Анатолий ЧетвериковВоспоминания друга юностиРусская мысль, #4076, 4-10 мая 1995 г. С. 10-11.Но органы не могли оставить Алика без внимания и пытались воздействовать на преподавателей, уговаривая их завалить Меня на экзаменах. Преподаватели охотфака отказались. Попытку выполнить указание органов предприняла кафедра исторического а материализма, но и она не увенчалась успехом. Алик спокойно, толково и полностью ответил на экзаменационный билет. И тут ему задали провокационный вопрос о его убеждениях. На билет Алик отвечал пять минут. Свою точку зрения на философию он излагал полтора часа. С ним пытались спорить. Но выстоять против его доводов не смогли и все же поставили "тройку". Алик спросил: "Три за знания или убеждения?" "За убеждения, за них вам следует поставить двойку!" - "А я думал, это экзамен знаний!" Все это вызвало негодование охотоведов, которые пошли скандалить в ректорат и требовать переэкзаменовки для Александра Меня. Ректорат вынужден был уступить. На экзамен явилась целая комиссия, включая представителей райкома. "Валили" всем дружным коллективом - но ничего не вышло. Мснь знал больше, чем все они вместе взятые. Он знал первоисточники, изучив, в отличие от них, не только Маркса, Энгельса, Ленина, но и Гегеля, Мальтуса, Вольтера, Соболева, Вейсмана и многих других. Члены комиссии выглядели o полными дураками. И тем не менее, Алику поставили "три". К государственным экзаменам он допускался. А вот завкафедрой военного дела категорически отказался исполнять указания органов. Я случайно столкнулся с ними во время беседы и услышал, как полковник сказал: "Получит то, что заслуживает!" И этот экзамен Алик сдал хорошо. Реакция студентов была единодушной. В.Бибикова вспоминает: "Это его дело, а мы его все равно любим. Пожалуй, к нему стали относиться даже теплее. И не потому, что верующий, а потому, что умнее и целеустремленнее. К тому же появилось желание прикрыть от опасности - к этому времени мы стали особенно: дружны. Он никогда не проповедовал среди нас религию, но перестал скрывать, что верит. Мы так и остались атеистами, хотя кое-кто из журналистов и утверждает, что весь охотфак вместе с преподавателями стройными рядами пошел за Менем в церковь. В церковь с охотфака пошел только Глеб Якунин". Вообще "прижать" Александра на чем-либо было трудно. Учился он хорошо, прогуливал меньше других, религиозную пропаганду среди студентов не вел, видимых учеников-последователей не имел. "Прижать" не терпелось, но удалось это лишь на пятом курсе. После четвертого курса были военные лагеря в Бурятии под Улан-Уде в танковой бригаде. Всем выдали военную форму, но портянки каждый имел свои. У Алика ими служили вафельные полотенца, что вскрылось при очередной инспекционной проверке. Александру одному разрешили не сбривать бороду, так как она росла "со свистом", и он постоянно выглядел небритым. В столовую и баню мы всегда ходили с песнями. Однажды плотно отобедав, мы не особенно звонко пели в строю. Старшина решил проучить нас. Перед этим прошел редкий в это время года дождик и на дорогах образовались лужи. Суровый старшина приказал запевать, но запели только несколько человек в строю. Тогда было приказано: "Бегом, марш! Стой! Ложись!" Все обежали лужу, но Алик не сворачивал и при сигнале "Ложись!" плюхнулся в лужу. Больше старшина не пытался становиться против большинства, и вскоре мы стали друзьями. Он стал всегда защищать нас перед старшими офицерами. Службу Алик нес исправно, стрелял из всех видов стрелкового оружия хорошо, но броски у него не получались. Учебная граната далее полутора-двух метров у него не летела. Капитан не верил этому и заявил, что боевую-то он бросит далеко. Дошло дело и до боевых гранат. Когда Меню вручили гранату, он вежливо спросил маленького капитана: "Вы действительно хотите, чтобы я ее бросил?" - "Бросай!" Александр вырвал чеку и аккуратно положил гранату на край бруствера. Маленький капитан не растерялся и сбил с ног могучего Меня, закрыв его своим телом. Мы все лежали на дне окопа. Взрыв не принес никому вреда, но изрядно всем засыпал песку за воротники. Больше Алику гранат не давали, даже во время учебных боев и марша на сорок километров в расположение "противника". Но вместе со мною Александра отправляли в разведку. Мень, как и все, дал военную присягу. На четвертом курсе на Иркутскую пушно-меховую базу приехала группа студенток-практиканток товароведческого факультета бывшего МПМИ. Конечно, с большей охотой ехали те, у кого в Москве "была любовь" с охотоведами. Приехала к Алику и Наташа Григоренко. Вскоре они обвенчались, и Наташа стала преданной, умной женой на всю оставшуюся жизнь, готовая в трудную минуту подставить свое хрупкое плечо. Это была удивительно красивая пара. Перед пятым курсом Алик Мень решил переправить свою библиотеку в '" Москву. Охотоведы охотно пошли помогать ему упаковывать книги в чемоданы. Пока в садике накрывался стол, мы укладывали книги. Их было много, и большинство из них с одинановыми переплетами. Александр подсказывал, какую книгу класть в какой чемодан. "Эту не сюда!" - сказал он o мне. "Алик, как ты различаешь их, ведь они одинаковые?" - спросил я и узнал, что большинство книг он знает даже по запаху. Упаковали десятка два чемоданов. Стоял вопрос, как все это погрузить незаметно в вагон поезда. Закончив сбор, мы расположились под яблоньками за садовым столиком. Здесь впервые Борис Дедов поднял вопрос, почему Алик пошел в православие, а не в индуизм, иудаизм, буддизм, католичество или, наконец, в мусульманство - религии, которые Мень знал в совершенстве. Ответ был полным. Из всех религий православная самая гуманная, в церковной службе которой не предусмотрено насилие над душой или телом и нет жестких ограничений. Основа всех религий - Божественное начало. Александр считал, что в будущем единая религия будет строиться на основе православной. Он сообщил, что заканчивает цикл "История религий", где рассматривает вопросы их происхождения, жизнь их основателей и другие вопросы. В этот раз многие узнали, насколько глубоки его знания в вопросах религии, и еще более прониклись уважением к нему. Опрокинув прощальную стопку, вся ватага с чемоданами на трамвае спустилась к вокзалу. Подали поезд Иркутск-Москва. Отыскали нужный вагон. И пока Том Самсонов и Аркадий Скрипкин развлекали проводников, мы занесли чемоданы с книгами в вагон и рассовали по полкам. Алик уехал. Нас всех ждала большая преддипломная производственная практика. Алика Меня послали в Тюмень, но там места для практики не оказалось, и он уехал в Дубненское охотничье хозяйство в Подмосковье, где охотоведом работал уже окончивший институт бывший руководитель зоологического кружка в МПМИ Олег Габузов. Я был приглашен для прохождения практики в Архангельскую область. Вместо шести месяцев на практике я провел более девяти, так как три с половиной из них пролежал в больнице (последствие "купания" в промоине 24 декабря 1957 года). Бродя по архангельским лесам и болотам, я часто вспоминал наши научные беседы с Аликом. В Иркутск я приехал, когда мои сокурсники уже сдавали выпускные экзамены. Я-то закончил институт вместе со всеми, защитив дипломную работу, но вот Алика Меня уже не застал. Ревнители марксистско-ленинской идеологии все же взяли верх: из-за низкой учебной дисциплины на пятом курсе охотоведческого отделения Александр Мень был отчислен из института. В конце пятого курса у Меней родилась дочь. Наташа жила у родителей под Москвой в Семхозе. Алик был на практике. Прошел он ее хорошо и написал отличный отчет. Но у Наташи неожиданно пропало молоко, и Алик на три дня "опоздал с практики в институт". Многие опоздали и на больший срок. Но объяснительную потребовали только с Алика. Последней каплей в "деле Меня" была ррковая случайность. Вот как ее описывает Валентина Бибикова: "Как-то вызвал меня декан и спросил, почему Меня второй день нет на занятиях? Я тут же лихо соврала, что Алик болен: температура 38°, озноб - кошмар! Свиридов улыбнулся: оказывается, Алик улетел на два дня в Москву по каким-то церковным делам (на самом деле заболела девочка). И надо же такому случиться, в самолете с ним летела проректор института (люто ненавидевшая охотоведов) и видела его... И вот тогда-то и была вытащена на свет его объяснительная записка об опоздании с практики. Появилась докладная декана, на которую ректор наложил резолюцию: "Считаю невозможным дальнейшее пребывание т.Меня в числе студентов института..." Алика исключили. Мы скандалили, доказывали, что делать этого нельзя, что он талантливый биолог, и уже напрямую говорили, что если его исключат, он уйдет служить в Церковь. а сдаст госэкзамены - пойдет работать охотоведом. Мы говорили, что партийные руководители, борясь с влиянием Церкви, должны уводить от нее, а не толкать его туда. Все впустую. Нас не слушали. Теперь, умудренные долгой жизнью, мы понимаем, что декан и ректор отнюдь не были "кровожадны". Скорее всего, не было у них желания любыми средствами сжить со свету юношу-пятикурсника. Им приказали - они нашли способ. Время было такое - ослушаться было нельзя". Провожала Алика в Москву большая толпа: обняли, расцеловали, похлопали по спине, и он уехал навстречу своей богоугодной деятельности. Мы стали взрослыми, и расправлялись с нами уже по-взрослому. Алик Мень, прибыв в Москву, посетил Патриарха Алексия Первого, который хорошо знал Александра и уважительно относился к нему. Патриарх предложил Меню выбрать любой приход, и вскоре (1 июня 1958 г.) Александр был рукоположен дьяконом небольшой сельской церкви в Отрадном. Для нас же он на всю жизнь остался Аликом Менем - родным человеком, добрым, веселым, верным другом. Мы закончили обучение в институте, приобрели специальности и разъехались по стране. Перенесенная болезнь лишила меня возможности заниматься любимым делом, и, освобожденный от распределения, я вернулся в Москву. Еще не устроив свою судьбу, я ринулся к Алику Меню в приход и застал его таким же веселым человеком и великим тружеником. С этих пор я часто бывал у него во всех приходах, так как нам всегда было интересно обмениваться мыслями о последних достижениях биологической науки. И если со мной приезжал кто-либо из моих новых знакомых, то очень быстро он становился почитателм отца Александра. Таково было обаяние этого человека. Наши повседневные заботы не позволяли видеться нам так часто, как бы этого хотелось. Но хоть один - два раза в год мы собирались, и отец Александр - Алик Мень бывал с на //с.11//
ми. Как прежде, он пел с нами песни под ситару, обсуждал дела охотоведческих будней, проблемы подрастающих детей. Мы со своими чадами наезжали к нему домой в Семхоз, где его и наши дети вместе играли, перепачкивали мордочки, руки и платья. Взрослые обсуждали взрослые дела и научные новости. Нам всем хотелось дождаться исторических трудов Алика. Но наша печать была "под колпаком", а из-за "бугра" приходили единичные экземпляры,.читать которые удавалось урывками при посещении Меней. Занимаясь биофизикой, я то и дело встречал ученых мужей, хорошо знавших Алика и отзывавшихся о нем в превосходной степени. Когда кто-либо заводил речь о биологии, то оказывалось, что Алик разбирается во всех новейших проблемах и открытиях как профессионал. Он не хватал верхушек и был разносторонне образованным человеком, энциклопедистом. Заключительной фразой Валентина Бибикова выразила наше общее отношение к нашему сердечному другу: "Если бы его не выгнали из института, стал бы он охотоведом? На время - возможно, на всю жизнь - конечно, нет. Но крупнейшим ученым в области биологии, возможно, в области философских аспектов биологии, был бы безусловно. Что лучше? То, кем он стал или чем бы стал? Нам судить трудно. Может, жил бы дольше? Кто знает... Из тех 65-ти мальчишек нашего курса, что 50 лет тому назад сбегали с лекций и, закинув за плечо ружье, гуськом уходили в тайгу за тетеревами и косулями, в живых нет уже более пятнадцати. Светлая им память. Среди них и Алик Мень". Он был добрым пастырем для многих, кто его знал. Он уберег от непродуманных поступков многих, и они благодарны ему за это. Он во вред себе помогал изгоям советского общества, и они должны помнить об этом. Он направлял научную мысль в нужное русло, и наука должна быть ему благодарна. За все хорошее, сделанное им в этой жизни, завистники распускали сплетни о нем и вбивали в головы молодые, что Глеб Якунин - "борец со строем", а отец Александр - выкрест. Делалось это под неусыпным оком КГБ, им направлялось. Прости им. Господи! АНАТОЛИЙ ЧЕТВЕРИКОВ Москва Окончание. Начало в "РМ" №4074. |
