Александр Мень

Пунктуация приспособлена к разговорной речи.

Текст не редактирован!

Я, конечно, исключительно кратко могу рассказать о такой необъятной вещи. По дороге, когда мне Володя сказал, то я ему привёл следующее: что сейчас вышла книга на эту тему одного замечательного писателя, филолога[?] фламандского, [с улыбкой] который не страдает болтливостью, [с усмешкой] однако она 800 страниц занимает. Я уверен, что (как он сам там пишет) он охватил только «некоторую часть».

Ну, может быть, некоторые из вас, когда смотрели вчера (или когда это было?) «Очевидное-невероятное», - там собравшиеся академики, когда рассказывали о космосе, то вспомнили слова Паскаля, что «Меня пугает молчание этих бездн» - бездн космоса. Ну, и академик Шкловский сказал, что, в общем, это не совсем так, потому что у космоса есть свой голос, и, там, стали говорить о разных звуках, шумах и излучениях космических. В общем, они привели эти слова Паскаля, кстати, потому что то, что они рассказывали, говорило действительно о безмерности вселенной и поразительности её устройства. И они без конца потом возвращались к мысли, насколько мало человек ещё знает.

Но Паскаль, конечно, имел в виду совсем другое. Сколько бы мы ни знали о космосе, если он не имеет в себе населённых планет, мы никогда не перестанем испытывать этого чувства: что вот есть безмерная масса материи, холодные, раскалённые безмерные просторы пространства, - и всё это лишено разума, лишено жизни. Вот на фоне вот этого огромного целого – человек является как непостижимая загадка, как что-то … сверх–редкое, почти невозможное. И когда Паскаль говорил о безмолвии этих бездн, которое его пугает, он потом приходил к мысли о том, что ничтожная тростинка человек, ничтожное существо, однако превышает все эти бездны; превышает всю огромность материального мира, потому что он мыслит, потому что он в себя этот мир вмещает, отражает и познаёт.

Не только познаёт, но делает первые слабые попытки управлять и творить. И вот тут, когда человек познаёт самого себя, вот в творческом процессе, в процессе познания, то есть действия разума, и в других процессах, он приходит к мысли о своём родстве с тем безмерным, бесконечным, непостижимым, что воплощается в космосе, чья сила и бесконечность реализуется вот в материальной вселенной, в её законах.

Но, конечно, человек далеко не всегда приходил к этой мысли, просматривая только Вселенную. До того, как люди поняли, насколько она велика, они уже поняли, насколько чудесна загадка самого человека. Даже если Земля это плоский блин, который стоит на черепахе, - люди, которые по этому блину ходят, остаются поразительнейшим чудом! Один человек более чудесен, чем целая галактика, если в ней нет ни жизни, ни разума.

Иными словами, мы приходим к мысли о том, что дух (как мы это называем), мысль, разум, сознание являются чем-то стоящим на вершине пирамиды мироздания. Или средоточием. Причём это неважно, имеются ли аналогичные существа на других планетах или нет. От того, что такие существа есть, просто количественно увеличивается население разумное этой вселенной. Даже если они являются мыслящими грибами, что едва ли допустимо, всё равно мы должны их рассматривать как людей, потому что общая формула человека – это материя, наделённая духом, сознанием. Впрочем, в примечание нужно сказать, что крайне сомнительно, чтобы существовали, как это вы читаете где-нибудь у Станислава Лема, или у Шекли, - вы читаете о разных мыслящих, там, грибах. В общем, сколько человек исследует вселенную, он видит, что всюду действуют довольно сходные законы, иногда вполне идентичные законы. И поэтому развитие жизни на других планетах вероятней всего должно идти по сходным направлениям; как бы одна программа должна действовать и давать аналогичные результаты. Впрочем, это, ещё раз повторяю, вопрос не принципиальный.

Итак, исходя из вселенной, исходя из самого себя, человек размышляет о том, что является смыслом этого. Ну, надо сказать, что все поиски человека всегда сориентированы на что-то реальное. Человек хочет есть, пить, отдыхать, что-то ещё ему нужно – всё это соответствует каким-то объективным вещам. И наши поиски духовного, наши поиски добра и зла – это не просто каприз какого-то существа – они отражают нечто объективное, реальное.

Но навсегда остаются для нас глубокой истиной слова евангелиста Иоанна, что «Бога не видел никто». И это принципиальный вопрос. Потому что человек ещё не познал, как я уже говорил, и сотой доли творения, и то Бесконечное, что стоит за этим творением, для нас поистине недоступно [доступно?- нечётко]. Как говорили большинство древних философов и учёных, и за ними повторяли богословы и мыслители всех веков, первое, что может сказать мысль о Боге, - что Он есть. Что эта Реальность является реальностью. Но не может она сказать о том, чем Он является. Почему? Потому что каждое наше слово и каждое наше определение – оно всегда земное слово и земное определение, оно всегда соизмеримо с нами. Когда мы говорим: разум, дух, любовь, сознание, Отец, Создатель, - это всегда слова соизмеримые [с нами?]. Потому что человек тоже может обладать любовью отца, разумом творца и так далее. Значит, слова евангелиста приводят нас к той обязательной предпосылке мысли о Творце, которая нам запрещает категорически утверждать наше познание об этой тайне.

Но фраза евангелиста должна быть продолжена. Когда он говорит, что Бога не видел никто никогда, он прибавляет: «Единородный Сын, Который пребывал в лоне Отца, - Тот видел». Фактически до явления Христа мы имели о Боге только предчувствие, интуицию, догадки, выводы, доводы, аргументы, размышления. И фактически все религии, философии были похожи на … поток, устремлённый вверх; на руки, образно выражаясь, человека, обращённые к Небу, Небу духовному. Поэтому, если мы будем строго говорить, то христианство не является религией. В этом смысле слова. Оно не есть поиск Бога, устремлённость к Нему. Оно есть ответ, принесённый нам. Он отвечает. Вот это молчание бездны, молчание бытия, молчание космоса вдруг! нарушается Словом. Недаром символом Христа в Евангелии становится Слово.

Христос это откровение Бога самым интимным образом для человека, потому что мы с вами люди и мы можем познать Вечное только тогда, когда Оно преломляется в Конечном, и, прежде всего в человеческой личности [где с большой буквы?]. Вот почему мы христиане, вот почему у нас центром является личность Христа, всё остальное нарастает вокруг.

Сейчас, когда люди часто делят себя на верующих и неверующих (грубое, не совсем правильное деление), это понятие как-то … затмевается; и человек, переходя от бессознательной веры (которая является неверием, неверие – это есть бессознательная вера), переходя от бессознательной веры к вере сознательной, - он приходит сначала вот к первому этапу – к пониманию тайны бытия, тайны жизни. У него возникает нечто вроде молитвы. Многие из вас могли пережить это. Могли пережить такой момент своей жизни, когда вот всё, что тебя окружает, вдруг ты воспринимаешь как нечто целое, обращённое к тебе, когда ты можешь обратиться к вот этому бытию на ты. Ты – это моя жизнь, Ты – это моё дыхание, Ты – это голубое небо, это всё Ты. Это перестаёт быть множеством вещей, а вдруг становится знаком того, что присутствует Некто над всем этим – не нечто, а Некто. И вдруг тогда всё меняется. Как бы картина жизни приобретает свои цвета – до сих пор она была чёрно-белой. И вдруг мы понимаем, что мы не просто случайные какие-то существа, возникшие на маленьком, крошечном шарике, которые сегодня есть, а завтра умрём, сгниём, и всё это бесполезно; а вдруг оказывается, что вселенная – это симфония, что жизнь человека имеет какое-то бесконечное продолжение, что во всём этом есть некий замысел и цель, и что наши поиски и метания это не аномалия природы, а её восхождение к самым вершинам бытия, приближающимся туда, куда Господь зовёт человека. Вот.

Теперь: когда мы говорим о Христе, то это не значит, что здесь происходит встреча Бога только с человеком. Христос мог явиться, явиться в виде какого-то видения, явиться людям так, как Он явился апостолу Павлу по пути в Дамаск (многие из вас читали «Деяния апостольские» и помнят, что произошло с апостолом Павлом: когда он увидел яркий свет, когда он упал, был потрясён). Но не это произошло совсем. Произошло поразительное! Произошло то, что Он родился, как каждый человек; жил, трудился, нёс на Себе бремя всех человеческих тягот – Он разделил с нами всё! Фактически нет ничего в этом мире (кроме зла и греха), что бы Христос на Себя не принял. Тем самым Он освятил и преобразил нашу жизнь. В ней уже нет мелкого, ничтожного. Когда люди начинают пренебрегать, скажем, даже своим повседневным трудом, своими повседневными обязанностями, - как, по-моему, я говорил с кем-то из вас о том, как некоторые молодые христиане даже бравируют тем, что они плохо работают, там, или плохо учатся, вообще что-то, что им полагается делать, делают плохо, - и вот тогда я себе представляю Христа, некому не ведомого, в своей хижине, плотником, в Назарете, когда он тяжёлым трудом зарабатывает на хлеб, когда Он трудится. Вот на Туринской плащанице (о которой некоторые из вас знают) ясно видно, что у Него правая рука больше развита, чем левая, - так бывает у людей физического труда, которым приходится применять большое напряжение. Он трудился, и едва ли когда-нибудь Он делал плохо ту работу, которую Он должен был делать.

Сейчас, в течение уже нескольких десятилетий есть на Западе такое движение, называется оно «Opus Dei» - «Дело Божие»; основал его испанец Эскрива, движение распространяется повсюду широко. Он написал маленькую книжку, называется она «Путь». Это просто серия афоризмов (я надеюсь, мы когда-нибудь переведём её на русский и вы сможете её читать). Он хочет показать, что быть христианином – это значит не просто жить - как обыватель, как мещанин, как язычник, а, там, по воскресеньям пару часов где-то такое возноситься духом, - а это значит быть им всегда, повседневно, каждодневно, в самых обычных вещах.

Конечно, большинство из вас бывали, вероятно, в Ленинграде и видели в Эрмитаже картины на евангельские сюжеты. Своё благоговение, восхищение, понимание величия совершавшихся событий художники Италии, Испании ... они выражали таким образом, что все эти события совершались на их полотнах торжественно, помпезно: брак в Кане происходит - так там сотни людей! эти огромные колонны, залы необычайные, трепещут наверху ангелы, тут массы зрителей! И вот однажды в юности, вернувшись из Ленинграда, я пошёл в Третьяковку, и мне попалось несколько картин Поленова, художника, который писал серию таких эскизных картин из жизни Христа. И среди них была одна – «Благословение детей». Я вспомнил виденную мною в детстве картину «Благословение детей», она в Николо-Кузнецкой церкви, где-то изображена, по-моему, на стене [неразборчиво], - такие сияющие херувимчики-дети, значит, такой Христос, в этой хламиде – ну что-то такое сказочное, фантастичное необычайно, украшенное. А на картине Поленова – хижина с плоской крышей, бельё висит, Христос усталый, согнувшись сидит на завалинке, и женщины робкие жмутся, ведут Ему за ручки детей. Я вдруг подумал, что так это происходило, именно так это происходило: без зримой помпы, без величия. Православные богословы даже специальный термин употребляют, есть для характера явления Христа – они называют это «кенозис», по-русски это слово можно перевести как «умаление», «уничижение». Кенозис – это закопчёное стекло, которое стоит между нашим глазом и солнцем: чтобы видеть солнце, надо смотреть в закопчёное стекло. То же самое, когда Тайна Божия является к нам, Она должна настолько погасить [правильнее «пригасить»] Свой свет, чтоб мы могли Eё увидеть.

И один человек говорил мне, что «Я люблю Христа как человека, Он мне близок и дорог, я читаю Евангелия, но не могу понять большего: ну как можно любить, или даже просто уважать человека, если ты считаешь безумным и вздором самое сокровенное, что Он говорил людям?!» А между тем Он никогда не говорил о Себе, что Он такой же, как другие учители, что он такой же, как другие философы или другие пророки. Вы знаете все, что есть несколько великих людей, имя которых дорого и священно миллионам жителей земли. Сейчас пробуждается мусульманский мир, правда, в таких болезненных формах, но пробуждается. Это люди, для которых дорого учение и имя Магомета. Но что говорил Магомет, который повёл за собой тысячи арабов из глубины пустыни? Он говорил, что «Я и моя жизнь перед вечностью Божией подобны жужжанию комариного крыла». Между тем Христос говорит: «Я и Отец - одно.» ... Самый великий из греческих мудрецов, Платон, говорил, что постичь отца всяческих трудно, - потому что он шёл только через интеллект и интуицию. Христос отвечает: «Тот, кто видел Меня, - видел Отца». Пророки Ветхого Завета, пророки Израиля говорят: «Слушайте Закон Божий – он говорит вам истину. Внимайте этим словам». Христос говорит: «Вот Закон Божий, а Я! говорю вам»,- и добавляет к нему что-то. Иными словами, Он ставит Себя на уровне слова Божьего, на уровне Писания, и даже выше его. Таким образом, в ряду всех учителей человечества, древних и новых, Он единственный с такими притязаниями. Он единственный говорит о Себе, что через Него открывается Божество людям.

Ни Будда, имя которого священно для миллионов буддистов, ни Конфуций, ни последующие учителя никогда не говорили, что они есть Истина. Ни социальные мыслители позднего времени, которые искали освобождения человека при помощи перемены внешней структуры общества, никогда не говорили, что они есть истина. Они всегда указывали на «светлое будущее» впереди как некий идеал, куда они тоже идут вместе с другими.

Таким образом, если мы будем внимать единственным достоверным документам, которыми мы располагаем, документу, который называется «Евангелие», то мы поймём, что, останавливаясь перед Христом, мы можем либо верить этому свидетельству, либо просто полностью отойти от него. Поступить так, как поступил Лев Толстой, который не верил, не понимал, не любил. Горький как-то писал, что про Конфуция и Будду Толстой всегда говорил с любовью, а о Христе холодно, - даже Горький это заметил… Толстой был великий человек, великий правдолюбец , и я думаю, что для христианского сознания он был, если хотите, послан , чтобы пробудить застывший в нас дух. Тем не менее, остаётся правдой, что он … не ощутил Христа. И решил просто вычленить из Евангелия те максимы и афоризмы, так сказать, житейской мудрости и той религиозной мудрости, которая ему казалась подходящей. Что из этого вышло? Если кто-нибудь из вас когда-нибудь открывал «Евангелие» Толстого, мог видеть, насколько это погасшая книга. Насколько она стала серой, бесцветной, в ней нет самого главного. И скажу вам больше! Некоторые специалисты специально исследовали Евангелие и нашли, что почти нет там изречения , морального или доктринального, которого нельзя было бы найти в каких-то других великих, знаменитых в то время книгах человечества. У мудреца Сенеки, у того же Будды или Сократа.

Значит, вовсе не доктрина является для нас в христианстве самым ценным. Что оставил нам Магомет? Он оставил веру в единого Бога и Коран. Что оставил Будда? Призыв к освобождению от мира, практику сосредоточенности и пути к просветлению. И орден свой. Что оставили Платон, Паскаль, Маркс? Оставили книги, доктрины, учения. Что оставил Христос? Он оставил не дело Своё, не книгу Свою, не доктрины, не учение – Он прежде всего оставил нам самого Себя. Прощаясь с учениками, Он сказал: «Я с вами во все дни до скончания века». Вы понимаете? – «Я с вами». И суть, и смысл христианства заключается в том, что мы, каждый из нас может внутренне выйти на путь общения с Ним, с самим Христом, реально живым существующим. Он живой не в идеях, наследии и деле, а Он живой реально для каждого из нас. Это возможно в самых различных моментах жизни: в молитве, в чтении, просто в сосредоточенном размышлении. И любой христианин, который прошёл хотя бы небольшой отрезок по этому пути, знает, что Христос для него не был, когда-то, а есть. В этом весь секрет. В этом тайная сила христианства. Вовсе не в его учителях, не в его организациях, не в его наследии. В этом оно, может быть, не отличается от других, и несёт на себе печать слабости, и грехов исторических – как и всё, что делает и создаёт человек. Христианство это во-первых, и во-вторых, и в-третьих, - это Христос, без Которого ничто не существует. В Церкви.

Теперь, если мы спросим: а почему же вот произошла вот эта встреча? почему Божественный мир, непостижимый в целом для нас, стал постижимым через явление Христа, Спасителя? - Нам даётся на это ответ в самом Евангелии: что Бог так возлюбил мир, что отдал Своего Сына, чтоб каждый верующий в Него не погиб. Это есть свидетельство любви Божественной.

Это, конечно, человеческое слово – «любовь», но это самое сильное слово, хотя и затоптанное людьми. Самое сильное слово. Оно показывает, что в недрах Божественного горит то, что нас касается лишь слабым лучом, иногда, изредка, в самой малой степени.

В мире бушует зло. И я не буду сегодня говорить о том, что такое зло, откуда оно возникло, почему оно существует. Это особая тема следующего внимательного рассмотрения. Но, так или иначе, ни для кого из вас, как бы молоды вы ни были, это не секрет: что Писание право, когда говорит: «Мир во зле лежит». Достаточно войти в любую больницу, достаточно раскрыть любую газету, достаточно просто заглянуть в свою совесть, чтобы легко в этом убедиться. «Мир во зле лежит». И нам так часто хочется это зло истребить злом же, остановить насилием же, но это бесполезно. Только рост добра в каждом человеке будет вытеснять зло. Значит, проблема эта тесно связана с каждым из нас. И по существу Христос призывал каждого из нас ответственно войти в Его служение.

Любовь Божия Его нам дала, и её мы должны взращивать, хотя это трудно. Трудно, потому что в человеке борется очень много противоречивых сил… И любой из вас знает, насколько наивным является слово «самосовершенствование», которое так любил Толстой. «Не делай зла» - потому что заложено в нас стремление к совершенству. Но самосовершенствование – это иллюзия. Вытащить себя из болота никто не может. Это не получается, только у барона Мюнхгаузена это получалось. Человек должен иметь рычаг какой-то, на что опереться. И чем дальше будете жить, тем яснее для вас это будет становиться. Вот вторая тайна христианства. Она заключается в том, что мы можем совершенствоваться, входя в общение с Христом; Его сила поднимает нас и заставляет! нас делать то, чего мы не могли бы делать. Одно из замечательных слов Писания: «Сила Божия совершается в немощи», то есть в несостоятельности человека. И первыми проповедниками Евангелия были … в общем, люди слабые, люди не красноречивые, люди, которые в античное общество того времени проникали, как изгои! Как это всё произошло – до сих пор остаётся чудом: как могли они распространить слово Христово по тогдашним городам и селениям. И, тем не менее, как говорится в «Деяниях апостольских», «Дух всё время их вёл» - дух, понимаете, дух это сила, сила, которая даётся нам. Мы можем её получить. Это нам обещано! Христос говорит, что Он пошлёт Духа каждому. Это не есть какой-то экстаз, какое-то такое витание в облаках. Дух это есть сила, которая делает возможным человеку осуществлять своё призвание на земле.

Кстати, о слове «дух». Знаете, в бытовом разговоре говорится: «человек питается святым духом», - это что-то такое бесплотное, что-то … полуреальное. Между тем, [так произнёс] в Библии это слово (по-гречески «пневма», или по-древнееврейски «руах») обозначало совсем не бесплотное витание! Оно обозначало бурю! грозу и ветер! Оно обозначало то, что сокрушает землю. Вот что такое был «дух». Дух это мощь! Дух это динамика! это сила! Побеждающая сила! Вот почему Христос говорит самарянке, беседуя с ней у колодца, что Бог есть Дух. И некоторые неправильно понимают это слово.

Но, поскольку у каждого человека, который вступает на путь христианский, есть призвание, то здесь открывается третья тайна Евангелия: что люди не могут осуществлять его врозь . Замысел Христа – это многоединство. Много в единстве. Я думаю, что вот этот принцип – многоединство – это универсальный принцип для всей природы, для всей вселенной. Вы посмотрите: что бы нам ни попадалось, будь то молекула, атом, клетка, популяция животных, группа, организм, - это всегда многоединство. Это возводит нас в тайну Божества, Которое тоже, по свидетельству Христа, есть некое многоединство. Тайна Троицы. Так вот, Христос создаёт, постоянно создаёт, а не однажды, там, когда-то, создаёт многоединство, которое назвал «Церковь». «Церковь» (по-гречески «экклесия») значит «собрание» людей, «общество» людей, община, которая идёт вместе с Ним, перед Его лицом. И дальше Он говорит, что эта Церковь будет победительницей до такой степени, что она будет покорять природу. Христос говорит: будете исцелять болезни; будете пить [воду] ядовитую – и она вам не повредит, будете наступать на змей и на скорпионов – и они не причинят вам зла (Лк 10,19). То есть, сила Духа в грядущем должна всё время расцветать. Между тем, этого мы не видим. Потому что мы идём слишком медленно. Христос ставит Свою Церковь на фундаменте свободы; мы никогда не видим с Его стороны насилия. Даже то, что Он явился в уничижённым, в умаленном виде, - это было условием свободного принятия Его. Он зовёт свободно каждого. В Нём нет ничего от человеческой тоталитарности, диктаторства, навязчивости – всегда свобода.

И именно поэтому Он сохраняет нетронутой человеческую природу. До тех пор, пока человек сам к нему не потянется. Поэтому история Церкви есть постоянная борьба между человеческой косностью - и светом, который идёт от Христа. Это происходит и сейчас.

В силу этого обстоятельства нужно заключить следующее: что Евангелие, Церковь – это не есть бегство от действительности, это не есть тихая заводь или гавань. Напротив, это есть восхождение по крутым ступеням. Один из замечательных современных писателей, американских, Томас Мертон , умерший недавно, писал в своей автобиографии «Гора из семи ступеней» о том, как трудно он восходил (он стал потом монахом): «трудное восхождение», - и как ему казалось (как кажется и мне), что, став христианином (а он стал им взрослым, гораздо старше, чем почти все, здесь присутствующие), он думал, что всё в порядке, что вот теперь уже достигнуто то, чего он желал и мечтал; он думал, что он пришёл в тихую гавань. А он попал на поле битвы, прежде всего битвы с собой. Иногда бывает так вот: у моря отвесный обрыв такой, и вот любители лазания начинают лезть вверх, и они доползают до верха, кажется – всё, кончилось это восхождение, и вдруг оказывается, что там ещё виднеется. Так часто бывает в жизни людей, которые хотят идти по христианскому пути.

Это трудный и ответственный путь, хотя он и радостный. Вот наш знак – крест. Часто говорят, что это знак скорби, печали, некоторые люди боятся креста, некоторым он напоминает ... чуть ли не кладбище. А между тем это радостный знак. Потому что, отдавая Свою жизнь за людей, Христос испытывал радость. И мы об этом можем догадываться, несмотря на все Его бесконечные муки. Вот, скажем, мать, которая умирает, зная, что своей смертью она спасает жизнь своего ребёнка, - она ведь не только страдает – она и радуется при этом. Крест это знак самоотверженной любви. И Христос сказал: Я вам заповедь даю новую (о любви говорили и раньше, многие века): любите друг друга, как Я возлюбил вас. Как Я. Самоотверженно. Ну, опять-таки, слово затаскано, мы употребляем «самоотверженность, самоотверженный». А что это означает? Это означает перестройку внутреннего нашего существа. Что у нас стоит на первом месте? Самость!! Я!! Эгоцентризм! В самом глубоком смысле этого слова. Вспомните, как вы беседовали с своими друзьями. Большинство из них разговаривали о чём угодно: о спорте, о книге, о кино, о личных делах, - почему-то автоматически переводят на свои дела разговор; и тогда только они как-то расцветают. Тут не надо людей винить, а просто – это у нас такой ствол - вот это «Я»! И христианство учит его преодолевать. Чтобы открылся настоящий источник личности, потому что это псевдо–личность. Эгоцентризм это карикатура на личность. Когда люди приходят к вере или находятся на первых её ступенях, часто этот эгоцентризм мешает отношению к Богу. Человек стоит перед Богом и думает: что Он мне даст? что я от Него жду? И всё время «Я», это огромное! «Я», а Бог как некое прилагательное, как второе «я». Конечно, никто так сознательно не говорит, но смысл такой, интонация, тональность этой мысли – такова.

Между тем, если не Он, то нас не существует фактически. Нас нет. Мы как бабочки-однодневки. Что такое наша жизнь на фоне ... всего мира?.. Ничто. Но если в нас отражается свет Божий, мы в себя всё вмещаем... Тут есть хороший образ: когда лежит битое стекло, – оно просто куча мусора; когда на него падает свет, – это и радуга, и алмазы, и красота. Вот когда на нас падает свет Вечности, мы становимся действительно ей причастны и приобретаем смысл своего существования. Мы – часть Его замыслов...

Теперь, вы спросите: если часть, значит, получается, что мы как в какой-то огромной фабрике, где гайки, винтики, какие-то детали, подшипники, - мы тоже вроде этого? Это не так. Вот тут есть одна удивительная особенность христианского Откровения. Оно собирает людей, да, вот Церковь – это мы все вместе; и в то же время оно придаёт абсолютную ценность каждой душе. Вспомните, кто читал Евангелие, притчу Христа о пастухе, который бросает девяносто девять овец и идёт искать одну пропавшую. Значит, Ему важна одна, каждая овца. Так что это совершенно иная арифметика. Личность имеет абсолютную ценность! Каждая! Я бы так сказал: что Бог видит каждого человека больше всех ... И если мы вот эту любовь, которая на нас изливается, хотя бы на мгновение почувствовали, то мы приблизились к самому главному в христианстве...

Вот первый абрис того, что я хотел вам сказать. Дело в том, что вот эту тайну христианства, тайну той силы внутренней, которая в нём есть, - её можно разъяснять при помощи философии, даже космологии, можно говорить о месте мировой эволюции в этом, но это всё отвлечённо. Хотя и очень интересно, хотя имеющее значение для нашей жизни.

Но важно самое главное. Самое главное – что смысл есть. И смысл – это Он! И Он нас видит, и Он на нас смотрит, и Он имеет отношение прямое к каждому из нас. И в этом – разрешение всех загадок, всех вопросов. Не просто разрешение так, как мы разрешаем какую-нибудь задачу, а внутреннее разрешение, когда всё это снимается.

«Блажен, кто верует, тепло ему на свете», - мы все эти слова Грибоедова повторяем. Но повторяем, не понимая. Потому что, хотя слово Христово нас согревает, любовь Христова нас согревает, но согревает нас только тогда, когда мы себя подставляем ветру. Ибо вера – это не лежанка тёплая, а это путешествие по горному хребту, когда ветры дуют и с той и с другой стороны. И вы прекрасно можете ощутить в своей жизни, как с двух сторон дуют ветры. Я не буду описывать, какие это две стороны, но вы сами догадаетесь, подумав. С двух сторон. Одна [неразборчиво], другая [неразборчиво].

Вот какая это есть дорога. Она осмысляет наше творческое призвание, нашу любовь, наше личное отношение, наше отношение к семье, к нашему труду, к познанию мира, которое нам открывается теперь как познание тайны замыслов Божиих... Я помню, когда я учился, мне приходилось вскрывать животных, для меня это было всегда священнодействием, более удивительным, чем все торжественные обряды, которые я видел. Потому что в этом организме закодирована мысль Божья... И это, конечно, имеет отношение к нашему общественному существованию. Потому что христианин живёт среди людей. Это страшно трудно, многим христианам хочется, так сказать, закапсулироваться, спрятаться в такой кокон. Иногда надо иметь такое забрало, психологическое, но, в общем-то, мы должны свидетельствовать, и не словами, а делом. Должны быть такими, чтоб люди посмотрели на нас и увидели, что это какая-то другая порода людей, что в них есть что-то такое твёрдое! и прекрасное, и это достижимо. Это лучшая проповедь.

Так. Теперь, друзья мои, значит, я говорил о самом общем – по вашей собственной вине. Потому что Володя предложил мне сказать об общем, о вообще. И я считаю, что это главное в христианстве. Всё остальное - является информацией, которую можно почерпнуть из книг,.. из разговора[?], из всего. Я хотел вам не давать просто информацию, а чтоб это коснулось того, что же является здесь центральным, стержневым для нас. Вот.

А теперь, если у вас есть какие-то вопросы (не частные, частные это пустяк)...

[Голос В.Л.: «У кого есть вопросы? У тебя? Или они разрешились?»]