Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Русская Церковь в ХХ в.

Михаил Польский

НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ

Том 2: Джорданвилль, 1957. К оглавлению тома.

Глава 23.
Духовенство Украинского Экзархата.

Священник о. Василий Малахов.

Василий Яковлевич Малахов был человеком высоко образованными он окончил историко-филологический факультет и духовную академию. Он занимал пост преподавателя в Житомирской духовной Семинарии, и пребывал в этой должности до появления большевизма и закрытия Семинарии.

Он был талантливейшим учителем слова Божия и явился воспитателем многих духовных лиц, закончивших Житомирскую Семинарию, ставших впоследствии священниками и епископами, и некоторых из них можно встретить заграницей, которые помнят своего незабвенного и любимого учителя.

В 1920 году в самый разгар большевизма, когда власть всеми силами и способами устраивала гонения на Церковь, Василий Яковлевич принимает сан священника. Смело и ревностно о. Василий проповедует учение Христово. Авторитет, глубокое уважение и любовь завоевал о. Василий своими проповедями среди прихожан кладбищенской церкви, где он постоянно совершал богослужения. Как-то в 1920-м или в 1921 году в Житомире состоялся организованный большевицкий диспут на тему: «Жил ли Христос?» На диспут было приглашено много выдающихся священников-проповедников, в том числе и о. Василий. Докладчиком на диспуте выступил некто проф. Язловский, — молодой, около 30-ти лет человек. Речь его была бледна и переполненный слушателями городской театр безмолвствовал.

Но вот выступает оппонентом — талантливейший священник о. Александр Гаврилюк (умер в ссылке), а за ним о. Василий Малахов. Безукоризненный доклад с доказательствами о существовании Христа произвел на слушателей такое сильное впечатление, что о. Василию была устроена огромная овация, прерываемая только свистом комсомольцев. О. Василий сделал то, чего не ожидали организаторы диспута.

Когда по окончании выступлений оппонентов, председатель собрания предоставил слово докладчику проф. Язловскому, — весь зал поднялся со своих мест и ушел.

Власть имущие запретили о. Василию совершать богослужения и выслали из Житомира в Белоруссию. Живя в глухой деревне, все же о. Василий не переставал ревностно проповедывать слово Божие и тайно совершал богослужения на дому у крестьян, которые его полюбили.

Его супруга, верная спутница жизни, матушка Мария, будучи по профессии учительница, ходила с ним вместе на беседы и богослужения, всюду ему помогала и содействовала. В конце двадцатых годов о деятельности о. Василия среди крестьян стало известно большевицким заправилам. О. Василий с матушкой решили в это время навестить своих родственников в Москве. Но осуществить это желание им не удалось. В пути оба были арестованы, а затем сосланы на север. Лишь спустя год матушка написала тайком о случившемся своим друзьям, в Житомир.

Спустя два года т. е. примерно в 1934 г. получили от нее печальное письмо, в котором она сообщила, что о. Василий заболел тифом и умер. Одинокая спутница о. Василия оставалась по прежнему в ссылке.

Иеромонах о. Феодосий.

Смерть иеромонаха о. Феодосия, одно время бывшего настоятелем Богоявленского мужского монастыря в г. Житомире, случилась приблизительно в 1928 году.

На Украине власть менялась 18 раз и связанные с этим обстоятельством зверства и казни были так велики и часты, что трудно восстановить в памяти все даты этого тяжелого времени.

Много церквей было закрыто и многие из священников и епископов были уже расстреляны и высланы в концлагеря. Детей матери не крестили из боязни преследования, а если и крестили, то тайно, иногда даже по секрету от мужей, что было сопряжено с неприятностями для священника.

Однажды в ближайших жилищах около Богоявленского монастыря, часов в И утра, разнеслась ужасная весть: отца Феодосия застрелили при выходе из церкви. Все бросились туда.

По просьбе жены коммуниста Карташева, о. Феодосий окрестил его ребенка. Карташев узнал об этом и помчался в дикой злобе к монастырю. Он убил из револьвера о. Феодосия, вышедшего из храма. Этот убийца-коммунист не был за это наказан и оставался на свободе.

Убийство доброго скромного, всеми любимого о. Феодосия глубоко взволновало жителей Житомира и прилегавших к нему деревень. Несмотря на религиозные преследования, людей на похоронах этого священника было такое множество, что они не только не вмещались в монастырской церкви, где стоял гроб убитого, но не могли поместиться в монастырском саду, все возрастающая толпа стояла на улице. Все плакали. Много священников вынесли на руках гроб и понесли к монастырскому кладбищу, расположенному за садом. Народ шел с зажженными свечами.

Несмотря на глубокое горе, у всех на душе было как-то торжественно и светло: о. Феодосий пал святой жертвой ужасного режима за исполнение своего пастырского долга.

Протоиерей о. Сергий Посельский.

Митрофорный протоиерей о. Сергий Моисеевич Посельский родился в 1864 г. в семье дьякона соборного храма г. Чугуева, Харьковской епархии. По окончании Харьковской Духовной Семинарии был рукоположен с сан священника и отправлен миссионером в с. Павловки Сумского уезда Харьковской губ. на борьбу с сектантством. В этом селе было имение кн. Хилкова, ближайшего ученика и последователя гр. Льва Толстого, который всех окружающих крестьян совращал в Толстовство. Там ему с первых же дней своей пастырской деятельности пришлось провести большую борьбу по восстановлению Православия среди крестьян. Когда он закончил блестяще свою миссию, то был переведен на должность духовника Харьковской Духовной Семинарии, а с 1906 г. назначен настоятелем городского кладбищенского храма во имя св. Кирилла и Мефодия, где и прослужил до момента закрытия, а затем взрыва и уничтожения этого храма. В 1918 г. лично от Патриарха Тихона удостоен награды митрой и напутствием на дальнейшую жизнь.

С этого момента началась его мученическая жизнь и великое горение духа. Один из немногих священнослужителей г. Харькова, оставшихся верными заветам Патриарха Тихона, не уклонился ни на один миг от завещанного им пути и стойко и безбоязненно переносил все страдания и лишения, которыми отныне была полна его жизнь. Лишение права жительства в черте города, лишение продовольственных карточек, всех прав, постоянные обыски, частые вызовы и допросы в НКВД, неоднократные аресты, — ничто не смогло удержать его от выполнения своих пастырских обязанностей, а с отъездом митрополита Константина (Дьякова) из Харькова он совсем уже перешел на нелегальное положение т. к. ему властями было запрещено всякое отправление пастырских обязанностей, чему он не подчинялся. На уговоры близких людей перейти на иждивение по старости лет, отвечал: — «я счастливь тем, что Господь дает мне силы страдать во Имя Его».

В бытность митрополита Константина в Харькове о. Серий был его ближайшим советником и помощником: их соединяла нежная дружба еще с ученических семинарских лет. В это же время митроп. Константином он был назначен духовником для кающихся священников, которые, совратившись с истинного пути, уходили в обновленчество или живую Церковь, а потом желали покаяться и возвратиться в лоно Православной или Тихоновской церкви.

Много приезжало к нему в то время слабых духом людей не только с Украины, а даже из Крыма и Кавказа. Когда же митроп. Константина власти переселили в Киев, уезжая он сказал о. Сергию: — «уезжаю отсюда спокойно, т. к. остаешься здесь ты».

В 1938 г. в апреле месяце о. Сергий был арестован, он находился в постели, т. к. у него началась водянка и он уже не мог ходить. Жил он в небольшой деревне неподалеку от города и ему было приказано идти пешком до города. Идти он не мог, все время падал, но его били в спину и кричали: «иди, иди». Все же он идти не смог и упал. Тогда его дотащили до школы и заперли там до утра, а утром прислали автомобиль и увезли. Все это с ужасом наблюдали жители этой деревни. Больше о нем никто ничего не слыхал.

В 1941 г., в первые дни немецкой оккупации г. Харькова, неизвестный пожилой человек стал разыскивать жену о. Сергия. Разыскавши ее, он рассказал, что по своей работе бывал на кладбище, куда привозили трупы из НКВД и сбрасывали в братские могилы. Однажды в декабре 1938 г. привезли 4 трупа, и на одном из них он заметил приколотую бумажку, на которой было два слова: «кладбищенский батюшка». Очевидно, верующие заключенные дали весточку на всякий случай. «Долго я не решался прийти к вам, — сказал он, — но совесть меня мучила, и вот я пошел, чтобы найти вас, жену о. Сергия». Он прошел не менее 16 километров по лютому морозу и в опасное военное время прифронтовой полосы.

Массовые аресты в г. Киев.

К осени страшного 1937 года в Киеве осталось лишь 4 храма, в которых совершались богослужения: Соломенская-Покровская, Набережно-Никольская, Приорская-Покровская и Соборный храм упраздненного Выдубицкого монастыря.

Соломенская церковь была кафедральной Митрополита Киевского Константина (Дьякова), б. Харьковскаго, замученного в НКВД, в октябре этого же 1937 года.

Уже весной 1933 года, после т. н. паспортизации, все проживавшие в Киеве монашествующие были выселены из города за 50 километровую зону. Несмотря на то, что к этому времени много иноков было арестовано и сослано, много схвачено на сельских приходах, куда иеромонахи посылались епархиальной властью ввиду недостатка белого духовенства и, напри-мер, из некогда свыше тысячного братства Лавры, ютились в халупах и хатах окраин всего около 150 человек, все же число всех монашествующих в Киеве представлялось НКВД очень большим и оно стремилось «ликвидировать» иноков разными способами. Трудно передать страдания измученных беспрерывной травлей и притеснениями старцев, вынужденных ехать в полную неизвестность. Ведь среди них были такие, которые десятки лет не выходили за ограду св. Лавры (напр. игумен Иродион — около 40 лет). Киевские паспорта были выданы лишь перешедшим 70-летний возраст и тем немногим, кого защитила врачебная справка (последовательность в действиях паспортных отделов иногда была странной). Эти старцы, однако, не имели права совершать богослужения, не будучи зарегистрированными у инспектора культов, а лишь стекались в праздники на молитву, главным образом, в Соломенскую церковь, где верующие снабжали их продуктами и оказывали денежную помощь.

И вот 1-го октября ст. ст. 1937 г. в день Покрова Богоматери, когда иноков собралось в Соломенский храм особенно много, весь церковный погост был оцеплен милицией. Милиционеры и агенты НКВД ходили между богомольцами и под предлогом облавы на бродяг и беспаспортных выискивали монашествующих, которых очень легко можно было узнать даже тогда, когда они были не в духовной одежде. В церковь милиция не входила, но укрыться там никто не мог, т. к. милиционеры дежурили до самого окончания службы. Всех арестованных (главным образом глубоких стариков, свыше 70 лет) уводили в близлежащий район милиции, откуда они были увезены в неизвестное никому место. Среди схваченных из Лаврской братии были особенно почитаемы всеми: игумен Евграф, схимонах Моисей и монах Сила — все трое дряхлые старцы. Большинство из них не были беспаспортными и жили легально в частных домах. Никто не знает, где и какая кончина постигла этих страдальцев, число которых не менее тридцати, но всем православным эта расправа над иноками, уже столько страдавшими, показала «смерть преподобных», воспринятую за святое Православие, знамением которого (особенно в Киеве) всегда было не склонявшееся ни к каким ересям и расколам православное монашество.

Покровский женский монастырь в г. Киев.

При закрытии монастыря, а Покровский монастырь был закрыть первым, была выслана игуменья София, монахини держали место ее пребывания в секрете.

Сильно пострадал пастырь монастыря, замечательный священник и проповедник — отец Димитрий Иванов. Долго просидел он в тюрьме. Одно время жил в доме, где жило несколько монахинь и принявшая монашество уже в последнее время Елена Александровна Бабенко, очень богатая женщина, на принадлежавшей ей даче на Ирпене, где она организовала маленькое монашеское общежитие. Конечно, несмотря на всю конспиративность и замкнутость им не удалось долго продержаться. Отец Димитрий был вторично арестован, подвергся в тюрьме истязаниям, а затем, истерзанного и измученного, его отправили в Архангельск. Он прибыл туда вместе со своей женой, но он уже не мог держаться на ногах. В городе они никого не знали. Он упал на улице. Его подобрал проходивший мимо врач-еврей, принес его на свою квартиру, окружил его заботой и уходом и на его руках о. Димитрий умер. Об этом рассказала его жена.

Всех обитательниц этой дачи на Ирпене в один из дней Ежовского террора арестовали и вывезли в оленеводческий совхоз на крайнем севере, на какой-то остров в стороне Камчатки. Бабенко прислала об этом телеграмму Покровским монахиням, проживавшим потаенно в Киеве. Случайно как-то телеграмму пропустили. Они написали туда и послали ей денег, но больше ничего от нее не получили. В своей телеграмме Бабенко сообщала, что несколько дней их везли на пароходе.

Массовые аресты в г. Полтаве.

В г. Полтаве, около 1935 г. были судимы и сосланы протоиереи: Александр Каминский, Иоанн Богдановский, Гавриил Громницкий, Иоанн Левицкий и Леонид Капецкий. (Есть сообщение о другом о. Леониде. Не то же ли это лицо и нет ли ошибки в фамилии? Протоиерей о. Леонид Костецкий был настоятелем одной из церквей г. Полтавы. Приблизительно в 1925-26 г. он был заключен в один из лагерей Западной Сибири, где и умер).

Церкви в Полтаве постепенно закрывались и оставалась одна в предместьи г. Полтавы, на Берековке, которая и была закрыта в Страстную пятницу 1937 г.

С 26 на 27 февраля 1938 г. НКВД устроило потрясающую ночь в г. Полтаве. Единовременно было арестовано все городское духовенство и прочие члены причтов всех церквей, а также члены пятидесяток, во главе с епископом Феодосием и митрофорным протоиереем о. Гавриилом Коваленко, 71-го года, настоятелем Св. Николаевской Церкви гор. Полтавы. (Прот. о. Г. Коваленко оставил ценную, попавшую заграницу рукопись, написанную им самим карандашом в трех тетрадях, в 50 страниц, под заглавием: «Заметки по истории церковной жизни в Полтаве и Полтавской епархии в период 1920-1934 гг.»).

Арестовывали о. Гавриила Коваленко, за недостатком чекистов в ту ночь, обычные милиционеры, которые уходя попросили извинения, что делают это дело.

Было арестовано все духовенство, кроме протоиерея Петра Тарасевича. Носили передачи до первых чисел мая, когда наконец в НКВД местным родственникам заявили, что всех заключенных присудили на десять лет в различные лагеря без права переписки. Больше никогда и никаких сведений о арестованных не было получено.

Протоиерей о. Иоанн Костецкий был настоятелем единственно оставшейся церкви на окраине Полтавы. В феврале 1938 г. в возрасте 71 года он был арестован. В мае того же года из тюрьмы, во время очередной передачи, были возвращены его вещи в виду того, что он якобы выбыл в ссылку. Очевидно тогда он и был расстрелян.

Среди мирян церковниц, членов пятидесяток выделялись София Николаевна Кобишанова, оставившая двух малых детей и мужа, и Александра Всеволодовна Стобеус, известная своей твердостью в исповедании веры и преданности Церкви. С нею вместе были арестованы ее две сестры Варвара и Наталия Всеволодовны Остроградския дочери генерала-от-кавалерии Всеволода Матвеевича Остроградскаго, инспектора кавалерии, которого большевики оставили в живых еще в начале революции, при уничтожении ряда генералов в Кисловодске, за то, что была известна его гуманность в обращении с солдатами. Он скончался в Полтаве среди забот своих дочерей в возрасте 87 лет в «козлятнике», в помещении для загона коз, в страшной нищете, но в истинно христианском терпении и христианской кончиной.

Общий список некоторой части пострадавшего духовенства.

Протоиерей Михаил Едлинский, Борисоглебской церкви г. Киева, умер в тюрьме 7 марта 1938 г.

Протоиерей Александр Глаголев, проф. Киевской Дух. Акад., церкви Николы Доброго г. Киева, умер в тюрьме 12 ноября 1937 г. Скончался на допросе. Погребен в общей могиле, как и о. Едлинский.

Протоиерей Виталий Богдан, Скорбященской церкви г. Киева, расстрелян 9 апреля 1931 г.

Протоиерей Александр Должинский, ключарь Софийского Собора, расстрелян 9 апреля 1931 г.

О. Хрисанф расстрелян в 1931 г.

Отец Михаил Иваницкий умер в тюрьме.

Священник Михаил Олабовский и

Священник Димитрий Иванов умерли в ссылке в 1920 г.

Священник Алексей Калежинский расстрелян (может быть вместе с прот. В. Богдан).

В 1935-36 гг. были арестованы и замучены киевские о.о. протоиереи — Борись Саврасов, Никодим, Трифилий, Димитрий из Пущеводицы.

Протоиерей Владимир Садовничный, б. инспектор семинарии, умер в ссылке, в 1937-38 г.

Архидиакон о. Климент, Киевского Братского монастыря, при таинственной обстановке был вывезен за город и утоплен в Днепре.

Иеромонах о. Милий, Киево-Преображенской пустыни, кроткий человек, был вытащен из келии и в лесу зверски убит: у него были вырваны челюсти.

Священник о. Николай, Воскресенского Братства, расстрелян в Киеве в 1924 г.

Иеромонахи о. Иерофей, Китаевской пустыни, и о. Смарагд, Св. Троицкого монастыря, были убиты в 1931 г. по обвинению в отрицательном отношении к колхозной системе.

Архидиакон Онуфрий, Михайловского Златоверхого монастыря, расстрелян в 1931 г.

Иеромонах Григорий, того же монастыря, убит на приходе.

Иеромонах Прохор, регент того же монастыря, расстрелян пред самым приходом немцев, которые передали его труп оставшимся скрывавшимся монахам.

При отступлении из Киева, в сентябре 1941 г., большевики учинили в Лукьяновской тюрьме над заключенными жуткую расправу. Некоторых расстреляли, повесив живыми за ребра. В таком положении был найден иеромонах о. Прохор, регент Св. Михайловского монастыря, и о. Трофим, сельский батюшка, проживавший в Киеве на иждивении у своей семьи. Последние годы они жили незаметными скромными обывателями.

Архимандрит Родион, настоятель Спасова Скита, Змиевского у., Харьковской губ., и с ним благочинный иеромонах Анастасий, духовник, казначей и эконом обители, расстреляны отрядом Дыбенко в 1917 г. Архим. Родиону подрезали на затылке кожу и снимали за волосы скальп. При приходе белых их вырыли из сорной ямы и похоронили.

Священник Иоанн Стеценко, Покровской церкви в г. Кривом Роге, расстрелян в 1919 г.

Священник Петр Гонтаревский, настоятель Преображенской церкви в местечке Опошня, Полтавской епархии, был в 1919 г. замучен в подвале чекистами, которые после убийства ходили пьяные по местечку и глумились над крестом, снятым с о. Петра.

Священник Александр Крыжановский. В 1917 г. окончил Духовную Семинарию, поступил священником в селение Гайсинского у. Киевской губ.

Пастырствовал до 1928 года. Его вызывали на антирелигиозные диспуты, на которых он неизменно посрамлял безбожников. Летом 1928 г. был вызван на диспут, который окончился избиением о. Александра. Ему положили на спину доску и били тяжелыми предметами до тех пор, пока у него полилась из горла кровь. В таком состоянии был выдан его матушке, через три месяца тяжелой болезни скончался, оставив двух детей-сирот.

Игумен Савватий, старец, из Черниговской епархии, расстрелян в киевской тюрьме в 1931 г.

Протоиерей Николай Стеценко, выдающийся пастырь г. Переяславля Полтавской епархии, замучен в местной тюрьме в 1936 г.

Священник Иоанн Головка был униатским священником в Яворском уезде в Галичине. Когда началась война, в 1914 году, австрийские жандармы пришли арестовать его как русофила. Ввиду того, что он в то время был очень болен и не мог двинуться, его оставили и не тронули. В 1915 году, когда русская армия отступала из Галиции, он тоже пошел в Россию, и там был православным священником до 1936 года в с. Белка, Киевской области, Барашевского района. В 1936 году его советская власть арестовала и засудила на десять лет концлагеря за тайное богослужение. По данным через 13 лет, ни родственники, ни бывшие прихожане про него ничего не знают.

Священник о. Лаврентий Фещенко был настоятелем Рождественской церкви в местечке Барышевка Киевской епархии. Был сослан в 1936 г. в концлагерь и там умер.

Священник о. Василий Грабовой, настоятель Благовещенской церкви в м. Барышевка, Киевской епархии, заключен в концлагерь в 1937 г. и бесследно исчез.

Священник о. Александр Курдиновский, настоятель Волощиновского прихода Киевской епархии, заключен в концлагерь, где и скончался в 1940 г.

Священник о. Димитрий Желтоногов села Михайловского, около ст. Просяная, Екатеринославской губ., 20 лет прослуживший в этом месте, осенью 1919 г. вышел из своего двора в то время, когда проходил отряд Махновцев, и был схвачен ими и привязан к тачанке. Лошадей гнали с возможной быстротой, и, избиваемый о камни и кочки, он отдал душу Богу в такой мученической смерти, будучи невинным и исключительно любимым своей паствой. Матушка его Александра сошла с ума в поисках его тела, которое и было потом найдено в неузнаваемом истерзанном виде, едва не с одними обнаженными костями.

Протоиерей Василий Капинос, кафедрального собора г. Екатеринослава, спущен в прорубь Днепра ок. 1923 г.

Протоиерей Михаил Богословский, кафедр, собора г. Бердянска, умер в ссылке в 1937-38 г.

Протоиерей Сергий Иванцевич, Покровской церкви г. Бердянска, умер в ссылке в 1937-38 г.

Священник Димитрий Рыбалко. Много лет диаконствовал в Верхо-Харьковском Николаевском девичьем монастыре. Поставлен священником там же после революции. Вскоре монастырь был закрыт и насельники выселены. О. Димитрий перешел в соседнее село, там не было священника. Большевики наметили и там закрыть церковь, а о. Димитрию сначала предложили оставить служение и начать работать. Он продолжал служение. Был вскоре арестован и умер в тюрьме в Харькове, в 1932 году. Был простым, смиренным служителем Церкви, но стойким даже до смерти.

Протоиерей Иоанн Ильинский, дерев, церкви на Новоселовке г. Харькова, пропал без вести.

Протоиерей Сергий Щипулин, Св. Духовской церкви г. Харькова, брат еп. Бориса, расстрелян около 1938 г.

Протоиерей Александр Гутаревич села Слипче, Грубешевского у., Холмской губ., убит партизанами-большевиками вместе с дочерью Ангелиной, 17 лет (над которой издевались) и подругой дочери Евгенией, 16 лет, 11 апреля 1944 г.

Протоиереи о. Николай Пискановский и о. Антоний Котович.

Родственники, оба они во время первой войны приехали из Гродненской губ. и поселились в Александрийском уезде Херсонской губ. Потом были в г. Александрии, где был и о. Варсонофий.

О. Николай был священником в глухом с. Ивановка, Александрийского у. При возникновении обновленчества один едва ли не во всем округе устоял против обновленчества. Потом был назначен настоятелем в Успенский собор г. Александрии, но пробыв там несколько недель был арестован. По освобождении опять несколько раз арестовывался и переселялся с места на место административно: в Полтаву, кажется в Курск, и наконец в Воронеж, где был окончательно арестован и сослан на Соловки, там и скончался от туберкулеза около 1932 г.

О. Николай был весьма энергичный пастырь и стоятель за правду Божию; несмотря на свое краткое пребывание в тех или иных местах, быстро приобретал всеобщее уважение и любовь верующих. Имел достойную его имени, примерную в христианской жизни благочестивую семью, всеми любимую.

(Дополнительный сведения о протоиерее о. Николае Пискановском (по другим сведениям — Пискуновский). Протоиерей о. Николай Пискановский с 1928 по 1931 г. находился в 4-м отд. Соловецкого концлагеря (на самом острове «Соловки»). Работал он в так назыв. «Рыбзверпроме», где плел сети, творя Иисусову молитву. Отец Николай был духовником всего «катакомбнаго» духовенства и мирян в концлагере. Его глубоко чтили все епископы, не принявшие декларации митроп. Сергия: епископ Виктор Воткинский, еписок Максим Серпуховский, епископ Иларион, викарий Смоленский, епископ Нектарий Трезвинский. Замечательный пастырь, аскет, исповедник, молитвенник, он был любим всеми окружающими за свою доброту, отзывчивость, постоянное душевное спокойствие, умение утешить всякую скорбь.

Однажды владыка епископ Максим (Жижиленко), с глубоким душевным волнением показал мне открытку, полученную о. Николаем Пискановским от своей жены и отрока сына Николая. В открытке было написано: «Мы всегда радуемся, думая о твоих страданиях в лагере за Христа и Его Церковь. Порадуйся и ты о том, что и мы сподобились быть снова гонимыми за Господа»... (Проф. И. М. Андреев)).

О. Антоний проживал в дер. Куколовка, того же Александр, уезда. Не принимал никакого участия в обновленчестве. При о. Варсонофии был назначен вторым священником в Покровскую церковь. Во время арестов о. Варсонофия замещал. Был несколько раз арестован, как по делу о. Варсонофия, так и за непризнание декларации м. Сергия. После о. Варсонофия, когда новый настоятель Покровской ц. подчинился легализации, о. Антоний ежедневно совершал литургию у себя на квартире, обслуживая так верующих. За это был арестован последний раз. После тюремного заключения был выслан. Одно время был в Енисейске. Судя по тому, что некоторые из посещавших его нелегальное богослужение (одна из таких девица Харитина получила 10 лет к-лагерей) получили большие сроки, можно предполагать, что расстрелян, где то в неизвестности. Семья отличалась исключительно благочестивой христианской жизнью. Матушка Нина была также арестована, причем подвергалась истязаниям в ГПУ в г. Александрии. Была выслана, по окончании срока возвратилась. Дальнейшая судьба неизвестна.

Протоиерей о. Николай Загоровский.

Весьма популярный и известный всему Харькову протоиерей. Своим умилительным служением, слезными проповедями, привел к церкви множество народа, даже из числа тех, кто совершенно равнодушен был к ней. Верующие так любили его, что церковь, где служил он, была переполняема и некоторые не уходили до самого вечернего богослужения. Имел многих почитателей со всех концов города. Был арестован. Сидел в Петроградской тюрьме, потом в концлагере на Соловках, потом подвергся административному переселению из города в город. Перед приходом немцев был в г. Обояни Курской области. При немцах возвратился в Харьков, где и совершал богослужения в собственном доме, при огромном стечении верующих. При вторичном отступлении немцев выехал из Х-ва. В дороге, скончался в г. Перемышль, где и похоронен.

Священник о. Георгий Скрипка.

Между священниками, нашедшими приют в Козельщанской женской обители в то время, когда там был архимандрит, а потом архиепископ Александр (Петровский), выделялся особым даром слова сельский священник о. Георгий Скрипка.

Был такой случай в обители. Однажды явилась банда грабителей — хотя тогда уже мало чего и оставалось у монастыря, и потребовала, чтобы открыли храм. Пришли к о. Георгию монахини. Он говорить: откройте, только не торопясь. А сам пошел через пономарку в алтарь, облачился, и с крестом в руках вышел навстречу толпе, стоявшей с шапками на головах и винтовками в руках.

Банда, увидев перед собою священника с крестом в руках, опешила. А он обратился к ней со словами увещания. И таково было это слово, что постепенно одни за другими поснимали с себя налетчики шапки, а потом спросили батюшку, можно ли им войти в церковь. Он ввел их, они постояли, походили и тихо вышли, ничего не тронув.

Священник этот, конечно, не избежал общей участи. Он был сослан, но выпущенный на свободу через десять лет, продолжал свою пастырскую деятельность на приходе в окрестностях Козельщанского монастыря, не переставая быть пламенным проповедником, собиравшим массы народа. Снова был схвачен, чтобы уже окончательно исчезнуть.

Священник о. Иоанн в г. Никополе.

В Никополе, Екатеринославской епархии, во время гражданской войны, и в тот период, когда там были белые, красные устроили восстание. Восстание это было поднято рабочими разных возрастов. Всех этих рабочих было человек 180-200. Это было, как раз, на Троицу и потому в Никополе восстание это называлось «Троицкое восстание».

Белыми это восстание было подавлено и человек 150 или и больше поймано. В один день было решено белыми устроить им публичную казнь. Все эти арестованные были посажены на большие плоты. Плоты должны быть отправлены на средину Днепра и тогда забросать их гранатами и стрелять в них и таким образом все они должны были погибнуть.

Когда все это было приготовлено и плоты должны были отправляться на средину реки (кажется, эти плоты были на канатах), в этот момент батюшка о. Иоанн в полном облачении священника с крестом в руках подошел к пристани и бросился в ноги к начальнику. Он умолял пощадить их, говоря, что, может быть, и не все находящиеся там люди так жестоко виноваты, что у многих есть матери, дети и жены и что столько осиротеет людей.

Начальник не мог отказать священнику в облачении с крестом, плачущему и умоляющему его у его ног, и пощадил всех приговоренных. Это, конечно очень характерно. Какой красный командир пощадил бы своих врагов, да еще по просьбе священника!

И вот прошло уже несколько лет и этот батюшка уже не служил в церкви и был очень стар и немощен, был совершенно одинок и не имел никаких средств к существованию, он питался исключительно подаяниями и жил в стороже около кладбищенской церкви.

Батюшке Иоанну посоветовали люди обратиться к властям, чтобы те ему дали средства для существования. В прошении об этом было указано, что он, батюшка Иоанн, в свое время спас много людей от смерти своим вмешательством и больше того, там в Никополе были люди, человек 40, которых он в свое время спас. Все эти люди, спасенные им, подписались на прошении и подтвердили правдивость батюшкиных показаний. Получилось, что этот батюшка имел, так называемые «революционные заслуги». Ему, батюшке о. Иоанну, власти сказали, что все это очень хорошо и что они готовы ему назначить персональную пенсию и обеспечить его жилищем, но он должен публично отказаться от сана священника.

Но этот старенький, немощный, нищий батюшка отказался, буквально, от куска хлеба и ответил, что от сана священника он никогда не откажется и что и умрет священником. Тогда ему заявили, что если он так упорствует, то ему ничем помочь не могут.

Он после этого продолжал жить подаяниями, жить в лачужке в холоде и голоде. «Мы его в первый раз увидали, — пишет свидетельница, — когда он подошел к нашему двору просить хлеба. Он все это рассказывал и плакал. Я потом ходила к нему в жилище — с прогнившими полами, с одним маленьким окошечком».

В 1938 году свидетельница приезжала в Никополь служить панихиду в ту кладбищенскую церковь по своем отце. Недалеко от церковки и описываемой лачужки она увидала могилку с деревянным крестом и надписью: «Священник о. Иоанн». И она узнала от людей, что это тот батюшка, который жил здесь на кладбище.

«Этого батюшку, — пишет она, — я помню и всегда молюсь о нем. Этот нищий не отказался от своего сана ради куска хлеба и материальных благ».

Глава 24.
Мученики Казанского округа.

Священник отец Феодор Гидаспов.

Мал красненький храм «Пятницкой» Божией Матери в Казани в начале Нагорной улицы у белых стен Казанского монастыря Пресвятой Богородицы, но это один из ее первых храмов, где в юные годы священствовал вскоре после завоевания города будущий Патриарх-Священномученик Гермоген. В нескольких стах шагов от него обретена в 1579 г. Чудотворная Казанская икона Пресвятой Девы, и воздвигнуть был первоклассный девичий монастырь.

В 1917 г. скромный старенький отец Гидаспов был священником этого храма. Когда народная армия в июле-августе 1918 г. занимала Казань, а канонерки советского «адмирала» Раскольникова били по городу, отец Феодор с крестным ходом ежедневно обходил свой бедный приход по Нагорной ул. над косогором реки Казанки.

28 августа/10 сентября город был покинуть «учредиловцами» во главе с Лебедевым и Фортунатовым, двумя эсерами. Батюшка видел, как снимали орудие, поставленное вблизи его храма. Он остался утешать свою паству. Через неделю по занятии города, его арестовали, через две недели — расстреляли. Долго еще молились о своем пастыре его прихожане.

В 1926 г. храм отдали обновленцам. В 1930 г. снесли собор Казанского монастыря и часть исторических стен его. На этом месте устроена Кинофабрика «Красный Восток». Но рядом, в храме Пятницком, с 1926 г. по 1934 г. стояли св. мощи Гурия Казанского, переданные обновленцам. Потом их унесли, а осенью 1937 г. храм обращен в шестую тюрьму, ибо не хватало тюремных зданий для жертв ежовщины. В 1937-38 г. много христиан провели последние дни перед расстрелом в этом храме и последовали в лучший мир за его настоятелем, двадцать лет спустя после его казни.

Мученики Зилантова монастыря в Казани.

На окраине благочестивой Казани еще со времен Грозного Царя создан был Троицкий монастырь, получивший прозвище Зилантова, ибо стоит он на высоком холме, о котором татарское предание говорит, как о гнезде крылатого дракона Зиланта. У ног его раскинулась при Петре Великом Адмиралтейская Слобода.

В 1917 г. в монастыре проживали 12 монахов во главе с архимандритом Сергием. Когда Казань была занята в 1918 г. чешским отрядом Полковника Каппеля, то на холме перед входом в обитель были установлены два орудия, из которых чехи били по двум миноносцам, под командой Раскольникова обстреливавшим город.

28-го августа чехи покинули город и озверелые большевики ворвались в слободу. Один у пулемета юный офицер лейб-гвардии Конного Полка — Мих. Мих. Догель (сын известного профессора международного права М. И. Догеля), стрелял по наступающим в покинутый город цепям и погиб, заколотый у своего пулемета. Ворвавшись в монастырь, красноармейцы выстроили всю братию у стены монастырского двора. Всех расстреляв залпами из винтовок, они пошли дальше в город.

Из под трупов своих собратьев выполз престарелый, обрызганный кровью и вытекшим ему на лицо мозгом соседнего монаха, иеромонах Иосиф. Убедившись, что все прочие монахи убиты несколькими пулями (в него не попала ни одна, ибо он при первом залпе бросился на землю рядом с убитыми), он побрел в город, где нашел приют в Иоанно-Предтеченском монастыре. Там он, год спустя, скончался. Он подробно рассказал страшный мученический конец собратьев. Он плохо слышал и говорил: «мне все кажется, что у меня в ухе осталась часть мозгов того брата, что упал с разбитым черепом на меня, чью кровь и мозги отмывал я с лица, перед тем, как покинуть опустелую обитель». Дряхлый старец часто служил обедню в приютившем его монастыре, приучая паству поминать «убиенных архимандрита Сергия с братией Зилантова монастыря», что доныне делают те, кто знали этого кроткого, смиренного старца Иосифа, которому Господь и не дал уготованного всей братии мученического венца, но для того, чтобы он поведал нам и всей Церкви Православной о мучениках Зилантова монастыря.

Новомученики в Раифе избиенные.

Когда-то в VIII веке напали сарацины на две соседние обители на Синайском полуострове: Синайскую и Раифскую и перебили всю братию обоих монастырей. С тех пор св. Церковь установила 14-го января поминовение «преподобных отец Исаии, Саввы, Иеремии и прочих на Синае и Раифе избиенных».

В царствование Царя Алексея Михайловича некий отшельник Алексей основал в дремучем лесу под Казанью мужской монастырь в честь св. отец в Синае и Раифе избиенных. В дивном лесу, на берегу живописного озера высились белые стены обители; издали слышался на много верст в лесах звон ее колоколов, высоко над соснами виднелся серебряный купол колокольни, крыши ее — прекрасный образец зодчества XVII века описаны в трудах наших историков искусства.

В 1918 г. налетела на чтимую обитель банда из двух чекистов — Копко и Лавриновича и 5 красногвардейцев, но их кощунства в храме возмутили крестьян. Ударили в набат, сбежались из соседних деревень и перебили всех семерых кощунников, как об этом уже рассказано в описании кончины епископа Амвросия. Братия скрылась по деревням, и опустела обитель. Спасли ее профессора Казанского Университета. В 1919 был в нем основан лесной факультет, которому передан Раифский монастырь с его лесами. С весны 1919 г. снова вернувшиеся монахи возобновили богослужения в своих двух храмах; полкорпуса им вернули. В других зданиях размещался лесной факультет.

Через несколько лет его упразднили, и в обители поселился уездный исполком и милиция. Но все же лишь в 1929 г. закрыт был храм и прекратились богослужения. Монастырь был передан колонии малолетних преступников.

Однако, раз в год, 14 января приезжали из Казани монахи и монахини из упраздненных монастырей этого благочестивого города. Одни монахи работали рабочими, другие жили по старости у близких. Монахини были прачками, работницами заводов и мастерских, огородницами. В этот день с утра все ехали по железной дороге до станции «Васильево», оттуда километров 10 пешком по лесу до обители. Им разрешали открыть храм, и совершалась обедня, приобщались Св. Таин монашествующие обоего пола и десяток-другой мирян. Казалось, община христиан первых веков собралась в занесенном снегами, среди стройных сосен, монастыре. Так было в 1930-1932 гг.

14 января ст. ст. 1933 г. отряд ГПУ из Казани окружил храм во время богослужения; были арестованы все присутствовавшие, обвиненные в нелегальном собрании. Храм не был зарегистрирован, церковь не входила в «юрисдикцию», митр. Сергия Московского — единственного лояльного сотрудника ОГПУ. Через два месяца были расстреляны последние Раифские монахини, мать София, бывш. настоятельница Феодоровского женского монастыря (этот монастырь, основанный при Борисе Годунове, снесен с лица земли в 1930 г. и на его месте устроен «колхозный» рынок) и еще несколько монахинь. Прочие молящиеся, в том числе и бывшие послушницы Казанского Богородичного и Феодоровского монастырей, разосланы по концлагерям на 5 и 10 лет.

Всего расстреляно по этому «делу» о нелегальном богослужении в Раифе около 10 монахов, монахинь и мирян. Кроме матери Софии, ни одно имя до нас не дошло. Так снова в XX веке появились на Руси новомученики «в Раифе избиенные». К ним, перенесшим разгром своих обителей, в течении 16 лет в мире безбожия и гонения сохранявшим веру и притекшим в свой храм 14 января 1933 г., где их застали чекисты, так применим кондак: «От мирския молвы избегосте и к тихому пристанищу преставистеся, мученичества кровьми и постничества трудами венчаеми. Тем же и показастеся мучеников и преподобных единовсельницы».

Судьба храмов г. Казани и его монастырей.

1. Казань имел 4 мужских и 2 женских монастыря.

Спасо-Преображенский мужской миссионерский монастырь, основанный Святителем Варсонофием в 1555 г. Храм полуразрушен, св. мощи находятся в Петропавловском соборе (единственно уцелевшим в городе); с 1946 года это кафедральный собор Епископа. С 1948 г. — архиепископа Гермогена, в миру Кожина, любимца лжепатриарха Алексия. Монастырское кладбище осквернено курсантами соседней офицерской пехотной школы в Кремле. Разрыты могилы, в том числе митрополита Софрония, первым подписавшего в 1613 г. грамоту об избрании Царя Михаила.

2. Ивано-Предтеченский мужской монастырь — срыт до основания в 30-х годах.

3. Зилантов мужской монастырь — см. выше.

4. Кизический мужской монастырь, основанный митрополитом Адрианом в конце 17-го столетия перед его избранием последним при Петре Патриархом. Монастырь обращен в венерическую больницу. В храме — венерическое женское отделение.

5. Богородичный женский монастырь основан в 1579 г. митрополитом Гермогеном, впоследствии Патриархом, по обретении чудотворного образа Божией Матери, — снесен до основания, на его месте кино-фабрика «Красный Восток».

6. Федоровский женский монастырь — снесен до основания, на его месте «колхозный» рынок.

Соборы: Кафедральный Благовещенский с келией Святителя Гурия — снесен до основания. Покровский — тоже, на его месте дом для сотрудников Мин. Госуд. Безопасности (новое название ВЧК-ГПУ-НКВД).

Воскресенский Собор — тоже, на его месте — Технологический Институт.

Грузинская церковь — тоже, на ее месте выстроен дом ответствен. работников Татарской республики, но не принес он им счастья. В 1936-38 г. больше двух десятков его жильцов, комиссаров и крупных коммунистов, были взяты на расстрел, как «национал-шовинистические пособники троцкизма»; их жены сосланы в Уральские концлагеря при Ежовской расправе с оппозицией.

Из монастырей Казанской Епархии Раифский мужской монастырь — колония малолетних преступников.

Седмиозерный монастырь — концлагерь.

Духовенство уничтожено, сослано, кроме группы ставленников Патриарха Алексея, работающих в трех-четырех уцелевших храмах в контакте с Мннистерством Госуд. Безопасности. Но катакомбная церковь существовала еще в 1942 г. во главе с одним протоиереем, работавшим на одном предприятии мастером.

Глава 25.
Мученики Воронежской епархии.

Священник Иаков Владимиров.

Настоятелем села Плотавы, Воронежской епархии, в начале большевицкой революции был о. Иаков Владимиров. Хозяин он был прекрасный ради прихожан, к которым относился, как отец к родным детям и все звал их разводить пасеки, сады и вообще поднимать культуру хозяйства. И плотавцы были заметно зажиточнее своих соседей. Большевики называли их кулацкой бандой.

Когда в Воронежских большевицких кругах заговорили о ликвидации «влиятельных попов», один плотавец, большевик и известный конокрад, своим доносом охарактеризовал о. Иакова в этом духе. Скоро после этого к о. Иакову явилось пять «следователей» и любезно попросили разрешения переночевать, тем более, что у них, между прочими мелкими делами, есть «пустяковая жалоба» и против о. Иакова, которую они «все таки обязаны утром разобрать». После ужина несколько минут любезно побеседовали с семьей и посоветовали о. Иакову пойти в школу переночевать, «чтобы люди не подумали что разговоры о. Иакова подействовали на неподкупную совесть следователей». Так сказано было Матушке.

Тревожные слухи поползли по селу. Поздно вечером в школу явилась группа прихожан, человек 60, чтобы провести ночь со своим отцом духовным и не дать его в обиду.

Утром, любезно поблагодаривши матушку за вкусный завтрак, следователи пошли в школу на дознание. Все село было уже здесь. Народ собрался защищать своего батюшку на следствии. У запасно-зернового магазина появился пулемет. Следователи вышли с о. Иаковом и приходской охраной на улицу к народу и двинулись к магазину. Подошла и матушка с 15-летним сыном Алексеем. Старший следователь снял у о. Иакова золотые часы и положил себе в карман. Только теперь заметили некоторые, что за магазином выкопана яма. О. Иаков осенил себя крестом и начал молиться, ни одного слова не сказав в свою защиту. Следователь поднял его волосы и выстрелил ему в затылок. По-видимому, пуля была срезана, т. к. часть лица была вырвана. О. Иаков упал в яму. Другой следователь подошел к матушке и выстрелил в нее. Она упала. Потом подошел к Алеше и сказал: «Я думаю, что тебе незачем жить после всего этого. Так зачем сапогам пропадать? Садись и сними сапоги». Алеша сел, снял сапоги и уже не встал. Народ потрясенный в ужасе разбежался. Вызванные приказом люди с плачем засыпали яму.

Меньший сын, 12-летний Ванюша, ночевал в полуверсте от села, на пасеке. Один из следователей поехал на пасеку. В шалаше Ванюши не было. На оклик следователя из-за камня показалась головка мальчика. Следователь выстрелил. Убитым оказался не Ваня, а соседский мальчик. Друзья о. Иакова поспешили к Ване, рассказали ему, что случилось, и Ваня, не заходя домой, оставил Плотаву.

Это произошло летом 1918 г.

Нынешний описатель этого события отпевал убиенных в своей церкви.

Священник больничной церкви Знаменья в г. Воронеже о. Георгий Снесарев замучен в 1919 году. Скальпирован, нанесено ему было 63 раны. Под ногти забивали гвозди и булавки. Был настолько изуродован, что почти невозможно было узнать его. Родные узнали его только по рукам.

В 1919 г. замучены при отступлении белых и наступлении красных — сварены в котле со смолой семь монахинь Митрофаньевского монастыря в Воронеже за то, что служили молебен для белых.

Иеромонах Нектарий (Иванов), преподаватель Воронежской Духовной семинарии, окончивший Московскую Духовную Академию, в 1918 г. был убит в жесточайших всеразличных истязаниях: таскали за ноги, переломали руки и ноги, забивали деревянные гвозди, «причащали» оловом. Мученик молился: «Ныне отпушаеши раба Твоего».

Архимандрит Димитрий был убит (в 1918 г.) после того, как с него сняли скальп, — кожу с головы.

Священник Даниил Алферов.

В селе Мартенки, в 70 верстах от губернского города Воронежа, священствовал о. Даниил Алферов. Человек чуждый какой-либо политики был занят исключительно заботами о содержании семьи и воспитаний своих детей. Никогда нигде он не выступал по политическим вопросам.

Проповеди его касались исключительно христианского воспитания своего прихода и моральной стороны подрастающего молодого поколения. Семья жила в чисто христианских рамках. Старший сын, Василий 18 лет, все время стремился попасть в Добровольческую Армию, но его мать воспитала свое потомство в полном послушании, и это сдержало первенца от самовольного решения пойти на поле брани. Мир царил в приходе, никаких выступлений со стороны прихожан против своего пастыря не было. Но в один из сентябрьских дней 1920 года, из Воронежа прибыла банда распутных, озлобленных зверей, именовавших себя защитниками революции. Первым долгом обратила она свое внимание на священника, обвинив его в несуществующих преступлениях против революции, и тут же учинила свой скорый, беззаконный и жестокий суд. Первоначально, на церковной площади, был расстрелян сам отец Даниил, за ним последовала его супруга, Клавдия Феодоровна, и старший сын их Василий. Остальные дети, в возрасте от 14 и до 6 лет, разбежались от страха, кто куда, и с того момента, все старания родных разыскать их не привели ни к каким результатам. Так погибла чисто христианская, высокоморальная семья.

Протоиерей Николай Шабашев.

В слободе Бутурлиновке, известной по обувному производству, с населением около 60 тысяч жителей, в одной из православных церквей, священствовал протоиерей отец Николай Шабашев. Он являлся центром, так называемаго, Тихоновского течения и, по поручению самого Святейшего Патриарха Тихона, был старшим священником, руководя в своем районе приходами, оставшимися верными святому Православию. Со всего уезда к нему приезжали прихожане и просили прислать им настоящего старого священника, которых было все меньше и меньше. Часто ему самому приходилось путешестовавать в дальние поездки и совершать требы. В Воронеже, в то время, господствовали епископы или от григорьевской организации, или от живоцерковников, к которым примыкали и многие священники в Бутурлиновке. Такая деятельность о. Николая его собратьям не нравилась, они завидывали ему и его нарастающей популярности среди населения уезда. На него доносили в местный Исполком, который знал о деятельности о. Николая, но смотрел, как говорится, сквозь пальцы. После же доноса, боясь репрессий для себя свыше, они предупредили о. Николая, чтобы он оставил свою работу и не шел в разрез с «церковной» линией советских правителей. Это предупреждение не имело успеха, и достойный пастырь продолжал окормлять всех, к нему прибегающих. Настал 1932 год и прежде всего был арестован отец Николай, но боясь держать его в своей тюрьме, чтобы местные жители не пытались освободить его, власти отправили его в город Острогожск, где и ввергли в тюрьму. Почти год просидел в ней отец Николай; состоялся беззаконный суд над его деятельностью и присудил его к ссылке на 5 лет в пределы Вологодской губернии, где прокладывались новые дороги к источникам нефти, в северной части губернии. Развившаяся болезнь сердца задержала о. Николая в родном гор. Воронеже, но в начале 1933 года его послали на место назначения в Вологду и дальше; за ним последовала его верная спутница жизни, супруга Татьяна Витальевна.

Болезнь сердца на тяжелой работе, корчевания леса и копания придорожных канав, сделала свое дело. Силы оставили, и добрый пастырь в безвестном лагере скончал дни своей жизни, в возрасте 60 лет. Его супруга, проживая в Вологде, узнала о кончине мужа, и от горя и лишений тоже скончалась чрез месяц.

***

По сведениям лица, давшего материалы о Воронежской епархии, протестное обращение от 9 января 1928 г. Епископа Алексия, Воронежского и Козловскаго, к М. Сергию по поводу его декларации подписали следующие лица:

Епископ Алексий.

Прот. Иоанн Андреевский.

Прот. Николай Пискановский (см. гл. 23).

Прот. Петр Новосильцев.

Прот. Павел Смирнский.

Прот. Александр Филиппенко.

Прот. Иоанн Стеблин-Каменский.

Прот. Иоанн Андреевский имел огромное значение в деле поддержания Православия в Воронеже. Первый восстал против обновленчества, затем не согласился с митр. Сергием. Арестован в 1928 г. Сослан в Среднюю Азию. Вернувшись из ссылки, скрылся и пропал без вести.

Прот. Александр Филиппенко. Был в благочинии о. игум. Варсонофия в с. Семеновка Первомайского округа, где с ним познакомился и подружился, вполне разделяя его настроение.

После ареста о. Варсонофия, через некоторое время был арестован и он после 1926 года. Подвергся ссылке. Во время голода, семья его, проживавшая в с. Семеновка, почти вся вымерла. По причине ограничения не имея возможности вернуться обратно, он остался в Воронеже, присоединившись к опротестовавшим декларацию митр. Сергия. Будучи одиноким, принял монашество и был возведен в сан архимандрита. Потом проживал нелегально в Мичуринске (Козловск), работая печником, обслуживал катакомбную церковь.

Прот. Иоанн Стеблин-Каменский. Прибыл в Воронеж в 1927 г. после Соловецкого лагеря, в котором был с 1924г. Бывший морской офицер и преподаватель Морского Корпуса сделался священником-целибатным (безбрачным). В Воронеже о. Иоанн был очень почитаем. Арестован 6 мая 1929 г. Из тюрьмы через руки прислал пастве письмо. Расстрелян в 1930 г.. См. его письмо ниже.

(Он вместе с товарищем своим по одному и тому же светскому званию морского офицера, о. Александром Толстопятовым, иеромонахом Александро-Невской Лавры, прибыл в Соловки, после арестов Петроградского духовенства, и оба они состояли видными лагерными работниками в инженерном отделе. Ходили всегда в духовном платье и посещали службы вместе с прочим духовенством, доколе это разрешалось. Иером. Толстопятов с 1933 г. стал епископом у м. Сергия и 26 сент. 1945 г. в сане архиепископа Молотовского скончался).

Архимандрит Нектарий (Венедиктов) священствовал в Девичьем монастыре. Арестован после Рождества в 1925 г. Умер в ссылке в Средней Азии около 1931 г.

Архимандрит Иннокентий, спутник и сотрудник архиепископа Петра. Арестован в декабре 1926 г., заключен в Соловецкий лагерь и умер там 24 декабря 1927 г.

Архимандрит Игнатий (Бирюков), настоятель Валуйского монастыря, Воронежской губ., «Игнатий Малый» в отличие от Игнатия Большого, своего предшественника по настоятельству и старца. Бывший регент монастырского хора с 14 лет, ввиду малого роста управлявший стоя на табурете. В Алексеевский монастырь прибыль 5 января 1926 г. и пробыл до 30 января 1930 г., когда в числе всего духовенства, несогласного с митр. Сергием, был арестован и этапом, несмотря на свои 65 лет и болезнь (старческий туберкулез), был сослан в Среднюю Азию, где и скончался 14/27 сентября 1932 г. Исключительно благостный и добрый пастырь. Всех называл касатиками и касатками, почему и за ним утвердилось это наименование среди народа, хотя он сам называл себя в шутку «пролетарием». Хотя Владыка Петр любил, чтобы пела вся церковь, но всегда было ядро общего пения — хор, который в шутку назывался «капеллой». Этой «капеллой» управлял «касатик».

Архимандрит Тихон, из монахов Алексеевского монастыря, арестован 30 января 1930 г. и в том же году расстрелян. Много потрудился для благоукрашения монастыря. На многих иконах нижней церкви были надписи: «сооружена иждивением иеромонаха Тихона».

Иеромонах Мелхиседек, из монахов Валуйского монастыря, бывший келейник архим. Игнатия, арестован в 1930 г и расстрелян.

Священник о. Петр Струков, арестован в Алексеевском монастыре в 1930 г и расстрелян. Был здесь чтецом и незадолго пред расстрелом был рукоположен.

Священник о. Феодор Яковлев, из Владимирской церкви, служил в Алексеевском монастыре, арестован в 1930 г. и расстрелян.

Священник Сергий Гортинский, из Ставрополя, бывший ссыльный, арестован в Алексеевском монастыре в 1930 г. и расстрелян. Больной туберкулезом бронхиальных путей, очень тяжело переживал свой арест и приговор. Сидевшие в соседней камере говорили, что тяжело было слышать его отчаянные крики.

Диакон Пантелеимон, двоюродный брат архим. Иннокентия, арестован в Алексеевском монастыре в 1930 г. и расстрелян.

Иеромонах Вассиан из монахов Митрофаниевского монастыря, бывший иеродиакон Воскресенской церкви, в последнее время служивший в Алексеевском монастыре, арестован в 1930 г. Умер в ссылке.

***

Алексеевский монастырь г. Воронежа, вплоть до своего закрытия, после Пасхи 1931 г., был средоточием местного и приезжего духовенства старо-тихоновского православного направления, противников обновленчества и затем сергианства. Больше церквей этого направления здесь не осталось.

После закрытия Алексеевского монастыря, последнего из числа всех старо-тихоновских церквей и уничтожения их духовенства, часть народа, верная своим пастырям и их направлению, осталась совсем без церкви, без храмов и богослужения, не желая ходить в открытые сергианские церкви. Редко и случайно приезжали тайные священники, которые совершали службы по домам. Об этом знали только свои, проверенные люди, такого же настроения, секретно передававшие друг другу о службе. Ночью священник служит, а потом скрывается в кладовке, в сарае, а ночью же куда-нибудь уходит. Во время служб пели тихо и следили в окна, чтобы никто не появлялся. Если слышался стук, то прежде всего прятали священника, а потом открывали двери. Бывали случаи, что и хозяева дома не знали, что у них служба, ибо она совершалась, когда они уходили на работу. Некоторые участники потаенной церкви в России, попавши заграницу в 1943 году, впервые здесь вошли в храмы после 13 лет их бойкота. К числу таковых относится и лицо, давшее материалы о Воронежской церкви.

ПИСЬМО ПРОТОИЕРЕЯ О. ИОАННА СТЕБЛИН-КАМЕНСКОГО ИЗ ВОРОНЕЖСКОЙ ТЮРЬМЫ (переданное через руки).

«Отче Святый, соблюди их во Имя Твое (Иоан. 17, 11).

Праздник Усекновения Главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. 29-08/11-09, — 1929 г.

Не умру, но жив буду и повем дела Господня.

Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит вам, возлюбленные чада, все по немощи содеянные вами согрешения ваша; Сам Он да отрясет вашу греховную скверну, да озарит ваши помышления, да известит вас в вере, да утвердит в надежде, да сохранит в любви и да соблюдет вас честными членами Святой Своей Церкви.

Ведает «Седяй одесную Отца» скорбь разлуки пастыря со своей любимой паствы. Ведает «Пастырь Добрый», с какой скорбной силой вырывается в минуту разлуки молитвенное воззвание: «Отче Святый, соблюди их во Имя Твое». Ведает Сердцеведец, что делается и в моем сердце при разлуке с вами, возлюбленные во Христе сироты — сестры Покровской обители и все верные Господу прихожане Преображенского храма. Неужели я забуду тех, с которыми утешался общей молитвой и общим по мере сил служением Христу Господу? Неужели я забуду торжественно-радостное и молитвенно-усердное пение девических хоров? Разве не было для меня великою радостью быть свидетелем перед Господом усердия трудившихся в храме и искреннего стремления к чистоте, любви и правде приступавших к Святым Божественным Тайнам? Надо ли мне каждого из вас называть по имени, чтобы вы знали, что всех вас и каждого в отдельности я ношу в своем сердце, вместе с вами скорблю, вместе с вами радуюсь? Или буквы и слова вам могут сказать больше, чем говорили и говорят вам ваши собственные сердца? Если за время моего служения в Воронеже и пребывания среди вас, вы, вверенные мне Господом, не чувствовали, что ваша верность Ему для меня дороже собственной жизни; если вы этого не чувствовали, то, увы, ни это письмо, ни какое либо другое вам этого не откроют. Но, если воистину люблю вас любовью Христовой, если я отчасти утешаюсь вашей скорбью, так как она свидетельствует и о вашей ко мне любви, то ныне расставаясь с вами, отдавая вас под Покров Усердной Заступнице Пречистой Владычице (Она — Мать и Игумения ваша), вручая вас самому ее несравненно больше меня вас любящему Сыну, — ныне хочется мне в последний раз со слезами просить вас: не унывайте никогда, не сомневайтесь в неперестающей любви к вам Начальника Жизни. Помните, что терпеливым перенесением скорбен мы как бы идем навстречу Сошедшему к нам с небес и крест нас ради Претерпевшему: откройте Ему ваши сердца, чтобы Он вошел в них, чтобы Он вечерял с вами и вы с Ним. Терпите до конца. В ваших немощных сосудах вы сумели пронести драгоценную и спасительную православную веру длинным путем и преодолеть большие препятствия; не разбейте эти сосуды напоследок, чтобы не разлилась Вода жизни, чтобы не напрасными стали все труды ваши. Помните, что посылая скорби, Господь приближает верных Своих к Себе, к Своему кресту. Не впускайте не только злобы, но и досады в сердца ваши; для этого прежде всего старайтесь жить в любви и мире друг с другом, взаимно прощая все обиды. Научитесь хотя «под конец» отдавать самих себя и друг друга и всю свою жизнь Христу Богу. Сдерживайте себя в каждом слове, в каждой мысли. «Всякое дыхание, да хвалит Господа» ... Горите пред Господом, как чистые восковые свечи, и старайтесь, чтобы современный ветер не затушил ваш огонек, старайтесь защищать его от дуновений мирских страстей и суеты — чтением Слова Божия, особенно Евангелия и Посланий Апостольских на русском языке. Храните себя в чистоте, не лгите, не угождайте против совести человека. Впрочем, вы во всем этом успеете, если будете постоянно упражняться в молитве, не от себя я учил вас молитве Иисусовой. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Эта молитва возрастила дух многих подвижников благочестия. Повторяйте ее непрестанно, хотя бы с холодной душой, Сам Господь согреет ее за постоянство вашего к Нему стремления. Ищите Господа всем сердцем, и Он откроется вам радостно и светло. Ищите Господа, ведь Он недалеко от каждого из нас. Ищите Господа, — вы узнаете радость Его обретения. Сами познаете радость и меня сделаете участником этой радости. Не оставьте этих моих слов — пустыми словами, дайте им места в ваших сердцах; ведь эти слова — часть моей души, пусть хоть эта частица моей души останется жить в Воронеже, дайте ей жить в ваших сердцах, жить, а не умирать, братья и сестры. Если вы скорбите о разлуке со мной, если вам больно думать, что может быть со временем мы станем чужими друг другу, — то будьте особенно внимательны к своей духовкой жизни, будьте верны Христу распятому, и у подножия Его креста, вы, хочу верить, всегда найдете меня недостойного. Не отходите от Креста и мы будем близкими друг другу во все время нашей разлуки, как долго бы она ни тянулась. Будем вместе верить в спасительность крестных страданий, и вместе узнаем радость воскресения Христова во всем Его свете. «Кресте, ты нам сила буди. Научи нас познанию добровольного смирения, силы и любви ныне вновь поносимого Долготерпеливца, чтобы мы с несомненной верой взывали Ему, нас ради во гроб Положенному: «Жизнодавче, слава Тебе».

Простите, возлюбленные чада мои, во Христе, братья и сестры, меня многогрешного за все мною по неведению и немощи содеянное, покройте своею любовью мои недостатки и упущения и не уставайте молиться за меня ко Господу, и я недостойный иерей, властью Его мне данною, прощаю и разрешаю вас от всех ваших грехов (кроме умышленно утаенных) во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Пока имеется возможность, чаще приступайте к Святой Чаше. Христос посреди нас будет неотлучно. Всем сердцем вас любящий недостойный служитель Распятого Вседержителя.

Священник Иоанн Стеблин-Каменский.

Судьба воронежских святынь.

Население г. Воронежа возросло с 1914 г. в 5 раз, а храмы в 1940 г. были доведены до нуля. Происходило это так.

Гордостью г. Воронежа был монастырь святителя Митрофания. На крутом, высоком берегу реки Воронеж величественно стоял храм монастыря и красавица-колокольня, к ее благополучию стоявшая отдельно от храма. За много километров она резко выделялась и золоченый крест высоко возвышался над городом. В 1929 г. в Пасхальную заутреню этого монастыря начался разгул погромной деятельности «Союза безбожников», возглавляемого неким Зориным. Во время крестного хода вокруг храма появились комсомольцы с оркестрами, плясунами, ряжеными, пытаясь нарушить молитвенное настроение у молящихся. Колокольного звона уже не было, колокола уже были сняты. Но, слава Богу: Пасхальная заутреня была дослужена до конца, и она была последняя в монастыре. «Союз безбожников» готовил новое нападение.

Ежегодно, в день памяти св. Митрофания 7 августа, тысячи богомольцев стекались на поклонение мощам святителя, город переполнялся православным народом со всех мест русской земли. Так было и в 1929 году, при чем власти не препятствовали наплыву богомольцев. «Союз безбожников», уже заранее был подготовлен к кощунству над мощами святителя Митрофания.

В самый день торжества неожиданно были запрещены всякие богослужения, был создан особый комитет из коммунистов, которые вскрыли мощи св. Митрофания, сели в автомобили и, вместе с останками, показали народу предметы, не относящиеся к мощам, конечно, ими же вложенные специально для антирелигиозной пропаганды. Руководители этой кощунственной церемонии — секретарь комитета коммунистической партии Варейкис и начальник области Рябинин.

Впоследствии оба они были расстреляны большевиками.

Вскоре закрыт был и собор. Мне пришлось быть там вскоре после его разгрома властями. Печальное зрелище. На полу валялись священные книги: их было очень много. Золото, серебро и ризы были вывезены. Чудный иконостас из белого и голубого мрамора был весь скреплен маленькими винтиками, но никто не думал их вывинчивать: ломали кувалдами, разрушая священные ценности. Приставные иконы у стен были уничтожены. В самом здании собора сделали завод бетонных кирпичей для городского строительства. Так продолжалось 3 года. Боясь за последствия — власти решили совсем уничтожить храм. Однажды ночью воронежцы услыхали страшный взрыв, не подозревая, что это разрушался грандиозный собор. Наутро увидели груды кирпича. Только по-прежнему высится колокольня, ее не тронули. Нашелся один маляр, который за тысячу рублей согласился срезать крест на колокольне: срезал и вскоре сошел с ума. Это все, — что осталось от монастыря св. Митрофания.

Вслед за разрушением монастырского храма, был взорван храм св. князя Владимира. В кафедральном Смоленском соборе (имени Смоленской Б. М.) был устроен городской хлебный (пекарный) завод.

В храме Параскевы-Пятницы — слесарная мастерская. В храме новостроящегося кладбища — кузница. В храме Сретения Господня — музей. Остальные храмы были заняты под склады. К 1940 году все храмы г. Воронежа были закрыты. Разрушены были все кладбища. В центре города тротуары замощены надгробными плитами и проходящий мог часто прочесть: «Здесь погребено тело раба Божия такого-то». Лишь чудом сохранились две могилки великих русских поэтов — Никитина и Кольцова. Ухода за ними никакого.

Вместо нескольких старых, устроено одно центральное кладбище, за городом по Задонскому шоссе, чисто советское: только бугорки; ни крестов, ни цветов, ни деревьев. Голое поле. Кое-где номера.

В 1941 г. началась война, а весной 1942 г. прошел слух, что в Воронеже снова открывают первую церковь. Действительно открыли в храме св. Троицы очень маленькую церковь. Утвари власти выдали из антирелигиозного музея. Священник нашелся из НКВД, но ненадолго: 7/VI пришли немцы. Предварительно Воронеж был подвергнут жестокой бомбардировке, вследствие чего город пылал в огне.

И только одна колокольня монастыря св. Митрофания, чудом уцелевшая, одиноко напоминает то далекое, хорошее, что потерял русский православный народ.

Глава 26.
Мученики Курской Епархии.

Протоиерей о. Петр Сионский.

Петр Васильевич Сионский окончил Духовную Академию и продолжительное время был смотрителем Обоянского Духовного Училища (Курской губ.). Архиепископом Питиримом (Окновым) был рукоположен в иереи и назначен в Белгород смотрителем Духовного Училища и открытых при нем 4-х классов Духовной Семинарии. Пользовался известностью строгого начальника, но был в то же время человеком мягким и доброжелательным.

Был первенствующим протоиереем в числе Белгородского духовенства. Беспорочно и ревностно исполнял обязанности на поприще воспитания учеников Духовного Училища и Семинарии. Любил совершать богослужения и в этом был примером совершения служения истово и проникновенно.

Перед наступлением добровольческой армии на Белгород (весною 1919 г.) в числе 28 человек был арестован и отправлен в г. Курск, где при взятии добровольцами города, был расстрелян большевиками вместе с другими заложниками и присыпан землей в братской могиле за Херсонскими воротами в г. Курске.

Тело его, при открытии могил — жертв большевизма, было опознано и перевезено в Белгород, где и погребено на братском кладбище Белгородского Св. Троицкого Мужского Монастыря.

Протоиерей о. Порфирий Амфитеатров.

О. Порфирий Иванович Амфитеатров был преподавателем Белгородского Духовного Училища (1893-94 гг.). Потом принял сан священника и был назначен в пригородное с. Кошары. Был внимательным к людям, но строгим и требовательным и при этом справедливым. Таким он был учителем. Став священником, о. Порфирий ревностно исполнял свои обязанности. В церкви с. Кошар находился чудотворный крест, а при церкви — источник целебной воды. Эта святыня привлекала к храму много паломников, отечески принимая которых, о. Порфирий стяжал славу доброго пастыря, дерзновенного пред Богом молитвенника, наставника и печальника о страждущих. Таким образом к посещению Кошар стали стремиться верующие не только ради поклонения святыне, но и ради молитвенной и назидательной встречи с о. Порфирием, известность которого начала распространяться уже за пределы уезда.

Перед войной 1914-18 гг. он был перемещен настоятелем Успенского Николаевского Собора в г. Белгороде (по смерти его настоятеля), где также стяжал себе известность и любовь прихожан, белгородцев и окрестных жителей — религиозной ревностью, усердным служением и проповедью Слова Божия.

Будучи слабого здоровья, с большим трудом передвигаясь (следствие болезни его ног), о. Порфирий находил в себе силы для многих трудов, всего себя отдав служению Церкви Христовой. Большевики отнесли его к числу самых опасных для строя пастырей и приняли все меры к тому, чтобы скорее расправиться с ним. О. Порфирий был арестован почти одновременно с еп. Никодимом. Убиение его также совершено в Белгороде вскоре после ареста, но тело его не было найдено ни в одной из обнаруженных могил жертв большевицкого террора. Это не случайное явление. Очевидно большевики приняли меры к сокрытию его останков, дабы почитатели его не могли найти их. Слишком велики были любовь паствы и почитание ею о. Порфирия, а после его мученичества они еще более возгорелись.

Предполагают, что тело мученика было выброшено в глухое неведомое место на съедение зверям.

Веруем и исповедуем, что эти меры слишком слабы для того, чтобы стереть молитвенно-благоговейную память верных чад Церкви.

Протоиерей о. Василий Солодовников.

По окончании курса Духовной Семинарии со званием студента Василий Михайлович Солодовников был учителем Духовного Училища в Курской Епархии. Вскоре принял сан. До мученической своей кончины настоятельствовал много лет в Кладбищенской церкви гор. Белгорода. В течении нескольких последних лет был законоучителем во 2-й Белгородской женской Гимназии. О. Василий отличался особо искренним религиозным настроением, прекрасно с проникновением совершал богослужения и являлся примерным пастырем среди городского духовенства. В частной своей жизни был неизменно радушен и приветлив и никогда никого не осуждал. Слугам сатаны такой священник был опасен, поэтому он был взят в числе 28 заложников при отступлении большевиков перед Белой Армией весной 1919 года и этапом отправлен в Курск.

Двое из заложников бежали с пути (из с. Яковлевка, где была остановка) и рассказали, что все они, в том числе и о. Василий шли покорно, «яко овцы на заколение», готовясь принять мучения.

По освобождении г. Курска от большевиков, тело о. Василия было перевезено в Белгород и погребено у храма на городском кладбище, где он много лет воспевал Господа и проповедывал Слово Его.

О мученической кончине о. Василия известно, что он оказался в числе заживо погребенных после расстрела в общей яме и, будучи только присыпан землею, имел силы выползти из нее. Это было замечено одной женщиной, которая оказалась способной на услугу большевикам. Как только она донесла о замеченном ею, страдалец был немедленно добит, дважды переживши предсмертные чувства.

Иеромонах Серафим (Кретов).

В числе братии Белгородского Свято-Троицкого Мужского Монастыря состоял заслуженный иеромонах Серафим (Кретов), происходивший из крестьян Курской губернии. Он производил весьма благоприятное впечатление своею образованностью и считался в обители иноком, стяжавшим немалый духовный опыт. Иеромонах Серафим был известен среди верующих, как примерный священноинок, благодаря частым разъездам по домам горожан с чудотворной иконой Св. Николая Ратнаго. Его большевики, отступая перед добровольцами весной 1919 г., взяли из монастыря, как заложника, и вместе с другими арестованными священнослужителями и мирянами отправили в Курск и заключили в тюрьму. При приближении фронта к Курску заложники были расстреляны. В числе их был убит и иеромонах Серафим — разрывной пулей в затылок, причем выходное отверстие пули пришлось на лицо, которое было изуродовано настолько, что родным братьям его удалось опознать только по другим признакам.

Тело иеромонаха Серафима вместе с другими умученными белгородцами было привезено в Белгород и встречено Братией Монастыря.

Протоиерей о. Константин Ничкевич.

Маститый, любимый прихожанами настоятель церкви с. Мясоедова Курской епархии и благочинный погиб в 1918 году от рук местных большевицких комиссаров. Причиной, возбудившей недоброжелательное отношение «властей» к протоиерею К. Ничкевичу, была «контрреволюционность», в которой его обвиняли новые «хозяева» села. О. Константин подвергся издевательствам, обыскам, угрозам ареста и расстрела, но оставался на своем посту, выполняя обязанности пастыря. Поводом к аресту у комиссаров, кроме ненависти к священнику и подозрений, не было, и тогда была пущена в ход провокация. Был подослан к нему подозрительный тип под видом молодого священника.

Этот священник, пользовавшийся поддержкой местных комиссаров, готовился ими, как заместитель прот. К. Ничкевича, которого они по старости решили удалить «на покой». Кандидат большевиков держал себя развязно и вызывал старца-протоиерея на конфликты, но последний держался с большим тактом. Нежелание прихожан принять большевицкого кандидата было истолковано, как агитация о. Ничкевича против молодого «передового батюшки», и ему было предъявлено обвинение в агитации против Сов. власти. Когда и это обвинение не нашло доказательств, а симпатии прихожан к о. Ничкевичу все более росли, было совершено убийство о. Константина поздно вечером, в его же доме, явившимся к нему под предлогом делового разговора комиссаром. После этого загадочный кандидат из села скрылся.

Протоиерей о. Алексей Попов.

В дореволюционное время был третьим священником в гор. Белгороде в Смоленском Соборе и законоучителем Белгородского Учительского Института. Считался «передовым» священником в смысле политических взглядов. Таким его застала революция. Естественным было его сочувственное отношение к обновленческому движению в Православной Церкви (на первых порах). Но вскоре о. Алексей изменился.

Он твердо стал на путь защиты Церкви от внешнего ее врага — сов. власти — и внутренних, посягающих на извращение Христовой Правды и сеющих раскол. Таким увидел его народ после его перемены, о. Алексей не был еще известен Белгороду. Его бесстрашные выступления на диспутах, проповеди и вся деятельность, как пастыря, спасающего верное стадо в тяжелые дни открытого гонения на Церковь, привлекли к нему сердца пасомых. Он мог дать духовные силы и для неравной борьбы с врагами Истины Христовой. В это время мужской монастырь в Белгороде был большевиками уничтожен и кафедральный собор, там находившийся — закрыт. Городским собором стала Преображенская церковь, в которой о. Алексей был в это время настоятелем. Это были годы, после убиения Еп. Нкодима, арестов и убийств многих заслуженных священников города. Это был период, когда начинали закрывать церкви «по требованию народа».

И в это тяжелое время, полное великих страхов за судьбу Церкви и верующих, о. Алексей выступил борцом за Веру Христову, единственным в городе и бесстрашным. В своих вдохновенных проповедях он, указывая на наглые действия и обольщения сатанинских слуг, призывал верующих быть стойкими и не верить никаким ухищрениям сынов «отца лжи». В городе довольно часто устраивались антирелигиозные выступления (лекции, доклады) и диспуты. О. Алексей являлся на них официально приглашенным оппонентом, или выступал «с места». Его выступления всегда оканчивались победой над безбожниками. Верующие же уходили с большой радостью после таких собраний, видя, как вопреки планам большевиком, диспут послужил на пользу Церкви, благодаря выступлениям о. Алексея. Прославленный в городе руководитель уездного союза воинствующих безбожников бывший семинарист, бивший по «известным ему слабым местам» «поповской науки», производил своими докладами нужное большевикам впечатление только в случаях, когда о. Алексей не выступал в качестве оппонента. После же ответных речей последнего пафос докладчика исчезал, теории его рассыпались, сам он превращался в слабенького школьника, и публика аплодировала и ликовала, искренно сочувствуя Церкви. Особенно уничтожающим было выступление о. Алексея против бывшего московского обновленческого протоиерея Калиновскаго, читавшего лекцию на тему: «Есть ли Бог?» Это выступление до сих пор помнят те, кому пришлось быть свидетелями посрамления о. Алексеем изменника Калиновскаго.

Конечно, присутствие в городе такого священника для большевиков было совершенно недопустимо. Однако они долго не решались расправиться с ним. О. Алексей был любим и популярен в городе. Требовались основательные и серьезные предлоги для его ареста. Большевики копили факты для создания дела. Когда наступил подходящий момент, а им явилась новая волна закрытия городских церквей в 1928-29 г.г., тогда священнослужители арестовывались, как активные противники сов. власти и враги народа, желавшего яко бы покончить с влиянием Церкви. В числе последних борцов за веру Христову был арестован и о. Алексей Попов и отправлен в отдаленный лагерь без права переписки.

О дальнейшей судьбе его дошли глухие слухи, известившие осиротевших пасомых о мученической кончине ревностного и неустрашимого пастыря.

Священник о. Константин Ефремов.

Пастырское служение совершал в с. Журавлевке, Курской губ. с 1910 года. Отличался умелым обращением с крестьянами при твердом характере. Богослужения совершал необыкновенно истово и красиво, а в чтениях Евангелия, акафистов и молитв был непревзойденным во всей Епархии. Особенно замечательно читал он Страстные Евангелия. Пользовался уважением и любовью своих прихожан. После революции с большой ревностью стал выполнять свои пастырские обязанности, не страшась преследований за обличение в проповедях беззаконных действий сов. власти. Содержательные свои проповеди он произносил с особой силой убеждения. Такой священник оказался «неудобным» властям, тем более, что и село было зажиточное, а, следовательно, не являлось оплотом сов. власти.

Приступили к «переделке» населения, и нужно было также справиться с священником. Несколько раз его подвергали разным притеснениям, но он боролся с большим тактом и настойчивостью. Наступление велось на него с многих сторон и окончилось тем, что его вынудили «добровольно» уйти из села. Переехав под давлением власти в Белгород, он некоторое время продолжал служение в одной из пригородных слобод, но вскоре на него был сделан новый донос, который повлек за собой арест. За стеной комнаты, где жил о. Константин, помещался железнодорожник-коммунист, который донес в ОГПУ о будто бы происходивших в квартире священника каких-то политических собраниях и контрреволюционных высказываниях. Этой клеветы оказалось достаточно для того, чтобы арестовать о. К. Ефремова, продержать несколько месяцев в ужасных тюремных условиях, без права свидания с родными, и затем без следствия и суда расстрелять вместе с другими такими же арестоваными только за то, что они были нетерпимы для преступной власти.

По сведениям неофициального порядка, расстрел был произведен во дворе гор. тюрьмы Белгорода. Место же погребения осталось неизвестным.

Священник о. Иоанн Тимофеев.

После насильственного выселения властями о. Константина Ефремова, священником в с. Журавлевке был о. Иоанн Тимофеев.

В самом начале проведения коллективизации, Церковь, священнослужители оказались помехой в проведении этого «гуманного» плана. Способ удаления священника был применен обычный: наложены последовательно один за другим налоги в возрастающих размерах и после того, как все средства и запасы были отданы сов. власти, о. Иоанн был арестован за «злостное нежелание» уплатить следующую контрибуцию. Семья (жена и 6 детей) была выселена на произвол судьбы, а о. Иоанн после известных процедур оказался в одном из дальневосточных лагерей смерти, откуда еще некоторое время доходили письма. О. Иоанн сообщал о тяжелом режиме и безнадежном состоянии своего здоровья — он был истощен и болен.

Дальнейшая судьба его та же, что и многих миллионов мучеников в этих лагерях.

***

Иеромонах Вонифатий — Белгородского Св. Троицкого Мужск. Монастыря, глубокий старик, дожил до разгрома монастыря и был вынужден выселиться за пределы города. Во время путешествия на лошадях (зимой) был убит «неизвестными» неподалеку от Белгорода.

Священник Димитрий Софронов. Служил настоятелем Трехсвятительской церкви в Белгороде Курск, губ.. С самого начала революции, подвергся преследованиям большевиков. Был арестован по доносу, будто на исповеди собирал сведения о большевиках для выдачи их белым (в то время Белгород был освобожден от большевиков Белой Армией). Арест последовал немедленно после занятия города большевиками. В тюрьме держали о. Димитрия несколько месяцев, ему готовили смертный приговор. По ходатайству прихожан влиятельных лиц, была доказана неосновательность обвинения и о. Димитрий был освобожден, но пришел в семью совершенно измученным и больным. Скончался через 2-3 месяца, в 1920 году.

Священник села Солнцево, в оркестностях г. Белгорода, человек престарелый, был брошен большевиками в колодец, а потом его стали забрасывать камнями. Среди участников этого убийства была женщина, акушерка. С револьвером в руке, она оставалась у колодца, чтобы не допустить никого, кто бы захотел оказать помощь еще стонавшему страдальцу. Когда же стоны затихли, она сделала несколько выстрелов в колодец. Потом при власти белых эта женщина-палач была опознана на улице дочерью священника, уличена в своих преступлениях многими свидетелями и по суду получила должное возмездие.

Глава 27.
Духовенство Кубанской Епархии.

Протоиерей о. Александр Маков.

Отец Александр окончил Духовную Академию. Будучи настоятелем Ильинской церкви г. Краснодара, он в дореволюционное время был преподавателем Закона Божьего в гимназиях и в Мариинском Институте. В конце лета 1922 года, когда появилась «Живая Церковь» и протоиерей Феодор Делавериди, приехав из Москвы, сделал доклад на Епархиальном Съезде о необходимости признания нового течения в Церкви, именуемого «обновленчеством», пригласив на закрытое заседание духовенства секретаря городского исполнительного комитета и представителя местной газеты «Красное знамя», — один о. Александр на весь город не явился на этот съезд и не признал «Живой Церкви», перестав возносить молитвы за правящего Архиепископа Иоанна, заменив такового вновь признанным им Епископом Евсевием Ейским. Маков подвергся травле как со стороны духовных властей города, так и гражданских. Газеты писали, что у нас в городе имеется «черный ворон», оставшийся один верным контрреволюционному Патриарху Тихону, которого он не переставал поминать вслух во время службы. Дошло до исключительного безобразия, когда под праздник Воздвижения Креста Господня явились представители местного Епархиального Управления — два священника, одного из которых народ просто не допустил в храм, а другой, пробравшись на амвон, стал зачитывать решение Епархиального Управления обратиться к советской власти с просьбой выселить священника Макова за пределы Кубанского края, как сеющего церковную смуту.

О. Александр стоял перед закрытыми царскими вратами. Народ шумел, а затем, не дав закончить священнику Фоменко, просто стащил его с амвона и силой удалил его из храма. О. Александр открыл Царские врата и уже облаченный вышел и сказал к молящимся слово, поясняя, что он считает своим долгом оставаться на своем посту, как часовой, вверяя свой дальнейший путь воле Божией.

Вскоре, конечно, он был арестован и выслан на несколько лет.

Приблизительно в начале 1926 года он вернулся из ссылки и стал служить уже в Георгиевской церкви, по-прежнему выступая в своих проповедях против «Живой Церкви». 1 марта 1927 года о. Александр был арестован и опять выслан и больше уже не имел права вернуться в Краснодар. Он жил долгое время в Чернигове со своей семьей, состоявшей из жены и трех детей. В 1926 году Епископ Иннокентий Белгородский управлял Кубанской Епархией, которого о. Маков поминал в молитвах, как правящего Епископа. Епископ Иннокентий никогда в Краснодар не приезжал и Макову в ЧК заявляли, что, хотя он и поминает Епископа Иннокентия, но ЧК считает его заменяющим Епископа, тем более, что он проявляет большую активность в деле организации приходов по станицам области. Отец Александр, так никогда и не признал «Живой Церкви». Он не был судим в показательных процессах, хотя в одно из своих заключений сидел в тюрьме одновременно с Епископом Евсевием. Дальнейшая судьба отца Александра неизвестна.

Иеромонах о. Иоасаф (Берсенев).

Он был священнослужителем в маленькой домовой церкви г. Краснодара, находившейся на самом углу Гоголевской и Пластуновской улиц, в честь чудотворной Грузинской Иконы Божией Матери. Возвращаясь однажды (в 1921 году) в 3 часа дня домой, а жил он при молитвенном доме, он увидел множество народа, столпившегося на углу и смотревшего на наружную Икону Божией Матери. В народе было волнение. На глазах у всех происходило обновление иконы. С трудом о. Иоасаф пробрался к себе в келью. Сейчас же к нему явились агенты ЧК, требуя, чтобы он вышел и успокоил толпу, чтобы народ разошелся. О. Иосаф отказался выйти к народу, несмотря на угрозы агентов, что иначе он будет немедленно арестован. Как он рассказывал потом, — его совесть не позволила ему выйти к народу и отрицать то, свидетелем чего он был сам. Он был немедленно арестован и затем вскоре судим. На суде был допущен упомянутый выше защитник г. Хинтибидзе, который заявил в своей речи, что такие враги советской власти, как Берсенев, не опасны, так как они никогда не станут стрелять из-за угла, что эти люди, которые открыто заявляют себя верующими и не отступают от своих убеждений, даже когда им угрожает наказание, совершенно для советской власти безвредны и, в заключении призывал суд оправдать его потому, что наказав его, суд тем самым сделает его мучеником в глазах верующих, чего не следует делать. Однако, о. Иоасаф был осужден, хотя и на короткий срок. Выйдя на свободу, он вернулся в свой молитвенный дом. Период, когда судили Епископа Евсевия, он был на свободе и имел возможность посещать заключенных в городской тюрьме. О. Иоасаф знал, что скоро очередь дойдет до него, но считал своим долгом пока имеет возможность разъяснять народу, что все заключенное духовенство преследуется властью не за политику, а за исповедание православной веры, и с амвона открыто об этом говорил. В то время о. Иоасафу было не более 35 лет, он в молодые годы принял монашество и подвизался в Соловецком монастыре. Вскоре после высылки Епископа Евсевия и других был арестован и о. Иоасаф и выслан в неизвестном направлении. Больше о нем сведений не было.

Протоиерей о. Александр Пурлевский.

В момент возникновения обновленческого раскола он служил в Екатерининском Кафедральном Соборе. Когда приехал прот. Делавериди из Москвы с дерективами от высших обновленческих властей в лице Введенскаго, Красницкого и проч. — провести «Живую Церковь» и на Кубани, был созван епархиальный съезд, на котором при закрытых дверях присутствовали представители советской власти, очевидно для большого устрашения и давления на участников съезда, исключительно духовных лиц. Прот. Ф. Делавериди прямо заявил: «Отцы, «Живая Церковь» должна быть нами принята, этого требует время, этого требуют интересы Церкви, и когда я вижу колебание отдельных лиц, наблюдаемое в их выступлениях и беспокойстве о каноничности такого шага, то в этом я вижу причины, которым не должно быть места, если мы стремимся к церковному миру и единению. Молчат такие столпы, как о. Григорий Виноградов (настоятель собора), отец Петр Руткевич (ключарь собора) и другие, видимо, находясь под впечатлением неудачных выступлений некоторых священнослужителей. Владыка (он имел ввиду присутствовавшего архиеп. Иоанна) ищет поддержку, но он не находит ее у этих столпов». — При упоминании фамилий Виноградова и Руткевича оба были крайне смущены и взволнованы, но уже потом вскоре видимо бесповоротно решили стать на путь раскола и первыми подписали в конце заседания лежавшую на столе декларацию о признании съездом безоговорочно «Живой Церкви» и ее нового высшего управления в Москве, возникшая с ведома и желания советского правительства. Во время перерыва между заседаниями съезда прот. Делавериди подошел к отцу Александру Пурлевскому и прямо ему заявил: — «О. Александр, я не понимаю к чему все ваши выступления, выражающие сомнения в правильности нашего пути с канонической стороны. Я уважаю вас, знаю, что вы семейный человек и считаю, что ваше такое поведение ни к чему хорошему не приведет. Мой вам совет безоговорочно присоединиться к нам и не оставаться в меньшинстве, чтобы потом не пожалеть». — О. Александр в числе последних участников этого съезда подписал признание им «Живой Церкви», но с того момента, как он потом рассказывал, он потерял спокойствие духа и три дня и три ночи провел в рассуждении и размышлении. Через три дня он подал заявление о снятии им своей подписи под этим признанием. Репрессии не заставили себя долго ждать и через немного дней о. Александру было предложено немедленно освободить квартиру в церковном доме при Екатерининском Соборе, где он жил с семьей. Отца Александра Пурлевского принял с радостным чувством о. Александр Маков, с которым в дальнейшем и была частично связана его судьба. Все это произошло осенью 1922 года, а 16 декабря по нов. стилю оба они были арестованы и потом несколько месяцев сидели в помещении ЧК и затем в городской тюрьме до своей высылки летом 1923 года. О. Александр Пурлевский был с высшим духовным образованием. В 1926 году он вернулся из ссылки и служил некоторое время с о. Александром Маковым, но затем был опять выслан и больше не возвращался в Краснодар. Слышно было о нем, что он был потом, когда овдовел, хиротонисан во епископа, приняв в монашестве имя Фотия. Доходили также слухи, что он служил в Европейской части СССР. По последним данным, епископ Фотий (Пурлевский), пребывавший на кафедре в Семипалатинск, расстрелян в 1933 году.

Священник о. Герасим Цветков.

Старец, убеленный сединой, производящий впечатление исключительно приветливого и кроткого человека, о. Герасим большею частью служил в станице Калужской, Кубанской области, а пешком приходил служить в Краснодар. «Живой Церкви» он не признавал, и упорно отказывался признать советскую власть. Его несколько раз арестовывали, привозили в город, потом отпускали, так как он объявлял голодовку, совершенно не принимая ни пищи, ни даже воды из рук чекистов, которым прямо в лицо говорил, что руки их осквернены невинной кровью, почему он, как священник, не может принимать пищу из их рук. В одно из его очередных заключений одновременно с ним сидел в соседней камере и Епископ Евсевий, который предложил отцу Герасиму принять пищу (объявлявшие голодовку содержались в одиночных камерах), но он и его не послушал. Желая ему помочь и облегчить его тяжелое положение, верующие нашли лет 12-ти мальчика, который был допускаем комендатурой ЧК к о. Герасиму, и только из его рук о. Герасим принимал пищу, благословлял мальчика каждый раз и, таким образом, он был спасаем от голодной смерти. Когда перевели Епископа Евсевия в тюрьму перед судом, отец Герасим был тоже туда переведен и однажды, когда подошедший к нему прокурор Раусов спросил его: — «Как вы себя чувствуете?» Отец Герасим не пожелал с ним разговаривать и прямо ему заявил: — «Ты, слуга диавола, мне с тобой не о чем говорить». Прокурор был смущен да еще в присутствии недалеко стоявшей стражи, и назвал о. Герасима безумцем, на что о. Герасим опять сказал, что то — все же лучше, чем быть слугой диавола. Отец Герасим был привлечен к суду вместе с Епископом Евсевием. Однако, чуть ли не в первый день заседания суда, общественный обвинитель Белоусов заявил суду, что ввиду того, что обвиняемый Цветков привлекался к судебной ответственности царским режимом и был заключен в Шлиссельбургской крепости, он не возражал бы против освобождения Цветкова из под стражи. Суд удовлетворил такое заявление обвинителя и о. Герасим был немедленно освобожден, но, конечно, ненадолго. Вскоре он был опять арестован и посажен, по имевшимся сведениям, в тюрьму в г. Новороссийске, где, объявив голодовку, он скончался на 9-й день.

ППротоиерей Апполлоний Темномеров.

Отец Аполлоний, академик, несомненно крупная фигура в среде белого духовенства тогдашней России, был послан от Кубани делегатом на съезд «Живой Церкви» в Москве. Прибыв в Москву, он уже на съезде решил порвать с обновленчеством и, вернувшись в Краснодар, явился в Георгиевскую церковь, где и принес всенародное покаяние. Для обновленчества это был большой удар, для Православия — торжество. Отец Аполлоний, уже преклонных лет, плакал во время принесения покаяния, как и многие присутствовавшие в храме. Совместные службы о. Аполлония и обоих отцов Александров — Макова и Пурлевского привлекали массы молящихся. Отцу Аполлонию было назначение служить в молитвенном доме на Дубинке — в честь Св. Николая, где он и служил приблизительно до конца 1929 года, после чего и его постигла общая участь остальных его сослуживцев — ссылка в неизвестное место, и, вообще, неизвестно, была ли это ссылка, или же полная расправа, державшаяся властью в секрете. Об о. Аполлонии говорили, что он был начальником Церковно-Приходских школ в г. Петербурге, и будто бы законоучителем Наследника Цесаревича. Им был издан учебник Закона Божия. Из всех известных по Краснодару проповедников он выделялся, как самый сильный, говоривший с предельной убедительностью и блестящим красноречием. После ареста о. Аполлония вскоре прекращен был прием передач для него.

***

Священник о. Тихон Чубов, станицы Тимашевской, Кубанской области, сначала служил в одном из сел Ставропольской Епархии, откуда был во время первой войны назначен полковым священником в один из казачьих полков. Казаки сохранили своих офицеров и священника от расправы революционных банд и на Кубани расформировались. Однако, здесь он был вместе с другими арестован отрядом Сорокина и спасся от расстрела только тем, что начальник отряда и местный комендант станицы Кавказской поссорились и комендант выпустил всех арестованных. О. Тихон священствовал в ст. Тимашевской сравнительно спокойно до осени 1933 г. Он никогда ни в общественные, ни тем более в политические дела не вмешивался и всего сторонился. И все же эта его осторожность не спасла его. Единственная его вина — самое служение Богу и проповедь Божией правды. В один вечер явился к нему посыльный из местного станичного совета и вежливо попросил его пожаловать для дачи какой-то справки, заверяя, что через несколько минут он вернется домой. В легкой ряске он пошел в совет и только через два с половиной года семья узнала, что он находится в ссылке на севере. Оказывается, приезжий из Екатеринодара чекист увез его и до получения письма через 2,5 года семья не знала где он. Осужден он был сначала на пять лет, а затем добавили еще 2 или 3 года. В начале второй великой, войны в 1940 г. о. Тихон вернулся к семье и уже в Воронеж, и полутрупом. Через два-три месяца он скончался от тех мук, кои ему пришлось перенести за годы заключения.

Священник о. Иоанн Пригоровский. В великий четверг страстной седмицы 1918 г. в станицу Незамаевскую прибыли с отрядом Ген. Покровский и полк. Науменко и были приняты в дом этого батюшки. Вечером они стояли в храме на чтении евангелия, а в конце богослужения о. Иоанн выступил с горячею проповедью против большевиков. На другой день отряд покинул станицу, а прибывшие большевики в пасхальную ночь, под святую заутреню, выкололи ему глаза, отрезали ему язык и уши, и за станцией, связавши, живого закопали его в навозной яме.

Протоиерей Михаил Лекторский, станицы Ново-Титаровской, Кубанской обл. был взят большевиками в качестве заложника весте с многими казаками во время десанта войск ген. Врангеля в районе Приморско-Ахтарской и привезен в станицу Брюховецкую в особый отдел 9-й большевицкой армии. Здесь полтора месяца заключенные жили в невероятных условиях, спали на соломе и были изъедены блохами и вшами, так что случайно увидевшие о. Михаила, которому было 49 лет, нашли его скелетом, стариком, еле ходившим. Наконец, их вызвали, раздели, оставив в одних кальсонах. Казаки попросили — «батюшка, поисповедайте нас». Батюшка исповедал и отпустил их грехи, сказав: «а кровью вы приобщитесь своею, и теперь простите меня, в чем я повинен». Когда же он стал служить молебен, их стали бить прикладами. Затем связали им руки и побросали в арбы, и повезли на свалку, за станицу, где копали глину. Лежавший сверху батюшки казак Мамонтов по дороге сумел развязать себе руки и развязал их о. Михаилу. «А теперь давай бежать» — шепнул казак. На это батюшка ответил: «благословляю тебя бежать, а я уже не в силах». Казак развязал руки некоему Полякову и с ним вместе выпрыгнули из арбы. Поляков был тут же застрелен, а Мамонтов бежал, пришел к своим и рассказал о происшедшем, затем много боролся с большевиками и погиб от их руки. Арбы же вернули назад и среди приговоренных к расстрелу нашли развязанными руки только у священника, которого и подвергли страшным истязаниям. 28 октября 1921 г. в 10 ч. вечера всех заложников застрелили в сарае и среди горы трупов выделялся своим изуродованным видом труп о. Михаила. Были люди которые видели эту картину.

Глава 28.
Страдальцы города Смоленска.

Священник о. Антоний Эльснер.

О. Антоний Иосифович Эльснер-Койранский родился 5-го дек. 1879 г. в имении своего деда Койраны, Барона Фон-Эльснер-Койранскаго-Гоголь, дальнего родственника по жене Николая Васильевича Гоголя. Прадед, по каким-то причинам, лишился своего огромного состояния и титула. О. Антоний по окончании Вяземского Духовного Училища получил образование в Смоленской Духовной Семинарии и Киевской Духовной Академии. Был псаломщиком, депутатом Епархиальных съездов несколько лет подряд, ревизором свечного завода под Смоленском, преподавателем пения в Образцовой школе при Духовной Семинарии и занимал ряд должностей выборных и других. В 1914 г. архиепископом Феодосием рукоположен в иереи и назначен в село Костюшково-Свирово, Краснинского уезда, Смоленской губ.

В 1919 году, своим прихожанином комиссаром Ковалевым, за сказанную проповедь в его присутствии, был арестован и отбывал 3 месяца принудительных работ в г. Красном.

Во время изъятия ценностей, в 1922 г., был арестован по обвинению в сокрытии таковых, просидел около года в Смоленске в так называемом Домзаке (дом предварительного заключения) в то время как шел открытый процесс над епископом Смоленским Филиппом, Церковным Советом и прихожанами Смоленского Кафедрального Собора.

Когда власти должны были явиться в собор за ценностями, то в нем закрылись прихожане этого собора, и в некоторых церквах зазвонили в набат. Рабочие Заднепровья, мастерских им. Калинина и др. оставили работу и бросились спасать свою святыню. Немедленно были вызваны войска 3-й пехотной школы и гарнизона. Войска стояли шпалерами с двух сторон и не пропускали народ к собору, на лестницах собора стояли пулеметы, было дано несколько очередей с пулемета, но жертв в тот момент не было. Но зато после начались массовые аресты.

В 1925 году Смоленским Викарным Епископом Иларионом о. Антоний был назначен настоятелем Казанской церкви г. Смоленска. В это время еще устраивались диспуты. Приехал из Москвы в Смоленск бывший священник, оставивший свой сан и выступавший на стороне большевиков. Диспут был устроен в здании Губисполкома, противной стороной было вызвано местное духовенство. Явились о. Антоши и о. Петр Генцов — священник Ильинской церкви. Бывший иерей, ставший атеистом, понес тяжкое поражение. Два победителя выходили из залы под гром аплодисментов. В этот день все обошлось благополучно, но через месяц о. Петра Ченцова не стало: его арестовали и он пропал без вести.

В 1930 г. начали закрывать церкви. С о. Антонием уже служил бывш. настоятель Тихвинской церкви о. Иван Афонский.

В 1935 году закрывают церковь, где служил о. Антоний. Он жил в сторожке при церкви; рабочим было дано распоряжение «вперед выкинуть попа»; начали разбирать крышу над сторожкой и ломать потолок и трубу, и члены его семьи, осыпанные известью, выбежали из дому под хохот орудующих ломами. Церковь в течении часа была превращена в сарай, иконостас был разбит, по иконам ходили. Долго о. Антоний с матушкой ходили по углам, где ночь, где день, и, конечно, скрытно, т. к. прихожане тоже боялись и за свою судьбу. О. Антоний уехал в село Высокое Сафоновского района, Смоленской обл.

В 1937 году в Смоленске были закрыты почти все церкви, за исключением Всехсвятской и так называемой Окопской в предместье города, которая не была закрыта, но службы в ней не было, т. к. священник этой церкви был арестован и сослан. Прихожане этой церкви и других закрытых церквей приехали к о. Антонию просить его быть у них священником. Он опять переехал в Смоленск, и его зарегистрировали прихожане в местном Горсовете как церковного сторожа. Очевидно нельзя было иначе жить в городе и поселиться в сторожке.

Прихожане начинают перед местным Горсоветом хлопотать о разрешении священнику служить. Горсовет не разрешает, хотя собрали уже несколько тысяч подписей. Священника вызываюсь в НКВД и требуют от него добровольного отказа от службы. О. Антоний им сказал: — «вы говорите и печатаете, что нет верующих, я вам докажу противное и мой долг священника не позволяет мне отказаться от просьбы верующих».

Собирается делегация ехать в Москву за разрешением, батюшку опять вызывают несколько раз в НКВД, и начинают угрожать, требуя отказа, но он говорить: — «На моей стороне весь город и даже ваши отцы и матери, а вы одни».

20-го июля по ст. ст. накануне праздника Казанской Иконы Божией Матери возвратилась делегация из Москвы и привезла разрешение (от центр, гражданской власти). Общей радости нет предела! После оформлений в местном Горсовете разрешается служба на 21/?II, т. е. на Казанскую.

В бедненькую церковную сторожку весь почти день — «крестный ход» с поздравлениями и пожеланиями о. Антонию. Среди радостных пожеланий были и мрачные: две монахини особенно настаивали на немедленном его отъезде. Но о. Антоний сказал — «что Богом суждено, то и будет». Приготовляются к торжественному служению, убирается и украшается церковь, как к Пасхе, но не суждено было состояться этому торжеству.

В час ночи приехало НКВД в количестве трех человек, сделали обыск, конечно, ничего не нашли, но увели священника. Арестован был и церковный совет и многие другие.

1 августа 1937 г. матушка, кстати в день своего рождения, понесла в тюрьму передачу, которую не приняли, но возвратили ей и его одежду, сказав с улыбкой, что о. Антонию дали казенную и что он напишет. С тех пор никаких сведений о нем не стало. Через служащих тюрьмы узнали, что его расстреляли.

В те годы пострадали в г. Смоленске:

Протоиерей Иоанн Соколов, Одигитриевской церкви, арестован в 1935 г., пропал без вести.

Священник Константин Олецкий с сыном арестованы в 1935 г., при обнаружении подземной церкви под старой башней «Веселуха», в крепостной стене, построенной при Борисе Годунове в предместье г. Смоленска — «Ратовка». Случайно, дети, игравшие около башни, услышали пение и обратили внимание на это проходившего милиционера. Местность была оцеплена, и проследили жещину входившую с вином для богослужения в башню. В связи с этим открытием было очень много арестовано духовенства и мирян, так как были найдены списки прихожан этой тайной церкви. Местные газеты уделили много внимания этому событию.

Протоиерей Василий Спиридонов, 70 лет,

Протоиерей Николай Бурьков, 76 лет, заштатный, при Верхне-Николаевской ц.,

Протоиерей Иоанн Афонский, арестованы в 1937 г и пропали без вести.

Глава 29.
Смерть в концлагерях.

60 священномучеников.

1930, 1931, 1932 г.г. я посещал все места Сибири, пишет свидетель, а в 1933 году наша поездка в г. Иркутск, Нижнеудинск и Балаганск.

Г. Качуг — на берегу реки Лены, 200 верст от города Иркутска, с Качуга на Нижнеудинск — Балаганск вел тракт. Тракт проходил исключительно по тайге, населения никакого нет, на строительстве были только заключенные. В Качугских лагерях в то время царил неслыханный произвол. Людей ни за что расстреливали, били палками, пороли нагайками, плохие бытовые условия, в бараках помещалось 60-80 человек, сплошные нары, причем двухэтажные. В случае, если кто из заключенных не выполнит дневное задание, то лагерная охрана палачей имела полное право издеваться над ним и держала заключенных на производстве по целой неделе под открытым небом. Люди умирали с голоду и холоду.

Из города Иркутска на Нижнеудинск мы выехали пароходом «Бурят». С Нижнеудинска мы ехали подводами по Качугскому тракту, вернее по просеке, и сто с лишним верст мы отъехали от правого берега реки Ангара по направлению Качуг. В это время я работал, как водомерный наблюдатель.

С 8-22 июля 1933 года наша экспедиционная партия остановилась на несколько дней, при чем недалеко от концентрационного лагеря, которые в это время назывались «фалангами»: «фаланга» №35, №3, №9 и т. д. В том районе была более подходящая почва для сельского хозяйства, на схеме уже был обозначен совхоз. Погода стояла весьма хорошая. После ужина мы сидели до поздней ночи у костра. Мы часто слышали какие то крики, которые эхом раздавались по тайге. Для нас было еще неизвестно, что это за крики.

Ночь была ясная и тихая, свежий сибирский воздух разливал душистый аромат таежных цветов по долине. И век не забыть мне этой долины, буду я помнить ее всегда! Наш сладкий утренний сон был нарушен каким-то унылым человеческим стоном. Все мы быстро поднялись. Начальник экспедиционной партии, уроженец города Иркутска, быстро взял в руки бинокль, другие установили два нивелира, и мы, берясь за работу, стали всматриваться в движущуюся толпу по направлению к нам; из-за кустарника трудно было понять в чем дело.

Шли 60 человек заключенных, по мере их приближения мы могли хорошо разглядеть, что все они были истощены от недоедания, от непосильного физического труда. Что же видели? — у каждого из них веревка через плечо: они тянут сани, в июле месяце — сани! А на санях стояла бочка с человеческими испражнениями!..

Сопровождавший конвой, очевидно, не знал, что на территории концентрационного лагеря находится экспедиция. Мы отчетливо слышали приказ конвоя — «лехай и не вертухайся», т.е. ложись и не шевелись. Один из конвоиров побежал обратно в лагерь, т.е. на «фалангу», очевидно они нас посчитали подозрительными, может быть шайкой белобандитов. Б. Н. почему то быстро определил положение заключенных и сказал: «мы продлили им жизнь на несколько минут». Первоначально мы этих слов не поняли. Быть может прошло 15-20 минут и мы были окружены взводом лагерной охраны. К нам приближались стрелки, винтовки держали на боевом взводе, как будто собираясь вступить в штыковой бой. К нам подошли командир взвода и политрук. Они потребовали от нас документы. После проверки документов, они объяснили нам, что эти 60 человек приговорены к расстрелу, как элемент чуждый советской власти.

Уже готова была яма для этих шестидесяти. Политрук предложил нам зайти в палатки; мы зашли в свои палатки. 60 мучеников — это были священнослужители. В июльское тихое утро мы отчетливо слышали многих священников, их слабые голоса доходили до нас. Из числа палачей, кто то спрашивал по очереди становившихся около ямы священников: «Вы последний свой дух совершаете, говори, есть Бог, или нет?»

Ответ святых мучеников был твердый и уверенный: «Да, есть Бог!»

Раздался первый выстрел. У нас, сидящих в палатках, сердца бились ... Раздался второй, третий выстрел и т. д. Священников по очереди подводили к яме, стоявшие около ямы палачи каждого священника спрашивали — есть ли Бог? Ответ был один: да, есть Бог! Мы живые свидетели, видели своими глазами и слышали своими ушами, как люди пред смертью исповедывали веру в Бога.

Пройдут быть может еще года, десятилетия, но эта могила на Качугском-Нижнеудинском тракте должна быть найдена. Все и повсюду православные не должны забыть этих святых мучеников, которые отдали свою жизнь за веру.

Священник о. Владимир Качковский.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». (Иоан. XV, 13).

До ареста о. Владимир был священником в одном из небольших сел левобережной Украины и получил от ГПУ пять лет концлагеря за христианскую проповедь.

ГПУ, узнав, что в небольшую сельскую церковь сходятся крестьяне из всех окрестных деревень, чтобы послушать поучения, почуяло в его лице нежелательного «пастыря людских душ», и бедный о. Владимир моментально оказался в рядах «антисоветских агитаторов».

Однажды, вернувшись с работы, о. Владимир не нашел на обычном месте полученного на весь день куска хлеба. Но не разгневался, даже не погрустил, а только махнул рукой и промолвил:

«Бог с ним, может быть кто-нибудь по ошибке взял ...»

Однако, против его желания, пропажа хлеба взволновала всю командировку. Дело в том, что украсть мог лишь «урка», а среди них существует неписанный закон, гласящий, что кража арестантского «пайка» является тягчайшим преступлением против товарищества и карается самым беспощадным образом (я не говорю о доносах, ибо доносчиков «урки» убивают безусловно).

«Следствие» о пропаже хлеба взял в руки один из главарей «урок» и неведомыми для нас путями виновный был быстро обнаружен. Похитителем оказался тощий, заморенный воришка по кличке «Сенька-Шкет». Когда разъяренные «урки» притащили перепуганного, дрожащего «Шкета» к лежавшему уже на своем месте о. Владимиру, я впервые увидел, как изменилось его лицо, какой глубокой внутренней болью налились его добрые, лучистые глаза.

Протянув руку, он привлек к себе несчастного «Шкета» и стал гладить грязную, всклокоченную голову мальчугана. «Урки» даже оторопели в первый момент, но когда они попытались вырвать Сеньку из рук о. Владимира, чтобы «проучить» его, или проще говоря — избить смертным боем, то кроткий батюшка словно преобразился. Прикрыв собою «Шкета», он выпрямился, стал выше ростом и твердым звучным голосом проговорил: «Я запрещаю вам трогать этого ребенка. Он не украл моего хлеба, а я сам дал ему... Ступайте с Богом» ...

Очевидно в его тоне действительно было нечто повелительное, ибо даже матерые «урки» растерянно попятились назад и, скрывая неловкость под циничными шутками, отправились в свой угол.

Вечера теперь мы стали коротать втроем: «Шкет» усаживался в ногах у «бати». Я тоже полюбил это вечернее время, с наслаждением слушая о. Владимира, повествовавшего о жизни и страданиях Спасителя, о подвигах жертвенной любви первомучеников. Иногда «батя» переходил на более близкие нам примеры подлинного, высокого героизма. Особенно запомнился мне его рассказ о беспримерном мужестве солдата Архипа Осипова, который он заключил словами: — «Помни, дружок, что нет выше любви, чем жизнь положить за други своя». Нужно отметить, что постепенно вся землянка стала прислушиваться к беседам о. Владимира и самый отъявленный «урка» не осмеливался прерывать его речи неуместной шуткой или замечанием.

Уже выпал первый снег, когда на нашу глухую, затерянную в сосновом бору «командировку» решило заглянуть «высокое начальство» из ГПУ.

К 10 часам утра дорога была расчищена и нас построили колонной в 5 рядов. Но, как и следовало ожидать, мы бесцельно мерзли до 12-ти часов, когда, наконец, послышался звон бубенцов и к «командировке» подкатила на тройке та «персона», ради которой 200 изможденных, полураздетых людей 2 лишних часа тряслись на лютом морозе.

«Персона» оказалась облеченной в теплую оленью доху. Ее сопровождали 3 чекиста, как видно, рангом пониже. Они суетились вокруг персоны.

Приезжий довольно долго разговаривал у «арки» со старшиной, а затем медленно направился к нам. «Персона» остановилась перед фронтом, пробежала взглядом по рядам застывших людей и изрекла:

— «Кто имеет жалобу или претензии, выходи вперед»!

Никто из нас, конечно, и не шелохнулся. Смешно даже было бы подумать о жалобе. Да и на кого жаловаться? Кое-кто из нас уже имел печальный опыт с результатами самых законных жалоб и поэтому колонна стояла молча.

«Значит, жалоб нет? Довольны всем?» — явно издеваясь спросила «персона», уже готовясь повернуться и уйти. Как вдруг из задних рядов раздался тихо, но отчетливо чей-то голос:

«Будь ты проклят, кровопийца!»

Колонна вздрогнула и замерла. Мы все почувствовали, что произошло нечто непоправимое и ужасное. Шепот достиг ушей «персоны». Физиономия чекиста побагровела от ярости. Резко остановившись, он заорал:

«Кто это сказал? Выходи сюда!..»

Никто не двинулся с места. Тогда обращаясь к старшине, рассвирепевший чекист прошипел:

«Если через 5 минут виновный не отыщется — расстрелять каждого десятого!»

В тот-же момент произошло какое-то движение, всколыхнувшее ряды и перед строем появилась фигура о. Владимира. Лицо его было напряженно и бледно, но совершенно спокойно. Глядя прямо в упор в глаза «персоны», он громко и раздельно заявил:

«Всех карать не к чему. Это сказал я!»

Чекист скверно выругался и провизжал: — «Ка-эр?» (Контрреволюционер – ред.).

«Нет, я — священник», — по-прежнему твердо ответил он.

«Все вы одним миром мазаны» — бросила «персона» и обратилась опять к старшине: «для примера прочим, за подстрекательство к бунту немедленно отправить в рай ко всем святым, а акт дополнительно пришлете в коллегию ГПУ» ...

Двое из конвойных бросились к о. Владимиру, как вдруг колона зашевелилась еще раз и неторопливой походкой вышел старый профессионал — налетчик, известный под кличкой «Штыба».

«Погодь, начальник! — рявкнул он, — не трожь этого батю. Разве он способен сказать такое? Это я сказал и еще могу повторить, коли хошь!..

«Персона» с дьявольской усмешкой приказала:

«Тем лучше. Значит расстрелять обоих. Этого (он указал на «Штыба») — за оскорбление органов ГПУ, а того (кивок в сторону «бати»), — за попытку обмануть советскую власть» ... Изрекши приговор, палач быстро направился к ожидавшим его саням.

О. Владимира и «Штыба» окружило кольцо конвойных. Обоих вывели за проволоку в лес, а оставшиеся надзиратели защелкали затворами винтовок в то время, как повернули на колонну свои тупые рыльца все четыре пулемета с четырех деревянных вышек, окружавших «командировку».

Затаив дух, холодея не от мороза, а от внутреннего страдания, мы замерли, прислушиваясь к тому, что делается в лесу.

Раздался один, затем другой, и еще два выстрела подряд!..

И тогда я своими глазами увидел чудо: почти все 200 правых рук поднялись в воздух и осенили грудь крестным знамением...

Потом нас загнали в землянки. «Сенька-Шкет» бился у меня на руках, задыхаясь от истерического плача и из его худенькой, полудетской груди вырывалось жалобно и гневно:

— «Да за что же? За что же «батю»-то нашего убили? За что?»...

Это было в 1928 году.

Глава 30.
Подвижники благочестия.

Монах о. Викентий (Никольский).

Родился О. Викентий (Никольский) в 80-ых годах в семье Петербургского крупного чиновника. Он кончил юридический факультет и интересовался очень философией. Философия захватила его мысли и чувства. И в то время он был далек от Церкви и от Христа. Вот в это время скоропостижно скончался один из его братьев. Смерть брата окончательно перевернула его жизнь. Первое движение было отказаться от жизни. Ницше, которого он изучал в этот момент, как бы нашептывал ему о самоубийстве. Препятствовала только любовь к матери. Он хотел подготовить мать, а потому секретно ушел из дома и скрылся в своем имении, где зимой никто не жил. Но родители узнали о его местопребывании и отправили к нему старушку-родственницу, монахиню. Как бы случайно, на столе в той комнате, где скрывался о. Викентий, она оставила книгу Владыки Феофана — «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться?»

Эту книгу о. Викентий прочитал и с увлечением стал читать произведения Владыки-затворника. Вскоре он познакомился с Архиепископом Тульским и Белевским Парфением (Левицким), о котором о. Викентий вспоминал с особой благодарностью, называя его тайным подвижником и считая его смиреннейшим человеком. Владыка Парфений и направил его в Оптину Пустынь.

О. Викентий приехал в Оптину тогда, когда настоятелем был Архимандрит Ксенофонт.

Начало жизни в монастыре — послушанием о. Викентия были кухня и чтение правила уже тогда больному настоятелю о. Ксенофонту. Руководство же духовной жизни было в руках о. Нектария, который после смерти о. Иосифа был выбран для всей братии духовником и старцем. О. Нектарий был делателем Иисусовой молитвы. В этом он был научен великим старцем о. Анатолием (Зерцаловым). Вот это делание Иисусовой молитвы, навыкновение хождения в памяти Имени Божия — и был тон всей жизни о. Викентия. Его жизнь определилась этим деланием. Вся внешность обуславливалась этим настроением жизни. Его ничего не интересовало в жизни. Одна цель — пребывание во Имени Господа. Все было радостно. В монастырском послушании не замечалось трудностей, так как трудность была в трезвенном делании духовном. Пекарня, просфорня, канцелярия и самое лучшее — почтальон. От монастыря до города Козельска, до почты было — 4 версты. Какая была отрада этот путь 8 верст (туда и обратно). В это время и совершалось послушание старческое о трезвении и молитве.

В этом фазисе жизни застала монаха Викентия революция. Он не искал выхода в эти трудные первые годы революции, когда постепенно разрушался монастырь.

Как говорил о. Викентий, его отец препятствовал поступлению его в монастырь. Он был очень огорчен, что сын разломал путь своего восхождения в гражданской жизни. В эти же революционные годы отец, бывший сановник, писал своему сыну-монаху:

«Отец Викентий, (так обращался отец к сыну), как ты был прав. О, как бы я хотел изменить свою прожитую жизнь. Как бы я хотел с юности теперь принять путь твоей жизнь. Я умираю и вижу свой гроб. Плачу. Недостойный раб Христов...» ... Это письмо отца к сыну укрепляло монаха Викентия в те минуты, когда революционная волна, разрушающая монастыри, заставляла насельников монастыря искать какого-то устроения. Отец Викентий ничего не искал. Он по-прежнему был в послушании старца и творил свое духовное дело. Вот в это самое время, когда монастырь Оптинский должен был расселить своих насельников, старец Нектарий отдал священнику приходскому о. Викентия, дабы под сенью приходского храма сохранялась жизнь подвижника-монаха. Господь помог нам зреть горящую свечу, поставленную Господу, — пишет этот священник.

Трудно сказать, что делал этот монах. Одно скажу только, что сейчас я плачу, вспоминая прошлое. Знаю, что я не всегда умел хранить этот тонкий художественный сосуд Божией благости.

За два с половиной года жизни у нас, он ни разу не был по своему желанию за оградой нашей церкви. Он ни разу не сел за стол за трапезу. Он ни с кем не беседовал ради интереса своего. Он никому не навязывал своего учительства. И в то же время все чувствовали в нем Божию силу.

И безбожники, которые выслали его от меня, как-то странно обращались с ним. Казалось, они боялись его святыни. Его выслали, как и меня, в административную ссылку. Невольная была мысль: как то он будет дальше жить? Он написал старцу с точки зрения окружающих советских людей, — бессмысленность: он просил старца благословить его быть нищим. Ведь нищих в Советском Союзе не было. Старец благословил. И я знаю, что Господь не оставил своего раба. Близкие наши не оставляли о. Викентия.

В 33-ем году он возвратился из первой ссылки и попал как раз в общую чистку Козельска от Оптинских монахов. Он был вновь арестован, сослан в Ташкент. И там скончался в первый же месяц своей ссылки от тромбофлебита.

Знаю, что перед его арестом один из наших киевских монахов посетил его еще в Козельске и рассказывал мне, что он жил в избушке, которая напоминала собою пещеру. Полная бедность. Нищета. Но в этот момент он был богачом. Только богатством не земли, а неба. Он уже был подготовлен, чтобы уйти преподобномучеником. О. Викентий никогда не был в сане: он всю жизнь остался только монахом. О. Архимандрит перед расселением монахов предлагал о. Викентию сан. О. Викентий подчинился, но сказал о. Архимандриту, что если бы о. Архимандрит спросил его, как он хочет, то он бы ответил, что хочет остаться просто монахом. О. Архимадрит решил тогда оставить его монахом.

Протоиерей о. Иона Атаманский.

В г. Одессе только один храм совсем не переходил к обновленцам, это портовый Святителя Николая. Настоятелем его был известный по всей России протоиерей о. Иона Атаманский. Человек аскетического образа жизни, он нес непрестанный молитвенный подвиг в богослужении, и к молитвенной его помощи прибегали многие, приезжавшие к нему за сотни верст и получавшие исцеления в болезнях. К нему шли за советом и за утешением в горе, и получали мудрое руководство и успокоение. Широкая благотворительность выражалась прежде всего в бесплатной столовой для портовой голытьбы и в общежитии для бедных.

Портовый люд состоял из грузчиков и бродяг, мрачных «бывших» людей, который грозной тысячной толпой окружил местное советское управление, требуя немедленного освобождения «их» батюшки, арестованного в 1923 г. за энергичную борьбу с обновленчеством. И о. Иона был освобожден, становясь в исключительное положение среди всего духовенства. Многих «свихнувшихся» из портовых людей он направил на истинный путь.

Церковь его была полна народу. После обедни каждое воскресение бывал общий молебен с водосвятием. Отдельные заказные молебны не служились, а на этот молебен молящиеся подавали свои записки. Весь великий пост о. Иона не бывал дома, но проводил в храме в молитве и строгом посте, съедая в день одну или две просфоры и отдыхая ночью в алтаре, сидя в кресле. Из-за наплыва говеющих ему иногда приходилось прибегать к общей исповеди. Был у него и второй священник, живший здесь же в доме при храме.

Скончался он 18 мая 1924 г. своею смертью. В ГПУ он подвергался угрозам расстрела, а в обществе недовольного им духовенства был напояем ядом, но оставался невредим. Видно, был уже преклонного возраста, потому что один из свидетелей рассказывает, что он узнал об о.Ионе от знакомого, который ездил к о. Иоанну Кронштадтскому (умер в 1908 г.), и последний выразил удивление: «зачем вам было ездить так далеко, когда у Вас в Одессе есть свой молитвенник, отец Иона?»

В январе 1920 г., за несколько дней до эвакуации Одессы добровольцами, один знакомый отца Ионы, дающий это сообщение, зашел к нему проститься и между прочим предложил ему выехать тоже. — «Да разве я могу в такое страшное для всех время оставить свой пост, свою паству? — ответил он. — Это было бы непростительным грехом». Ему посетитель возразил, указывая, что большевики стремятся к уничтожению религии и уже много было случаев насильственной смерти священников. — «Смерти я не боюсь, — ответил он. — На все воля Божия. А что касается уничтожения религии, то это — полная утопия. Верьте, что чем более со стороны большевиков будет преследований религии, тем более ее заветы будут крепнуть в народных массах».

Велик был духом о. Иона, в своих условиях оставаясь с паствою и сознавая, что в состоянии ей еще послужить, но правы, конечно, и те, кто, покидая ее, сознавали, что не в силах ей больше послужить, и это все равно не удастся, и может удастся в другом месте. «Будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» (Мф. 10, 23).

Интересна моральная оценка тогдашней русской интеллигенции, которую высказывал о. Иона своему знакомому. «Нет сердца, нет страха Божия, а главное — что каждый из них считает себя безапелляционно правым, и не найдешь слесаря, которому удалось бы подобрать ключ, чтобы пробудить угрызение совести, ложно усыпленной и успокоенной. Все это не доведет до добра и может вызвать гнев Божий. Но тогда уже будет поздно каяться и исправляться. Я предпочитаю любого из моих портовых прихожан, приходящих на бесплатный обед в мою столовую, такому интеллигенту. Душа моего босяка, омраченная дурным сообществом и бушующими порочными наклонностями, не настолько еще погрязла, чтобы утратить способность нравственного пробуждения, а многие, из них, при всей наружной грубости и неразвитости, имеют чуткое сердце и недюжинный ум, верно понимающий все, что совершается пред их глазами. Трагизм их положения заключается в том, что они, сознавая свою порочность и не утратив уважения к добродетели, не находят в себе сил вернуться на добрый путь, — и тут то на помощь им должна приходить наша Церковь с ее могущественным оружием».

Похороны о. Ионы были назначены сперва на воскресение, но ГПУ, опасавшееся демонстрации, потребовало перенесения похорон на понедельник, с расчетом, что рабочие не попадут на похороны. Но это не помешало. Собралось до 20,000 человек. Много крестьян приехало из ближайших сел. Похоронная процессия началась с 5 ч. утра и закончилась поздним вечером из-за громадного количества произнесенных речей. В похоронной процессии, кроме 25 православных священников, приняли участие католические и армянские священники.

Глава 31.
Общий список.

Протопресвитер о. Николай Арсеньев, б. настоятель Храма Христа Спасителя в Москве, исчез бесследно в 1937 г. после заявления ГПУ, что он осужден на десять лет без права переписки. (Сергианец).

Протопресвитер о. Александр Хотовицкий, б. ключарь Храма Христа Спасителя в Москве, расстрелян в 1937 г.

Архимандрит Поликарп (Соловьев), наместник Данилова монастыря в Москве, исчез бесследно в 1937г. (Сергианец).

Архимандрит Стефан (Сафонов) из того же монастыря исчез тогда же.

Священник о. Иоанн Пионовский исчез в Соликамске в 1937г.

Иеромонах Спиридон не вернулся из ссылки.

Священник о. Михаил Глаголев, из Москвы, Замоскворечья, был в Соловках в 1926г. Расстрелян там же вместе с С. А. Грабовским и Д. М. Шипчинским осенью 1929 г. (Исповедник).

Священник о. Михаил с. Архангельскаго, Подольского у. Московск. обл.,

Архидиакон Михаил и

Священник Илья Зотиков расстреляны одновременно осенью 1930 г. во Владимире.

Иеромонах Афанасий, келейник Митрополита Сергия, расстрелян в 1937 г.

Архимандрит Агафон, Зосимовск. пустыни, Владимирской епархии, и

Иеромонах Герман (Полянский), сотрудник Архиепископа Варафоломея по Духовной Академии, исчезли бесследно в 1937 г..

Архимандрит Киприан и Иеромонах Руфин арестованы в 1928 г. в Нижнем Новгороде. Близкие духовные дети Митрополита Сергия, проживавшие в Благовещенском монастыре. Были сосланы и скончались в ссылке.

Игумен о. Даниил, Святогорского монастыря, после закрытия монастыря и разгона монахов скрывался, а потом, скрыв свой сан от властей, работал бухгалтером в одном из учреждений г. Харькова. Архиепископ Александр поручил ему совершать тайные требы и, например, известно, что он, по его благословению, совершил великий постриг одной монахини. Посещая Казанский храм, как рядовой прихожанин, он стал членом двадцатки. Это те жертвенные люди, на имя которых регистрировался властями храм. Всегда они рисковали не только личным благополучием, но и благополучием своих родственников и даже друзей. Часто эти люди арестовывались и бесследно исчезали в застенках НКВД или в концентрационных лагерях. Никто в двадцатке не соглашался занять должность казначея из боязни быть арестованным, и вопрос стал о закрытии храма. Чтобы спасти храм хотя бы на короткое время о. Даниил принял на себя эту должность и начал готовиться к аресту и переходу в вечность, так как знал, что другого исхода не будет. Вскоре он был арестован и исчез бесследно в 1937-38 году.

Отец Гавриил, из крестьянской семьи на Урале, обладатель прекрасного тенора, которым украшал церковный хор родного села, в дни гонения на церковь сознательно возлагает на себя крест принятием сана священника. С закрытием храма и изгнанием, он, переезжая из города в город, из села в село, тайно совершает требы по домам. Однако, власти скоро узнают об этом и начинают его разыскивать. Отец Гавриил без паспорта вынужден тщательно скрываться, но продолжает служить Господу и ближним, по прежнему совершая требы по просьбе близких и верных друзей. Все, кто знали отца Гавриила — любили его, его поддерживают, ободряя в несении своего тяжелого креста. Ходит он только ночью, подтягивая рясу под пальто и поднимая воротник, чтобы не быть узнанным. Ночует только у самых близких друзей. Несмотря на вечный страх быть опознанным, что означало бы верную смерть, о. Гавриил был всегда жизнерадостным и благодарил Бога за все. Приблизительно в 1935 году, может быть позже, когда в Харькове оставался лишь один православный храм на окраине, называемой «Лысой горой», отец Гавриил пришел в алтарь к Пасхальной заутрени. Не выдержало его ликующее пасхальной радостью сердце и в торжественную минуту Пасхальной заутрени полился из алтаря дивный, как бы ангельский, голос о. Гавриила в трио «Плотию уснув» ...

После этой службы о. Гавриила никто и нигде не видел. Он исчез бесследно.

Протоиерей о. Симеон Крапухин, благочинный, и о. Яков Сергиевский, г. Сычевка, Смоленской губ., после ареста в 1938 г. исчезли бесследно.

Протоиерей о. Измаил Рождественский, настоятель Преображенской церкви в г. Стрельна, под Петроградом. Два раза возвращался из ссылки, в 1937 г. арестован, сослан в Сибирь. Совершал тайные службы. Глубоко чтимый тайноцерковник Петроградской епархии. Расстрелян в «ежовское» время.

Священник о. Михаил Яворский, из Петрограда. После Соловецкого лагеря имел еще осуждение на 10 лет и не вернулся.

Протоиерей о. Александр Сахаров, Петроградской епархии, умер в Соловках в 1927 г.

Протоиерей о. Феодор Колобов, настоятель Иоанно-Богословской церкви на Запсковье, около г. Пскова, после нескольких арестов был сослан в Сибирь. За ним последовала его жена и оба исчезли бесследно.

Священник о. Михаил Каменский, настоятель Клементьевской церкви на берегу реки Великой, на Завеличье, во Пскове. Про него только известно, что он большевиками замучен.

Замурованные монахи. По рассказам военнопленных поляков, сидевших в лагере на острове одного озера близ Осташкова, Тверской губ., (видимо, Нилова пустынь на острове Селигер), они узнали от оставшихся там на самых грязных работах (по очистке уборных ям монахов), что в подвалах монастыря замурованы большевиками монахи. Военнопленые пробили небольшие дыры в эти подвалы и по тяжкому трупному запаху удостоверились в этом.

Архимандрит Аристарх, у храма Нерукотворенного Спаса в Борках, убит был и замучен с оскальпированием черепа в 1918 г. и с ним иером. Родион.

Протоиерей о. Михаил Беляев, настоятель Царского собора в Борках, расстрелян в Ростове в 1921 г.

Священник о. Макарий Беляев, его брат, расстрелян в Ростов в 1921 г.

Игумен Саровской пустыни Руфин, в 1927г., после закрытия обители был арестован и заключен в Арзамасскую тюрьму, где его жестоко пытали. По свидетельству сидевших с ним, когда однажды после длительного допроса, его привели в камеру никто из заключённых не мог его узнать. Все лицо его было опухшим, особенно подбородок. Ему вырвали все волосы из бороды. Вскоре после этого его домучили.

Иеромонах Исаакий, подвижник Саровской пустыни (прозорливый старец) известный всей православной России, по закрытии Сарова, был арестован и скончался в ссылке.

Инок-подвижник Василий, всегда сидевший у Серафимовского источника и наделявший паломников святой водой, в 1927 г., во время закрытия Саровской пустыни был убит злодейской рукой.

Схи-иеромонах Серафим, до пострига — о. Сергий Военский, родился около 1900 года и умер в 1923 г. от скоротечной чахотки, после трех месяцев тюрьмы, в Никольске, Вологодской губернии. Во время великой войны окончил Александровский лицей. С детства был аскетом. По свидетельству сверстников и родных постился и спал на полу. Подростком ездил на Валаам. Во время революции поселился в глухой деревне, на севере, у священника. Местный епископ рукоположил его во иереи. Был рекомендован Святейшему Патриарху Тихону как кандидат в архиереи, ездил к нему, и по возвращении был посажен в тюрьму. Монашество и схиму получил от своего друга епископа Иерофея, который был впоследствии расстрелян (в 1928 г.).

Иеромонах Никон, Оптиной пустыни, сосланный после 1927 г. в сибирский лагерь, писал оттуда друзьям о своей великой радости страдания за Христа, вспоминая слова Спасителя о блаженных изгнанниках правды ради, поносимых, гонимых и всячески неправедно злословимых ради имени Его, Скончался в лагере от туберкулеза.

19 апр. 1919 г. «Союз духовенства и мирян гор. Архангельска» вручил Временному Правительству Северной области сообщение о своих мучениках. В Пинежском крае священник Шангин был убит и тело разрублено на куски. В Печоре протоиерей Сурцов был многодневно бит, а затем расстрелян и тело брошено в реку. Там же старика священника Распутина расстреляли, привязав к телеграфному столбу, а затем тело отдали на съедение собакам. В Селецком приходе псаломщик Афанасий Смирнов был расстрелян за то, что совершал панихиду над умершим солдатом французом.

Протоиерей о. Михаил Громогласов, настоятель собора г. Верхне-Уральска, Оренбургской губ.. По доносу второго священника собора Телегина его арестовали и посадили в тюрьму перед Пасхой 1920 г.. Там конвоир проткнул его штыком. Его отпустили, он поправился и снова был арестован. Для расстрела его вывели за город, и заставили рыть себе могилу. Он попросил разрешения помолиться и стал на колени. Потом встал и сказал: я готов. И был расстрелян. Пастух-киргиз рассказал об этом.

Иерей Феодор, Оренбургской епархии, в 1918г. убит «закруткой»: намыленной дратвой обвязали черепную коробку и закручивали гвоздем до тех пор пока она не отскочила от головы, как чашка.

Протоиерей о. Николай Конюхов, г. Чердынь, Пермской губернии, в 1918 г. замучен и найден весной замерзшим, обледенелым.

Протоиерей о. Евграф Плетнев, с сыном Михаилом, офицером, были в 1918 г. скованы рука с рукой и взяты на пароход. В машинном отделении их обжигали паром и замучили.

Отец Игнатий, сельский священник Пермской губ., в 1918 г. во время богослужения взят в облачении, привязан к хвосту лошади и замучен.

Священник о. Лев Ершов, миссионер Пермской епархии, был расстрелян вместе с 12 священниками, сидевшими с ним в тюрьме г. Перми.

В 1919 г. Пермский епископ опубликовал список, в котором числилось 42 представителя православной церкви, расстрелянных и замученных большевиками.

Священник о. Вячеслав Лашков, 49 лет, убит в с. Зеньковка, Никольско-Уссурийского уезда Приморской области, после праздника Сретения Господня, в полночь с 3-го на 4 февраля в 1924 г.. Выгнанный из церковного дома он жил с семьей в доме крестьянина. Ночью постучал кто-то в дом со словами: «батюшке доложите, церковь горит». О. Вячеслав вскочил с постели и, набросив на себя шубу, бросился к церкви. Когда он поравнялся с б. церковным домом, то из засады раздалось два выстрела, которыми он был убит наповал. Батюшка обличал безбожие и насилия большевиков с церковного амвона и когда крестьяне говорили ему, чтобы он пожалел себя и своих детей, он отвечал: «я пастырь, если буду молчать, то Бог меня покарает». На улице, где о.В. был убит, крестьяне поставили крест с трогательной надписью, но он, конечно, вскоре был уничтожен властями.

В с. Спасском Никольско-Уссурийского уезда Приморской области в 1923 г. большевики привязали местного священника к кровати и ножом сдирали с него кожу, и так замучили до смерти. Жену и детей заперли в соседней комнате.

Священник Феодор Богоявленский, села Голышмановскаго, Ишимского у., Тобольск, губ., весною 1918 г., при изгнании большевиков из Сибири, отступающими красноармейцами арестован и подвергнут всяческим издевательствам: водили по селу, заставляли петь похабные песни, играть на гармонике и плясать. Наконец приказали рыть могилу. О. Феодор выкопал яму глубиной около аршина. Здесь его убили и свалили в яму вниз головой, запретив хоронить. В таком виде мученик находился около 5 суток. Погребен по занятии села чехословаками.

Священник о. Павел, села Уссениновского уезда, Тобольской епархии. Окончил два курса Казанской духовной академии. Убит большевиками весною 1918 г., во время изгнания их из Сибири чехословаками.

Священник Николай Вридьев Тобольской кладбищенской церкви, бывший фельдшер, обращенный в православие из иудейского вероисповедания. Был начальником Тобольской красной милиции и по некоторым сведениям членом коммунистической партии. Отказавшись от должности начальника милиции и порвав связь с коммунизмом, принял сан священника. Убит большевиками за измену и из опасения разоблачений в 1922г.

Священник о. Николай Синявский села Нестеровскаго, Славгородского уезда, Омской епархии, обобранный до нитки, был отвезен в Славгородскую тюрьму, где и умер в ночь под Пасху, 20 апреля 1930 г.

Священник о. Анатолий села Заводо-Успенского Тюменского уезда, Тобольской губернии. Окончил курс Тобольской Духовной Семинарии. Священствовал в с. Заводо-Успенском 6-7 лет. Был полковым священником в Сибирской армии. Расстрелян по обвинению в монархизме.

Священник о. Андрей Волянский, села Больше-Косульского Мариинского у., Томской губ., расстрелян 44 лет от роду 15 августа 1919 г., в день Успения Пресвятой Богородицы. Расстрелян после литургии, во время акафиста перед чтимой иконой святителя Николая Чудотворца. Храм был переполнен молящимися, когда вошли в него несколько красногвардейцев с комиссаром во главе. Был отдан приказ кончать службу и разоблачаться, на что о. Андрей ответил отказом и заявил, что если они пришли его убить, то могут делать свое дело. После этого, комиссар тремя выстрелами в упор в голову, застрелил о. Андрея. Тело его в этот день не было убрано из церкви. И только на другой день, по приезде соседних двух священников, отца Алексея, со станции Итат, Томск, ж. д., и о. Александра, из села Александровка (последний был вскоре после этого расстрелян, фамилия его запамятована), тело о. Андрея было омыто, переоблачено и положено в гроб. Церковь была освящена и после этого совершены Божественная Литургия и погребение. О. Андрей приехал в Сибирь из Украины. Он окончил четыре класса духовной семинарии и после того четыре-пять лет проходил вольнослушателем курс историко-филологического факультета Томского университета. Ненависть безбожников-большевиков о. Андрей навлек на себя своими горячими призывами бороться с ними.

Протоиерей о. Александр Унинский, в г. Благовещенске. Одел рясу и крест, стал открыто пред чекистами и расстрелян ими во дворе своего дома 20 февр. 1920 г.

Священник о. Леонид Сребренников убит на Рождество в 1919 г. в селе Лермонтовке, около Хабаровска (станция Розенталовка). Устраивал в школе елку для детей и вернувшись домой был схвачен бандой большевиков и выведен на реку в жестокий мороз, где был раздет и поставлен на лед. Лед под ногами его растаял, и след его ног был виден потом несколько дней. Сделав прорубь они со словами: «ну, водолаз, ты крестил, и мы тебя будем крестить» и нанеся несколько ударов кинжалом, опустили его в прорубь, где он был найден замерзшим.

Священники о. Леонид Куклин и прот. о. Димитрий Кузмин в 1922 г. или 23 г. замучены в подвалах ГПУ в Хабаровск.

В одном селе около станции Бурия, между Хабаровском и Благовещенском, в самую тяжкую стужу зимой 1921 г. большевики вывели священника на тракт, «большак» или большую дорогу, раздели его до гола и посадили на пень, а затем поливали водой пока не образовалась обледенелая фигура, которая и была зрелищем всех проезжающих мимо нее.

Протоиерей о. Серапион Черных, кафедрального собора в Николаевске на Амуре, когда город был занят белыми в 1920г., красными партизанами Тряпицына и Нины Лебедевой, знаменитых своими зверствами, был спущен под лед.

Священник о. Михаил Новгородов села Песчаноозерскаго, Амурской области, убит в январе 1924 г.

Иеромонах Георгий (Сапожников) в Чите, арестован и расстрелян в 1937 г.

Священник о. Виталий Лебедев, умер в лагере в Дальнем, около Владивостока, ок. 1938 г.

Священник о. Владимир Антонов, расстрелян в с. Рубцовке, Семипалатинск, обл. в 1930 г.

Священник о. Феодор Топорков, расстрелян в Барнауле в 1928 г.

Священник о. Алексей Козлов (около Томска) расстрелян в 1937 г.

Игумен Израиль, Гефсиманск. скита у Св. Троицк. Лавры, расстрелян в Семипалатинск в 1937 г.

Иеромонах Николай (кн. Ширинский–Шахматов), в Мариинском лагере окончил три срока заключения, расстрелян в 1937 г.

Диакон о. Михаил Астров, умер от туберкулеза в ссылке, Каркарлинске Семипалат. обл. в 1936 г.. Монахиня Серафима Наумова ухаживала за ним полтора года и видела ангела при его смерти.

Семипалатинское духовенство все пострадало и из него известны о. Никифор и о. Александр Соловской.

В Караганде в 1937 г. 6 ссыльных священников умерли от тифа.

Протоиерей о. Филипп Шацкий, второй священник Казанской церкви станицы Сарканд (потом, города), Семиреченской области, преподаватель местной миссионерской школы, убит там же, в 1918 г., в здании школы, которое было сожжено большевиками. Обуглившиеся кости священника были найдены и похоронены.

Протоиерей о. Владимир Цидринский, благочинный гор. Липсинска, Копальского уезда, Семиреченской области, убит большевиками в начале 1920 г.. Имел очень большие волосы, за которые был привязан к хвосту дикой лошади, только что взятой из табуна, и пущен в поле. Остались почти одни кости.

Протоиерей о. Иоанн Витавский, настоятель Казанской церкви г. Сарканд, Семиреченской области, сослан в 1930 г. и умер в ссылке. В 1928 г., местные баптисты, при содействии советских властей, грубым насилием выгнали о. Иоанна из его дома и устроили в последнем свои молитвенные собрания.

Священник о. Патрыкин села Сергиевского Ставропольской губернии в июне 1918 г. был убит военным комиссаром якобы за то, что протестовал и уговаривал жителей не платить красногвардейцам 90 тысяч рублей контрибуции.

Священник о. Александр Лосинский, села Безопаснаго, Ставропольской губерн. убит большевиками ок. 1920 г., вместе с церковным старостой. Их заставили рыть себе могилу и расстреляли после истязаний.

Иоанно-Мариинского женского монастыря в г. Ставрополе на Кавказе расстреляны в 1921 г. 17 августа, в 12 ч. ночи, в числе 13 заложников: Протоиерей о. Архилий Сиротин, священник о. Михаил Горохов и диакон Ануров. Выходя из камеры, о. М. Горохов надел крест, взял в руки евангелие и благословил сына, который остался в живых и поведал о кончине своих соузников.

Протоиерей о. Иаков Горохов, настоятель собора в г. Царицыне, брат о. М. Горохова, расстрелян в марте 1921г..

Священник г. Грозного. В гражданскую войну 1918 г., в Терской области, старик священник (75 лет), в воскресенье, по окончании службы, вышел на амвон с крестом благословить народ. В это время группа большевиков ворвалась в храм и дернула священника за ноги. Он упал, ударясь головой о пол, не подавая более признаков жизни, но креста из рук не выпускал. Его за ноги волокли по городу и бросили в реку Сунжу. И он в облачении не тонул, но плыл по течению, держа в руке крест, пока не соприкоснулся с полосой горевшей в это время на воде нефти. Одежда на нем загорелась, и он исчез из виду. Приблизиться к нему никто не посмел по страху пред властями.

Священник о. Владимир Проскуряков с сыновьями. В гражданскую войну 1918 года, на вокзале станицы Великокняжеской, Сальского округа, Донской области, глубокой осенью был большой митинг: большевики вели успешную пропаганду среди казаков, обещая им самостоятельность Дона. Отец Владимир сам был донским казаком. Два его сына студенты Алексей и Владимир на этом митинге увещевали казаков не идти за большевиками. Их обоих там убили. Узнав о смерти своих сыновей, о. Владимир сам явился на вокзал и, став на то самое место, где стояли его сыновья, стал громить большевиков своей сильной речью. Казаки стали было уже каяться, но тут из толпы грянул выстрел, и о. Владимир был убит на повал. А затем, те же убийцы в продолжении трех дней приходили к его несчастной семье на «поминки», требуя себе угощения. Следует упомянуть, что, кроме многочисленной семьи, у о. Владимира в доме имели приют тридцать чужих детей, сирот, калек, слепых, хромых. О всех их он заботился: кормил, учил, кто к чему был способен, и выводил в люди. Был у него и псаломщик, слепой от рождения, которого он выучил всю службу наизусть.

Диакон о. Василий Кожин, станицы Баклановской, Донской области, расстрелян большевиками в 1919 году.

Священник — беженец из Галиции (по фамилии Иванко или Иванойко), молодой, был убит в 1918 году в Ростове на Дону. После богослужения, когда он выходил из церкви, его схватили и бросили на грузовик, вывезли за город, убили и потом уведомили жену, чтобы взяла его тело.

Протоиерей о. Андрей Косовский, наблюдатель церковно-приходских школ Феодосийского округа и настоятель Екатеринской церкви в предместье Сарыголь г. Феодосии. Окончил Таврическую Духовную Семинарию, прекрасный проповедник и певец, бесстрашный обличитель безбожников, расстрелян в 1920 г. в г. Феодосии вместе с бежавшими с севера 63-мя священниками, их же имена Ты, Господи, веси.

Священник о. Борис Котляревский, настоятель Св. Троицкой церкви города «Старый Крым» Феодосийского уезда, расстрелян в 1920 г.

Протоиерей о. Крискент (фамилия запамятована), настоятель Вознесенской церкви г. Симферополя, бесстрашный обличитель безбожников, расстрелян в 1921 г. в г. Симферополе.

Протоиерей о. Владимир Поляков, б. преподаватель Курского Епархиального женского училища, уроженец Бессарабской губернии, смелый и дерзновенный обличитель безбожников, был много раз схвачен большевиками и заключен в тюрьму в г. Феодосии, откуда в мае 1923 г. сослан неизвестно куда и пропал без вести.

Протоиерей о. Петр Маккавеев (безбрачный), уроженец г. Севска, Орловской губернии, из Холмской Духовной Семинарии, был преподавателем Феодосийского Реального училища. Смелый проповедник и обличитель безбожников, строгий аскет-постник и молитвенник, был много раз арестован и сослан куда-то на Кавказ в 1924 г. и там, по слухам, расстрелян.

Священник о. Анатолий Воронин, сын присяжного поверенного г. Феодосии. Окончил гимназию, глубоко преданный с детства Церкви, был посвящен во иерея на второе место Феодосийского собора. Был много раз арестован и, наконец, сослан куда-то на Кавказ в 1924 г. и там, по слухам, расстрелян.

Оба последние, пастыри отцы Петр и Анатолий, пребывая в тюрьме вместе со священником Введенской церкви г. Феодосии о. Ильею Апостоловым, который заграницей и поведал о судьбе Феодосийского духовенства, были все вместе принуждаемы войти в обновленческий раскол. Им поочередно показывали подложные заявления друг друга о признании раскольников, но они фальшивым подписям не поверили и остались верными церкви и друг другу. Последний, как грек по национальности, был освобожден и выпущен заграницу.

Протоиерей о. Алексей Богаевский, благочинный церквей Феодосийского округа, настоятель Всехсвятской Церкви, из Полтавской Духовной Семинарии, видный проповедник и администратор, был сослан в 1926 г. куда-то в Сибирь и пропал без вести.

Священник о. Павел Войнарский (род. в 1867 г.) села Юрьевки, Бердянского уезда, Таврической губернии, был арестован три раза за то только, что его сын был офицером, но выпускаем по требованию крестьян. 25 марта 1919 г. при выходе из церкви он был снова арестован. Он этого ожидал, но не хотел оставить прихожан. Матушка его была укрыта крестьянами. О. Павла и двух крестьян — Павла и Алексея Кирьян увезли в с. Новоспасское, Екатеринославской губернии, ярко большевицкого настроения и до революции считавшегося разбойничьим селом. Здесь 29 марта о. Павел был убит: одиннадцать пулевых ран и несколько штыковых. Братья Кирьян были также расстреляны, но видимо, их били перед смертью, так как трупы были покрыты синяками.

Протоиерей о. Филарет (фамилия его запамятована), настоятель двухштатного прихода в селе Казачья Лопань, Харьковской губернии, во время наступления большевиков против немцев в ноябре 1918 г., мужественно перенес все пытки и был расстрелян у ворот своей церковной квартиры произволом дикой орды большевиков. Тело его было выброшено на свалочное место с запретом хоронить. Похоронен прихожанами, когда ватага убийц ушла из села.

Протоиерей о .Михаил Иваницкий умер в тюрьме в Житомире в 1937-38 г.

Священник о. Иоанн Чуб села Веремеевка Полтавской области, 84-х лет, в период коллективизации, ночью, был выведен комсомольцами в одной рубашке в поле и повешен на дикой груше.

Священник о. Василий Лузгин села Глазомичи Велижского уезда, Витебской губернии, во время восстания крестьян против большевиков 15 ноября 1918г. в бою под Велижем причащал Св. Тайнам умирающих и перевязывал раненых. Расстрелян при подавлении восстания.

Диакон о. Тихон Обрядин, Ильинской церкви в Велиже, за участие в том же восстании тогда же расстрелян. Идя на казнь, сам пел себе погребальные песнопения. Десятилетнего сына его заставили рыть могилу для отца. Отец благословил плачущего сына и с крестным знамением и словами прославления Бога умер.

Неизвестный мученик. Привилегированный студент, поляк, лет 26-ти с дрожательным параличом рук, рассказывал в 1926 г. студентке, свидетельнице в настоящем рассказе, как он, командуя отрядом, руководил расстрелами и в одном месте, по обвинению в пулеметной стрельбе с колокольни, повесил священника за волосы на дерево. «Я дал команду к расстрелу. А поп такой страшный висит. Волосы оттянули кожу на голове, лицо посинело и надулось. И только красноармейцы вскинули винтовки, как вдруг у него в руке оказался большой крест и он выставил его перед собой и хрипит так страшно: — «не меня стреляете, а Христа стреляете» ... И мои красноармейцы побросали винтовки. Я кричу им, чтобы расстреливали, а они не хотят. Тогда я выхватил наган и сам его застрелил. С тех пор у меня стали дрожать руки». Студент этот года через два умер.

В феврале 1931 г. в г. Одессе было арестовано одновременно около 30-ти священников: все настоятели храмов и более или менее популярные священники. Они были заключены в загородную тюрьму вблизи 2-го кладбища. Отсюда их вызывали в НКВД, где под различными пытками — стоянием на ногах в течении нескольких суток (прот. о. А. Любимский), лишением сна также долго (о. Ф. Флоря), голодом (о. Н. Матвелич) — заставляли подписать заранее заготовленные ложные показания. В Николин день, 6 декабря, их вывезли, на глазах у многих провожающих, в разные места лагерей и ссылок. Из числа этих заключенных —

Протоиерей о. Александр Луценко скончался от истощения, не дожив до срока освобождения,

Священник о. Георгий Александров умер от сыпного тифа еще на пути следования этапа на место ссылки,

Протоиерей о. Александров Любимский, получив, как и другие, освобождение в 1934 г., в 1937г., вместе со всеми, был снова арестован, в тюрьму передачи не приняли и потом узнали, что больше его в живых нет.

Священник о. Виктор Муратов, молодой, из последних окончивших академию, после новых арестов в Одессе в 1938 г., расстрелян.

Священник о. Иоанн Воскобойников, при обозе 1-го полка Русского Охранного Корпуса в Сербии, был захвачен большевиками-партизанами 5-го апреля 1945 г. около г. Загреба (в Хорватии) и пропал без вести.

Священник Иоанн Шмонь, служил в г. Нежине, замучен партизанами в 1943 г..

***

В Самаре, в 1932 г. оставалась одна церковь.

В Тамбове, в 1933 г., оставалась одна церковь, которую обслуживали монахини.

В Воронеже, в 1937 г., оставалась одна церковь.

Во Владивостоке на Седанке, около бывшей архиерейской дачи, в 1932 году была в доме священника на нелегальном положении одна церковь на весь город. Известен случай, как в 1937 г. одна женщина прибыла из Владивостока в Вятку, к своим родственникам исключительно для того, чтобы крестить своего ребенка.

В Хабаровске, в Слободе, была одна церковь в 1932 г. которая обслуживалась монахами. В 1933 г. не осталось ни одной.

Большинство храмов в Одессе к 1938 году, во главе с художественно прекрасным Преображенским Собором, было взорвано, из остальных устроены клубы, зернохранилища или архивы.

С 1936 года остался лишь один небольшой храм, Свято-Димитриевский, при 2-м христианском кладбище, на котором были разрешены богослужения. Но с 1938 года, за не нахождением священников, храм пустовал. Порой приезжал из окрестностей чудом уцелевший священник. Для занятия места священнослужителя админотдел его регистрировал. Начинались регулярные богослужения. Народ прибывал иногда из очень отдаленных мест. Но через короткий срок смельчак арестовывался, и храм снова оставался без пастыря. Верующие по воскресениям и праздникам собирались и пели и читали положенные на данный день песнопения, кафизмы и каноны. Старое, первое христианское кладбище, на котором находились художественные памятники и были похоронены выдающиеся старожилы города — было разрушено, склепы опустошены, и все кладбище вспахано и обращено в парк.

Глава 32.
Мученицы.

Мария Димитриевна Кияновская.

Мария Димитриевна, жена законоучителя Белгородской мужской гимназии, о. Василия Кияновскаго, окончила Высшие Женские Курсы, была преподавательницей женской гимназии в Белгороде и там же была избрана Начальницей 2-й женской гимназии О-ва Преподавателей. Была широко образованным, прекрасным человеком. Истинно-религиозная и до самопожертвования отзывчивая на все доброе, она своих религиозных и политических убеждений не скрывала и во время «революционных свобод», твердо отстаивала их, смело возвышала свой голос. Искренность, прямота и бесстрашие стяжали ей уважение и любовь среди сослуживцев, учениц и всех знавших ее.

Арест Епископа Никодима Белгородского она не могла перенести безучастно и немедленно организовала делегацию к большевикам с просьбой об освобождении Архипастыря. Известная, вероятно, комиссарам, как несочувствующая им и в то же время влиятельная особа, Мария Димитриевна, во время начавшихся переговоров с депутацией была арестована, как руководительница контрреволюционной демонстрации, и в тот же день (на Рождество Христово 1918 года.) убита в подвале здания бывш. Земской Управы комиссаром Шапиро.

Тело ее было брошено в ту же яму, в которой в числе других умученных был архипастырь, за освобождение которого Мария Димитриевна положила душу свою. Эта могила у северного угла городского кладбища, за стеной его, как описано в главе об Еп. Никодиме (см. т.1, гл. 7), явилась местом благоговейного поклонения белгородцев и учениц со времени, когда можно было тела их похоронить с должным почетом.

Тело Марии Димитриевны не подвергалось сильному разложению. Причиной смерти была огнестрельная рана в грудь, нанесенная комиссаром в упор.

Есть свидетельство о том бесстрашии, которое проявила эта стойкая исповедница и жертва за други своя, будучи уже в руках своих палачей. Видя свою обреченность, вместо возможности содействовать освобождению Еп. Никодима, и доведенная большевицким допросом до возмущения, она обличала своего палача в беззаконности действий большевиков против Церкви и справедливости, и морально униженный ею комиссар ничем не мог ей ответить, кроме безудержной ярости, которая не дала ему смелости вести дело даже в пределах большевицкой законности, а просто толкнула его совершить беззаконное убийство невинной жертвы.

По отпевании тело мученицы было Торжественно погребено на гор. кладбище.

Светлый образ высоконравственного, культурного человека и воспитательницы, положившей душу свою за Правду Христову, не изгладится в памяти всех знавших ее, и Господь вознаградить ее в будущей жизни за ее подвиг в сей жизни по завету Его.

Схимонахиня Пелагия.

Пелагия Ивановна, урожд. Олейникова, происходила из крестьянской религиозной семьи, жившей в Корочанском уезде Курской губернии. Была замужем в течение 10 лет за также религиозным человеком того же села. Не имея детей и горя желанием послужить Богу, супруги по обоюдному согласию прекратили брак и ушли в монастыри: он — в Почаевскую Лавру, где по прошествии многих лет, скончался в сане архимандрита; она — в Верхо-Харьковский Николаевский Женский Монастырь, Харьковской Епархии.

Проходя послушание, послушница Пелагия выполняла различные работы в обители и вскоре была пострижена в мантию с именем Августы. Имея необычайные природные дарования, обладая замечательным тактом и памятию, будучи юношески жизнерадостной и по неземному любвеобильной, Матушка Августа стяжала духовный опыт под руководством опытных монахинь обители и архипастырей Харьковских.

Вскоре она была назначена начальницей подворья монастыря в Харькове, на попечении которого была часовня на главном Харьковском вокзале. Живя в Харькове, М. Августа часто встречалась с Архиепископом Антонием (Храповицким), потом митрополитом Киевским и Зарубежной Церкви. Высоко ценя и почитая этого замечательного Архипастыря, М. Августа в свою очередь снискала расположение Архиеп. Антония, который высоко ценил ревностную и неизменно-правдивую матушку Августу.

Любовь сестер обители к ней не знала ни пределов, ни меры. М. Августа была и старицей, и матерью, и другом, и собеседником. Ее искреность, прямота, снисходительность в удивительном сочетании с требовательностью, ободряющая жизнерадостность, привлекали сердца к ней настоящей любовью. Кто раз повидался с необыкновенной М. Августой, тот навсегда оставался духовно-родственно связанным с нею и искал общения с ней.

Такая инокиня оказалась особенно необходимой в годы после революции, когда монастырь стал подвергаться притеснениям большевиков. В дни отобрания Сов. Властью церковных ценностей, в бесчисленных нападениях на монастырь с различными обвинениями, при всех покушениях или запугиваниях выселить, сослать и прочих «операциях» большевиков, М. Августа являлась буквально ангелом-хранителем обители и заступником и утешителем бедных запуганных игуменьи и сестер. Она умела говорить с любым зверем-комиссаром, укрощала их словами так умело, как никто не мог. И всегда, явившийся с громом и молниями в монастырь, уходил кротким, сочувствующим, и беда отходила от Обители. Часто комиссары, дивясь такту и эрудиции Матушки Августы, искренно сожалели о том, что такая умная особа погребла себя в монастыре и всерьез предлагали ей службу у себя.

Когда скончалась игумения, на выборах новой М. Августа была названа сестрами первой кандидаткой, но она приложила все усилия, дабы упросить сестер оставить ее простой монахиней. По ее же совету была избрана казначея М. Анастасия, которая согласилась принять звание и управление только при условии, если М. Августа не оставит ее своей помощью. Таким образом, М. Августа, избежав чести быть игуменией Обители, все бремя управления, а главное — защиты монастыря, несла на своих плечах все время до 1928 года.

Много горя, обид и волнений пришлось ей пережить, много различных опасностей, т. к. враги Христовы не раз ополчались на нее — единственную бесстрашную и стойкую защитницу последнего оплота Веры в Харьковской Епархии, но предстательство Небесного Покровителя Обители Св. Николая, да слезные мольбы больных и сирот монастырских отводили от нее опасности и давали ей силу бороться за свою Обитель.

Дни Обители уже были сочтены. Вот уже предстояло выселение монахинь. М. Августа со страхом ожидала этого и просила Господа не дать ей дожить до этого дня, но продолжала, как только могла, помогать монастырю и сестрам. Незадолго до выселения М. Августа тяжело заболела и предвидела, что Господь посылает ей, как особенную милость Свою — скончаться ей в Обители. В Великий Четверг после Страстей М. Августа тихо отошла, успев принять постриг в великую схиму с именем Пелагии (ее мирское имя). Погребение ее состоялось в Великую Субботу при полном сборе духовенства и сестер, которые с молитвой и печалью проводили свою печальницу и мученицу за Обитель. У всех была одна мысль: ушла от нас наша мать-защитница, значит скоро и Обители — конец. Вскоре после Пасхи монастырь перестал существовать. Скончалась Схимонахиня Пелагия 26 марта ст. ст. 1928 года.

Игумения Антонина.

Настоятельница Кизлярского Монастыря на Кавказе.

Во Владикавказе, недалеко от вокзала был женский Иверский Богородицкий монастырь.

«В монастыре я бывала почти каждый день, — рассказывает свидетельница. Очень сошлась со многими монахинями, но особенно с доброй матушкой игуменией Феофанией. Она не была образованная и, как видно, происходила из крестьянской семьи, но была чудной смиренной души. Наступил 1922 г.. Прихожу я как то к ней, и она мне говорит: — «я хочу вам открыть один секрет, о котором, кроме меня, матушки казначеи и моей келейницы, рясофорной монахини, никто не знает; пойдемте». Она провела меня через несколько комнат, и в последней, из которой вела винтовая лестница на чердак, сидела другая игуменья. Я сразу поняла, что это игуменья, т. к. у нее на груди был золотой крест. Она была необыкновенно привлекательна, не только ласковой духовной красотой, но и наружной необычайной красотой, будучи очень моложавой. Ей нельзя было дать 40 лет, как ей было. Три месяца, несмотря на зимние морозы, ее скрывали на чердаке, и только изредка спускали вниз, в эту комнату, чтобы обогреться. Тайна хранилась полная. Ей носила еду и все нужное только келейница. С ней мы тоже очень скоро сошлись и сильно привязались друг к другу. Она была очень образованная, из хорошей дворянской семьи.

Она мне рассказала свою историю. Была она игуменьей женского монастыря в г. Кизляре, на Кавказе. В начале революции, когда грабили все кругом, и монастыри особенно, к ним ворвалась толпа бандитов-большевиков, разорила все, ограбила и застрелила несколько сопротивлявшихся монахинь. Когда на короткое время Кизляром овладела белая армия, то кто-то неизвестный, указал им на лиц, разоривших монастырь и убивших монахинь. Они были расстреляны белыми. Когда же Белая Армия отступила и большевики стали уже полными хозяевами положения, то стали доискиваться, кто выдал их белым. И вот ее, ни в чем неповинную, обвинили и приговорили расправиться с ней. Господь помог ей бежать ночью, и она дошла до Владикавказского монастыря, где игумения Феофания ее и спрятала. По всему Кавказу были расклеены объявления: кто укажет местонахождение бывшей игумении Кизлярского монастыря Антонины получит за ее голову 3.000 р. золотом.

Целых полтора месяца я с ней виделась почти каждый день. Один раз, в очень морозную ночь, когда сверх обыкновения лежало и снегу много, в 1 час ночи стучат в мое окно. Все проснулись и перепугались. Кто ночью может стучать, как не ГПУ? Отвернула занавеску и глазам не поверила. Вижу в белой бараньей шубе матушку Антонину, и поддерживают ее с двух сторон мать казначея и келейница Анфиса. — «Скорее, скорее отворите, — спрячьте Матушку» ... Вошли. Мы погасили свет, чтобы не обращать внимание ночью, и что же услышали? Услышали о необыкновенном, явном чуде Божием.

За несколько дней перед этим, о чем я не знала, пришла в монастырь молодая девушка, назвавшаяся княжной Трубецкой. Она в слезах просила игумению ее принять, говоря, что отец и мать ее расстреляны, имение разграбили, и она осталась одинокой в своем горе. Так подделалась и сумела войти в доверие, что и игуменья, по простоте душевной, не только обласкала и приняла, но вскоре рассказала ей о тайне матушки Антонины. Девица тут же скрылась; это была — агент ГПУ, разыскивающий матушку Антонину. В ту же ночь монастырь был кругом обложен военными, чтобы никто не мог выйти. Пошли с обыском, требуя выдачи ее. Когда прибежала келейница сообщить ей об этом, она сказала: — «Ну, что же делать? если Господу угодно, чтобы меня нашли, пусть будет так, а если на это Его воли нет, то Он закроет людям глаза и они, видя, — не увидят, пойдем и выйдем посреди них» ... На нее надели шубу, пошли и просто вышли на глазах всех красноармейцев из ворот. Командир кричит: «Кто сейчас вышел из ворот, кого вывели?» Вышедшие все это слышат, т. к. еще были тут же, за несколько шагов, а красноармейцы отвечают: — «Никого мы не видели» ... — «Да как же, вышел кто-то в белой бараньей шубе и две монахини ее вели». Но все отрицают и не понимают, что такое неладное с командиром. Обыскали, перевернули все и должны были уйти ни с чем.

Итак, ее привели ко мне. Я, конечно, была счастлива, что могла ее спрятать, хотя у нас и было для нее очень рискованно, т. к. мы сами ожидали ежеминутно ареста. Я говорю: «чем я смогу кормить матушку, ведь мы так плохо питаемся». А монахини говорят: «мы будем два раза приносить обед и ужин». Просидели они до утра. Матушка Антонина осталась у нас, а они пошли в монастырь. Скоро принесли и еду, что продолжалось ежедневно по два раза в день, в течении двух недель, пока она у нас жила.

Ее нельзя было не полюбить. Дети души в ней не чаяли и даже муж мой, довольно вообще равнодушный ко многому, уважал ее и с удовольствием беседовал с ней. В то время бывали случаи, что можно было за деньги получить тайное убежище у ингушей в горах. Монастырь хотел это сделать, но они запросили такую сумму невероятную, что и все имущество, оставленное монастырю после ограбления не могло бы уплатить за нее. Мы решили, что у нас она останется на Божью волю и не стали ничего предпринимать, тем более, что мы ее так все полюбили. Она же страдала ужасно при мысли, что, если ее найдут, то ответит не только она, но и мы. Во всем ее деле было, конечно, чудо и исключительный Промысел Божий. Ведь, после того как ее в ночь обыска не нашли в монастыре, при чудовищной слежке ГПУ, никто не проследил, куда ходят с едой два раза в день монахини. Так прошло две недели. Я ей, в общей комнате моей с пятью детьми, отделила уголок за занавеской из марли, где была кровать; над головой была икона, и горела висячая лампадочка, принесенная из монастыря. Один раз вижу, что Матушка всю ночь, стоя на коленях, так горячо молится в слезах. Мне через марлю видно, и я спать не могла; ее душевное состояние передавалось и мне. Рано утром, она обращается ко мне и говорит: — «исполните, пожалуйста, мою просьбу, пойдите к блаженной Анастасии Андреевне и, ничего не говоря ей другого, скажите только: матушка Антонина просит вашего благословения».

Анастасия Андреевна, юродивая подвижница, известная во Владикавказе даром прозорливости, проживала в хибарке во дворе одного доброго христианина. Я пошла, она спросила, в чем у меня нужда. Я ей сказала, что Матушка Антонина просит ее благословения. — «Да, да! скажи ей, чтобы ничего не боялась, что задумала и о чем молилась, пусть исполнит, пусть исполнить; пусть идет в большой казенный, красный дом, пусть идет».

Я передала М. Антонине ее ответ, и лицо ее просияло.

«Я решила сама себя сегодня отдать в руки ГПУ, я очень мучаюсь тем, что вы ответите за меня, и если молилась и все же был страх и колебание, то теперь, после слов блаженной, меня ничто и никто удержать не может.» И дети и я — в слезы. На что можно было надеется? ... ГПУ — ведь это непередаваемый ужас. Она ушла, простившись с нами, тоже со слезами, но с удивительно спокойным лицом, как бы еще просветлевшим и похорошевшим. Она была в монашеском одеянии и с золотым игуменским крестом на груди. Несмотря на все неудобства и опасности, она не снимала монашеского одеяния. Прошло немного больше часа. Все мы сидели молча, отдавшись горю, и думали о ее судьбе, как вдруг, моя одиннадцатилетняя дочь, смотревшая в окно, закричала:

«Матушка Антонина идет!» Она вошла такая радостная, такая необычайно хорошая, что описать нельзя словами.

Вот что она нам рассказала: — «Я пришла в ГПУ. Дежурный спросил — по какому я делу? Я ответила, что скажу и назову себя только начальнику. Подошли другие, с требованием подчиниться порядку и зарегистрироваться.. Я сказала: передайте начальнику, что я желаю его видеть и никому другому не подчинюсь. Они пошли и доложили. Тот велел передать, что никому не разрешено нарушать закон приема. Я ответила, что хочу говорить только с ним. В это время приоткрылась дверь в коридор, и начальник сам выглянул. Увидев меня, он сказал: — «Пройдите». Я вошла. — «Что вам угодно?» — «Вы за мою голову даете три тысячи рублей, — я вам ее сама принесла ...» — «Кто вы?» — «Я — игумения Антонина Кизлярского монастыря...» Он был до того поражен, что встал и говорить: — «Вы, вы... Игуменья Антонина? и вы пришли сами к нам?» — «Да, я сказала, что принесла вам свою голову». Он достал из ящика стола мою фотографию. Я достала из кармана такую же. — «Вы свободны... идите, куда хотите». Когда я уходила, он сказал: «через год я обязан дать вам какое либо наказание по закону» ...

Никто не проследил, куда она пошла из ГПУ, никто нас не тронул. Она поселилась открыто в монастыре, где прожила год.

Впоследствии я узнала, что ее назначили на один год прислуживать в коммунистической гостинице г. Ростова. Она все же не сняла своего монашеского одеяния. Ни один коммунист не допускал ее прислуживания, все относились без злобы и оскорбления и кланялись ей. В 1923 году еще возможны были такие факты.

Через 12 лет я встретилась в Казахстане, в г. Актюбинск, где жила с высланным туда сыном, со ссыльным же о. архимандритом Арсением, который хорошо знал М. Антонину, и он сообщил о ней следующее.

По окончании срока наказания, она собрала около себя 12 монахинь и поехала в г. Туапсе, с целью высоко, в горах, основать тайный скит. В то время многие монахи из разорённых монастырей надеялись отшельнически селиться в горах для избавления от гонений большевиков. Но ГПУ было хитрее. Лесниками были поставлены сыщики-агенты, которые обнаружили все скиты и жилища отшельников, из которых почти все были расстреляны на месте.

Когда Игуменья Антонина поднялась на вершину большой высокой горы, то встретилась с одним монахом из того скита, где был о. Арсений. Монахи предложили вырыть и немедленно исполнили это, то есть вырыли, как было и у них, под корнями громадных деревьев пещеры для помещения, а затем оборудовали и церковь. Недолго так прожили, с радостью помогая монахиням в их нуждах. Скоро оба скита обнаружили. Из 14 монахов, одного лишь о. Арсения, как юного по сравнению с другими, не расстреляли, а сослали на 8 лет в дальний лагерь Сибири, а по окончании этих лет, в Алма-Ата на поселение. Игумения Антонина и ее монахини были арестованы, но не расстреляны на месте, а увезены. О дальнейшей судьбе этой замечательной монахини ничего не известно.

(В 1928 г. или в начале 1929 г. в кавказских горах была отыскана и расстреляна группа имяславцев, монахов-подвижников, высланных с Афона после известного имяславского движения. Во главе их стоял Павел Дометич Григорович дворянин, помещик и ротмистр из Киевской губернии, который после 20 лет монашества, по призыву в Армию был на войне 1914 г. и после ее окончания, в революцию вернулся в Кавказские горы и носил имя Пантелеймона. Составитель этой книги был с ним лично знаком, как и с другими имяславцами, потому что в 1918 г. во время гражданской войны и власти белых на Кубани, у кубанских миссионеров (среди которых был и он) состоялось несколько совещаний с имяславцами в целях примирения их с Православной Церковью в догматическом споре об имени Божием. Был выработан целый ряд догматических положений, которые и были подписаны обеими сторонами. Имяславец монах Мефодий был законно рукоположен в иеромонахи для бывших имяславцев и отправлен к ним в горы. Но вскоре между ними опять произошел спор. О. Мефодий остался верен выработанным православным положениям и покинул горы, но в дороге на одной из станций был расстрелян большевиками. Расстрелянные, через десять лет после этого, монахи-подвижники и пустынножители были, конечно, представлены большевиками, как опасная контрреволюционная организация. В 1930 году, пишущий эти сроки сам пытался остаться в России и в Кавказских горах, но, повстречав пустынножителей, выяснил, что пребывание там делается невозможными все оказались на учете в ближайших селениях, а некоторые ушли в «непроходимые» дебри и на вершины, о месте пребывания которых никто не знал. Рассказ о. М. Антонине нам объясняет, что и с последними было покончено).

Лидия и воины Кирилл и Алексей.

Лидия, дочь священника в г. Уфе, имя и фамилия которого не называется, как и фамилия ее мужа, родилась 20 марта 1910 года. С детства отзывчивая, ласковая, всеми любимая и боявшаяся греха и всего того, что запрещено Богом, по окончании женского училища, девятнадцати лет вышла замуж и потеряла мужа в гражданской войне, с уходом белой армии.

Отец ее, с начала обновленческого раскола, устроенного большевиками в Русской Церкви в 1922 году, присоединился к расколу. Дочь, кланяясь отцу в ноги, сказала: «благослови меня, отец, уйти от тебя, чтобы я не связывала тебя в спасении души твоей». Старый священник знал свою дочь, как и сознавал сделанную им неправду. Он заплакал и, благословляя Лидию на самостоятельную жизнь, пророчески сказал ей: «смотри, дочь, когда увенчаешься, скажи Господу, что хотя сам я оказался не в силах на подвиг, но тебя не удержал — благословил». — «Скажу, папа» — сказала, лобзая его руку, Лидия и этим тоже пророчески предвосхитила свое будущее.

Лидии удалось поступить в Лесное Ведомство, которое помещалось тогда в здании духовной семинарии; в этом она видела некое предопределение Божие, т. к. ей удалось спасти многое из прекрасной семинарской церкви, которую в это время переделывали на клуб лесных работников.

В 1926 году Лидию перевели в Леспромхоз, на работу в низовом аппарате. Здесь Лидия непосредственно столкнулась с простым русским народом, который горячо любила и который ответил ей тем же.

Огрубевшие от работы в тяжелых условиях, лесорубы и возчики с удивлением рассказывали, что в конторе Леспромхоза, где их встречала Лидия, у них являлось чувство, подобное тому, почти заглохшему, когда до революции они ходили встречать чтимую в губернии икону Богородицы из села Богородского под Уфою. В конторе не слышалось больше сквернословия, взаимооскорблений и криков. Затухали злые страсти, люди нежнели друг к другу.

Это было удивительно и замечено всеми, в том числе и партийным начальством. За Лидией наблюдали, но ничего подозрительного не обнаруживали: в легализованные безбожниками церкви она не ходила совершенно, а тайные богослужения посещала редко и осторожно.

ГПУ знало, что в епархии работают тайноцерковники, но никак не находило способов выявить и выловить их.

С провокационной целью обнаружить неуловимых, ГПУ внезапно вернуло из ссылки епископа Андрея, в мире князя Ухтомскаго, который был глубоко чтим народом и всеми течениями тайной церкви; ГПУ надеялось, что тайноцерковники потеряют осторожность, метнутся к любимому владыке и выявят себя.

Так-бы оно и могло случиться, но хранитель Своей Церкви Сам Господь; Он дал владыке Андрею евангельскую кротость и мудрость. Владыка знал зачем его везут в Уфу и принял свои меры. По его указанию, только одна церковь в Уфе — в честь Симеона Праведного Верхотурского — про настроение которой ГПУ прекрасно знало ранее, приняла владыку открыто.

В сторожке этой церкви и поселился владыка. Эта церковка стала фактически Кафедральным собором епархии в недолгие дни относительной свободы епископа Андрея. Больше ни одной церкви из епархии к владыке Андрею не примкнуло, а тайно у него перебывала вся епархия. ГПУ ошиблось: вместо выявления тайноцерковников, происходило углубление и расширение внутренней, по-прежнему недоступной шпионам, тайной церкви.

Лидия никому не рассказывала, что говорил ей владыка во время часовой беседы и сам Преосвященный тоже никому не открыл этого. Только однажды, при разговоре о старом священнике, отце Лидии, владыка сказал осуждавшему его молодому священнику: «у отца протоиерея есть великая защита пред Господом: Святая Лидия» — и прервал осуждающий разговор.

ГПУ, убедившись в провале своего плана, прекратило и дальнейшее пребывание владыки Андрея на свободе: он был вновь арестован и послан в ссылку. «Неправедно от паствы твоея изгнан был еси, отче преподобне. Приобщился еси страстям и горьким заточениям», — написала Лидия на обороте портрета владыки. Портрет этот с надписью мученицы, по воле Господа, сохранился: его забыли снять со стены девичьей комнаты-кельи при последнем обыске и аресте Лидии и он был передан лесорубами церкви, которая и хранит его, как священное воспоминание о девушке-мученице и исповеднице и исповеднике-епископе.

Лидия была арестована 9-го июля 1928 года. Секретно-оперативный отдел давно разыскивал машинистку, которая снабжала рабочих Лесного ведомства печатными брошюрами житий святых, молитвенниками, речами и поучениями старых и новых исповедников веры Христовой. Было замечено, что в машинке этой машинистки у буквы «К» нижняя ножка сломана.

Частных машинок в Советском Союзе никто не имеет, а учрежденские проверить не трудно, и Лидия была обнаружена.

ГПУ поняло, что в его руки попала нить к раскрытию всей тайной церкви.

Десять дней непрерывных допросов не сломили мученицы: она просто отказалась говорить что-либо. 20-го июля выведенный из терпения следователь передал Лидию «спецкоманде» по допросам.

В четвертой камере подвала ГПУ, которое помещалось тогда в здании бывшей гостиницы «Россия», на Александровской улице работала эта «Спецкоманда». По корридору подвала ходил постоянный часовой, которым был в этот день Кирилл Атаев, рядовой 23-х лет. Он видел Лидию, когда ее привели в подвал. Предыдушие десятидневные допросы высушили силы мученицы, и она не могла сойти по ступенькам вниз. Рядовой Атаев, по окрику начальства, под руки свел ее в камеру допроса.

Спаси тебя Христос! — сказал часовому Лидия, почувствовав в красноармейце искру сожаления к ней по деликатной бережливости его крепких рук.

И Христос спас Атаева.

Слова мученицы, девушки-жены, с глазами, полными боли и недоумения запали в его сердце. Теперь он уже не мог равнодушно слушать ее непрерывный плач и крик, как слушал ранее такие же крики и плач других допрашиваемых. Лидию мучили долго. Пытки ГПУ обычно построены так, чтобы на теле пытаемых не оставалось особо заметных следов, но при допросе Лидии с этим не считались.

Плач и крик Лидии шел почти непрерывной нотой более полутора часов.

Ведь тебе же больно: ты же плачешь и кричишь, значить больно? — спрашивали в перерывах утомленные палачи.

Больно! Господи, как больно! — отвечала прерывистым стоном Лидия.

Так чего же ты не говоришь? Еще больней будет! — недоумевали мучители.

—Нельзя мне сказать ... Нельзя... Не велит... — стонала Лидия.

Кто не велит?

Бог не велит.

Палачи придумали что-то новое для мученицы. Их было четверо — нужен был еще один человек. Крикнули в помощь часового.

Когда Атаев вошел в камеру, увидал Лидию, понял способ ее дальнейшего мучения и свою роль при этом — в нем совершилось чудо, подобное неожиданным обращениям древних мучителей. Вся душа Атаева оттолкнулась от сатанинской мерзости и святое исступление охватило его. Не сознавая, скорее всего, что он делает, красноармеец из своего же служебного револьвера тут же на месте убил стоявших перед ним двух палачей. Не отгремел еще второй выстрел, как стоявший сзади чекист ударил Кирилла кованой рукояткой своего нагана по голове. У Атаева еще хватило силы повернуться и схватить ударившего за горло, но выстрел четвертого свалил его на пол камеры.

Кирилл упал головой к растянутой ремнями Лидии, Господь дал ему возможность перед смертью еще раз услышать от мученицы слова надежды.

И смотря прямо в глаза Лидии, брызгая кровью, Кирилл прохрипел присоединение к Господу:

Святая, возьми меня с собой!..

Возьму, — светло улыбнулась ему Лидия.

Звук и смысл этого разговора как бы открыл двери потустороннего мира, и стоявшим двум живым чекистам ужас помрачил сознание.

С безумным воплем начали они стрелять в беспомощные и угрожающие им жертвы и стреляли до тех пор, пока не кончились обоймы их револьверов. Прибежавшие на выстрелы люди увели их, безумно кричавших, и сами выбежали из камеры, охваченные неведомым страхом.

Один из этих двух чекистов помешался окончательно. Другой вскоре умер от нервного возбуждения. Перед смертью этот второй рассказал все своему другу, сержанту Алексею Иконникову, который обратился к Богу и принес церкви эту повесть, за ревностное распространение которой сам потерпел мученическую кончину.

Всех трех: Лидию, Кирилла и Алексея канонизировало церковно-народное сознание тайной церкви, как святых.

За молитвы мучеников Твоих — Лидии, Кирилла и Алексея, Господи Иисусе Христе Боже наш — спаси народ русский!

Студентка Валентина.

В короткий промежуток своей относительной свободы Вл. Андрей позаботился оставить себе заместителя и хиротонисал (совместно с кем-то) протоиерея Виктора Паяркова во епископы с наречением его «Дивлекановским». После ареста Вл. Андрея, епископ Иоаан Дивлекановский был назначен Патриархом временно управляющим Уфимской епархией. (Описываемое событие относится к периоду острой борьбы с обновленчеством с 1922 г. по 1925-й, при жизни Святейшего Патриарха Тихона, не в то возвращение из ссылки Епископа Андрея Уфимскаго, которое описывается в предыдущем рассказе о Лидии, уже после декларации М. Сергия в 1927 г., когда образовалась тайная церковь).

Время было трудное, обновленцы торжествовали, захватив в свои руки чуть ли не всю епархию полностью. Духовенство в страхе молчало, народ не имел руководства, был в полном смысле «овцами без пастыря».

В это именно время епископ Иоанн выпустил свое первое послание с обличением лжи и предательства обновленчества. Послание это понесли по приходам добровольцы-миряне, среди которых уже тогда были тайно рукоположенные священники. Велик перед Церковью подвиг этих посланников, как их называли в церковных кругах, «апологетов» православия. Это они сдвинули инертность духовенства и возглавили движение народа. Они первые употребили термин «советская церковь», «врата ада» и уточнили свое исповедание словом «староцерковник». Их много было и судьбы их разнообразны, но некоторые из них уже при жизни получили общенародное признание «подвижников». Таковой была, например, студентка педагогического техникума Валентина Ч.

В Церковной истории редки такие цельные, чистые и деятельные характеры. Валентину многие, даже из наших, называли фанатичкой; она не стеснялась этого названия и не стыдилась его: тогда многие поняли, что каждый христианин обязан быть таким «фанатиком», как Валентина Ч. Ч. вела работу преимущественно среди женщин, она делала невозможное: в приходах, куда она забиралась, происходили молниеносные перевороты, обновленческое духовенство изгонялось, женщины составляли «двадцатки» (группы, правомочные принимать храм от сов. власти), отбирали ключи от «живцов» (прозвание обновленцев в народе) и просто заставляли представителей власти подписывать с ними договор на существование «Тихоновской» церкви. Очень часто в двадцатки входили жены и сестры председателей сельсоветов, членов волисполкомов, видных партийцев — так велико было обаяние Валентины, так сильно ее слово, так захватывающа ее деятельность.

За Валентиной буквально гонялась вся милиция, ячейки, комсомольцы и коммунисты. По дорогам в села, захваченные обновленцами, ставили пикеты из лиц, видевших Валентину, но ее проводили местными тропинками и она являлась неожиданно. Вспыхивал «бабий психоз», как писали районные газеты, приход делался староцерковным, а Валентина исчезала бесследно, чтобы вновь явится там, где меньше всего ее ждали.

Когда, наконец, Валентина была арестована — дело уже было сделано: обновленчество разбито.

Увозили Валентину под сильным конвоем, с маленькой пристани на реке Белой. Идя по длинным сходням на палубу парохода, Валентина на середине оглянулась и увидев на берегу молчаливую толпу женщин, вышедших проводить ее в ссылку, махнула рукой и крикнула: «а здорово мы их, сестрицы!» Идущий сзади конвоир ударил ее в спину и Валентина споткнувшись упала со сходен в воду. Тут уже все: и конвой и народ кинулись спасать ее, однако вытащили ее спустя, быть может, полчаса мертвую: быстрое течение реки затащило Валентину под пароход, где она зацепилась платьем за какое-то железо и не смогла всплыть. Хоронить ее тело не выдали, но могилу ее народ узнал и тайно перенес ее тело на одно сельское кладбище, где и похоронено оно до времени ее прославления.

Матушка Мария Гатчинская.

В 45 километрах от Петрограда находится маленький городок Гатчина, хорошо известный всем петроградцам своими садами, парками и дворцом. В этом городке перед революцией проживала одна монахиня Мария, которую знали не только жители Гатчины, но и многие жители Петрограда. Революция 1917 г. застала матушку Марию в постели. После перенесенного тяжелого энцефалита (воспаления мозга), она впала в состояние так называемого паракинсонизма (по имени врача Паркинсона, описавшего подобное состояние): все тело ее стало как бы окованным и неподвижным, лицо анемичным и как бы маскообразным, речь сохранилась, но говорить она стала с полузакрытым ртом, сквозь зубы, медленно скандируя и монотонно. Была она полным инвалидом и постоянно нуждалась в посторонней помощи и тщательном уходе. Обычно эта болезнь протекает с резкими изменениями психики (раздражительность, прилипчивая навязчивость со стереотипными вопросами, повышенный эгоизм и эгоцентризм, явления слабоумия и проч.), вследствие чего такие больные часто попадают в психиатрические больницы. Но матушка Мария, оказавшись полным физическим инвалидом, не только не деградировала психически, но обнаружила совершенно необычные, несвойственные таким больным, черты личности и характера: она сделалась чрезвычайно кроткой, смиренной, покорной, непритязательной, сосредоточенной в себе, углубилась в постоянную молитву, без малейшего ропота перенося свое тяжкое состояние. Как бы в награду за это смирение и терпение, Господь послал ей дар: у т е ш е н и я скорбящ и х. Ее стали навещать, беседуя с нею, совершенно чужие и незнакомые люди, находящиеся в скорбях, печалях, тоске и унынии. И всякий приходящий к ней — уходил утешенным, чувствуя просветление своей скорби, умиротворение печали, успокоение тревоги, избытие тоски и уныния. Постепенно слава об этой необыкновенной монахине распространилась далеко за пределы города Гатчины.

Матушка Мария жила в маленьком деревянном домике на окраине города. Посетивший ее в марте 1927 г. проф. И. М. Андреев рассказывает, что в ожидании приема он рассматривал многочисленные фотографические карточки приемной комнаты и нашел две: митрополита Вениамина и митрополита Иосифа. Митрополит Иосиф, на своей карточке, надписал трогательное посвящение матушке Марии, приведя большую цитату из своего труда — «В объятьях отчих», а митрополит Вениамин надписал кратко: «Глубокочтимой страдалице матушке Марии, утешившей, среди многих скорбящих, и меня грешнаго» ...

Свидетель, по его словам, имел великое счастье присутствовать при явлении чудес исцеления скорбящих душ. Юноша, унывавший после ареста и ссылки отца-священника, вышел от матушки с радостной улыбкой, сам решившись принять сан диакона. Молодая женщина от грусти пришла к светлой радости, также решившись на монашество. Пожилой мужчина, глубоко страдавший о смерти сына, вышел от матушки, выпрямленный и ободренный. Пожилая женщина, пошедшая с плачем, вышла спокойная и твердая.

И. М. Андреев сказал матушке Марии, что на него часто нападает ужасная тоска, которая длится иногда несколько недель, и он не мог найти никакого средства от нее избавиться ...

«Тоска есть крест духовный» — говорила матушка Мария, «посылается она в помощь кающимся, которые не умеют раскаяться, т. е. после покаяния снова впадают в прежние грехи ... А потому — только два лекарства лечат это, порой крайне тяжкое, душевное страдание. Надо — или научиться раскаиваться и приносить плоды покаяния, или — со смирением, кротостью, терпением и великой благодарностью Господу, нести этот крест духовный, тоску свою, памятуя, что несение этого креста вменяется Господом за плод покаяния ... А, ведь, какое это великое утешение сознавать, что тоска твоя есть неосознанный плод покаяния, подсознательное самонаказание за отсутствие требуемых плодов... От мысли этой — в умиление прийти надо, а тогда — тоска постепенно растает и истинные плоды покаяния зачнутся ...»

От этих слов матушки Марии у меня в душе точно кто-то операцию сделал и удалил опухоль духовную... И вышел я другим человеком.

Около 1930 г. матушка Мария была арестована. Ее обвинили в контрреволюционной пропаганде и в участии в контрреволюционной организации, по 10 и 11 пункту 58 статьи. Арестовали и ее брата. «Организация» состояла только из двух человек. А «пропагандой» против коммунизма был квалифицирован ее «дар утешения в скорбях» ...

Очевидцы ареста описали жуткую картину издевательства и жестокого насилия над скованной и неспособной ни к каким физическим движениям терпеливой страдалицей. «Религиозно-политическое преступление» матушки Марии усугубилось непризнанием ею митрополита Сергия после его знаменитой Декларации 1927 г., приведшей к расколу в Русской Церкви.

Бедную страдалицу двое чекистов, с постели до грузовика, волокли по полу и по земле за вывернутые руки... Раскачав ее многострадальное неподвижное скованное тело, чекисты бросили его в грузовик и увезли. Брата ее увезли в другом автомобиле, в так называемом «черном вороне». Сострадательные почитатели матушки Марии стали приносить ей в тюрьму скромные передачи. Их принимали в течение месяца. А затем, однажды, передачи не приняли и кратко сообщили: «умерла в госпитале». Тело выдано не было.

Брат покойной, слабенький, маленький, благообразный старичок, самоотверженно за ней ухаживавший и принимавший посетителей, через 9 месяцев следствия получил 5 лет заключения в концентрационном лагере Сибири.

Монахини в Соловках.

Летом 1929 г. в Соловки прибыло около 30 монахинь. Большинство из них было, по всей вероятности, из Шамординского монастыря, находившегося вблизи знаменитой Оптиной пустыни.

Монахини не были помещены в общий женский корпус, а содержались отдельно. Когда их стали проверять по списку и опрашивать, они отказались дать о себе так называемые «установочные данные», т. е. ответить на вопросы о фамилии, имени, годе и месте рождения, образовании и т. д.

После криков, угроз и избиений, их посадили в карцер, мучили голодом, жаждой, лишением сна, т. е. применяли к ним почти все обычные способы «воздействия». Но монахини оставались непреклонными в своем упорстве и даже посмели (факт очень редкий в концлагере) отказаться от всякого принудительного труда.

Спустя несколько дней меня, — описывает свидетель, — вместе с проф. докт. Жижиленко (сосланным в Соловки за то, что, будучи главным врачом Таганской тюрьмы в Москве, тайно принял монашество и стал епископом) вызвали к начальнику санчасти. Нам конфиденциально предложили произвести медицинское освидетельствование монахинь, намекнув на желательность признания их нетрудоспособными, чтобы иметь официальное основание освободить их от принудительная физического труда.

Первый раз в истории Соловков его администрация находилась в таком затруднении. Обычно в подобных случаях поступали очень резко и жестоко: после тяжелого избиения отказывающихся работать отправляли на штрафной остров Анзер, откуда никто не возвращался живым.

Почему монахинь-бунтовщиц не отправили на Анзер — было непонятно. Мы задали об этом вопрос начальнику нашей санчасти, тот — врачу «вольнонаемному», возглавлявшему санитарную часть всего лагеря. Он объяснил нам, что молчаливый сдержанный протест монахинь совершенно не похож на протесты, с которыми обычно приходилось сталкиваться администрации. Последние обыкновенно сопровождались скандалом, криком, хулиганством. А тут — молчание, простота, смирение и необыкновенная кротость. «Они фанатичные мученицы, ищущие страданий», — рассказывал начальник санчасти, — «это какие-то психопатки — мазохистки ... Но их становится невыразимо жалко... Я не могу видеть их смирения и кротости, с каким они переносят «воздействия» ... Да и не я один... Владимир Егорович (начальник лагеря) тоже не смог этого перенести. Он даже поссорился с начальником ИСО (информационно-следственный отдел) ... И вот он хочет как-нибудь смягчить и уладить это дело. Если вы их признаете негодными к физическому труду — они будут оставлены в покое».

Когда я вошел в барак, где помещались монахини, то увидел чрезвычайно степенных женщин, спокойных и выдержанных, в старых, изношенных, заплатанных, но чистых монашеских одеяниях.

Их было около 30-ти. По возрасту всем можно было дать «вечные 30 лет», хотя несомненно здесь были и моложе и старше. Все они были словно на подбор, красивые русские женщины, с умеренной грациозной полнотой, крепко и гармонично сложенные, чистые и здоровые, подобно белым грибам-боровикам, нетронутым никакой червоточиной. Во всех лицах было нечто от выражения Скорбящей Богоматери, и эта скорбь была такой возвышенной и стыдливой, что мне совершенно невольно вспомнились стихи Тютчева:

«Ущерб, изнеможенье, и на всем

Та кроткая улыбка увяданья,

Что в существе разумном мы зовем

Возвышенной стыдливостью страданья».

В них было и все очарование нерастраченной «вечной женственности», и вся прелесть неизжитого материнства, и нечто от эстетического совершенства холодного мрамора статуй, и, главное, удивительная чистота духа, возвышающего их телесный облик до красоты духовной, которая не может вызвать иных чувств, кроме глубокого умиления и благоговения.

Чтобы не смущать их, я уже лучше уйду, доктор! — сказал встретивший меня начальник командировки, который должен был присутствовать в качестве председателя медицинской комиссии. Я остался с ними один.

Здравствуйте, матушки! — низко поклонился я им. Они молча ответили мне глубоким поясным поклоном.

Я — врач. Я прислан освидетельствовать вас.

Мы здоровы, нас не надо свидетельствовать, — перебили меня несколько голосов.

Я — верующий, православный христианин и сижу здесь, в концлагере, как заключенный по церковному делу!

— Слава Богу! ответили мне опять несколько голосов.

— Мне понятно ваше смущение, — продолжал я, — но я не буду вас осматривать... Вы мне только скажите, на что вы жалуетесь и я определю вам категорию трудоспособности ...

Мы ни на что не жалуемся. Мы здоровы.

Но ведь без определения категории трудоспособности вас пошлют на необычайно тяжёлые работы!..

Мы все равно работать не будем, ни на тяжелых, ни на легких работах!..

Почему? — удивился я.

Потому, что на Антихристову власть мы работать не хотим!..

Что вы говорите, — заволновался я, — ведь здесь на Соловках имеется много епископов и священников, сосланных сюда за исповедничество. Они все работают, кто как может. Вот, например епископ Вятский работает счетоводом на канатной фабрике, а в «Рыбзверпроме» работает много священников; они плетут сети ... Ведь это апостольское занятие ... По пятницам они работают целые сутки, день и ночь, чтобы выполнить задание сверхсрочно и тем освободить себе время для молитвы вечером в субботу и утром в воскресенье!

Но мы работать по принуждению Антихристовой власти не будем!

Ну, тогда я без осмотра вам всем поставлю какие-нибудь диагнозы и дам заключение, что вы не способны к тяжелым физическим работам ...

— Нет, не надо! Простите нас, но мы будем принуждены сказать, что это неправда!.. Мы здоровы, мы можем работать, но мы не хотим работать для Антихристовой власти, и работать не будем... Хотя бы нас за это убили!..

Они не убьют вас, а запытают — тихо шёпотом, рискуя быть услышанным, сказал я с душевной болью.

— Бог поможет и муки претерпеть, также тихо сказала одна из монахинь. У меня выступили слезы на глазах.

Я молча им поклонился. Хотелось поклониться до земли и целовать их ноги ...

Через неделю в камеру врачей санчасти зашел комендант лагеря и между прочим сообщил: «Ну и намучились же мы с этими монахинями... Но теперь они согласились работать: шьют и стегают одеяла для центрального лазарета. Только условия поставили, чтобы всем быть вместе и тихонько петь во время работы псалмы какие-то ... Начальник лагеря разрешил ... Вот они теперь поют и работают ...»

Изолированы были монахини настолько, что даже мы, врачи санчасти, пользовавшиеся относительной «свободой передвижения» несмотря на наши «связи» и «знакомства» — долгое время не могли получить о них никаких известий.

И только через месяц мы узнали, как разыгрался последний акт их трагедии.

С одним из этапов на Соловки был доставлен священник, оказавшийся духовным отцом некоторых из монахинь. И хотя общение между ними казалось в условиях концлагеря совершенно невозможным, монахиням, каким то образом, удалось запросить у своего наставника указаний.

Сущность запроса состояла в следующем: мы прибыли в лагерь для страдания, а здесь нам хорошо. Мы вместе, поем молитвы, работа нам по душе ... Правильно ли мы поступили, что согласились работать в условиях Антихристовой власти? Не следует ли нам и от этой работы отказаться?

Духовник оказался еще более фанатичным, чем его духовные дочери и ответил категорическим запрещением.

И тогда монахини отказались от всякой работы. Начальство узнало чья в этом вина. Священника расстреляли. Но когда монахиням сообщили об этом, они сказали: «Теперь уже никто не может освободить нас от его запрещения.»

Монахинь вскоре разъединили и поодиночке куда-то увезли.

Никаких вестей о них, несмотря на все наши старания, мы больше получить не могли. Они сгинули без всякого следа.

***

В 1932 г. начались массовые аресты в Петроградской области. Было арестовано 900 монахинь и их друзей из мирян, которые были сосланы в Алма-Ата и расселены в разных местах. Из этого числа остались в живых человек 70. Сыпной тиф, дизентерия и голод скосили всех. Из глиняных и бетонных бараков и тюремной больницы с утра до вечера возили трупы.

Игуменья Сусанна умерла в ссылке в 1932 г.

Игуменья Арсения из Шуйского монастыря умерла в ссылке в Каркаралинске Семипалатинской области.

Монахиня Мария Кушка, регентша Пятигорского женского монастыря, умерла в ссылке в Уральске в 1934 г.

Монахиня Тавифа, настоятельница Гатчинского подворья, Петроградской епархии, умерла в ссылке в Уральске в 1932 г.

Схимонахиня Иоанна Мансурова, устроительница Рижского монастыря, умерла в ссылке ок. 1934 г.

Монахиня Иннокентия Хвостова исчезла бесследно в 1937 г.

Послушница Ольга умерла в Бутырской тюрьме около 1936 г.

Игуменья Мартиниана, умерла после ссылки в Семипалатинск в 1935 г.

В 1936 г. была арестована в Переяславе Полтавском Игуменья Ржищевского монастыря, Валерия. Ее сослали, и она скончалась от непосильных трудов в Казахстане.

Много орловских монахинь сидело в местном изоляторе в 1941 г. Они были расстреляны. Пережил эти расстрелы и спасся один ксендз, когда пришли немцы и взорвали тюрьму.

Игуменья Есфирь, Могилевской епархии, умерла в Мариинских лагерях, около 1938 г.. К ней ездила послушница Персида, 72 лет, и там умерла.

При Храме Христа Спасителя в 1922 г. преподавался детям Закон Божий. За это был суд над сестрами Сестричества этого Храма.

Монахиня Евпраксия после Соловков получила ссылку.

Наталия Модестовна Фредерикс и Анна Лыкошина, деятельницы Петроградской церкви с осени 1925 г. были заключены в Соловках.

Сестра Митрополита Сергия, вдова протоиерея, ведшая хозяйство Митрополита, расстреляна в 1937 г.

Монахини Раиса и Наталия, в г. Сычевка, Смоленск, губ., после разгрома монастыря поселились в кладбищенской стороже. Поселилась у них одно время барышня лет 17-ти. Знали, что у этой барышни родители расстреляны. Кто она, никто не знал, монахини скрывали. И вот в один день их арестовали продержали их в тюрьме очень долго, передачи первое время разрешали, а потом запретили, значит голодали. В конце концов, мать Раису расстреляли, а Наталью сослали. Приписали им заговор и барышня эта, вместе с женихом были тоже арестованы, говорили что это была какая-то княжна, а жених — офицер. Судьба их — неизвестна.

Анастасия Платоновна Паншина-Самойлова — происходившая из благочестивой семьи. Преданная Церкви, певчая с раннего детства. При закрытии большевиками церкви в с. Журавлевке, Курской губ., за защиту поругаемого храма родного своего села в числе других была арестована и отправлена в Белгород. Как более образованная и стойкая исповедница из всех взятых с нею была более сурово осуждена и мученически скончалась в лагере на далеком Севере России.

***

В черноморском городе Геленджике, в дни гражданской войны, большевики пришли арестовать жену одного офицера, своего активного врага. Они ошиблись адресом, и попали к ее подруге, которая выдала себя за жену этого офицера. В течении нескольких дней жена офицера навещала подругу, принося ей провизию. «Почему ты это сделала?» — спрашивала она. «У тебя двое детей, а у меня никого нет» — отвечала заключенная. Когда ранним утром, вместе с другими осужденными, ее вели на расстрел, он ликовала, веселилась, была в подлинном восторге, выражая счастье открыто, идя как на праздник. Видимо, сознание приносимой жертвы для спасения близкого человека, совершенно уничтожило в ней страх смерти и наполнило душу блаженством предвкушения жизни вечной Царства Божия.

Глава 33.
Миряне.

Иван Ефимович Татаринцев.

Член и юрисконсульт Литовского Православного Епархиального Совета. В двадцатых годах он окончил юридический факультет Ковенского университета и вступил в сословие присяжных поверенных. Состоял Секретарем Союза граждан Литвы русской национальности, а в последние годы Председателем Русского Национального Объединения в Литве. Почти с 1920 г. состоял бессменным членом Литовского Епархиального Совета по выборам, исполняя обязанности секретаря, а в последнее время — юрисконсульта. Отличался глубокой религиозностью, не пропускал ни одного воскресного или праздничного богослужения.

15 июня 1940 г. Литва была оккупирована большевиками. Не прошло и месяца, как в стране стал свирепствовать страшный террор. Уже 12 июля по всей стране были произведены массовые аресты политических и общественных деятелей. Было много арестов среди русских. Почти все бывш. русские офицеры и эмигранты были арестованы. Во время этих арестов Иван Ефимович еще уцелел, но следующая волна захватила и его. В августе 1940 г. он был водворен в одну из многочисленных ковенских тюрем. Арестованных держали на хлебе и воде. Во время допросов чекисты издевались над своими жертвами и часто избивали до потери сознания. Иногда ставили людей к стене и делами вид, что их расстреливают: пули попадали справа или слева в стену, наводя смертельный страх на допрашиваемых. Случалось, допрашиваемым предлагали папиросу. Но папиросы были специального назначения: закуривший переставал быть самим собой, он начинал видеть проходивших мимо него знакомых, громко с ними разговаривать или здороваться ... День и ночь горел свет, и люди не знали, что теперь, день или ночь. Арестованные исхудали и походили на движущиеся тени.

В день объявления немцами войны большевикам, 22 июня 1941 г., большевики в первую очередь стали эвакуировать население тюрем. Однако, всех тюрем эвакуировать не успели, т. к. литовцы, в первый же день войны, подняли восстание и освободили Каунас, временную свою столицу, из рук большевиков, еще до прихода немцев. К несчастью, тюрьма, в которой находился И. Е. Татаринцев, была эвакуирована. Арестованных, в числе более 800 человек, увезли на грузовиках в сторону Минска. В районе гор. Борисова арестованных уже пешком погнали по Смоленской дороге. Их сопровождал сильный отряд чекистов и красноармейцев с танками.

26 июня, около местечка Червень, арестованных, в числе которых были русские, белоруссы, литовцы и поляки, расставили в 8 рядов и красноармейцы стали расстреливать их из пулеметов перекрестным огнем ... Поднялся страшный крик. Люди падали, проклиная Сталина и коммунистов, другие просили у находившихся тут же католических священников отпущения грехов, как на исповеди. Когда все попадали, чекисты стали зычным голосом кричать, чтобы еще живые поднялись, ничего не опасаясь, т. к. Сталин дарует им жизнь. Раненые стали стягиваться в сторону от места экзекуции. Им велели лечь на землю для оказания медицинской помощи.

Раненые улеглись, а большевики пустили на них танки, рассчитывая всех их передавить, чтобы никто не остался в живых. Некоторые из раненых бросились бежать в сторону, их догоняли и убивали ... Наступила ночь. Воспользовавшись темнотой, литовский священник Антоний Петрайтис, освободившись из кучи мертвых тел, пополз к ближайшим кустам. Он видел, как ползли и другие. Красноармейцы почувствовали, что среди трупов еще находятся живые люди. Они с электрическими фонарями ходили по трупам и штыками прикалывали подававших признаки жизни. Священнику Петрайтису удалось доползти до кустов и забраться в болото. Спасся и еще один литовский офицер. Они и повествовали об этой кровавой расправе, в которой был умучен Иван Ефимович Татаринцев, глубоковерующий и видный церковный деятель.

Одесская молодежь.

Митрополит Анатолий с первых же дней прибытия в г. Одессу в мае 1928 года начал оказывать особую ласку и внимание религиозно настроенной молодежи. Это привязало к Владыке сердца этих юношей в возрасте от 18 до 22 лет исключительной любовью.

Среди этой группы человек в 8-10 был студент Института Востоковедения — Михаил Уманский 18 лет, внук протоиерея Ветвицкаго, настоятеля Одесского Кафедрального Преображенского Собора. С отрочества не пропускал он богослужений и по мере сил служил храму чтением и прислуживанием в св. алтаре. Заслужил он внимание Владыки своими выдающимися способностями. Он знал свыше 12 языков, и прекрасно изучил творения Св. Отцов Церкви. Желание Митрополита было своих любимцев подготовить к иерейскому сану. Но события надвинулись трагически стихийно. Много любви и трудов отдавал Владыка, отрывая для этого минуты у своего краткого отдыха.

В ночь с 27-го на 28-ое июля 1936 года Митрополит Анатолий был внезапно арестован и почти немедленно вывезен из Одессы. Скорбь молодых людей доходила до отчаяния: они потеряли так много. Они, хотя собирались часто для беседы и молитвы, но уже не имели заботливого и любящего руководителя.

В начале 1938 года узнали, о мученической кончине на далеком севере Владыки.

Аресты участились, не было почти ни одной семьи уцелевшей от террора. В семье М. Уманского сначала арестовали отца и дядю, а затем и мать. Все трое были педагогами.

Наконец, в ночь с 3-го на 4-ое июля был арестован и Михаил Уманский, в те поры уже молодой человек 28 лет.

Вскоре после ареста Уманского были арестованы и другие его приятели человек 5-6, особые почитатели покойного Святителя. Всем было вменено в обвинение нахождение в грунте заговорщиков, возглавляемой Уманским и Васильковым, все были приговорены по одной и той же статье (50,10) к расстрелу. Но владычество Ежова окончилось, и началось некоторое временное смягчение в политическом отношении. Им вменялось уже лишь настойчиво вызывающее поведение, религиозная пропаганда и близость к государственному преступнику покойному Митрополиту Анатолию.

Прокурор нашел смягчающие вину обстоятельства и все судимые были освобождены.

Суд над Михаилом Уманским был обставлен более строго, но была тенденция освободить и его. Но когда прокурор заявил ему, что он должен подтвердить клятвенно, что не был настроен враждебно к властям предержащим, Михаил ответил сурово: — «Нет! Террором мне, конечно, заниматься не позволяет моя религия, но гонителей нашей Святой Православной Церкви, убийц нашего Митрополита я считал и буду до последнего издыхания считать моими врагами, примирение с которыми невозможно».

Юношу-героя увезли из суда снова в тюрьму. Он был присужден к высылке в дальние лагеря на 5 лет и пропал бесследно.

Юрий Мейендорф.

Барон Юрий Мейендорф со своим братом Львом вследствие тревожных сведений стремились к своим семействам из Умани пешком, так как ни один крестьянин не рисковал ехать на лошадях везти их. Придя к дому, нашли банду коммунистов. Их тут же предали жестоким мукам.

Вина их состояла в том, что при них были найдены карты местности, т. к. они совершали свой путь пешком. Их признали за шпионов и мучительски расправились с ними. По оголенным спинам их били бичами, и после истязаний предали смерти.

Один человек привез письма, написанные карандашом. Этот человек попросил, чтобы ему сообщили их содержание. Бабушка собрала всех своих внуков и прочла эти письма вслух. По щеке этого человека потекла крупная слеза и он сказал: «раньше мы были люди, а теперь стали звери» и вышел.

Впоследствии коммунисты пришли забрать всех детей, но местные крестьяне взяли по одному ребенку и спрятали на некоторое время у себя в хатах.

Письмо Юрия Мейендорфа к матери:

«Милая мама, родная моя — прости. Я хотел своим приездом порадовать тебя, а вышло, что нанес тебе большое горе. Но что делать? На то видно, воля Божия. Говорят, наше дело плохо и нас могут расстрелять. Я не жалею своей жизни, видно так надо; возможно, что моя смерть делу добра сделает больше, чем дальнейшая жизнь. Если меня не станет, прошу тебя не бросать моих детей и взять их под твое покровительство. Они наверное тебе не будут в тягость, а станут твоим утешением. Прости мне, если в чем еще перед тобой виноват. Прошу прощения и у всех родных и знакомых. Христос с Вами, да хранит Вас Бог. Юрий.»

Письмо Юрия Мейенордфа к детям:

«Милые мои родные детки. Возможно мы больше не увидимся с вами на этом свете. Простите меня мои родненькие: я хотел скорее доставить вам радость свидания, а оказалось принес вечную разлуку. Но видно так Богу угодно. Не горюйте обо мне, а терпеливо перенесите свое горе и своею жизнью умножьте больше добра и правды на земле. Не мстите никому за мою смерть ни делом, ни даже помыслом. Так попустил Господь. Молите только, чтобы Он простил мне все мои прегрешения. Я не боюсь смерти и иду к Господу дать ответ в своей жизни с теплой надеждой, что Он примет мою жизнь. Я прошу бабушку взять вас под свое покровительство. Будьте ей хорошими, добрыми внуками, утешьте ее в ее горе. Благословляю вас. Да хранит вас Господь и да направить вашу жизнь на все доброе. Ваш отец».

Эти новые мученики жили спокойной христианской жизнью, никому не причиняя зла и не становясь никому поперек дороги. Их любовь и заботы были сосредоточены на своих семьях, но Бог им судил принять мученические венцы. Согрешали многие другие, а искупительной жертвой должны были быть люди, никакого прикосновения к народному мятежу не имевшие. «Они упокоились от трудов своих, а дела их идут вслед за ними» (Откр. 14, 13).

Белгородские заложники-миряне.

При отступлении от Белой Армии весной 1919 г., большевики взяли заложниками, кроме духовенства, также мирян из тех, кого они считали особенно «опасными».

Владимир Иванович Никулин — торговец. Владелец бакалейно-гастрономического магазина в г. Белгороде. Много лет был церковным старостой Кладбищенской церкви в Белгороде. Владимир Иванович являлся человеком необыкновенной, истинно-христианской души. Всегда он был ласков, приветлив. Никто никогда не видел его во гневе. Не стремился он к обогащению. Во время войны 1914-18 гг. передал принадлежавший ему магазин своим служащим. Принял мученическую кончину вместе со своим настоятелем о. Василием Солодовниковым.

Марк Спиридонов, Василий Безгин, Гавриил Болдырев — Белгородские жители (торговцы), люди религиозные, преданные церкви. Взяты заложниками в том же 1919 году и замучены в г. Курске большевиками перед сдачей города Белой Армии. Тела их найдены были в г. Курске и погребены в родном Белгороде.

Павел Николаевич Попов.

Сын священника с. Журавлевки, Курской губ. После смерти своего отца жил в названном селе, имея землю, лес и хозяйство. Учился в Харьковском Университете. В годы войны 1914-18 гг. работал в Красном Кресте, оказывал местным крестьянам большую помощь, основанным им сельскохозяйственным обществом Взаимной помощи. Был попечителем школы и также помогал медицинской помощью больным крестьянам. Будучи религиозным человеком и знатоком и любителем церковного пения при хорошем голосе, всегда принимал участие в церковном пении. В первые месяцы революции подвергся аресту и был увезен из села, но получил освобождение. После чего еще с большим подъёмом стал принимать участие в церковных делах в своем селе, где был избран в церковный совет.

В период раскулачивания и строительства колхозов был окончательно признан врагом сов. власти — активным противником ее.

В действительности же причиной ареста было: происхождение из духовной среды и стойкая приверженность церкви. После ареста был отправлен в один из лагерей севера, где и скончался в условиях непосильного труда, издевательств и физического истощения.

Михаил Иванович Чернобыль.

Был глубоко-религиозным, церковным человеком. Это особенно ярко, выразилось при возникновении большевицкой власти, в которой он усматривал проявление антихристовых начал.

В семье его любили изучать Священное Писание. Библия читалась от начала до конца, а ежедневно, также по порядку, Новый Завет. Исполнялись молитвы, положенные для дома, а также церковные, доступные мирянам.

Сам М. И., несмотря на тяжёлые работы, регулярно вставал на молитву в полуночи, исполняя молитвенное правило со многими поклонами, иногда подвергаясь бесовским страхованиям. Посты выполнялись строго по церковным правилам и круглый год по средам и пятницам пища не принималась ранее вечера или 3-го часа по полудни, не взирая ни на какие тяжёлые работы. Церковные богослужения по праздникам посещались неопустительно. Обращение с подчиненными было кроткое, простое и братское. Дом всегда был открыть для приюта странных, бедных, монашествующих и т. п. Кроме того оказывалась помощь в домах престарелых и сирот, а также отдельным бедным и больным.

Был заведующим Учебно-показательным полем, при У. Семинарии, при большевиках — государственным питомником, в Херсонск. губ. Несмотря на усилившееся гонение на религию, занимая видное положение М. И. неуклонно вел прежний образ жизни: продолжал ходить в церковь и принимал деятельное участие в церковной жизни; причем и на службе, не взирая на распоряжения власти о введении шестидневки, сохранялись порядки согласно церковного календаря — в воскресения и праздники не производились никакие работы.

Подобного рода деятельность М. И. не могла укрыться от властей. От него несколько раз требовали с угрозами — изменить свое поведение, но в силу образцового ведения вверенного ему дела терпели. Наконец, без малейшей политической или уголовной причины М. И. арестовали, причем в ГПУ так и сказали — «хотя вы для нас и незаменимы по работе, но в силу вашего религиозного поведения мы вынуждены убрать вас». После нескольких месяцев тюремного заключения М. И. был сослан в Сибирь на р. Ангару, в северо-восточном ее изгибе в самое холодное место на островок Кежма, причем более 1000 километров гнали пешком при 60° мороза с ночевками в холодных юртах. Еще дома он ежедневно молился: «Господи сподоби меня пострадать за Твое имя!» Но здесь страдания доходили до такой степени, что он просил у Бога смерти (из писем).

На о. Кежма в трудных условиях, без какого бы то ни было снабжения, на собственном иждивении, под надзором ГПУ М. И. прожил около 3-х лет. Среди местного населения он приобрел любовь и уважение, так что иногда кое кто навещал его, что-нибудь и приносил, а он что-то прочтет из Св. Писания или что либо церковное. Это было использовано ГПУ как предлог для ареста. И почти накануне окончания срока своей ссылки он был арестован. В процессе следствия, кроме упоминаемых бесед с местным населением — из них особенно характерно обвинение в том, что он похвалил мальчика, с матерью посетившего его в праздник и приветствовавшего по христиански — М. И. обвиняли также в том, чего он совершенно не слыхал и не знал. Какая-то советская комиссия, проходя по улице, обратила внимание на валявшуюся дощечку с надписями из Библии, по-видимому детьми занесенную на улицу. Эта дощечка оказалась в ГПУ на допросе. И невзирая на решительный отказ М. И. от этого дела ему поставили это в преступление, обвинив в агитации среди местного населения путем разбрасывания подобного рода дощечек. Потом было выяснено, что надпись из библии на дощечке была сделана евангелистом и попала на улицу случайно, однако М. И. получил жестокий приговор 10 лет Красноярского изолятора, куда и был конвоирован. Здесь, находясь в условиях полной отстраненности от мира, он еще в большей степени отдался молитве. Не взирая на обстановку вел себя достойно христианского звания. Кроме обычных молитв он становился и читал службы по часослову и все, что можно было делать в этих условиях, не стыдясь окружающих. По свидетельству соузников, пребывание с М. И. в тюрьме было для них большим утешением — с таким человеком, как говорил один из таковых, можно всю жизнь сидеть. (Передает сам слыхавший это свидетельство). Такое истинно христианское поведение М. И. даже в условиях тюремных привело в бешенство ГПУ и М. И., отбыв десятилетний срок в изоляторе, получает там же еще 10 лет. Началась война с немцами и какие бы то ни было дальнейшие сведения отсутствуют. Арестован в 1928 году. При арестах, на допросах и во всех прещениях отличался безбоязненностью, хотя вообще в обращении был очень кроток. Судьба его неизвестна.

Яков Романович Коробка.

В селении Бельведеры Ново-Архангельского района Херсоно-Одесской епархии проживал Яков Романович Коробка. Сын бедного крестьянина, он родился в 1893г., окончил трехклассную церковно-приходскую школу в селе Скальевое. С детства паломничал по монастырям, свободно читал, писал, хорошо был знаком со Священным Писанием, ревностно защищал Православие. Отказавшись поступить в .колхоз, он в период гонения на церковь, у себя в огороде под сараем выкопал пещеру глубиной в пять метров, налево — 7 метров и направо — 3 метра. Сарай же наверху пещеры был шириной — 8 метров и длиной — 12 метров.

Арестован был Яков Романович в 1931 году, когда большевики узнали о тайной церкви, где регулярно совершались церковные службы на протяжении трех лет, с 1927 года по день ареста Якова Романовича, в период, когда церкви были в окружности закрыты. Он открыто исповедывал свою веру и заявил: «в сатанинский колхоз не пойду и вас не боюсь, можете меня убивать, резать, но духа не убьете». На суд после ареста шел с поднятой головой и восхвалял Бога с пением: «слава в вышних Богу». После суда, при людях, ни мало не дрогнув духом, запел то же. Он был сослан и участь его неизвестна.

Церковные деятели.

Михаил Александрович Новоселов был профессором Московского Университета (классическ. филологии). В молодых годах был близок к Л. Н. Толстому. Затем резко разошелся с Толстым и всю последующую жизнь обличал его.

После разрыва с Толстым очень сблизился с о. Иоанном Кронштадтским и был любим последним.

М. А. известен широко в России как издатель и редактор так называемой «Религиозно-нравственной Библиотеки» (небольшие книжки в розовой обложке религиозно-нравственного содержания. Вышло около сотни таких книжек).

Жил М. А. в СССР нелегально, скрываясь у своих многочисленных друзей, главным образом в Москве и Петербурге.

После «Декларации» митрополита Сергия в 1927 г. он принял горячее участие в протесте против м. Сергия, давая советы и указания многим епископам и священникам, которые его чтили.

Арестованный в 1928 г., он, как и архиепископ (Гдовский) Димитрий Любимов, был посажен в Ярославский политически изолятор, в одиночку, на 10 лет.

После отбытия срока в 1938 г. был отправлен в ссылку в Сибирь.

Ему разрешили посетить и попрощаться с родственниками (в Москве), но в присутствии чекиста, его сопровождавшего.

Под видом старой родственницы он посетил одну скромную научную работницу рабу Божию Марию, которая и сообщила многим знакомым и друзьям М. А-ча об этом факте. Я лично слышал это сообщение от нее.

После 1938 г. никаких сведений о М. А. Новоселове не получено. По-видимому, будучи уже в очень преклонным возрасте, М. А. там и скончался.

Николай Дмитриевич Кузнецов умер в Алма-Ата, в ссылке в 1929 году.

Александр Дмитриевич Самарин после ссылки умер на свободе в Костроме около 1936 г.

Николай Александрович Ребиндер (и с ним его брат Александр, кн. Мансуров Николай Александрович, и гр. Кутайсов Константин Павлович) убит 22 марта 1918 г. в его имении, на границе Харьковской и Курской губ., в Волчанском уезде. Николай Алекс, найден после расстрела с рукой, сложенной для крестного знамения. Будучи человеком весьма благочестивым, он имел ввиду принять сан священника и говорил, что свой придворный шитый золотом мундир он переделает для себя в священническую ризу.

Георгий и Анилина. Зимой 1918 г. большевики действовали в Донской области, как хотели, убивали неугодных им казаков, кощунствуя в церквах. На хуторе Ребричка, вблизи станицы Великокняжеской, жили юродивый Егор, как его звали, и припадочная девушка Акилина. Оба они были преданными церкви верующими. Каждое воскресение приходили в церковь, в Великокняжескую. Когда они увидели, однажды, что большевики заводят лошадь в церковь, то горячо возмутились и стали протестовать. Большевики их связали, кощунственно «повенчали» и отвели связанными в тюрьму. Там была камера с разбитыми окнами. Ее набили снегом, и так связанными их бросили в нее. До двух часов ночи, стоя на коленях, мученики пели, что знали, — «Святый Боже», к скорби и ужасу жителей станицы. А утром извлекли их оттуда мертвыми. Замерзли.

В г. Каркаралинске, Семипалатинской области, две двадцатки (Группа в 20 человек, имевшая официальное «право» на открытие церкви и содержание ее) в местных храмах были расстреляны.

Источники.
Рукописи и печатные материалы.

«Дело митрополита Сергия». Собрание рукописей. 124 документа. 403 страницы.

Проф. И. М. Андреев. Епископ Максим Серпуховский (Жижиленко) в Соловецком концентрационном лагере. («Православный Путь». Церк.-богосл.-философ, сборник. 1951 г. стр. 61-70). Исповедник о. Феодор Андреев. Протоиерей Сергий Тихомиров и иерей Николай Прозоров. Матушка Мария Гатчинская.

Проф. С. Нестеров. Серафим, Архиепископ Угличский, Амвросий, епископ Сарапульский. Свяшенник о. Феодор Гидаспов. Исповедник о. Феодор Андреев. Протоиерей Сергий Тихомиров и иерей Николай Прозоров. Протоиерей о. Михаил Тихомиров и его однодельцы. Протоиерей о. Михаил Чельцов и его однодельцы. Новомученики в Раифе избиенные. Священномученики Зилантова монастыря. Проф. А. И. Иванов. Общие сведения о Казанском округе. Об епископате и духовенстве разных областей.

Пр. А. С. Никодим, епископ Белгородский. Мария Дмитриевна Кияновская. Протоиерей о. Алескей Попов. Священник о. Константин Ефремов. Священник о. Иоанн Тимофеев. Протоиерей о. Филарет. Павел Николаевич Попов. Схимонахиня Пелагия. Мелхиседек, Митрополит Минский и Белорусский. Епископ Феодосий (Вашницев).

Леонтий, еп. Чилийский и Перуанский. Епископы Парфений. Аркадий (Остальский), Максим (Руберовский), Митрополит Константин, Архиепископ Пахомий и др. епнскопы и духовенство Украинского экзархата и разных областей.

Св. С. Б. Евсевий, епископ Ейский. Епископ Феофил. Епископ Памфил. Духовенство Кубанской епархии. Архимандрит Дамаскин.

Прот. Д. Чубов. Духовенство Кубанской епархии. Дополнения и поправки.

Протопресвитер А. Шабашев. Священник Д. Алферов. Протоиерей Н. Шабашев.

Протопресвитер А. Рымаренко. Монах о. Викентий.

Архимандрит Димитрий. О Киевском духовенстве. Поправки и дополнения к 1-му тому.

Архимандрит Илия (Апостолов). Никон, Епископ Белгородский. Епископ Павлин. Духовенство гор. Феодосии.

Прот. Г. Шорец. Иван Ефимович Татаринцев. Схиепископ Макарий («Русская жизнь» 19 апр. 1944.).

Иеромонах Нектарий. Игумен о. Варсонофий и организация тайной церкви. Другие дополнения и материалы.

Прот. В. Демидов. Дополнения и поправки к 1-му тому.

Прот. С. П. Третьяк. Священник о. Иаков Владимиров.

Прот. Н. Михненко. Яков Романович Коробка.

Прот. В. Юрьев. Печатные материалы о разных лицах.

Игумеиия Иулиания. Поправки к 1-му тому и список расстрелянного епископата в 1937 г.

Монахиня А. Петр, Архиепископ Воронежский, и Воронежская епархия. Л. А. Пулевич. Максим, Епископ Серпуховский.

Кн. Мария Иларионовна. Воспоминания. («Русск. Жизнь». 10 марта 1956.) Вел. Кн. Елизавета Феодоровна.

Н. В. У-а. Митрополит Иосиф и тайная церковь. Игумения Антонина.

Е. Баженова. Онуфрий, епископ Криворожский.

Н. Набок-Василькова. Духовенство и молодежь в г. Одессе.

Е. Ю. Гинце. Епископ Аркадий, викарий Полтавский. Иеромонах Феодосий.

Н. С. Пугачева. Неизвестный страдалец.

Н. И. Обрезова. Василий, епископ Прилукский.

А. Коваленко. Василий, епископ Прилукский.

В. В. Крат. Священник в г. Грозном. О. Вл. Проскуряков. Георгий и Акилина и др.

М. Г. 60 священномучеников. Рассказ невозвращенца.

А. Ставровский. Протоиерей о. Алексей Ставровский.

М. Федотов. Диакон В. Кожин.

И. Д. Головка. Священник о. Иоанн Головка.

В. А. Волянский. Священник о. А. Волянский.

А. Эльснер. Священник о. А .Эльснер.

Д. Горохов. Духовенство г. Ставрополя.

Е. Матюхов. Священник о. П. Базилевский.

Б. П. Войнарский. Священник о. Павел Войнарский.

Р. Меденица. Митрополит Вениамин. Личные воспоминания.

«Свет». 19 июня/2 июля 1936 г. Последнее слово Митрополита Вениамина на суде.

«Китайский Благовестник». Сент. 1929 г. Предсмертное письмо Митрополита Вениамина.

«За Церковь». Изд. в Берлине. №126. Священник о. Иона Атаманский.

«Слово Церкви». Прилож. №123 к «Русск. Мысли» Март 1949 г. Студентка Валентина Ч.

«Эхо», 10 июля 1947 г. № 6 (29). Монахини в Соловках. Профессор И. С.

«Русская Мысль» 12 апр. 1950. О 30 монахинях.

«Русская Мысль» 3 марта 1950. Б. Захаров. «Лидия и воины Кирилл и Алексей».

«Православная Русь» №8-9. 1949. Н. Надеждин. «За что?» Священник о. Владимир Качковский.

«Православная Русь» №5. 1951 «Картины советской церковной жизни». Архиеп. Александр Харьковский.

«Православная Русь» №15 1948. Виктор В-ч. Судьба Воронежских святынь.

«Православная Русь». №17. 1947. «Как умирают истинные христиане».

«Наша Страна». 3 мая 1956 г. №328. А. Ростов. Последние мученики еп. Михаил и прот. В. Кучковский.

«Церковный Вестник Зап.-Европ. Епархии» №12. 1930 г. П. Туруханский. Мученики в Советской России.

«Вера и Жизнь». №4 1952 г. Харбин. «Покаяние живоцерковного митрополита». Серафим, Митрополит Кавказский.

«Хлеб Небесный». М. Артемьев. Два праведника. (Епископ Максим Серпуховский и о. Роман Медведь) №7, 1932 г.

«Вестник Р. Студ. Христ. Дв.» IV. 1934. Париж. Д-р Оскард Шуберт. Антоний Архиепископ Архангельский