Гленн Пейдж

ОБЩЕСТВО БЕЗ УБИЙСТВА: ВОЗМОЖНО ЛИ ЭТО?

К оглавлению

Номер страницы перед текстом на ней.

— 17 -

Глава 1

ВОЗМОЖНО ЛИ ОБЩЕСТВО НЕПРИЯТИЯ УБИЙСТВА?

Философия, как и любая наука, начинается тогда, когда кто-то задает общий вопрос.

Бертран Рассел

Вопросы, которые ставит страна, служат мерилом политической зрелости этой страны. Очень часто неудачи данной страны являются следствием того, что она не задала правильный вопрос сама себе.

Докавахарлал Неру

Возможно ли общество неприятия убийства? Если нет, почему? Если да, почему?

Что же имеется в виду под «обществом неприятия убийства»? Это человеческое сообщество, большое или маленькое, локальное или глобальное, где не убивают людей и не пользуются угрозой убить; где нет оружия, созданного для убийства людей, и оправданий для его использования; нет условий для существования или перемен в обществе, зависимых от убийства или угрозы убийства.

Итак, нет убийства людей или угрозы убийства. Это условие может распространяться на животных или другие формы жизни, но неприятие убийства людей является главной предпосылкой. Нет угрозы убийства; неприятие убийства не основано на страхе. Нет оружия для убийства (кроме как в музеях, посвященных истории пролития человеческой крови) и нет никакого оправдания отнятию жизни. Конечно, убивать можно и без специального оружия — кулаком или ногами; но нет намерения применять способность убивать, равно как и создавать специальные «технические» средства. Религии

не санкционируют убийство, отсутствуют заповеди, призывающие к этому. Правительства не легитимируют убийство, патриотизм этого не требует; революционеры его не предписывают. Интеллектуалы не оправдываются за него; художники не прославляют; народная мудрость не поддерживает его; здравый смысл не одобряет. Если пользоваться компьютерной терминологией нашего времени, общество не предоставляет ни «аппаратного», ни «программного» обеспечения для убийства.

Структура общества не зависит от отнятия жизни. Отсутствуют социальные взаимоотношения, существование или изменение которых требовало бы убийства или угрозы убийства. Никакие отношения доминирования или избранности - границы, формы правительства, собственность, пол. раса, этнос, класс или системы религиозных или гражданских верований не требуют убийства, чтобы поддерживать их или противостоять им. Все это не означает, что общество не имеет никаких границ или бесконфликтно: что означает, что его структура и процессы не зависят от убийства. Не существует профессий и занятии, легитимных или нет, основной целью которых является убийстве;.

Таким образом, жизнь в обществе, не приемлющем убийстве, характеризуется тем, что в нем не убивают людей и не угрожают убитъ. что в нем не существует специальных средств для убийства пли сю оправдания, и нет социальных условий, которые зависят от убийет ва или угрозы убийства.

Возможно ли общество неприятия убийства?

На наши ответы будут влиять личный опыт, профессиональная подготовка, культура и контекст все факторы, которые обычно привлекаются политологами, чтобы объяснять поведение других, и влиянию которых они сами подвержены.

Такое просто немыслимо!

Именно так хором ответили все двадцать членов группы американских политологов, когда на летнем семинаре 1979 г.. организованном Национальным Гуманитарным Фондом, им был задан подобный вопрос. Целью семинара был обзор классики западной политической мысли с тем, чтобы использовать ее в преподавании в колледже. Вопрос был сформулирован так: «Возможна ли политика ненасилия и политология ненасилия?». На этом семинаре были в равной пропорции

представлены все четыре основных направления американской политической науки: политическая теория. Американское правительство, компаративная политика, международные отношения. Среди ученых-мужчин была одна женщина.

Ответ был подкреплен тремя аргументами в короткой дискуссии, завершившей семинар. Во-первых, люди — убийцы от природы, они опасные социальные животные, всегда готовые убить. Во-вторых, недостаток ресурсов всегда порождает конкуренцию, конфликт и убийство. В-третьих, постоянно присутствующая опасность изнасилования вынуждает самцов быть готовыми убить, чтобы защитить самок. (Аналогичный аргумент единственной женщины остался без внимании: «Если кто-либо будет угрожать жизни моего ребенка, я убью его». Также не прозвучал обычный в этой ситуации встречный вопрос, полагаемый, как правило, достаточным, чтобы поставить крест на теории и практике отказа от убийства: «Как можно было, не применяя насилие, остановить Гитлера и Холокост?».)

Итак, трех «первичных» аргументов - о человеческой природе, о нехватке ресурсов и о сексуальных домогательствах оказалось достаточно, чтобы отказать теории и практике политики неприятия убийства в возможности существования.

Не возникло необходимости прибегать к только что повторенной классике западной политической мысли. Ее высшие достижения, вро-дс карательной законодательной традиции в Китае и каутильянской традиции в Индии заставляют прийти к тому же выводу: явно или скрыто готовность убивать полагается основой для создания и защиты «добропорядочного» общества. В идеалистическом произведении Платона (427 347 г. до н.э.).) «Республика» правители-философы (Патроны), набранные из класса воинов (Наемники), правят Работниками и Рабами путем убеждения и принуждения. Более того, как отмечает Леон Харольд Крейг. «Объективный наблюдатель принужден будет сделать вывод, что [в "Республике"] войну необходимо рассматривать как непреложный факт политической жизни, как, собственно, и любой другой жизни, и что любое более или менее значительное решение должно приниматься с учетом этого факта» (см.: Craig 1994: 17: ср.: Saпan 1979).

В «Политике» Аристотеля (384 322 гг. до н.э.) при одобряемых им политических режимах будь власть в руках одного правителя, двух или нескольких -- собственники вооружены, а для укрощения рабов и защиты от врагов необходима армия. Ни Платон, ни Аристотель не ставят под сомнение необходимость убийства в военных целях.

Почитаемый многими Макиавелли (1469-1527) в своем трактате «Государь» дает четкое обоснование необходимости убивать для правителей— они должны делать это, чтобы поддержать свою власть, поощрять доблесть и отстаивать честь своих государств. Лучше, конечно, править, используя хитрость и мудрость «лиса», но при необходимости правители не должны гнушаться убийственной силой «льва». Он считает, что гражданская милиция обязана укреплять власть республиканского государства.

Томас Гоббс (1588-1679) в «Левиафане» развивает идею о необходимости для государства убивать, чтобы поддержать общественный порядок и одерживать военные победы. Поскольку люди — убийцы по природе, неорганизованная жизнь в стихийном государстве приведет к хаосу насилия. Однако, поскольку у людей силен также инстинкт выживания, они вынуждены соглашаться на подчинение центральной власти, облекаемой правом убивать ради их же безопасности, оставляя за собой право убивать в целях самообороны. Гоббс останавливается в одном шаге от оправдания вооруженного восстания.

Этот шаг за него делает Джон Локк (1632-1704) в своей работе «Два трактата о государственном правлении». Он соглашается с Платоном, Аристотелем, Макиавелли и Гоббсом в том, что политическая власть должна быть готова убивать, однако он идет дальше и оправдывает революционное убийство. Когда власть становится тиранической и нарушаются суверенные права граждан на собственность, свободу и саму жизнь, угнетенные граждане имеют право и обязанность покончить с этой властью. Точно также как убийца в дикой природе может быть сам убит, граждане цивилизованного общества могут уничтожить деспотического правителя. «Двойное» оправдание Гоббсом и Локком убийства правителем/правителя было перенесено на уровень экономической классовой борьбы Карлом Марксом (1818-1883) и Фридрихом Энгельсом (1820-1895) в их «Коммунистическом манифесте». Класс собственников может защищать свои интересы с помощью убийства, но когда материальные и социальные отношения достигают критической точки, угнетенные классы могут восстать, чтобы изменить экономическое и политическое устройство общества. В некоторых отдельных случаях современной выборной демократии возможна мирная передача власти. Когда-нибудь в будущем, с прекращением экономической эксплуатации, исчезнет классовое государство, основанное на убийстве, но в переходный период экономические факторы будут создавать условия для убийства.

Во взглядах Жан-Жака Руссо (1712-1778) можно найти много об-

щего со взглядами Гоббса. В своем трактате «Об общественном договоре» он предлагает теорию «общественного договора» как основы политической организации государства. Граждане коллективно представляют и суверенную власть, и подданных государства. Они обязуются подчиняться правительству, которое составляет и проводит в жизнь законы, руководствуясь «коллективной волей». Согласно договору, государство имеет право вести войны и осуществлять завоевания, предатели могут быть казнены, а преступники убиты. Правительство может приказать гражданам принести себя в жертву ради государства:

Quand le prince lui a dit: II est expedient a l'Etat que tu mueres, il doit mourir; puisque... sa vie n'est plus seulement un bienfait de la nature, mais un don conditionnel de l'Etat.

Du contrat social. Livre II. Chapitre V

Когда власть скажет гражданину: Государству необходима твоя жизнь, — он должен умереть; поскольку... жизнь его \ не является более даром природы, а дается государством согласно договору.

«Об общественном договоре». Кн. II, гл. V

В конечном итоге, демократический общественный договор Руссо крепко связан с убийством.

В XX в. Макс Вебер (1864-1920), видный немецкий политический экономист и социолог-теоретик, в своей работе «Политика как призвание», которая впервые была прочитана им с кафедры Мюнхенского университета в 1918 г., категорически отрицает саму мысль, что политика может обходиться без убийства. Для Вебера «насилие является решающим средством для политики», исторически все основные политические институты родились в горниле насильственной борьбы за власть. Неудивительно, что Вебер дает такое определение государству: «человеческое сообщество, которое эффективно владеет монополией на законное использование физической силы на данной территории». Следовательно, «тот, кто ищет спасения собственной души и душ ближних, не должен заниматься политикой, так как у последней совершенно другие задачи, и решены они могут быть только с использованием силы» (Weber 1958: 121, 78, 126).

Таким образом, становится совершенно ясно, что ученые, исповедующие взгляды Вебера и его предшественников в философии,

должны считать политику и политическую науку неприятия убийства «немыслимой». Суть профессии политолога была выражена очень четко и кратко в высказывании одного маститого американского ученого в 50-е годы. Когда молодой коллега попросил его дать свое определение политики, изучением которой он занимался все свою жизнь, тот сказал, покуривая трубку: «Я изучаю власть государства, дающую право убивать». Вся история и культура Америки «насквозь пропитана» философской традицией убийства, благословляемой религией, принимающей насилие, и это только усиливает веру ученых и граждан Америки в то, что не убивающее общество невозможно. Отзвуки этой традиции слышны в мушкетных выстрелах в Лексингтоне, где началась Американская революция, в высказываниях Локка, оправдывающего вооруженное восстание, прославляемое в Декларации Независимости, и в призыве «Живи свободным или умри», прозвучавшем в Нью-Хэмпшире. Они слышны в «Боевом гимне республики», призывающем унионистов к победе над конфедератами, и в дерзком рефрене «Дикси», и в «Военно-морском гимне», воспевающем победы в дальних странах и на морях. Эти же отзвуки слышны в 21 выстреле салюта во время инаугурации Президента, который является также и Верховным Главнокомандующим. Салют —это напоминание о полном насилия прошлом страны и ее современной военной мощи. Напоминанием служат и регулярно повторяющиеся церемонии с флагом, гимном и военным эскортом, прославляющие жертвенность и кровопролитие, освященные президентским «напутствием»: «Более, благослови Америку» (Twain 1970) ^

Рождение Америки, ее территориальная экспансия, национальная интеграция и распространение глобального влияния — все сопровождалось убийством. Точное число погибших и раненых, своих и чужих, неизвестно, да и вряд ли будет когда-нибудь известно, но несомненно одно — убийство — основа американского государства. Дадим возможность политологам из других стран самим поразмышлять над тем, какой вклад внесло убийство в основание их собственных политических систем.

Новая нация родилась в огне республиканского восстания против колониального монархического правления, однако при этом она держала в повиновении своих собственных рабов. Выступая под флагом свободы, она расширила свои колониальные владения путем кровопролитного завоевания местного населения, силой подавляя врагов на юге и на севере и побеждая с помощью экономической блокады тех, кто предпочитал войне торговлю. Государство добилось нацио-

нальной интеграции путем гражданской войны, убив 74 542 солдата армии конфедератов и принеся в жертву 140 414 своих солдат.

Направив свои устремления за моря, американское государство добилось контроля над Гавайями (1898), Пуэрто-Рико, Гуамом и Филиппинами (1898), Восточным Самоа (1899) и Тихоокеанскими территориями (1945). На Филиппинах США подавили антиколониальное восстание (1898-1902) и казнили Муслима Мороса, который возглавлял сопротивление порабощению (1901-1913). Угрожая напасть с моря, США заставили Японию отказаться от политики изоляционизма и начать вести торговлю с иностранными государствами (1853-1854). Молодая нация продвигала и защищала свои интересы с помощью войн и интервенций; она вела войны с Британией (1812-1814), Мексикой (1846-1848), Испанией (1898), Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией (1916-1918), Японией, Германией и Италией (1941-1945), Северной Кореей и Китаем (1950-1953), Северным Вьетнамом (1961-1975) и Ираком (1991). США осуществили интервенцию в Пекин (1900), Панаму (1903), Россию (1918-1919), Никарагуа (1912-1925), Гаити (1915-1934), Ливан (1958), Доминиканскую Республику (1965-1966) и Сомали (1992). С помощью вторжений американских войск было свергнуто правительство в Гренаде (1983), Панаме (1989), а с помощью угрозы вторжения — на Гаити (1992). Нанося уда-4 ры и вводя войска, Америка вмешивалась в дела Камбоджи (1970) и Лаоса (1971), применяла репрессии в Ливии (1986), Афганистане (1998) и Судане (1998), демонстрировала решимость отстаивать свои стратегические интересы в Ираке (1993), Боснии (1995) и Югославии (1999).

Целых полвека после второй мировой войны США боролись с прокоммунистическими государствами, революционерами и другими врагами, сея смерть по всему земному шару.

Если во времена Революции регулярные вооруженные силы страны насчитывали менее одной тысячи человек, то к 1990 г. в рядах армии числилось уже 1,5 млн мужчин и женщин, за которыми стоят 24 тыс. стратегов Пентагона, цвет ученого мира и самая передовая в мире технология производства вооружений — все это оплачивается, с одобрения Конгресса и Президента, ежегодными вливаниями по крайней мере четверти триллиона долларов, изъятых из карманов налогоплательщиков. По самым скромным подсчетам, одна только американская ядерная программа в 1940-1996 гг. обошлась гражданам в 5,821 триллиона долларов (Schwartz 1998).

У США было больше всех военных баз, больше всех войск бы-

ло дислоцировано за рубежом, было заключено больше всех военных союзов, и они готовили и вооружали больше иностранных военных (убийц своих врагов, иногда своих друзей и даже своего собственного народа), чем любое другое государство. В то же самое время Америка превратилась в ведущего поставщика вооружений на весьма прибыльном, высоко конку рентном мировом рынке вооружений. Передовые технологии позволяют США нанести смертельный удар в любой точке планеты — на суше, море и в воздухе с помощью самого разрушительного оружия, которое когда-либо было создано человечеством для убийства.

Начав с Декларации Независимости в 1776 г., к 90-м годам XX в. государство, рожденное на поле боя, провозгласило себя «единственной мировой супердержавой и государством с самой сильной экономикой» (Президент У. Клинтон. Обращение к стране. 19 февраля 1993 г.). По словам Председателя Объединенного Комитета Начальников Штабов, генерала армии Джона Шаликашвили, США стали «глобальной державой» с «глобальными интересами». Празднуя в 1995 г. 50-летнюю годовщину победы над Японией, одержанной благодаря атомной бомбардировке, Президент в своем выступлении на Гавайях пообещал собравшимся представителям всех родов войск: «Вы всегда будете наилучшим образом подготовленными и вооруженными боевыми силами в мире». Далее он заявил: «Мы должны оставаться самой мощной нацией в мире, чтобы всегда побеждать силы зла». Эта решимость нашла отражение и в объяснении стратегического планирования Военно-Воздушных сил, обнародованном в 1996 г. Начальником Штаба генералом Рональдом Фогельманом: «Наша цель — отыскать, зафиксировать, проследить и поразить все, что движется на поверхности земли». И добавил: «Мы можем сейчас это делать, но не в режиме реального времени» (Речь на открытии Фонда Наследия в Вашингтоне. 13 декабря 1996 г.).

По мере приближения XX столетия к своему завершению, американские лидеры, следуя традиции, провозгласили его «Веком Америки» и выразили решимость сделать первый век третьего тысячелетия «вторым Веком Америки». При такой доминирующей традиции насилия Америка, не принимающая убийство, абсолютно немыслима. Именно убийство и его угроза положили начало национальной независимости, уничтожили рабство, положили конец Холокосту, спасли жизни людей в Японии, подвергнутой атомной бомбардировке, предотвратили мировую экспансию коммунизма, привели к падению Советской империи и теперь претендуют на ведущую роль как си-

ла, являющаяся гарантом и «двигателем» демократических свобод и капиталистической экономической системы во всем мире.

Однако американцам, которые изучают политологию, от профессоров до первокурсников, не нужна ни философия, ни национальная политическая традиция, чтобы знать, что общество неприятия убийства невозможно. Убийства каждый день вокруг нас подтверждают это.

Более 15 тыс. американцев погибают от рук своих сограждан каждый год (15 533 в 1999 г.; 5,7 на каждые 100 тыс. человек — это больше, чем было в 1900 г. —тогда погибало 1,2 человека на каждые 100 тыс.). Эта цифра не включает в себя «оправданные» убийства», совершенные полицией и гражданскими лицами (294 и 188 в 1999 г. соответственно). Общее количество убитых преступниками со времени окончания второй мировой войны (согласно подсчетам, 750 тыс.) превышает общее количество потерь в самых крупных войнах (650 053). К числу убийств могут быть добавлены разбойные нападения (916 383 в 1999 г.; 336,1 на каждые 100 тыс.)—нападения с использованием оружия, способные причинить тяжкие травмы или смерть (Данные ФБР 2000: 13, 23, 32). Число попыток самоубийств превышает разбойные нападения в 25 раз. По статистике ежегодно делается более 1 млн абортов.

Американцы убивают посредством избиений, обезглавливания, взрывов и поджогов, повешения, сталкивания с высоты вниз и отравления ядом, закалыванием, удушением, но по большей части —с помощью огнестрельного оружия (64,5% в 1999 г.).

Убийства бывают преднамеренные, непреднамеренные, профессиональные и случайные. Им предшествует супружеское насилие, насилие над детьми, над пожилыми людьми, ссоры, пьяные драки, продажа наркотиков, бандитские разборки, азартные игры, ревность, похищение, проституция, изнасилование, ограбление, укрывательство и «божественные» или «сатанинские» заповеди. Не существует ни одного совершенно безопасного места: убивают дома, в школах, на улицах, на шоссе, рабочих местах и в храмах, тюрьмах, парках, больших и маленьких городах, на природе и даже в здании Капитолия в Вашингтоне. Жертвами убийства становятся поодиночке, серийно, коллективами и случайно; в основном это — мужчины (76% в 1999 г.). Однако среди убитых супругов «лидируют» жены (в 1976-1985 гг. — 9480 против 7115 убитых мужчин (см.: Mercy and Saltzman 1989)). Убийцами становятся одиночки, пары, банды, секты, синдикаты, террористы и даже слуги государства, состоящие в правоохранительных

органах. Убийцы, чьи имена известны, в основном — мужчины (9140 против 1046 женщин в 1999 г.), и этот контингент молодеет. В 1980 г. было подсчитано, что «для среднего американца шанс стать жертвой убийства — один к 240 для белых и один к 47 для черных и других меньшинств» (Rosenberg and Mercy 1986: 376). Как заметил республиканец и лидер большинства в Сенате Трент Лотт, выступая по национальному телевидению в ответ на инаугурационную речь президента Клинтона 27 января 1998 г.: «Уголовная преступность превращает наше государство из страны свободы в страну страха».

Средства массовой информации каждый день рассказывают об убийствах в Америке.

Дочь отрубает матери голову, подъезжает к полицейскому участку и бросает ее на тротуар. Мать топит двух сыновей; двое сыновей убивают родителей. Серийный убийца охотится на проституток; гомосексуалист соблазняет, расчленяет, замораживает в холодильнике и поедает трупы молодых жертв. Снайпер убивает 15 человек в университете. Двое мальчиков, вооруженных винтовками, в сельской средней школе убивают 4-х одноклассниц и учителя, ранив еще одного ученика и 9 одноклассников. Двое до зубов вооруженных учащихся старших классов в Литлтоне, Колорадо, убивают 13 одноклассников, ранят 28 и совершают самоубийство. В течение 1996-1999 гг. школьники в возрасте от 11 до 18 лет убили 27 одноклассников, 2-х учителей, 3-х родителей и ранили 65 человек. Городских школьников на игровой площадке убивает мужчина с автоматом. Ветеран Вьетнамской войны расстреливает из пулемета посетителей семейного ресторана фаст-фуд, убив 20 и ранив 13 человек. Другой ветеран, одетый в защитную форму, убивает прихожан в церкви, крича: «Я уже тысячу убил и убью еще столько же!»

Защищаясь от возможных посягательств на свою жизнь (согласно Гоббсу) и питая недоверие, согласно Локку, к веберовскому государству, в Америке проживает целая армия, вооруженная почти 200 млн стволов огнестрельного оружия — по крайней мере 70 млн винтовок, 65 млн пистолетов, 49 млн обрезов и 8 млн единиц другого длинноствольного оружия (Cook and Ludwig 1997). Оружейный бизнес — производство, продажа, импорт, экспорт — очень прибыльный и обширный, с десятками тысяч дилеров, легальных и нелегальных. 44 млн американцев держат дома оружие (оно есть у одной трети всех семей Америки). Большинство детей знает, где оно лежит, даже если взрослые уверены в обратном. Первая леди государства Хилари Клинтон, опираясь на статистику Фонда Защиты Детей, в своей речи в штате

Нью-Хэмпшир 22 февраля 1996 г. заявила, что 135 тыс. детей носят с собой в школу огнестрельное и другое оружие. Гражданское население имеет право держать оружие для самозащиты, охоты, отдыха и защиты от тирании правительства, что гарантировано Второй поправкой к Конституции в 1791 г.: «Граждане должны иметь право держать и носить оружие, поскольку для безопасности государства необходимо существование хорошо организованной милиции».

Готовая отразить и пресечь случаи домашнего насилия, американская полиция также хорошо вооружена. В ее состав входят федеральные агенты, плюс полиция штата и местная полиция (641 208 офицеров в 1999 г., 250 на каждые 100 тыс. населения). 42 из них были убиты в 1999 г. (ФБР 2000: 91). Этот контингент может быть усилен при необходимости подразделениями национальной гвардии и федеральных вооруженных сил США.

Тюремная охрана следит за 1,8 млн заключенных, обвиняемых в различных преступлениях, включая 3527 ожидающих исполнения смертного приговора (данные 1999 г. Министерства Юстиции 2000в; 2000а). Смертная казнь применяется за преступления против государства, а также в 38 из 50 штатов. За период 1977-1999 гг. было приведено в исполнение 598 смертных приговоров.

В конце XX в., в страхе перед все увеличивающейся преступностью и разгулом насилия граждане все больше поднимают голоса за расширение действия или за восстановление смертной казни как высшей меры наказания, за увеличение числа полицейских, за продление сроков тюремного заключения и за то, чтобы строилось больше тюрем. Насилие в Америке заложено в основу общества и оправдывается культурой.

Официально и неофициально, законно и незаконно, людей обучают убивать. Более 24 млн ветеранов войны прошли военную подготовку, где учились убивать (в 1999 г. —24 млн 800 тыс.), а ведь каждый четвертый мужчина — ветеран. Многие средние школы, колледжи и университеты предлагают курс базовой военной подготовки. Фирмы и компании учат своих сотрудников, как убивать в целях самообороны. Частные подразделения милиции (военные школы) готовят к боевым действиям; уличные банды собираются вместе, чтобы убивать; тюрьмы являются институтами убийства. Журналы для наемников обучают технике ведения боя, рекламируют оружие и наемных киллеров. Видео- и компьютерные игры вовлекают молодых «игроков» в «убойные» игры — от уличных схваток до боя на земле, в воздухе, на море и в космосе, и все это с использованием огромного арсенала

технологий убийства. Индустрия «виртуальной реальности» продает «игры для отдыха» типа «убей или тебя убьют», вызывающие прилив адреналина. На какое-то время у студентов колледжа становится модной игра в «ликвидацию» своих и чужих студентов на кампусе. Настоящее убийство и его имитация кажутся естественным продолжением детских развлечений с игрушечным оружием. Средства массовой информации и телевидение исподволь приучают к убийству и обесцениванию человеческой жизни, создавая фильмы, мультфильмы, теле- и радиопрограммы, песни, книги, журналы и коммерческую рекламу. С раннего детства и юности в мозгу молодых людей отпечатываются тысячи образов, демонстрирующих, каким образом люди, их собственность, животные и природа могут быть уничтожены героями или негодяями. Со временем картины кровопролития и зверства соединяются в быстрой последовательности с сексуальными образами, особенно в рекламе фильмов, полных насилия; при этом сексуальный соблазн подсознательно связывается с соблазном убийства.

Никогда еще за всю свою историю сознание людей не подвергалось такой «пропагандистской атаке» насилия. Создается впечатление, что вся нация уподобляется будущим коммандос и наемным убийцам, тренировка которых для преодоления отвращения к убийству включает просмотр фильмов с ужасными зверствами — при этом с помощью специального устройства им не дают закрывать глаза (Watson 1978: 248-251). Кажется, вся нация делается бесчувственной, неспособной сострадать, но способной воспринимать убийство совершенно спокойно. Судьи свидетельствуют, что несовершеннолетние убийцы все меньше испытывают уважение к человеческой жизни. Но каким бы вредоносным для общества ни было содержание вещания средств массовой информации, оно необходимо государству, которое испытывает потребность в профессиональных «патриотически настроенных» убийцах. Эта потребность нашла свое высшее выражение в ролике стоимостью в миллион долларов, рекламирующем призыв в армию и показанном во время трансляции американского Суперкубка по футболу. На глазах миллионов зрителей средневековый рыцарь из боевой видеоигры, размахивающий мечом, превращается в современного салютующего клинком солдата-десантника американских ВВС.

Философия убийства отражается в языке, который придает ему естественность и неизбежность. Американская экономика зиждется на свободном предпринимательстве; совершить очень удачную биржевую сделку на разговорном английском языке значит «сделать выстрел наповал». На Уолл стрит говорят: «Покупайте, когда на улицах

пролилась первая кровь», а компании упражняются в «ценовых войнах».

Американская политика зиждется на свободной выборной демократии. Сотрудников предвыборного штаба называют «войсками» или «пехотой», законопроекты бывают «зарезаны» в законодательных органах, а народ «ведет войну» с бедностью, преступностью, наркоманией и другими бедами.

Национальный вид спорта — бейсбол. Свое недовольство рассерженные болельщики обычно выражают криками: «судью в расход!». Спортивные комментаторы называют сильные команды «убийцами», игроков — «орудиями», подачи — «длинными снарядами», а проигрывающим командам «не хватает инстинкта убивать».

Гордясь свободой вероисповедания, поклоняясь Христу, пришедшему на землю с миром, американцы поют: «Вперед, солдаты Христа» и, соединяя свои голоса в хоре, «поднимаются по лестнице Иакова», как «солдаты креста», невольно прославляя «подвиги» крестовых походов и Реформации.

Когда американцам нечем особенно заняться, они озабочены тем, как «убить время».

Все больше и больше осознавая вред, который наносит язык с расистскими и сексистскими импликациями, американцы продолжают использовать лексику, полную коннотаций, связанных с убийством, не отдавая себе в этом отчета. Лингвистический «арсенал» американского английского изобилует словами, которые вызывают в памяти все виды оружия, известные человечеству, способы их использования и их «эффективность». Предательство — это «нож; в спину», бюджеты «урезаются», а попытаться — значит «сделать пробный выстрел»; идеи «торпедируются», оппозиция называется «зенитной артиллерией», а следствия каких-либо действий— «радиоактивными осадками»; юристов называют «тяжелой артиллерией», а красивую кинозвезду — «секс-бомбой». С другой стороны, настоящие акты убийства часто «скрывают» под эвфемизмами. Первая в мире атомная бомба называлась «Малыш» и была сброшена на Хиросиму с бомбардировщика В-29, названного «Энола Гей» в честь бабушки пилота. Бомба, сделанная из плутония, «Толстяк», была сброшена на Нагасаки с «Авто Бока». Межконтинентальные ядерные ракеты, предназначенные для массового уничтожения населения городов, назвали «Миротворцами». Беря на вооружение спортивную терминологию, военные называют свои учения «играми». Убийство гражданского населения или собственных солдат в процессе боя называется «побочным ущербом».

По выражению бывшего президента Рональда Рейгана, «Америка — самая невоинственная, самая мирная нация в современной истории» (Public Broadcasting Service 1993). Время от времени отдельные эпизоды убийства перерастают в массовые во время вспышек насилия среди населения или во время противостояния населения правительственным силам. В 1992 г. было убито 52 человека, 2 тыс. ранено и 8 тыс. арестовано в южном районе Лос-Анжелеса в результате стрельбы, грабежей и поджогов, вызванных оправдательным приговором полицейским, жестоко обращавшимся с черным американцем. За два месяца в этом районе напуганным гражданам было продано 70 тыс. стволов огнестрельного оружия. Подобное кровопролитие произошло в Уоттсе (34 человека в 1965 г.), Ньюарке (26 в 1967 г.) и Детройте (46 в 1964 г.), не говоря уже о жертвах восстаний рабов в XVIII и XIX вв. Для восстановления порядка в Детройте в 1967 г. потребовалось 4700 десантников, 1600 гвардейцев и 360 полицейских штата Мичиган (Locke 1969). Последствия сочетания государства Гоббса-Вебера со Второй поправкой, отвечающей духу теории Локка, можно видеть на примере убийств в Уэйко (Техас) в 1993 г. и в городе Оклахома-Сити (Оклахома) в 1995 г. В Уэйко вооруженные агенты полиции штата хотели применить меры к религиозной секте; в результате 4 федеральных агента было убито, более десяти ранено, а 89 членов секты, в их числе женщины и дети, погибли в огне самосожжения. В день второй годовщины этой трагедии, якобы из чувства мести, противник власти государства приводит в действие пусковой механизм в грузовике, начиненном взрывчаткой, уничтожив здание федерального центра в Оклахома-Сити, убив 168 человек, включая женщин и детей.

Если американцы посмотрят, что творится за пределами их страны, они найдут массу оснований для уверенности, что общество неприятия убийства невозможно. XX в., самый кровопролитный в истории человечества, продемонстрировал в полной мере весь ужас способности человека убивать в массовом масштабе. Исследования, выполненные Рудольфом Раммелем, позволяют взглянуть на кровопролитие в исторической и глобальной перспективе. Различая «демоцид ъ (убийство государством своих собственных граждан путем геноцида, казней, массовых убийств и искусственно вызванного голода), и смерть на поле боя (во время мировой войны, местной, гражданской, революционной или партизанской), Раммель «консервативно» оценивает размах убийства в летоисчисляемой истории:

Количество жертв демоцида и войн за период до 1987 г.

	до 1900	1900-1987	Всего
Демоцид	133147000	168198 000	302 345 000
Войны	40457000	34 021000	74478 000
Всего	173 604 000	203 219 000	376823 000

Источник: Rummel 1994: Table 1.6; 66-71.

Итак, около 400 млн людей можно считать жертвами политических убийств, не считая уголовные убийства. По Раммелю, «наибольшего размаха» демоцид достиг при коммунистических режимах; на втором месте — тоталитарные и авторитарные режимы, а затем — демократические. Все еще свежи в нашей памяти гитлеровский Холокост, сталинские репрессии, японская агрессия и убийства маоистского режима. У. Экхардтом и его последователями подсчитано, что между 1900 и 1995 г. в результате войн погибло, по крайней мере, 106 млн 114 тыс. человек. Из них 62 млн 194 тыс. — гражданских лиц и 43 млн 920 тыс. — военных. (Sivard 1996: 19). Не прекращались убийства и в «мирный» период Холодной войны; между 1945 и 1992 г., по крайней мере 22 млн 57 тыс. было убито в 149 войнах; из них 14 млн 505 тыс. гражданских лиц и 7 млн 552 тыс. — военнослужащих (Sivard 1993: 20-1). В одном только 1996 г. велось по меньшей мере 30 войн. Экраны телевизоров то и дело показывают сцены кровопролития из разных точек земного шара, некоторые из них — следствия конфликтов с давней предысторией, некоторые — результат недавно возникших разногласий, усилившихся из-за неспособности современного общества решить проблему. Один ужасный кризис сменяет другой, и средства массовой информации на короткое время концентрируют свое внимание на каком-то из них, чтобы вскоре перейти к следующему. Кровопролитие принимает разные формы, но все эти международные войны, гражданские революции, сепаратистские восстания, террористические вылазки, территориальные споры, военные перевороты, геноцид, убийства на этнической, религиозной, национальной почве, политические убийства, иностранные интервенции, а также следствия всего этого — тяжкие увечья и лишения — все они являются результатом готовности убивать. Иногда конфликты за пределами США приводят к убийству американцев в своей собственной стране, как это случилось в 1993 г. при взрыве здания Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке про-

тивниками политической поддержки Израиля. Тогда 6 человек погибли и около тысячи получили ранения. Убийство может происходить и за рубежом США, как это случилось одновременно в Найроби и Дар-эс-Саламе в 1998 г., когда с помощью машин, начиненных взрывчаткой, были взорваны здания американских посольств, при этом погибло 12 американцев и 300 африканцев, и около 5 тыс. человек было ранено. Провожая уходящий XX в., американские политические лидеры вслед за Гоббсом могли бы сказать: «Мир живет по законам джунглей» и повторить крылатую фразу времен павшей Римской империи: «Если хочешь мира, готовься к войне» («Si vis pacem para bellum»).

Американские политологи и их студенты живут и работают в этом контексте древних верований, философского наследия, патриотических настроений, «обработки» средствами массовой информации, культурных традиций и всеобщего кровопролития — и поэтому неудивительно, что они однозначно отвергают возможность существования общества неприятия убийства. Когда вопрос об этой возможности поднимался в университетской среде, на первом занятии водного курса или семинара для старшекурсников, обычно выдвигались все те же основные аргументы — человеческая природа, экономический фактор и необходимость защищаться от сексуальных домогательств и других нападений. Хотя культура опрашиваемых несколько сте-реотипизирует ответы, количество вариаций практически бесконечно. Каждый раз, когда задается этот вопрос, нужно ждать чего-то нового в ответе, например: человеческие существа жаждут власти, они эгоистичны, ревнивы, злы и в целом психически неустойчивы; убийство в целях самозащиты заложено в природе человека и является его неотъемлемым правом; люди алчны и стремятся к конкурентной борьбе; социальные различия и сталкивающиеся интересы делают убийство неизбежным; есть вещи похуже убийства — психологическое и экономическое угнетение; общество без убийства будет тоталитарным, свобода будет утрачена; такое общество подвергнется нападению и порабощению иностранными агрессорами; неприятие убийства как политический принцип аморально; убийство во имя спасения жертв агрессии всегда должно считаться справедливым; убийство преступников как способ возмездия и предотвращения преступлений полезно для общества; оружие уже изобретено, технология убийства всегда будет существовать; в истории еще никогда не было примеров общества без убийства; это просто немыслимо. Это не означает, однако, что все студенты единодушны; некоторые из них считают, что поскольку человечество способно на творчество и сочувствие, общество неприя-

тия убийства может быть построено с помощью образования. Другие считают, что условия для построения общества неприятия убийства могут быть созданы в небольших по масштабу сообществах, а не в крупных и не глобально. Это также не означает, что американцы верят в насилие сильнее, чем студенты и профессора из других стран. Чтобы выяснить, существует ли здесь какая-то разница, необходимо провести систематическое сравнительное исследование. Что касается профессионалов-политологов всего мира, то у них пессимизм явно превалирует. И все же когда задается вопрос «Возможно ли общество неприятия убийства?» в других политических культурах, порой появляются совершенно неожиданные ответы.

«Я никогда об этом раньше не задумывался...»

Таков был ответ одного шведского коллеги на встрече шведских футурологов в Стокгольме в 1980 г., посвященной обсуждению идеи «ненасильственной» политологии. Да, так он и сказал: «Я никогда об этом раньше не задумывался. Мне нужно время, чтобы это обдумать». Удивительно — но не произошло ни автоматического отторжения, ни автоматического приятия. Вопрос воспринят как информация к размышлению. Подобным же образом ответил в 1997 г. на встрече ученых-систематиков Нобелевский лауреат в области химии. Он просто сказал: «Я не знаю». Такого рода реакция вообще была характерна для него, когда он считал, что нет научной базы для другого ответа. После он призвал членов конференции серьезно подумать над вопросом, поскольку наука и цивилизация развиваются именно благодаря тому, что ставятся вопросы к задачам, на первый взгляд кажущимся невыполнимыми.

Это возможно, но...

На 11-м всемирном конгрессе Международной Ассоциации Политологии, проходившем в Москве в 1979 г., двое русских ученых отозвались на доклад «Политология ненасилия» серьезным желанием подумать над этим вопросом. Удивительным образом оба приходят к тому, что цель политики и политологии — построение общества ненасилия. Однако один из них спросил: «Какова должна быть экономическая база общества и политической науки ненасилия?» Его коллега задал другой вопрос: «Как нам справляться с трагедиями, подобными чилийской (где военный переворот уничтожил демократически избранное правительство социалистов), в Никарагуа (месте жестоких репрес-

сий и революции) и в Кампучии (где более миллиона людей было убито в процессе "революционной" ликвидации городского населения как класса)»?

Действительно, какая экономика не зависит от убийства и не поддерживает его, как это делают современные формы «капитализма» и «коммунизма»? Как может политика неприятия убийства предотвратить, остановить и ликвидировать последствия зверств и убийств? При условии допущения возможности ненасильственного общества, встает ряд проблем, требующих глубокого научного изучения.

Мы знаем, что человечество не агрессивно по природе, однако...

Когда вопрос о политической науке ненасилия был задан группе арабских политологов и ученых с кафедры общественного управления в Иорданском университете в Аммане в 1981 г., один профессор выразил общее мнение: «Мы знаем, что человеческие существа не склонны к насилию от природы. Однако, —добавляет он, — мы вынуждены применять насилие в целях самозащиты». Если самый первоочередной аргумент о том, что человечество агрессивно по природе, ставится под вопрос, открывается возможность найти условия, при которых никто не будет убивать.

Это невозможно, но.

Во время десятого юбилейного семинара, проводившегося в 1985 г. в Институте Науки Мира, в Университете Хиросимы, в котором при-йимали участие в основном японские ученые, мой вопрос разделил аудиторию ровно пополам. Один профессор по методике образования сказал: «Это невозможно, но может стать возможным», т. е. признал, что для общества неприятия убийства в данный момент нет предпосылок, будущая возможность существования такого общества допускается. Этот же профессор в свою очередь задает вопрос: «Какая система образования нужна, чтобы появилось общество ненасилия?» — и этот вопрос — конструктивное приглашение к творческому решению проблемы.

Это вполне возможно...

В декабре 1987 г. профессор философии из Кореи, президент корейской ассоциации ученых-социологов и политический лидер в Пхеньяне, к моему удивлению отвечает не колеблясь: «Это вполне воз-

можно». Почему? Во-первых, человечество от природы не запрограммировано на убийство. Люди одарены «совестью», «разумом» и «способностью к творчеству», что позволяет им отвергать убийство. Во-вторых, экономические проблемы не должны использоваться для оправдания убийства — люди не рабы материальной жизни. Нехватка чего-то может быть компенсирована «творческим потенциалом», «производительностью», и, что самое важное, «справедливым распределением». В-третьих, изнасилование не должно быть использовано для оправдания убийства; от этого явления можно избавиться с помощью образования и создания подобающего социального климата.

В феврале 2000 г., когда участникам встречи около 200 лидеров местных администраций в городе Манисалес, Колумбия, задали все тот лее вопрос: «Возможно ли общество неприятия убийства?», не было ни одного отрицательного ответа, все единодушно ответили: «Да».

Эти положительные реакции в Корее и Колумбии просто удивительны, если принять во внимание атмосферу насилия, царящую в этих странах.

Политические традиции Демократической Республики Корея имеют много параллелей с американской историей: антиколониальная революция, гражданская война с целью объединения страны и «справедливая» оборонительная война и наступление на внутренних и внешних врагов. В Колумбии десятки лет общество вынуждено страдать от действий неуловимых военных, полицейских, военизированной охраны, партизан, уголовников и прочих убийц.

Разнообразные социальные реакции

Когда вопрос о возможности общества неприятия убийства ставится без предварительного обсуждения перед различными группами, жителями разных стран и носителями разных культур, проявляются различные социальные предпосылки, благодаря которым люди в разных группах бывают предрасположены либо к отрицательному, либо к положительному ответу. Этот феномен, очевидно, требует систематического изучения в глобальном масштабе.

В Вильнюсе, Литва, на майском семинаре 1998 г. под названием «Новая политическая наука», организованном Институтом «Открытое общество», в котором участвовали политологи из стран, совсем недавно входивших в состав Советского Союза, 8 участников ответили «Нет», один «Да». В марте 1999 г. на вводном семинаре по курсу политологии для студентов-выпускников в Национальном Универси-

тете Сеула 12 ответов было отрицательных, пять положительных, а двое ответили «Да и нет». В феврале 1998 г. на форуме парламентариев стран Тихоокеанского региона в Гонолулу, Гавайи, организованном Фондом Поддержки ООН, базирующимся в Японии, шесть ответов было положительных, пять — отрицательных, двое сказали «Да и нет». Среди группы наблюдателей, состоящей из японских женщин, 12 ответили «Нет», 11— «Да», одна— «Да и нет».

В городе Меделин, Колумбия, на национальной конференции специалистов в области образования под названием «Будущее образования» в ноябре 1988 г. 275 участников ответили «Да», 25 — «Нет». В группе социальных работников по проблемам семьи в Меделине 30 ответили «Да», 16 — «Нет». В группе молодых гангстеров, известных как «sicarios» — «маленькие ножи», среди которых были и наемные убийцы, 16 ответили «Нет», 6 — «Да». Когда их спросили о причинах таких ответов, один убийца сказал: «Я вынужден убивать, чтобы заботиться о своих двух дочерях. Кругом безработица». Тот из опрошенных, кто ответил «Да», объяснил: «Когда не будет пропасти между богатыми и бедными, нам не надо будет больше убивать».

В Эдмонтоне, Канада, в октябре 1997 г. в группе старшеклассников, принимавших участие в семинаре «Ценности XXI века», финансированном Канадским фондом Мира во всем мире им. Махатмы Ганди, ответы распределились следующим образом: 48— «Нет», 25 — «Да». В Атланте, Джорджия, на апрельской 1999 г. международной конференции по ненасилию, организованной Центром Мартина Лютера Кинга «За ненасильственные социальные перемены», 40 участников ответили «Да», 3 — «Нет». В Омске, Россия, в феврале 2000 г., в группе студентов отделения литературы в возрасте от 17 до 26 лет 121 ответ был положительный, 34 — отрицательные, и трое ответили «Да и нет».

Итак, возможно ли общество неприятия убийства? В жестокие времена конца жестокого XX в., когда убийства происходят ежедневно в глобальном масштабе, у политологов и их студентов есть все основания заключить — это абсолютно невозможно. Однако налицо желание некоторых подумать над вопросом серьезно — это немыслимо, но... может быть? .. Более того, несмотря на беспрецедентную угрозу самому существованию человечества на этой земле, в нашем мире существуют ресурсы — духовные и научные, существуют институты и опыт, внушающий нам веру в то, что когда-нибудь в конце концов такое общество станет вполне реальным.

— 37 -

Глава 2

ПРЕДПОСЫЛКИ СОЗДАНИЯ ОБЩЕСТВА НЕПРИЯТИЯ УБИЙСТВА

Мы, возможно, уже сейчаc знаем достаточно, чтобы покончить с эрой насилия, если мы решимся следовать по альтернативному пути.
Дэвид Дэниэлс и Маршалл Гилула.
Отделение психиатрии,
Стэнфордский университет, 1970 г.

Что же дает нам основание думать, что общество неприятия убийства возможно?

Какие есть причины считать, что человечество повсеместно способно ценить и уважать жизнь?

Ненасильственная человеческая природа

Мы могли бы начать с духовных, возвышенных соображений, но давайте рассмотрим сначала вполне приземленный, реальный факт. Многие люди никогда не убивают. Из всех живущих на земле людей — и из всех, кто жил до нас —только очень небольшая часть — убийцы. Посмотрите на статистику убийств в любом обществе, или даже на количество убийств во время войны. Военные и этнографические музеи очень редко предоставляют свидетельства того, что женщины, вторая половина человечества, составляют какую-то значительную часть солдат, убивавших на войне. И это при том, что женщины все-таки убивали, что некоторые их них сражались в войнах и революциях, что в некоторых сообществах женщины и даже дети принимали участие в ритуальных пытках и убийствах плененных врагов и что женщин мобилизуют в ряды некоторых современных армий. Тем не

менее большая часть женщин никогда не были воинами или солдатами-убийцами. Да и среди мужчин доля принимающих участие в военных действиях сравнительно невелика. Непосредственно на войне сражается небольшое число мужчин, и из них действительно убивает меньшинство. Убийцы же, в большинстве своем, делают это неохотно и впоследствии испытывают раскаяние. Подполковник Дэйв Гроссман в своей большой работе о нежелании мужчин убивать на войне объясняет: «Война наносит глубочайшие психологические травмы 98% тех, кто в ней участвует, независимо от количества времени, проведенного ими на войне. Те же 2%, кто не сходит с ума, скорее всего, были агрессивными психопатами еще до того, как попали на поле боя» (Grossman 1995: 50).

Таким образом, вопреки распространенному мнению политологов о том, что люди — прирожденные убийцы, основная задача военной подготовки— «преодолеть сопротивление необходимости убивать, глубоко коренящееся в душе каждого человека» (295).

Другое свидетельство мирной природы человека являет собой семья. Если бы люди были убийцами от природы, если хотя бы половина человечества была склонна к убийству, тогда семья в ее различных формах не могла бы существовать. Отцы убивали бы матерей, матери — отцов, родители—детей, а дети — родителей. Все это имеет место, но отдельные случаи не являются манифестацией закона убийства, который якобы довлеет над судьбой человечества. Будь это так, население земного шара давно вымерло бы. Мы же видим совершенно обратную картину: несмотря на ужасные лишения и унижения, семья продолжает порождать и поддерживать жизнь в беспрецедентном масштабе.

Этот глобальный парадокс можно объяснить, если посчитать, сколько всего жило на свете людей и сколько из них являлись убийцами. Согласно подсчетам Кейфитца и Уикса, пересмотренным Рамси, в период с 1 млн лет до н. э. и до 2000 г. нашей эры на земле «просуществовало» 91100 млн человек (Keyfitz 1966, Weeks 1966: 37; Ramsey 1999).

Если округлить количество жертв демоцида и войн, подсчитанное Раммелем, до миллиарда, допустить, что каждая жертва была убита одним человеком, и умножить на 6, чтобы включить в это число жертвы убийств — уголовных преступлений, мы получим примерно 3 млрд убийц с 1000 г. до н. э. до наших дней (данные с 1 млн лет до н. э. отсутствуют). Даже путем такого примитивного и округленного подсчета мы получаем удивительное соотношение: по крайней мере 95% людей

не являлись и не являются убийцами. Если бы количество убийств в США было 10 на 100000, то получилось бы, что только одна десятая процента американских граждан в год становятся убийцами. Если бы нападений с нанесением тяжких телесных повреждений было 500 на 100 000, всего полпроцента можно было бы добавить к 0,51% граждан, являющихся убийцами или покушавшихся на убийство.

Вполне возможно, что менее 2% или даже 1% всех людей были убийцами себе подобных. Процентное соотношение убийц и «неубийц» в некоторых обществах, конечно, может варьироваться в зависимости от культуры и эпохи (Keeley 1996). Тем не менее выживание и рост населения свидетельствует о преобладании жизнеутверждающего начала над «жизнеуничтожающим» в человеческой природе.

Духовные корни

Основания для уверенности в возможности создания общества без убийства можно найти в духовной традиции человечества. Общеизвестно, что религии не раз использовались для оправдания ужасного кровопролития — от принесения в жертву людей и геноцида до атомной бомбардировки (Thompson 1988). Однако основное послание человечеству Бога, Создателя, Духа Святого, как бы оно ни было задумано, не звучало таким образом: «О человечество, услышь Слово мое! Пойди и найди другого человека и убей его или ее!» Напротив, одна из божественных заповедей гласит: «Уважай жизнь! Не убий!». Эта заповедь в том или ином виде есть во всех религиях; именно поэтому Макс Вебер считает посвящение себя Богу несовместимым с политическим императивом убийства. В джайнизме и индуизме основной завет звучит так: «Ненасилие —высший закон жизни» («Ahimsa paramo dharma»). Первейшая заповедь буддизма—«Воздержись от отнятия жизни». Иудаизм, христианство и ислам — все разделяют заповедь «Не убий» (Исход, 20: 13). Одно из самых древних еврейских предписаний таково: «Сохраняя жизнь одному, ты сохраняешь множество жизней. Тот, кто отнимает одну жизнь, убивает целый мир». Суть этого предписания, хоть и с оговорками, сохраняется в исламе: «Каждый, кто убивает человека (кроме как в наказание за убийство или за распространение мошенничества), убивает человечество, а тот, кто спасает человеческую жизнь, спасает всех людей» (Коран 5: 32). Религия Бахай, вобравшая в себя учения иудаизма, христианства и ислама, провозглашает: «Бойтесь Бога, о люди, и воздержитесь от кровопролития» (Baha'u'llah 1983: 277).

Гуманистические традиции также предполагают возможность общества без убийства и стремление к нему. Согласно конфуцианскому учению, когда в среде правителей будет царить мораль, отпадет необходимость в смертной казни. (Fung 1983: 277). Согласно учению даосизма, когда люди живут просто, естественно, в гармонии с природой, «несмотря на то, что орудия войны существуют, никто ими не пользуется» (Fung 1952: 190). Современные социалисты считают, что когда рабочие откажутся поддерживать братоубийство, войны прекратятся.

Антивоенный манифест, направленный против первой мировой войны, провозглашает:

Все члены Союза Промышленных Рабочих Мира, обладающие классовым сознанием, осознанно противостоят пролитию человеческой крови, и не по религиозным мотивам, как квакеры или другие общества, а по убеждению, что у рабочих всего мира общие интересы. Находясь в решительной оппозиции к империалистическому капиталистическому правительству Германии, мы выступаем против убийств и издевательств над рабочими любой страны (True 1995: 49; пример мужественного действия можно найти в: Baxter 2000).

Во всех обществах убийство порицается. Уважение гуманистов к человеческой жизни совпадает с тем, чему учит религия.

Какое же значение имеет наличие этики неприятия убийства в мировых духовных и гуманистических традициях для создания общества неприятии убийства? С одной стороны, наличие такой этики демонстрирует божественное намерение заронить глубокое уважение к жизни в сознание человечества; с другой стороны, здесь проявляется человеческая способность воспринимать такие принципы и даже создавать их. Если бы люди были убийцами по природе, ни восприятие, ни передача, ни создание принципов ненасилия были бы невозможны и немыслимы. Далее если бы духовная этика неприятия убийства была выдумана правящей элитой для предотвращения революций, или если бы угнетенные выдумали ее для ослабления угнетателей, или убийцы для избежания наказания, все равно это означало бы, что люди, которым данная этика адресована, способны реагировать на нее положительно. Дух неприятия убийства проявлялся до, во время и после зсамых ужасных кровопролитий в истории. Выражение этого духане роскошь, благосклонно дарованная убийцами; дух этот жив и в наше время, он продолжает взывать к неприятию убийства в христи-

анстве эпохи крестовых походов, в исламе времен после завоевания, в иудаизме после Холокоста, в буддизме после эпохи милитаризма, и в традициях коренного населения пост-колониальной эры. В полном насилия XX в. проявления этого духа можно найти в мужественных поступках и деяниях на благо глобальных изменений на пути становления ненасильственного общества христиан Толстого и Мартина Лютера Кинга, индуиста Ганди, мусульманина Абдул Гаффар Хана, еврея Иосифа Абилеи, буддиста Дал аи Ламы, лидера партии «Зеленых» Петры Келли и многих других, известных и не очень известных.

Присутствие духа неприятия убийства в каждом религиозном учении и примеры приверженности принципам ненасилия открывают возможность для прозрения и приобщения к этой «вере» сотням миллионам сторонников. i

В то время как основы, корни неприятия убийства можно найти в каждой системе традиционных верований, духовное наследие человечества в целом сравнимо с разветвленной корневой системой дерева баньян. Вдохновение и питание можно получать как из всей системы, так и из любой ее части; все корни дают жизненную силу.

Уважение к жизни, присутствующее в религиозных верованиях и гуманистической философии, является залогом уверенности в том, что глобальное общество неприятия убийства возможно.

Научное обоснование

«Мы никогда не придем к ненасилию с помощью одной лишь религии», — таково заключение одного из ведущих религиозных лидеров Индии Акарии Махапрайны, преемника древней традиции джайн, проповедовавшей ненасилие (ahimsa). В этой традиции «ahimsa — основа всех ступеней жизни, суть всех священных текстов, а также клятв и добродетелей» (Jain and Varni 1993: 139). Для Махапрайны основным путем реализации общества неприятия убийства является наделение индивидуумов способностью открыть стремление к ненасилию в самих себе и воплотить это стремление в общественной жизни, совместив современную науку неврологию с духовными истинами. По его теории, тяга к насилию «питается» эмоциями, порожденными деятельностью эндокринных желез, влияющих на симпатическую и парасимпатическую нервную систему. Деятельность эта, в свою очередь, зависит от того, чем мы питаемся. В дальнейшем, основываясь на научных знаниях о нашей нервной системе, мы сможем целенаправленно использовать энергию мозга в простых медитациях для

укрепления тенденции ненасилия и посвящения себя ненасильственной общественной жизни (Mahaprajna 1987, 1994; Zaveri and Kumar 1992).

Каковы же научные основания для уверенности в способности человека отвергать насилие? Под «научными основаниями» я имею в вгаду все знания, полученные с помощью теоретических и экспериментальных исследований — факты, теории и методы определения верности и надежности данных. Научная революция начинается тогда, когда философы ставят под сомнение общепринятые точки зрения. И менно это было сделано для теории ненасилия Ричардом Конрадом (Konrad 1974), который усомнился в правильности распространенного мжения, что готовность убивать — это единственно правильный способ справиться с насилием, каким бы оно ни было —от изнасилования до X олокоста. Конрад считает, что тезис об единственно возможном ре-плении проблемы насилия основам на трех положениях: что все ненасильственные альтернативы уже идентифицированы; что все они были испробованы, и что все не сработали. По Конраду, эти положения несостоятельны: количество ненасильственных альтернатив гипотетически бесконечно; практические ограничения, налагаемые временем, наличием ресурсов и другими факторами, делают невозможной проверку даже тех альтернатив, которые уже идентифицированы, поэто-,( мз' мы не можем быть уверены в том, что только насилие как единственная альтернатива может дать результат. Таким образом, Конрад говорит о необходимости перейти от философской «предрасположенности» принимать насилие к желанию искать и испытывать ненасильственные альтернативы. Такой подход вполне может привести к научным открытиям, которые поставят под сомнение неизбежность насилия для человечества (см. также: Yoder 1983).

Подвергается также сомнению и тезис, что люди — убийцы по природе. Сотрудник университета в Тюлане, психолог Ло Тсенг Тсаи (Loh Tseng Tsai 1963) продемонстрировал, что кошку и крысу можно вы-, учить мирно есть из одной кормушки. Использованный им метод был комбинацией оперантного и социального обучения.* Разделенные в начале эксперимента стеклянной перегородкой, животные усвоили, что для того, чтобы шарики сухого корма посыпались в кормушку, из! нужно одновременно нажать на рычажки. После 700 экспериментов перегородку убрали без ущерба для крысы.

Тсаи заключает: «Мы продемонстрировали впервые в истории на-

* Оперантное обучение — выработка оперантного условного рефлекса. — Примеч. перев.

уки с помощью новаторских экспериментов, что кошки и крысы — так называемые естественные враги — могут сотрудничать друг с другом. Такое открытие перечеркивает традиционную для психологии догму, что у животных заложен неискоренимый инстинкт враждебности, который делает борьбу друг с другом или войны неизбежными» (Tsai 1963: 4).

Отметив, что «многие считают, что наши исследования заложили краеугольный камень в основание биологического фундамента теоретической возможности мирного сосуществования людей во всем мире», Тсаи призывает к разработке научной философии «выживания через сотрудничество», вместо того, чтобы продолжать придерживаться теории, считающей убийство неизбежным в условиях конкуренции.

В совершенно другой научной области физик и историк науки Антонио Драго, сравнивая значение механики Карно* с механикой Ньютона для разрешения конфликтов, приходит к подобной научно обоснованной рекомендации разрабатывать теорию трансцендентного сотрудничества в достижении общих целей как способ преодоления непримиримых антагонизмов (Frank 1960: 261-262; 1993: 204-205).

Тезис о том, что склонность человеческой природы к убийству коренится в нашем эволюционном развитии как вида «обезьяны-убийцы», может быть подвергнут сомнению в свете новых данных генетически идентичного людям вида приматов — миролюбивых обезьян бонобо в Центральной Африке (Каро 1990). В племени манганду в Конго, проживающем в тропическом лесу по соседству с бонобо, существует строжайший запрет на убийство обезьян, объясняемый легендой, что когда-то предки манганду и бонобо жили вместе, одним кланом (Каро 1990: 62). В противоположность гориллам, шимпанзе и другим приматам, бонобо не были «замечены» в убийстве своих сородичей (Wrangham and Peterson, 1990; Waal 1997). Более того, недавние исследования «миролюбия» и «взаимного альтруизма» у тех приматов, которые иногда убивают друг друга, также ставят под сомнение тенденцию считать убийство, а не возможность мирного решения конфликта, предпосылкой эволюции человечества (Waal 1989; 1996). В природе животных заложена «мирная» сторона, и в человеческой природе, как доказали Кропоткин, Сорокин и Кон, есть светлая, «аль-труистская» сторона (Kropotkin 1914; Sorokin 1954; Kohn 1990).

В своем сравнительном исследовании агрессии животных и человека этолог-антрополог Иренаус Эйбл-Эйбесфелдт обнаружил, что

* Сади Карно (1796—1832) —французский физик. —Примеч. перев.

существуют биологические причины для духовного императива «не убий» (Eibl-Eibesfeldt 1979: 240-241). Отмечая, что «у многих видов животных внутривидовая агрессия настолько ритуализована, что не приводит к нанесению физического вреда», он находит подобные, но более сложные способы избежать кровопролития у людей. «Можно сказать, что некий биологический фильтр способствует выполнению заповеди "не убий", — заключает ученый,—однако в процессе культурною псевдовидообразования (когда другие считаются не вполне человекообразными и, следовательно, объектом нападения) человек накладывает на биологический фильтр, запрещающий убивать, другой — -фильтр культурной нормы, который заставляет его убить. На войне это ведет к конфликту норм, который человек начинает ощущать из-за укоров совести, появляющихся, как только он осознает, что враг esro — человеческое существо».

Эт о также выражается в стремлении солдат после войны «очиститься» и быть принятыми в обществе. Подтверждают тезис Эйбл-Эйбесрелдта и исследования Гроссмана, который пишет, что «на протяжении всей истории большинство мужчин на поле боя не стремились убивать врагов даже ради спасения своей жизни или жизни друзей» ( Grossman 1995: 4).

Гроссман отмечает, что психические расстройства у солдат, непосредственно убивавших, встречаются чаще, чем у тех, кто не убивал. Взгляды военного психолога и этолога-антрополога во много совпадают и отличаются тем, как они применяют данные своих исследований. Для гжервого основная задача — разработать методы профессиональной подготовки, способствующей преодолению сопротивления необходимое ти убивать; для второго основная задача — привести культуру в соответствие с биологической природой, не склонной к убийству. Эйбесфелдт заключает:

Основа любой тяги к миру лежит в этом конфликте между культурной и биологической нормами, который заставляет человека стремиться к приведению этих двух норм к гармонии. Наша совесть остается нашей надеждой, и если мы прислушаемся к голосу совести, управляемый процесс эволюции может привести нас к миру. Это означает признание того, что война сейчас выполняет функции, которые когда-нибудь будут выполняться другим способом, без кровопролития (Eibl-Eibesfeldt 1979: 241).

Исследования головного мозга дают еще больше данных для уверенности в ненасильственном потенциале, заложенном в людях. Назвав свою теорию «неврореализмом», ученый-первооткрыватель, невролог Брюс Мортон (Morton 2000) опубликовал работу под названием «Дуалистическая четвертичная модель поведенческой латерально-сти», в которой он описывает нейробиологические основы как тяги к убийству, так и отторжения убийства. Четыре части модели «функционируют в двух режимах одной четвертичной системы». Это —система мозгового ядра (инстинкты), лимбическая система (эмоции), система правого и левого полушария (воображение и интеллект) и неомозжечковая система (интуиция). Мортон определяет источник высшего духовного и социального сознания в системе неомозжечковой интуиции. Этот «высший источник» «содержит в себе творческое начало, это средоточие правдивости, самодисциплины, альтруизма, готовности к сотрудничеству, сочувствия и ненасилия». Он обеспечивает выживание группы и является «феноменом деятельности головного мозга, свойственным всем». Проникновение этого «источника» в сознание может быть обеспечено тремя способами: травмой, полученной в условиях, когда человек был на грани смерти; некоторыми галлюциногенными препаратами и, наконец, что очень важно —медитацией. В обычной жизни общества «источник» естественным образом способствует движению общества к ненасилию. Он получает преимущество от отсутствия угрозы убийства и сам «работает» на отсутствие такой угрозы.

Данная неврореалистическая наука предоставляет основу для посвящения себя ненасилию и социальной трансформации, которая гармонично сочетается с духовным источником ненасилия и биологически заложенным нежеланием убивать. Она также вторит глубокой мысли Вивекананды о том, что главная задача духовных наставников — не нести Бога извне, но помочь каждому открыть в себе заложенное в нас божественное начало. Как говорил Толстой, «Царство Божие внутри нас» (Tolstoy 1974). Вот что говорил индийский мистик Кабир в XV в.:

В твоей душе Дух Божий обитает,

Посланник вечного Всевышнего Творца;

Спаситель наш в тебе самом живет,

Вглядись в себя и ты найдешь его

(Sethi 1984: 56-57).

Ну а как же быть с тем, что дисфункции мозга делают из некоторых людей маниакальных убийц? Даже если такая тяга к убийству

вызвана биологическими процессами, а не оперантным обучением или культу рными традициями, научный прогресс сможет дать патологическим: убийцам средство освобождения от желания убивать, причем сделать это можно, не затрагивая другие человеческие функции. Достижения современной неврологии, генетики и других биологических наук таковы, что тяга к убийству и насилию уже не может считаться «неизбежной частью человеческой природы», даже если она вызвана атипическими биологическими нарушениями. Одним из первых примеров такого «вмешательства» науки можно считать результаты теоретических и практических исследований, полученные невропси-хологош Джеймсом Трескоттом и невропсихиатром Робертом Хитом (Restals 1979: 118-133). По их мнению, тяга к убийству у некоторых индивкдов вызвана нарушением в электрических цепях («путях удовольствия»), соединяющих сектора мозга, которые связывают эмоции (лим;би ческую систему) и движения тага (мозжечок). Ученые считают, что правильное или неправильное развитие этих цепей зависит от степени свободы круговых движений тела в раннем детстве. Они проверили данную гипотезу с помощью эксперимента, в процессе которого головы молодых шимпанзе фиксировали в тисках или же вращали обезьян в крутящемся кресле. Впоследствии шимпанзе, чьи движения ограничивались, стали более агрессивными, а те, кто мог свободно двигаться, — более общительными. Перейдя к экспериментам на убийдазс, приговоренных к заключению, они вживили в задний мозг крошечгный электрод, который контролировался с помощью карманного стимулятора, работая через посредство устройства, вживленного в плечо маниакального убийцы («мозжечкового стимулятора», или «мозже-чкового миротворца»). При появлении ощущения дисфории, желани я убить, человек мог активировать «пути удовольствия», чтобы нейтрализовать эти ощущения. Некоторые индивиды с диагнозом «маниакальное психическое расстройство» испытали мгновенное облегчение впервые после нескольких лет одиночного заключения. У других тяга к убийству или самоубийству исчезала постепенно. Были и неуда,чи. В одном случае сломался проводок устройства, и пациент убил ножницами медсестру.

Тем не менее успех этих новаторских экспериментов свидетельствует о возможности с помощью технических и теоретических инноваций преодолеть биологически обусловленную тягу к убийству.

Другими источниками веры в возможность создания общества неприятия убийства, вопреки неверию политологов, могут служить выводы , сделанные 23 психиатрами из Стэнфордского университета,

которые сформировали комиссию по изучению «кризиса насилия» в США, последовавшего после убийств М. Л. Кинга и сенатора Роберта Кеннеди (Daniels, Gilula and Ochberg 1970). Исследовав насилие и агрессию с точки зрения биологии, психодинамики, окружающей среды, эмоции гнева, теории внутригруппового конфликта, и в их взаимодействии со средствами массовой информации, проблемой огнестрельного оружия, психическими расстройствами, употреблением наркотиков и другими факторами, Дэниельс и Гилула пришли к выводу: «Мы уже, возможно, знаем достаточно, чтобы человечество положило конец эре насилия, если мы решимся следовать по альтернативному пути развития» (441).

Результаты изучения конкретных случаев убийств, представленные психиатром Джорджем Ф. Соломоном, объясняют причины убийства, а также показывают, что его можно предотвратить, вместо того, чтобы беспомощно ссылаться на «человеческую природу» (Solomon 1970). В одном случае предшествующий жизненный опыт на первый взгляд очень неэмоционального снайпера — убийцы женщин был таким: пренебрежение родительскими обязанностями со стороны его отца — азартного игрока, совращение родной матерью-алкоголичкой, увлечение оружием и употребление наркотиков в целях избавления от навязчивых и ужасных образов инцеста. В другом случае на долю убийцы нового мужа бывшей жены выпало следующее: бедность, ненависть к отцу, избивавшему мать, конвульсии после ударов по голове, нанесенных отцом, насмешки матери, побои, наносимые сестрами, служба в морской пехоте, звание сержанта, женитьба на проститутке из борделя, рождение двоих детей, нападение на жену, попытка вскрыть себе вены из-за неверности жены в его отсутствие, угроза жены убить его с помощью пистолета 38 калибра, и, наконец, убийство — не ее, а ее нового мужа табельным оружием в гостиной во время ссоры всех троих из-за алиментов и права посещать детей. Соломон заключает:

Как психиатр я твердо уверен в том, что причины наших неудач кроются не столько во «врожденной неизлечимости» агрессивного индивида, сколько в нашем невежестве, от которого можно избавиться с помощью исследований, а также в несоблюдении установленных принципов, в страхе перед новшествами и чувстве мстительности по отношению к социальным отклонениям. Способность человека расти и выздоравливать велика, и надеюсь, что его тяга к насилию может быть остановлена (387).

В антропологии новый интерес к пониманию человеческого выбора в пользу ненасилия и мира в противовес агрессии проливает свет на новые данные, которые ставят под сомнение утверждение, что общество шеприятия убийства невозможно (Sponsel and Gregor 1994; Sponsel 1996). Как объясняет Лесли Спонсел, «Ненасильственные и мирные сообщества довольно редки, но не потому, что они редки сами по себе, а потому, что мирное сосуществование очень нечасто является предметом изучения, объектом интереса для средств массовой информации и других институтов». «Понимать характер, условия, причины, функции, процессы и следствия ненасилия и мира не менее важно, чем насилия и войны» (Sponsel 1994a: 18-19).

Научные основания для сомнения в справедливости утверждения Гоббса об универсальной кровожадности первобытных людей предоставлены исследованиями Пьеро Джорджи и Ван дер Денненом (Piero Giorgi 1999 and Van der Dennen 1990;*1995).

Изучив описания войн и раздоров 50 тыс. «примитивных сообществ людей», отображенных в этнографической литературе за последние 100 лет, Ван дер Деннен находит недвусмысленные свидетельст-а агрессивности только для 2 тыс. сообществ. Признавая, что отсутствие информации о «воинственности» остальных сообществ необязательно доказывает их миролюбие, ученый предостерегает от безоговорочного принятия на веру тезиса об универсальной человеческой агрессивности и воинственности (1990: 257, 259, 264-269). Он приводит з пример этнографические данные о 395 «совершенно мирных» племенах от австралийских аборигенов до народностей зуни (1995: 595-61 9).

Исследовав антропологическую литературу, Брюс Бонта называет 47 обществ, которые демонстрируют стремление к «миролюбию» (B.D. Bonta 1993). Он пишет:

Миролюбие... определяется нами как черта, которой обладают люди, живущие в состоянии относительной гармонии друг с другом; при этом между взрослыми мужчинами и женщинами нет случаев насилия; эти люди выработали эффективные стратегии разрешения конфликтов и предотвращения насилия; они решительно настроены избегать применения насилия к другим людям (воевать с ними); воспитывают своих детей в духе ненасилия и воспринимают себя исключительно как мирных людей (4).

Среди сообществ, у которых Бонта находит выражения миролюбия, он называет и меннонитов, и баптистов, и духоборов, и квакеров, и таитян, и зуни, и нубийцев и многих других. Изучая далее способы разрешения конфликтов у 24 сообществ, Бонта заключает:

В свете успеха этих обществ в разрешении конфликтов можно усомниться в некоторых распространенных представлениях западных ученых о конфликте и его разрешении: а именно представлений о том, что конфликт с применением насилия неизбежен во всех сообществах; что наказание и вооруженные силы предотвращают внешнее и внутренне насилие, что для предотвращения конфликтов необходимы политические институты и, наконец, что конфликт нужно рассматривать как нечто полезное и неизбежное. Этому противоречат данные о том, что более половины мирных сообществ не испытывали насилия — по крайней мере, такие случаи не зарегистрированы; что они редко наказывают взрослых (кроме как угрозой остракизма); они разрешают конфликты с соседями такими же мирными средствами, что и внутренние конфликты; они не ищут поддержки у внешних правительственных структур для разрешения внутренних конфликтов, и они очень негативно воспринимают конфликт как таковой (403).

По мнению многих ученых-антропологов, среди факторов, влияющих на низкое или высокое «содержание» насилия в обществе, особое место принадлежит подготовке ребенка к социальной жизни и осознанию сообществом своего собственного достоинства (Fabbro 1978).

Значимость этих факторов показана в сравнительном исследовании Дугласа Фрая жизни двух мексиканских деревень, где проживают индейцы племени запотек (D.Fry 1994). Социоэкономическая ситуация в этих деревнях примерно одинакова, но заметно отличается масштаб применения насилия. В мирной Ла-Пас, где почти не бывает убийств, жители считают себя «почтенными, мирными, независимыми и дружелюбными» (140). В соседней Сан-Андрее широко распространено «убеждение в системе ценностей, основанной на насилии» (141). Отсюда — неуважение к женщинам, избиение жен, физические наказания детей, непослушание детей, сквернословие, пьяные драки и убийства на почве ревности, вражды и мести. При похожих материальных и других условиях количество убийств в Сан-Андрее 18,1 на 100 тыс. жителей —по сравнению с 3,4 на 100 тыс. в Ла-Пасе. Этот сравнительный анализ помогает понять, что если пессимистично

смотреть на природу человека и иметь общественные нормы, допускающие насилие, убийства будут неизбежны, и наоборот, «мирные» принщипы создают благоприятный климат для общества неприятия убийства.

Серьезной научной поддержкой уверенности в способности человека, выбирать ненасилие явилось Севильское «Обращение о Насилии», подписанная 16 мая 1986 г. международной группой специалистов в области поведения животных, поведенческой генетики, биологической антр опологии, политической психологии, социальной физиологии и социологии2. Они заявили:

НЕНАУЧНО УТВЕРЖДАТЬ, что мы унаследовали тенденцию вести войны от наших животных предков... НЕНАУЧНО УТВЕРЖДАТЬ, что войны или другое агрессивное поведение генетически запрограммировано в человеческой природе... НЕНАУЧНО УТВЕРЖДАТЬ, что в ходе эволюции человека агрессивное поведение избиралось чаще, чем неагрессивное... НЕНАУЧНО УТВЕРЖДАТЬ, что у людей «насилие в мозгу»... НЕНАУЧНО УТВЕРЖДАТЬ, что война порождается «инстинктом» или каким-то другим единичным мотивом.

Вторя оптимизму психиатров из Стэнфорда, ученые заявляют далее о своей Декларации:

Мы заключаем, что биология не обрекает человечество на войну и что человечество может освободиться от гнета биологического пессимизма и проникнуться уверенностью в воз-, можность выполнить задачи, которые необходимо выполнить в этот Международный год Мира и в последующие годы. Хотя эти задачи можно выполнить только сообща, их осуществление зависит также от осознания их значения каждым человеком, от того, будет ли он смотреть в будущее с пессимизмом или оптимизмом. Также как «война начинается в головах людей», мир начинается в наших умах. Тот же биологический вид, что изобрел войну, способен выбрать мир. Ответственность лежит на каждом из нас (Adams 1989: 120-121; 1987). ий

2 августа 1939 г. Альберт Эйнштейн написал письмо президенту Франклину Рузвельту, в котором он информировал президента, что атомная физика вплотную подошла к точке, когда «вполне возможно» создание «исключительно мощных бомб нового типа» (Nathan and

Norden 1968: 295). Это письмо явилось толчком к созданию комитета советников, первоначальному инвестиционному вкладу правительства США в размере 6 тыс. долларов, «запуску» многомиллиардного Манхеттенского проекта и применению 6 лет спустя первых в мире бомб из урана и плутония. Прошло 60 лет, и сейчас вполне возможно утверждать, что существует достаточно научных свидетельств о способности человека отвергать насилие, и если эти способности систематически развивать, это может привести к трансформации всего общества в общество ненасилия и неприятия убийства. Среди этих свидетельств и доказательств — более 100 докторских диссертаций, описывающих исследования ненасилия, которые в большом количестве стали появляться с 1963 г. в США в таких областях, как антропология, образование, история, язык и литература, философия, психология, политология, религия, социология, речевая коммуникация и теология (Dissertation Abstracts International 1963-). Если прибавить сюда исследования, проведенные в других странах на других языках, доклады, сделанные учеными на конференциях, книги и междисциплинарные симпозиумы (Kool 1990; 1993), новаторский обобщающий анализ (Gregg 1966), новые журналы (International Journal of Nonviolence 1993-) и обширные библиографические обзоры литературы о действиях сторонников ненасилия (McCarthy and Sharp 1997), а также другие источники, станет ясно, что в дополнение к литературе о «мире» и «разрешении конфликтов» растет литература и увеличиваются знания о ненасилии. Потенциал сегодняшних знаний сравним с потенциалом ядерной физики в 1939 г.

Яркие свидетельства способности человека выбирать ненасилие

Эмиль Дюркгейм (1858-1917), основатель современной социологии, привлек внимание к «первым ярким свидетельствам» социальной жизни, имеющим непосредственное отношение к теоретическим вопросам. Эта мысль была подхвачена американским социальным психологом Дональдом Кэмпбеллом, который призывал своих студентов — выпускников факультета политологии Северозападного университета уметь замечать «социальные эксперименты», которые имеют много общего с теми, что можно поставить в экспериментальной лаборатории (Paige 1971). Поскольку политологии свойственно развивать теорию, исходя из практических наблюдений (как это сделал в своем «Государе» Макиавелли, выведший свою теорию из политики безжа-

лостного Чезаре Борджиа), то примеры выбора ненасилия, имевшие место и истории и современные нам, исключительно важны для признания возможности ненасильственных социальных изменений. Среди здоровых и заметных «ростков ненасилия» —государственная политика , институты, явления культуры, ненасильственная политическая борьба, исторические примеры и преданные идее люди.

Государственная политика. Замечательные примеры политики репжений, прокладывающих дорогу ненасильственному обществу, можно найти в странах, отменивших смертную казнь, не имеющих армии и признающих право граждан отказываться от военной службы по религиозным или другим мотивам. К апрелю 2000 г. 73 из 195 государств и территорий отменили смертную казнь за любые преступления.

Страны и территории, отменившие смертную казнь

АНДОРРА

АНГОЛ А

АВСТРАЛИЯ

АВСТРИЯ

АЗЕРБАЙДЖАН

БЕЛЬГИЯ

БОЛГАРИЯ

ВАНУАТУ

ВАТИКАН

ВЕЛИК ОБРИТАНИЯ

ВЕНГРИЯ

ВЕНЕСУЭЛА

ВОСТО ЧНЫЙ ТИМОР

ГАИТИ

ГВИНЕЯ-БИСАУ

ГЕРМАНИЯ

ГОНДУРАС

ГРЕЦИИ

ГРУЗИЯ

ДАНИЯ

ДЖИБУТИ

ДОМИНИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ИРЛАНДИЯ

ИСЛАНДИЯ

ИСПАШИЯ

ИТАЛИЯ

КИРИБАТИ (РЕСПУБЛИКА)

КОСТА РИКА

ЛИХТЕНШТЕЙН

ЛИТВА

ЛЮКСЕМБУРГ

МАВРИКИЙ

МАКЕДОНИЯ

МАРШАЛЛОВЫ ОСТРОВА

МИКРОНЕЗИЯ

МОЛДАВИЯ

МОНАКО

МОЗАМБИК

НАМИБИЯ

НЕПАЛ

НИДЕРЛАНДЫ

НИКАРАГУА

НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ

НОРВЕГИЯ

ОСТРОВА ЗЕЛЕНОГО МЫСА

ПАЛАУ

ПАНАМА

ПАРАГВАЙ

ПОЛЬША

ПОРТУГАЛИЯ

РУМЫНИЯ

САН-МАРИНО

САН-ТОМЕ И ПРИНСИПИ

СЕЙШЕЙЛЬСКИЕ ОСТРОВА

СЛОВАКИЯ

СЛОВЕНИЯ

СОЛОМОНОВЫ ОСТРОВА

ТУРКМЕНИСТАН

ТУВАЛУ

УКРАИНА

УРУГВАЙ

ФИНЛЯНДИЯ

ФРАНЦИЯ

ХОРВАТИЯ

ЧЕХИЯ

ШВЕЦИЯ

ШВЕЙЦАРИЯ

ЭКВАДОР

ЭСТОНИЯ

ЮЖНАЯ АФРИКА

Каждый случай полной отмены смертной казни представляет собой исключительный научный и общественно-политический интерес. Почему, как и когда каждое из правительств решило не убивать? Почему в этом списке представлены некоторые страны, культуры и регионы, в то время как другие отсутствуют? Какие исторические процессы возникновения новых явлений и их распространения вызвали именно такое сочетание? И наконец, какие последствия эти примеры изменений к ненасилию будут иметь для будущей реализации во всем мире обществ неприятия убийства?

В дополнение к странам, где смертная казнь отменена полностью, 14 государств отменили смертную казнь за обычные преступления, оставив ее как высшую меру наказания для специальных случаев во время военного положения или войны (например Аргентина, Босния-Герцеговина, Бразилия, Израиль, Мексика, Южная Африка и Великобритания). 23 государства имеют смертную казнь по закону, но не применяли ее 10 или более лет (например Албания, Бруней, Дар-эс-Салам, Конго, Папуа Новая Гвинея, Сенегал, Шри Ланка, Турция, и Зап. Самоа). 91 государство продолжает применять смертную казнь (включая Китай, Египет, Индию, Индонезию, Японию, Нигерию, Пакистан, Россию* и США). В то время как в США смертная казнь действует как высшая мера наказания за преступления против государства, 12 из 50 штатов и округ Колумбия отменили ее: Аляска, Гавайи, Айова, Мэн, Массачусетс, Мичиган, Миннесота, Северная Дакота, Род-Айленд, Вермонт, Западная Вирджиния и Висконсин.

Несмотря на то, что наряду с отменой смертной казни бывает и ее восстановление, общая тенденция к отмене, которую проводят правительства, пришедшие когда-то к власти в атмосфере насилия, укрепляет уверенность в достижимости общества неприятия убийства. Убийство граждан не должно быть ни частью «социального контракта» Руссо, ни неотъемлемой частью политики, как считал Макс Вебер.

Обратимся далее к примеру стран, где нет армий —в 2001 г. их было 27. Все они — члены ООН, за исключением островов Кука, Ниуэ и Ватикана.

Источник: Amnesty International. Apr. 2000.

* Россия после вступления в 1996 г. в Совет Европы также не применяет смертную казнь. — Примеч. ред. [Однако юридическая смертная казнь не запрещена, она лишь отложена до момента, когда во всех областях России будет суд присяжных. - Прим. Я.Кротова, 2007]

Страны, не имеющие армии

Нет армии (19)

ВАНУАТУ

ВАТИКАН

ГАИТИ

ГРЕНАДА

ДОМИНИКА

KOCTA-РИКА

КИРИБАТИ

ЛИХТЕНШТЕЙН

МАВРИКИЙ

МАЛЬДИВЫ

НАУРУ

ПАНАМА

САМОА

САН МАРИНО

САНТАЛЮЧИЯ

СЕНТ-ВИНСЕНТ И ГРЕНАДИНЫ

СЕНТ-КИТТС И НЕВИС

СОЛОМОНОВЫ ОСТРОВА

ТУВАЛУ

Нет армии (договор об обороне) (8)

АНДОРРА (ИСПАНИЯ, ФРАНЦИЯ) ОСТРОВА КУКА (НОВ.ЗЕЛ.) ИСЛАНДИЯ (НАТО,США) МАРШАЛЛОВЫ ОСТРОВА (США) МИКРОНЕЗИЯ (США) МОНАКО (ФРАНЦИЯ) НИУЭ (НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ) ПАЛАУ (США)

Источник: Barbey 2001.

Кр оме этого, по крайней мере 18 зависимых территорий или географических регионов демилитаризированы по соглашению со странами, под чьим суверенитетом они находятся, как например Аландские острова (Финляндия), или по международному соглашению, как Антарктика и Луна (Barbey 2001).

Отсутствие армии было бы странным для государств, где она считается необходимой для поддержания национального духа, контроля над социальной сферой, обороны и нападения. Но даже хотя страны без ар мий малы — и хотя некоторые из них зависят от своих вооруженных соседей или присутствия военизированных сил на их территории, — тем не менее они являются примером государства без армии. Целые нации, отвергающие убийство, вполне возможны. В странах, г,ще есть армии, официальное признание права отказа от военной слгужбы по религиозным и политическим мотивам является еще одншм доказательством возможности создания общества неприятия убийства. В 1998 г. 47 стран юридически признали ту или иную форму принципиального отказа граждан убивать на военной службе.

Страны и территории, признающие отказ от военной службы (47)

АВСТРАЛИЯ

АВСТРИЯ

АЗЕРБАЙДЖАН

БЕЛЬГИЯ

БЕРМУДЫ

БОЛГАРИЯ

БРАЗИЛИЯ

ВЕЛИКОБРИТАНИЯ

ВЕНГРИЯ

ГАЙАНА

ГЕРМАНИЯ

ГРЕЦИЯ

ДАНИЯ

ЗИМБАБВЕ

ИЗРАИЛЬ

ИСПАНИЯ

ИТАЛИЯ

КАНАДА

КИПР (греческая часть КИПРА)

КИРГИЗИЯ

ЛАТВИЯ

ЛИТВА

МАЛЬТА

МОЛДАВИЯ

НИДЕРЛАНДЫ

НОРВЕГИЯ

ПАРАГВАЙ

ПОЛЬША

ПОРТУГАЛИЯ

РОССИЯ

РУМЫНИЯ

СЛОВАКИЯ

СЛОВЕНИЯ

СУРИНАМЕ

США

УЗБЕКИСТАН

УКРАИНА

УРУГВАЙ

ФИНЛЯНДИЯ

ФРАНЦИЯ

ХОРВАТИЯ

ЧЕШСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ШВЕЙЦАРИЯ

ШВЕЦИЯ

ЭСТОНИЯ

ЮГОСЛАВИЯ

ЮЖНАЯ АФРИКА

Источник: Horeman and Stolwijk 1998.

Юридические основания для отказа от военной службы варьируются в разных странах от религиозных мотивов до признания духовных, философских, этических, моральных, гуманитарных или политических причин отказа убивать. Также заметно отличаются требования к альтернативной службе, возможность для солдат, уже находящихся на службе, отказаться от нее, степень надежности в выполнении закона (Moskos and Chambers 1993).

Самый либеральный закон относительно права отказа от военной службы записан в статье 4 Свода законов 1949 г. Федеративной Республики Германии: «Никто не может быть принужден к прохождению военной службы с оружием в руках против его воли» (Kuhlmann and Lippert 1993: 98). Так же как в случае с отменой смертной казни и отсутствием армии, схема и перспективы политического признания права отказа быть военными убийцами представляют исключительный научный интерес.

Социальные институты

Во многих частях мира уже появились институты, которые «работают» на переход к будущему обществу неприятия убийства. Они являются еще одним свидетельством того, что человек способен выбирать, ненасилие. Если бы эти институты, разбросанные по всему миру, можно было собрать вместе и адаптировать к нуждам какого-либо о^дного общества, можно было бы получить общество без убийства, о снованное на реальном человеческом опыте, а не являющееся лишь плодом мечтаний. Только некоторые из этих многочисленных институтов упоминаются здесь, хотя каждый из них достоин отдельного рассказа.

Духовные институты. Религиозные институты, питаемые верой, отвергающей убийство, существуют по всему миру. Среди них — последователи религии джайн на Востоке., квакеры на Западе, японская ассоциация Мира и Братства во всем мире, буддистская община деревни Плам во Франции, церковь Симона Кимбангу в Африке, духоборы в России и Канаде и еврейское Мирное Братство в Америке. Меж:ду народное Братство Примирения, основанное в 1919 г., объединяет всех мужчин и женщин любой веры, «кто, веря в силу любви и правды, способную восстановить справедливое сообщество, выбирают активное ненасилие как образ жизни, и как путь преображения — личного, социального, экономического и политического».

Политические институты. В Великобритании существует выборная политическая партия, исповедующая принципы ненасилия — это Партия Братства Великобритании. Основанная Рональдом Маллоне, Джоном Лаверсидом и другими христианскими пацифистами и ветеранами второй мировой войны в 1955 г.3, эта партия выступает против всех военных кампаний за экономическую и социальную справедливость, придавая огромное значение искусству и спорту.

В Германии ненасилие — одна из жизненно важных ценностей экологичесжой партии «Зеленых», основанной Петрой Келли и 30 ее соратниками в 1979 г.4 Духовными источниками для этой партии послужили движения ненасилия, освященные именами Ганди и М. Л. Кинга (Kelly 1 989). Хотя партии «Зеленых», численность которых все растет, не тграют большой роли в мировой политике, приверженность ненасилию новой выборной партии — важный политический прецедент.

Партгия пацифистов США, основанная в 1983 г. Брэдфордом Литлом, который был кандидатом в президенты на выборах 1996 и

2000 гг., считает своей задачей мирную трансформацию американского общества к ненасилию и изменение роли США в мире5.

В Индии партия Сарводайя, основанная Т. К. Н. Уннитаном и другими, выходит на избирательную арену, чтобы пропагандировать модель социального развития во имя благополучия всех, созданную Ганди6. Свой отход от завета Ганди не вмешиваться в политику члены партии объясняют так: «Власть нейтральна по своей сути; она становится коррумпирующей только в руках коррумпированных людей».

На основе итальянской радикальной партии (Partito Radicale) в 1987 г. возникла уникальная Транснациональная Радикальная партия7, вдохновленная Ганди и его учением. Ее цель — работать на международном уровне, осуществляя влияние на ООН, чтобы стремиться, например, к отмене смертной казни во всем мире, к признанию права отказа от военной службы и к привлечению военных преступников к ответственности.

Партия не участвует в национальных выборах; ее члены могут иметь двойное членство и состоять в любой другой партии. Взносы взимаются в размере 1% от валового национального продукта на душу населения каждой страны-члена. Вторя словам Ганди, партия провозглашает: «Международное законодательство и ненасилие — самый эффективный и действенный способ построить лучший мир».

Экономические институты. Видные экономические институты, функционирующие на принципах ненасилия, включают в себя: капиталистический акционерный фонд, который не инвестирует средства в военную промышленность (Pax World Fund); профсоюз, вдохновляемый идеями Ганди и Кинга («Объединенные фермеры Америки», основатели — Цезарь Шавез, Долорес Хирта и др.); и программу всестороннего развития сообщества в Шри Ланке, основанную на ненасильственных буддистских принципах («Сарводайя Шрамадана Сангамайя», возглавляемая А. Т. Арийаратне). Движение в Индии под названием «Земельный дар» («bhoodan»), целью которого является передать землю в дар безземельным крестьянам, во главе с Винобой Бхаве (1994) и Джаупракаш Нарайаном (1978), несмотря на довольно небольшой опыт, продемонстрировало, что мирное совладение ограниченными ресурсами возможно. Несколько филантропических фондов поддерживают ненасильственное служение обществу: Фонд Ганди (Лондон), международный фонд Сарводайя (Бангалор) и Институт А. Д. Маета (Нью-Йорк).

Образовательные институты. Первым доказал возможность построить целый университет на принципах ненасилия последователь

Ганди доктор Г. Раманчадран (1903-1995), основавший сельский институт Гандиграм в Тамилнаде (Индия). Этот институт «обслуживал» 30 прилегающих деревень, и наиболее важные принципы его функционирования были следующие: 1) соединение научных предметов с практикой их применения в жизни деревенского сообщества: политология и возможность ее применения в управлении деревенской общиной, физика и ремонт радиоприборов, биология и очистка колодцев, искусства и творческое развитие ребенка; 2) требование от каждого выпускника дипломной работы, решающей определенные конкретные проблемы; 3) обучение трем языкам — тамильскому для общения друг с другом, хинди для общения с другими сообществами Индии и английскому как международному языку общения; 4) участие всех студентов и персонала в жизни кампуса и обслуживании — без нанятых уборщиков, садовников и поваров.

Особый вклад Рамачандрана — основание внутри системы высшего образования ненасильственной альтернативы военной подготовке — Шанти С ена (Корпус Мира), который возглавил профессор-гуманитарий Н. Радхакришнан (1992;1997). С 1958 по 1988 г. Шанти Сена подготовил 5 тыс. дисциплинированных молодых людей и девушек, которые дали клятву «работать для мира и быть готовыми, если нужно, посвятить этому свою жизнь». Предоставляя духовную, физическую, интеллектуальную и организаторскую подготовку, в Шанти Сена готовили студентов к разрешению конфликтов, функциям обеспечения безопасности, помощи во время катастроф и совместному труду на благо общества. Основным подходом в обучении была совместная работа с деревенскими жителями для улучшения ухода за детьми, гигиены, условий проживания и сохранения фольклорных традиций. В то время как в середине 70-х годов некоторые городские университеты подверглись нападению как инструменты угнетения, деревни вокруг Гандиграма принимали участие в фестивалях в честь повышения статуса сельского института до Почетного Университета. Шанти Сена обеспечивала безопасность на кампусе, куда не допускалась вооруженная полиция, даже во время визитов премьер-министров Индии Неру, Индиры Ганди и других видных деятелей.

Институты подготовки специалистов. В последнее время появляется все больше институтов, готовящих специалистов по проведению в жизнь ненасильственных социальных изменений, для участия в решении конфликтов в «горячих» зонах, по социальной защите населения и других целей. Все больше возрастает спрос на опытных инструкторов внутри стран и за рубежом, которые вносят свой

вклад в укрепление уверенности в том, что человечество способно заменить средства насилия ненасильственными методами решения проблем. Вот некоторые из этих организаций и специалистов (Beer 1994): Школа Ненасилия Г. Рамачандрана (Н. Радхакришнан), Международные Мирные Бригады (Нараян Десаи), Флоридский Институт Ненасилия им. М.Л.Кинга (Бернар ЛаФайетт мл., Чарльз Л. Альфин ст. и Дэвид Дженсен), Международное Братство Примирения (Хильдегаард Госс-Майр и Ричард Дитс), практические курсы Центра Подготовки (Джордж Лейки), Международная организация Противников Войны (Ховард Кларк), Палестинский Центр Изучения Ненасилия (Мубарак Авад), Международный Центр Ненасилия (Майкл Вир), Служба Мира и Справедливости (Адольфо Переш Эсквивел), Международная Сеть Буддистов (Йешуа Мозер-Пуангсуван), и «Транс-ценд» («TRANSCEND») (Йохан Галтунг). Важнейшим ресурсом для подготовки к ненасильственной самообороне и развитию характера, что имеет огромное значение для дальнейших перемен к ненасилию, служит искусство боя, не ставящего целью убийство, — айкидо, зародившееся в Японии. Как учит его основатель Морихей Уешиба, «разбить, повредить или убить —самый страшный грех, который только может совершить человек». Цель айкидо — гармония с жизненной силой Вселенной. «Айкидо —манифестация любви» (Stevens 1987: 94, 112; Yoder 1983: 28).

Институты безопасности. В мире есть несколько институтов и законов, которые демонстрируют возможность обеспечить безопасность общества ненасильственными способами. Так, в некоторых странах граждане не имеют права носить оружие (Япония); есть страны, где полицейские не вооружены (Великобритания), где в тюрьмах нет вооруженных охранников (Финляндия), где есть зоны мира без оружия (Ситио Контоманьог, Филиппины); существуют организации типа ассоциации Невооруженной Гражданской Защиты (Минден, Германия) и организации, выполняющие миротворческие функции в военных зонах (Moser-Puangsuvan and Weber 2000; Mahony and Eguren 1997). К этому нужно добавить различные инициативы со стороны правительств и гражданских организаций, направленные на разоружение, например на ликвидацию ядерного, биологического и химического оружия, на запрет легкого огнестрельного оружия, оружия нападения и противопехотных мин. Среди таких организаций — Центр за Мир и Примирение, основанный бывшим президентом Коста-Рики и лауреатом Нобелевской премии 1987 г. Оскаром Ариасом Санчесом, целью которого является демилитаризация и разрешение конфликтов;

движение за Ликвидацию Торговли Оружием, использующее опыт движения против работорговли, и Общество за Природу Против Оружия, основанное на Филиппинах Рейнальдо Пачеко и Хайди Йораком, призванное спасать людей как «вид, находящийся под угрозой уничтожения» (Villavincensio-Pauron 1995).

Исследовательские институты. На Западе институт Альберта Эйнштейна (Кембридж, Массачусетс), основанный Джин Шарп, ведет исследования по ненасильственной борьбе за демократию, безопасность и справедливость во всем мире. На Востоке институт исследований им. Ганди (Варанаси, Индия), основанный Джайапрака-шем Нарайаном («J. Р.»), проводит социологические исследования для поддержки перемен к ненасилию. На международном уровне Комиссия по Ненасилию Международной Исследовательской Ассоциации Мира, основанная Теодором Л. Херманом, помогает в распространении охкрытий в области исследования ненасилия, образования и практических действий.

Институты, занимающиеся решением проблем. Примерами институтов, посвятивших свою деятельность решению проблем на основе принципов ненасилия, являются Международная Амнистия (защита прав человека и отмена смертной казни), «Гринпис Интернешнл» (защита окружающей среды и ликвидация ядерного оружия), «Международная Организация Противников Войны» (защита права отказа ох военной службы и сопротивление всем военным приготовлениям) и «Врачи без границ» (гуманитарная медицинская помощь жертвам насилия).

Средства массовой информации. Возможность существования средств массовой информации, которые комментируют местные да международные события с точки зрения нерисилия, представлена :работой журналиста-новатора Колмана МакКарти (McCarthy 1994) и несколькими публикациями в разных частях мира. В их число входят: «Day by Day» («День за днем») — ежемесячный обзор прессы, событий культуры, искусства и спорта, издаваемый Британской Пацифистской Партией Братства (Лондон); «Seeds of Peace» («Семена мира») — буддистское издание в Бангкоке; «Peace news: for Nonviolent Revolution» («Мирные новости: за ненасильственную революцию») (Лондон); французское ежемесячное издание «Non-violence Ac-tualite» ( «Реальность без Насилия») (Монтаргис); итальянское издание «Azione Nonviolenta» («Ненасильственное действие») (Верона), немецкое — «Graswurtzel-revolution» («Зеленая революция») (Ольден-бург) и американские журналы «Fellowship» («Братство») (Нью-

Йорк), и «Non-Violent Activist» («Активист Ненасилия») (Нью-Йорк). Такие «толстые» журналы, как «Social Alternatives» («Социальные альтернативы») (Брисбен, Австралия), «Gandi Marg» («Ганди Марг») (Нью-Дели) и «International Journal of Non-Violence» («Международный Журнал Ненасилия») (Вашингтон), пробуждают и распространяют ненасильственное мышление и видение различных социальных вопросов. Некоторые издательства, такие как «Navajivan» («Нава-дживан») (Ахмедабад, Индия), «New Society Publishers» («Нью Соса-ити Пиблишез») (Блейн, Вашингтон), «Non-violence Actualite» («Нон-Виоланс Актюалите») (Монтаргис, Франция), и «Orbis Books» («Op-бис Букс») (Мэрикнолл, Нью-Йорк), специализируются на книгах, пропагандирующих ненасильственные социальные изменения.

Культурные ресурсы. Ненасильственные культурные ресурсы—это произведения искусства и человеческого интеллекта, которые возвышают человеческий дух и вдохновляют на усилия, направленные на создание общества неприятия убийства. Сюда можно отнести народные песни («Мы победим»); оперу (Филипп Глас «Сатья-гара»); романы (Берта фон Ситтнер «Сложи оружие»); поэтическое творчество (Стив Мейсон «Песня Джонни»), произведения живописи (Кати Колвитц «Семя для посева нельзя перемалывать») и фильмы (Ричард Атенборо «Ганди»). Центр «За ненасилие через искусство», основанный в 1995 г. Малликой Сарабхаи в Ахмедабаде, Индия, ставит своей целью свести в единое целое творческий порыв визуального, исполнительского искусства и литературы и направить его на социальные изменения в сторону ненасилия.

Ненасильственная политическая борьба. Появившиеся на исторической арене достаточно давно, сторонники ненасильственных методов политической борьбы заметно активизировались во второй половине XX в. Как отмечает Джин Шарп, «Еще в 80-е годы большинству людей даже не приходило в голову, что борьба без насилия — или народная воля —в течение одного десятилетия будет признана важнейшей силой, влияющей на политику во всем мире» (Sharp 1989: 4). В период с 1970 по 1989 г. Шарп отмечает заметные очаги ненасильственной борьбы в следующих частях мира: в Африке (Алжир, Марокко, Южная Африка, Судан), в Азии (Бирма, Китай, Индия, Япония, Южная Корея, Пакистан, Филиппины, Тибет), в обеих Америках (Аргентина, Боливия, Бразилия, Чили, Гаити, Мексика, Никарагуа, Панама и США) и в Европе (Эстония, Франция, Восточная и Западная Германия, Венгрия, Ирландия. Латвия, и Югославия), на Ближнем Востоке (оккупированная Израилем Палестина) и в странах

Тихоокеанского бассейна (Австралия и Новая Каледония). С 1989 г. манифестации мирной народной воли положили конец диктату однопартийной коммунистической системы в бывшем Советском Союзе, Восточной Европе, республиках Прибалтики и Монголии, способствовали мирному объединению Германии и покончили с апартеидом в Южной Африке. Хотя не вся мирная борьба была полностью ненасильственной, хотя определенное количество людей подверглось жестоким репрессиям, как это было, например, в Бирме в 1988 г. и в Китае в 1989 г., и хотя некоторые ученые видят причину успеха таких методов именно в том, что альтернативой им была угроза массовых убийств, они являются большим шагом вперед по сравнению с кровавыми традициями американской, французской, русской, китайской и других жестоких революций.

Набираясь опыта у таких движений, как движение за независимость Индии, освященное именем Ганди, движения за равные гражданские орава в США под знаменами Мартина Лютера Кинга, ненасильственное народное движение за демократию на Филиппинах, движение против ядерной войны, в защиту окружающей среды, постепенно растет и развивается стратегия и тактика ненасильственной борьбы, используя при этом и новые высокие технологии. В свою очередь некоторые правящие режимы начинают сдерживать применение силы против выступлений гражданского населения в защиту мира, свободы и справедливости.

В дополнение к общему направлению движения за ненасильственное общество появляются и растут социальные движения, ставящие своей целью бороться за определенные конкретные черты общества неприятия убийства. Это —движения за отмену смертной казни; за альтернативу аборту; за признание права отказа от военной службы; за упразднение армии; за ненасильственную гражданскую оборону; за поиск ненасильственных способов решения конфликтов; за уничтожение ядерного, химического и биологического оружия; за уничтожение противопехотных мин, автоматического и легкого огнестрельного оружия; за упразднение экономической поддержки убийства; в защиту прав личности, меньшинств и коренного населения; в защиту окружающей среды от загрязнения и за реализацию других изменений в политике, военной отрасли, экономике и культуре. Ненасильственные движения в конце XX в. вышли за пределы одиночных спорадических действий и становятся все более сознательными, принципиальными, творческими и широко распространенными благодаря средствам действительно «глобально массовой» коммуникации; чему также во мно-

гом способствуют новые исследования Джин Шарп (Sharp 1973), Йохана Галтунга (Galtung 1992, 1996), Жака Семелина (Semelin 1993), Майкла Рендла (Randle 1994) и др.

Среди продолжающегося кровопролития в эпоху глобализации движения за ненасилие растут и распространяются по всему миру, изобретая новые методы и используя уже проверенные, бросая вызов несправедливостям государства и общества (Powers and Vogele 1997; Zunes, Kurtz and Asher 1999; Ackerman and Du Vail 2000).

Исторические корни

История предоставляет яркие примеры решения конфликтов ненасильственным способом, часто в очень жестокие времена. Если эти примеры собрать в единое целое, можно проследить ненасильственную историю человечества.

Убежденная приверженность ненасилию непобедима. Вот уже более 2 тыс. лет иудео-христианской истории 6-я заповедь— «Не убий» (Исход, 20: 13), Нагорная проповедь (Евангелие от Матфея, 5-7) и образ распятого Христа передаются в письменной и устной традиции от поколения к поколению, и до тех пор, пока это будет продолжаться, будет жить императив отрицания убийства в противовес убийству и насилию, несмотря на все преследования и мученичество, которые испытывали люди от неграмотных крестьян до привилегированной элиты (Brock 1968; 1970; 1972; 1990; 1991а; 1991b; 1992). Так, 7500 духоборов подверглись преследованиям и были вынуждены эмигрировать в Канаду после массовой скоординированной акции по сожжению оружия в трех местах одновременно 29 июня 1895 г. В этой акции приняли участие 7000 мирных крестьян-духоборов, которым позднее оказал поддержку Л. Н. Толстой (Tarassof 1995: 8-9).

Исторические корни ненасилия можно найти в других культурных традициях, например в буддизме (Horigan 1996; Paige and Gilliatt 1991); в исламе (Banerjee 2000; Crow 1990; Easwaran 1999; Kishtainy 1990; Paige, Satha-Anand and Gilliatt 1993a; Satha-Anand 1990; Tayye-bulla 1959) и иудаизме (Schwarzschild n.d.; Polner and Goodman 1994; Wilcock 1994).

Более того, как показали Москос и Чамберс в своем историческом сравнительном исследовании, в странах современной демократии отказ убивать на войне происходит в основном по гуманитарным и политическим мотивам, а не по религиозным, т. е. идет процесс секуляризации неприятия убийства — люди верующие и неверующие и живущие

в соответствии со своими собственными принципами едины в своем нежелании убивать (Moskos and Chambers 1993).

Еще одно историческое наблюдение — удивительные случаи выбора ненасилия со стороны политических лидеров, обычно привыкших считать насилие нормой. Так, прусский король Фридрих I в 1713 г. освободил меннонитов от призыва на военную службу. Подобные права были даны меннонитам в России при Екатерине II (1763) и при Александре II (1875) (Brock 1972: 230, 234, 426). В 1919 г. Ленин, по просьбе друга Л. Толстого, В. Г. Черткова, и по совету большевика Бонч-Бруевича освободил толстовцев и другие пацифистские общины от службы в рядах Красной Армии (Josephson 1985: 162; Coppieters and Zverev 1995). Одним из первых решений большевиков была отмена смертной казни в армии. То, что подобные решения были на самом деле только на бумаге, не умаляет их значения для возможности принятия реальных решений в будущем. Как заметил Джером Франк, если принять во внимание готовность граждан подчиняться власти, изменение поведения политических деятелей может быть одним из самых: важных факторов для установления мира. Но в то время как лидеры могут вести вперед, следующие за ними могут отставать. Вот что говорят Зимеринг и Хокинс по поводу отмены смертной казни в странах западной демократии: «Отмена смертной казни в демократических странах почти всегда происходит при наличии оппозиции большинства населения. Каждая западная демократическая страна, кроме США, отменила смертную казнь, но нельзя назвать ни одной страны, где на момент отмены ее имел бы место демократический консенсус. И все же, несмотря на это, отмена действует, даже если недовольство общественности продолжается длительное время (Zim-ring and Hawkings 1986: XVI).

Однако, несмотря на важность роли политического руководства для избрания курса ненасилия, нельзя недооценивать возрастающую силу массового народного движения за ненасилие (Paige 1977, Burns 1978).

Третьим историческим наблюдением является то, что, как правило , приверженность неприятию убийства сопровождается попытками уничтожить другие формы страдания и заставить общество уважать любые формы жизни. Неприятие убийства не означает безразличия или бездействия. Ahimsa в учении джайн, например, распространяет свою защиту и на животных, и птиц, и на другие формы жизни (Tobias 1991). Движение Ганди в Индии ставит своей целью также и существенные структурные изменения в обществе; для его привер-

женцев главным является не только политическая независимость, но и важные экономические, социальные, культурные изменения, влияющие на жизнь бедноты, женщин, меньшинств, низших каст и на отношения внутри общин. Подобным же образом ненасильственное движение М. Л. Кинга в США, добиваясь свободы и расового равноправия, борется и за справедливость во всех структурах американского общества, которой препятствуют такие явления, как бедность и война. Свидетельства способности людей выбирать ненасилие можно найти в истории даже очень агрессивных сейчас государств, таких как, например, США. Истоки и примеры ненасилия в историческом опыте этой страны практически неизвестны изучающим политологию из-за господствующей здесь в настоящее время традиции насилия. Однако существуют исследования, которые доказывают неоспоримое наличие таких примеров (Brock 1968; Cooney and Michalowski 1987; Hawkley and Juhnke 1993; Kapur 1992; Kohn 1987; Lynd and Lynd 1995; Association of American Historians 1994; Schlissel 1968; True 1995; Zinn 1990).

Примеры ненасилия в США. Ненасильственные действия имели место на самой заре истории Америки. Пацифисты-иммигранты и местное население поддерживали именно такие дружеские отношения. Целых 70 лет (1682-1756) пацифисты-квакеры в Пенсильванской колонии, где не было вооруженной милиции, мирно сосуществовали с индейцами-делаварами, придерживаясь договора держать дверь открытой для дружественных визитов и совещаться при получении сведений о немирных намерениях (Brock 1990: 87-91). Статьи о соблюдении права отказа от военной службы по религиозным мотивам содержались в законах 12-ти из 13-ти колоний дореволюционного времени. Наиболее либеральное законодательство Род Айленда (1673) освобождало от службы мужчин, чьи убеждения запрещали им «тренироваться, вооружаться и убивать», и предусматривало также освобождение от ответственности за это: «таковые граждане не должны быть никак наказаны — ни штрафом, ни ограничением, ни заключением в тюрьму» (Kohn 1987: 8).

Отказ от убийства присутствовал и в законодательстве молодой формирующейся нации. Одни из первых законодательных актов, принятых Континентальным Конгрессом в 1775 г., запрещал применять насилие к людям с пацифистскими религиозными убеждениями (Kohn 1987: 10, 13). Во время дискуссии, которая добавила Билль о Правах к американской Конституции в 1789 г., член палаты представителей Джеймс Мэдисон предложил принять положение в Статье 2,

которое признает право каждого гражданина отказаться убивать: «Ни один человек, чьи религиозные взгляды запрещают носить оружие, не может быть принужден лично служить в рядах милиции» (Kohn 1987: 11). Предложение Мэдисона было одобрено палатой представителей, однако было отклонено комитетом Сенатской конференции по правам штатов на оборону, который выступал против распространения федерального контроля на милицию штатов.

Во время Американской революции (1775-1783) колонисты различных национальностей и религиозных убеждений с обеих сторон отказывались убивать. Британский солдат Томас Уотсон заклеймил убийство м позднее стал старейшиной Массачусетских квакеров (Brock 1968: 280-281). Во время британской блокады и позднее осады Бостона американцами (1774-1776) квакеры убедили генералов воюющих сторон Вашингтона и Хоу позволить им доставлять гуманитарную помощь тражданам осажденных городов й беженцам (Brock 1968: 193-194). Ие без труда и страданий, но пацифистские взгляды находили уважегние и поддержку.

Вполне можно допустить, что ненасильственная борьба могла помочь завоевать Америке независимость (Conser et al. 1986). Как говорил Чарльз Уиппл в своей книге «Беды революционной войны», «Мы смогли бы добиться независимости так же эффективно, так же быстро и при гораздо более благоприятных условиях, если бы мы не взялись за оружие» (Whipple «Evils of Revolutionary War» 1839). Методы должны были быть следующие: «Во-первых, твердый, но спо-койньпй отказ подчиниться несправедливым требованиям; во-вторых, публичные заявления о проблемах и тяготах и требование компенсации;, в-третьих, терпеливое перенесение любого насилия, которое могло быть применено для подчинения» (Whipple 1839: 2). Анализ динамгики ненасильственной борьбы, сделанный Уипплем, предвосхитил практически все основные положения в более поздних теориях Ганди и Джина Шарпа. Говоря о преимуществах ненасильственной революции, Уиппл подсчитал, что могло быть потеряно гораздо меньше жизней (возможно, погибло бы 1000 лидеров и 10 тыс. мужчин, женщин и детей, в то время как за 8 лет жестокой борьбы погибло 100 тьпс. людей). Что касается экономики, то можно было бы избежать дорогостоящих затрат на войну (135 млн долларов) и последующих расходов на милитаризацию (300 млн долларов). При этом духовные и этические основы нации были бы на гораздо более высоком уровне.

Более того, американские революционеры, если бы они отказались от насилия, покончили бы с рабством «и не стали бы обманывать,

коррумпировать и уничтожать коренное население нашей страны», и «не допустили бы, чтобы насилие и возмездие стали составляющей их собственного правительства», что подразумевало, в числе прочего, и ввод смертной казни (Whipple 1839: 10).

Примеры неприятия убийства можно видеть и в период, предшествующий Гражданской войне. Патриоты, идя на страдание и жертвы, делали все для мира во время войн с Англией (1812) и Мексикой (1845), боролись за права женщин и отмену рабства. Среди них были мужчины и женщины, черные и белые, верующие и неверующие (Cooney and Michalowski 1987: 20-33; Lynd and Lynd 1995: 13-41). Ненасильственные усилия аболиционистов увенчались успехом — принятием законов об отмене рабства северными штатами. В южных и «пограничных» штатах некоторые рабовладельцы по религиозным или экономическим соображениям освобождали своих рабов, продолжая подвижническую деятельность по освобождению рабов квакера Джона Вульмана (1720-1772). Освобождение от рабства вполне могло произойти ненасильственным путем. Британия отменила рабство у себя в 1777 г., работорговлю в 1807 г. и рабовладение на всей территории Британской империи в 1833 г.; рабство могло быть мирным путем отменено и в США, если бы Америка, подобно Канаде, сохранила какую-либо связь с метрополией.

Во время Гражданской войны (1861-1865) после преследований, которым подвергались люди, уклоняющиеся от призыва, включая пытки, тюремное заключение и казнь, положения о праве отказа от военной службы были включены в проект законодательства Конфедерации (1862) и Союза (1864). Хотя эти законы не всегда применялись, просьбы об освобождении от военной службы благосклонно принимались президентом Авраамом Линкольном, военным министром Эдвином Стэнтоном и помощником военного министра Конфедерации Джоном Кэмпбеллом (Moskos and Chambers 1993: 30-31). В условиях войны, когда менялись власти, члены секты Ученики Христа штата Теннеси добивались выполнения своих просьб об освобождении их от призыва сначала у президента Конфедерации Джефферсона Дейвиса, а потом у военного губернатора оккупационных сил Эндрю Джонсона (Brock 1968: 842-843). В то время, как велась братоубийственная война, право не убивать в разной степени признавалось обоими сторонами.

Примеры неприятия убийства продолжали иметь место и в эру индустриализации и империалистической экспансии, и в течение всех трех мировых войн XX в. Несмотря на отдельные случаи насилия со

стороны работодателей, полиции, государства и даже самих рабочих, борьба за право улучшить условия труда рабочих была в основном ненасильственной, она не была вооруженной революцией рабочих. Ненасильственным было также движение за равноправие женщин, результатом которого было избрание первой женщины в Конгресс в 1916 г. — члена палаты представителей от республиканцев Монтаны Джанет Ранкин (Josephson 1974). В 1917 г. вместе с 49 товарищами по партии8 и б сенаторами9 она проголосовала против вступления Соединенных Штатов в первую мировую войну. Переизбранная в 1940 г., в 1941 г. она была единственной проголосовавшей против вступления США во вторую мировую войну. Позднее, в возрасте 88 лет, она повела 5 тыс. женщин Бригады Джанет Ранкин маршем на Вашингтон, протестуя против войны во Вьетнаме.

Во время первой мировой войны 4000 мобилизованных американцев отказались убивать. 1300 приняли на себя тыловые обязанности, в основном в качестве медицинского персонала; еще 1500 человек занимались сельскохозяйственным трудом; 940 находились в отдельных тренировочных подразделениях; а 450 наиболее «непримиримых», отказавшихся от какого бы то ни было участия в убийстве, были осуждены трибуналом и заключены в военные тюрьмы, где 17 из них умерли от жестокого обращения и болезней (Moskos and Chambers 1993: 34-35; Kohn 1987: 42; Lynd and Lynd 1995: 91-117; Schlissel 1968: 128-175).

Во время мобилизации на вторую мировую войну (1940-1947) 72 354 человека отказались от службы: 25 тыс. выполняли различные обязанности в тылу; 11 996 мужчин из 213 религиозных деноминаций согласились работать в 151 гражданском социальном лагере (Приложение Г); и 6086 тех, кто отказался принимать любое участие в войне, были заключены в тюрьмы. Три четверти всех заключенных в тюрьмы были из секты Свидетелей Иеговы (Anderson 1994; Moskos and Chambers 1993: 37-38; Cooney and Michalowski 1987: 94-95; Gara and Gara 199S).

Потенциал ненасилия снова проявился в американском обществе во время Холодной войны (1945-1953). В этот период произошли кровавые войны —во Вьетнаме (1964-1975) и Корее (1959-1953), которые по ч:ислу убитых и раненых занимают соответственно 4-е и 5-е места после второй мировой войны, Гражданской и первой мировой войны. За период Холодной войны во время противостояния между Советским Союзом, США и их союзниками по крайней мере 20 млн людей были принесены в жертву на алтарь революции, контрреволюции и геополитической борьбы. В Корейской войне 22 500 американ-

ских призывников отказались убивать. Массовое неприятие войны во Вьетнаме привело к тому, что беспрецедентное число людей отказывалось участвовать в убийстве, причем большинство на нерелигиозных основаниях (Moskos and Chambers 1993: 39-43). В 1972 г. было зарегистрировано больше «отказников» от военной службы, чем было мобилизовано. Другие подлежащие призыву избегали регистрации, шли в тюрьму или уезжали из страны, повернув в обратную сторону поток пацифистов — иммигрантов в США, которые когда-то искали в Америке защиты от призыва в своих странах. Являясь свидетелями бойни во Вьетнаме, невооруженные противники убийства, которые согласились служить не в качестве боевых «единиц», а в госпиталях на линии фронта, только утвердились в своем убеждении (Gioglio 1989). ,:•

После Холодной войны примеры неприятия убийства снова возникли во время войны в Персидском заливе (1991). В этот раз этот феномен не был отказом от призыва, так как самого призыва не было; убивать отказывались военнослужащие и резервисты. Выло отдано под суд и посажено в тюрьму 50 морских пехотинцев, отказавшихся убивать (Moskos and Chambers 1993: 44).

Ненасильственный потенциал проявляется в американской истории также и в попытках отменить смертную казнь. Это началось еще в колониальные времена с сокращения количества преступлений, за которые полагалась смертная казнь, когда в штате Мичиган смертную казнь как высшую меру наказания оставили только за антигосударственные преступления (1846). Затем последовала полная отмена в штатах Род Айленд (1852) и Висконсин (1853). Сейчас 12 из 50 штатов, а также округ Колумбия демонстрируют, что американцы коллективно в мирное время и индивидуально во время войны способны отказываться убивать. На федеральном уровне, однако, Верховному суду еще надо подтвердить, что убийство граждан противоречит Конституции Соединенных Штатов (Zimring and Hawkins 1986). Среди других проявлений ненасильственного потенциала в США можно назвать борьбу за ликвидацию ядерного оружия (движение «Мечи на плуги»), за общество без бедности (движение рабочих-католиков), за конец насилия мужчин над женщинами (женское движение) и за равенство афро-американцев и всех рас в свободном и справедливом обществе (движение М. Л. Кинга за ненасильственные социальные изменения). На встрече в 1936 г. с афроамериканскими лидерами Ганди сказали, что его учение о ненасилии оказалось глубоко созвучно «негритянским спиричуэле» и что афро-американцы готовы принять его уче-

ние. Ганди сказал на это: «Возможно, через американских негров мир услышит истинный призыв к ненасилию» (Kapur 1992: 89-90). Так, во взаимодействии с учением Ганди, движением Кинга и другими движениями ненасилия, а также через пацифистские корни коренного населения и иммигрантов ненасилие в Америке входит составной частью во всемирную историю отказа от убийства.

Несмотря на доминирующую традицию насилия в политике, корни ненасилия можно видеть в непобедимости этики уважения жизни во все времена — с тех пор, как Америка была колонией, и до наших дней. Ненасильственные проявления видны в отказе убивать на войне, в оппозиции смертной казни, в движении против абортов, в требовании разоружения, в сопротивлении милитаризации и глобальной политике насилия, в ненасильственных действиях, направленных на структурные изменения в экономике, межэтнических отношениях, правах женщин и культурной принадлежности, в религии, искусстве и литературе (True 1995). Эти проявления ненасилия в истории могли бы стать основой ненасильственного патриотизма, или «ненасильственного национализма», к которому призывал своих сограждан Гуинфор Эванс, основатель валлийской пацифистской партии (Evans 1972). Гимном такого патриотизма могла бы стать «Америка прекрасная» («America the Beautiful»), маршевой песней—«Мы победим» («We Shall Overcome»), а молитвой— «Благослови Господи мирную Америку и ненасилие в мире».

Сторонники ненасилия. В конечном итоге корни ненасилия нужно искать в биографии человечества. Мужчины и женщины, поодиночке и вместе, известные и неизвестные, наши современники и предшественники, демонстрируют приверженность ненасилию и стремление изменить общество. То, что могут делать одни, могут и другие.

При входе в Музей современного искусства в Париже можно видеть огромную настенную картину Рауля Дюфи, на которой изображены все, кто внес свой вклад в изобретение электричества, от древних философов до современных ученых и изобретателей. Можно было бы создать такую же широкую панораму тех, кто внес свой вклад в дух, теорию и практику ненасилия, встречающих при входе всех начинающих свой путь изучения политологии. Какое-то представление о всемирном наследии движения ненасилия может дать «Биографический словарь современных лидеров-миротворцев» (Josephson 1985), в которм приведены биографии 717 человек из 39 стран, которые жили в период между 1800 и 1980 гг. 1134 страницы содержат своего рода

отчет о способах и методах построения ненасильственного мира. Некоторые принимали ненасилие временно, некоторые всю жизнь строили на принципах ненасилия. Расширение такого исследования с точки зрения географии, истории, культуры и современности раскрыло бы перед нами всемирное наследие мужества и приверженности своим взглядам сторонников ненасилия; необходимость поделиться международным опытом действительно назрела.

Биографии сторонников ненасилия созвучны одна другой, несмотря на времена и расстояния. Есть примеры в Древнем мире: Египетский фараон Шабака, рожденный в Нубии (760-695 гг. до н.э.), отменил смертную казнь (Bennett 1988: 11). В Индии буддистский император Ашока заклеймил войну и убийство людей после захвата Калинги (262 г. до н.э.), когда погибло 100 тыс. человек, 150 тыс. было отправлено в ссылку и бесчисленное число невинных людей погибло или пострадало (Chowdhury 1997: 52). Учения о ненасилии и миролюбие духовных наставников порождают поклонение и подражание через века: Будда, Махавира, Иисус, Мохаммед, Джордж Фокс, Гуру На-нак и другие. По мере того, как люди становятся противниками насилия, происходят драматические изменения. Солдаты становятся пацифистами (Crozier 1938; Tendulkar 1967; Khan 1997; Boubalt,Gauchard and Muller 1986; Roussel 1997). Революционеры осуждают убийство (Narayan 1975; Bendana 1998). Мужчины отказываются от призыва в армию (Moskos and Chambers 1993). Гуманист Арчибальд Бакстер из Новой Зеландии выступал против пыток и призыва в армию во время первой мировой войны с исключительным мужеством (Baxter 2000). Верующему австрийскому крестьянину Францу Джагестаттеру отрубили голову за отказ воевать за Гитлера (Zahn 1964). Люди рисковали своей жизнью, чтобы спасти евреев от гитлеровского Холокоста (Fogelman 1994; Hallie 1979). Одни отказывают современному милитаризированному государству, ведущему войны, в моральной и материальной поддержке (Everett 1989), другие борются за уничтожение оружия массового поражения (Norman 1989; Polner and O'Grady 1997). Миллионы людей идут за проповедником ненасилия, худощавым человеком маленького роста, индийцем Мохандасом Ганди. Афганское племя патанов с жестокой культурой подчиняется мусульманскому лидеру, исповедующему ненасилие, Абдул Гафар Хану (Banerjee 2000; Easwaran 1999). Как заметил великий деятель образования, последователь Ганди доктор Рамачандран, «Неизвестные герои и героини ненасилия гораздо важнее, чем известные» (Ra-machandran 1983). В США небольшая группа студентов колледжа,

афро-американцев, последователей Ганди, начинает движение за равные гражданские права, во главе которого становится преподобный Доктор Мартин Лютер Кинг (Halberstam 1998). Американцы, поборники ненасилия:, Адин Баллу и Генри Дэйвид Торо, оказывают влияние на Толстого (Christian 1987: 588); Толстой оказывает влияние на Ганди; Ганди — на Кинга; все они оказывают влияние на основательницу партии «Зеленых» Петру Келли (Kelly 1989) и многих других. В 1997 и 1998 гг. более 200 молодых лидеров из более чем 60 стран, принимавших участие в первых двух программах подготовки Академии Международного Лидерства Университета ООН, проходивших в Аммане, Иордания, признали Ганди самым уважаемым лидером в мире. Их восхищение этим человеком созвучно отношению к Ганди со стороны многих лидеров борьбы за независимость во время распада колониальной системы после 1945 г.

Лидеры движения ненасилия продолжают появляться и в наше время: среди них —Маха Госананда из Камбоджи, Хам Сук Хон из Кореи, Кен Саро-Вива из Нигерии, А. Т. Ариаратне из Шри Ланки, Сулак Сиваракса из Таиланда, Ланцо дель Васто и генерал Жак де Боллардье из Франции, Рональд Маллоун из Англии, Альдо Капи-тинж из Италии, Н. Радхакришнан из Индии, Дом Хелдер Камара из Бразилии, А. Д. Мюст из США. Если Ганди не было воздано по заслугам, то современные лидеры движения ненасилия начали получать признание и даже Нобелевские премии мира: Альберт Лютули и Десмонд Туту из Южной Африки. Мейрид Корриган Магуайер из Северной Ирландии, Адольфо Переш Эсквивел из Аргентины, Сан Су Чжи из Бирмы, и тибетский Далай Лама.

Женщины — каждая со своей историей — мужественно вступают в ненасильственную борьбу против насилия в каждом аспекте жизни общества: Берта фон Саттнер из Австрии, Гедонг Багоес Ока из Бали, Медхар Паткар из Индии, Дороти Дэй, Барбара Деминг, и Джин Тумер из США (Stanfield 1993: 49).

Во время второй мировой войны в Британии 1704 женщины отказываются от мобилизации и 214 —те, кто отказывается поддержать войну, работая в тылу, подвергаются тюремному заключению (Harries-Jenkins 1993: 77). Женщины объединяются и борются против жесто-костей войны («Матери Плаза дель Майо», Буэнос Айрес), преступлений на расовой основе («Женщины в Черном», Сербия), приготовлений к ядерной войне (Женский Общий лагерь Мира в Гринэм, Британия), загрязнения окружающей среды (движение «Обними дерево» Чипко, Индия) и против многих других несправедливостей (McAllis-

ter 1982, 1988; Morgan 1984; Foster 1989). Такие^ ученые, как Джоан Бондуран (1969), Элиз Булдтнг (1980;1992), и Беренис Кэрролл (1998) распространяют знания о ненасильственных социальных изменениях. Соратники по ненасильственной борьбе — супружеские пары или пары, проживающие вместе, поддерживают друг друга в своем важном деле по переустройству общества: Кастурба и Мохандас Ганди, Кретта Скотт и Мартин Лютер Кинг, Долорес Хуэрта и Цезарь Шавез, Дороти Дей и Питер Морин, Франсес Мей Уитерспун и Чарльз Рехт, Элизабет МакАлистер и Филипп Берриган. Неоценим вклад таких людей в ненасильственную демократическую интервенцию Филиппин в 1986 г., когда монахини, священники, простые граждане и гражданки соединили свои усилия, чтобы противостоять диктатуре и угрозе кровавого контрреволюционного переворота (Santiago, A. S. 1995). Ненасильственная история человечества, охваченная «панорамным» взглядом, внушает уверенность, что мужчины и женщины способны создать свободное от убийства, справедливое общество, которое соблюдает интересы всех.

Предпосылки для общества неприятия убийства

Возможность создать общество неприятия убийства заложена в нашем опыте и творческой природе человечества. Подавляющее большинство людей никогда не убивали и не убивают. Хотя мы способны убить, это не в нашей природе. Главной заповедью очень многих духовных традиций и верований является «Не убий», уважай жизнь. Люди показали себя способными следовать этой заповеди и сердцем, и разумом, даже в самых жестоких условиях. В тех случаях, когда убийство все же случается, наука доказала свою беспрецедентную способность выяснять его причины и находить способы устранения этих причин, а также помогать освобождению человека и общества от убийства.

Прототипические компоненты общества без убийства уже существовали на нашей планете в прошлом и существуют в настоящем, а не являются лишь плодами богатого воображения. В историческом опыте человечества можно найти духовные, политические, экономические, социальные и культурные институты и действия, основанные на принципах ненасилия. Существуют общества без армии, без вооружений и без смертной казни. Существуют организации и движения, ставящие своей целью решение проблем, которые угрожают выживанию и благополучию человечества. Исторический опыт дает знания

о том, как развивать настоящую и будущую стратегию мирной перестройки: общества. Многие мужественные борцы за ненасилие внесли и вносят неоценимый вклад в движение.

Если бы какая-нибудь группа людей решила обобщить, адаптировать и творчески переработать те компоненты общества ненасилия, которые уже существуют в историческом опыте, общество неприятия убийства уже сейчас было бы достижимо. Признать возможность — не значит гарантировать появление такого общества, но значит поставить под вопрос ранее незыблемое представление о невозможности его существования и усилить уверенность в том, что человечество способно на перемены в сторону ненасилия.

Глава 3

ЗНАЧЕНИЕ НАШЕЙ ТЕОРИИ ДЛЯ ПОЛИТОЛОГИИ

Ненасилие —не только дело религии. Ненасилие — не только дело общества. Ненасилие — это наука власти.

Д. Рамачандран

Какое же значение имеет для политологии как академической дисциплины способность человечества построить общество без убийства? Если тезис о возможности ненасилия заменит постулат о том, что насилие заложено в природе человека, какую науку захотят создать политологи? Какими ценностями будем мы руководствоваться в нашей работе? Какие факты искать? Какие объясняющие и прогнозирующие теории будем мы исследовать? Как будем использовать полученные знания? Каким образом будем обучать себя и других? Какие институты построим? И как мы будем взаимодействовать с другими в процессе открытия, создания, и использования знаний для построения общества ненасилия во всем мире?

Допускаемая возможность создания общества без убийства подразумевает сдвиг к творческим методам по созданию политической дисциплины ненасилия. Она ставит под сомнение тезис Вебера, что приятие насилия (убийства) совершенно необходимо для теории и практики политологии и что этика ненасилия несовместима с этой дисциплиной. Она делает немыслимое прежде, по крайней мере, вполне вероятным.

Логика политического анализа ненасилия

Сдвиг в сторону парадигмы общества ненасилия требует создания четырехчастной логики политического анализа. Нам необходимо

знать причины, по которым убивают; причины, по которым не убивают; причины перехода от убийства к ненасилию и характеристики обществ, совершенно свободных от насилия. Парадоксально, что для политологии ненасилия гораздо важнее понимать природу убийства, чем для всем известной политической науки, основанной на приятии убийст-ва. Это вызвано необходимостью заменять ненасильственными средствами тот арсенал, который принадлежал тактике насилия. Когда убийство принимается как неизбежность для личных и коллективных целей, нет необходимости понимать причины насилия и отказьжваться о них. Есть некое ощущение определенности в том, что В конце концов все сводится к «я/мы тебя убью/убьем». Если отказаться от этой предпосылки, становится крайне необходимо понять и уничтожить причины убийства для того, чтобы выжить и нормально существовать.

Концепт причины является важнейшим для анализа ненасилия. Когда бы ни происходило убийство — от убийства человека до геноцида и атомного взрыва, — необходимо понять причины и последствия, каковыми бы сложными и взаимозависимыми они ни были. Каждый случай: убийства требует объяснения. Мы должны знать — кто убивает, кого, как, где, когда, почему и что этому предшествовало, какое значение имело для индивидов и общества и к каким последствиям привелго. И, конечно же, необходимо вывести какие-то закономерности похожих случаев, чтобы подвергнуть их интенсивному, сжатому логическому анализу и объяснению.

Также точно нам необходимо понять причины, по которым делается выбор в пользу ненасилия. Почему люди не убивают? Откуда возникла идея ненасилия в нашей жизни? Почему люди выбрали жизнь, основанную на принципах ненасилия? Почему некоторые представители человечества на протяжении всей истории, несмотря на насмешки, ссьжлки, лишения, тюремное заключение, пытки, избиения и угрозу расправы вплоть до убийства одного и многих, не изменяли этим принципам? Почему они изобретали средства, чтобы добиться своей цели, не применяя насилие?

Далее, каковы причины перехода, как коллективного, так и индивидуал ьного, от убийства к отказу от него и наоборот? Почему убийцы, принимавшие убийство человека как должное, вдруг отказываются эо-о делать? Почему солдаты становятся пацифистами, револю-ционери отрицают убийство, а убийцы порицают насилие? Почему отдельные люди, организации и институты переходят к ненасилию? И почему люди, ранее исповедовавшие ненасилие, встают на сторону

кровопролития — как происходит и с государствами, когда они восстанавливают смертную казнь? Анализ ненасилия не строится как простая линейная прогрессия. Понимание частотности, величины и причин колебаний в переходе к ненасилию необходимо для подготовки перемен и отказа от убийства. Анализ индивидуальных случаев позволит сделать обобщения для целого общества.

Четвертое условие для анализа политики ненасилия — понимать основные черты обществ, совершенно свободных от насилия, осознавая при этом, что разновидностей этих черт может быть бесчисленное множество. Принимая во внимание тягу человечества к творчеству, нельзя ручаться за то, что эти общества будут совершенно одинаковыми. Четвертое условие требует наибольшей изобретательности в подходе; в то время как первые три требуют оценки исторических или современных контекстов, четвертое использует полученные знания для изучения этически приемлемых, потенциально достижимых и иногда планируемых условий индивидуального, социального и глобального существования. Для выполнения этого условия необходимо, как сказал Уолт Уитмен, «Вдаль заглянуть, чтоб ближе стать» (Whitman 1977 (1855): 71).

Считается, что ни одно общество, которое в прошлом принимало насилие, еще не продемонстрировало «полный набор» всех качеств ненасилия, на какие способно человечество. Но если обобщить весь исторический и современный опыт и «собрать» воедино все разрозненные черты, можно увидеть возможности жизни без насилия для любого общества. Более того, такие реальные черты необходимо развивать в теоретическом плане, чтобы вывести желаемые свойства и черты общества без убийства.

До сей поры, в отличие от наук, которые развивают теорию с тем, чтобы применить ее на практике (такие как математика, физика и экономика), политология была не очень щедра на чистое теоретизирование, особенно когда речь шла о насилии. Политология, принимающая насилие, не поощряет размышления о ненасилии; она отвергает эти размышления как «утопические», «идеалистические» и «нереалистические» и поэтому обречена на насилие. Размышления о ненасилии обещают освобождение от этой обреченности.

Основные знания, полученные с помощью анализа с позиций ненасилия, должны быть применены так, чтобы создать альтернативы пяти зонам насилия, которые можно представить в форме «лежащей» воронки.

Зона убийства — это кровопролитие — от убийства человека до массового уничтожения.

Зона социализации —это влияние, попав под которое, люди учатся убивать, проходя подготовку к этому непосредственно или же косвенно, наблюдая, как это делают другие.

Зона фактора культуры — это когда нас учат, что убийство неизбежно и законно. Среди источников такого внушения — некоторые религии, политические движения, воспевание побед и жестокости, семейные традиции, закон, средства массовой информации и искусства.

Зона структурного усиления — социоэкономические отношения, институты и материальные средства, которые предрасполагают к убийству и поддерживают его.

Зона нейро-биохимической способности —физические, неврологические факторы, а также процессы головного мозга, которые «отвечают» за человеческую способность убивать из хищнического инстинкта или в целях выживания, а также за способность выбирать ненасилие (Lopez-Reyes 1998; Morton 2000).

Задачу перехода к ненасилию можно представить как задачу превращения воронки насилия в раскрывающийся веер ненасильственных альтернатив с помощью направленных усилий в каждой зоне (рис. 2). Такие изменения могут варьироваться от духовных влияний и неопасных вмешательств с помощью высоких технологий в зоне убийства посредством социального и культурного ненасильственного влияния до перестройки социоэкономических условий с тем, чтобы для поддержания этих условий не требовалось убийство, и до клинических, фармакологических, физических и других вмешательств, которые освобождают от биологической способности убивать.

Принципы ненасильственного действия

В дополнение к поиску знаний, необходимых для логического анализа политики ненасилия в целях создания ненасильственных альтернатив в зонах, предшествующих зоне убийства, парадигма ненасилия требует также выработки принципов, которые помогали бы принятию решений отдельными людьми и обществом в ежедневной жизни и мировой политике. Этого можно достичь с помощью подхода экспериментальной оценки, который совмещает практический опыт и экспериментальное моделирование. Компьютерные тренажеры для военных, создающие «виртуальную реальность», находятся на очень высоком уровне и могли бы быть использованы для этих целей.

Среди принципов ненасилия, которые появились в XX в. в учениях и действиях таких выдающихся людей, как Ганди и М. Л. Кинг, есть следующие:

Черпай силу из источника уважения жизни, религиозного или гуманистического.

Уважай свою собственную жизнь и жизнь других.

Стремись к благополучию всех. Насилие разобщает; ненасилие объединяет.

В конфликте, от начала до конца, ищи примирения, а не унижения, деградации, или уничтожения.

Присоединяйся к тем, кто борется за смягчение страданий страждущих.

Применяй творческий подход. Для достижения современных способов и средств насилия потребовалось применить много

творческих усилий. Для перехода общества к ненасилию потребуется еще больше усилий.

Применяй экспериментальный подход к переменам,. Ищи оптимальный вариант общества ненасилия, учись на успехах и неудачах.

Уважай и индивидуальный пример, и широкомасштабное социалъыое действие за ненасилие.

Наберись мужества. Не поддерживай насилие, направь усилия ыа поддержку ненасильственных инициатив.

Ступай по земле легко. Не вреди природе и щади своих ближних, чтобы уменьшить факторы, порождающие насилие.

Каждый, кто участвует в движении за ненасилие, может внести свой вклад в совершенствование тех принципов борьбы за создание общества без убийства во всем мире, которые наиболее эффективны в определенной ситуации и контексте.

Что касается современной политологии, то признание возможности создания общества без убийства ставит вопросы перед каждым аспектом нашей дисциплины. Считая убийство неизбежным и законным, политологи, как и другие члены нашего общества, различают следующие категории людей: сторонники насилия —те, кто считает убийство благим делом для себя и цивилизации; склонные к насилию — те, кто может убить или поддержать убийство, когда это выгодно; занимающие срединную позицию — могут убить и воздержаться от убийства, поддержать его или восстать против него; избегающие насилия — предпочитающие не убивать, но готовые сделать это в случае необходимости; сторонники ненасилия — отказывающиеся от убийства в любой форме и готовые изменить условия, ведущие к насилию. Первые четыре категории людей принимают политику насилия, а последняя желает создать новую политику отказа от убийства, задачей которой — способствовать переходу общества и науки к ненасилию.

Говоря, что современная политология принимает насилие, я не имею в виду, что все политологи призывают своих студентов убивать, словно армейские сержанты и офицеры на учениях. Нельзя также сбрасывать со счетов действия в пользу ненасилия тех политологов, которые хотели бы заменить военное решение конфликтов демократическими институтами (состязаниями партий, выборами и соответствующим законодательством). Однако признание общего характера ^политологии как науки, принимающей насилие, а также признание

возможности существования ненасильственных кльтернатив обещает продвижение вперед как в этическом, так и в эмпирическом плане. Это означает, что отказ от убийства должен стоять в ряду таких основополагающих для политологии вопросов, как свобода, равенство, справедливость и демократия.

Ненасильственная научная революция

Признание возможности создания общества без убийства означает, что в политологии должна произойти ненасильственная научная революция. Точнее, необходимы семь связанных друг с другом «субреволюций» : нормативная — от признания убийства к его отрицанию; информативная -~ для идентификации фактов, необходимых для создания общества ненасилия; теоретическая — для понимания причин и процессов изменения в сторону ненасилия; образовательная — для предоставления знаний в области ненасильственной трансформации; практическая — для применения этих знаний на практике; институциональная — для создания и перестройки институтов и организаций, призванных помогать ненасильственной трансформации; и методологическая революция — для выработки методов анализа и действий, наиболее приемлемых для задачи трансформации.

Нормативная революция. Нормативный сдвиг должен произойти от императива убийства к императиву отказа от убийства. Одним из путей осуществления этого сдвига является процесс накопления этических и эмпирических открытий. «Этическая» прогрессия должна выглядеть так: убийство — этический императив, убийство — сомнительный императив, отказ от убийства теоретически возможен, отказ от убийства — норма. Параллельная эмпирическая прогрессия должна быть такой: общества без убийства невозможны, общества без убийства теоретически возможны, характеристики обществ без убийства можно исследовать, необходимо искать пути создания и поддержки обществ без убийства в мире.

Посредством таких взаимозависимых процессов этического запроса и эмпирического ответа —и эмпирического запроса и этического ответа — непреодолимый барьер, поставленный Вебером между принципами ненасилия и политикой насилия, может быть преодолен.

Таким способом бескомпромиссное уважение к жизни может быть добавлено к «бескомпромиссной приверженности правилам очевидного и умозаключений» (Almond 1996: 89) как общая этическая база современной академической политологии.

Информативная революция. С этой точки зрения сдвиг к ненасилию означает поиск свидетельств способности человека выбирать ненасилие, которые игнорируются или преуменьшаются философией, принимающей насилие. Такие свидетельства или факты могут быть предоставлены неврологией или высокими технологиями. Особый интерес представляют проявления ненасилия во времена бурных и в целом полных насилия исторических эпох. Например, в Греции в 399 г. до н. э. 140 из 500 сенаторов в Афинах проголосовало против того, чтобы приговорить к смертной казни Сократа (Stone 1898: 187). В Японии в буддистский период (794-1192) «смертную казнь не применяли около 350 лет» (Nakamura 1967: 145). В США 4 и 6 апреля 1917 г. шесть сенаторов8 и пятьдесят членов палаты представителей9 проголосовали против объявления войны Германии. В России 23 октября 1917 г. официально по крайней мере двое, а возможно, пять или шесть большевиков Центрального Комитета партии были против ленинской политики вооруженного восстания (Shub 1976: 271). В США в конце июля 1945 г., накануне ядерных атак на Хиросиму и Нагасаки, 19 из 150 участников Манхэттенского проекта проголосовали против любого военного использования оружия, которое они помогли создать (Giovannitti and Freed 1965: 168; Alperovitz 1995). В 1996 г. штаб Морской Пехоты Соединенных Штатов стал «исполнительным агентом», координирующим всю деятельность Департамента Обороны и других правительственных органов по исследованиям, разработке и приобретению оружия, применение которого не приводит к летальному исходу (Lewer and Schofield 1997: 45). Этот факт можно считать предтечей сдвига к ненасильственному типу мышления, хотя подобное оружие

применяется сейчас как «приложение» к технологиям убийства и все же может искалечить или даже убить.

Информативная революция ставит своей целью обнаружить настоящие и прошлые свидетельства присутствия политики ненасилия в каждом обществе.

Теоретическая революция. Цель данной революции — создать нормативные и эмпирические теории, содержащие посылки, необходимые для логического анализа ненасилия, которые будут служить основой индивидуальных решений, действий гражданского общества и государственной политики. Например, соединение трех источников теоретического озарения —принципиального, прагматического и процессуального — может помочь проникнуть в суть трансформационного потенциала политической силы отказа от убийства. Первый источник — обычно недооцениваемый постулат Ганди о важности силы самоуважения у человека, находящегося в поисках истины, как это изложено, например, в книге Ганди «Наука Сатьягары» (1970). Для Ганди присутствующая во всех религиях живая вера в Бога, определяемого им как правда, любовь и ненасилие, — это непобедимый источник власти ненасилия. Дух и реальность ненасилия — основной закон человеческой жизни; насилие — нарушение этого закона.

Второй источник — теория власти ненасилия в том виде, в каком она изложена в работе Джин Шарп «Политика ненасильственного действия» («The Politics of Nonviolent Action» (1973)). Взяв за основу глубокий анализ всегда зависимой от чего-то политической власти, Шарп демонстрирует целый ряд имевших место в истории случаев ненасильственной борьбы и исследует динамику ненасильственной политической трансформации. Основная мысль Шарп состоит в том, что ненасильственное политическое действие само по себе сильно настолько, что для того, чтобы посвятить ему себя, необязательно a priori иметь какие-либо духовные, религиозные или пацифистские убеждения.

Третий источник теоретического озарения — теория о невыполнении основных нужд Джона Бертона, анализирующего источники насилия и считающего удовлетворение основных человеческих нужд предпосылкой ненасильственной трансформации (1979).

Бертон считает, что все формы насилия от убийства людей до войны происходят оттого, что людей лишают самого необходимого, прежде всего — признания их самобытности и достоинства. И у применяющих насилие, и у его жертв одни и те же нужды. При условии

нарушения прав на удовлетворение этих нужд ни призыв к каким-то ценностям, ни сдерживающий контроль не могут помешать насилию. Однако звозможность решения проблем всех тех, чьи базовые права нарушаются, может подготовить почву для создания ненасильственных обществ и мира без насилия.

Эти три компонента — духовная сила, практическая действенность и постеп енное решение проблем сообща — могут стать основными элементами теории ненасилия, которая может быть затем согласована с определенными местными и глобальными условиями — историческими, клас совыми, экономическими, тендерными, расовыми, этническими, религиозными, культурными, связанными с окружающей средой и т.д.

Интересные и важные предложения относительно творческого подхода к такому согласованию можно найти в ряде работ (R. J. Buirowes 1996; В. A. Carroll 1998; J. Galtung 1996; В. Martin 1989; К. McGninness 1993).

Практическая революция. Все три сдвига, взятые вместе — нормативный, информативный и теоретический,—требуют новаторского практического применения. Нормативный сдвиг предполагает конструктивную поддержку ненасильственного мышления, отдельных людей, организаций, движений, политики и институтов. Теория Джин Юарп предполагает открытую поддержку ненасильственных движений внутри режимов, основанных на насилии, и может быть примени: ма к изменению некоторых негибких демократических систем. Теория Бертона видит роль политологии в том, чтобы помогать репгению социальных и политических проблем ненасильственным путем. Теория Ганди, вобрав в себя этику, методы и отзывчивость на нужды людей, открыто поддерживает изменения, происходящие в структуре политического, экономического, социального и культурного насилия. Здесь можно вспомнить, что лидеры, исповедовавшие духовньге принципы ненасилия, такие как Ганди и Кинг, всегда стояли за ненасильственные структурные изменения.

Основная задача «прикладной» политологии ненасилия — помогать местной и глобальной трансформации общества к ненасилию, опираясь на логику анализа теории ненасилия и выполняя конкретные задачи превращения воронки насилия в веер ненасильственных альтернатив. Тот факт, что убийства и массовое уничтожение отдельных людей продолжаются при современных условиях «демократической политики» и «свободного рынка», свидетельствует, что эти фе-

номены не являются гарантами благополучия человечества. Вкупе с «недемократической политикой» и «несвободным рынком» они представляют собой препятствие, которое необходимо будет преодолеть прикладной политической науке ненасилия.

Образовательная революция. Переход к политологии ненасилия требует изменений в профессиональной подготовке политологов и перемен в системе образования в целом. Вместо того, чтобы фиксировать и подтверждать традиции убийства, явно или скрыто, обучение политологии должно вносить значительный вклад в изменение мира к ненасилию. Конкретной задачей должно стать воспитание лидеров и граждан будущего общества неприятия убийства. Необходимо создать базу для исследований, преподавания, консультирования, гражданского действия и критического размышления посредством поиска и распространения знаний о ненасилии.

Обучение науке ненасилия потребует от участников процесса обучения глубочайших знаний, подобных тем, какими владеют психиатры и психологи. Нам необходимо понять происхождение и следствия наших собственных убеждений, эмоций и отношений к насилию и ненасилию. Понимание самих себя — обязательное условие ненасильственных социальных изменений. Вполне уместной будет подготовка к научным способам медитации; необходимо создать условия для того, чтобы можно было делиться опытом профессионального роста, политологи ненасилия должны все время стремиться к профессиональному совершенствованию, поддерживая друг друга в своем убеждении в необходимости уважать жизнь, какими бы разными они ни были в других аспектах. К этому же должны стремиться и другие члены общества.

Готовясь стать консультантами и наставниками, политологи ненасилия должны обладать такими же навыками, какими обладают ученые-медики, врачи и их учителя, как и другие специалисты, от профессионализма которых зависит жизнь или смерть. Вклад политологов в создание общества ненасилия должен быть не меньше, чем вклад медицинских работников в дело здоровья человека и общества. Представители обеих профессий понимают важность правильного диагноза, предписаний и лечения, основанного на самых передовых знаниях.

В то же время каждый член общества может содействовать трансформации общества к ненасилию. Образовательная задача политологии ненасилия — предложить каждому участнику обучения на любом уровне возможности для индивидуального развития и приобретения

навыков, которые будут помогать на долгом пути лидера и гражданина общества неприятия убийства. Все учат, все учатся.

В образовательном процессе программа строится в соответствии с требованиями анализа ненасилия, необходимостью приобретения навыков преобразования способности убивать в ненасильственные альтернативы и потребностью усовершенствования принципов, лежащих в основе индивидуальных действий и действий общества.

Вводный курс или семинар должен знакомить слушателей с самыми отвратительным свидетельствами исторической и современной способности людей убивать. Затем формулируется задача: наша дисциплина должна внести свой вклад в прекращение этих ужасных явлений — пол ожить конец убийству. Следующий курс должен так же ярко представить свидетельства случаев ненасильственного выбора в исто'рии и современности. Третий курс содержит знания о переходе от насилия к ненасилию и наоборот отдельных личностей и целых обществ. Четвертый цикл рассказывает о человеческой изобретательности в создании политических институтов, необходимых для изменения общества, в формулировке характеристик будущего общества ненасилия и способов, с помощью которых политология может помочь созданию такого общества. В каждом курсе излагаются нужды и проблемы как местного, так и мирового уровня.

Именно на таком фундаменте строятся новаторские приемы в преподавании ненасилия. Курс по политическим альтернативам насилию для выпускников может выглядеть так: каждый участник выбирает любой аспект насилия; делает обзор литературы о природе этого вида!, насилия и его причинах; консультируется с людьми, которые непосредственно сталкиваются с таким насилием, и узнает их мнение относительно частотности, тенденций, причин и альтернатив; делится собранными данными с сокурсниками; и наконец добивается консенсуса в выработке решения проблемы во время обсуждения в группе.

Методологическая революция. Методологический сдвиг в сторону ненасилия требует новых подходов к исследованию, образованию,, политической практике и построению институтов. Необходимо адаптировать старые методы к поиску ненасильственных альтернатив, внедрить новые методы там, где это нужно, и поощрять другие дисциплины, как, например, неврологию, применять свои методы для решения проблем перехода к обществу отказа от насилия. Самой важной для исследования является зона убийства.

Политическая наука ненасилия может использовать все расширяю-

щийся репертуар научных методов: философский,4 исторический, институциональный и юридический анализ; интервью; наблюдение изнутри; социологическое исследование; сравнительный анализ; текстуальную интерпретацию; теорию игр; анализ общественного выбора; статистический анализ; составление обзоров; лабораторные и полевые эксперименты; моделирование на компьютере и испытуемых; а также различные комбинации вышеперечисленного. Методы образования могут быть от традиционных лекций, обсуждения прочитанного и практических занятий и стажировки до самостоятельного исследования с помощью компьютера. Приобретенные знания могут быть использованы в выработке законов конституции, в разрешении конфликтов, консультировании организаций, выборных кампаний, оценке средств массовой информации; консультациях по вопросам безопасности и непосредственном участии лидеров или граждан в процессе принятия решений. Вопрос, который необходимо задать для успешного осуществления методологической революции, таков: «Как могут старые и новые методы наилучшим образом повлиять на искоренение убийства в истории человечества?».

Институциональная революция. Институционально сдвиг в сторону ненасилия требует ответов на вопросы о том, как должна быть организована политология как дисциплина, какие дисциплины должны быть ей «подчинены» и каковы должны быть ее отношения с другими дисциплинами и институтами общества. Необходимо также поднимать вопросы с позиций ненасилия внутри уже существующих структур дисциплины с глобальной, национальной и местной точек зрения. Нужно также открывать новые отделения политологии ненасилия в новых институтах или даже создать междисциплинарную, или «гибридную», профессию для решения проблем общества.

В ее современном виде глобальная политическая наука ненасилия представлена Международной Ассоциацией политологии (МАП), основанной в 1949 г. 42 национальных ассоциации политологов с общим количеством членов 35 689 человек представлены в исполнительном комитете МАП (Приложение А). Разносторонние интересы членов Ассоциации находят применение в 18 основных направлениях деятельности, 38 исследовательских комитетах и 12 исследовательских группах (Приложение Б). К этому могут быть добавлены политологи в странах, не представленных в Ассоциации, а также большое количество студентов, обучаемых политологами во всем мире.

«Новый справочник по политологии», составленный 42 авторами,

появился благодаря проекту МАП, целью которого был обзор современного состояния дисциплины (A New Handbook of Political Science. Goodin and Klingemann, eds., 1996). В справочнике делается обзор восьми субдисциплин, получивших развитие за последние два десятка лет: политические институты (рациональный выбор, юридические перспективы), политическое поведение (избиратели и многопартийные системы, институциональные и эмпирические подходы), сравнительная политика (макроповеденческие перспективы, изучение процессов демократизации), международные отношения (неореализм и неолиберализм, постпозитивистские и феминистские перспективы), политическая теория (философские традиции, эмпирическая теория), государственная политика и администрация (сравнительный политический анализ, идеи, интересы и институты), политическая экономия (социологические перспективы) и политическая методология (количественные методы, построение исследований и экспериментальные методы). В предисловии к справочнику президент МАП написал: «Эта книга, как никакая другая, дает прекрасное представление о политологии на заре нового века» (xii).

Однако, несмотря на все преимущества, новый справочник демонстрирует необходимость трансформации дисциплины к ненасилию. Например, в предметном указателе нет понятий «насилие» или «ненасилие», также как нет понятий «убийство человека», «геноцид», «смертная казнь», «военный», «терроризм» или «полиция». Есть 60 упоминаний слова «война» и 8 — «мир». В указателе имен есть «Ленин» и «Гитлер», но нет «Ганди» и «Кинг». Имя и работы ведущего политолога, специалиста по теории и практике ненасильственной политической борьбы Джина Шарпа (G. Sharp 1973) вообще не упоминаются . Нет в справочнике и имени основоположника теории ненасильственного разрешения конфликтов Джона Бертона (J. Burton 1979, 1984). Недостаточно освещаются работы пионера по изучению ненасилия в мире Йохана Галтунга (J. Galtung 1996).

Самая старая и многочисленная организация — член МАП — это Американская Ассоциация политологов (13 300 членов), основанная в 1903 г. Члены ассоциации ведут исследования в 8 областях, по 96 направлениям; в ассоциации существует 31 секция «по интересам» (Приложение В). Направление интересов в обеих ассоциациях обычно совпадает.

Американских политологов интересуют: американское правительство и политика, сравнительная политика, международная политика, методология, политическая философия и теория, юриспруденция

и суды, государственная политика и администрация. Хотя есть специальные секции «Конфликты» и «Международная безопасность и контроль за вооружениями», в ассоциации нет специального органа, который сосредоточил бы свою деятельность на логике политического анализа ненасилия и ненасилии как действии. Например, нет специальных секций «насилие», «ненасилие», и даже секции «мир» (ср. Международная Исследовательская Ассоциация Мира»). Получается, что обусловленное культурой представление о том, что демократия, которая вышла из насилия и которую нужно защищать, является самым важным гарантом прогресса цивилизации, ставит препятствия на пути конкретного исследования ненасильственных альтернатив.

Сдвиг к ненасилию требует поднимать проблемы и задавать вопросы во всех областях политической науки, представленной в американской и международной ассоциациях. «Что вы можете сказать о возможности возникновения общества без убийства и ненасильственных способах их реализации?» Это означает, что необходимо опираться на уже достигнутые результаты и внедрять новое, что можно продемонстрировать, задавая вопросы ученым четырех «традиционных» областей изучения американской политологии — политической философии и теории, американского правительства и политики, сравнительной политики и международных отношений.

Политическая философия и теория

В политической философии и теории сдвиг к ненасилию означает изучение наследия политической мысли во всех культурах для поиска примеров ненасильственных решений, и ввод нового творческого ненасильственного подхода. Например, в «Республике» Платона Денис Далтон находит этический идеал «Не навреди», к которому должны стремиться философы и политики, несмотря на то, что Платон принимал войну, смертную казнь и военную культуру. Этот идеал нашел отражение в изречении Плутарха: «Тот, кто прибегает к кинжалу, не может считаться хорошим врачом или государственным деятелем; как первому, так и второму не хватает мастерства; а в случае с политиком это означает еще и несправедливость и жестокость» (Plutarch 10: 249). Можно сравнить с этим изречением высказывание китайского философа Мэн-Цзы (371-289 гг. до н. э.): «Тот, кто используя силу, строит из себя добродетельного, есть тиран (Ра)... Тот, кто используя добродетель, делает добро, есть царь (wang)» (Fung 1952: 112). Достойно внимания в этом плане забытое учение Мо Цзы (468-376 гг.

до н.э.), китайского философа, проповедника «всеобщей любви», противника войны и угнетения (Fung 1952: 76-105).

Классические тексты, в целом поддерживающие идею насилия, могут быть интерпретированы так, чтобы изъять философию насилия и «высветить» примеры отказа от насилия. Примерами могут служить следующие работы: новая интерпретация «Государя» Макиавелли — «Правитель-миротворец» Чайват Сата-Ананда (Chaiwat Satha-Anand 1981), и новая трактовка Берроуса произведения Клаузевица «О войне» (Burrowes 1996), из которого Берроус вывел принципы ненасильственной стратегии защиты. Обе этих работы напоминают о том, как Ганди сформулировал принципы ненасилия из совета, данного Кришной герою Арджуну в классическом индийском эпосе «Бха-гаватгите» (Gandhi 1971).

Классика прошлого, принимавшая насилие, — интересная область для творчества. Платон в свое время предлагал создать республику, управляемую добродетельными военными мужами; в наше время можно мечтать о республике, где не принимается насилие, управляемой мужественными лидерами и гражданами, посвятившими свою жизнь принципам ненасилия. Аристотель предлагал «проект» конституций для управления государством во время войны; мы можем предложить конституцию, закладывающую фундамент ненасильственного общества. Макиавелли советовал, что делать для господства насилия; сейчас молено попытаться выработать стратегию и тактику ненасильственной политической власти. Гоббс предлагал создать чудовищное государство, мир в котором достигался бы монополией насилия; сейчас можно исследовать новые способы управления, отвечающие человеческим нуждам и не использующие для этого убийство. Локк видел в кровавой революции средство освобождения от деспотического режима; мы можем наблюдать стратегию и тактику мирного демократического освобождения. Маркс и Энгельс считали насилие необходимым элементом классовой борьбы; мы можем представлять себе ненасильственную борьбу на осуществление вековых чаяний народа об экономической справедливости. Руссо считал необходимым существование общественного контракта, основанного на насилии, применяемом против его нарушителей; и пусть современные политики продолжают говорить о подобных «контрактах» и «условиях», мы можем начать исследовать приверженность ненасилию и благополучию для всех в обществах без убийства. Если Кант (1795/1959) считал, что «вечный мир» может наступить, если твердо придерживаться категорического императива не воевать, мы можем наблюдать эле-

менты, необходимые для превращения императива ненасилия во всемирную реальность. Американская политическая традиция завещала нам декларацию независимости, завоеванной насилием и конституцию, утверждающую насилие; сейчас возможно составить ненасильственную декларацию независимости от социального насилия и новую мирную конституцию. Вебер считал политику занятием, которое подразумевает приятие насилия; мы же можем смотреть на политику и политологию как на занятия, которые подразумевают возможность избавления от насилия (Arendt 1970; Muller and Semelin 1995; Steger and Lind 1999).

Сдвиг к ненасилию означает критическое внедрение учения Ганди в философию. Отсутствие этого учения в поле зрения философов сродни непризнанию Ганди достойным Нобелевской премии мира в мире, утверждающем насилие. Для этого есть все предпосылки и ресурсы, включая индийских интерпретаторов учения с идеологической и предметной перспектив, а также продолжателей учения — неиндийцев (Dhawan 1957; Dange at al. 1977; Iyer 1973; Parekh 1989a, 1989b; Bodurant 1969; Dalton 1993; Galtung 1992; Sharp 1979; Steger 2000).

Возможности творческого развития теории неприятия убийства представлены в деятельности многих приверженцев ненасильственных инициатив, в прошлом и настоящем, практически во всех культурах. Обзор такой деятельности с 550 г. до н. э. можно найти в книге Артура и Лилы Вайнбергов (Arthur and Lila Weinberg 1963). Религиозные основы такой деятельности описаны в работе Унитанна и Йогендры Сингх (Unnithan and Yogendra Singh 1973). Уилл Морри-сей представляет исключительно эрудированный обзор пацифизма со времен античности (Will Morrisey 1996). По мере того, как исследования учений о ненасилии ширится во всем мире, можно ожидать удивительных открытий. Таково, например, определение политики с ненасильственной точки зрения, данное корейским политическим философом Хуангом Йанг Йопом во время интервью, взятого 3 декабря 1987 г. в Пхеньяне: «Политика означает гармонизацию всех интересов всех членов общества на основе любви и равенства».

И он сам, и интервьюер были знакомы с выдающимися исследованиями социолога Сорокина (Sorokin 1948; 1954), автора теории о «созидательном альтруизме», которая может быть объединена с теорией Арендта о совместном принятии решении и действии (Arendt 1970) и с теорией Бертона об удовлетворении основных человеческих нужд (Burton 1979). Все это может стать первыми ростками политической теории ненасилия.

Исследования форм правления

В целостных исследованиях политического устройства общества и его компонентов, от деревень до городов-государств и транснациональных объединений, как, например, исследованиях государственного и политического устройства Америки, логика анализа ненасилия ставит вопросы, которые необходимо ставить, чтобы преодолеть то, что футуролог Харольд Линстоун назвал «неизбежной предпосылкой» условности, общепринятого мнения.

Внутри цитадели патриотизма убийство в политических целях остается непререкаемой истиной. Если нельзя задать вопросы «внутри» структуры управления, задавать их должны политологи, стоящие над структурой.

Подход С позиций ненасилия требует постановки нескольких вопросов. Во-первых, каков вклад убийства-в формирование и поддержание каждой политической системы? До какой степени представление о той или иной системе правления зависит от истории «славной» гибели людей? Какой вид убийства — осуществляемый государственной машиной или другими структурами — преобладает и каковы дальнейшие перспективы? Как втягивают граждан в участие в убийстве и поддеряску его — законного и незаконного, направленного за или против правительства, в своей стране или за рубежом? Какой вклад в приятие убийства вносят политические, экономические, социальные и культурные идеи, явления и структуры? Какое влияние убийство оказывает на способность системы управления следовать другим ценностям и идеям, таким, как, например, свобода и равенство?

Во-вторых, каковы исторические корни идей, действий, политики и институтов неприятия убийства в обществе? Каковы их настоящие проявления и перспективы на будущее? Какова история ненасильственного сопротивления насильственной политической власти? Какова история конструктивных действий, направленных на создание общества ненасилия?

В-третьих, необходимо собрать данные относительно количества переходов от насилия к ненасилию и наоборот. Какие известные личности, группы и организации участвовали в таких переходах? Становились ли солдаты пацифистами? Становились ли убийцы противниками насилия:? Совершили ли приверженцы революционного насилия переход к мирным методам социальной борьбы? Отказывались ли религиозные деятели благословлять убийство? Переходили ли общественные деятели от приятия к неприятию убийства?

Какие перемены произошли в типах преступлений, за которые смертная казнь была применена, отменена и снова восстановлена? Была ли разоружена или снова вооружена полиция и обычные граждане? Имели ли место случаи действительно мирного соглашения между ранее непримиримыми врагами, за которыми, возможно, последовали новые взрывы насилия? Была ли изменена структура экономики хотя бы частично, чтобы удовлетворять мирные нужды отдельных людей и общества?

В четвертых, каковы исторические и современные элементы внутренней структуры правления — политические, социальные, экономические и культурные, которые, если их объединить и применить в переходных процессах к обществу ненасилия, могли бы создать желаемые условия жизни в таком обществе? Какие перемены в религии, идеологиях, законодательствах, институтах, политике, социоэкономических структурах, образовании, коммуникациях, искусстве и отношениях внутри машины управления могли бы внести вклад в строительство общества ненасилия в этом контексте! Какие условия лучше всего способствовали бы продвижению таких ценностей как свобода, равенство, материальное благосостояние и безопасность без необходимости прибегать к насилию?

Сравнительная политология

Сдвиг к ненасилию требует поставить вопрос о способности человека выбирать ненасилие в самый центр исследований сравнительной политики. Какие выводы молено будет сделать, сравнив идеи, институты, структуры, процессы и политику, имеющую отношение к отмене угрозы применения силы или к применению насилия правительствами и гражданами? Сравнительные исследования, руководствуясь логикой анализа ненасилия и поиском эффективных переходных действий, ставят целью поиск альтернатив за пределами одного государства.

Различные общества можно сравнивать и классифицировать в зависимости от склонности к убийству или неприятию убийства, подобно тому, как это делалось для демократических институтов, прав человека, статуса женщин, благополучия детей и уровня экономического развития. Среди «мерил» насилия могут быть убийства специальными агентами и врагами государства, уголовные убийства и самоубийства, убийства граждан других государств, профессиональная подготовка профессиональных убийц, технические средства для

убийства и материальные показатели политической экономии убийства. Можно делать параллельный анализ характеристик ненасилия в одной отдельно взятой системе управления. Хорошим вкладом в глобальную политология ненасилия могут быть периодические сравнения тех стран, где принимают убийство, и тех, где не принимают. Отчеты о повышающемся или понижающемся количестве убийств, а также росте или падении возможностей трансформации к ненасилию должны быть так же важны и регулярны, как информация с мировых биржевых рынков и спортивных соревнований.

Сравнения государств друг с другом, а также сравнительный анализ компонентов общества внутри государственной структуры при подобных или похожих условиях необходимы, чтобы облегчить понимание причин и процессов перехода к ненасильственному обществу. К таким компонентам относятся: потенциал насилия и ненасилия в религии, идеологии, искусстве, партиях, тендерных и возрастных группах, у слоев населения с определенным уровнем образования, у различных классов, этнических групп, профессий, на предприятиях, в университетах.

Сравнительный анализ необходим для подкрепления тезиса современной политологии о том, что демократические государства в сравнении с авторитарными режимами не воюют друг с другом и убивают меньше собственных граждан. Применение убийства либеральными демократами внутри своих стран и за рубежом, будь это президентские республики или парламентские, а также проявления культуры насилия в этих государствах повышают важность сравнительных исследований для поисков ненасильственных культурных и структурных альтернатив. Например, сравнительное исследование двух близлежащих мексиканских деревень (гл. 2), с низким и высоким уровнем насилия, но с равными социоэкономическими условиями, обнаружило, что культурно обусловленное представление о самих себе может быть дифференцирующей характеристикой. Жители деревни с высоким уровнем насилия считали себя агрессивными и принимали это; жители деревни с низким уровнем насилия считали себя мирными и гордились этим (Fry 1994). Сравнительный анализ игр детей в двух деревнях Индонезии, с низким и высоким уровнем насилия соответственно, показал, что культура, где насилие принимается, поощряет игры, воспроизводящие противостояние людей и схватки животных. Культура с более низким уровнем насилия поощряла безобидные занятия — такие как катание на лианах и мирное подражание жизни людей и животных (Royce 1980). Подобные выводы могут помочь лучше

понять культурные корреляты таких контактных и полных насилия видов спорта, как бокс, хоккей, борьба и американский футбол.

Международная политика

Сдвиг к ненасилию означает повышение внимания одновременно и ко всему циклу проблем, и к отдельным проблемам в области международной политики, международных отношений или мировой политики. С одной стороны, компоненты глобальной системы управления (как государственного, так и негосударственного), их взаимоотношения и решения проблем рассматриваются как единое целое. Это не означает, что не принимается во внимание история или контекст. История — это история человечества, а контекст — схема взаимозависимых влияний в местных условиях и условиях всего мира.

С другой стороны, признаваемая нами возможность создания глобального общества ненасилия требует внимания к каждому человеку, живущему на этой земле. Основная единица политического анализа ненасилия — индивид, человеческое существо. Организации, структуры, процессы — продукт поведения группы индивидов. Мировая политика— это политика индивидов, проживающих в мире. Глобальное общество ненасилия зависит от людей, которые не убивают. Если мы не хотим, чтобы кто-то был убит или убивал, мы должны принимать во внимание интересы всех людей.

Из этого следует, что логику анализа ненасилия необходимо применять ко всему человечеству. Это означает, что при изучении насилия политологии необходимо изучать и насилие со стороны государства, и насилие, направленное против государства, и войну —все виды насилия внутри общества и между государствами, а затем обобщать их на мировом уровне для объяснения причин их появления. При изучении ненасилия, необходимо идентифицировать силы ненасилия внутри политических систем и за их пределами. Для исследования возможности ненасильственной трансформации необходимо понять процессы взаимодействия между силами убийства и ненасилия в глобальном контексте.

Для всестороннего понимания практических, возможных и желаемых черт глобального общества неприятия убийства, необходим анализ прошлых и современных проявлений ненасилия, при этом нужно теоретически допускать бесчисленное количество вариантов внутри общества ненасилия. На уровне отдельных людей это означает понимать способности индивида к насилию и ненасилию, динамику нена-

сильственной трансформации, и характеристики социальных контекстов, способствующих проявлению потенциала ненасилия каждого человека.

На практике, в стремлении превратить воронку убийства в веер ненасилия, глобальная перспектива означает поиск таких способов вмешательства в зону убийства, которые могли бы подавить применение насилия. Это означает вносить вклад в подготовку лидеров и граждан к ненасильственному решению проблем; это означает поощрять глобальный культурный вклад в сдвиг к ненасилию; и это означает понимать и помогать глобальным изменениям в политической, военной, экономической, социальной и культурной структурах, которые поддерживают насилие.

Политическая наука неприятия убийства

Если опираться на убеждение, что человечество способно создавать общества, свободные от насилия, необходимо ставить вопросы перед каждым разделом, областью и аспектом современной политологии. Если считать, что политология не может не опираться на определенные ценности, является ли ненасилие допустимой ценностью данной дисциплины?

Могут ли теория и практика ненасильственной политической власти успешно соревноваться с проявлениями и концепциями насилия и преобразовывать их? Возможно ли существование демократических институтов ненасилия, от местных до глобальных? Возможен ли переход от насильственной системы защиты безопасности к ненасильственной системе? От экономики, основанной на насилии, к экономике без насилия? Могут ли быть внесены вклады в теорию и практику ненасилия с перспектив феминизма, расы, класса, этнической принадлежности, языка и религии? И какие методики лучше всего подходят к пониманию насилия в обществе, ненасильственного потенциала, трансформационных процессов и способов получать стабильные, но творчески разнообразные результаты ненасильственных преобразований?

Все это не означает, что в каждой области, где задаются эти вопросы, политология ничего не добилась. Однако необходимо представить себе, какова будет политологию если она серьезно воспримет возможность создания общества без насилия в мире, не принимающем насилие. Допущение такой возможности означает активное участие политологии в ненасильственном решении глобальных проблем.