Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы
Беседа с прихожанами в квартире
3 октября 1987 г.
У протестантизма есть своя социальная доктрина - хорошая или плохая, это неважно, но она есть. Она, конечно, претерпевала определенные изменения, была связана и с прогрессивным направлением, и с более консервативным. Сейчас, например, американские фундаменталисты - крайние протестантские консерваторы - подняли вопрос о том, что христианин должен вмешиваться в политику. Их поддерживают миллионеры, у них есть эфир, всюду действуют их группировки. Они декларируют, что политическая жизнь обязательно должна определяться духовными ценностями. Но в конкретной жизни получается, что у всякой политики, правой или левой, масса неприятных аспектов… Там полно лжи неизбежной, недаром говорится, что политика - грязная вещь. Политика страшно прагматична. Ей не человек важен, а только ее собственные интересы… (Голос из зала: "Главное в политике - это победа".) Да, да. По существу, политика аморальна. И "победителей не судят", и "историки потом все оправдают". И христиане американские, которые рвутся сейчас в политику, неизбежно замараются политикой, что уже и происходит. Поэтому известные проповедники, как, скажем, Билли Грэм, колеблются. Им хочется на общество влиять (что закономерно и здорово), но когда их начинают втягивать в мясорубку политических интриг, они чувствуют, что попали прямо в зубы дьяволу.
Вначале в протестантизме была идея о предрешенности судьбы каждого человека. Есть избранные: ты узнаешь о том, избранный ты или нет, если тебе будет в жизни везти; поэтому каждый должен выполнять свой долг, работать, трудиться профессионально, накапливать. Помните старика Гранде? Вот это классический образец такого человека, который пред Богом отвечает, что он выполнил свой долг. Кстати, протестантизм создал тем самым капиталистическую систему, не в прямом смысле слова, но он очень повлиял на формирование идеи капитала, накопительства и т.д.
Католическая система все время модифицируется. В ней есть элементы и того, и этого; она находится в постоянном поиске, потому что стремится к созданию некой модели справедливого распределения материальных благ и какого-то оптимального варианта социальной структуры. Но если мы будем объективны, то заметим, что, несмотря на колоссальную работу католических монахов и богословов в области политэкономии, марксизма, социальной политики, окончательная модель еще не разработана. Но есть некоторое количество документов, которые принято называть "социальной доктриной Церкви".
У нас Церковь как организация играла влиятельную роль только до Петра I, она имела дело с княжеской, великокняжеской и монархической структурой. И для нее главная задача заключалась в том, чтобы татарщине, анархии, хаосу противопоставить единую централизованную богопомазанную власть. Исторически это было прогрессивно, потому что в условиях золотоордынского ига становление Московского царства действительно было нужно. Но надо заметить, что "спасибо" за это Церкви не сказали, и царская власть, едва став на ноги, немедленно перестала с ней считаться. Я не буду вспоминать историю, а просто обращусь к кинематографу. Вспомните фильм "Иван Грозный" - хотя этот фильм лживый совершенно насквозь, там есть такой момент: когда Иван Грозный коронуется, митрополит Макарий пытается ему что-то сказать, но царь уже гневно смотрит на него, потом у него происходят стычки с митрополитом Филиппом, которого он впоследствии заточил в темницу и задушил.
А митрополит Филипп выступал против террора. Он согласился стать митрополитом с условием, что будет иметь "право печалования". У нас многие современные стилизаторы иногда думают, что "печалование" - это печалиться, и в таком смысле это слово употребляют и думают, что это очень красиво, по-славянски. Но "печалование" - это ходатайство о заключенных. Пользуясь устным обещанием царя, он стал вступаться за невинно репрессированных. Известно, чем это все кончилось. Кстати, Патриарх Никон был отстранен одним из первых Романовых за то, что им казалось, будто он захватывает власть (он назывался тоже "Великий государь"). И Церковь как социальная сила была разрушена. Может быть, это сильно сказано, но, во всяком случае, ее отстранили от всякого рода деятельности. И поэтому естественно, что вырабатывать какую-то социальную доктрину в условиях нового общества - общества XVIII, XIX, тем более XX века - она даже не могла и пытаться.
Только русские религиозные философы начиная еще с Чаадаева, а потом Владимир Соловьев, Бердяев, Франк и ряд других пытались предложить некие умозрительные модели. Эти модели довольно разнообразны, но, строго говоря, их нельзя считать социальной доктриной Православной Церкви. Значит, мы находимся в таком моменте, когда подобной доктрины нет. И если что и осталось от той традиции, то это традиция поддержания порядка - поэтому, когда рухнул царский режим, все страшно растерялись, хотя этот режим причинял Церкви в основном только зло.
Может быть, лично никто из царей (я имею в виду царей XIX века) этого и не хотел... Но достаточно вспомнить, что Николай I, например, в течение всего своего правления тормозил издание Библии. И когда архимандрит Макарий Глухарев, алтайский миссионер, попытался ходатайствовать об этом, его наказали. Он посылал свои переводы в столицу, писал на имя императора, что народ нельзя оставлять без Слова Божия, что славянский уже не понимают. Ему не отвечали, тогда он написал: "Вам мало 14 декабря, наводнения в Петербурге?" Тогда его наказали, и все. Так было, пока не умер император. Для Русской Церкви нужны были Соборы, но Николай II не разрешал их созывать, и Собор был созван только после Февральской революции. Контроль был полный, однако, несмотря на это, инерция, привычка сохранились. Поэтому на настоящий момент мы свободны от какой-либо обязательной социальной доктрины.
Но существует наследие, которое оставила нам мысль от Чаадаева до Зеньковского, Лосского; особенно важны труды Георгия Федотова, знаменитого историка, создавшего одну из самых ярких социальных концепций. Он жил в России до 25-го года, затем был вынужден уехать за границу. Там его считали "communisant" ("коммуниствующим" по-французски) и даже изгнали из Парижского богословского института за это. Но он был просто объективным человеком, настоящим православным христианином, и он не хотел превращаться в махрового монархиста или антисоветчика, он высказывал то, что думал. И когда его изгнали, Бердяев написал гневную статью "Есть ли в православии свобода совести?".
- То есть можно сказать, что православие - это евангелическое нечто без социальной программы и социальной ориентации? В том смысле, что православие на социальную жизнь никакого влияния не может оказывать? В православии социальная жизнь фактически предоставлена самой себе.
— Причина тут очень простая. Дело в том, что в Византии государство очень цепко держалось за социальную жизнь, и это парализовало жизнь церковную. Все лучшие силы Церкви покинули общество. Поэты, писатели, богословы бежали из городов в стены монастырей, и все они становились монахами. Причем монахами, которые, конечно, иногда выходили на столкновение с государством. Но это были редчайшие случаи (кризисы иконоборческие и так далее). В общем, можно сказать, что Византийская Церковь бежала в пустыню. Она решала социальные проблемы у себя, в монастырях. В монастырях была общежительная система, своего рода малый общинный коммунизм.
Демократическая традиция развивалась очень медленно, она в любом обществе развивается достаточно медленно. Монархическая структура имеет происхождение, очень грубо говоря, зоологическое. В животном мире для удобства выживания вида и группы живых существ, четвероногих или пернатых, над всем должна господствовать воля одного. Поэтому волчьи стаи, стада слонов, оленей и многих других живых существ управляются вожаками. Эту "мон-архию" (не в смысле "царизм", а в смысле "единовластие") перенял человек. В животном мире нет демократии. Во всяком случае, ее там весьма трудно найти. Разве что существует ритуал принятия в стаю - когда самки приводят своих детенышей на "профсоюзное собрание" и другие животные их обнюхивают, облизывают и принимают. Ну это едва ли можно назвать демократией.
Демократия - это когда начинает выявляться коллективная воля; это явление специфически человеческое, но явление позднее. Если вы посмотрите на карту мира V века до Рождества Христова, то увидите колоссальные континенты, которые находятся под властью деспотов, тиранов, монархов, диктаторов, - и крошечные, микроскопические территории Земли типа Афинского полиса, города-государства, где практикуется демократия. (Голос из зала: "Но это не совсем та демократия была".) Пускай даже это была не западная, а рабовладельческая демократия, но все-таки какие-то элементы там были. Там было представление о "голосе народа". У персов, которые воевали с греками в этот период, была типичная деспотия. В Римской империи были небольшие элементы демократии, но она с величайшим трудом пробивала себе путь.
И по сю пору географическая карта мира ненамного лучше. Это в XIX веке казалось, что преуспевающая европейская демократия всюду насаждает прогресс, процветает и учит "детей природы". Сейчас все изменилось.
Мне кажется, что демократия зиждется на смирении, когда человек способен услышать мнение другого, понять его позицию, быть открытым миру. Люди, которые у нас назывались членами демократического движения, на самом деле очень часто были диктаторами, и, сталкиваясь с ними, я видел, насколько они в душе чужды понятию демократии. Кстати, в понятие "интеллигентный человек" Чехов включал как раз вот это: умение чувствовать другого, понять его точку зрения. Но над этим надо работать долго. Это высшее проявление душевной структуры, и если оно будет развиваться, то из него может вырасти нечто полезное для общества. А перестроить структуру общества, сделать его самым демократичным, если в нем народ несет в себе тоталитарную психологию, практически невозможно. (Голос из зала: "А если склонность к тоталитаризму сильна?") Когда человек духовно растет, эта склонность уменьшается. Когда человек примитивен, он всегда склонен к тоталитаризму.
- Если вернуться к вопросу об общественной идеологии, то как по-вашему, она содержит в себе элементы тоталитаризма или вообще настолько аморфна, что никаких конкретных структур в ней нельзя выделить?
— Сказать по этому поводу что-либо конкретное сейчас трудно, так как, чтобы охарактеризовать сознание общества, нам необходимо провести какой-то эксперимент, например социологические опросы. А этого нет. Ведь техническая и гуманитарная интеллигенция в Москве - это одно, а шахтерские районы где-нибудь на Украине - это совсем другое. Прибалтийская группа народов - третье. Кавказ - четвертое: там сохранились традиции, связь с землей. Поэтому народы Кавказа, несмотря на свою древность, и не вымерли.
Нам надо взрастить в себе зерно свободного духа и передать его следующим. Это как принцип Гюйгенса: когда падает капля, от нее идут круги, от каждой точки кругов идут еще круги и так далее. Как говорят биологи, в большой популяции есть все. А у нас очень большая популяция, и в ней тоже есть все. То же происходит и в Православной Церкви. Уже больше нельзя сказать, что если человек православный, то можно сделать однозначные выводы о его социальном или идейном лице.
- В православии демократические тенденции все-таки сильны или нет? К чему больше тяготеет православие как направление?
— В Америке три или четыре миллиона православных, они ни к чему не тяготеют и у них так называемый американский образ жизни. Конечно, они демократы, но это не потому, что они православные, а потому, что они американцы. Что касается Греции, где православие господствует, то там были в свое время "черные полковники", тоталитаризм; сейчас там демократия.
- То есть можно сказать, что центр тяжести Православной Церкви лежит не в социальной сфере. Можно так считать или нет?
— Я думаю, что это так, хотя в эпоху великокняжеской Московской Руси, конечно, социальное влияние Церкви было весьма заметным. Но это влияние было скорее каритативным от caritas - милосердие, так как Церковь активно участвовала в благотворительной деятельности. Нам теперь непонятно, какое это имело значение. Сейчас есть детские дома, пусть неважные, но они есть, существуют приюты, больницы, и мы привыкли к этому, но тогда ничего этого не было, и все это создавала Церковь.
Человек находил помощь только в Церкви. Если начинался голод, эпидемия, если куда-то надо было деться больным и старым людям, детям, то это было только в Церкви. Помните Мцыри? Ведь в основу положен реальный факт. Бедного пленного мальчика потому-то и взяли в монастырь. Эта социально-каритативная функция Церкви была присуща ей даже в эпоху синодальную, т.е. в XVIII-XIX веках.
