К оглавлению
Гегемония Сербии на Балканах в XIV в.
Подъем Сербского государства. Сербия в начале XIV в. занимала северо-западный угол Балканского полуострова. Это по преимуществу горная страна. Из центра ее, словно из узла, расходится в разные стороны несколько горных цепей разного геологического строения и формы. С северо-запада в Сербию вступают южные отроги известкового Динарского нагорья, переходящие в отроги кристаллического Албанского хребта. К восточным границам Сеобии подступают склоны Балкан, а к юго-восточным — системы Родопских гор. Узкие вытянутые долины, горные впадины, обрывы и скалистые изломанные вершины на западе страны и округлые пологие холмы на востоке и северо-востоке составляют характерный рельеф этой территории. Густые лиственные и хвойные леса покрывали значительные пространства древней Сербии, особенно ее север. Даже теперь 20% всей ее территории занято лесами. В низменных местах и долинах преобладали вечнозеленые кустарники, выше их простирались дубовые леса, затем буковые и, наконец, хвойные: ель и сосна. Адриатическое побережье, огороженное с востока и севера горами, обладает гораздо более мягким и теплым средиземноморским климатом, чем материковые районы страны. Густые и дикие леса и чащи, крутые горные перевалы, бурные реки, ущелья и озера — все это чрезвычайно затрудняло, особенно в древности, передвижение по стране. Недаром византийские писатели, рассказывающие о войнах империи на территории Сербии, всегда вспоминают о неисчислимых трудностях и опасностях, которые приходилось преодолевать в переходах по этой стране.
Славянское население Сербии издавна занималось земледелием и особенно скотоводством, которое играло в XIII—XIV вв. в этих горных районах значительно большую роль, чем во Фракии, Болгарии или Греции. Наряду с зерновыми культурами (пшеницей, овсом, ячменем, просом) сербы возделывали фруктовые сады, занимались огородничеством и льноводством. Виноградарство было распространено в Сербии повсеместно. Сербы выращивали также коноплю, на которую был большой спрос в морских республиках Адриатики, так как из конопли изготовлялись корабельные канаты и снасти. В южных районах страны и на побережье разводили оливки. Население Адриатического побережья культивировало шелковичного червя и занималось шелкопрядением. Но, пожалуй, наиболее значительную часть богатств Сербии составляли крупный рогатый скот, свиньи и овцы, для разведения которых Сербия обладала чрезвычайно благоприятными природными условиями.
Немало было в Сербии залежей железной руды и руд цветных металлов. Издавна славились ее серебряные рудники, а в XIV в. здесь добывали также железо, медь, свинец, золото. Особенно богатые залежи руд разрабатывались на горе Рудник в Северной Сербии: даже за пределами Сербии были широко известны рудники близ города Новый Брод в Центральной Сербии, между Скопле и Нишем.
Первые попытки образования Сербского государства относятся еще к IX в., но только в XII столетии здесь сложилось устойчивое государственное объединение. Долгое время сербские земли были предметом раздоров между несколькими государствами Европы: франки, болгары, венгры и, наконец, папство одновременно или попеременно вели борьбу с Византией за обладание Сербией; сербские князья должны были признавать свою зависимость от более сильных соседей, и только в XII в. Сербия добилась освобождения. В это время она объединяла в своих границах Хумскую землю (Захлумье), Травунию и Зету. В начале XIII в., используя благоприятную для него политическую обстановку на Балканах, где образовавшиеся на развалинах Византии государства вели междоусобные войны, правитель Сербии возложил на себя королевскую корону, а вслед за тем была оформлена и церковная независимость Сербии.
Могущество Сербии стало быстро расти в конце XIII — начале XIV вв., когда усилившиеся сербские феодалы стремятся захватить новые земли и подчинить новых подданных. Границы Сербии расширяются на восток и на юг, в состав Сербского королевства включаются теперь Браничевская область к верховья рек Вардара и Струмы, долины которых уходили в Болгарию и Византию.
Наивысший расцвет Сербии совпадает с царствованием Стефана Душана (1331—1355). Сербия превращается к этому времени в сильную феодальную монархию и в течение четверти века играет главенствующую роль на Балканах.
Развитие феодализма в Сербии
Развитие феодальных отношений в Сербии протекало — по сравнению с Болгарией — более медленным темпом и отличалось рядом существенных особенностей. Эти особенности обусловливались и историческими судьбами сербских племен, вынужденных веками отстаивать свою независимость в борьбе с опасными соседями, и географическим положением Сербии, сравнительно удаленной от основных экономических центров Балканского полуострова, Константинополя и Солуни, и, наконец, горным рельефом страны, распадавшейся на множество мелких, отрезанных друг от друга областей. Еще в XII в. здесь сохранились сильные пережитки родо-племенного строя; значительно большей, чем на юге и на востоке, была роль общины и межобщинных объединений — жуп. Во главе отдельных областей стояли местные полуфеодальные полуродовые князья.
Крепостная зависимость начала оформляться в Сербии уже в конце XII — начале XIII вв., однако еще в первой половине XIV столетия большинство крестьян пользовалось правом перехода от одного господина к другому. И только «Законником» Стефана Душана (изданным в 1349 г. и дополненным в 1354 г.) крестьяне — они именуются там меропхами — были окончательно прикреплены к земле. Беглых меропхов можно было силой возвращать господину, подвергать жестоким наказаниям, клеймить каленым железом. Того, кто укрывал беглого меропха, «Законник» предписывал карать, как изменника. Даже города Сербии не имели права принимать беглых селян. Меропхи находились в полной власти своего господина, творившего над ними суд и расправу. Меропх мот передать свой надел по наследству, но если у него не было мужских наследников, господин получал право отобрать надел у семьи меропха и передать другому крестьянину.
Согласно «3аконнику» меропхи были обязаны нести барщину в размере двух дней в неделю. В действительности же барщина была гораздо более тяжелой, как об этом свидетельствуют сохранившиеся грамоты, выданные сербским монастырям. Кроме регулярной еженедельной барщины, меропхи были обязаны выполнять сезонные работы в виноградниках, на сенокосе, при сборе плодов и т. п. Иной раз господин выделял крестьянину участок, весь урожай с которого шел в амбары феодала. Таким образом отработочные повинности в Сербии были выше, нежели в Болгарии или в византийских землях в Македонии. Кроме того, меропхи платили натуральные оброки, несли повинности и платили налоги государству. В XIV в. в Сербии происходит быстрый рост домениальной запашки и связанный с этим рост барщины — неслучайно, что именно в это время феодалы приняли решительные меры к окончательному прикреплению крестьян к земле.
Помимо меропхов, были в Сербии и другие категории зависимых людей. Так называемые сокальники должны были выполнять самые разнообразные работы на землях феодала и в его усадьбе; отсутствие каких-либо норм, определяющих размеры повинностей сокальников, само по себе говорит об их тяжелом и приниженном положении. Кроме того, в зависимости от феодалов находились ремесленники и скотоводы-влахи. Ремесленники обслуживали нужды господского дома и домениального хозяйства, влахи же были обязаны ежегодно отдавать господину двух овец и ягненка или же одного коня, а также пасти скот господина и нести извозную повинность. Постепенно термин «влах» стал терять этническое значение — им стали называть и сербов, если они занимались преимущественно скотоводством. В особенно тяжелом положении находились отроки, используемые господином главным образом в качестве слуг и дворовой челяди. Феодальное государство никак не защищало ни прав, ни самой жизни отроков — господин мог безнаказанно убить своего отрока, как раба.
Но и в XIV в. сохранялась в Сербии, по-видимому, незначительная прослойка свободного сельского населения. Свободные сербские крестьяне назывались себрами. Феодальное государство признавало гражданские права себров, но защищало их куда менее решительно, нежели феодалов (властелей). Так, «Законник» устанавливал, что за убийство властеля себру отрубали обе руки, властель же, убивший себра, отделывался штрафом. Прослойка свободных крестьян в Сербии быстро исчезала, термин «себр» в XIV в постепенно приобрел широкое значение («селянин» вообще), и себрами даже стали называть меропхов.
Феодалы Сербии делились на властелей и властеличей. Властелями были крупные, а властеличами наиболее многочисленные средние и мелкие феодалы. В руках властелей сосредоточивались огромные массивы земель и многочисленные стада скота. Не только отдельные села, но нередко десятки сел, несколько жуп находились во власти одного властеля. Властеличи были обычно обладателями нескольких сел или даже одного села. Владения властелей и властеличей назывались баштинами и прониями. Баштиной было наследственное родовое владение, находившееся в полной собственности господина, прония была условным пожалованием и мало отличалась от византийской пронии. Баштаны были освобождены от повинностей и налогов в пользу государства, кроме поземельной подати (сока) и несения военной службы; краль мог отнять баштину только в случае измены ее собственника. Как баштинники, так и прониары пограничных земель были обязаны нести военную службу по охране границ.
Особыми привилегиями пользовались в Сербии церкви и монастыри. Рост их владений был особенно бурным в царствование Стефана Душана. Основными богатствами монастырей были села зависимых крестьян. Некоторые монастыри имели в Сербии до 25—30 сел каждый, помимо отдельных хуторов, заимок и владений в городах, а сербский монастырь на Афоне Хиландарь имел в одной Сербии более 50 сел. После завоевания Македонии Душаном общее количество сел Хиландаря на территории от Солуни до Поморавья достигало одно время 360. Дечанский монастырь владел в XIV в. 2097 семьями меропхов, 69 домами сокальников и 266 — влахов, иными словами, монастырь имел до 10 000 зависимых людей.
Хозяйства монастырей были обширны и разнообразны. В одной из грамот XIV в. говорится, что монастырю жалуются села «с виноградниками, нивами, сенокосами, пашнями, лесами, ловищами звериными, с горными пастбищами, мельницами, рыбными ловлями и со всеми угодьями». Монастыри получали богатые вклады от феодалов и особенно от сербских королей. Вместе с тем они скупали земли, главным образом у крестьян. В голодные годы, пользуясь безысходной крестьянской нуждой, монастыри приобретали участки за ничтожную цену: в одном из актов мы читаем, что монастырь купил «в гладно време» у одного крестьянина его землю за барана и небольшое количество сыра, а у другого — за 20 мер зерна.
Особенно щедрым к церкви и монастырям был Стефан Душан. Он передал духовенству более 130 сел вместе с их общинными угодьями. Духовенство пользовалось широкими привилегиями, оно освобождалось от всяких повинностей в пользу государства. Церковные люди, гласит одна из статей «Законника», «пусть не ходят на меропщину (барщину в пользу казны), ни на сенокос, ни на пашню, ни на виноградники, ни на какие другие работы, великие и малые ...чтобы они работали только церкви».
Во владениях церкви и монастырей было много вотчинных ремесленников: кузнецов, златарей, седларей, уздарей, швецов, плотников, каменщиков, гончаров, ткачей, шапочников. Однако их изделия редко становились предметами торговли. Основное внимание монастырских властей было направлено на производство продуктов сельского хозяйства. В монастырях производилось большое количество вина, и нередко монахи получали монопольное право торговать вином на ярмарках.
На тучных монастырских пастбищах паслись неисчислимые стада скота. Часть этого скота принадлежала не монахам, а арендаторам монастырских пастбищ — светским феодалам или даже крестьянам. За аренду пастбищ монастыри брали одну голову скота с каждой сотни голов, пасшихся на монастырской земле.
Монастыри владели также и мельницами, и это также было важной привилегией: меропхи, не имея своих мельниц, должны были молоть хлеб на мельнице феодала, внося за это высокую плату. Некоторые монастыри за помол забирали до половины смолотого зерна.
Не только своему господину (монастырю или светскому феодалу) был обязан крестьянин многочисленными повинностями: ему приходилось платить налоги и выполнять различные службы в пользу государства и короля — краля, как его именовали в Сербии. Все частновладельческие крестьяне, за исключением тех, господа которых — чаще монастыри — получили специальные жалованные грамоты на этот счет, платили поземельную подать — «сок» — в размере одного перпера в год или одной меры жита. Крестьяне должны были также содержать и растить часть скота краля, в особенности коней, распределявшихся по селам и жупам. Кроме того, крестьяне предоставляли продовольствие и ночлег проезжим служилым людям и сановникам краля, обеспечивали содержание жупных чиновников, принимали на постой войска, участвовали в строительстве и ремонте военных укреплений, а также в их охране, снаряжали воинов, а иногда несли военную службу и участвовали в походах. Во время путешествия краля население было обязано предоставлять всей его свите продовольствие, лошадей и средства для проезда. Половина желудей, собираемых в дубовых рощах по всей стране, принадлежала кралю, владевшему огромными стадами свиней. Существовал даже особый закон, разрешавший продавать мясо на сербских рынках только после того, как было распродано принадлежавшее кралю.
Семья краля владела в Сербии огромными землями. Доходы от них наряду с налогами от населения составляли большую часть тех средств, которыми распоряжалась центральная власть. В казну шли также торговые пошлины («царина»).
В пользу государства поступали и штрафы, взимаемые за суд по «царевым делам», т. е. за убийство, увечье, кражу, разбой, оскорбление, ересь и прием беглых крепостных. Любопытна эта статья «Законника», по которой суд за укрывательство беглого осуществляла центральная власть, стоявшая на страже интересов феодалов. Царские судьи обладали при этом огромной властью, и за их оскорбление даже властель лишался всех своих владений, как за измену, а село, в котором было нанесено оскорбление, отдавалось на поток и разграбление.
Ремесло и торговля в Сербии
Один французский путешественник, посетивший Сербию в начале правления Стефана Душана, писал: «Это государство изобилует хлебом, вином и скотом, богато потоками, ключами и реками; в нем есть и леса, и горы, я равнины, и долины; коротко: все, что есть там, все прекрасно, особенно в стране, прилегающей к морю. В Сербии пять золотых рудников и столько же серебряных, в которых непрестанно работают рудокопы; кроме того, есть смешанные золото-серебряные рудники — в различных местах. Леса также превосходны. Кто овладеет этой землей, тот приобретет драгоценнейшие сокровища нынешнего века». И далее этот путешественник призывает венценосцев Запада завладеть Сербией, так как это якобы нетрудно.
О развитии сербских городов в XIV в. источники сообщают мало. Сохранившиеся свидетельства говорят об их полуаграрном характере. Еще в большей степени, чем в Византии и Болгарии, городское ремесло и торговля находились под контролем феодалов, господствовавших в городах. Важнейшие ремесла и горное дело находились в руках иностранцев: немцев, дубровчан, венецианцев и генуэзцев. Недаром терминология горнорудного дела в Сербии того времени была преимущественно немецкой. Правда, в качестве подсобных рабочих, выполняющих наиболее трудные работы при иноземных «рударях», были сербы. Но собственно сербских рудников в Сербии того времени насчитывались единицы. Труд на рудниках был невероятно тяжелым. Источники сообщают о нередкой гибели людей в штольнях, а также и у плавильных печей.
Города Сербии были слишком слабы, чтобы взять в свои руки металлургическое производство, а засилье иноземцев в горном деле и торговле еще более ослабляло их экономику. Крепостные же ремесленники удовлетворяли лишь личные нужды феодалов и нередко были обязаны выполнять в пользу его и сельскохозяйственные работы. Так, в одной из грамот 1330 г. говорится: «А сено косить как и меропхам, так и сокальникам, так и всем мастерам».
Слабость собственного металлургического производства и обработки металлов вынуждала сербских правителей постоянно обращаться на Запад, особенно в Венецию или Дубровник, с просьбой о продаже предметов вооружения. Большие партии оружия закупались Сербией за границей перед каждой крупной военной кампанией. Право на свободную закупку оружия Сербией в Венеции и Дубровнике стало одним из пунктов государственных договоров с этими республиками. Центральная власть проявляла интерес к развитию лишь серебряных рудников (в Сербии добывалось серебро в смеси с золотом), продукция которых шла непосредственно в подвалы государственного казначейства. В начале XIV в. кралю принадлежало в Сербии 7 серебряных рудников.
Безраздельное господство феодалов в городе, собиравших даровую мзду с иноземных ремесленников и торговцев, было главным препятствием развития сербского ремесла. Правители городов, назначаемые кралем и называемые «владельцами градскими», были крупными феодалами, воеводами, жупанами, челниками, распоряжавшимися в городе, как в собственной баштине. Недаром славянские города на Адриатическом побережье стремились к независимости от Сербии. Судьба Котора в этом отношении весьма показательна: покуда город, хотя и находившийся под властью краля, сохранял свою внутреннюю автономию, он процветал — когда же власть в нем захватили властели, он быстро пришел в упадок.
Чрезвычайно выгодным было положение в Сербии иностранных купцов, имевших право свободной торговли на всей территории страны. Так же свободно иноземные торговцы могли проходить через всю Сербию для торговли с другими странами Балканского полуострова.
Предметами сербского вывоза были преимущественно продукты сельского хозяйства: хлеб, соленое мясо, кожа и кожаные изделия, шерсть, грубые сукна, сыр, воск, мед, меха, лен, конопля, древесный уголь, смола, строевой лес, а также шелковые коконы, серебро, золото, медь, свинец и в большом количестве мелкий и крупный рогатый скот. Иноземные же купцы продавали в Сербии предметы роскоши, соль, оружие и ткани.
Внутренняя торговля нередко была меновой. Роль денег часто выполнял скот — кони и волы, в расчете на стоимость которых производились торговые сделки. С этой же целью употреблялись также сырое неочищенное серебро и его слитки. Даже в XIV в., в момент наивысшего усиления Сербского государства, в ней не чеканилась единая «царская» монета. Отдельные властели чеканили собственную монету или отдавали свое право на откуп. Это вело к всевозможным злоупотреблениям, порче монеты, чеканке фальшивых денег. Стефан Душан пытался навести порядок в монетном деле, устанавливая определенные пункты для чеканки монет и контролируя деятельность ювелиров. Так, в «Законнике» предусмотрены строжайшие меры против самого пребывания ювелиров в сельской местности. «Если в каком-либо селе, — повелевает «Законник», — вне городов и торгов, будет обнаружен золотых дел мастер, пусть это село будет разграблено, а сам он (мастер) сожжен».
Однако отсутствие необходимых условий для развития городов обрекало на неудачу эти меры; венецианские дукаты и византийские и дубровницкие перперы были основным платежным средством там, где торговля не носила характера натурального обмена. Даже государственный денежный налог и судебные штрафы взимались в византийских перперах или в расчете на них.
Центральная власть и феодалы. Отсутствие экономических связей между разными районами и неразвитость сербского города обусловливали слабость центральной власти. Лишь временами отдельным сербским правителям удавалось полностью подчинить своей власти многочисленные жупы страны. Но даже в царствование Душана наиболее могущественные из властелей энергично вмешивались в дела центрального управления, ограничивая власть царя. Они располагали собственными военными силами, и от их участия в царских походах зависел исход военных предприятий. В подчинении у крупных властелей находились властеличи и прониаревичи, связанные со своим сюзереном отношениями личного подданства.
В особо важных случаях царь созывал соборы властелей, властеличей и духовенства. Решающее значение на этих соборах имела небольшая группа крупнейших феодалов и сановников. При Душане в эту группу, называемую по-гречески «синклитом», входили великий воевода — командующий военными силами страны, коморник — глава казначейства, патриарх и несколько наиболее именитых и богатых землевладельцев. С развитием феодальных отношений росло и политическое значение феодалов, не считаться с мнением собора царь не мог.
Феодалы часто выражали свое недовольство центральной властью, выдвигая своих претендентов на престол или поддерживая одного члена царской семьи против другого. Стремясь обеспечить престол за своим сыном, сербский краль короновал его еще ребенком, выделяя ему крупный удел, который нередко становился центром интриг против центрального правительства. Стефан Душан, получивший в удел Зету, сумел исподволь сплотить вокруг себя значительную часть феодалов, недовольных пассивной внешней политикой Стефана Уроша — отца Душана. В конце 20-х — начале 30-х годов краль Душан начинает принимать деятельное участие в делах государства. Особенно активной была его деятельность во время сербско-болгарской войны 1330 г.
Сербско-болгарская война
Серьезный конфликт между этими двумя славянскими странами-соседями назревал уже давно. Пользуясь феодальными смутами в Болгарии, еще Милутин отнял у болгар их западные земли — обширную Браничевскую область. Оба царя, кроме того, вмешиваясь в междоусобия в Византии, поддерживали каждый противную сторону. Болгарский царь был на стороне Андроника Младшего, а сербский — помогал Андронику Старшему. В 1327 г. Михаил болгарский прогнал свою жену Неду (Анну), сестру Стефана Дечанского и тетку Душана, и женился на сестре Андроника Младшего. Этот акт послужил поводом к окончательному разрыву. Обе стороны деятельно готовились к войне. Стефан Урош (Дечанский) сохранил враждебные отношения к Андронику Младшему и после его победы. В Византии опасались усиления Сербии и были рады случаю поссорить правителей славянских государств, чтобы они взаимно ослабили друг друга. Андроник Младший всячески подогревал решимость Михаила вернуть болгарские земли, потерянные его предшественниками, не оказывая в то же время ему существенной помощи.
В 1328 г. сербы закупили оружие в Дубровнике. Подготовка к войне была поручена Душану. Он собирал войска, вел переговоры с дубровчанами о присылке наемного отряда, стремился добиться союза с валашским воеводой Влайком. В 1330 г., весной, Стефан Урош запретил венецианским купцам провоз через Сербию оружия в Болгарию. Этот акт был использован Михаилом в качестве предлога к началу военных действий. По сообщению византийского историка Григоры, войска Михаила насчитывали до 15 000 человек. Кроме того, с ним двинулись в качестве союзников несколько тысяч влахов и татар из областей, лежащих за Дунаем. Одновременно к границам Сербии подошли с юга к району Пелагонии войска греков, но на активные действия против сербов Андроник не решился, так как «имел недостаточное войско против сил краля», говорит Григора, а скорее всего — не желая предоставлять и болгарам решительного перевеса над сербами.
Сербы еще не успели подготовиться к войне, Урош отправил послов к Михаилу, предлагая ему мир. Но посольство не имело успеха. Сербские войска стягивались к югу от Ниша, у впадения Топлицы в Южную Мораву. Но Михаил вторгся в пределы Сербии не в районе Ниша, а значительно южнее: выступив из Софии, он занял Землин и угрожал Вельбужду, разоряя и опустошая пограничные сербские земли. Урошу пришлось быстро двинуться к Вельбужду, не дожидаясь опоздавших властелей. Но, остановившись под городом, Урош не решился первый напасть на болгар: еще не все сербские войска были в сборе. Михаил беспечно полагался на свое явное превосходство в силах. Его войска рассеялись по окрестным деревням в поисках продовольствия и добычи.
Воспользовавшись дезорганизацией в лагере врагов, сербы неожиданно напали на болгар 28 июля 1330 г. Непосредственное руководство боем осуществлял Стефан Душан, поставивший в центре конный наемный отряд иноземных рыцарей в несколько сот человек, нанятый с помощью дубровчан. Болгары не успели ии построиться, ни собраться для отпора. Началось нещадное избиение рассеявшихся по полю неприятелей. Лишь вокруг Михаила еще держалась группа воинов. Но вот в середину их врубился во главе наемников Стефан Душан, и болгары обратились в бегство. Конь под Михаилом споткнулся, вылетевший из седла Михаил жестоко разбился, был настигнут сербами и вскоре умер. Разгром был полный, трупы болгар и их союзников усеяли поле. Весь лагерь болгар стал добычей победителей. Множество врагов было взято в плен.
Сразу же с поля битвы часть сербских войск двинулась в поход на Болгарию. Болгарские боляре, сдавая Стефану Урошу город за городом, предлагали, чтобы «отселе сербское королевство и царство болгарское в едином были соединении». Но сербский краль отказался от этого. Покорность части болгарских боляр еще не означала готовности всей страны воссоединиться с Сербией. В Болгарию был послан лишь один сербский отряд, присутствовавший при возведении на престол по требованию победителей сестры Уроша Неды (Анны) с ее сыном Стефаном. Хотя через год ставленники сербов были изгнаны из Болгарии и на престол вступил племянник Михаила Иван Александр Шишман (1331—1371), главная цель сербов, которую они преследовали в ходе войны е Болгарией была достигнута: союзные отношения болгар и византийцев сменились враждой, обладание Браничевской областью было окончательно закреплено — границы Сербии в этом районе были даже несколько отодвинуты к востоку, к Сербии отошли города Ниш, Дубница и ряд других, более мелких; на пути к завоеванию земель Балканского полуострова Сербия не имела больше соперников, кроме Византии.
Феодальная знать Сербии, ободренная первыми успехами, мечтала о новых завоеваниях и об усилении своего влияния на политику краля. С завистью и злобой смотрели сербские вельможи на возрастающую роль при дворе греков, окружавших царицу Марию Палеолог и все более забиравших в свои руки бразды правления из рук полуслепого, религиозного и бездеятельного Уроша. При дворе Душана в Скодре стали группироваться недовольные, побуждая его к решительному шагу.
Осенью 1331 г. войска Душана неожиданно окружили столицу, город оказался в его власти. Бежавший Урош сдался на милость сына и был отправлен вместе с семьей в заточение в г. Звечан, где вскоре был задушен по приказанию или во всяком случае с ведома Душана.
Начало походов Стефана Душана
Престол Сербии занял один из наиболее талантливых и честолюбивых ее правителей. К славе победителя болгар прибавилась печальная известность отцеубийцы, ознаменовавшего первые шаги на престоле жестокостью, которая часто проявлялась впоследствии в течение его двадцатичетырехлетнего царствования. «Красен он был взором образа и добротою тела», — говорится о Душане в сербской хронике. Источники согласно говорят об огромном росте, большой физической силе Душана, о его природном уме, настойчивости, храбрости, а также грубости, черствости и жестокости. Охваченный властью непомерного честолюбия, он воскресил несбыточные мечты Симеона болгарского о создании Балканской державы с центром в Константинополе. Феодальная знать Сербии стремилась овладеть Южной Македонией, умножить свои владения за счет захватов в Греции и Фракии, поэтому оказывала всемерную поддержку своему властолюбивому правителю. Обстоятельства благоприятствовали завоевательным планам феодалов: Болгария не решалась соперничать с Сербией, от которой она потерпела недавно тяжелое поражение и с которой сохраняла в продолжение всего правления Душана дружественные отношения. Византию раздирали феодальные смуты, она изнемогала в борьбе с болгарами и турками. Венгрия погрязла в раздорах со своими соседями на севере и востоке.
Через месяц или два после воцарения Душан предпринимает, свой первый поход в Македонию. По подсчетам историков, он совершил всего до тринадцати этих походов. Уже в первые три года Душан, говоря словами Григоры, «присвоил себе страну ромеев» вплоть до устья реки Стримона. Солунь и Греция оказались отрезанными от византийской Фракии.
Многие города, в которых был значительный контингент славянского населения, без сопротивления переходили под власть Душана. В 1334 г. по заключенному с Византией миру Душан утвердил за собой почти все завоеванные территории, кроме некоторых городов и крепостей по нижнему течению Струмы и Вардара. Уже в то время Душан пользовался такой славой, что внезапно напавшие на северные районы Сербии венгры поспешно отступили, едва узнав о движении против них сербского краля. Скоро Душану удалось подчинить часть северной Албании, бывшей в то время независимой. Но когда византийцы с помощью турок вновь подчинили албанцев и двинулись к Драчу, Душан возобновил войну с Византией, расширяя свои завоевания в Албании. Сербы встретили здесь упорное сопротивление. Один из местных князей Албании Андрей II Музаки разбил воеводу Душана. Но византийский император вместо ожидавшейся албанцами помощи ограничился пожалованием Андрею титула деспота Эпира и герба с изображением двуглавого орла. Сопротивление албанцев, которым ни анжуйцы, владевшие Драчем, ни византийцы не оказали поддержки, было скоро сломлено.
Во время народных восстаний в Византии, вспыхнувших вскоре после смерти Андроника, и новой феодальной усобицы Душан активно вмешивался в дела империи, пользуясь случаем расширить свои владения за счет Византии. В 1342 г. в Сербию прибыл с просьбой о помощи в борьбе за престол империи Иоанн Кантакузин. Душан согласился оказать ему поддержку, преследуя при этом лишь собственные цели. Условия договора были намеренно оставлены обеими сторонами неясными: Душан считал себя вправе за свою помощь занять всю западную часть империи от Солуни или даже от реки Месты; Кантакузин же пытался изобразить эту помощь как ни к чему не обязывающую дружескую поддержку сербского краля. При этом Кантакузин цеплялся за любую возможность, - которая открывалась ему, чтобы укрепиться в Македонии. Скоро его власть была признана в Фессалии и начались его первые успехи. Душан поэтому начинает обходиться более благосклонно с послами из Константинополя, неоднократно просившими о выдаче Кантакузина в обмен на несколько городов Македонии. Он поддерживает слабейшего, а слабейшим был в это время Константинополь. Окончательный разрыв с Кантакузином произошел после неожиданного захвата Верреи, на которую имел свои виды и Душан. Летом 1343 г. Душан занял открыто враждебную позицию к Кантакузину. В свою очередь союзники Кантакузина подвергли жестокому опустошению пограничные сербские владения в Македонии. Попытки Душана овладеть Солунью и Серрами по-прежнему оставались безуспешными.
В начале 1344 г., теснимые в Греции латинянами Ахеи и других княжеств средней Греции, союзники Кантакузина турки-сельджуки, потеряв весь свой флот, решили вернуться домой по суше, через земли Македонии и Фракии. Душан хотел преградить им путь, выслав против них один из лучших отрядов во главе с воеводой Прилупом, который, встретив турок у селения Стефаниана, близ Серр, напал на них. Пешие турки бросились в соседние горы, сербы вынуждены были сойти с коней для их преследования. Турки, видя, что тяжеловооруженные сербские воины довольно далеко отошли от своих коней, неожиданно повернули и быстрее своих преследователей добежали до брошенных ими лошадей. Сербы понесли полное поражение, проход для турок был открыт.
Завоевания Душана в Византии
Стефан снова прекратил военные действия, занявшись упрочением своего господства в завоеванных землях. Под его властью оказалось пестрое в этническом отношении население: не только сербы, но и болгары, и влахи, и греки, и албанцы. Вскоре Веррея сдалась Душану, как и некоторые другие города, измученные осадами. Но особенно Душан стремился захватить Серры. Овладеть этим крупнейшим городом Македонии означало бы открыть выход во Фракию. Осажденный в 1345 г. город оказал Душану отчаянное сопротивление, но измученные вконец горожане в конце концов открыли сербам ворота города. Вся Македония от реки Месты, за исключением Солуни с ее окрестностями, оказалась в его руках. К этому же времени было закончено и завоевание Албании. Стефан Душан объявил себя «царем ромеев и сербов». Торжественный акт венчания Душана на царство состоялся на соборе в апреле 1346 г. В сношениях в иноземными правителями он отныне гордо именует себя «господином всей империи ромеев», «царем и самодержцем Сербии и Романии».
Стремясь к осуществлению своих планов, Душан решил прежде всего добиться расположения византийских феодалов завоеванных им областей. Им были оставлены владения, сохранены привилегии. Греческий язык был признан официальным наравне с сербским — сохранилось много грамот, написанных на греческом языке и подписанных самим Душаном. При дворе Душана был введен пышный византийский церемониал, сербские вельможи получили титулы придворных константинопольского двора. Многие важнейшие посты были оставлены за занимавшими их прежде византийцами. Между сербскими и византийскими феодалами устанавливались подчас не только дружественные, но и родственные отношения. Особенно большое внимание царь Сербии уделил Афону, осыпая монахов милостями, дарениями, пожалованиями, привилегиями. Расположение афонского монашества, не устоявшего перед щедрыми дарами Душана, было куплено: еще до венчания на царство самого Душана проты св. горы совместно с греческим и сербским епископами, болгарским патриархом и архиепископом Охрида рукоположили архиепископа Сербии в патриархи.
Однако о завоевании Константинополя, не имея флота, нельзя было и помышлять, и Душан ищет союзника, который мог бы поддержать царя Сербии на море. Такого союзника Душан пытался найти в республике св. Марка, но жестоко просчитался. Венеция и Сербия в течение длительного времени, в том числе и на протяжении почти всего царствования Стефана Душана, находились не только в мирных, но даже в дружественных отношениях. Венеция, в зависимости от которой находились некоторые пограничные с Сербией города Адриатики и которая стремилась утвердить свою власть в Далмации, необходимую ей для безраздельного господства в Адриатическом море, была заинтересована в дружбе с Сербией. Кроме того, торговля с этой страной приносила большие барыши венецианским торгашам, через Сербию пролегали сухопутные торговые пути в Византию и Болгарию. Но Венеция отнюдь не хотела ввязываться в борьбу за Константинополь ради царя Сербии: она сама не переставала помышлять о возвращении былой своей власти в столице империи, и в лице ее Душан мог встретить скорее не доброжелателя и союзника, а серьезного противника.
Между тем наступление Душана продолжалось. Скоро в его власти оказались весь Эпир, Этолия, Акарнания, Великая Валахия и, наконец, Фессалия, где сербы встретили наиболее упорное сопротивление. В войсках Душана теперь сражались и албанцы, ненависть которых к империи, накопленную за века угнетения, искусно использовал сербский царь. В результате военных действий, по сообщению Кантакузина, «жители Акарнании были доведены до таких бедствий от голода, что, приходя на побережье, добровольно отдавали себя как легкую добычу торгующим рабами варварам, предпочитая всю жизнь быть невольниками на чужбине, чем немедленно погибнуть от голода на родине». Границы державы Душана в конце 40-х годов проходили на юге от Алмира (на берегу Эгейского моря) к Коринфскому заливу несколько севернее Навпакта — иными словами, они включали почти всю Северную и Среднюю Грецию. Однако дальнейшие попытки Душана расширить свои владения за счет империи не имели серьезных успехов.
На некоторое время внимание сербского царя было приковано к северо-западным границам страны. В 1350 г. произошло столкновение Сербии с Боснией, бан которой находился в дружественных отношениях с Венецией. И прежде уже не раз на боснийских границах происходили вооруженные столкновения. Причиной их была постоянная борьба обоих государств за право обладать Захлумьем. Венеция обычно стояла на стороне Боснии и старалась оградить ее от нападения Сербии. Но после окончательного отказа Венеции помочь ему флотом Душан уже не заискивает перед республикой и отвергает все попытки помирить его с баном. С 80-тысячным войском Душан вторгся в Боснию, предавая ее огню и мечу, причем часть феодалов Захлумья переходит на сторону Душана. Пока основные сербские силы находились на севере, Кантакузин вернул империи Юго-Западную Македонию, часть Фессалии и Албании. Основной силой Кантакузина были турки; пожары, груды развалин, толпы пленных, трупы убитых отмечали путь их отрядов. Терроризированные жители не осмеливались сопротивляться, некоторые воеводы Душана в испуге без боя сдавали города. Правда, успехи Кантакузина были непродолжительны: город Сервия дал ему отпор, воевода Душана Прилуп, некогда разбитый турками при Стефаниане, не пропустил императора во внутренние районы Фессалии. Турки, обремененные огромной добычей, скоро ушли от Кантакузина, сев на свои суда. Душан поспешил на защиту юга страны. Босния была им опустошена, хотя до покорения ее было далеко; после ухода войск Душана Захлумье ненадолго оказалось под властью боснийского бана.
Скоро Кантакузин был вытеснен изо всех тех областей, которые ему всего на несколько месяцев удалось отнять у Душана. Душан рассчитывал постепенно укрепиться во Фракии, все ближе подбираясь к столице империи. Но в 1352 г. отряд, посланный им во Фракию, был почти полностью уничтожен на Марице турками — союзниками Кантакузина. Турки господствовали во Фракии, и Душану было ясно, что на пути к Константинополю ему неминуемо придется столкнуться с их полчищами, а Сербия едва ли была готова к этому. К тому же северным границам Сербии угрожала новая опасность — к походу на Сербию готовился с благословения римского папы король Венгрии Лайош.
Отношения Душана с папством давно уже были натянутыми. Католическое духовенство стремилось активно вмешиваться в сербские дела. С согласия папы в Праге был создан в это время особый католический монастырь с богослужением на славянском языке. Задачей этого монастыря была подготовка эмиссаров для пропаганды католичества в Сербии. Папа постоянно поддерживал притязания венгерского короля на земли «схизматиков» — сербов и болгар. С середины 40-х годов Душан начал преследование католического духовенства в Сербии: в «Законнике» католичество было объявлено ересью и предписывалось вновь совершать «святое крещение» над католиками. Пропаганда католичества отныне каралась законом. Эти меры вызвали гнев папы, пригрозившего «поднять против Душана Европу» и пытавшегося в первую очередь направить против Сербии венгров.
Однако дело не дошло до серьезных столкновений: при помощи удачного дипломатического хода Душан сумел избежать опасности. Он отправил посольство к папе, изъявляя показную готовность обсудить вопрос о переходе в католичество. Целью этого посольства было не только устранить венгерскую опасность, но и заручиться поддержкой папы и Запада в борьбе с турками.
В Сербию прибыли папские легаты, велись переговоры с Душаном, который сначала подавал им всяческие надежды. Папа, обрадованный перспективой такого внезапного и значительного увеличения своей паствы по соседству с империей «схизматиков», в значительной части к тому же вошедшей в состав Сербии Душана, способствовал, по-видимому, прекращению движения Лайоша против Сербии, хотя отношения с Венгрией остались враждебными.
Распад Сербской державы
Но Душан, получив необходимую передышку, скоро порвал с папством, с позором выпроводив его легатов. В 1355 г. он начинает подготовку к походу на Константинополь, но неожиданно умирает в декабре этого года. Сразу же после смерти Душана в Сербии начались смуты и усобицы. Слабость огромной, разноплеменной, но плохо спаянной державы Душана заметно ощущалась уже в последние годы его царствования. Завоевания в Македонии и Греции были сделаны в то время, когда сербы не могли встретить достаточно сильного сопротивления в раздираемой феодальными междоусобицами Византии. Уже в боях в Албании, Фессалии и Боснии была поколеблена вера в могущество сербского царя, эта вера еще более была подорвана при столкновении Душана с более сильными противниками — турками и венграми.
Страна была разорена и истощена непрерывными войнами. В грамотах Душана и крупных феодалов в пользу церкви и монастырей часто в это время при упоминании сел Македонии добавляется, что «селища» эти «пусты» или «дивы», т. е. «дики» — лишены жителей.
Военные тяготы, усиление феодального гнета, выразившееся в росте барщины и государственных налогов, в закрепощении и прикреплении крестьян к земле, вызвали усиление антифеодального движения народных масс и оживление деятельности богомилов.
Это нашло яркое отражение в «Законнике» Стефана Душана. Богомилов клеймили и изгоняли из страны, у отказывавшихся креститься отнимали семью и имущество, даже за высказывание, которое могло быть истолковано как богомильское, предписывалось бить палками и брать штраф в 12 перперов. Крестьянство отвечало на усиление эксплуатации и закрепощение восстаниями, организацией вооруженных отрядов, нападениями на имения феодалов и бегством.
Центральная власть возлагала ответственность за все эти проявления классовой борьбы крестьянства на жителей всего села (расправляясь с ними как с соучастниками, если виновный не был выдан властям), на сельских старшин и на самих феодалов. Одинаковому наказанию подвергались и еретик и тот, у кого он укрывался. Если в каком-либо селе обнаруживали, как говорит «Законник», «вора или разбойника», то село подвергалось разграблению, «разбойника» вешали вниз головой, а «вора» ослепляли. Нанесение увечья — отрезание носа и ушей, выжигание ресниц, опаление волос на голове и бороде, клеймение, ослепление, битье палками и отсечение рук — все это рассматривалась в «Законнике» Душана как кара для ослушников воли феодалов.
Волнения охватили, вероятно, не только крепостных, но и свободное население. Центральная власть, опасаясь восстаний крестьянства, пыталась запретить даже сельские сходы. «Себры, — заявлялось в «Законнике», — не могут собираться на сбор. Если кто будет собирать их — у того отрезать уши и выжечь ресницы».
Феодалам Сербии удалось в это время подавить народное движение, не допустив восстания. Сербские феодалы отвечали жестокими репрессиями и преследованиями на любой акт неповиновения или сопротивления крестьянства. Некоторые из них уже не нуждались в поддержке центральной власти и были бесконтрольными господами в своих баштанах. При преемнике Стефана Душана Стефане V Уроше (1355—1371) Сербия разваливается на слабо связанные между собой районы. В первую очередь были потеряны завоеванные у Византии земли с греческим и албанским населением, которое ранее удерживалось в повиновении лишь силой оружия. Вновь отходит к Боснии и Захлумье.
В 60-х годах под властью Стефана V осталась только часть коренных сербских земель, площадь которых была значительно меньшей, чем даже накануне завоеваний Душана. Сербия перестает играть важную роль на Балканах, а через 15 лет после смерти Душана она столкнулась с турецкой агрессией, отразить которую оказалось свыше ее сил.
Дубровник В XIII—XIV вв.
Природные условия Далмации. Далмацию называют иногда Финикией Адриатики. Это узкая полоса земли, зажатая между морем и Динарскими Альпами, горным хребтом, сложенным из известковых пород и изобилующим причудливыми гротами.
Бурные речки, перерезающие горную цепь, летом мелеют и в низовьях часто застаиваются, образуя болота. Некогда горы были покрыты сосновыми лесами (дубравами) — недаром один из далматинских городов получил название Дубровник, — но позднее эти леса вырубили венецианцы, нуждавшиеся в древесине для строительства флота.
Плодородных земель здесь мало, и хотя теплый климат позволяет возделывать виноград, оливки и разнообразные плодовые деревья, население Далмации с трудом могло обеспечить себя продуктами земледелия и очень рано должно было искать на море источники своего существования.
Береговая линия Далмации изрезана и образует множество бухт; десятки островов лежат возле берега, облегчая плавание. Но Адриатическое море коварно: здесь господствуют сильные ветры, срывающие паруса с кораблей, выбрасывающие утлые суденышки на скалистые берега.
«В Далмации, — рассказывает Прокопий, — часто дует суровый и невероятно бурный ветер; когда он налетает, никто не решается оставаться на улице — все прячутся по домам. Сила его порывов бывает столь велика, что однажды, подхватив всадника с конем, ветер понес его по воздуху и, покрутив некоторое время, бросил нивесть куда и убил».
В южной части далматинского побережья, недалеко от Боки Которской — глубоко врезающегося в сушу морского залива — лежит город Дубровник, который византийцы называли Раусой, а итальянцы — Рагузой. Даже в пору своего расцвета средневековый Дубровник был небольшим поселением: вся территория Дубровницкой республики в XV в. — от Боки Которской до северной оконечности полуострова Пельешац — простиралась на 72 км; в Дубровнике жило 5—6 тысяч человек, а все население его владений едва составляло 25 тысяч.
Однако этому маленькому городу суждено было сыграть весьма значительную историческую роль: он стал одним из крупнейших торговых центров Средиземноморья, соперником Венеции, и в его стенах великолепным цветом распустилась гуманистическая культура.
Дубровник и его соседи
Дубровник был основан на рубеже VII—VIII вв.; его население составляли первоначально романизированные далматинцы (согласно легенде выходцы из разрушенного Эпидавра), вместе с которыми поселились также славяне. С течением времени славянский элемент в Дубровнике становился все более значительным, и к XIV—XV вв. этот город был почти целиком славянизирован. Кроме далматинцев и славян в этом городе, привлекавшем широтой своих торговых оборотов, жили итальянцы, испанцы, евреи, а в его округе — влахи и албанцы. Официальным языком Дубровника оставался латинский, чему в немалой степени способствовали довольно тесные связи города с папской курией и итальянскими торговыми республиками. Однако городские герольды в XIV в. должны были делать свои объявления не только по-латыни, но и на «славянском» (видимо, сербском) языке.
Ранняя история Дубровника известна очень плохо. По-видимому, в первые века своего существования он был незначительным поселением рыболовов и мореплавателей, признававших зависимость от славянских вождей и князей, которые взимали с дубровчан дань. Появление в IX в. в Адриатике арабского флота, угрожавшего Дубровнику и другим далматинским городам, заставило дубровчан искать помощи в Константинополе. Это было при императоре Василии I, стремившемся расширить границы империи и укреплявшем византийские владения на Балканах. Победы византийского флота над арабами спасли Дубровник, однако принудили его признать византийский суверенитет: вместе с другими городами Адриатического побережья он вошел в состав византийской фемы Далмации, созданной в IX в.
С XI в. на Адриатике все большую роль приобретают новые политические силы: сперва Венеция, некогда сама бывшая византийской колонией, затем — Норманское государство в Южной Италии. И Венеция и норманны старались установить свою гегемонию над Дубровником, гегемонию, куда более опасную, чем политическое верховенство далекого Константинополя. После острой политической борьбы, протекавшей в конце XII в., события Четвертого крестового похода резко изменили ситуацию в Юго-Восточной Европе в пользу республики св. Марка: венецианцы стали господами в Константинополе и вслед за тем — по-видимому, в 1205 г. — Дубровник должен был признать венецианское господство.
До нашего времени сохранился договор 1232 г., оформлявший «союзные» отношения между Венецией и Дубровником. Этот договор по форме представлял собой одностороннюю просьбу дубровчан, обращенную к венецианскому дожу: дубровчане просили Венецию принять эти условия, названные в договоре «полезными»: «Подчинение нашей земли Венеции, — гласил договор 1232 г. — в высшей степени полезно для нас самих». На деле же соглашение ставило Дубровник в зависимость от республики св. Марка и было унизительным для славянского города.
Согласно договору 1232 г. венецианцы получали право назначать в Дубровник комита (князя) и архиепископа из венецианцев; они взимали в свою пользу значительную часть пошлин, собираемых в дубровницкой гавани; флот Дубровника должен был оказывать помощь венецианцам во время военных действий. Однако венецианские притязания отнюдь не были осуществлены во всем том объеме, который предусматривался соглашением 1232 г. Уже в 1234 г. дубровчане восстали против венецианской гегемонии и в течение двух лет не принимали князя из Венеции. После заключения нового соглашения Дубровник продолжал пользоваться весьма значительными правами и по существу самостоятельно решал свои дела.
Венецианская гегемония продолжала существовать до 1358 г., когда войска венгерского короля Лайоша I нанесли сокрушительное поражение республике св. Марка и вся Далмация перешла в руки венгров. Дубровник также признал верховную власть венгерского короля, но эта власть была номинальной: обязательства дубровная состояли лишь в уплате дани (она была установлена в размере 500 венецианских дукатов в год); кроме того, они должны были посылать боевой корабль, если Венгрия начинала военные действия. Венгерский протекторат над Дубровником сохранялся вплоть до 1526 г.— до битвы при Могаче, знаменовавшей решительную победу турок над венграми. С этого момента дубровчане были вынуждены признать турецкую супрематию.
На протяжении XI—XV в. Дубровник постепенно расширял свои владения, приобретая — где при помощи денег, где за какие-нибудь специальные услуги — окрестные области.
Особенно заметным территориальный рост Дубровницкого государства становится в XIV—XV вв. Любопытное соглашение было заключено между сербским королем Стефаном III Урошем и Дубровником в 1323 г. По этому договору Стефан Урош передал Дубровнику ряд земель и виноградников, оцененных в 2 тысячи перперов, за что горожане взяли на себя обязательство поставить сербскому королю различного вооружения на 2 тысячи перперов. Стефан Душан также поддерживал Дубровник: в 1333 г. он передал дубровчанам полуостров Пельешац с местечком Стон, где находились значительные соляные разработки, — за это дубровчане должны были уплачивать ежегодную ренту в 500 перперов. И позднее Дубровник приобретал земли как от сербских, так и от венгерских правителей.
Дубровницкое ремесло
Основой дубровницкого хозяйства в XIII—XV вв. были ремесло, торговля и денежные операции.
Ремесло Дубровника в XIII и первой половине XIV вв. обслуживало по преимуществу непосредственные потребности горожан; в многочисленных источниках этого времени упоминаются главным образом такие ремесленники, которые были связаны с городским рынком, с городскими потребителями: мясники и булочники, портные и сапожники, шапочники и цирюльники, каменщики и оружейники.
В это время, пожалуй, лишь ювелирное дело да обработка шкур и кожи были профессиями, обслуживавшими в какой-то мере внешний рынок.
С середины XIV в. мы можем наблюдать значительный прогресс дубровницкого ремесла. Он выражается прежде всего в дифференциации ремесел, что облегчало совершенствование мастеров в своем деле; с середины XIV в. в источниках все чаще упоминаются ремесленники с узкой специализацией. Прежде единая профессия кузнеца теперь распалась на несколько отраслей: появились специалисты-ножовщики, мастера, изготовлявшие обода для бочек, специалисты по литью колоколов и т. п.
Широкий размах приобретает в это время судостроение. Горные дубравы давали прекрасный строительный материал, а давняя привычка к морскому делу способствовала упрочению хороших традиций судостроительного дела.
Дубровницкие кораблестроители пользовались повсеместным признанием: недаром венгерский король Лайош I уже вскоре после установления протектората над Дубровником заказал в этом городе три военных корабля.
В союзные города дубровчане иной раз посылали своих плотников и конопатчиков, в то же время запрещая кораблестроителям по своей воле, без разрешения города, покидать Дубровник — городские власти строго берегли секреты корабельного мастерства.
Еще более заметным был прогресс в оружейном деле. Уже в 1363 г. мастер Пирко изготовлял в Дубровнике пушки. Одновременно началось производство пороха, и дубровчане даже продавали его своим соседям.
Значительно расширилась в это время обработка сырых материалов, поступавших из Сербии и Боснии: шкур, кожи и сала. В Дубровнике жили многочисленные свечники и скорняки, а кожевенная продукция дубровницких мастеров была совершенной и разнообразной: здесь шили обувь, делали пояса (иногда украшенные золотом и серебром), кошельки, перчатки, кожаную сбрую.
Развернувшееся с середины XIV в. строительство благоприятствовало процветанию профессии каменщиков: в это время богатые горожане повсеместно сносили старые дома и воздвигали новые здания из камня.
Мы можем говорить не только о подъеме и совершенствовании старых ремесленных профессий, но также и о появлении новых: с самого конца XIV в. в Дубровнике — в известной мере под влиянием итальянских городов — началось производство стекла, мыла и, что особенно важно, сукон.
Ремесленное производство в Дубровнике носило мелкий, типично средневековый характер — вплоть до XV в., когда в ткацком производстве стали зарождаться элементы мануфактуры.
Торговля Дубровника
Однако Дубровник был не столько ремесленным, сколько торговым центром, и это обстоятельство в значительной степени определило весь характер общественных отношений в Дубровницкой республике. Значение Дубровника как торгового города определялось его своеобразным географическим положением: он был основным портом, через который могли поступать на внешние рынки неисчислимые богатства Сербии и Боснии: золото и серебро, свинец и медь, продукты скотоводства и охоты. Через Дубровник попадали к сербским и боснийским феодалам оружие, итальянские ткани, пряности востока. Дубровник вырос как центр сербской и боснийской торговли, и дубровчане прекрасно это понимали. Они писали в одном из посланий венгерскому королю: «Мы не можем жить, когда не торгуем, а торгуем мы прежде всего с Рашкой (т. е. с Сербией)».
Сохранилась яркая характеристика дубровницкой торговли, нарисованная итальянским ученым Филиппе де Диверсисом, который был приглашен в Дубровник на службу и составил около 1440 г. книгу «Описание Дубровника». По словам Филиппо де Диверсиса, сюда привозили на лошадях и плотах из внутренних областей Балканского полуострова разнообразные припасы: зерно, птицу, мед, масло, рыбу, дичь, сюда пригоняли громадные гурты скота. В соответствии с такой ролью Дубровника правители балканских государств предоставляли дубровницким купцам торговые привилегии и монополии на разработку горных недр: уже в 1189 г. дубровчане получили право свободной торговли по всей Боснии; они пользовались привилегиями также в Сербии и Болгарии.
Дубровницкие купцы не ограничивались только сухопутной торговлей в славянских государствах Балканского полуострова — они вели активную морскую торговлю с Испанией, Италией, Византией, арабскими и турецкими государствами. Корабли дубровницких купцов были сравнительно невелики (правда, их средние размеры значительно возросли в XV в.), но они смело плавали по Средиземному морю от Барселоны до Александрии.
Важнейшим продуктом морской торговли Дубровника был хлеб. За хлебом, которого постоянно не хватало в городе, дубровчане плавали в Византию, Турцию и Южную Италию. Торговали они и солью, которую частично добывали на полуострове Пельешац, частично же привозили из Албании и с Ионийских островов. Эту соль покупали в большом количестве сербы и влахи, приезжавшие в город. Воск дубровчане приобретали не только во внутренних областях Балканского полуострова, но и в самом Константинополе, а из Пелопоннеса привозили лен, шелк и хлопок.
На восток из Дубровника везли преимущественно продукты ремесленного производства — в первую очередь ткани. В XIV в. дубровчане закупали сукна в Милане, Мантуе, Флоренции и других итальянских городах, а с начала XV в. развитие производства в самом городе позволило начать экспорт собственных сукон.
Чрезвычайно благоприятствовало развитию дубровницкой экономики почти монопольное положение города в торговле с мусульманскими странами — Сирией и Египтом. Право дубровчан вести торговлю с «неверными» было официально закреплено Базельским собором в 1433 г. Они вывозили из Александрии перец и другие специи, баснословно дорого ценившиеся на европейских рынках, покупали некоторые сорта роскошных восточных тканей — в обмен они везли боснийский свинец, оливковое масло из Южной Италии и кораллы, которые добывали искусные ловцы близ дубровницких островов Шипани и Лопуда.
Торговля в Дубровнике проходила на городской площади и подвергалась обычным для средневековья ограничениям. Торговцам хлебом, например, было запрещено выбегать из лавок и тащить или зазывать к себе покупателей; специальное постановление устанавливало штраф тем лицам, кто попытался бы за городскими воротами или в каком-нибудь другом месте, кроме площади, покупать сыр у влахов или сербов. Торговать рыбой могли лишь рыбаки, а перекупщики вина карались колоссальным штрафом в 500 перперов.
В дни больших церковных праздников (на пасху или в день св. Власия — покровителя дубровчан) в городе устраивались ярмарки, на которые съезжалось множество народу: в это время въезд был открыт для всех, даже для городских должников.
Через руки дубровницкой знати проходили большие денежные суммы, и естественно, что дубровчане занимались ссудными операциями: они снабжали под высокие проценты соседних феодалов и постоянно нуждавшихся в звонкой монете королей. Вместе с тем во время междоусобий и особенно в период турецкого наступления сербские и боснийские феодалы привозили в Дубровник на хранение свои родовые ценности.
Сельское хозяйство. В средневековых городах процесс отделения ремесла от сельского хозяйства не был завершен, и жители Дубровника также продолжали заниматься сельским хозяйством. Многие из них владели виноградниками и садами, в которых росли яблони, смоковницы и другие плодовые деревья; им принадлежали пахотные поля и даже леса и рощи, где можно было пасти скот, рубить дрова и собирать орехи. Занимались дубровчане и пчеловодством и, разумеется, рыбной ловлей.
Дубровницкий нобилитет
Господствующую верхушку Дубровника именовали здесь либо славянским словом «властели», либо же латинским термином «нобили». Их ни в коей мере нельзя считать потомками старого романского населения Рагузы: городской патрициат сложился здесь (скорее всего в XI—XII вв.) из славяно-валашского населения окрестных областей (Хумской земли, Боснии и Зеты), которое переселялось в Дубровник и подвергалось там известной романизации.
Дубровницкие нобили — во всяком случае, до конца XIV в. — не являлись скупщиками ремесленной продукции, ни тем более организаторами ремесленных мануфактур — их богатства вырастали за счет эксплуатации городских доходных статей (торговых пошлин), которые они брали на откуп, за счет торговли драгоценными металлами, солью, скотом, хлебом, за счет ростовщичества и эксплуатации земельных владений. Патрициат Дубровника — это торговая, денежная и землевладельческая знать.
Земельные владения дубровницких нобилей были невелики. Филиппе де Диверсис в своем «Описании» прямо свидетельствует, что лишь немногие из среды нобилитета жили на доходы от своих земель, тогда как большинство знати занималось крупной торговлей. Из описей мы можем получить конкретное представление о поместьях властелей Дубровника.
Так, одному из них, Орсацию Будачичу, в середине XIV в. принадлежало имение, где пахотная земля вместе с виноградниками составляла 90 сольдов, т. е. на наши меры приблизительно 5,4 га. На этой земле стояло 6 крестьянских домов. Такое поместье должно было бы стоить в то время примерно 5 тысяч перперов. Земельные владения других нобилей были сплошь да рядом и того меньше: государственные описи оценивали некоторые из них в 500—1000 перперов.
Если учесть, что дубровницкие властели в своей ростовщической деятельности оперировали гораздо большими суммами (иной раз в 10 тысяч перперов!), легко можно убедиться в правоте Филиппо де Диверсиса.
Земельная собственность Дубровника сохраняла еще и в XIV в. некоторые черты общинной. Известная часть земель принадлежала городу и сдавалась горожанам в аренду на условии уплаты денежной ренты. Впрочем, городские земли время от времени шли в раздел или просто продавались, когда, например, возникала потребность укрепить старую башню или мол, а денег в городской казне не было.
Общинные традиции (в пережиточной форме) проявлялись и на частновладельческих землях: здесь, как и в Византии, действовало право близости, дававшее соседу преимущество при покупке земли. Некоторые земли являлись семейной собственностью и находились в совладении родственников. Однако пережитки общинных порядков быстро отмирали в условиях Дубровника с его развитой торгово-ростовщической деятельностью.
Большая часть земли была сосредоточена в руках нобилей. У нас нет цифр, которые давали бы полную картину, но некоторое представление можно получить из описи 1363 г. Из 72 перечисленных в ней владений 33 принадлежали нобилям и 6 монастырям — при этом естественно, что владения властелей были значительно более крупными, нежели наделы ремесленников и других рядовых горожан.
Зависимые крестьяне
Организация производства в поместьях дубровницкой знати носила феодальный характер: основной массой непосредственных производителей были в них зависимые крестьяне, которые назывались здесь, как правило, вилланами или рустиками. Как и повсеместно в условиях феодального общества, крестьянская зависимость не была единообразной: благодаря обилию документов мы легко можем проследить на территории Дубровника градуированность крестьянской зависимости, так отличающую феодальную общественно-экономическую формацию от рабовладельческой, при которой все рабы находятся — с точки зрения права — в одинаково бесправном положении.
Наиболее тяжелым было положение вилланов Стона, которые перешли под власть Дубровника в 1333 г., когда Стефан Душан подарил дубровчанам полуостров Пельешац. Вилланы Стона были крепостными: они не имели права переходить из одной деревни в другую. Они находились полностью во власти своих господ, которые сами могли разбирать тяжбы между вилланами. Рента крестьян Стона была чрезвычайно высока: они должны были вносить 3/4 урожая, 3/4 полученной шерсти, меда и других продуктов и 1/2 приплода свиней. Повинности вилланов Локрумского монастыря носили иной характер: монастырь вел домениальное хозяйство и требовал от своих вилланов отбывания барщины, но размеры крестьянской барщины во владениях локрумских монахов неизвестны.
В других случаях крестьяне находились в более благоприятном экономическом и правовом положении: они могли уходить с земли, передавать ее по наследству своим сыновьям, имели право обладать оружием и подлежали суду городских чиновников; они платили сравнительно умеренную продуктовую ренту и, кроме того, обязаны были выполнять государственные повинности, например в течение двух дней в году работать, исправляя дороги.
Кроме вилланов и рустиков, на землях дубровницких нобилей работали батраки, получавшие от своих хозяев денежную плату, а иногда еще и вино. Батраки нанимались на короткий срок и, по-видимому, могли иметь собственную землю и орудия производства. Их рабочий день продолжался от зари до зари, и батрак не имел права в это время не выйти на работу и обрабатывать собственное поле.
Один эпизод из дубровницкой истории чрезвычайно характерен для взаимоотношений между батраками и нобилитетом Дубровника. В середине XIV в. по многим странам Европы прокатилась страшная эпидемия чумы — «черной смерти». В самом начале 1348 г. она затронула и Дубровник. В течение нескольких месяцев смерть следовала за смертью, так что некому было и убирать покойников. В сухих протоколах заседаний городского совета мы встречаем отчаянные сетования на то, что покойники переполняют кладбища и самый воздух в городе сделался зловонным. Следствием «черной смерти» было значительное сокращение численности населения.
В это тяжелое время нехватка рабочих рук позволила батракам требовать повышения заработной платы, тем более, что цена продуктов первой необходимости быстро возрастала. В ответ на это был издан первый в Дубровнике закон, устанавливавший максимум заработной платы для батраков. В законе от 13 июня 1348 г. было постановлено, что ни один из батраков, возделывающих виноградники или иные земли, не может получать в день более одного гроша и 6 фоллов (1). Никто из патронов не имел права уплачивать батракам большую сумму под угрозой штрафа в 2 перпера. За законом 13 июня последовал ряд новых постановлений, принятых в интересах патрициата и препятствовавших улучшению положения батраков.
Весь облик дубровницкой знати, весь ее быт был пронизан чисто феодальными черточками. Нобили Дубровника составляли замкнутую группировку, объединенную и сплоченную перекрещивавшимися брачными связями. Они строили замки, заводили отряды дружинников и подчас нападали на владения соседей, захватывая чужие земли. В одной из дубровницких описей середины XIV в. рассказывается о властеле, по имени Марк Лукаревич, который явился со своими людьми, конными и пешими, на участок, принадлежавший Краниславу Бранковичу, выгнал прежнего хозяина и приказал построить дома для своих крестьян.
Среди дубровницких нобилей XIV в. особенно выделялись знатные роды Менчетичей, Сорокочевичей, Гундуличей: им принадлежали значительные земельные и денежные богатства. Но среди нобилей XIV в. еще не было таких крупных фигур, как семья Котрулевичей — купцов и политических деятелей, игравших видную роль в международной жизни XV в. Уже Яков Ко-
---------------------------
1. 1 грош составлял 1/12 перпера и равнялся примерно 27—30 фоллам.
---------------------------
трулевич был крупным купцом: он переселился в Неаполь, где вел значительные денежные и торговые операции. Его сын Бенко поступил на службу к испанскому королю и ездил в качестве испанского посла в Дубровник и Боснию. В то же время он оставался дубровнидким властелем, и его земли лежали в Конавле, Жупе и других окружавших Дубровник областях. Обобщая свой большой купеческий опыт, Бенко Контрулевич написал на итальянском языке книгу «О торговле и о совершенном торговце».
Территориальные братства и цехи
Городской знати противостоял «простой народ» Дубровника, который в свою очередь не являлся однородной массой. Торговцы, значительная часть мастеров, капитаны кораблей составляли так называемый «добрый народ», отличавшийся по своему социальному положению от толпы бедняков. Ниже последних стояли «поселенцы», не считавшиеся гражданами Дубровника. По свидетельству Филиппо де Диверсиса, в Дубровнике, помимо богатых купцов, принадлежавших к городскому патрициату, были также средние и мелкие торговцы; первые из них торговали сыром и мясом, в руках вторых была торговля яйцами и птицей.
Как повсеместно в средневековых городах, ремесленники Дубровника имели свои лавки-мастерские, принадлежавшие обычно либо городу, либо кому-нибудь из нобилей. За пользование мастерской ремесленники должны были вносить арендную плату. Мастера нередко могли иметь свои виноградники или иные земельные угодья. Особенно часто в качестве землевладельцев выступают золотых дел мастера. Вместе с тем ремесленники нередко занимались и торговлей, например торговлей хлебом.
Основной формой объединения дубровницких горожан XIII—XIV вв. были не ремесленные цехи, а территориальные братства. Одним из наиболее ранних братств, устав которого сохранился, было братство св. Андрея, возникшее, скорее всего, до 1266 г. Членами этого братства еще в конце XIV в. были представители самых различных профессий: кожевники, золотых дел мастера, оружейники.
Братства XIII—XIV вв. были осколками древних общин, и взаимопомощь, насколько можно судить по сохранившимся уставам, являлась их важнейшей задачей. Членами братств могли быть мужчины и женщины, приезжие и горожане. Братства имели свой денежный фонд, слагавшийся из определенных взносов, а также надел земли, обрабатываемый сообща. Споры между «братьями» разбирались специальными должностными лицами: гастальдом и его помощниками. Братства имели право штрафовать своих сочленов. То обстоятельство, что в Дубровнике до XIV в. не возникло цеховой организации ремесла, объясняется скорее всего силой дубровницкого патрициата, господствовавшего здесь над массой ремесленников. Действительно, регламентация ремесла и торговли находилась в Дубровнике не в руках братств, которые по самой своей природе не являлись профессиональными объединениями — именно городские советы полностью контролировали и регламентировали ремесленную деятельность. Городские власти, в частности, выдавали разрешение заниматься ремеслом. Так, в постановлении 1312 г. указывалось, что любой человек может печь хлеб на продажу, если только он будет уплачивать городу определенную сумму. В постановлении 1356 г. разрешалось всякому, кто захочет изготовлять сальные свечи, внести свое имя в специальный список — этот список составлялся в городской канцелярии. Вся деятельность ремесленников находилась под контролем городских властей. Должностные лица города наблюдали за качеством работы ювелиров, выдавали лицензии на продажу товара мясникам, устанавливали цены на мясо, точно определяли размер платы кузнецам, запрещали мастерам уезжать из города, регламентировали даже технику производства свечей. Наконец, некоторые категории ремесленников находились на жалованье города. Однако в XIV и особенно в XV вв. городские ремесленники вели борьбу против засилья патрициата: стремясь защитить свои права, они начали создавать цеховые организации. Золотых дел мастера были первыми ремесленниками Дубровника, которым удалось добиться издания указов, охраняющих их корпоративные интересы: в 1327, г. они приняли постановление, которым регламентировалось качество работы ювелиров и цена продукции. В 1356 г. в интересах ювелиров было вынесено другое постановление, запрещавшее продавать в Дубровнике серебряные изделия, изготовленные за пределами города. Золотых дел мастера были наиболее сильной группой ремесленников Дубровника, и поэтому им удалось раньше других преодолеть сопротивление патрициата.
На протяжении XIV в. образовалось, по-видимому, еще три цеха: каменщиков, кузнецов и сапожников. В XV в. появились новые цехи, возникавшие нередко на базе старых территориальных братств. Так, уже известное нам братство св. Андрея превратилось к концу XV в. в профессиональную корпорацию плотников.
Относительно численности дубровнинких цехов мы располагаем лишь цифрами, относящимися к началу XVI в. В это время наиболее значительным по своим размерам был цех ткачей, объединявший 137 человек; в цехе плотников насчитывалось 82 мастера, тогда как цех золотых дел мастеров состоял из 43 ремесленников.
Подмастерья
Положение подмастерьев в Дубровнике отличалось значительным своеобразием. По постановлению городского совета всякий подмастерье, нанявшийся к кому-нибудь на месяц, на год или на несколько лет, не имел права уйти от своего патрона до истечения срока. Если он нарушал это постановление, то присуждался к штрафу в пять перперов. В том случае, когда патрон и подмастерье заключали договор на срок более одного года, они должны были составить специальное соглашение или найти соответствующих свидетелей. Известны случаи, когда подмастерья подряжались служить в течение шести лет.
В некоторых договорах оговаривалась обязанность патрона обучить подмастерье ремеслу. В 1324 г. рассматривалась жалоба подмастерья Влаха, и так как выянилось, что патрон не обучил Влаха никакому ремеслу, соглашение между ними было признано недействительным и Влаха освободили от службы. Никакого различия между подмастерьями и учениками, судя по этому документу, в Дубровнике XIV в. не существовало.
Положение подмастерьев и наемных слуг было в Дубровнике чрезвычайно тяжелым. Мало того, что они не имели права покинуть своего господина и на несколько лет были буквально прикованы к его дому, но и за малейший проступок подмастерье нес суровое наказание. По дубровницким законам подмастерью или слуге, который бы осмелился пустить в дом своего патрона постороннего человека, следовало отрезать нос. Неудивительно, что подмастерья и домашние слуги нередко убегали от своих господ. Из такого маленького города, как Дубровник, иногда в течение года убегало свыше 20 подмастерьев и слуг.
В положении дубровницких подмастерьев проступают, следовательно, такие черты, которые в известной мере соответствуют крепостническим отношениям в деревне: здесь подмастерье был по существу зависимым человеком, лишенным (хотя и временно) свободы перехода. Это обстоятельство также отражало экономическое преобладание патрициата, придававшее феодальный облик даже организации наемного труда.
Рабы. Наконец, своеобразной чертой социального строя Дубровницкой республики были значительные элементы рабовладельческого уклада, сохранившиеся еще в XIII—XV вв. В Дубровницком статуте 1272 г. за господами признано право полной собственности на рабов. Рабы и рабыни, принадлежавшие какому-нибудь неисправному должнику, передавались — наряду со всяким другим имуществом — кредитору в уплату долга. Рабы и рабыни не могли вступать в брак без соглашения господ, а дети рабыни от свободного считались рабами и становились собственностью ее господина. Хозяин мог прогнать своего раба, и никому не дозволялось в этом случае принять раба к себе; зато господину была предоставлена возможность в любой момент вернуть себе свою «собственность».
В Дубровницком статуте 1272 г. регулировалась также торговля живым товаром на рабском рынке. «Все дубровчане и иностранцы, — гласил статут, — приобретающие раба или рабыню ростом не ниже двух локтей, уплачивают князю города 1/3 перпера или меньше, если на то будет согласие князя. Если же раб или рабыня будут ростом меньше двух локтей, то согласно старому обычаю князь ничего не получает». Торговля рабами продолжалась и в XV в., несмотря на лицемерные постановления городского совета, объявлявшего ее постыдным и преступным делом и угрожавшего тюремным заключением тем, кто будет продавать и покупать рабов и перевозить их на дубровницких судах.
В 1447—1448 гг. дубровницкие власти разбирали тяжбу между купцом Николаем де Ансалона и Яньей, по происхождению русским, которого Николай называл своим рабом, что по словам Яньи было ложью. Несмотря на противоречивые показания свидетелей и сомнительные документы, представленные Николаем, судьи признали Янью рабом и выдали его представителю купца.
Социальная борьба. Противоречия между городским патрициатом и рядовыми свободными выливались иногда в открытое возмущение. Так, в 1400 г. с помощью венгерского короля было подавлено восстание против дубровницких властей, в котором принимали участие горожане Дубровника и некоторые боснийские феодалы из пограничных областей. В 1402—1403 гг. начались волнения на некоторых островах, подвластных Дубровнику.
Особенно серьезными были восстания в деревнях, окружавших Дубровник. Присоединение Конавле к Дубровнику было причиной крестьянского восстания 1419—1425 гг.; народ сопротивлялся дубровницким войскам, нападал на чиновников республики и на торговые караваны. На протяжении XV столетия многие села Дубровницкой республики неоднократно поднимались на борьбу, а после поражения участники восстания уходили за пределы Дубровника — в Хумскую землю.
Политический строй Дубровника
Дубровницкий патрициат, экономически господствовавший в республике, обладал вместе с тем и политической властью.
Первоначально в Дубровнике немаловажную роль играл собор, на который сходился весь город «от мала и до велика», но с середины XIII и особенно с начала XIV в. аристократические элементы заметно берут верх в политическом устройстве. Основными органами власти становятся теперь городские советы (веча), собиравшиеся из представителей нобилей. В заседаниях великого веча принимали участие все дубровницкие властели, достигшие 18—20 лет, и общее число его участников могло насчитывать 200 человек. Номинально именно великому вечу принадлежало право устанавливать законы и вводить налоги, решать вопрос о жизни и смерти граждан, объявлять войну и заключать мир, избирать высших должностных лиц и т. д. В действительности же оно созывалось обычно только для избрания городских чиновников, тогда как реальная власть принадлежала более узкому собранию — вечу умоленых, в котором наиболее важную роль играли представители виднейших патрицианских родов Дубровника. Наконец, малое вече, состоявшее обычно из 6—11 человек, должно было контролировать деятельность князя: по единодушному свидетельству историков, дубровницкие князья полностью зависели от веча.
Комиты (князья) Дубровника в XIII и в первой половине XIV в. выбирались из венецианцев, обычно по представлению республики св. Марка. Когда же в 1358 г. дубровчане освободились от венецианского господства, они стали выбирать князей из числа местных властелей. Комит избирался первоначально на один-два года, позднее этот срок был сокращен еще более (до одного месяца), что свидетельствует о чисто номинальной роли князя; к тому же иной раз вече изгоняло его, и город в течение некоторого времени управлялся без князя. Князь хранил государственную печать и городские ключи, открывал заседания веча, пользовался некоторыми прерогативами (взимал поборы от рыбной ловли и скотоводства, получал соль по дешевой цене, бесплатно молол свое зерно на мельницах и т. п.), но не оказывал существенного влияния на политическую жизнь.
Кроме князя, в Дубровнике были другие должностные лица, ведавшие казной, соляной регалией, монетным двором и т. п.
Судебными органами были вече и специальные курии для разбора уголовных и гражданских исков. Изредка собирался в Дубровнике и суд присяжных, которые избирались тяжущимися сторонами в равном числе из людей своего же состояния: властели избирали властелей, горожане — горожан.
В Дубровницкой республике существовал ряд церковных учреждений: архиепископия и несколько католических монастырей, из которых наиболее крупным являлся монастырь на острове Локрум. Между церковными учреждениями и городом постоянно возникали столкновения. Так, в 1328 г. городской совет обвинил локрумского аббата в недостойном поведении и в связи с этим запретил арендаторам монастырских земель платить ренту без специального разрешения города. В 1364 г. аббат Локрумского монастыря обращался в папскую курию с жалобой на городские власти Дубровника. Город держал церковные учреждения под своим контролем, назначая специальных прокураторов, которые обязаны были давать отчет городским советам. Эти прокураторы руководили хозяйственной деятельностью архиепископии и монастырей, ремонтом принадлежавших церквам домов, строительством цистерн, насаждением виноградников. Церковь, поставленная под контроль города, не могла играть в Дубровнике особенно большой роли. Основные доходы Дубровницкой республики составлялись из всевозможных пошлин: на ввоз вина, на вывоз хлеба, за продажу недвижимости и различных сельскохозяйственных продуктов (мяса, воска, сыра, сала и т. п.). Эти пошлины сдавались обычно на откуп нобилям. В XIV в. размеры одной только откупной суммы на ввоз вина колебались примерно от 2 до 7 тысяч перперов, а сборы за продажу недвижимости приносили городу доход примерно в 10 тысяч перперов.
Сельская территория Дубровника разделялась на области (жупы), одни из которых подчинялись дубровницким наместникам, другие же пользовались известной автономией и управлялись по собственным статутам.
Дубровник — свободный город
Дубровник был свободным городом — общиной или республикой, как его стали называть с XV в. Он существовал в окружении феодальных монархий, но был достаточно могущественным, чтобы отстоять от них свою независимость; Дубровник сохранил свободу даже в XV в., когда почти весь Балканский полуостров оказался под властью турок.
Недаром в это время сложилась поговорка: «Заяц, когда его преследуют, спасается в Дубровнике». Турецкая угроза, нависшая над Балканским полуостровом с XIV в., нередко заставляла греков, сербов, албанцев искать приют в Дубровнике. Еще в XIV в. среди дубровницких граждан можно было встретить греков — ювелиров и художников, ловца кораллов с Крита и торговца из Родоса.
После падения Константинополя в Дубровник устремился поток византийцев, в числе которых было немало видных ученых. В стенах Дубровника был гостеприимно встречен и сербский царь Юрий Бранкович, разбитый турками, и вождь албанцев, героически сопротивлявшийся турецкому наступлению, Скандербег.
Существуя в феодальном окружении, дубровчане должны были считаться с угрозой внезапного нападения, с ограблением купеческих караванов, с пиратскими действиями вражеских кораблей. На заседаниях веча умоленых постоянно приходилось слушать донесения об уводе в плен дубровницких купцов, о захвате скота и товара. Маленькой республике приходилось вести напряженную борьбу, не брезгая никакими средствами, чтобы защитить свои владения и отстоять возможность торговать. Дубровчане то заключали договоры, то нападали на врагов, захватывая корабли и сжигая хлеб на полях; они держали специальную стражу для охраны своей территории от «разбойников и пиратов»; они предпринимали демарши, требуя возвращения захваченных в плен купцов и возмещения убытков.
Так, в 1359 г. дубровницкий совет обратился к Воиславу Войновичу - князю Хумской земли — с требованием вернуть скот и хлеб, похищенный у Дубровника; одновременно были направлены жалобы венгерскому королю, правителям Далмации и Боснии. Однако Воислав, опираясь на поддержку сербского царя, начал военные действия против Дубровника. Два года спустя городской совет принял новое постановление. «Так как Воислав Войнович, — читаем мы там, — совершил бесконечное число преступлений против общины Дубровника, мы постановляем, что человек, убивший этого Воислава Войновича, получит от общины Дубровника 10 тысяч перперов, приобретет дубровницкое гражданство и каменный дом в Дубровнике на вечные времена». Только турецкое наступление заставило сербов заключить в 1362 г. мир с дубровчанами.
И на море дубровницких моряков ждали большие опасности, ибо в XIV—XV вв. моря кишели кораблями каталонских, сицилийских, генуэзских и иных пиратов. Борясь с пиратами, дубровчане высылали в море вооруженные корабли, которые следили за передвижениями пиратских судов и оповещали об этом купцов. Впрочем, иногда и сами дубровницкие моряки нападали на византийские корабли и грабили их.
Таким образом, Дубровник в XIII—XV вв. был аристократической республикой, фактически независимым государством, игравшим, несмотря на свои незначительные размеры, весьма крупную политическую и экономическую роль не только на Адриатике, но и во всем Восточном Средиземноморье.
Дубровник был вместе с тем одним из крупнейших центров образованности на Балканах: недаром он получил название юго-славянских Афин. Сюда съезжались ученые византийцы и итальянцы, сюда устремлялась способная молодежь, ищущая знаний. Стефан Душан направлял учиться в Дубровник сербских юношей и девушек. В Дубровнике процветала литература на латинском, итальянском и сербском языках. Многие добровницкие историки и богословы, математики и философы получили общеевропейскую славу, а поэт Илья Чрьевич, писавший по-латыни, был провозглашен в Риме королем поэтов, когда ему было от роду всего 18 лет.
Борьба южных славян против турецкого завоевания
Турецкая экспансия на Балканах. Славянские народы Балканского полуострова столкнулись с турками уже в середине XIV столетия, во время ожесточенной борьбы за престол между византийскими феодалами, в период войн Душана за господство на полуострове. Приглашаемые в качестве союзников то Кантакузином, то константинопольским правительством, турки опустошили значительные районы Греции и Македонии. Турецкие отряды хозяйничали во Фракии, и сам Кантакузин заискивал перед ними, не решаясь вступиться за собственных подданных перед своими бесцеремонными союзниками. В 1352 г. турки захватили на полуострове Галлиполи крепость Цимпе. Казалось бы, это событие должно было встревожить обе враждующие стороны. Но этого не случилось — феодальная усобица продолжалась. Правда, Иоанн V пытался действовать совместно с болгарами и сербами, но целью его была не борьба с турецкой опасностью, а разгром Кантакузина.
Осенью 1352 г. союзники Кантакузина нанесли поражение грекам и сербам у города Димотики на Марице, но и после этого ни византийцы, ни правители славянских государств не осознали размеров угрожавшей им опасности. В болгарской летописи XV в. рассказывается, что враждовавшая с Кантакузином партия предлагала Душану и болгарскому царю Иоанну Александру союз против турок, на что они оба будто бы ответили: «Когда придут к нам турки, тогда мы и будем защищаться от них».
Между тем положение становилось угрожающим. В марте 1354 г. турки захватили и самый город Галлиполи после страшного землетрясения, в результате которого жители Галлиполи и его окрестностей ушли в соседние районы полуострова. Утверждение турок в Европе, поблизости от столицы империи, вызвало в Константинополе панику. Все указывали на Кантакузина как на главного виновника несчастья. Тщетно он взывал к дружеским чувствам султана и предлагал ему огромный выкуп за город — турки остались на полуострове Галлиполи, используя его в качестве опорного пункта для своих первых завоеваний на Балканах. Летом этого года венецианский посланник в Константинополе писал дожу, что в Византии даже раздавались голоса в пользу подчинения страны Венеции, Душану или королю Венгрии.
Балканские государства в середине XIV в. В ноябре 1354 г. Кантакузин был свергнут и пострижен в монахи. Однако смуты при константинопольском дворе не прекратились: трон у Иоанна V оспаривали сначала сыновья Кантакузина, укрепившиеся впоследствии в Пелопоннесе, а затем и собственные сыновья императора. Междоусобная борьба сопровождалась столкновениями то с Болгарией, то с сербскими полунезависимыми и независимыми правителями соседних с Византией земель. Императоры снова искали помощи у Запада, с Римом велись переговоры об унии, а в Константинополе кипела ожесточенная борьба между церковно-политическими партиями — сторонниками и противниками унии с «латинянами».
В Болгарии в это время также не было сил, способных остановить продвижение турок на Балканы. В стране резко обострились противоречия между феодалами и угнетенными. Феодальные усобицы и войны с Византией увеличивали бедствия населения. Во время борьбы Кантакузина за императорский трон болгарские цари не раз вмешивались в дела Византии, надеясь расширить свои владения за помощь «законному» императору. Турки под предлогом мести за Кантакузина неоднократно вторгались в Южную Болгарию, подвергая ее жестокому опустошению. В результате Болгария не только ничего не приобрела в этих войнах, но вышла из них еще более ослабленной.
Как в Сербии, так и в Болгарии развитие феодальных отношений привело к раздроблению государства на независимые и слабо связанные между собой районы. Уже в начале XIV в. от Болгарского государства отделилась обширная область на северо-востоке — от Дуная до Варны; правитель этой области принял титул деспота. Старший сын Иоанна Александра еще при жизни отца получил в удел область Видина — в противоположном, северо-западном углу Болгарии. Повсеместно, в различных частях Болгарии, было немало крупных феодалов, почти независимых от центральной власти.
Наиболее сильным из балканских стран, несмотря на начавшийся после смерти Душана распад государства, все еще оставалась Сербия. По выражению Кантакузина, в 1356 г. Сербия распалась «на тысячу кусков». Однако некоторые из них были довольно крупными, и их правители играли еще большую роль в политической жизни на Балканах в XIV и XV вв. Центральные области Сербии остались под управлением сына Душана Стефана V Уроша (1355—1371). Долина течения Вардара с центром в Скопле составила независимое владение Вукашина. В Эпире обосновался знаменитый воевода Душана Прилуп, в Фессалии — младший сын Душана Симеон (Синиша); в Юго-Восточной Македонии, в районе городов Серры и Драма, возникло независимое княжество Углеши; между его владениями и государством Вукашина лежала обширная область — междуречье Струмы и Вардара, которой правили феодалы из рода Деяновичей. Множество других независимых правителей выделилось на Адриатическом побережье, на границах с Боснией, в Браничевской области и в других районах некогда обширной державы Стефана Душана.
Ожесточенная междоусобная борьба ослабляла силы сербов, она не затихала и в самый период борьбы с турками; никогда правители всех сербских земель не объединяли своих сил даже перед лицом грозной турецкой опасности.
Граничившая на юге с Болгарией и Сербией Венгрия в первое время жестокой борьбы славянских народов за свою независимость от турок спешила воспользоваться затруднениями славянских государств, расширяя свою территорию за их счет. Когда же опасность приблизилась к ее границам, венгерские короли стали искать союза с правителями сербских и болгарских земель. Но было уже поздно. Ослабленные неравной борьбой в одиночку, они не могли оказать решающего влияния на последние попытки остановить успехи турок.
Такова в целом была обстановка на полуострове, когда турки начали на нем свои завоевания. Первые их удары были направлены против Византии, лежавшей на пути их движения в глубь полуострова. В 1359 г. их отряды впервые появились под стенами Константинополя. Разоренная непрерывными в течение нескольких десятилетий войнами Фракия стала легкой добычей османов. В 1361 г. пал город Димотика, куда скоро была перенесена из Азии столица турецкого государства, в следующем году турки овладели Адрианополем, а еще через год — Пловдивом. Продвигаясь на север вверх по течению реки Марицы, они вторглись в пределы болгарских земель.
Битва при Черномене
Полуостров Галлиполи был для турок чрезвычайно удобным местом беспрепятственной и спокойной переправы из Азии. Непрерывным потоком тысячи людей пешком и в повозках со скарбом двигались вдоль полуострова на юг и обратно. Турки выселяли греческое и славянское население Фракии из мест их поселения и переводили его в Азию, откуда переправлялись в Европу для заселения Фракии полчища подвластных султану народов. Курсировавшие по проливу суда были переполнены.
Тысячи людей, оторванные от мест своего поселения, должны были устраивать свою жизнь на новых местах, чтобы исправно платить налоги новым господам. Турки называли завоеванное население презрительной кличкой «райя» (по-турецки «стадо»), рассматривая побежденных как своих бесправных рабов. Многие из них, наиболее молодые и сильные, были проданы турецкими воинами перекупщикам рабов, следовавшим за войсками турок, или на рынках Азии. Один путешественник из Западной Европы сообщает о торговле турок пленными: «Ведь они (турецкие воины) набирают столько пленных, что им негде их держать и стеречь, так что бывают готовы продать их тут же на месте за любую цену, которая колеблется в зависимости от числа рабов. Иногда этих последних идет на продажу столько, что человека, как говорили, отдавали за одну шапку. Купленных рабов торговцы связывают по 10—12 человек одной цепью и так их гонят на базар».
Особенно широкие масштабы турецкие завоевания получили при султане Мураде (1362—1389), который начал систематическое наступление на земли Балканского полуострова. Около 1365 г. султан перенес столицу из Димотики в Адрианополь, значительная часть греческого населения которого была предварительно выселена.
Через четыре года после утверждения турок в Адрианополе Иоанн V прибыл в Рим, чтобы просить помощи против османов. Он принял униатство, но от него требовали, чтобы в униатство перешли все его подданные, а они в своем большинстве отвергали всякую мысль об унии.
На обратном пути заехавший в Венецию Иоанн V был арестован венецианскими властями как несостоятельный должник республики св. Марка. Только помощь брата Иоанна V, Мануила, правившего в Солуни, который уплатил долги императора, позволила самодержцу Византии вернуться в 1371 г. в Константинополь. Поездка на Запад еще раз показала, что расчеты на его помощь несостоятельны. Византия же была неспособна даже на слабое сопротивление туркам. Было ясно, что в дальнейших своих завоеваниях на Балканах им придется преодолевать сопротивление лишь со стороны южнославянских государств полуострова.
Вторгшиеся в Болгарию турки получали отпор только у разоренного ими простого населения Болгарии, которое уходило в леса и горы, устраивало засады и совершало нападения на отдельные отряды турок. Когда же союз против турок пытались организовать сербские правители Вукашин и Углеша, византийцы не поддержали их; не присоединился к ним и царь Болгарии. Тем не менее они решились выступить против турок одни — на свой страх и риск.
В сентябре 1371 г. соединенная армия сербских правителей Македонии встретилась с войсками Мурада на Марице близ местечка Черномен, лежащего на правом берегу реки у восточных отрогов Родопских гор. Силы сербов были довольно значительными, но внезапность нападения турок на сербский лагерь ранним утром 26 сентября решила исход битвы. Тем не менее сербы оказали туркам сильнейшее сопротивление. Как говорится в сербской-народной песне, сложенной вскоре после битвы на Марице, воды реки окрасились от потоков крови, стекавшей с поля сражения. Войска сербов понесли тяжелое поражение, тысячи воинов пали на поле боя, а остальные попали в плен. В битве погибли и оба брата, Вукашин и Углеша.
После битвы на Марице путь туркам в Македонию, Грецию и Сербию был открыт. Монах сербского Хиландарского монастыря на Афоне Исайя, современник этого события, писал о последствиях битвы при Черномене: «После гибели храброго мужа деспота Углеши измаильтяне рассеялись и разлетелись по всей земле, как птицы по воздуху, и одних из христиан они закалывали мечом, других отводили в плен, а остальных скосила безвременная смерть. Те же, кто не умер, погибли потом от голода, так как наступил такой голод по всем землям, какого не было от сотворения света и дай бог, чтобы не было впредь. И тогда поистине живые завидовали тем, кто умер раньше их...»
Наступление турок
Турки вторглись в Македонию. Объявивший себя кралем после смерти на поле битвы отца Марко Кралевич поспешил признать зависимость своих владений от султана и стал его вассалом. Умело лавируя между турками и правителями сербских соседних земель, Марко Кралевич не принимал более участия в борьбе сербского народа за свою независимость, предпочитая ценой предательства сохранить свое господство в Междуречье Струмы и Вардара.
Видя успехи завоевательных походов турок в Болгарию и Сербию, отчаявшийся император Константинополя объявил себя вассалом султана и весной 1373 г. должен был лично принять участие в завоевательном походе турок в Малую Азию. Воцарение и свержение с престола византийских императоров зависело отныне от султана, который диктовал им свою волю. Византия выплачивала туркам дань и должна была помогать им своими войсками.
В такую же зависимость от султана попал и правитель Солуни Мануил, ставший впоследствии императором.
Единственной византийской областью, еще сохранявшей независимость, была отдаленная Морея в Пелопоннесе. Центром Морей был город Мистра. Правитель Мистры деспот Феодор I подчинил своей власти весь Пелопоннес, разгромив латинских феодалов Ахейского княжества.
В 80-х годах XIV в. турки возобновляют наступление одновременно на Болгарию и Сербию. В 1385 г. они осадили и взяли Сердику, в 1386 — Ниш. Сербские и болгарские земли оказались почти полностью изолированными друг от друга. Каждая страна должна была и впредь вести свою борьбу с полчищами османов в одиночку.
В сербских землях после смерти Уроша в 1371 г. власть перешла к одному из крупнейших феодалов Лазарю, объявившему себя кралем. Лазарь заключил союз с правителем Боснии Твртко, который также был коронован в 1377 г. как краль боснийских земель. С помощью Твртка Лазарь подчинил своей власти некоторых правителей соседних сербских земель и добился со стороны других признания своего суверенитета. Но враждебные отношения сохранялись у него с правителем другого наиболее крупного княжества, выросшего на развалинах державы Душана, — с Марко Кралевичем.
Османы уже стояли у границ срединных сербских земель, угрожая им с востока, со стороны Сердики и Ниша, и с юга — из Македонии. Однако первая попытка вторжения турок во владения Лазаря окончилась для них неудачей. В 1386 г. турецкая армия Мурада двинулась от Ниша вверх по реке Топлице, но была встречена войсками Лазаря и понесла жестокое поражение. Едва пятая часть турецких воинов избегла гибели.
Двумя годами позже другое турецкое войско, вторгшееся в Боснию, было разгромлено воеводой краля Твртка под Билечем к северо-востоку от Дубровника. Впечатление от этих побед было велико. Вассал султана Иоанн Шишман даже решил объявить о своей независимости от турок. Лазарь же, ободренный успехом, не закрепил своей победы и отправился на север отвоевывать у венгров сербскую область Мачву, издавна бывшую объектом притязаний венгерской короны.
Битва на Косовом поле
Решительная битва с турецкими завоевателями приближалась. Мурад II, испытавший на себе впервые на Балканах силу сербского оружия, тщательно готовился к походу, стягивал войска, не только из европейских владений, но и из Малой Азии. Стремясь обеспечить себе тыл, он подчинял прежде всего Болгарию, Видинское царство и Добруджу.
Весной 1389 г. Мурад выступил во главе огромной турецкой армии на завоевание Сербии. Турецкие войска были задержаны в пути до начала июня необычным в этом году разливом реки Марицы и ее притоков. К середине июня турки достигли центральной области Сербии и остановились на юге равнины, по названию Косово поле, составлявшей некогда ядро державы первых Неманичей. Косово поле — одна из плодороднейших долин Сербии, издавна бывшая житницей сербского государства,— стало свидетелем кровавой трагедии сербского народа. Долина, по которой протекает река Ибар, тянется на 60 км с севера на юг; рельеф Косова поля слабо холмистый с немногочисленными мелкими притоками реки Ибара был очень удобен для сражения конных армий. Вместе с тем местность не представляла никаких выгод какой-либо из борющихся сторон. Сербы были уверены в своих силах. Отказавшись от мысли напасть на турок в горных проходах и лесах, они решили помериться силами с могущественным врагом в открытом бою.
Сербские феодалы не созвали народного ополчения, выведя на поле лишь свои феодальные дружины. В сербском эпосе отразилось презрение сербских воевод и дружинников — юнаков (молодцев) к простолюдинам, не изучившим ремесла войны. В одной из песен, рассказывающей о результатах сербской разведки перед боем, Милош Обилич (или Кобилич), узнав о прекрасном вооружении и многочисленности турецкого войска, уговаривает разведчика не смущать Лазаря печальной правдой, а сказать ему:
У царя Мурада сила войска;
Но мы можем с турками сразиться,
Можем в битве одолеть мы турок.
Неискусно войско турок в битве:
Старики там да мастеровые,
Городские торгаши и ходжи —
Это войско битвы не видало;
И затем взялось лишь за оружье,
Чтобы только хлебом пропитаться...
О численности враждебных армий и о самом ходе битвы сохранились лишь позднейшие сербские известия. Турецкие свидетельства, авторы которых ставили своей целью прославить подвиги султана, не заслуживают доверия. Византийские авторы противоречат друг другу и передают нередко самые невероятные слухи, разнесшиеся после сражения по Балканам. Сербские народные песни также расцвечены народной фантазией и не могут служить достоверным источником. Однако все известия говорят о том, что силы турок значительно превосходили по численности войска сербов. В той же народной песне сербский разведчик сообщает:
Много видел я у турок войска;
Если б сербы стали б солью туркам,
Не хватило б на обед той соли.
Если дождь над станом их прольется,
То на землю не падет и капли:
На коней все ляжет да на войско.
Битва произошла 15 июня, в день св. Витта (Видов день). Войска сошлись при впадении речки Лаб в Ситницу, приток Ибара. В центре сербского войска стояли отряды краля Лазаря, составлявшие основную силу враждебной туркам армии. Правым крылом командовал один из крупнейших сербских феодалов, тесть Лазаря Вук Бранкович, которому принадлежало и само Косово поле и который в народном эпосе предстает как лютый враг Милоша Обилича и предатель. Левым крылом, состоявшим в основном из войск Боснии, командовал воевода Твртка Влатко Вукович, разгромивший турок год назад под Билечем.
Против войск Лазаря стояли основные силы турок, возглавляемые самим султаном Мурадом. Правым крылом турок, стоявшим против Влатко Вуковича, командовал сын Мурада Баязид, под начальством которого находились турецкие войска, размещенные в Европе. Левым крылом, составленным из отрядов, вызванных из Малой Азии, начальствовал второй сын Мурада Якуб. Войска Якуба стояли против войск Вука Бранковича.
Сражение сразу же приняло ожесточенный характер. Ни та, ни другая сторона не добилась сначала решительного перевеса. Но вот в лагерь султана пробрался один из мелких сербских феодалов Милош Обилич. В сербском народном эпосе рассказывается, что незадолго перед битвой Вук Бранкович обвинил Милоша в предательстве, и Милош поклялся убить в сражении султана турок, чтобы делом доказать несправедливость позорного подозрения. Умело разыграв роль перебежчика, изменившего сербам, Милош был приведен в шатер султана и неожиданно поразил его спрятанным в своем платье кинжалом.
Весть о гибели султана быстро разнеслась среди турок. Воспользовавшись их замешательством, сербы стали теснить турок, обратив в бегство левый фланг их войска. Этот временный успех послужил, по всей вероятности, причиной того, что первые вести об исходе битвы, полученные в Боснии и на Западе, говорили о разгроме турецкой армии. Но сын Мурада Баязид сумел быстро восстановить порядок в турецких рядах. Взяв власть в свои руки, он распорядился убить своего брата Якуба и лично возглавил основные силы центра турок. В бой была брошена и султанская гвардия — отборные войска янычаров. В сербских народных песнях говорится о предательстве, якобы совершенном Вуком Бранковичем, и об отсутствии взаимной выручки между воеводами и феодалами в ходе сражения.
Действительно, среди сербских войск не было полного единодушия. Часть сербских правителей южных областей Македонии беспрепятственно пропускала турок через свои владения, снабжала их даровым продовольствием и даже принимала участие в битве на стороне турок в качестве вассалов султана. Другие правители, объединенные под знаменами Лазаря, еще недавно вели друг с другом междоусобные войны - и едва ли совсем забыли о своей взаимной ненависти. Современник событий серб Михаил Константинович, говоря о причинах побед турок, писал: «И то знайте, что поганые турки так сильны не сами по себе, а из-за несогласия среди христиан... наша ненависть и междоусобная вражда приносят им победу».
Центр сербского войска был разгромлен. Лазарь и многие сербские вельможи были захвачены в плен. Согласно позднейшим источникам они были зарублены вместе с Лазарем и Милошем здесь же, на поле боя, на глазах у умиравшего от смертельной раны султана Мурада.
Сербы понесли одно из самых тяжелых поражений за все время своей многовековой истории. Они проявили чудеса героизма и мужества; десятки тысяч их полегли в неравном бою. Глубокой скорбью и гневом отозвалась в народе печальная весть о гибели последних сербских дружин, способных противостоять могучему и безжалостному противнику. Народ слагал песни и легенды о героях Косова поля. Веками в условиях турецкой неволи народные певцы и сказители пели их своим соотечественникам на дорогах и в селах, на праздниках и свадьбах, напоминая народу об эпохе независимости Сербии и призывая к борьбе с иноземцами-поработителями. Народ бережно хранил эти песни, передавая их от поколения к поколению. В одной из этих песен поется о слуге Лазаря Милутине, прискакавшем к царице — жене Лазаря, чтобы поведать ей о постигнувшем сербов несчастье. Еще до приезда покрытого ранами Милутина пролетавшие над дворцом вороны говорили царице:
Слава богу, царица Милица,
Мы сегодня от Косова поля.
Там сошлися сильные два войска,
Рать на рать ударила, сразились.
У обеих их цари погибли.
Кое-что осталося от турок,
А от сербов если и осталось —
Раненые, мертвые остались.
На вопросы царицы Милицы о своих близких, сражавшихся с турками, Милутин ответил:
Все они на Косове остались.
Где погиб наш славный князь — царь Лазарь,
Много копий там разбито в щепки,
Там разбито сербских и турецких,
И турецких, — только сербских больше.
Там ломали копья свои сербы,
Защищали государя-князя,
Старый Юг убит в начале битвы,
В первой схватке Юговичей восемь,
Восемь братьев — все убиты вместе.
Брат не выдал брата дорогого.
Храбрый Бошко был убит последним:
Он носился с знаменем по полю,
Разгонял один он силу турок,
Будто сокол голубей гоняет.
Где стояло крови по колени,
Там убит был Банович Страхиня;
Был убит наш воевода Милош
У Ситницы, у воды студеной,
Где немало перебил он турок:
Погубил султана он Мурада
И еще двенадцать тысяч турок.
Бог простит грехи его, а вместе
И его родителей: оставил
О себе он память, долго будут
В песнях петь о Милоше, доколе
Будут сербы и Косово поле.
Действительно, песни о народном герое, пожертвовавшем собственной жизнью, чтобы добиться перевеса в битве своему войску, поются и в современной Сербии.
Первое письменное известие от 27 июня о Косовской битве принадлежит перу русского дьякона Игнатия, сопровождавшего в 1389 г. московского митрополита Пимена во время его путешествия в Константинополь. «Мурад пошел с войском против сербского князя Лазаря, — пишет Игнатий, — и, как слышно, оба пали на поле битвы. Сначала обманом убил Мурада верный слуга Лазаря Милош, тогда турки выбрали царем Баязида, одержали верх над сербами, Лазаря захватили живым в плен, а с ним и многих его бояр, одних убили, других захватили живыми. По приказанию султана Лазарь был усекнут мечом. Битва происходила на Косовом поле».
Несмотря на полную победу, одержанную турками, Баязид боялся, что весть о том, какой ценой досталась эта победа, может побудить к выступлению против него других его врагов. Отправляя в Азию, в Бруссу, гроб с телом Мурада для захоронения, Баязид послал туда своим сановникам фирман (султанское распоряжение), в котором писал: «С надежными людьми отправил я носилки с телом моего отца, чтобы предать его погребению в Бруссе. Когда прибудет тело, вы его предадите погребению, никому не сказав о случившемся, напротив, покажите перед народом знаки победы, чтобы неприятели не могли ничего заметить».
Славянские народы под властью турок
Битвой на Косовом поле было покончено с независимым существованием Сербии. Сербские феодалы ценой признания своей зависимости от султана и обязательства выплачивать дань и служить в войске завоевателя сумели сохранить свои владения. Признала вассальную зависимость от Баязида (1389—1402) и жена Лазаря Милица, выдавшая за убийцу мужа свою родную дочь. Сын Лазаря Стефан, ставший кралем Сербии и правивший вместе с матерью, «свято хранил, — по словам источника, — данную ему (султану) клятву верности и... губил отечество... Милица правила за него Сербией, а он терял цвет сербского народа, сражаясь с христианами и неверными в рядах турецкого войска и в пользу Турции».
Сербские вассалы султана принимали участие в его походах даже в далекой Азии. Не прекратили они своих раздоров и у себя на родине. Избежавший гибели на Косовом поле Вук Бранкович вел частые войны с сыном Лазаря, и только в конце XIV в. попал в плен к Стефану и умер в его темнице. Область Вука Бранковича вместе с Косовым полем, имевшая большое стратегическое значение для господства над Сербией, была непосредственно подчинена туркам, оставившим здесь свои войска. Своими опорными пунктами с сильными турецкими гарнизонами султан сделал также города Скопле, Звечан и ряд других. Еще в течение семидесяти лет после битвы на Косовом поле Сербия оставалась на положении турецкого вассала, пока, наконец, не были ликвидированы последние остатки местного управления и турецкие власти не стали единственными распорядителями порабощенного сербского народа.
Вернувшись в Адрианополь, Баязид уже на другой год выступил походом в Малую Азию. Константинопольский император должен был лично сопровождать султана в походе в качестве его вассала и помогать Баязиду в завоевании последнего византийского города в Азии, еще отстаивавшего свою свободу, — Филадельфии. Вскоре после этого похода, в 1393 г., султан вторгся в зависимую от него Болгарию. Что послужило поводом к этому вторжению, остается неизвестным. Было ли это недостаточно исправное выполнение своих обязательств со стороны Иоанна Шишмана, или решение султана окончательно подчинить Болгарию своему непосредственному контролю, или не прекращающееся сопротивление народа завоевателям — можно лишь предполагать. Впрочем, последнее предположение представляется наиболее вероятным, так как именно в Болгарии с начала и до конца периода господства турок не утихала партизанская борьба народных героев — гайдуков, систематически с помощью населения наносивших туркам удар за ударом.
Во всяком случае, этот последний завоевательный поход турок в Болгарию сопровождался такими жестокостями по отношению к болгарскому населению, которые едва ли могли быть понятными, если бы оно встречало турок с изъявлениями полной покорности. Тырнов был взят турками в 1393 г. после осады. Город подвергся разграблению, а его население — жестоким репрессиям. Часть населения была перерезана в церквах и на улицах города, часть выселена или уведена в рабство. Казнь угрожала даже знаменитому болгарскому патриарху Евфимию Тырновскому, но была заменена ссылкой во Фракию, где он и умер.
Покинувший осажденную столицу Иоанн Шишман еще пытался бороться с турками, но в 1395 г. около местечка Самокова, лежащего к югу от Софии, его войска были разгромлены, а сам он был захвачен в плен. Болгария была превращена в турецкую провинцию во главе с наместником султана.
В этом же году объединенные войска венгров и валашского воеводы Мирчи Старшего дали туркам сражение при Ровине. При этом на стороне турок в битве принимали участие сын Лазаря Стефан, сын Вукашина Марко Кралевич и правивший в восточной Македонии племянник Стефана Душана Константин Деянович. Турки и отряды сербов понесли большие потери. Марко и Константин пали в битве. Однако Мирча и венгры не добились решительной победы. Исчерпав все свои силы, валашский воевода признал себя вассалом султана и обязался выплачивать дань. Добруджа, которая всего несколько лет назад была подчинена Мирчей, была занята турками, поставившими по городам и крепостям на Дунае свои гарнизоны. Признал вассальную зависимость от султана и правитель Видина.
Испуганный король Венгрии Сигизмунд, владения которого оказались пограничными с владениями турок, обратился после битвы при Ровине к папе с просьбой о помощи в организации нового крестового похода. Папа оказал Сигизмунду поддержку, и в следующем 1396 г. к Видину подошла армия крестоносцев из войск венгерского короля, отрядов рыцарей из Германии, Франции и Венеции, а также из войска рыцарей духовного ордена иоаннитов во главе с великим магистром. Под угрозой штурма Видина его правитель примкнул к крестоносцам, но скоро они были наголову разгромлены на Дунае под Никополем.
Видин — последний район Болгарии, до сих пор еще сохранявший относительную самостоятельность, был захвачен турками. Одновременно с завоеванием Болгарии турки заняли Фессалию и часть Средней Греции, а затем захватили Афины и подвергли опустошению Пелопоннес. Сопротивление, еще оказываемое туркам в Сербии и Болгарии, задерживало их завоевания. Когда же это сопротивление было сломлено, они стали полными господами на полуострове. Теперь следовало ожидать удара по Константинополю. Император Константинополя Мануил II (1391—1425) поспешил отправиться на Запад с предложением унии и просьбой о помощи. Казалось, Константинополь доживал свои последние дни. Однако падение его было отсрочено вторжением в Азию полчищ Тимура, нанесших османам в 1402 г. страшное поражение под Анкарой и взявших в плен Баязида.
Но нашествие войск Тимура не привело к падению власти турок на Балканах. Славянские народы полуострова оставались под турецким господством в течение почти пяти веков.
Турецкие завоевания сопровождались страшными опустошениями и разрушением производительных сил. Села и города лежали в развалинах, множество наиболее трудоспособного населения было перебито, переселено в Азию, продано в рабство или эмигрировало. Население стран Балканского полуострова значительно сократилось. Господство турок, стоявших на более низкой ступени хозяйственного и общественного развития, постоянный грабеж населения тормозили развитие производительных сил славянских народов.
Было приостановлено и развитие балканских городов, значительная часть населения которых была выселена в села и заменена турецкими жителями. Некоторые крупные города приобрели облик деревни. Так, например, был превращен в село разрушенный турками Пловдив. Но ни тяжелый налоговый и национальный гнет, ни гонения на культуру и язык болгар и сербов не принесли успеха ассимиляторской политике турецкого военно-феодального государства. Сербы и болгары сохранили в чистоте свой язык и свою культуру и не прекращали борьбы с иноземными завоевателями.
Отряды гайдуков подстерегали турецких правителей и феодалов на горных перевалах и в лесах, они нередко нападали и на вооруженные отряды турок, на владения самих турецких правителей и предателей — болгарских и сербских феодалов, которые, перейдя в мусульманство, стали называться спахиями. Не давали гайдуки покоя туркам в завоеванных ими землях, жестоко мстя им за унижения, гнет и издевательства над родным народом.
Гайдуки пользовались любовью и поддержкой населения, державшего с ними постоянную связь. Народные мстители призывали население к вооруженной борьбе против турецкого ига, В одной из гайдукеких болгарских песен есть такие слова:
Ты забей копье посреди села,
Посреди села, посреди площади,
Да собери верную дружину
И ступай в лес зеленый,
Чтобы турок гнать!
В другой народной песне мать, укачивая сына, просит его вырасти поскорее и стать гайдуком:
Чтобы свою землю вернуть,
Детей своих вызволить,
Жен своих освободить,
Отцов своих помянуть,
Да за матерей своих отомстить!
Однако стихийная партизанская война народа против турок, хотя и ослабляла их господство, не привела к освобождению от него народы Сербии и Болгарии. Это оказалось возможным только в 1878 г. благодаря братской помощи русского народа.
Падение Константинополя
Константинополь в начале XV в. Город Византии — древняя мегарская колония, на месте которой был основан Константинополь, — дал название обширному могущественному государству. Прошло одиннадцать веков от основания Константинополя, и государство почти свелось к городу, а слова «Византия» и «Константинополь» стали синонимами. По преданию, оракул назвал жителей Хадкидона, построенного на азиатском берегу Босфора, слепцами, не видящими преимуществ полуострова между Золотым Рогом, Босфором и Мраморным морем. Теперь же даже слепым было видно, что как ни могущественны наследники Византии — турки-османы, их господство на Босфоре останется непрочным, пока они не господствуют в Константинополе.
Константинополь разрывал их владения на две части, контролировал пути из западных частей державы османов в ее восточные части, господствовал над Босфором и Пропонтидой. Поэтому, пока столица бывшей империи продолжала свое существование, тревога не оставляла турецких правителей.
Еще в конце XIV в. византийский император Иоанн VII предлагал французскому королю Карлу VI права на трон империи в обмен на крепкий замок и 25 тысяч флоринов ежегодного дохода. Но король не купил Константинополя, у ворот которого стояли турки: казалось, что дни его сочтены. И только разгром османов Тимуром в 1402 г. отсрочил падение Константинополя еще на 50 лет. В 1424 г. положение империи снова стало отчаянным. Император Мануил II был вынужден отдать султану несколько небольших городов на берегу Черного моря, дал обязательство регулярно выплачивать дань — и только тогда султан на время оставил Константинополь в покое. Но другие осколки империи ромеев, независимые от Константинополя, должны были независимо от него вести борьбу за свое существование. Солунь уже через несколько лет после заключения договора Мануила II с султаном окончательно перешла в руки турок. Более успешно действовали морейские деспоты, несмотря на то, что их владения были опустошены турками в 1423 г. Прежде всего они расширили свои владения за счет Ахейского княжества, основанного латинянами, а затем даже вышли за пределы Пелопоннеса, оккупировав Афины и Фивы. Однако успехи эти были непродолжительными. Они обеспокоили султана, и в 1446 г. турки снова вторглись в Среднюю Грецию, а затем и в Морею. Их отряды рассыпались по Пелопоннесу, совершая убийства, творя грабеж и забирая в плен население. 60 000 пленных увел султан из Морей, сделав ее правителей своими данниками и ваосалами.
Константинополь между тем доживал свои последние дни. Внешне, стороннему наблюдателю могло показаться, что жизнь в городе продолжала бить ключом. При императорском дворе по-прежнему совершались торжественные приемы и празднества. Но императоры были при этом не гордыми повелителями, перед которыми заискивали и дружбу которых старались снискать иноземные послы, а жалкими просителями, вымаливающими у представителей западных держав поддержку, а у посланников султана — мира и отсрочки в уплате дани. Драгоценности, покрывавшие одежды и трон императора, были теперь поддельными — стекло вместо алмазов, медь и позолота вместо золота и серебра. Жалкие претензии во что бы то ни стало следовать традициям церемониала оправдывали широко распространенную в это время среди византийцев поговорку: «Мир погибал, а жена моя все наряжалась».
На рынках столицы еще велась оживленная торговля товарами, привозимыми сюда из Европы и Азии. Но она находилась целиком в руках иноземцев, свободных от уплаты торговых пошлин в казну императора или плативших ничтожно мало. Снабжение Константинополя продуктами оказалось в руках генуэзцев. Господствуя на море, они перехватили всю торговлю хлебом Константинополя не только с Северным Причерноморьем, но и с прибрежными районами Пропонтиды.
Нищета трудового населения столицы была ужасной. Голод и эпидемии были постоянными гостями в кварталах бедноты. С 1348 г. по 1431 г. чума 9 раз свирепствовала в Константинополе, сильно сократив его население. Часть обездоленных была безучастна в своей беспросветной нужде к угрозе турецкого завоевания, питая даже смутные надежды на улучшение своего положения под властью султана. Другая часть была готова пойти на смерть, чтобы отстоять столицу от «бусурман-турок». Но и та и другая лютой ненавистью ненавидела латинян — генуэзцев и венецианцев, решительно отказываясь принять униатство, даже если бы это обеспечило военную помощь Запада.
Господствующий класс остатков империи был расколот междоусобной борьбой. Часть близко стоявших к трону феодалов, сановников и представителей высшего духовенства поддерживала идею унии, и с Римом завязывались переговоры, особенно оживленные к моменту, когда Константинополь оказался перед непосредственной угрозой нападения. Противники унии были особенно многочисленными среди духовенства; они находили широкую поддержку в народе, указывая на двусмысленность позиции папства и западных государей, стремившихся под предлогом помощи захватить безраздельное господство в Константинополе. Но противники унии не имели реального плана спасения Константинополя, они более уповали на бога и фанатически разжигали в народе веру в чудесное избавление города от «агаряв», которое господь «дарует» за «верность» православию.
Среди представителей антилатинской партии постепенно росло и усиливалось туркофильское течение. До времени затаенное в столице, оно получило уже широкое распространение среди феодалов во Фракии и на островах. Выказывая полную покорность туркам и предоставляя им помощь в борьбе против собственного народа, они умели сохранить такой ценой по крайней мере часть своих владений и доходов.
Каждая из группировок господствующего класса стремилась посадить на престол своего кандидата. Как в столице, так и в Морее постоянно вспыхивали смуты и междоусобия. Деспоты Морей, то один, то другой, вовлекали турок в свою борьбу, отдавая население на поток и разграбление своим союзникам. Один византийский писатель, говоря о внутреннем положении Константинополя в конце XIV в., писал: «Трудно найти на свете подобие того хаоса, который царит в столице... Продолжает свирепствовать старое зло, которое причинило общее разорение. Я разумею раздоры между императорами из-за призрака власти. Ради этого они вынуждены служить варвару: это единственный путь, дающий возможность дышать. Всякий понимает, что кому из двоих варвар окажет поддержку, тот и возобладает... Константинополь, лишенный своего гарнизона, лежит обнаженный, словно добыча для того, кто пожелает ее схватить. И внутри города граждане — и не только рядовые, но и слывущие за самых влиятельных в императорском дворце — восстают, ссорятся друг с другом и дерутся за высшие должности. Каждый стремится пожрать все сам, и если это ему не удается, он грозит переходом к врагу и нападением на свою страну и друзей».
Флорентийская уния
В 1425 г. умер Мануил II. На смертном ложе он запретил своему сыну и преемнику Иоанну VIII (1425— 1448) искать помощи на Западе. Проведя несколько лет в бесплодных путешествиях по Европе, Мануил II убедился в вероломстве папства и западных венценосцев. Только безусловная сдача Константинополя в их руки еще могла привести к их выступлению против турок.
Иоанн VIII не внял совету отца. В 1437 г. император лично с группой высших иерархов восточной церкви отправился на Запад. Делегация приняла участие в заседаниях Ферраро-Флорентийского церковного собора 1438 г. Вопрос об объединении церквей был одним из главных вопросов на соборе. Жаркие споры и дебаты, которые должны были — по мнению византийцев — решить судьбу Константинополя, принимали нередко ожесточенный характер. Надежды сменялись отчаянием, выступления некоторых византийских делегатов были исполнены глубокого драматизма. Раскололась сама византийская делегация, часть иерархов решительно отвергала унию. Император подал пример, первым перейдя в униатство, и в 1439 г. была объявлена Флорентийская уния — объединение восточной и западной церкви, подчинение Константинопольского патриаршества престолу св. Петра.
Византийцы уступили в основных вопросах догмы, признали «исхождение святого духа и от отца и от сына» и верховенство папы, выговорив право сохранить привычный ритуал восточно-православной церкви и выбирать патриарха, лишь утверждаемого Римом. Но уния была мертворожденной с самого своего появления — на соборе было поставлено условие: привести население к униатству и лишь затем ожидать реальной помощи Запада. Но как раз это-то условие и было невыполнимым. И император и патриарх хорошо знали это — население Византии не принимало унии раньше, не было оснований рассчитывать, что оно примет ее и теперь.
Утратив последние иллюзии, обескураженные и отчаявшиеся, возвращались делегаты в Константинополь, стыдясь своей бесполезной капитуляции перед папством. Некоторые из них еще дорогой отреклись от униатства.
Крестовые походы против турок. Проблеск надежды появился снова в начале 40-х годов. Собирался новый крестовый поход. Его инициаторами были правители государств, у порога которых появились турецкие полчища: Венгрия, Польша, Трансильвания, города Адриатического поморья. Папство обратилось с воззванием к рыцарству Запада, и в Южной Венгрии летом 1443 г. собралось до 25 000 воинов. Во главе ополчения встали король Польши, объдинивший в это время в своих руках и венгерскую корону — Владислав III Ягеллон, знаменитый трансильванский воевода Янош Гуниади и сербский деспот Георгий Бранкович, изгнанный турками из своих владений. В октябре ополчение перешло Дунай, разгромило под Нишем турецкие войска наместника султана, взяло Сердику и вторглось во Фракию.
Вести о победах крестоносцев были с ликованием встречены в Константинополе. Но радость была преждевременной. Во Фракии крестоносцы встретили сильное сопротивление, а наступившая зима принудила их начать возвращение. Правда, на обратном пути, к югу от Ниша, они еще раз разгромили в начале 1444 г. турок, и тогда Мурад II запросил десятилетнего мира, возвращая земли Георгию Бранковичу и отказываясь от упрочения своей власти в Валахии. Мир был заключен. Но положение скоро изменилось коренным образом. Быстрый успех во время отсутствия основных сил султана в Европе вскружил голову честолюбивому Ягеллону. Венеция обещала ему поддержку на море, Византия взывала о помощи, папство благословляло на новые «подвиги». Не закрепив своих успехов, вожди крестоносцев самонадеянно нарушили договор, но к этому времени Мурад II уже подготовил свои полчища к войне в Европе. В сентябре 1444 г. крестоносцы вторглись в Болгарию, направившись к морю, куда должен был прибыть обещанный венецианцами флот. Силы были на этот раз еще меньше: удовлетворенный условиями договора, тесть султана Георгий Бранкович отказался принять участие в походе. Венецианский флот не пришел на помощь. В ноябре 1444 г. под Варной крестоносцы встретились с огромной армией султана и потерпели страшное поражение. На поле битвы пал и глава ополчения Владислав III Ягеллон. Не смирился с поражением лишь Янош Гуниади, но и он через четыре года, встретившись снова с турками в Сербии на Косовом поле, несмотря на чудеса храбрости своих воинов и крайнее ожесточение битвы, был разгромлен. Остатки его армии были взяты в плен или рассеяны, а сам Гуниади должен был ночами, по глухим дорогам пробираться в Венгрию.
Это были последние попытки со стороны католических стран Европы помешать успехам турок на Балканах. Отныне Византия окончательно осталась одна лицом к лицу с могущественным врагом, увеличившим свои силы грабежом ресурсов завоеванных владений империи и славянских стран. Только в Албании, далеко в горах, отрезанный от мира и также в одиночку продолжал вести героическую борьбу албанский народ во главе со Скандербегом. В некоторых районах продолжали борьбу также болгары и сербы.
Подготовка к осаде Константинополя
В 1448 г. умер Иоанн VIII. Спор между братьями Константином и Дмитрием за право владеть Константинополем был решен Мурадом II в пользу Константина, коронация которого состоялась в 1449 г. Через два года умер и Мурад II. Султаном стал его сын Мехмед II (1451—1481), прозванный Завоевателем. Борьба за Константинополь вступила в решающую фазу.
По согласным отзывам современников, последний византийский император Константин XI Палеолог-Драгас, был выдающейся личностью. Он обладал незаурядными полководческими способностями, личным обаянием и храбростью. Но все его качества не могли оказать какого-либо заметного влияния на ход событий, исход которых был ясен. Все отчаянные усилия нового императора могли отдалить теперь даже не год и месяц, а лишь день падения столицы.
Мехмед II был молод, талантлив, решителен и жесток. Он был сыном наложницы и не мог рассчитывать на престол, если бы его старшие братья не умерли раньше его. Придя к власти, Мехмед II убил своего восьмимесячного брата. О жестокости Мехмеда II ходили слухи, заставлявшие трепетать даже его друзей. Рассказывали, что он отрубил голову своему рабу только для того, чтобы показать судороги шейных мускулов итальянскому художнику, который писал портрет султана. По другой легенде, Мехмед II приказал вспороть животы четырнадцати своим слугам, чтобы узнать, кто из иих осмелился съесть дыню из его сада. Не раз султан лично творил расправу над своими подданными. Любя бродить переодетым по улицам Адрианополя, он сам убивал неосторожного, который не мог скрыть, что узнал султана.
Мехмед II был вместе с тем способным полководцем, умевшим обдуманно и с большой настойчивостью добиваться своих целей. Овладение Константинополем стало его заветной мечтой, едва он вступил на престол.
Вернувшись ранней весной 1452 г. из похода в Малую Азию, Мехмед II решил блокировать Константинополь и с моря, как он уже был блокирован с суши. В северной части Босфора, на азиатском берегу, еще при Мехмеде I турки выстроили крепость Анатоли-Хиссар. Теперь против нее на европейском берегу Босфора Мехмед II приступил к строительству крепости Румели-Хиссар. Послы императора пытались заявить протест Мехмеду II, но получили в ответ: «От твоего города, — велел передать султан Константину, — я не отнимаю ничего. За пределами своего рва твой город не имеет ничего... Если же еще кто явится ко мне по этому делу, с него будет содрана кожа». Открытая война была объявлена. Многие представители византийской знати бежали на Запад, отсылали туда свои семьи и ценности. Петля захлестнулась вокруг города: горло Босфора было перехвачено, и уже в августе пушки крепости стали топить корабли, отказывающиеся от их осмотра турецкими чиновниками. В Константинополе снова думали о том, как получить помощь с Запада. К 1450 г. положение униатов в столице было таково, что униатский патриарх предпочел бежать в Рим. Массы населения слепо шли за новым главой антилатинской партии — монахом Геннадием Схоларием. Папа был раздражен упорством «схизматиков» и осенью 1452 г. в ответ на просьбу о помощи прислал кардинала Исидора, бывшего московского митрополита, прогнанного из Москвы после того, как он принял унию на Флорентийском соборе. С Исидором прибыли несколько десятков наемников с острова Хиос, Генуя прислала два военных генуэзских корабля с 700 воинов, возглавляемых опытным военачальником Джованни Джустиниани Лонгом, из Венеции вскоре прибыли также два корабля под командованием Морозини. Полагая, что Запад готов оказать ему значительную помощь, Константин объявил о возобновлении унии; в декабре в храме св. Софии была торжественно совершена униатская церковная служба. Весть об этом была с возмущением встречена населением; огромная толпа, предводительствуемая монахами, отправилась в монастырь Пантократора, к Геннадию Схоларию. Глава православных не вышел к возбужденному народу, он вывесил на дверях своей кельи ответ на вопрос пришедших, как быть: «О жалкие ромеи!— писал он. — Зачем вы сбились с праведного пути: удалились от надежды на бога и стали надеяться на силу франков; вместе с городом, в котором скоро все будет разрушено, отступили вы и от благочестия вашего?.. Милостив буди мне, господи! Свидетельствую пред лицом твоим, что неповинен я в этом». Так этот фанатичный предводитель антилатинской партии, предрекая гибель городу, умывал руки, усилив своим заявлением лишь смуты и раскол среди населения столицы. Народ вслед за монахами объявил оскверненными церкви города, в которых совершалось богослужение по униатскому обряду, в том числе и св. Софию.
Выражая настроения крайних приверженцев православия, начальник византийского флота Лука Нотара бросил крылатую фразу, быстро облетевшую весь Константинополь. Узнав о восстановлении унии, он сказал: «Лучше увидеть в городе царствующей турецкую чалму, чем латинскую тиару». Мало того, что в городе не прекращалось соперничество между жившими в нем и в Галате, а также прибывшими защищать его генуэзцами и венецианцами — продолжалась борьба и между греками и иноземцами; согласия не было и среди самих греков. Константин XI лихорадочно готовился к осаде города: запасал продовольствие и оружие, укреплял полуразрушенные местами стены, лил пушки, торопил деспотов Пелопоннеса с присылкой помощи. Но братья-деспоты не прекращали раздоров друг с другом; посланный султаном со значительным войском Турхан-паша постоянно вмешивался в эти раздоры и сковывал силы морейских греков, так и не оказавших существенной помощи Константинополю.
Видя приближение развязки, генуэзцы Галаты стали частыми гостями в Адрианополе при султанском дворе. Они торопились заручиться благосклонностью султана на случай падения Константинополя: подносили Мехмеду II богатые дары, предлагали дружбу и мир, давали советы и обещания.
Приготовления Мехмеда II были между тем грандиозны. Султан считался довольно образованным человеком, некоторые познания в истории он получил и от окружавших его ренегатов-греков. Он знал, что взятие такой твердыни, как Константинополь, было нелегкой задачей даже теперь, когда исчезла былая мощь Византии. «И проводя все те ночи без сна, — писал о нем византийский писатель Дука, — и беспокоясь, не оставлял он дум о городе, часто беря в руки бумагу и чернила и чертя план города, показывая сведущим в укреплениях, где и как поставить боевые машины и укрепления, где провести подкопы и вход в ров. и лестницы к какой стене поставить, — а попросту сказать: всякое приготовление обдумывал он ночью, а рано утром по его приказу все делалось, потому что руководил он находчиво и очень хитро». Основное внимание Мехмед II уделил созданию осадной артиллерии. В Адрианополе появился бежавший из Константинополя литейный мастер венгр Урбан, недовольный нищенской оплатой своих трудов византийским императором. Обласканный султаном, Урбан стал лить пушки для турок. По особому заданию Мехмеда II он отлил пушку чудовищной величины, стрелявшую каменными ядрами в 600 килограммов весом каждое. Для перевозки ее к стенам Константинополя потребовалось 60 отборных волов и множество народу, занятого выравниванием дороги, строительством и укреплением мостов и удержанием пушки в равновесии на специально сооруженных для этого катках. Перевозка пушки от Адрианополя до Константинополя заняла, как сообщают современники, около двух месяцев.
Начало осады
Весной 1453 г. султан закончил последние приготовления к походу. Вперед была выслана часть войска, которая овладела последними городами Византии — Месемврией, Анхиалом, Визой и Селимврией. Турки опустошили окрестности столицы: проастии, загородные имения, укрепления, башни и даже деревни — все было разрушено и сожжено; не успевшее бежать под защиту стен города население было взято в плен, перебито или переселено в другие места. Вокруг обреченного города вместо некогда цветущих садов и виноградников, загородных вилл с фонтанами ,и прудами лежала безжизненная пустыня. Вскоре двинулись к Константинополю и основные силы османов. Вместе с войском к столице ромеев переправлялись бесчисленные стенобитные и метательные машины, пушки и ядра, лестницы и заступы, порох и продовольствие — все, что было необходимо для осады громадного города. Кроме многотысячной армии, пешей и конной, двигались десятки тысяч вспомогательных отрядов и толпы разного люда, жаждущего добычи и случайной поживы. Масса вьючных животных и повозок с различным оружием и провиантом дополняла картину. Одновременно к Константинополю подошел многочисленный турецкий флот, закрывший морские подступы к городу и с севера и с юга.
Константинополь имел форму огромного треугольника, вершина и две стороны которого омываются морем. Длина окружающих его стен равнялась приблизительно 20 километрам. Стены, омываемые Мраморным морем и волнами Босфора, были прочными и подступали вплотную к морю. Было ясно, что не отсюда осажденным угрожает опасность. В продолжение всей осады южная стена не отнимала сил у защитников города. Наиболее слабо укрепленной была стена, идущая вдоль Золотого Рога, имевшая и наибольшее количество ворот, так как залив был главной гаванью города. Залив был перегорожен тяжелой цепью, протянутой от стен города к крепостной башне Галаты и препятствующей входу в него неприятельских судов, и северная стена была под охраной стоявшего в заливе византийского флота. Численность его была крайне невелика. В разных источниках она определяется по-разному, но ни один из авторов-современников не насчитывал в нем более двух с половиной десятков кораблей. Здесь были три генуэзских корабля, на двух из которых прибыл на помощь городу Джустиниани, три корабля с острова Крита, три больших венецианских торговых судна, два-три корабля из Испании и Франции и несколько византийских крупных и мелких, военных и торговых судов. Несмотря на свою малочисленность, этот флот представлял в войне с турками серьезную силу, так как его корабли значительно превосходили по качеству и вооружению суда турок. Они имели высокие борта, позволяющие стрелкам и пушкарям укрываться от стрел и ядер врага, и, кроме пушек, имели на вооружении знаменитый «греческий огонь». Моряки Константинополя, а также генуэзцы и венецианцы были гораздо более опытными в искусстве морского боя и судовождения, чем экипажи турецких кораблей. Казалось, что цепь, перегораживающая залив, и стоящие за ней суда надежно защищают северную стену Константинополя. Поэтому защитники города сосредоточили главные силы на обороне третьей, западной стены, против которой расположились несметные полчища конных и пеших войск султана и на которую должен был, несомненно, обрушиться их основной удар.
Количество защитников города было ничтожно. Население Константинополя ко времени осады значительно сократилось, но и теперь он насчитывал не менее 50 тысяч жителей. По словам Георгия Сфрандзи, бывшего личным другом и секретарем Константина XI, незадолго перед осадой император распорядился, чтобы стратиги и димархи (гражданские чиновники) составили каждый в своем районе города списки лиц, «как светских, так и монахов, способных к военной службе, указав также, какое каждый из них имел оружие для обороны». Когда эти списки были представлены во дворец, Константин XI приказал Сфрандзи лично произвести подсчет общего числа защитников города и сохранять эти результаты в глубокой тайне. Итоги подсчета поразили секретаря и императора, исполнив обоих, как говорит Сфрандзи, «грустью и великим унынием». Согласно спискам, готовых к защите граждан было 4973 человека, «кроме иностранцев, которых едва ли насчитывалось 2 тысячи». Боеспособных мужчин город имел, разумеется, намного больше, но они почему-то не могли или не хотели принять участия в его обороне.
Длина стены, обращенной к суше, была равна примерно 7 километрам; следовательно, даже если бы две трети защитников города встали на ее оборону, на каждого из них пришелся бы участок стены, равный приблизительно полутора метрам. Но ведь немало воинов находилось на судах, и сторожевые посты имелись и вдоль других стен города. Цифра, сообщаемая Сфрандзи, фантастически ничтожна. Может быть, в списках, которыми он занимался, действительно число воинов не превышало 5 000. Однако в ходе осады какая-то часть городского населения, как мы увидим, пришла на помощь своим защитникам и принимала активное участие в боях. Но так или иначе, количество обороняющих город было совершенно недостаточным. Без помощи извне город был заранее обречен на гибель.
Западная стена была двойной и наиболее укрепленной; перед ней тянулся глубокий ров, наполненный водой. В северо-западном углу к стене примыкала крепость — дворец Влахерны, на юго-западе — крепость Кикловион (Семибашенный замок). Стена имела более ста бастионов, особенно мощных вблизи ворот, которых город имел на этой стороне 7. Главными из них были ворота св. Романа, а к северу от них — Харисийские (или Адрианопольские) и деревянные (Ксилопорта), к югу же от ворот св. Романа — ворота Царские и Золотые, ведущие в крепость Кикловион. Против Харисийских ворот не было второй, наружной стены и рва, который был вырыт по приказу Константина XI только перед самой осадой. Несмотря на свою высоту и толщину, стены потеряли былую прочность. Местами они настолько обветшали, что защитники города, боясь разрушить их, не осмеливались ставить на них пушки крупного калибра.
Гибель Константинополя была одним из крупнейших событий позднего средневековья, и многие авторы на самых разных языках описали последние дни византийской столицы. Известия и описания эти нередко весьма противоречивы — и не только в деталях: самая оценка событий в них различна. Среди всех авторов выделяются два: Сфрандзи и Нестор Искандер. Сфрандзи пережил всю осаду и был участником и свидетелем событий в городе от начала осады и до своего пленения. Нестор Искандер — русский по происхождению, попавший мальчиком в плен, вероятнее всего, к татарам и перепроданный или отправленный ими к турецкому султану в его гвардию янычаров. Принужденный переменить религию, он был воспитан в султанской военной школе и стал янычаром. Воспитание янычаров осуществлялось в духе смертельной ненависти к «неверным», т. е. христианам, и беспредельной рабской преданности своему повелителю. Войска янычаров составляли ядро турецкого войска, султанскую гвардию, наиболее боеспособную часть всех турецких военных сил. Но Нестор Искандер вопреки всему этому мечтал о возвращении на родину, глубоко затаив ненависть к поработителям. Участвуя в осаде в янычарских войсках султана, он был душой с осажденными, радуясь всем их успехам и втайне оплакивая их неудачи. Будучи очевидцем всего, что происходило вне города, в стане его врагов, Нестор написал вскоре после падения Константинополя повесть о его гибели. Произведение Нестора Искандера было написано на древнерусском языке и в конце XV — начале XVI в. занесено на Русь. Количество осаждающих Нестор определял в 258 тысяч человек, что, по всей вероятности, является значительным преувеличением. Впрочем, такую же цифру называет и Сфрандзи. Другие авторы определяют число турецких воинов в 150—200 тысяч человек. Близкие к этому данные приводит византийский писатель Дука, который сообщает, что на одного защитника стен приходилось до 20 осаждающих.
Первый штурм
2 апреля султан поставил свою палатку на невысоком холме против ворот св. Романа; турки расположили свои войска и 14 батарей пушек вдоль всей западной стены, сосредоточив основные силы в центре, близ ставки султана, где была установлена и огромная пушка Урбана. Одновременно отряды турок окружили с севера Галату, чтобы заставить генуэзцев соблюдать обещанный ими султану нейтралитет. Турецкий флот прервал всякое сообщение Константинополя с внешним миром по морю. Правое крыло турецкого войска составляли отряды, переправленные из Азии, левое крыло состояло из отрядов европейских вассалов султана, хорошо вооруженных и закованных в латы недавних врагов турок из Сербии, Болгарии и Греции. Позади ставки султана, окруженной 15-тысячным войском янычаров, расположилась конница, прикрывающая тыл осаждающих на случай, если с Запада Константинополю будет послана помощь, слухи о которой не переставали ходить до последних дней осады города.
Константин XI еще раз отправил на Запад и на острова воззвания о помощи и посольство к султану — просить мира любой ценой. Но султан не хотел никаких переговоров — он решил сделать Константинополь своей столицей. На рассвете 7 апреля в стане турок раздался первый пушечный выстрел — битва за город началась.
Главные силы защитников города были стянуты к воротам св. Романа, на штурм которых турки бросили свои основные силы и на которые они обрушили огонь большинства своих батарей. Командовал здесь Джустиниани, которому император доверил и общее руководство обороной города. Начальство над флотом и оборона северной стены были поручены Луке Нотаре; между ним и Джустиниани сразу же возникло соперничество, и Лука Нотара отказался в один из критических моментов на западной стене помочь Джустиниани и передать ему часть своей артиллерии. Сам Константин почти не покидал бастионов у ворот св. Романа.
В течение первых дней осады турки ограничивались обстрелом городских стен из пушек. Их артиллерия значительно превосходила и по количеству и по качеству артиллерию греков и сыграла в падении города одну из главных ролей. Правда, первые результаты обстрела разочаровали султана. Бессистемно посылаемые в стены каменные ядра раскалывались, они лишь крошили наружный слой стены, не причиняя ей существенного вреда. Огромная пушка, которой не давали остыть, вскоре разорвалась, причем пострадал и сам ее творец Урбан, которому срочно пришлось отлить новую, стрелявшую без помех до конца осады. Но скоро положение изменилось. Турецкие бомбардиры стали смазывать жерла пушек маслом после каждого выстрела, а венгерский посол, прибывший от Яноша Гуниади в лагерь турок, научил их искусному приему обстрела и разрушения крепостных стен.
В первые дни обстрела осажденные не раз открывали ворота, совершая нередко удачные вылазки и нанося серьезный урон туркам. Под стенами города завязывались ожесточенные рукопашные схватки, но скоро, несмотря на успешный исход этих сражений, император запретил вылазки. Они вели к потерям, которые никак не оправдывались результатами. Отныне осажденные стали выходить за пределы стен только ночью, тайно от турок.
8 апреля турецкие войска начали штурм города. «Откликнувше свою безбожную молитву», — пишет Нестор, — после сильного обстрела города из пушек, пищалей, метательных машин и луков, так что «гражане от безчисленного стреляния не можаху стоати на стенах», турки «нападоша на град вкупе со всехъ странъ, кликуше и вопиюще, овыи со огны различными, овые с лествицами, овые с стенобитными хитростьми и иными многы козни на взятие града». На головы осаждающих лили кипяток, кипящую смолу, сыпали камни; в них стреляли из луков, пищалей и пушек. Причем греки заряжали свои небольшие пушки пулями в лесной орех величиной, в заряде их было от 5 до 7 — этим достигалось одновременное поражение одним выстрелом нескольких врагов.
Колокола бесчисленных церквей города звонили непрерывно, дым от пушечных выстрелов и пыль слепили глаза, в городе раздавались плач и рыдания, дико вскрикивали раненые и умирающие, неумолчными боевыми криками сражающиеся подбадривали друг друга, звенели мечи и сабли, все слилось в сплошной грохот и «не бе слышати, — говорит Нестор, — друг друга, что глаголет». Трупы падали с обеих сторон, убитыми и ранеными турками скоро наполнились рвы, груды тел лежали у стен, по которым стекала кровь. Новые отряды турок бросались на бастионы, поднимаясь по мертвым телам, как по ступеням. Но скоро отступили, оставив у стен города, по словам Нестора, до «8 тысяч всех убиенных». Не предпринимая нового штурма, султан возобновил обстрел города.
Морская победа византийцев
20 апреля произошло первое морское сражение. Еще задолго до осады Константин XI отправил на острова Эгейского моря своих архонтов и стратигов закупить продовольствие. В апреле 4 генуэзских корабля, нанятые императором, и один корабль Константина, везший хлеб из Пелопоннеса (по другим данным — из Сицилии), вынуждены были задержаться у острова Хиоса из-за противного северного ветра. Ветер переменился через несколько дней, но когда корабли подходили к городу, он был подвергнут уже полной блокаде. 5 судов были встречены несколькими сотнями кораблей и лодок турецкого флота, начальник которого болгарский феодал — ренегат Балта-оглу решил захватить идущие в Константинополь суда. Корабли греков и генуэзцев, не сбавляя хода, двигались к городу, несмотря на тучи стрел, обрушившихся на них. По словам Дуки, стрел было так много, что они мешали гребцам погружать весла в воду. Большие и прекрасно вооруженные корабли императора топили суда турок вместе с людьми, громили скучившийся флот турок из пушек и метательных машин, жгли его греческим огнем.
Сражение разыгралось в виду города. С затаенным дыханием жители Константинополя следили за ходом боя. На берегу в пышном окружении своей свиты следил за ходом битвы и сам султан Мехмед II, удивление и досада которого возрастали с минуты на минуту. Рассказывали, что в один из самых критических моментов, видя бессилие и гибель своих моряков, в отчаянных усилиях стремившихся на глазах своего повелителя взять на абордаж греков, Мехмед II в крайнем возбуждении въехал на коне в море, как будто хотел сам помочь своим кораблям. Несмотря на страшный урон, который терпели турки, султан заставил повторить атаку, но она закончилась еще более плачевно: турецкие суда тонули и горели вместе со своими экипажами, а все пять кораблей греков и генуэзцев уже входили в гавань города. По сообщению Сфрандзи, турецкий флот потерял в этом сражении десятки судов и свыше 12 тысяч убитыми.
Борьба на стенах. Одновременно с обстрелом города и первыми попытками штурма, отбитого защитниками стен, султан приказал рыть подкоп под Харисийские ворота, намереваясь взорвать их и открыть проход в город для осаждающих. Но греки узнали о подкопе турок и под руководством «германца Иоанна, весьма искусного в военных подкопах и в изготовлении пороха», стали рыть встречный подкоп, куда заложили много пороха. Когда между подкопами турок и греков осталось ничтожное расстояние, греки взорвали порох вместе с находившимися под землей турками. Еще несколько попыток разрушить стены с помощью подкопов не дали результатов; скалистый грунт делал работу страшно трудной, и турки скоро отказались от этого способа разрушения стен города.
В воротах св. Романа и на других участках стены уже появились между тем широкие бреши. Чтобы проложить к ним дорогу через ров, султан бросил толпы людей на работы по его засыпке. Под обстрелом греков, неся огромные потери, тысячи людей устремились ко рву, бросая в него камни, связки хвороста, бревна, пустые бочки, мешки с песком и землей. В тесноте, под градом стрел, ядер и камней, летящих со стен, обезумевшие от ужаса и ярости люди сталкивали в ров друг друга, «а идущие позади, — по славам Сфрандзи, — безжалостно бросали на них сучья и землю, засыпая их всех этим и живыми отправляли в ад». Ров засыпали, но едва наступала ночь, как осажденные под покровом темноты очищали его, и на утро ров приобретал свой обычный вид.
Султан приказал изготовить огромную осадную башню, имевшую несколько ярусов. На одних ее этажах были установлены пушки, на других было помещено множество различных материалов для засыпки рва, на третьих находились всевозможные осадные орудия, лестницы и крючья для осады стен. Снаружи башня была покрыта тремя рядами сырых воловьих шкур, которые должны были предохранить ее от огня, если бы осажденные попытались ее сжечь. Башня была поставлена на колеса, и ее пушки дали одновременный залп по воротам св. Романа. Залп снес до основания бастионы вблизи ворот. Башня тотчас была придвинута ко рву, и пока одни стреляли из ее пушек, другие засыпали ров находящимися в ней материалами. Ров был засыпан, башня придвинута, но утомленные турки были отбиты и глубокой ночью прекратили свои атаки, надеясь, «что рано утром они» без большого труда войдут в город».
И вот ночью, рассказывает Сфрандзи, под руководством Джустиниани, ободряющего своих воинов, и в присутствии императора со многими горожанами, «пришедшими на помощь, совершив великий труд, рвы очистили, упавшую башню (ворот св. Романа) с неимоверными усилиями восстановили, а неприятельскую осадную машину... сожгли. Когда же около третьего пения петухов появились с радостью неприятели, надеясь... легко войти в город, и когда они увидели, что их надежды тщетны, они были поражены. Дивился искусству наших и султан, весьма опечаленный и посрамленный, и, дивясь, говорил: Если бы и 37 тысяч пророков сказали мне, что эти нечестивцы, — т. е. мы, — в одную ночь могут сделать, что они сделали, — я бы не поверил».
Потерпев неудачу со штурмом западной стены, султан решил усилить натиск на северную, наиболее слабую стену. Но для этого нужно было, чтобы суда турок вошли в Золотой Рог. Попытки порвать цепь были безуспешными. Охранявший ее императорский флот и суда генуэзцев и венецианцев наносили большой урон турецким кораблям, осмеливавшимся приближаться к цепи. Тогда султан решил перетащить в залив свои суда волоком по суше. Позади Галаты была выравнена и устлана досками дорога длиной в 8 км, соединявшая берега Босфора с Золотым Рогом. Генуэзцы Галаты ничем не помешали этим приготовлениям турок. Поведение торговцев Лигурийской республики в течение всей осады Константинополя вообще было вероломным. С одной стороны, они боялись падения столицы империи, опасаясь, что останутся после этого один на один с могущественным врагом и могут быть в любую минуту раздавлены по малейшему капризу султана, несмотря на все их с ним договоры. Но еще более они боялись открытого разрыва с султаном. Поэтому ночью они нередко помогали своим соотечественникам в Константинополе, а днем — туркам.
Когда помост был готов, он был обильно смазан салом и жиром, и в ночь на 22 апреля в Золотой Рог было перетащено 80 турецких судов. Затем от северного берега Галаты в глубь залива был построен плавучий деревянный настил, на котором были установлены пушки для обстрела кораблей греков и городских стен. Эти меры султана вызвали уныние среди осажденных.
Приходилось снимать часть и без того слабых сил с западной стены, чтобы усилить оброну северной. На военном совете в Константинополе было решено сжечь корабли турок «греческим огнем». Вызвалось 40 добровольцев — смелых и сильных юношей из греков и итальянцев. Они должны были ночью на трех легких быстроходных судах подкрасться к флоту турок, поджечь его и деревянный помост. Но узнавшие об этом генуэзцы Галаты, стараясь снискать расположение султана, предупредили турок. Смельчаки попали в засаду и были схвачены, успев поджечь лишь один корабль. Все взятые в плен были казнены; в ответ император приказал казнить 260 пленных турок, головы которых были выставлены на стенах в виду осаждавших. Неудача сильно опечалила греков. Раздоры между генуэзцами и венецианцами усилились.
Попытки султана добиться успеха со стороны залива не принесли большого успеха. Турецкий флот, ведя перестрелку с кораблями осажденных, так и не осмелился, несмотря на превосходство в численности, завязать с ними сражение. Пушки, установленные на помосте, почти не беспокоили защитников стен: ядра на излете лишь царапали стены, а греческие суда легко уходили из-под обстрела. Скоро пушки с деревянного настила были сняты и снова установлены против западной стены города.
Падение Константинополя
В городе между тем росла нужда. Истощались запасы продовольствия. Константин XI все еще продолжал надеяться на помощь Запада. Но, говорит Нестор, «не бысть ниоткуда помощи», в Пелопоннесе «понеже распря велия», другие же, «не восхотеша помощи, но глаголаху в себе: не дейте, но да возмут и турки, а у них мы возмем Царьград». Богачи города не захотели пойти на жертвы. Они зарывали деньги и ценности в землю. Когда император, как пишет Сфрандзи, распорядился, чтобы не принимавшие участия в обороне города «выделяли из своих запасов, соразмерно с достатком каждого, хлеб и все съестное сражающимся и воинам, охраняющим башни», среди богачей поднялся ропот. Многие из них припрятали продовольствие, надеясь нажиться на нужде изнемогавшего в неравной борьбе города. Император решился на частичную реквизицию драгоценной церковной утвари, чтобы перелить ее в монету для выплаты жалованья наемникам. Духовенство ответило на эту меру бешеной агитацией против императора и латинян. Оно побуждало темные элементы к бунтам и мятежам, сеяло в народе семена неверия в благоприятный исход осады, распространяя басни о том, что турки все равно войдут в город, но будут остановлены у колонны Константина близ храма св. Софии посланцем бога — ангелом с мечом и будут изгнаны и из Европы и Азии. Росла паника, бродили слухи о всяких видениях и знамениях. Все это ослабляло энергию сражавшихся, в то время как наступали решительные дни осады. Силы защитников таяли: воины, не имеющие возможности хорошо отдохнуть ни днем, ни ночью, сражаясь бессменно на своих постах, были вконец измучены. Огромны были потери турок, но и число защищавших стены быстро убывало.
Согласно Нестору 24 апреля турки «начата бить град непрестанно» в одно место и «сбиша стены сверху яко саженей пять...» Ночью греки заделали пролом, но утром обстрел возобновился и ко вновь образовавшейся бреши устремились турки. Они штурмовали город «всеми силами, по земле же и по морю». «Градцкие же люди, — пишет Нестор, — вшед на стенах от мала до велика, но и жены мнози и противляхуся им и бьяхуся крепце». С наступлением ночи турки отступили, «и не бе тою нощи слышати ничто же, разве стонанье и вопль сеченых людей, но же и еще живы бяху».
Иногда греки оставляли проломы незаделанными. Утром турки, видя это, думали, что у отчаявшихся защитников города уже не хватает сил на то, чтобы днем вести битву, а ночью восстанавливать разрушенное, и плотной толпой бросались к брешам. Но установленные в них пушки разом давали залп по вплотную подошедшим отрядам, производя в них страшные опустошения. Иногда защитники города, как рассказывает Нестор, зарывали на подступах к стенах сосуды с порохом, «и яко приступиша множество людей рвы засыпати, абие гражане зажгоша сосуды... и взгреме земля... и падаху с высоты людии и древеса: ины в град, а ины в враги».
В середине мая Мехмед II собрал большой совет, на котором было решено изменить тактику боя. На совете постановили придвинуть к стенам башни и лестницы одновременно во многих местах, чтобы разделить «граждан по всем местам на сопротивление, абие приступили крепко к разрушенному месту». Разрушенных мест было уже много вдоль стены. Рвы были полузасыпаны, опытных воинов на стенах осталось немного. Мехмед решился на генеральный штурм и произвел перегруппировку сил осаждающих. 26 мая начался усиленный обстрел города из всех турецких пушек. В городе знали о предстоящем штурме и также готовились к нему. Император объезжал город, в церквах служились молебны, стены обходили священники, женщины и дети с иконами, воины исправляли то, что возможно было исправить, горожане помогали им, к стенам тащили камни, бревна, песок, порох, оружие. Из лагеря осаждающих также доносился непрерывный глухой гул — там полным ходом готовились к решительному штурму. Муллы и дервиши обещали туркам мусульманский рай за смерть во славу пророка, призывали поститься и творить омовения перед боем. Султан велел объявить о великой награде тому, кто первый взойдет на стены, о том, что он отдаст имущество и самих жителей во власть победителей, разрешая три дня свободно грабить город, сохраняя для султана лишь его строения. В течение всей ночи ва 29 мая лагерь турок и их флот в заливе сверкали морем огней — это турки жгли костры и факелы, заканчивая свои приготовления и распевая молитвы.
На рассвете 29 мая турецкие батареи дали одновременный залп по городу и полчища турок на всем протяжении западной стены двинулись на город, турецкий флот и плоты одновременно направились к северной стене. Начался генеральный штурм. В передних рядах турецкого войска шли легко вооруженные части, задачей которых было утомить осажденных. Бой барабанов, звуки боевых труб и крики осаждающих, шум оружия оглушили защитников стен. Бой запылал, по выражению Сфрандзи, «как печь». Дважды турки откатывались назад, оставляя груды убитых в проломах и у основания стен. Кричали умирающие, обожженные кипятком и смолой, пораженные камнями и стрелами, звонили колокола, город наполнился криком и плачем женщин и детей, дым и пыль застилали солнце. На стороне залива бой носил менее ожесточенный характер, турецкие суда были легко отражены от стен с помощью кораблей греков и латинян. Но несмотря на потери и усталость своих воинов, султан бросал к проломам новые и новые полчища, его янычары чауши и равдухи бичами, палками и ятаганами гнали воинов в битву, предавая смерти всех, кто в ужасе поворачивал назад.
Сам император Константин и Джустиниани принимали участие в ожесточенных рукопашных схватках, подавая пример своим воинам. Но вот в один из наиболее критических моментов битвы генуэзец был ранен и, видя собственную кровь, весь вдруг переменился, как говорит Сфрандзи, «и если раньше проявлял мужество, то теперь от страха разинул рот и вообще после этого стал ни к чему не годен». Несмотря на то, что рана была легкой, несмотря на мольбы императора, он покинул пост, уйдя на свой корабль в заливе и переправившись в Галату. Уход командующего дезорганизовал обороняющихся, генуэзцы, а затем и другие латиняне стали покидать стены. Султан же бросил в это время на штурм резервы, свою гвардию — отборное войско янычаров.
На стенах стали появляться воины в чалмах, их сбрасывали, рубили, но они снова и снова мелькали среди осажденных все в большем количестве. Говорили, что часть их прорвалась через оставленную по небрежности незапертой калитку близ Харисийских ворот. Ряды защитников дрогнули, еще мгновение — и они в ужасе обратились в бегство, турки ринулись в город.
Император с небольшой группой окружавших его воинов не ушел от стен, яростно отбиваясь от наседавших со всех сторон врагов. Последние защитники стен и сам император полегли в неравном бою под турецкими ятаганами.
Турки спешили, соперничая друг с другом, ограбить павший город. Толпы их рассыпались по городу. На северной стене еще продолжался бой, но когда обороняющие город со стороны залива увидели врагов позади себя, они стали в страхе, давя друг друга, прыгать со стены, спеша к своим судам, куда уже устремились латиняне и толпы жителей города. Переполненные корабли быстро отчалили от берега, оставляя на берегу в ужасе мятущуюся толпу, простиравшую руки к уплывающим в Галату. Толпы людей в один час наполнили храм св. Софии. Женщины и дети, богатые и бедные — все, кто успел, сбежались сюда в поисках последнего убежища. Но чуда не случилось. Дверь рухнула под ударами топоров — турки ворвались, перерезав кучку пытавших оказать им вооруженное сопротивление. «Кто расскажет о плаче и криках детей, — пишет Дука, — о вопле и слезах матерей, о рыданиях отцов, — кто расскажет? Тогда рабыню вязали с госпожой, господина с невольником, архимандрита с привратником, нежных юношей с девами... а если они силой отталкивали от себя, то их избивали». В несколько часов св. София была разграблена, а наполнившие ее жители города превращены в рабов. Врываясь в дома, турки убивали старых и больных, младенцев бросали на улицы под ноги бегущих, вязали молодых и сильных и забирали имущество. Три дня и три ночи продолжался грабеж. Десятки тысяч пленных были выведены из Константинополя и обращены в рабство. Местами население оказывало сопротивление. «Народ же, пишет Нестор, по улицам и по дворам не покоряхуся туркам, но бьюхуся с ними... вне града сущими и внутри града, и в день одолеваемы бежаху и скрывахуся в пропастех, а к ночи вылазяху и побиваху турков, а инии людии, и жены и дети метаху сверху полат керамиды и плиты и паки зажигаху кровли палатные дрввяные и метаху на них с огни, и пакость деяху (туркам — Г. Л.) велик»...»
Через три дня султан объявил «великую милость» — прекращение убийств, грабежа и пленения, и торжественно въехал в город, посетив тотчас храм св. Софии и приказав превратить его в мечеть. Он распорядился найти труп императора, и тот был найден под грудой мертвых тел, опознанный по багряным сапожкам с золотыми орлами. Его отрубленная голова была выставлена на колонне на обозрение «райе» — порабощенному населению города. Константинополь пал. Византия прекратила свое существование.
Вскоре, едва через 8 лет, была ликвидирована независимость последних осколков империи: в 1456 г. пали Афины, в 1460 г. — Морея, в 1461 г. почти без боя сдался могущественный город-крепость Трапезунд.
Пораженная Европа, «попущением» которой пал последний оплот борьбы против турок на Балканах, узнала, что столицей могущественной Османской империи стал Стамбул — крупнейший в Европе город, некогда бывший Константинополем.
Заключение
Византийская империя просуществовала целое тысячелетие, и на протяжении веков она играла крупнейшую политическую роль в жизни средневековых государств Европы и Ближнего Востока. К слову константинопольского василевса прислушивались в Багдаде и в Александрии, на лагунах республики св. Марка, в Киеве и Регенсбурге. Но гораздо большую роль, чем златопечатные грамоты, исходившие из Большого дворца, сыграли в истории человечества трудолюбивые руки греческих мастеров: ювелиров, ткачей, костерезов, тех безыменных тружеников, которые переписывали книги древних авторов, и тех, кто возводил из камня и кирпича дворцы и церкви; хитроумных механиков, которые сооружали приводимые в движение водой автоматы, — короче говоря, всех тех, у кого средневековая Европа почтительно перенимала мастерство. Ведь еще после падения Константинополя французский король Людовик XI разыскивал греческих ткачей для своих мануфактур!
Византия внесла крупный вклад в историю культуры человечества. Но этого мало. Мы должны быть признательны византийцам за то, что они сумели понять и сохранить до нашего времени замечательные памятники эллинской цивилизации, такие непохожие, более того — такие чуждые официальной образованности Ромейской империи. Именно с помощью византийцев вкусило итальянское Возрождение могучую прелесть Гомера, именно константинопольские писцы добросовестно сберегли сочные шутки Аристофана и Лукиана.
Византия была одним из средневековых государств, и как каждое из них, она обладала своими особенностями, ей одной только свойственными чертами общественных отношений и культуры. И вместе с тем Византия — одно из феодальных государств: ее развитие в общем и целом не отличалось от развития других стран средневековья. Она начинает свою историю с мучительного процесса разрушения рабовладельческих порядков и укрепления (в значительной мере — благодаря вторжению славян) крестьянской общины. Старый рабовладельческий полис переживал в ту пору глубокий упадок, и в связи с этим значительно сократилось товарное производство.
Второй этап византийской истории — время натиска феодалов на крестьянскую общину. В силу различных особенностей (тут сыграли свою роль и прочность славяно-византийской общины и сохранение традиций римской государственности) этот натиск первоначально принял централизованный характер: свободные общинники были превращены в государственных крепостных. Лишь постепенно и сравнительно медленно складывалась в Византии вотчинная система эксплуатации феодально-зависимого населения. Одновременно с этим снова стало крепнуть ремесленное производство, расширялись торговые связи и появлялись — где на старых развалинах, где в новых местах — средневековые города.
В XII в. дали себя знать первые симптомы кризиса: укрепление феодальной вотчины составляло экономическую основу процесса децентрализации страны. Рост провинциальных городов, оттеснявших понемногу Константинополь, еще более способствовал этому. К тому же и внешнеполитическая обстановка становилась все более угрожающей. С востока на империю надвигались полчища сельджуков, за которыми вскоре последовали турки-османы. На западе выросли патрицианские республики (Венеция и Генуя), постепенно вытеснявшие византийских ремесленников со средиземноморских рынков, даже в самом Константинополе. Венецианцы и генуэзцы находили поддержку у феодалов империи, продававших им хлеб и вино и покупавших у них ткани и изделия из металла. Развитие предкапиталистических отношений оказалось в Византии крайне слабым и затронуло по преимуществу деревню, которая в XIV—XV вв. все более втягивалась в широкую средиземноморскую торговлю. Однако разгром народных движений в середине XIV в. знаменовал торжество феодальных сил.
История южных славян в средние века теснейшим образом переплетается с историей империи ромеев. На территории Восточной Римской империи возникли первые государства болгар и сербов, и вся их ранняя история протекала в постоянной борьбе с Византией, в ходе которой они неминуемо вступали в хозяйственные и культурные сношения с ней. Было время, когда сербская и болгарская территории включались в состав Византийского государства, но бывало и так, что болгарский или сербский царь вступал победителем в греческие города. Славяне учились у Византии и ремеслу и письму, а в то же время и сами они оказывали влияние на общественный и политический строй Византии.
Их политические судьбы были тесно связанными до самого конца средневековья, и Византия и южнославянские государства пали перед полчищами турок, овладевших в середине XV в. почти всем Балканским полуостровом.
