Том Райт

ЗЛО: СПРАВЕДЛИВ ЛИ БОГ

Вышло на русском по другим названием:

Райт Т. Тайна Зла. Откровенный разговор с Богом. М.: Эксмо, 2010. См. фототипию.

Английское название: Evil & the justice of God

См. библиографию.

В память о погибших в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года, на берегу Индийского океана в декабре 2004 года, в Новом Орлеане и на побережье Мексиканского залива в августе 2005 года и в Пакистане и Кашмире в октябре 2005 года

Предисловие

Я закончил работу над большой книгой о воскресении, которой занимался несколько лет, и в начале 2003 года решил обратиться к теме — смысл крестной смерти Иисуса. Но как только я начал размышлять об этом, то понял, что сначала мне надо найти ответ на один вопрос. Когда христиане рассуждают о том, чего Иисус достиг своей смертью, они обычно говорят, что крест был ответом на проблему зла или результатом зла. Но что такое зло?

Этот же самый вопрос встал передо мной и по другой причине. В период между 11 сентября 2001 года, когда террористы направили самолеты на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и здание Пентагона в Вашингтоне, и началом 2003 года, когда я размышлял о кресте и зле, тема зла неожиданно стала чрезвычайно острой. Президент США Джордж Буш заговорил о существовании «оси зла», с которой надо что-то делать. Премьер-министр Великобритании Тони Блэр заявил, что перед политиками встала задача избавить мир от зла. Комментаторы и левого, и правого толка выражали сомнения относительно анализа ситуации и предложенного решения — и эти сомнения усилила война в Ираке с ее последствиями.

Мои размышления над этими вопросами были положены в основу пяти лекций, прочитанных в первой половине 2003 года в Вестминстерском аббатстве, где я тогда работал. Затем я попытался кратко резюмировать свои мысли в подготовленной студией Blakeway Productions телевизионной программе. Она впервые была показана в Великобритании по четвертому каналу на Пасху 2005 года; запись этой передачи доступна на сайте www.blakeway.co.uk/ Я благодарен режиссеру программы Дэвиду Уилсону, а также самому Денису Блейквею за понимание: они помогли мне сказать то, что мне хотелось сказать, с помощью совершенно иного средства коммуникации. Тот, кто видел эту программу и, возможно, недоумевает, почему за предоставленные мне 49 минут я не сказал о чем-то важном, я надеюсь, найдет утешение в более полной версии, представленной в данной книге.

Но я хотел бы заметить, что нисколько не претендую здесь на разностороннее рассмотрение проблемы зла или смысла крестной смерти Иисуса. В центральной части этой книги мы взглянем на смерть Иисуса с одной определенной точки зрения, что, на мой взгляд, очень ценно, однако я прекрасно сознаю, что для более полного понимания значения смерти Иисуса и се спасительного действия следовало бы обсудить гораздо больше вопросов, о которых я здесь даже не упоминал, и разобрать немало библейских отрывков, а также богословских и философских мнений, на что здесь не хватило бы места. Тем не менее и надеюсь, что эта книга, по меньшей мере, проложит муть к дальнейшей работе.

В первой лекции — которая стала первой главой — я воспользовался яркими библейскими образами дикой, необузданной морской стихии. И я был просто потрясен, когда на второй день после Рождества 2004 года цунами разрушил поселения людей на берегу Индийского океана и унес тысячи жизней. Затем, как и многие другие люди по тему миру, я пережил страшное ощущение дежа вю, когда в августе 2005 года ураган Катрина затопил Новый Орлеан и большую часть побережья Мексиканского залива. И когда я задумался о том, кому посвятить данную книгу, мне показалось очевидным, что она должна быть посвящена памяти людей, погибших в этих двух катастрофах, а также в последовавшем затем землетрясении в Пакистане и Кашмире и во время трагедии 11 сентября 2001 года. Они напоминают нам о том, что «проблема зла» не имеет «решения» в нынешнем мире, так что нам следует не столько искать ответы на неразрешимые философские вопросы, сколько участвовать в рождении нового Божьего мира силой Духа Иисуса Христа, хотя мы и живем в «нынешнем злом веке».

Том Райт Оклендский замок

1 Короткое слово «зло»: новая проблема зла

Почему мы любим море.

Согласно главе 21 Откровения на новом небе и новой земле моря уже не будет. Это многих расстраивает. Так прекрасно смотреть на волны, плавать по морю на корабле или купаться, по крайней мере для тех, кто не должен ради заработка справляться с вероломством морской стихии и терпеть внезапные перемены ее состояния. Поскольку я сам постоянно смотрю на море и порой в нем купаюсь, меня тоже удивляют и расстраивают эти слова. Но если мы рассмотрим их в рамках широкой библейской картины, они постепенно наполняются определенным смыслом.

Разумеется, море было частью первоначального творения. В первой главе Книги Бытия оно появляется раньше суши — как земля, так и животные выходят из морской пучины. Море принадлежит тому миру, о котором Бог после шести дней творения сказал, что он «весьма хорош». Но уже в шестой главе Бытия, где говорится о Ное, поднимающиеся воды грозят уничтожить весь мир, созданный Богом, хотя праведник, получив по милости Бога своевременное предупреждение, спасается от гибели вместе со своим плавучим зоопарком. Мы видим, как некоторые силы хаоса внутри благого творения осуществляют суд Божий.

Далее Библия молчит о море, пока не переходит к рассказу о Моисее, стоящем вместе с израильтянами между волн, когда их преследуют египтяне — на свою погибель. Бог провел свой народ через пучину, чтобы его спасти, и вода снова осуществила суд Божий над язычниками; это как бы та же самая история, хотя она и звучит по-новому. И когда израильские поэты оглядывались на это важнейшее событие в истории Божьего народа, они выражали свое торжество на языке древних ханаанских мифов о сотворении мира: YHWH царствует над потопом (Пс 28:10); когда воды возвышают свой голос, YHWH в вышних все равно сильнее их (Пс 92:3 слл): воды увидели YHWH и убоялись, и они потекли вспять (Пс 76:17; 113:3, 5; YHWH — имя Бога Израилева в Библии). И когда псалмопевец, описывая свое отчаяние, говорит, что он по шею погрузился в воду, он продолжает помнить о том, что YHWH правит яростью морей и даже заставляет их себя прославлять (Пс 68:2, 35). Однако затем в одном отрывке, который имел огромное значение для первых христиан, и в видении Даниила чудовища, ведущие войну против святых Всевышнего, выходят из моря (Дан 7). Море стало мрачным, пугающим и опасным местом, откуда исходит зло, несущее угрозу народу Божьему так же, как гигантская волна цунами угрожает жизни людей, живущих на берегу. Людям древнего Израиля, которые в основном не были мореплавателями, море казалось воплощением зла и хаоса, темной силой, которая может сделать с Божьим народом то же, что воды потопа могли сделать со всем миром, если Бог не избавит своих людей, как он избавил Ноя.

И может быть (хотя это уводит нас в сторону от нашей темы), мы действительно любим море по той же причине, по какой некоторые люди любят фильмы ужасов, — потому что мы можем созерцать его мощь и его неутомимую энергию с безопасного расстояния. Когда мы плаваем по морю на корабле или купаемся в нем, мы используем эту энергию, но она нас не поглощает. Подозреваю, что немало докторских диссертаций написано о психологическом аспекте нашего восприятия моря, хотя я их не читал. Однако наше удовольствие моментально превратилось бы в ужас, если бы, созерцая игру волн, мы увидели бы вдруг приближение цунами — как если бы мы смотрели боевик, и вдруг вооруженные до зубов гангстеры сошли с экрана и направились к нам, сидящим в кинозале. Когда мы любуемся морем с безопасного расстояния или смотрим кино, мы как бы говорим себе: да, зло, быть может, существует; где-то далеко бушуют силы хаоса; однако, к счастью, с нами все хорошо и в данный момент нам ничего не угрожает. И может быть, мы также говорим себе: да, зло может существовать и внутри нас — возможно, внутри нас таятся силы зла и хаоса, которые мы лишь смутно осознаем, но они под контролем, от моря нас защитит волнорез, а от гангстеров — полиция.

Когда начинаешь думать о зле

Разумеется, в фильмах последних одного-двух десятилетий дело обстоит не так просто, что, возможно, говорит об изменении нашего восприятия зла и в мире, и в себе. Именно такое восприятие, а также попытка понять его с христианской точки зрения, критически его разобрать и на него ответить и составляют предмет данной книги. Сначала я хотел писать о смысле крестной смерти Иисуса; после работы над объемным трудом о воскресении Иисуса это казалось подходящей темой, которая создаст нужное равновесие. Но чем больше я размышлял о(т этом, тем лучше понимал, что для осмысленного разговора о кресте необходимо осветить проблему зла, с которой прямо связано классическое богословие креста

Задумавший, о зле, я понял, что это своевременная, если не неотложная, тема. После 11 сентября 2001 года все заговорили о зле и Джордж Буш заявил, что в мире существует «ось зла» и что мы должны найти злых людей и помешать им делать новое зло. Тони Блэр торжественно заявил, что мы ни много ни мало должны избавить мир от зла. В тот день, когда я сделал набросок данной главы, мой сонный взгляд случайно упал на газету, лежащую на сидение передо мной в самолете, и там я увидел огромный заголовок, приглашавший читателя взглянуть на «злые лица» двух членов Реальной ирландской республиканской армии. Общество и СМИ говорили о «зле» после убийства двух девочек в английском городке Сохаме, это же слово звучало, когда на наших улицах участились перестрелки во время вспышек насилии в Новом Орлеане, после того как в августе 2005 город разрушил ураган Катрина.

Зло было всегда, и кто и как его победит

Зло было всегда, но в итоге оно будет побеждено

Похоже, что такое усиление внимания к проблеме зла застало многих людей, включая политиков и деятелей СМИ, врасплох. Разумеется, они понимают, что зло было всегда, но оно как будто по-новому обосновалось в западном мире. Раньше об этом явлении говорили более отвлеченно, выделяя так называемое естественное зло (такое, как цунами) и нравственное зло (такое, как гангстеры). Для предыдущего поколения по крайней мере, для тех, кто задумывался об этом, — Освенцим поставил проблему зла на новый уровень; подобное произошло с нашим поколением после 11 сентября 2001 года, а также после «естественного» бедствия в виде цунами в Индийском океане и урагана Катрина у американских берегов Мексиканского залива. Так появилась новая волна дискуссий о том, что такое зло, откуда оно исходит, как его понять и как оно влияет на твое мировоззрение, неважно, ты — христианин, или атеист, или кто-то еще. И наконец — это вопрос о том, как бороться со злом и можно ли это сделать вообще.

С христианской точки зрения на новом небе и новой земле уже не будет моря в этом смысле слова. Опираясь на тот взгляд на мир, который был рожден Благой вестью Иисуса, мы утверждаем, что зло в итоге будет побеждено, что с ним будет покончено. Но когда мы думаем о том, почему зло до сих пор существует, и как Бог обращался с ним в прошлом и намерен поступить в будущем, и как оно связано с крестом Иисуса, и что оно значит для нашей жизни здесь и сейчас, и как мы должны участвовать в победной битве Бога со злом, — мы сталкиваемся с глубокими и темными тайнами, которые порождают острые вопросы на фоне новой волны интереса к проблеме. И многие из нас, включая меня самого, не привыкли много размышлять об этих вещах и тем более — предлагать ответы на подобные вопросы. Здесь мне хочется подчеркнуть, что я не специалист по проблеме зла. Некоторые люди больше изучали эту странную область, и они меня многому научили и, надеюсь, еще научат н будущем. В данном случае я придерживаюсь достойной традиции — пополняю свои богословские знания стон перед публикой. Иногда я веду косвенный диалог с некоторыми современными авторами, занимающимися этим вопросом, хотя не могу сказать, что изучил все главные груды в мой области. То, что я намерен здесь совершить, включает три этапа, каждый из которых в свою очередь также делится на три шага.

Чему посвящено эта книга

Во-первых, я постараюсь представить эту проблему так, как она выглядит в рамках современной культуры (глава 1), и рассмотрен, параллельно классическое утверждение иудейской и христианскои традиций о спасительной правде Бога, уделяя особое внимание кресту Иисуса Христа (главы 2 и 3). Затем я покажу, как можно понимать по-христиански и творчески проблему зла и то, как, с помощью Бога, христиане должны к ней относиться (глава 4). Здесь речь пойдет о трех областях, привлекающих интерес современного человека. В каждой из них проблема зла, если ее игнорировать и никак ей не противостоять, может породить великие трудности и опасности: это — глобальная империя, уголовный суд и война. В последней главе я продолжу рассмотрение этих тем в свете прощения — как в коллективном, так и в глубоко личном его аспекте.

В первой же главе я попытаюсь показать, что сегодня проблема зла предстает перед нами в новой форме, или, если сказать о том же другими словами, показать, как наши политики и СМИ пытались жить, игнорируя эту проблему, но что им пора осознать тот факт, что в нашем словаре все еще существует короткое слово «зло». Затем я намерен показать, как к проблеме зла относятся в эпоху постмодернизма — и важно понять, что в наше время все та же проблема воспринимается по-новому, — и каких важных элементов в этом дискурсе не хватает. Далее я хочу высказать предположение о том, что если мы хотим яснее представлять положение вещей, нам следует учитывать некоторые факторы, которым обычно не уделяют внимания. И наконец, мы поговорим о том, как проблема зла затрагивает христианское мышление.

Новая проблема зла

Итак, новая проблема зла. Почему же она «новая»?

Раньше о зле говорили как о метафизической или богословской головоломке. Если существует Бог и если это (как единодушно утверждают иудеи, мусульмане и христиане) добрый и мудрый Бог, наделенный всемогуществом, почему же тогда существует зло? И даже атеист сталкивается с подобным вопросом, хотя и с другого конца: не представляет ли собой этот мир, в котором есть и прекрасное, и ужасное проявление, просто злобную насмешку? Конечно, он может рассматривать тот же вопрос и как проблему добра, а не зла: если мир — это калейдоскоп случайных явлений, то почему в нем так много прекрасного, которое хочется прославлять? Откуда здесь появились красота, любовь и смех?

Зло: новое рождение

Проблема зла в ее нынешнем метафизическом облике стоит перед человечеством не менее двух с половиной веков. В День всех святых 1755 года Лиссабон был разрушен землетрясением, которое модно похоронило и дешевый оптимизм предыдущих поколении. Вспомните великий гимн Джозефа Аддисона «Твердь, распростертая на высоте», где говорится о том, что всякий, взирающий на небеса, солнце, луну, звезды и планеты неизбежно приходит к заключению, что это хорошая работа благого Творца:

Но разума глубокий слух

В безмолвье постигает дух,

И в свете затаился звук:

«Мы вышли из нетленных рук!»*

Мы вправе задуматься о том, мог бы Аддисон написать это после 1755 года, а если бы мог, стали бы люди с таким энтузиазмом петь этот гимн или нет. Мы слышали о стольких позднейших бедствиях, как природных, так и от рук людей, что можем продолжать его петь только по двум причинам: либо мы столь крепко усвоили положения естественного богословия, что нас не смущают свидетельства о невзгодах, либо мы еще не перестали думать. Но здесь я хочу подчеркнуть, что после 1755 года, как это показала Сьюзен Неймен в ее блестящей книге, история европейской философии стала историей попыток понять феномен зла. Именно после Лиссабона появилось ставшее для нас привычным разделение на категории естественного зла (цунами, землетрясение, ураган) и зла нравственного (гангстеры, террористы), и что еще важнее, все мучительные раздумья великих мыслителей Просвещения, таких как Вольтер и Руссо, как и обширные системы Канта и Гегеля, можно понять как попытку справиться с проблемой зла. И если мы пойдем дальше к Марксу и Ницше и к мыслителям XX века, в том числе еврейским, которые мучились над вопросом о смысле бытия после холокоста, мы увидим, что это продолжение все того же поиска нужных слов о мире, в котором существует зло.

К сожалению (на мой взгляд), продолжение этой линии мысли, которое превратилось в общепринятые представления западного мира, включая Великобританию и США, крайне неудовлетворительно. Я имею в виду представления о прогрессе, которые в возвышенной форме предложил Гегель, после чего, разбавленные водичкой, они стали частью повседневного мышления в современном мире. Мысль Гегеля можно сформулировать приблизительно таким образом: мир совершенствуется с помощью диалектического процесса (сначала А, тезис, потом В, антитезис, за которыми следует С, их синтез, и так далее). Все движется к лучшему, более полному и совершенному концу, и если на этом пути кто-то страдает в процессе развертывания диалектики, придется с этим смириться. Чтобы приготовить вкусный омлет, необходимо сначала разбить яйца.

Обманчивая вера в прогресс

В XIX веке людям КАЗАЛОСЬ, ЧТО ОНИ избавились ОТ ПЕРВОРОДНОГО ГРЕХА

Вера в неизбежный прогресс, которую исповедует, скажем, поэт Китс, пропитывала пантеистическую атмосферу движения романтизма, мы найдем ее и в философии Мальтуса, которая помогла создать и поддерживать на Западе идею, что Европа и Северная Америка представляют собой авангард развития человечества, чем оправдывали имперскую экономическую экспансию, которая так много значила в XIX веке. Эта вера, уже ставшая общепринятой, получила мощную поддержку в учении Чарльза Дарвина, которое стали прилагать к самым разным сферам жизни, а отнюдь не только к разным видам птиц и млекопитающих Галапагоса. Пьянящая смесь из технических достижений, медицинских открытий, романтического пантеизма, гегелевского идеализма, включающего учение о прогрессе, и социального дарвинизма создала климат мышления, в котором многие люди живут и развиваются, в том числе в своей общественной жизни. В этой атмосфере уже сам факт, что мы живем «в эти дни и в эту эпоху», наполняет нас особыми ожиданиями: мы неуклонно движемся к свободе и справедливости, что на практике часто понимают как постепенное распространение западной либеральной демократии с мягкой версией социализма. И стоит заметить, что когда люди говорят о неприемлемости некоторых явлений «сегодня, когда на дворе уже наступил XXI век», они ссылаются именно на доктрину прогресса — более того, молчаливо предполагая, что этот прогресс должен вести нас в определенном направлении. СМИ и политики внушают нам — часто повелительными интонациями, а не с помощью аргументации, — что мы должны преклониться перед величием прогресса. Его никто не остановит. Кто же хочет остаться позади, отстать, оказаться человеком вчерашнего дня? Фраза, которую мы часто слышим в разговорах: «Так считают (или делают) сегодня» — является доводом, на который нечего возразить; «прогресс» (хотя часто под ним понимают просто изменение моды) стал главным мерилом для всего общества и культуры. Вера в прогресс столкнулась по меньшей мере с тремя великими проблемами разного рода, и удивительно, что она, несмотря на это, по-прежнему живет и торжествует. Старый либеральный идеализм многих людей разрушила Первая мировая война. Когда в 1919 году Карл Барт писал свой первый комментарий к Посланию к Рилллянам, он хотел главным образом донести до читателей ту мысль, что настало время прислушаться к новому слову от Бога, звучащему в глубине, а не полагаться на постепенное наступление Царства Божьего в рамках исторического процесса. В «Братьях Карамазовых» есть запоминающийся момент, где ставится вопрос: если бы для продвижения мира к совершенству было бы необходимо замучить до смерти одного ребенка, стоила бы игра свеч? И Достоевский приходит к выводу, что такая цена слишком велика. Освенцим разрушил — и некоторым казалось, что навсегда, — веру в европейскую цивилизацию как в ту среду, где процветают достоинство, добро и человеческий разум. Холокост таится в корнях европейской культуры — например, сам Гегель считал иудаизм дурной религией, — и эти корни следовало бы выявить и обезвредить.

Таким образом, как я уже говорил, тот факт, что вера в прогресс живет и торжествует, достоин удивления. В XIX веке людям казалось, что они избавились от первородного греха; разумеется, его надо было заменить чем-то еще, и это сделали Маркс и Фрейд, дав свои объяснения и предложив решения — новые доктрины искупления, которые отражают и пародируют христианские представления. Несмотря на битвы Первой мировой при Сомме и Монсе, несмотря на Освенцим и Бухенвальд, несмотря на предостережения Достоевского и Карла Барта, люди и сегодня ухитряются думать, что мир в целом хорошее место и все возникающие в нем проблемы и принципе можно решить с помощью технологии, образования, "развития» (под которым понимают исключительно развитии западного типа), повсеместного введения западной демократии, и соответствии со вкусом либо социально-демократичен кого, либо капиталистического типа или же смеси и того и другого.

Такое положение вещей и создало ситуацию, в которой проблема зла, как и считаю, стоит по-новому. Во-первых, мы игнорируем зло до тех пор, пока оно не ударило нас и лицо. Во-вторых, МЫ удивляем!» ему, когда этот удар все таки получаем. В-третьих, и результате мы реагируем на зло инфантильным и опасным образом. Сейчас я разверну эти три положения.

Что бывает, когда игнорируют зло

мы игнорируем зло до тех пор, пока оно не ударило нас в лицо

Мы живем в таком мире, где политики, шаманы СМИ, экономисты и, увы, даже некоторые поздно расцветшие либеральные богословы делают вид, что с человечеством и с миром в принципе все в порядке

Итак, во-первых, мы игнорируем зло до тех пор, пока оно не ударило нас в лицо. Некоторые философы и психологи пытаются доказать, что зло есть просто теневая сторона добра, это часть необходимого равновесия мира, так что нам следует воздерживаться от чрезмерного дуализма, от слишком сильного противопоставления зла добру. Это, разумеется, прямо ведет нас к философии власти Ницше, а затем, в том же направлении, к Гитлеру и Освенциму.

Если ты стоишь вне добра и зла, ты переходишь в такой мир, где права грубая сила и где все, что напоминает тебе о старых моральных ценностях — скажем, большая иудейская община — стоит на твоем пути препятствием, которое нужно уничтожить.

Но нам не нужно оглядываться на прошлое шестидесятилетней давности, чтобы это увидеть. Западные политики давно понимали, что Аль-Каида — опасная сила, на которую необходимо обратить самое пристальное внимание, однако никто не спешил принимать ее всерьез до того момента, когда уже стало поздно. Мы все знаем, что национальные долги многих беднейших стран земного шара — это огромное черное пятно на совести мира, но наши политики, даже самые симпатичные, не желают принимать эту проблему всерьез, поскольку, с нашей точки зрения, в мире все более или менее идет своим чередом, и мы не желаем раскачивать лодку экономики. Мы хотим торговать и строить свою экономическую систему. «Возможность выбора» — это абсолютное благо для любого человека, и потому, если мы предложим и кока-колу, и пепси-колу голодающей и страдающей от СПИДа Африке, используя этот огромный неосвоенный рынок и усугубляя местные и без того неразрешимые проблемы, мы тем самым послужим процветанию этого континента. Мы все знаем, какое несчастье семьям и отдельным людям несет сексуальная вседозволенность, но ведь мы живем в XXI веке, и мы не вправе говорить, что изменять плохо (стоит заметить, что всего два поколения назад во многих обществах к измене относились точно так же, как мы сегодня относимся к педофилии, и это тревожный знак, с какой точки зрения на него ни посмотри).

Я вырос в те времена, когда во всех сферах отказались от цензуры. Нам говорили, что есть только одна неприемлемая вещь — это сама цензура. Что бы ни захотел сказать или сделать человек, это в принципе хорошо; мы можем радоваться инстинктам, которые в себе открываем; люди не должны контролировать, поведение других. Сегодня слово «контролирован.- произносят с усмешкой и забота о контроле воспринимается как моральное уродство, как будто бы главной нравственной нормой должно стать отсутствие контроля подобно тому как в крупных рекламных компаниях McWorld используется слоган, призывающий к «отмене границ» Мы живем в таком мире, где политики, шаманы СМИ, экономисты и, увы, даже некоторые поздно расцветшие либеральные богословы делают вид, что с человечеством и с миром в принципе все в порядке, так что не стоит поднимать лишнего шума.

Во-вторых, мы удивляемся, когда получаем удар злых сил в лицо. Мы привыкли думать, что маленькие города Англии — это приятные и безопасные места, и потрясены до глубины души, узнав о смерти двух девочек в Сохаме от руки человека, которого они знали и которому доверяли. У нас нет нужного определения для подобных преступлений, как и для других масштабных проявлений зла, таких как вспышки межплеменной вражды и геноцид в Африке или новая «балканизация» на самих Балканах. Мы привыкли успокаивать себя мыслью, что, в принципе, в мире все хорошо, что многие страны стали демократическими или движутся в этом направлении и что глобализация потенциально позволяет нам делать столь многое, получать столько выгод и столько всего знать. И мы озадачены и возмущены, когда яростные волны людского моря бьются о наши берега, когда огромная масса людей приезжает на Запад в поисках убежища, а среди них какое-то, хотя и ничтожно малое, количество людей, которые приезжают сюда не в поисках безопасности от тиранов, но чтобы втайне осуществлять свои террористические намерения.

Сам феномен терроризма застает нас врасплох, поскольку мы привыкли думать, что все серьезные разногласия можно разрешить за столом переговоров, и удивляемся тому, что некоторые упорно этого не понимают и прибегают к более радикальным методам, чтобы заявить о своих желаниях. И наконец, мы снова и снова переживаем шок, сталкиваясь со смертью. То, что было обычным положением вещей для наших предков (так что они заводили большие семьи, зная, что эпидемия может за несколько дней сделать семью вдвое меньше), начисто изгнано из нашего сознания и присутствует разве что в фильмах ужасов. Смерть изгнана из нашей общественной жизни, поскольку люди все реже умирают дома в своих постелях. И она изгнана из нашего сознания, где столько места и энергии занимает бесконечный поиск сексуального удовольствия — и секс, разумеется, дает возможность смеяться перед лицом смерти и заглушает неприятные мысли, которые возникают у нас, когда мы видим похороны или узнаем, сидя у себя дома, об очередном убийстве и» выпуска новостей. Мы игнорируем зло, когда оно нас прямо не касается, а получив от него удар в лицо, мы удивляемся.

В-третьих, в результате мы реагируем на зло инфантильным и опасным образом. Мы провозгласили, что практически любые сексуальные действия — это благо, справедливо и достойно, однако по-прежнему возмущаемся при нарушении единственного сохранившегося табу на педофилию. И здесь вся сила нашего негодования, которое могло бы быть направлено на разные правонарушения, сосредоточена только на преступлении такого рода. И конечно, подобное обращение с детьми вызывает омерзение, однако, как я считаю, здесь нам следует избегать бездумного морализма, который с такой легкостью проклинает нечто просто потому, что сама мысль об этом предмете нам ненавистна, вместо того, чтобы основательно обдумать вопрос. Такой «нравственностью» слишком легко манипулировать, что часто и происходит. Ненависть к тому, что вы интуитивно считаете дурным, разумеется, лучше равнодушного отношения. Но на такой основе вряд ли можно построить устойчивое нравственное общество.

Одним из самых очевидных и пугающих примеров этого феномена была реакция США (а в какой-то мере также и Великобритании) на события 11 сентября 2001 года. Разумеется, этот ужасный день не мог не пробудить в людях ужас и гнев. Но на официальном уровне прозвучал просто рефлекторный, бездумный, незрелый ответ, который не мог привести ни к чему хорошему. Поймите меня правильно. Тысячи невинных, чью смерть мы оплакивали, погибли трагической, страшной и нисколько не заслуженной ими смертью. Террористические акты Аль-Каиды были и остаются безусловным злом. Однако та удивительная наивность, которая заставила людей поверить в то, что США в целом были чистой и невинной жертвой, так что весь мир можно четко разделить на злых (в частности, арабов) и добрых людей (в частности, американцев и израильтян) и что последние должны наказать первых, является масштабным примером того, о чем я говорил. В равной степени наивна и инфантильна и противоположная точка зрения: что западный мир во всем виноват, а потому его противники и террористы совершенно справедливы в своих действиях. Это все равно что призывать посадить в тюрьму всех владельцев огнестрельного оружия или (используя логику, противоположную логике США) призывать всех людей взять в руки оружие и стрелять во всех плохих людей, чтобы те не успели воспользоваться своими хитроумными способами защиты. Это указывает на отсутствие глубокого анализа ситуации. Ситуация не столь широких масштабов в Новом Орлеане, когда те, кому было нечего терять, прибегли к насилию, а те, кто хотел защитить себя и свою собственность, стали закупать оружие, должна была бы нас чему-то научить — но, похоже, не научила.

Попытка свалить вину на Бога

МЫ можем спроецировать зло на других, создавая культуру вины: это всегда

чья-то ошибка, виновато общество, правительство, а я — просто невинная жертва

Когда люди в ярости кидаются на тех, кто им кажется «злым», в надежде справиться с проблемой — скажем, забрасывают бомбами Ирак или Афганистан после 11 сентября 2001 года, — это на самом деле другое проявление все тех же философских теорий, которые пытаются «разрешить» проблему зла. Так, разные авторы, например, предполагали, что Бог попускает»ло, чтобы создать особые условия, в которых растут подлиимые добродетели. Мысль, что Бог решил допустить Освенцим ради того, чтобы таким образом появились герои, вряд ли приводит к решению этой проблемы. Подобным образом тысячи невинных граждан, погибших в Ираке и Афганистане, молча свидетельствуют о том, что подобные «решения» просто усугубляют проблему — и не только тем, что они ожесточают сердца и в самом деле рождают' оппозицию. Как нельзя устранить зло парламентским актом или философскими аргументами, так нельзя его устранить и фугасными бомбами.

Такую незрелую реакцию на зло можно увидеть и вблизи, если мы шросим себя, как мы обращаемся со злом в нашей жизни или в ближайшем окружении. На что вы злитесь в настоящий момент? Кто сделал нечто такое, что вам кажется несправедливым или нечестным? Каковы ваши действия? Как вы справляетесь с таким злом? Чаще всего у нас встречаются два типа реакций. Мы можем спроецировать зло на других, создавая культуру вины: это всегда чья-то ошибка, виновато общество, правительство, а я — просто невинная жертва. Борьба за статус жертвы превратилась просто в новую разновидность спорта во многих культурах, поскольку это ставит человека на нравственный пьедестал, с которого он, чистый и невинный, вправе всех обвинять. Либо же мы можем спроецировать зло на самих себя и считать, что это мы во всем виноваты.

Это — одна из распространенных причин депрессии, но это касается не только психологии. В политическом смысле все мы колеблемся между двумя полюсами. Одни люди говорят нам, что все неприятности исходят от кого-то еще: от террористов, нелегальных иммигрантов, торговцев наркотиками или преступников; другие, в стиле классической популярной психологии 1960-х и 1970-х, уверяют, что мы сами во всем виноваты: террористы стали террористами, потому что с нашего позволения в их странах сложилась невыносимая обстановка, иммигранты стекаются к нам из- за дурных последствий нашей международной политики, дилеры продают наркотики, потому что мы не даем им возможности зарабатывать себе на жизнь другим путем, а преступники — это просто жертвы общества изобилия. При этом в обоих подходах содержится немало правды, но оба они не помогают. Обвинение других людей (что порождает судебные процессы, экзальтированное чувство жертвы и ощущение собственной правоты) и обвинение себя (причина депрессии, а также нравственного и социального паралича) — это в равной степени невзрослые и неадекватные ответы на проблему зла в нашей жизни, когда мы сталкиваемся с ним не в рамках философской дискуссии и не на экране телевизора. И это новая проблема зла, вставшая перед нами сегодня. Мы видим, что зло в конце концов — это просто короткое слово, но у нас нет представления о том, как с ним поступать. И добавлю, если мы не обращаем на проявления зла внимания, это не помогает решить его проблему.

Позже я поговорю о том, как искать более зрелые ответы на зло: как видеть его на любом уровне и как прийти к мировоззрению, которое позволит нам обращаться со злом более умело. Но сейчас я хотел бьГ рассмотреть другой вопрос о месте зла в так называемом постмодернизме, который фактически пытается построить на зле все свое мировоззрение.

Новый нигилизм постмодернизма

Я уже не раз говорил и писал о постмодернизме в литературе, культуре и богословии, и здесь было бы неуместно развивать эти мысли. Достаточно сказать, что в современной культуре Европы и США после Второй мировой войны появилось множество направлений мышления, в рамках которого всякое притязание на истину, на власть, на бескорыстное действие или объективность считается проявлением эгоистичных желаний, к которым все это можно свести с помощью «деконструкции». «Все сводится к деньгам», — говорил Маркс; «Все сводится к власти», — говорил Ницше; «Все сводится к сексу», — говорил Фрейд; и хотя в первой половине XX века в Европе над ними смеялись, во второй половине такой подход прочно обосновался в самых разных сферах: литературной критике, архитектуре и социологии. На истину нападают со всех сторон, несмотря на то, что мы все сильнее настаиваем на истинности, понимая под ней правдивые описания фактов и возможность их проверки с помощью разных источников. Как показал в своей последней книге «Истина и истинность» Бернард Уильяме, столь противоречивое положение вещей — когда люди все настойчивее требуют истинности, но убедиться в ней становится все сложнее — было результатом медленно развивающейся, но теперь проникшей во все сферы культуры подозрительности.

Проблема зла, постмодернизм и ужасы Освенцима

Хотя идеи постмодернизма принадлежат мыслителям, которые жили столетие и более тому назад, их развитие и форма во многом связаны с ужасами Освенцима. Философ Теодор Адорно провозгласил, что после Освенцима невозможно писать стихи, а теоретики постмодернизма пришли к тому, что в каком-то смысле теперь невозможно говорить истину. Если мейнстрим европейской культуры мог породить холокост, нам, конечно, стоит с подозрением относиться и ко всем прочим ее плодам. Но на этом постмодернизм не остановился. Проблема зла, о которой постмодернизм так сурово свидетельствует, не объясняется одним лишь утверждением, что все претензии людей содержат изъяны. Постмодернизм деконструирует самого человека. Уже не существует «Я», есть лишь водоворот эмоций, знаков и импульсов, а потому «Я» — это всегда меняющийся поток. Моральный императив второсортного экзистенциализма (надо быть верным своему глубинному «Я») сходится с утверждением постмодернизма о текучести и нестабильности глубинного «Я». «Когда я играю, — говорил джазовый музыкант Чарли Паркер, — я играю самого себя, беда лишь в том, что мое "Я" всегда меняется». Он великий музыкант, но такая философия и психология приводят в замешательство.

Я думаю, что это тоже ответ на проблему зла. Если, как утверждают приверженцы постмодернизма, человек подобен переменчивому потоку, можно не возвращаться к традиционной доктрине первородного греха, сославшись на то, что человек лишен устойчивой «идентичности», а потому не несет жесткой ответственности. Согласно постмодернистским взглядам, невозможно избежать зла, но и винить в нем некого. И нас не должен удивлять один распространенный социо-культурный феномен эпохи постмодерна, когда происходит серьезная авария, за которую никто не несет ответственности — скажем, происходит крушение поезда, и все понимают, что дело в дефектах рельсового пути, о которых было известно много месяцев назад и которые никто не пытался устранить, однако ни один руководитель или сотрудник компании не несет за это ответственности. Постмодернизм способствует развитию циничного отношения к миру: ничто не изменится к лучшему, и ты с этим ничего не можешь поделать. Неудивительно, что это приводит к неуклонному росту количества самоубийств, в том числе среди молодых людей, у которых (как может показаться) вся жизнь впереди, но которые глубоко пропитаны философией постмодернизма. В этом нет ничего существенно нового. Это понял бы и упрямый философ Эпиктет, хотя он посмеялся бы над интеллектуальной позицией, которая стоит за таким феноменом.

После этого вас может поразить то, что я по многим причинам готов приветствовать появление постмодернизма. Он дает нам анализ зла, которому все еще противится основное течение культуры, описанное мной выше; он, в частности, деконструирует опасную идеологию «прогресса». Как я писал ранее, главная функция постмодернизма, в моем понимании, сводится к тому, что он свидетельствует, по воле Бога, о доктрине грехопадения (истиной о глубинной и неизбежной текучести человеческой природы) модернизму, высокомерному представлению человека о том, что он решил мировые проблемы, которое появилось после XVIII века. Но кроме цинизма, о котором мы говорили, постмодернистский анализ зла порождает еще две проблемы, которые нам следует рассмотреть.

Во-первых, этот анализ, в силу причин, о которых мы говорили, бесчеловечен по своей сути. Если никто ни в чем не виноват, исчезает и всякое нравственное достоинство. Взвалить на свои плечи груз ответственности —последняя добродетель, доступная тому, кто отрекся ото всего остального. Если же у человека отнять и эту возможность, он становится никем. Большинство из нас, особенно если мы стали жертвами преступлений или жестокости, чувствует, что такая позиция неверна и даже отвратительна. Люди (в разумных пределах) способны нести ответственность за свои поступки, и этого следует от них ожидать. В связи с этим я не могу не вспомнить трогательное признание Джорджа Стайнера, который в конце своей интеллектуальной автобиографии «Список опечаток» говорит, что, хотя он не может безоговорочно верить в Бога, но он не сомневается в том, что существует зло и что люди должны принять на себя какую-то долю ответственности за него. Это звучит как призыв к мрачному, но подлинному гуманизму в конце бесчеловечного века.

Во-вторых, постмодернистский анализ зла не оставляет места для искупления. Нет никакого выхода, никакой надежды на покаяние и восстановление, человек обречен ходить по болоту деконструкции и никогда не сможет встать на твердую почву истины. Постмодернисты, вероятно, правы, когда говорят о реальности, силе и значимости зла, но они не дают никаких указаний на то, что нам с этим делать. Ответ следует искать где-то в другом месте, за рамками как поверхностного недоумения, порожденного модернизмом, так и нигилистической деконструкции постмодернизма. Это подводит нас к третьему разделу данной главы.

В поисках более точного понимания зла

Если мы приступим к поиску более обстоятельного и последовательного понимания зла, то увидим, что мировоззренческие системы любого рода так или иначе пытаются решить эту проблему. Буддисты скажут, что нынешний мир — иллюзия и что главная цель человеческой жизни состоит в том, чтобы от него убежать. Это во многом перекликается с платонизмом, хотя самого эталона заботили также и проблемы справедливости и добродетели, которые должны проявляться в нашем мире пространства, времени и материи, притом что основная реальность лежит вне этого мира. Индуист скажет, что зло, которое выпадает на долю людей, а также и животных в нынешней жизни, можно объяснить неправильными поступками в прошлом воплощении и послушанием своей карме в нынешнем — это мировоззрение предлагает вполне удовлетворительное объяснение на одном уровне, порождая огромные и странные проблемы на других уровнях. Марксист, развивая некоторые аспекты философского учения Гегеля, скажет, что мир неизбежно движется к диктатуре пролетариата, и его мучения на пути к этому, включая необходимость насильственной революции, оправдывает конечный результат. Славное будущее покажет, что грязные средства были необходимы; когда вы почувствуете вкус омлета, вы поймете, что яйца нужно было разбить. Мусульманин, если я правильно понимаю ислам, скажет, что в мире действительно бушуют злодеяния, потому что весть Аллаха, которую он передал Магомету, еще не покорила всех людей, и решение проблемы заключается в том, чтобы весь мир принял ислам, — далее мнения разделяются между подавляющим большинством мусульман, которые верят в мирные средства, и ничтожным меньшинством, которое стремится этого достичь через джихад.

Как научиться понимать зло «по-взрослому»

Многие христианские богословы избегают говорить о зле, опасаясь пробудить нездоровый интерес к демоническому

Зло имеет глубинное и надличностное измерение. Граница между добром и злом проходит по нашей жизни

На что же похожи христианские — или сходные с ними иудейские — представления о зле? Чем они отличаются ото всех тех, о которых мы говорили выше? Разумеется, именно этому вопросу и посвящена данная книга, так что ответ на этот вопрос прозвучит позднее. Но здесь будет уместно привести несколько соображений о том, каким должен быть серьезный анализ зла.

Анализ зла должен складываться из трех важнейших составляющих.

Во-первых, следует увидеть недостатки западной аксиомы, согласно которой наш тип демократии — кульминация длительного процесса мудрого и достойного стремления к свободе, начинающегося с Великой хартии вольностей, — совершенен и абсолютен. В целом эта аксиома, представляющая собой не самую разумную версию истории, согласно которой мир неуклонно движется к либерализации, не отвечает на многие вопросы, не говоря уже о том, что сами демократические институты сегодня переживают кризис. В США политикой активно занимаются самые богатые люди, которые не сомневаются в том, что их страна призвана править миром с помощью экономики или военной мощи. В Великобритании президентский стиль правления оттесняет парламентский, что вызывает все большее недовольство избирателей. В Европе мы видим напряженность и причуды судьбы, коррупцию и ложь, которые никак не объяснишь просто отсутствием приверженности европейским ценностям. Должны ли мы верить в то, что правление западного типа — это единственное или хотя бы наилучшее решение? Сам я согласен со словами Черчилля, что демократия — очень плохая форма правления, только все прочие испробованные формы еще хуже. Я бы определенно не хотел жить при каком-то ином режиме. Но я все больше сомневаюсь в том, что мы вправе ожидать, скажем, от Афганистана или Ирака, что и эти страны должны принять такую же модель. Пopa понять, что, просто размахивая флагом «западной демократии», мы ни в коей мере не решаем проблему зла на общественном уровне.

Вторая составляющая анализа зла, которую следует принять во внимание, касается психологии. Известный американский психотерапевт М. Скотт Пек много лет был агностиком. Он изучал психиатрию в рамках обычной схемы, в которой не существовало такого феномена, как зло. Но в то же время он, к собственному удивлению, пришел к христианству и начал понимать, что, по крайней мере в некоторых случаях, недостаточно воспринимать пациента или семью как просто результат болезни, путаницы представлений или заблуждения. Ему пришлось столкнуться с более универсальной темной силой, которую можно назвать только словом «зло». И он написал книгу «Люди лжи», в которой отразились эти непопулярные мысли. Разумеется, люди, по крайней мере со времен Аристотеля, признавали существование такого недостатка, как слабоволие, akrasia, как его называл Аристотель. Всем нам знакома ситуация, когда мы намерены сделать что-то хорошее, но вместо этого делаем что-то плохое. По мнению Пека, психиатрия должна учитывать тот факт, что люди могут стать злыми, что они могут поверить в ложь и затем жить в соответствии с этой верой, забыв о том, что это ложь, и сделав ее основой своего существования. Мне трудно судить о природе отличия между (а) обычным пороком воли и (б) глубокой и полной привязанностью ко лжи: количественная она или качественная, хотя я склонен думать о последнем. Для меня здесь важно другое: думая о зле, мы должны признать, чего не делал ни модернизм, ни постмодернизм, что существует такой феномен, как человеческое зло, и он принимает разные формы. Среди этих форм встречается и такое состояние, когда человек абсолютно уверен в своей правоте и готов убедительно настаивать на том, что он не просто прав, но и обязан показывать правильный путь окружающим.

Пек в упомянутой книге утверждает, вопреки ценностям своего традиционного либерального образования и своим прежним представлениям, что существует такая вещь, как сила (или силы) зла, которая имеет надличностный, надчеловеческий характер и может овладевать отдельными людьми или, в некоторых случаях, всем обществом. Говорить о демонических силах крайне трудно, либеральный модернизм не задумываясь насмехается над этим, так что кажется, что лучше совсем не затрагивать данную тему. Однако многие глубокие мыслители прошлого столетия использовали именно такой язык, чтобы лучше понять и описать происходящее. Здесь мне в первую очередь вспоминается Томас Манн с его душераздирающим романом «Доктор Фаустус». В процессе чтения ты понимаешь, что его герой, подобный Фаусту, представляет собой образ самой Германии. Он продает душу дьяволу и видит, что им овладела сила, превосходящая его собственную, ужасная сила, которая может разрушать других, но в итоге разрушает саму себя.

Я думаю, что мы только лишь начинаем серьезную работу над постижением этого компонента, этого измерения проблемы зла. Ни модернизм, ни постмодернизм не задумывались об этом, и многие христианские богословы, опасаясь пробудить нездоровый интерес к демоническому, старались обходить эту тему стороной, что делал и я сам в большей части моих работ. Но как убедительно показал Уолтер Винк 1 в своих основных трудах о «началах и властях», здесь есть над чем поразмыслить: в частности, об институтах, которые как бы обладают корпоративной душой, идентичностью, которая больше, чем просто сумма ее частей, и которая указывает этим частям, что и как надлежит делать. Из этого следует, что в некоторых случаях такие институты, будь то производственные компании, правительства или даже (Господи, помилуй!) церкви, могут настолько глубоко проникнуться злом, что можно объяснить происходящее там только с помощью такого термина, как «одержимость».

Это подводит нас к третьей составляющей, на которую указал Александр Солженицын, когда возвращался на родину после долгих лет жизни в изгнании. Он проехал по России и по пути встречался со многими людьми, в том числе с бюрократами, которые терроризировали местное население в советское время, но остались на своих постах после 1989 года. Некоторые возмущались: как может Солженицын подавать руку тем людям, которые были частью злой системы? Солженицын отвечал, что все не так просто: граница между добром и злом — это не граница между «нами» и «ими». Эта граница лежит внутри нас самих. Да, существует испорченность, и нам следует отличать малую и ограниченную степень испорченности от великой и ужасной. Нам не следует думать, что мелкий воришка и Гитлер в равной мере порочны или что студент, который пользуется шпаргалкой на экзамене, делает такое же зло, как и Бен Ладен. Но нам в равной мере не следует думать, что мы решим проблему зла, когда назовем одних людей «злыми», а других — «добрыми».

Эти три составляющие: готовность признать, что с нашей демократией не все в порядке и что в ней не следует видеть панацею ото всех бед; понимание, что зло имеет глубинное и надличностное измерение; и представление о том, что граница между добром и злом проходит по нашей жизни, — понадобятся нам, как я думаю, если мы хотим разобраться с проблемой зла на метафизическом, богословском, психологическом, политическом и любом другом уровне. Я постараюсь рассмотреть все эти составляющие в других главах. А сейчас, завершая первую главу, я хотел бы кратко описать стоящую перед нами задачу, разумеется, не забывая о христианской точке зрения.

Заключение

Если мы думаем, что выяснили происхождение зла и знаем, как с ним бороться, то это значит, что мы чего-то не заметили

Бог Творец некогда раскаялся в том, что сотворил мир

Итак, сегодня пред нами стоит великий вопрос, что делать со злом в нашем мире. Хотя философы и богословы решали эту загадку, сегодня мы видим зло на наших улицах и во всем мире, так что метафизических решений этой проблемы недостаточно. Что нам нужно делатв? Если мы не хотим вести себя инфантильно, игнорируя зло, или возлагая ответственность за него на кого-то еще, или обвиняя во всем самих себя, нам нужно найти более глубокое и точное понимание проблемы, над которой ломают голову, среди прочих людей, политики: почему это происходит? Как поступает (если и он не игнорирует проблему) со злом Бог? И что мы можем и должны с ним делать?

Согласно христианским представлениям, выросшим из иудаизма, Бог, создавший этот мир, продолжает милостиво о нем заботиться. Иудейская и христианская традиции никогда не соглашались с незрелой или поверхностной картиной зла, и можно только удивляться тому, почему великие философы последних столетий, от Лейбница до Ницше, могли размышлять и писать об этой проблеме так, как будто представления христиан просто не заслуживают внимания или их можно отбросить, изобразив в виде примитивной карикатуры. Неужели ни один богослов не мог им возразить? Или философы просто не удосужились выслушать представителей христиан?

Почтенная христианская традиция относится ко злу столь серьезно, что предостерегает против всяких попыток однозначно «разрешить» проблему зла. Если вы предложите какой-то подход к этой проблеме, который позволяет сказать: «Ну вот, теперь все в порядке, мы поняли, откуда исходит зло, и знаем, что с ним делать», — значит, вы чего-то не заметили. Однажды я слышал, как выдающийся богослов пытался с помощью философии разрешить проблему Освенцима, и это выглядело ужасно. Мы не можем и не должны смягчать удар, не можем и не должны делать вид, что на самом деле зло не так уж страшно. Это было бы возвращением к дешевому модернизму. Как я уже говорил, это соответствует незрелому политическому мышлению, когда предполагают, что если сбросить несколько бомб в нужном месте, можно избавить мир от зла. Нет, перед христианином стоит другая проблема: как понимать и прославлять благость дарованного Богом творения и как в то же самое время понимать реальность и серьезность зла. Легко «разрешить» проблему, если отказаться от какой-то из сторон этого парадокса: либо заявив, что мир не представляет собой благое Божье творение, либо сказав, что на самом деле зло не так уж страшно. Я хотел показать в данной главе, что не столько философия или богословие, сколько неумение поставить нужные вопросы и ответить на них приводит к тому, что мы разводим руками, сталкиваясь с иными запутанными и неотложными политическими и социальными проблемами.

Перед нашим обществом, не говоря уже о церкви, стоят следующие вопросы. Как мы можем свести к общей картине те догадки о проблеме зла, которые оставили нам величайшие философы и социальные мыслители? Как, если это нужно, мы можем критически отнестись к ним, стоя на христианской позиции? И как мы можем рассказывать основную христианскую историю так, чтобы, отказавшись от попытки поверхностно «разрешить» проблему зла, мы давали бы на нее зрелый ответ? И как мы можем, живя среди зла, прийти к более глубокой и мудрой вере в Бога Творца и Искупителя, всепобеждающая любовь которого однажды создаст новое творение, в котором уже не будет темного и страшного моря хаоса? В конце концов, история Ноева потопа говорит нам о том, что даже Бог Творец некогда раскаялся в том, что сотворил мир; но это превратилось в новое начало, стало новым заветом, где немаловажную роль играло знамение радуги. И если мы постараемся держать в уме как слезы Бога о мировом зле, так и Его творческую силу, благодаря которой голубь, выпущенный из ковчега, находит оливковую ветвь, возвышающуюся над водами хаоса, мы будем двигаться, как я думаю, в нужном направлении. Море обладает великой мощью, однако Бог Творец еще сильнее. Да, в мире остается короткое слово «зло». Но, слава Богу, здесь есть и другое слово — «любовь».

2 Что Бог может сделать с проблемой зла

Введение

В первой главе я представил масштабную обзорную картину проблемы зла и наметил некие вехи, на которые нам следует ориентироваться, если мы хотим понимать зло здраво и по-христиански. Я говорил о том, что зло не чисто философская, но практическая проблема. Для традиции Просвещения с ее высокомерием характерно стремление игнорировать проблему зла или преуменьшить ее значение, что приводило к трагическим последствиям; критика Просвещения со стороны постмодернизма, хотя она и важна, не дает новых решений. В конце я высказал предположение, что нам следует отказаться от попыток видеть в западной демократии средство, которое автоматически решает проблему существования мирового зла, и что нам следует всерьез относиться как к надличностным силам зла, так и к тому факту, что граница между добром и злом проходит не между «нами» и «ими», но через жизнь каждого человека и всего общества.

Я намеренно вначале не упоминал о Библии — за исключением образа моря, — поскольку хотел сначала посмотреть на эту проблему так, как она воспринимается в сегодняшнем мире, не упоминая о подходах к ней в рамках иудейской и христианской традиций. Но теперь настало время обратиться к текстам Библии и посмотреть, что они могут нам предложить. Разумеется, стоит помнить, что я не могу здесь сказать всего, что можно, хотя бы о смысле одной-единственной главы Ветхого Завета или Нового Завета. Мы можем только прикоснуться к поверхности, но и это может дать нам важные ориентиры.

Что может сказать Бог о проблеме зла

Название данной главы отражает мои представления об одной крайне важной особенности Ветхого Завета. В рамках нашей западной философской традиции мы склонны ставить вопрос примерно таким образом: что Бог может сказать нам о зле? Мы привыкли искать объяснений. Мы хотим знать, что такое зло, как оно появилось (хотя бы в общих чертах), почему оно может продолжать существование и как долго будет длиться такое положение вещей. И мы найдем эти вопросы в Библии, однако будем разочарованы, не найдя здесь полных ответов на них, причем библейские ответы определенно относятся не к той категории, которые могла бы признать удовлетворительными поздняя философская традиция. Если мы рассмотрим эти вопросы в обратном порядке, то увидим такую картину. В Псалтири мы найдем многочисленные вопрошания о том, доколе это будет продолжаться (Пс 12:2; 78:5 и т.д.); есть некоторые туманные намеки на то, что порочность будет какое-то время существовать, чтобы, когда Бог будет судить мир, была явлена справедливость суда Божьего (например, Быт 15:16, Дан 8:23); в главах 3 и 6 Книги Бытия мы обнаруживаем мимолетные указания на то, что зло незаконно вторглось в благой мир, созданный Богом, хотя эти положения никогда не раскрываются так, чтобы мы были полностью удовлетворены. В Ветхом Завете постоянно в разных сочетаниях звучат три темы: зло как идолопоклонство, которое влечет за собой утрату человечности; зло как результат деятельности порочных людей, которые с особым усердием навлекают зло на праведников; и зло как дело «сатаны» (это еврейское слово означает «обвинитель»). Ни одна из этих тем не раскрывается так, чтобы дать нам полное объяснение. Создается впечатление, что Библия просто не желает отвечать на вопрос, что бы сказал Бог о проблеме зла. Это подтверждает мнение, высказанное мной в предыдущей главе: некоторые христианские мыслители призывали не пытаться объяснить зло вообще.

Вместо этого Ветхий Завет немало говорит нам не о том, что Бог говорит о проблеме зла, но о том, что Он может с этой проблемой сделать, продолжает делать и намерен сделать в будущем. С этой точки зрения мы можем посмотреть и на уже упоминавшиеся библейские отрывки, которые свидетельствуют о том, что такое зло и почему оно существует, но обычно такие ответы остаются без пояснений. И если Ветхий Завет и предлагает какую-то теодицею (доказательство справедливости Бога на фоне фактов, которые вроде бы свидетельствуют об обратном), она дается не в форме позднейшей философии, но в форме повествования о Боге и мире, а особенно о Боге и Израиле.

Фактически — и я думаю, это крайне важно для понимания Ветхого Завета в целом, — Библия дает нам и куда меньше, и куда больше, чем набор догматов и нравственных предписаний, и куда меньше, и куда больше, чем «постепенное откровение», поэтапное развертывание представлений о Боге. Ветхий Завет был написан совершенно не для того, чтобы отвлеченно «рассказать нам о Боге», и не для того, чтобы давать нам информацию и удовлетворять наш интеллектуальный поиск. Его предназначение — поведать о том, что Бог делал, делает и намерен делать со злом. (Это можно сказать и о каждой отдельной книге, и обо всем дошедшем до нас каноне Ветхого Завета, иудейском или христианском.) Это происходит на нескольких уровнях, которые мы сейчас рассмотрим, но причем нам необходимо помнить, что вся повествовательная логика Ветхого Завета в целом свидетельствует именно о таком его предназначении.

Ветхий Завет: попытка понимания

Чтобы лучше понимать, куда мы движемся, я выделю три уровня. Во-первых, весь Ветхий Завет подобен громадной двери, которая висит на одной маленькой петельке — на рассказе о призвании Авраама в главе 12 Книги Бытия. Это, как можно убедиться, — ответ Бога Творца на проблему, о которой говорят предшествующие главы Книги Бытия: третья (бунт человека и изгнание из Эдема), шестая и седьмая (испорченность людей и потоп) и одиннадцатая (человеческая гордыня, Вавилонская башня и смешение языков). И далее мы видим второй уровень проблемы: Израиль, дети Авраама, был призван унаследовать обетование Бога, но сам стал частью проблемы. Это подтверждает обширное эпическое повествование о патриархах и Исходе, о Моисее и Давиде, о взлетах и падениях израильской монархии и отправлении Израиля в изгнание. И здесь мы находим третий уровень проблемы: кроме того, что человечество взбунтовалось против Бога, а Израиль оказался неверен своему призванию, каждый отдельный человек и Израиль в целом пронизан греховностью, идолопоклонством и жестокосердием.

О том, к чему это приводит, Ветхий Завет рассказывает на каждой странице. Действительно, при описании «проблемы зла» в нем часто дается привычное объяснение: порочные язычники угнетают бедный и беззащитный народ Божий. Однако в исторических и пророческих книгах снова и снова мы видим напоминания Израилю о том, что эта проблема глубже, нежели разделение на «своих» и «чужих». Проблема отдельного человека, которую западное мышление во многом ставит в центр богословия и философии, в Библии представлена как часть проблемы Израиля, всего человечества и самого творения. Если мы научимся читать Ветхий Завет с такой точки зрения (чего мы часто не делаем, когда читаем его отдельными отрывками, будь то в церкви или дома), мы сможем видеть и весь лес, и его отдельно стоящие — иногда загадочные — деревья.

Благословение обновляется

Разумно начинать именно с начала. В этом разделе главы я хочу показать, как глава 12 Книги Бытия и дальнейшее повествование отвечают на троякий вопрос зла, который ставят первые 11 глав Книги Бытия. Затем мы поговорим о тех многочисленных проблемах, которые ставит перед нами повествование о том, как потомки Авраама сами оказались пленниками зла. Следующий раздел будет посвящен периоду Вавилонского изгнания и трем библейским отрывкам, в том числе из Книги Иова, где вопрос о зле стоит особенно остро. Это позволит нам сделать некоторые выводы о том, какой подход к проблеме предлагает нам Ветхий Завет, который ярко освещает эти темы, но не дает окончательного ответа.

Мы начнем с решения Бога призвать Авраама (или Аврама, поскольку в тот момент он носил это имя; однако для простоты я буду пользоваться более длинной его версией) и дать ему обетование о том, что через него и его потомков все народы мира получат благословение (Быт 12:1-3). Это обетование повторяется снова и снова в разных формах, его слышит не только Авраам, но и Исаак и Иаков. Библия не уточняет, как именно Бог благословит все племена земные, но говорит лишь о том, что Бог намерен это исполнить. Подобно многим другим не столь пространным ветхозаветным повествованиям, вся эта история должна носить этот заголовок, и хотя на протяжении многих глав и даже книг мы все еще не видим, как это благословение приходит через Израиль к миру, мы не должны забывать о том, что автор держит это в уме хотя бы как фон (может быть, для Бога эта мысль всегда была на переднем плане).

История Авраама: почувствуйте остроту проблемы

Испорченность людей причиняет такую боль Богу, что Он выражает сожаление о том, что вообще создал этот мир

Глава 12 Книги Бытия отсылает нас к предыдущим одиннадцати главам, чтобы мы могли задать вопрос: если это решение, то в чем же состояла проблема? Как я уже говорил, главы 3-11 Книги Бытия показывают три уровня проблемы, на которую Бог отвечает, призывая Авраама. Если двигаться от главы 12 вспять, сначала мы найдем историю Вавилонской башни. Гордыня людей в буквальном смысле слова достигла невиданной высоты, когда люди решают построить башню, чтобы создать себе имя и обрести безопасность. Бог нисходит взглянуть на это крохотное строение (данный отрывок исполнен юмора и иронии) и смешивает человеческие языки, так что люди утратили способность осуществить свой гордый замысел. Что Бог делает со злом? С одной стороны, Он борется с ним, судит его и стремится не допустить осуществления злых намерений. С другой — Бог творит нечто новое, начинает новый проект, который позволит решить проблему: дать семье человека, живущей под знаком проклятия и розни, благословение. Каким образом потомки Авраама могут избавить людей от вавилонского проклятия, неясно; а некоторые, думая о проблемах Ближнего Востока, могут сказать, что это остается загадкой и сегодня, поскольку семья Авраама разделилась на два лагеря. Это разделение на самом деле намечено в главах 16 и 21 Книги Бытия, где говорится о двух рождениях: сначала Исмаила, затем Исаака, — и ведет нас к сегодняшнему дню, когда одна ветвь семьи обращается к Иерусалиму, а другая (по крайней мере, в чем-то) — к Багдаду, то есть древнему Вавилону. Когда же тема обетования из главы 12 Книги Бытия звучит в Новом Завете, мы можем видеть его действие, разумеется, не в последнюю очередь в день Пятидесятницы. Вопрос, какое отношение история Пятидесятницы имеет к проблеме, о которой сказано в главе 11 Книги Бытия, все еще вызывает споры, и мы его коснемся позже.

Мы можем заметить две интересные особенности. Во- первых, люди связаны с землей. Надменные жители Вавилона строят башню и город; Бог призывает Авраама к жизни кочевника, у которого пока еще нет постоянного жилища, но обещает, что в итоге его потомки обретут свою родную страну. Во-вторых, «решение» проблемы, или ответ на нее, в главе 12 Книги Бытия имеет чисто эсхатологический характер, то есть относится к будущему, а это значит, что в данный момент все события глубоко двойственны. Семья Авраама несет в себе обещание о том будущем, когда мир будет исправлен, но этот момент пока еще не настал. И в результате семья Авраама, попросту говоря, создает свою местную версию Вавилона. В итоге потомки Авраама должны будут отправиться в изгнание в настоящий Вавилон. Люди, от которых ждали решения, должны вернуться туда, где могут почувствовать всю остроту проблемы.

Одно из самых трагических мест в Библии

Если продолжить движение вспять, мы увидим рассказ о потопе, связанный с первой главой. Это одно из самых трагических мест Библии: испорченность людей причиняет такую боль Богу, что Он, как это бывает у людей в глубокой депрессии, выражает сожаление о том, что вообще создал этот мир (Быт 6:6). И потоп снова показывает нам, как Бог поступает со злом. С одной стороны, это всеобъемлющий суд, который опустошает землю и уничтожает животных. С другой стороны — это акт милосердия, поскольку Бог избавляет одну семью от потопа, а это значит, что Он не оставил свой замысел о творении и желает осуществлять свои цели, хотя и чувствует боль и скорбь. В этой истории нет никаких указаний на то, что Бог, спасая Ноя с семьей, задумал тем самым изменить их помыслы и намерения и создать новых людей, не таких, как в Быт 6:5, глубоко развращенных, о которых говорится, что «все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время». Естественно, к потомкам Ноя относятся и те люди, которые строили Вавилонскую башню, и те, от которых произошел Авраам. Потоп напоминает нам о том, что Бог ненавидит зло и то, как оно действует на Его творение, и что Он может его остановить и иногда так поступает, но поскольку Он верховный Творец, то стремится к тому, чтобы, несмотря ни на что, осуществить свои замыслы о своем творении. Как и в случае Вавилона, люди тесно связаны с землей: в момент Божьего суда над людьми вода затопляет землю, а знаком спасения человека служит оливковая ветвь с новой орошенной почвы, которую, что достойно внимания, приносит Ною голубь, часть творения, отличающаяся от людей. История Ноя завершается на винограднике, и здесь мы видим крайне двусмысленный эпизод, который говорит о том, что на земле появились и новые плоды, и новые лазейки для проникновения сюда зла.

Первые люди, змей и запретный плод

Если мы двинемся вспять еще дальше, то придем к знаменитому рассказу о людях, змее и запретном плоде в главе 3 Книги Бытия. Об этом было написано много, и я не могу предложить каких-либо новых подходов к этой одной из самых глубоких, но и самых загадочных историй всей мировой литературы. Мы все хотим знать о том, о чем эта история не желает нам сообщать: как вообще появился змей в недрах прекрасного Божьего творения и почему он использовал свою хитрость именно таким образом. Вместо объяснения зла мы находим его краткий анализ, не в последнюю очередь это касается той важной роли, которую здесь играет обман и самообман, и того, как легко человек находит у себя в сердце и с помощью языка слова самооправдания, хотя они не избавляют его от ответственности.

И снова это повествование о том, как поступает Бог. Он осуждает зло, и отсюда рождается проклятье с несколькими последствиями. Люди в состоянии бунта теряют доступ к плодам древа жизни; проклятие касается и земли, которая будет порождать колючие сорняки. Осуществление Божьего замысла о спасении станет долгим и мучительным, путь к нему проляжет через волчцы и тернии, через прах и смерть. Однако даже в изгнании сохраняются знаки благословения, хотя теперь они смешаны с не менее очевидными знаками проклятья. Бог не отменил свою первую заповедь «плодитесь и размножайтесь», хотя теперь и она стала трагически двусмысленной. Ева зачинает Каина при помощи Господа, но в Быт 4 рассказано о том, что Каин стал убийцей. На земле есть дарованная Богом жизнь, но теперь она носит в себе Божье проклятье в виде смерти: в Быт 5 мы находим перечень потомков Адама, где о каждом говорится: «и он умер... и он умер...», и это снова и снова напоминает нам историю, описанную в Быт 3, хотя новая жизнь в каждом поколении несет в себе новую надежду, пока, наконец, не рождается Авраам, снова получивший обетование и о благословении, и о земле.

Зло: проблема существует

Великая история, служащая как бы прологом Ветхого Завета, начинается с тройного утверждения о существовании проблемы и о том, что Бог делает с ней. Зло подлежит суду, и этот суд суров. Бог создал прекрасный мир; зло — неважно, как мы его понимаем на данный момент, — уродует этот мир, переворачивает его с ног на голову и выворачивает наизнанку. Люди вместо поклонения Богу, источнику их жизни, стали чтить тварный мир. Земля вышла из-под мудрого управления богобоязненных служителей, носящих образ Творца, и из-за идолопоклонства людей тоже попала под проклятье. Смерть, в которой можно было бы видеть естественную и безобидную особенность изначальной картины, приобрела омерзительный вид палача, который прибегает к суровым мерам, чтобы хоть в какой-то мере сдержать распространение заразы. Бог опасался, как бы Адам не подошел к древу жизни, не отведал его плодов и не обрел бы вечной жизни в своем падшем состоянии (Быт 3:22), и это привело к новому опасению: как бы надменное человечество не начало замышлять все более и более пагубные безумства (Быт 11:6). Суд в настоящее время — это попытка остановить распространение зла, чтобы дело не зашло слишком далеко. Угроза «смерти» обретает разные формы: это изгнание для Адама и Евы, потоп для поколения Ноя, смешение языков и рассеяние для Вавилона.

Но затем, в Аврааме и через Авраама, Бог провозгласил, явив свою милость после суда, что открыт новый путь, на котором осуществится его изначальный замысел благословить человечество и свое творение. И мы сразу начинаем понимать, что Богу это должно бесконечно многого стоить.

Одиночество Бога, ищущего своих сотрудников Адама и Еву; скорбь Бога перед потопом; раздражение Бога, который смотрит на строительство Вавилонской башни, — все это Бог знает, Богу придется терпеть и дальше. Хуже того. По ходу истории должны будут снова повторяться сцены суда и сцены милости. Но история должна продолжаться. В ней верховный Бог и Творец продолжает свою работу в мире до того момента, пока на смену проклятью не придет благословение, пока изгнание не сменится возвращением домой, пока над потопом не появится оливковая ветвь, пока не родится новая семья, члены которой смогут понимать друг друга. Это повествование как бы создает рамки для всех канонических книг Ветхого Завета.

Люди решения, ставшие людьми проблемы

И затем Ветхий Завет рассказывает крайне двусмысленную историю о том, как потомки Авраама, люди, через которых Бог хотел разрешить проблему, оказались сами частью проблемы.

Святые Ветхого Завета и границы зла

Бог использует злые замыслы людей, чтобы те служили Его загадочным целям

Повествование Книги Бытия ясно показывает, что и сам Авраам не походил на гипсовую статую святого в церкви. Дважды он чуть ли не отбрасывает дарованное ему обетование, когда забота о самосохранении заставляет его заявить, что Сарра — его сестра. Затем Авраам вместе с Саррой пытается решить вопрос о детях и наследстве своими собственными средствами, а не полагаясь на Бога, и это приводит к трагедии с Исмаилом, которого вместе с его матерью Агарью изгоняют в пустыню. А затем мы читаем кошмарную историю о том, как Авраам чуть ли не принес в жертву Исаака, своего собственного сына от Сарры. Хотя последняя история крайне сложна для понимания, я убежден, что она тесно связана с тем, как Авраам с Саррой поступили с Агарью и Исмаилом. Обетование не отменяется, но люди, к которым оно обращено, начиная с Авраама, знают, что оно будет дорого стоить.

В событиях, которые происходят от Авраама до Вавилонского плена и далее, звучит эта же тема с ее глубокой амбивалентностью. Иаков с помощью обмана и хитрости получает наследство от своего отца Исаака, а затем сам становится жертвой коварного обмана своего тестя Лавана. Он вступает в Обетованную землю, став хромым после битвы с Богом — с тем Богом, который хранит свои обещания, однако не устает напоминать своему народу о его недостоинстве и об удивительном характере своей милости. Сыновья Иакова продают своего младшего брата Иосифа в рабство, где тот не только усваивает урок смирения, которого ему не хватало, но и начинает глубоко понимать странное провидение Бога — то провидение, которое является одним из важнейших ответов Библии на вопрос: «Что Бог делает со злом?».

Когда братья в страхе и трепете приходят к Иосифу после смерти их отца Иакова, Иосиф им говорит: «Вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро» (Быт 50:20). Каким-то странным образом — и порой это даже может нам не нравиться — Бог Творец не просто уничтожает зло в мире, но совершает и кое-что иное. И конечно, во всех дискуссиях об этом люди задают вопрос: почему бы Богу просто не уничтожить зло? Но у нас нет на него ответа. Однако Библия недвусмысленно показывает, что Бог сдерживает зло, ограничивает его, кладет ему пределы и что иногда Он даже использует злые замыслы людей, чтобы те служили Его загадочным целям.

Как Бог поступал со злом

Самое важное повествование для иудеев, которое определяет собой иудаизм, — это история Исхода, история освобождения Израиля от египетского рабства. Это один из важнейших ответов Библии на вопрос, как Бог обращается со злом. Потомки Иакова умножились и стали рабами в Египте. Египтяне были для них жестокими надсмотрщиками. Бог услышал вопль своего народа и пришел его избавить: не за один момент, не с помощью одной вспышки молнии, но — и можно догадаться, что это для него характерно, — призвав одного человека, а затем и другого, который стал помогать первому. Эти люди, как показывает повествование, сами не были лишены недостатков, а порой и многого не понимали, так что их самих нужно было обличать и даже наказывать, тем не менее они носили в себе Божьи обетования, включая новую весть об освобождении. Однако суд преимущественно коснулся Египта в форме «казней», в результате чего фараон, наконец, лишился своих рабов, а Израиль пересек Чермное море и начал скитаться по пустыне. С тех пор и до сего дня иудеи, отвечая на вопрос «Что Бог делает со злом?», вспоминают прежде всего эту историю: Бог судит порочных язычников, которые притесняют Израиль, и избавляет свой народ от их угнетения. Отзвуки этого ответа встречаются по всему Ветхому Завету, в частности в псалмах, где праведный страдалец просит Бога выступить в защиту его правоты и сохранить ему жизнь, которой угрожают угнетатели, исполненные порока и нечестия. Подобные темы звучат и в иудейской литературе новозаветной эпохи, скажем, в Книге Премудрости Соломона.

Другая сторона медали

Однако сам Ветхий Завет ясно указывает на то, что это лишь одна сторона медали, хотя именно она несет в себе больше всего ободрения (если только вы случайно не оказались фараоном). Есть и другая сторона: избавленный из рабства Израиль остается ропщущим, непокорным и недовольным народом. Вместо образа благодарности, послушания и доверия, каким мог бы себе представить Израиль наивный читатель Исхода, этот народ провел 40 лет в пустыне, когда он мечтал вернуться в Египет, боялся вступить в Землю обетованную из-за тамошних великанов и в целом продемонстрировал все характерные черты падшего человечества, для решения проблем которого был призван. На Синае его называли царственным священством Бога, его особыми людьми, святым народом Божьим, самым драгоценным из всех народов (Исх 19:5-6). Невообразимая высота.

А самый ужасный момент наступает, когда, после пространного описания скинии, которую нужно создать для поклонения Богу, и подробных инструкций, касающихся посвящения Аарона, Моисей спускается с горы и видит, что сам Аарон сделал золотого тельца и призвал народ ему поклониться. Две тысячи лет спустя раввины, оглядываясь со скорбью на это событие, говорили, что здесь Израиль сделал то же самое, что сделали Адам и Ева в саду Эдема. Израиль был призван нести обетование и стать светом миру, но сам оказался тьмой.

Суровый суд над злом

Бог наблюдает за разными народами мира, но не наказывает их за злодеяния моментально, а стремится держать зло в определенных пределах

И снова Бог устроил суд над злом, причем такой суровый, что, казалось, Он захотел все начать с нуля, создав народ из потомков Моисея, как он это сделал с Ноем. Но Бог дал обетования Аврааму, и поскольку Он верен своим замыслам обо всем творении, Он верен и замыслам о потомках Авраама. Так что, когда Моисей решительно указал Богу на это в одной из самых великих молитв Библии (Исх 32:11-14; 33:12-16), Бог показал свою верность израильтянам, хотя они и не были верны Ему.

Эта двойственность, быть может, особенно мучительно (так что эхо тех событий мы слышим и сегодня) проявилась в завоевании Ханаана. Как и в случае истории Авраама повествователь, описывая эти события, не пытается ретушировать портрет Израиля в его падении и безумии, хотя тому и удалось завоевать большую часть земли. Книга Бытия уже подготовила нас к этому событию или, по меньшей мере, к тем нравственным проблемам, которые оно порождает, потому что уже в главе 15 Бог говорит Аврааму, что его потомки в четвертом поколении вернутся в Землю обетованную, потому что «мера беззаконий аморреев доселе еще не наполнилась» (Быт 15:16). Здесь есть косвенное указание на то, что рядом с главной историей о потомках Авраама как средством Бога для борьбы со злом мира развиваются и другие сюжеты: Бог наблюдает за разными народами мира, но не наказывает их за злодеяния моментально, а стремится держать зло в определенных пределах. Во дни Аврама Бог уже знает, что аморреи порочны, но пока еще не совсем, хотя ясно, что в будущем они погрязнут в пороке еще глубже. Пройдет сколько-то лет, и в один момент неиудейские обитатели земли созреют для суда, и тогда Бог будет использовать свой народ, вступающий в Землю обетованную, в качестве орудия своего суда. Подобный удивительный пример Божьего провидения мы находим в Книге Исайи (см. Ис 10:5-19), где Бог сначала с помощью языческого высокомерия Ассирии наказывает непокорный Израиль, а затем, покончив с этим, наказывает Ассирию именно за ее языческое высокомерие. Именно это имеет в виду псалмопевец, говоря, что Бог обращает гнев человеческий в свою славу (Пс 75:11).

Однако все это накладывает на Израиль крайне тяжелую ответственность, с которой народ не справляется. И нам не надо удивляться трагикомической череде событий в Книге Судей, где израильтяне, только что с помощью Иисуса Навина завоевавшие Землю обетованную, снова и снова делают промашки, так что Богу приходится их непрерывно спасать от одной неприятности за другой. Да и сами избавители отнюдь не являются столпами добродетели — вспомните, например, о сомнительной нравствен ности Самсона. Когда мы оглядываемся на эти события с нашей нынешней позиции, как некогда и мышление после эпохи Просвещения взирало на них с присущим ему высокомерием, мы неодобрительно покачиваем головой: к чему все эти несущие несчастье завоевания и заселение земли? Мы называем эти события этнической чисткой, и, как бы сильно ни страдали израильтяне в Египте, нам трудно поверить в то, что они обрели право так обращаться с жителями Ханаана или что Бог, участвовавший в этой операции, был тем же самым Богом, которого мы знаем в Иисусе Христе.

Грязное дело Бога

И тем не менее это так. Начиная с Эдема, со скорби Бога во дни Ноя, с Вавилонской башни и Авраама мы слышали рассказ о деле, которым Богу пришлось заниматься, чтобы вытащить мир из грязи. Нас возмущает то, что Богу каким- то образом пришлось запачкать свои ботинки в грязи и, похоже, запачкать свои руки кровью, чтобы исправить наш мир. Если мы, как это делали многие, заявим, что лучше такого не было бы вовсе, мы столкнемся со встречным вопросом: на каком куске сухой и чистой почвы мы сами стоим, чтобы смотреть на все с высоты и судить с такой уверенностью? Как говорил Дитрих Бонхеффер, первородный грех человека состоял в том, что он поставил познание добра и зла выше познания Бога. Это еще одна темная тайна главы 3 Книги Бытия: должна существовать какая-то мера преемственности между тем, что мы считаем добром и злом, и тем, как их понимает Бог, иначе мы окажемся в нравственной тьме. И это служит нам предупреждением: мы не должны вещать слишком уверенно о том, что Бог должен делать и чего не должен.

Истории о завоевании заканчиваются тем, что Израиль, народ обетования, поселяется на Святой земле, воинственный и непослушный, но наконец обретший свое место. С этого момента Израиль подобен сломанному дорожному знаку, который все еще указывает на замысел Творца спасти людей и завершить дело творения.

Пороки государственного управления: свидетельство Библии

Мы не должны вещать слишком уверенно о том, что Бог должен делать и чего не должен

За периодом Судей, подобно вздоху облегчения, следует период монархии. Но с самого начала — и теперь мы уже вправе этого ожидать — оказывается, что институт царской власти несет в себе червоточину. Пророк Самуил понимает, что народ просит себе царя по дурным побуждениям, и первый царь, дарованный им (Саул), оказался негодным. За ним следует Давид, муж по сердцу Бога, который слишком сильно интересовался чужими женами, пережил унизительное изгнание и почти столь же унизительное и дорогостоящее возвращение. Мы видим, что жизнь Давида по-своему повторяет то, что пережил весь народ 500 лет назад. С одной стороны, мы ясно понимаем (в чем нам особенно помогает Псалтирь), что Давид и его династия и есть ответ Бога на проблему зла. Они принесут миру суд и справедливость. Их царство будет простираться от одного моря до другого, от Реки до концов земли. Однако, утверждая подобные истины, библейские авторы осознают их загадочность и двусмысленность. Псалом 88, величайший царский псалом, к 37 стихам, прославляющим те дивные дела, которые Бог совершит через царя из рода Давида, добавляет другие 14 стихов, в которых с грустью вопрошает, почему все идет не так. Псалом завершается стихом: «Благословен YHWH вовек!» Это классическая ветхозаветная картина. Вот обетования, вот проблема, и один только Бог стоит над этим парадоксом. Разделите этот псалом на части каким-то образом, и вы перестанете чувствовать особый вкус множества библейских текстов. Решение проблемы зла, задуманное Богом, через династию Давида, которая наконец должна сделать Израиль светом народам, несущим миру справедливость, с самого начала содержит в себе загадку и ощущение невыполнимости того, что этот план не исполняется должным образом, так что остается жить как с этими великими обетованиями, так и с грязной реальностью, в любом случае воздавая хвалу YHWH.

Сокровища Псалтири

Мы найдем в псалмах сокровищницу, наряду со многими прочими богатствами, полную размышлений о проблеме зла и о том, как с ней обращается Бог. В самом начале Псалтирь выражает классическую часть веры иудеев: блаженны люди, которые ходят путями YHWH, а порочные будут как прах, который развеивает ветер. Эту традиционную мысль мы нередко встречаем и в других псалмах, как и, разумеется, в Книге Притчей. В одном псалме мы даже увидим такое крайне рискованное утверждение: псалмопевец был молод и успел дожить до старости, но ни разу не видел праведника оставленным и потомков его просящими хлеба (Пс 36:25). Нам не обязательно заглядывать в Книгу Иова, чтобы увидеть, что не все так просто: несколько других псалмов резко, а иногда даже сердито, указывают на то, что праведные терпят несправедливость, а Богу как будто нет до этого дела. Пс 72 возводит вокруг этой проблемы свое величественное здание, в нем содержатся мучительные размышления о ней и хотя бы отсроченное решение проблемы зла: в итоге, может быть, уже после их смерти, Бог вмешается в ситуацию, осудит нечестивых и оправдает праведных. Подобный ход мысли мы встретим в Пс 93: в нынешних страданиях праведных следует видеть воспитательные меры Бога, которые в итоге ведут к избавлению и спасению, тогда как нечестивых заслуженные ими страдания ждут в будущем, чтобы стать их последним наказанием. В некоторых псалмах мы слышим вопрос «Доколе, Господи?», но мы никогда не найдем там однозначных ответов. И наконец, между приятным небольшим стихотворным текстом со знакомой фразой «Славное возвещается о тебе» и великим царским псалмом, о котором мы только что говорили, находится Пс 87, самая мрачная и безнадежная молитва во всем Писании:

Я несчастен и истлеваю с юности; несу ужасы Твои и изнемогаю. Надо мною прошла ярость Твоя, устрашения Твои сокрушили меня, всякий день окружают меня, как вода: облегают меня все вместе. Ты удалил от меня друга и искреннего; только тьма — мои знакомые.2

Единственная нота надежды здесь (если она вообще есть) облечена в грамматическую форму второго лица единственного числа. Псалмопевец не оставляет мысли, что его страдания — странное и ужасающее деяние самого YHWH. Он не может этого понять; он знает, что так быть не должно; но он держится убеждения — которое может показаться просто богохульством, — что YHWH сохраняет полную власть над происходящим.

Именно это переживали пророки вавилонского изгнания, и в псалме 87 действительно можно увидеть опыт общины, соответствующий опыту, представленному в Плаче Иеремии. Хотя языческие народы могут прославлять свою победу не просто над Израилем, но и над Богом Израилевым, пророки того времени утверждают, что YHWH поступил с Израилем так, как некогда Он поступил с Адамом и Евой, изгнав их из земли, из обетованного сада за их непослушание. Так история изгнания и возвращения, занимающая центральное место в Библии, становится великим и таинственным ответом на вопрос: «Как YHWH обращается со злом?» Вопрос о справедливости Бога, который косвенно задает вся Библия, здесь поставлен прямо и открыто.

И теперь, в последнем разделе данной главы, мы поговорим о трех книгах, которые приглашают нас подняться на высокую гору, даже если мы при этом окажемся в тумане, и прислушаться к великим словам мудрости.

Раб мой, Израиль, раб мой, Иов

«Обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова?» — спрашивает Бог у сатаны. Может быть, да, может быть, нет, и одна из загадок Книги Иова состоит в том, зачем Бог вообще задал этот вопрос сатане. Но прежде чем мы сами обратим внимание на Иова, я хочу представить вам другого раба YHWH из Ветхого Завета (посмотрим, отличается ли он от Иова) и еще одну книгу с похожим развитием событий. Одна ветхозаветная книга, где мы сразу же сталкиваемся с вопросами справедливости или правды Божьей, — это книга, которую иногда называют Второисайей, то есть главы 40-55 или, может быть, главы 40-66 всей Книги пророка Исайи.

Принято считать, что главы 40-55 Книги пророка Исайи были написаны во время изгнания (хотя здесь моя аргументация не зависит от датировки), чтобы ответить на вопрос: как YHWH может быть справедливым, если Израиль был осужден на изгнание. Нетрудно увидеть, что за этим стоит более общий вопрос, как Бог управляет миром в целом. Израиль, оказавшийся в Вавилонском плену, подобен, как мы уже говорили, Адаму и Еве, изгнанным из Эдема. Но Бог создал человека, чтобы тот носил Его образ и мудро правил творением по Его поручению, и Бог не забыл об этом завете. Такую форму в Библии приобретает вопрос о зле: воспоминание о задаче, давным-давно порученной человеку Богом, сейчас вступает в конфликт с тем фактом, что человек взбунтовался и земля рождает волчцы и тернии.

Пороки и справедливость Бога

Подобным образом, Израиль оказался в изгнании из-за своих серьезных пороков: идолопоклонства, безнравственности, постоянного нежелания слушать, как YHWH призывает его вернуться к послушанию. Но Бог призвал Израиль стать народом, через который Он искупит мир — и человека, и все творение, — и Бог помнит о своем замысле. И чаще всего проблема зла в Библии предстает в форме конкретной проблемы Израиля, оказавшегося в изгнании, а текст Ис 40-55 провозглашает, что YHWH по-прежнему остается верховным Творцом, что Он все еще хранит завет с Израилем и, прежде всего, что Он праведен, tza.dd.ik, и из-за этой праведности, из-за верности Бога как завету, так и творению Израиль будет спасен и творение будет восстановлено. Глава 55, кульминационная часть всего этого раздела, прославляет тот момент, когда вместо терновника вырастет кипарис, а вместо крапивы — мирт. Проклятие главы 3 Книги Бытия, а также и последующие проклятия, павшие на Израиль (как, например, в главе 5 Книги пророка Исайи), будут отменены, когда Израиль получит искупление и завет будет восстановлен.

Если вы хотите понять справедливость Бога в несправедливом мире, говорит пророк, вот куда вам нужно смотреть. Справедливость Бога не сводится к распределению наград для праведных и наказаний для грешных, хотя и это постоянно происходит. Божья справедливость спасает, исцеляет и восстанавливает, потому что Бог, которому принадлежит справедливость, есть Бог Творец, и Ему еще предстоит завершить свой изначальный замысел о творении, и Его справедливость не просто восстанавливает равновесие в хаотичном мире, но ведет все творение к славной цели, к новому процветанию, к полноте жизни и тем возможностям, ради которых оно и было создано изначально. И Бог неуклонно стремится выполнить свой замысел через свое творение, носящее Его образ, и особенно — через потомков Авраама.

Трагедия всего творения

Но каким образом осуществится замысел? В ткань текста Ис 40-55 вплетена фигура Раба: этот Раб YHWH есть тот, через кого YHWH намерен осуществить свой замысел о справедливости и спасении. Раб появляется в главе 42 как царь, связанный с дарственными фигурами глав 9 и 11 и подобной им главы 61, однако он во многом отличается от царя. Очевидно, что он — Израиль или, как мы могли бы сказать, олицетворение Израиля; он разделяет призвание Израиля и в нынешний момент разделяет судьбу Израиля, изгнанного, разгромленного и убиваемого, но в то же время он и противостоит Израилю, так что сам Израиль с ужасом взирает на его судьбу, и даже об остатке Израиля здесь говорится как о «тех, кто слушает голос Раба». Исайя таким образом представил здесь проблему зла, несправедливости мира и справедливости Творца, что мы видим уже не философскую загадку, которую необходимо объяснить, но трагедию всего творения, требующую нового вмешательства верховного Бога Творца, ставшую трагедией Израиля, требующей нового вмешательства верховного Бога завета.

К нашему удивлению и (если мы отдаем себе отчет в происходящем) ужасу, в главе 53 Книги пророка Исайи мы открываем, что это новое вмешательство Бога происходит через страдания и смерть самого Раба. Разделив судьбу Израиля в изгнании, которое, как мы знаем, начиная с главы 3 Книги Бытия тесно связано со смертью, он понес на себе грех многих. Раб воплощает в себе верность завету и спасительную справедливость верховного Бога, и его ранами «мы» (предположительно, «мы» — остатка Израиля, в удивлении и страхе взирающие на происходящее) получаем исцеление.

Загадка зла: позитивные стороны

Итак, в самом центре ветхозаветной картины Божьей справедливости в несправедливом мире стоит картина Божьей верности неверному Израилю, а в центре ее находится фигура Раба YHWH, который противостоит Израилю и принимает судьбу Израиля на себя, чтобы Израиль мог вернуться из изгнания, открыв, наконец, человечеству путь к новому творению (о нем говорит Ис 55), где вместо терновника вырастет кипарис, а вместо крапивы — мирт, где вместо праха и смерти появятся водные источники и новая жизнь. Величайший пророк Ветхого Завета говорит, не давая разъяснений, о новом деянии единого истинного Бога, которое позволит исполнить Его замысел. Раб — это одновременно и Израиль, и новый посланник Бога к Израилю; он и царь, и тот, кто совершает такие дела, какие не под силу ни одному царю. Пока мы находимся в рамках Ветхого Завета, это остается загадкой, позитивной стороной загадки самого зла.

Подобную загадку мы найдем и во второй библейской книге из трех, автор которой размышлял над главами 40-55 Книги пророка Исайи, думая о том, как применить этот текст к иной исторической ситуации. Вся Книга пророка Даниила посвящена проблеме зла, она рассказывает о том, как языческие империи совершают ужасные злодеяния и как единый истинный Бог осуществляет над ними суд и оправдывает свой народ. В разных местах этой книги, а особенно в главах 11 и 12, используется образ Раба, по всей видимости, как олицетворение праведников Израиля, которые хранят верность YHWH даже в изгнании и страдают из-за нее, становятся мучениками и гибнут от рук язычников, которых терзают чудовища, выходящие из моря (с этим важнейшим образом Книги пророка Даниила мы уже бегло познакомились в первой главе). Властители этого мира приходят в бешенство, глядя на Царство Божье, у зла вырастают клыки и когти, оно выскакивает из кабинетов, где о нем рассуждают философы, и врывается в реальный мир, чтобы превратить здесь сады в пустыни, а жизнь людей — в прах и пепел. Как я говорил в предыдущей главе, современный мир не мог примириться с реальностью зла, а вместо этого реагировал на него неумело и инфантильно, отчасти потому, что представлял себе зло либо как философскую загадку, к которой секуляризм относился с презрением, либо как старомодную проблему, которая уже разрешена в современном мире. Но и чтение Книги пророка Даниила, и изучение современного мира дают иную картину. Зло живет и обладает силой, и нередко оно обитает именно там, где могущественные империи прославляют сами себя и воображают, что они вправе делать все, что они пожелают, даже если при этом сады превращаются в пустыни, а пустыни — в кладбища.

Как Бог судит людей и зверей

В центре Книги пророка Даниила стоит фигура «как бы сына человеческого» (Дан 7:13), которая во многом напоминает Раба у Исайи и играет подобную роль — получает и воплощает в себе спасительную справедливость Бога. И первоначальный смысл, и последующее понимание этого выражения вызывают многочисленные споры, которые я достаточно подробно рассматривал в другом месте. Но драму, изложенную в главе 7 Книги пророка Даниила, нельзя свести к спорам филологов. Чудовища, выходящие из моря, как мы видели, набрасываются на того, кто выглядит как человек, но Бог превозносит его над звероподобными существами.

Уместно вспомнить об Адаме в Эдемском саду, которому Бог вручает власть над животными. Однако это не все: здесь мы видим образ восстановленного творения, которое снова обрело свой должный порядок. Но теперь, после долгой истории существования зла и искажения тварного мира, животные стали опасными, так что для восстановления господства человека над ними требуются суд и наказание. По существу, глава 7 Книги пророка Даниила — это сцена судебного процесса: Бог садится в судейское кресло и выносит приговор в пользу того, кто носит образ человека, и осуждает зверей. Вот как выглядит справедливость Божья в несправедливом мире. Для восстановления правильного порядка в творении Богу придется ниспровергнуть силы зла и оправдать своих верных. Книга пророка Даниила ставит перед нами несколько вопросов. Кто же такие эти верные Богу люди? И каким образом это должно произойти? И кто такой Сын Человеческий?

Великий страдалец Иов

Третья, и последняя, библейская книга, которую мы рассмотрим (очень кратко), — это, разумеется, почтенная и таинственная Книга Иова. Из множества вещей, которые можно и, быть может, необходимо сказать по ее поводу, я выбрал следующие шесть.

Во-первых, Книга Иова, подобно некоторым псалмам, ставит вопрос о нравственном провидении Бога перед лицом буйства злых сил — в данном случае это зло обрушилось на голову самого Иова. Вопрос справедливости Бога встает в Книге Иова примерно так же, как и в текстах вавилонского изгнания, и ответ, если это можно назвать ответом, заключается в том, что Бог Творец снова показывает герою свою власть, что составляет богословскую основу и для ответов, если их можно назвать таковыми, которые предлагают Исайя и Даниил.

Во-вторых, здесь есть одно существенное отличие: вся Книга Иова строится на том, что ее главный герой невиновен, тогда как Израиль, несомненно, виновен, о чем упорно говорили такие пророки, как Исайя, Иеремия, Иезекииль и Даниил. Библейские авторы, размышляя об изгнании, обычно говорят, что Израиль это заслужил, в то время как все в Книге Иова стоит на том, что Иов несет незаслуженное наказание. Его утешители, которые, безусловно, опираются на поверхностное понимание Второзакония, псалма 1 и подобных текстов, утверждают, что с хорошими людьми происходят хорошие вещи, а с плохими — плохие, следовательно, если с тобой происходит нечто плохое... ты сделал какой-то неверный шаг. Книга Иова отчаянно протестует против подобных пустых слов о положении вещей в нашем мире. В этом она похожа на псалом 72, хотя там вопли отчаяния быстрее замолкают и звучит иное решение проблемы.

В-третьих, книгу открывают две главы, из которых мы узнаем две вещи: что зло на Иова навлек «сатана» и что Бог дал позволение — мы почти можем сказать, предложил — «сатане» сделать то, что он сделал. Это один из тех редких случаев появления «сатаны» в Ветхом Завете (главный другой случай — это история переписи, устроенной Давидом, в 1 Пар 21:1), и здесь видно, что слово «сатана» представляет собой титул, особый пост: он «обвинитель», который выступает на публичных судебных заседаниях. Он не искушает Иова грехом непосредственно, хотя, вероятно, хочет заставить его проклинать Бога, чему Иов сопротивляется. (Он проклинает все на свете, включая день, когда он родился, но продолжает жаловаться Богу и спрашивать у Него, куда же девалась его хваленая Божественная справедливость.) Другими словами, читателю предлагают взглянуть на мучения и вопрошания Иова, помня о том, что это на самом деле не состязание между Иовом и Богом, как думает сам Иов (из-за чего, зная о своей невиновности, он думает, что Бог совершил ужасную ошибку) и его друзья (из-за чего, веря в то, что Бог не допускает ошибок, они предполагают, что Иов в чем-то провинился). И это даже не состязание между Богом и сатаной в прямом смысле слова, как мог бы подумать дуалист. Нет, на самом деле это — состязание между Иовом и сатаной. Сатана хочет продемонстрировать свою власть над Иовом и доказать, что люди недостойны заботы Бога, тогда как Иов, со своей стороны, продолжает настаивать и на том, что Бог должен быть справедливым, и на том, что он невиновен.

Бог отвечает на вопросы о зле

В-четвертых, в развязке книги мы видим величественную картину тварного мира (Иов 38-41), что одновременно и отвечает, и не отвечает на поставленные вопросы. В каком-то смысле это даже их обостряет: ведь если Бог действительно верховный Творец, который повелевает Бегемотом и Левиафаном и призывает северный ветер из его хранилищ, Он должен был бы лучше заботиться о нравственном аспекте подвластной Ему вселенной. Вместе с тем этой сценой Бог не хотел сказать Иову: «Погляди сюда: Я есть Бог, я обладаю великой властью, а потому тебе остается только заткнуться». Кроме того, я не думаю, вопреки мнениям некоторых современных исследователей, что Бегемот и Левиафан были созданы, по замыслу Творца, злыми творениями, над которыми Бог мог явить свою верховную власть. Но если вспомнить о контексте всего канона Ветхого Завета, станет ясно, что именно доктрина творения представляет собой основание для любого рода ответов Библии на вопрос, кто такой Бог и как Он действует. Это, как мы видели, верно и в случае Исайи и Даниила, это же мы найдем и в Новом Завете.

Каким же миром правит Бог

В-пятых, и этот пункт, похоже, самый важный: завершающая глава 42 Книги Иова, которая многим кажется переходом от великого к банальному, содержит одно крайне важное утверждение. Если бы автор придерживался иных богословских воззрений, ему было бы легко написать, что после смерти Иова ангелы доставили его в рай, где все было настолько прекрасно, что он позабыл обо всех своих земных мучениях. Но это было бы просто уходом в сторону. Здесь стоит вопрос о нравственном управлении Бога этим миром, а не о том, что нам надо оставить этот мир и утешаться в мире ином. Таким путем идет буддизм, но никак не библейское богословие. Мы можем думать, что завершение книги тривиально, однако автор ее остается открытым к вопросу Достоевского, заданному в «Братьях Карамазовых»: может ли Бог оправдаться перед лицом одного-единственного замученного ребенка. Но автор книги настаивает на том, что если этот Бог есть Творец (а это фактически исходное положение книги), тогда важно, чтобы положение вещей, которое надлежит исправить, было исправлено в рамках самого тварного мира, а не где-либо еще.

Зло: величие темы

В-шестых — и это уже подводит нас к следующей главе, — между Иовом и Рабом YHWH существует поразительное сходство. В конце концов, подобно Иову, Раб совершенно невиновен. В отличие от Иова, он не жалуется, однако тоже страдает несправедливо, испытывая боль и отчаяние. Если снова взглянуть на это в широком контексте всего канона Писания, можно сказать, что вся Книга Иова предвещает мучительную сцену в Гефсиманском саду, где друзья со своими утешениями бесполезны и само творение погружается во мрак, когда чудовища окружают невинного страдальца, который вопрошает о том, что все это значит. Но об этом подробнее мы поговорим в следующей главе. Книга Иова же сама по себе полна величия, которое связано не только с удивительным литературным мастерством автора, но и с тем, что он ищет ответы на неотложные вопросы, утверждая, что «разрешить» проблему зла в настоящем веке означает преуменьшить ее значимость, и что, вопреки всем неприятным фактам, — это богословское прославление Бога Израилева как Творца и Господина всего мира.

Заключение

Давид, великий святой, был в то же время и великим грешником

Бог стремится действовать через людей — таких, какие они есть, даже если все помышления их сердец направлены на зло

После того как мы вкратце рассмотрели проблему зла в Ветхом Завете, можно было сказать в буквальном смысле не об одном десятке важных вещей, но я ограничусь четырьмя, и мы увидим, что последняя из них ведет нас немного дальше.

Во-первых, персонификация злых сил в лице сатаны важна, но не слишком. Само происхождение зла остается загадкой, и когда в картине появляется сатана, он ведет себя в строго очерченных рамках. До дракона из Откровения или хотя бы до зловещей фигуры собеседника Иисуса, нашептывающего ему что-то на ухо на Горе искушения, остается еще долгий путь.

Во-вторых, здесь мы везде видим, что человек отвечает за зло. И хотя нам не предлагают никакого соответствующего теоретического объяснения, все — или почти все — люди как-то замешаны в этой проблеме; Иезекииль, говоря о трех самых праведных людях всех времен, называет имена Ноя, Даниила и Иова (Иез14:14), и мы здесь же можем вспомнить о пьянстве Ноя, об исповеди Даниила на молитве или о том, как Иов кладет руку на свои уста, потому что ему уже нечего сказать в свою защиту. Авраам совершал ошибки, это же порой делал и Моисей, Давид, великий святой, был в то же время и великим грешником, и так далее. Бог, желая исправить наш мир, избрал семью глубоко испорченных людей, порождавших проблемы зла второго и третьего порядка, которые, в свою очередь, также необходимо заметить и разрешить. И лишь поразительная безмолвная фигура из главы 53 Книги пророка Исайи похожа на того, о ком можно сказать, что он остается невиновным и праведным.

В-третьих, человеческое зло связано с порабощением творения. Это обычно не ситуация причинно-следственной связи в единичном случае, но, скорее, сеть, сплетение событий, которые начинаются с бунта человечества против Творца и приводят к порче всего сотворенного. Подобным образом, когда исправится человек, будет исправлен и весь мир. В Библии нет никаких теорий возникновения землетрясений или так называемых естественных катастроф, хотя пророки, вне сомнения, увидели бы в них грозные предупреждения, посланные с неба.

В-четвертых, Ветхий Завет никогда не предлагает нам такую картину мира, которую хотели бы видеть философы — картину статичного мира, где все четко объясняется. Никогда эта картина не становится примитивной, вроде той, какую многие скептики приписывают религиозным людям, где Бог выступает как всемогущий правитель над гигантским механизмом, который должен работать определенным образом. Вместо этого мы видим куда более странный и таинственный рассказ о проекте Бога справедливости в несправедливом мире.

И в замыслы Бога входит исправление существующего творения, а не уничтожение его и создание чего-то вместо старого. И поэтому Бог стремится действовать через людей — таких, какие они есть, даже если все помышления их сердец направлены на зло, — и начиная с появления Израиля или даже Авраама они, быть может, чаще делают ошибки, чем оказывают послушание Богу. И в обширной общей истории, и в ее отдельных эпизодах мы видим, как действует Бог: Он судит и наказывает зло, чтобы поставить ему границы, не снимая ответственности с людей и не делая их пассивными пешками, а в то же время дает обетования о новых милостях и дарует их, строя новые творения, хотя такие моменты во многом остаются двусмысленными. Я думаю, это не во всем соответствует представлениям апологетов, которые ссылаются на «свободную волю», чтобы объяснить или оправдать действия Бога («Бог наделил нас свободой воли, и потому мы сами во всем виноваты»); речь здесь, скорее, идет о «готовности действовать» Бога наряду с ясным утверждением благости творения. Бог не может упразднить это благое творение, хотя оно и пошло дурным путем. И потому Он намерен действовать изнутри созданного им мира, утверждая тем самым тварный мир, непохожий на Него самого, даже когда Он его стремится исправить.

Четвертый пункт, хотя бы своими общими очертаниями, указывает нам, хотя и несколько туманно и неясно, на одну историю, которая являет собой кульминацию Ветхого Завета. И скорбь Бога по поводу греховности человечества, и презираемый и отвергнутый Раб, и вопрошания Иова — все это сходится в Сыне Человеческом, который, преклонив колени, в одиночестве и тревоге, готовится встретиться с чудовищами, которые уже вышли из морской пучины. История Гефсимании и распятия Иисуса из Назарета в Новом Завете представлена как странное и таинственное завершение истории того, что Бог делает со злом и что происходит с Богом справедливости, когда Он принимает человеческую плоть, когда Он пачкает свои ноги в грязи сада, а свои руки на кресте — кровью. Вся двусмысленность действий Бога в мире сходится в истории Иисуса, о которой мы поговорим в следующей главе.

3 Зло и распятый Бог

Почему умер Иисус? На этот вопрос можно дать много ответов: римляне думали, что он угрожает их безопасности; иудейские вожди возмутились его действиями в Храме; его предали ученики; Иисус верил, что в каком-то смысле именно к этому призван. Все это я гораздо подробнее рассматривал в главе 12 книги «Иисус и победа Бога»3.

Но если мы спросим «Почему умер Иисус?» в более глубоком смысле, размышляя о том, почему, в соответствии с замыслами Бога, Иисус должен был умереть, мы переходим от исторического анализа событий и мотивов к богословскому вопросу, что Бог решил сделать со злом. В итоге именно этот вопрос — непременная составляющая всех теорий «искупления». А для рассмотрения такого вопроса необходимо иметь представление о том, что же такое «зло». По своей природе — это вроде улицы с двусторонним движением: здесь нельзя сначала построить свои представления о зле, а потом перейти к доктрине искупления, чтобы показать, как Бог решает эту проблему, — хотя некоторые идут именно таким путем. Новый Завет и дальнейшая история христианства показывают нам, что христианские богословы нередко, если не обычно, в изумлении, ужасе и благодарности созерцали распятие Иисуса, а уже отсюда черпали глубокое понимание природы зла. «Если чрез Закон — оправдание, — значит Мессия напрасно умер», — писал Павел (Гал 2:21).4

В первой главе я утверждал, что зло вполне реально и могущественно, что оно больше суммы отдельных грехов и что его невозможно должным образом понять с помощью дуализма, будь то дуализм онтологический, когда тварный мир воспринимается как зло, а решение заключается в бегстве из него, или дуализм социологический, который делит мир на (хороших) «нас» и (плохих) «их». Затем, во второй главе, разбирая Ветхий Завет, я утверждал, что все книги канона вместе, а не отдельные важнейшие части, такие как, например, Книга Иова, рассказывают одну историю — с самых разных точек зрения, что может озадачить читателя, — о том, что Бог (причем, важно помнить — Бог Творец) делает со злом. У Бога есть свой замысел: это смелый и рискованный план, который ставит Бога в самое двусмысленное положение — так что кому-то это может показаться хитростью, — Он становится кем-то вроде двойного агента, скомпрометировавшего себя с многих сторон ради того, чтобы разрешить проблему. Для осуществления этого плана нужно сконцентрировать все зло в одной точке, чтобы здесь с ним разобраться. К ветхозаветным символам, которые говорят о стратегии Бога в отношении зла, принадлежит Храм, где постоянно совершающиеся жертвоприношения напоминают и о грехе, и о благодати, кроме того, это символы в виде людей, таких как царь, священник и пророк, а также Раб и Сын Человеческий, о которых мы говорили. Обе последние фигуры появляются в тот самый момент, когда Израиль, народ, несущий Божье обетование об избавлении мира от зла, сам страдает под бременем силы зла.

Почему Он допустил такое

И это возвращает нас к отправной точке размышлений. Разные формы богословия креста, объясняющие, что Бог совершил с грехом через смерть Иисуса, обычно не рассматривают более широкую проблему зла, которую я описал в первой главе. Вместе с тем большинство мыслителей, рассматривавших «проблему зла» в рамках философско- богословского подхода, обычно слишком мало размышляли о кресте как части и анализа, и решения этой проблемы. Эти два понятия разделились, как будто они плохо сочетаются одна с другой, так что размышления о «проблеме зла» сводятся к вопросу «как мог благой и всемогущий Бог допустить зло в этом мире», тогда как теория искупления рассматривает в первую очередь вопрос о личном прощении, что ярко, хотя в итоге и неверно, отражает гимн «Есть холм зеленый вдалеке» (его строки показывают разные грани тех вопросов, которым занимается теория личного искупления: «Он умер, чтобы мы получили прощение; он умер, чтобы мы стали добрыми; чтобы мы, спасенные его драгоценной кровью, отправились на небеса»). Многие христиане XIX и XX веков усвоили принципы, предложенные Просвещением, и согласились с тем, что христианская вера должна спасать людей от злого мира, даруя им прощение при жизни, чтобы после смерти они отправились на небеса. Мир, основанный на принципах Просвещения, принял такое понимание христианства — и неудивительно, ведь это позволяло отодвинуть его в сторону, так что можно было не учитывать христианское богословие при обсуждении «проблемы зла». Что в конце концов такие гимны, как «Есть холм зеленый вдалеке», могут сказать миру, потрясенному ужасами Первой мировой войны, Освенцима, Хиросимы, 11 сентября 2001 года? И хотя некоторые богословы, например Юрген Мольтман, снова начинают соединять те вещи, которые изначально не следовало разделять, здесь перед нами все еще стоит гигантская нерешенная задача.

Заново перечитывая евангелия

Нам следует снова прочитать евангелия и увидеть в них то, что там написано, а не то, чего там нет. Часто кажется — я это прекрасно знаю, потому что долгие годы преподавал и принимал экзамены у студентов университета, где все еще действовала упомянутая выше парадигма, — что в евангелиях не так уж много «богословия искупления». Нередко «богословие креста» Марка сводят к одному-единственному стиху 10:45, который перекликается с Ис 53, потому что там говорится, что Сын Человеческий придет «дать душу Свою как выкуп за многих», lutron anti polldn. Лука, который, по всей видимости, сознательно в этом не следовал за Марком, тем самым как бы отказался развивать идею какого-либо рода искупления. Кроме того, на богословие искупления косвенно указывает Тайная вечеря и повествования о распятии, особенно содержащиеся в них библейские аллюзии. Но большая часть евангельского текста, если его читать в рамках ведущей традиции как исследования, так и церковной жизни — говоря о церковной жизни, я имею в виду стремление понять богословие искупления для его применения на практике, — мало чего сюда добавляет, разве что служит общим повествовательным фоном для богословия искупления, основанного на сочинениях Павла, Послании к Евреям и Первом послании Петра.

Что мы узнаём о зле из евангелий

По ночам зло обретает свободу, распоясывается, чтобы делать свое дело с помощью своих подмастерьев

Однако когда мы читаем евангелия как единое целое — есть все основания думать, что они и были написаны для такого чтения, — мы видим, что они рассказывают двойную историю, в которой сливаются воедино темы, рассмотренные нами в первых двух главах. Это история того, как зло мира — политическое, социальное, личное, нравственное, эмоциональное — достигает наивысшей силы, а также рассказ о том, как осуществление Божьего долговременного плана относительно Израиля (и себя самого!) наконец-то достигает кульминации. И обе эти истории входят в историю о том, как Иисус из Назарета возвещал Царство Божье и умер насильственной смертью. В настоящей главе я раскрою это богатое смыслом утверждение, а затем покажу, что евангелия, если их читать таким образом, дают нам одновременно и более полное богословие искупления, и более глубокое понимание проблемы самого зла и того, что с ней делать сегодня.

1.

Евангелия рассказывают о том, как политические властители этого мира, исполненные гордости, достигли своих высот. Все первые читатели евангелий прекрасно понимали, что само слово «евангелие», не говоря уже о выражении «царство Божье», бросало прямой вызов режиму кесаря, новость о правлении которого в Римской империи называли «благой вестью», «евангелием». Рим стоит теневым фоном за всеми евангельскими историями, и когда Иисус наконец встречается с римским правителем Пилатом, проницательный читатель чувствует, что наступает развязка, становится явным то противостояние, которое здесь присутствовало в скрытом виде изначально. Подобным образом (о чем наиболее выразительно говорит Евангелие от Матфея) присутствие династии Иродов и судьба Иоанна Крестителя постоянно напоминают о том, что местная иудейская (или так называемая иудейская) псевдоаристократия никак не желает терпеть присутствие альтернативного «царя иудейского» или весть о нем. И наконец, коррумпированный режим Каиафы и первосвященнического клана выходит на сцену также только в кульминационный момент повествования как часть глубинной структуры проблемы, когда человеческие системы стараются всеми доступными средствами пригвоздить Иисуса ко кресту, что им и удается. 2.

Таким образом, евангелия рассказывают и о порче самого Израиля, где люди, носившие решение проблемы, сами стали ее частью — причем, по ужасающей иронии судьбы, из-за которой Павел рыдает всякий раз, когда думает об этом, стали центральной частью проблемы. Фарисеи предлагают свое толкование Торы, чтобы достичь святости, но это только усугубляет положение вещей. Священники в Храме приносят жертвы, которые должны свидетельствовать о Божьей благодати, но вместо этого свидетельствуют о наличии коррумпированной системы с претензией на особые привилегии. Бунтовщики желают посвятить себя делу Божьего Царства, врывающегося в этот мир (Мф 11:12), но их попытка одолеть насилие другим насилием может привести только к торжеству насилия, а не к победе над насилием. Это значит, что Иисус погибает не только от рук языческих народов, но и от рук Израиля, который стремился — как и в тот день (и здесь тоже была горькая ирония), когда он впервые пожелал поставить над собой царя, — стать «как все народы» (1 Цар 8:5, 20), и теперь говорит, что у него нет царя, кроме кесаря (Ин 19:15).

(iii) Кроме того, евангелия рассказывают о темных надличностных силах, которые и сейчас проще всего назвать «бесовскими», несмотря на все проблемы, которые порождают подобные слова. Эти силы действуют и с помощью всех описанных выше элементов, но их нельзя просто свести к ним. Евангелия говорят нам о «сатане», об «обвинителе», наделенном подобием личности, который изо всех сил стремится завлечь Иисуса в ту же ловушку, в которую уже попал Израиль, как и весь мир. Демоны вопят на Иисуса, когда он совершает исцеления, кидаются на него, вылезая из гробниц, и это означает, что битва идет не только на уровне людей. Темное бурное море пробуждает в памяти древнего Израиля образ зла, которое превосходит сумму нынешних дурных поступков и бедствий. «Власть тьмы», о которой Иисус упоминает, когда его собираются арестовать (Лк 22:53), указывает на представления о том, что по ночам зло обретает свободу, распоясывается, чтобы делать свое дело с помощью своих подмастерьев — солдат, предателя, запуганных учеников и нечестного суда. Насмешки прохожих над распятым Иисусом («Если ты Сын Божий...») перекликаются с ядовитым и соблазнительным голосом, который Иисус слышал в пустыне. Власть самой смерти, окончательно отрицающей благость творения, говорит о том, что силе разрушения, силе антимира и антибога позволено выполнять ее темную работу. Рассказывая обо всем этом, евангелия подтверждают, что этот избитый иудейский пророк, висящий на кресте, был той самой точкой, в которой зло стало в подлинном смысле самим собой во всей своей полноте.

(iv) Евангельский рассказ об Иисусе показывает, что граница между добром и злом проходит не между Иисусом с его друзьями, с одной стороны, и всеми остальными — с другой, и уж определенно не между Иисусом и язычниками, но она лежит внутри самих его последователей. Петр, призванный стать скалой, здесь же назван «сатаной». Фома ворчит и сомневается. Иаков с Иоанном хотят занять наилучшие места в Царстве. Все они спорят о том, кому достанутся самые почетные должности. Иуда есть Иуда есть Иуда, это самая глубокая тайна изо всех. Как бы там ни было, как только в ночном саду при свете факелов начинают блистать мечи, учеников оставляет верность и смелость и они, в свою очередь, покидают Иисуса. Мы можем вспомнить о евангельских женщинах, которые остались верными и преданными Иисусу, когда мужчины разбежались, но это будет аргумент от молчания. Если вспомнить об обстановке, в какой создавались евангелия, честность, с которой здесь описаны падения первых столпов церкви, достойна почтения.

(v) Евангелия рассказывают историю порочного круга зла. Из одного здесь вытекает другое, средство от зла несет в себе семена нового зла, так что попытки исправить положение вещей просто приводят к появлению зла второго порядка и так далее. Предательство Иуды и отречение Петра — это просто последние витки длинной истории, а несправедливость первосвященника Каиафы и правителя Пилата вместе с насмешками толпы у креста связывают все ее концы воедино.

Точка концентрации всех форм и проявлений зла

Эти пять пунктов позволяют нам увидеть, что авторы евангелий пытаются рассказать историю смерти Иисуса как той точки, где сконцентрировалось зло во всех его формах и проявлениях. Смерть Иисуса была результатом действий как великого политического зла мира, тех игр во власть, в которые мир играл тогда и играет сегодня, так и темных сил, которые стоят за этими структурами человеческих отношений и общества, тех сил, которые обвиняют во зле само творение и потому пытаются его разрушить, тогда как его Творец желает его искупить. Евангелия рассказывают о смерти Иисуса как о моменте, когда порочный круг привел к его полному торжеству в жестокой и кровавой казни этого пророка, возвещавшего Царство Божье. Но если евангелия рассказывают об Иисусе именно таким образом, к какому заключению они нас подводят?

Столкновение Иисуса со злом

Здесь мы могли бы сказать: «Хорошо, допустим, евангелия на самом деле говорят нам о том, что зло — то самое зло, которое мы уже подробно исследовали, — было причиной смерти Иисуса; но ведь этот факт сам по себе не дает нам решения проблемы зла, но просто снова ставит все тот же вопрос». Мы не вправе прибегнуть к такой лазейке: «Да, зло водрузило Иисуса на крест, но воскресение все расставило по своим местам», — авторы евангелий рассказали нам более глубокую и сложную историю. Именно здесь мы обнаруживаем еще одну уже знакомую линию: евангелия в то же время рассказывают историю, как Бог наконец осуществил свой долгосрочный, растянувшийся во времени от Авраама до Иисуса план, тот самый двусмысленный и рискованный план, который мы рассматривали в главе 2.

Это можно увидеть уже в том, как евангелисты рассказывают об общественном служении Иисуса. Я писал об этом достаточно развернуто в других книгах (из них стоит обратить внимание на такие, как «Иисус и победа Бога», главы 5-10, и «Вызов Иисуса»5 ), так что здесь я лишь кратко представлю свои выводы.

Исцеления Иисуса

Иисус протягивает руку и прикасается к прокаженному. Вместо того чтобы заразиться от него, Иисус каким-то образом передает свою целостность, свою «чистоту» прокаженному. Он дозволяет прикоснуться к нему женщине с кровотечением, любое соприкосновение с которой делает человека нечистым, но вместо этого от него исходит сила и передается ей, так что женщина исцеляется. Он прикасается к мертвому телу сына вдовы из Наина — и не становится от этого нечистым, но возвращает умершему жизнь. Я думаю, евангелисты хотели нам показать, что подобная логика действует и на кресте. Здесь Иисус отождествляет себя с иудейскими бунтовщиками, готовыми поднять обреченное на поражение восстание, чтобы пришло то Царство, к которому они стремились, но не таким образом, каким они его думали установить.

Застольное братство с грешниками

Иисус устраивал празднования в честь Царства, но с «неправильными» людьми. Этим он навлек на себя гнев и ненависть тех, кто знал всем своим существом, что Царство Божье — это святость и уклонение от всего злого, — и кто никогда не подозревал, что злые люди могут получать искупление и спасение. Мать и братья Иисуса приходят, чтобы его забрать к себе, полагая, что Иисус не в своем уме, он же провозглашает собравшейся вокруг него толпе людей, впитывающих каждое сказанное им слово, что они, слушающие его, и есть его мать и братья. Он рассказывает истории (о потерянной овце, потерянной монете, двух потерянных сыновьях), которые говорят — имеющим уши слушать, — что его застолья с грешниками не случайность, но исполнение воли небес. Он сам напрашивается на обед в дом иерихонского сборщика налогов Закхея, а глубоко потрясенная толпа, стоя за дверью, обсуждает его поступок: «Он вошел сюда, чтобы есть с грешником!» И наконец, он умирает рядом с двумя бунтовщиками, разделяя их позор, хотя сам он невиновен, что особенно подчеркивает Лука. Бесчестие зла обрушивается на него, и Иисус его несет от начала до конца, как бы истощая его силу.

Иисус словом и примером призывает Израиль быть Израилем

Однажды настанет время великих страданий, великих испытаний, и только вслед за этим настанет обещанное избавление, идущее от бога

Иисус по-новому выражает требовательный Божий призыв, обращаясь к своим последователям. Израиль должен наконец стать светом миру, городом на вершине горы. Израиль должен показать миру, что значит быть Божьим народом, народом-рабом для всего мира: подставь другую щеку, пройди второе поприще, не сопротивляйся язычникам, когда они хотят отнять у тебя все, что ты имеешь. Затем, пока эти бросающие нам вызов слова Нагорной проповеди еще звучат у нас в ушах, читая Евангелие от Матфея дальше, мы видим, как Сын Человеческий призывает мир на Божий суд, чтобы исправить этот мир, одерживает победы над злом, объявляет о прощении грехов своей собственной властью и провозглашает, что он вправе отменить законы о соблюдении субботы. Затем мы видим, как Мессия вступает в свое царство, побеждает в реальном сражении, очищает Храм, устанавливает Божье правление в мире, как это было предсказано псалмом 2, — но он делает все это так, как никто не мог себе раньше представить. И затем, наконец, мы видим, как Сын Человеческий, Мессия, принимает роль Раба, самого подлинного представителя Израиля из всех, который несет на себе грех и позор Израиля, и через него — всего мира. И когда история приближается к своему кровавому завершению, мы неожиданно начинаем понимать, что он сам во всем был послушен тому призванию Израиля, о котором говорил решительные, так часто неверно понимаемые, слова в Нагорной проповеди. Он подставил другую щеку. Он взвалил на себя римский крест и прошел с ним второе поприще. Он оказался на вершине холма, открытый для всех взоров. Он действовал как Израиль, свет миру, и ради Израиля, избравшего языческий мрак. В конце концов, сказанное у Марка в 10:45 (и параллельное место у Матфея в 20:28) не было изолированным или отвлеченным богословским утверждением, вставленным в повествование, которое без этого выглядело бы невыразительным и неинтересным для богослова. Это верх айсберга, по которому можно судить, что лежит под поверхностью воды на глубине.

Мы можем кратко представить эту тему, глубоко переплетенную с евангельскими повествованиями, следующим образом:

1.

Иисус предупреждал свой народ о приближении Божьего суда за то, что люди не вняли его призыву стать светом миру и не воплощают в собственной жизни ту справедливость и милосердие, к которым призывал их Бог. 2.

Иисус целиком и полностью отождествил себя с Израилем (что Мессия и Раб и должен был сделать): он взял призвание Израиля на себя и пришел туда, где царствуют боль, нечистота, болезни, безумие, бунт и грех. 3.

Таким образом, Иисус взял на себя прямые последствия — и политические, и богословские — падения и греха Израиля. Он умирал в буквальном смысле слова за грехи Израиля, из-за его грехов. (Я однажды видел наклейку на бампере машины около резервации индейцев к западу от Монреаля на берегу реки Оттавы с надписью «Кастер умер за ваши грехи»6 . Здесь есть нечто подобное.) Это не какое- то причудливое или надуманное богословское положение, которое на поздней стадии добавили к повествованию. Вот, говорят нам евангелисты, к чему все шло с самого начала. Иисус взял на себя прямые последствия того, что народ Божий не смог выполнить своего призвания.

В частности, Матфей, Марк, Лука и Иоанн провозглашают, каждый в своем стиле, что таково было одновременно и собственное желание Иисуса (его призвание, глубоко коренящееся в Ветхом Завете и в его личности, выношенное в молитве и чтении с юного возраста и получившее властное утверждение в момент его крещения), и желание самого Бога. Этот Бог Израилев уже давно обещал, что вернется в Иерусалим, чтобы править, судить, исцелять и спасать. И теперь, наконец, Иисус пришел в этот город исполнить все эти замыслы и рассказывал здесь истории о царе, который обещал вернуться и оставил грозные предупреждения о последствиях для тех, кто не будет к этому готов. Он был как курица, стремящаяся собрать птенцов у себя под крыльями в момент опасности. Он был зеленым деревом, единственным деревом, полным жизни, а его окружали сухие мертвые ветви, годные для костра. И в частности, Иисус использовал одну темную тему, глубоко укорененную и Библии. Однажды настанет время великих страданий, великих испытаний, и только вслед за этим настанет обещанное избавление, идущее от Бога. Иисус с его особым призванием, перед которым можно только лишь застыть в изумлении и трепете, верил, что такого рода peirasmos, великое «время испытаний», о котором говорили пророки и предсказатели, накроет мир как гигантская волна цунами и что он должен принять весь ее удар на себя, чтобы избавить от нее всех остальных. «Бодрствуйте и молитесь, — сказал он в Гефсиманском саду ученикам, — чтобы не впасть в peirasmos» (Мк 14:38). Если он хотел всего лишь дать полезный совет: после вкусной трапезы с хорошим вином надо читать положенные молитвы, чтобы не впасть в какой-нибудь заурядный грех, эта сцена стала бы банальной, каким-то фарсом. Нет: колоссальная, мрачная, ужасающая сила зла была готова обрушиться на него, и Иисус понимал, причем понимал уже давно, что это его и только его задача как представителя Израиля выполнить то, что в некоторых строках Писания сам Бог Израилев обещает взять на себя и только на себя. Он пал на колени, где-то в километре-другом от той Геенны, которую он упоминал, говоря об ужасной судьбе обитателей города, с верой в то, что он должен пойти впереди и принять на себя главный удар, принять на себя эту судьбу. Мы не можем обойти стороной это необычайное сочетание богословских, личных и вселенских тем, от которых перехватывает дыхание. Единственно возможное честное отношение к тому, что евангелия пытаются до нас донести, — это постараться увидеть предлагаемую ими картину в ее целостности и «съесть» ее целиком.

Представления первых поколений христиан о победе над злом

Из всего этого можно сделать два заключения, которые одновременно создают основу для богословия искупления первых христиан и проясняют ответ Нового Завета на проблему зла.

1.

В Послании к Римлянам (7:1-8:11) Павел выразительно говорит о том, что через смерть Иисуса Бог осудил грех, как бы привел его на суд и вынес ему приговор (8:3). Бог сказал свое великое «нет» злу через Иисуса, который по праву был представителем Израиля как его Мессия, а потому и представителем всего мира. 2.

Авторы Нового Завета, каждый по-своему, говорят о том, что зло совершило свое самое черное дело и на этом его силы истощились. Когда Иисус страдал, он не произносил проклятий, и когда его злословили, он не злословил в ответ (1 Петр 2:23). «Отче, прости им» (Лк 23:34) — эта молитва была радикальным новшеством в рамках древней и почтенной традиции историй об иудейских мучениках, где (как, например, во 2 Макк 7) герои во время пыток и казней просили Бога отомстить их гонителям и угрожали им грядущим судом.

Воскресение Иисуса и прощение грехов

Прямым следствием этого, несомненно, было воскресение Иисуса. Данное утверждение можно понять в крайне тривиальном и поверхностном смысле — скажем, Иисус получил награду за выполнение наитруднейшей задачи или это было проявлением его Божественной сущности, и значит, вся евангельская история была хорошо подготовленным фарсом. К сожалению, некоторые христиане думают примерно так. Но воскресение гораздо больше и значительнее всего этого. Сила зла противоположна творению, противоположна жизни, эта сила стремится исказить и разрушить прекрасный Божий мир пространства, времени и материи, а в первую очередь — человека, который носит образ Божий. Вот почему смерть, о чем так красноречиво говорил Павел, есть последний великий враг (1 Кор 15:26). Но если зло действительно потерпело поражение — если действительно, как это пытаются передать нам евангелисты, зло любого вида и на всех его уровнях сделало наихудшее дело, а Иисус во время своего общественного служения и особенно на кресте справился с ним, принял на себя удар всей его мощи, так зло истощило свои силы, — тогда, конечно, и смерть лишилась своей власти. «Всех нас от сна пробудят навсегда, И ты, о смерть, сама умрешь тогда!»7 Джон Донн ясно понимал то, что совершенно упускают из вида многие современные читатели евангелий. На самом деле мы могли бы даже сказать, что евангелисты написали все свои повествования почему произошло воскресение, стремясь показать, что это не странное, ни на что не похожее отдельное чудо, но закономерный результат всей схватки Иисуса со злом, из которой он вышел победителем. Оно подобно призванию Авраама сразу после суда над Вавилоном, оно подобно голубю с оливковой ветвью после сорокадневного дождя. Это Божий акт нового творения после суда над злом прошлого.

Освободиться от греха значит освободиться от смерти

Но как только мы говорим о воскресении, мы должны вспомнить и о прощении грехов — причина того и другого одна и та же, на что снова указывает Павел в главе 15 Первого послания к Коринфянам. Фактически это не две разные вещи, но одна. Освободиться от греха значит освободиться от смерти, а поскольку Иисус умер как представитель Израиля, а в нем — всего человечества, а в нем, в свою очередь, — всей вселенной (именно так работает эта цепочка представительства), его смерть под тяжестью греха немедленно приводит к освобождению всех тех, кто находится в плену у его силы и у вины. Об этом говорили многие древние гимны, которые теперь обрели новую силу и более глубокое значение. И наоборот, прощение грехов (о чем говорит Исайя в главах 54 и 55) есть новое творение, потому что сила греха, разрушающая творение, упразднена. Новое творение начинается с того, что грешник слышит слова прощения, как мы видим это в непревзойденной сцене разговора воскресшего Иисуса с Петром на берегу Галилейского моря (Ин 21:15-19).

Зло и история Иисуса

В своих историях евангелисты относятся ко злу с его смертоносной силой крайне серьезно, в отличие от многих людей, которые сегодня продолжают придерживаться старой либеральной идеи, что с нашим миром и с человеком все более-менее в порядке. Если мы будем придерживаться того полноценного богословия креста, которое нам предлагают евангелисты, нам не нужно будет отказываться от радикального диагноза состояния мира, поскольку под рукой у нас есть действенные лекарства. Конечно, и диагноз, и лекарства могут показаться чем-то унизительным. Но наш мир все настойчивее показывает нам, что если мы делаем вид, как будто зла не существует, мы тем самым даем ему возможность действовать еще более разрушительно, так что уже настало время снова приглядеться как к диагнозу, так и к лечению, которые предлагают нам евангелисты.

Фактически авторы евангелий соединяют все это вместе в последовательности из трех событий, которые и готовят нужный контекст, и дают глубочайшее объяснение тому, что происходит. Во-первых, это действия Иисуса в Храме: здесь Иисус и воплощает в себе, и разыгрывает суд Бога Израилева над Храмом как средоточием жизни всего его народа — того народа, который отверг призыв Божий, переданный через пророков, и теперь снова отвергает тот же призыв, переданный через Сына. Действия Иисуса в Храме (как и действия Иеремии) однозначно говорят о грядущем суде и указывают на тот момент, когда Бог Израилев будет явлен не через жертвоприношения, но через установление нового завета, когда народ научится любить Бога всем сердцем, всем помышлением, всей душой и всею крепостью (см. Мк 12:28-34 в его контексте, где большинство окружающих эпизодов связаны с грядущим судом над Храмом).

Во-вторых, это Тайная вечеря. Сам Иисус выбрал трапезу, чтобы выразить и передать ученикам свое понимание собственной смерти, которая изменит мир навсегда. Заметим, что он предложил им не теорию, но действие (что должно служить предупреждением всем теоретикам, рассуждающим об искуплении, и также, вероятно, объясняет, почему церковь не закрепила какую-либо вероучительную формулировку искупления в своих великих Символах веры). Быть может, в итоге искупление, на самом его глубоком уровне, — это событие, и потому сводить его к тезисам, которые можно понять и принять или отвергнуть, было бы ошибкой на самом глубоком уровне (потому что все подобные тезисы в лучшем случае представляют собой лишь своего рода дорожные знаки, указывающие на реальность), чем-то похожей на ошибку тех людей, которые воображают, что они могут разрешите проблему зла. А быть может, это та же самая ошибка в другом обличье... Как бы там ни было, на этой вечери Царь делится своей жизнью с друзьями и, в частности, торжественно вручает им плоды своей смерти, которая устанавливает Царство. Пастух в последний раз собирает своих овец, прежде чем отправиться совершать то, что может сделать только он один.

Если мы будем делать вид, что зла не существует, мы дадим ему возможность действовать еще более разрушительно

В-третьих, это само распятие. Евангелисты, используя детали и вводя роли второго плана, что делает их повествования такими богатыми смыслом, говорят о смысле события, подобно тому как второстепенные сценки у Шекспира раскрывают нам смысл основного сюжета. В Вифании Мария готовит Иисуса к погребению; Симон Киринейский несет крест; Варавва получает свободу; один разбойник проклинает, второй кается; зрители насмехаются, солдаты играют в кости, сотник застывает в изумлении. И надо всем этим возвышается Иисус на кресте как воплощенный Израиль, как сам YHWH, как то место, где все мировое зло действует в полную силу и где в полную силу действует Творец мира. Иисус страдает от последствий зла во всей полноте, политический, социальный, культурный, личный, нравственный, религиозный и духовный аспекты зла здесь собраны воедино, порочный круг зла порождает здесь разрушение и отчаяние. Иисус претерпевает это как акт искупления, он принимает на себя эту волну, и ее силы истощаются, так что становятся возможными новое творение, новый завет, прощение, свобода и надежда.

Как Бог поступает со злом

Таким образом, евангельская история Иисуса, а особенно повествование о его смерти, становится рассказом о том, как космическое и глобальное зло в его надличностной и личностной формах сталкивается с великой спасающей любовью YHWH Бога Израилева, Творца этого мира. Этим евангелисты показывают нам, что означает «царство Божье»: это не «отправиться на небо после смерти» и не «новый способ наведения порядка в земной политической реальности», но нечто такое, что включает в себя и эти две вещи, но необозримо больше их. Евангелия не дают нам ни философского объяснения того, что такое зло или откуда оно появилось, ни советов, как и что можно изменить в нашей жизни, чтобы зло таинственным образом исчезло из мира, но это рассказ о событии, в котором живой Бог совершает нечто со злом. И этот рассказ перекликается с древними рассказами об Исходе из Египта и о возвращении из Вавилонского плена, так что неудивительно, что и авторы Нового Завета, и создатели литургической традиции II, III и IV веков постоянно обращались к образам этих древних историй, чтобы объяснить смысл совершившегося на кресте. Вот как, говорили они, Бог избавляет свой народ от западни зла, и Он совершает это через представителя страдающего Израиля, который подобен мученикам, но гораздо больше них. Вот что бывает, когда YHWH говорит: «Я услышал вопль народа моего и иду освободить его» (Исх 3:7-8). Именно такие вещи происходят, когда YHWH говорит: «Вот, Раб мой». В главе 59 Исайя утверждает, что ни вестник, ни ангел, но только его присутствие спасло их; все их бедствия были и его бедствиями. И в результате всего этого завет был обновлен, грехи прощены, долгая ночь скорби, изгнания и смерти прошла, и поднялась заря нового дня.

История евангелий — уникальное явление в мировой литературе, отличающееся от любых других теорий и образов мировых религий, — это свидетельство о том, как Бог Творец взял на себя ношу ответственности за то, что случилось с творением, взвалил его проблемы на свои плечи. Как поет Сидни Картер в одной из своих прекраснейших песен, «им следовало бы Бога распять вместо нас с тобой». Или, как написано в одном старом трактате евангелического направления, все народы мира соберутся, чтобы совершить суд над Богом за все зло мира — и здесь, пораженные, увидят, что приговор над Богом уже был приведен в исполнение.

Результат: искупление и проблема зла

Как же мы можем соединить искупление с проблемой зла?

Прежде всего стоит заметить, что любые теории искупления сами по себе носят отвлеченный характер, то есть отделены от реальных событий; именно эти события из плоти и крови, произошедшие в мире времени и пространства, эти теории и стараются объяснить, но объяснения не могут заменить события. На самом деле истории стоят ближе к событиям, чем теории, потому что именно повествования позволяют нам соприкоснуться с реальными событиями, которые значат больше всего. И есть другие события в наше время, которые подводят нас к той реальности еще ближе: это Евхаристия, повторение трапезы, устроенной Иисусом, с помощью которой он сам объяснил смысл своей приближающейся смерти, а также моменты исцеления, любви и прощения, через которые смерть Иисуса снова становится реальностью в нашем все еще сломленном мире.

Победа Иисуса над силами зла

Теперь же, сказав все это, я должен признаться, что сам — сторонник одной из известных теорий искупления, которая объясняет, как Бог справился со злом через смерть Иисуса не с помощью представлений о замещении каких-либо событий или историй и не претендует на роль единственной теории, отменяющей все прочие, но скорее представляет собой тему, которая лучше всех других подводит меня к самой сути. Я имею в виду тему «Христос Победитель», веру в то, что на кресте Иисус одержал победу над силами зла. Если ее принять, все другие теории также занимают свои места. По мнению апостола Павла (см., например, Рим 8:3), смерть Иисуса, несомненно, содержала и юридический аспект, связанный с наказанием. Через нее Бог сказал свое «нет» греху через Иисуса Мессию, представителя Израиля, а потому и всего мира. И здесь в ответ на тот факт, что граница между добром и злом проходит внутри меня самого, как и внутри каждого другого человека, евангелие возвещает, что Иисус умер «за меня», вместо меня и для моего блага. Будучи Мессией, он был представителем Израиля и всего мира, а потом мог один стоять за всех: ради нас, пишет Павел, Бог сделал того, кто не знал греха, грехом, приношением за грех

На кресте Иисус одержал победу над силами зла ради нас (2 Кор 5:21). Поэтому весь Новый Завет видит в этой смерти акт любви — как любви Иисуса (Гал 2:20), так и любви Бога, который его послал и воплощенным выражением которого Иисус стал (Ин 3:16; 13:1, Рим 5:6-11; 8:31-39; 1 Ин 4:9-10). И здесь мы можем сделать один вывод: страдания и смерть Иисуса — это для нас пример того, как мы призваны любить друг друга.

Божьи замыслы

При этом нам стоит помнить о том, что мы здесь говорим и думаем в рамках эсхатологии, Божьих замыслов, которые осуществляются в истории и доходят до кульминации. Это значит, что свершившееся на кресте не есть что-то безвременное и абстрактное, вроде эйдосов Платона, пребывающих вне реальной истории с ее временем и пространством. Недостаточно сказать, что в итоге Бог создаст новый мир, в котором уже не будет боли и слез, — это не восстанавливает справедливости относительно всего зла, совершенного в прошлом. Мы не можем полностью решить проблему зла с помощью прогресса, думая, что когда в будущем какие-то поколения людей обретут счастье, это уменьшит значение страдания предшествующих поколений или даже послужит их оправданием (как говорится в одной ужасающей строке гимна: «И тогда познают любящие Его, что вся их боль была благом» — это молчаливое согласие со злом, чего, без сомнения, никогда не мог бы допустить Новый Завет). Нет: все теории искупления, годные для выполнения своей задачи, должны принимать во внимание как прошлое (каким образом вина, грех и стыд всех предшествовавших поколений оказались на кресте), так и будущее, когда обетование, исполненное Богом на Голгофе, окончательно вступит в полную силу. Иначе крест превращается в пустой символ, который ничего не значит, пока ты его не заметишь и не захочешь из-за него действовать определенным образом.

В этом состоит личное значение креста. Настанет день, когда я — даже такой грешник, как я! — стану полностью безгрешным, когда Бог по своей милости закончит работу своей благодати во мне. Но, предвосхищая этот момент будущего, я уже сегодня получаю прощение и новую жизнь Духа благодаря тому, что Иисус был «прославлен», когда он был «вознесен» на кресте (Ин 7:39; 20:22). И поскольку, как можно было бы ожидать, между Евхаристией и крестом существует тесная сакраментальная связь, Евхаристия воплощает и выражает первое (прощение) и одновременно усиливает и питает второе (жизнь Духа). Личный смысл Страстной пятницы, о котором так много говорят гимны и молитвы, черпающие образы из традиции страдающего Раба (Ис 53) и развивающих ее текстов Нового Завета, звучит примерно так: «Смотри, все твои грехи взял на себя Иисус»; «Сын Божий возлюбил меня и предал себя за меня»; или, если вспомнить слова, сказанные Иисусом на Тайной вечери, которые Бог произнес о самой Страстной пятнице: «Это тело мое, переданное вам». Когда мы прилагаем это к личной жизни, к сегодняшним и завтрашним грехам, мы отнюдь не говорим: «Теперь можно грешить, потому что уже Бог справился со всеми грехами», — напротив, это призыв великой любви жить по образу смерти и воскресения, покаяния и прощения в повседневной христианской жизни в твердой надежде на окончательную победу в будущем. «Проблема зла» касается не только вселенной, но непосредственно — самого меня. И Бог справился с этой проблемой крестом своего сына, Мессии. Вот почему в некоторых христианских традициях совершается поклонение самому кресту — так мы могли бы с благоговением относиться к тропинке, по которой ходит любимый человек. Крест был тем местом, где Бог возлюбил нас до предела, и средством этой любви.

Мы подробнее поговорим о смысле прощения в последних двух главах. А теперь нам надо вернуться к более широкому аспекту проблемы зла, о котором мы говорили в первой главе, чтобы понять, какой новый подход к ней предлагает нам крест.

К чему призывают нас евангелия

Мы говорили вначале о поверхностном понимании зла и незрелых ответах на него. Поразительно, что самый известный евангельский отрывок об «искуплении» стоит в контексте резких слов Иисуса о природе политической власти, которую евангельские события лишают оснований. Когда Иаков и Иоанн попросили у Иисуса предоставить им почетные места после его воцарения (Мк 10:35-45), это был политический вопрос, на который был дан политический ответ: властители земли господствуют над своими подданными, но среди вас все должно быть иначе. Самый великий из вас должен стать слугой, самый первый из вас — рабом всех, потому что Сын Человеческий пришел не затем, чтобы ему послужили, но чтобы послужить и отдать свою жизнь как выкуп за многих. Эти слова перекликаются с Ис 53 — а если быть точным, Ис 40-55 в целом — и прямо соседствуют с политическим, анализом империи, анализом подрывного рода. Иисус здесь указывает на всю традицию Израиля, людей, через которых Бог пожелал решить проблему мирового зла, — эта традиция в определенный момент приводила к падению Вавилона и его путей. Мы находим нечто подобное у Луки, где снова Иаков и Иоанн хотят поступить так, как принято в этом мире — свести огонь с небес на своих врагов (Лк 9:54). Ответ Иисуса на их просьбу прямо связан с его молитвой на кресте: «Отче, прости им» (Лк 23:34).

Что же из этого следует? Евангелие призывает церковь претворять в жизнь победу Бога в мире через страдающую любовб. Крест не просто пример, которому нужно следовать, — это достижение, которое надо развивать, воплощать на практике. Но тем не менее это действительно пример, потому что это — образец, шаблон, модель того, что Бог хочет теперь своим Духом осуществлять в мире через своих людей. Это начало процесса искупления, в котором страдания и мученичество парадоксальным образом становятся орудием победы. К этому мы еще вернемся в последних двух главах.

Но кто-то может спросить: что если люди, которые призваны решать проблему, станут частью проблемы, как это уже случалось раньше? Да, это вполне реальная опасность, с которой следует что-то делать. Эта опасность угрожает церкви, когда та видит себя только частью решения и забывает о том, что каждый день ей следует повторять: «Боже, будь милостив ко мне, грешному», — так чтобы это исповедание греха вело ее к подлинному смирению, несмотря на то, что она мужественно противостоит миру и его безумным империям. В частности, такая проблема возникает тогда, когда «христианская» империя пытается навязать свою волю миру, в духе дуализма объявляя, что другие части мира «злые», а мы — передовой отряд Бога. Примерно или точно такую же ситуацию Иисус наблюдал в тогдашнем Израиле. Крест призывал и призывает сегодня к другому пути, к новому подходу ко злу и, в итоге, к новому пониманию Бога.

Иисус и победа Бога над злом

Как бы в конце концов это выглядело, если бы истинный Бог пришел, чтобы справиться со злом? Пришел бы Он в сиянии славы, в облачном и огненном столпе, в окружении легионов ангелов? Слова и действия Иисуса из Назарета дают на этот вопрос иной рискованный ответ: когда истинный Бог приходит, чтобы справиться со злом, он похож на молодого иудейского пророка, который совершает паломничество в Иерусалим на Пасху, прославляет Царство, спорит с бесчестными властителями, устраивает праздник с друзьями, а затем в отчаянной молитве подчиняется своей судьбе, где его встретит яростная жестокость и несправедливость, берет на себя тяжесть греха Израиля, греха мира, Зло с большой буквы. Если мы посмотрим на Иисуса с такой точки зрения, мы поймем, что крест стал для нас новым Храмом, местом, где мы можем встретить истинного Бога и познать его как Спасителя и Искупителя. Крест становится целью паломничества, и мы приходим к нему, чтобы понять, что совершил Иисус для каждого из нас. Крест означает, что языческой империи, опирающейся только на власть, жестокость и мощь голой силы, был брошен решительный вызов властью иного рода, властью любви, которая однажды одержит победу.

И это со всей ясностью ставит перед нами вопрос: осмелимся ли мы встать перед крестом и принять все, что на нем было совершено для нас? Осмелимся ли мы осознать все значения слова «Бог», как их по-новому выстроили этот человек, этот момент, эта смерть? Рискнем ли мы сделать выводы из слов Иисуса, что властители мира сего ведут себя определенным образом, но мы должны поступать иначе? Хватит ли у нас смелости соединить богословие искупления и политическое богословие воедино, чтобы услышать нечто, имеющее прямое отношение, с одной стороны, к сокровенным глубинам личной жизни, а с другой — к практике жизни и политике? Оставим ли мы после этого пути Иакова с Иоанном, чтобы пойти путем самого Иисуса? Только так, я думаю, мы можем подойти к той задаче, о которой нам предстоит поговорить в двух оставшихся главах. Только так в наши дни мы можем найти зрелый, христианский, трезвый подход к проблеме зла, все еще беспокоящей мир, который так возлюбил Бог, тот мир, за который Мессия отдал свою жизнь.

4 Представь себе, что зла нет: Божье обещание освобожденному миру

Введение

В первой главе я утверждал, что, несмотря на расхожие представления многих людей последнего столетия, зло вполне реально, обладает огромной силой и что, когда мы его игнорируем, это приводит к тому, что при внезапном столкновении с серьезным злом мы ведем себя инфантильно и неразумно. Во второй главе я рассматривал классический библейский подход к проблеме, стремясь показать, что Ветхий Завет рассказывает историю о глубоко двусмысленном плане Бога Творца, который заботится о сотворенном Им мире и ради этого призвал особый народ, через который Он хотел справиться с проблемой зла. В третьей главе я говорил о том, что четыре канонических евангелия рассказывают, каждое по-своему, историю Иисуса и его смерти, чтобы представить это событие как кульминацию истории Израиля — и тот момент, когда политическое и космическое зло, соединившись, обрушилось на Сына Божьего и убило его, истощив при этом свою силу. Я хотел подчеркнуть, что евангелия представляют нам не просто исторические рамки для внеисторического по сути спасения, но историю того, что Бог сделал со злом на всех его уровнях, когда Он позволил злу совершить самое наихудшее со своим воплощенным Я. Конечно, такое понимание смысла креста стало возможным только после воскресения Иисуса, когда его послушное согласие на смерть стало явным, подобно высокой горе, которая была скрыта за темными облаками, а потом внезапно открылась взорам.

В двух последних главах я попытаюсь описать, как это великое событие влияет на нашу жизнь сегодня. Первые христиане понимали, что плоды смерти и воскресения Иисуса служат основой, образцом и залогом для замысла Бога, желающего в итоге навсегда избавить этот мир от зла и сделать его новым творением, где царят справедливость, красота и мир. И с самого начала было ясно, что этот замысел не был просто далеким счастливым будущим, которого люди могут лишь терпеливо ожидать. В Иисусе Божье будущее уже пришло в настоящее, и задача церкви не в последнюю очередь заключается в том, чтобы претворять дело Иисуса в жизнь, тем самым предвосхищая это будущее. В течение последних нескольких лет, занимаясь своей работой, я мог увидеть, что такие эсхатологические рамки лучше всего прочего помогают нам понять, какие задачи стоят перед церковью здесь и сейчас, какие новые возможности перед нами открыты и в каких границах нам следует действовать.

В данной главе я, в частности, хочу поговорить о том, как эта двойная задача — претворение свершившегося на кресте в жизнь и предвосхищение будущего Божьего мира — должна исполняться не столько в нашей личной жизни (этому будет посвящена пятая, и последняя, глава), сколько в открытом мире, в том мире, где наши политики и СМИ внезапно заново обнаружили существование зла, но не знают, что с ним делать. Как я замечал в двух предыдущих главах, мы привыкли отделять «богословие искупления» (касающееся нашего личного спасения от греха) от «проблемы зла», включая так называемое природное зло и общее несовершенство мира (что представляет собой философскую или логическую проблему веры в благого Творца, не слишком сильно связанную с той историей, которую рассказывает Библия). В этих двух главах я постараюсь подойти к данной проблеме с другого конца, сначала представив общую масштабную картину и лишь затем перейдя к более личному вопросу, как мы должны принимать Божье прощение и передавать его другим. Настоящие две главы, разумеется, представляют собой единое целое. Вопрос, как передавать Божье прощение, не в последнюю очередь важен потому, что это самый обнадеживающий путь восстановления и исцеления жизни общества изо всех известных человечеству, что так ярко показала деятельность Десмонда Туту в Южной Африке8. Итак, мы начнем с глобальной картины, чтобы найти в ней место для вопроса о примирении на личном уровне.

Однако сначала одно замечание о моей отправной точке и методологии. Как можно было догадаться по намеку, содержащемуся в заголовке, я намерен сейчас перенестись в конец истории, чтобы оттуда начать движение в обратном направлении. Раньше мы двигались вперед, от истории Ветхого Завета к ее кульминационному моменту в жизни, смерти и воскресении Иисуса. Это остается основой для любого размышления христианина о том, где мы сейчас находимся и что сейчас нужно делать. Но если мы просто начнем с этой отправной точки и попытаемся нащупать путь вперед, задавшись вопросом, как сделать эти основополагающие события программой христианской работы в мире, мы можем увязнуть в трясине. Вместо этого Новый Завет в двух-трех важнейших текстах указывает на будущее завершение, на обетованный мир, совершенно избавленный от зла, и предлагает нам держать эти образы в уме и сердце, чтобы мы знали, куда идем. Снова напомню: мы должны осуществлять в жизни совершенное Иисусом и предвосхищать Божий новый мир. Мы уже говорили о первом, а теперь перейдем ко второму. Представьте себе, что зло исчезло...

Мои слова — это пародия на знаменитую песню Джона Леннона Imagine, однако, в отличие от оригинала, воспевающего хвалу секуляризму, это не так «легко, если постараться». Именно наши неясные представления о зле мешают нам вообразить, как должен выглядеть мир, из которого зло исчезло. Помню, как один из моих школьных учителей предложил нам написать сочинение на тему, как выглядел бы мир, если бы Царство Божье уже наступило, и один из моих

Представьте себе, что зло исчезло...

друзей написал насмешливый текст о мире, где почти ничего не происходит, потому что у людей исчезло стремление зарабатывать деньги и добиваться успеха в мире. Можем ли мы себе представить обетованное Божье будущее более интересным?

Недостаточно будет просто представить себе мир без террористов и диктаторов, без коммунизма и коррупции. Это просто отражало бы тот дуализм, который я описывал

Живучесть мифа о прогрессе, в который многие верят до сих пор, на фоне всех ужасов последнего столетия достойна удивления в главе 1. Или наоборот, с таким же сомнительным успехом можно было бы представить себе мир без капитализма и эксплуатации бедных богатыми, без бомбардировщиков и мин, без загрязнения окружающей среды и неоплатных долгов, которые сегодня имеют полмира, — хотя, разумеется, сегодня миллионы людей включили бы все это в свою картину мира, лишенного зла. Но здесь всегда есть опасность присутствия дуализма, отделяющего «нас» от «них», где «наш» образ жизни кажется «добром», а «их» образ жизни — «злом». А это в итоге помогает нам не больше, чем онтологический дуализм, утверждающий, что мир пространства, времени и материи зол и что благим может быть только мир чисто духовный, в котором невоплощенные духи восседают вне времени и пространства на облаках, играя на нематериальных арфах. Такое и в самом деле не слишком легко себе представить. К счастью, от нас этого и не требуется.

Подобным образом, тщетной окажется и попытка вообразить себе мир, в котором просто действуют естественные процессы, благодаря которым жизнь людей постепенно становится все лучше и лучше. Представить себе мир без зла невозможно, если думать о таком положении вещей, когда с помощью одного лишь человеческого усердия можно достичь утопического совершенства. Как я уже говорил, живучесть мифа о прогрессе, в который многие верят до сих пор, на фоне всех ужасов последнего столетия достойна удивления.

Однако здесь важно понять, что эти ложные представления, связанные с дуализмом и верой в прогресс, в значительной степени определяют то, что делают люди в нашем мире и как они выстраивают свою жизнь. Если я дуалист, значит, я практически никак не могу изменить этот мир. В этой юдоли слез, полной порока, все останется таким же дурным до момента возвращения Господа. Так что не стоит и пытаться что-то исправить — это все равно что чинить автомобиль, который неизбежно вот-вот упадет в пропасть. (Это похоже на идеи некоторых радикальных марксистов, которые призывали не бороться за облегчение условий жизни рабочих, потому что это лишь замедлило бы приход революции.) Дуализм такого рода порождает паранойю, с которой часто приходится сталкиваться епископам: вся система прогнила, и существует заговор в парламенте, в компании ВВС, среди театралов, масонов и так далее, и этот заговор прокрался даже в церковь, так что нам следует бороться, бить врагов и проклинать их, а самое главное — необходимо выставить на свет эту схватку между Богом и злом. В эту картину легко вписывается демонология определенного рода, о которой мы еще поговорим.

Люди, которые верят в прогресс, смотрят на мир иначе. Мир становится все лучше, но средства улучшения мира — это различные механизмы эволюции. Этим некоторые оправдывали Первую мировую войну: поскольку важно выживание самых приспособленных, нам нужна хорошая война, которая покажет, кто достоин выживания. Этнические чистки в отношении индейских племен Северной Америки, происходившие примерно в то же время, оправдывали подобной логикой. А это, в свою очередь, придает новую легитимность империи. Если мир движется к лучшему и в этом проявляется дело Бога в мире, тогда новые империи возникают не без участия Бога — и как же мы можем не поддержать то, что Он совершает? Такого рода размышления заставили многих немцев вступить в так называемую партию христиан Германии в 1930-х годах; Бог, говорили эти люди, призывает немецкий народ стать новой мировой силой. Именно против такого мышления выступали такие люди, как Карл Барт, Дитрих Бонхеффер и Эрнст Кеземан.

Сегодня подобные аргументы используются для оправдания новой глобальной империи — империи капитализма, свободного от ограничений, который порождает необъятные международные долги. Вера в то, что «призвание» так называемого свободного мира состоит в том, что он просто обязан навязывать свою волю другим частям мира, настолько широко распространена, что ее отражают даже проповеди (я мог слышать такое «исповедание веры» в Вашингтонском кафедральном соборе в сентябре 2002 года), звучащие во многих местах США. Это также слишком легко порождает слухи о войнах и сами войны.

В данной главе я хочу показать, что христианский взгляд на историю предлагает нам совершенно иной подход к проблеме зла, подход, который основан на смерти и воскресении Иисуса. Если мы должны осуществлять в жизни достигнутое на кресте, предвосхищая мир, навсегда освобожденный от зла, нам следует выбрать подход, лишенный как дуализма, так и веры в прогресс. Но прежде чем мы об этом поговорим, я хотел бы сказать несколько слов о силах зла, которые, как это понимают многие богословы, действуют с помощью структур нашего мира. Это сложная тема, заслуживающая самого серьезного анализа, но мне придется лишь дать краткое описание того, что заслуживает куда более подробного рассмотрения.

Интерлюдия: назовем власти по имени

Злу присуща скрытность — не все ты можешь здесь сразу увидеть и понять. За злом стоит сила или силы, которые трудно описать, хотя они вполне реальны. В конце концов, нечто подобное мы видим в современной физике: если бы сто лет назад какой-либо ученый заговорил о существовании «черных дыр» во вселенной, его сочли бы глупцом, но сегодня мы признаем, что только эта гипотеза может удовлетворительно объяснить некоторые факты. Так что у нас нет причин отмахиваться от подобных вещей.

Несколько слов о сатане

В Ветхом Завете (здесь нам придется снова вспомнить о том, о чем мы уже говорили выше, и продвинуться дальше) время от времени упоминается «сатана», по-еврейски — HaSatan. Это слово означает «обвинитель», и в первых главах Книги Иова это существо как будто действительно занимает официальный второстепенный пост в небесном суде Бога. Он ведет обвинительные процессы, находит виновных и подвергает их жизнь исследованию. В случае Иова сатана просит позволения применить такие методы, которые почти наверняка сделают Иова нарушителем. Иов много чего делает на протяжении книги, однако он все равно не оправдывает надежд сатаны, потому что не проклинает Бога. Достоин внимания тот факт, что в конце книги мы слышим о многих других героях, но там нет ни слова о сатане. Другое упоминание о сатане мы найдем в рассказе о переписи Давида (1 Пар 21:1) и в Книге Захарии (3:1),

Сатана занимает официальный второстепенный пост в небесном суде бога, где он опять играет роль обвинителя; дыхание сатаны чувствуется не только в повествовании главы 3 Книги Бытия, но и в апокалиптических видениях Даниила о чудовищах, выходящих из моря. Похоже, что сатана не человек, а некто вроде ангела, в некоторых повествованиях — вроде бывшего или падшего ангела, и он или оно (любопытно, что феминистки никогда не требовали, чтобы для сатаны иногда использовалось местоимение «она») противостоит человечеству, а потому противостоит Израилю, а потому и Иисусу. Самый известный библейский отрывок, где действует сатана — это, безусловно, рассказ об искушении (Мф 4 и Лк 4), когда Иисус снова переживает то, что переживал Израиль в пустыне, а также Адам и Ева — в Эдеме, и в этот раз, в отличие от Израиля и всего человечества, Иисус отвергает предложения искусителя.

Как можно понять, сатана — противник не только человечества, Израиля и Иисуса, но и самого творения. Он все время стремится уничтожить замысел Божий, тот мир, который, по словам Бога, был весьма хорошим (Быт 1:31) и который, по мнению авторов Библии, нужно воссоздать заново. Другими словами, сатана постоянно стремится принести смерть — смерть людям и гибель всему творению. При этом, чтобы внести в мир смерть, сатана пользуется таким средством, как грех, то есть бунт человека против своего призвания отражать образ Божий миру, отказ поклоняться Богу Творцу. В результате человек выбирает другой объект поклонения и другое призвание и, поклоняясь элементам творения, неизбежно теряет способность носить этот образ. Смерть не есть наказание за грех, произвольно выбранное тираном. Это неизбежное последствие греха, поскольку отворачиваться от живого Бога и обращаться к идолам равносильно отказу аквалангиста от трубки, через которую он дышит. Таким образом, Библия показывает, что сатана — это нечеловеческая и небожественная персонифицированная сила, которая стремится разрушить все творение, включая человека, и, прежде всего, сорвать Божий план переделки мира и людей через Иисуса Христа и Святого Духа.

Опасные крайности понимания дьявола

К. С. Льюис в своих знаменитых «Письмах Баламута» говорит о том, что существуют две в равной мере опасные ошибки, подстерегающие людей, когда те начинают размышлять о дьяволе. С одной стороны, они могут относиться к этому существу слишком серьезно, думая, что сатана столь же силен, сколь Бог или Иисус, с которыми он сражается, и видя в каждой проблеме, неприятности или неудаче прямое действие сатаны. Эта опасность вполне актуальна и для нас. Некоторые христиане сегодня думают, что пастырская работа, как и христианская забота о здоровье общества, — это в целом нечто вроде экзорцизма. Я не сомневаюсь в том, что экзорцизм порой необходим. Большинство пастырей знают о подобных ситуациях. Но я также прекрасно понимаю, что Льюис глубоко прав, предупреждая об опасности повышенного и нездорового интереса к действию демонов и представления о том, что бесы прячутся за каждым деревом в саду.

Льюис говорит и о другой опасной крайности, когда люди презрительно насмехаются над самой идеей существования бесов. Они представляют себе существо в красном трико, с рожками, копытами и хвостом, а затем отбрасывают это представление, наивно полагая, что к этому и сводятся представления о дьяволе, от которых они отказались. Именно из-за этого, как я подозреваю, во многих богослужебных текстах сегодня дьявол все реже упоминается. Многие богословы последнего столетия испытывали своеобразное смущение перед разговором о бесовских силах — пока эти слова не приняли на вооружение богословы, размышляющие о политике, слишком левые, чтобы их можно было проигнорировать. Вскоре мы поговорим об этом подробнее.

А пока я хочу сказать об еще одной ловушке, которая подстерегает людей, когда они размышляют о сатане. Существует опасность видеть во всех соответствующих словах просто проекцию на экран фантазии или «мифологии» тех аспектов нашей личности, нашей души, которые нам неприятны или о существовании которых нам хочется забыть. Некоторые люди охотно прислушиваются к призыву Карла Густава Юнга научиться дружить со своей «теневой» стороной, которую мы называем «злом» или связываем с демоническими силами, и видеть в ней просто один из аспектов своей полноценной личности со своим творческим потенциалом, пугающим нас. Эта мысль привлекает своим целостным подходом к человеку и, вероятно, содержит хотя бы долю правды, поскольку иногда за словами о демоническом царстве действительно могут стоять наши проекции. Но и Библия, и множество свидетельств христиан (разумеется, если бы мы стали их искать, мы нашли бы немало подобных свидетельств и в иудаизме), живших в самые разные эпохи, заставляют нас думать, что Юнг здесь не совсем прав.

Практически любое ложное утверждение содержит в себе какую-то долю истины. Согласно Писанию и свидетельствам многих духовных наставников, сатана решительно противостоит Богу, особенно Богу, воплотившемуся, распятому и воскресшему в Иисусе Христе. В евангелиях сатана заявляет, что он господствует над всеми царствами мира (Лк 4:6), но Иисус ставит эту претензию под вопрос, когда говорит, что вся власть на небе и на земле принадлежит Воскресшему (Мф 28:18). Было бы неверно видеть в сатане «личность» в том же смысле, в каком мы считаем «личностями» Бога или Иисуса. Это ни в коем случае не значит, что сатана есть просто нечто туманное. Я предпочитаю здесь говорить о «менее-чем-личности» или «псевдо-личности», отказываясь видеть в сатане личность со всем ее достоинством, но одновременно признавая, что его деятельность, его темные планы и тактики показывают, что за ними стоит некое существо, подобное личности.

И снова стоит сказать, что существуют неразумные представления о сатане, и часто они очень популярны, и их нужно избегать. Но при этом не следует думать, что нам удастся отвергнуть саму ту реальность, на которую указывают эти карикатурные образы.

Какие сущности и как могут властвовать над нами

И наконец, идея проекции мешает нам понять кое-что важное относительно природы зла. Когда мы, люди, совершаем акты идолопоклонства и поклоняемся тому, что не Бог, мы каким-то образом отдаем другим существам и силам вселенной власть, влияние, владычество над нами, которыми на самом деле мы, при участии Бога, должны обладать относительно их.

Не следует думать, что нам удастся отвергнуть реальность на которую указывают карикатурные образы сатаны.

Когда ты поклоняешься идолу любого рода, ты каким-то образом отрекаешься от должной власти человека над миром и передаёшь ее какой-то иной сущности, каковой бы она ни была, пробуждая к жизни силу, враждебную Богу, враждебную творению, потому что, будучи частью преходящего мира, она обречена на распад и уничтожение и, если не соблюдать осторожность, утащит тебя за собой. Вот почему, как я думаю, есть по крайней мере доля правды в теории, ставшей популярной благодаря трудам Уолтера Винка9, согласно которой внутренние или сокрытые силы, действующие внутри организаций и компаний, в обществе и юридических организациях и даже в церквах, есть сумма вложенной в них духовной энергии людей, которые тем самым отказываются от ответственности и передают ее любым другим организациям. Я верю, что это правда, хотя и не вся правда.

Мы это видим в загадочных, если не принять этого объяснения, отрывках из глав 8 и 10 Первого послания к Коринфянам, где Павел рассуждает об идоложертвенной пище. В главе 8 он утверждает, что идолы реально не существуют, потому что нет иного Бога, кроме Единого. Можно было бы думать, что далее он скажет: а потому совершенно неважно, ходите вы в языческие храмы или нет, потому что там в буквальном смысле слова ничего нет. Но это не так, говорит Павел спустя две главы. Когда язычники приносят жертвы, они приносят их бесам, и Павел отнюдь не желает, чтобы коринфяне участвовали в бесовских празднованиях. Как же так, спросим мы Павла, это ничто или это бесы? И я думаю, на это Павел бы ответил: и то, и другое.

Но здесь следует кое-что уточнить. Это похоже на размышление о природе зла многих великих богословов, например, таких как Фома Аквинский, который утверждал, что зло есть отсутствие или искажение добра, но это не означало, что зло представляет собой нечто расплывчатое и туманное, о чем не стоит беспокоиться. Если на дороге находится яма в том месте, где я ожидаю найти надежное основание, то подобное «ничто» может оказаться очень опасным, если я гуляю или еду на велосипеде или на машине по этой дороге. Тот факт, что на лестнице, ведущей в подвал, отсутствует ступенька, нисколько не похож на расплывчатую и туманную реальность, когда я спускаюсь в подвал в темноте. Можно передать мысли Павла или Фомы примерно так: идолопоклонство и грех в любых его проявлениях порождают рытвины на дороге и портят ступени лестницы, а этими дорогами и лестницами мы пользуемся. В таком случае зло — это нравственный и духовный эквивалент черной дыры.

Разумеется, это таинственный предмет, но о нем не следует забывать, какие бы вопросы мы ни обдумывали, хотя бы (я здесь опять обращаюсь к физике) в стиле Гейзенберга. Этот ученый сформулировал принцип неопределенности: когда я наблюдаю за чем-либо, факт моего наблюдения меняет поведение изучаемого объекта, и потому я никогда не могу с уверенностью сказать, что понял его свойства совершенно верно. Подобный фактор неопределенности, je пе sais quoi, существует во всех наших формулировках о нравственных и духовных предметах: как бы мы усердно ни молились, сколь бы надежными ни были наши богословские представления и сколько бы энергии мы ни вкладывали в поиск, все равно нам будут сопротивляться негативные силы (или, быть может, лучше сказать «Негативная сила»), действие которых необходимо учитывать.

Но Новый Завет сообщает нам об этом хорошую новость: эта Негативная сила, это существо, подобное личности и стремящееся оставаться в тени (или эти существа), было побеждено на кресте Иисуса Христа. Это одно из следствий того, что мы рассматривали в предыдущей главе. Там я говорил, что склонен воспринимать тему Христа-Победителя, тему победы Иисуса Христа над силами зла и тьмы как одну из центральных тем богословия искупления, подле которой все другие разнообразные смыслы креста занимают свое особое место.

Победа Христа и обетование о том, что в итоге зло будет побеждено, составляет последний важнейший элемент подготовки к основной теме данной главы. Как, помня обо всем этом, должны мы представлять себе новый Божий мир, совершенно свободный от зла? И как нам надлежит жить в этот период между победой Христа над злом в прошлом и наступлением грядущего мира, в котором эта победа станет полной и окончательной?

Мир без зла

Нам сложно представить себе будущий мир из-за того, что нам всем были привиты неверные представления. Как я уже не раз писал, нам надо представить себе не «небеса», как принято думать, но новое небо и новую землю, о которых говорят как Исайя, так и Книга Откровения. В Библии мы не найдем картины будущего в виде мира развоплощенных духов, или херувимов на облаках, или платонических «Островов блаженных», где праведники проводят день за днем в философских разговорах. Будущее куда более телесно и реально, чем эти бледные образы. В главах 21 и 22 Откровения, хотя они наполнены символами и метафорами, мы ясно видим, что эти символы и метафоры говорят о новом творении, о реальном мире, во всем напоминающем наш мир пространства, времени и материи, только этот новый мир превосходит наш: он величественнее, в нем больше новых возможностей, исцеления, роста, новой красоты.

Реальность нового мира

Если мы повнимательнее присмотримся к двум последним главам Откровения, мы увидим, что нам предлагают представить себе сообщество из множества людей, населяющих город — Новый Иерусалим, который есть Невеста Агнца. Из этого сообщества устранено все бесчеловечное, все, что уменьшает человечность (21:8; 22:15, 27; вопрос, как это связано со сценой суда в конце главы 20, нас сейчас не должен отвлекать). Это сообщество живет среди ослепительной красоты, о которой говорят драгоценные камни и золото, а также совершенные пропорции зданий. Это место исцеления, как в настоящий момент (21:4), так и, согласно таинственному обетованию, в будущем (22:2), где листья древа жизни, растущего у реки, которая изливается из города, предназначены «для исцеления народов»). Если мы можем представить себе общество людей, где есть красота и исцеления, мы делаем огромный шаг вперед в попытке представить тот мир, который Бог замыслил осуществить через смерть и воскресение Иисуса. Именно к этому миру мы должны стремиться, используя все силы, дарованные Духом.

Павел разворачивает картину той же самой реальности в 1 Кор 15, подчеркивая в первую очередь то, что в этом будущем мире не будет смерти. Смерть — тление и распад благого творения, включая человека, который носит образ Божий, — это самое сильное богохульство, насильственно проникшее в мир, последнее оружие сатаны. И она должна быть упразднена. Вот что значит воскресение, которому посвящена вся глава. Просто какая-то бесплотная «жизнь после смерти» не воздает должного воскресению, это скорее союз со смертью, чем ее преодоление. Когда мы, люди западной культуры, думаем о жизни, неподвластной для смерти, мы обычно представляем себе нематериальный мир. Но достойно внимания, что Павел здесь говорит о неподвластном тлению и смерти физическом мире. Важно понять, что это новое творение, новый мир с новой материей, которая не знает распада и смерти, не подчиняется естественным циклам развития и увядания, не представляет собой бесконечную (как мы ее воспринимаем) череду рождений и смертей в рамках естественного положения вещей. Новый Божий мир — это та реальность, на которую указывают красота и величие нынешнего мира. Это только указатели, но подлинные указатели, потому что (в отличие от идей Платона) они указывают не на абстрактные и нематериальные вещи, но на мир, который будет более материальным, более прочным, в итоге более реальным, на мир, где глубинный смысл физической реальности станет явным и зримым, на мир, полный познания Божьей славы, как воды покрывают море (Ис 11:9, Авв 2:14).

Великая картина будущего мира

Апостол Павел разворачивает перед нами еще более великую картину будущего мира в Послании к Римлянам 8:19-25. Творение, пишет Павел, покорилось суете (8:20), и мы все это прекрасно знаем. Дерево приносит плоды, а затем становится мрачным и голым. Лето достигает своей кульминации, а затем дни начинают становиться все короче. Жизнь человека, наполненную обещаниями и красотой, смехом и любовью, подсекает болезнь и смерть. То творение, которое мы видим, свидетельствует о силе и славе Бога (Рим 1:19-20), но и о состоянии суеты, у которой оно в плену. Но этот плен, как любые виды порабощения в Библии, кончится своим Исходом, моментом освобождения, когда Бог совершит со всей вселенной то же самое, что Он совершил с Иисусом на Пасху. Эта картина настолько необъятна и ослепительна, что многие люди, включая благочестивых читателей Павла, закрывают на нее глаза и, ничего не заметив, спешат перейти к более «личным» и практическим вещам, вытекающим из этого отрывка. Но Павел всеми своими аргументами вел читателя именно сюда, именно здесь его великая тема правды Божьей — или даже можно сказать, оправдания Божьего, которая так часто встречается в размышлениях о «проблеме зла», — достигает своей величайшей вершины. В популярном понимании Павла тему справедливости Божьей так часто заслоняла тема спасения человека, что при попытке точно понять мысль апостола приходится напоминать себе, что тема, начатая с Рим 1:16, достигает своего завершения не просто в Рим 3:21-4:25 и не только в Рим 5:1-11 или Рим 8:1-11, но именно здесь, в Рим 8:19-27. Примерно той же самой проблеме посвящена иудейская книга I века, которую мы называем Четвертая книга Ездры: пока все творение не будет исправлено, нам может казаться, что Бог совершил ошибку, или слишком слаб и беспомощен, или просто несправедлив. Нет, провозглашает Павел: обновление творения, мучительное рождение нового мира из утробы старого покажут, что Бог справедлив. Глава 8 Послания к Римлянам — это самый глубокий ответ Нового Завета на «проблему зла» и на вопрос о справедливости Бога. И все это совершается по образу Исхода, освобождения из рабства, по образу креста и воскресения и новой жизни, наполненной Духом.

Таким образом, Новый Завет предлагает нам представить себе новый мир как прекрасную общину, которая исцеляет, мир, переполненный жизнью и энергией, недоступный порче, недосягаемый для смерти и распада, возрожденный мир, освобожденный от рабства тлению, который теперь может соответствовать своему предназначению. Это и есть тот полюс, на который должны указывать наши компасы, чтобы мы могли найти нужный путь среди множества дорог сегодняшнего дня. Вопрос, как мы можем представить этот мир, сам по себе непрост, и мы скоро к нему вернемся. Но прежде того давайте подумаем, как должна выглядеть наша жизнь, если, помня о новом мире, мы будем его предвосхищать уже сегодня. Как показывает Павел в Рим 8, вся наша нынешняя жизнь, предвосхищающая будущее, — это стенания с участием Духа в ожидании последнего дара — хотя при этом мы можем радоваться победе, которая уже совершилась (Рим 5:1-5; 8:31-39).

Задачи промежуточного периода

Я думаю, что можно выделить пять разных путей, которые позволяют нам в нынешней жизни осуществлять, опираясь на победу Иисуса Христа в его смерти и воскресении, начала, первые знамения того нового мира, который мы должны перед собой видеть. По недостатку места здесь я их просто перечислю и представлю кратко, хотя каждый из них заслуживает гораздо более подробного рассмотрения.

Молитва

В том самом отрывке из Рим 8, который мы только что бегло рассмотрели, Павел говорит о том, что молитва — ключевой и наиважнейший путь к предвосхищению будущего искупленного мира. В этом мире искупленное человечество займет свое должное место, оно будет поклоняться Творцу и служить этому миру, участвуя в верховном правлении Бога (Рим 5:17, Откр 5:10). Новая жизнь Духа, дарованная христианам уже в нынешнее время, не сводится к тому, чтобы наслаждаться духовным комфортом в убежище частной и приятной духовности, но, скорее, это непрестанная борьба в тайне молитвы за то, чтобы внести в наш мир мудрый и целительный порядок Бога и тем самым воплотить победу креста и предвосхищение окончательного искупления. Молитва призывает и вынуждает нас становиться в большей мере настоящими людьми и поклоняться Богу, по образу которого мы сотворены, чтобы стать ходатаями за тот мир, который Он так возлюбил. Обращаясь к нашему миру, Бог после смерти и воскресения своего Сына создал и призвал Духом людей из всех племен, которые сознательно будут жить не в соответствии с нынешним миром, каков он есть, но в соответствии с тем, каким Бог его задумал (Рим 12:1-2: «И не применяйтесь к веку сему, но преображайтесь обновлением ума» — эти слова могли бы стать заголовком данной главы), людей, которые, нося это напряжение в себе и претворяя его в молитву, становятся служителями этого нового мира, так что через них новый мир как исцеление и надежда врывается в мир нынешний. Таким образом, молитва стоит в самом центре среди задач народа Божьего, это его славное, странное, загадочное и облагораживающее призвание.

Святость

Подобным образом, и призвание к радикальной святости для христианина тесно связано с эсхатологией инаугурации, то есть это призвание начать жить уже сегодня по тем законам, которые будут установлены в будущем. Христианская этика не есть список дел, которые «нам можно совершать» и «нам нельзя совершать». Скорее, это повеление жить в Божьем новом мире, потому что идолопоклонство и грех уже были побеждены крестом и на Пасху уже началось новое творение — и весь новый мир, основанный на этой победе, поддерживает и обеспечивает сила Духа. Таким образом, Рим 8:12-17 призывает христиан жить как народ Исхода, который не думает о возвращении в египетское рабство, но вместо этого изо всех сил стремится умертвить то, что несет смерть, и жить обновленной жизнью, которую Дух создает в тех и для тех, кого он ведет. Быть может, яснее всего эта тема звучит в Кол 3:1-11: «Если вы были воздвигнуты с Мессией, ищите горнего, где он пребывает», — это вполне практичные слова касательно всех тех вещей, которые здесь и сейчас уродуют человеческую жизнь, таких, например, как злость и горечь, с одной стороны, и сексуальная безнравственность — с другой.

Пока еще мы говорим о таких последствиях креста для нашей жизни, которые все и могли бы ожидать. Молитва и святость, хотя я предложил бегло окинуть их взором с необычной позиции (с позиции эсхатологии инаугурации), — это всем известные аспекты христианской жизни. Но что если нам следует взглянуть на вещи шире? Коль скоро справедливость Бога — главная тема Послания к Римлянам, не следует ли и нам задуматься о вопросе справедливости в XXI веке? Что если приложить тот же самый подход к мучительным явлениям в современном мире, где «проблема зла» стоит особенно остро и где наше неумение увидеть зло и ответить на него зрело и мудро только увеличивает хаос в мире и усугубляет его положение?

Политика и империя

Самая очевидная отправная точка для такого размышления, особенно если мы вспомним главу 3, где мы разбирали Мк 10:35-45, — это дела правительств, властителей и империй. Если действительно, как об этом сказал Иисус после воскресения, ему дана всякая власть на небе и на земле, христианин должен видеть во всех властителях предпоследнюю, но не последнюю инстанцию. Они ответственны перед Иисусом, который умер, был воздвигнут и теперь призывает весь мир дать ему отчет.

Это не значит, что человеческая власть дурна сама по себе. Это не так. Бог создал прекрасный мир, и в Его замысел входило поручить заботу об этом мире человеку. И хотя человечество взбунтовалось, этот замысел не был отменен. Изменилась, разумеется, способность человека отвечать на этот призыв. Бог желал, чтобы властители несли в мир Его мудрую и милостивую справедливость и не давали спуска злу. Если мы вспомним природную катастрофу в Новом Орлеане в августе 2005 года, то самым страшным ее моментом было то, что здесь на несколько дней исчезли все законы и порядки, так что воцарился хаос, в котором существует только право сильного, а слабые стали его невольными жертвами. Бог ненавидит подобные ситуации на любом уровне и призывает властителей не допускать подобных вещей.

Бог желал, чтобы властители несли в мир Его мудрую и милостивую справедливость и не давали спуска злу

Тем не менее, поскольку все люди причастны злу, включая самих властителей, которые должны его сдерживать, некоторые люди, облеченные властью, находят тайные — или не слишком тайные — способы использовать свое положение, чтобы обходить законы и обслуживать свои корыстные интересы.

Перед лицом столь сложной ситуации христианин никогда не может удовлетвориться стандартными решениями, возникшими после эпохи Просвещения — ни идеалом правых, которые считают, что сильные властители должны управлять безмолвным и раболепным населением, ни идеалом левых, которые мечтают о революциях или даже об анархии. Христиане (как в этом вопросе и иудеи, о чем мы не будем далее говорить по недостатку места) должны одновременно и оказывать уважение любого рода властителям, и в то же время непрестанно им напоминать, что их власть должна служить исполнению Божьей задачи, и помогать им выполнять их обязанности. Перед ними в первую очередь стоит задача распространять справедливость и милосердие и следить за тем, чтобы самые слабые и ранимые получали необходимую заботу. Медицинская помощь (одним из великих новшеств первых христиан был уход за больными, включая тех, кто не был ни христианином, ни родственником), образование, социальная работа с бедными — все эти вещи свидетельствуют о том, что Иисус есть Господь и что властители этого мира ему служат. И это, разумеется, бросает вызов всем корыстным мотивам, которые правят нынешним миром, с точки зрения которых «добро» и «зло» — это всего лишь то, что, соответственно, служит или препятствует осуществлению их целей. Это в равной мере относится и к финансовым системам, которые превратили целые страны в вечных должников, и к кастовым системам, из-за которых десятки тысяч людей низшей касты живут в грязи и нищете. И нам стоит обратить внимание на одно обстоятельство, чтобы должным образом расставить приоритеты и изменить нашу риторику. Поскольку на Западе считают некоторые вещи сами собой разумеющимися для всего мира, — нам надо вспомнить, что первые христиане, как и их двоюродные братья иудеи, сравнительно мало интересовались тем, каким именно образом правители и властители пришли к власти. Их куда больше заботило то, что они делали, получив власть. Представление о том, что, если правительство появилось в результате законных выборов, все его действия на протяжении нескольких лет совершенно оправданны, — это пародия на ту свободу и мудрость, о которых мечтали авторы Библии.

Законы и наказания

Мы также постоянно слышим разговоры о «добре» и «зле» в контексте уголовного судопроизводства. Снова и снова при этом говорят или подразумевают, что некоторые люди просто «злы» и потому их надо держать взаперти как можно дольше. Противоположную позицию занимали либеральные мыслители прошлого поколения, которые полагали, что «зла» не существует или от него можно избавиться с помощью акта парламента и усовершенствования системы канализации. Не существует злых людей, говорили они, есть только люди, обманутые всем обществом, так что все мы в равной степени виноваты. Политический маятник качался между этими двумя крайностями, между стремлением посадить как можно больше людей за решетку, не понимая, что •гак создаются настоящие университеты преступлений, — и стремлением взглянуть на проблему с другой точки зрения и сделать вид, что все в целом прекрасно.

Но ни тот, ни другой подход не отражает евангельских императивов. Нам крайне необходима система восстановительного правосудия — и слава Богу, она уже появляется в самых разумных уголках западного мира (например, в Новой Зеландии: я понимаю, как это парадоксально звучит, когда самую восточную часть света называют западным миром, но подобные парадоксы характерны для этой замечательной страны). В рамках такой модели все общество должно назвать зло злом и вместе заняться его устранением, не скрывая преступника от глаз недоумевающих людей, но устраивая встречи нарушителя и жертвы вместе с членами их семей и друзьями, чтобы открыто и прямо обсудить произошедшее и договориться о том, что с этим делать. Это трудный процесс, но он несет в себе здоровое начало, потому что именно так происходит в благополучном браке и среди здоровых людей. Здесь есть и знак креста (поглядеть в лицо злу и почувствовать всю его силу), и надежда на мир, в котором нет темных секретов и все было исправлено.

Международные конфликты

Подобная поляризация мнений возникает и вокруг международных конфликтов, которые постоянно происходят и, вероятно, будут происходить. И снова мне придется сказать, что это — необъятная тема, так что я могу лишь дать краткое резюме, хотя она достойна гораздо более развернутого рассмотрения.

Одни люди фактически заявляют о том, что сила всегда права. Страны с крепкими военными и экономическими мышцами тем самым добились права поступать так, как им хочется. С этой точки зрения обладание силой дает божественную санкцию отправиться в любую часть света, вторгнуться в чужую страну и заставить ее поступать так, как требует сильный. Но есть и другие люди, которые, сталкиваясь с радикальными проявлениями зла, отступают и говорят, что это незначительные местные трудности и что мы должны подождать, пока их не решат (если решат вообще) на местном уровне — такой подход называют политикой умиротворения. Те и другие обвиняют друг друга, потому что обе эти позиции и соответствующие политические меры имеют явные недостатки.

Я считаю, что нам срочно нужно распространить на сферу международных отношений то представление о законных властях, которое содержится в главе 13 Послания к Римлянам, одновременно помня о сказанном выше — что всякая власть от Бога и нисходит от верховного правления Иисуса Христа. На данный момент лишь ООН и Международный уголовный суд приближаются к этому идеалу. Упорное нежелание подчиняться обеим организациям на идеологическом и практическом уровнях, что можно было наблюдать в течение последних лет, и откровенно пренебрежительное отношение к международным соглашениям, таким как Женевская конвенция, — это тревожные знаки, которые говорят нам о том, что подобные международные структуры нам сегодня особенно необходимы. Существует такое явление, как зло, и его надо выявлять и преодолевать, и здесь в равной степени неразумно как закрывать на него глаза, так и обрушивать на него удары тяжелой артиллерии (хотя сегодня появились новые бомбы, позволяющие наносить прицельные удары, все равно, когда начинают звучать выстрелы и нзрывы, они уносят жизни сотен тысяч мирных граждан), по к нему надо подходить с вестью и методами креста.

Обновленное воображение

Чтобы участвовать в осуществлении этих целей, нам нужно, как я о том все время говорил, научиться представлять себе мир без зла, а уже затем думать о конкретных шагах, ведущих к цели, понимая, что в нынешнем веке мы никогда не добьемся полного успеха, но это не значит, что нам нужно смиренно терпеть современное положение вещей в мире. Здесь мы снова можем вспомнить Рим 12:1-2.

Но нам нужно пробудить христианское воображение — съежившееся и изголодавшееся после долгой зимы секуля- ризма — оживить его, направить в нужную сторону. Это очень важно. Христиане должны почувствовать, что им дано (от Бога и других христиан) позволение использовать воображение, чтобы с его помощью смотреть на новый Божий мир и видеть те новые формы поклонения и служения, которые следуют из этого нового мира и отражают какие- то его аспекты. Нам надо питать воображение, чтобы оно стало живым и изобретательным, вместо того чтобы вяло описывать маленькие круги вокруг нескольких излюбленных идей, усвоенных много лет назад. И христианское воображение, как и само сознание, должно подчиняться собственной дисциплине, его надо фокусировать и направлять, иначе оно просто будет рассеиваться. И не следует полагать, что все воображаемые миры обладают одинаковой ценностью. Блестящий и откровенно антихристианский мир, созданный писателем Филипом Пулманом, напоминает нам о том, что не все изобретения и творческие идеи работают на Царство Божье.

Как мы можем заново научиться видеть своим воображением, что мы живем в период между победой, достигнутой Иисусом, и окончательным обновлением всех вещей? Здесь уместно вспомнить об искусстве. Мы созданы по образу Божьему и потому, среди прочего, обладаем творческими способностями или, по меньшей мере, способностью воспроизводить. Необычайная способность порождать новую жизнь, прежде всего, разумеется, через рождение детей, но также и тысячами других способов, необходима человеку для того, чтобы он мог выполнить поручения, возложенные на него в первых двух главах Книги Бытия. Когда человек радуется красоте мира и прославляет ее, создавая также великолепные произведения, он осуществляет свое призвание служителя творения, подобно Адаму, дававшему имена животным. Таким образом, подлинное искусство — это человеческий отклик на красоту творения, которая указывает на красоту Бога.

Но мы живем не в Эдемском саду. Искусство, которое на это претендует, быстро становится вялым и банальным. Мы живем в падшем мире, и любая попытка опереться на пантеизм, то есть на поклонение твари вместо Творца, всегда натыкается на проблему зла. И здесь искусство, подобно философии и политике, часто впадает в противоположную крайность и сознательно откликается на уродство мира еще более сильным уродством. Это мы видим в современном британском искусстве: своеобразный брутализм, который, маскируясь под реализм, на самом деле выражает лишь пустоту и скуку. Несомненно, это открывает прекрасные возможности для христиан с целостным мировоззрением, стремящихся любить Бога всем сердцем, всем помышлением и всей душой: они могут искать здесь новые пути и даже, быть может, вести этими путями других, указывая выход из тупика бесплодия. И здесь нам снова поможет апостол Павел.

В главе 8 Послания к Римлянам Павел говорит о том, что все творение стенает в родовых муках, ожидая своего искупления. Творение — благо, но оно не есть Бог. Оно прекрасно, но его нынешняя красота преходяща. Оно страдает от боли, но эта боль проникает в самое сердце Бога и становится болью нового рождения. Красота творения, на которую откликается искусство, пытаясь ее отразить, ей подражать или на нее указать, — это не просто красота, которой творение обладает само по себе, но и красота того, что его ожидает; так кольцо, подаренное при помолвке, во многом красиво именно из-за того, что символизирует прекрасное обещание, а чаша красива потому, что, как мы знаем, ее наполнят. Если христианин может понять эту истину и использовать ее в своем творчестве, он обретет способность прославлять красоту и любить Бога всей душой, не уклоняясь ни в сторону пантеизма, ни в сторону жестокого отрицания под видом «реализма». В своих лучших проявлениях искусство указывает не только на нынешнее положение вещей, но и на то, какими эти вещи должны стать — и по милости Бога такими станут однажды, когда земля наполнится познанием Бога, как воды покрывают море. И когда христианин будет решать в искусстве такую задачу, он поможет себе и другим найти целостность сердца ума и души — ту неразделенность, к которой мы все стремимся и к которой мы призваны. Такое искусство будет указывать на новый мир, задуманный Богом, на мир, уже приоткрывшийся в воскресении Иисуса, на мир, который получил свою хартию вольности в момент смерти

Все творение стенает в родовых муках, ожидая своего искупления

Иисуса на кресте. Это научит нас воображать себе мир, лишенный зла, и действовать в той мере, в какой мы можем, ради того, чтобы этот мир становился реальностью уже сейчас, в нынешнем злом веке.

Заключение

В этой главе мы стремительно окинули взором много разных предметов. Каждый из них можно было бы изучать гораздо подробнее. Но я надеюсь, что мне удалось представить огромную и поразительную задачу, стоящую перед нами: что мы призваны не просто понять проблему зла и справедливости Бога, но и стать частью ее решения. Мы призваны жить между, с одной стороны, крестом и воскресением и, с другой, новым миром; мы призваны, веря в то, что уже совершил Иисус, и учась представлять себе новый мир, соединять эти две вещи в молитве, святости и нашей деятельности в современном мире. В следующей главе мы подробнее поговорим о том, как, учитывая это, мы должны жить со злом внутри нас и в нашем ближайшем окружении, другими словами, мы поговорим о теме прощения, которая стоит в самом центре христианского благовестия. Но сейчас я хочу напомнить, что мы должны ободрять и поддерживать друг друга на пути к обещанному новому миру, где земля наполнится познанием и славой Божьей, как воды покрывают море. И мы должны, в частности, помогать тем людям, которые обладают даром от Бога показывать нам этот мир, вдыхая новую жизнь в наше воображение, чтобы мы с большей готовностью и радостью верили в то, что Бог нам поручил исполнить, и трудились над этим поручением.

5 Избавь нас от лукавого: прощение для меня и прощение для других

Введение

Как я говорил в первой главе, описывая проблему зла, эта проблема куда глубже и серьезней, чем обычно предполагают, причем это утверждение верно и для нашей культуры в целом, и для богословия в частности. Во второй главе я представил Ветхий Завет как историю Израиля, который призван был стать решением или, по меньшей мере, важнейшим элементом решения проблемы зла, причем эта история остается открытой и заставляет думать о ее завершении. Затем в третьей главе я показал, что евангелия — а особенно история смерти Иисуса, которая помещает то, что мы обычно называем «богословием искупления», в рамки более широкой картины, — история решающего столкновения замысла Бога об избавлении мира от зла с самими силами зла, как со злыми режимами правления кесаря, Ирода и саддукеев, так и с темными силами, стоящими за этими режимами, с теми силами, которые обвиняют все творение. Далее, в четвертой главе я предложил подумать о будущем и представить себе мир, свободный от зла, чтобы лучше понять ту задачу, которая стоит перед христианами сегодня, причем эта задача не сводится к пассивному ожиданию будущего избавления, но состоит в предвосхищении этого будущего в молитве, святости и борьбе за справедливость сегодня. Это подводит нас к одному важнейшему вопросу, которому будет посвящена пятая, и последняя, глава. Читая молитву Отче наш, мы снова и снова просим: «Избавь нас от лукавого». Как это может произойти — и не только с каждым из нас по отдельности (разумеется, именно здесь проблема зла особенно нас ранит, потому что это моя и ваша проблема, а не просто грандиозный феномен, встречающийся где-то в нашей вселенной), но и со всем Божьим миром в целом?

Чтобы подойти к самой сути этого вопроса, я решил поговорить о природе прощения. Есть три книги, которые помогли мне в размышлениях над этой темой и которые я рекомендую прочесть тому, кто хочет серьезно углубиться в данный предмет. Это, во-первых, одна из наилучших христианских богословских книг последнего десятилетия — «Изгнание и объятие» Мирослава Вольфа (которая в 2002 году получила престижную Премию Гравемайера10). Вольф, который сегодня преподает в Иельской богословской школе, несколько лет назад задумался над вопросом: как может он, хорватский баптист, любить своего соседа, православного серба, после всех тех ужасных вещей, которые сербы сделали с его народом? Он понял, что если не ответит на этот вопрос (на который, в частности, ему указал Юрген Мольтман), достоверность всего его богословия ставится под сомнение. Те из нас, кто не пережил подобного столь непосредственно, как Вольф, должны встать в трепете, наблюдая за тем, как этот христианский мыслитель сражается со столь болезненным и личным вопросом, попутно сталкиваясь с важнейшими культурологическими, философскими и богословскими проблемами нашего времени.

Вот, в общих чертах, к чему он приходит. Идет ли речь о международных конфликтах или личных обидах, зло необходимо назвать и с ним надо встретиться лицом к лицу. Этот момент нельзя упустить, нельзя делать вид (из-за желания избежать неприятных чувств или ради скорейшего решения проблемы), что зло на самом деле было не таким уж плохим. Только после того, когда и зло, и тот, кто его совершил, были названы по имени — это Вольф называет «изгнанием», можно сделать второй шаг, шаг к «объятию», к принятию того, кто так больно ранил меня или нас. Разумеется, это может и не произойти, если сделавший зло не желает смотреть на свои поступки с этой точки зрения. Но когда я называю зло по имени и делаю все возможные шаги к прощению и примирению, я обретаю свободу любить причинившего мне боль, даже если он не желает отвечать на эту любовь. Конечно, это краткое резюме не может описать весь ход мысли Вольфа, яркий ум которого бросает нам вызов и на личном, и на общественном уровне. Вторая книга была написана Джорджем Джонсом, деканом Богословской школы Дьюка, она называется «Воплощенное прощение»11. Джонс подробно разбирает феномен прощения с пастырской и личной точек зрения и говорит о том, что из этого следует для жизни христианина. Если учесть, что прощение занимает важнейшее место в Новом Завете и в словах Иисуса, можно удивиться, как мало внимания в целом церковь уделяет данному предмету. В этой книге много пастырской и богословской мудрости, так что из нее может многое почерпнуть как христианская община, так и любой читатель.

Третья книга посвящена куда более практическим вопросам и политике, хотя она строится на прочной скале богословских основ. Это потрясающее произведение Десмонда Туту под названием «Нет будущего без прощения». Весь мир знает — хотя порой предпочитает сделать вид, что этого не было, — о том, что Туту и его Комиссия правды и примирения совершила в Южной Африке. Я без тени колебания могу сказать, что сам факт существования подобной комиссии, не говоря уже о ее делах, — одно из самых удивительных свидетельств о силе христианской Благой вести в нынешнем мире. Стоит лишь вспомнить о том, что подобное никто бы не мог себе представить 25 лет назад или не может себе представить в Бейруте, Белфасте или, Господи помилуй, в Иерусалиме, чтобы понять: произошло нечто крайне важное, за что мы должны в страхе и трепете благодарить Бога. И хотя большинство западных журналистов обратили на это мало внимания, само событие, когда белые сотрудники службы безопасности и черные партизаны вместе открыто исповедаются в жестоких и чудовищных преступлениях, достойно благоговейного восхищения. И после этих признаний семьи замученных и убитых впервые получили возможность оплакивать свое горе, а потому могут хотя бы задуматься о возможности прощения, которое будет исцелять их собственные раны лучше, чем состояние ненависти и вражды. Вся эта программа указывает на особый путь к человечности,

Когда мы кого-либо прощаем, мы освобождаем не только ИХ от бремени нашей злобы и ее потенциальных последствий, мы освобождаем и САМИХ себя от бремени того, что они сделали с нами

который решительно отличается от всех тех куда менее христианских путей, что предлагает западный мир. Таким образом, она подобна дорожному столбу, указывающему на то, где надо искать решение проблемы зла или, по крайней мере, такой ответ на зло, который открыт для нашего времени.

Давайте немного задумаемся о внутренней динамике прощения. Многие читатели знакомы с этим предметом, возможно, через пастырскую психологию, но, вероятно, лишь немногие из них связывали эту динамику с общей проблемой зла. Когда мы кого-либо прощаем, мы освобождаем не только их от бремени нашей злобы и ее потенциальных последствий, мы освобождаем и самих себя от бремени того, что они сделали с нами, и от уродливых эмоций, с которыми мы обречены жить, если не захотим простить, но вместо этого будем держаться за нашу злость и горечь обиды. Таким образом, прощение — когда нас прощает Бог, когда мы прощаем других и даже когда мы прощаем самих себя, — это важнейший путь к избавлению от зла. В данной главе я хочу сначала показать, как прощение связано с проблемой зла в целом, то есть какое место оно занимает в мире, в котором Бог задумал окончательно решить проблему зла, а затем подумать о том, что это означает для нас на личном и общественном уровне, то есть как мы можем предвосхищать это окончательное решение проблемы.

Окончательная победа Бога над злом

Я должен начать с окончательной победы Бога над злом. В предыдущих главах я решительно отверг представления о том, что проблема зла может решиться на пути прогресса или эволюции общества. Если бы даже мир постепенно становился все лучше и лучше и превратился бы, наконец, в идеальное место — хотя такая гипотетическая возможность должна была привести нас к здоровому цинизму, — это все равно не решило бы проблемы всего того зла, которое было прежде. Я также отбросил возможность (боюсь, кого- то это разочаровало) немедленно найти ответ на вопрос, откуда произошло зло и что оно делает в благом творении Бога. Но мы можем и должны задать другой вопрос: каким образом, в тот момент, когда Бог наконец создаст новые небо и землю, обещанные в главе 21 Откровения, когда Он навсегда освободит творение от уз тления, чтобы оно участвовало в свободе славы детей Божьих, как о том говорит Рим 8, когда Бог станет «всем во всем», покорив всех врагов, включая смерть, как о том возвещает 1 Кор 15, — когда все это свершится, каким образом этот мир избавится не только от зла, но и от гнева и обид и от бремени вины, связанных со всем тем злом, которое совершилось за долгие предшествовавшие тысячелетия существования человечества?

Что сдерживает зло

Ответ, я думаю, стоит поискать в трех местах: об одном из них мы говорили две главы тому назад, два других мы рассмотрим здесь. Во-первых, это смерть Иисуса, о которой, в разных ее аспектах, Новый Завет постоянно говорит как о средстве борьбы со злом и преодоления зла. Зло побеждено, его сила истощилась, хотя оно — что прекрасно понимали первые христиане — продолжает заражать мир и после этой трудной победы. Но есть и вторая вещь, опирающаяся на смерть Иисуса: Бог дает прощение, и это прощение не только освобождает мир от бремени вины, но также, если можно так сказать, освобождает самого Бога от бремени гнева на мир, который пошел неверным путем. И наконец, третье: Бог, доводя до конца свершившееся на кресте, одержит окончательную победу над силами зла, хаоса и смерти, показав, что они незаконно вторглись в Его благой мир, и лишив их всей той власти, которую они себе присвоили. И здесь уместно вспомнить название книги Туту «Нет будущего без прощения» — я могу сказать, что оно верно не только относительно обществ, которые пытаются выйти из тупика взаимных обвинений и вражды, но и на космическом уровне, и относительно самого Бога. А если это так, для нас еще важнее безотлагательно научиться жить таким образом, чтобы предвосхищать обетованное будущее Бога.

Только в свете прощения обретают смысл те ошеломляющие картины будущего, которые мы видим в уже упомянутых новозаветных отрывках (из Откровения, Послания к Римлянам и Первого послания к Коринфянам) или в смелых словах Юлиании Норичской, которым вторил Т.С.Элиот:«Все будет хорошо, и будет хорошо все без исключения». Вне должного контекста это утверждение надежды может стать частью проблемы, а не описанием решения; если бы эти слова прозвучали в контексте оптимистичного либерализма или дешевой веры в прогресс, это бы значило: «Все как-нибудь там разрешится само собой, так что не стоит чрезмерно беспокоиться». Но, разумеется, ни Юлиания Норичская, ни Элиот так не думали. Вполне реалистичная и практичная Юлиания хорошо знала этот мир с его муками и загадками, а Элиот приходит к такому выражению надежды в стихах «Литтл Гиддинг», в конце своих «Четырех квартетов», где так много говорится о сомнении и смерти, и к концу своего пути в «Пепельной среде» и в «Бесплодной земле», когда его талант достиг своей вершины.

Мы можем увидеть нечто похожее на такой долгий путь в «Изгнании и объятии» Мирослава Вольфа. Похоже, сначала Элиоту нужно было отвергнуть все то зло, которое он видел вокруг себя, чтобы заговорить не об оптимизме, но о надежде. Но мы, выросшие в 1960-х, 1970-х и 1980-х, слишком быстро переходим прямо к «объятьям», не заботясь об «изгнании» зла. А это невозможно. Книга Вольфа решительно отвергает нездоровое либеральное богословие прошлого, которое позволяло легкомысленно говорить «все будет хорошо», не предлагая пройти через огненную и водную смерть, о которой писал Элиот. Вопрос, который ставит Вольф, можно сформулировать примерно так: как может Бог привести мир к ситуации «все хорошо», где действительно существует хорошее положение всех вещей, учитывая все то ужасное, что происходило и, хуже того, продолжает происходить? Да и будет ли это вообще справедливым?

Божий замысел о мире и человеке

Именно такую проблему ставит автор Откровения, описывая в главах 4 и 5 величественную сцену в тронном зале. Четыре животных воспевают «Свят, свят, свят», двадцать четыре старца, сняв с себя венцы, поклоняются престолу, однако Сидящий на престоле держит свиток, исписанный с двух сторон и запечатанный семью печатями, и никто не достоин раскрыть свиток и снять с него печати. Кажется, осуществление замысла Бога, который желает исправить мир и завершить дело творения, приостановлено, потому что Бог создал такой мир, за которым должен ухаживать поставленный им на это дело человек, но ни один из людей не в состоянии осуществлять замысел Божий. Так Откровение говорит о проблеме зла: у Бога есть замысел о мире, но он невыполним без радикального переустройства творения, потому что творение устроено так, что им может управлять лишь носитель образа Божьего, человек. И Откровение предлагает свой ответ на проблему: Агнец победил, он разрушил силы зла и затем (Откр 5:9-10) искупил людей из всякого народа и сделал их царственным священством, чтобы они служили Богу и царствовали на земле.

Эта тема, о которой так часто говорит Новый Завет и которую так мало принимает во внимание христианское богословие, относится к решению проблемы. На кресте была одержана победа, но это не значит, что после этой победы больше нечего делать. Скорее, в результате победы креста на земле появились искупленные люди, которые теперь готовы стать мудрыми служителями Бога, Его управляющими, которые постоянно поклоняются Творцу и потому способны отражать Его образ творению, вносить Его мудрый и целительный порядок в мир, исправлять мир под Его справедливым и добрым управлением.

У Бога есть замысел о мире, но он невыполним без радикального переустройства творения, потому что творение устроено так, что им может управлять лишь носитель образа Божьего, человек

Подлинно библейская экклезиология должна в первую очередь посвятить свое внимание не церкви как общине спасенных, но церкви как общине тех, кто, получив искупление крестом, стал царством и священниками, чтобы служить Богу и царствовать на земле. Мы утратили понимание этой библейской темы, с одной стороны, из-за боязни впасть в триумфализм, с другой — из-за обедненного представления о нашем конечном предназначении, которое нередко сводится просто к идее «отправиться на небо». Но если мы не вернем эту тему на должное место, мы не сможем увидеть то окончательное решение проблемы зла, которое нам предлагает Новый Завет.

Как Бог упразднит зло

Бог должен исправить мир, причем Он намерен сделать это в соответствии со своим изначальным замыслом о творении. Можно понять, что Бог, искупив в Иисусе себе народ и дав ему власть над миром, так сказать, снял с себя все подозрения. Зло было побеждено на кресте, так что теперь оно уже не может вечно шантажировать Бога. Впервые я наткнулся на эту тему, читая замечательную книгу К. С. Льюиса «Расторжение брака», где один из героев, Джордж Макдональд, объясняет, почему ни один человек, окончательно отвергший любовь и милость Бога, не сможет требовать выкупа от Божьего нового мира. В смысле нравственной неграмотности положение нашей культуры еще хуже, чем оно было во дни Льюиса, потому что теперь мы признаем моральную высоту исключительно за жертвой (или тем, кто претендует на роль жертвы), так что мы инстинктивно чувствуем вину перед любым человеком, который не пришел на праздник, или который еще не верит в то, что на его проблемы существует ответ, или который пока еще не свободен от гордости, чтобы принять дар прощения, который предлагает Евангелие. На этом основаны высокопарные утверждения универсализма: искупленные, говорят нам, не смогут наслаждаться на небесах, пока в аду осталась хоть одна душа. Разумеется, подобные обращения к чувству вины относительно того, кто остался в стороне от праздника, дает последнему необыкновенную власть, так что он даже может навсегда наложить вето на победу благодати.

Это — ситуация «собаки на сене», когда кто-то сам не радуется празднику, но одновременно намерен помешать радости всех остальных. Зло любого рода, прошлое и настоящее, пребывающее в коллективной памяти, обладало правом напоминать о том, что Бог не может создать совершенный новый мир, потому что он еще не уплатил нравственного долга, — это право зла упраздняет, с одной стороны, крест, победивший силы зла, с другой — создание нового Божьего мира, который станет исцелением, а не разрушением мира старого, при участии искупленных служителей творения. Божье прощение, последствие победы над злом на кресте, означает, что и сам Бог, мудрый Творец, получает оправдание. (Именно поэтому, между прочим, подлинное христианское богословие само по себе есть дело искупления — попытка понять и выразить словами правоту и славу Творца, который, во-первых, создал мир именно таким образом, а во-вторых, именно так его искупил, прямо связана с призванием человека как служителя творения, который вносит Божий порядок в умы и сердца других, а потому помогает им как поклоняться истинному Богу, так и участвовать в осуществлении Его замысла.)

Как человек может победить зло сегодня

Когда мы предлагаем кому-то подлинное прощение, мы освобождаемся от власти зла, совершенного им в прошлом, даже если этот человек отказывается принять прощение и остается в состоянии вражды к нам; подобным образом, когда Бог дарует подлинное прощение своим грешным созданиям, он уже не связан злом, которое они совершили в прошлом, даже если эти создания отказываются принять Божье прощение. В противном случае ворчун, брюзга или старший брат блудного сына продолжали бы стоять на моральном пьедестале вечно. Как я уже говорил, это не объясняет происхождения зла, но, думаю, это помогает нам понять, почему в новом Божьем мире тень совершенного в прошлом зла не будет омрачать всю картину. Ладно, скажете вы, допустим, Бог может простить зло, совершенное в прошлом. Но что можно сказать о зле, которое пережили евреи во время холокоста, об убитом человеке и его семье, о жертве изнасилования, о семье человека, которого сбил пьяный водитель, о родственниках тех, которых погубили террористы? Имеет ли Бог право говорить об упразднении такого зла, может ли Он сделать его небывшим? Не будет ли это тем же самым преуменьшением значения зла, как когда мы говорим, что на самом деле оно не так уж и страшно? И вправе ли Бог сказать, что Он прощает преступника, от рук которого пострадал не сам Бог, а Джон Смит?

Здесь я хочу сделать еще один шаг, опираясь именно на такое понимание прощения, о котором мы говорили во всей этой главе. В Божьем новом мире все люди избавятся от смерти, болезней, тления и тому подобного, их тела после воскресения не будут подвластны этим вещам, точно так же обновится их нравственное Я, их мышление и чувства. И после этого обновления они обретут способность прощать во всей полноте и бесповоротно все причиненное им зло, так что оно уже не будет их беспокоить или заражать. Конечно, чтобы это себе представить, нам следует совершить скачок в своем воображении, даже если мы будем думать о своей жизни, относительно свободной от мучений, причиненных другими, если же мы вспомним о нравственных, физических и эмоциональных страданиях некоторых людей последнего столетия, это может показаться просто невозможным. Но это следует из обетования воскресения, которое кажется невероятным, если мы знаем только лишь мир распада и смерти и забываем о Господе жизни, который жил среди нас, умер и снова восстал. Как физическое разложение и смерть потеряют власть над нашими воскрешенными телами, так и нравственная порча и разрушение, которыми нам угрожает устойчивое существование зла, — постоянные обиды, неутихающий зуд ревности или злобы, которые можно назвать нравственными и духовными эквивалентами физического распада и болезней, — потеряют власть над нашими чувствами и нравственной жизнью в грядущем мире. Фактически мы призваны прощать в нынешнем мире потому, что именно так будем жить в будущем. Скоро мы поговорим об этом подробнее. Но сейчас нам важно понять (и это самое важное в данной книге, это окончательный ответ по крайней мере на один определенный аспект зла), что в будущем мире не только Бог будет свободен от нравственного шантажа со стороны неразрешенного зла, но и мы сами. «Грех не будет над вами господствовать», — говорит Павел (Рим 6:14), и это можно считать обетованием, относящимся не только к нынешней нравственной жизни, но и к будущему полному блаженству. Вот как мы избавимся от лукавого, вот в чем будет состоять окончательный ответ на молитву Отче наш.

Участь злодеев

Мне кажется, что именно на это указывает один из величайших и трагических псалмов, псалом 72. В его начале псалмопевец сетует на нечестивых. Они все время совершают зло и выходят сухими из воды. Псалмопевец завидует им (стих 3); они насмехаются над Богом, но это сходит им с рук (стих 10-12); из-за них праведнику начинает казаться, что служение Богу просто лишено смысла (стих 13-14). Но вот псалмопевец идет в святилище Бога, в то место, где небо соприкасается с землей, и здесь начинает видеть все иными глазами. В итоге нечестивые ответят за свои поступки, потому что они стоят на скользких путях и готовы упасть (стихи 18-19), но это еще не все: когда ты проснешься, они станут для тебя чем-то вроде сновидения (стих 20). Они будут напоминанием о том, что уже никакая сила не сможет нас запугать или ожесточить, пробудить в нас зависть или злость. Так мы будем себя чувствовать (как об этом говорит псалмопевец в стихах 21 и 22), оглядываясь из будущей жизни на нынешнюю: здесь мы все еще являемся жертвами горечи и злости, зависти и вражды, и хотя мы, христиане, ведем с этими вещами непрерывную борьбу, мы знаем, что они всегда гонятся за нами по пятам. Но когда мы смотрим на это из Божьего храма, того места, где небо пересекается с землей, мы видим иную реальность:

Но я всегда с Тобою: Ты держишь меня за правую руку; Ты руководишь меня советом Твоим и потом примешь меня в славу. Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле. Изнемогает плоть моя и сердце мое: Бог твердыня сердца моего и часть моя вовек.

Какой мир обещает нам Библия

Разумеется, можно было бы говорить об этом подробнее, но здесь есть, по крайней мере, хорошее начало. Библейская картина нового Божьего мира, в котором нет греха, несправедливости, смерти и подобных им вещей, резко отличается от утопий тех, кто думает, что мир будет улучшаться просто под влиянием прогресса, так что его золотое будущее будет построено на страданиях людей прошлого. Это вульгарная пародия на библейскую картину. Новый Завет обещает нам мир, в котором прощение исходит не только от Бога, но и от всего народа Божьего. Радость искупленных отчасти будет стоять и на том, что они обретут способность во всей полноте и бесповоротно прощать все причиненное им зло, так что их блаженную жизнь не будет омрачать тень прошлого с его страданиями и несправедливостью. Эта картина сродни другому хорошо известному библейскому образу, который использовал Иисус в своей прощальной речи, чтобы показать отличие настоящего от будущего:

Женщина, когда рождает, печаль имеет, потому что пришел час ее; когда же родит дитя, уже не помнит скорби от радости, что родился человек в мир. И вы теперь печаль имеете; но Я снова увижу вас, и возрадуется ваше сердце, и радости вашей никто не отнимет у вас.

И я думаю, отчасти эта радость будет связана с тем, что не только физическая, но и психическая боль неудовлетворенной злости и горечи останется позади, когда мы сможем во всей полноте и окончательно прощать так же, как были прощены сами.

Я прекрасно понимаю, что рискую здесь услышать одно обвинение, которое часто выдвигают атеисты, агностики и даже многие христиане: поскольку я утверждаю, могут сказать мне, что в будущем мире все будет хорошо, тем самым я говорю, что жизнь нынешнего мира не слишком много значит. Я уже не раз возражал на это обвинение, указывая на то, что обетование о новом Божьем мире и телесном воскресении заново утверждает, что этот мир хорош, а вовсе не призывает о нем забыть, и что подлинная вера в воскресение ведет не к отказу от забот о нынешнем мире, но, напротив, порождает решимость нести жизнь будущего мира в настоящее — как можно шире и как можно больше. Нечто подобное я могу сказать и в защиту того предположения, которое высказал выше. Это вовсе не утверждение все на самом деле прекрасно», которое позволяет мам беспечнее относиться ко злу во всех его формах, напротив, представление о Божьем будущем заставляет нас с удвоенными усилиями стремиться к прощению, которое дает победу над злом уже в нынешнем мире. И это свое временно подводит нас ко второму разделу данной главы

Прощение сегодня

Я попытался показать, разумеется, не вдаваясь в подробности, что окончательный ответ на проблему зла — это coздание нового мира, нового неба и новой земли, которым будет управлять ис купленное и обновленное человечество подчиняя его мудрому и целительному порядку Бога. Я утверждал, что зло. продолжающее действовать в нынешнем мире, будет лишено возможности с помощью нравственного шантажа наложить запрет на творение нового мира,

Обетование о новом Божьем мире и телесном воскресении заново утвтерждает, что этот мир хорош, a вовсе не призывает о нем забыть, и что подлинная вера и воскресение ведет не к отказу от забот о нынешнем мире, но, напротив, порождает решимость нести жизнь будущего мира в настоящее — как можно шире и как можно больше.

Бог и ваш список добра и зла

Для этого не требуется, чтобы все люди пришли к покаянию и пожелали участвовать в радости нового Божьего мира, хотя это было бы прекрасно. Новый Завет постоянно предупреждает нас о том, что решении, которые мы принимаем в нынешней жизни, особенно когда выбираем, кем мы хотим быть, имеют долговременные последствия, к которым сам Бог относится достаточно серьёзно. Но сколько бы мы ни сидели в сторонке с недовольными лицами, мы не сможем помешать Богу устроить Его праздник без нашего участия. Нам дано право остаться в стороне, Бог вправе нас убеждать и звать, но упитанный телец будет съеден, даже если мы не пойдем на праздник, Тот же, кто откликнется на приглашение Бога, будет праздновать, вместе с Ним освобождение от зла.

И здесь я хотел бы сказать, что христианин призван, среди прочего, предвосхищать эту эсхатологию в настоящем и пользоваться Божьим будущим, чтобы менять положение вещей в настоящем и предвкушать окончательное освобождение от зла, учась уже сегодня ослаблять его узы. Иисус учил нас молиться, и он оставил нам одно удивительное прошение с оговоркой: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». В одной ужасающей притче Иисус предупреждает, что если мы не простили, нам самим не стоит рассчитывать на прощение: это притча о слуге, которому простили огромный долг, но который затем отказался прощать крохотный долг своему приятелю, так что то прощение было аннулировано (Мф 18). Это может показаться слишком жестоким положением, и я сейчас вернусь к данному вопросу. Но сначала я хотел бы сделать несколько замечаний относительно одного возражения против прощения. Здесь я снова солидарен с книгой «Изгнание и объятие» Мирослава Вольфа.

Вопрос станет понятнее на трех примерах дискуссий о прощении в современном мире. Многие из нас в течение нескольких лет участвовали в кампании за оставление огромных и неоплатных долгов беднейших стран мира. Причем политики, банкиры и другие часто в ответ говорят нам, что долг прощать нельзя. Это значило бы, что знакомый им мир перестал бы существовать. Люди должны понимать: если они что-то берут, им придется что-то возвращать. Это не совсем так, потому что даже с точки зрения секулярного гуманизма или даже чистой корысти прощение долгов может иметь позитивные последствия, потому что должники получают возможность вступить в более зрелые взаимоотношения сотрудничества с окружающим миром. Банкиры в основном подчеркивают то, что прощение подрывало бы серьезное отношение к долговым обязательствам.

Сила прощать зло

Нечто подобное происходит, когда ты говоришь людям в Северной Ирландии или на Ближнем Востоке, что если они хотят двигаться вперед, их сообщество должно кого-то простить. В ответ на это можно услышать поток возражений. Так, можно вспомнить одну известную историю. Дочь одного жителя Северной Ирландии погибла в результате взрыва, и когда тот заявил, что прощает виновников ее смерти, многие люди, включая христиан, стали говорить, что

Люди должны понимать: если они что-то берут, им придется что-то возвращать

этот человек просто выжил из ума. Два главных противника на Ближнем Востоке придерживаются религий, которые никогда не считали прощение ни долгом, ми добродетелью, но, скорее, чем-то вроде нравственной слабости — и здесь под «нравственной слабостью» нужно понимать не просто невозможность следовать нормам, но порок понимания безусловных моральных законов. Ницше с этим согласился бы прощение удел трусов. В центре такой морали стоит определенное представление о справедливости. Дурной поступок должен повлечь за собой соответствующее воздаяние. Прощать людей, сказали бы обе стороны конфликта, равносильно несерьёзному отношению к справедливости, под которой понимается справедливое возмещение убытков и наказание за те зверства, которые, как искренне думают обе стороны, совершили противники. Дело здесь не в том, что они не желают прощать или что это слишком трудно. Они страстно верят в то, что это было бы безнравственным действием и глубокой ошибкой. Это, однако, не противоречит тому, что говорит Вольф и согласные с ним авторы, для которых признать совершившееся зло — первый шаг к прощению, а не альтернатива прощению.

И наконец, третий пример: подобные возражения мы слышим в незатихающих спорах вокруг такого мучительного вопроса, как уголовное правосудие. Мы уже говорили о том, что общественное мнение по этому вопросу в течение нескольких последних десятилетий колебалось между двумя полюсами. Преступники злы и должны сидеть в тюрьме (если не хуже). Преступники — жертвы «системы» и потому достойны жалости. Преступники нездоровы, и их следует лечить. И затем все возвращается к исходной точке: жертвы преступлений — это реальные жертвы, заслуживающие нашей заботы, так что нам не следует считаться с потребностями (или правами) преступников. В некоторых западных странах начались эксперименты с разными вариантами «восстановительного правосудия», когда (эта идея была заимствована из мудрости прошлого, которая иногда еще встречается у некоторых «примитивных» народов!) семьи и друзья и преступника, и его жертвы вместе обсуждают произошедшее и намечают пути решения проблемы, но эти вещи пока не входят к моду, несомненно, по той причине, что они не слишком привлекательны для журналистов, которым нужны понятные и броские заголовки, или для политиков, которые готовы предоставить СМИ именно то, что тем нужно. Немногие люди сегодня считают, что здесь уже был найден верный путь вперед.

Что сдерживает зло

Фактически все эти споры отражают некоторые острые грани «проблемы зла». Зло не философская головоломка, но реальность, которая подкрадывается к нам на улице и портит жизнь людей и семей или их собственность. Она требует не удовлетворительных умных ответов на вопрос о возникновении зла, но исцеления, справедливости самого Бога Творца, которое однажды наполнит и восстановит все творение и которую уже сегодня, предвосхищая будущее, можно осуществлять в мире пространства, времени, материи

и хаотичных реальностей жизни человека и общества. На фоне этой задачи большинство отчаянных спорок о зле на философском и богословском уровнях кажется просто бегством от реальной проблемы, сетованием о пролитом молоке, вместо того чтобы помыть пол.

Часто в тюрьмах рядом с закоренелыми преступниками оказываются те, кто совершил незначительный правонарушения и мог бы нести наказание совершенно другой формы

Что же здесь можно сделать? Вероятно большинство из нас стояло бы за такой уголовный кодек., который учитывает тот факт, что существуют закоренелые преступники, порой патологически неспособные кип. н мире человечно и до смерти не способные изменить и, так что ради всех нас и по причине наказания им придти провести большую часть своей жизни взаперти. Но большинство людей, сталкивавшихся с реальностью тюремной жизни в западном мире, знает, что вместе с подобными людьми сюда попадает множество других, совершивших мелкие преступления или просто технические ошибки, которые, если бы для них можно было выбрать иные формы наказания (скажем, обязательную службу, ценную дли людей, особенно в тех местах, где в этом существует великая потребность и где царит нищета), могли бы, оставив свое прошлое, жить как ответственные члены общества. Но если мы попытаемся нечто подобное сделать, обязательно появится множество людей, которые скажут, что мы потворствуем преступлению или слишком легкомысленно относимся к проблеме зла. Все такие аргументы представляют собой уже знакомый нам порочный круг. Как мы говорили в первой главе, мы будто бы обречены метаться между теми, кто думает, что зло маловажно, и теми, кто, столкнувшись со злом, начинает все крушить.

Три приведенных нами примера — из сфер глобальной экономики, международных и межрасовых отношений и уголовного правосудия — могут служить лакмусовой бумажкой для проблемы прощения, с которой все мы непосредственно сталкиваемся на личностном уровне. Что мы делаем, когда кто-то причинил нам боль? Некоторые сразу вспоминают о прощении, ссылаясь на Иисуса и на его крайне суровые слова об этом, такие как в притче у Матфея в главе 18. Но как только кто-нибудь напомнит нам о долге прощать, обязательно сразу же найдется кто- то еще, который скажет: «Но это значит, что ты просто потворствуешь плохим людям» или «Ты просто не умеешь относиться ко злу достаточно серьезно». Об этой проблеме и ответе на нес говорит Вольф в своей книге.

Подлинный смысл прощения

Нам крайне важно понять одну вещь: прощение не то же самое, что толерантность. Сегодня мы снова и снова слышим о том, что надо «всех принимать», что Иисус принимал самых разных людей такими, какие они есть, что церковь верит в прощение, а потому мы должны без лишних вопросов венчать разведенных, снова брать на работу сотрудников, уволенных за обман, а педофилов, отсидевших свой срок, возвращать к работе с детьми... на самом деле на последнем обычно никто не настаивает, и это показывает, что у нас сохранились хоть какие-то остатки здравого смысла. Но прощение не то же самое, что толерантность, и прощать не значит всех принимать. Это не равнодушие и не нравственное безразличие. Наконец, прощение не означает, что мы относимся ко злу легкомысленно, наоборот, оно показывает, что мы серьезно — фактически ( удвоенной серьезностью — к нему относимся. Начнем с того, что прощение предполагает готовность назвать зло по имени и осудить его • без этого шага прощение невозможно Во-игорых, столь же важная готовность вслед за этим сдел.п ь m с, что н наших силах, чтобы восстановить должные отношении i чем, кто причинил нам боль, после того как мм решили, что делать со злом. И наконец, решение не давать произошедшему злу определять, какими мы станем. Вот что означает прощение. Это жесткая вещь: прощение трудно давать, его трудно и принимать. И оно жесткое и еще в одном смысле: когда оно свершилось, это действительно сильное событие, в отличие от вялой толерантности, которая просто следует линии наименьшего сопротивлении

Прощение не то же самое, что толерантность, и прощать не значит ВСЕХ принимать

Позвольте мне еще кое-что уточнить в этом пункте. Прощение не означает «меня это не очень волнует» или «ничего особенного не произошло». Меня это волнует, и нечто особенное произошло, иначе было бы просто нечего прощать, мне бы осталось лишь немного переменить свои установки по отношению к некоторым вещам. (Сегодня мы много слышим о том, что людям надо переменить отношение к некоторым понятиям, которые кажутся им неправильными, но это не прощение. Если у меня просто неверная установка по отношению к кому-то и я ее меняю, это не значит, что я простил этого человека, наоборот, я сказал ему, что он не нуждается в прощении, уж, скорее, надо простить меня за то, что я раньше вел себя неправильно). Простить также не означает сказать: «Давай сделаем вид, что этого не было». Это более тонкая позиция, потому что здесь мне надо стараться вести себя так, как если 6м ничего не случилось. Но это случилось, и простить не значит сделать вид, что этого не было. Здесь нужно прямо посмотреть на произошедшее и сделать сознательный выбор, принять решение нравственной воли и отложить случившееся в сторону, чтобы оно не служило стеной между мной и другим человеком. Иными словами, прощение предполагает, что случившееся было злом, о котором нельзя просто забыть как о маловажном событии. Иначе в нас бы осталась сдерживаемая злость и между нами после утраты доверия росла бы дистанция. Гораздо лучше открыто выложить все на стол, как на самом деле и велит это делать Новый Завет, и во всем разобраться.

Чем мы подменяем прощение

Все это подводит нас к одному из труднейших мест в евангелиях — к главе 18 Евангелия от Матфея. Здесь Иисус, взяв иудейский закон о том, как нужно выдвигать обвинения против ближних, адаптирует его к спорам между его последователями. Нам надо бы держать в одной руке текст стихов 15-20, а в другой, рядом с первыми, текст стихов 21-22. Я подозреваю, что существует слишком много христиан, которые выбирают лишь что-то одно, забывая о другом.

Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного,ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них. (Мф 18:15-20).

Этот отрывок ясно показывает нам, чем прощение не является. Оно не значит, что надо махнуть рукой на поведение окружающих. Вспомним слова об «изгнании» у Вольфа. Если кто-то поступает неправильно, хотя бы на личностном уровне, не нужно сплетничать, paсказывать всем окружающим об этом поступке, пестовать в себе ядовитую обиду и уж никак не планировать мщение. Но нужно пойти и прямо сказать об этом человеку. К сожалению, как говорит мой опыт, люди, у которых это лучше всего получается, — это чаще всего именно те, кто любит указывать другим на их недостатки. Может быть, ты действительно готов выполнить эту задачу лишь в том случае, когда в глубине души чувствуешь, что ты предпочел бы от нее уклониться, так что тебе приходится молиться о благодати и смелости, даже чтобы просто пойти и постучат ь в нужную дверь. Дальше еще хуже. Если тот человек откажется тебя слушать и не желает говорить о проблеме, тебе придется взять с собой второго христианина, а затем, в случае повторного отказа вас слушать, рассказать об этом в собрании народа Божьего. Все это очень серьезно, и я полагаю, что большинство из нас, к величайшему ужасу, даже и не начало понимать, как это делать. Вероятно, мы так поступим в случае финансовой нечестности или, быть может, сексуального скандала в местной церкви — хотя и в этих случаях, увы, люди порой ищут иные решения и надеются, что проблема как-нибудь рассосется сама собой. По большей части мы стали жестче обращаться с подобными вопросами в наши дни, однако часто (увы) делаем это под давлением извне, а не по внутреннему побуждению. Но Иисус здесь призывает нас быстро разбираться со взаимными долгами, чтобы мы жили как семья и не ложились спать с нерешенными вопросами между нами. По словам апостола Павла, нам следует освободиться от гнева еще до захода солнца (Еф 4:26). Это трудно, но это глубокая и серьезная мудрость, которая исцеляет как нас самих, так и тех, на кого мы гневаемся.

Прощать всегда

Но жесткое и трудное требование смотреть другому в глаза и говорить правду, зная, что она ранит, уравновешивается не менее жестким и трудным требованием всегда давать прощение. Обратите внимание на символическую глубину слов Иисуса. «Должен ли я прощать моего брата до семи раз?» — спрашивает его Петр. «Нет, — отвечает Иисус, — не до семи, но до семидесяти раз семи». Иудей I века, знавший Писание, сразу бы уловил один намек. Даниил в главе 9 задает ангелу вопрос, как долго еще продлится Вавилонское изгнание. Может быть, это будет семьдесят лет, как предсказал Иеремия (9:2)? Нет, отвечает ангел, но семьдесят раз по семь (9:24). Вот как долго он будет длиться — обратите внимание на объяснение причины - «чтобы покрыто было преступление, запечатаны были грехи и изглажены беззакония, и чтобы приведена была правда вечная». Вавилонское изгнание было результатом греха Израиля; Богу придется разбираться не только с самим фактом изгнания, но и с его корнями — с их порочностью. И здесь Иисус говорит, что этот новый век, век прощении, уже наступил и что его народ должен его в себе воплощать.

А за этим стоит заповедь о юбилейном годе из Книги Левит: после срока в семь раз по семь лет надо простить долги. Трудно установить, насколько эту заповедь исполнили в разные периоды истории древнего Израиля, но здесь мы видим ясное, глубоко контркультурное для нас, указание на границы социальной и экономической жизни народа Божьего, подчиняющегося Божественному порядку. Это одна из тех заповедей, которые церковь старалась забыть и о которых вспомнили недавно, на фоне ужасающего экономического неравенства в пашем мир<

Все эти вещи стоят за прощением заповедованной нам молитвы Отче наш: «И прости нам долги наши, как и мы простили должникам нашим», Иисус провозглашает на каждом шагу, что он пришел установить новый завет, а его последователи должны жить как народ, вернувшийся из плена, а потому как народ прощении грехов. Повеление прощать — это не просто новая и более возвышенная этика, которую могут попытаться применить па практике моралисты самого высокого полета. Она следует непосредственно из того положения вещей, которые Иисус установил своим служением и запечатал смертью и воскресением. «Эта чаша, — сказал он, — есть новый завет в моей крови, которая за вас и за многих изливается во оставление грехов». Искупление не было какой-то абстрактной акцией, которая сделала Божье прощение доступным всем желающим. Но это было изумительное и великое свершение, благодаря которому было сокрушено само зло и смог настать новый Божий век. И мы, считающие себя последователями Иисуса, можем быть ими на самом деле лишь в той мере, в какой живем по закону прощения — серьезного прощения, а не тех дешевых подделок, о которых говорилось ранее. Только так мы будем воплощать подлинный христианский ответ на проблему зла, который не есть теория, но жизнь — такая жизнь, которая получит оправдание или надлежащую оценку в грядущем веке, когда зло будет полностью устранено.

Сложная притча о спасении

И это даст нам возможность подойти к той крайне сложной притче в конце главы 18 Евангелия от Матфея с определенной надеждой на то, что мы ее поймем и усвоим.

23 Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими; 24 когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; 25 а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и всё, что он имел, и заплатить; 26 тогда раб тот пал, и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи на мне, и всё тебе заплачу. 27 Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. 28 Раб же тот, выйдя, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен. 29 Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и всё отдам тебе. 30 Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга. 31 Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему всё бывшее. 32 Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; 33 не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? 34 И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга. 35 Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его.(Мф 18:23-35)

Я слышал, как некоторые добрые христиане говорили, что никогда не стоит читать эту притчу вслух, а если нам придется это делать, нам стоит горько усмехнуться, читая последнюю строку, потому что (уверяют они) это явно позднейшее редакторское добавление к тому, что «должен был» сказать и иметь в виду сам Иисус, и эта зловещая вставка просто искажает его мысли: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если вы не простите каждый от сердца брату своему». Неужели наш Бог — таков? Как он может принять решение наказать тех самых людей, которых уже простил?

Но приверженцы этого мнения не принимают во внимание внутреннюю логику человеческого прощения. Не стоит думать, что Иисус дал по своей прихоти абстрактное повеление, а затем сказал, что, если его не выполнить, Бог не даст прощения. Или что он поднял моральную планку на неслыханную высоту, а потом сообщил, что можно навеки утратить благорасположение Бога при неумении через эту планку перепрыгнуть. Но Иисус здесь обращается к самой природе нравственности человека. Фактически он говорит нам, что наша способность принимать прощение — это и есть та же самая способность, которая позволяет нам давать прощение. Если мы открыты к первому, то открыты и ко второму. Если мы захлопнем дверь для одного из них, мы захлопнем и для другого. Бог не дал случайное повеление по своей прихоти. Если вы обвиняете ближнего в каждом мелком недостатке и продолжаете гневаться на него до тех пор, пока этот гнев не получит полного удовлетворения (может быть, через акт мести), вы просто неспособны открыть сердце для щедрого Божьего прощения. А скорее всего, вам и не придет в голову сама мысль о том, что вы в нем нуждаетесь.

Теперь вернемся к тому утверждению о прощении, которое звучало ранее: оно подразумевает освобождение не только того, кого прощают, но и того, кто прощает. Все мы можем вспомнить какие-то соответствующие иллюстрации из жизни. Допустим, вы наступили мне на ногу и я вас простил. Я освободил вас от бремени вины и от подозрений, что я буду сердиться при нашей завтрашней встрече с вами, или что отныне я буду относиться к вам хуже, или постараюсь с вами расквитаться.

«Все будет хорошо и будет хорошо все без исключения»

Но я освободил и сам себя: мне не надо будет ворочаться ночью в постели, думая о том, как мне нужно достойно за это отомстить. Если вместо этого пустяка мы возьмем более серьезные оскорбления, прощение будет значить не только то, что я освободил вас от угрозы со стороны моего гнева и ею последствий, но и то, что я не должен далее носить в себе злость, горечь и обиду. И если посмотреть с позитивной стороны, мы оба свободны и можем далее радоваться нашим отношением, взаимно уважая друг друга.

Для чего мы прощаем

Все это может показаться простой заботой о моих интересах — как будто я прощаю другого ради того, чтобы сделать мою эмоциональную жизнь немного более комфортабельной. Но в такой мысли кроется ловушка. Если мы прощаем просто для того, чтобы избавит ми от лишнего напряжения, этим мы ничего не достигаем. Прощение дает такой необходимый для меня побочный эффект, по только тогда, когда это настоящее прощение. Иначе и просто эгоцентрично играю в психологические игры, которые дадут свою «отдачу». Если вы пытаетесь любить кого-то просто ради того, чтобы получить ответную любовь, вы предлагаете вовсе не любовь и получите в отпет меже нечто иное. Рано или поздно, если вы будете продолжать движение по этому пути, ситуация станет хуже, чем и том случае, если бы вы никогда не начинали «любить» именно так.

Таким образом, повеление прощать друг друга — это повеление вносить в нынешнее время то, что нам обещано в будущем, то есть Божий новый мир, в котором «все будет хорошо и будет хорошо все без исключения». У людей и там останется возможность отказаться от прощения — как его давать, так и принимать, — но они уже утратят право или возможность шантажировать этим Бога и Его будущий мир, они уже не смогут заставить всю вселенную вращаться вокруг оси их недовольства. И какие бы элементы Божьего будущего мира мы ни пытались внести в настоящее, это требует определенной духовной дисциплины. Это не случается само собой. Никто из нас не способен это делать «естественным образом». Нам следует учиться тому, как это делать, но ситуацию осложняет тот факт, что церковь не преподает нам таких уроков. Здесь особенно нам следует как можно лучше усвоить библейские представления об эсхатологии инаугурации — о том, как жить в настоящем в свете будущего. Сначала такое понимание дается нелегко, но, если попытаться, станет легче. Такая жизнь требует сурового труда: молитвы, размышлений, внимания к нравственному состоянию своего ума и сердца, стремления мыслить и вести себя определенным образом, когда «естественнее» было бы сделать что-то совершенно иное.

И когда мы думаем о проблемах глобальной империи и международных долгов, уголовного законодательства и проблемах наказания, войны и международных конфликтов, нам следует стремиться к одной конечной цели — к суровому прощению на всех уровнях. В каждом случае необходимо назвать зло по имени и определить пути сопротивления ему, одновременно работая над прощением, примирением, реституцией и восстановлением разрушенного. Я надеюсь, что люди, которые начинают видеть названные проблемы в этом свете, пойдут дальше и глубже и найдут множество путей воплотить этот важнейший аспект христианской Благой вести, в котором так остро нуждается мир, не только в личной жизни или в жизни церковной общины, но также в общественной и политической сфере как на национальном, так и на международном уровне.

Любовь к ближнему

Здесь нужно поговорить еще об одним Как мы можем приложить к самим себе окончание молитвы Отче наш, где мы просим избавить нас от зла. Допустим, я верю, что Бог простил меня через смерть Иисуса, и я начал учиться прощать моего ближнего. Но как я могу простить сам себя? Это совсем другой вопрос.

Иисус (ссылаясь на Ветхий Завет) призывал нас любить ближнего как самого себя. Прежде всего следует понять, что он в основном говорил не об эмоциях.

Иудеи и христиане понимали под «любовью» в первую очередь то, что ты делаешь, а не то, что мы чувствуешь; чувства нередко следуют за поступками, наоборот (как нередко думают сегодня). И потому когда Иисус говорит о любви к себе, он не имеет в виду то, что под этим сегодня подразумевают в движениях терапевтического характера, говоря о «хороших чувствах по отношению к себе». Эти чувства могут быть или их может не быть. Прежде всего, «любовь» означает думать о ком-то, заботится о нем, заранее предугадывать его потребности таким же образом, как мы заботимся о себе и стараемся мудро планировать свою жизнь.

Христианские моралисты нередко указывали на то, что, стремясь любить друг друга, мы нередко изымаем самих себя из общей картины, думая, что мы более не важны, и создаем негативный собственный образ. Они справедливо указывали на то, что призыв любить ближнего как самого себя предполагает сначала наличие любви к себе, потому что это дает нам нужный образец. Это всем хорошо известно. Но то же самое, хотя, быть может, не столь явно, можно отнести и к прощению. Занимаясь пастырской практикой, мы часто встречаем людей, которые говорят: «Я знаю, что Бог меня простил, но не могу простить сам себя». И таких людей можно понять. И именно здесь, я думаю, прошение «избавь нас от лукавого» должно найти себе место в сердце, воображении и чувствах человека, или, если вам так больше нравится, в его душе, потому что душа, как я говорил в другом месте, — это «тот кто я есть в присутствии Бога». Как я уже говорил, для того, чтобы прощать других, нам нужна духовная дисциплина. Чтобы прощать себя, нужна иная, хотя и сходная, дисциплина, — дать моему сердцу отозваться на радостный и щедрый дар прощения от Бога и, если мне повезло, от моего ближнего. Здесь также (и мы здесь снова опираемся на Божье окончательное будущее, когда я узнаю, что меня любят и принимают во всей полноте благодаря работе Иисуса и Духа) это чувство собственного достоинства рождается не в результате исследования себя, когда я нахожу, что не так-то я уж и плох, но от созерцания Божьей любви и от понимания того, что ничто не может меня от нее отделить. Это изумленное и благодарное принятие дара благодати и любви Божьей в некоторых традициях называют, используя язык Павла, «оправданием верой».

Это крайне важно для психического, эмоционального и духовного здоровья. В рамках дисциплины принятия прощения от Бога, когда мы тренируем в себе способность получать прощение в ответ на благую весть, сюда входит развитие этой способности до того предела, на который мы способны, что учит нас не только принимать себя — признавать, что я такой человек, какой есть, и учится мирно с этим жить, — но и прощать себя, а это совсем другое. Когда я прощаю себя, я понимаю, что на самом деле совершил греховные поступки, наносящие раны и разрушающие, относительно других людей, самого себя и Бoгa,по образу которого я был создан, и что Божье прощение учит меня, с Его помощью, прощать самого себя. Разумеется, как и при всех других типах, прощении, о котором мы говорили, это не значит делать вид, что это зло было не столь уж плохим, или что ничего особенного не произошло, или что произошедшее маловажно. Это было нечто плохое, оно произошло, и оно имеет большое значение. Но если Бог справился с этим злом и простил тебя (а в случае зла против других людей, если ты постарался, как мог возместить причиненный ущерб), тогда умение прощать себя становится частью настоящей христианской жизни.

Разумеется, коль скоро мы говорим о прощении, а не о толерантности или безразличии, это также означает, что здесь есть и «изгнание», и «объятие Я должен сказать «нет» тому, что было, чтобы сказать «да» Богу и Его прощению. Здесь никак не обойтись без молитвы и поклонения, а также, возможно, без помощи мудрого собеседника, но мы призваны идти именно таким путем, который ведет к духовному здоровью. Люди, которые слишком подвержены чувству вины, слишком легко, увы, передают это чувство другим, потому что его бремя становится чересчур тяжелым. Отчасти ответ на прошение «избавь нас от лукавого» заключается в том, что мы учимся прощать сами себя как ради самих себя, так и ради окружающих.

Заключение

Как после разговора о прощении мы можем отнестись ко злу? Я утверждал, что проблема зла, представленная в ее классическом философском виде, просто неразрешима, отчасти потому, что за ней стоит образ бога, отличающегося от Бога, открытого в Иисусе Христе. Когда мы рассматриваем ее в свете Библии и особенно евангельских рассказов об Иисусе, картина становится сложнее, а в итоге и богаче, но проблема начинает звучать по-другому.

Нам не нужно дожидаться будущего, чтобы начать процесс освобождения себя от зла

Мы здесь не найдем ответов — во всяком случае, таких ответов, которые удовлетворили бы нашу любознательность — на вопросы, как и почему в Божьем удивительном, прекрасном и по существу благом творении появилось радикальное зло. Я думаю, однажды мы об этом узнаем, но на данный момент просто лишены способности это понять, как младенец в утробе матери лишен возможностей для понимания внешнего мира. Однако мы верим обетованию о том, что Бог создаст мир, где «все будет хорошо и будет хорошо все без исключения», мир, построенный на фундаменте прощения, где все связывает между собой воедино цемент примирения. И это обетование не имеет ничего общего с показным оптимизмом или с верой, начисто оторванной от сегодняшней реальности, потому что мы его получили в Иисусе Христе и через его смерть и воскресение и в Духе и через Духа, который претворяет совершенное Иисусом в реальность в нашем мире и в нашей жизни. Когда мы принимаем прощение, эту странную и мощную реальность, порожденную деяниями Иисуса и Духа, мы начинаем понимать, что дар прощения Бога для нас и наш дар прощать других - это нож, перерезающий веревку, которая все еще связывает нас с грехом, злобой, страхом, обидами и смертью. В итоге зло умолкнет, потому что победа креста осуществляется во всей ее полноте.

И здесь мы возвращаемся к той точке, откуда начали путь. На новом небе и новой земле уже не будет моря, не будет хаоса, не будет чудовищ, выходящих из бездны. И самая прекрасная новость (что присуще любому аспекту христианской эсхатологии) заключаете в том, что нам не нужно дожидаться будущего, чтобы начать процесс освобождения себя от зла. Мы приглашены и призваны начать так жить уже сейчас. Это ставит перед нами новые задачи — непосредственную задачу научиться прощать себя и других, а также практическую и политическую задачи трудиться над созданием такого мира, где люди уже не хотят становиться террористами, где они не порабощают друг друга с помощью парализующих долгов, и те, кому угрожают природные катаклизмы, получают от гражданских властей особую защиту. Я думаю, что это реальные проблемы, тогда как философские проблемы часто выполняют роль дымовой завесы, за которой мы прячемся. И я думаю, что чем лучше мы понимаем значение прощения в нашей жизни, тем яснее мы видим глубокую богословскую правду, что «все будет хорошо и будет хорошо все без исключения», и тем лучше мы можем предвосхищать эту реальность уже сейчас, в нашем страдающем мире.

1 Walter Wink, Naming the Powers (Philadelphia, PA: Fortress Press, 1984); Unmasking the Powers (Philadelphia, PA: Fortress Press, 1986); Engaging the Powers (Minneapolis, MN: Fortress press, 1992).

2 NRSV переводит последнюю часть предложения как «знакомые мои во тьме», но я, вместе со многими комменаторами и переводчиками, отдаю предпочтение данной версии.

3 N.T.Wright, Jesus and the Victory of God, Christian Origins and the Question of God series (London: SPCK, 1996).

4 Здесь и далее, если это не оговорено особо, Новый Завет приводится в переводе епископа Кассиана (Безобразова) с необходимой коррекцией. — Прим. пер.

5 N.T.Wright, The Challenge of Jesus (London: SPCK, 2000).

6 Возможно, речь идет о Джордже Армстронге Кастере, кровавой жертве дурной и вероломной политики США по отношению к индейцам. — Прим. пер.

7 Перевод Д. В. Щедровицкого. — Прим. пер.

8 Desmond Tutu, No Future Without Forgiveness: A Personal Overview of South Africa's Truth and Reconciliation Commission (London: Rider, 2000).

9 Walter Wink, Naming the Powers (Philadelphia, PA: Fortress Press, 1984); Unmasking the Powers (Philadelphia, PA: Fortress Press, 1986); Engaging the Powers (Minneapolis, MN: Fortress Press, 1992).

10 Miroslav Volf, Exclusion and Embrace: A Theological Exploration of Identity, Otherness and Reconciliation (Nashville, TN: Abingdon Press, 1994).

11 L. Gregory Jones, Embodying Forgiveness: A Theological Analysis (Grand Rapids, MI: Eerdmans, 1995).