Яков Кротов. Богочеловеческая история.- Вера. Вспомогательные материалы.
ПРЕДШЕСТВЕННИК ХОМЯКОВА
Федотов Г. Предшественник Хомякова: [Рецензия] / Путь.— 1938-1939.— № 58 (ноябрь-декабрь-январь).— С. 64—66.
В 1938 году исполнилось столетие со дня смерти Иоганна Адама Мелера. Юбилейный год вызвал оживление интереса к знаменитому католическому богослову. Ожидается появление целого ряда посвященных ему книг. Доминиканское издательство только что выпустило самый известный из трудов Мелера «О единстве в Церкви»*), в новом прекрасном переводе о. Лилиенфельда. Для многих (вернее, немногих, интересующихся богословием) из наших соотечественников появление французского издания сделает возможным знакомство с классическим трудом Мелера. Он стоит того. Столетие прошло над ним, не затронув его свежести. Сейчас он кажется даже еще более актуальным в атмосфере современного экуменического движения среди христианских церквей.
Действительно, своеобразие догматической позиции Мелера — в том, что он стоит как бы в центре конфессиональных богословских школ. Он, несомненно, многим обязан протестантизму: в молодости слушал лекции видных протестантских ученых и о них восторженно отзывался. От протестантизма своего времени (Шлейермахер, Неандер), пронизанного токами романтизма, переживающего благодатную анти-рационалистическую реакцию, он заимствует понимание социального смысла религии и грандиозную концепцию истории, как самораскрытия церкви. Католическая традиция спасла его от религиозного индивидуализма и гиперкритических соблазнов. Однако, авторитарная и схоластическая оболочка католицизма, прямо не отрицаемая им, внутренне осталась навсегда ему чуждой. Углубляясь в изучение древней Церкви (до-константиновской), в свете романтического мироощущения, он вынес из нее ту концепцию Церкви, которая чрезвычайно близка, если не тождественна, идеям раннего русского славянофильства. В этом второй экуменический мост его системы: к русскому православию.
Более, чем вероятно, что Хомяков знал книгу Мелера, вышедшую в 1825 году (хотя прямое влияние мелеровских идей на Хомякова еще не было точно установлено**). Достаточно того, что
*) J.-A. Moehler. L’Unité dans l”Eglise ou le principppe du catholicisme d’après l’espirit des Pêres trois premiers siècles de l’Eglise. Ed. du Cerf, Paris, 1938
**) См. сопоставление их систем в статье Fr. G. Rouzet в Irénikon, t. XII. 1935.
64
их понимания Церкви почти, или даже вполне совпадают. Для православного читателя, разделяющего хомяковское учение о Церкви, книга Мелера читается вся (за исключением, может быть, последней главы о папстве), как православная.
Для Мелера, как и для Хомякова, Церковь есть общение в любви. Это не учреждение, а мистическое тело Христово, органическое единство которого непрерывно творится Духом Святым. Первенствующее значение Святого Духа в основании и жизни Церкви является наиболее оригинальным и для нас наиболее современным в учении Мелера. Пневматология дает ему право обосновать, уже против протестантов, значение св. Предания и даже некоторую возможность его развития: это, ведь не толькоdepositum, вверенное памяти, но живая и непрерывная боговдохновенность.
Единство любви обусловливает единство веры. С чрезвычайной силой Мелер подчеркивает неразрывность любви-истины, догмата и жизни. Истина открывается лишь «кафолическому единству», скрепленному любовью. Источник всех заблуждений-ересей в противлении любви, в эгоизме обособленной личности.
Единство в истине не исключает многообразия. Различие обрядов, форм жизни является необходимой принадлежностью единства органического не-авторитарного.
Но единство любви ищет и находит для себя социальное выражение — в иерархии, в лестнице восходящих и все более объемлющих центров церковной жизни: епископ, митрополит, папа. В характеристике иерархии Мелером почти исключается идея авторитета или собственно власти. Власть превращается в кристаллизацию любви. Различие между клиром и мирянами сводится к различию даров — на основном фоне всеобщего священства. Однако, иерархия не строится и по демократическому принципу, снизу вверх, как представительство: ибо ее источник не в избрании, а в сообщении даров Святого Духа.
Замечательно, что на том же самом начале Мелер обосновывает и примат папы. Автор откровенно признается, что было; время, когда этот примат не казался ему существенным элементом католической Церкви. Но углубление в предание заставило его изменить свой взгляд. Примат Рима развивается постепенно. В первые три века, которыми Мелер ограничивает свое историческое изложение, он еще мало заметен. Но Меллер верит в его божественное и евангельское происхождение. Разумеется, и в полном своем развитии примат римского епископа, для Мелера, не есть абсолютная власть, но лишь «живой образ» церковного единства, завершение того органического строя, который уже дан в единоличном епископате.
За исключением нескольких последних страниц, в книге Мелера нет ничего, что было бы неприемлемо для Хомякова. Даже и недостатки их одни и те же, проистекающие из общего наследия консервативной романтики. Таковы, с нашей точки зрения, некоторый налет анти-интеллектуализма и недостаточное утверждение личности в ее христианской свободе: слишком легко и всецело растворяется она в коллективе, хотя бы органическом. Характеристика ересей страдает тем же схематизмом и морализацией, как и хомяковская оценка инославия. Для Мелера, как и для Хомякова, внутри Церкви нет места трагическим напряжениям, борьбе за истину, за новые формы жизни: ересь с самого начала отмечена печатью нецерковности. Отсюда историческая тенденциозность и богословский оптимизм. Развитие Церкви и ее институционного
65
строя явно не укладывается в формулу любви. По схеме Мелера, рост учреждений, воплощающих единство, совпадает с возрастанием любви. Отсюда гипертрофия власти объясняется чрезмерной пламенностью любви, и мы с изумлением читаем в последних строках его книги: «....узы единства становятся столь тесными, и любовь столь пламенной, что мы рискуем задохнуться». Для Мелера, конечно, любовь, зажигающая костры, неприемлема. Но можно ли сводить к любви всякий дух унитарности и весь смысл власти?
Насколько Мелер «католичен», это другой вопрос. Издатели предпослали французскому переводу вступительную статью P. Chailet (8. I.), который с большим тактом старается реабилитировать Мелера, — очевидно, в глазах слишком ревнивых «ортодоксов». Вероятно, теория Мелера нуждается в оправдании для католических читателей. Более того, это оправдание местами достигается путем очень тонкой ретушевки в виде ссылок на позднейшую анти-протестантскую и полемическую книгу Мелера, его «Symbolik».
Во всяком случае, новое издание книги Мелера, переведенной, ведь, не для православных, а для католических читателей, симптоматично. Недаром книга выпущена в экуменической серии «Unam Sanctam» (№ 2), начатой так блестяще книгой о. Конгара. Да, лишь такая, или близкая к ней, экклесиология, открывает возможности для искреннего экуменического общения всех трех частей разделенного христианского мира: православия, католичества и протестантизма. Как известно, католики формально не участвуют в современном экуменическом движении. Иной раз кажется, что ватиканский догмат навеки замуровал двери к действительному соединению церквей. Поэтому с особым вниманием мы должны следить за тем экклезиологическим движением мысли, которое совершается в современной католической теологии. Книга иезуита Ван-дер-Мерша о «Мистическом Теле» явилась одним из признаков этой глубокой экклезиологической работы — в том же направлении. На этот раз книгу Мелера нам подарили доминиканцы, а в переводчике мы узнаем одного из амейских бенедиктинцев, бывшего редактора «Иреникона».
«Медленно мельницы мелют богов»... но и самый твердый гранит поддается их жерновам.
Г. Федотов.
