Яков Кротов

C христианской точки зрения:

Свящ. Сергий Таратухин

12.10.2006

Род. 1956. Чин присоединения к Русской Православной Церкви Московского патриархата священника Сергия Таратухина был совершен 20 мая в читинском кафедральном соборе в честь Казанской иконы Божией Матери во время Божественной литургии, сообщает "Седмица.Ру" со ссылкой на пресс-службу Читинско-Забайкальской епархии РПЦ МП.

Бывший священник Читинской и Забайкальской епархии Сергий Таратухин принес публичное покаяние в присутствии правящего архиерея епархии — епископа Читинского и Забайкальского Евстафия, клира Казанского собора и мирян. В своем покаянном слове бывший священник назвал причины, подвигнувшие его к "клевете священноначалия и невниманию к голосу Матери Церкви". После совершения чина присоединения вероотступника в православной вере Сергий Тарухин был принят в лоно Русской Православной Церкви Московского патриархата как мирянин.

"После долгих размышлений я пришел к выводу, что вел себя неправильно. Я считаю, что не должен был заниматься политикой, это не дело Церкви. Этим должны заниматься правозащитники", — заявил в интервью ИА "RegNovosti" Сергий Таратухин.

См. персоналии.

Яков Кротов: Сегодня гость нашей программы священник Сергий Таратухин.
Есть люди с психическими отклонениями, которые слушают только себя. Это тяжелое заболевание, они могут всю жизнь прожить в палате № 6, не замечая, что они в сумасшедшем доме, потому что они разговаривают, они вещают, но они не слушают другого. Свобода и Радио Свобода начинаются с умения выслушать не себя, а другого. Наш сегодняшний гость священник Сергий Таратухин, пожалуй, как раз жертва дефицита вот этого выслушивания друг друга в российском обществе, жертва разнообразная. В принципе отец Сергий фигура достаточно нестандартная. К сожалению, на него крепко приклеен ярлык священника, которого наказали из-за Ходорковского, но мы в сегодняшней передаче постараемся за этот ярлык проникнуть.
В принципе, я немножко боялся, когда приглашал отца Сергия на эту передачу, потому что в истории России вообще и в истории российской Церкви в частности правдолюбцы бывали, правдолюбие случается. Итак, по истории Церкви читать о правдолюбцах интересно, но когда начинаешь читать об их биографии, об их темпераменте и характере, то, в общем, создается ощущение, что, пожалуй, можно без правдолюбцев, лучше без них, они неудобны, они скандалисты и у них вечно какие-то проблемы. И вот так, глядя на жизненный путь отца Сергия, тоже хочется в сердцах воскликнуть: «Ну что человеку не сиделось?!» Ведь бывает же, человек прямо в школе устроится, скажем, ну, не знаю, в школу КГБ и его карьера идет, идет, все спокойно, все гладко, ни выговоров, ни увольнений. А у Вас, дорогой отец Сергий, одна посадка в юности, потом запрещение в служении одно, потом второе. Ну что это такое? Какой-то бугристый у Вас получается жизненный путь.
Мой первый вопрос, Вы меня извините, сейчас в России, конечно, очень накален национальный вопрос, поговаривают даже о государственном нацизме, но я позволю себе такой нацистский вопрос задать. Что у Вас с лицом? Кто Вы по национальности в своей Чите?

Сергий Таратухин: По национальности я русский человек, предки мои все русские.

Яков Кротов: А почему Вы похожи немножечко на бурята или как-то в этом духе или это уже влияние местной среды?

Сергий Таратухин: Очевидно.

Яков Кротов: Тогда такой вопрос. Я догадываюсь, что Вы чисто русский человек, потому что сели Вы, сейчас в газетах пишут, за антисоветскую пропаганду, это 70-я статья. Но по ней сажали не только за антисоветскую пропаганду, но и за национализм. Как я понимаю, Вы именно за последнее. Что случилось?

Сергий Таратухин: Да, так получилось, что я являюсь, так скажем, одним из основателей русского скинхедского движения. То есть в далекие 70-е годы была попытка создания в Чите националистической организации молодежной. За это и оказался на политзоне, хотя статья была «Антисоветская агитация, пропаганда», но мы помним, что строй декларировал себя как интернационалисты, то есть за это меня и наказали.

Яков Кротов: А какие нации Вам не нравились? Евреи, китайцы, буряты?

Сергий Таратухин: Нет, буряты, там некоторая напряженность была русского населения и бурятского, а поскольку ребята молодые, чем-то заняться нужно, объединиться на какой-то основе. Что было, то было.

Яков Кротов: А сколько Вам было лет?

Сергий Таратухин: Когда меня арестовали и отправили на политзону, мне было 18 лет.

Яков Кротов: А дали?

Сергий Таратухин: Четыре года.

Яков Кротов: И все отбыли?

Сергий Таратухин: Да.

Яков Кротов: Спасибо. У нас есть звонок из Москвы. Сергей Львович, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день, уважаемый отец Яков и уважаемый отец Сергий. Поздравляю Вас с наступающим праздником Покрова пресвятые Богородицы.

Сергий Таратухин: Спаси, Господи.

Слушатель: Вопрос. В чем выражается свободная человеческая воля и как при этом поступать православному христианину? Спасибо.

Яков Кротов: Сергей Львович, может, уточните, какой-нибудь пример подбросите? А то вопрос звучит очень абстрактно.

Слушатель: В Библии написано, что человеческая воля свободна, Господь предоставил свободную человеческую волю.

Сергий Таратухин: Еще на политзоне верующие православные христиане убедили меня, что все дело не в политике, не в политическом строе, а дело во внутренней свободе человека. Ведь Господь, Он же в принципе проповедовал в оккупированной стране, рабовладельческий строй, Он не выступал ни против того, ни против другого. Господь говорил, что царство Божье внутри Вас. Самое главное в жизни – это иметь, как Вы сказали, свободную волю внутреннюю, внутреннюю свободу.

Яков Кротов: Кто были эти верующие, с которыми Вы познакомились на зоне?

Сергий Таратухин: Основное на меня влияние оказал Виктор Хаустов, сейчас он служит в Иркутске, протоирей, диссидент из Москвы, москвич.

Яков Кротов: И когда это диссидента рукоположили в священники?

Сергий Таратухин: Я точный год не знаю, но где-то в начале перестройки.

Яков Кротов: То есть с перестройкой?

Сергий Таратухин: Да.

Яков Кротов: И Вы с ним продолжаете поддерживать связи или поддерживали?

Сергий Таратухин: Когда меня в Иркутске в дьяконы рукополагали в 1993 году, он меня исповедовал. Перед рукоположением бывает исповедь, и он меня исповедовал, я сам так захотел, чтобы именно он исповедовал, потому что он знал мою историю, знал мою жизнь.

Яков Кротов: Тогда вопрос все-таки такой. Вот Вы сказали о свободе воли. Я в порядке справки замечу, что в Библии о свободе воли не говорится вообще. Библейский язык, язык Ветхого Завета – это язык восточный, очень образный и не знающий абстрактных понятий. Поэтому рассказ Книги бытия о грехопадении, там же нет слова «воля», там образы: яблоко, дерево, женщина, змея. Но образами рассказывается больше и глубже, чем можно рассказать абстрактными словами. Вы начали свой жизненный путь с того, что попытались обрести свою, как я понимаю, свободу, нападая на чужую свободу, на свободу тех же бурят.

Сергий Таратухин: Да.

Яков Кротов: На Ваш взгляд, насколько за прошедшие 30 лет, даже, пожалуй, уже треть века, изменилась ситуация, к лучшему или к худшему в смысле терпимости к другой нации? Ну, прежде всего там, где Вы живете, в Чите.

Сергий Таратухин: Кроме бурятов, у нас появились и кавказцы, и китайцы в очень большом количестве. Отношение? К кавказцам, так скажем, в Чите неоднозначное, а китайцев воспринимают очень хорошо.

Яков Кротов: Спасибо. Отец Сергий был в свое время, то есть год назад, наказан и, в сущности, уволен, если говорить светским языком, из Московской патриархии за то, что… вот очень интересно, за что. Потому что легко газете написать, за то, что священник наказан за Ходорковского. Но у христианина всё-таки немножко другой взгляд, нежели у журналиста, и более жёсткий. Если можно, отец Сергий, я тогда выступлю в роли опять адвоката дьявола, моя традиционная, как ведущего, и скажу так. Вот Вы служили в Церкви около урановых рудников, куда послали Ходорковского, видимо, показательно, чтобы знали все, что надо делиться, как говорил бывший министр Лившиц, Вас пригласили освятить административное здание в колонии. Вы понимаете, вот Вы отказались. Но тут так. Человек сидит в концлагере, на каторге, говоря простым русским языком. Ну, а почему бы ни пойти, почему не освятить? Потому что человеку плохо, всем плохо. Может быть, вот это освящение, оно бы как-то смягчило бы сердца администраторов, которые в этом здании работают? Ну, грубо говоря, когда Вы сидели в 70-е, ведь многие отдали бы все тогда, в 70-х, чтобы прорваться в лагерь, в колонию, освятить там что угодно, но чтобы лучик света упал в это царство тьмы. А Вы такой шанс упустили и довольно демонстративно. Чем Вы объясняете свой поступок?

Сергий Таратухин: В Краснокаменске, это был последний мой приход, я отслужил почти 6 лет, в течение этих 6 лет я постоянно посещал колонию, то есть духовно, как это у нас называется, окормлял заключенных. И вот привезли Ходорковского. Администрация колонии обратилась ко мне с просьбой освятить административное здание, объяснив это тем, что только теперь они поняли, что такое спокойная жизнь. Спокойная жизнь была у них до того момента, когда привезли Ходорковского.

Яков Кротов: То есть здание само старое?

Сергий Таратухин: Старое, да. «Теперь, - говорят, - у нас нет сил. Снизу нас давят правозащитники и журналисты, сверху давит наше тюремное московское начальство, поэтому, батюшка, освяти нам. Может быть, Господь поможет». Я подумал и заявил, что не могу, совесть мне моя не позволяет этого, потому что служба освящения, там постоянно батюшка молится, богословляется, освящается. То есть я как бы благословил те муки, которые Ходорковский претерпевает в неволе, для себя я так решил. Это была моя частная позиция, я выступал не от лица Церкви и вообще и тогда, и после того я всегда подчеркивал, что я говорю, как частное лицо, как священник, но не от имени всей Церкви.

Яков Кротов: Спасибо. Я замечу к вопросу о нашей передаче, всё-таки насколько христианская точка зрения другая. Потому что для тюремщика начальство, оно вверху, а правозащитники, журналисты внизу. А я думаю, что по-христиански все наоборот: начальство – это что-то такое, ближе к исподнему и преисподнему, а люди, которые защищают честь, достоинство, жизнь часто других людей, то есть правозащитники, они скорее поближе-то к небу, чем руководство.
У нас есть звонок из Петербурга. Борис, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день.

Сергий Таратухин: Добрый день.

Слушатель: Наш Господь и Спаситель Иисус Христос сказал: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие небесное». Поэтому я приветствую брата Сергия, я думаю, что он блажен с точки зрения Господа Иисуса. А вопрос у меня следующий. На днях погибла журналистка Анна Политковская, которая имела силу духа настоящей христианки говорить правду о том зле, которое творится в нашей стране, прежде всего, она выступала против войны в Чечне, против насилия, против пыток, против всяческого зла и неправды. Как Вы думаете, руководство Русской Православной Церкви будет ли рассматривать ли ее как кандидата, чтобы объявить ее великомученицей или святой?

Сергий Таратухин: Ещё Александр Невский, святой, говорил, что Бог не в силе, а в правде. К сожалению, к правде отношение сейчас в Московском патриархате, Русской Православной Церкви совершенно другое. Конечно, не будет.

Яков Кротов: Я от себя замечу, что, будь моя воля, я бы, например, усомнился в том, а нужно ли канонизировать, особенно когда в святцы вписывают военачальников, полководцев, администраторов. А прилично ли хорошему человеку находиться в святцах? А если всерьез, то все-таки ведь святой – это не человек, которому о чем-то молятся. Это человек, вместе с которым молятся. И здесь, прежде всего, конечно, нужно… Ну как, мы хотим сохранять связь с умершим, надо общаться с ним через Христа, и в ходе такого общения и выявляется, насколько человек близок к сегодняшним нуждам. Поэтому я думаю, что не надо ждать церковной печати. Молитесь, друзья, а там уже святые сами слетятся, и будет Вам хорошо.
У нас есть звонок из Москвы. Олег Леонидович, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Здравствуйте. У меня вопрос к отцу Сергию. Я к Вам с большим уважением отношусь. Но меня очень беспокоит, почему же все-таки в нашей христианской религии наши христианские люди вымирают, наша нация вымирающая? Вы это знаете, наверное. Можете Вы это объяснить, чем это объяснить, то, что мы все вымираем?

Яков Кротов: Спасибо, Олег Леонидович. Отче, кстати, Вы сами имеете семью?

Сергий Таратухин: Да, у меня жена-матушка, двое детей.

Яков Кротов: Жена Вас поддержала?

Сергий Таратухин: Скажем так, не судила.

Яков Кротов: Ну, какая же женщина скажет «да»... Не осудила, это уже поддержка. Итак, демографический кризис. Кстати, дам справку, что на самом деле как раз сейчас он послабее, чем раньше, потому что в последние годы рождаемость пошла повышаться, но все-таки он, конечно, несомненно есть. На Ваш взгляд, какие пути выхода?

Сергий Таратухин: Я хочу сказать, что у нас в Чите в основном умирают от спирта, от китайского спирта, то есть это, я считаю, первая проблема. Ну и все остальные, все их прекрасно знают, так что…

Яков Кротов: Отче, я дам справку. Потому что действительно, но только не китайский спирт, а спирт, слово «китайский» давайте опустим. Вы сильно боитесь, что китайцы нахлынут и заполонят Россию и желтая опасность уничтожит нашу прекрасную страну?

Сергий Таратухин: Я не знаю за всю Россию, у нас в Забайкалье китайцы выполняют самую грязную, черную работу, низкооплачиваемую. То есть люди относятся к ним с уважением, там не чувствуется. Здесь, я считаю, больше боятся китайцев, чем в Сибири и в Забайкалье в частности.

Яков Кротов: А по-христиански, какая позиция правильная, здешняя или Ваша, сибирская?

Сергий Таратухин: По-христиански все люди – братья. Это раньше я бы скинхедом, пока не уверовал. Человек верующий никогда не будет ни скинхедом, ни националистом. То есть для меня что русский, что китаец, что грек, что еврей – все мы братья.

Яков Кротов: У нас звонок из Москвы. Игорь Анатольевич, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. У меня к гостю вопрос, и сразу я предупреждаю, неудобный. Был такой кинофильм «Шайтанат», узбекский, мне очень повезло в жизни, что я премьеру смотрел с самим режиссером и исполнителем главной роли Езгором Саргиевым, он мне комментировал, объяснял, указывал. И вот он сказал, там один момент, когда его друг, то есть этого главного героя, говорит: «Этот мир, как чертова лавка, не бери ничего здесь без спроса. Придет время, и черт за все с тебя спросит». Так вот Ходорковский, Вы не видите в этом мистики, он взял, это деньги КПСС, украденные у народа, он их спрятал. Конечно, он отстегивал КПРФ. Но пришло время, и шайтан с него спросил за все, что он слишком много взял.

Сергий Таратухин: Во-первых, ответ мы будем все держать не перед чертом, а перед Богом. Еще президент Ельцин в свое время говорил, что ни одно большое состояние в России не нажито честным путем. Если бы наказывали всех, это было бы закону. Если выбрали одного и начали его показательно прессовать, это уже политика. А если это политика, то ясно, что он является политзаключенным. Я его таковым назвал, и никто меня не переубедил до сих пор, что я не прав.

Яков Кротов: А можно, я тоже тогда все-таки вопросик маленький задам. Избирательное правосудие – это антиправосудие, это антисуд, это антихристовая справедливость. Но тогда встает вопрос, видите, когда посадили Ходорковского, появился комитет совести и всякое такое, много людей демонстрировало. Но ведь сажали и до этого, и были политзаключенные и до этого, а вот за них не вступались. И сложилось, извините, впечатление, что люди… Как многие не подают нищим, потому что боятся магии: «я подам нищему, а заражусь от него нищетой. А тут посадили миллиардера, а вот я за него вступлюсь». То есть за миллиардера готовы вступиться, а за нищего не очень. Ваше мнение?

Сергий Таратухин: Я считаю, что Ходорковский – это знаковая фигура российской политики, российской истории. Я считаю, что с момента осуждения Ходорковского российская история пошла несколько другим путем. То есть это знаковая фигура и поэтому он привлекает такое внимание и это напоминание о том, что по его пути может пойти любой, любого точно так же можно привлечь и отправить на нары.

Яков Кротов: У нас звонок из Москвы. Александр, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. Я хотел бы, отче, задать Вам такой вопрос. Вы пришли к Богу и к служению, пройдя через многие перипетии, в том числе Вы и скинхедствовали, то есть разжигали определенную рознь в нашем обществе. Известно, что среди священнослужителей сейчас очень много бывших политработников, преподавателей общественного знания, научного коммунизма, есть даже кинорежиссеры. И вот все вместе говорит о том, что в Вашу профессию, если можно так называть, принесено некое новое, то, чего не было ни при Христе, ни позже, а именно – пиар. Я считаю, что Вы своим поступком, акцентировав внимание на Ходорковского, в общем-то, пропиарили себя и сегодня Вы это еще раз подчеркнули, говоря о том, что Ходорковский знаковая фигура. Давайте с точки зрения христианства. Никогда Ходорковский, несмотря на то, что он христианин… Да, у него была организация, была организация «Открытая Россия», но во главе этой организации стоял господин Осовцов, бывший зам. Гусинского по еврейскому конгрессу. Я не антисемит, я сам еврей по происхождению, но меня удивляет такая избирательность, меня это удивляет, тем более что Вы не идете в тюрьму и не служите, не спасаете тех, кто там тоже страдают. Кроме него там страдальцев более чем достаточно.

Сергий Таратухин: В тюрьму я ходил, как Вы говорите, всю свою пасторскую практику, всю жизнь пастырскую.

Яков Кротов: До Ходорковского там были политзеки?

Сергий Таратухин: Нет, обычная зона уголовная, общий режим, сроки в основном маленькие: хулиганство, воровство.

Яков Кротов: Вы лично с Ходорковским встретились?

Сергий Таратухин: Да, у меня была встреча с Ходорковским и он самоидентифицировал себя как православный человек. Он сказал, что два года следствия, он успел многое подумать. Он мне сказал, что у него крещеные дети, он просил меня молиться за своих деток.

Яков Кротов: А как детей зовут?

Сергий Таратухин: Илья и Глеб.

Яков Кротов: Отец Сергий назвал в свое время Ходорковского политзаключенным, тем самым, опровергнув пропагандистский вариант, что это спор хозяйствующих субъектов. Да вот и Политковскую убили, она шла из магазина, так это тоже спор хозяйствующих субъектов с применением огнестрельного оружия. Но, видите, звонивший нам слушатель говорил о том, что священники, которые были политработники, пропагандисты, Ходорковский, если я не ошибаюсь, работал в райкоме КПСС в доме-усадьбе Дениса Давыдова, я там бывал на каких-то конференциях в 70-е, 80-е, и что Вы и сами занимаетесь пиаром. Говоря старым, большевистским языком, пропагандой. Вообще, это звучит как обвинение: что это такое, священник занимается пиаром. Но, на мой взгляд, я прошу прощения, а когда Господь Иисус Христос избирал апостолов, он их для чего избирал, картошку жарить? Нет, благовестить воскресение и спасение всем людям. Это пиар? Пиар. Так что Евангелие, тогда надо издавать Новый Завет с надписью «Новый пиар», потому что благовествование о воскресении – это, конечно, тоже пропаганда, нечего тут стыдиться, и раньше у католиков так и говорилось, конгрегация – пропаганда веры, ну, теперь, наверное, пиар веры. Ничего страшного, человек заявляет свое мнение. И многие были бы рады в России, чтобы все находились под горшком, под спудом, «спуд» по-славянски «горшок», отсюда это выражение, оно прямо из Евангелия: зажгя свечу, они ставят ее под горшок, под спуд.
Но тогда, отец Сергий, опять вопрос. Вы, когда называли Ходорковского политзаключенным и отказывались освятить здание администрации, прогнозировали, чувствовали, что Вас накажут или надеялись, потому что все-таки уж очень у Вас там, извините, глухомань, что сойдет с рук?

Сергий Таратухин: Я не думал просто, что меня лишат сана, я до сих пор не согласен с этим решением. Я думал, что накажут, но переведут в другой приход.

Яков Кротов: А что, есть еще более глухие места, чем урановые рудники?

Сергий Таратухин: Да. Меня через несколько месяцев перевели в таежное село Красное Щипково, а вообще через неделю после всех этих событий, моих заявлений я доложил правящему архиерею, как было дело. Он сказал, что «все эти события приобрели большую известность, тебя, батюшка, накажут, но как наказать, буду уже решать не я, это переросло мой уровень, а будут решать в Москве». Решали довольно долго и где-то в феврале меня только наказали. Так вот было.

Яков Кротов: Спасибо. У нас звонок из Петербурга. Светлана Александровна, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. Я, в общем-то, бабушка и хочу Вам сказать такое. Я с предыдущим оратором полностью согласна, если говорить об общей нашей пастве. Но отцу Сергию я доверю и я благодарна Богу, что у нас еще есть даже там такие люди. У меня такой вопрос. Я когда смотрю на патриарха, мне очень неловко. Я верю в Бога, но в Церковь ходить не могу. Я сразу представляю патриарха Алексия, который пользуется, если верить информации, мигалками, охрана кэгэбэшная и такое, извините, я нутром вижу, поклонение этой власти. Почему не осудит он войну в Чечне, убийства журналистов, историю с Ходорковским, это действительно политзаключенный, и я доверю этому человеку. Я низко кланяюсь, что есть отец Сергий, есть Ходорковский, есть Политковская, которая для меня просто на уровне Бога была человеком. Как можно убить таких людей? Просто физически устраняют тех, кто не согласен с КГБ, понимаете. Это унизительно.
Теперь к нашей Церкви вопрос такой. Где бы ни была авария, несчастный случай, я вижу, там мормоны, кришнаиты, я вижу кого угодно, но я не вижу нашей Церкви. Не верю я Алексию, мне стыдно видеть его, неловко, и не хожу я в Церковь, хотя верю в Бога.

Сергий Таратухин: В отношении святейшего патриарха хочу сказать, что когда меня запретили за попытки вмешательства в политику и вовлечения в нее прихожан, в указе было сказано, я с этим не согласен. Всё вовлечение прихожан в политику заключалось в том, что я пытался объяснить, почему именно я отказался освящать административное здание. В этот момент я заявил журналистам, что во время личной встречи с колонии со мной Михаил Борисович Ходорковский сказал мне, что до момента ареста у него были прекрасные отношения с патриархом, он помогал строить храмы, Ходорковский помогал храмы ремонтировать. Я сказал, что считаю, арест ничего не меняет, если он до ареста был другом, он, в принципе, другом и должен остаться. Если патриарх дал добро на то, чтобы начали прессовать православного батюшку, то есть меня, только за то, что я там попытался выступить, как мог в защиту Ходорковского, это глубоко непорядочно со стороны патриарха в отношении своего друга Ходорковского. Был мне вручен указ о лишении сана, в котором сказано: «Не видя возможности Вашего исправления и оберегая единство Церкви, ради пользы церковной, нашим определением за вымышленные, ложные обвинения первосвятителя Московского и Всея Руси патриарха Алексия Второго, озвученные в средствах массовой информации, и полное невнимание к увещеваниям, распоряжениям правящего архиерея…» И так далее. То есть меня в принципе сана лишили за то, что я священную корову нашу затронул, несколько слов сказал, а какие слова сказал, я только что рассказал.

Яков Кротов: Вспоминается, как Фазиль Искандер, у него есть прекрасный мемуар, как он поступал в литинститут, был человеком очень молодым, романтическим, склонным к мрачному, мыслям о смерти, и читал экзаменатору стихотворение, где изображал себя лежащим на смертном одре и вот к нему подходит друг и плюет в глаза. Тут экзаменатор оживился и говорит: «Надо с умом друзей подбирать».
Нам сообщение на пейджер от Геннадия. «Господин Кротов, кто оплатил Вашему гостю проезд до Москвы, фирма ЮКОС или Радио Свобода?» Что не Радио Свобода, я даю справку с печатью, мы не оплачивали. За чей счет ездим, батюшка?

Сергий Таратухин: И не фирма ЮКОС. Прихожане из Краснокаменска каждый раз, когда едут через Читу, завозят мне маленечко денег, чтобы я и семья моя с голоду не погибли. Часть этих денег насобирали на билет.

Яков Кротов: У нас есть звонок из Петербурга. Надежда, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Здравствуйте. Большое мое уважение к разжалованному батюшке, отцу Сергию. Все равно он остается отцом Сергием и напоминает своей смелой и независимой позицией позицию Льва Николаевича Толстого в свое время, хотя его вообще лишили права называться христианином. Хотя, может быть, это было не совсем правильно. Но я хочу спросить совсем о другом, вопрос о свободе совести меня волнует. Сегодня утром по «Евроньюс» рассказали такую вещь, что есть американский гражданин по имени Адам, выросший в иудео-христианской семье, который заявил, что перешел в ислам, и хочет всех призвать американцев перейти в ислам, чтобы оправдать эту религию. Я сама, скорее, все-таки к христианству отношусь. Реакция была потрясающая, как по «Евроньюс» следует, он был объявлен предателем своей страны, то есть Соединенных Штатов Америки. И, в общем, каким-то наказанием уголовным даже, кажется, ему это грозит. Что Вы думаете, отец Сергий, об этом?

Сергий Таратухин: Я хочу сказать, что на собрании духовенства читинского богочиния владыка Евстафий, Читинский, Забайкальский, заявил, что «отец Сергий посадил большое пятно на честь епархии своими действиями, и мы очень долго будем отмываться». Примерно то же самое.

Яков Кротов: «Враг народа»... Но я в порядке справки замечу, что сообщение «Евроньюс», видимо, было недостаточно ясным. Конечно, этому человеку не инкриминируют переход в ислам. В Америке есть и нацисты, есть и люди, которые приняли ислам, в конце концов, Моххамед Али, и никто их за это ни в чем не обвиняет и не преследует. Там речь шла о более конкретном, именно об уголовном преступлении, связанным с соучастием в подготовке терактов, вот только об этом. А так-то принимайте хоть кришнаизм, но в Америке. Здесь, в России, будьте осторожны, подумайте, зато Вы будете сознательно произносить слова «верую», во что бы Вы ни веровали.
У нас есть звонок из Московской области. Георгий, прошу Вас.

Слушатель: Здравствуйте. Отец Сергий, я целиком Вам доверяю, но не во всем. Потому что я неоднократно был в Сибири и, когда протягиваешь шоферу рубль, он говорит: «Откуда, из Москвы? Так передай, что в Сибири крохоборов нет». Так что эти уроки ясности у меня надолго. Но я боюсь, что ни во всем Вы правы. Солженицын и 13 его премии лауреатов и они говорят, что сейчас продолжается смута, начавшаяся в 1991 году благодаря тому, что у нас бизнес-владыки, включая Ходорковского, не по своей вине пошли по пути, предложенном восставшими элитами и предателями демократии, как Кристофер Лесс написал в 70-м году в Америке. Мы скопировали это восстание элит. Поэтому благодаря Ходорковскому у нас длится смута. Возьмите, в прошлом году на его деньги было отлучение поэзии от государства, прошла страшная международная конференция. А если Вы помните, так Державин единственное средство матушке-государыне говорит, победить коррупцию, победить казнокрадство поэзией, то есть именовать происходящее. Это задача поэта.

Яков Кротов: Отец Сергий, как, на Ваш взгляд, Вы бы оценили 90-е годы?

Сергий Таратухин: 90-е годы – это годы, когда Церкви была дана возможность зажить по-новому. Наше священноначалие упустило эти годы, они занялись совсем другим, как все знают.

Яков Кротов: Но ведь они же Вас рукоположили. В каком году Вас рукоположили?

Сергий Таратухин: В 1993-м.

Яков Кротов: А до этого кем Вы работали?

Сергий Таратухин: После того, как я освободился, я ходил в храм как православный человек, молился, но никогда не думал, что мне придется стать священником. Я окончил курсы водителя троллейбуса и просто водил троллейбус по Чите.

Яков Кротов: Какая поэтическая поэзия, просто профессия имени Булата Окуджавы. Вас рукоположили в 93-м. За что Вы первый раз попали под запрет?

Сергий Таратухин: В 1993 году после рукоположения я начал служить дьяконом, меня в дьяконы рукоположили. Буквально через несколько дней пьяный настоятель во время службы пролил Святые Дары на пол и говорит: «Отец дьякон, возьми тряпку половую, подотри». Я сказал, что чем служить с такими попами, я вообще уйдут. И ушел на четыре года. Меня запретили за самовольное оставление места службы. Через четыре года я вернулся, и через два месяца меня рукоположили в священники, я продолжил службу священником.

Яков Кротов: Я прошу прощения, может быть, совсем такой клерикальный вопрос. А всё-таки, как убрали дары, кто убрал, в конечном счете, Дары пролитые?

Сергий Таратухин: Я разоблачился и ушел, не знаю, что там дальше было. Всё на совести этого батюшки. Батюшка, отца Владимира, через год Господь прибрал. Долго терпел, но прибрал.

Яков Кротов: Царствие ему Небесное, пусть будет со святыми. У нас есть звонок из Москвы. Михаил Владимирович, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. Отец Сергий, я уже довольно пожилой человек, первый раз разговариваю со священником. Можно вопрос?

Сергий Таратухин: Конечно.

Слушатель: Как Вы, когда исповедуете человека, смотрите на него, смотрите ему в глаза, сразу Вы составляете о нем какое-то впечатление или потом в ходе исповеди? Я могу просто пояснить на примере. Я шел шесть лет назад около метро «Новослободская», по тротуару ко мне шла навстречу женщина. Я посмотрел и узнал, ну, понимаете, кого – Аню Политковскую. Она шла, потупив глаза и, когда подошла метров на пять, я смотрю на нее, она подняла так искоса на меня глаза, посмотрела так. Я поздоровался, я узнал ее, хотя до этого ни разу не видел, говорю: «Здравствуйте, Аня». Она говорит: «Здравствуйте». И вот такой взгляд, понимаете, пронзительный и добрый. Я, во-первых, удивился, что она одна, без охраны. И потом, когда слышал ее, видел ее где-то по телевидению, я все думал, что вот человек в очень находится опасном положении. И вот не ошибся, такая трагедия случилась.

Яков Кротов: Спасибо, Михаил Владимирович. Отче, действительно, когда Вы исповедовали, ведь традиционно, если я не ошибаюсь, советуют не глядеть в глаза кающемуся, глядеть на икону Спасителя. А вот Ваш опыт общения с кающимися?

Сергий Таратухин: Когда человек приходит на исповедь, он стоит не перед священником, он стоит перед Господом и в присутствии священника у Господа просит прощения, а священник просто может прочитать молитву, отпустить грехи.

Яков Кротов: Вам владыка предлагал покаяться?

Сергий Таратухин: Да. Как это у них называется, «увещевал» меня постоянно.

Яков Кротов: А в чём должно было выразиться Ваше покаяние?

Сергий Таратухин: В том, чтобы я отказался от того, что заявил, изменил свое мнение.

Яков Кротов: И прямо так с амвона: «Ходорковский не политический заключенный»?

Сергий Таратухин: Не знаю, я эту тему дальше не развивал, мне было неинтересно, как это все предполагается.

Яков Кротов: Спасибо. У нас есть звонок из Москвы. Иван, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. Со слов предыдущего слушателя понятно, что об Анне Политковской мы еще долго будем и говорить, и помнить, просто невозможно без содрогания об этом вспоминать. Я думаю, что те, кто про нее говорят, должны помнить, что не они оценивают ее уровень, она настолько высоко, что то, что они о ней говорят, это оценивает их собственный уровень. Что касается сегодняшней передачи, я не очень понимаю позицию Церкви. Всегда же было принято, что если заключенный, какой бы грех он ни совершил, какое бы он ни совершил преступление, ищет дорогу к Богу, то священник обязан просто помогать ему эту дорогу искать. А здесь получается, что перед Ходорковским эту дорогу закрыли. Поясните, пожалуйста.

Яков Кротов: Я позволю себе все-таки сказать, дорогой Иван, что это вопрос риторический. Понятно, что нехорошо запрещать священнику приходить в тюрьму. Другое дело, что сегодня к вопросу о свободе Церкви и о свободе совести в российскую тюрьму может легко прийти батюшка из Московской патриархии, но баптист, пятидесятник, кришнаит к своему единоверцу в тюрьму может и не попасть. А большинство-то сидят люди, скорее, православные.
Вот сообщение на пейджер. Сергей Митрофанов из Москвы. Отче, вопросы Вам. «Делает ли сидение в тюрьме кого-либо лучше? Совместимо ли богатство и религиозность?»

Сергий Таратухин: В Москве человек конечно меняется…

Яков Кротов: В Москве?

Сергий Таратухин: В тюрьме, я оговорился.

Яков Кротов: В Москве тоже меняется, Москва своего рода тюрьма.

Сергий Таратухин: Меняется, да, я согласен. В тюрьме меняется. Нас всех на политзонах пробовали изменить, но я могу заявить, что ни один коммунистом оттуда не вышел. Изменится и Ходорковский, но совсем, я думаю, не так, как хотят те, кто его там держат.

Яков Кротов: Совместимо ли богатство и религиозность?

Сергий Таратухин: Почему нет?

Яков Кротов: Отче, я сурово скажу. Потому что давеча один православный журналист, тележурналист, в нашей передаче, Александр Архангельский, заявил, что он вообще не понимает, как можно ставить вопрос. Конечно, почему бы и нет. Я слегка тогда изумился, потом дома посмотрел Евангелие, всё-таки как-то Господь говорил насчет прокляты богатые, насчет того, что трудно богатому пройти в игольное ушко и так далее, и тому подобное. И по нашему личному жизненному опыту, может быть, я такой нехороший, растленный человек, но меня деньги портят, мне трудно с деньгами совладать, потому что… ну, меня лично портят. Я думаю, что большинство слушателей такой опыт имеют. Я порчусь от малых денег, я подозреваю, что если бы у меня был миллион, ещё больше бы испортился. Я боюсь, что поэтому люди так недоброжелательно относятся к Ходорковскому: они знают, что не могут справиться с тысячью рублей, сразу бегут в винный отдел, и подозревают, что Ходорковский тогда гиперпреступник, раз у него гиперденьги. Ваше мнение?

Сергий Таратухин: Я считаю, что портят не деньги, далеко не деньги. Знаю порядочных людей и с деньгами, и без денег. Я считаю, что это не основное. Главное, чтобы эта страсть не стала преобладающей и не погубила тебя.

Яков Кротов: А как, чтобы она не стала преобладающей?

Сергий Таратухин: То есть, имеешь деньги, помогай сиротам, неимущим. У меня есть знакомые, которые имеют деньги, но они, например, берут на воспитание, усыновляют детей. Я всегда им говорю и другим, что в принципе воспитать сироту – это перед Господом большая заслуга, чем храм построить.

Яков Кротов: Сообщение на пейджер от Аллы: «Спросите, пожалуйста, отца Сергия, как складываются его жизненные обстоятельства? Ведь запретом на служение он был лишен средств для пропитания».

Сергий Таратухин: Как обстоятельства? Приехал я после указа в Читу, вернулся, у меня там небольшой домик, больным, все через нервы, пульс был постоянно за сотню, давление высокое, все лето я провел на даче, дачный участок, летний домик небольшой. Я, жена, внучку взяли маленькую и там, на свежем воздухе, пил таблетки, прошел курс лечения. Помогают, помаленьку помогают люди, но… Владыка заявил священству на собрании, что за отца Сергия не беспокойтесь, его взял на содержание Ходорковский. Это всё клевета. Этой всей историей владыка полностью в моих глазах себя скомпрометировал. Он начал с клеветы, продолжил клеветой и до сих пор клевещет всё.

Яков Кротов: Звонок из Петербурга. Александр Анатольевич, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. Отче, позвольте напомнить Вам, что в Писании у Луки, в главе 16, есть нечто подобное. Вот Вы говорите, что клевещет постоянно. Там есть о неправедном правителе притча. Так вот эта вставка «неправедный правитель», она уже редакторская, то есть не Божья, а человечья. А на самом деле человек, который праведно себя вел и потом Господом был причислен к праведникам и вознесен на небо, а его до сих пор здесь, на земле, мочат, как хотят. Поэтому, отче, крепитесь, мужайтесь. А что касается Михаила Борисовича, единственная фраза, которую я услышал в его выступлении на суде, он сказал, что избрал благую часть. И после этого я понял, что это свой мужик. Спасибо. Всего доброго.

Сергий Таратухин: Всё было очень просто, хочу сказать, я тихо, мирно служил на приходе, пока не привезли Ходорковского. А поскольку я человек глубоко верующий, я как могу воспринимать такие действия? Я понял, что Господь меня проверяет. Он мне дал возможность послужить священником, хотя я на это никогда не рассчитывал, и теперь он смотрит, батюшка слукавит, промолчит или все-таки скажет все, что думает. Вся суть в этом.

Яков Кротов: У нас есть звонок. Михаил из Одинцова, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. У меня сложилось такое впечатление, что отец Сергий как-то немножко непонятно представляет себе по отношению к Китаю. С одной стороны, он утверждает, что Китай, в общем-то, чернорабочие, все отличные люди, все так хорошо к ним относятся. С другой стороны, он утверждает, что вымирают люди от китайского спирта. Но, выходит, тогда существует параллельно какая-то мафия китайская, которая занимается уничтожение славянских народов.

Яков Кротов: Михаил, я позволю себе Вас прервать. Люди вымирают и от технического спирта, но это не означает, что какие-то техники организовали мафию и вливают подкожно спирт.

Сергий Таратухин: И вливают, я хочу сказать, и ввозят китайский спирт именно наши, а не китайцы, а наши ввозят, деньги делают.

Яков Кротов: Как в Одинцово со спиртом, Михаил?

Слушатель: Такая проблема есть. С другой стороны, конечно, вполне возможно, что несправедливо отбывает господин Ходорковский. А с другой стороны, почему он не задумается об этом, что кто-то же снабжает цыган наркотиками, которые в свою очередь распространяют их во всех славянских поселках и действуют, так сказать, на уничтожение народа просто.

Яков Кротов: Спасибо, Михаил. У Вас цыгане в Чите есть?

Сергий Таратухин: Цыган нет, далеко слишком.

Яков Кротов: Наркоманы есть?

Сергий Таратухин: Наркоманов очень много

Яков Кротов: Откуда берут наркотики?

Сергий Таратухин: Наркотики? Я тоже не знаю, где, откуда.

Яков Кротов: Как Вы думаете, почему берут, почему за этим гоняются? Почему люди пьют?

Сергий Таратухин: Потому что душа не заполнена. Чем-то нужно заполнить, и заполняют суррогатами. Свято место пусто не бывает. Если человек неверующий, то пошли бесы в душу.

Яков Кротов: Спасибо. Маленькая, в конце концов, заключительная справка. В отличие от многих людей, которые нам сегодня звонили, отец Сергий продолжает быть служителем Церкви. Он не согласился с запрещением, он продолжает служить, он продолжает молиться. Как говорила одна наша слушательница, «не могу войти в храм, сразу вижу патриарха, как он ездит на богатой машине». Есть такой, извините, прикол: изображен профиль Фрейда и так смотришь – видишь Фрейда, чуть-чуть по-другому глаза сфокусировал – видишь голую женщину. Так и в Церкви. Так вообще жизнь. Как сфокусированы наши глаза, что мы видим, -  порок - или мы видим Бога, Творца добра и людей? Отец Сергий увидел и продолжает видеть Бога.

***

Физика утверждает, что золото не магнитится, а религия уточняет: зато магнитит. В присутствии человека, распоряжающегося большими деньгами, нужно прикладывать особые усилия, чтобы сохранить благоразумие, и никаких гарантий сохранения нет. Только этим магнитным полем, которое продолжает окружать золотого заключённого, можно объяснить поведение отца Сергия Таратохина.

С его оппонентами всё ясно: верные рабы кое-кого уже в третьем поколении, такие епископы как Евстафий Евдокимов (кстати, по отчеству – «Владимирович») выполнят любое задание, нарушат любые каноны, переступят через любую мораль. Только иногда они это делают с удовольствием, а иногда без. Отца Глеба Якунина лишали сана и отлучали с удовольствием – мстили за краткий миг испуга в перестройку, когда показалось, что демократия может победить. Таратохина наказали безо всякого удовольствия, наверное даже, с досадою – епископу особенно неприятно себя расшифровывать и обнаруживать, кто его истинное начальство.

А вот с Таратохиным никакой ясности нет. Да, Ходорковский политический заключённый – но это же не повод отказываться освятить храм в концлагере, куда его заключили. Между фактом политзаключённости и отказом освятить зияет дыра куда большая, чем между обезьяной и человеком. Наоборот: пойти, освятить, послужить, утешить, подбодрить, призвать всех, кто в храм зайдёт, по-христиански вести себя в нехристианской и даже антихристианской (не антихристовой – много чести) ситуации. Да при советской власти разве отец Александр Мень отказался бы поехать освятить храм в концлагере, где сидел его друг отец Глеб Якунин? Рванулся бы и к Якунину, и к Галанскову, и даже к Осипову, и счёл бы это чудом Божиим и милостью Божией, что вдруг система приоткрылась.

Может быть, о. Сергий рассуждал так: освятить лагерный храм - всё равно что освятить весь путинский режим? Не исключено, что и режим из этих именно соображений сделал одну из российских церквей своей фавориткой. Но от этого рассуждение не становится более рациональным. Тогда надо сразу вешаться, как самоубийца Эрдмана - не хочу иметь с вами ничего общего. Тогда уж отец Сергий сильно раньше должен был начать свою демонстрацию. Но зачем? На лукавство нужно отвечать не истерикой, а напоминанием о том, что, освящая церковь, освящают именно дом Божий, а не царство Кесаря, не претензии Кесаря, не фантазии холопов Кесаря. Паранойю паранойей не вышибешь.

Священника недаром сравнивают с врачом. Можно ли себе представить кардиолога, который отказывается лечить политзаключённого, пока того не освободят? Существование политических заключённых – болезнь всего общества, а не личности. (Болезнь личности, заметим в скобках, - что есть политические заключённые, а вот узников совести крайне мало, то есть много людей, посаженных несправедливо из-за определённой политики правительства, и очень мало людей, справедливо посаженных за протесты против этой политики).

Может быть, отцу Сергию хотелось послужить Церкви, показать людям, что не все священники конформисты? Но, во-первых, Церковь может и подождать, послужить одному-единственному заключённому было бы важнее, а во-вторых, и так все знают, что не все священники конформисты. Господь Иисус Христос тоже не конформист – и кто это ценит? Ценят другого Христа – золотыми нимбами словно наручниками прикован к иконостасам кремлёвских соборов. Плюются, ворчат, но кланяются – такому Христу, а не нормальному, Которому красная цена в базарный день, как известно, тридцать серебряников.

К тому же, нонконформизм о. Сергия оказался каким-то усечённым. Послал его архиерей – он и пошёл, а мог бы – послать архиерея. Это, конечно, ужасно тяжело, а в провинции вдвойне и втройне тяжело, но это было бы, действительно свидетельство: против неправды надо идти до конца. Сбили с ног – подымайся. Убили (а священника лишить сана – всё равно, что убить человека) – а ты воскресай. Уж по каким-то вздорным и даже кощунственным поводам не восставали в последние годы священники против архиерейского диктата – мол, нельзя с армянами молиться. Уж по такому-то поводу сам Бог велел показать: Христос выше послушания. Иначе вышло, что отец Сергий хотел дать урок смиренной силы, а вышел урок бессильной покорности. Что ж, священник с благодатью, а всё ж спотыкается, и пусть сила, которой не хватило одному, проявится в других.

*

Интервью о. Сергия Таратухина, пострадавшего "из-за Ходорковского". Он утверждает, его просили освятить не церковь, а "административное здание", что епархия сознательно лжёт, говоря, что он отказался освятить храм. Поступок свой объясняет так: "Я священник, мне нельзя врать". Поэтому он сказал, что Ходорковский - политический заключённый.

К сожалению, как и в случае со многими другими священниками, попытавшимися "жить не по лжи", но при этом до последнего оставаться членами "системы", случай Таратухина показывает не силу честности, а слабость лукавства. Ведь никто не требовал от Таратухина заявлять, что Ходорковский - уголовник. Он мог просто молчать и делать своё священническое дело. Я бы, кстати, именно так и поступил. В концлагере вместе с Ходорковским наверняка есть и другие люди, попавшие туда из-за политики режима. Если Таратухина так озаботило, что Ходорковский - политический заключённый, он должен был выступить с протестом сразу после вынесения приговора. Он должен был бы выступить уже тогда, когда в России вновь появились политические заключённые, как тот же Никитин. Но тогда он почему-то молчал.

Настораживают не только избирательность и отложенность говорения правды. Настораживает и описание своего жизненного пути: в 1974 году попал за ограбление в лагерь, причём почему-то на пермскую политзону. Таратухин уверяет, что это потому, что ограбление он совершил, чтобы добыть деньги для организации, которая хотела бороться с бурятами. В лагере все диссиденты его сторонились, считая стукачом. Таратухин не отрицает, что он был стукачом, но уверяет, что записался в стукачи только, чтобы выявить, кто в лагере настоящий стукач. (Соколова К. Отец Сергий // Большой город. - 26 апр. 2006).

Очевидно, что политзаключённые полагали, что имеют дело с уголовником, которого подсадили к ним "наседкой" в обмен на льготы и укорачивание срока.

Как и всё, связанное с Ходорковским, этот инцидент оставляет впечатление чего-то смутного, двусмысленного, провокационного. Такая "оппозиция", такой "протест" дискредитирует оппозиционность как нечто нелогичное и шизоидное. Когда только образовалась группа людей, поддерживавших Ходорковского, у меня к ним было сочувствие, потому что была надежда, что у них разовьётся забота и о других несправедливо посаженных, а ещё более - о тех узниках совести, кто посажен справедливо, ибо действительно противостоял беззаконию и деспотизму, а не делал с ним бизнес. Но, кажется, такого расширения "совести" не произошло.

Глянул их на сайт - а там ещё и отказ участвовать в марше на День политзаключённого 30 октября 2006 года, потому что, видите ли, в числе прочих там лимоновцы, а лимоновцы воспевали Сталина и Берию. Похвальная разборчивость, только почему-то закрывающая глаза на то, что Ходорковский - плоть от плоти той же самой номенклатуры, которая родила Сталина и Берию. Берия, кстати, тоже пал жертвой репрессий... Тоже - "политический"...

*