ОПЫТ НЕНАСИЛИЯ В ХХ СТОЛЕТИИ

К оглавлению

Предисловие

Ненасилие: от идеи к практике

Как нравственная идея ненасилие известно испокон века. Как личный выбор, как самоотверженный вызов несправедливости оно всегда было уделом подвижников. В истории общества ненасилие выражалось в непротивлении, хотя часто воспринималось всего лишь как воплощение покорности, пассивности, слабости. В двадцатом столетии ненасилие стало известно как массовая социальная практика - как стратегия и техника социально-политической борьбы, разрешения конфликтов и посредничества, гражданского (невоенного) сопротивления агрессору. Наряду с законодательной отменой рабства, формированием гражданского общества и институциональным закреплением политических свобод и прав человека распро-странение ненасилия как социальной практики является одним из наиболее зна-менательных нравственных свершений человечества.

По традиции, идущей от учения Льва Толстого, а скорее, от трактовки этого учения в советском обществоведении и проставляемых им акцентов, ненасилие нередко трактуется как "непротивление злу". Для массового сознания обычны ас-социации ненасилия с пассивностью, покорностью, непроти-влением, попусти-тельством. Однако последовательное ненасилие, наоборот, активно, инициативно, целеустремленно; оно противоположно насилию.

В современной литературе мы находим два крайних понимания насилия. При первом подходе насилие понимается как применение силы против человека (в радикальном выражении это убийство). При втором - как любое воздействие на человека, включая психическое и моральное, совершающееся против его воли. Крайность второго подхода становится очевидной при попытке уяснения в кон-кретных случаях принуждения и применения силы его повода и предмета.

Направленность восприятия этих предметов и рассуждения о них на русском языке во многом задается тем, что слово "насилие" созвучно и родственно слову "сила". Насилие означает в буквальном смысле применение силы, насильничанье. Аналог этого слова в романских языках ("violence", "violenza") восходит к латинско-му "violentia", родственному "violatio". Последнее означает нарушение, попрание, неправедное и понудительное воздействие на человека, - в том числе с приме-нением силы. Такое содержание понятия есть и в русском языке. Об этом свиде-тельствует В.Даль: "Насилие и насильство - принужденье, неволя, силование; дей-ствие стеснительное, обидное, незаконное, своевольное" . Характерно, что он в первую очередь указывает на "силование", "стеснение", а затем уточняет: "неза-конное", "своевольное": насилие - это применение силы, сопряженное с неспра-ведливостью, со злом.

Природа насилия и ненасилия неочевидна. Свидетельство тому - христиан-ское учение. Христианская этика - это этика любви, этика "непротивления злу си-лой". Но является она и этикой ненасилия? Известный эпизод об изгнании Хри-стом меновщиков, покупателей и торговцев из храма (Мф. 21:12-13) показывает, что Христос далеко не всегда воздерживался от применения силы. Иными слова-ми, дело не сводится только к тому, применяется сила или нет. Не всякое приме-нение силы представляет собой насилие. Так, действенность системы права в самом что ни на есть демократичном и правовом государстве основано на инсти-туциональном принуждении и нередко силовом ограничении действий, представ-ляющих опасность для граждан, общества и государства. Если принять, что насилие - это любое использование принуждения в отношении к людям, то легко придти (по крайней мере логически) к анархическому отрицанию институтов вла-сти (государственной и гражданской) и правомочности решительных действий по противодействию по противодействию злодеянию и несправедливости.

В философии на необходимость четкого понятийного различения действий, опосредствованных применением разного рода принуждения, в том числе физической силы, и в частности, насилия специально указал И.А.Ильин. Он рассматривал "насилие" как явление более узкое, чем "заставление", или "принуждение". Насилие представляет собой предосудительное заставление, исходящее из злой души и направленное на зло . Не всякое заставление, даже предполагающее применение силы, является злом. Если заставлением человеку причиняется зло или он понуж-дается ко злу, или он необоснованно понижается в правах или беспричинно (с его стороны) унижается в достоинстве, - то оно насильственно.

И.А.Ильин развивал традицию в русской мысли, идущую от Ф.М.Достоевского и В.С.Соловьева. Так, когда Достоевский в "Братьях Карамазовых" и февральском выпуске "Дневника писателя" за 1877 г. требовал безусловного вмешательства России на Балканах и пресечения турецких бесчинств, если понадобиться, силою; или когда Соловьев в "Трех разговорах" устами Генерала показывает непремен-ность вооруженного пресечения турецкого разбоя и насилий в Армении, - они не выступали сторонниками насилия. Они указывали на то, что ситуативно конкрет-ная задача сохранения жизни, безопасности и благополучия людей и в правовом, и в моральном плане может допускать принуждение, как физическое, так и психиче-ское.

С гуманистической точки зрения, очевидно, что всегда предпочтительнее из-бегать применения силы. Психологически и эстетически насилие привлекательно только для садиста. Политически насилие выгодно и необходимо для террориста. Но что важнее с этико-гуманистической точки зрения - неприменение силы или противление злу? В ситуации, когда нужно немедленно противостоять злу, применение силы может оказаться неизбежным. Истребляющие друг друга в ожесточенной межэтнической войне "народно-освободительные армии" можно остановить порой только силой: народные (полевые) командиры в запальчивости не могут и не хотят слышать ни резонов, ни слов. Остановить схватку, не значит разрешить конфликт. Но остановив схватку, можно создать условия для разрешения конфликта - путем переговоров, поиска компромисса и достижения соглашений. Так же трудно договориться и с человеком, идущим сознательно на разбой. Чтобы оста-новить его, приходится прибегать к "аргументам" не столько разумным, сколько сильным и весомым. Для человека, разделяющего философию ненасилия, такие ситуации не могут не быть противоречивыми.

Ненасилие представляет собой активное противостояние злу, несправедли-вости. Противостояние именно в противлении, причем безусловном - во имя добра и справедливости. Насилие всегда негативно и по форме, и по содержанию действия. Но из этого не следует, что любое применение силы, то есть принужде-ние, давление на волю человека негативны. Это не значит, что "добро должно быть с кулаками". Но добро должно быть активным и действенным; противостоя-щим злу не только метафизически, но и практически. И в нормативном, ценност-ном, и в поведенческом плане принцип добра (или справедливости) является приоритетным по отношению к принципу ненасилия.

Если соотнести такое понимание насилия и, соответственно, ненасилия с фундаментальными нравственными принципами, скажем, с заповедью любви, то, разумеется, насилие противостоит любви. Однако любить это не значит просто делать то и так, что и как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Любовь - это не попустительство прихотям и слабостям и тем более не потворство-вание злу. Ведь слабость, прихоть или злобность могут быть именно сокровеннейшим самовыражением другого. При милосердно-любовном отношении в другом предполагается и полагается возможность совершенства. Это любовь к совер-шенству, к совершенному (пусть потенциально совершенному) в человеке. Этим милосердная любовь отличается от любви чувственной. Поэтому можно сказать, что любовь означает ненасилие. Но и любовь не означает отказа от таких форм воздействия на человека, как принуждение и пресечение.

Помимо любви ненасилие как социально-нравственный опыт сопредельно и иным человеческим практикам. В сопоставлении с ними и в отличие от них можно лучше понять феномен ненасилия. По одной из ассоциаций ненасилие почти не-пременно соотносится с идеей мира и трактуется как умиротворение, примирение. Война и переходящий в кровавые столкновения гражданский или межнациональ-ный раздор являются средой жесточайшего массового насилия. Но практически отсутствие войны, перемирие, сосуществование еще не исчерпывают всего со-держания ненасилия, если не понимать под насилием только физическое подавле-ние человека. Миротворчество, пацифизм представляют те принципы деятельно-сти, которые утверждают мир без оружия. Однако миротворчество противостоит не столько силе, хотя силе тоже, сколько вражде как умонастроению и житейской установке. Как показывает и исторический, и современный опыт, замиренность как неприменение военной силы вполне может сочетаться с непримиримостью в идеологии, политике и этосе взаимных отношений. Идея ненасилия содержит в себе важный императивный момент - требование или декларацию отказа от при-менения неправой силы, но также и преодоление такой ситуации, в которой воз-можны применение силы, конфронтация, недоверие.

В соотнесении ненасилия с миром содержится и другое, существенно важное сопряжение этой идеи, а именно, с идеей права. Ненасилие исходит из установки сохранения гражданского мира, а значит, правового состояния общества, ибо пра-вовое состояние есть непременное условие гражданского мира . Ненасилие, таким образом, представляет собой один из важных инструментов гражданского общест-ва. Как показывает исторический опыт, социально-политическая практика ненаси-лия получает развитие именно в условиях гражданского общества и предполагает действенность не только соответствующих социальных институтов, но и разви-тость и действительную укорененность в обществе правосознания. Правовые ин-ституты гражданского общества выполняют важную функцию безличного коллек-тивного миротворца, посредника и арбитра в конфликтных ситуациях разного уровня и характера.

***

В связи с этим важным является вопрос о соотношении в ненасилии норма-тивных и прагматических аспектов: что важно в ненасильственой практике - принципиальность и последовательность в отстаивании идеи ненасилия или тех-ничность и вооруженность в его осуществлении?

Сторонники нормативного подхода к ненасилию настаивают именно на прин-ципиальном характере ненасилия. Они убеждены в том, что в каждом случае при-менения техники общественной обороны, акций народного сопротивления, "народ-ной силы" (people power) должно воодушевляться не только непосредственной целью, но и высокими помыслами, религиозными воззрениями, этическими прин-ципами. Распад народного движения на Филиппинах после победного свержения диктатуры Маркоса (в 1977 г.) был следствием именно того, что при достаточно высокой техничности и дисциплинированности в осуществлении сопротивления диктатуре духовные основы этого движения оказались на заднем плане. Поражение китайских студентов на площади Тэньаньмэнь (в июне 1989 г.) могло быть не столь трагическим. Речь идет не только о более продуманной тактике борьбы. Если бы студенты отдавали приоритет высоким целям своего движения, а не ре-шению важных, но тем не менее частных по сравнению с этими целями задач той конкретной акции, которая проводилась на площади, возможно, удалось бы сохра-нить движение и жертв, безусловно, было бы меньше. Техника ненасильственой борьбы может быть реализована с наибольшей последовательностью и стойкостью, если люди исповедуют соответствующие принципы, а не просто выбирают наиболее эффективную тактику из ряда возможных и останавливаются на ненаси-лии из соображений благоразумия, практичности.

Понимание ненасилия как морального принципа нередко наталкивается на скепсис. Критики высказывают здесь квазиполитические и квазиреалистические аргументы. Те, кто привык к мысли о конструктивной роли насилия в истории, указывают именно на то, что ненасилие не соответствует реалиям общества, сотканного из частных и конкурирующих интересов, и в котором государство держится на силе. А идея ненасилия рассматривается как форма политического утопизма. Идея ненасилия встречает и морализаторскую критику как выражение так назы-ваемого "абстрактного гуманизма". Сторонников ненасилия упрекают в метафизи-ческом отрыве целей от средств и этической абсолютизации средств. Главное же обвинение заключается в том, что сторонники ненасилия своей пассивностью и непротивлением потворствуют злу. Но если трактовать ненасилие как потворство злу, то насилие предстанет как нравственно оправданная, хотя вынужденная, мера в борьбе со злом и несправедливостью.

Такая критика идеи ненасилия указывает на действительно важную теорети-ческую проблему в понимании морали и на реальную трудность в моральной прак-тике. Каким образом общие (абсолютные, универсальные) моральные принципы могут быть воплощены в конкретных и частных ситуациях человеческой жизни? С социологической или политической точки зрения, мораль ничего не может предло-жить для перевода высоких принципов в план социального действия. Однако с моральной точки зрения, такие возможности есть. Мораль (аналогично религии, хотя и иными средствами) дает человеку основание верить, несмотря ни на что, в лучшее. Мораль задает определенный стандарт (идеал) взаимоотношений между людьми. Этот стандарт ориентирует человека на братское единение и милосерд-ную любовь в отношении к другим. По логике морального мышления, единственно действенным и непротиворечивым собственным целям средством изменения несправедливого мира может быть изменение человеком самого себя, доброе отношение к людям и последовательное неприятие зла. Основная задача, которую ставит мораль перед человеком, заключается в том, чтобы в первую очередь самому соответствовать этому нравственному идеалу.

Строго говоря, как нравственный принцип идея ненасилия ничего нового не сообщает. Этическое, нормативно-ценностное содержание ненасилия в более широкой версии известно из того комплекса идей, который называют этикой любви. Однако в учении о ненасилии логика морали конвертируется в логику массового социального действия. Этим и оригинальна этика ненасилия. В своей прикладной части она представляет собой метод социально-практических действий по конст-руктивному разрешению возникающих в обществе проблем внешнего и внутреннего свойства. Этика ненасилия задает идейную основу для приложения моральных принципов к социальной практике и нравственного обеспечения усилий по преоб-разованию общественной жизни, продуктивному социальному взаимодействию между людьми, имеющими разные интересы и придерживающимися различных взглядов. В этом состоит ее непреходящее значение.

С этой точки зрения, правы те сторонники прагматического подхода, которые утверждают, что принцип ненасилия остается всего лишь благим пожеланием, ес-ли не проработаны технические возможности его применения в широкомасштаб-ных акциях и общественно-политических движениях, если эти акции не подготов-лены в специальных групповых треннингах и проводятся без тщательного стратегического и тактического руководства. Не случайно Дж.Шарп склонялся к отказу от термина "ненасилие" как не вполне выражающего дух учения о борьбе и сопротивлении без применения военных средств. "Общественная (гражданская) оборона", или оборона, основанная на акциях протеста, сопротивления и борьбы, которые осуществляют сами граждане, - вот термин, наиболее адекватный, по его мнению, тактике, к которой прибегли Ганди и Кинг, которая привела к победе народные силы на Филиппинах и в Чили .

Иными словами, ненасилие рассматривается в первую очередь как метод ак-тивной борьбы. Ненасилие и заявило о себе именно в социальной борьбе. Инте-ресно отметить, что Мохандас Ганди какое-то время понимал ненасилие-ахимсу главным образом как борьбу, в которой не применяется физическая сила. Нередко приводят известные слова Ганди о том, что ахимса не означает пассивности, и если приходится выбирать всего лишь между трусостью и насилием во имя борьбы с несправедливостью, то достойнее выбрать насилие. Другое дело, что в борьбе предпочтительнее ненасилие. В контексте этих рассуждений приводятся такие важные аргументы, что ненасильственная борьба только на первый взгляд кажется менее эффективной. Зато несомненно, что она приводит к гораздо мень-шим жертвам и позволяет практически полностью исключить невинные жертвы. Взять хотя бы такие разные по результативности примеры ненасильственной об-щественной обороны, как в случае вторжения гитлеровских войск в Норвегию и в случае оккупации армиями стран Варшавского договора Чехословакии. В обоих случаях именно не применялась сила, и ненасилие осуществлялось в форме ак-тивного гражданского неповиновения, несотрудничества, неучастия, препятство-вания. Сотрудничество с агрессором недопустимо ни при каких условиях. Сопро-тивление оккупантам обязательно со всех точек зрения - патриотической, граж-данской, нравственной. Ненасильственная тактика позволяет вести такую борьбу, которая, воодушевленная гневом, не возбуждает тем не менее в борцах злобу и ненависть - чувства, иссушающие душу. Ненасилие выступает здесь только как средство борьбы.

В ситуациях внешней агрессии задача снятия отчуждения между противоборствующими сторонами не ставится. В случаях же внутринациональной борьбы как средства разрешения гражданских, политических, религиозных конфликтов оче-видно, что непримиримость, ненависть, сохранение взаимной отчужденности не являются адекватными условиями разрешения конфликтов. При любом исходе борьбы людям, представляющим противоборствующие стороны, предстоит жить вместе. Так что ненасилие - это не просто неприменение силы, использование мирных, т.е. не уничтожающих людей и не причиняющих им физических страданий средств борьбы. Благодаря последовательному применению ненасилия выстраивается и расширяется особого рода социальное пространство: утверждаю-щее покой, правопорядок и человеческое достоинство. Последовательное приме-нение ненасилия предполагает не только чистоту используемых технических средств, но и искренность помыслов.

Опыт народно-патриотического сопротивления коммунистическому режиму в советских республиках в 1990-1991 гг. показал, что в большинстве случаев нена-сильственные методы применялись спонтанно и вынужденно; параллельно им всегда допускалась принципиальная возможность вооруженного сопротивления. Метаморфоза многих предводителей гражданского сопротивления в военачальни-ков с обретением республиками независимости после 1991 г. свидетельствует именно о вынужденной "бархатности" некоторых из освободительных народных движений. Также симптоматично, с какой готовностью некоторые отряды живого кольца вокруг Белого дома в Москве на следующий день после провала августовского путча попытались преобразоваться в военизированные дружины по защите демократии.

Озабоченность сторонников принципиального ненасилия вызвана не только нравственным пафосом, но и тем обстоятельством технического свойства, что ненасилие действительно может применяться чисто прагматически - как эффек-тивное средство для достижения даже недостойных целей. В прагматическом плане ненасилие оказывается весьма привлекательным как раз для решения за-дач такого рода. Ведь ненасилие само по себе считается морально положитель-ным средством борьбы. Осуществляемые публично ненасильственные акции за-дают властям определенный стандарт взаимоотношений, позволяя вместе с тем буквально шантажировать власти. Саботаж, забастовка, блокада, - акции подоб-ного рода ненасильственны по своему характеру, но в них могут доминировать частные интересы, которые в соединении с такими средствами, как ненасилие, способны разрушительно воздействовать на общественный организм, быть ис-точником новой несправедливости.

Как показал И.А.Ильин, не всякое применение силы является воплощением зла. Но очевидно, что и не всякое воздержание от применения физической силы и использование невооруженных, гражданских методов разрешения социальных конфликтов является воплощением добра. Особенность ненасильственного со-противления и разрешения конфликтов заключается в том, что они сориентирова-ны еще и на достижение понимания. Даже в противостоянии внешней агрессии применение ненасилия призвано возбудить в агрессоре если не понимание и со-чувствие, то эмпатию, деморализовать солдат противника, заставить их поверить в правоту сопротивляющихся . Предполагается, что ненасилие должно быть на-полнено большим, чем неприменение силы, содержанием. И с прагматической точки зрения, оно бессмысленно, если продолжает и провоцирует противостояние.

В рассуждении о ненасилии важно иметь в виду, что речь идет не просто об этическом принципе, но о практическом принципе. Ценностная логика ненасилия может быть выявлена в теоретическом дискурсе. Однако специфика ненасилия как социальной техники может быть понята только на материале действительного социально-политического опыта.

***

Предлагаемое издание представляет собой первую в отечественной литературе попытку такого рода. Предмет исследования с самого начала был задан двумя существенными ограничениями. Для анализа был выбран, во-первых, опыт социально-политических движений и акций и, во-вторых, социально-политический опыт, ограниченный рамками двадцатого столетия. Это понятно: именно в двадцатом столетии, ненасилие впервые и целенаправленно было воплощено в массовой социальной практике, направленной на решение цельномасштабных общественных задач. Именно в двадцатом веке некоторые массовые социально-политические движения и акции стали успешными исключительно благодаря применению ненасильственной техники. Это относится в первую очередь к движениям, которые вдоновлял и возглавлял Мохандас Ганди (в Южной Африке и Индии) и Мартин Лютер Кинг (в США). Победоносность этих движений вдохновила многих общественных и религиозных деятелей в их политической борьбе. Но эти движения отнюдь не единственны в истории нашего столетия. Они коренятся и продол-жаются в разнообразных практиках, в которых ненасилие занимает значительное место. Для авторов книги было также важно показать российские корреляты нена-сильственной практики и духовный потенциал ненасилия в русской философской мысли.

Эта книга стала возможной как результат годичного, в 1992-1993 гг., исследо-вательского семинара в Научно-просветительском центре "Этика ненасилия", поддержанного Институтом философии РАН и Институтом им. Альберта Эйнштейна (США). А работа над книгой как таковой в 1994 г. была поддержана Международным научным фондом Дж.Сороса.