Иван Лаговский

БОГ И СОЦИАЛЬНАЯ ПРАВДА В СССР

Лаговский И.А. Бог и социальная правда в СССР // "Новый Град" №4

Наши дни — дни, когда время «сгустилось» — эпохи сжались в годы. В течение десятилетий возникли и обозначились духовные процессы и события, для которых в нормальное время, идущее под знаком «эволюции», а не «мутаций», потребовались бы столетия.

В России «революционный взрыв смыслов», взорвал и смысл религиозности, вызвал отлив океана веры, надежды, упования. Популяризованное издание запоздалого рационалистического «просветительства» — «Бога нет, а есть наука, которая все знает и все устроит» — грозило стать новой «русской» верой, окончательной философией и религией «новой жизни». Даже богоотступничества не было. Богоотступничество все же имеет какую то тень глубины, отблеск, если не трагедии, то драмы. А тут, по выражению Розанова, «все так же легко и просто было, как точно в баню сходили и водой из шайки окатились».

Обмеление всенародной «богоносческой» религиозности провиденциально совпало с приливом религиозности среди значительной части русской интеллигенции... В будущем, верим, книги и томы будут написаны в воспоминание и прославление подвижнической борьбы русской интеллигенции за веру, следования ее за Христом, даже до смерти, в час всенародного «поцелуя Иуды», или «отречения Петра» — тогда еще трудно было сказать...

Голгофа интеллигенции была началом воскресения народа, началом преодоления отступничества, возвращения к вере, к религиозности.

«Благоденственное и мирное житие», безмятежие наследственно-бытовой традиционной религиозности было насильственно и резко прервано. Народ, «впав в руки Бога живаго», дол-

жен был осознать — принять или отвергнуть великий и обязывающий дар и подвиг быть «хранителем» благочестия. Диалектика борений и падений завершается возвращением отверзшегося Петра.

Коммунистическая печать называет этот процесс «пролетаризацией церкви», разумея под церковью все виды и формы организованной религиозной жизни. «Если раньше, — пишет «Антирелигиозник» — попы и сектанты открыто говорили, что их главной опорой в деревне является кулак и зажиточный, и раскулачивание расценивалось как поход на религию, а в городе своим оплотом они считали разных бывших людей, то теперь попы и сектанты публично провозгласили «курс на бедноту». При выборах церковных и сектантских общинных советов выбирают туда не кулаков, нэмпанов или бывших людей, и гнилую интеллигентскую «обывательщину», а рабочих, работниц, крестьян-бедняков, батраков и середняков, самых отсталых, которые не в силах еще освободиться от их влияния» («Антирелигиозник» № 10 1931 г.).

«Рыльский епископ Алексий (ЦЧО) в специальной грамоте предписал всем подчиненным ему церковным советам произвести перевыборы, избрав весь состав из бедняков и середняков. «Старые церковные советы — говорится в постановлении — из кулаков и купцов демонстрируют перед населением классовый характер церкви и отпугивают рядовое население» (там-же).

Поначалу можно было бы еще думать, что «пролетаризация церкви» — просто тактический прием, один из способов приспособительно-защитительной окраски. Сейчас можно уже с полным основанием говорить, что изменение социального лица ответственных органов, выносящих на своих плечах всю тяжесть религиозной политики советской власти, не внешнее, преходящее явление, а знак нового момента в религиозном сознании, нового качествования религиозной феноменологии и онтологии. Можно говорить о новом религиозном сознании. Новом — не в смысле изменения догматических традиций, нарушения преемственности религиозного развития, а в смысле новой религиозной постановки проблем и тем, до сих

пор не ставившихся так действенно, не принимавшихся так вплотную и трепетно к сердцу. Таинственное сердце религиозной жизни переместилось. Оно облеклось в новую социальную плоть и, овладевая ею, оживотворило ее. Содержание и смысл религиозной мысли, а главное — действия, акцентированы иначе, чем в предшествующее время.

Социальная неправда глубоко волновала, мучила совесть интеллигенции, побуждала к незнающему успокоения исканию путей осуществления правды. Искания вытекали из сознания морального долга перед «труждающимися и обремененными». Они мало или почти совсем не были укоренены в собственном опыте повседневной жизни и труда. Жрецы и жертвы служения социальной правде не имели опыта восприятия идеи социальной справедливости изнутри, из горькой полноты жизни в условиях социальной несправедливости. «Смещение сердца духовной жизни», призвав к историческому творчеству тех, кто до дна и опытно знает, что такое социальная неправда, по новому поставило перед религиозным сознанием и волей вопросы социальных отношений, по новому окачествовало и восприятие социальной действительности, и отношение к ней.

Нужно учесть еще одну особенность, характерную для настроения тех новых социальных сил, которым сейчас в России вручается долг быть активными хранителями благочестия.

В коммунизме непосредственное ощущение, что «мир во зле лежит» дано — и дано безрелигиозно — почти с небывалой силой. Господство в мире зла, ненависти, распада в коммунистическом миросозерцании утверждается, как все определительная категория онтологии. Вне борьбы и ненависти нет творящих, созидательных сил. Любовь, добро, — для коммунизма — только личины ненависти, «лукавство» изобретательности эксплуататоров. Жалкие слова о любви, о сострадании измышлены только для того, чтобы усыпить классовую ненависть масс — единственную созидающую новое прогрессивную силу бытия. Мир изошел из слепой необходимости и движется ненавистью и злобой. Только пролетариат обладает силой и волей к тому, чтобы слепую иррациональность бытия впервые подчинить сознательным велениям человеческого коллектива, толь-

ко коллектив пролетариата может просветить светом разума тьму и злобу мировой бессмыслицы. По коммунистическому исповеданию пролетариат призван и должен быть пантократором, — «творцом вседержителем». Он логос и энтелехия мирового процесса. В нем и через него история обретает смысл, оправдание и завершение: хаос мировой бессмыслицы становится космосом. Сознание власти, понимаемой как власть насилия, как неизбежность жестокой переделки — практический коррелат такого миросозерцания. Пафос властного хозяйствования в мире является основным пафосом социалистического строительства в России. Наличие или отсутствие этого своеобразного пафоса порождает или самозабвенную отдачу «строительству», до готовности «весело» мириться с неудобствами «переходная периода», или непримиримое отталкивание от «лихорадки темпов», как непонятная, бессмысленного раздражающего безумия, как расточительного растрачивания сил и возможностей. Поэтому-то так и различны показания, идущие из России, так диаметрально противоречивы восприятия и оценки происходящего свидетелями.

«Мы изменили историю, почему же нам не изменить и географию? Мы так изменим географические и физические условия России, что страницы старых учебников географии России должны быть вырваны и написаны заново» — уверенно заявляют коммунисты в России, особенно молодежь. Из этого основного тона «музыки коммунистическая мироощущения» вырастают и осуществляются проекты, кажущиеся трезвому уму нелепицей, безумием — «создать в Москве вечную весну», заставить (непременно заставить) Волгу опоясать Москву (есть такой, готовый осуществиться проект), добиться того, чтобы Терек оросил плодородные но не пригодные для культуры из-за отсутствия воды Кавказские долины» и т. д.

Нужно учесть и оценить факт необычайного омоложения действующей, активной России. — 50% всей созидающей, творящей, действующей силы падает на молодежь.

«По приблизительным данным — говорил Лещинер на пленуме ЦК ВЛКСМ — в угольной промышленности мы имеем до 70% рабочей молодежи, в металлургической — до 50%, в элек-

тротехнике — между 50 и 60%» («На путях к новой школе» № 1 1932 г.).

Уверенность в том, что «можно изменить историю», остается основным настроением и при возвращении к Богу, сказывается и в постановке и в решении задач, стоящих пред религиозным сознанием.

На напряженном жизненном внимании к вопросам социально-праведного устроения неожиданно встретились и пересеклись чаяния религиозников и чаяния коммунистов. Чрезвычайно показательны в этом отношении процессы, особенно явственно обозначавшиеся в сектантстве. Сектантство более психологично, чем православие, католичество, иудейство. Кроме того, сектантство в своей ведущей и миссионерствующей части состояло и состоит главным образом из деревенской и городской полу-интеллигенции. Оно духовно удовлетворяло главным образом социальные слои промежуточного типа. Новая религиозная интеллигенция, формирующаяся в Советской России, по своему интеллектуально-духовному уровню и типу, по своему социальному статусу психологически близка сектантству. Чувство какой то родственности, близости процессов, совершающихся в народных массах, с духовным и интеллектуальным генезисом сектантства, толкает многие ветви сектантства на путь быстрого сближения с развивающимися процессами до полной ассимиляции с ними. Эмоциональная романтика социально окрашенных сектантских чаяний соприкоснулась с эсхатологической одержимостью коммунизма. Мечта о царствии Божием на земле в смесительном неразличении сплелась с коммунистической проекцией грядущего бесклассового и без государственного общества, которым должна завершиться «диктатура пролетариата». Известный братец Иванушка Колосков, вождь трезвенников, писал в 1929 году: «Мы — старые религиозные коммунисты — вполне искренне и сознательно стремимся к установлению на земле царствия Божия, которое представляем себе в виде всемирного коммунистического объединения, установленного на основе веры в Иисуса Христа и Его учение. Мне думается, что в вопросе строительства общинной, коммунистической

жизни наши цели и цели революционных коммунистов вполне совпадают: и мы, и они строим коммунизм».

«Мы — пишет в своем послании центральный совет баптистов — рекомендуем братьям и сестрам остановить внимание на следующих моментах: Иисус Христос был первым великим социалистом и коммунистом, духовным отцом и предшественником коммунистической партии. Две тысячи лет тому назад Христос впервые в истории человечества бросил в жизнь те яркие лозунги и великие принципы, которые коммунистическая партия в настоящее время воплощает в жизнь» («Антирелигиозник» № 10).

Исканиями осуществленной социальной правды, жаждой именно воплощения этой правды полны и новые религиозные сектантские образования. И чем юнее такие образования, чем более они «современны», тем властнее и полнозвучнее эти социальные мотивы. В селе Можайском некто Соловьев, основатель новой секты, проповедует: «Христос был революционным Богочеловеком, давшим миру коммунистическое учение, основу нынешней коммунистической партии». Сектантство заостряет и в своем психологизме доводит до крайности то, что происходит в религиозной жизни. Религиозники всех оттенков приняли, как задачу для решения, многие темы и проблемы коммунизма, поскольку в них выражено стремление к социальной правде и творчеству над осуществлением ее отвергнув дух и методы коммунизма.

Сознание возможности органического синтеза задач, поставленных коммунизмом, угадавшим «музыку» мироощущения новой исторической эпохи, с велениями и требованиями религиозной правды, с особой убедительностью сказывается в потухании массового пафоса безбожной работы. В начале коммунизму более или менее удалось «мобилизовать ярость масс» против Бога, добиться подобия широкого массового безбожного движения. Средством для этого было подчеркивание органически-неустранимой враждебности всякой религии движению к новому, лучшему социальному строю, разжигание ненависти к вере, как наиболее организованной реальной силе, препятствующей осуществлению чаяний социальной правды. Но призрак

непримиримости религии с теми исканиями новой праведной жизни, которые владеют волей народа, постепенно исчезает. Число теряющих веру значительно, но это безбожие без воли к прозелитизму, вялое, «осеннее». Отчеты СВБ, жалобы на съездах, на конференциях, неизменно отмечают, что «организованная советская общественность» упорно не ведет и не хочет вести антирелигиозной работы. В соответствующие моменты в пышных декларациях «клеймят предательскую роль религии», пламенно клянутся «уничтожить врага на важнейшем участке классовой борьбы, со всей силой пролетарской ненависти и большевистской непримиримости». ЦСВСПС издает грозные циркуляры, «уточняет и конкретизирует мероприятия по борьбе с религиозным дурманом», грозит скорпионами пролетарской дисциплины, а низовые организации отвечают: «На тебе двугривенный, и отвяжись ради Бога». «У нас задачи поважней». «Антирелигиозная работа только мешает». Любопытнее всего, что сами рядовые искренние коммунисты тоже начинают чувствовать, что между теперешним основным тонусом религиозно настроенных масс и идеальными устремлениями коммунизма есть возможность какого-то долгого «попутничества». Различны общие предпосылки, но основное — обращенность к социальной правде, потребность осуществления ее жажда воплощения — общи. Недаром в 1930 году ряд коммунистов печатно выступили с предложением — в виду тождества социального мирочувствия и целеустремленности — вместо бесполезной и бесплодной борьбы в мирном сотрудничестве работать вместе с религиозниками над общей целью, трудиться над осуществлением идеалов социально-праведной жизни. Религиозное приятие и освящение правды, заключавшейся в новом социальном мирочувствии, поразило основной нерв массовой антирелигиозной борьбы, ослабило и обессилило мотивы к ярости, гневу, ненависти.

По мере того, как исчезает марево фикций о безусловной непримиримости религии с новых мирочувствием, намечается и становится все явственнее возможность — говоря по-советски — «ведущей роли религии». Верующие, без различия оттенков и направлений, все увереннее обнаруживают волю и вкус к то-

му, чтобы изнутри постичь то, что в откровениях нового социального бытия и сознания является откровением вечной правды, все определеннее хотят войти в совершающееся в качестве активной силы; в религиозно-творческом оформлении новых социальных возможностей полагают свой религиозный долг и видят свою религиозно-историческую задачу.

Социальная проблема во всей ее широте, — как вопрос о новом мире, о новом человеке, о новой жизни, о радикальном изменении самого места человека в мировом бытии и истории — была поставлена безбожным коммунизмом. Уже одно это должно было на первых порах оттолкнуть религиозное сознание. Методы разрешения поставленной проблемы, применяемые коммунизмом, усиливали естественное отталкивание. Неправда коммунизма невольно переносилась на самую проблему, которую ставил коммунизм. Воинствующее безбожие обрушилось на церковь. В дни, когда в подвижническом героизме религия утверждала и утвердила свое право, на жизнь и действие, не было времени вникнуть в творившееся кругом, осмыслить его, религиозно осознать и освятить. Только в последние годы, когда непосредственная острота борьбы за право на бытие притупилась, началось религиозное освоение и уяснение того нового исторического содержания, новых исторических задач, который принес с собой приход к активному религиозному строительству новых социальных слоев, началось подлинное овладение тем, что дало перемещение сердца религиозной жизни.

В нарождении и развитии сознания, что мир социальных отношений имеет существенно религиозный аспект, что верующие не могут быть религиозно равнодушными к социальной действительности, известную и, кажется, значительную роль сыграли коммунистические обличения моральной неправды современного капитализма и особенно документально обоснованный обличения роли религии, как орудия государственной политики, помощницы сильных и богатых. В некоторых случаях страстное обличение коммунизмом неправды капитализма достигает такой выразительности и воодушевления, что невольно вспоминаются вдохновенные речи ветхозаветных пророков, обличавших неправду богатых и властвующих. Сознание неправды звало к

покаянию и к исправлению. Внутренняя покаянная работа, глубокая переоценка всего прошлого в свете осознанной неправды, привела к неприятию капиталистических основ социального строя, к исканию такой социальной системы, которая полнее и совершеннее выражала бы реальное братство между людьми, освобождала бы и возвеличивала бы духовное значение человека.

В 1927 году, 16 июля центральный совет баптистов в РСФСР издал «Декларацию об установлении и защите справедливого общественного строя». В декларации ЦС баптистов заявляет: «Съезд считает, что наиболее соответствующей евангельским идеалам формой общежития, как наиболее совершенной и справедливой, является социалистический строй жизни, осуществляемый путем усиленной борьбы за него всеми духовными и материальными средствами»...

Напечатанные в журнале «Путь» социальные и экономические проекты неведомого русского инока — показательный отголосок этих внутренних религиозных исканий и ответов. В 1928-1929 году группа батюшек Петербургской епархии обратилась к митрополиту Серафиму со специальным заявлением. В нем говорилось, что сейчас «миром владеет смертельный грех — капитализм. Проповедь очищения от греха вот основная задача». Дальше идут слова, которые прозвучат для нас, может быть, очень болезненно, раняще, но они понятны в свете назревшей воли к новой социальной действительности, в свете сознания, что советская власть «не волею пророчествует» — в своей неправде служит какому-то оформлению и выявлению осознанной многими правды». «Церковь — писали батюшки — не только лояльна по отношению к государственной советской власти, но и всеми силами способствует государству в выявлении социальной правды в человечестве». (Шейеман. «Контрреволюция под флагом религии». «Молодая Гвардия», 1929 год, № 7-8).

К этому же времени относятся «попытки создать нечто в роде христианского социалистического движения у нас (в СССР), на подобие христианского социализма на западе» (там же).

Можно определенно сказать, что в России для религиоз-

ного сознания и действия вопросы социальной правды перестали быть внешними, «мирскими»; с периферии религиозной жизни они переходят в центр, лежат как «перстень завета на сердце».

Утверждение социальной правды, как дела прежде всего религиозного в советских условиях часто принимает даже струйный, граничащие с кощунством, уродливые формы. Советский культ Маркса и Ленина становится религиозным. Они, как обличители социального зла, предсказывавшие о новой социальной действительности, потрудившиеся над осуществлением ее начинают почитаться как своего рода пророки, неведомо для себя служившие правде Божией, как вещие Сивиллы, во мраке язычества темно, косноязычно проповедавшие о приближении света правды. У Чуриковцев (трезвенники) в молельнях «рядом с изображением Иисуса Христа можно видеть портреты Маркса и Ленина и лозунги вроде такого — «С Богом и коммунистами построим социализм». «Христос в прошлом тоже, что Ленин в современности» — в кощунственном смешении заявляет уже упоминавшийся Соловьев. «В Челябинске в одной из церквей рядом с иконами висели портреты тт. Ленина и Калинина». «Проповедники баптистов и евангельских христиан в Донбассе утверждают, что Ленин и Маркс — ученики Христа. «К. Маркс построил свой «Капитал» — говорят они — на базисе Христова учения.Ленин все свои речи и статьи строил на основе правды Евангелия Христова. Коммунизм возможен лишь через учение Христа. Евангелием мы убьем эксплуатацию и уничтожим капитализм»...

Одним из показательных признаков перемен и сдвигов, наметившихся в области религиозно-социального сознания и действия, является изменение отношения к новым социальным формам. Особенно это приметно в отношении к колхозам. «Антирелигиозник» — в статье-сводке — отмечает, что сейчас «немало фактов официальной пропаганды попов в проповедях за вступление в колхозы» (№ 10 за 1931 год). «В западно-немецком районе Украины католический патер Вольф советовал крестьянам идти в колхоз, но при этом не забывать Бога». Такие же сообщения есть и о других представителях католического духовенства («Антирелигиозник» — «Церковь в немец-

ких районах Украины» — №№ 2-4 1932 года). «Поп села «Хреновские выселки» (ЦЧО) в проповедях усиленно звал вступать в колхозы». «В Ново-Калитвенском и В. Михайловском районах попы объявили в церквах, что отныне они будут принимать к исповеди и причастью только колхозников». «В Россошанском уезде, где коллективизировано около 100 проц. крестьянских хозяйств, епископ (к сожалению, невозможно определить, к какому течению принадлежит он), разослал по всем приходам распоряжение, в котором предлагал всем попам и церковным советам под страхом лишения сана и отлучения от церкви, прекратить всякую связь с кулаками» (Антирелигиозник № 10). Распоряжение епископа, если оно передано журналом точно, звучит странно, кажется продиктованным совсем нецерковными мотивами... Но вот что любопытно и красноречиво — так наз. «кулаки», с которыми предлагается прекратить всякое общение, которые как бы исключаются из состава церкви, не только не смущены этим, но — по заявлению «Антирелигиозника» — являются даже инициаторами этой меры. Трудно все до конца понять, но думается, что это противоречие не так-то противоречиво, как это кажется. В зигзагообразности советской жизни такие «непротиворечивые противоречия» являются «лукавством добрым жизни», оказываются и нужными и спасительными. Ценою таких «противоречий» мудрость жизни притупляет острие классовой политики советской власти, обрекающей целые слои населения на физическое истребление, «Кулаков надо уничтожать не под корень, а с корнем» — говорит Давыдов — герой нового романа М. Шолохова — «Поднятая целина». В Давыдове Шолохов пытается дать образ идеального стопроцентного «партийца», идейного коммуниста, «с большевистской настойчивостью и яростью строящего социализм». Всеконечное разорение и погубление «кулака» с корнем, так, чтобы не осталось «ни корешка, ни зернышка на семя-племя» — герою «грандиозной стройки» кажется единственно действительным путем служения — хотя бы с пролитием и своей, и чужой крови — «правде коммунизма. «Жалко стало, что выселяют кулацкие семьи»? — насмешливо спрашивает он Андрея Разметова — председателя сельсовета, тоже ком-

муниста, когда тот «не выдержал» того, что именуется «раскулачиванием»... Подумаешь!.. Для того и выселяем, чтобы не мешали нам строить жизнь без таких, … чтобы в будущем не повторялось... Ну, выселим кулаков к черту, на Соловки выселим. Ведь не подохнут же они! Работать будут — кормить будем. А когда построим, эти дети (дети кулаков, которых и пожалел Андрей) уже не будут кулацкими детьми. Рабочий класс их перевоспитает» («Новый Мир» № 1, январь 1932 года). Давыдов — «двадцатипятитысячник» — один из 25.000 рабочих-коммунистов, мобилизованных партией для «пролетарского руководства» в проведении «раскулачивания» и «коллективизации». Он — «герой класса», коллективный «партиец». Во имя догмы «завершающего периода построения социализма» «золотое сердце» собирательного Давыдова, в упоении сознания, что он «живет в великую эпоху построения нового мира» — убежденно - тупо истребит и искоренит тысячи «классовых врагов» — «общих кровососов-вампиров и кулаков», ни на минуту не сомневаясь в том, что это необходимо для того, чтобы воцарилась «правда». «Кулакам», — «кулаками», ведь, была признана вся наиболее хозяйственная и духовно крепкая часть деревни, — чтобы спастись от физического истребления, нужно было «само-упраздниться», само-уничтожить те признаки, на основании которых их могли бы причислить к «кулакам». При таком «само-раскулачивании», при содействии и попустительстве со стороны местного «низового аппарата», можно было еще укрыться от приезжавшего для «пролетарского руководства» «классового начальства». «Коллективизация хозяйства» — колхозы, трудовые товарищества, артели, провозглашенные и утвержденные в качестве форм социалистического хозяйства — по неожиданной диалектике жизни — в дни «построения социализма в одной стране» — оказались защитительными заграждениями, своего рода «окопами на хозяйственном фронте», в которых кое как можно еще отсиживаться — укрываться от «ураганная огня» социалистического «творчества» власти. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что постановление о «разрыве сношений с кулаками под угрозой лишения сана и отлучения от церкви» издается по почину и,

возможно, по слезным просьбам, самих же «кулаков». Но это только одна сторона тех противоречивых процессов, что совершаются в религиозной эмпирии в Советской России. За ней стоит другая, более существенная. Колхозы вначале встретили крайне отрицательную оценку со стороны верующих.

По замыслу компартии — коллективизация деревни должна была быть исключительно мощным фактором не только хозяйственного преобразования, но и полного духовного перерождения деревни, должна была повести к быстрому и всестороннему торжеству безбожия, оформлению и укрепления сознания, что новую жизнь «надо строить без Бога, но с машиной». Религиозное неприятие колхозов безусловно оправдано. Но вместе с тем — даже насильственная коллективизация — в самом моменте общего труда и тех социальных эмоций, что связаны с фактом организованного общего труда, несла нечто такое, что неизбежно должно было привлечь внимание религиозного сознания.

«Колхозная ориентация» обнаружилась среди всех религиозных течений. Сектанты и здесь дают максималистические формулировки.

«В колхозах Бог — говорит Ефимов — глава секты, «новый союз духовного Израиля», и поясняет, почему в колхозах Бог — в них «сглаживается экономическое неравенство среди людей» и, что с религиозной точки зрения, конечно, существеннее и нужнее, — «умиротворяется вражда» в общем труде и стремлении к общей правде, утихает сила ненависти, ослабевает огонь классовой злобы. «Люди неравны в жизни» — заявляют участники сельско-хозяйственной артели «Красная Заря», организованной «Духовным союзом нового Израиля», «только артели и коммуны дадут им равенство». «Следуя точному указанию нашего божественного учителя Иисуса» — пишут амотделу баптисты села Песков, жалуясь на исключение из колхоза некоторых сектантов и на отказ принимать главарей — мы с великим удовлетворением встретили планы нашего правительства о коллективизации нашей страны с целью уничтожения нищеты и угнетающей всех граждан нужды».

Религиозники в своем принятии новых форм борются за пол-

ноту и всеобщность социальной правды, против одностороннего искажения, ущербления этой правды в коммунистическом строительстве. «Наш колхоз — пишут евангельские христиане села Новореутское — должен быть, что ясное солнышко — всех людей одинаково греть». Задача раскрытия религиозного смысла, потенцированного в формах коллективной жизни и труда, сознание религиозной потребности овладеть этими новыми формами изнутри, вызывает возникновение коллективных хозяйств, объединяющих людей по религиозному признаку, для религиозных целей. В некоторых религиозных течениях создание таких коллективов намечается в качестве религиозной задачи первостепенной важности. «Учитывая современное положение в стране — говорится в постановлении межрайонного объединенного съезда баптистов и евангельских христиан (январь 1930 года) — решено: организовываться братьям и сестрам в трудовые артели, в трудовые и сельско-хозяйственные товарищества, который потом должны объединиться в уездные союзы. Организацию провести на кооперативных началах, но чтобы эти предприятия были исключительно братские, т.-е, чтобы могли участвовать в них, как трудом, так и материально только те, кто состоит действительными членами общин баптистов и евангельских христиан».

Сектанты — островки среди моря православных. Они неизбежно жмутся друг к другу, образуют специально сектантские колхозы. По своей исключительности такие колхозы, естественно, прежде всего, и привлекают внимание воинствующего безбожия. Но процесс противопоставления коммунистической однобокой «классовой справедливости» религиозного понимания социальной правды, как дела общей, взаимной солидарности, сотрудничества и взаимопомощи, стремление к созданию своих «колхозов», наблюдается у всех «религиозников». «Попы Котельнического района — сообщает об одном из таких случаев религиозного освоения новых форм социальной действительности «Антирелигиозник» — проводили среди верующих усиленные сборы зерна, а потом это зерно раздавали беднякам на обсеменение полей... — Подобный же факт отмечен в Бутурлиновском районе, когда кулаки роздали беднякам через

церковь до восьми с половиной тонн зерна, чтобы подкупить их», — добавляет автор заметки, обязанный следовать схеме и не верить в чистоту и бескорыстие каких бы то ни было действий классового врага. Религиозники выступают в качестве активных защитников социальной правды не только в борьбе против классовой структуры коллективизации. Борьба верующих за подлинную социальную правду встречается и в других формах. «В Фатежском районе поп в союзе с кулаками — язвит «Антирелигиозник» — решил показать себя защитником бедняков-единоличников, пострадавших от искривления лиши партии со стороны правления местного колхоза. Головотяпское постановление правления колхоза об отведении беднякам-единоличникам худших посевов — было отменено риком по ходатайству делегации, организованной и проинструктированной попом... В городе Дмитриевске, на собрании верующих в церкви было вынесено требование горсовету улучшить снабжение города продуктами. Тем самым церковники — добавляет автор корреспонденции — создали почву для разговоров, что церковь является защитницей трудящихся».

* * *

Все только отдельные черточки, маленькие детали, какие-то разрозненные живые камушки пестрой мозаики «потаенной России», ищущей, страдающей, ждущей осуществления целостной правды. Никаких выводов, обобщений делать не следует, Но отмеченные черточки, штрихи действительности упорно повторяются, не только не пропадают, но встречаются все чаще и чаще. Видения Нового Града посетили Россию, влекут, вдохновляют, зовут к труду и подвигу над осуществлением. Советская действительность не идиллия. Возможно, что советский суховей до корня выжжет пробивающиеся ростки, убьет волю к целостной религиозно-социальной правде. Но то, что есть, так упорно живет и существует вопреки и наперекор всему, что тверда надежда: потаенное сегодня, завтра станет явным.