Мф 23 2 и сказал: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи;

Лк. 11, 45 На это некто из законников сказал Ему: Учитель! говоря это, Ты и нас обижаешь.

№134 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая. См. так же о фарисеях Мф. 22, 41.

"Книжники и фарисеи" - очень странное сочетание. Всё равно что "богословы и монахи". Марк и Иоанн вообще не знают этих обличений Иисуса и словосочетания "книжники и фарисеи". Лука жёстко (и, видимо, точно) различает обличения в адрес книжников (Лк. 11, 46-52, 20, 46) и обличения в адрес фарисеев (Лк. 11, 39-44). Дело в том, что "книжник" (иногда ещё "учитель") - весьма неудачный перевод для слова, которое буквально означает "писец", а фактически означает целый класс людей, профессионально занимавшихся толкованием закона. В эпоху Спасителя писцы, пользовавшиеся популярностью в народе, теснили саддукеев в качестве элиты, - точнее, всюду, где вхождение человека в элиту зависело не от состояния и рода, а от голосования, писцы подымались вверх. Они заседали в синедрионе (все фарисеи Синедриона были писцами), они участвовали в вынесении приговоров. Именно их звали "равви", хотя в это время термин ещё не относился только к писцам и мог прилагаться и к Иисусу. Чтобы стать писцом, требовалось многолетнее образование, ведь они держали в голове всё то, что позднее было записано в Талмуде. Писцами были и некоторые священники, писцы (некоторые) были фарисеями и руководителями фарисейским общин, но далеко не все фарисеи и их лидеры были писцами. Вся власть писцов заключалась в знании. Учёбу начинали в юном возрасте, - ученика писца называли "талмид", "ученик". В сообщество писцов человека посвящали не ранее, чем в возрасте сорока лет. Писцы хранили неписаную традицию, которую фарисеи ставили выше Торы. Это давало им власть "вязать и решить". Иное дело фарисей - это член общины, живущей по особым правилам, с особым ритуалом. Конечно, богослов может быть и монахом, и если богослов будет монахом, то, скорее всего, он будет игуменом или наставником. Тем не менее, богослов - теория, монах - практика. Поэтому писцов Иисус обвиняет (а) в неисполнении предписаний, которые накладываются на других, (б) в сооружении гробниц пророкам, хотя сами они посылают пророков на смерть (фарисей по определению никого на смерть послать не может, он если и заседает в Синедрионе, то не в качестве фарисея, а в качестве писца), (в) в утаивании от народа тайны Царства Божия, (г) в выпячивании себя во время заседаний и собраний. Фарисеев Иисус обвиняет не в теоретических, а практических недостатках: (а) внешнее исполнение законов чистоты, а не внутреннее (б) лицемерное внесение десятины с продуктов, которые не предписаны Законом, и не соблюдение моральных предписаний Закона. В итоге, завершал Иеремиас свой анализ (Иерусалим, 254), у Матфея обличения в адрес фарисеев (23, 23-26) оказались вклинены в обличения в адрес писцов, но параллели у Луки всё проясняют. Аналогичным образом в Нагорной проповеди у Матфея в 5,20 фарисеи и книжники объединены, но затем отдельно обличаются сперва писцы-книжники (5, 21-48) за изъяны в теории, а потом (6, 1-19) фарисеи-лицемеры за изъяны в поведении.

А вообще-то смысл всех этих обличений простой: сухая ложка рот дерёт. Причём ложка своя, а рот чужой. Не помогает ни закон книжников, ни дела фарисеев, ни контроль за поведением других, ни контроль за поведением своим. Точнее, помогают, есть положительные сдвиги, но побочные эффекты съедают все достижения и ещё чуть-чуть, так что человеческого почти не остаётся. Помогает даже не теофания, не богоявление - именно о ней тайное знание книжников. Помогает богообщение. Конечно, без богоявления богообщение невозможно, но не со всяким явившимся можно поговорить. Общаться можно лишь с таким Богом, Который открылся в Иисусе и Духе.

*

Раввин II столетия Йошуа делил скверных фарисеев на несколько категорий – в основном, это разные оттенки религиозного невроза или, говоря церковным языком, ханжества (Сота, 22б). «Шикми» - «сихемцы» - это манипуляторы религией (по преданию, сихемцы решились на обрезание лишь для того, чтобы обобрать евреев). «Никпи» - в современном русском языке, наверное, точнее всего использовать остроту Василия Ключевского: «спортсмены»: это те, кому не сидится на месте, кто использует любой предлог, чтобы совершить далёкую прогулку за каким-нибудь предметом благочестия, а по-нашему: на православную ярмарку, к мощам и т.п. «Кизай», «оставляющие кровь на стенах» - это фарисеи, которые предпочитали вмазаться в стену, лишь бы не соприкоснуться с нечистым человеком. А «нечистый» - прежде всего, окровавленный. В результате, шарахаясь от чужой крови, ханжа осквернял собственной кровью стенку. «Медукья» - «китайский болванчик»: тот, кто мотает головой, словно это пестик в ступке: постоянно опускает глаза, чтобы продемонстрировать свое смирение, и так же постоянно вскидывает голову, чтобы сделать другому замечание. Пятая категория – тоже просто ханжи из разряда, хорошо известного и в России: бегают от батюшки к батюшке, от старца к старцу, из монастыря в монастырь, и всюду спрашивают, что делать.

Вечные студенты: сколько им ни говори, что делать, они делать ничего не будут, им доставляет удовольствие только подготовка к старту, только сборы. Это бегуны, но бег их на месте. Моисей же был велик не тем, что у него был огромный трон (да и не было - ну какой трон у кочевников), а тем, что собирался недолго, не переспрашивал Бога, тем более, людей по десять раз, спокойно тёрся среди египтян, с соотечественниками держался независимо, за что и страдал, но уж то, что он понял как Божью волю, начинал исполнять сразу, под свою ответственность, не боясь запачкаться, но стараясь делать всё так, чтобы не пришлось опускать глаза.

*

Лука, который подробнее описывает речь Иисуса, разделяет в ней сказанное фарисеям и сказанное книжникам. Книжники "сами напросились": Иисус сказал про ханжей из фарисеев, что те перебарщивают с заданиями на дом, а тут и юристы возмутились - "ты и нас обижаешь". Иисус не стал просить извинений, а выдал им не менее наваристых щей. Иногда в паре с этим обличением читаются за православным богослужением (осенью) слова апостола Павла о том, что рабы должны повиноваться господам, жёны мужьям, - самая преткновительное место в Новом Завете. Вообще тексты апостолов при словах Иисуса выполняют ту же функцию, что "лежачие полицейские" на дороге - заставляют притормозить. Всё равно трясёт! Ну как можно повиноваться господам? А так - за совесть, причём за верующую совесть. Это означает повиноваться господам как Господу - то есть, повиноваться во всём, кроме греха. Ботинки почистить, а с женой не разводиться, даже если господин прикажет (если рабовладелец может женить, может попробовать и разженить, наверное). Кофе сварить, а жертву его богам не совершать. Понятно теперь, как жёны должны повиноваться мужьям? И какой муж захочет такого повиновения, напоминающего ответ Сахарова на вопрос, поддерживает ли он очередного либерал-коммуниста: "Условно". Уж кто наслаждается своим господством, тот наслаждается безусловностью в нём. Это и есть фарисейство и законничество: определить раз и навсегда, железно, по максимуму, как следует повиноваться. Конечно, определяют, как повиноваться Богу, но определения-то свои предлагают. Это и называется "любить сурово". Это идеал "противления злу силою", воспетый православным книжником Иваном Ильиным: люби врага, люби преступника - и с любовью выстрели во врага, с любовью отруби преступнику голову. Впрочем, суровая любовь религиозных ханжей и государственных ближних - явление крупное, как кит, как мелкие частицы планктона в общей массе во много раз тяжелее всех китов планеты, так основная масса суровой любви - в личных отношениях. Не религия и государство, а семья более всего отравляет духовную атмосферу. В этом неправда брюзжания на власти мира сего. "Держи вора". Он-то, может, у тебя и своровал, да своровал тобою уворованное.

Суровая любовь есть кража будущего. Будущее должно быть. Если мы любим и принимаем меры, предохраняющие нас при этом от будущих неприятностей, то мы уничтожаем будущее, как презервативы уничтожают будущую жизнь. Даже хуже: презервативы уничтожают лишь вероятность, а суровость уничтожает реальность. Любить и дать подзатыльник любимому ребёнку означает убить ребёнка. Во всяком случае, ребёнок уже не сможет воспринимать вас как любящего родителя. Ведь вы отнеслись к нему как к холодильнику, который нельзя испортить ударом - а он-то не холодильник.

Ханжество есть любовь к Богу, пытающаяся подморозить (выражение Победоносцева) весь мир. Чтобы не сгнил. При этом, правда, и жизнь прекращается, но ханжу это не волнует. Иисус и приходит оживить замороженное законом. Он показывает пример любви без суровости, ругая ханжей. Давайте подражать Христу: за день до нашего ареста вволю выругаем всех, кого сочтём достойным ругани. Но только - накануне. Как в анекдоте - пожарную команду вызываем за час до начала пожара. В том и безумие любовной суровости (суровая любовь всегда быстро превращается в любовную суровость), что она считает себя великомучеником, которому завтра на костёр и поэтому ему всё можно. А на самом деле это вокруг нас и от нас - великомученики.

Давайте подражать Христу: будем ругать лишь тех, кто сильнее нас, многочисленнее нас, богаче нас и защищённее, кто может запросто распять нас или побить. Дети, разумеется, при этом сразу отпадают, родственники и знакомые тоже... Будем подражать Христу, ругаясь с теми же интонациями, с какими ругал ханжей Он... С какими? А попробуйте перечитать его обличения - их очень по-разному можно произнести. Можно с солью, можно с болью, можно с тоской, грустью, надеждой, любовью. Последнее, конечно, самое трудное, ну так давайте поупражняемся, пока не научимся и, главное, пока другие не согласятся, что мы - научились.

Проще же всего - остановить обличения Господу, а себе оставить всё остальное. Обличениям у Господа хорошо, они там в особом загончике живут и жиреют от безделья. Никто ведь не слыхал, чтобы Иисус после Воскресения кого-либо обличал? Вот и мы давайте будем после Воскресения, а не до.