Яков Кротов

C христианской точки зрения:

«С христианской точки зрения». 28.06.2007
Ведущий Яков Кротов

Яков Кротов: Наша программа сегодня будет посвящена памяти умершего на днях священника Георгия Чистякова. У нас в гостях литератор, известный писатель Владимир Львович Файнберг и литератор Алла Глебовна Калмыкова.
Конечно, в принципе священников много. Сейчас уже, наверное, в одной Москве тысячи полторы священников, в России за десяток тысяч перевалило уж точно. К сожалению, умирают священники почти каждый день, и в Москве умирают, но смерть отца Георгия Чистякова – это всё-таки событие не только для его прихожан, не только для его духовных детей, друзей, а это событие, как принято говорить, общественно-политическое. Потому что отец Георгий был не только священник, он служил в московском храме во имя святых бессребреников Космы и Дамиана, что в Шубине (это официальное название), а реально-то это Космодемьянская церковь напротив Моссовета, около ресторана «Арагви», который своей частью стоит на месте колокольни этого храма. Он был не только в ней священником, он был ещё и публицист, часто выступал по телевизору, выступал по радио, бывал в нашей передаче. И в этом смысле он публичная фигура.
Я могу сразу сказать, чего в сегодняшней передаче не будет решительно. В нашем архиве довольно много записей голоса отца Георгия. Отец Георгий вёл много лет радиопередачи на христианской радиостанции «София». Но, мне кажется, что по-христиански будет, пожалуй, не проигрывать этих записей, во всяком случае, сейчас. И вот, почему. Потому что наша сегодняшняя гость Алла Глебовна Калмыкова, когда я её приглашал, она сказала, что это чувство опустошенности. Я думаю, что этим чувством надо дорожить. Все эти виртуальные попытки как-то залепить отсутствие человека, показать видео, фотографии, устроить выставку, сделать сборник мемуаров, прокручивать фонозаписи, в принципе, я не возражаю, я как историк только этим и занимаюсь. Но я думаю, что по-человечески, вот какой-то прорыв к вечности осуществляется в те минуты, когда мы говорим себе: никакая фонозапись, никакая видеозапись, никакие наши мемуары не могут восполнить отсутствие человека. И христианство начинается в тот момент, когда мы принимаем эту опустошенность, и мы говорим себе: это не пустота, это опустошенность и эта опустошенность наша. Но, именно пройдя через эту опустошенность, мы веруем, что это не пустота и что отец Георгий в этом смысле как раз этой опустошенности не переживает. Значит, побыть опустошенными.
Но, прежде всего, несколько слов, наверное, о самом отце Георгии, о его, как принято говорить, жизненном пути. Я тогда попрошу Аллу Калмыкову такой краткий очерк, если можно, совсем краткий. Вот что для Вас отец Георгий, чем он отличается от других священников?

Алла Калмыкова: Вопрос совершенно необъятный. Я думаю, что, может быть, нет смысла перечислять даты его биографии, это легко узнать, кому интересно, и на сайте храма. Можно сказать, что он был рожден в 1953 году, то есть он не дожил до 54 лет, в августе у него день рождения. А в остальном, что главное отличает его личность, по-моему, это удивительная укорененность в христианстве, которая идет еще от интеллигентов конца XIX, начала XX века, от таких срединных русских и нерусских, но христианских семей, где бережно и трепетно хранились эти старинные традиции, о чем и пишет отец Георгий в своих полумемуарных каких-то очерках, чрезвычайно красивых и лиричных, в книжке «В поисках вечного града». И вот эта пропитанность, укорененность в христианстве, необорванность этой традиции, она в нем чувствовалась и жила. Как священник, он был и необычен для нас тем, что он поначалу, когда его рукоположили, у нас на глазах, можно сказать, это происходило, он казался невероятно эмоциональным, избыточно эмоциональным. Это не характерно для восточного такого представления о православном сдержанном священнике, важном, степенном. Никакой степенности, важности в отце Георгии никогда не было, он влетал в храм, и был тогда худ, подвижен и невероятно эмоционален. И Вы знаете, это нестандартное такое его качество его личности, склада его характера и темперамента, оно и отпугивало некоторых. Вот моя матушка, например, говорила: «Я от отца Георгия завожусь, я лучше пойду к отцу Александру Борисову». А кого-то оно и привлекало, потому что в этом была детская непосредственность и открытость. Как сказала в одном разговоре по телефону его супруга, он себя не дозировал никогда. Это на самом деле так. Так было в вере. Так было в его сотрудничестве с журналом нашим «Истина и жизнь», где мы вместе с ним публиковали предварительно, до появления уже в виде книг, его лекции по Евангелию, по синоптикам, потом по Евангелию от Иоанна, это в течение нескольких лет. Во всём, что касалось отца Георгия в жизни, в проповеди, в исповеди, я имею в виду его как духовника, во всём этом была невероятная открытость, ранимость и, в общем, конечно, вызывала странные чувства. Иногда казалось, что ты приходишь его утешить, ты приходишь его обласкать и успокоить. На самом деле было всё наоборот. Вот такая какая-то необыкновенная вещь происходила.
Много, что можно было бы еще сказать. Может быть, в процессе нашего разговора позже.

Яков Кротов: Спасибо. У нас звонок из Москвы. Елизавета Гаврилова, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. Приветствую Вас. Я хочу всё-таки последствия этого покойника, который ушел в вечность… Какой он был, чем он Господу угодил или же народу, или кому, это Бог знает. Он его оценит, Он его примет и от Него ничего никто не скроет. От Него не скрыта вся наша жизнь и вся наша планета, Он все видит. От Него не скроется никто ни в тайных местах, ни в каких. Я хочу сказать одну как бы видимость по нашей России. Не знаю, как в других странах, а наша Россия… Вот я хочу сказать, священники, они все подобно кротам, позалезали в свои будки и с этих будок говорят не то, что надо, чтобы люди спасались. Люди гибнут. Люди гибнут от всяких своих недостатков в жизни, не знают истины. Кто им скажет, почему? Потому что они только себя там проповедовали, сказали по телефону, сказали по радио. А ведь раньше Христос так не делал, когда Он был ещё на земле, и сейчас говорит свои заповеди: не умолкайте и скажите правду, чтобы Я вас не поразил.

Владимир Файнберг: Елизавета Гавриловна, всё, что Вы говорите, совершенно справедливо. Но я боюсь, что Вы не знали отца Георгия. Мне довелось его узнать, причем мне очень тяжело, еще не прошло девяти дней, как он умер, а такое горе. Мне приходиться переживать его, в сущности, второй раз в жизни. У меня был большой, огромный друг и священник отец Александр Мень, его убили. Потом Господь подарил мне возможность знать отца Георгия, и вот его нет. Это ужасно - второй раз прощаться с такими людьми. Пока у меня сейчас есть такая возможность, я хочу сказать вслед отцу Георгию, к сожалению, у меня не было духа, силы при его жизни сказать ему то, что я сейчас скажу.
Дорогой отец Георгий, родной мой человек, Вы были удивительным языком пламени, которое всегда трепетало. И всегда, когда я ходил в храм, первый мой взгляд был направлен туда, где казалось всегда, и вечно будет стоять отец Георгий и исповедовать огромную толпу, всегда накапливающуюся, людей. И когда он видел меня и встречались наши глаза, я подходил к нему, и это счастье длилось довольно много лет, первое, что было, он обнимал меня за плечи, дарил мне свой поцелуй и спрашивал, сияя, как дела. И все, что я ему рассказывал, все, что лежало у меня на душе, он выслушивал… не знаю, как выслушивала вселенная. И никогда, ни разу отец Георгий не читал мне каких-нибудь сухих наставлений, никогда не поправлял меня мелочно, он всегда меня ободрял. Я уходил от него окрыленный, вдохновленный. И когда мне удавалось быть в храме и слышать его проповеди, они отличались от всех проповедей, которые я слышал в жизни, даже от совершенно потрясающих проповедей отца Александра Меня. Это было тоже горение, тоже пламя.
И что я хочу сейчас, пользуясь тем, что я говорю по радио, подчеркнуть? У этого человека, у отца Георгия был потрясающий русский язык. Я сейчас не говорю о существе его проповеди, которая, я думаю, очень бы понравилась Иисусу Христу. Но то, каким языком были произнесены эти проповеди, я даже боюсь, что если они будут… То есть они будут, и слава Богу, напечатаны в книжках, те, которые сохранились. Но всего этого горения и пылания не передать. И очень страшно после этого слушать по радио, читать в газетах, по телевизору слышать, как говорят сейчас люди. Ведь Вы посмотрите, каждый, буквально каждый говорит, честно говоря, через каждое слово - честно говоря. Создается впечатление, что это вредистское, что все остальное время они врут. К нему не приставали никакие клише, это был живой, правильный, замечательный человек.

Алла Калмыкова: Хочу продолжить ответ нашей слушательницы, что касается отца Георгия. Вот уж этот человек никогда не запирался ни в келье своей, ни на кафедре своей церковной. Может быть, не все знают, что он невероятно трудное возложил на себя служение, начатое еще отцом Александром Менем, в Республиканской детской клинической больнице. В самых тяжелых отделениях, где лежат дети с лейкемией, в отделении искусственной почки, в онкологии детской, куда просто так и войти-то страшно, поскольку детки там после химиотерапии, они на детей-то мало похожи, на каких-то маленьких бледных старичков, он создал группу «Милосердие», которая работает до сих пор, и будет работать впредь в этой больнице. Он создал там храм Покрова при больнице. И самое тяжкое, может быть, не служить там по субботам, причащать матерей, у которых может быть 50 процентов этих детей обречены на смерть, но и отпевать этих малюток, провожать и утешать этих женщин. Что может быть тяжелее этого служения? Я не знаю, какую нужно иметь душу, какую силу нужно иметь, но отец Георгий ее имел, и это было не просто жертвенное служение Христово, это была установка, это может быть даже, если можно так выразиться, был один из основных моментов его проповеди христианства, которое выражалось в двух простых словах - остаться и разделить. Когда он писал о женщинах-христианках 20-го столетия, у него много таких статей, то он, упоминая имена, скажем философа и монахини Эдит Штайн, Симоны Вайль, матери Марии Кузьминой-Караваевой и многих-многих других, он говорил о том, что их служение Христу – это было новое прочтение Евангелия. Не просто проповедь словом, а проповедь жизнью, проповедь служением и разделением страдания. Отец Георгий являл это собою.

Яков Кротов: У нас сообщение на пейджер, пишет Олег: «Отец Георгий был уникальным человеком. Я стоял к нему в очереди исповедоваться, но, к сожалению, не был готов к исповеди, о чем очень жалею. Скажите, где его похоронят, чтобы можно было поклониться могиле».
Отца Георгия похоронили во вторник. Он умер, извините, что я сразу не упомянул, 22 июня, умер, кстати, придя с очередного сеанса химиотерапии, прилёг и уже не проснулся. Грешным делом, у меня такая была суеверная мысль, совершенно грешным делом действительно, потому что человек, как сказала Алла Глебовна, среди этих больных детей и вдруг сам умирает от этой болезни. Мне кажется, что самое тяжёлое может быть, когда речь идет об этих детях, вообще о раке, это объяснить, что это не заразно. Потому что отец Георгий как раз очень переживал, что эти дети подвергаются такой не дискриминации даже, а остракизму, потому что мы непроизвольно все язычники, мы все склонны думать, что болезнь – это проявление греха и что это дело заразное, потому что в себе каждый грех немножечко чувствует. А ведь нет! Вот безгрешный человек, чистый, очень белый человек отец Георгий и, тем не менее, умер первым из своей «возрастной когорты», как принято говорить учеными. Похоронили его (отпели во вторник) на Пятницком кладбище, это между «Рижской» и «ВДНХ».
У отца Георгия была ещё одна необычная особенность… В принципе, когда его рукоположили в 1992 году, то оказалось в храме Косьмы и Дамиана три священника, которые мне слегка напоминали то ли трёх мушкетеров, то ли трёх богатырей васнецовских: отец Александр Борисов, отец Георгий Чистяков, отец Владимир Лапшин. Илья Муромец – это, конечно, отец Александр Борисов, он же Портос, который волочёт на себе этот многотысячный приход. Отец Владимир Лапшин – это такой, я бы сказал, Атос, Добрыня Никитич, неподкупный голос совести и к нему на исповедь даже страшно вообще идти. Но он говорит так: «Либо ты христианин, тогда в чём ты можешь исповедоваться, христиане не грешат. Либо ты согрешил, тогда что тебе исповедоваться, если ты согрешил». В общем, сложная ситуация. Отец Георгий такой Алеша Попович, действительно весь светящийся какой-то и в то же время, я бы сказал, Арамис. Потому что ему часто инкриминировали люди, которые пришли в православную церковь сравнительно недавно, что вот, очень католиков любит, вот пишет про Штайн, про святую Эдиту Штайн, на Западе бывает, с папой за ручку здоровался. Вообще у него есть отдельная статья о том, как православие и католичество совместно используют свои духовные сокровища. Ведь мало кто знает, что, например, книга «Духовная брань», очень популярная среди православных, начиная с XIX века, была написана иезуитом Лоренцо Скуполи в начале XVII века и только преподобный Никодим Святогорец, Афонит, перевел ее в конце XVIII века, сделал православной книгой. Он только всюду, где у Скуполи стоит «Христос», написал, «ангел». Значит, вот так эта книга оправославилась и много таких примеров. Его за это недолюбливали. Теперь, когда он умер, я бы сказал так, либералов стало меньше на земле, но зато у них появился надёжный небесный заступник.
Еще одна нестандартная черта отца Георгия, чем он отличается и от отца Александра Борисова, и от отца Владимира Лапшина. Известно, отец Александр Борисов по образованию генетик, отец Владимир Лапшин по образованию геолог. Но никто не скажет, что Борисов сейчас генетик, Лапшин перестал быть геологом, став священником. Отец Георгий редкий пример того, как человек, став священником, не оставил мирскую профессию. Вот как это происходит, и какое это имеет духовное значение, если имеет?
Одна из наших слушательниц, Елизавета Гавриловна, сравнила современных православных священников с кротами, которые закопались, говорят совсем не то, что надо, не Божьи заповеди. Насчет того, что кроты, тут уж я эксперт. Кроты – нет. Отец Георгий – не крот. Это действительно светильник на вершине горы. Сколько проповедовал, сколько говорил, в том числе о заповедях. Тем не менее, я понимаю претензию вот какую. Отец Георгий по образованию филолог, античник, можно сказать, классик, великолепно знавший, прежде всего, конечно, греческую культуру, древнегреческую. И сразу вспоминается знаменитый русский православный, такой идиоматический оборот: еллинския дерзости не извыкох. Обычно говорили, еленские, что я не бегаю быстро, как олень. Когда-то это означало вот что: эллинских премудростей я не изучал, то есть греческой философии не обучен. Это уже есть у апостола Павла, такая лёгкая недоброжелательность по отношению к греческой античной философии, которую, правда, апостол Павел знал не очень хорошо.
Отец Георгий знал её прекрасно, и то, что сегодня Владимир Львович говорил, что он хорошо владел русским языком, я думаю, в значительной степени, потому что он знал греческий. Таков, собственно, механизм культурного христианства: узнавая новый язык, ты лучше начинаешь владеть своим собственным, своим родным. Но конечно можно отцу Георгию в пику поставить, что он довольно принципиально не брал денег за священническое служение. Пасторы берут, патеры берут, отец Александр Борисов на окладе, отец Владимир Лапшин, пожалуйста, ничего зазорного в этом нет, отец Александр Мень кормился от алтаря, опять же, по апостолу Павлу, который сам, кстати, денег, тем не менее, не брал, предпочитал делать шатры. И отец Георгий принципиально, он об этом писал и говорил, предпочитал, сколько есть возможности, оставаться в смысле заработка светским человеком. Он работал в Библиотеке иностранной литературы в Москве и там вместе с директором библиотеки Екатериной Юрьевной Гениевой они организовали институт толерантности, то есть институт доброго отношения ко всякому инакомыслию и инаковерию. Они проводили межконфессиональные, межцерковные встречи и конференции. И это все работа достаточно светская, там принципиально была взята такая линия, что это государственное учреждение и здесь не место проповеди даже христианства, тем более какой-то отдельной христианской традиции. И ничего, смотрите-ка, и люди шли, и люди выходили и потом шли, кто к баптистам, кто к православным, кто к католикам. Люди многие просто начинали задумываться.
У нас есть звонок из Петербурга. Слово Тамаре Михайловне. Добрый день, прошу Вас.

Слушатель: У меня подруга жила в Москве, и она была прихожанкой Церкви Косьмы и Дамиана, а я часто приезжала в Москву в командировки. Она отвела меня туда, и мы проводили там незабываемые дни благодаря отцу Георгию и отцу Александру Борисову. Большое спасибо. Царствие ему небесное. А отцу Александру здоровья и благополучия на пути его служения. Спасибо.

Яков Кротов: Спасибо, Тамара Михайловна. А вот сообщение на пейджер от Николая: «Сверхчеловеческие достоинства обнаружены у избранных священников, они дружат со священниками других конфессий, за что, возможно, будут взяты живыми на небо». Я не очень понимаю, это сарказм или это от всего сердца. А так, если по-христиански, я скажу, а почему обязательно на небо живым? Что в этом лучше, чем взять на небо, пройдя через смерть? Собственно, я не вижу большой разницы. Но я спрошу так…
Алла Глебовна, ведь отец Георгий много говорил и писал о смерти именно в силу того, что он работал в этой больнице. И вопросы о нехорошей смерти, о ранней смерти, это его вопросы. И вот над ним это совершилось. Как бы Вы это сказали, объяснили?

Алла Калмыкова: Отец Георгий часто обращал внимание на парадоксальность христианства и многого того, что парадоксального мы можем вычитать в Евангелии. У него это как-то органично переходило в жизнь, в жизненную сферу, в собственное служение, в собственную жизни и практику. Когда он писал о женщинах-христианках XX века, о которых я уже упоминала, в том числе еще о Терезе из Лезье, которая, по-моему, всего 24 года прожила, но при этом, по словам отца Георгия, проявила безграничную личную смелость перед лицом болезни, что было свойственно, по-моему, и самому отцу Георгию. Поскольку он был человек немощный и болел он всю жизнь и болел очень тяжело, просто к моменту кончины эти болезни уже какого-то пика достигли, непереносимого уже ни для кого, то он говорил, что этим женщинам, исповедницам Христа, была присуще невероятная верность Христу, которая делала их смелыми и в то же время приводила к смерти. Вот этот парадокс: верность Христу приводит к смерти. Этот путь неизбежен. Я думаю, отец Георгий не хотел бы быть живым взят на небо. Это полнота человеческого осуществления – пройти через смерть. Христос прошел через смерть, не был взят живым на небо. Что же нам-то, грешным, окольного искать или об этом вообще думать? В одной из его книг, я их листаю, естественно, эти дни, просто наткнулась на абзац, который меня как-то очень сильно поразил и который, я думаю, очень важен для нашего сегодняшнего упоминания и разговора об этих материях. Я читаю: «Оказывается, что любовь побеждает не только страх, но и смерть. Однако при одном непременном условии, когда и тому, кто уходит, и тем, кто остается, бесконечно больно. Тайна нашего бессмертия раскрывается всем, но для этого нам необходимо научиться одной единственной вещи – не бояться боли, настоящей и невероятно сильной боли, и не искать духовного обезболивания. Вот тогда станет ясно, что навсегда нам дана все-таки не смерть, а жизнь».

Яков Кротов: Спасибо. У нас звонок из Москвы. Раиса Николаевна, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Добрый день. Вы сказали, что он работал в Библиотеке иностранной литературы. Как-то директор Библиотеки иностранной литературы выступал во «Временах» Познера. Я очень удивилась, Вы говорите о толерантности, а она, знаете, что говорила: ошибку, которую совершил Ельцин и ему подобные, что они запретили компартию. Это Гитлер, когда приходил к власти, он сразу первое, что сделал, запретил компартию. О какой толерантности Вы говорите? И потом, извините меня, пожалуйста, но я слышала, что отец Георгий не принадлежал к Русской Православной Церкви. Развейте мои сомнения.

Яков Кротов: Спасибо, Раиса Николаевна. Даю справку. Отец Георгий был штатным священником Русской Православной Церкви Московской патриархии, его рукоположил лично святейший патриарх Московский и Всея Руси Алексий II. На отпевании присутствовало 20 священников, все Русской Православной Церкви, и отпевание прошло в московской Церкви Космы и Дамиана.
Владимир Львович Файнберг, Вам слово, как насчет запрета компартии и толерантности?

Владимир Файнберг: Дело не только в этом. Дело в том, что существует гнусное такое сочетание слов «политкорректность». Так вот из этой политкорректности я не должен был бы сейчас Вам говорить то, что я всё-таки скажу и не только для Вас, но и для некоторых, которые часто вылезают из щелей и позволяют себе ужасные вещи произносить, на самом деле показывая свою нелюбовь к России. Вот в чём вся боль. Если мы любим нашу страну, если мы по-настоящему любим её, то мы не можем позволить себе никакой абсолютно гадости забивать нам мозги и делать из нас лающих шавок.
Отец Георгий был замечательный русский, замечательный патриот, если хотите, это модное слово сейчас. Отец Георгий…. Я хочу Вам сказать из своего личного опыта, какой он был. У меня в 2001 году вышла книга, может быть, главная книга в моей жизни, и была её презентация в Библиотеке иностранной литературы. Была зима. Был вечер, было холодно, мело. И вот на эту презентацию явился отец Георгий. Уже тогда он был больной, у него была давняя, застарелая болезнь крови, очень серьезная. Он примчался, он явился, он выступил, неожиданно для меня, с потрясающей речью, которая, к великому моему счастью, была не только записана на пленку, но даже один из людей, кто там был, снял это дело на кинокамеру. И он, отец Георгий, выдал мне такой аванс, какой вряд я отработаю за всю оставшуюся жизнь. Я заметил, встречаясь с людьми, те, которые ему исповедовались, что этот аванс он выдавал всем не потому, что он просто так, как бы отбояривался и каждому говорил, похлопывал, так сказать, морально по плечу, нет. Он искренне верил, что каждый человек может на своем пути расцвести, выдать что-то самое главное, угодное Богу, угодное людям, угодное всем нам. Если что-то остаётся от встреч с людьми, которые потом уходят, а ты остаешься жить, то это, вот это ощущение счастья, что этот человек тебе полностью поверил, и это будет сопровождать всю жизнь. Мне очень хотелось бы такого счастья каждому из тех, кто нас сейчас слушает, а не злобствовать.

Яков Кротов: У нас звонок из Ленинградской области. Александр Васильевич, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Здравствуйте. Отец Яков в самом начале передачи сказал, что есть такое мнение, что смерть, болезни идут от грехов, что человек, о котором сейчас, что он не был безгрешен. То же самое Ваша гостья сказала, что вера обязательно ведет к смерти. Но неужели Вы не понимаете, что именно неправедные действия, сама по себе именно вера неправильная ведет к смерти действительно, что неправильные действия людей приводят к тому, что те, кто ведет, опять же, этих людей, вернее, других людей, их останавливает Бог. Он останавливает, не допускает того, чтобы именно заводили в тупик, чтобы не было национальной розни, чтобы не было… То есть, есть законы, которые не совпадают с законами, которые преподносит нам религия. Зачем Вы продолжаете уничтожать свой народ?

Яков Кротов: Вы имеете в виду, церковь зачем продолжает уничтожать?

Слушатель: Да, именно церковь сама по себе и плюс ко всему особенно священнослужители, которые говорят, пытаются внушить людям то, что Богу, так скажем, не подходит.

Яков Кротов: Спасибо, вопрос ясен. Отвечает Алла Калмыкова.

Алла Калмыкова: Упаси меня Бог, конечно, взять на себя такую смелость разложить на две полочки, что Богу подходит, что не подходит, кто правильно говорит, кто неправильно. Я только знаю одно, что отец Георгий был человек, обыкновенный человек, необыкновенный человек, наделенный невероятными дарованиями, невероятной трудоспособностью и поразительным даром любви, о котором сейчас Владимир Львович сказал. Куда может не в ту сторону завести невероятно открытый для любви, сострадания человек? Он может только в ту сторону завести. Апостол Павел был остановлен тоже Господом. Уж не знаю, видимо, у него был такой темперамент и такая сила, что Господь ему дал язву в плоть и тоже его привел к смерти, так сказать, как и всех прочих. Всех приводит Господь к смерти, нет таких людей, совершенно праведных. По Вашим словам получается, что если человек будет себя правильно вести, он смерти не познает никогда. К счастью, всё это не так у Господа устроено. Апостол Павел говорил, что молился много о том, чтобы Господь его избавил от болезни (уж какая там была болезнь, мы не знаем), но Господь не внял этим мольбам. Значит, он считал, и такому великому проповеднику, как апостол Павел, проповеднику язычников и так далее, сохранить вот эту немощь.
Отец Георгий, вы знаете, многие пытались судить его. Зачем судить? За его открытость, за его открытость всем, за то, что он дружил и с теми, и с теми, и с католиками общался. И какое счастье, что он это делал. Понимаете, ведь как только мы замыкаемся в своей православной правильной келье, мы перестаем слышать других, мы перестаем видеть мир, мы становимся убогими, мы становимся глухими и слепыми. Потому что кругом живут люди, и Господь пришел ко всем и надо это понимать и чувствовать через культуру, через ту самую толерантность, ради которой трудился на светском поприще отец Георгий и бегал на презентации различных книг западных христиан. В том числе я помню, как он прибежал на презентацию поэтической книги Иоанна Павла II «Римский Триптих» для того только, чтобы порадоваться выходу этой книги, написанной почти незадолго до смерти Иоанном Павлом II, поэтическим его произведением великолепным. Много таких примеров. Да будет Ваша совесть спокойна, в данном случае нас вели туда, куда надо, к Христу.

Яков Кротов: Я на всякий случай дам справку. Всё-таки работа в институте толерантности при Библиотеке иностранной литературы это не церковное служение. Толерантность – это не христианская добродетель. Это одно из средств организации общественной жизни на началах сотрудничества, и толерантность включает в себя нетерпимость к нетерпимости. Это мало кто понимает, особенно в России, к сожалению. Так вот, - запрещено запрещать. Именно по этой логике толерантность в определенных ситуациях требует запрета коммунистической партии. Компартии бывают разные, но, когда речь идет о компартии, которая действовала здесь с 26 октября 1917 года до известного августа 1991 года, это не то, что какая-нибудь компартия в Соединенных Штатах или на Мальдивских островах, там есть определённое прошлое. Через эти точки можно провести только одну прямую. А по-христиански, конечно, чего запрещать! Простить, призвать к покаянию.

Владимир Файнберг: Я просто хотел сказать человеку, последнему из тех, кто звонил, что он, как мне кажется, впал в ту же ошибку, в которую когда-то впал и я по поводу наказания болезнью или смерть. И с этим вопросом, который обличает человека, который задал такой вопрос, что он невнимательно читал Библию, я обратился в свое время к отцу Александру Меню. И сказал, что вот болезни посылаются в наказание человеку и всякое такое, гнев Божий таким образом торжествует. Он мне сказал: «Помилуй Бог, приоткройте первые страницы Библии, там просто написано, что болезни и смерть пришли в мир с дьяволом. К Богу все эти болезни и безобразия не имеют никакого отношения». Я не знаю, как для Вас для всех, но для меня это было величайшим облегчением, мне стало светлее жить. И то, что болел так тяжело и так долго отец Георгий, это не Бог его наказывал, потому что существует, очевидно, сильная пропорция: чем сильнее светит человек, тем больше ополчаются на него разные темные силы.

Яков Кротов: А я позволю себе напомнить слова Спасителя, когда Он сказал, глядя на одного слепца, что ни этот человек не согрешил, ни его родители не согрешили, как думали окружающие, а что с ним эта беда для того, чтобы на нем проявилась сила и слава Божья. Здесь надо помнить, что слава Божья («шехина» по-еврейски) это, прежде всего, сияние, это ослепительное сияние, которое может даже исцелить и заставить видеть слепого. И поэтому смысл страдания и зла в присутствии преображенного Христа.
У нас есть звонок из Смоленской области. Людмила Ивановна, добрый день, прошу Вас.

Слушатель: Здравствуйте. Дай Бог, конечно, Вам здоровья и долгих лет жизни, чтобы Вы несли нам просвещение. Я по рождению православная, но по рождению, до сих пор никак не могу стать православной. Я различаю веру и церковь, это вещи разные. Такие священники, как отец Георгий, Александр Мень – это золотые крупинки среди священнослужителей. Конечно, я немного поскорблю, хоть я и не знала такого человека замечательного. У меня вопрос вот какой. Священники, как и люди, разные. Но можно ли назвать священником человека, имеющего сан, который, простите меня, бегает по полям с автоматом, пуская его в ход, то ли это Чечня, то ли Афганистан, все равно где. Понимаете, у меня в этих случаях болит душа, то ли я неправильно понимаю. Нужно таких больше, как Мень и отец, недавно умерший, а тут на тебе, все больше священников-«патриотов». Спасибо.

Яков Кротов: Спасибо, Людмила Ивановна. Вот передо мной статья отца Георгия 1996 года в связи с ультиматумом генералу Пуликовского о том, что он разбомбит Грозный. Здесь отец Георгий пишет: «Если мы действительно православные христиане, а не просто хотим сделать из православия новую национальную идеологию, которая заменила бы марксизм, то нам необходимо понять, что быть христианином можно только на путях ненасилия». И дальше отец Георгий, что характерно для него, начинает объяснять, как это на языках оригинала, что по-гречески в Нагорной проповеди Спаситель говорит, не вообще не противитесь злу, а он говорит, что не противиться (означает по-гречески антистанай), то есть не отвечай на зло злом. Более того, греческий нынче многие знают. Но он же классик, он пишет: «Важно понять, что в этом заключается ответ Христа на римский принцип «vim vi repellere licet» («силу позволено отражать силой»). Хорошая новость, я прямо скажу, православные священники, даже в современной России, не бегают с автоматами. Они их иногда надевают и позируют перед фотографами, но всё-таки остается в силе канон: если священник прольет чью-либо кровь, он отстраняется от священнического служения. Это крайне важно помнить.
Что до того, каким быть православному священнику… А все-таки, Алла Глебовна, с автоматом отец Георгий не бегал, а все-таки Вас не смущало, что священник, духовный отец и в то же время в каком-то смысле просто коллега, с которым работаете вместе, как литератор, как редактор и так далее. Он действительно один такой из этих трех богатырей. Как, на Ваш взгляд, это плюс или минус?

Алла Калмыкова: Это было просто здорово. Потому что у отца Георгия не существовало отдельно христианство, отдельно его служение церковное и отдельно его филологическая, гуманитарная деятельность. Это было пронизано его верой. Все, что он привносил, как потрясающий филолог и гуманитарий в свое постижение Евангелия, это невероятное богатство. Вы знаете, у меня было ощущение, что до того, как он издал свои книги по Евангелию, оно несколько плоско у меня выглядело, вот я его читаю, ну, какая у меня там глубина постижения может быть, смешно говорить, отдельные какие-то озарения бывают на отдельных стихах. Но когда я прочитала комментарии отца Георгия к Евангелию, ко всем четырем, оно у меня получалось объемным, оно приобретало невероятную глубину и какую-то ретроспективную, такой, знаете, гул возникал, потому что туда вплетались все народы, все языки, все традиции. И толкование его через древние языки, через современные переводы на французский, немецкий, какой угодно еще язык, давало ему возможность уточнить смысл и вдруг вскрыть темное место. Оно озарялось каким-то светом и становилось удивительно ясным, интуитивно ты чувствовал, что он точно попал, что это не его умствования, а что так оно и есть. Поэтому, как это оторвать, я не знаю.

Яков Кротов: Спасибо. Владимир Львович, и в заключение, для Вас, чем отец Георгий дорог и все-таки еще раз скажу, а чем отличен от того же отца Александра Меня? Какую бы главную черту Вы назвали для себя?

Владимир Файнберг: Пламень, пылание, невероятная эмоциональность, которой имя Искренность сердца.

Яков Кротов: А это не отпугивало людей? Видите, трудно прийти к Богу, трудно сделать первый шаг и вот так натолкнуться на экспансивность, позвольте мне такое слово употребить, может быть, это всё-таки… Православная традиция ведь действительно подозрительно относится к эмоциональности.

Владимир Файнберг: Я не знаю ни одного человека, который бы отпрыгнул от отца Георгия. Все, кого я знаю, были счастливы этим даром.

Яков Кротов: Спасибо. Я подтвержу, действительно, аминь. И вот это может быть самое драгоценное, что отец Георгий был из числа тех, кто просто своим существованием показывал, что христианство, православие, оно не закончено, и он сделал еще какой-то один шаг – вывел людей, как из какого-то рабства предрассудкам и суевериям, вывел на какое-то новое пространство. Теперь он у Бога, теперь дальше всё равно идти с ним, но уже не в земном его обличии, а в каком-то более мощном.