Яков КротовВедущий Яков Кротов ЛиберализмВ конце 2002-го года несколько православных авторов России выступили против либерализма. Святейший патриарх Московский и Всея Руси назвал либеральную идею слишком опасной и соблазнительной. Идея, способная соблазнить самого патриарха, заслуживает внимания. В предыдущие годы акафистов либерализму тоже не пели, но и предвестником Антихриста его не называли, скорее уж западное католичество 19-го века отличалось последовательностью и упорным антилиберализмом. Антилиберализм современного российского христианства роднит его с антилиберализмом ислама и многих других религий. В христианстве кроме антилиберализма есть и либерализм, более того, историки утверждают, что среди истоков либерализма есть и христианские, что судьба либерализма с христианством тесна связана. В чем же заключается эта связь и почему она для него, как и для христианства, столь важна? Яков Кротов: В современной России есть либерально-демократическая партия, слово "либерализм" размылось, и часто противники либерализма берут на себя почетную обязанность определять, что это такое. Святейший патриарх Московский и Всея Руси Алексий Второй в интервью "Комсомольской правде" от 24-го декабря 2002-го года так отозвался о либерализме. Диктор: "Либеральная идея в западном понимании предусматривает освобождение человеческой личности от всяких сковывающих ее рамок, за исключением тех случаев, когда свобода одного индивидуума оказывается угрозой для свободы другого. Словом, делай все, что не запрещено законом. Но ведь такая свобода есть отказ личности от нравственных обязательств, от признания власти над собой высших ценностей человеческого существования. Либеральная идея слишком опасна и соблазнительна для человека. Она нивелирует в его сознании само понятие греха, размывает границу между добром и злом, тем самым лишая даже нравственно здоровую личность необходимой силы противостоять саморазрушения. Есть свобода и для греха, и есть свобода от греха. Свобода в христианском понимании - это прежде всего свобода от страсти и порока, свобода от греховных помыслов и тем более действий, свобода во имя духовного возрастания и самосовершенствования человека". Яков Кротов: Тем не менее историк должен говорить строго, термин "либерализм" появляется только в 1820-м году в Испании. Он появляется в противопоставлении не антилибералам, и даже не консерваторам. Понятие "либерал" во время испанской революции 1820-го года означало человека, который выступает за конституционную монархию, за ограничение власти испанского короля. Причем сторонники конституционной монархии назывались экзальтированные, восторженные либералы. Были и либералы умеренные, именно они в марте 1820-го года одержали победу на выборах в кортесы, первый испанский парламент. Чем занимались тогдашние либералы, какова была их программа? Упразднение цехов, упразднение внутренних таможенных пошлин, монополия на соль и табак, свобода торговли. И антиклерикальная программа, потому что даже умеренные либералы приняли осенью 1820-го года решение о ликвидации религиозных орденов и закрытии части монастырей, их имущество перешло в собственность государства. Либералы тогда были рупором дворян, они выступили за отмену майоратов, чтобы дворяне могли свободно распоряжаться своей земельной собственностью. Впрочем, это пошло на руку буржуазии, которая стала эту земельную собственность скупать. Кто же противостоял тогдашним испанским либералам? А противостояли люди, которые безоговорочно принимали власть испанского монарха, и их называли сервильные. Современные политологи считают, что сервилизм как политическое движение противостоит не либерализму, а анархизму, который также тотально отрицает власть, как сервилизм ее принимает. На протяжении 19-го века термин "либерал" быстро завоевывает признание в Западной Европе, да и в России появляются либералы. И тогда начинают искать предшественников либерализма. Одним из главных источников либерализма называют учение Господа Иисуса Христа. Так об этом пишет историк Ларри Зидентоп. Диктор: "Христианские воззрения стали тем тиглем, в котором была выплавлена Европа. Этот процесс легче проследить в Западной, чем в Восточной Европе, потому что после падения Западной Римской империи папство осталось единственным проповедником и проводником христианского универсализма и индивидуализма. Основываясь на наследии римского права, папство начало создавать для христиан новую правовую систему, исходящую из предпосылки их духовного равенства. Разумеется, эта система сформировалась не сразу, она никогда не была реализована полностью. Напротив, социальные условия варварства и практика патронажа распространенная германскими завоевателями Западной Европы привели к созданию феодальной системы, основанной на признании неравенства, на отношениях превосходства и подчинения, возникающих по праву рождения. Однако феодализм, подвергавшийся нападкам со многих сторон, не мог долго существовать в христианской Европе, фундаментом которой оставались противоречащие ему принципы духовного равенства. Именно поэтому пришедшая на смену античному рабству новая разновидность подчинения - крепостничество, так же оказалась лишь переходной социальной формой. Христианская церковь не могла не подрывать устойчивых форм социального подчинения. Ее моральные принципы противостояли этим формам даже тогда, когда церковь была вынуждена смириться с практикой рабства и феодализма". Яков Кротов: В 11-м столетии римские папы предприняли попытку поставить себя над европейскими королями. Традиционно европейские историки считали, что так называемые теократические претензии пап, наподобие Иннокентия Третьего в 12-м столетии, это попытка установить легитимный общеевропейский правовой порядок, который признавал бы определенные моральные права и защищал бы жителей любого европейского государства от посягательств любых светских властей. И в этом смысле либерализм как попытка создать инстанцию, которая выше короля в определении того, что такое закон, этот либерализм подобен теократическим притязаниям средневекового папства. И тем не менее либералы антиклерикальны и выступают против пап. Что за парадокс? Да потому что к 19-му столетию римские папы были светскими государями. Вместо того чтобы встать над королями, римские папы стали королями одного из самых небольших европейских королевств, так называемая вотчина апостола Петра. И в этом своем государстве римские папы пользовались всеми теми привилегиями, неограниченной, абсолютистской властью, как и любой другой европейский монарх. Но на дворе уже была Французская революция, она уже отшумела, уже потерпела поражение в виде монархии Наполеона и тем не менее принесла свои плоды. И самые горячие сторонники католичества часто были либералами. Например, в начале 20-го столетия Гилберт Честертон, из агностика ставший убежденным католиком, писал от имени антилибералов о либералах так. Диктор: "Тысячи человек могут повторять ту или иную истину, не веря в нее, и она останется истиной. Так, либерализм - истина, хотя многие либералы - чистый миф. В Христа можно поверить, во многих христиан - нельзя. Иногда истину хранят лицемеры. Подобно тому, как истина была в продажном парламенте вигов и в проповедях неверующих священников, есть истины, которыми владеют бедные в своей темноте и нищете, и не владеем мы. Дело не в том, что они абсолютно правы, они правы относительно, но мы абсолютно неправы". Яков Кротов: Это Честертон писал от имени антилибералов, а затем сбрасывал маску и уже говорил от своего собственного либерального имени, объясняя, в чем правда либерализма. Диктор: "Не странно ли, что в великих битвах часто побеждали побежденные? Те, кого побеждали к концу боя, торжествовали к концу дела. Крестовые походы завершились поражением христиан, но в упадок пришли не христиане, а сарацины. Тяжкая волна мусульманской мощи, нависшая над городами Европы, разбилась дребезги и больше не вернулась. Потеряв Иерусалим, крестоносцы спасли Париж. То же самое можно сказать о битве 18-го века, которой мы, либералы, обязаны своим символом веры. Французская революция погибла, и короли вернулись по земле, мощенной телами Ватерлоо. Революция проиграла последнюю битву, но выиграла то, ради чего началась. Мир больше не был прежним, никто не мог уже бездумно попирать бедных, словно мостовую. Вот и все, что мы можем сделать, когда сражаемся с сильнейшим. Он убьет нас, мы нанесем ему незаживающую рану". Яков Кротов: Впервые либеральное католичество возникло во второй половине 20-х годов 19-го века в Бельгии, стране, где были граждане самого различного вероисповедания. И здесь либеральные католики оказались главными участниками создания новой конституционной монархии, которая жива и по сей день. В 1830-м году во время очередной французской революции образуется французское либеральное католичество, прежде всего аббат Ламине, сочинениями которого восхищался Достоевский, Петрашевский, этот кружок. И вот в 1831-м году папа Григорий 16 принимает в Риме Ламине, знаменитых французских либералов, которые хотят, чтобы папа поддержал католиков в их борьбе за патриотизм, за национальное государство, за социальную справедливость, за свободы. Папа отвечает молчанием, а его чиновники в это время уже готовили энциклику, которая осуждала католический либерализм. Эта энциклика появилась в июле 1832-го года. И большинство либеральных католиков подчинились этой энциклике и сдержали свои либеральные устремления. А вот аббат Ламине, напротив, от либерализма перешел к радикализму, то есть для той эпохи это демократия, это социализм. Многие историки считают, что осуждение либерализма папой Григорием 16-м привело духовенство и церковь, в сущности, в своеобразное гетто, а все потому, что папа чувствовал себя властным великаном, который несет на себе ответственность за тех маленьких, крохотных людишек, в защиту которых выступал Честертон. Наверное, проблему либерализма очень трудно оценивать, когда речь идет о политике. И здесь есть удобный именно церковный момент. Дело в том, что в рамках самого христианства, особенно в рамках протестантизма, часто говорят о либерализме в понимании Библии. Вот как современный российский протестантский богослов Сергей Санников описывает такое столкновение либерализма и антилиберализма в рамках современного российского баптизма. Диктор: "По-разному можно понимать одни и те же события, если критерием истины становится личное откровение во Христе. Как пишет Мошен в книге "Христианство и либерализм": "Реальным авторитетом для либералов может быть только опыт. Как его найти? Конечно, не голосованием в церкви, ясно, что этот метод нереален. Следовательно, авторитетом становится индивидуальный опыт. Истиной оказывается только то, что помогает конкретному человеку, но такой авторитет не авторитет вовсе". Либерализму противостоит христианство, традиционно верящее, что Библия есть непогрешимое и безошибочное слово Божье. Евангельско-баптистское братство Советского Союза было надежно защищено от проникновения западного богословия коммунистическим железным занавесом. Кроме того, в условиях воинствующего атеизма практически единственным источником богословия была Библия. Эти два фактора обеспечили консервирующее действие русскоязычному богословию. Поэтому битва за учение здесь шла главным образом между конфессиями, а не между либералами и фундаменталистами, как на Западе. Однако с конца 80-х годов ситуация изменилась. Открытые границы, большое количество постоянно работающих миссионеров создали благоприятный фон для широкого проникновения в церковь евангелиевских христиан баптистов различных форм либерального богословия. Наибольший риск для наших церквей представляют образовательные и издательские программы, проводимые иностранными миссиями. Какие действия можно предпринять в этих условиях? Самое лучшее оружие в битве за учение - чистое евангельское ученье. Следует научиться различать либерализм в учении. Сделать это весьма непросто, ибо обычно либералы себя ими не считают, а только тех, кто отвергает Христа как Спасителя. Итак, битва за учение продолжается, и нет никаких оснований считать, что нам удастся отсидеться". Яков Кротов: Что же это означает? Вот толкование Библии, либерал не считает, что есть кто-то, кто имеет полномочие толковать Библию однозначно, делая это толкование обязательным для других людей. Антилиберал считает, что я имею право, я одаренный мистически, во мне дух Божий, мое толкование единственно правильное, слушайте меня. Еще раз подчеркну: все же это не разница между либерализмом и фундаментализмом, либерализмом и консерватизмом, это разница между либерализмом и антилиберализмом, это вопрос о власти. Это не вопрос о том, есть ли истина, это вопрос о том, кто имеет право говорить от имени истины, кто имеет право навязывать людям истину, если кто-либо имеет право вообще. Европейский либерализм 19-го века был отличен, скажем, от либерализма американского. Европейские либералы в целом были монархисты, максимум чего они хотели, это конституционной монархии. Так было и в России. Между тем американские либералы, естественно, были демократами. Между тем либерализм не равен ни демократии, ни конституционному монархизму, это именно отказ возлагать на одного человека всю власть. Как говорил, например, американец Авраам Линкольн, нет человека настолько хорошего, чтобы он управлял другим без его согласия. В Англии же католик и либерал лорд Эктон отчеканил в связи с обсуждением вопроса папского авторитета и папской власти очень похожую фразу: "Всякая власть склонна развращать человека. И абсолютная власть развращает абсолютно". И в этом смысле либерализм - это всякое учение, которое выступает за децентрализацию власти, ни в одних руках ее нельзя сосредотачивать, будь то король, папа римский или просто приходской батюшка или преподаватель библиистики. И вот как защищает либерализм современный православный богослов, преподающий в петербургских духовных христианских школах, игумен Вениамин Новик. Диктор: "В мировосприятии большинства людей, как мне кажется, существуют и некоторые довольно устойчивые стереотипы, психологические установки, можно сказать, константы, архетипы. Одна из них - это неприятие всего, связанного с либерализмом, то есть демократии, прав человека, экуменизма, религиозный либерализм. Хорошим тоном становится всяческое поношение либерализма. Наши борцы за идентичность, от православных до коммунистов, в своем отрицании демократии не понимают одной простой вещи: речь идет не просто об абстрактных западных ценностях, в основе которых, кстати говоря, лежит христианство и либерализм в их сложном сочетании, а о статусе человеческой личности. Если мы всерьез принимаем богоданную свободу личности, отличаем профессионализм от эгоизма и индивидуализма, то мы должны всерьез принять и саму эту личность, то есть права этой личности, то, что на общепринятом я зыке называется правами человека. Вспомним, что все люди без исключения повреждены первородным грехом. Одного этого фактора уже достаточно, чтобы придти к мысли о недопустимости сосредоточения власти в одних, даже очень уважаемых руках. Это с одной стороны. С другой - вера и памятование о том, что каждый человек сотворен по образу и подобию Бога, должны приводить к пониманию места человека в обществе, его правам. Перед Богом у человека нет прав, но перед другими людьми есть. Человек имеет благодарное право на то, чтобы быть взрослым самому, свободно определять себе образ жизни и мировоззрения; единственное здесь условие не мешать другим и требовать, чтобы и тебе не мешали. К тем, кто с этим не согласен и нарушает свободу других людей, правовое государство применяет силу, так что никакой анархии не возникает. Такой социальный режим назвали неудачным словом "либерализм" и почему-то решили, что он может быть только безрелигиозным. Но в основе либерализма лежит уважение к человеческой личности, которая в наиболее полной форме дается именно христианством. У либерализма была и есть, если не прямая, то косвенная связь с христианством. Позже, в 19-м веке, либерализм стал действительно безрелигиозным, но людям вообще свойственно путать причины со следствиями, отрываться от корней и явлений и считать эти феномены феноменами, строить безрелигиозную этику. Либерализм подвергся такой же секуляризации, как и все социальные институты. Так что никакой специфической вины либерализма в его дехристианизации нет". Яков Кротов: Когда в декабре 1864-го года папа Пий IX опубликовал энциклику, он осудил одновременно и либерализм, и демократию. Но отождествление либерализма и демократии совершенно неправильно, потому что, наоборот, либерал скорее боится демократии, видит в ней мощную силу, которая легко вырывается из-под контроля. Править должен не народ, который может просто сорваться с тормозов и принять диктатуру, деспотию, править должен именно закон. И в этом смысле народ может быть самым страшным тираном в истории. Почему же тогда в реальной жизни христиане вновь и вновь выступали против либерализма, предпочитая часто даже нацизм и фашизм либерализму? Почему в современной России в своем противостоянии либерализму многие христиане предпочитают смыкаться даже с исламом? И так ли неизбежно противостояние христианства и либерализма? Когда сегодня христианин любой конфессии говорит о ком-то, что этот человек нравственно либеральный, скажем, либеральный в вопросах пола, имеется в виду, что это человек развратный, который вообще не признает никаких ограничений. Между тем вот как пишет современный православный и, видимо, либеральный богослов игумен Вениамин Новик. Диктор: "Святой Афанасий Великий писал, обращая внимание на уважение к свободе человека самим Христом: "Сам Спаситель так кроток, что учит: если кто хочет идти за мной и, приходя ко всякому, не вторгается с насилием, а только стучит, и когда отворяют, входит, а когда медлят и не желают принять - уходит". Женщину, взятую в прелюбодеянии, Христос вопреки закону Моисея прощает. Хотя любому обывателю, не то что социологу, ясно, что для повышения нравственности периодические экзекуции над нарушителями закона очень даже полезны, чтобы другим неповадно было. Христос через притчу о пшенице и плевелах призвал к терпимости. Не следует заниматься прополками, чистками, дабы вместе с сорняками не выдернуть злаки. В притче о милосердном самарянине ближний обнаруживается в неожиданном месте, им оказывается инородец еретик-самарянин. Разве такое поведение Христа на современном языке не называется либеральным?". Яков Кротов: Здесь обнаруживается специфика либерализма, она не в развратности как таковой, она не в отрицании норм, уж Господь Иисус не отрицал никаких норм, прямо наоборот, он их устрожал, прямо говоря, что не просто нельзя прелюбодействовать, нельзя даже похотливо глядеть на женщину. Тем не менее Господь отвергал внешний авторитет, отвергал право кого бы то ни было побивать камнями согрешившего человека, потому что нет человека, который будет жив и не согрешит, как говорит одна из русских православных молитв. И поэтому никому здесь на земле нельзя давать безграничную власть. Вот в чем либерализм Евангелия, он распыляет власть. И никакая централизация церкви не есть централизация власти, это централизация служения, это централизация любви. Почему же тогда либерализм в 19-м столетии нападает на христианство, прежде всего на католическую церковь, потому что конфликт разворачивается в основном в Западной Европе, почему католики отвечают неприязнью либерализму? Вот как об этом писал в середине 20-го века католический историк Йозеф Лортс. Диктор: "Как же случилось, что либерализм, чьим программным лозунгом была свобода слова и совести, отказывал в этой самой свободе католикам? Философское основание этого лежит в существовании различных интерпретаций понятия "свобода". Свобода как субъективная беспредельность или как личная убежденность, основанная на признании высшего авторитета? В рассматриваемый нами исторический период, ценности, присущие высшему авторитету религиозности, попросту не признавались. Религиозное смирение воспринималось так же как скудость духа и ханжество. Исторической причиной нетерпимости католицизма со стороны либерализма была неколебимая вера 19-го века в могущество научного прогресса, поддерживавшаяся действительно имевшими место значительными научными открытиями. Большинство обывателей-католиков и значительная часть церковного руководства, проявив крайнюю недальновидность, заняли однозначно отрицательную позицию по отношению к научному прогрессу, не позволявшую им отделить позитивные его стороны от негативных. Такая позиция не только создавала серьезные трудности на пути таких мыслителей как, например, Джон Генри Ньюман, но и вызывала общее, в некоторой степени обоснованное, недовольство или служило порой лишь предлогом к нему в образованных кругах. Как неоднократно заявлял тот же Ньюман, церкви следовало бы занять более открытую позицию в этом вопросе, что ни в коей мере не отразилось бы на ее претензиях на обладание высшей истиной". Яков Кротов: Сегодня антилиберальные богословы в России напирают на то, что либерализм поощряет грех. Это надуманный упрек, либерализм только отрицает право кого бы то ни было среди людей руководить человеком принудительно в его борьбе с грехом, возлагает тяжесть борьбы с грехом на самого человека, а не на внешний авторитет. Но возможна критика либерализма и с других позиций, не со стороны антилиберальной, а со стороны сверхлиберальной, со стороны, может быть, единственно христианской. Так критиковал либерализм в начале 20-го столетия православный мыслитель Николай Бердяев. Диктор: "Христианство хочет освободить человека от рабства, от рабства греху, рабства низшей природе, рабства стихиям этого мира, и в нем должно было бы искать основ истинного либерализма. Истинное освобождение человека предполагает освобождение его не только от внешнего рабства, но и от внутреннего рабства, от рабства у самого себя, у своих страстей и своей низости. Об этом не подумали вы, просветители-освободители. Вы оставляете человека во внутреннем рабстве и провозглашаете права его, то есть права рабьей, низшей природы. В основе вашего либерализма был внутренний порок, и потому он не мог не пасть. Либерализм ваш роковым образом изменил единственной основе, вы сделали декларацию человека и оторвали ее от декларации прав Бога. Путь, на котором права человека были оторваны от обязанностей человека, не довел вас до добра, на этом пути выродился ваш либерализм. Требование правды (без сознания обязанностей) толкало на путь борьбы человеческих интересов и страстей, состязания взаимоисключающих притязаний. Права человека предполагают обязанность уважать эти права. В осуществлении прав человека самое важное не собственные правовые притязания, а уважение к правам другого, почитание в каждом человеческого образа. То есть обязанности человека к человеку и человека к Богу, обязанности человека глубже прав человека, они и обосновывают права человека. Если все будут очень сильно сознавать права и очень слабо сознавать обязанности, то права никем не будут уважаться и не будут реализованы. И права человека, и обязанности человека коренятся в его богоподобной природе. Если человек лишь подобие природной и социальной среды, лишь рефлекс внешних условий, лишь дитя необходимости, то нет у него ни священных прав, ни священных обязанностей, то у него есть лишь интересы и притязания. Права человека предполагают права Бога, это прежде всего права Бога в человеке, права божественного в человеке, его богоподобия и богосыновства. Человек потому лишь имеет бесконечные права, что он бесконечный дух, что глубина его входит в бесконечную действительность, личность человеческая не довлеет себе, она предполагает бытие Бога и божественных ценностей. Возможно ли провозглашение священных прав человека как усовершенствованного и дисциплинированного зверя, как куска праха, в котором на мгновенье загорелась жизнь? Права человека должны иметь онтологическую основу, они предполагают и бытие души человеческой в вечности, и бытие, бесконечно превышающее эту душу, бытие Божье". Яков Кротов: Бердяев защищает права Бога, он не защищает права папы римского, права патриарха, митрополита, президента, монарха или приходского батюшки. Права Бога - это совсем не антилиберализм в том виде, в каком он сегодня распространен в России и в мире. Вот как на обвинения классического либерализма в консерватизме обвинения отвечает в своей статье игумен Вениамин. Диктор: "Но где же тут место для любви, для соборности, могут спросить? Да разве людям можно свободу давать? Это же вы какой-то формализм предлагаете. Кстати говоря, упрек в формализме либерализма - это один из популярных в России. Здесь сказывается непонимание того, что любой закон формален, так как он не может и не должен предусмотреть всего. Единственным средством против формализма закона является ограничение его сферы действия борьбой с явным злом. Правовое государство запрещает и довольно жестко делать только явное зло, а не добро во всех его проявлениях, оно не воспитывает людей, полагая их совершеннолетними и способными к самоопределению в соответствии с требованиями их совести. В основе либеральной концепции права и вообще либерального социального устройства лежит принцип свободы как необходимого условия всего доброго и той же любви, воспетой славянофилами, а законы нужны для сохранения закона индивидуума. Это совершенно непривычная модель для российского менталитета, но это не значит, что ее надо отбрасывать как нечто совершенно чуждое, может быть, мы до этого, что называется, не дозрели". Яков Кротов: Вообще конфликт многих христиан с либерализмом носит, видимо, прежде всего подсознательный эмоциональный характер. Тот же Николай Бердяев, рыцарь свободы, как его называли, человек необычайно энергичный, писал: "Либеральный дух, по существу, не революционный дух. Либерализм есть настроение и миросозерцание культурных слоев общества. В нем нет бурной стихии, нет огня, воспламеняющего сердце, в нем есть умеренность и слишком большая оформленность. Правда либерализма формальная, она не говорит ни положительного, ни отрицательного о содержании жизни, она хотела бы гарантировать личности любое содержание жизни". И дело даже не в формальной неправоте Бердяева, потому что либерализм хочет гарантировать не любое содержание жизни, даже греховное, он хочет только гарантировать свободу определения своего содержания, своей собственной жизни. Нет бурной стихии? Слава Богу. И в этом смысле либерализм обладает теми качествами, к которым на протяжении веков призывало именно христианство, это смирение как ответственность, это смирение как срединный путь, не уклоняясь в крайности авторитаризма, монархизма светского или церковного, не в анархизм, вот что такое либерализм. Либерализм находится в родстве с церковью не только по ряду содержательных пунктов, но именно по тому как функционирует либеральное сообщество, оно функционирует совершенно как церковь. Об этом так писал историк Ларри Зидентоп. Диктор: "Модель сообщества, базирующаяся на христианской концепции духовенства, предлагает добровольную ассоциацию, возникающую из внутреннего стимула к сближению, из акта свободного волеизъявления. Это настолько характерно для такой модели сообщества, что с христианских и либеральных позиций всегда было трудно определить роль семьи, которую часто сводили лишь к подготовке детей к свободной взрослой жизни, следуя, возможно, отголоскам призыва Иисуса порвать семейные узы, если этого потребует служение Богу. Идея добровольной ассоциации объясняет также ту роль, которую современной либеральной политической мысли играет понятие. Ясно, что оно подразумевает обращение к совести и выбору, а не к родственным связям или унаследованному положению в обществе. Таким образом, христианское учение о духовном равенстве, сформировавшее современный либерализм, было и остается вызовом многим традиционным обществам". Яков Кротов: Либерализм с точки зрения многих христиан уязвим именно тем, что он не дает положительной программы. Но стоит вспомнить, что само христианское богословие традиционно подразделяется на две категории - положительное и отрицательное, апофатическое и катафатическое. Положительное говорит о Боге, что он есть то-то, то-то и то-то, путь, истина, дух, жизнь. Отрицательное богословие говорит о том, что Бог не есть этот идеал, бог не есть материя, Бог не есть энергия и так далее, и тому подобное. И либерализм в этом смысле не противоположен христианству и церкви или, точнее, он их дополняет, как отрицательное богословие дополняет богословие положительное. Если Николай Бердяев все время в своей книге "Философия неравенства", написанной в 1918-м году перед лицом победившего большевизма, упрекает либерализм за то, что тот слаб, потому что не может прямо сказать или боится сказать о своих христианских основах. И Бердяев уже хоронил либерализм, Бердяев, к счастью, ошибся, потому что большевизм окончился, а либерализм нет. Известный европейский либерал Карл Мангейм в 1943-м году в разгар войны, когда ее исход еще не был ясен, тоже хоронил либерализм. И именно за то, что тот не решается вслух говорить людям о высших основах жизни, о том, что именно христианство, откровения Евангелия показывают всю глубину, на которой стоит человеческая свобода. Либералы не решаются так сказать, и они проигрывают тоталитаризму. Но вот прошло 60 лет с момента написания этих упреков в адрес либерализма, и опять же, где тоталитаризм? Его нет, а либерализм жив, хотя по-прежнему избегает говорить о главных, вечных вещах вслух, предоставляя это проповедникам в церкви, не запрещая им так говорить. Но и сегодня многие люди именно упрекают либерализм, что тот слишком слаб, что сам по себе может скатиться в тоталитаризм. Вот как об этом писал в журнале "Новый мир" российский физик Юрий Симонов. Диктор: "Тревожные признаки налицо. Только напомним один, хотя и несколько гротескный, возможный путь развития, изложенный в провидческом романе Олдоса Хаксли "Прекрасный новый мир". Это общество будущего, в котором все научные критерии реализованы и используются как бы только на благо стабильности и процветания. Клонирование людей (вот она мечта леволибералов!) позволяет создавать целые коллективы (до ста человек) совершенно идентичных работников, еще до рождения из пробирки принадлежащих к определенной иерархической ступени (Альфа, Бета, Гамма и так далее), и тем удовлетворенных. Интеллектуалы (Альфа) относятся к элите, занятия сексом начинаются в детском возрасте, прямо так, как этого хотят сейчас либеральные организации, а восприятие происходит методом повторения во сне, эквивалент современного телевидения. Религиозный инстинкт есть и удовлетворяется обожествлением великого Форда и небольшой группы великих контролеров. Это общество крайне элитарно, и крайне научно. Легко представить себе, как мы войдем в это страшное будущее без милосердия и благодати, если примем агрессивный либерализм за истинный путь. Свободолюбие либерализма оборачивается утопическим деспотизмом. Традиции и современное законодательство пока находятся в относительной гармонии, особенно в Европе. Однако некоторые новые веяния последних лет настораживают. Например, пропаганда сокращения рождаемости и уменьшения социальных льгот. Дело в том, что в нравственной системе либерализма, если о таковой вообще можно говорить, принцип доброты и милосердия заменен принципом разумности и соцсправедливости. В таком случае объяснить налогоплательщику, что он обязан платить дополнительный налог на неимущих, беженцев и тяжело больных порой весьма трудно. С его точки зрения, это несправедливо. А ведь эти проблемы будут углубляться из года в год, так как население стареет. Поэтому самодостаточная либеральная доктрина может придти и к отрицанию милосердия, к уменьшению заботы о слабых и убогих, потому что у них нет мощных защитников в виде профсоюзов, политических партий и прочего. Нет защитников, кроме христиан и верующих других религий". Яков Кротов: Конечно, все может быть, но мы еще не знаем, точно ли либералы откажутся содержать сироток и платить пенсии. Но мы довольно хорошо знаем, что в церкви была инквизиция, когда церковь стояла у идейного руководства обществом. И сегодняшний либерализм, может быть, именно тем и силен, что он хорошо знает свои пределы, свои слабые места. И в современной Европе либералы, антиклерикалы находятся в меньшинстве. Один из виднейших американских экономистов и богословов Майкл Новак защищает католичество и церковь в целом как противовес либерализму, который необходим, чтобы общество не скатилось в безнравственность. А ведь еще сравнительно недавно, в середине 19-го века, в знаменитом папском тексте был осужден тезис о том, что папа может и должен примириться с прогрессом, либерализмом и современной цивилизацией. Оказывается, все-таки может, - так подчеркивает американский богослов Майкл Новак. И в современной России православные богословы тоже пытаются найти какой-то компромисс либерализма, хотя ни в малейшей степени его одобрить не решаются. Вот как о возможном компромиссе пишет глава Отдела внешних церковных сношений митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл Гундяев. Диктор: "Сегодня не существует преград, могущих обезопасить духовное здоровье народов, их религиозно-историческую самобытность от экспансии нового образа жизни. В основе этого образа жизни лежат либеральные идеи, концепция либерализма покоится на идее освобождения человеческой личности от всего, что понимается ею как ограничение ее воли и ее прав. Этот тезис не оспаривается богословами, в том числе и православными. Либеральная идея не призывает к освобождению от греха, ибо само понятие греха в либерализме отсутствует. Либеральная доктрина заключает в себе идею раскрепощения греховного индивидуума, а значит высвобождения потенциала греха в человеческой личности. Если мы ограничимся словами "церковь вне политики", не будет ли это в действительности торжеством идей либерализма? Церковь открыто называет грех по имени и посвящает свои усилия спасению человека. Одним из важнейших инструментов достижения указанной выше цели должно служить утверждение в сознании нашего народа представления о православной вере как о норме жизни. И если у нас либеральная идея полагается ныне в основе государственно-общественной модели развития страны, то ей (в полном соответствии с либеральным принципом сдержек и противовесов) должно противопоставить политику утверждения в сфере воспитания образования и формирования межличностных отношений, систему традиционных для России ценностей". Яков Кротов: Если попытаться кратко сформулировать сказанное митрополитом Кириллом, то это означает: пускай на государстве висит либеральная вывеска, но давайте проводить антилиберальную политику во всех ключевых сферах жизни, прежде всего в семейной жизни, в личной жизни, давайте контролировать жизнь людей, пускай все будут обязательно православными. Конечно, никакой православный не откажется от того, чтобы все были православные. А вдруг кто-то потребует, чтобы все были католики, все были протестанты. Тут-то и выявляется сила либерализма, он способен проявить эти несовместимые векторы. Вот как в полемике с митрополитом Кириллом ответил и оценил его позицию православный богослов Константин Костюк. Диктор: "Представленный митрополитом Кириллом образ либерализма достаточно самостоятельная философская конструкция, ибо никакой либерал не призывал и не призывает к раскрепощению греха, это были скорее антилибералы. А смешивать под именем либерализма в одну кучу все нерелигиозные направления в политике едва ли будет корректным. Куда же войдут христианские демократы? Как справедливо отметил Ярослав Головин, либерализм не выступает ни против, ни в пользу греха, потому что он говорит о других проблемах, о социально-экономическом развитии общества и о личности, способной осуществлять его. Тезис о моральной несостоятельности либерализма тоже не проходит проверки. В странах победившего либерального стандарта ниже преступность, бытовая безнравственность, выше законопослушность. Напротив, этого, как правило, не наблюдается в бедных странах, ориентированных на традицию. Приверженность традиции вовсе не означает ориентации на веру как норму жизни. Советское общество было в высшей степени традиционалистским, даже если традиционализм соседствовал с идеологией прогресса и радикальностью социальных экспериментов. Распространение либерализма митрополит Кирилл объясняет тем, что мир не извлек урока из трагичного 20-го века, в то время как победа либерализма была скорее уроком из эпохи губительного идеологического противостояния. В воззрениях митрополита Кирилла нельзя не увидеть попытки увидеть прагматичную позицию. Вместе с тем, очевидно, что если в его ранних выступлениях можно находить созвучие с позицией отца Александра Меня, то его поздние взгляды отличаются от позиции митрополита Иоанна Сычева лишь мягкостью постановки акцентов. Эволюция социально-политических воззрений митрополита Кирилла действительно отразила общую эволюцию самосознания церкви в 90-х. Достаточно ли это для того, чтобы вывести церковь из исторического гетто и сделать ее конструктивной и ведущей общественной силой, - другой вопрос". Яков Кротов: Борется либерализм с грехом, очень даже борется. Только либерализм борется с грехом властолюбия, с похотью власти и предоставляет борьбу со всеми другими грехами личной совести человека. А вот с властолюбием надо бороться на уровне государства, либерального государства. В своем очерке "Развитие либерализма" историк Ларри Зидентоп несколько ехидно подчеркивает, что современное антилиберальное христианство имеет своего опасного двойника-близнеца в виде ислама. Потому что и ислам близок христианству, он тоже говорит языком универсализма, объединяя всех людей перед единым Богом как создание абсолютно равных, а не как членов какого-то сословия, наций и так далее. Тем не менее "ислам акцентирует внимание на равном подчинении верующих воле Аллаха, в отличие от христианства, проповедующего равную свободу перед Богом". Там, где ислам требует строгого выполнения определенных правил, религиозных законов, там христианство требует следовать требованиям своей собственной совести. Правда, конечно, определяется не позицией тех или иных современных христиан, которые напуганы, которые мечтают о власти, которые хотят вернуть церковь в ее средневековом варианте, церковь как личную власть, иерархическую, одних людей над другими. Все-таки правда в церковной жизни определяется не этим страхом, тревогой, властолюбием, а определяется призывом самого Христа к свободе, призывом освобождающим, призывом, который говорит, что человек должен отвечать сам. Если это либерализм, человек должен быть либералом, человек должен быть несвободен. Это, видимо, и невозможно в этом падшем мире. Но человек должен быть освобождающимся, человек должен стремиться к свободе своей и другого. Такой либерализм, конечно, и есть просто одно из имен христианства. |
