СОЦИАЛЬНЫЙ КРИЗИС КУЛЬТУРЫ

В послевоенную эпоху много говорят и пишут о кризисе культуры. Особенно популярна эта тема в Германии. Шпенглер был первым обозначившим новую эру размышлений о кризисе и даже гибели европейской культуры. Этому вопросу в значительной степени посвящено и творчество Кайзерлинга. Даже во Франции, стране наиболее консервативной, хранительнице традиций классической, гуманистической культуры, начинают писать о кризисе культуры. Тема эта очень обширная, и сейчас я предполагаю говорить лишь об одной ее стороне — о социальном кризисе культуры. В чем сущность стоящей перед нами проблемы? После вторжения в гуманистическую культуру Европы машины и техники, приобретающей все большее и большее господство над жизнью, после всасывания в культуру огромных человеческих масс и расширения ее социального базиса, культура начинает перерождаться, и ей грозит опасность страшного понижения ее качества и утери ее благородства. Принцип количественный начинает преобладать над принципом качественным. Созидание культуры делается массовым и рассчитанным на массовое потребление. Техническая сторона культуры, наименее связанная с традицией и легче всего усваиваемая людьми лишенными культуры, наиболее увлекает и окрашивает стиль эпохи. Этот процесс иногда определяют как переход культуры в цивилизацию. Утонченная гуманистическая культура делается ненужной, кажется старомодной, она хранится лишь в узком и замкнутом кругу и социально бездейственна. В силах ли справиться эта культура с колоссальными массовыми процессами, с количеством, грозящим затопить качество, может ли она конкурировать с могущественной технической цивилизацией, с рационализацией жизни? Гуманистическая культура, утерявшая свою религиозную основу, изъеденная скептицизмом в своем наиболее утонченном слое, хрупка и непрочна, она не в силах выдержать на-

пора масс и количества, она не всенародна и не владеет душой масс, она не имеет увлекающей масс символики. При помощи Вергилия и Цицерона невозможно овладеть массами. Высокая аристократическая культура все еще существует в старой Европе, Но круг ее все суживается. Современная европейская элита не связана с движением истории. Культурное усложнение и утончение приводит к слабости и упадку. Начинается малокровие. Дух смерти проносится над культурной элитой Европы. А вокруг, во всем мире бушует океан человеческой массы, восставших количеств, вооруженных техникой, орудием страшной силы. Во Франции, стране наиболее старой, совершенной и утонченной культуры, наиболее чувствуется это трагическое положение культурной элиты. Для культурного слоя современной Франции характерны искания нео-гуманизма. Назову имя Ramon Fernandez'а. Но эти искания, совсем не обнаруживающие творческой силы, свидетельствуют о кризисе старого гуманизма и культуры, на нем основанной. От крайних левых идеологических направлений идет атака против старой гуманистической культуры, и эта атака говорит именно о социальном кризисе культуры. В этом отношении можно указать на Guéhenno, редактора «Europe», и Berl'я. Такая сильная партия, как немецкая социал-демократия, партия умеренная, совсем не революционная, по мировоззрению преобладающей своей массы, принимает переход от культуры религиозной и культуры гуманистической к технической цивилизации, и с этим связано ее бездушие. Но наиболее воинствующей силой, направленной против гуманистической культуры, является коммунизм. Он хочет выразить новый дух масс и количеств. От прошлого он принимает только технику и материализм, только традицию буржуазного просветительского рационализма. К стыду нашему, нужно сказать, что русские народные массы, освободившиеся для исторической активности, легко усваивают себе только техническую цивилизацию Запада, т.-е. уподобляются в этом смысле отсталым народам Азии, Америки и Австралии. И это типическое явление для масс. Массы могут жить или религиозной культурой или технической цивилизацией, они не могут жить гуманистической культурой. В этом вся острота со-

временной проблемы. Утонченная и усложненная, но безрелигиозная культура, не в силах оправиться с поставленной проблемой. Она не в силах остановить движение масс и не может предложить массам духовной пищи. И потому процесс варваризации культуры делается очень вероятным.

В культуре есть аристократическое и демократическое начала, и сейчас происходит особенно острое их столкновение. Культура аристократична по своему основному принципу, она созидается путем подбора качеств во всех своих областях. В культурном: творчестве значение имеет только качество. Философ стоит перед истиной и к ней восходит. В процессе познания он совсем не обращен к массам и количествам. Совершенно так же художник творит, повинуясь зову красоты, покоряясь закону художественного совершенства. Он презирает «чернь».

«Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда; влечет тебя свободный ум».

Пушкин гениально остро выразил аристократический принцип культуры, и именно культуры ренессансной. Культура ренессансная вернулась к аристократическому принципу культуры античной, греко-римской, который был опрокинут христианством. Ей чужда была идея социального служения сверхличной цели, идея порядка религиозного Человеческая масса существует для этого типа культуры только как «чернь».

«Подите прочь — какое дело

Поэту мирному до вас?»

Свобода творца высшей культуры аристократична, а не демократична. И есть вечная правда в требовании независимости творца от «черни», от заказов массы. Творить толькоиможно повинуясь голосу духа, а не голосу общества. Но есть проблема, которая мучила Гоголя и не мучила Пушкина, наиболее ренессансного у нас человека, — проблема социального и, в конце концов, религиозного служения сверхличной цели. Тогда для творца культуры человеческая масса совсем не есть уже «чернь», от которой он должен быть свободен в своем творчестве. Он внутренне от нее совсем свободен и ни в чем ей

не подчиняется, но он сознает ответственность и долг служения сверхличному целому, в которое входит всякая человеческая душа. Такое сознание сохраняет аристократически-свободное начало в культуре, но существенно иначе понимает аристократизм культуры, чем понимала античность или ренессанс, в духе пророческого служения преображению жизни. Это ведет к иерархическому пониманию культуры. В иерархической структуре высшие и низшие ступени связаны и одна служит другой. И в культуре религиозной, церковной есть аристократическое начало. Соборность есть качественное, а не количественное начало, качество духа, а не человеческая масса. Основное противоречие культуры, которое сейчас делается для нее трагичным и ставит ее на край гибели, есть столкновение и противоборство аристократического и демократического в ней начал. Социальная демократизация культуры, вступление в культуру рабочих масс, больших количеств есть процесс необходимый, которого никакими силами остановить нельзя. Но масса, которая не организована никакой верой и никакой высшей идеей, есть явление страшное, она легко превращается в ту «чернь», которая грозит истреблением творческой свободы, вульгаризацией культуры и понижением ее качественного уровня, уничтожением ее благородства. Демократизация культуры есть принцип справедливый. Но как сделать так, чтобы процесс этот не означал отдания ценностей культуры на растерзание «черни»? «Чернь» совсем не есть трудящиеся классы, рабочие или крестьяне, «чернь» есть грубая и вульгарная масса, живущая обыденными интересами, для которой не существует духовных ценностей жизни; существовала чернь дворянская, и существует и господствует чернь буржуазная. Опасность же демократизации заключается в том, что в культуру входят слишком большие количества и массы, не одухотворенные и непросветленные. Это произошло уже однажды в истории, когда произошло падение античной культуры. И многие представители старой гуманистической культуры чувствуют себя так, как чувствовали себя Цельс или Лукиан перед надвигающейся силой христианства.

Основное противоречие культуры выражается в конфликте не только аристократического и демократического начала,

но, еще глубже, в конфликте начала личного и общественного Высшее цветение культуры есть продукт личного творчества. Личное начало в культуре и есть начало аристократическое. Творческие источники культуры лежат в личности. Но культура есть объективация человеческого творчества в социальном мире, культура есть социальная кристаллизация. И эта социальность культуры имеет обратное действие на личность и ее творчество. Социальность культуры может быть питательной средой личного творчества, но может быть и страшным стеснением и искажением. Социальная обыденность оказывает давление на творческую личность, требует служения своим интересам, понижает ее качество. Личность живет в обществе и призвана к социальному служению. Но существует вековечный конфликт между личностью и обществом, который может принимать разнообразные формы. Личность должна в обществе осуществлять свою творческую свободу, но общественная среда оказывается сопротивлением для свободы, затруднением. И в этом сопротивлении свобода, по-видимому, всегда нуждается, свобода проявляет энергию в преодолении сопротивления. Свобода требует усилия, упражнения, совершенно невозможно представить свободу безтрагичной, как того хотел бы рационалистический либерализм. В эпоху демократизации культуры конфликт личности и общества приобретает особенную остроту. Может ли безрелигиозная гуманистическая культура сопротивляться нахлынувшему количеству, диктатуре общества, процессам вульгаризации и варваризации? Побеждает механизация, технизация, обезличивающая коллективизация. И это происходит не только в коммунистической России, это происходит в капиталистической Европе и Америке, это явление мировое. Гуманистическая культура может только сжиматься и уединяться, на социальную борьбу она неспособна, как неспособна была латинская культура эпохи декаданса. Единственный пафос, который остается для ее людей, есть amor fati. Об этом любит говорить Шпенглер. Печаль есть удел культуры, которая знает душевное, но не знает уже или не знает еще духовного. Печаль всегда обращена назад, ане вперед. Мы живем в суровую эпоху техники с одной стороны и духа с другой, душевно-расти-

тельная сторона жизни отодвигается на задний план, вытесняется. Душа не может больше сопротивляться, сопротивляться может только дух. Никогда гуманистической культуре не преодолеть конфликта личного и общественного аристократического и демократического начала в культуре. Никогда культурной элите, утерявшей идею служения сверх личной цели, не справиться с требованиями социального утилитаризма, который есть извращение идеи социального служения. Культуре аристократической грозит гибель, она тонка, но не глубока. Спасти те ценности, которые были в ней заложены, освободить их от той лжи, с которой она была связана, может только возрастание духовной жизни в мире, духовное пробуждение и движение в человеческих массах. Демократизация культуры без духовного возрождения рабочих масс есть очень страшная и грозная вещь, срыв в бездну. Хаос двинувшихся количеств, которых остановить нельзя и было бы несправедливо, организовать можно или религиозно, духовно, или технически, механически, его нельзя организовать гуманистической культурой, пригодной лишь для небольших количеств. Для сохранения подлинных ценностей культуры остается только путь соединения технической цивилизации с духом, соподчинения ее духовным целям жизни.

Спасти вечное аристократическое и личное начало в культуре и примирить его с началом демократическим и социальным может только христианство, ибо христианство и аристократично и демократично, лично и социально. Христианство благородного, аристократического происхождения, оно зовет вверх и раскрывает благородство детей Божиих. И вместе с тем оно всенародно и всемирно, обращено ко всем людям и ко всякой душе. Христианство глубоко лично и сверхлично. Только религиозная христианская культура может бороться с теми опасностями, которые несет с собой вторжение огромных количеств, механизация жизни, цивилизованное варварство. Говорю, конечно, об очищенной христианской культуре, которая не может уже подозреваться в связи с господствующими классами и капиталистическими интересами. Поэтому социальный кризис культуры тесно связан с религиозным кризисом человечества, он есть обратная сторона кризиса внутри христианства. Он означает, что

будущее человечества связано с раскрытием более напряженной и очищенной духовности. Духовное же начало присуще всякому человеку, как образу и подобию Божиему. Наиболее обостряется социальный кризис культуры в идее культуры пролетарской, противополагаемой культуре буржуазной. Буржуазной культурой оказывается культура гуманистическая, связанная с привилегированными культурными слоями, имевшими досуг, свободными от тяжелого труда, знавшими древние языки и культуру античную. Замысел пролетарской культуры основан на радикальном перевороте ценностей. Это будет культура реалистическая, прагматическая, индустриализованная и техническая, исключительно приспособленная к разным формам промышленного труда, целиком подчиненная экономике. В основании ее будут лежать знания естественно-научные и технические, а не гуманитарные, не философские, не литературные. Ценности экономические и технические будут признаны не только высшими, но и единственно реальными. Такого типа культура движется пафосом власти человека, социального человека над природой, пафосом силы. Жизнь превращается в огромный и организованный производственный процесс, в промышленную мастерскую, которую должно украшать искусство и обслуживать знание. Окончательно умирает созерцание, мистическое, философское, эстетическое. Но это и означает окончательный переход от культуры к технической цивилизации. Пролетарская техническая цивилизация легко может опрокинуть гуманистическую и идеалистическую культуру. Но ей придется вести гораздо более трудную и длительную борьбу с религиозными верованиями человечества. Тут она встретит безмерно большую силу сопротивления. И все решится в этой точке встречи. Есть положительная правда в том, что культура должна стать более реалистической, более связанной с жизнью и с возрастанием человеческой мощи, более проникнутой идеей социального служения, более сознающей свою неудачу в прошлом в переустройстве и преображении самой жизни. Но переустройство, улучшение, преображение самой жизни не может быть только техническим и экономическим, это переустройство, улучшение и преображение, неизбежно и в безмерно большей

степени, есть также духовное дело, «общее дело» в смысле близком Н. Ф. Федорову.

Для спасения культуры необходимо преодоление разрыва между теорией и практикой, между культурным слоем и рабочими массами. Это преодоление возможно только на почве христианской, оно и есть спасение духовной культуры в ее вечных началах. Иначе тело будет окончательно оторвано от души, душа окончательно оторвана от духа. Но это и означает наступление смерти. Дух не может существовать в отрыве от души и тела, как тело не может существовать в отрыве от души и духа. Рабочая техническая цивилизация и может оказаться обездушенным телом, мертвым, хотя и хорошо организованным механизмом. Но старая гуманистическая, идеалистическая н спиритуалистическая культура все более и более оказывается развоплощенной, оторванной от материальная мира душой и совершенно бессильной над материальным миром. Поэтому стоит великая задача синтеза. Синтезирующим же началом может быть только дух, не отвлеченный дух, отвернувшийся от мира, а дух конкретный, активный в мире и мир преображающий. Духовная культура и ее деятели проходят сейчас еще через страшный экономический кризис. Культурная деятельность в ее высших проявлениях не может найти сейчас для себя экономического базиса и экономических орудий, она представляется ненужной роскошью. Но это и означает ее развоплощение, ее выталкивание из материального и социального мира в сферу внутренней, непроявленной духовности. Пролетарская техническая цивилизация грозит окончательно лишить духовную культуру экономическая базиса и превратить ее деятелей в лишенцев. Этот экономический кризис культуры, грозящий ее гибелью, есть порождение разрыва между душой и телом культуры, смертельная разъединения духовная и материальная начала. Борьба против смерти культуры есть борьба за духовную целостность, за синтезирующую активность духа в мире. Такая борьба доступна только христианской духовности, ибо она требует не только восхождения человека в мир горний, но и нисхождения его в мир дольний для его преображения.

Николай Бердяев.