Яков КротовВедущий Яков Кротов Смертная казнь. Часть 1Ирина Лагунина: В сегодняшней России смертная казнь существует; она запрещена временно и в любой момент может быть восстановлена. Большинство политиков и граждан России выступают за смертную казнь. Впрочем, большинство всегда за смертную казнь, даже в тех странах, где она отменена. Это, прежде всего, те страны, которые когда-то назывались "христианскими", как и Россия. Что именно христианство - одна из причин, побуждающая отменить смертную казнь, кажется очевидным. Ведь никакая другая религия не знает сомнений по поводу смертной казни. В конце концов, из всех основателей религий только Иисус стал жертвой смертной казни. Тем не менее, и в наши дни как защитники, так и противники смертной казни, часто обращаются именно к христианским ценностям - только разным. Почему? Чем определяется отношение христиан к смертной казни, и как это отношение изменяется со временем? Яков Кротов: Библия, когда описывает грехопадение человека, описывает, в сущности, возникновение смертной казни. Потому что человек, созданный для вечной жизни, созданный для бессмертия, нарушил волю Божью, в чем бы эта воля Божья ни заключалась. Конечно, образ древа - это всего лишь символ, он выражает то, что хорошо знает каждый человек: Бог вдоль - я поперек, Бог поперек - я вдоль. И вот когда человек проходит через этот раздрай, он вступает в смерть как наказание. Наказание, напомню, первоначальный смысл этого слова - это поучение. Смерть, в данном случае, это урок, смертное наказание - как урок смерти. И по сей день многие люди убеждены, что этот урок может давать не только Бог. Но христиане делают примечание - этот урок окончен с Христом. То наказание, которое несло все человечество, потомки Адама и Евы, оно убрано во Христе, оно им искуплено. В этом своеобразие христианства. Но это своеобразие совершенно непонятно, если мы не знаем об истоках. Когда люди за много тысяч веков до Христа уже считали, что смерть человека восстанавливает нарушенное в мире равновесие, это отражение не христианской и не библейской веры, а продолжение веры в то, что мир сотворен двумя, как минимум, богами - добрым и злым. Свет и тьма постоянно уравновешивают друг друга, и для того, чтобы мир существовал, нарушенное равновесие следует поддерживать, смерть нарушает, смерть и восстанавливает равновесие. Когда мы продолжаем читать Библию, мы встречаем, как ни странно, прежде всего - рассказ о том, как воля Божья ограничивает смертную казнь самым радикальным образом. Это рассказ о первом убийстве в истории человечества - рассказ о Каине. Как ни странно, и об этом многие забывают сегодня, Каин наказан не смертной казнью, прямо наоборот - он обречен оставаться живым. Так повествует об этом Ветхий Завет: — И сказал Господь Каину: "Где Авель, брат твой?" Он сказал: "Не знаю. Разве я сторож брату моему?". И сказал Господь: "Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли. Ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы свои для тебя. Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле". И сказал Каин Господу: "Наказание мое больше, нежели снести можно. Вот, ты теперь изгоняешь меня с лица земли, и от лица твоего я скроюсь и буду изгнанником и скитальцем на земле. И всякий, кто встретится со мною, убьет меня". И сказал ему Господь: "Зато всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро". И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нот на восток от Эдема. И познал Каин жену свою, и она зачала и родила Еноха. И построил он город, и назвал город по имени сына своего Енох". Своеобразие рассказа о Каине, вообще рассказа христианства о грехопадении - особенно проявляется, когда мы сопоставляем его с древними восточными мифами, с религиозными верованиями тех народов, которые окружали Израиль. Например, вавилонский рассказ о творении Энума-Элиш лишь описывает восстание богов. И вот бог Мардук убивает свою мать Тиамат. Ее труп простирают для того, чтобы создать космос. Источником творения оказывается насилие, только насилие, только агрессия может поддерживать творение. И аналогия этому вавилонскому мифу существует в большинстве древних родовых, языческих, как говорит христианская культура, традициях. И когда христиане защищали смертную казнь, они постоянно возвращались к древнему языческому представлению о равновесии в мире, которое должно быть восстановлено через насилие. В том числе - рассказ о Каине и Авеле часто трактовался именно так: Бог оберегает Каина от человеческого наказания, чтобы самому его наказать. Значит, наказание - это воля Божья, следовательно, люди должны наказывать убийц. Такой причудливый ход мысли. На самом деле, мысль здесь вторична по отношению к чувству. Владимир Соловьев, великий русский православный мыслитель, иронически писал о такой психологии защитников смертной казни, которые, попади к ним в руки Авель, преспокойно бы его вздернули на виселицу. — "Преступление есть нарушение права, право должно быть восстановлено. Наказание, то есть равномерное нарушение права в лице преступника, совершаемое в силу определенного закона публичной властью, в отличии о частной мести, покрывает первое нарушение и таким образом восстанавливается нарушенное право. Это мнимое рассуждение вращается вокруг термина "право". Но действительное право всегда есть чье-нибудь, должен быть субъект права. О чьем же праве идет речь здесь? Прежде всего, по-видимому, о праве потерпевшего лица. Подставим же это действительное содержание под отвлеченный термин. Мирный пастух Авель имеет, без сомнения, право существовать и наслаждаться всеми радостями жизни. Но приходит злонравный человек Каин - и фактически лишает его этого права посредством убийства. Требуется восстановить нарушенное право. Для этого является публичная власть и, вопреки прямому предостережению священного писания, вешает убийцу. Что же, после этого право Авеля на жизнь восстановлено или нет?" Так писал Владимир Соловьев в конце 19-го века. Через полвека Николай Бердяев, его преемник в русской православной философской традиции, поставил вопрос ребром: "История нравственности, - писал Бердяев в книге "О назначении человека", - начинается с вопроса Каину: "Каин, где брат твой Авель?". Но заканчивается история нравственности в христианстве вопросом к Авелю: "Авель, где брат твой Каин?". Конечно, чтобы так сформулировать, надо веровать в воскресение мертвых, надо верить в то, что Авель был выведен из места небытия, из мрачного шеола Христом, когда он был во гробе. Так веровал Николай Бердяев. Поэтому уже человек заботится о том, что будет с убийцей. Его нравственное сознание необыкновенно обостряется. И еще одна разновидность смертной казни, о которой часто забывают люди христианского ареала - это жертвоприношение. На самом деле это тоже насильственная смерть по решению общества, судьи, жреца. И в 1972-м году француз, культуролог Рене Жерар написал книгу "Насилие и священное". Она вышла на русском языке в 2000-м году в Москве в издательстве "Новое литературное обозрение". И вот когда Рене Жерар писал, что все разговоры о каком-то высшем смысле смертной казни или жертвоприношении (он уравнивал эти два явления и подчеркивал, что смертная казнь - это тоже жертвоприношение), это всего лишь способ, которым общество канализирует насилие, вводит его в какую-то организационную форму. Но на самом деле все разговоры о правосудии, о воздаянии, о возмездии прикрывают лишь одно - копится агрессивный потенциал, его нужно куда-то выплеснуть. — "Хитрое использование некоторых свойств насилия, в частности, его способности смещаться с одного объекта на другой, скрыто за костной оболочкой ритуального жертвоприношения. Первобытная религия приручает насилие, регламентирует, упорядочивает и направляет его в нужную сторону, а именно - против всех форм действительно недопустимого насилия. И происходит это в общей атмосфере насилия и умиротворения. Первобытная религия создает странную комбинацию из насилия и ненасилия. Жертвоприношение защищает сразу весь коллектив от его собственного насилия, оно обращает весь коллектив против жертв ему самому посторонних. Коллектив пытается обратить на жертву - сравнительно безразличную - то насилие, которое грозит поразить его собственных членов, тех, кого оно хочет любой ценой защитить. Все свойства, делающие насилие ужасным, его слепая жестокость, абсурдность его порывов имеют и оборотную сторону - они совпадают с его странной склонностью обрушиваться на заместительную жертву. Они помогают хитрить с этим врагом и в удобный момент подбросить ему ничтожную добычу, которая его утолит. Верующие не осознают и не должны осознавать роль насилия. Ясно, что это непонимание обеспечивается в первую очередь теологией жертвоприношения. Считается, что это Бог требует жертв, это только он, в сущности, наслаждается дымом всесожжений, это ему нужны груды мяса на его алтарях. Людям удается избавляться от своего насилия постольку, поскольку процесс избавления предстает им не как их собственные действия, а как абсолютный императив, приказ Бога, требования которого настолько же страшны, насколько мелочны. И вот Библия, и именно та ее часть, на которой стоит иудео-христианская традиция, одним из ключевых моментов формирования откровения, веры - ставит так называемое жертвоприношение Исаака. "Так называемое" - потому что это жертвоприношение никогда не было осуществлено. Но чтобы целиком понять, что означало это жертвоприношение для Авраама, который услышал голос Божий, призывающий заколоть единственного сына, надо помнить, что это был единственный сын, сын старости, что сам завет, договор Авраама с Богом был о том, что будет наследник, и через этого наследника род Авраама умножится как звезды, как песок. Для человека той эпохи это был символ вечной жизни. Поэтому принести в жертву этого единственного своего потомка, через которого должен осуществиться договор с Богом, означало пожертвовать вообще всем. И, конечно, здесь для Авраама убить Исаака, это значит - казнить его, это означает в сущности и казнить самого себя. Здесь жертва, смертная казнь и самоубийство целого народа потенциального сливаются воедино. И тут вклинивается откровение Божье, которое кладет раз и навсегда предел человеческим жертвоприношениям, и тогда смертная казнь в народе Израиля, в народе, где должен родиться Иисус, оказывается единственной законной формой убийства человека. — "И было после сих происшествий Бог искушал Авраама. И сказал ему: "Авраам". Он сказал: "Вот я". Бог сказал: "Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь - Исаака, и пойди в землю-море и там принеси его во всесожжение на одну из гор, о которой я скажу тебе". Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака сына своего. Наколол дров для всесожжения и встав, пошел на место, о котором сказал ему Бог. На третий день Авраам возвел очи свои и увидел место издалека. И сказал Авраам отрокам своим: "Останьтесь здесь с ослом, а я и сын мой пойдем туда поклонимся и возвратимся к вам". Взял Авраам дрова для всесожжения и возложил на Исаака, сына своего. Взял в руки огонь и нож и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: "Отец мой, вот огонь и дрова, а где же агнец для всесожжения?" Авраам сказал: "Бог усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой". И шли далее оба вместе. И пришли на место, о котором сказал ему Бог, устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою, взял нож, чтобы заколоть сына своего, но ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: "Авраам, Авраам, не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего. Теперь я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего для меня". И возвел Авраам очи свои и увидел. И вот позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими, Авраам пошел взял овна и принес его во всесожжение вместо Исаака, сына своего". Сегодня, когда многие люди в христианских странах выступают против смертной казни (а выступают многие), они сознательно или неосознанно выступают, в сущности, против библейской традиции. Например, знаменитый американский проповедник доктор Роберт Шуллер создавший огромный, так называемый "Хрустальный храм", пропагандирует возвращение именно к библейской традиции, таков протестантский фундаментализм. Есть слово Божье, есть Библия, что там сказано о смертной казни? Можно по-разному анализировать текст Ветхого Завета, несомненно одно - там, по крайней мере, 15 преступлений, которые наказываются смертной казнью. Почти 50, наугад взяты несколько примеры того, что, по мнению древних иудеев, подлежало наказанию через смертную казнь. — "Мужчина или женщина, если будут они вызывать мертвых или колдовать, да будут преданы смерти. Камнями должно побить их, кровь их на них. И сказал Господь Моисею, говоря: Выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки на голову его, и все общество побьет его камнями. И сынам израилевым скажи - кто будет злословить Бога своего, тот понесет грех свой. И хулитель имени Господня должен умереть, камеями побьет его все общество. Пришелец ли, туземец ли станет хулить имя Господне, предан будет смерти. Если найден будет кто лежавший с женою замужнею, то должно придать смерти обоих - и мужчину, лежавшего с женщиной, и женщину. Если будет молодая девица обручена мужу, и кто-нибудь встретится с нею в городе и ляжет с нею, то обоих их приведите к воротам того города и побейте их камнями до смерти. Отроковицу за то, что она не кричала в городе, а мужчину за то, что он опорочил жену ближнего своего. И так истреби зло из среды себя". Конечно, в Ветхом Завете нетрудно указать хотя бы два места, где можно найти отрицание смертной казни. Заповедь "не убий" не означает - "не казни", она означает именно - "не убий", то есть не соверши убийство помимо существующих правовых процедур, иначе ты будешь казнен. Но есть и фраза у одного из ветхозаветных пророков. Где Господь говорит очень красиво на церковнославянском: "Мне отмщение и аз воздам". - "Я отомщу за вас". Но это лишь одна фраза в Ветхом Завете, и сказана она была тогда, когда народ Израиля не мог отомстить за себя. Он был бессилен, он был порабощен, тогда Бог обещает вступиться за него. Но когда народ свободен, когда он обладает своей государственностью, тогда, конечно, смертная казнь вступает в свои права, и уже не Бог мстит, а сами люди. Вот как объяснял законность, необходимость смертной казни знаменитый епископ, хирург, лауреат Сталинской премии Лука Воин-Ясененский, писавший во время Второй Мировой войны в защиту смертной казни для гитлеровцев и их пособников. — "Смертная казнь узаконена в боговдохновенном законе Моисеевом и широко применялась над всеми преступниками, деяния которых грозили духовной и религиозной целостности израильского народа, его нравственной чистоте, обязательной для избранного народа Божия. Весь народ побивал камнями хулителей закона и отступников от него, нарушителей чистоты брака, распущенных и развращенных сыновей, оскорбителей своих родителей. Поступок Финееса, казнивший блудодействовавших еврея и моавитянку, и тем положившего конец растлению еврейского народа в смешении с язычниками-моавитянами, превозносится в Священном писании как великий и святой подвиг. Также оценивает казнь пророком Илия 400 языческих жрецов. Сам Бог посылал страшные казни на ассирийцев, угнетавших и истреблявших народ израильский, Инадофана и Авирона с их сообщниками. Но, может быть, кого-то смущают слова Божии: "Мне отмщение аз воздам". Можно ли понимать эти великие слова в абсолютном смысле, как полное отрицание человеческого права судить и наказывать преступников? Конечно, нет. Уже самим фактом узаконивания смертной казни в Ветхом Завете исключается такое понимание. Моисей был судьей народа израильского, сперва единоличным, а после при содействии поставленных им начальников, которых он уполномочил производить суд. После Иисуса во главе народа стояли судьи, само название которых показывает, что судебные функции были основной их прерогативой. Эти факты показывают, что судебные и карательные функции не считались противоречащими слову пророческому "мне отмщение аз воздам". Подлинный смысл этого заявления о высших правах Божьих объясняют нам слова Павловы: не мстите за сея, возлюбленные, но дайте место гневу Божию, ибо написано - "мне отмщение Я воздам" - говорит Господь. Жаждущий мести человек часто несправедлив в оценке действий своего врага, и месть должен предоставить всеведущему Богу. Но личная месть совсем не то, что казнь преступников по приговору суда свободного от страсти и иных побуждений. Не за себя мстит суд, а охраняет общество и государство от потрясений важнейшей основы единства и силы государства - права и законов. Без этой чрезвычайно важной функции суда не может обходиться никакая государственная и общественная власть, ибо иначе неизбежно погружение в темную плоскость анархии". Так защищал смертную казнь для врагов человечества, для врагов православного русского народа епископ Лука Воин-Ясенецкий. Первая наша передача посвящена проблеме отношения к смертной казни в древнем мире, потому что христианство пришло в мир, где смертная казнь является нормой жизни. И тогда основатель христианства падает жертвой смертной казни, причем самым позорным образом. Как в современном мире до сих пор сохраняются градации смертной казни, ее образы, потому что уже с древнейших времен смертная казнь не была просто объятием жизни, механическим. Было бесконечное, к сожалению, разнообразие видов смертной казни - побиение камнями за одно, удушение за другое, четвертование за третье, свободных людей обезглавливают. И вот сам Иисус подвергается наиболее позорной казни из всех существовавших в тогдашнем мире. И словно предвидя это, во время Нагорной проповеди Иисус говорит, комментируя заповедь Ветхого завета "не убий", которая означала - "не убий", она не означала "не казни". Но вот как раздвигает ее основатель церкви. — "Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков. Не нарушить пришел я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не придет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве небесном, а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве небесном. Ибо говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство небесное. Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто ж убьет - подлежит суду. А я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду. Кто же скажет брату своему "рака", подлежит синедриону, а кто скажет "безумный", подлежит геенне огненной. И так, если ты принесешь твой дар к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-то против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим. И тогда приди и принеси дар твой. Мирись с соперником твоим скорее, пока еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу, истинно говорю тебе. Ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кадранта". Конечно, можно и здесь все равно сказать - а где тут запрет смертной казни, извольте показать? Прямо не сказано. Тогда противники смертной казни, основывающиеся на Евангелии, обращаются к эпизоду, который изложен только в Евангелии от Иоанна. Знаменитая история, когда к Спасителю приводят женщину, взятую в прелюбодеянии, которая подлежит побиению камнями. Напомню, кстати, для энтузиастов смертной казни, что если уж быть верными Ветхому Завету, то надо, прежде всего, побивать камнями за нарушение субботы и воскресного дня. Тем не менее, еще сравнительно недавно вставал вопрос, вот в этом эпизоде, когда Иисус говорит о том: кто из вас греха - первый брось в нее камень, это ведь все равно, что сказать: только безгрешный человек имеет право быть палачом. Епископ Лука Воин-Ясенецкий - человек, который сам чудом избежал смертной казни за свою веру (его отправили в конце 20-х годов в Сибирь, потом вернули во время войны, потому что он был гениальный хирург), и вот епископ Лука так комментировал этот эпизод Евангелия от Иоанна: — "Господь Иисус Христос отклонил от себя санкцию смертной казни в известной истории с приведенной к нему женщиной, уличенной в прелюбодеянии. Да, он не подтвердил обязательности побиения ее камнями по закону Моисееву, а ответил глубочайшими и святейшими словами: кто из вас без греха - первый брось в нее камень. Над суровостью ветхозаветного закона восторжествовал свет нового закона милости, превозносящийся над судом. Мог ли сердцеведец Христос признать правду казни слабой женщины за грех, в котором были повинны и ее судьи-законники? Сопоставьте столь обыкновенную вину этой несчастной женщины с сатанинскими преступлениями немцев, закапывавшими живыми и бросавших в огонь крошечных детей. И станет очевидным, что нельзя святой ответ сына Божьего о женщине, взятой в прелюбодеянии, приводить как аргумент против казни палачей, истребляющих тысячи невинных людей в своих дьявольских душегубках. Можно ли, говоря об извергах-немцах, вспоминать о святой заповеди Христовой "любите врагов ваших"? Нет, нет, ни в коем случае нельзя. Нельзя потому, что любить их совершенно и абсолютно невозможно не только для людей, но и для ангелов, и для самого Бога любви, ибо и Бог ненавидит зло и истребляет злодеев. Изверги-немцы не только наши, но и Божьи враги. Кто же может, кто смеет говорить о любви к врагам Божьим?" Историк христианства, однако, должен огорчить епископа Луку Воина-Ясенецкого. ныне совершенно справедливо причисленного к лику святых за свое исповедничество, за то, что он не отрекся от веры под давлением гонителей. Дело в том, что когда мы обращаемся к истории раннего христианства, мы не находим прямого запрета на смертную казнь. Правда, когда говорят, что христиане были за смертную казнь, обычно приводят одно место из апостола Павла, знаменитое, где он говорит о повиновении властям, о том, что начальник носит меч не напрасно. Но это к делу не относится, потому что под словом "меч" у апостола Павла стоит слово, обозначающее короткий меч, а вовсе не боевой клинок, речь идет о мече полицейского, не о сече палача. Точно так же как сегодня существование милиционеров еще не доказывает, что в России разрешена смертная казнь. Апостол Павел призывает повиноваться, но он не обсуждает вопрос о смертной казни по одной существенной причине - потому что он сам подлежит смертной казни и он был, в конце концов, казнен смертью за веру в воскресение Христово. Где не говорят о веревке? Во-первых, в доме повешенного, во-вторых - в доме палача. И вот христиане не говорили о смертной казни, потому что это было всегда перед их глазами как реальная угроза их жизни. И в Апокалипсисе, одной из древнейших книг новозаветного канона, написанном, по преданиям, евангелистом Иоанном, единственным из апостолов, который не был казнен, мы встречаем слова, которые описывают в образе зверя, выходящего из моря, государство той эпохи - великую Римскую империю. И эта империя имеет власть казнить верных Богу. Так об этом говорит Апокалипсис: — "И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами. На рогах его было десять диадем, а на головах были имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу, ноги у него как у медведя, а пасть у него как пасть у льва. И дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем. И поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно. И дана ему власть действовать 42 месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя его, и жилище его, и живущих на небе. И дано ему было вести войну со святыми, и победить их. И дана была ему власть над всяким коленом и народом, языком и племенем. И поклоняться ему все живущие на земле, которых имена не написаны в Книге жизни у агнца. Кто имеет ухо - да слышит, кто ведет в плен - тот сам пойдет в плен, кто мечом убивает - тому самому надлежит быть убитым мечом. Здесь терпение и вера святых". Так писал автор Апокалипсиса в конце первого столетия. В третьем веке христианский историк и богослов Лактанций в своем сочинении "Божественные установления. Божественные заповеди", объясняя христианство, пишет: "Когда Бог запрещает нам убивать, он запрещает нам не только открытое насилие, которое недозволенно и общественными законами, но предупреждает: не совершать вещи, которые считаются законными между людьми. Праведный человек не должен никого обвинять в том, что карается смертной казнью. Потому что нет разницы, предаешь ли ты человека смерти словом или мечом, поскольку запрещено само предание смерти". Здесь, конечно, Лактанций ссылается на слова Спасителя: вам сказано не убий, но я говорю вам - даже человек, который сказал бранное слово о ближнем, который убил словом, он все равно повинен геенне огненной. И с тех пор и до наших дней самые рьяные защитники смертной казни с позиции христианства не могут отрицать одного - древнейшие христианские традиции в любой христианской конфессии предписывают: не может быть священником человек, который пролил кровь на войне, на эшафоте, по приговору судьи, по зову совести, случайно. Человек, убивший другого, не может совершать таинство литургии, таинство евхаристии. Потому что Господь сам никого не убил и был жертвой смертной казни. Поэтому именно в недрах христианской культуры формируется то, чего никогда не было ни в Римской империи, ни в народе Израиля - презрение к палачу. Палач - личность презираемая, ее не терпят в своей среде, палач носит маску. Так не было в народе Израиля, где в процедуре побиения камнями участвовали все, никто лицо не закрывал. И апостол Павел до того, как он стал христианином, мечтал, чтобы ему разрешили участвовать в побиении камнями, это почетная функция. И затем все резко меняется. В Римской империи к христианам относились так же, как в сегодняшней России относятся к иеговистам, саентологам, муннистам, кришнаитам, обвиняя их во всех вымышленных грехах, даже каннибализме. И вот, отвечая на это обвинение, христианский апологет Афинагор в своем открытом письме императору так оправдывал христиан, что - "мы не каннибалы": — "Как может человек, будучи в своем уме, утверждать, что мы убийцы? Мы же не можем есть человеческую плоть, если мы не убьем какого-нибудь человека, но, очевидно, что первые обвинения ложные, поскольку никто не посмеет утверждать, что истинным является второй обвинение. У нас ведь есть рабы, у кого-то больше, у кого-то меньше, а от рабов не спрячешь ничего, но даже наши рабы никогда не обвиняли нас ни в чем подобном. Ведь люди знают, что мы не можем выдержать даже вида смертной казни, пусть даже человека предают ей справедливо. Кто же из них может обвинить нас в убийстве или каннибализме? Сражения гладиаторов с дикими животными, особенно те сражения, которые устраиваются по твоему повелению, все относят к самым интересным зрелищам. Но мы уклоняемся от их посещения, потому что считаем, что видеть, как убивают человека, есть почти то же самое, как убить его. Но если мы не можем даже глядеть на грех и осквернение, как можем мы предавать людей смерти? Если мы утверждаем, что убийцами являются женщины, которые дают напитки, чтобы вызвать выкидыш, что они дадут ответ Богу за аборт, как можем мы совершить убийство? Не может ведь один и тот же человек считать плод в утробе тварным созданием и потому предметом божьей любви, а после рождения плода убивать его. Мы во всех вещах ведем себя в соответствии с одним принципом, подчиняясь разуму, а не подчиняя разум себе". Так писал христианский апологет Афинагор в середине второго столетия. В первые три века своей истории христиане были объектом смертной казни, начиная с императора Нерона, который просто распинал христиан и устраивал из них живые факелы. В середине 4-го столетия император Юлиан на короткий срок своего правления восстанавливает язычество как единственно дозволенную религию. Он не начинал гонений на христиан, это был достаточно утонченный, культурный человек, он понимал, что гонения и смертная казнь, скорее, вернут христианам популярность. Юлиан делал хитрее: он собирал, скажем, солдат-христиан, солдат, которые не очень разбирались даже в языческих обрядах, и награждая их, просил, чтобы они, принимая награду, одновременно клали несколько зерен ладана на кадильницу. Это был именно языческий обряд, такой смысл ему придавали. Солдаты-христиане этого не знали, к тому времени язычество уже атрофировалось, и с чистой совестью этот жест совершали. А дальше повествует христианский историк 4-го столетия Сезамен: — "После этой гибельной раздачи денег несколько воинов из числа получивших золото пировали за одним столом. Кто-то из них, принимая чашу с вином, прежде чем выпить, положил на нее спасительное знамение креста. Но другой пировавший укорил его и сказал, что это противно недавнему его поступку. Что же сделал я противное? - спросил тот. А этот напомнил ему о кадильнице и ладане, о бывшем отречении и сказал, что подобные вещи противны исповедованию христианства. Услышав это, весьма многие из пировавших вскрикнули от ужаса и возрыдали, начали рвать на голове волосы и, оставив пир, побежали через площадь и кричали, что они христиане, что они обмануты хитростью царя и теперь поют противное, готовы восстановить битву, проигранную по неведению. С подобными воплями скоро прибежали они к дворцу и, громко жалуясь на хитрость тирана, просили придать себя сожжению, чтобы, осквернившись огнем, очиститься посредством другого огня. Такие подобные слова воспламенили гнев губителя, и он сперва приказал отрубить им головы. Поэтому вывели их за город в сопровождении множества городских жителей, радовавшихся об их великодушии и удивлявшихся их дерзновению за благочестие. Пришедши на то место, где обыкновенно казнимы бывали злодеи, старший из них стал усиленно просить палача отрубить голову вперед самому младшему, чтобы, видя убиение старших, он не был убиен стразом. Но едва только самый младший склонил колено на помост и палач обнажил меч, как прискакал вестник прощения, крича еще издали, чтобы не было убийства. Тот юноша, недовольный отменой смертной казни, сказал: "Знать Роман недостоин был украситься именем мученика Христова", ибо так звали его. Впрочем, тот лукавец отменил в этом случае смертную казнь только по побуждению ненависти, желая лишить подвижников доброй славы". В середине 4-го столетия христианские солдаты требовали, чтобы их казнили, потому что только так, считали они, возможно очиститься от скверны, которую они навлекли на себя невольным, неосознанным участием в языческом обряде. И здесь мы опять видим, насколько условна, насколько навязана культурой или, точнее, сотворена культурой, разница между насильственной смертью в форме смертной казни, в форме самоубийства или в форме жертвоприношения. Это всего лишь человеческие слова, которые придают разный смысл одному физиологическому действию. И неслучайно в конце 19-го века и по сей день возникает обвинение против христиан или даже, точнее, против Христа, которые утверждают, что христиане поклоняются самоубийце. Знаменитый французский социолог Эмиль Дюркгейм в своей книге "О самоубийстве" писал, что Христос, поскольку он знал, что ему предстоит, шел именно на самоубийство, здесь не смертная казнь, а самоубийство. Христиане, конечно, с этим согласиться не могут - это не самоубийство, это, во-первых, смертная казнь, во-вторых, это жертвоприношение, которое восстанавливает не просто равновесие в мире, нет. Здесь христиане решительно отрываются от дуализма, от фарисейства от веры в это мировое равновесие и говорят - нет, Бог восстанавливает свое господство. Смерть Иисуса, как ее ни называй, она открывает людям дорогу в рай. Потому что, когда сам Бог принимает на себя распятие, это восстановление того равновесия, которое было в раю, восстановление равновесия не между светом и тьмой, добром и злом, а восстановление гармонии между Богом и человеком. И, тем не менее, когда после гибели императора Юлиана в бою христианство вновь становится сперва разрешенной, а затем единственно разрешенной религией западной, восточной Римских империй, очень быстро христиане принимают смертную казнь. Причем, они, конечно, вынуждены это оправдывать. В начале 5-го столетия, когда варварские племена захватили Рим, Блаженный Августин, богослов, живший на территории современного Туниса, так объяснял, почему многие римляне, христиане во время кончали жизнь самоубийством, не желая пасть жертвой насилия, прежде всего, конечно, женщины. И тогда Блаженный Августин коснулся не только вопроса о самоубийстве, но и, естественно, вопроса о смертной казни, о заповеди "не убивай". — "Тот же самый божественный авторитет допускает некоторые исключения из запрета убивать человека. Но это относится к тем случаям, когда повелевает убивать сам Бог или через закон или же особым того или иного лица распоряжением. В этом случае не тот убивает, кто обязан служить повелевшему, как и меч служит орудием тому, кто им пользуется, и поэтому заповеди "не убивай" отнюдь не преступают те, которые ведут войны по велению Божьему или, будучи в силу его законов, то есть в силу самого разумного и правосудного распоряжения представителями общественной власти наказывают злодеев смертью. И Авраам не только не укоряет в жестокости, а наоборот, восхваляется за благочестие, потому что хотел убить сына своего не как злодей, повинуясь воле Божьей. Справедливо также ставится вопрос, не следует ли считать Божественным повелением то, что Иеффай убил вышедшую ему навстречу дочь, так как он дал обет принести в жертву Богу то, что первым выйдет ему навстречу из ворот дома его, когда он будет возвращаться победителем с войны. И Самсон оправдывается в том, что похоронил себя с гостями под развалинами дома именно потому, что сделать так повелел ему тайно дух, который творил через него чудеса. И так за исключением тех, кого повелевают убивать или правосудный закон или непосредственно сам Бог - источник правосудия, всякий, кто убивает себя ли самого или кого иного становится повинным в человекоубийстве". Когда наступает средневековая эпоха в истории христианства, смертная казнь не сразу занимает то место, с которым мы знакомы по истории инквизиции. У ее истоков - тот же Блаженный Августин, например, который резко выступил против смертной казни, когда ее применили к испанским еретикам. И тот же Блаженный Августин, когда в его собственной епархии людей, выступивших против католиков и совершивших убийство, хотели казнить смертной казнью, выступил в их защиту. И обосновывал он это так: — "Я узнал, что большинство донатистов признались, что участвовали в убиении пресвитера Реститута и в избиении другого католического пресвитера Иннокентия, а так же в том, что упомянутому Иннокентию они выбили глаз и отрезали палец. Эти известия повергли меня в глубочайшее беспокойство, поскольку Твоя Светлость должно их судить достойно, по закону, чтобы наказание было для них таким же жестоким, как страдания, которые они причинили людям. Поэтому я пишу это письмо, чтобы призвать тебя во имя твоей веры в Христа и во имя милосердия самого Господа Христа ни в коем случае не делать так и не позволять так сделать. Ибо если мы можем молча пройти мимо наказания преступников, которые отданы под суд не по нашему обвинению, а по настоянию тех, кому поручено охранять общественное спокойствие, мы не желаем, чтобы страдания служителей Божьих отмщались нанесением по закону возмездия схожих страданий. Конечно, мы не возражаем против лишения этих порочных людей свободы, дабы они не совершили новых преступлений, но мы все же хотим, чтобы справедливость была удовлетворена без того, чтобы у них была отобрана жизнь или отъят какой-либо член их тела. Исполни судья-христианин долг любящего отца. Пусть твое негодование против их преступлений будет сдержанно соображениями гуманности. Пусть жестокость их греховных деяний не пробудит страсти возмездия. Пусть душа твоя будет скорее опечалена теми ранами, которые они своими делами нанесли, собственным своим душам и пусть пробудится в тебе желание исцелить их. Не потеряй отеческой заботы, которую ты проявил во время следствия, когда добился их признания, не растягивая их на доске, не терзая их плоть железными когтями, не поджаривая их факелами, но лишь наказывая их ударами палок, каковой способ вразумления используют даже школьные учителя и родители, воспитывая детей, а часто и епископы в выносимых ими приговорах". Так писал Блаженный Августин в начале 4-го столетия. Конечно, с точки зрения современного гуманизма, христианского и нехристианского, и это чересчур - ну что же это такое за палочное наказание? Но, по крайней мере, здесь живое религиозное ощущение, что вера в Христа - это, прежде всего, вера в какое-то безграничное милосердие, что смертная казнь, убийства любой формы, тем более - человеческое жертвоприношение, совершенно несовместимы с церковью. Потом это затушевывается, но потом христианство приходит и в Россию. Здесь оно оказывается, в определенном смысле, в уникальной ситуации, когда христианство несет с собой смертную казнь в ту страну, где смертной казни не было у древних славян. Чем закончилось это столкновение? Как в современной истории, истории нового времени разворачивалась полемика вокруг смертной казни и почему эта полемика разворачивалась именно в странах, где звучало Евангелие и были верующие в Христа, и полемика шла, прежде всего, в рамках христианского богословия - об этом в нашей следующей передаче. Ирина Лагунина: Полемика вокруг смертной казни в России носит вполне практический характер, потому что (с появлением суда присяжных) эта мера наказания может быть восстановлена. Защитники смертной казни - в большинстве, но это - обороняющееся большинство, большинство, которое вынуждено отвечать на аргументы меньшинства, то есть тех, кто находится у власти и кто вынужден общаться с европейской общественностью, и обещать жить в соответствии с европейскими нормами. Такой нормой является и запрет смертной казни. Под тонким слоем культурной речи скрывается мощный архаический пласт: сторонники смертной казни жаждут мести. И эта жажда находит, собственно, единственный прочный барьер: позицию христианства, которое скептически относится к мести, к мстительности как одной из вредоносных для человека страстей. Однако одновременно многие христиане защищают смертную казнь не как месть, а из более высоких, даже гуманистических соображений. Какова же доля мстительности в психологии защитников смертной казни? Почему христианство, выступая против мести, защищает месть как право Бога? Яков Кротов: Это уже вторая программа на эту тему, и в первом выпуске речь шла о том, что смертная казнь в самом своем первоначальном виде есть разновидность жертвоприношения. Жертвоприношение, которое совершается народом не потому что кто-то преступил закон, кто-то кого-то убил, жертва приносится даже, когда жизнь нормальная, именно для того, чтобы она продолжала быть нормальной. И вот за несколько тысяч лет до рождения Христа происходит перемена, появляется семья, которая противопоставлена человеческому роду. И эта семья внутри себя устанавливает особый закон - закон мести. Теперь появляется смертная казнь, которую осуществляют члены семьи, совершают ее над убийцами кого-то из семьи. Заметим, что существует такая специфическая разновидность смертной казни и мести как заложничество, когда заранее берут в плен представителей враждебной семьи, враждебного народа, враждебного государства, и в случае, если эта враждебная семья начнет бунтовать или восстанет враждебный народ, заложников убивают. В наши дни заложничество, к счастью, уже оказывается на периферии культуры, и к заложничеству никто в России из русских никто, к счастью, не призывает. Но к мести - да. В начале 2002-го года московский областной суд вынес приговор по делу об убийстве Александра Панакова, это внук председателя совета директоров нефтедобывающей компании "ЛУКойл", и Марии Добреньковой, дочери декана социологического факультета МГУ. 29-го декабря 2001-го года их убили, чтобы завладеть автомашиной. Приговорили преступников к разным срокам тюремного заключения: от 18-ти до 21-го года. Отец - Владимир Добреньков, напомню, декан социологического факультета, остался приговором недоволен и сказал: "За жизнь Саши Панакова и моей дочери эти люди, нет - эти нелюди, должны были отдать свою жизнь в той или иной форме". Как объяснить то, что в сегодняшней России представители интеллектуальной элиты одобряют смертную казнь как месть? Говорит Владимир Ильюшенко, много лет бывший членом общественной комиссии по помилованию при президенте Российской Федерации. Владимир Ильюшенко: Дело в том, что в данном случае Добреньков выступает не как социолог, а как раненный, уязвленный человек, в связи с тем, что убили его дочь и предполагаемого зятя. Поэтому социология и его научность решительно ни при чем, это обычные аргументы, с которыми мы сталкиваемся ежедневно. Понять, разумеется, это можно. Дело не в том, что убийца должен остаться безнаказанным, он должен быть наказан обязательно, он социально опасен, он должен быть изолирован и так далее. Но совсем другое дело, если он будет убит. Я, кстати говоря, смотрел передачу "Независимое расследование", где выступал Добреньков и выступала женщина, у которой тоже убили дитя родное. Позиция была диаметрально противоположная, Добреньков выглядел весьма бледно. Эта женщина не апеллировала христианскими аргументами, но вся ее позиция была позицией неприменения мести. И надо сказать, что это подействовало на зал, который был к этому не готов, очень сильно, потому что она имела на это право, для нее это не абстрактные рассуждения. Поэтому важна неотвратимость наказания, а не жестокость. Жестокость - это не способ борьбы со злом, а увеличение зла. Яков Кротов: Сама этимология слова "месть" показывает, что имеется в виду. Месть - от слова "место", возмездие, возмещение. Опустело место, где был человек и, соответственно, должно опустеть место, где был его убийца. Отсюда появляется так называемый "закон возмездия". Но если проводить закон возмездия, то и получается как в кодексе Хаммурапи, где, например, обозначено: "если строитель соорудил дом, и дом рухнул, погиб сын хозяина, то надо убить". Но убить кого? Убить не строителя, не архитектора, а сына архитектора, потому что погиб не сам хозяин, а сын хозяина. Тогда встает вопрос: возможна ли вообще месть как возмещение? Потому что место, которое занимает каждый человек, абсолютно уникально. Если мы действительно хотим отомстить за гибель молодой девушки, перед которой была вся жизнь, значит, нам нужно обязательно сделать ее убийцу молодым, счастливым, состоятельным человеком, у которого вся карьера на ладони, и вот тогда, когда он будет на вершине блаженства, тогда стрелять его. Тогда это будет адекватное возмездие. В истории юриспруденции и философии многие мыслители обсуждали вопрос, возможно ли действительно адекватное, точное отмщение. Возможно ли за равные преступления воздавать равным? И надо сказать, что к удовлетворительному ответу так и не пришли, а к нашему времени эти споры практически закончились в связи с тем, что в христианском мире смертная казнь стала выходить из употребления. К тому же не всегда преступление таково, что можно адекватно воздать убийце. Если человек убил десятерых, что с ним делать? И когда мы обращаемся к истории Руси, у ее истоков мы видим, что здесь смертная казнь отнюдь не была общепринятым явлением, здесь, скорее, господствовало салическое право, по которому человек, совершивший убийство, мог откупиться. И это право иногда вступало в конфликт с христианской традицией, которая унаследовала от римского права идею и практику смертной казни. Вот как повествовал о таком столкновении варварских и христианских византийских ценностей летописец Нестор в "Повести временных лет", описывая благочестия князя Владимира Красное Солнышко Крестителя Руси. Диктор: "Избегнув опасности, Владимир построил церковь и устроил великое празднование, наварив меду триста мер. И созвал бояр своих, посадников и старейшин из всех городов, и всяких людей много, и раздал бедным триста гривен. Праздновал князь восемь дней и возвратился в Киев в день успения святой Богородицы. И здесь вновь устроил великое празднование, сзывая великое множество народа. Видя же, что люди его христиане, радовался душой и телом. И так делал постоянно. И так любил книжное чтение, то услышал он однажды Евангелие: "Блаженны милостивые, ибо те помилованы будут". И еще: "Продайте имение ваше и раздайте нищим", и еще: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль истребляет, и воры подкапывают. Но собирайте себе сокровища на небе, где моль не истребляет, ни воры не крадут". И слова Давида: "Благословен человек, который милует и взаймы дает". Слышал он и слова Соломона: "Дающий нищему, дает взаймы Богу". Устроил он и такое, сказав, что немощные и больные не могут добраться до двора своего, приказал снарядить телеги и, наложив на них хлеба, мясо, рыбу, различные плоды, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу, спрашивая, где больной, нищий или кто не может ходить. И раздавали тем все необходимое. И сильно умножились разбои. И сказали епископы Владимиру: "Вот умножились разбойники, почему не казнишь их?" Он же ответил: "Боюсь греха". Они же сказали ему: "Ты поставлен Богом для наказания злым, добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав". Владимир же отверг виры и начал казнить разбойников. И сказали епископы и старцы: "Войн много у нас, если бы была у нас вира, то пошла бы она на оружие и на коней". И сказал Владимир: "Пусть так". И жил Владимир по заветам отца и деда". Яков Кротов: Иногда этот рассказ объясняют так, что на Руси не было смертной казни, а вот лукавые греки-византийцы ее с собой привезли. Но это не совсем так. На самом желе, когда мы обращаемся к той же "Салической правде" древних франков, мы действительно там не находим смертной казни, а находим только, штрафы - виры. Но в той же, например, "Салической правде" предусмотрен штраф с человека, который снял повешенного. Откуда они взялись, людей казнили реально? Так было и в 10-м веке на Руси. Договоры руссов и византийцев упоминают смертную казнь именно как русский обычай. В древней Руси хорошо различали убийство по неосторожности, убийство из личных неприязненных отношений, это можно было выкупить, и разбой, то есть убийство для ограбления, убийства многократные. Такое убийство все-таки каралось смертной казнью, хотя в конфликте Владимира с епископами речь шла именно о том, что и здесь можно использовать систему штрафов. Те же самые штрафы появляются и в "Русской правде" князя Ярослава в середине 11-го века. Конфликты иерархов церкви России с правителями страны не дело далекого прошлого, и они повторились в 2000-м году, когда в августе того года Русская православная церковь приняла основы социальный концепции, там был раздел, специально посвященный смертной казни. Уже после принятия этой концепции встал вопрос о том, не следует ли вернуть в России смертную казнь, здесь конфликт и разыгрался. Владимир Ильюшенко: Я должен сказать, что какого-то четкого канонического, как мне кажется, ответа на этот вопрос у церкви нет. Митрополит Кирилл, когда обсуждался вопрос о том, как относится церковь к применению смертной казни, он сказал, что ни в священном писании, ни в священном придании, ни в наследии Русской православной церкви нет ничего, что говорило бы о том, что должен быть запрет на применение смертной казни. И он привел при этом такой совершенно убийственный аргумент, что Христос был за смертную казнь, поскольку он не протестовал против собственной казни, против казни окружения. Такое, конечно, могло прийти в голову только выдающемуся христианскому апологету. На следующий день выступил патриарх Руси, который сказал совершенно другое, насчет того, что есть по этому поводу разные мнения в церкви, и что он лично против смертной казни. Короче говоря, тогда это обернулось конфузом в отношении митрополита Кирилла. Тем более что вскоре выступил президент, который заявил в одном из интервью, что мы не можем одобрить смертную казнь, потому что это дело Всевышнего дать жизнь. После этого тот же митрополит Кирилл выступил и сказал, что церковь одобряет слова президента и действия власти, которая наложила мораторий на применение смертной казни. Такая очень гибкая, я бы сказал, позиция, она может еще раз измениться, если будут иные обстоятельства, очевидно. Яков Кротов: Я процитирую то, что писалось в "основах" социальной концепции русской церкви о смертной казни. "Особая мера наказания - смертная казнь, признавалась в Ветхом завете. Указаний на необходимость ее отмены нет ни в священнописании Нового завета, ни в предании, историческом наследии православной церкви. Вместе с тем церковь часто принимала на себя долг печалования перед светской властью об осужденных на казнь, прося для них милости и смягчения наказания. Более того, христианское нравственное влияние воспитало в сознании людей отрицательное отношение к смертной казни. Так, в России с середины 18-го века до революции 1905-го года она применялась крайне редко. Для православного сознания жизнь человека не кончается с телесной смертью, именно поэтому церковь не оставляет попечения души приговоренных к высшей мере наказания. Отмена смертной казни дает больше возможностей для пасторской работы с оступившимся, для его собственного покаяния. К тому же очевидно, что наказание смертью не может иметь должного воспитательного значения, делает непоправимой судебную ошибку, вызывает неоднозначные чувства в народе. Сегодня многие государства отменили смертную казнь по закону или не осуществляют ее на практике. Помня, что милосердие к падшему человеку всегда предпочтительнее мести, церковь приветствует такие шаги государственных властей. Вместе с тем она признает, что вопрос об отмене или неприменении смертной казни должен решаться обществом свободно, с учетом состояния в нем преступности, правоохранительной и судебной систем, а наипаче соображения охраны жизни благонамеренных членов общества". И все здесь гладко до последних слов, выше всего оказывается охрана жизни благонамеренных членов общества. А что же тогда с неблагонамеренными? Проблема, может быть, в современной России в том, что смертная казнь де-факто не существует и тогда повторяется то, что замечательно описывал Лев Толстой в "Войне и мире", когда описывал действия русских партизан, - не берут пленных. Тогда люди, зная, что преступник не будет ни в коем случае осужден на смертную казнь, люди, которые должны бороться с преступниками, делают все, чтобы его убить. Они берут на себя функцию и прокурора, и адвоката, и судьи, и палача и убивают, хотя могли бы не убить. Такие случаи в новейшей российской истории очень и очень часты. В числе таких людей, берущих на себя функции палача и судьи, и солдаты армии, и милиционеры, много кто. Не лучше ли восстановить смертную казнь, потому что даже смертная казнь как месть - это шаг вперед по сравнению с полной анархией, когда человек, которому доверено оружие, сам начинает применять это оружие, словно это меч палача. Владимир Ильюшенко: Вы знаете, мне кажется, что эта аналогия с армией абсолютно неправомерная. Армия не применяет смертную казнь. То есть она может ее применить к кому-то, но вообще война, военные действия это не есть смертная казнь, это другое дело. Смертная казнь это то, как назвал отец Сергий Булгаков, это сознательное, расчетливое и хладнокровное убийство, это совершенно другое дело. Все опросы в Европе, например, в Великобритании, которая одна из первых отменила смертную казнь, показывают, что большинство населения за смертную казнь. Таким образом, мы в этом смысле от Европы мало чем отличаемся. Скажем, Андрей Дмитриевич Сахаров говорил о том, что наша власть, наши государства должны опережать общество, они должны превосходить его нравственность и вести его таким образом за собой. А если идти за общественным мнением, то мы очень далеко можем уйти. Все-таки христианская позиция другая. Дмитрий Сергеевич Лихачев не раз любил повторять слова Владимира Мономаха, это 12-й век, в его Завещании: "Ни правого, ни виновного не убивайте. Если и будет повинен в смерти, не убивайте никакой христианской души". Поэтому никакая это не христианская позиция - брать на себя суд во имя якобы высших соображений. Это совершенно другое. Потому что способ исправления зла с помощью другого зла умножает зло, не более того. А нам дана другая, по-моему, заповедь, то есть не по-моему, а это действительно так и есть: "Побеждайте зло добром". Это - как все в христианстве - парадоксально, но это единственно возможный способ хоть как-то ограничить зло и справиться с ним. Яков Кротов: А вот как точно звучат слова Владимира Мономаха в его "Завещании детям". Диктор: "Поистине, дети мои, разумейте, что человеколюбец Бог милостив и премилостив. Мы, люди, грешны и смертны, и если кто нам сотворит зло, то мы хотим его поглотить, кровь его пролить вскоре. А Господь наш, владея и жизнью, и смертью, согрешения наши превыше голов наших терпит всю жизнь нашу. Что такое человек, как подумаешь о нем? Велик ты, Господи, и чудны дела Твои, разум человеческий не может постигнуть чудеса Твои. И снова скажем: велик ты, Господи, и чудны дела Твои, и благословенно и славно имя Твое вовеки по всей земле. Ибо кто не восхвалит и не прославит силу Твою, и Твоих великих чудес и благ, устроенных на этом свете, как небо устроено или как солнце, или как луна, или как звезды и тьма, и свет, и земля на водах положена, Господи, Твоим промыслом, звери различные и птицы и рыбы украшены. И этому чуду подивимся, как из праха создал человека, как разнообразны человеческие лица. Если и всех людей собрать, не у всех один облик, но каждый имеет свой облик лица по Божьей мудрости. Если вам Бог смягчит сердце, пролейте слезы о грехах своих, говоря: как блудницу, разбойника и мытаря миловал Ты, так и нас грешных, помилуй. Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите и подавайте сироте, и вдовицу оправдывайте сами. А не давайте сильным губить человека, ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его, если и будет повинен в смерти, то не губите никакой христианской души". Яков Кротов: Эта цитата уже опровергает то, что в русской истории, в русской православной традиции нет отвержения смертной казни. Есть, хотя это действительно личный выбор Владимира Мономаха. И выбор, основанный на каком-то изумительном соединении восторга перед миром природы, в которой открывается Бог как творец всего, и от этого восторга сжимается горло, опускаются руки, нельзя поднять меч даже против лихого, преступного человека, потому что и он сотворен Богом, как его можно уничтожить? Это не совсем рациональный, может быть, позыв, но это мистическое откровение Бога через природу, останавливающую руку человека, который решил мстить. И, тем не менее, христианские государства использовали смертную казнь как месть. Почему это было возможно? Почему христиане, понимая неправоту личной мести, считали, что можно передоверить месть государству, передоверить месть в конце концов Богу. Бог как мститель, означает ли это, что Бог - палач? Религиозный аспект мести невероятно силен даже в современном мире. Например, Реббека Паркер, американская исследовательница, подчеркивает, что террористические акты 11-го сентября в Нью-Йорке не просто акт терроризма, это прежде всего религиозная месть, это не попытка кого-то запугать. В ноябре 2002-го года в Московском городском психолого-педагогическом университете прошел международный съезд психологов, и там представители организации "Врачи мира" подчеркивали, что у многих мирных жителей Чечни не просто посттравматические расстройства, у многих хронические изменения личности, которые выражаются в агрессивности, враждебности, но, главное, в сверхценной идее мести. То же самое происходит и в Москве. По свидетельству психологов, после октябрьских событий 2002-го года в Москве были зафиксированы случаи мести со стороны подростков в отношении людей нерусской национальности. Да и не только подростки мстят, и не только мстят подросткам. Месть превращается в своеобразную норму жизни. И, может быть, именно потому, что смертной казни в России как таковой нет, люди берут месть на себя. Между тем, распространенные представления о том, что в России нет смертной казни, что здесь мораторий на нее по требованию Совета Европы, в который Россия хочет вступить, это мнение не совсем правильное. В частности, в декабре 2002-го года президент России внес в Государственную думу поправки к Уголовно-процессуальному кодексу, по которым введение суда присяжных переносится на 2004-й год, а в Чечне даже и на 2007-й год. И как только в России появится суд присяжных, можно будет возобновлять смертную казнь. По российской Конституции к смертной казни могут приговаривать только суды присяжных, пока их нет во всех регионах, нет и смертной казни. Насколько смертная казнь строго изолированное явление? Известно, что во время войны действуют так называемые военно-полевые суды, но и убийства во время войны, всегда ли это именно убийства во время войны или иногда это замаскированная форма мести? В средние века было откровение, тогда в хрониках, древнерусских летописях писали прямо - "идем мстить". И многие походы древнерусских князей были всего-навсего местью за реальное или вымышленное оскорбление, за набеги. И когда сегодня историки отмечают, что смертная казнь в России почти не применялась до 1905-го года, встает вопрос - а что было в 1905-м году? Первая попытка русской революции. Тогда правительственные войска попытались потопить этот бунт в крови. Что бы это ни было, это не была смертная казнь по приговору суда, но была ли это война? Вот что писал тогда, в 1905-м году, Николай Бердяев о происходящем: "Кровь, которую проливает русское правительство, убийство, которое оно совершает, не могут быть подведены под юридический институт смертной казни. Зверская месть, организованные убийства беззащитных, вот что называют у нас в эти дни смертной казнью. Совершает эти преступления государственная власть, мнящая себя христианской. Сказано было: "взявший меч, мечом погибнет". Это про государство сказано было, так как государство не только первое взяло меч, в кровавых убийствах родилось, но и убийство возвело в закон. Известно, что смертная казнь исторически развилась из кровной мести, что государство заботливо взяло на себя задачу организовать возмездие, превратив его в безличное. Стихия кровной мести иррациональна, в ней первозданный хаос шевелится, и бесконечно благороднее, святее этот хаос, чем организованная, разумное, сознательно зверское возмездие государства. Человеку было сказано "не убей", но государство, люди государственные, люди власти не приняли этого на свой счет, отнесли заповедь лишь к подвластным им и поддерживают свое существование законом звериным, о Боге ничего неведующим". Владимир Ильюшенко: Мы, прибегая к смертной казни, создаем институт легитимно-государственных убийц, убийц, назначенных государством. Мы сразу делим убийства на разрешенные и неразрешенные, легитимные и нелегитимные, и мы совершенно не желаем знать, что творится в душе этого человека, что потом будет с этим человеком, которому государство такую функцию определило. Таким образом, это тоже страшно развращающая вещь. Далее. Могу сказать, уже основываясь на своем личном, достаточно делительном опыте, что обобщающий портрет убийцы, который создан сторонниками смертной казни, это обязательно нечто вроде Чикатило. Вот по этой модели очень многое строится, а это, конечно, ужасно. Должен вам сказать, что рядовой убийца абсолютно не таков. Это человек, который обычно действовал в состоянии опьянения. Он совершенно не думал, что дело так закончится. Ему нужна водка, предположим, он взял, замахнулся и убил. Потом, когда протрезвел, пришел в себя, сказал: "Да что же я наделал?". Это люди, которые действуют из групповой солидарности, чтобы не выглядеть трусами в глазах своего напарника. Это люди, которые, очень много случаев, убили пять или семь человек, что делать? Нужно стрелять, конечно, что же еще. А это жертва дедовщины, над которым годами издевались, заставляли делать немыслимые вещи, как теперь говорят, "опускали" и многое другое проделывали, о чем мне даже не хочется говорить. Этот человек в конце концов не выдержал, и он мстит, конечно, мстит жестоко, но он жертва. Поэтому наше отношение к жертвам дедовщины было такое: ни в коем случае не смертная казнь. Он виноват, еще как, он должен быть изолирован, но он жертва. А это очень распространенная категория людей. Или люди, которые воевали в Афганистане или Чечне, которые привыкли к безнаказанным убийствам. Приходя обратно, находясь в состоянии, которое требует психологической реабилитации, они позволяют примерно то, что было на войне, потому что они привыкли к этому. Это тоже жертвы. Один офицер пишет: "Я привык это делать, направьте меня в "горячую точку"". Он был приговорен к смертной казни. Масса таких людей, поэтому надо рассматривать дифференцированно эти вещи. Что касается таких людей как Чикатило, их буквально единицы, конечно, люди психически ненормальные и неполноценные. Но судебно-медицинские эксперты очень боятся давления общественного мнения, и они признают их вменяемыми, хотя это люди, конечно, невменяемые и абсолютно больные. Это не говорит о том, что это не есть страшное преступление, разумеется, есть, он должен быть навсегда изолирован от человеческого общества, но нельзя по модели Чикатило рисовать себе убийцу. Яков Кротов: Новый завет довольно радикально меняет отношение к смертной казни, но не прямо. На прямом уровне в "Послании к римлянам" апостол Павел не отрицает смертную казнь, когда говорит, что и римский чиновник носит меч, обладает властью не напрасно, а для воздаяния злодеям. Тот же апостол Павел в том же "Послании к римлянам", обсуждая другой вопрос, о смысле гибели Христа, писал о том, что люди, после того, как им был дан закон в помощь (для того, чтобы они могли вернуться к Богу), люди не могут исполнить закона, он слишком тяжел, у них не хватает сил. Поэтому, если уж по справедливости, по закону, то всех людей должно постигнуть Божье возмездие, Божья месть, все мы повинны смертному приговору. Во Христе Бог прощает людей, и с этого момента никто не смеет осуждать другого. Это означает, что есть одна-единственная смертная казнь, которую признает Новый завет - это смертная казнь сына Божьего Иисуса Христа, только она одна. Об этом же писал много лет спустя Владимир Соловьев в своей статье "Национальный вопрос в России" в примечании: "Разные кровожадные клерикалы, как западные, так и их туземные карикатуры, защищая смертную казнь в смысле искупительной жертвы, совершенно забывают, что по христианскому вероучению голгофская жертва раз и навсегда упразднила все кровавые жертвоприношения. Апостолы ведь не стали мстить за Христа. Нет, они несли весть о том, что в его распятии прощены все человеческие грехи. Более того, - как писал Николай Бердяев, - смерть - самая крайнее, самое страшное выражение мирового зла, отпадение мира от Бога. И целью религии всегда была победа над смертью. Если крестная смерть Христа была победой над смертью, то она вместе с тем была и самым властным религиозным осуждением убийства. Казнящий смертью, утверждали истинные христиане, присоединяется к делу мучителя Христа, убивает не только человека, но и Бога. И смерть хаотическую, и смерть законническую преодолеет свободная гармония. Но верим, что перед судом Божьим к ответу будут призваны прежде всего убийцы-законники, мешавшие смерть преодолеть. И вечный ужас откроется перед их прозревшим сознанием, поймут они, кому служили". Владимир Ильюшенко: Я считаю, что, независимо от того, формулируется это прямо или нет, когда имеешь дело с такими принципиальными сторонниками смертной казни, то видишь, что для них все-таки смертная казнь это справедливое возмездие. Вообще говоря, это кровная месть, но такая кровная месть, которая осуществляется государством, судом, поэтому она становится не принадлежностью адата, обычного права, она становится юридически оформленной и как бы красивой. Что за этим стоит: воскресить убитого мы не можем, но мы можем убить его убийцу. То есть, вообще говоря, все-таки, когда покопаешься в психологии этих людей, даже копаться особенно не нужно, это видно, то получается, что это такая компенсаторная сверхценная идея. Смертная казнь рассматривается как компенсация и как некое искупление, как искупительная жертва, если угодно, хотя этими людьми именно так никогда не формулируется. С другой стороны, мы прекрасно помним, что сказал Бог устами пророка: "Милости хочу, а не жертвы". Но воспринимается это именно так, милость отвергается, как нечто совершенно излишнее, даже кощунственное, когда мы имеем дело с таким жестоким преступлением как убийство. Хотя на самом деле искупительная жертва произошла однажды, никакой другой искупительной жертвы после этого быть просто не может. То есть, вообще говоря, сторонники смертной казни рассматривают ее как некую сатисфакцию, как исполнение морального долга, и для многих все-таки это этическое требование. Бог говорит: "Мне ставьте отмщение, я воздам", а они проговаривают про себя: "Да нет, мы сами отомстим. Потому что ты ведь можешь вовсе не отомстить. Ты простишь, мы отомстим. Причем сделаем это лучше тебя. Потому что ты прощаешь вещи, которые можно простить, мы не прощаем. В этом смысле ты несправедлив. А мы справедливы". Это, если угодно, это своеобразный бунт против любящего и милующего Бога. Яков Кротов: В конце 18-го столетия Иммануил Кант модифицировал концепцию смертной казни как мести и писал, что смертная казнь, возможно, и допустима, потому что каждый человек - это ценнейшая личность, которую надо уважать, личность разумная, способная к свободному выбору. И надо уважать убийцу, - он сделал свой выбор. И мы должны показать ему свое уважение, обращаясь с ним так, как он обращался с другими людьми, и, соответственно, мы должны убить убийцу. Но, конечно, с христианской точки зрения, аргументация эта далеко несовершенна по одной причине: человек - существо, способность которого к злу таится не в свободном выборе, а, наоборот, в рабстве, в греху. И от этого рабства спасает не рабство, не познание, не философия, а спасается только единство с Христом, вера в Христа. Каким образом, каким механизмом, - церковь не отвечает, на это отвечает только личный религиозный опыт человека. Вопрос к Владимиру Ильюшенко, который действительно многие годы имел возможность рекомендовать казнить человека. Случалось вам голосовать за смертную казнь? Владимир Ильюшенко: Действительно, были ужасающие вещи, были профессиональные убийцы, которые делают это из корыстных соображений. Предположим, им нужна машина, они подстерегают людей, убивают, завладевают машиной и так далее. Действуют вполне хладнокровно, это такая банда. Я должен сказать, что Булат Окуджава в этих случаях всегда был за смертную казнь. Что касается меня, когда я думал, что пришел в комиссию по помилованию, то дело Чикатило уже было позади, я не принимал участия в этом голосовании. Но когда я говорил с Разгоном, который был во всех случаях принципиальный противник смертной казни, и он голосовал против применения смертной казни к Чикатило, а большинство комиссии было за, и Чикатило был казнен, когда я его спросил: "Ну а Гитлер вам попался бы, как бы вы к этому отнеслись? - Я и против казни Гитлера был бы, - сказал он". У меня, наверное, на это духа не хватало, поэтому был случай в начале, когда проголосовал за смертную казнь за совершенно ужасающее преступление. Потом я об этом страшно жалел и больше впредь никогда так не поступал. Я думаю, что Разгон руководствовался мотивами нравственными, своим жизненным опытом и тем, что он сам был то, что называется анонимный христианин. Яков Кротов: В 1932-м году Николай Бердяев писал о смертной казни так: "Напрасно думают, что в смертной казни достигнуть совершенной холодности и внечеловечности. Главное, что холодность смертной казни и есть самое большое обвинение против нее. В смертной казни убивший ничем не жертвует, не идет на смерть, в этом низость смертной казни. Да и кто убивающий? Не палач же, рубящий голову, который сам есть жертва, ибо от него требуют отказа от образа и подобия Божьего в человеке. Убивающим является целый народ, требующий смертную казнь. В смертной казни мы имеем самый яркий пример перехода государства за допустимые пределы, ибо жизнь человеческая не принадлежит государству, она принадлежит Богу. Государство не должно и не может знать часа смерти человека, ибо это есть величайшая тайна, которая требует к себе благоговейного отношения. Смертная казнь есть насилие, совершенное государством над Богом, над Божьим промыслом". И в этом отношении смертная казнь есть месть государства Богу, попытка соперничать с ним. Если смертная казнь - это дело всего народа, то и борьба со смертной казнью тоже дело не только христианское. Более того, парадоксальным образом как раз многие христиане в современном мире выступают за смертную казнь, а вот атеисты наоборот, как тот же Лев Разгон. Почему так получается? Владимир Ильюшенко: Такой парадокс имеет место. Это свидетельствует только об одном, что люди церковные, далеко не все, но многие, просто плохие христиане или вообще не христиане, а люди, которые себя так называют, которые умозрительно разделяют некие христианские догматы, но в которых не произошло второго рождения. Потому что, если Бог етсь любовь, а мы в этом верим, то он не может никого казнить. А если мы образ и подобие Божье, то если мы образ и подобие Бога любви, то в этом случае мы не можем хотеть ничьей смертной казни. А если мы хотим, значит, его образ у нас замутнен, деформирован, искажен и так далее, и никакого подобия нет, то есть мы не доросли не просто до него, мы не доросли до христианства, мы все еще на уровне ветхозаветного права и ветхозаветной морали остаемся. И в нас живет это "око за око, зуб за зуб", мы считаем, что это и есть та справедливость, которая должна быть в обществе. Это характерно для очень многих людей, называющих себя православными, христианами и так далее. Яков Кротов: Но ведь все время остается вопрос, подчеркиваем, что Богу принадлежит мщение, и тогда, допустим, убедим себя, убедим наших единоверцев, что смертная казнь как месть должна быть запрещена, а тогда нужно отменить любую смертную казнь, в любой смертной казни элемент мести находится. И что, христианин тогда ждет второго пришествия радостно, потому что придет Бог в славе мстителя и покарает страшной казнью, скажем, убийц отца Александра Меня. Не получается ли, что "уж лучше давайте мстить здесь на земле", но не переносить месть в вечность, потому что, понятно, что лучше месть земная, временная, чем месть, приписываемая Богу, месть, как какое-то космическое явление. Владимир Ильюшенко: Я так не думаю, для меня Бог не мститель. Какой я ни есть неважный христианин и человек, конечно, отягченный грехами, но все-таки для меня Бог-любовь - это главное, а вовсе не Бог-мститель. Что касается отца Александра, я хотел бы, чтобы убийцы были найдены, думаю, что их нет в живых уже, что их, грубо говоря, "пришили" те, кто их послал на это дело. Но я не намерен вторгаться в божественные полномочия и решать за Бога, что с ними делать, он разберется. Для меня это не крутая разборка, что будет тебе похуже, я не лелею идею мести. Более того, я абсолютно уверен, что будь на моем месте отец Александр, он протестовал бы против казни своих убийц. Я просто считаю, что гораздо больше повинны вдохновители этого дела и организаторы, чем сами эти убийцы. Я не считаю, что надо казнить, я считаю, что если скрытое стало бы явным, я был бы очень рад. Я думаю, что наказание внутреннее, оно гораздо серьезнее, чем это наказание, которое называют смертной казнью, которое вообще не есть наказание. Какое уж тут наказание? Наказание рассчитано на какое-то исправление, а тут просто отнятие жизни и все. Яков Кротов: Месть - это прежде всего попытка заместить умершего человека, говорить от его лица, его нет. Но если умерший человек успел выразить свою волю, такое возможно? Ведь успел выразить свою волю сам Господь Иисус на кресте, произнеся слова: "Прощаю". Выразил. И вот в середине 90-х годов 20-го столетия доминиканская монахиня, живущая в Нью-Йорке в Бруклине, Камила Дарьенцо, составила декларацию жизни, причем она использовала идею тоже католички из Техаса Вик Хаммерт, но только составила развернутый текст. Смысл простой: в США смертная казнь действует во многих штатах, и человек подписывает декларацию, что я такой-то, настоящим объявляю, что если я умру в результате насилия, прошу, чтобы люди или человек, которых признают виновными в моей гибели, не были казнены смертной казнью. Идут к нотариусу и заверяют. Эту декларацию за прошедший год подписало около 50-ти тысяч человек. Декларацию жизни обсуждали в Интернете на форуме российских католиков. И один из обсуждавших, к сожалению, скрывшихся за псевдонимом, написал: "Я бы, конечно, подписал, но ведь это чисто теоретически. А если вообразить, что какой-нибудь садист убивает дорогого и близкого мне человека или просто беззащитное существо изощренным способом, и от меня хоть каким-то образом зависит дальнейшая судьба этого садиста, кто знает, может быть, то немногое христолюбие во мне улетучилось бы и я бы попытался наказать подонка. Если же брать как жертву меня, то пусть бы он жил, мне ведь от этого не лучше-не хуже уже не станет, а у человека, может быть, появился бы какой-нибудь шанс исправить свою жизнь". Но христианство дает довольно простой ответ на эту, казалось бы, сложную проблему. Потому что произошло в истории христианства убийство сына Божьего, христиане каждый день молятся перед изображением этой смертной казни, совершенно законной. И, конечно, когда мы читаем Новый завет, мы отчетливо чувствуем, что это была смертная казнь именно как месть, месть и фарисеев, месть и римской государственной власти, месть за все то хорошее, что принес в мир сын Божий. И вот Бог, у него убили самого дорогого и близкого человека, убили беззащитное существо. Но, с другой стороны, кто убил? Убили любимые дети, это внутрисемейный конфликт. И вот эта широта видения и является сущностью христианства. Когда мы вдруг осознаем, что месть, вендетта, кровная месть невозможны, потому что нет моей семьи и чужой семьи, потому что всякий убийца - это мой отец, это мой сын, да, кстати, и моя мать, моя сестра, не надо думать, что убийцы только мужского рода, и поэтому, как можно мстить? Убит близкий человек, убит близким человеком. Поэтому христианство преодолевает представление о Боге как о мстителе, который в конце мира отомстит, и ради этой будущей мести мы и терпим. Нет, христианин не терпит, христианин знает, что мести не будет, скорее, христианин знает, что будет прощение, но не говорит об этом, потому что это некоторая тайна свободы, благодати, веры. Но Бог не мститель, Бог - отец, который любит каждого - и убитого, и убийцу - и выходит из противостояния жертвы и убийцы, уходит на Голгофу.
|
