Наталья Трауберг

ТКАНЫЙ СВЕРХУ

Находясь в этом общении столько лет, я видела не меньше католических христиан и католических фарисеев, чем видела до этого (да и после) христиан и фарисеев православных. И вот, слыша снова и снова, что кто-то "не выдержал" и "перешел", я печально удивляюсь.

Что говорить, низы любой конфессии ужасны. Они являют именно ту религиозность, которую непрерывно обличает Христос. Можно прибавить "перемноженную на терешние свойства", но нужно ли? Наверное, члены синедриона редко бывали циниками и хапугами, хотя — кто их знает. А главное — прозрачный, незаметный для носителя грех фарисея с успехом перетянет все остальное. Помню, один батя 70-х годов сказал про одного религиозного правозащитника: "Ладно, я то, и се, и треть-десятое, а он — гордец"; и не ошибся.

Когда мы фарисейства не замечаем, это плохо. Христос — замечал и нам велел, как иначе "беречься": Судя его, сидишь не людей (их можно жалеть, и уж точно не надо обижать), а особый дух, может быть — самый опасный на свете.

Что же до христиан, они есть, ничто их не берет. Отделить их от прочих и легко, и трудно. Когда это тот же Иоанн XXIII, сомнений нет — но он ведь "на верху горы" еще и по положению, а точно такой сияющий толстяк в овощной лавочке заметен далеко не каждому. Спасибо, если он просто раздражает; это, как-никак, предусмотрено.

Тайна христиан проста, они не подтасывывают Евангелие. Кто-кто, а они прекрасно знают, что сказано там не о порядочности, даже не о доброте, а о вещах поистине диких, которые без Бога не выполнишь. Знают они и то, что сами по себе они буквально никуда не годятся. Сразу можно заметить, что все это не совпадает с понятием "хорошего человека". Однако написано про это, мягко говоря, немало, и каждый может прочитать (конечно, если хочет).

Так вот, удивляюсь я тому, чего мы ищем, переходя из конфессии в конфессию. Перегородки до неба не доходят, а ищем мы Царства, которое называется Божьим, называется и Небесным. Сейчас намеренно грубо вынесла за скобки те особенности конфессий, которые могут подходить к одному, но не другому "психологическому типу". До того ли? Ну, хорошо, в католичестве часто натыкаешься на законничество — а у нас? Они это худо-бедно оправдывали, но почти перестали, а мы делаем вид, что ничем подобным не грешим. Язычество есть и здесь, и там, может быть - у нас больше, не из-за свойств православия, а из-за того, что мы и в плохом, и в хорошем соответствуем скорее человеку прежних веков. "Наши" иерархи хамят, "их" иерархи иногда удивляют высокомерием; там и там есть другие. Я понимаю, если ты священник, с нашими — труднее; но если мирянин, трудно только то, к чему применяет таинственный Петр Иванов слова "тайна святых" — видя ужасы церковной жизни, оставаться в церкви и не обижать людей.

Когда подумаешь о "добром папе Иоанне" и о моей крестной Лукерье Яковлевне, об отце Добровольском — и о нашем отце Александре, о Честертоне — и о матери Марии, сияет такой свет, что границ не видно, некуда и неоткуда переходить.

Май 1999 года

ОДИННАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Довольно давно, в страшные 70-е годы, новообращенные христиане взяли откуда-то странную поговорку: "Одиннадцатая заповедь – умей вертеться". В стране, где нет ни закона, ни еды, она понятна, но раньше – скажем, в 30-х, когда зтих необходимых вещей тоже не было, – христиане тем и отличались, что вертеться не умели, а главное, не хотели и тому же учили внуков. Те, кого помню я, – интеллигенты и крестьяне. Может быть, к 70-м их просто не осталось? Как бы то ни было, интеллигент отверг бы такую заповедь, а бойкий крестьянин – принял бы, хорошо зная, что это не по-Божески. Тихий крестьянин (конечно, их, как и вробще таких людей, было очень мало) положился бы на Бога.

Сейчас я ездила в Оксфорд и думала по приезде рассказать об Англии и о самой конференции, которую организовало Содружество Св. Албания и Преп. Сергия. Но все, что я хотела описать: парк с оленями за колледжем Св. Магдалины, цветущие деревья, седые колледжи и соборы, – давно и гораздо лучше описали Ивлин Во, Льюис, Вудхауз, если не считать поэтов. Говорить о богословских докладах я толком не смогла бы, пусть говорят богословы. Говорить о спорах – есть у нас revival (то есть духовное возрождение) или нет – очень трудно. В одном смысле – есть, в другом смысле – нет. Тут мы подходим к нашей теме.

Нет его хотя бы в том смысле, что верующие люди почти всегда остаются совершенно мирскими. Можно сказать, они служат двум господам; можно – что они идут не по воде, а по земле; притч много, и немалая часть – именно об этом. Поскольку Евангелие чаще всего воспринимают аллегорически (называя это "духовно"), казалось бы: ну и что? Иначе нельзя, не выживешь. Молится человек, есть у него антеннка к небу – и ладно. Большинство верующих людей так и существуют, в любой конфессии. Бог милостив, а мы – немощны.

Стыдно писать такие трюизмы. Конечно, Бог невероятно милостив, а мы невероятно немощны. Конечно, Он, как идеальный родитель, вытягивает блудного сына, даже если тот не пришел к Нему, а просто где-то лежит, разбитый и голодный. Это – другое дело или, если хотите, другая сторона одного дела. Христианин не только блудный сын, но и друг, о котором говорит Христос.

По этим друзьям судят о Его церкви. Честертон писал, что против христианства только одно свидетельство – христиане. И вот сейчас, в Англии, я видела: там это помнят. Да, наверное, многие лицемерят – но у нас-то притворяются "крутыми"! В "Алгебре совести" Владимир Лефевр дает две системы поведения: в первой неправда и жестокость запрещены, а во второй вполне хороши, оправданы целью. Внутри каждой системы есть герои и не-герои, но верят они в одно и то же, одного и того же стыдятся. Лефевр проводил опыты в американском магазине. Если заорал американский продавец, он считает это срывом и стыдится. Наш, хоть бы он до отъезда причислял себя к элите какой-нибудь, стыдится, если уступил.

Вот главное, чем мы сейчас больны, а "они" – все-таки нет. За долгие века вошло там в состав костей уважение к чужой свободе, почтение к личности, отвращение к грубости, подозрительность к бойкости. Снова скажу, часто это внешнее, но и то легче. Просто легче жить - скажем, на улице. А для христиан, когда это должно быть внутренним, соблазна меньше. Наверное, даже теперь, когда это упорно разбивали и "справа", и "слева", и снизу, детей стесняются прямо учить: "Умей вертеться".

Мне надо было говорить об английских апологетах в нынешней России. Пришлось признаться, что Льюис, которого считают лучшим в ХХ веке, у нас воспринимается странно. Суровый моралист стал скорее всего знаком принадлежности к некоему кругу, которым одни гордятся, другие – гнушаются. Одна женщина при своем ребенке радостно говорила мне, что достала для него сказки Нарнии, не подозревая, что это слово перечеркивает Льюиса целиком. О Толкине стыдно и вспомнить! Мало того, что его превратили в военную игру, – почти никто не видит, что он всерьез просит не надевать кольца.

Может быть, лучше проймут людей Дороти Сэйерс с ее прямым вызовом или юродивый Честертон? Их хоть отвергнуть легче, дикие какие-то. Кроме того, Честертон действует далеко не только на разум. Как музыка или живопись, он просачивается в сердца и утробы не всегда, но часто. Правда, едва ли не лучше сделает это Вудхауз. Если ты не насквозь прочерствел, ты, читая его, попадешь в райский сад доброго ребенка. Англичане смеялись, но вполне понимали, когда мы говорили им, что нужнее всего здесь, у нас, – чистый сердцем Вудхауз и алчущий правды Исайя Берлин, который христианином не был.

Смотрите, как странно! Один из нас в Вестминстерском аббатстве совершенно искренне говорил о "сокровищах православия - кротости, терпении, смирении". Помню, католический священник назвал все это, прибавив райскую красоту, "Иоанновым сокровищем", которым не очень богаты "люди Петра"; а другой, потупее, как-то сказал, что православие годится только детям и старикам, вознеся нашу бедную конфессию едва ли не выше, чем первый. Всё это правда. Моя крестная сияла в мире именно этим и англичанкой не была, хотя очень любила читать вместе со мной английские детские книги. Федотов – свободный, непредвзятый Федотов – несколько раз пишет о том, что христианство именно так преломилось здесь, у нас, еще в самом начале; видимо, и удар пришелся по самому главному, далеко не только "при Советах", намного раньше. Нас давно учат быть беспощадными и оборотистыми. Раньше это уравновешивалось очень малым остатком, видным снаружи. В советское время он был виден только изнутри. Конечно, есть он и сейчас, без него бы мир не стоял, но он еще меньше заметен – не больше, а меньше, вот вам и revival!

Чем браниться между собой, лучше бы всякому, кто об этом помнит, повторить остальным: блаженны те, кто назван так в Евангелии, а не бойкие, ушлые, шустрые, крутые. Это мирские, тупиковые способы жизни. В Ветхом Завете и то можно прочитать, что ни к чему хорошему они не ведут, даже к счастью (Пс 36 и 72). Но там речь идет о "нечестивых", а тут что? Два слоя, реальной жизни и "духовной"? Особенно страшно за детей. Опять одни уйдут из Церкви, другие - привыкнут к двоемыслию. На все это у нас уже нет ни времени, ни права.