Алексис де Токвиль

КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА I

ПОЧЕМУ ФЕОДАЛЬНЫЕ ПРАВА СДЕЛАЛИСЬ НЕНАВИСТНЫ НАРОДУ ФРАНЦИИ ГОРАЗДО БОЛЕЕ, ЧЕМ В ДРУГИХ СТРАНАХ

Одно обстоятельство поражает нас прежде всего: Революция, целью которой было повсеместное уничтожение остатков средневековых институтов, разразилась не в тех странах, где институты сохранились гораздо лучше и где народы в большей степени ощущали на себе их давление и строгость, но, напротив, в тех странах, где тяготы эти ощущались слабее. Таким образом, бремя феодализма казалось совершенно непереносимым именно там, где в действительности оно было наименее тяжелым.

В конце XVIII века почти по всей Германии⁽¹⁾ крепостничество еще не было полностью уничтожено, и в большинстве случаев народ оставался прикрепленным к земле. Почти все солдаты армий Фридриха II и Марии-Терезии были настоящими крепостными.

В большинстве немецких государств в 1788 году крестьянин не мог оставить господское поместье, а если он его и покидал, то подлежал повсеместному преследованию и возвращению обратно силой. Крестьянин здесь подчинен суду господина, следящего за его частной жизнью, наказывающего за невоздержанность и леность. Крестьянин был не в праве ни возвыситься в своем положении, ни изменить рода занятий, ни жениться без согласия господина. Лучшие молодые годы отдавались дворовой службе. Барщина существует во всей своей полноте и в некоторых районах отнимает до трех дней в неделю. Крестьяне ремонтировали и поддерживали порядок в господских сооружениях, доставляли па рынок продукцию хозяйства, возили своего хозяина и исполняли его поручения. Тем не менее крепостной может стать собственником, но его право собственности всегда будет очень несовершенным. Он будет обязан обрабатывать свой надел определенным образом и под надзором сеньора; он не может ни продать, ни заложить надел по своему усмотрению. Его то заставляют продавать получаемые со своей земли продукты, то, напротив, запрещают их продавать, но крестьянин был обязан заниматься обработкой своего клочка земли, он даже не мог передать свою землю по наследству детям - обычно часть ее удерживалась сеньором. (< стр.25)

Я обнаружил упомянутые уложения не в древних законах - я сталкивался с ними повсюду, вплоть до кодекса, подготовленного Фридрихом Великим и опубликованным его преемником в самый момент начала французской революции⁽²⁾.

Во Франции уже давно не существовало ничего подобного: крестьянин здесь приходил к сеньору, уходил от него, продавал, покупал, заключал сделки, работал по своему усмотрению. Последние остатки крепостного права здесь обнаруживались лишь в одной или в двух восточных провинциях, перешедших Франции вследствие завоевания. Во всех прочих провинциях крепостничество исчезло, более того - отмена его восходит к столь давним временам, что самая дата отмены давно позабыта. Научные изыскания, проведенные в наши дни, доказывают, что с XIII века оно уже более не встречается в Нормандии.

Но в условиях жизни французского народа был и другой переворот: крестьянин не просто перестал быть крепостным, он стал собственником земли. Факт этот, еще и сегодня недостаточно изученный, как мы увидим в дальнейшем, возымеет столь серьезные последствия, что я позволю себе остановиться на его рассмотрении подробнее.

Долгое время считалось, что начало разделу земельной собственности положила Революция. Однако различного рода свидетельства доказывают противоположное.

По меньшей мере за двадцать лет до революции мы обнаруживаем разного рода сельскохозяйственные общества, уже сожалевшие о чрезмерной раздробленности земли. "Раздел наследства, - говорит Тюрго примерно в это же время, - происходил таким образом, что надел достаточный, чтобы прокормить одну семью, делится между пятью, или шестью детьми. Вследствие этого дети и их семьи теперь уже не могут прокормиться одною землею". Несколькими годами позже Неккер скажет, что во Франции существовало великое множество мелких земельных собственников.

В одном донесении, направленном интенданту за несколько лет до Революции, я читаю следующие строки: "Передаваемое по наследству имущество делится поровну между наследниками, и сей факт не может не настораживать, ибо каждый хочет иметь свою долю от целого, в силу чего клочки земли беспрерывно делятся и дробятся до бесконечности". Не правда ли, можно подумать, что сии строки написаны в наши дни?

С неимоверными трудностями я попытался воссоздать в некотором роде кадастр Старого порядка и преуспел в этом. В соответствии с законом 1790 г., устанавливавшим поземельную подать, каждый приход обязан был составить описи имений, расположенных на его территории. Описи эти большей частью исчезли. Тем не менее мне удалось раздобыть такие описи в некоторых (< стр.26) деревнях и, сравнивая их с сегодняшними, я убедился, что в этих самых деревнях число собственников превышало на половину, а часто и на две трети количество сегодняшних владельцев земли. Сей факт кажется особенно примечательным, если учесть, что общая численность населения во Франции возросла с того времени на четверть.

Уже в те времена, как и ныне, крестьянин отличался исключительной любовью к земле, в нем возгорались все страсти, связанные с владением землею. "Земля всегда продается выше своей стоимости, - отмечает замечательный современный обозреватель, - что связано со всеобщим стремлением стать собственниками. Во Франции все сбережения низших классов, что в иных странах обычно помещаются под проценты у частных лиц и в государственных фондах, предназначены для приобретения земли".

Артур Юнг во время своего первого визита в нашу страну был поражен именно большой раздробленностью земли среди крестьян. Он утверждал, что половина всех земель Франции отдана в крестьянскую собственность. "Я и не представлял себе подобного положения дел", - повторял он. И действительно, такое положение дел можно встретить только во Франции или в сопредельных с нею странах.

В Англии также существуют крестьяне-собственники, но численность их все уменьшается. В Германии во все времена и почти повсеместно можно было обнаружить свободных крестьян, имевших в полной собственности земельные наделы⁽³⁾. В самых древних германских обычаях отражаются особые и подчас довольно необычные законы, управлявшие собственностью крестьянина. Но такого рода собственность всегда считалась явлением исключительным, и количество мелких собственников было крайне невелико.

Германские земли, в которых в конце XVIII столетия крестьянин имел собственность и был почти таким же свободным как и во Франции, расположены большей частью вдоль Рейна⁽⁴⁾. Именно в этих районах быстрее всего распространялись революционные настроения Франции, проявившиеся здесь с наибольшей силой. Напротив, в землях, долее прочих сопротивлявшихся проникновению революционного духа, ничего подобного не наблюдалось. Этот факт достоин внимания.

Таким образом, не следует разделять общее для многих заблуждение и полагать, что раздробление земельной собственности во Франции берет свое начало в Революции, - это явление гораздо более древнее. Революция и в самом деле распродала все земли духовенства и большей части дворянства. Но если вы обратитесь к протоколам торгов, что я имел терпение проделать несколько раз, то вы заметите, что земли в большинстве своем приобретались людьми, уже владевшими землею. Таким образом, если (< стр.27) собственность и перешла в другие руки, то число собственников возросло в гораздо меньшей степени, чем это полагают многие. По высокопарному, но на сей раз довольно точному выражению г-на Неккера, во Франции еще и до Революции собственников было великое множество⁽⁵⁾.

Следствием Революции было не раздробление земли, но ее временное высвобождение. В действительности все мелкие собственники были страшно стеснены в пользовании своими землями и терпели множество повинностей, от которых не имели возможности освободиться.

Без сомнения, повинности эти были тяжелы, но непереносимыми в глазах крестьян их делало обстоятельство, которое, казалось бы. как раз и должно было смягчить их тяготы: только во Франции и нигде более в Европе крестьяне были свободны от управления своих господ. Иная, не менее значимая революция сделала их собственниками.

Хотя Старый порядок еще очень близок нам, поскольку ежедневно мы сталкиваемся с людьми, рожденными при его господстве, он кажется нам уже канувшим в пучину времен. Разделяющая нас с ним радикальная революция имеет весьма специфическое следствие: она как бы обволакивает туманом псе то, что не умеет разрушить. Поэтому сегодня лишь очень немногие способны дать точный ответ на простой вопрос: каким образом управлялись деревни до 1789 года? И действительно, узнать это со всей определенностью можно, изучив не столько книги, сколько административные архивы того времени.

Мне часто доводилось слышать, будто бы дворянство, давно уже оставившее участие в управлении государством, до конца сохраняло свою власть в имениях и селах, будто бы сеньор имел власть над своими крестьянами. Это очень похоже на заблуждение.

В XVIII веке все дела прихода велись известным числом должностных лиц, которые не были непосредственными чиновниками сеньора и не им назначались. Частью они назначались интендантом провинции, частью же избирались самими крестьянами. Ведению именно этих властей принадлежит раскладка податей, починка церквей, открытие школ, созыв и проведение собрания прихода. Они заведовали имуществом общины и наблюдали за его использованием, от имени общины они вчиняли и поддерживали тяжбы. Сеньор не только не руководил более всеми мелкими делами, но и вообще не вмешивался в них. Как мы покажем в следующей главе, все должностные лица прихода находились под управлением и контролем центральных властей. Более того, мы не увидим уже,, чтобы сеньор действовал в качестве представителя короля в своем приходе, выступая посредником между королем и прихожанами. Уже не он уполномочен проводить в жизнь прихода (< стр.28) общегосударственные законы, созывать ополчение, собирать подати, объявлять веления государя, распределять королевские вспомоществования. Сеньор на самом деле является лишь простым обывателем, коего льготы и привилегии выделяют среди прочих; он отличается лишь своим положением, но не своей властью. Сеньор - не более чем первый обыватель, как заботливо и услужливо отмечают интенданты в письмах королевским наместникам.

Ту же картину вы увидите и за пределами прихода - в округе. .Дворянство нигде уже не управляет ни как таковое, в целом, ни по одиночке, и это отличительная черта Франции. В других же странах отчасти сохранились еще особенности старого феодального общества, то есть владения землей и управление людьми в них неразделены. В Англии все высшее управление, равно как и администрация были сосредоточены в руках крупных землевладельцев. Даже в тех частях Германии, где государям удалось почти полностью освободиться из-под опеки дворянства в общегосударственных делах, даже в Пруссии и Австрии государи оставили в руках землевладельцев власть над селами; и если они кое-где даже и контролировали помещика, то полностью подменять его не позволяли себе нигде.

По совести говоря, французские дворяне из всего общественного делопроизводства давно уже сохранили за собой лишь один момент - судопроизводство. Наиболее знатные дворяне назначали еще судей, ведших дела от их имени, и время от времени издавали полицейские уложения, действовавшие в пределах их владений. Но королевская власть постепенно урезала и ограничивала сеньоральное судопроизводство и до такой степени его себе подчинила, что сеньоры, ведавшие судебными делами, рассматривали свое занятие не столько как власть, сколько как постоянный источник доходов.

То же самое происходило и с прочими отличительными правами дворянства: политическая часть их вовсе исчезла, осталось лишь ее денежное выражение, заметно усилившее свое значение.

Я намерен коснуться сейчас той части доходных привилегий, которая по преимуществу носила название феодальных прав, поскольку именно они особенно тесно затрагивали интересы народа. Сегодня уже трудно сказать, в чем состояли эти права в 1789 году, так как они были крайне многочисленны и удивительно разнообразны; многие из них к тому времени уже исчезли или изменили свой вид так, что смысл их, достаточно неясный и для современников, от нас совсем ускользает. Тем не менее, если обратиться к книгам знатоков ленного права XVIII века и внимательно изучить местные обычаи, то можно заметить, что все сохранившиеся еще (< стр.29) права сводимы к немногим главным; существуют, конечно, и иные права, но они составляют единичные исключения.

Следы барщины почти повсюду стираются. Большинство дорожных пошлин отменены или очень умеренны. Тем не менее они еще встречаются в большинстве провинций. Во всех провинциях сеньоры взимают пошлины за ярмарки и рынки. Известно, что во всей Франции дворянство пользуется исключительным правом охоты. Как правило, сеньоры содержат голубятни и голубей. Почти повсеместно они заставляют крестьянина молоть зерно на господской мельнице и давить виноград на господском прессе. Повсюду распространено очень обременительное право пошлины, взимавшейся в пользу владельца с продажи наследства в его владениях. Наконец, с собственника в пользу сеньора взимаются оброк, земельные ренты, денежные и натуральные ренты, причем собственник не может от них откупиться. Во всем этом многообразии отчетливо проявляется одна общая черта: все перечисленные выше права так или иначе связаны с землей и се продуктами и все они взимаются с того, кто ее обрабатывает.

Известно, что владеющее землей духовенство пользуется теми же привилегиями, поскольку хотя Церковь и отличалась от феодального дворянства происхождением и предназначением, в конечном итоге она оказалась теснейшим образом с ним переплетена, и, не будучи никогда включенной в эту чужеродную для нес субстанцию, тем не менее глубоко проникла в ее структуры и оставалась как бы сросшейся с ней.

Епископы, каноники, аббаты владели таким образом ленами и оброчными землями в силу своей принадлежности к Церкви⁽⁶⁾. Монастырю обычно принадлежала вотчинная власть над деревней, на территории которой он располагался⁽⁷⁾. Он имел крепостных на той единственной части территории Франции, где они еще оставались. Он пользовался барщиной, брал пошлины за рынки и ярмарки, имел свою печь, свою мельницу, свой пресс, своего быка, приносившие доход за обязательное пользование ими. Кроме того, во Франции, как и во всем христианском мире, Церковь брала десятину⁽⁸⁾.

Но я считаю необходимым отметить здесь, что совершенно те же самые феодальные права встречались по всей Европе и что в большинстве стран континента они были куда более тяжелыми, Упомяну только барщину. Во Франции она встречалась повсеместно и была сурова.

Более того, множество прав феодального происхождения, немало возмущавших наших предков, считавших их противоречащими не только справедливости, но и цивилизации, как то-десятина, неотчуждаемые земельные ренты, постоянные повинности, сбор с продажи имений, - то есть все то, что в XVIII веке несколько (< стр.30) высокопарно называлось порабощением земли, отчасти встречалось и у англичан; многое из этого сохранилось там и поныне. Но все права и повинности не мешают английскому земледелию быть самым совершенным и богатым в мире, и английские крестьяне едва замечают их существование.

Почему те же самые феодальные повинности воспламенили в душе французского народа столь сильную ненависть, что она пережила породившую ее причину и кажется неискоренимой? Причина данного явления состоит, с одной стороны, в том, что крестьянин стал собственником земли, а с другой - в том, что он полностью вышел из-под контроля своего сеньора. Без сомнения, есть и иные причины, но данные две я считаю основными.

Если бы крестьянин не был собственником земли, он не ощущал бы до такой степени остро многочисленные тяготы, накладываемые феодальной системой на земельную собственность. Какое дело арендатору до десятины? Он вычтет ее из арендной платы. Что значит поземельная рента для того, кто не владеет землею? Какое дело до препятствий в обработке земли тому, кто обрабатывает ее для других?

С другой стороны, если бы французский крестьянин находился под управлением своего сеньора, феодальные повинности не показались бы ему столь непереносимыми, ибо он видел бы в них только естественное следствие общего государственного устройства.

Когда дворянство обладает не только привилегиями, но и властью и когда в его руках сосредоточено все управление, его особые права могут быть одновременно более значимыми и менее заметными. Во времена феодализма на дворянство смотрели примерно так же, как сегодня смотрят на правительство: налагаемые дворянством тяготы терпели из-за гарантий безопасности и сохранности интересов. Дворяне обладали притесняющими всех привилегиями и обременительными для всех правами, но они обеспечивали общественный порядок, отправляли суд, способствовали исполнению закона, помогали слабому, вели общественные дела. По мере того, как дворянство отходит от всех этих дел, бремя его привилегий кажется более тяжелым, да и само его существование в конце концов представляется все менее оправданным.

Представьте себе французского крестьянина XVIII века или, лучше, крестьянина сегодняшнего, поскольку он остался таковым, каким и был ранее, - изменились только условия его жизни, но не его настроения. Взгляните на него, каким описывают его найденные мною документы: страстно любящего землю и приобретающего ее на все свои сбережения и за любую цену. Чтобы купить землю, крестьянину нужно прежде всего заплатить. налог, но не правительству, а своим соседям-собственникам, столь (< стр.31) же чуждым управлению общественными делами, как и он сам, н почти такими же бесправными. Наконец, он становится владельцем земли. Он вкладывает в нее вместе с семенами и свое сердце. Небольшой клочок земли, принадлежавший ему в бескрайнем мире, наполняет его чувством гордости и независимости. Меж тем являются соседи, отрывают его от поля и заставляют работать в другом месте и без вознаграждения. Он хочет защитить свои посевы от их скота - ему этого не позволяют. Те же соседи поджидают его и при переправе через реку, чтобы истребовать подорожную пошлину. Встречаются они с ним и на рынке, где берут деньги за право торговать его же собственным товаром. Когда же, вернувшись домой, крестьянин пытается по собственному усмотрению распорядиться остатками зерна, выросшего у него на глазах и взращенного собственными руками, то оказывается, что смолотить его можно только на мельнице, принадлежащей этим -людям, а испечь хлеб возможно только в их печи. На выплату рент уходит значительная часть доходов маленького имения, причем ренты эти неотъемлемы и невыкупаемы.

Что бы ни делал наш крестьянин, повсюду он встречает на своем пути докучливых соседей, всегда готовых испортить его удовольствие, помешать работе, съесть припасы. И стоит покончить с одними, как тут же возникают другие, облаченные в черное, которые, в свою очередь, забирают лучшую часть урожая. Представьте себе теперь условия жизни, потребности, характер, настроения этого человека и попробуйте измерить, сколько ненависти и зависти накопилось в его сердце⁽⁹⁾.

Феодальные отношения представляли собой наиболее значительный гражданский институт, даже утратив свое значение в качестве института политического. В таком урезанном виде они вызывали еще больше ненависти, и мы не погрешим против истины, утверждая, что разрушение части средневековых институтов в сотни раз усилило ненависть к оставшимся.

ГЛАВА II

О ТОМ, ЧТО АДМИНИСТРАТИВНАЯ ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ ЯВЛЯЕТСЯ ИНСТИТУТОМ СТАРОГО ПОРЯДКА, А НЕ ПОРОЖДЕНИЕМ РЕВОЛЮЦИИ ИЛИ ИМПЕРИИ, КАК ЭТО УТВЕРЖДАЕТСЯ

Во времена политических собраний во Франции я слышал, как _один из ораторов назвал административную централизацию "прекрасным завоеванием Революции, которому завидует вся Европа". (< стр.32)

Я очень хотел бы, чтобы централизация была прекрасным завоеванием и чтобы вся Европа нам завидовала, но я утверждаю, что централизация вовсе не является завоеванием Революции. Напротив, она есть продукт Старого порядка и, добавлю, является единственной частью прежнего политического устройства, которая пережила Революцию, поскольку лишь она одна смогла приспособиться к новому общественному строю, порожденному Революцией. Читатель, набравшийся терпения внимательно прочесть настоящую главу, сочтет, быть может, что я представил излишне подробные аргументы для доказательства своего тезиса.

Прежде всего позвольте мне выделить так называемые провинции со штатами, (pays d'etat), то есть провинции, отчасти управлявшиеся самостоятельно или имевшие видимость самоуправления. В провинциях со штатами, расположенных на окраинах королевства, проживало не более четверти всего населения Франции, да и из этих провинций лишь в двух подлинная свобода была действительно жива. Позднее я вернусь к провинциям со штатами и покажу, до какой степени даже они подчинены общим законам центральной власти (см. приложение).

Здесь же я хотел бы преимущественно заняться тем, что на административном языке того времени называлось провинциями с избирательным правом (pays d'election), хотя избирательного права в них было меньше, чем где бы то ни было. Такого рода провинции со всех сторон окружали Париж, они были сосредоточены все вместе и составляли как бы лучшую часть Франции.

При первом взгляде на старую администрацию королевства в ней все предстает смесью разнообразных правил и путаницей властей. Вся Франция покрыта сетью административных коллегий, наводнена отдельными чиновниками, независимыми друг от друга и участвующими в управлении страной в силу права, которое они купили и которое не может быть у них изъято. Часто ведомства настолько близко соприкасаются между собою, что теснятся и сталкиваются при выполнении одних и тех же обязанностей.

Судебные учреждения косвенно участвуют в отправлении законодательной власти: они имеют право издавать административные уложения, обязательные для исполнения в пределах их ведомства. Часто они идут наперекор собственно администрации, открыто осуждают ее меры и налагают арест на ее агентов. Простые судьи издают указы относительно гражданских порядков в подвластных им городах и местечках. Конституции городов крайне разнообразны. В различных городах должностные лица имеют различные наименования и черпают свою власть из различных источников; здесь - это мэр, там - консул, в ином месте - старшина. Кто-то назначается королем, кто-то родовитым сеньором или удельным князем; существуют и такие чиновники, что избираются на один (< стр.33) год своими согражданами; третьи купили постоянное право управлять себе подобными.

Все это - обломки старой власти, но мало-помалу из них возникло нечто сравнительно новое или видоизмененное, о чем мне и остается поведать.

В самом сердце королевской власти, вокруг трона сложилось административное сословие, обладающее невероятным могуществом, совершенно по-новому объединяющее в себе все виды власти и называемое королевским советом.

Королевский совет возник в глубокой древности, но большинство его функций имеют более недавнее происхождение. В нем соединяется все: он - высшая судебная палата, он - высший административный трибунал, поскольку все специальные судебные ведомства в конечном итоге подчиняются ему. Кроме того, являясь правительственным советом, с благоволения короля он обладает еще и законодательной властью, обсуждает и предлагает большинство законов, устанавливает и распределяет налоги. Будучи административным советом, королевский совет уполномочен устанавливать общие правила, регулирующие деятельность правительственных чиновников. Он же решает все важнейшие дела и наблюдает за деятельностью второстепенных служб. Все в конечном счете приходит к нему и от него же исходит движение, передающееся всем и вся. Тем не менее он нс имеет собственной юрисдикции. Решения принимает только король, тогда как совет, по всей видимости, только выносит приговор. Даже имея вид судебной инстанции, королевский совет состоит из простых выразителей мнения, как утверждает Парламент в одном из своих заявлений о злоупотреблениях в порядке управления.

Королевский совет состоит вовсе не из вельмож, но из людей среднего и даже низкого происхождения, из интендантов и прочих преуспевших в деловой практике. Любой из членов совета может быть отстранен от должности.

Как правило, совет действует осторожно и без шума, выказывая всегда меньше притязаний, чем могущества. Таким образом, деятельность его лишена всякого блеска. Точнее, она мало заметна на фоне величия Трона, к которому совет столь близок. Совет настолько могущественен, что имеет отношение ко всему, и в то же время настолько невзрачен, что История едва замечает его.

Подобно тому, как администрацией страны руководит коллегия, почти все управление внутренними делами вверено попечению одного чиновника - генерального контролера.

Раскрыв какой-нибудь альманах времен Старого порядка, вы прочтете, что каждая провинция имеет своего особого министра. Но тот, кто изучает деятельность администрации по архивным документам, заметит вскоре, что круг полномочий и возможностей (< стр.34) министра провинции был крайне узок. Ход дел обычно направлялся генеральным контролером, постепенно сосредотачивавшим в своих руках все, имеющее хоть какое-то касательство к вопросу о деньгах, иными словами, почти все государственное управление. Мы видим, что он успешно действует и как министр общественных работ, и как министр коммерции.

Собственно говоря, центральная администрация имеет только одного чиновника в Париже и по одному в каждой из провинций. В XVIII веке еще можно обнаружить вельмож, носивших титул губернаторов провинций. Ими были родовитые, часто наследные представители феодальной королевской власти. Губернаторам все еще воздают почести, но они полностью лишены власти. В действительности же управление сосредоточено в руках интенданта.

Интендантом обычно был человек незнатного происхождения, молодой, стремящийся сделать карьеру, всегда чужой в управляемой им провинции. Он исполняет свои полномочия не но праву избрания или рождения и не благодаря покупке должности - его назначает правительство из числа низших чинов государственного совета, и оно же всегда может отозвать его. Интендант отделен от совета, который он представляет, и именно в силу этого на административном языке того времени его именуют разъездным комиссаром (le commissaire departi). В его руках сосредоточены почти все полномочия, коими обладает сам совет, и он осуществляет все эти полномочия в первой инстанции. Как и сам совет, интендант - и администратор, и судья. Он сообщается со всеми министрами; в провинции он - единственный проводник правительственных волеизъявлении.

Более низкое положение занимает назначаемый интендантом в каждом округе и по его же усмотрению подлежащий отстранению от должности субделегат (le subdelegue). Как правило, интендантом является новопожалованный дворянин, субделегат же всегда из простонародья. Тем не менее субделегат представляет все правительство в небольшом вверенном ему округе подобно тому, как интендант представляет правительство в целой провинции. Субделегат подчинен интенданту так же, как интендант подчинен министру.

Маркиз д'Аржансон рассказывает в своих мемуарах, как однажды Лоу ему сказал: "Никогда бы не поверил тому, что мне довелось увидеть в бытность мою контролером финансов. Знайте, что французское королевство управляется тридцатью интендантами. У нас нет ни парламента, ни штатов, ни губернаторов; счастье или несчастье провинций, их процветание или нищета зависят от тридцати сборщиков податей, направляемых в провинции".

Тем не менее и эти столь могущественные чиновники затмевались остатками старой феодальной аристократии и как бы (< стр.35) делались незаметными в отблесках еще отбрасываемого ею сияния. Поэтому-то даже в старые времена интенданты были едва заметны, хотя их крепкая рука ощущалась уже повсюду. В светских кругах дворянство всегда имело перед ними преимущество знатности, богатства и всегда связываемого с древней традицией уважения. В правительстве дворянство окружало государя и составляло его двор, дворяне командовали флотами и управляли армиями. Одним словом, дворянство всегда занималось тем, что более всего бросается в глаза современникам и удерживает на себе взоры потомков. Предложение места интенданта вельможа счел бы оскорблением, и даже самый бедный родовитый дворянин в большинстве случаев пренебрег бы этой должностью. В глазах дворянства интенданты были новыми людьми, хитростью проникшими к власти, выскочками, поставленными управлять мещанами и крестьянами, да, впрочем, и во всем остальном - мелкими людишками. Тем не менее именно интенданты управляли Францией, как утверждал Лоу и как мы увидим в дальнейшем.

Начнем с налогового права, в известном смысле включавшего в себя все прочие виды права.

Как известно, часть налогов отдавалась на откуп: относительно этой части королевский совет вступал в соглашение с финансовыми компаниями, устанавливая условия контракта и определяя способ взимания налога. Все остальные налоги - талья, подушная подать, двадцатина (5%-й налог) - устанавливались и взимались непосредственно чиновниками администрации, либо под ее неусыпным контролем.

Именно королевский совет ежегодно секретным постановлением устанавливал размер тальи и сопутствующих ей многочисленных сборов, равно как и их распределение между провинциями. Талья из года в год возрастала безо всяких предуведомлений.

Поскольку талья была налогом старым и ее раскладка и взимание были некогда вверены местным чиновникам, более или менее независимым от правительства, постольку они осуществляли свои полномочия по праву рождения, избрания, либо благодаря покупке должности. К числу этих чиновников относились сеньор, приходской сборщик, казначей Франции, выборные. Эти должностные лица еще существовали в XVIII веке, но одни из них совершенно перестали заниматься сбором тальи, для других это стало второстепенным и побочным делом. Даже здесь вся власть была сосредоточена в руках интенданта и его чиновников: в действительности же один интендант распределял размер тальи между приходами, направлял и контролировал сборщиков, разрешал отсрочки в уплате, давал различные послабления.

Другие налоги, как, например, подушная подать, имели более недавнее происхождение, поэтому по отношению к ним правительство (< стр.36) уже не было стеснено остатками старых властей - оно действовало здесь самостоятельно, безо всякого вмешательства со стороны управляемых. Генеральный контролер, интендант и королевский совет определяли денежное выражение доли налога для каждой провинции.

От денежной стороны вопроса перейдем к людям. Некоторые недоумевают, почему французы столь покорно сносили бремя рекрутских наборов во время Революции и в более поздние времена. Но нужно учитывать, что они были к этому приучены издавна. Рекрутским набором предшествовало ополчение-повинность более тягостная, хотя и набираемый контингент в последнем случае был численно меньшим. Время от времени из числа сельской молодежи по жребию выбирали несколько человек для службы солдатами в ополченческих полках, где служили шесть лет.

Поскольку ополчение было сравнительно современным институтом, ни одна из прежних феодальных властей им не занималась, все дело было вверено чиновникам центрального правительства. Королевский совет устанавливал общую численность контингента и долю ополченцев, посылаемых каждой провинцией. Интендант определял количество людей, призываемых из прихода: его субделегат руководил жеребьевкой, решал случаи освобождения от повинности, определял, кто из ополченцев может проживать дома, а кто должен быть отправлен в иное место и передан в руки военных властей. Жалобу можно было подать на имя интенданта или совета.

Равным образом можно сказать, что вне государственных провинций все общественные работы, даже имевшие исключительно местное значение, назначались и велись одними только чиновниками центральной власти.

Существовали и иные местные и независимые формы власти, например, сеньор, финансовое бюро, главные смотрители, которые могли содействовать этой ветви государственной администрации. Как показывает самый поверхностный анализ документов того времени, почти повсеместно старые власти полностью бездействовали, либо действовали крайне недостаточно. Все крупные дороги и даже дороги между городами прокладывались и содержались из денег, доставляемых общими налогами. Королевский совет утверждал план и отдавал работы с торгов. Интендант руководил работами инженеров, субделегат созывал народ для выполнения работ. На попечении старых властей оставались только проселочные дороги, бывшие в силу этого совершенно непроходимыми.

Как и в наши дни главным учреждением центральной власти в области общественных работ было ведомство путей сообщения. Здесь все поразительно похоже, несмотря на разницу во времени. Администрация путей сообщения имеет свой совет и училище, (< стр.37) инспекторов, ежегодно объезжающих всю Францию, инженеров, живущих на местах и обязанных по указанию интенданта руководить там всеми работами. Как правило, сохранившиеся в гораздо большем количестве, чем это предполагают, институты старого порядка при их перенесении в новое общество утрачивали свои названия, сохраняя прежние формы. Но - редкий факт! - данное учреждение сохранило и то, и другое.

Центральное правительство взяло на себя бремя поддержания общественного порядка в провинциях и несло эту обязанность одно, опираясь на своих чиновников. Жандармерия была распределена небольшими бригадами по всей территории королевства. При помощи жандармов, а в случае надобности и армии, интендант отражал все непредвиденные опасности, задерживал бродяг, преследовал побирушек, подавлял бунты, постоянно вспыхивавшие из-за цен на зерно. И никогда уже подданные нс привлекались, как в старину, для помощи при выполнения этих обязанностей. Исключение составляли только города, где, как правило, существовала городская гвардия, солдаты которой избирались, а офицеры назначались интендантом.

Судебные коллегии сохранили за собой право издавать указания относительно охраны общественного порядка и часто этим правом пользовались. Но издаваемые ими правила касались обычно лишь части территории, чаще всего - определенной местности. Королевский совет всегда мог их нарушить и нарушал постоянно, когда речь шла о низших инстанциях и ведомствах. Со своей стороны совет ежедневно издавал общие постановления, предназначенные для всего королевства как по предметам, отличным от определяемых судебными властями, так и по тем же самым, но рассматриваемым советом иначе. Число подобных правил - или, как их тогда называли, постановлений совета - огромно, и оно постоянно росло по мере приближения Революции. В общественной экономии и в политической организации нет почти что ни одной области, которой бы не коснулись постановления совета в течение предшествующих Революции сорока лет.

Если в старом феодальном обществе сеньор имел большие права, то на него возлагались и столь же большие обязанности. На нем лежала забота о неимущих в пределах его владений. Последние следы старого европейского законодательства мы находим в прусском своде законов 1795 года, где говорится: "Господин должен следить за тем, чтобы бедные крестьяне получали образование. По мере возможности, он должен обеспечить средствами к жизни тех из своих вассалов, кои не имеют земли. Тем из них, кто впадет в нужду, он обязан прийти на помощь".

Во Франции уже давно не существовало ни одного подобного закона. Когда сеньора лишили его былой власти, он отстранился (< стр.38) и от старых обязанностей. И место его не было занято никакой властью, никаким советом, никаким объединением провинции или прихода. Ни на ком более не лежала обязанность в законодательном порядке заботиться о сельских бедняках. Центральное правительство смело взяло на себя заботу об удовлетворении их нужд.

Совет ежегодно ассигновал из общих сумм налогов определенные фонды, которые интендант распределял на пособия в приходах. К нему и должен был обращаться нуждающийся земледелец. В неурожайные годы по поручению интенданта народу раздавали хлеб или рис. Совет ежегодно издавал постановления, предписывающие открывать в установленных им же самим местах благотворительные мастерские, где наиболее бедные крестьяне могли бы работать за небольшую плату. Легко догадаться, что благотворительность, оказываемая с такого большого расстояния, часто была слепа и своенравна и всегда очень недейственна⁽¹⁰⁾.

Центральное правительство не ограничивалось помощью крестьянам в их нуждах; оно пыталось указывать им пути к обогащению, а в случае необходимости и понуждать к этому. В этих целях время от времени оно поручало своим интендантам и субделегатам распространять небольшие записки об искусстве земледелия, основывало сельскохозяйственные общества, назначало премии, тратило большие деньги на содержание питомников, плоды деятельности которых раздавались крестьянам. Казалось бы, более целесообразным было облегчить бремя повинностей и устранить неравенство в их распределении. Но правительство об этом, похоже, никогда не догадывалось.

Несколько раз совет намеривался во что бы то ни стало принудить обывателей к процветанию. Бесчисленны постановления совета, обязывающие ремесленников использовать определенные методы и изготавливать определенные товары. А поскольку одних интендантов было недостаточно, чтобы наблюдать за исполнением всех этих постановлений, существовали также генеральные инспекторы промышленности, объезжавшие провинции для поддержания там надлежащего порядка⁽¹¹⁾.

Существовали и такие постановления совета, в которых возбранялось возделывать земли, объявленные советом малоудобными для земледелия. Мне приходилось читать уложения, предписывающие выкорчевывать виноградники, посаженные, по мнению совета, в дурную почву. Вот насколько правительство перешло от роли правителя к роли опекуна. (< стр.39)

Примечания автора

1. О времени уничтожения крепостничества в Германии. (к стр.25)

Из приведенной ниже таблицы вы увидите, что отмена крепостничества в большинстве земель Германии произошла очень недавно. Крепостничество было отменено лишь:

Часть сегодняшних немецких государств как, например, Бранденбург, старая Пруссия, Силезия, первоначально населенные славянами, была завоевана и частично оккупирована немцами. В этих областях тип крепостничества был еще более жестоким, чем в Германии и оставил там в конце XVIII века еще более заметные следы.

2. Кодекс Фридриха Великого. (к стр.26)

Из всех деяний Фридриха Великого, наименее известным даже в его стране, является кодекс, составленный по его указанию и изданный его последователями. Между тем я не знаю какого-либо иного произведения, столь ярко освещавшего как фигуру самого его творца, так и его эпоху и лучше демонстрировавшего их взаимное влияние.

Этот кодекс представляет собой настоящую конституцию в полном смысле этого слова. Он имеет целью урегулирование отношений не только между гражданами, но и между гражданами с одной стороны и государством - с другой. Это одновременно и гражданский кодекс, и уголовный кодекс, и хартия.

Он основан или скорее, кажется основанным на известном числе общих принципов, выраженных в очень философской и очень абстрактной форме и во многих отношениях схожих с принципами, которыми исполнена Декларация прав человека в конституции 1791 г.

В кодексе провозглашено, что благо государства и его жителей является целью государства и пределом закона; что законы могут ограничивать свободу и права граждан только в целях всеобщей пользы; что каждый гражданин должен работать ради общего блага в соответствии со своим общественным положением и состоянием; что права индивидов должны быть подчинены всеобщему благу.

Нигде в тексте нет упоминания о наследном праве государя, его семьи, ни даже об особом его праве, отличном от права всего государства. Понятие государства выступает уже единственным понятием для обозначения королевской власти.

Напротив, речь в кодексе идет об общих правах всех людей: общие права человека основываются на его естественной свободе творить свое собственное благо, не затрагивая при этом прав другого. Любые действия, не запрещенные естественным законом или позитивным законом государства, считаются дозволенными. Каждый гражданин может требовать от государства защиты своей личности и своей собственности и имеет право силой защищать самого себя, если государство не приходит ему на помощь.

Изложив эти великие принципы, законодатель вместо того, чтобы вывести из них догму народного суверенитета и народного правительства в свободном обществе, что было сделано в конституции 1791 г., внезапно приходит к иному выводу, равным образом демократическому, но не либеральному. Он рассматривает государя как единственного представителя государства и наделяет его всеми правами, которые только что признал за всем обществом, В кодексе правитель не выступает более в качестве представителя Бога, он - только представитель общества, его агент, его служитель, как откровенно писал Фридрих во всех своих произведениях. Но он представляет общество единолично и единолично осуществляет все властные функции. В предисловии к кодексу говорится, что глава государства, обязанный заботиться о всеобщем благе как единственной цели общества, уполномочен последним руководить и направлять все действия индивидов к этой цели.

Среди основных обязанностей этого всемогущего служителя общества я выделяю следующие: поддерживать общественный мир и безопасность внутри общества и гарантировать каждому защиту от насилия. За пределами своего государства ему надлежит поддерживать мир или вести войну. Он один должен издавать законы и вырабатывать общие нормы общественной безопасности. Он один имеет право помилования и приостановки уголовного преследования.

Все существующие в государстве сообщества, все общественные учреждения находятся под его надзором и управлением в интересах мира и всеобщей безопасности. Для того, чтобы глава государства мог исполнять перечисленные обязанности, ему необходимо иметь некоторые доходы и материальные выгоды; таким образом, он обладает властью устанавливать налоги на частные состояния, на лица, на их занятия, на коммерцию, производство и потребление. Приказы общественных чиновников, действующих от имени государя и в рамках своих функций, должны восприниматься как его собственные приказы.

И вот мы видим, что такая совершенно современная голова прикреплена к готическому телу. Фридрих лишь убрал то, что могло стеснять действия его собственной власти. Таким образом, было порождено чудовищное создание, кажущееся чем-то средним между двумя различными существами, В своем удивительном творчестве Фридрих выказывает столько же презрения к логике, сколько проявляет заботы о своем могуществе и в то же время стремление не создавать ненужных трудностей, нападая на то, что еще имело силы сопротивляться.

Сельские жители за исключением нескольких округов и местностей подчинены переходящей по наследству зависимости, не ограничивающейся одной лишь барщиной или повинностью, неотделимой от владения землей, но простирающейся, как мы видели, и на личность владельца.

Кодекс вновь санкционировал большую часть привилегий землевладельцев. Можно даже сказать, что привилегии теперь существуют вопреки кодексу, так как кодекс утверждает, что в случае разногласия между местным обычаем и новым законодательством надлежит следовать первому. Формально декларируется, что государство может уничтожить какую-либо из привилегий не иначе как путем выкупа ее в соответствии с нормами права.

Правда, кодекс утверждает отмену собственно крепостничества (Leideigeschaft) , поскольку оно устанавливает личное рабство, но сохраняет заменяющее его наследственное подчинение (Erbunterthanigkeit) , которое также является видом рабства, насколько можно судить по тексту кодекса.

В этом же кодексе горожанин заботливо отделяется от крестьянина. Между буржуа и дворянином признается существование своего рода промежуточного класса: он включает в себя высших чиновников, не имеющих дворянского титула, священнослужителей, преподавателей учебных заведений, гимназий и университетов.

Названные лица держатся особняком среди буржуа, однако, никогда не смешиваются с дворянством, напротив, они находятся в сравнительно низшем отношении по сравнению с ним. Как правило, они не могли ни приобрести сословных дворянских привилегий, ни занять более высокие места в гражданской иерархии. Не являлись они и boffachig, то есть не имели права быть представленными ко двору за исключением редких случаев, и то без семьи. Как и во Франции, такая подчиненность унижала тем более, что с каждым днем класс людей, о котором идет речь, становился все более просвещенным и более влиятельным, и что буржуазные государственные чиновники занимали если и не наиболее блестящие посты, то, по крайней мере, посты наиболее выгодные. Возмущение против привилегий дворянства, столь способствовавшее Революции во Франции, в Германии подготовило почву для одобрения, с которым эта революция была первоначально воспринята. Основным составителем кодекса меж тем был буржуа, но он, без сомнения, следовал указаниям своего господина.

В этой части Германии старое европейское государственное устройство еще не настолько было разрушено, чтобы Фридрих вопреки внушаемой ему неприязни счел своевременным уничтожение остатков прежнего режима. В целом он ограничивается лишением дворянского права образовывать собрания и управлять целым обществом, он оставляет за каждым дворянином его личные привилегии, лишь ограничивая и регулируя пользование ими. Таким образом, получается, что кодекс, составленный под руководством ученика наших философов и введенный в действие после начала французской Революции, представляет собой самый подлинный и новейший законодательный документ, дающий законную основу тому самому феодальному неравноправию, которое Революция вскоре уничтожит во всей Европе.

Дворянство провозглашается кодексом основным сословием Европы; дворяне должны преимущественно назначаться на все почетные должности, если они способны их исполнять. Только дворяне способны владеть имениями, создавать определенный порядок наследования, пользоваться правом охоты и суда, присущими привилегированному землевладению, равно как правом опеки над церквями. Одни дворяне могут носить имя земли, которой они владеют. Буржуа, наделенные в порядке особого исключения правом обладания имением, лишь в весьма ограниченных пределах пользуются правами и почестями, связанными с подобным землевладением. Являясь владельцем имения, буржуа имеет право передать его по наследству буржуа только в том случае, если последний является наследником первой степени. В том случае, если таких наследников не окажется, равно как не окажется и наследников дворянского происхождения, имение подлежит продаже с торгов.

Одной из наиболее характерных частей кодекса Фридриха является постановление о наказаниях за политические проступки.

Последователь Фридриха Великого, Фридрих-Вильгельм II вопреки феодальной и абсолютистской части законодательства, обзор которой я только что сделал, усматривал в произведении своего дяди революционные тенденции, из-за чего протянул с публикацией кодекса до 1794 г. и, по слухам, успокаивался, лишь вспоминая о превосходном уголовном уложении, с помощью которого кодекс был способен исправить содержащиеся в нем дурные принципы. И в самом деле, никогда, даже в более поздние времена, среди произведений подобного рода не встречалось ничего более полного и совершенного. С наибольшей строгостью карались не только бунты и заговоры, но также сурово наказывалась неуважительная критика правительственных действий. Тщательно запрещается покупка и распространение опасных сочинений: за проступок автора несут ответственность также и типографщик, и издатель, и распространитель. Публичные балы, маскарады и прочие развлечения объявлены общественными собраниями, и разрешение на их проведение должно быть получено в полиции. То же относится и к обедам в публичных местах. Свобода слова и прессы всегда подчинена контролю со стороны властей. Запрещено ношение огнестрельного оружия.

Во всем этом произведении, наполовину заимствованном из средневековья, в конечном итоге проявляются положения, чей исключительно централизаторский дух соприкасается с социализмом. Так, например, кодекс провозглашает, что государство должно заботиться о пропитании, предоставлении работы и выплате жалованья всем тем, кто не в состоянии сам содержать себя и не получает помощь со стороны сеньора или общины: таким людям должна быть предоставлена работа в соответствии с их силами и способностями. Государство должно создавать учреждения, помогающие гражданам в их бедности. Кроме того, государство наделено властью закрывать заведения, поощряющие леность, и самому распределять денежные суммы, коими распоряжались данные учреждения.

Основные черты этого произведения Фридриха Великого смелость и новизна в теории и робость в области практики - переплетаются здесь повсеместно. С одной стороны, провозглашается великий принцип современного общества - все в равной степени должны исправно платить налоги; с другой стороны, продолжают существовать законы провинций, содержащие исключение из этого правила. Кодекс утверждает, что любой судебный процесс между подданным и его господином должен вестись в соответствии с процедурой и предписаниями, действующими для всех прочих видов тяжб; однако в действительности этому правилу никогда не следовали, если были затронуты интересы и чувства короля. Выставлялся на показ известный эпизод с мельницею в Сан-Суси, тогда как во многих других случаях без особого шума шли в обход правосудия.

Прусская нация, казалось бы, едва обратила внимание на выход в свет кодекса. И это - главное обстоятельство, доказывающее, что кодекс, внешне столь новый, в действительности же нового принес мало; в силу этого же обстоятельства кодекс остается примечательным для тех, кто стремится узнать подлинное состояние общества в этой части Германии в конце XVIII века. Кодекс изучали одни лишь законоведы, и в наши дни немало просвещенных людей его никогда не читали.

3. Крестьянские имения в Германии. (к стр.27)

Среди крестьян часто встречались семьи, не только обладавшие собственностью, но и имевшие земли, которые образовывали своего рода постоянный майорат. Находящаяся в их владении земля была неделимой; она целиком наследовалась одним сыном: как правило, это был младший сын, как в некоторых обычных правах Англии. Наследник должен был лишь выплатить приданое своим братьям и сестрам.

Эти так называемые крестьянские Erbguter были более или менее распространены по всей Германии, поскольку нигде здесь земля не была полностью включена в феодальную систему. Даже в Силезии, где дворянство и до наших дней сохранило огромные владения, включающие большинство деревень, встречались села, полностью свободные и находящиеся во владении их жителей. В таких частях Германии, как Тироль и Фрисландия, господствующей формой землевладения было Erbguter.

Но в подавляющем большинстве земель Германии данный вид собственности был лишь более или менее частым исключением. Там, где он встречался, такого рода мелкие собственники составляли своеобразную аристократию среди крестьян.

4. Положение дворянства и распределение земли в долине Рейна.

Из сведений, добытых непосредственно на местах и у лиц, живших при Старом порядке, явствует, что, например, в Кельнском курфюршестве существовало множество сел без господ, управлявшихся чиновниками курфюрста; что в тех местах, где дворянство существовало, власть его была ограничена; что положение дворянства характеризовалось скорее блеском, чем могуществом (по крайней мере, это касалось отдельных личностей) : что дворянство обладало многими почестями, занимало должности при государе, но не имело прямой и непосредственной власти над народом. С другой стороны, как я мог убедиться, в том же самом курфюршестве собственность была крайне раздробленной, значительное число крестьян являлись собственниками, что объяснялось главным образом состоянием стесненности и полунищеты, в котором пребывала уже значительная часть дворянских семей. Из-за стесненности в средствах дворяне были вынуждены без конца отторгать незначительные части своих земель, которые приобретались крестьянами либо за ренту, либо за наличные деньги. Мне в руки попал список населения Кельнской епархии начала XVIII века, в котором описывалось и состояние земель; из данного документа явствует, что уже в то время треть земли принадлежала крестьянам. Данное обстоятельство порождало у населения идеи и чувства, приближавшие его к Революции в гораздо большей степени, нежели население других частей Германии, где эти особенности еще не выявились.

5. Каким образом закон о ссуде под проценты ускорил раздробление земель. (к стр.28)

В конце XVIII века был еще в силе закон, запрещающий ссуды под проценты вне зависимости от величины процента. Тюрго показывает нам, что даже в 1769 г. действие данного закона можно было наблюдать во многих местах. Закон существует, говорит Тюрго, хотя и очень часто нарушается. Консульские судьи допускают уплату процентов без отчуждения капитала, тогда как обычные суды их отвергают. Часто недобросовестные должники привлекают к уголовной ответственности своих кредиторов за то, что те ссудили им деньги без отчуждения капитала. Вне зависимости от последствий, которые это законодательство не могло не иметь для торговли и вообще для развития промышленных нравов нации, оно оказывало существенное влияние на раздел земель и ленную зависимость. Оно способствовало разрастанию вечных рент, как .земельных, так и неземельных. Оно принуждало прежних землевладельцев вместо того, чтобы сделать заем по своим потребностям, распродавать мелкими частями свои владения, частично за наличные деньги, частично на условиях пожизненной ренты. Все это способствовало, с одной стороны, раздробленности земель, а с другой, - обременению мелкой собственности множеством вечных .повинностей.

6. Пример страстей, возбуждаемых уплатой десятины за 10 лет до Революции. (к стр.30)

В 1779 г. мелкий адвокат из Люсе подал полную предчувствий Революции очень горькую жалобу на кюре и прочих лиц, взимающих десятину и продающих земледельцам по крайне высокой цене солому, полученную ими в счет десятины и совершенно необходимую земледельцам для производства удобрений.

7. Пример того, как благодаря своим привилегиям духовенство отдалило от себя народ.

В 1779 г. настоятель и каноники Лавальского приората подали жалобу по поводу того, что их хотят заставить выплачивать пошлину за предметы потребления и материалы, необходимые для подправки здания церкви. Они утверждают, что вовсе ничего не должны платить на том основании, что тарифные пошлины являются разновидностью тальи, от которой свободны духовные лица. Министр отсылает их в податной округ с правом перенесения дела в суд, решающий спорные дела о налогах.

8. Феодальные права священнослужителей. Один из многих примеров - Шербургское аббатство (1753) .

В те времена Шербургское аббатство взимало сеньоральную ренту почти во всех приходах в окрестностях Шербурга, выплачиваемую либо деньгами, либо натурою. Только один приход должен был выплатить 306 мер пшеницы. В собственности аббатства находились баронское поместье Сен-Женевьев, баронское поместье и господская мельница в Ба-дю-Руль, баронское поместье Невиль-о-Плен, расположенное по меньшей мере в 10 лье от аббатства, кроме того, аббатство взимало десятину с двенадцати приходов полуострова, большинство из которых находились весьма далеко от него.

9. Негодование крестьян по поводу феодальных прав, в особенности феодальных прав духовенства. (к стр.32)

Приведу в пример письмо, написанное незадолго до Революции одним земледельцем самому интенданту. Описанные в нем факты не являются правилом, но письмо дает прекрасное представление о состоянии умов того класса, которому принадлежит его автор.

"Хотя в наших краях мало дворянства, - говорится в письме, это вовсе не означает, что недвижимость менее отягощена поборами. Напротив, почти все лены принадлежат соборной церкви, архиепископу, церкви братства св. Мартина, бенедиктинцам из Нуармутье и Сен-Жюльене и прочим церковным особам, чьи права не имеют права давности, и без конца обнаруживаются покрытые плесенью старые дворянские грамоты, одному Богу известно откуда берущиеся!

Весь край наводнен налогами. Большинство земель выплачивают седьмую часть пшеницы с каждой десятины, другие вносят ту же долю вином; одни отдают сеньору четверть всех собранных плодов, другие - пятую часть, но всегда после предварительной уплаты десятины; один хозяин отдает двенадцатую часть, другой - тринадцатую и т. д. Все эти платежи настолько разнообразны, что мне известны случаи выплаты как 1/4, так и 1/40 от всех собранных плодов.

Как следует понимать все эти платежи - зерном, овощами, деньгами, домашней птицею, барщиною, мясом, фруктами, свечами? Мне известны весьма странные налоги, взимаемые хлебом, воском, яйцами, свиными тушами, лепестками роз, букетами фиалок, золотыми шпорами и т. д. Но есть и бесчисленное множество иных сеньоральных поборов. Почему Францию до сих пор не освободили от всех этих нелепых платежей? Мы начинаем, наконец, открывать глаза, и у нас есть все основания надеяться на мудрость нынешнего правительства, на то, что оно протянет руку помощи бедным жертвам лихоимства старого фискального порядка, жертвам так называемых помещичьих прав, никогда не подлежащих ни отчуждению, ни продаже.

А как следует понимать тиранию пошлины с продажи земель? Покупатель тратит все свои средства на приобретение земли и сверх того обязан еще выплачивать значительные суммы в виде издержек с торгов и договоров, ввода во владение, протоколов; он должен уплатить сотый денье, 8 су с ливра и т. д. и также предъявить свой контракт сеньору, который заставит его заплатить пошлину со всей суммы приобретения - кто требует двенадцатой, кто - десятой ее части, одни заявляют притязания на пятую долю, другие - на пятую н еще плюс пятую часть от пятой части; наконец, мне известны и такие, кто заставляет платить треть от основной суммы. Нет, самые жестокие и варварские народы в мире никогда не изобретали столь незаконных поборов и в таком количестве, какие наши тираны обрушили на головы наших отцов". (Последняя философическая и литературная тирада страдает полным небрежением к правописанию) .

"Как! Блаженной памяти король мог позволить выкуп поземельных рент, взимаемых с наследства в городах, позабыв о наследстве в селах? Ведь именно с последних и следовало бы начать. Почему бы не позволить бедным земледельцам разбить свои цепи, внести выкупной платеж и освободиться наконец от множества сеньоральных земельных поборов, причиняющих столь много зла вассалам и столь мало выгоды сеньорам? Пошлины в городах и селах не .должны разниться меж собою, равно как и выплаты сеньоров н прочих людей.

Управляющие имениями священнослужителей при каждой передаче земли грабят и облагают поборами всех арендаторов. Вот самый свежий пример тому. Управляющий нашего архиепископа по приезде своем объявил о выселении всех арендаторов г-на де Флери, своего предшественника, аннулировав все прежние договоры и выставив прочь тех, кто не захотел удвоить сумму по своему контракту, присовокупив к ней еще и солидный бочонок вина, подобный тому, который уже был принесен управляющему г-на де Флери. Тем самым арендаторов лишили семи или восьми лет, остававшихся у них до истечения срока их договоров, подписанных в полном соответствии с законом, и принудили их покинуть свои жилища и отправиться Бог весть куда накануне Рождества, то есть в самое трудное время для прокорма скота. Прусский король не мог бы поступить хуже".

Действительно, в отношении имений духовенства договоры с предшествующим должностным лицом не являются законным обязательством для его преемника. Автор письма, отмечая, что феодальные ренты подлежат выкупу в городах, хотя в селах по-прежнему остаются невыкупаемыми, выявляет очень важный факт.

Это - новое подтверждение запущения, в котором проживал крестьянин, а также демонстрация методов, при помощи которых удавалось выкрутиться всем, кто стоял над крестьянином в общественной иерархии.

Всякий господствующий в течении долгого времени институт, утвердившись в естественной для себя сфере деятельности, проникает вскоре за ее пределы и в конечном итоге оказывает значительное влияние даже на ту часть законодательства, которой он не управляет. Хотя феодальные отношения и принадлежат прежде всего к области политического права, они трансформировали и право гражданское и глубоко видоизменили условия существования как имущества, так и людей во всех проявлениях их частной жизни. Они воздействовали на порядок наследования, через принцип неравноправного раздела, действие которого в некоторых провинциях распространялось и на средний класс (пример тому дает Нормандия) . Феодальные отношения опутали, так сказать, всю земельную собственность, поскольку не затронутых ими земель практически не осталось, как не осталось и земель, владельцы которых не ощущали бы на себе последствий действия феодальных законов, феодализм затрагивал не только частную жизнь индивидов, но и жизнь общин. Он воздействовал на промышленность через систему ретрибуций, оказывал влияние на доходы через неравноправие налогов и вообще затрагивал денежные интересы людей во всех их предприятиях: он воздействовал на собственников через оброк, ренты, барщину; он воздействовал на земледельца тысячью способов, главные среди которых - налог с имущества за обязательное пользование оным, земельная рента, налог с продаж и т. п.; он воздействовал на торговцев обязательной пошлиной за рынки и ярмарки; на купцов - дорожными пошлинами и т. д. Покончив с феодализмом. Революция, казалось, затронула одновременно все болевые точки частного интереса.

10. Общественная благотворительность, осуществляемая государством. Фаворитизм. (к стр.39)

В 1748 г. король выделяет 20.000 фунтов риса (это был год сильной нужды и неурожая, каких было много в XVIII веке) . Архиепископ Турский утверждает, что помощь, которой он лично добился, должна распределяться им самим и в его епархии. Интендант настаивает, что помощь выделена для всех и должна распределяться по всем приходам. После долгой и продолжительной борьбы король, дабы всех примирить, удваивает количество риса с тем, чтобы архиепископ и интендант могли раздать его каждый по половине. Впрочем, и архиепископ и интендант сходятся в том, что раздача риса должна проводиться священниками. Ни о сеньорах, ни о старшинах речи и не шло. Из переписки интенданта с генеральным контролером мы узнаем, что, по мнению первого, архиепископ собирался раздать рис своим протеже, в частности, большую его часть распространить в приходах, принадлежащих герцогине де Рошешуар. С другой стороны, среди этих писем мы находим и записки знатных сеньоров, требующих помощи для своих приходов, и письма генерального контролера, указывающие на приходы известных лиц.

Официальная благотворительность дает повод к злоупотреблениям независимо от системы; она представляется невыполнимой задачей, когда осуществляется центральным правительством с дальнего расстояния и без гласности.

Пример того, каким образом осуществлялась официальная благотворительность.

В докладе провинциальному собранию Верхней Гвийенны в 1780 г. мы читаем: "Из суммы 385.000 ливров, составляющих общественные фонды, выделенные Его Величеством на нашу провинцию с 1773 г., когда были начаты благотворительные общественные работы, и вплоть до 1779 г. включительно одному только округу Монтобан, резиденции и месту пребывания г-на интенданта, было выделено 240.000 ливров, причем из этой суммы большая часть передана самой общине Монтобана".

11. Полномочия интенданта по части регламентации промышленности.

Архивы интендантств полны дел, относящихся к регламентации промышленности.

Промышленность в те времена не только испытывала на себе притеснения со стороны цехов, института мастеров и проч., но была принесена в жертву капризам правительства, представленного в общих уложениях королевским советом, а в решении частных вопросов - интендантами. Как замечали современники, интенданты беспрестанно озабочены то длиною отрезов материи, то выбором тканей, то методами ведения дел и способами избежать ошибки в процессе производства. В своем подчинении они имели помимо субделегатов независимых от последних местных инспекторов промышленности. В этой области централизация простиралась еще дальше, чем в наши дни, была более своенравной и более властной; она множила государственных чиновников и порождала привычки подчинения и зависимости.

Заметьте, что привычки эти были свойственны главным образом буржуа, торговцам, коммерсантам, то есть классам, которым предстояло одержать победу, а вовсе не тем, кому пришлось оказаться поверженными. Таким образом, Революция вместо того, чтобы разрушить эти пристрастия, распространила их и сделала господствующими.

Все предшествующие замечания подсказаны чтением многочисленных писем и заметок, озаглавленных "Мануфактуры, фабрики, сукно, москательная торговля", которые я обнаружил в архивах интендантства Иль-де-Франс. Там же я нашел частые и подробные доклады, адресованные инспекторами интенданту о посещениях фабрикантов для удостоверения в том, насколько соблюдаются установленные правила изготовления товара. Кроме того, там имелись и составленные по докладам интенданта постановления королевского совета, разрешающие или запрещающие производство, определяющие его местоположение, вид изготавливаемой ткани, наконец, определенные приемы ее изготовления.

В наблюдениях инспекторов, свысока взирающих на фабриканта, господствует идея о том, что государство обязано и имеет право принудить последнего работать как можно лучше не только в интересах общества, но и в его собственных интересах. И как следствие, инспекторы считают себя в праве заставлять фабриканта следовать лучшей методе, они входят в малейшие детали его искусства, что сопровождается избытком нарушением и наложением больших штрафов. 

Далее