Зоя Масленикова

ЖИЗНЬ ОТЦА АЛЕКСАНДРА МЕНЯ

К оглавлению

Номер страницы после текста на ней.

[на стр. 178 фото: 1964 г. [Священник Александр служит литургию.] Фото. В. Андреева.]

Глава седьмая

Медовые годы священства

Рукоположение во священника

Незаметно прошло два года в Акулове-Отрадном. Когда выяснилось, что Наташа ждет второго ребенка, пришло время подумать о рукоположении во священника. Духовник о. Александра о. Николай Голубцов сказал, что приличия ради следует сообщить о. Сергию о своей готовности служить под его началом. Диакон, собственно, там был не очень-то необходим, нужнее был второй священник. Ответ настоятеля был характерен: «У нас денег не хватит на священника».

Но рукополагаться следовало на какое-то конкретное место. Митрополит Стефан (Никитин), из «маросеевских», бывший врач, много сидевший, предложил Александру несколько церквей на выбор. Первые два места (одно из них в Рахманове — пять верст пешком от станции, другое  —  Яхрома под Дмитровом, но место не было еще освобождено) не подошли по разным причинам, а вот третье — Алабино по Киевской железной дороге — сразу пришлось о. Александру по сердцу.

1-го сентября 1960 года в Малом Донском соборе владыка Стефан торжественно хиротонисал диакона Александра во пресвитера.

Владыка присутствовал в алтаре на первой литургии молодого священника и сказал, что Александр знает службу лучше многих «академиков».

Алабино

Небольшой храм Покрова Пресвятой Богородицы распола-
/179\
гался в живописном поселке Покровское неподалеку от станции Алабино в бывшем имении князей Мещерских. Саму церковь построили в XIX веке, но высоченная колокольня при ней была сооружена по проекту самого Казакова в XVIII веке. Рядом находились два небольших дома для клира.

[вверху стр. фото: Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Алабино.]

Поначалу о. Александра назначили вторым священником при новом настоятеле. Предшественники полностью деморализовали приход. Один их них был алкашом, второй — нравственно совершенно разложившимся. Дошло там дело до скандала, прихожане выгнали их, кидали в них камнями и палками.

Со своим первым настоятелем о. Александр прослужил всего несколько месяцев. Тот оказался в церкви случайно. Малограмотный и невежественный, он был неплохим мастеровым и работал при каком-то архиерее. Потом обстоятельства сложились так, что где-то срочно понадобился священник, попался этот человек под руку, и его рукоположили.

/180\

[фото: Пасхальная литургия в церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Священники о. А. Мень и о. С. Хохлов. 1964 г. Фото В. Андреева.]

Несколько месяцев спустя его куда-то перевели, и на его место назначили другого. Этот был человеком простым и легким, без притязаний, и хотя звезд с неба не хватал, но служилось с ним неплохо. Потом по домашним обстоятельствам он подал прошение о переводе.

Настоятельство

И вот через год после принятия священнического сана в 26 лет о. Александра назначают настоятелем Алабинского храма.

Вторым священником он приглашает о. Владимира Рожкова, давнего приятеля по церкви Иоанна Предтечи, где оба прислуживали в алтаре. Служилось с ним отлично, но через четыре месяца о. Владимиру представилась возможность самому стать настоятелем, и он перешел в храм Николы Чудотвор-
/181/
ца в подмосковном селе Пушкино. На его место просился о. Серафим Голубцов, брат о. Николая Голубцова, духовника о. Александра. По всем данным он подходил и был согласен, несмотря на солидный возраст, идти священником к молодому настоятелю. Не имея на то никаких реальных оснований, кроме интуиции, о. Александр кандидатуру отклонил, под предлогом, что староста хочет другого священника. Через несколько лет он окажется под его началом в Тарасовке и будет тяжко страдать от истеричного душевнобольного о. Серафима, который, как оказалось, был провокатором и посадил много людей.

О Александр пригласил давнего приятеля по тому же Пресненскому храму. Это был о. Сергий Хохлов, который и прослужил с о. Александром до конца алабинской эпопеи.

В первый алабинский год родился сын Миша. О. Александр очень любил детей. Не только своих, но любые дети вызывали в нем бесконечную нежность. Он много помогал Наташе по дому. Сначала семья снимала две комнаты в деревенском доме, а затем, когда о. Александр стал настоятелем, переселилась в сторожку при храме. Правда, предварительно пришлось ее отремонтировать и благоустроить.

Обновление храма

Храм был безвкусно размалеван, и среди этой мазни было изображение Бога Саваофа в виде благообразного старичка.

Молодой настоятель сразу взялся за обновление храма. Был произведен полный капитальный ремонт снаружи и внутри. Построили котельную, и в храм, прежде отапливавшийся печами, провели центральное отопление, а затем и в сторожку, где жила семья о. Александра.

Работы продолжались все три года его настоятельства. Старую безвкусную аляповатую роспись замазали.

[на стр. 183 фото: Обновление храма в Алабино. 1963 г.]

О. Александр вспомнил, что ему кто-то показывал первую икону, написанную профессиональным художником, членом Московского отделения Союза художников Борисом Ивановичем Мухиным. Он разыскал его и предложил расписать храм. Откомандировал его в Киев посмотреть васнецовскую и нестеровскую роспись во Владимирском соборе,
/182\
и вот всего за месяц Борис Иванович написал на задней стене Страшный суд. Поскольку он был членом МОСХа, то работал тайно, и всегда кто-нибудь стоял на страже, пока он писал фрески. Он же выполнил и заалтарный образ Воскресения Христова на стекле. Чтобы паства не глазела во время службы в окна, в них были вставлены витражи. Соорудили алтарь из мраморных плит, некогда служивших столиками в кафе. Отчистили их, заново отполировали, вырезали крест и положенные знаки. Сделали новую латунную решетку, отделяющую солею.

Свечной ящик убрали в притвор, проделав лишь маленькое окошко в храм. Из списанных стеклянных дверей метрополитена сделали новые двери в притворе. Они были массивные, с прекрасными ручками и толстым матовым стеклом, которое также расписал Борис Иванович.

Для храма работали резчики, изготовившие новые подставки, аналои и даже проповедническую кафедру, которая представляла собой большой аналой со ступеньками, выносившийся на амвон перед чтением проповеди.

В отремонтированной и реставрированной колокольне устроили запасник. Почти все иконы были заменены. О. Александр ездил по храмам и просил старые иконы. В то время никакого ажиотажа вокруг икон не было, и ему их охотно дарили для храма. Он отдавал их в реставрацию, заказывал и новые. Например, престольный образ написала корифей современной иконографии профессор Духовной Академии Мария Николаевна Соколова.

На территории алабинского прихода находилось и село Рождество близ Голицына. Там стоял прекрасный храм, превращенный в овощной склад. Однажды о. Александр зашел туда. Он ахнул: внутри храм был облицован великолепным цветным итальянским мрамором. Часть колонн и киотов была разбита, кое-что уцелело.

В конце концов о. Александру удалось получить две колонны и мраморные киоты для своего храма, они были встроены в стены и обрамляли расширенный проход в придел. На колокольне вместо старой железной дощечки прибили большую мраморную доску с золотыми буквами: «Памятник архитектуры XVIII века. Охраняется законом».

Когда работы были закончены, то, несмотря на проводившуюся в то время хрущевскую кампанию по закрытию
/184\
храмов, в местной газете была помещена похвальная заметка по поводу отличного ремонта в храме. Конечно, один о. Александр с этим делом не справился бы. Незаменимым помощником оказался о. Сергий. Бывший шофер, мастер на все руки, он горел воодушевлением, доставал материалы, договаривался с рабочими и сам работал без устали. Кроме того, он прекрасно пел, читал проповеди, беседовал с людьми.

О. Александр часами не сходил с лесов, показывал художникам, что и как расписывать, проектировал, придумывал, следил за работами. Он стремился приблизить облик храма к своему идеалу. Новый интерьер отвечал, насколько возможно, давно выношенному представлению о том, как должен выглядеть храм. В работах этих сказалось и давнее пристрастие о. Александра к стилю модерн начала века. А в притворе повесили в красивых рамах молитвы и правила поведения в храме.

Очень выручало то, что при церкви была машина с двумя шоферами. Один из них оказался деятельным и умелым «доставалой», своего рода коммивояжером, у другого были золотые руки, он был отличным электриком и охотно работал в храме. В ту пору церковные машины власти стали ликвидировать, но про Алабино почему-то забыли. Благодаря машине не было проблемы и в том, чтобы съездить в Москву по делам или повидаться с друзьями.

Пастырская деятельность

Но на первом месте, конечно, стояло священническое служение. Приход был огромным. Достаточно сказать, что довольно большой город Наро-Фоминск с многотысячным населением не имел церкви и все верующие нарофоминцы окормлялись в Алабино. Ближайшая церковь находилась за 25 верст в Переделкине, и к алабинскому приходу принадлежали десятки деревень. Чуть не каждый день приходилось выезжать на дальние требы. О. Александр много общался с народом, и его хорошо знали в приходе. Помимо постоянных проповедей, он каждую субботу проводил после всенощной беседы в храме, разъяснял основы вероучения: Символ веры, таинства, смысл молитвы «Отче наш».

Разрасталась паства, произошел, как называл это о. Алек-
/185\
сандр, «демографический взрыв». Откуда только ни брались новые прихожане: из местных, из дачников, приезжали из Москвы. Дом был открытый, каждый мог прийти поговорить.

[вверху стр. фото: Окончание литургии. Алабино. 1963 г. Фото В. Андреева.]

Церковь находилась недалеко от станции в живописном месте, туда заглядывали просто разные случайные люди. Увидев молодого священника, разгуливающего по двору в рясе, подходили, вступали в разговор… Многие возвращались затем, чтобы продолжить диалог. Клирики в шутку называли храм «аббатством». В саду стоял стол, где о. Александр писал свои книги и общался с народом, и все было огорожено стенами, как в настоящем аббатстве.

О. Александр стал замечать странную закономерность. Если он крестил людей незнакомых, тех, кто приходил в церковь с готовым желанием креститься, все проходило гладко. Но когда случалось крестить тех, кому он сам помог прийти к Богу, к
/186\
христианству и к Церкви — на его голову сыпались какие-нибудь неприятности. Он стойко держался. Тогда эти крещения стали сопровождаться настоящими несчастьями. Он делал свое дело. Но теперь беды или болезни обрушивались уже на самых близких и дорогих, беззащитных  —  жену, мать, а затем и на совсем еще маленьких детей. И тут он дрогнул. Подумалось: может, лучше активно действовать, потише себя вести? Как только он поймал себя на этой мысли, он понял, откуда она идет, кто может добиваться таких результатов. И принял решение стоять твердо во что бы то ни стало, ни при каких обстоятельствах не уступать и даже с еще большим усердием делать то же дело. И как только он утвердился в этой решимости, все напасти прекратились и никогда больше ничего подобного в его жизни не повторялось.

Местные алабинские храм поначалу почти не посещали — их отвратили от церкви прежние «батюшки». Но они ходили к о. Александру со всякими делами, часто — за советами.

Приходской обиход

Состав прихожан был простонародный. Вся интеллигенция умещалась в алтаре: брат Павел, Саша Юликов по кличке «Сеза», Женя Барабанов, Саша Борисов.

В 1961 году умер о. Николай Голубцов. Духовником о. Александра стал о. Борис Васильев и оставался им до самой своей смерти уже в новодеревенские годы.

Вскоре после смерти о. Николая к о. Александру обратилась духовная дочь покойного с просьбой взять на себя руководство ею. Это была Елена Александровна Огнева, ставшая на многие годы одной из самых преданных помощниц о. Александра. По образованию она была биологом, но на последнем курсе после экспедиции в тайгу заболела энцефалитом и работать с полной нагрузкой уже не могла. Она была дочерью профессора медиевиста Александра Иосифовича Неусыхина, стала женой архитектора, тоже верующего и церковного человека, а через десять лет замужества овдовела.

Несмотря на пониженную работоспособность, она писала статьи по церковному искусству и по истории русской религиозной мысли, занималась иконописью, а главное, терпеливо и заботливо помогала новообращенным в воцерковлении. Со
/187\
временем в пастве о Александра оказались люди, которых привела к нему Елена Александровна .

[вверху стр. фото: О. Александр Мень с женой Натальей и детьми Мишей и Лялей.]

За церковной оградой жизнь шла по своим законам, установленным настоятелем.

Старостой была хорошая женщина, очень преданная о Александру. С ней был полный контакт, и служба велась, как того хотел молодой настоятель. Когда она умерла от рака, он устроил так, чтобы выбрали малограмотную женщину, мывшую иногда полы в доме. Таким образом о. Александр был настоятелем не на словах, а на деле. К новой старосте приезжала племянница Ольга Ивановна Орлова с двенадцатилетней забавной дочкой Шурочкой, донимавшей о Александра всякими вопросами. Ольга Ивановна стала читать в церкви, петь в хоре, регентовать.

[на стр. 189 фото: [О. Александр пьет чай с прихожанами] во дворе Алабинского храма. 1964 г. Фото В. Андреева.]

Мать и подраставшая с годами дочь сохранили глубокую
/188\
привязанность к своему духовному отцу и тогда, когда он перешел в Тарасовку. Даже когда Шурочка вышла замуж и уехала с мужем и матерью за границу, связь эта не оборвалась, и письма от них шли регулярно.

Таким образом в Алабинской церкви причет и подсобные служащие были единодушно сплочены вокруг настоятеля, увлечены его молодым жаром и во всем, кто как мог, помогали в его кипучей деятельности.

Отношения с внешним окружением были прекрасными. О. Александр завязал дружбу и с местным начальством, и с милицией, наладил контакт и с фининспекцией. С церковью соседствовала территория местного клуба. О. Александр договорился с администрацией, в ограде проделали проход, а на территории клуба построили для церкви хорошую кирпичную уборную с трехметровой ямой.

Когда в 1964 году произошли неприятности с милицией и органами, все сплоченные о. Александром церковные люди и даже местные власти стояли за него горой, и ни один не повел себя предательски.

Для кипучей энергии молодого священника наконец открылось поле деятельности. Все главные его таланты находили применение: проповеднический, художественный, писательский, талант семьянина, организаторский, талант общения. Недоставало, пожалуй, должного применения его основному призванию к пастырской работе с интеллигенцией, но этому овощу время было еще впереди. А пока он не упускал возможности проповедовать. Каждое отпевание он заканчивал словом к присутствующим.

На территории его прихода находились так называемые казармы, где помещалось общежитие. В длинный коридор выходили двери крохотных каморок. Если в общежитии кто-то умирал, то в комнатке обычно стоял стол с гробом и умещался еще только священник. Дверь оставляли открытой, в коридор набивался народ, и после отпевания о. Александр обращался к присутствующим со словом. Покойников о. Александр всегда провожал на кладбище, служил там панихиду и принимал участие в поминках. А потом в храме появлялись новые прихожане…

Когда отпевания на дому и панихиды на кладбище были запрещены, его прихожане стали добывать разрешения в райисполкоме. Случилось как-то, что кто-то умер в том самом
/190\
доме, часть которого занимал исполком. Естественно, что семья, понесшая потерю, хорошо знала всех исполкомовцев и легко получила нужную справку. Вскоре произошел второй аналогичный случай.

Тогда народ просек суть дела, и начальство подписывало бумаги «автоматом»: поллитра на стол — справка.

Таким образом эта сторона деятельности о. Александра не пострадала от запрета.

Однажды его вызвал уполномоченный и потребовал к ответу.

— Но ведь вы говорили, что нельзя отпевать без разрешения?

—  Ну да. Вот именно, — сказал ошарашенный уполномоченный.

Тогда о. Александр предъявил ворох разрешений — штук двести по крайней мере.

Уполномоченный их на всякий случай отобрал — может быть, для отчета перед своим начальством.

Разрешения продолжали отпускаться по той же сходной цене, и отпевания на дому продолжались.

О. Александр был гибок, умел общаться с народом, завоевывал симпатии и легко находил общий язык с любым человеком.

В Алабино семья священника жила в двух маленьких комнатках. О. Александр выкроил себе кабинетик, в котором едва помещались письменный стол и стул, а на стенах висели полки с книгами.

Наташа страдала от непрерывного потока людей. Как-то подсчитали, что в среднем в день приходило 5—7 посетителей. Это были прихожане, духовенство, мастера, ремонтировавшие храм, местные жители, порой и не посещавшие церковь, но обращавшиеся по всяким нуждам к отзывчивому, открытому и доступному батюшке, московские знакомые и просто всякие люди, искавшие духовного просвещения.

Пришлось устроить приемную с отдельным входом из бывшей крестильной, а в церкви выделили уголок за занавеской для крещения. Наташа вздохнула свободней, семейная жизнь нормализовалась.

Алабино, первый этап священнического служения о. Александра, был для него таким же «медовым месяцем», как первый год студенческой жизни в Балашихе. Это было счастливое время независимости и полноты жизни. К тому же кончилась нужда.

/191\

Резолюция Патриарха Алексия (1962 г.)

Продолжались еженедельные поездки в Переделкино к Анатолию Васильевичу и сотрудничество в журнале. В 11 номере «Журнала Московской Патриархии» за 1961 год вышла очередная статья о. Александра, озаглавленная «Последние дни и мученическая кончина Иоанна Крестителя».

Излагал он современное мнение западных теологов о причинах, побудивших Иоанна Крестителя послать своих учеников к Иисусу с вопросом: «Ты ли Мессия, или ждать нам другого?"

Среди сотрудников редакции был человек, ненавидевший молодого и плодовитого автора. Но он был всегда столь изысканно любезен, так старомодно учтив с алабинским настоятелем, что тот и не догадывался об обуревавших этого человека чувствах.

Когда вышла эта статья о Крестителе, тайный недоброжелатель послал Патриарху Алексию донесение о неправославном мнении о. Александра, изложенном в статье.

Патриарх потребовал к ответу главного редактора журнала Анатолия Васильевича Ведерникова. Тот вызвал автора и посоветовал о. Александру написать объяснение.

О. Александр изложил точку зрения большинства западных экзегетов и ряда православных богословов о том, что этот вопрос Иоанн задавал, усомнившись, от того что, будучи человеком Ветхого Завета, ждал Мессию в блеске земной славы, подобно тому, как ученики делили места у трона Царя-Победителя. Церковно-православная же точка зрения состояла в том, что Пророк не мог усомниться, а усомнились ученики Предтечи, задавшие вопрос от собственного имени.

Хитроумный редактор, который, подобно Одиссею, ловко вел журнал между Сциллой советской цензуры и Харибдой цензуры духовной и, всячески сочувствуя талантливому ученому, хотел сохранить ему возможность печататься, проделал следующий трюк. Он велел перепечатать объяснительную записку на меловой бумаге и самолично добавил от имени автора следующие слова:

«Существует и еще ряд толкований посольства Иоанна ко Христу. Однако мне следовало бы сравнить их с традиционным толкованием, принятым нашей Церковью, и тогда я несомненно предпочел бы его всем другим. А теперь, признавая
/192\
свою ошибку, я считал бы возможным поместить в журнале статью о посольстве Иоанна Предтечи ко Христу другого автора, который мог бы дать традиционное толкование этого текста, упомянув и о других.

[вверху стр. фото: А. В. Ведерников.]

Прошу Ваше Святейшество простить мне невольное отклонение от церковного понимания посольства Иоанна Предтечи».

Затем редактор собственноручно подделал подпись о. Александра и направил послание Патриарху.

На объяснительную записку 18 марта 1962 года было наложено две резолюции Святейшего.

Первая так любопытна, что стоит ее процитировать. Она гласила:

«Все это — так, но нам, малым богословам, следует твердо держаться толкований святоотеческих, а на рассуждения рационалистов-протестантов смотреть как на умствования, не подлежащие подражанию».

/193\

Иными словами, резолюция эта означает: «Ты прав, конечно, но считаться нам полагается в своих публичных высказываниях не с достижениями современной богословской мысли Запада, а лишь со старой православной традицией».

Ты — прав, но мало ли что мы знаем и думаем, верующему народу не надо давать новой духовной пищи (кстати, — между строками, — этого не одобряют власти предержащие).

Вторая резолюция относилась к предложению Анатолия Васильевича поместить в ЖМП статью на эту же тему с традиционным толкованием посольства Предтечи. Патриарх соглашался с тем, чтобы статью предварительно показали ему.

Статья эта была заказана.

Половина ее была посвящена полемике с о. Александром. Патриарх вычеркнул всю полемическую часть — мол, в Церкви полное единодушие мнений по всем вопросам, никаких дискуссий, жизнь течет тихо и гладко. Опубликован был куцый остаток статьи, без полемики потерявший всякий смысл.

Конец сотрудничества в ЖМП

В редакции ЖМП о. Александр был фактически штатным сотрудником, на страницах журнала публиковались его статьи одна за другой. Впрочем, писать статьи он не очень любил — предпочитал книги. Но в 1964 году произошла смена руководства в журнале. На место талантливого, живого, мыслящего А. В. Ведерникова поставили архиепископа Волоколамского Питирима.

Питирим обладал светскими манерами и был внешне любезен с о. Александром. Он предлагал ему писать, но статьи прятал в стол и не пускал в ход.

Однажды он снисходительно сказал о. Александру: «Нам не нужна религиозная философия. Зря вы увлекаетесь Флоренским, Сергием Булгаковым, Бердяевым. Читайте лучше Макария Булгакова». О. Александр чуть не поперхнулся. Макарий Булгаков был автором схоластического и мертвенного школьного богословия более чем столетней давности. Он понял, что писать для журнала теперь бесполезно. Лишь в 1966 году вышла еще одна его статья к юбилею св. Ливерия, папы Римского. Да и то настоял на том, чтобы статья о его святом была заказана о. Александру, ленинградский архиерей Ливерий (пос-
/194\
кольку никто об этом святом ничего толком не знал, а на научную эрудицию о. Александра можно было положиться).

Но с тех пор в патриархийной прессе не вышло ни одного труда о. Александра.

Примерно в 1962 году вокруг о. Александра собралась группа священников, человек десять, в которую входили отцы Дмитрий Дудко, Николай Эшлиман, Глеб Якунин и другие. Батюшки регулярно встречались, обсуждая богословские, пастырские и церковные проблемы.

В то время духовенство особенно волновала реформа архиерейского собора 1961 года. Согласно этой реформе все права священников на приходах были переданы церковным советам, состоявшим исключительно из мирян. Так называемые «двадцатки» (которыми на деле заправляли уполномоченные гэбэшного Совета по делам религий) нанимали и увольняли священников, назначали им зарплату и распоряжались всеми приходскими делами. Епископат, принявший эту реформу, потерял всякий авторитет в глазах духовенства.

О. Александр всегда считал, что Церковью должны руководить преемники апостолов — епископы. Поэтому он обратился от имени Дудко, Якунина, Эшлимана и своего к епископу Калужскому Гермогену, прося его руководства. Выбор пал на владыку Гермогена, потому что он выступал против реформы 1961 года и проявлял независимость по отношению к Московской Патриархии, беспрекословно подчинявшейся антиконституционным требованиям атеистической власти.

Владыка Гермоген приехал в Алабино и очень тепло встретился со священниками.

Продолжалась научная и писательская работа. В Алабине были написаны «Истоки религии», самая большая книга цикла «Магизм и единобожие», «У врат молчания» и «Православное богослужение». Никаких помощников в литературной работе в ту пору у о. Александра не было.

Кроме того, в эти годы о. Александр поступил заочно в Московскую Духовную Академию и успешно закончил ее. Впрочем, учеба отнимала меньше всего времени. По большинству изучаемых наук о. Александр сам давно мог бы вести курс. Иногда, когда позарез нужны были деньги, он писал кому-нибудь между делом кандидатскую или магистерскую диссертацию, на это в Академии издавна существовали твердые расценки.

/195\

Жизнь была полна до краев, энергии у молодого батюшки было хоть отбавляй, и каждая минута дня шла в дело.

Алабино было лучшим периодом в церковной жизни о. Александра. К нему благоволил правящий архиерей митрополит Крутицкий и Коломенский Николай. Нередкими гостями в его храме были архиепископы Киприан и Леонид, позднее ставший архиепископом Рижским. На именины съезжалось до сорока священников.

О. Александр в полную меру и беспрепятственно служил, наконец, своем высокой цели и был счастлив.

Беда

Один друг Эшлимана историк Вася Фонченков (позже преподаватель академии, священник, член якунинского комитета) попросил взять псаломщиком Л. Л. Он был сотрудником музея в Новом Иерусалиме. Человек образованный и начитанный, он оказался горьким пьяницей и к тому же был нечист на руку. Л. Л. привозил откуда-то материалы для ремонта храма. То достанет старинные изразцы, то еще что-нибудь. Иногда раздобывал где-то старые книги и продавал их о. Александру, который продолжал неустанно собирать библиотеку для своих научных занятий.

Первого июня 1964 года он зазвал отцов Александра и Николая Эшлимана с женой в Новый Иерусалим. Там быстро напился и под пьяную руку насовал каких-то музейных обломков в чемодан о. Александра. По счастью, он это заметил и обломки выкинул.

Все сидели за столом и мирно беседовали, как вдруг нагрянула милиция. Ее вызвал один сотрудник музея, патологически ненавидевший Церковь.

Священников обвинили в том, что они приезжали грабить музейные ценности. Оказалось, Л. Л. давно подворовывал и действительно кое-что сбывал в Алабино.

Милиция обыскала машину и ничего не нашла. Вернувшись домой, отцы пересмотрели все, что было куплено через Л. Л., и убрали то, что показалось им подозрительным. А через день или два грянул обыск.

/196\

При желании в любом храме, особенно производящем ремонт, ревизия может подкопаться. Необходимые материалы часто невозможно достать на складах, кое-что приходится покупать с рук, и при этом нарушаются правила отчетности.

Поэтому бескорыстные энтузиасты, так много сил вложившие в преобразование алабинской церкви, пережили немало неприятных минут. Все время обыска они молились. Да и среди книг и рукописей при желании можно было найти литературу, которая навлекла бы неприятности. Но производившие обыск в упор не видели и не замечали того, за что опасались священники. Разочаровавшись в результатах, они прицепились к старым книгам, купленным у Л. Л., и стали доказывать, что эти книги музейные. Но на них не было никаких штампов. Обыск был санкционирован прокурором на том основании, что Л. Л. совершал хищения в музее.

Когда они ушли, опечатав комнату, о. Александр пошел дописывать последние страницы своей новой книги «У врат молчания». Несмотря на столь скудные плоды обыска, о. Александра вызвали на допрос в новоиерусалимский угрозыск по делу об ограблении. В конце июля в областной газете «Ленинское знамя» появился грязный фельетон про Л. Л. «Фальшивый крест». Заодно обливали грязью и молодого настоятеля в связи с ремонтными работами. Описывалось, как священники Мень и Эшлиман приехали в Новый Иерусалим «с девицами» (то есть с женой о. Николая, Ириной), ограбили музей и пели «шумел камыш». Генеральный прокурор Руденко взялся сам за это дело и стал готовить грандиозный процесс. Но тут спас Бог: эксперт оценил все «ценности», которые могли бы принадлежать музею, в 10—15 рублей. Да и то это надо было еще доказать: на книгах, отданных Л. Л. о. Александру, не было никаких штампов.

Уполномоченный запретил ему служить. Секретарь митрополита сказал: «Решили — месяц погуляете». Церковное начальство сочло за благо срочно перевести о. Александра в другой приход. Пока выясняли вопрос, где ему служить, о. Александр ушел в отпуск и совершил путешествие на пароходе в Астрахань. В каждом городе его ждала телеграмма от о. Сергия. 28-го августа, на Успение, он в последний раз служил в Алабино, а с 1-го сентября был назначен в Тарасовку.

/197\

/198\

Чтение и литературные занятия в Алабино

1960

Пишу «Истоки религии», в них еще входят главы о первобытных религиях. Иконопись. Бердяев массой. Булгаков. Гегель.

1961

Пишу «Магизм, и Единобожие». Изучаю Фрейда. Символистов, особенно Белого. Много антропософии. Пушкин. Лескова начал читать много еще в Иркутске. Ибсен. Метерлинк.

1962-1963

Поглощен строительством. Пишу индийские главы «Магизма». Индия идет полным ходом. Пишу «У врат молчания».

1964

Летом заканчиваю «У врат молчания». Последние строки написал после обыска 3 июля 1964 года (с 1 сентября в Тарасовке).

/199\