Мы уже говорили об одном крупном недостатке в русской церковной организации, который извратил церковное сознание русского общества. В настоящий раз мы должны указать и другое обстоятельство, которое также изживалось с большим трудом. Если указанный ранее нами недостаток создался на почве утраты канонического возглавления церкви и касался организации центральной церковной власти, то второй недостаток питался противоречиями, существовавшими на местах.
Местные церковные учреждения к исходу XIX века получили законченный сословный характер. При этом руководящим сословием на местах было белое духовенство, главным образом - священники. Миряне почти были устранены от участия в делах приходского и епархиального управления, являясь только объектом их. Приходские общины были лишены прав юридического лица, в приходе отсутствовали общественные органы управления. Избираемый приходом представитель его, церковный староста, стал простым приказчиком, все функции которого были заключены в свечном ящике. Если в приходе и бывали собрания прихожан, то это было пережитком давно прошедшего времени.
Приходы Принимали участие в содержании епархиальных учреждений, так как казенных средств, отпускаемых по старым штатам, далеко не хватало на содержание даже административных органов епархии. А между тем за последнее столетие возникли новые потребности, особенно просветительные, которые приходилось удовлетворять за счет средств поступавших от приходов в виде прямого или косвенного обложения. Заведывание этими средствами было предоставлено епархиальному собранию, состоявшему из представителей белого духовенства.
Самые просветительные нужды приняли особое направление. Удовлетворение потребностей церкви в просвещенных пастырях было подчинено обучению детей духовного звания. Само число обучавшихся в духовных учебных заведениях в значительной степени превышало потребности церкви в пастырях. Несмотря на это, все же духовные учебные заведения не удовлетворяли всех церковных нужд, так как значительное число лиц, получавших образование в этих учебных заведениях, в последующем отходило от церковной работы. Доступ светских лиц в духовно-учебные заведения до известной степени был затруднен. Отсюда ясно, что духовные школы не столько удовлетворяли потребностям церкви, сколько духовного сословия. Содержание духовно-учебных заведений поглощало значительную часть епархиального бюджета. Таким образом, этот бюджет служил интересам духовенства, хотя средства приходские и епархиальные создавались, конечно, мирянами и приносились ими в храм на нужды церкви, а не на дополнительное вознаграждение клира.
Столь влиятельное фактическое положение белого духовенства и зависимое церковно-правовое положение его от власти местного епархиального архиерея, который не был из среды местного духовенства, а иногда и не сочувствовал сословным устремлениям своего клира, питало в среде белого духовенства стремление оформить свое руководящее положение на местах. Отсюда стремление белого духовенства к ограничению власти епархиального архиерея и даже прямо к белому епископату.
В виду всего этого мы вовсе не склонны устремления белого духовенства объяснить честолюбием отдельных лиц, хотя бы и из среды статичных батюшек. В петроградском духовенстве, может быть, это сознание было более обостренным, но оно было свойственно значительному числу вообще белого духовенства.
Законодательство Поместного Собора 1917-18 гг. не только не пошло навстречу этим сословным чаяниям, но, привлекши в значительном числе к церковной работе мирской элемент в приходах, в епархиальных и центральных учреждениях и на самом Соборе, сразу вывело Русскую церковь из сферы сословных интересов на путь широкой самодеятельности всего церковного общества. Созданное Поместным Собором положение в данное время было единственно возможным, так как общий экономический кризис в стране и утрата казенных ассигнований требовали значительно больших финансовых жертв со стороны мирян. Эти жертвы стали возможны при дружном взаимодействии всего церковного общества. Все принуждало признать новое положение вещей, но это далеко не всех из клира примиряло с этим положением. Общеполитические условия этого времени не могли поддерживать сословных стремлений; пробуждение церковного сознания среди старого клира и вступление в него новых идейных элементов заставляли предполагать, что этот недостаток сознания некоторых церковных кругов изживался и что он будет изжит до конца.
Однако, в ближайшее время появились такие общеполитические условия, которые разбередили и эти старые раны.
Мы старались выяснить причину возникновения церковной смуты в России, или вернее, восприятия церковной массой, находившейся в России, церковной смуты, зародившейся за рубежом. Исходным фактом, с которого начинают развиваться события в России, явился голод. 1921 и 1922 гг. - время исключительных испытаний для России. Огромные пространства Поволжья были поражены голодом. Вторая половина 1921 года была ужасна. Из многих селений население ушло: села и деревни превратились в места бывших поселений. Страдания голодного люда в начале 1922 года превзошли самые мрачные предположения. Беспощадная смерть преследовала свои жертвы всюду. Население гибло дома, на дорогах, на улицах городов. Людоедство стало не полудостоверным преданием прошлых веков, а подлинной действительностью этого ужасного времени. Люди, не испытывавшие непосредственно в это время голода, находились в состоянии тягчайших моральных переживаний и в каком-то общем напряжении.
В то же самое время голод возбудил среди русской эмиграции надежды на скорое падение большевиков, так как казалось, что власть в России не справится с этим бедствием, а следовательно, его не переживет. В статье отца протопресвитера Г. Шавельского 1 очень ярко изображены эти ожидания. Они связывались с личностью Святейшего Патриарха, который якобы в ближайшее время возьмет власть в свои руки, чтобы передать ее им же самим указанному, законному носителю этой власти. На деле же мечтания в известных политиканствующих кружках шли гораздо дальше, и даже указывалось не без исторических справок, что монастырские и храмовые сокровища для этого переходного времени могут иметь крупное финансовое значение. Эти настроения имели бы мало отношения к нашей задаче, если бы ими не были продиктованы постановления Карловацкого Церковного Собрания. В момент тягчайшего бедствия, которое могло быть преодолено только дружными усилиями всех, зарубежные церковные деятели стремились поставить церковь против советской власти. Церковь не могла остаться равнодушной к этому ужасному голодному бедствию. Сравнительно рано, когда еще только выяснилась картина этого бедствия, Святейший Патриарх обратился с пламенным посланием о помощи ко всем верующим людям в России и заграницей. И мы знаем, что голос его не был голосом, вопиющим в мировой пустыне.
Привлечение к помощи голодающему населению общественных деятелей было совершено самой гражданской властью. Поэтому, естественно, что и церковная помощь, как общественная, должна была быть координирована с деятельностью Общественного Комитета Помощи голодающим. К этому церковная организация побуждалась еще и тем, что сам Общественный Комитет обратился к Святейшему Патриарху за поддержкой. Создан был и особый Церковный комитет помощи. Вскоре последовало закрытие Общественного Комитета, что повлекло за собою ликвидацию и Церковного. С ликвидацией, его средства были переданы правительственным органам помощи голодающим.
Однако, сбор средств церковными организациями не был прекращен. В декабре месяце 1921 года само правительство просило усилить сбор через церковные установления, начиная с Священного Синода и кончая приходскими советами.
С самого начала 1922 года в России стали появляться зловещие известия о деятельности Карловацкого Церковного Собрания. Для Святейшего Патриарха и других ответственных руководителей церкви было ясно уже к началу февраля, что им придется расхлебывать кашу, заваренную за рубежом безответственными политиканами, не только помимо воли высшей церковной власти, но даже вопреки ей.
К этому времени относится постановка в правительственных кругах РСФСР вопроса об изъятии церковных ценностей для нужд голодающего населения. В самом начале февраля в "Правде" появляется первая довольно резкая статья, посвященная этому вопросу. Нужно сказать, что "Правда" в этом вопросе отражала настроение более крайних течений в правящей среде. 11-го февраля в этой же газете появилось сообщение, что президиум ВЦИК постановил изъять церковные ценности; однако, на другой же день, в официальном органе, в "Известиях", появилось официальное, за подписью секретаря, опровержение этого сообщения "Правды" с указанием, что наркомюсту Курскому поручено лишь подготовить этот вопрос к ближайшему заседанию 2. В том же номере "Известий" была помещена беседа корреспондента с представителем Свят. Патриарха в Центральном Комитете помощи голодающим, прот. Н. В. Цветковым, которым была изложена точка зрения церковной власти на этот вопрос, нашедшая себе более полное выражение в последующем патриаршем послании. 16-го февраля состоялось самое постановление президиума ВЦИК-а об изъятии церковных ценностей, "поскольку изъятие ценностей не может затронуть интересы самого культа". 19-го февраля было издано Св. Патриархом упомянутое выше послание.
Этим воззванием церковным общинам разрешалось жертвовать на нужды голодающих церковные украшения, отдельные вещи, не имеющие богослужебного значения. Воззвание это с разрешения властей было отпечатано и распространено среди населения.
В храме Христа Спасителя было во второй раз совершено Св. Патриархом всенародное моление о спасении погибающих от голода, оглашено было здесь и послание, а архиепископом Илларионом было сказано пламенное слово о помощи. Громадный, переполненный народом храм, казалось, слился в общей молитве и жертвенном порыве. Но это едва ли была не последняя служба, совершенная здесь Св. Патриархом.
Только 26-го февраля ВЦИК-ом была утверждена инструкция по изъятию церковных ценностей, которая уже говорила об изъятии ценностей, независимо от их богослужебного назначения. Так, не без колебаний и трений в самих правящих кругах, к концу февраля вопрос об изъятии церковных ценностей продвинулся к такому концу, которым думали одновременно разрешить голодную проблему и лишить церковь тех материальных ресурсов, которые за рубежом возбуждали столь несоответствующие надежды.
В это время Заграничное Церковное Управление закончило составление своего обращения к Генуэзской конференции.
Св. Патриарх особым посланием принужден был указать на имеющиеся церковные установления, касающиеся церковных предметов 4.
В начале марта в Москве состоялся митинг, который был посвящен одновременно вопросу о голоде, церковных ценностях и деятельности Карловацкого Собрания. Еще 15-го марта в "Известиях" было напечатано интервью с Св. Патриархом без каких либо особых выпадов против той точки зрения, которая развивалась Патриархом Тихоном. В номере газеты "Новое Время" от 1-го марта было напечатано обращение Карловацкого Высшего Церковного Управления к Генуэзской конференции о недопущении представителей советской власти на конференцию и о снабжении противников этой власти оружием. Этот номер "Нового Времени" в России был получен в самом начале второй половины марта месяца. Между 17 и 25 марта приступлено было к изъятию церковных ценностей. В некоторых местах, - (Шуя, Москва, С.-Петербург, Смоленск и др.) - это вызвало неорганизованные народные выступления против изымавших. Однако, в подавляющем числе случаев изъятие прошло без сопротивления. В "Известиях", от 28 марта встречаем первую резкую статью против церкви под заголовком "Святейшая контрреволюция". Статья эта посвящена деятельности Карловацкого Церковного Собрания, а в связи с этим припоминались и вообще выступления против советской власти со стороны отдельных иерархов, относившиеся к давно прошедшему времени.
Столкновения, происшедшие на почве изъятия церковных ценностей, дали формальный повод к организации судебных процессов (в Москве, Смоленске, Иваново-Вознесенске, С.-Петербурге и др. местах) против представителей церкви. На всех этих процессах ярко выявилось то нервное настроение, с которым власть относилась к самому изъятию. В руководящей статье, предшествовавшей этим процессам, прямо подчеркивался политический момент их. Власть только защищается - писалось в этой статье, - кто же ведет нападение? Зарубежные враги этой власти. Карловацкий Собор выявил заинтересованность церкви в том, чтобы "костлявая рука голода" задушила советскую власть.
Каким же образом ответственность за деяния этого Собрания могла быть перенесена на представителей Русской церкви, находившихся в России. "Митрополит Антоний, - писали в Известиях, - передал от имени Патриарха благословение на соборные труды". В виду важности такого заявления следует несколько остановиться на нем. Обращаясь к деяниям Собора, мы там не найдем прямого ответа на поставленный вопрос, так как Деяния не воспроизводят речи митрополита Антония, которой он открыл само собрание, ссылаясь на то, что эта речь была произнесена экспромтом и записи ее не сохранилось. Можно даже предполагать, что прямого заявления о благословении Св. Патриарха Тихона и не было. Однако, в Положении о самом Собрании есть статья, которая ясно говорит о необходимости утверждения Св. Патриархом постановлений этого собрания и только некоторые мероприятия могут быть проводимы в жизнь, как временная мера до утверждения их Московским Патриархом. Одним из самых важных прав церковной власти является право обращения с посланиями. Поэтому, если требовали утверждения какие либо постановления Собрания со стороны Патриарха, то послания от имени Церкви могли издаваться только с предварительного согласия на это главы русских епископов. Только в этом случае Собрание, признающее над собою полную каноническую власть Московского Патриарха, могло обратиться с соответствующим заявлением от лица церкви. Каково было содержание послания и обращения, мы уже говорили. Благословение Св. Патриарха, если даже не передавалось Собранию митрополитом Антонием, то наличность его предполагалась некоторыми даже из участников собрания. Возможно, что они находились в заблуждении. Это в данном случае не имеет большого значения. Важен лишь сам факт существования такого убеждения среди членов Собрания. Отсюда, по существу, неправильное утверждение "Известий" получает как бы некоторое основание и делает Св. Патриарха в глазах советской власти ответственным за просьбу, обращенную к Генуэзской конференции, дать оружие для свержения советской власти. Отсутствие улик лично против Патриарха лишь внушало мысль о хорошо налаженных конспиративных связях. На Московском процессе прокурор в своей речи прямо заявил: "Мы судим не церковь, а лиц, которые воспользовались легализованными формами церковного аппарата в целях подпольного нападения на советскую власть". И далее: указав на церковную дисциплину, на которую ссылались подсудимые, он сказал: "Это лишний раз свидетельствует о прочности подпольной организации".
Св. Патриарх, вызванный на процесс московских церковных деятелей в качестве свидетеля, отрицал какую либо свою предварительную осведомленность о деятельности Карловацкого Собрания.
Таким образом, изъятие церковных ценностей и деятельность Карловацкого Собрания 1921 года в глазах советской власти составляли, как бы факты, связанные между собою самым теснейшим образом. Вот почему на всех диспутах этого времени обычной является тема "Голод, церковные ценности, Карловацкий собор". Названный процесс московских церковных деятелей имел еще один результат: состоялось постановление Московского трибунала о привлечении к ответственности самого Патриарха и управлявшего тогда московской епархией архиепископа Никандра.
Нужно сказать, что решение по делу московских церковных деятелей было вынесено не без борьбы в самом трибунале. Только после 14-часового совещания было принято решение, в силу которого одиннадцать лиц подлежали смертной казни, а остальные - заключению от 1 года до 5 лет. Однако, колебания и тут не кончились. Защитники подали ходатайство о смягчении приговора в Центральный Исполнительный Комитет. И президиум его тотчас же предписал приостановить исполнение этого приговора. Не без борьбы в президиуме ЦИКа было решено привести в исполнение постановление Московского трибунала.
Итак, выступления Карловацкого собрания и Высшего Церковного Управления заграницей стоили только в Москве одиннадцати человеческих жизней! Но это было далеко не единственное следствие этих выступлений.
Убеждение гражданской власти, что Св. Патриарх и его ближайшие сотрудники стремятся использовать церковную организацию против советской власти и аналогичное предположение части клира сближали эту часть с настроениями правящей среды. Власть искала в это время случая, чтобы доказать, что она ведет борьбу не с церковью, как таковой, а с лицами, которые хотят использовать эту организацию против гражданской власти. Таким образом, был перекинут мост между властью и теми элементами клира, которые составили в будущем ядро живой церкви. Однако, возможность открытого выступления живоцерковники получили не сразу. Епископ Антонин оказался в это время, по своим настроениям, особенно близким лицом к руководящим правительственным кругам.
Время шло, и вопрос о привлечении к суду самого Патриарха постепенно, не без колебаний, продвигался к тому, чтобы посадить на скамью подсудимых и его. Только в середине мая этот вопрос получил свое окончательное решение. В связи с этим решением стояла и изоляция Св. Патриарха. Таким образом, он ходом событий устранялся от управления церковью. Этим моментом и воспользовалась живоцерковная группа для захвата церковной власти.
12-го мая эта группа впервые посетила Св. Патриарха и имела с ним беседу по поводу направления церковных дел. Возможно, что в связи с этой беседой, а более вынужденный создавшимся положением Св. Патриарх 16-го мая передал управление Русской церковью Митрополиту Ярославскому Агафангелу, прося его немедленно прибыть в Москву, на что имелось согласие гражданской власти.
Инициаторы живоцерковного движения не успокоились на этом, и уже 14-го мая поместили в "Известиях" свое обращение к верующим. Эта группа обвиняла церковные верхи в попытке устроить государственный переворот и обещала прекратить войну церкви против гражданской власти и сообщала, что лица, подписавшие воззвание, уже обратились к государственной власти "о предоставлении нам (т. е. авторам воззвания) возможности скорейшего созыва собора для суда над виновниками и решения вопроса об управлении церковью". Воззвание это было подписано епископом Антонином, священниками: Калиновским, Красницким, Введенским, Белковым, псаломщиком Стадником и, по-видимому, присоединившимися к ним московскими священниками: Борисовым, Быковым, из Саратова протоиереем Руссаковым и протоиреем Дедовским, т. е. 10 лицами. Отсюда ясно, что названные лица присвоили себе церковную власть тотчас после первого посвящения ими Св. Патриарха. Обращение к гражданской власти по поводу созыва собора, обращение к верующим - все это акты, которые не оставляют сомнения, что авторы их считали себя уже руководящим органом церкви.
Наиболее активные из этой группы: Введенский, Белков, Калиновский посетили Патриарха еще раз 18-го мая и подали ходатайство о разрешении возобновить функционирование канцелярии Св. Синода и просили в связи с этим передать им синодальные дела с той целью, чтобы они в свою очередь передали их заместителю Св. Патриарха. Патриарх Тихон в это время уже был лишен свободы и не знал названного выше обращения этой группы. Он согласился на их ходатайство. В резолюции Святейшего определенно указывалось, что названным священникам поручается принять дела для передачи их митрополиту Агафангелу.
Управление Московской епархией было возложено на Иннокентия, епископа Клинского, а до его приезда было поручено Леониду, епископу Вернинскому. Намерения явившихся священников были далеки от желания помочь более правильному течению дел. "Сыновне испрашивая" благословения Святейшего на передачу дел, они на самом деле решили захватить церковный аппарат, так как понимали, что провозглашение себя Высшим Церковным Управлением дает им еще слишком мало возможностей. Захватив церковный аппарат, они менее всего склонны были выпускать его из своих рук, так как это обеспечивало им огромные преимущества: дела шли в центр со всей России, и они, таким образом, оказались в курсе всего церковного управления. Получив условно в свои руки делопроизводство, они сочли возможным говорить о передаче им власти Патриархом. Скоро к первоначальным деятелям живой церкви примкнул епископ Вернинский Леонид. Таким образом и московский епархиальный аппарат оказался в руках живоцерковников.
Насильственный характер захвата власти живоцерковниками несомненен даже для Титлинова 5, несмотря на то, что обновленчество, представителем которого и является профессор Титлинов, получило эту власть от живоцерковников. Профессор Титлинов, однако, допускает существенную неточность по отношению к этому времени. Он говорит об отречении Патриарха. Обращаясь к тексту грамоты, которой было передано управление Митрополиту Агафангелу, мы не найдем ни слова об отречении. Возможно, что Патриарх и предполагал отречься от власти в случае, если бы собрался Поместный Собор, но до этого Собора Патриарх не мог этого сделать и не сделал этого раньше, не сделал и в этот момент. Таким образом, говорить об отречении Патриарха так же неправильно, как и утверждать, что власть была передана В.Ц.У.
Патриарх устранился от управления церковью, так как был лишен свободы и привлечен к гражданскому суду. Митрополит Агафангел был поставлен во главе управления только до собора, от которого и зависело сохранить временную организацию власти или избрать нового Патриарха, так как Св. Тихону, действительно, была не чужда мысль о сложении с себя патриаршей власти. Освобождение же от гражданского суда и заключения возвращало и самое управление в руки Патриарха Тихона без всякого особого акта со стороны заместителя его, митрополита Агафангела. Но эта возможность, конечно, всего менее тогда могла учитываться, как сколько-нибудь реальная.
Таким образом, около 12-го мая живоцерковники захватили власть благодаря тому, что Св. Патриарх был лишен свободы и высшее церковное управление перестало функционировать. 18-го мая некоторые из живоцерковников захватили обманным путем аппарат церковного управления. Митрополит Агафангел не прибыл в Москву тотчас, как того требовал указ Св. Патриарха. Чем больше уходило время, тем приезд его делался все более и более сомнительным. Этим временем воспользовалась живоцерковная группа для организации своего учредительного собрания. 29-го мая, т. е. через две недели с небольшим после захвата власти, живоцерковники оказались в состоянии созвать это собрание, где, наряду с выработкой своей групповой программы, они организовали В.Ц.У.
Каковы же были устремления этой группы? В организации церковного управления живая церковь поставила своею целью преобразовать епископат: 1) из монашеского сделать его белым, 2) свести епархиального архиерея на степень почетного представителя церкви. Руководящую роль в управлении должны играть пресвитеры. Форма церковного управления должна быть коллегиальной, и большинство мест в коллегии должно принадлежать пресвитерам. Сверх того, живая церковь стремилась оградить белое духовенство от влияния, мирского элемента в приходе, освободив его от зависимости со стороны приходских советов. Живая церковь усиленно подчеркивала свою не только лояльность к советской власти, но и свое сочувствие, как к самому перевороту, так и всему делу социалистического строительства. Оставаясь в области церковно-организационных вопросов, легко усмотреть сословный уклон в смысле полного удовлетворения сословных чаяний белого клира.
Что же из себя собственно представляла "живая церковь"? Она была как бы церковной партией, но в то же время захватившей церковную власть. Живая церковь немедленно приступила к проведению в жизнь своей программы, помимо собора и всех канонически правильных форм церковного законодательства. Проф. Титлинов в своей брошюре, стараясь определить существо живоцерковного движения, приходит к следующему выводу: "Но, если новое церковное движение нельзя назвать реформационным, то его можно и должно назвать революционным. Так его называют сами деятели движения и такое определение представляется нам наиболее подходящим" 6. Итак, "живая церковь" - революция в церкви. Что касается методов действия, то это определение, до известной степени, правильно, и они могут быть названы революционными, в виду того, что власть получили путем захвата. Но при этом самый захват произошел путем обмана Патриарха и церковного общества, которому старались внушить мысль о том, что Патриарх передал власть представителям живой церкви. Значит, и в этом отношении нет ни открытой борьбы, ни дерзновения. Обращаясь же к существу дела и главным устремлениям живой церкви, мы видим, что все эти устремления носят ярко выраженный сословный характер. Они совсем не прогрессивного свойства, и я бы сказал, не носят в себе и разумного церковного консерватизма, но ярко выраженную "поповскую реакцию" против реформ, созданных законодательством Поместного Собора 1917-18 гг. За революционными выкриками и истерией самая черная реакция, стремящаяся превратить церковь в привилегию белого клира: управлять, эксплуатировать остальное церковное общество. Реакционным это движение оказалось и в деле организации церковной власти, возвращая ее по существу к синодальным формам управления.
По окончании собрания живоцерковная делегация посетила митрополита Агафангела в Ярославле. После отказа его следовать указаниям живой церкви, ему нельзя было и думать выехать в Москву. Но зато эта делегация вывела митр. Агафангела из состояния бездеятельности, и он по поводу всех происшедших событий обратился с особым посланием к церковному обществу? 7 Одновременно с этим посланием было разослано постановление Патриаршего Синода по поводу недоуменных вопросов, возникших в среде верующих в связи с происходившими событиями. Эти два документа сыграли большую роль в организации верных сынов Патриаршей Церкви.
Своим посланием митрополит Агафангел призывал верующих хранить единение веры и строго держаться церковного предания, осуждая усилия новых людей, стремящихся антиканоническим путем ввести преобразования в церкви. Митрополит Агафангел призвал архипастырей к самостоятельному управлению епархиями, и только в сомнительных случаях просил обращаться к нему. Сущность этого послания совершенно ясна. Осуждение живоцерковников и призыв к единению.
Совершенно неосновательны утверждения тех, которые на основании этого послания делают заключение о том, что митр. Агафангел дал автокефальные права всем епархиям. Административно-судебная самостоятельность епархий далеко не может почитаться автокефалией. Несправедливо и то, что это было мероприятием митрополита Агафангела. Митрополит Агафангел подтвердил лишь то положение, которое было создано еще указами Св. Патриарха. Ни указы Святейшего, ни самое послание митрополит Агафангела не рассыпали однако Русской Церкви на бесчисленное множество несвязанных между собою церковных новообразований. Если указы и послания создавали нечто новое, то это может быть названо административно-судебной автономией епархий и только. Из послания ясно, что все эти мероприятия имеют характер временный; едва ли можно вводить временную автокефалию? Каким образом и каким органом может быть ликвидирована автокефалия, если она вводится на время?
Более конкретные вопросы разрешало постановление Священного Синода. Оно касалось трех вопросов: 1) Живоцерковники особенно настаивали на соборном характере своей церковной организации и предполагалось, что в ближайшее время они соберут собор. Среди многих сторонников Патриаршей церкви было предположение идти на собор и подавить живоцерковников своей численностью. На этот вопрос был дан в постановлениях Патриаршего Синода совершенно определенный ответ: идти на собор, созываемый захватчиками, нельзя, так как это лже-собор; настоящим собором может быть почитаем только собор, созданный Патриархом или его заместителем. 2) Для многих приходских общин являлся очень трудным вопрос о том, как быть со священнослужителями, перешедшими в живую церковь. Синод предупреждал: не разделять с ними общей молитвы и, по возможности, удалять их из своих храмов, следя, чтобы они не уносили из церкви церковных предметов, в том числе и антиминсов. 3) В случае ухода священников в "живую церковь", предлагалось просить немедленно нового священника у местного епископа, а если и он ушел в живую церковь, то у ближайшего, оставшегося верным, направляя к нему кандидатов для рукоположения. Этими постановлениями приходским общинам были развязаны руки и стало возможным сопротивление, а не механический переход в раскол вместе с членами причта.
До июля месяца "живая церковь", главным образом, организуется в Москве и Петрограде, и только в июле ее агенты стали появляться в провинции и, конечно, успеха не имели в широких слоях церковного общества. В первой половине августа состоялся съезд "живой церкви" в Москве в общерусском масштабе. На этом съезде московская группа "живой церкви" явилась руководящей. Главную свою задачу съезд видел в борьбе с монашеским епископатом и мирским засилием. В средствах борьбы решено было не стесняться: высылка несогласных из епархий, роспуск приходских советов, лишение активных прав мирян, несочувствующих живой церкви. Центральное управление было организовано в виде коллегии из епископов, клириков и мирян с епископским меньшинством: епархиальное управление поручалось коллегии из четырех священников, одного более низшего клирика и мирянина, под председательством епископа, однако, не пользующегося никакой властью. Для окончательной победы над монашествующим епископатом открыт был немедленный доступ к епископскому сану не только вдовым, но и женатым священникам. Одним словом, съезд санкционировал все предложения московской группы. Многие из участников съезда не выдержали и покинули съезд до его окончания, в том числе был и сам епископ Антонин. Кроме этих организационных постановлений съезд принял особую декларацию, с которой обратился к верующим. Здесь между прочим писали про зарубежную иерархию: "В довершение всего истекшей зимою они собрались заграницей в гор. Карловцах... Они подготовляли народное волнение и новую гражданскую войну под предлогом зашиты церковных ценностей, предназначенных на спасение умирающих от голода. Архипастыри наши, во главе с Патриархом Тихоном, ради сохранения в православных храмах золота, серебра и драгоценностей превратно истолковали каноны, смутили паству, вызвали волнения, местные бунты и кровопролитие". Таким образом, обращение Патриарха Тихона по поводу изъятия церковных ценностей ставилось в один ряд с действиями зарубежных иерархов. Одни стремятся вызвать народные волнения, а Патриарх как бы осуществляет этот замысел. Нужно ли говорить, что это ни в какой степени не соответствовало действительности, но тогда в различных кругах России события воспринимались так, как они изображены живоцерковниками. В глазах власти Патриарх Тихон и его церковная организация стремилась к тому же, к чему стремились и карловацкие деятели. Только заграничные архиереи рассказали то, что скрытно подготовлялось внутри России. Съезд заявил себя лояльным по отношению к гражданской власти, что уже давно было сделано Св. Патриархом, а в последнее время его заместителем, митрополитом Агафангелом, писавшим в своем послании: "Повинуйтесь с доброю совестью, просвещенною христианским светом, государственной власти, несите в духе мира и любви свои гражданские обязанности". Живоцерковники должны были положить нечто большее на весы своей политической благонадежности, чем лояльность, и они заявляют о необходимости пересмотра канонов и даже догматов, желая привести их в соответствие с новым политическим и социальным строем. Все это необходимо было для живоцерковников, чтобы привлечь к себе расположение правительственных кругов и, опираясь на их содействие, ликвидировать совершенно "Тихоновскую контрреволюционную церковь". Однако, правительство не могло и не оказало поддержки живой церкви в таких размерах, в каких она нуждалась в ней. Были произведены аресты епископов, частично мирян, неугодных живой церкви, но разогнать тихоновские приходы и их советы не удалось, а выслать мирян вообще было возможно в очень ограниченном числе. Нужно, однако, сказать, что живоцерковники правильно предчувствовали, где таилась для них опасность. Миряне, сорганизованные в приходы и выдвинувшие из своей среды приходские советы, стали оплотом старой церкви. С началом сентября месяца замечается усиленная их работа. Приходы отказываются от услуг живоцерковного клира, иногда с физическим насилием изгоняют живцов из храмов и почти совершенно не привлекают их к требоисправлениям. Обнаружилась поразительная картина: там, где созданные Поместным Собором приходские учреждения получили надлежащее развитие, живоцерковники встретили решительный отпор; там же, где эти учреждения еще не получили соответствующего развития, живоцерковники оказались господами положения. Приходы объединялись между собою, привлекали верных Патриаршей церкви священников к работе, выходившей за пределы их собственных церковных общин, представляли кандидатов для рукоположения, стойких и убежденных сторонников старой церковной организации. К средине сентября в Москве и в провинциальных центрах можно было уже насчитать целый ряд приходов, сравнительно благополучно существовавших и непризнавших живо-церковного В.Ц.У. Общая тенденция была к увеличению числа этих приходов. Но что особенно следует отметить, так это то, что Тихоновские храмы были переполнены молящимися, а живоцерковные пустовали уже тогда.
Живоцерковный съезд имел еще одно важное следствие: он расколол самих живоцерковников, от которых стали отслаиваться: обновленцы, содац и пр. В связи с этим разделением началась и взаимная критика. Это окончательно подорвало существовавшее мнение о "живой церкви", как организации, способной поддержать церковное единство, усилило отход от нее и пастырей.
Хотя перелом и совершился в положении "живой церкви" в сентябре и октябре месяцах, она все же была в это время значительной силой, овладевшей церковным аппаратом в центре и в большинстве случаев на местах.
Часть 2Мы познакомились с событиями, имевшими место в церковной жизни в России. Что же происходило в это время за рубежом, в этом очаге, где впервые появилось пламя церковной смуты? Мы видели, что Карловацкое Церковное Собрание раскололо зарубежное церковное общество; хотя тогда открытого разделения и не произошло, но трещина образовалась глубокая. Новые явления церковной смуты за рубежом обнаружились в связи с изживанием последствий деятельности этого Собрания. Мы уже говорили, что высшая церковная власть отозвалась на деятельность этого Собрания указом 5 мая 1922 г. 8 В этом указе приведено постановление соединенного собрания Св. Синода и Высшего Церковного Совета. Соединенное собрание признало: послание и обращение Карловацкого Собора не выражающими голоса Русской Православной церкви, а самые документы - чисто политическими актами, не имеющими никакого церковно-канонического значения. Самое Заграничное Церковное Управление было постановлено упразднить, а для суждения о церковной ответственности некоторых лиц озаботиться получением необходимых материалов, самое же суждение иметь по восстановлении нормальной деятельности Синода при полном числе его членов. Соединенное собрание отметило в своем постановлении и то обстоятельство, что после того, как заграничные русские церкви были поручены управлению митрополита Евлогия, "для В.Ц.У. там не остается уже области, в которой оно могло бы проявлять свою деятельность". Итак, указ не оставлял никакого сомнения в том, что заграничное В.Ц.У. должно быть ликвидировано, и что самые постановления Карловацкого Собрания, признававшего над собою полную власть Всероссийского Патриарха, объявлены не имеющими никакого церковно-канонического значения.
Формально вопрос этот был разрешен всеми инстанциями русской церковной власти: Св. Патриархом, Соединенным Собранием Св. Синода и Высшего Церковного Совета, т. е. органами, которым, по постановлению Поместного Собора, принадлежала вся полнота высшей церковно-административной власти. Для всякого верующего члена Русской церкви, при создавшемся положении, был только один выход, независимо от его личных мнений и настроений: полное подчинение этому указу и принятие его, как следствие допущенных отступлений от церковной точки зрения бывшим Карловацким Собранием и самим заграничным В.Ц.У. Не так, однако, обстояло дело в Сремских Карловцах.
Заграничное В.Ц.У. получив указ, собрало зарубежных архиереев на совещание, которое должно было состояться 2-го сентября 1922 года, т. е. через две недели после того, как в Москве состоялся живоцерковный съезд, после которого и наступили наиболее тяжкие времена для верных сынов патриаршей церкви. Рискуя быть устраненными и даже заключенными, верные сыны Церкви Российской с замечательным напряжением ловили в это время всякий намек со стороны Св. Патриарха и его Синода, чтобы с ними согласовать свое поведение, чтобы проявить максимум послушания и преданности, больше тяготились отсутствием указаний, чем их исполнением. Отпали от церковной власти только враги ее - живоцерковники. В это самое время в спокойной обстановке в маленьком городке Сербии собралось для заслушания названного выше указа совещание заграничных архиереев.
Предварительно, однако, этот указ был заслушан в заседании заграничного В.Ц.У. Это имело место 1-го сентября. На заседании В.Ц.У. присутствовали: председатель В.Ц.У., члены Синода, т. е. пять архиереев и члены Церковного Совета: 1 священник и 1 мирянин. Кроме того на собрании приняли участие еще пять епископов, прибывших на епископское совещание. Таким образом, всего присутствовало 13 человек и еще полномочный секретарь В.Ц.У., Е. И. Махараблидзе. Не можем не отметить одной детали: в протоколе сказано, что В.Ц.У. слушало названный указ "по благословению Св. Патриарха Всероссийского". По заслушании указа был объявлен 15-минутный перерыв: после перерыва в первую очередь был заслушан доклад члена Церковного Совета, генерала Батюшина. Генерал Батюшин в своем докладе старался доказать подложность патриаршего указа; однако, по-видимому, тогда никто этой точки зрения не разделил. После генерала Батюшина с докладом выступил г. Е. И. Махараблидзе; сущность его доклада из протокола не ясна; только известно, что в конце оживленных прений собрание разделило основные доводы этого доклада и постановило: принять указ об упразднении В.Ц.У., к исполнению, выразив, "полную покорность и сыновнюю преданность". Казалось, далее следовало бы поставить точку и перейти к осуществлению этого указа. На самом же деле последовали всякие "но", которые уже совершенно не свидетельствовали ни о "сыновней преданности, ни о покорности", но обнаружили открытое противление Всероссийской церковной власти со стороны заграничного В.Ц.У. Эти "но" заключаются: якобы в неясности указа, в невозможности оставить русскую заграничную церковь без высшей церковной власти, дезорганизации власти в России и, наконец, в уверенности членов собрания в том, что указ "написан под давлением большевиков". Из всего этого был сделан один вывод, что указ следует привести в исполнение по восстановлении церковной власти в России и освобождении Патриарха; так как последнее исключалось из числа возможного, то оказывается, что В.Ц.У. оставалось существовать на неопределенное время.
Однако, вопрос о временном продолжении действия В.Ц.У. был принят большинством 11 голосов против двух (митрополита Евлогия и епископа Вениамина), которые высказывались за немедленное упразднение этого учреждения, после чего съехавшиеся епископы должны обсудить вопрос об организации временной церковной власти; и лишь один епископ Вениамин настаивал на точном и немедленном исполнении указа, т. е. на передаче власти митрополиту Евлогию. Так закончился первый акт с указом Всероссийской церковной власти. Можно ли себе представить, что либо более фальшивое, чем это постановление Карловацкого В.Ц.У., которое по благословению Св. Патриарха, решило не исполнять его указа.
Следующий акт состоялся на другой день уже на совещании епископов. На этом совещании не присутствовали ни протоиерей Востоков, ни генерал Батюшин, но прибыл архиепископ Анастасий. Таким образом, изменение в составе участников произошло частичное и едва ли способное изменить существо решения: архиепископу Феофану, а вслед за ним и всем более младшим архиереям пришлось сесть пониже на одну ступень и только. Всего на заседании присутствовало 12 епископов, и секретарь В.Ц.У., Е. И. Махараблидзе.
Повторив, как заученный урок, фразу о полном подчинении и сыновнем послушании Св. Патриарху, совещание решило: В.Ц.У. упразднить, и вместо него учредить Временный Архиерейский Синод, т. е., в действительности, не приглашать на заседание впредь: ни протоирея Востокова, ни генерала Батюшина, и, таким образом, ликвидировать выбранный Карловацким Собранием 1921 года Церковный Совет. Число членов, по сравнению с предшествующим составом Синода, было сокращено на 1 лицо. Едва ли кто будет утверждать, что перемены произведены сколько-нибудь существенные. Епископское совещание не только не улучшило положения дел, но проявило, можно сказать, еще большее крючкотворство и совершенно противоречило и буквальному смыслу и духу указа.
Это же совещание обнаружило и некоторые новые тенденции. Временный синод учреждался, между прочим, "в целях сохранения преемства церковной власти" в виду нарушения деятельности Всероссийской церковной власти. Таким образом, это новое учреждение, возникшее вопреки ясно выраженной воле Св. Патриарха, потенциально воспринимало на себя функции Всероссийских высших церковных установлении. Стараясь придать этому какое-либо формальное основание, извлекли на свет Божий патриарший указ, от 20 ноября 1920 года, который касался обстоятельств, имевших место на территории России, и предоставлял известные функции епархиальным архиереям, находившимся в своих епархиях, и совершенно не имел в виду зарубежные церковные дела. На основании старого, не относившегося к загранице указа нарушалось прямое, ясное и категорическое требование высшей церковной Всероссийской власти и притом изданное специально по поводу заграничных дел. Св. Патриарх и многие другие иерархи русские, лишенные в это время уже свободы, мужественно переносившие свое заключение, были Заподозрены зарубежными архиереями в действии "под давлением". Нет никакого сомнения, что подобное утверждение бросало тень на личность Святейшего и его сотрудников. Так поступали люди, которые на словах выражали полное подчинение и сыновнее послушание. В то время, когда Русская Церковь ждала от своих зарубежных братьев добросовестного исполнения патриаршего указа и ликвидации заграничного В.Ц.У., что могло бы облегчить положение Тихоновской церкви в России, зарубежными иерархами была брошена мысль о присвоении им всероссийской церковной власти. Все это свидетельствовало о продолжавшем развиваться помутнении церковного сознания у архиереев беженцев. Результатом этого помутнения явилось дальнейшее развитие церковной смуты за рубежом.
Основным фактом событий 1922 года является арест Св. Патриарха Тихона. За этим последовал откол части церкви и как бы еще раз сбылись пророческие слова Захария: поражен был верховный пастырь Русской Церкви, и с этого момента начинается церковное рассеяние русского православного стада. Самому факту ареста предшествовал довольно запутанный клубок событий, часть которых имела место внутри России, а часть их происходила за рубежом. При этом событии зарубежные предшествовали внутренним и послужили исходным моментом всей церковной смуты, которая своего наибольшего развития достигла в мае и сентябре месяцах 1922 года.
Деятельность Карловацкого собрания 1921 года необыкновенно обострила отношение между Церковью и существующей в России властью. Величайшее бедствие, поразившее Россию в 1921 г. - голод - придало течению событий необыкновенно бурный характер. События этого смутного времени питались и более общими причинами: отсталостью церковного сознания у части русской иерархии, церковно-анархически настроенной и давшей себя увлечь в область политиканства, а также настроениями значительной части белого клира, неизжившего сословных устремлений прошлого. Если зарубежные иерархи примкнули к крайне правому лагерю, то представители белого клира, живоцерковники, пошли на сближение с господствующим в России социально-политическом уклоном. Те и другие, став игрушкой политических страстей, в равной степени забыли свой долг перед церковью: долг послушания церковной власти. В этом основное сходство между Карловацким движением и живоцерковным, и как бы ни были политически далеки эти два течения, церковно в них гораздо более общего, чем можно предполагать это с первого взгляда.
Существует, однако, одно различие в процессе развития этих течений. Живоцерковная смута развивалась необыкновенно быстро, зарубежное движение имело более замедленный темп. Скорость развития зависела от внешних окружающих условий: за рубежом эти условия не могли форсировать ход событий, тогда как в России они форсировали его. Но это различие скорости развивавшихся процессов нисколько не делает их разными по существу и по конечным целям. Живоцерковники в два месяца стали раскольниками, Карловацкие отщепенцы совершают это путь в 5 лет. Для лиц, которые наблюдали ход церковной жизни за рубежом, как он направлялся Карловацким В.Ц.У., была совершенно ясна конечная пристань, к которой, может быть, не всегда сознательно, руководители зарубежной церкви направляли бег своего корабля. Те и другие вступили на путь человекоугодничества и, утратив моральную связь с церковной властью, неизбежно влеклись к церковному расколу.
Карловацкое собрание, в ноябре 1921 года, не имея никаких церковных полномочий, организует заграничное В.Ц.У.; живоцерковное учредительное собрание, в мае 1922 года, организует для внутренних отщепенцев аналогичное В.Ц.У. Последнее захватывает власть и церковный аппарат, первое присваивает себе власть, не принадлежащую ему, не только помимо какого либо акта, но вопреки патриаршему указу. Деятельность Московского В.Ц.У. раскалывает церковное общество в России, Карловацкое В.Ц.У. создает трещину в настроении зарубежных церковных деятелей. Оба эти В.Ц.У. делаются источником величайших испытаний для верных сынов Русской церкви в России. Параллели эти могли бы быть продолжены и значительно далее, но и из этого совершенно ясно, что одни и те же причины привели отщепенцев зарубежных и внутренних к одним и тем же следствиям. Правда, зарубежные любили говорить о своем полном подчинении и сыновнем послушании Св. Патриарху, будучи на деле чуждыми того и другого. Они долго продолжали себя выдавать за членов Патриаршей церкви, живоцерковники скоро отошли от церкви и образовали живоцерковный раскол. Однако, было время, когда и живоцерковники, захватив уже власть, письменно сыновне испрашивали благословения Святейшего. Так, в этих случаях слова служили не к выявлению настроений и мыслей, а к сокрытию их. Какая в существе разница между политиканствующим карловацким архиереем, пишущим о сыновнем послушании и неисполняющим велений высшей церковной власти, и "живоцерковным попом", обманно просящим благословения у того же Патриарха. Какая существенная разница между живоцерковником, возводящим на Патриарха вину в политической контрреволюции, и представителем Карловацкого толка, порочащим честь главы русских епископов перед западноевропейским обществом своим утверждением, что он действует под давлением. Разницы, по существу, между этими двумя течениями нет и не может быть, так как исходный пункт того и другого отщепенства один и тот же: преобладание политических устремлений над церковным сознанием. Политическое различие этих течений не делает их, с церковной точки зрения, разными: окрасятся ли они в красный цвет или в черный, или в какой либо другой, - одно несомненно, что они стараются тщательно стереть с себя цвета Русской церкви, а все остальное имеет значение политическое, а не церковное.
Огромной ошибкой было бы думать, что этими фактами церковной смуты исчерпывалось все содержание жизни Русской церкви в 1922 году, и что все русское церковное общество превратилось в изменников и отщепенцев. Наряду с этими мрачными пятнами на фоне русской церкви появились в это время и яркие звезды. Это были люди с противоположной церковной настроенностью, которые с каким-то особым рвением охраняли в это время единство церкви. Именно, в это время значительная часть русского церковного общества особенно сильно почувствовала, как ей близка церковь и как ей дорого церковное единство. Ни смерть, ни заключение, ни невероятно тяжёлые переживания на свободе не заставили этих людей изменить церковной власти. В числе верных сынов Русской церкви оказались: 1) подавляющее число церковного народа, 2) огромная часть иерархии 3) и, увы, в первое время, лишь ничтожная часть белого клира. В эти трудные моменты церковной жизни особенно как-то почувствовалось все величие исповедничества, когда люди без фразы и позы принимали суровую действительность, как ниспосланные испытания. В этом настроении была великая сила, которая не только облегчала испытания, но и примиряла с ними. Безгранично более мучительно, по сравнению с личными переживаниями, было видеть разрушение церковной организации, безрассудно преданной зарубежными политиканами и внутренними изменниками. Сын Человеческий шел на вольную страсть "по предназначению", но и Он сказал: "горе тому человеку, которым Он предается"! Мужественно перенося исключительные испытания, исповедники этого времени повторяли, в иных, может быть, выражениях смысл этой фразы, и относили ее, как к живоцерковным отщепенцам, так и к зарубежным политиканам.
1 Статья протопресвитера Г. Шавельского в журнале Русская Мысль, за 1922 г., № 4. 2 Газеты: Правда, 11 февраля, и Известия ВЦИК, 12 февраля 1922 г. 3 Постановление ВЦИК напечатано в Известиях, 24 февраля, а Инструкция в Правде, 28 февраля 1922 г. 4 Послание было напечатано в Москве. Нам известен отдельный оттиск. См. также Ц. В., 1922, № 6-7. 5 Проф. Титлинов, Новая Церковь. Птг.-Москва, 1923 г. 6 Наз. соч., стр. 36. 7 Послание мит. Агафангела от 18 июня, 1922 г. Ц. В., 1922, № 10-11.
8 Указ Св. Патриарха, от 5 мая 1922 г. См. указ. Сборник и в протоколах Карловацкого ВЦУ. Ц. В., 1822, № 12-13. Протоколы совещания епископов там же.
