Г. А. Острогорский

ЭВОЛЮЦИЯ ВИЗАНТИЙСКОГО ОБРЯДА КОРОНОВАНИЯ

Первоначально коронация византийских императоров, следуя римским традициям, имела исключительно светский, военный характер. Вплоть до середины V века, больше столетия после перенесения столицы на Босфор и заседания Первого вселенского собора в Никее, церковь оставалась в стороне и в венчании на царство византийских василевсов участия не принимала. Лишь в 457 году в коронации Льва I впервые принял участие константинопольский патриарх.. Но и в дальнейшем первенствующее значение еще долгое время оставалось за военным провозглашением и коронованием старого образца.

Сохранился ряд подробных записей-протоколов о провозглашении и коронации византийских императоров второй половины V и начала VI века. Сохранился благодаря тому счастливому обстоятельству, что Петр Патрикий, magister officiorum времени Юстиниана, включил эти записи в одно из своих — до нас не дошедших — произведений, а Константин VII Багрянородный их перенял от него и внес в свою знаменитую Книгу о церемониях императорского двора. Таким образом, мы располагаем обстоятельными описаниями провозглашений и коронаций императоров Льва I (457), Анастасия I (491), Юстина I (518), а также коронации Льва II в качестве соправителя Льва I (473) и кратким сообщением о коронации Юстиниана I соправителем Юстина I (527).

Сколь ни любопытны эти содержательные, живые и яркие описания, нам нет надобности их здесь пересказывать, останавливаясь на каждом из них в отдельности. Достаточно будет из этой группы — в основном подобных — документов выделить наиболее важные сведения, типичные для данной эпохи.

Характерно прежде всего, что эти документы содержат сообщения и о том, как протекало избрание нового императора и кто в нем принимал участие. Они не умалчивают при этом о разногласиях, предшествовавших избранию Анастасия I, устраненных лишь благодаря вмешательству вдовствующей императрицы Ариадны, а также подробно повествуют о бурных сценах и столкновениях, предшествовавших провозглашению Юстина I.

Об избрании Льва I сказано, что оно было решено вотумом сената . В эту эпоху константинопольский сенат, бесспорно, играл значительную роль при избрании нового императора, и в наших документах ясно отражаются и эта его роль, и тот почет, которым он пользовался. Перед провозглашением нового императора в 518 году собравшийся на Ипподроме народ приветствовал сенат кликами, аналогичными обычным славословиям императоров: "Многая лета синклиту! Синклит ромеев, ты побеждаешь!".

Но фактически решающим фактором были войска, прежде всего — военачальники. Как известно, Льва I выдвинул знаменитый алан Аспар, и сенат следовал его воле. Согласно сохранившейся протокольной записи, Лев I после коронования обратился к собравшимся с такими словами: "Бог всемогущий и решение ваше, храбрейшие соратники, избрали меня императором государства ромеев" (р. 411.22). Анастасий же в своей речи подчеркивал, что "принять заботу о царстве ромеев", помимо воли августы Ариадны и высших вельмож, его побудили "избрание славнейшего сената и согласие могущественных войск и благочестивого народа" (р. 424.7). Итак, наряду с сенатом и войском, третьим решающим фактором является народ.

Действительно, в эту эпоху при провозглашении императора весьма активную роль играет народ, представленный димами голубых и зеленых. Запись о провозглашении Юстина I особо подчеркивает, что с его кандидатурой согласились и голубые, и зеленые; сообщение это тем более примечательно, что им завершается повествование о разразившихся было крупных беспорядках. Представление о правах суверенного народа здесь еще живо. Приветствуя избранного императора торжественными кликами, димы этим выражают согласие с состоявшимся избранием. Между императором и народом происходит своеобразный диалог. Император обращается через глашатая к собравшимся, дает своим подданным известные обещания, оповещает о своих намерениях, а димы приветственными возгласами изъявляют свое  одобрение.

Такие диалоги занимают в записях этой эпохи значительное место и представляют одну из их характернейших черт. Они имеют не только формальное значение. Случается, что, не ограничиваясь приветственными кликами, димы заявляют свои требования. Избранию Анастасия I предшествовал диалог с вдовствующей императрицей Ариадной, в котором ясно выразилось недовольство предыдущим царствованием и желание перемены. Недовольный правлением Зинона (474—491), еретика и инородца, народ взывал к императрице: "Правоверного василевса вселенной!", "василевса ромеев вселенной!". Императрица же отвечала, что она, не дожидаясь этих требований, уже приказала "славным архонтам и священному синклиту избрать мужа христианина, ромея, полного царской добродетели, не подверженного сребролюбию, ни какому-либо иному свойственному людям пороку". Слышались и другие, весьма откровенно выраженные требования. "Выгони вон вора — городского эпарха!" — взывал народ. Императрица обещала удовлетворить это требование, и первой мерой Анастасия после коронации было назначение нового эпарха. Да и самому Анастасию, наряду с традиционными славословиями, полными верноподданнического благоговения, пришлось выслушивать такие пожелания: "Честных архонтов вселенной!", "доносчиков гони вон". Перед коронацией по требованию архонтов и сенаторов Анастасий принес присягу в том, что против того, с кем он имел размолвку, он не будет питать гнева и будет управлять государством справедливо и рассудительно.

Непосредственно после этого последовало коронование. Анастасий был, стоя во весь рост, поднят на щите, и кампидуктор,  командир, гвардейского отряда, поднявшись на щит, возложил ему на голову свой собственный шейный обруч, так называемый torques. Это был главный момент коронационного церемониала, соблюдавшегося при восшествии на престол императоров в  ранней Византии.  По его  совершении,  в  то  же  мгновение,  войска поднимали опущенные на землю знамена и раздавались славословия воинов и димов, что означало признание и провозглашение нового императора войском и народом.

Описанный обряд коронования был впервые применен при провозглашении императора Юлиана в Париже в 360 году. В эпоху, к которой относятся  записи  о  провозглашении  Льва I, Анастасия I и Юстина I, это был уже прочно, хотя и не во всех подробностях твердо, установившийся ритуал.

Интересно отметить, что в ознаменование своего провозглашения Юлиан велел выдать своим воинам каждому по 5 златников и по фунту серебра: такая же выдача и точно в тех же размерах производилась и при провозглашении императоров в V и VI веках, - что нарочито отмечается во всех сохранившихся записях этого времени — и вызывает особенно восторженные приветствия воинов.

С середины V века, как уже сказано, к описанной коронации светского характера присоединяется коронование, совершаемое константинопольским патриархом. Но производится оно после основного акта военного коронования и провозглашения, да и упоминается в наших записях более или менее вскользь. Сравнительно обстоятельно оно описано только в записи о восшествии на престол Анастасия I: сойдя со щита после провозглашения и военного коронования, Анастасий "вошел снова  в  триклин (Ипподрома), облачился в  царские одеяния, и там епископ (т. е. константинопольский патриарх) сотворил молитву, произнес "Господи, помилуй" и возложил на него царскую хламиду и украшенный драгоценными камнями венец".

О короновании  Юстина I сообщается лишь в нескольких словах: "...и возложил на  него венец епископ".

Коронование Льва I отмечается теми же немногими словами совсем мимоходом, в  придаточном предложении: "после того, как епископ возложил  на  него венец".

Конечно, самый факт введения в традиционный церемониал коронования, совершаемого патриархом, характерен как отражение возрастающего  значения церкви и, в частности, возрастания роли константинопольского патриарха; не случайно, что церковная коронация введена при первой же смене на императорском престоле после Халкидонского собора (451), столь сильно возвысившего авторитет константинопольского патриаршества. Но очевидно, что церковное коронование в данную эпоху играет совсем второстепенную роль и является только дополнением к основному акту традиционной коронации, совершаемой представителями войска.

Решающим моментом остается эта традиционная коронация военного характера и сопровождающее ее провозглашение императора войсками и димами. Недаром все описания, о которых шла речь, обозначены в заголовках именно как провозглашения, а описание восшествия на престол Анастасия I и начинается словами: "Блаженной памяти Анастасий был провозглашен в  Ипподроме следующим образом".

Обращаясь теперь к обряду императорской коронации, описанному в основной части Книги о церемониях Константина Багрянородного, более близкому ему по времени, мы вступаем в совершенно иной мир. В отличие от исторических записей, каковыми являются заимствованные у Петра Патрикия протоколы V и VI веков, описания церемониальных актов в основной части книги Константина VII, в том числе и обряда коронования, имели в эпоху ее составления актуальное значение. Они давали образцы для правильного исполнения того или иного обряда и служили руководством, с одной стороны, для ведавших церемониалом дворцовых чинов, с другой же стороны, для участвовавших в церемониальных действиях димов. Соответственно этому в Книге о церемониях встречаются описания, отредактированные двояким образом. Так, из двух разнородных частей состоит и посвященная коронации глава 38-я, озаглавленная: "Что следует соблюдать при коронации императора". Первая часть довольно подробно описывает чин коронования и связанные с ним церемониальные действия, славословия же димов приводит сокращенно; вторая часть — с подзаголовком "Славословия димов при коронации императора" — цитирует славословия полностью, о самом же короновании и сопровождающих его церемониях сообщает вкратце. Но разнородны эти две части не только по форме: в первой описывается коронование императора патриархом, во второй — коронование императора-соправителя старшим императором и патриархом. Отредактированные в виде общих образцов или инструкций, описания коронаций и других сходных обрядов в Книге о церемониях исходили в свою очередь из протокольных записей об имевших место конкретных актах; при этом они верно следовали источнику, опускали только приведенные в нем личные имена и даты, заменяли прошлое время настоящим и таким образом превращали конкретную историческую запись в общую схему, предназначенную служить образцом и руководством для исполнения данного церемониального акта.

Как видно из ряда примеров, тексты, которыми при этом пользовались Константин VII и его сотрудники, не всегда относятся к его времени. Иногда они восходят и к предшествующим столетиям, но, разумеется, все же значительно более близки его эпохе, чем заимствованные у Петра Патрикия записи, включенные любознательным императором в свою книгу только как исторический материал. Как удалось установить, первая часть интересующей нас здесь главы — коронация императора патриархом — основывается на записи о коронации либо Михаила I (811), либо Льва V (813), либо, наконец, Михаила II (820), т. е. относится, во всяком случае, ко второму десятилетию IX века; вторая же часть — коронация императора-соправителя — исходит из записи о коронации одного из сыновей императора Феофила (829—842): рано умершего Константина (829/830) или Михаила III (839/840), т. е. принадлежит четвертому десятилетию того же века.

Оба описанные здесь обряда коронации резко отличаются от обрядов V и VI веков, с которыми мы ознакомились выше. Светская, военная коронация, некогда имевшая основное значение, совсем отпала, церковное же венчание на царство, первоначально ее лишь дополнявшее, не только стало важнейшим, но и единственным коронационным актом. И сам чин коронования, и связанные с ним церемониальные действия приобрели культовый характер.

Отметим важнейшие моменты. Придя в храм св. Софии, коронуемый император облачается в мутатории в царские одеяния, потом зажигает свечи, проходит к солее, молится перед царскими вратами с зажженными свечами и входит на амвон вместе с патриархом. Патриарх читает молитву над царской хламидой, после чего чины кувуклия надевают ее на императора. Затем патриарх читает молитву над императорской короной (стеммой) и собственноручно возлагает  ее  на  императора. Народ восклицает: "Свят, свят, свят! Слава в вышних богу и на земле мир!" И после этого: "Такому-то великому василевсу и автократору многая лета!" Дальнейшие возгласы не приведены, они цитируются в тексте, предназначенном для димов, здесь же сказано только: "и так далее".

С короной на голове император удаляется в мутаторий, где восседает на троне и принимает поклонение высших сановников и военачальников, которые входят в иерархическом порядке, распределенные на двенадцать групп, падают перед ним ниц и целуют его колени. По окончании этой церемонии, по данному церемониймейстером-препозитом знаку, они восклицают: "На многие и добрые годы!" И после этого удаляются. К этому свелась роль членов сената. В тени возрастающего абсолютизма императорской власти былое политическое значение синклита ромеев сходит на нет, и это естественно отражается и на месте, которое ему уделяется в церемониале средневековой Византии.

Согласно второму разделу главы, в котором речь идет о коронации императора-соправителя, император-отец и его коронуемый сын входят вместе с патриархом на амвон, где на антимисионе лежат хламида и стеммы. Патриарх читает молитву над хламидой и передает ее великому (старшему) василевсу, а тот с помощью препозитов надевает ее на коронуемого младшего василевса. Затем патриарх читает молитву над стеммами и сперва венчает великого василевса, а потом передает стемму ему, и тогда великий василевс возлагает ее на младшего василевса. В тот же момент димы восклицают: "Достоин!"

Сравним эту коронацию с обрядом коронации императора-соправителя в ранней Византии, описанным наиболее полно в упомянутом выше протоколе о короновании Льва II его дедом Львом I в 473 году. В короновании 473 года патриарх прямым образом не участвовал. Роль его ограничивалась тем, что перед чином коронования он прочел молитву, после чего препозит передал Льву I венец, и Лев I возложил его на своего внука. Раздалось троекратное восклицание: "Счастливо!"— и "епископ (т. е. патриарх) удалился...". То, что, согласно Книге о церемониях, коронующий своего соправителя император как бы получает корону от патриарха, является новым моментом, весьма внушительно подчеркивающим роль церкви и значение церковного венчания на царство.

Славословия димов, приведенные в этой главе Книги о церемониях и являющиеся собственным предметом данного ее раздела, на первый взгляд,  напоминают аналогичные славословия в записях о коронации императоров V и VI веков. Но более внимательное сравнение вскрывает существенные различия. Разумеется, клики, которыми димы приветствовали императоров, вдохновлялись и в ранней Византии христианскими верованиями, в частности — убеждением, что провозглашаемый император является божьим избранником. Между тем в средневековой Византии этого было недостаточно. К приветствиям во славу императора присоединяются и занимают первенствующее место возгласы чисто церковного характера, перенятые из церковных песнопений. Как мы видели уже из описания коронации в первом разделе данной главы, по завершении коронования раздавался возглас народа: "Слава в вышних богу и на земле мир!" Теми же словами начинается во втором разделе длинный ряд возгласов, которые в этом предназначенном для димов тексте приведены целиком: сначала идут возгласы чисто церковного содержания, а затем уже, перемежаясь с ними, приветствия императора и пожелания многолетия, отступившие, таким образом, на второй план. Славословия димов в значительной мере теряют свой первоначальный смысл признания нового императора, приобретая показной церемониальный характер. Эти заранее установленные, ритмически звучащие торжественные возгласы, несомненно, увеличивали праздничность совершаемого церемониального акта. Каждый возглас произносился сперва запевалами димов, а затем народ повторял его трижды.

Ни высказывавшихся некогда народом пожеланий и политических требований, ни дававшихся новым императором народу обещаний, разумеется, больше нет и в  помине.

Наряду с описаниями обряда коронации в Книге о церемониях, данными в двух различных аспектах — для ведавшей церемониалом дворцовой службы и для произносивших определенные славословия димов, существовали также описания чина коронования в чисто церковном аспекте. Описание этого типа, относящееся в XII веку, опубликовал Гоар в своем известном Евхологии. В нем приведены целиком читавшиеся патриархом при совершении коронования молитвы, которые Книга о церемониях упоминает, но не цитирует. Напротив, в тексте Евхология, согласно его заданию, эти молитвы занимают центральное место, тогда как описание самого чина коронования сведено на важнейшие моменты, славословия же димов даже не упомянуты. Тем не менее его сообщения вполне достаточны, чтобы установить, что чин коронования, о котором идет речь в этом тексте XII века, в основном тождествен с восходящими к первой половине IX века коронационными обрядами, включенными в Книгу о церемониях Константина Багрянородного. Более того, в кодексе Barberini III 55 сохранился почти идентичный с опубликованным Гоаром текст, датируемый около 795 года. Следовательно, как подчеркнул Ф. Брайтман, обряд коронации оставался неизменным, по меньшей мере с конца VIII до XII века. Между тем ясно выраженный церковный характер имеет и описанное в Книге о церемониях коронование кесарей, а это описание воспроизводит точнейшим образом акт коронования кесарским венцом сыновей Константина V (741—775), Христофора и Никифора, состоявшийся 2 апреля 769 года. Но коль скоро церковный характер имело в это время кесарское венчание, то, значит, такой характер был уже присущ и императорской коронации. Возможно, разумеется, что он ей был присущ и уже значительно ранее.

Постараемся определить, когда именно чин церковного коронования, вытеснив дотоле основной и решающий акт военной инвеституры, стал важнейшим и единственным актом, знаменовавшим принятие императорской власти.

Последним императором, коронованным по старому церемониалу, был Юстин II (565). По свидетельству очевидца, он был поднят на щите и коронован воинским шейным обручем, после чего патриарх возложил на него императорский венец. Здесь кончается история светской, военной инвеституры византийских императоров. Ни к Тиберию Константину (578-582), ни к Маврикию (582—602) она не была применена, поскольку к возводимым на престол в качестве соправителей своих предшественников она вообще не применялась. В следующем же столетии она окончательно вышла из употребления. Надолго прекращается и обычай поднятия нового императора на щите; он возобновился, как мы увидим, лишь по истечении многих веков, в иной обстановке и с  иным  назначением.

О коронациях императоров в VII веке мы осведомлены только из встречающихся в летописях попутных сообщений, обычно довольно односложных. Но как для этой, так и для последующей эпохи, эти краткие летописные сообщения отнюдь не лишены значения. Характерны они прежде всего тем, что, извещая о вступлении на престол нового императора, они говорят преимущественно — и даже почти исключительно — о венчании на царство патриархом (или, если речь идет о короновании соправителя, верховным императором и патриархом) и не только никогда не упоминают о его военном короновании и поднятии на щит, больше не практиковавшимися, но редко упоминают и о славословиях димов, все более терявших свое былое значение. К тому же летописи охотно отмечают место коронации, т. е. церковь, в которой она происходила. Из этих указаний становится очевидным, что на рубеже VI и VII веков место коронаций переменилось, что из Ипподрома и дворцовых зал они переместились в церковь. Уже предшественник Ираклия, Фока, был в 602 году коронован в церкви Иоанна Предтечи в Евдоме.

Ираклия же в 610 году короновал патриарх Сергий в св. Софии, и в дальнейшем храм св. Софии все больше становится постоянным местом венчания на царство византийских василевсов.

 Отметим, кстати, следующий красочный эпизод из истории восшествия на престол императора Ираклия. Как сообщает современная хроника Иоанна Антиохийского, еще до официального коронования в св. Софии, на пути в столицу, Ираклий был коронован митрополитом Кизика, причем это предварительное символическое коронование было совершено венцом, снятым с иконы Богородицы. Очевидно, в глазах Ираклия и его окружения коронование значило церковное благословение на царство. Мне кажется, рассмотренные данные необходимо приводят к выводу, что коренная перемена в истории обряда императорского коронования восходит к началу VII века — эпохе глубоких и всеобъемлющих перемен, из которых родилась средневековая Византия.

Отлившись в определенные, твердо установленные формы, обряд церковной коронации в средневековой Византии, как мы видели, веками оставался неизменным. Только после завоевания Константинополя крестоносцами в 1204 году и установления на Босфоре латинского владычества появились в нем значительные изменения и дополнения: во-первых, к венчанию на царство присоединилось миропомазание императора; во-вторых, возобновился обычай поднятия императора на щите. Можно, мне кажется, считать установленным, что миропомазание, дотоле не известное в Византии, было впервые применено при венчании на царство основателя Никейской империи Феодора I Ласкариса (1208) и что одновременно был возобновлен в Никейской империи не применявшийся в Византии  более  шести столетий обычай поднятия императора на щите.

Оба эти дополнения к неменявшемуся столь долго византийскому обряду коронования появились под влиянием западных обычаев. Примером послужила состоявшаяся в завоеванной византийской столице в 1204 году торжественная коронация Балдуина Фландрского, первого латинского императора в Константинополе, который был сперва поднят на щите, а затем коронован и миропомазан. Вытесненные из Константинополя византийцы старались придать церемониалу своего нового двора в Никее возможно больше блеска и, естественно, не желали ни в чем отставать от угнездившихся на Босфоре соперников. Оба эти заимствованные извне обычая, столь различные по существу, прочно укоренились в Византии. Пережив и Латинскую, и Никейскую империю, они продолжали соблюдаться в империи Палеологов, представляя важные и неотъемлемые элементы коронационного обряда поздней  Византии.

Самое полное описание византийского обряда коронации в заключительной фазе его развития содержит известный трактат Псевдо-Кодина, составленный в середине XIV века. Сравнивая его с описаниями предшествующей эпохи, нельзя не заметить, что религиозный, культовый характер коронационного ритуала еще более усилился.

Согласно Псевдо-Кодину, перед коронацией император, придя в храм св. Софии, прежде всего передает патриарху собственноручно написанный и подписанный текст символа веры, сопровождающийся длинными велеречивыми обещаниями неизменно следовать апостольским преданиям, постановлениям всех вселенских и поместных соборов и учению отцов церкви, быть всегда верным сыном и рабом церкви и т. д. (р. 253.4—254.25).

Затем, перед совершением самого коронационного обряда, в Августейоне (ведущем к св. Софии дворе) происходит церемония поднятия коронуемого на щите (р. 255.20— 256.14). Эта церемония, по смыслу очень далекая от давно забытого позднеримского обычая поднятия на щит, являет характер театрального зрелища, выставляя нового императора как бы напоказ собравшейся толпе.

Поэтому она и совершается не только при коронации верховного императора, но также и его соправителя. Желая подчеркнуть праздничность и торжественность момента, она приобретает черты, совершенно чуждые былому римскому обычаю, но зато весьма типичные для напыщенного дворцового церемониала поздней Византии. При  коронации  сына  и соправителя императора щит, на котором их поднимают, держат спереди император-отец и патриарх, а по бокам и сзади — высшие сановники, начиная с деспотов и севастократоров. При коронации верховного императора щит спереди держат патриарх и первый сановник империи, а по бокам и сзади — следующие по рангу вельможи. Таким образом, и в этот, некогда сугубо светский и военный, обряд включился верховный представитель церкви, а прежних главных его исполнителей — воинов — заменили высшие придворные чины.

Самым значительным нововведением является, однако, миропомазание императора, которое непосредственно предшествует собственно акту коронования. Миропомазание и коронование императора включаются в ход богослужения. В определенный момент литургии, когда патриарх выходит из алтаря на амвон, сопровождаемый высшими церковными чинами, и в церкви водворяется "великое молчание и тишина", патриарх приглашает выйти на амвон императора. Патриарх читает молитвы, составленные применительно к чину миропомазания,— одни тихо, другие полным голосом,— после чего помазует крестообразно голову императора миром и возглашает: "Свят!" Его окружение на амвоне повторяет этот возглас трижды, а затем повторяет его трижды народ (р. 257.26—258.29). Вслед затем дьякон выносит из алтаря стемму, патриарх возлагает ее на коронуемого и возглашает: "Достоин!" Этот возглас опять-таки трижды повторяют сперва архиереи на амвоне, потом народ. Если же коронуется сын императора, то стемму возлагают на него император-отец и патриарх (р. 259.9—22). Вспомним, что в V—VI веках при коронации императора-соправителя патриарх только читал предварительно молитву, но не участвовал в самом акте коронования, совершавшемся верховным императором; в последующие века совершал его обычно тоже сам верховный император, но при содействии патриарха, принимая стемму из его рук. Совместным коронованием младшего императора верховным императором и верховным представителем церкви в обряде поздней Византии роль церкви подчеркивается еще сильнее и очевиднее. Это дальнейшее и заключительное звено в развитии, которое неуклонно вело ко все большему оцерковлению византийского чина коронования.

В то же время в поздней Византии наблюдается своеобразная теократизация самой царской власти. Сохранившееся у Псевдо-Кодина и у Кантакузина описание коронационного обряда содержит в этом отношении ряд любопытных черт. В совершающуюся в св. Софии литургию включается не только коронационный обряд, но и коронуемый император. Так, император участвует в великом входе и шествует в начале этой торжественной церковной процессии, перед дьяконами и священниками, несущими священные сосуды и святые дары; в этот момент, как поясняет наш текст, он имеет церковный чин депутата (чин весьма скромный, как бы показывающий императорское смирение). В определенный момент император, сопровождаемый дьяконами, входит в алтарь, берет кадило и, подобно дьякону, кадит крестообразно престол, затем кадит на патриарха, а патриарх, принимая кадило из рук императора, в свою очередь кадит на него. Если император пожелает причаститься после коронации, то он делает это вместе с духовенством в алтаре и принимает причастие прямо из чаши, "поднося уста к чаше, как иереи". Все эти черты очевидно проистекают из представления, что венчание на царство является своего рода священным рукоположением и наделяет императора особым духовным качеством.

Средневековым институциям вообще, обрядам же в частности, свойствен определенный консерватизм. Перемены происходят очень медленно, но все же они неизбежно происходят. Через ряд видоизменений и даже изменений переломного значения, как мы видели, прошел и византийский обряд коронования. В многовековой его эволюции ясно различимы определенные этапы. Действительно, первоначально остается в силе римский обычай коронации военного характера, связанный с актом военного провозглашения. Лишь со второй половины V века к этому присоединяется совершаемое патриархом церковное коронование, но именно присоединяется и служит только дополнением к сохраняющему первенствующее и решающее значение военному коронованию по традиционному римскому образцу. Однако введенное в 457 году церковное коронование, хотя оно первоначально играло второстепенную роль, да обычно и производилось еще вне церкви, но производилось с тех пор неукоснительно, предопределило дальнейшую эволюцию и последовавшие многозначительные изменения. С начала VII века церковное венчание на царство не только переносится в церковь и становится не только важнейшим, но и единственным коронационным актом. Старый обычай военного коронования  поднятого на щите императора солдатским шейным обручем совсем отпал, а обряд коронования императора патриархом в храме св. Софии отливается в точно установленные, подчеркнуто церковные формы и, как бы ,  застыв в этих формах, адекватных средневековой Византии, веками остается  неизменным. Наконец, после 1204 года, на последнем этапе своего развития, византийский коронационный обряд осложняется новыми моментами: введением миропомазания коронуемого императора, заимствованного с Запада, но созвучного Духу  своеобразного  мистицизма поздней  Византии,  и  одновременно возобновлением  обычая поднятия коронуемого  на  щите, что как нельзя лучше  отвечало склонности к эффектным зрелищам, но по существу ничем не было связано с забытым римским обычаем.

В эволюции обряда императорской коронации отражается эволюция лежавших в его основе представлений о природе самой верховной византийской власти. В этом заключается смысл и интерес изучения этого обряда со всеми его характерными особенностями. Эти особенности возникают не случайно и не случайно видоизменяются: они являются зеркалом определенных воззрений и неизбежно отражают и наступающие в породивших их представлениях изменения. Не случайно, конечно, что в ту переломную эпоху, когда традиции римской государственности отходят в прошлое и Византия становится типично средневековым царством, пронизанным духом христианской церковности, обряд коронации византийского василевса претерпевает особенно глубокие перемены, отходит от римских традиций и приобретает чисто церковный, культовый характер. Не случайно также, что в последние века Византии этот культовый характер еще сильнее акцентируется. В конечном итоге, в результате многовековой эволюции, византийский коронационный обряд изменился в корне.

Поэтому странными представляются попытки исследователей установить некие общие и неизменные правовые нормы, на которых в будто бы покоился византийский обряд коронования, стремление констатировать, какие его а элементы являлись в правовом смысле необходимыми,  и выяснить, таким образом,  какими "конституционными факторами" определялось правомерное  вступление императора на престол. Уже В.  Зиккель в известной своей статье поставил этот вопрос во главу угла и пришел к выводу, что решающее значение имело исключительно избрание и провозглашение императора сенатом, войском и народом, тогда как церковное коронование такого значения не имело.

К этому выводу присоединилось большинство западных историков. Принимает его и О. Трейтингер, который в своей во многом очень ценной книге, говоря о короновании императора, особенно настаивает на том, что для вступления на престол императора необходимо было согласие сената, войска и народа и что это согласие было "во все времена единственной юридической базой императорской власти", тогда как "в церковном короновании император не нуждался никогда".

Такая точка зрения была бы еще как-то понятна, если бы она имела в виду исключительно коронования в ранней Византии, следовавшие сначала всецело, а потом преимущественно римским обычаям. В применении же к обряду средневековой Византии она вызывает полное недоумение. Ведь всем известно, что влияние константинопольского сената со временем сошло на нет, что прекратилась и политическая активность димов, тогда как влияние церкви и, в частности, константинопольского патриаршества, напротив, неуклонно возрастало. И, как мы видели из рассмотренных источников, эти факты в полной мере отразились и в церемониале коронации средневековой Византии. Конечно, эти свидетельства известны ученым, отрицающим значение церковной коронации, но они, следуя тому же В. Зиккелю, пытаются их перетолковать, утверждая, что патриарх венчал императора на царство якобы не как представитель церкви, но как... "представитель империи, как наиболее видный римский гражданин". "В правовом отношении,— поясняет О. Трейтингер,— коронование любой светской — мужской или женской — рукой имело то же значение". Но почему же в таком случае византийские императоры никогда не прибегали к помощи "любой светской руки"? Почему начиная с 457 года все они непременно желали принять корону именно из рук вселенского патриарха, в случае же вакантности патриаршего престола предпочитали отложить свою коронацию и ждать избрания нового патриарха? Почему с конца VI — начала VII века патриарх принимал участие и в коронации императора-соправителя, и к чему же здесь было его участие и присутствие в качестве "первого римского гражданина" наряду с бесспорно первейшим римским гражданином — самим верховным императором? Почему не обращались к услугам "любой светской руки" даже узурпаторы, не имевшие возможности получить корону от константинопольского патриарха? Почему и Фома Славянин в IX веке, и Иоанн Кантакузин в XIV веке предпочли получить ее хотя бы из рук иерусалимского патриарха, который не только не был знатнейшим римским гражданином, но вообще не был "гражданином" империи?

Можно было бы долго продолжать подобные недоуменные вопросы, на которые диковинная теория В. Зиккеля и его последователей не дает и не может дать вразумительного ответа. Основной ее порок заключается в самом подходе к изучаемым историческим явлениям. Никаких определенных правовых норм, регулировавших акт императорской коронации, в Византии не существовало и не могло существовать, и бесполезно заниматься их изысканием. Бесполезно, исходя из понятий новейшей юриспруденции и оперируя ее терминами, заниматься исследованием "юридической основы" византийской императорской власти и пытаться установить, насколько те или иные элементы византийского коронационного обряда были необходимы в правовом отношении,— вопрос, которого византийцы, наверно, вообще бы не поняли. Оправданно и осмысленно, напротив стараться выяснить, какие элементы коронационного обряда были в глазах самих византийцев особенно важны и имели основное значение для их воззрения на природу императорской власти. На так поставленный вопрос ответ может быть только один: основное значение до конца VI века имело военное провозглашение, а с начала VII века — церковное коронование.