преследовать бегущих врагов по любой местности, и с честью спастись сами и спасти других в том случае, когда их войско будет по несчастью поставлено в дурные условия где–нибудь в гористых, лесных и пустынных местах, ибо знакомство с подобными же местностями на прежних охотах даст им возможность ясно сообразить много. [26]

{26 Лучше всего доказал это, конечно, сам Ксенофонт, предводительствуя отступлением 10000 после смерти Кира в битве при Кунаксе. Пр. пер.}

И действительно бывали примеры, что такие солдаты, когда большая часть их сотоварищей по оружию были обращены в бегство, снова завязывали битву, сообразивши, что неприятель попал в известный момент преследования в невыгодное положение, и принуждали врагов к отступлению, благодаря своей выдержке и смелости, – ведь известно, что и счастье везет всегда людям, мощным духом и телом.

Наши предки понимали, что в этом лежат основы военного счастья и успеха, а потому и принимали особые меры, чтобы не стеснять развития охотничьей страсти в юношестве. Хотя в старые времена наши отцы более нашего нуждались и дорожили продуктами обработанных полей, тем не менее они издали закон, по которому охотникам не было запрета гнать зверя по возделанным полям. Кроме того они запретили ночную охоту на протяжении многих стадий (стадия – 600 футов) в окружности города, чтобы охотники промышленники (oiechontes tauten ten technen) не тревожили находящейся там дичи, потому что ясно было, что из всех удовольствий юношества охота приносит наиболее полезные и добрые плоды. Она не только делает их (юношей) осмотрительными и смелыми, но и справедливыми, воспитывая их в школе действительной жизни, и при этом отнюдь не препятствует занятию другими благородными искусствами, как то делают дурные развлечения и наслаждения, от который должно удаляться юноше. И не одних только хороших солдат доставляет охота, но и хороших полководцев, потому что те именно должны считаться истинными аристократами, которые телесным трудом и выдержкой сохранили душу и тело от влияния постыдных и наглых страстей и которые не будут в состоянии спокойно смотреть на унижение родного города или на бедствия отечества.

Тем не менее многие говорят, что не следует ревностно предаваться охоте, чтобы не запустить домашних дел и хозяйства, а того не знают, что люди, заботящиеся о нуждах сограждан и отечества, тем более заботятся и о своих частных хозяйственных потребностях. Если истинные охотники в силу своего воспитания способны быть полезны в крупных государственных нуждах, то, конечно, они не могут оставить без внимания и своих собственных: с благосостоянием родного города держится, а с упадком его гибнет каждая отдельная семья, и поэтому такие люди заботятся и о себе в общих заботах о других.

Но многие ли из противников подобных воззрений, ослеплённые завистью, предпочитают погибнуть от своей собственной ничтожности, чем быть спасёнными доблестью других людей; громадное большинство чувственных наслаждений, защищаемых первыми, дурно, и, раз попавши на этот путь, они увлекаются всё к худшим и худшим поступкам. Своими легкомысленно глупыми речами они наживают себе врагов, своим дурным поведением они навлекают не только на себя, но и на своих детей и близких болезни, напасти и смерть: ведь они чувствительнее и восприимчивее других людей не к скверным последствиям своих поступков, а только к чувственным наслаждениям. Кто станет ждать добра и блага государству от подобного рода людей?

А тот, кто полюбит рекомендуемое мною занятие, избегнет этих зол, ибо хорошее воспитание учит всем пользоваться в меру и рассуждать и слушать рассуждения о том, что справедливо (а не о том, что приятно).

Люди, стремящиеся к сдержанности и терпеливой выносливости, правда, много должны трудиться, чтобы достичь этого и приобрести полезные знания и сведения, но зато они ведь и служат оплотом родному городу. Те же, которые не хотят обладать ни знанием. Ни образованием вследствие сопряжённого с этим труда, а стараются проводить время в неуместных наслаждениях, – те в действительности принадлежат к самым худшим гражданам. Они не руководствуются законами или благородными принципами, они не имеют понятия вследствие своего отвращения к труду о том, что делает человека истинно хорошим человеком, так что не в состоянии быть ни благочестивыми, ни мудрыми, и могут только, по своей некультурности, всячески порицать людей образованных.

От таких личностей, конечно, нельзя ждать добра; что же касается лучших людей, т. е. Тех, кто желает трудиться и трудится, то им именно обязано человечество всем. Что у него сейчас доброго. Это можно подтвердить крупным примером. В древности, а именно прежде упомянутые ученики Хирона, начавши с юности заниматься охотой, приобрели много добрых сведений и достигли высокой степени доблести, за которую и ныне их почитают. Все, разумеется, преклоняются перед такой добродетелью, но большинство сходит с пути, ибо она достигается только упорным трудом. Кроме того, от нас скрыто то, что связано с достижением добродетели, и вполне очевиден каждому тот тяжёлый труд, который сопряжён со стремлением к ней. Если бы добродетель была видима телесными очами, то, может быть, люди более бы заботились о ней, потому что были бы уверены, что и она их видит, а всякий стремится превзойти самого себя в глазах того, к кому чувствует привязанность и не скажет при этом ничего дурного, и не сделает ничего бесчестного. К сожалению, люди полагают, что доблесть не видит их, как они не видят её, и поэтому много злого творят перед лицом её. Но она вездесуща, ибо бессмертна, и отмечает славой возлюбивших и бесславием презревших её. Стоит только убедиться в этом. И тогда всякий тотчас же пойдёт в трудную школу добродетели, и будет работать над собой, чтобы достигнуть её.

XIII [27]

{27 Последняя глава «Кинегетикоса» не содержит в себе ничего, относящегося непосредственно к способам охоты, но она крайне любопытна, несмотря на её отрывочность и неотделанность, как выражение глубокого убеждения высоконравственного патриота–охотника. Во времена Ксенофонта в греческой жизни уже начинали зарождаться те разлагающие начала, которые погубили впоследствии её политическое значение и даже существование. Отсутствие стойких нравственных убеждений и усиливающееся влияние черни в лице политиканствующих демагогов не могли не оскорблять Ксенофонта, получившего в школе Сократа неизменную склонность к идеалистической философии. Вот почему он с такой враждебностью относится к софистам, поддерживавшим в публике легкомысленное отношение к религии и нравственности, и к демагогам, вносившим узко-эгоистические принципы в действительную жизнь. В этой последней 13–ой главе он старается предостеречь юношей как от громких, но пустых фраз софистов, так и от шумных, но грязных предприятий демагогов. Лучшим средством удалить молодое поколение от этого нравственно развращающего влияния Ксенофонт считает опять–таки охоту, высоко поднимающую индивидуальную энергию и духа, и тела. Прим. пер.}

Удивляют меня так называемые мудрецы (софисты), утверждая, что они своим учением ведут юношество к добродетели, тогда как на самом деле они направляют его в совершенно противоположную сторону.

Мы ещё никогда не видели ни одного человека, ставшего добродетельным благодаря софистам, и они сами не могут указать ни на одно из своих сочинений, под влиянием которого можно было бы стать хорошим человеком. Наоборот, о пустяках ими было написано много книг, ведущих юношество не к добродетели, конечно, а к пустым наслаждениям, так сто, читая их в надежде чему–нибудь научиться, только даром теряешь время: они препятствуют распространению полезных мыслей и научают злу. Я в особенности порицаю их именно за это, что же касается тем, на которые написаны эти книги, то авторы их заботятся более об изысканных способах выражения, чем об истине содержания, так что в этих сочинениях нигде не найдёшь правых идей, могущих принести пользу или имеющих воспитательное значение для юношества. Я, конечно, простой, обыкновенный человек, но твёрдо знаю, что благороднее всего поучаться добру у самой природы во–первых, а во–вторых – у людей, действительно обладающих известной дозой благой истины, но не у тех, которые сделали себе ремеслом уменье обманывать. Вот я говорю, не мудрствуя лукаво, не играю словами да и не стремлюсь к этому: я стараюсь только говорить истинно познанное мною относительно того, какое нужно воспитание для достижения добродетели, – ведь не слова имеют благое воспитательное значение, а мысли, да и то только в том случае, когда они верны

………………………………

Поэтому я советую сторониться от учения софистов, но не пренебрегать исследованиями философов; ведь софисты охотятся лишь за богатыми юношами, философы же – всем полезные друзья, не обращающие внимания на богатство и зависящее от него общественное положение человека.

Не следует также подражать и тем, которые легкомысленно стремятся приобрести выгодное положение насчёт частных лиц или общественных дел; лучшие граждане узнаются по своей способности много трудиться для достижения благих целей, дурные же – по совершаемому ими злу, от которого они и терпят. [28]

{28 При переводе этого крайне запутанного места я следую указаниям Ленца и Кристиана, т.е. читаю astôn вместо autôn и т.п. очевидно, что Ксенофонт полагает, что цель не может оправдывать средства, и зло в самом себе носит наказание преступнику. Прим. пер.}

Так или иначе, подрывая благосостояние частных лиц или общественное, они, конечно, бесполезнее каждого вовсе не причастного государственным делам человека, да и в смысле физического развития, как в работе, так и на войне, они играют самую жалкую и постыдную роль.

Напротив, охотники дают из своей среды людей, приносящих на пользу общества и здоровое тело, и благоустроенное имущество.

Одни (охотники) вооружаются на зверей, другие (политические интриганы) – на друзей; последние, разумеется, достойны порицания, первые же – похвалы: если им удастся убить зверя, то это значит, что они победили общего врага, а если не удастся, – то всё–таки они заслуживают одобрения, ибо совершенно бескорыстно идут против того, что вредно всем гражданам. Легко можно видеть, что уже это самое стремление и род их занятия (охота) делает их лучше и благоразумнее. Если они не будут способны к перенесению трудов, к составлению остроумных планов и к проявлению всякого рода энергии, то им никогда не овладеть зверем, – он ведь борется за свою жизнь и народной ему почве всегда обладает большими средствами самозащиты. Так что все усилия охотника пропадают даром, если он не превосходит зверя как значительно большей энергией, так и сообразительностью.

Те люди, которые стремятся к обогащению за счёт государства, губят своих сограждан, а охотники – лишь общих всем врагов; эти приобретают добычу выдержкой и умом, а те – постыдным нахальством; эти могут быть вполне свободны от скверных склонностей и постыдного корыстолюбия, те – ни в каком случае не могут; у этих вырываются из уст громкие крики, у тех – скверная ругань; эти богобоязливы, а те нередко богохульствуют.

Наконец, издревле дошло до наших дней предание, что сами боги любят и охотиться, и смотреть на охоту; таким образом, мысль, что кто–либо из них смотрит на охотника, будет полагать задатки любви к богам и благочестия в душу тех юношей, которые последуют моим советам и займутся охотой.

Такие–то люди, выросши, будут всегда полезны и родителям, и всему городу, и каждому отдельному гражданину или приятелю. Да и не одни только мужчины, пристрастившиеся к охоте, становились прекрасными людьми, но и женщины, как, например, Аталанта, Прокрида, да и всякая другая, наделённая богиней Артемидой любовью к этому делу.

Н. Медведков