Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

Новый град, вып. 5. 1932.

Илья Бунаков

ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ СТРОЙ БУДУЩЕЙ РОССИИ

В прекрасной книге Г. П. Федотова «И есть, и будет» име­ется глава о хозяйственном строе будущей — после большевицкой — России. Содержание ее следующее. Россия жаждет хозяйственного освобождения — разделки государственного со­циализма, восстановления собственности, свободы труда и ка­питала. Раны, нанесенные ей большевицким гнетом, могут быть залечены только хозяйственной свободой. Стихия хозяйствен­ной свободы, несмотря на неизбежные ошибки, создаст эко­номическое возрождение России. Но ошибок нужно по возмож­ности избежать. Для этого необходим хозяйственный план. План таков. В сельском хозяйстве: невоз­можность реставрации помещичьей собственности и необходи­мость прочного закрепления земли за крестьянами; в районах колхозного хозяйства — новый передел земли; формы земельного владения — общинные и индивидуальные — должны быть предоставлены свободному выбору крестьян; должна быть обеспечена свобода мобилизации земли; за государством должно быть сохранено право вмешательства в земельные отношения — возможность установления максимальных норм землевладе­ния, организация переселения; но сохранит ли государство за собой титул верховной собственности на землю — национали­зацию — значения не имеет; на первый план должна быть выдвинута проблема производства, а не распределения. В ин­дустрии: необходима денационализация государственной промышленности; но при этом нельзя разделывать все сделан­ное большевицкой эпохой — раздарить или продать с торгов все государственное достояние России: судьба каждого пред­приятия должна быть тщательно изучена и определена особо; как общий принцип, государство должно отдать лишь то, с
21


чем оно само не в силах справиться — хотя, конечно, это будет львиная доля захваченного Денационализация предприятий, однако, ни в коем случае, не должна означать их реституции — предприятия должны попасть в годные руки: в большинстве слу­чаев это будут русские предприниматели — смешанный русско-иностранные общества под государственным контролем. И во­обще государство должно сохранить верховный надзор над всей хозяйственной жизнью страны — это определяется не доктринерски-социалистическими мотивами, а слабостью русского промышленного класса в прошлом и его разгромом в револю­ции. Для рабочих должна быть организована охрана труда — освобожденная Россия должна показать рабочему классу, что у нее нет пасынков; если будет возможно, надо сохранить да­же большевицкий трудовой кодекс; задачу воспитания рабочего класса должна взять на себя интеллигенция. Но еще важнее воссоздание и воспитание класса предпринимателей — как в сельском хозяйстве, проблема производства должна и в инду­стрии доминировать над распределением. Россия переживает вре­мя, подобное петровскому: необходимости предельного напря­жения своих производительных сил; большевики чутко отрази­ли переживаемый исторический момент обостренным вниманием к проблемам техникии планами индустриализации; надо продол­жить эту линию — Россия должна стать не только аграрной, но и промышленной страной и добиться экономической независи­мости. Но для этого нужна новая хозяйственная психологияисоздание нового класса предпринимателей; недопустимо преж­нее дворянскоеи интеллигентское презрение к торговле и хо­зяйству; невозможен и старый тип предпринимателя — кулакаи мироеда. Для возрождения капитализма в России нужна этизация капиталистического предпринимательства и создание нового духовного типа предпринимателя — европейско-американского склада; задача эта трудна, но разрешима — в порядке творческого усилия нации. Возможности реставрации ка­питализма в России нельзя противопоставлять его закат на За­паде. Духовно обескровленный на Западе, в России капитализм еще далеко не изжил своих творческих возможностей. Ибо исторический день России и Запада различен: Россия отстала от
22


Запада на сто лет. Потому и фазы европейской истории ей приходится переживать столетием позже. Нашему поколению выпало на долю дело Дантонов — почему бы ему не дать и нового издания Адама Смита? — Таков хозяйственный план, предлагаемый Г. П. Федотовым для будущей России,
Трудно многое возразить против конкретных мероприятий предлагаемого плана. Они определены не историософской схе­мой, а неотложной нуждой исторического момента. Потому, в основных чертах, они общи хозяйственным платформам всех прогрессивных русских партий — не только буржуазных, но и социалистических. Но конкретные мероприятия, вызванные нуждой исторического момента — падения большевицкой вла­сти, — еще далеко не определяют всего хозяйственного пла­на, предположенного на десятилетия («пятидесятилетка» — по проекту Федотова). Какую роль будут играть эти меропри­ятия в общем хозяйственном строительстве после большевицкой России? Будут ли они ступенями от крепостного социализ­ма к свободному капиталистическому строю? Или необходи­мой передышкой на пути строительства нового, но тоже планового хозяйства? Предстоит ли России капиталистическая ре­ставрация? Должна ли она дать новое издание Адама Смита? Неизбежно ли для нее — повторить пройденные ступени хозяй­ственного развития Запада?
Удивительное дело: русское сознание вот уже сто лет бьется в тенетах дилеммы: должна ли Россия пройти всюлест­ницу исторического развития Запада? Или свободным порывом она может сразу подняться на ее высшие ступени? Ступени раз­вития Запада — фазы закономерного развития человечества. Может ли Россия в своем развитии нарушить законы мировой истории? Но фазы развития Запада — совсем не законы миро­вой истории. И существуют ли они вообще? Во всяком случае, Восток понятия не имел об этих «законах». Восток выработал свой тип культуры. И все его развитие заключалось в том, что он поднимал этот тип на большую высоту совершенства или ронял его низко. Никакого иного развития, хотя в малой мере напоминающего западное, у него не было. В последние столетия западная цивилизация, в свою очередь, достигла вы-
23


соких ступеней развития и стала оказывать заражающее влия­ние на другие культуры. Волны западной цивилизации стали рас­пространяться по всему миру. Но, заражая страны другой куль­туры, западная цивилизация ни в одной из них не начинала сво­его развития сначала. Она передавала им не свои старый, омерт­велый формы, а самые живые — современные. Западная религия, расходясь по миру, не проповедовала христианина апо­стольских времени — она распространяла учение Кальвина и Иезуитов. Западная наука не посвящала Восток в тайны средне­вековой алхимии — она сообщала ему теоремы Ньютона и Эйнштейна. Западная государственность не прививала России и Америке феодализма — она передалаим просвещенный абсо­лютизм и парламентарную демократию. И то же западное хозяйство: распространяясь по миру, оно несло с собой свои последние технические и организационные достижения. Америка и Россия так и не создали у себя западного ремесла, на кото­ром столетия стояла Европа. Екатерининские мануфактуры по размерам превышали французские. Австралия среди пустырей построила громадные города, в которых сосредоточила боль­шую часть, своего населения. Соединенные Штаты создали са­мое совершенное капиталистическое хозяйство мира. И совсем не случайно фордовские комбайны бороздят советские заволжские степи, и стальнике гиганты коптят серое небо России. Если уже говорить об исторической закономерности, то она иная, чем принятая русским сознанием: страны победоносной цивили­зации, подымаясь на высшую ступень развития, сохраняют в большой доле и старые омертвелые формы своей культуры (монархия, ремесло, крестьянское хозяйство Европы); страны, заражаемые победоносной цивилизацией, принимают новую культуру в ее чистой, «вирулентной» форме. Правда, вирулентная форма победоносной культуры, попадая в чужеродную среду, не всегда дает свои самые совершенные образцы: индусское христианство и китайский парламентаризм мало радуют евро­пейское сознание. Советский хозяйственный строй, — в глав­ных своих чертах, американский «Форд», помноженный на рос­сийскую азиатчину. И, тем не менее, даже такие уродливые об­разования, в какой-то мере, оказываются, жизненными и отве­-
24


чающими темпу истории. Во всяком случае, более жизненными, чем попытки реставрации пройденных ступеней европейской ци­вилизации. Применяя это к проблеме хозяйственного строи­тельства России: даже крепостное плановое советское хозяй­ство более жизненно и исторично, чем свободный капиталисти­ческий строй. Даже «Азбука» Бухарина более современна, чем «Богатство народов» Адама Смита. Капиталистическая рестав­рация в будущей России — утопия. «Капитализм в одной стра­не» так же невозможен, как и социализм.
В самом деле: какую фазу развития переживает европей­ское, а, в отраженном виде, и все мировое хозяйство? Изобра­зим ее в терминах В. Зомбарта. Европейское хозяйство пере­живает фазу «позднего капитализма». Это значит, что, наряду с капиталистическими, в современном хозяйственном строе, все большее место занимают иные — новые формы хозяйства: кооперативные, государственные и смешанные капиталистически-общественные. Но что еще более важно: сами капиталистические формы хозяйства перерождаются в духе вновь возникающих и конкурирующих с ними. Капиталистический дух — дух предпринимательства, риска и наживы — выветривает­ся: рационализация всего хозяйственного процесса убивает его. В предпринимательстве интуиция уступает место расчету. Предприятия принимают вид бюрократических учреждений; ру­ководители предприятий — чиновников. Владельцы капиталов предпочитают верные фиксированные проценты рискованным барышам. Предприниматели, связанные трестами, картелями и акционерными обществами, теряют вкус к инициативе и творче­скому размаху — «жиреют». Даже «воля к власти», столь свой­ственная капиталистическому духу, никнет в атмосфере всеохватывающей опеки государства и конституционного режима фабрик. Властные и талантливые люди уходят из промышлен­ности в политику и государственное строительство. — И весь капиталистический хозяйственный строй перерождается из свободного в связанный. В современном капиталистиче­ском хозяйстве связано все — и предприятия, и предпринима­тели. Связаны внутренними бюрократическими порядками упра­вления; связаны картелями и другими предпринимательскими
25


объединениями; связаны рабочим классом: фабричными сове­тами, профессиональнымисоюзами, тарифными договорами; связаны государством: охраной труда, контролем над ценами, в последнее время часто непосредственным надзором (над бан­ками). — И, вместе с переходом от свободного к связанному строю, меняется вся механика хозяйственного процесса: свобо­да рынка, игра спроса и предложения исчезают. Цены на това­ры устанавливайся картели или государство; заработную плату — профессиональные союзы. Вся хозяйственная система стано­вится косной и неподвижной. Капитализм перезрел и вырожда­ется. Мир переживает эпоху заката капитализма и рождения нового хозяйственного строя. — На почве вырождения современ­ной хозяйственной системы и разыгрался кризис, по остроте и размаху невиданный человечеством с его появления на земле. Кризис охватил весь мир, и в пределах современной системы до конца изжит быть не может. Капиталистическое мировое хо­зяйство, по своему существу, — экономическая эксплуатация мира Европой или, точнее, цветных рас белой. Европа — 400-миллионный город; остальной мир — деревня. Европа — фабрика; остальной мир — рынок сбыта. Своими капиталами и товарами Европа, пользуясь свободой рынка, господствовала над миром. Но мир больше не хочет господства Европы;цветные расы бунтуют против белой.Все страны мира индустриа­лизируются и ограждают себя от Европы таможеннымисте­нами. Страны развитой индустрии не находят для себя рынков сбыта и банкротятся. В Англии, Германии и Соединенных Шта­тах каждый третий производитель не имеет работы. Государ­ство вынуждено кормить миллионы рабочих и тратить мил­лиарды на поддержку капиталистических предприятий. И капи­тал, и труд цепляются за государство. Государство без плана и системы вмешивается во все области хозяйственной жизни. — Какой отсюда выход? Длить настоящее положение невозможно - это значило бы увековечить хозяйственной хаос, устано­вить плановое хозяйство без плана, узаконить государствен­ное вмешательство в хозяйственную жизнь — случайное и произвольное. Еще более невозможно идти по пути реакции — вернуться к старому свободному хозяйству; так же невозмож­-
26


но, как восстановить свободное, нерегулируемое, движение в Париже или Лондоне: камионы и автомобили передавят друг друга. Остается один выход, указываемый всем ходом развития современного хозяйства: установление в мире хозяйства планового. Это значит; в пределах каждого хозяйственного округа — государства или союза государств — устанавливается хозяйственный план, охватывающий всю экономическую жизнь округа и проводимый из одного центра. Плановое хо­зяйство совсем не равнозначно хозяйству государственному, как в Советской России, и не должно быть однообразным во всех округах. Хозяйственное состояние округов различно — различны должны быть и хозяйственные планы, вырабатывае­мые для каждого из них. И то же в пределах каждого округа: формы хозяйства различны в различных отраслях — сельском хозяйстве, ремесле, промышленности; потому должны быть различны и методы осуществления хозяйственного плана в при­менении к каждой отрасли. Чем сложнее и многообразнее хо­зяйство данного округа, тем более сложным и многогранным должен быть и вырабатываемый для него план. При таком построении плана снимается противопоставление частного хозяй­ства общественному, частного владения — коллективному. В плановом хозяйстве возможны различные формы хозяйствова­ния и различные формы владения. Превалирование одних или других зависит от конкретных условий округа и от воли хо­зяйствующих в нем. Но не в воле хозяйствующих повернуть назад колесо мировой истории. Мир накануне грандиозного хо­зяйственного перелома, на пороге новой хозяйственной эры. Хозяйственный перелом может произойти на путях революционного взрыва или на путях планомерного, но радикального хо­зяйственного переустройства. От воли и разума людей зависит избрать второй путь. — Такова мировая хозяйственная об­становка, в которую попадет Россия на другой день после па­дения большевицкой власти.
Какова хозяйственная обстановка России, которую, на дру­гой день после падения большевицкой власти, найдет в ней мир? Не будем гадать, когда произойдет это падение, и что к тому времени изменится в хозяйственном строе современной России.
27


Возьмем его в настоящем виде. Еще несколько лет назад — в период нэпа — можно было спорить о том, что такое совет­ское хозяйство, и какова линия его развития: можно было утверждать, что советское хозяйство — то же капиталистическое, только прикрытое революционной фразой, что собственность, ка­питал и индивидуалистическая стихия торжествуют в нем по­всюду; что «частный» сектор вытесняет государственный; что кулак и нэпман — определяющие фигуры народного хозяйства; и что Россия накануне буржуазного «Термидора». Теперь об этом спорить нельзя; и лучше даже об этом не вспоминать: или мы были слепы и не видели жизни, или большевицкая догма оказалась сильнее, чем жизнь. Теперь даже слепым ясна картина современного хозяйственного строения России: большевицкая хозяйственная система победила в нем по всей линии. Все хозяйство страны ведется по одному плану и из одного центра. Пусть части плана не сходятся друг с другом, пусть план не целиком осуществляется в жизни, пусть прорывы уродуют «генеральную линию». Советское хозяйство, тем не ме­нее, плановое хозяйство и интегрально связанное — хозяйственной стихии и свободной игрехозяйственных сил не оставлено в нем и малого уголка. И что еще важнее: в этом плановом и связанном хозяйстве, хозяйство государственное и коллектив­ное играет подавляющую роль. Больше нет спора о борьбе общественного и частного сектора, о состязании коллективного и индивидуального владения. В промышленности и торговле государство монополизировало все. В сельском хозяйстве сов­хозы и колхозы владеют большей половиной земли (60%) и посевов (80%). Во всем народном хозяйстве на долю частного сектора приходится только 18%. Но даже последняя цифра не говорит правды: частное крестьянское хозяйство по рукам и ногам связано государственной опекой. На самом деле, в Советской России все хозяйство и владение так же огосудар­ствлены, как в Египте времен фараонов. Частные капиталы не сохранилисьдаже под землей — ГПУ отрывает последние кла­ды. И вместе с частным хозяйством и капиталом исчезают его последние носители. Старые предприниматели и капиталисты вымерли или доживают свои дни в эмиграции. Новые — совет-
28


ские нэпманы и кулаки — гниют в Соловках. Советская моло­дежь проходит тяжкую школу хозяйствования в городских го­сударственных промышленных и торговых предприятиях и сель­ских колхозах и совхозах. Можно как угодно сурово отзывать­ся о крепостном и бюрократическом духе советских хозяйственных учреждений — с «буржуазным» и «частно-капиталистическим» смешивать его бессмысленно. На самом деле бур­жуазный дух из советского хозяйства вытравлен радикально, Советское хозяйство и капиталистическое — антиподы. — И, вместе с тем, нельзя себя обманывать заключением: что, с иско­ренением буржуазного духа и исчезновением капиталистиче­ских форм хозяйствования, до конца разрушено и все народное хозяйство России; что в хозяйственном отношении после большевицкая Россия — голое поле. Такие заключения больше уже не смешны — они нелепы. Большевицкое хозяйствование в Рос­сии жестоко и бесчеловечно. Большевики без счета расходуют российское народное достояние. Большевики эксплуатируют труд своих подданных так же, как фараоны своих рабов. Больше­вики строят советское хозяйство на крови и костях миллионов русских людей. Но они строят хозяйство, а не только разру­шают его. По утверждениям не только советских, но и эмигрант­ских экономистов, в России происходит громадный хозяйствен­ный переворот: Россия индустриализируется — из страны аграр­ной превращается в аграрно-промышленную. Городское насе­ление с 1517 г. по 1930 поднялось с 18% до 27% всего на­селения. Основной капитал промышленности, по сравнению с довоенным, увеличился в два с половиной раза. Созданы новые отрасли индустрии: электротехническая, химическая, производ­ство моторов, двигателей и автомобилей. Открыты новые зале­жи металла и угля. Выстроены Днепрострой, Волховстрой и новые гигантские заводы. Пусть все это хозяйственно нерента­бельно, пусть хозяйственный эффект всего этого технического строительства ничтожен. И тем не менее после большевицкая Россия в хозяйственном отношении — совсем не голое поле» После большевицкая Россия получит в наследство от большевицкой большое промышленное хозяйство — фабрики, заводы, копи, рудники, электрические станции — частью оборудован­-
29


ное по последнему слову европейской техники, связанное, пусть нелепым, но грандиозным планом и руководимое бесчисленным советским бюрократическим аппаратом. Это наследство надо принять и разумно им распорядиться, — И то же в сель­ском хозяйстве. Мы считаем советскую коллективизацию русского сельского хозяйства безумием и преступлением. Но она уже проведена — русская деревня уже коллективизирована. И, на ряду с гибелью миллионов людей и миллиардов народного до­стояния, коллективизация дала свои хозяйственные плоды — ре­волюцию в технике и формах русского сельского хозяйства; уничтожена многополосица и черезполосица, сокращены пары, распаханы миллионы десятин нови, трехпольные системы замене­ны многопольными, сохи плугами и тракторами. Пусть все это мало отразилось на конечном сборе зерна, пусть зерно это не доходит до голодного населения — переворот в русском сель­ском хозяйстве уже произведен, и после большевицкая Россия будет начинать с него, а не возвращаться к дореволюционным формам хозяйствования. Как в индустрии, так и в сельском хо­зяйстве: после большевицкая Россия получит от большевицкой большое, хотя и обремененное тяжкими долгами, наследство — сотни тысяч совхозов и колхозов, владеющих громадными бло­ками неразмежеванной земли, снабженных парками сельско­хозяйственных орудий и тракторов и ведущих производство по разработанным в государственных учреждениях планам. — Такова хозяйственная обстановка, которую, на другой день после падения большевицкой власти, найдет в ней мир.
Спрашивается: каким образом плановое и до конца огосу­дарствленное русское народное хозяйство, попадающее, на дру­гой день после падения большевицкой власти, в обстановку хо­зяйства мирового, также перестраивающегося на основах пла­на и государственной связанности, может дать, в результате своего освобождения н международного взаимодействия, хозяй­ство капиталистическое — основанное на свободе рынка, соб­ственности и капитала?Где для этого исторические предпосыл­ки — хозяйственные и психологические? Если стихия хозяй­ственной свободы — в условиях современного исторического момента — привела Европу и мир к катастрофе и, быть может,
30


к крушению существующего хозяйственного порядка, почему эта стихия даст России расцвет и возрождение? Если Европа и мир от хозяйственной свободы и частного предпринимательства идут к плановости и усилению государственного и общественного сектора, почему Россия должна вернуться к формам хо­зяйства 19-го века? Переход от государственного хозяйства к частному требует наличия в стране частных капиталов и предпринимателей. Но ни тех, ни других в России нет. Кому будет передана русская государственная промышленность, основной капитал которой оценивается в 40-12 миллиардов золотых руб­лей? Где будет найден оборотный капитал для приведения этой промышленности в движение? Хозяйственная свобода, несомнен­но, будет способствовать накоплению частного капитала. Но пройдут годы, а, может быть, и десятилетия, прежде чем это на­копление насытит второстепенные отрасли народного хозяйства — мелкую торговлю, мелкую промышленность, ремесло. Что бу­дет с основными отраслями городского хозяйства — крупной индустрией и оптовой торговлей? Предполагают, что капитал для этих отраслей даст заграница. Но надежды на это преуве­личены. Иностранный капитал с трудом идет в такие неустойчивые страны, какою будет после большевицкая Россия, и, если идет, то на кабальных условиях и на твердом государственном обеспечении. Будущему после большевицкому государству при­дется гарантировать иностранному капиталу заказы, кредиты и другие льготы. Спрашивается: не будет ли более благоразум­ным и более соответствующим современному состоянию миро­вого хозяйства, если будущее русское государство, вместо то­го, чтобы гарантировать иностранному капиталу его вложения в русские частные предприятия, гарантирует ему вложения в предприятия государственные (путем государственных займов или создания государственно-частных смешанных обществ)? Не будет ли это правильнее, чем передача русских государ­ственных предприятий, созданных тяжкими страданиями русского народа, в руки иностранных капиталистов? Прочен ли будет тот государственный строй, в котором хозяйственное деление населения пройдет так: класс частных предпринимателей — иностранцы, класс наемных рабочих — русские? Не даст ли это
31


быстрого рецидива большевизма? — И еще труднее будет за­дача воспитания нового класса русских предпринимателей. Разумеется, для мелкой торговли и промышленности «предпри­ниматели» найдутся. Они будут качеством не выше дорево­люционных, но они лучше справятся со своей задачей, чем справлялось советское государство, и чем, еще долгое время, бу­дет справляться государство после большевицкое. Но дело, ведь, идет не о них. Дело идет о новом духовном типе пред­принимателя — европейско-американского склада, построивше­го капиталистическое хозяйство Запада и способного поднять хозяйство России на соответствующую высоту. Где историче­ские основания для создания такого типа? Европейский тип предпринимателя создавался всей современной ему культурой За­пада, насыщенной верой в творческие силы капиталистического хозяйства и ведомой такими умами, как Адам Смит. Но те­перь вера в капиталистическое творчество угасла. Адама Сми­та больше не читают. Верят в «плановое», «корпоративное» и «социалистическое» хозяйство. Читают Зомбарта, Фрида и Гельфердинга. Возможна лив таких исторических условиях «этизация» капиталистическая предпринимательства и воспитание «духовного типа» предпринимателя-капиталиста? Думаем, что это невозможно. Тип советского хозяйственника для этого не пригоден. И с трудом можно себе представить русскую мо­лодежь, на другой день после падения большевицкой власти, проходящую школу такого перевоспитания. — Хотим мы этого или не хотим, но капиталистическая реставрация в после большевицкой России невозможна. Об этом пожалеют многие искрен­ние русские патриоты. И очень возможно, что лечение больной России хозяйственной свободой было бы самым действенным и плодотворным. Даже для сторонников социалистического идеала путь от советского крепостного строя к строю трудовому через свободное капиталистическое хозяйство может показаться наи­более простым и легким. Но эта возможность России не дана. Капиталистическая система хозяйства выродилась во всем ми­ре. Стихия хозяйственной свободы больше не «несет». Оплодотворявшие ее бациллы убиты. Капиталистический «дух» вызы­вает в душах современных людей ненависть и отвращение.
32


Мечтать в таких условиях о лечении России этим духом значит не чувствовать исторического момента, не слышать ритма ми­ровой истории. Разумеется, после большевицкое государство раскрепостит русское народное хозяйство и труд. Разумеется, оно восстановит рынок, собственность и даст возможность на­копления частного капитала. Но все это в рамках охватываю­щего все народное хозяйство плана и под твердым своим ру­ководством. Разумеется, после большевицкое государство раз­решит свободу торговли, ремесла и промышленного предпри­нимательства. И более, чем вероятно, что розничная торговля, ремесло и мелкая промышленность очень скоро перейдут в ча­стный руки. Но оно сохранит за собой основные отрасли круп­ной промышленности и оптовой торговли. И, если будет пере­давать их, то только общественным предприятиям или смешан­ным государственно-частным обществам. Словом, после большевицкое хозяйство не будет советско-крепостным, но и не станет свободно-капиталистическим. Это будет плановое хозяй­ство с преобладающим государственным и общественным сек­тором. — Такова хозяйственная программа на ближайший, по­сле падения большевицкой власти, исторический период — на­ша «пятидесятилетка».
Отсюда поправки к конкретным мероприятиям предложенного Г. П. Федотовым хозяйственного плана. В сельском хозяйстве. Государство укрепит за крестьянами их земли. Предоставит крестьянам свободный выбор форм земле­владения — общинных и индивидуальных. Разрешит крестья­нам выход из колхозов и раздел их. Но оно сохранит за собой все жизнеспособные совхозы (государственные имения). И оно будет способствовать тому, чтобы распадающиеся колхозы не делили пахотной земли на миллионы мелких участков. Большевицкое государство совершило безумие, уничтожив миллионы старых межей. После большевицкое государство не должно по­вторить этого безумия созданием миллионов новых межей. Для обработки пахотных полей могут создаться крестьянские кооперативы, артели и тракторные ассоциации, и государство дол­жно всячески этому содействовать. — После большевицкое го­сударство разрешит перевод крестьянской земли из рук в ру-
33


ки. Но оно допустит этот переход только под своим руковод­ством, и оно сохранит для этого за собой верховную собствен­ность на землю — национализацию. Большевицкое государство совершило безумие, экспроприировав сотни тысяч «кулацких» дворов. После большевицкое государство не должно повторить этого безумия, допустив экспроприацию миллионов «бедняцких» хозяйств, А между тем рыночный оборот земли в потрясенной после большевицкой деревне приведет к этому неизбежно. То­гда большевицкий рецидив будет неотвратим. И бессмысленно утешать себя тем, что оплотом против такого рецидива может быть рост «крепких» хозяйственных дворов. Так же бессмысленно, как рассчитывать на возведение плотины во время поло­водья. Опыт Столыпина был в этом отношении роковым, И еще трагичнее может кончиться попытка — после десятилетий «ра­боче-крестьянской» власти — построить русское деревенское хозяйство на «кулацком» меньшинстве против «бедняцкой» массы. Установление в после большевицкой России полной соб­ственности на землю может быть оправдано только одним: ве­рой в целительную силу «стихии хозяйственной свободы». Но, если эта вера подорвана, отказ от национализации земли будет тяжкой политической ошибкой. — В торговле и ин­дустрии. После большевицкое государство даст свободу частной инициативе в розничной торговле, ремесле и мелкой промышленности, И оно будет денационализировать свои пред­приятия в этих отраслях по мере того, как будут укрепляться в них предприятия частные и общественно-кооперативные. Охват всего народного хозяйства хозяйством государственным вреден и утопичен. Но оно не будет денационализировать основные отрасли городского хозяйства — крупную промышленность и оптовую торговлю. Возможно, что некоторые предприятия в этих отраслях, как явно нехозяйственные, придется просто ли­квидировать, И нет сомнения, что многие предприятия надо будет поставить на консервацию. Но большинство предприятий при­дется вести на государственный средства даже в том случае, если они будут убыточны. За большевицкое хозяйствование России еще долгие годы придется расплачиваться. Но было бы преступным бросить на произвол судьбы то, что создано неис-
34


числимыми страданиями народа. Капиталистические государст­ва Запада тратят миллиарды для поддержки частных предприя­тий. После большевицкое русское государство не может отказаться от жертв для спасения собственного и народного до­стояния, Разумеется, стихийная ярость народа может смести все, что оставлено ненавистной большевицкой властью — ив том числе пирамиду государственной индустрии. Но это будет та­ким же несчастием, как уничтожение русской промышленно­сти в октябрьскую революцию.
Как будет именоваться будущий, после большевицкий, рус­ский хозяйственный строй — государственно-капиталистиче­ским? трудовым? социалистическим? — Не будем спорить об именовании. Но и не будем себя обманывать: после большевиц­кий хозяйственный строй будет далек от того идеала, который ставит себе мировая и российская демократия. Строй хозяйствен­ной демократии — идеал нелегко достижимый не только для России, но и для Европы. Только медленно и с трудом, а может быть, и с большими потрясениями — будет приближаться к нему насыщенная культурой Европа. Еще с большим трудом — в особенности после опыта крепостного большевицкого хо­зяйствования — будет приближаться к нему отсталая Россия. Но ясно, что путь приближения к этому строю для Европы и России будет различным. Европа будет идти к нему путем свя­зывания и включения в общий хозяйственный план частно-капиталистического сектора и путем усиления сектора государствен­ная и общественного Россия будет идти к нему путем развя­зывания крепостного хозяйствования, усложнения и индивидуа­лизации частей обще-хозяйственного плана и сокращения государственного сектора в пользу общественного и частного. На какой-то точке эти пути должны встретиться. От воли и разу­ма людей зависит, чтобы эта встреча произошла скорее.
И. Бунаков.
35