Георгий Флоровский

О СМЕРТИ КРЕСТНОЙ

"Слово плоть бысть" — в этом высшая радость христианской веры. В этом — полнота Откровения. И откровения не только о Боге, но и о человеке... В Воплощении Слова открывается и осуществляется смысл человеческого бытия. Во Христе — Богочеловеке явлена мера и высший предел человеческой жизни. Ибо "Сын Божий стал Сыном человеческим, чтобы и человек стал сыном Божиим", как говорил сщмч. Ириней (1)... В воплощении Слова не только восстанавливается первозданная цельность и полнота человеческой природы. И человеческая природа не только возвращается к утраченному Богообщению — но обновляется, воссозидается, новотворится... Первый Адам был до падения духоносным человеком... "Последний Адам" есть Господь с небеси (1 Кор. 15, 47)... И в Воплощении Слова человеческое естество не только помазуется сверхизбыточным излиянием благодати, но приемлется в ипостасное единство со Словом, как "собственное" Ему человечество, уже нераздельно и неразлучно соприсущее Ему в Его собственной ипостаси... В этом восприятии человеческого естества в непреложное общение Божественной жизни древние отцы видели смысл спасения, смысл искупительного дела Христова... "То спасается, что соединяется с Богом",— говорил свт. Григорий Богослов (2)... Это основной мотив богословия сщмч. Иринея, свт. Афанасия, свв. Каппадокийцев, cвт. Кирилла Александрийского, преп. Максима Исповедника. Вся история христологического догмата определяется этой основной предпосылкой: Воплощение Слова как Искупление... В Воплощении Слова сбывается человеческая судьба, свершается предвечное Божие изволение о человеке — "еже от века утаенное и ангелом несведомое таинство"... И отныне жизнь человека, по слову апостола, "сокрыта со Христом в Боге" (Кол. 3, 3). 

Воплощение Слова было абсолютным Богоявлением. И прежде всего — явлением Жизни... Христос есть Слово Жизни, ? lOgoj tAj zwAj... "Ибо Жизнь явилась, и мы видели, и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную Жизнь, которая была у Отца и явилась нам" (1 Ин. 1, 1–2) (3)... Воплощение Слова есть оживотворение человека, некое воскрешение человеческого естества. Но Воплощением только начинается Евангельская история Бога Слова... Исполняется она в смерти, и смерти крестной. Жизнь открывается нам через смерть... В этом таинственный парадокс христианской веры: жизнь через смерть как воскресение от вольной смерти — жизнь от гроба и из гроба — таинство живоносного и животворящего гроба... И каждый рождается к подлинной и вечной жизни только через крещальное умирание, через крещальное сопогребение Христу — возрождается со Христом от погребальной купели... В этом непреложный закон истинной жизни... "Ты еже сееши, не оживет, аще не умрет" (1 Кор. 15, 36). 

"Велия благочестия тайна: Бог явися во плоти" (1Тим. 3, 16). Но "явился" Бог не затем, чтобы сразу и действием Своего всемогущества пересоздать мир, и не затем, чтобы сиянием Своей славы его сразу просветить и преобразить... Божественное изволение не упраздняет изначального законоположения человеческого "самовластия" (tO aUtexoUsion), не отменяет и не нарушает "древнего закона человеческой свободы"... И в этом сказывается некое самоограничение, некий кенозис Божественной воли... И более того — некий кенозис и самой Божественной любви. Божественная любовь как бы связывает и ограничивает Себя соблюдением тварной свободы... И Божественная жизнь является в уничижении, не в славе... Не многие узнавали под "зраком раба" Господа славы... А кто узнавал — узнавал не силою естественной прозорливости, но по Отчему откровению (ср.: Мф. 16, 17)... Воплощенное Слово является на земле как человек среди человеков... Это было искупительным восприятием всей человеческой полноты — не только человеческой природы, но и всей полноты человеческой жизни... Воплощение должно было раскрыться во всей полноте жизни, в полноте человеческих возрастов — в этом один из аспектов замечательной мысли о "возглавлении" всяческих во Христе, которая вслед за апостолом Павлом с такою силою была развита сщмч. Иринеем (4)... Это было "уничижением" Слова (ср.: Флп. 2, 7). Но не было умалением или "истощанием" Его Божества, которое пребывает в Воплощении неизменным, "кроме вращения" (?neu tropAj). Это было скорее возвышением человека, "обожением" человеческого естества (5). Нужно подчеркнуть: в Воплощении Словом воспринята первозданная человеческая природа, свободная от первородного греха, кроме греха... Этим не нарушается полнота природы, не нарушается "единосущие" Спасителя по человечеству с нами, грешными людьми. Ибо грех не принадлежит к человеческой природе, есть на ней некий паразитарный и противоестественный нарост — это с большою силою было показано свт. Григорием Нисским и особенно преп. Максимом Исповедником в связи с учением о воле как о седалище греха (6)... В Воплощении Словом воспринимается первозданное человеческое естество, созданное "по образу Божию" — потому в воплощении и "восстанавливается" образ Божий в человеке... И это восприятие не было еще восприятием человеческих страданий, не было восприятием страждущего человечества... Иначе сказать, это было восприятием человеческой жизни, но не смерти... Свобода Спасителя по человечеству от первородного греха означает и Его свободу от смерти как от "оброка греха". Спаситель уже от рождения неповинен тлению и смерти, подобно Первозданному: уже может не умереть (potens non mori), хотя еще и может умереть (potens autem mori). И поэтому смерть Спасителя была и могла быть только вольною — не по необходимости падшего естества, но по свободному изволению и приятию. 

Нужно различать: восприятие человеческой природы и взятие греха... Христос есть "Агнец Божий вземляй грех мира" (Ин. 1, 29)... Но не в Воплощении вземлет Он грех мира... Это подвиг воли, не необходимость природы... Спаситель подъемлет и несет грех мира (скорее, чем приемлет или воспринимает) свободным изволением любви — Своей человеческой любви. И несет его так, что он не становится его собственным грехом, не нарушает непорочности Его природы и воли. Несет его вольно — потому и имеет спасительную силу это "взятие" греха как свободное движение сострадания и любви (7)... Это взятие греха не исчерпывается состраданием... В этом мире, который "во зле лежит", самая непорочность и праведность есть уже страдание, источник или причина страдания или тесноты. И потому, что праведное сердце скорбит и болеет о неправде; и потому, что страждет от неправды мира сего... Жизнь Спасителя, как жизнь праведника, как жизнь пречистая и невинная, неизбежно должна была оказаться в этом мире жизнью страждующей и страдальческой... Добро тесно для мира, и мир сей тесен для добра... Мир сей отвергает добро и ненавидит свет. И не приемлет Христа, и ненавидит Его и Отца Его (ср.: Ин. 15, 23–24)... И Спаситель подчиняется порядку этого мира, долготерпит — и самое противление мира покрывает Своей всепрощающей любовью: "не ведят бо, что творят" (Лк. 23, 34)... Вся жизнь Спасителя была единым откровением любви, единым подвигом страждующей любви... Вся жизнь Спасителя есть единый Крест... Но страдание еще не весь Крест... И Крест больше, чем страждующее Добро... Жертва Христова не исчерпывается послушанием, долготерпением, состраданием, всепрощением... Нельзя разрывать на части единое искупительное дело Христово. Земная жизнь Спасителя есть единое органическое целое, и не следует связывать его искупительный подвиг с одним каким-либо отдельным ее моментом. Однако вершина этой жизни — в смерти. И о часе смертном прямо свидетельствовал Господь: "сего ради придох на час сей" (Ин. 12, 27)... 

Таинство Креста смущает и мысль и чувство — кажется непонятным и странным это "ужасное смотрение"... Вся священная жизнь Богочеловека была единым великим подвигом долготерпения, милосердия, любви... И вся она озарена присносущным сиянием Божества — правда, незримым для плотского и греховного мира... Но на Голгофе, не на Фаворе, совершается спасение — и Крест следует за Иисусом и на самый Фавор (ср.: Лк. 9, 31)... Христос приходит не только для того, чтобы учить со властию и сказать людям имя Отчее, и не только для дел милосердия. Он приходит пострадать и умереть. Об этом Он сам свидетельствовал не раз — пред смущенными и недоумевающими учениками. И не только пророчествовал о грядущей страсти и смерти, но прямо говорил, что Ему "надлежит", что Ему должно пострадать и быть убиту... Именно "надлежит", не только предстоит... "И начал учить их, что Сыну человеческому много должно пострадать, быть отвергнуту старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и воскреснуть в третий день" (Мк. 8, 31; Мф. 16, 21; Лк. 9, 22; ср. 24, 26)... "Надлежит" не только по закону мира сего, не только по законам ненависти и злобы. Смерть Господа вполне свободна. Никто не отнимает жизни у Него. Он сам полагает душу Свою, по Своей воле и власти — "имею власть", (Ин. 10, 18). По катехизическом определению, Он страдал и умер "не потому, что не мог избежать страдания, но потому что восхотел пострадать"... Восхотел не только в смысле вольного долготерпения или непротивления, не в том только смысле, что попустил совершиться на Собою беснованию греха и неправды. Не только попустил, но изволил... Умереть "надлежало" по закону Божию , по закону правды и любви. Это не необходимость греховного мира. Это — необходимость Божественной любви. Таинство крестное начинается в вечности — "в недоступном для твари святилище триипостасного Божества"... И в земном таинстве раскрывается премирная тайна Божией Премудрости и Любви. Потому и говорится о Христе как об Агнце, "предуведенном прежде сложения мира" (1 Пет. 1, 19) и даже — "заколенном от сложения мира" (Откр. 13, 8)... И, как говорил Филарет Московский: "Крест Иисусов, сложенный из вражды иудеев и буйства язычников, есть уже земной образ и тень сего небесного Креста любви" (8)... В эту Божественную необходимость крестной смерти с трудом проникает человеческая мысль. 

О Крестной тайне Церковь свидетельствует не в однозначных догматических формулах. И до сих пор Она повторяет богодухновенные слова Нового Завета, слова апостольского проповедания, говорит в образах и описательно. Это значит, что трудно найти слова и речения, которыми удавалось бы точно и до конца выразить "великую тайну благочестия"... И прежде всего нельзя точно и до конца раскрыть смысл Крестного таинства в одних только этических категориях. Моральные и, тем более, правовые понятия остаются здесь всегда только бледными антропоморфизмами. Это относится и к понятию жертвы. Жертву Христову нельзя понимать только как пожертвование... Это не объяснит необходимости смерти. Ибо вся жизнь Богочеловека была бесконечной жертвой. Почему же пречистой Жизни недостаточно для победы над смертью — и смерть побеждается только через смерть... И, к тому же, есть ли смерть для праведника, для Богочеловека, жертва в смысле отказа от доброго и любимого — особенно в предвидении воскресения, в третий день... Не открывает до конца смысл Крестной смерти и идея Божественной справедливости, justicia vindicativa. В понятиях счета и уравнения, возмездия и удовлетворения нельзя исчерпать тайну Крестного отречения и любви. Если ипостасным соединением с Божеством бесконечно усилена значимость смерти Христовой, разве не в той же мере умножены в силе и вся Его жизнь, и все Его дела — дела не только Праведника, но Богочеловека... Разве не покрывают Его дела с избытком и лукавое неделание, и грешные деяния всего падшего человечества... Наконец, в страстях и Крестной смерти нет той справедливой необходимости, определяемой Законом, которая была бы в каждой смерти праведника. Ибо это не страдания и смерть человека, силою внешней помощи усовершившегося в терпении и послушании и тем стяжавшего от Бога большую благодать. Это — страдания Богочеловека, страдания непорочного человеческого естества, уже "обоженного" восприятием в ипостась Слова... Не объясняет этого и идея "заместительного" удовлетворения, satisfactio vicaria схоластики. Не потому, что невозможно "замещение". Но потому, что Бог не ищет страдания твари — Он скорбит о них... Как может карательная смерть пречистого Богочеловека быть упразднением греха, если смерть вообще есть оброк греха — и только в греховном мире и есть смерть... Разве "справедливость" стесняет милосердие и любовь, так чтобы нужна была Крестная смерть для освобождения милующей любви Божией от запретов уравнительного правосудия... Все эти сомнения с дерзновением и силою выразил уже свт. Григорий Богослов в своем знаменитом Пасхальном слове (которое, кстати сказать, по Типикону положено в качестве первого "уставного чтения" за Пасхальной Заутреней, на третьей песне)... "Кому и для чего пролита сия излиянная за нас кровь — кровь великая и преславная, кровь Бога, и Архиерея, и Жертвы... Мы были во власти лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение... Если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти,— спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена... Если лукавому, то как сие оскорбительно... Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но и самого Бога — за свое мучительство получает такую безмерную плату, что за нее справедливо было пощадить и нас... Если же Отцу, то, во-первых — каким образом? Не у Него мы были в плену... И во-вторых, по какой причине кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы давши овна"... Своими вопросами свт. Григорий хочет показать необъяснимость Крестной смерти из требований уравнительной справедливости. Он не оставляет вопроса без ответа и заключает: "из сего видно, что приемлет Отец не потому, что требовал или имел нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога" (9)... 

Спасение есть не только прощение грешника, не только "примирение" Бога с ним. Спасение есть снятие и отмена самого греха — избавление человека от греха и от смерти. И спасение исполнилось и совершилось на Кресте — "кровию Креста" (Кол. 1, 20) (10)... Не только Крестным страданием, но и Крестною смертью... Это было разрушением смерти. И понять это можно только из смысла смерти (11). 

II 

Создан человек "в неистление" — сотворен и призван к общению Божественной жизни, к жизни в Боге. И как созданному "по образу Божию" человеку в самом акте творения дано было бессмертие... "Так как одно из благ Божеского естества есть вечность,— объясняет свт. Григорий Нисский,— то надлежало, чтобы устроение нашей природы не было лишено в ней участия, но чтобы она сама в себе самой имела бессмертие и вложенною в нее силою познавала Превысшего и взыскала вечности Божией" (12)... Бессмертие дано было человеку как возможность — и она должна была быть осуществлена его творческой свободой, в стяжании Духа. В грехопадении закрылась эта возможность для человека. Человек омертвел, стал смертен. Самое грехопадение есть уже смерть как удаление от единого источника жизни и бессмертия, как совлечение животворящего Духа. "Общение с Богом есть жизнь и свет,— говорил сщмч. Ириней ,— и отделение от Бога есть смерть" (13). И прародители умерли, как только согрешили и стали должниками смерти — "ибо день творения один" (14)... Грех есть, прежде всего, отпадение от Бога, самозамыкание и самоутверждение твари. И через грех входит в мир человеческий смерть (Рим. 5, 12). В отделении и отдалении от Бога человеческая природа расшатывается, разлаживается, разлагается. Самый состав человеческий оказывается нестойким и непрочным. Связь души и тела становится неустойчивой. Тело превращается в узилище и гробницу души... И открывается неизбежность смерти как разлучения души и тела, уже как бы не скрепленных между собою. Преступление заповеди "возвратило человека в естественное состояние (e„j tO kat¦ fUsin ™psstrefen),— говорил свт. Афанасий ,— чтобы, как сотворен он был из ничего, так и в самом бытии со временем по всей справедливости потерпел тление". Ибо созданная из ничего тварь и существует над бездной ничтожества, готовая всегда в нее низвергнуться. Тварь, говорит свт. Афанасий , есть естество немощное и смертное, "текучее и разлагающееся (fUsij ·eust? ka? dialuomsnh)". И от "естественного тления" оно избавляется только силою благодати, "присутствием Слова". Поэтому разлучение с Богом приводит тварь к разложению и распаду (15)... "Мы умрем и будем, как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать" (2 Цар. 24, 14)... 

Человек в грехопадении стал смертен, и действительно умирает. И смерть человека становится космической катастрофой. Ибо в умирающем человеке природа утрачивает свое бессмертное средоточие и сама как бы умирает в человеке. Человек взят от природы, сотворен из персти земной. Но Бог вдунул в него дыхание жизни... Для того, объясняет Григорий Нисский,— "чтобы земное сопревознеслось с Божественным и, через срастворение дольнего естества с естеством премирным, единая некая благодать равночестно проходила по всей твари" (16)... Человек есть некий "малый мир", в нем "соединяется всякий род жизни" — в нем, и только в нем весь мир соприкасается с Богом (17). И потому отступничество человека отчуждает от Бога всю тварь, опустошает ее, как бы ее обезбоживает. Грехопадение человека расшатывает космический лад и строй. Грех есть нестроение, разлад, беззаконие... И потому, по образному выражению церковной песни, "солнце лучи скры, луна со звездами в кровь преложися, холмы встрепеташа, егда рай заключися" (18)... Строго говоря, умирает только человек. Конечно, смерть есть закон природы, закон органической жизни. И омертвение человека означает именно его ниспадение или вовлечение в этот круговорот природы (19). Но только для человека смерть противоестественна и смертность есть зло. Ранит и уродует смерть только человека. В родовой жизни "бессловесных" смерть есть только естественный момент в становлении рода, есть скорее выражение рождающей силы жизни, нежели немощи. И только с грехопадением человека и в природе смертность получает трагический и зловещий смысл — природа как бы отравляется трупным ядом человеческого разложения... Однако в природе смерть всегда есть только прекращение особенного существования. В человеческом мире смерть поражает личность. И личность есть нечто несоизмеримо большее, чем индивидуальность или особенность. В собственном смысле слова смертным и тленным становится через грех только человеческое тело; и в смерти разлагается только тело — только тело и может распадаться, тлеть... Но умирает не тело человека, а целый человек. Ибо человек органически сложен из души и тела. И ни душа, ни тело в раздельности не образуют человека. Тело без души есть труп, а душа без тела — призрак. И одной органической одушевленности еще недостаточно для жизни человеческого тела. Человек не есть бесплотный дух, не есть некий "демон бестелесный", только заключенный в темницу тела. Как ни таинственна связь души и тела, непосредственное сознание свидетельствует об органической цельности психофизического состава человека. И потому разлучение души и тела есть смерть самого человека, прекращение его целостного, собственно человеческого существования (20). Потому смерть и тление тела есть некое помрачение "образа Божия" в человеке. И именно об этом говорит Дамаскин в своем замечательном погребальном каноне: "Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробах лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущу вида"... Дамаскин говорит не о теле человека, но о живом человеке... "Наша богообразная красота" (? kat' e„kOna Qeoa plasqe‹sa ?raiOthj) — это не тело, но человек. Именно он есть "образ неизреченной славы" Божией, даже под язвами прегрешений — e„ken ??·"tou dOzhj (21)... И в смерти открывается, что человек — это "разумное изваяние" Божие, по выражению сщмч. Мефодия (22),— есть труп: "яко наги кости человек, червей снедь и смрад"... В этом загадочность и таинственность смерти... "Воистину есть таинство смертное: как душа от тела нуждею разлучается, от состава и сочетания естественного союза Божественным хотением разделяется... О, чудесе!.. Како предахомся тлению... Како сопрягохомся смерти!" В страхе смерти, пусть часто малодушном и темном, сказывается некий глубокий метафизический трепет — не только греховная привязанность к плоти мира... В страхе смерти сказывается пафос человеческой цельности... И есть всегда какая-то мечтательная немочь в грезах о развоплощении. Не случайно и не напрасно древние отцы указывали на соединение души и тела в человеке как на образ и аналогию неразделенного Богочеловеческого единства природ во Христе. Аналогию можно обернуть. И о человеке по аналогии можно говорить как о "единой ипостаси — в двух природах", и именно в двух, не только из двух... В смерти если не распадается, то надламывается эта двуединая человеческая ипостась. Отсюда правда плача и рыдания. И ужас смерти снимается только "надеждой воскресения" и в нем — жизни вечной... 

Однако смерть есть не только самораскрытие греха. Самая смерть есть уже как бы начинающееся воскресение... Смертью Бог не столько наказует, сколько врачует падшее человеческое естество. И не в том только смысле, что смертью Он пресекает порочную и греховную жизнь. Самое омертвение человека Бог обращает в меру врачевания. В смерти человеческое естество очищается, как бы предвоскресает. Таково общее мнение отцов. С особой силой выражено оно свт. Григорием Нисским . "Промыслом Божиим послана человеческой природе смерть,— говорит он,— чтобы, по очищении от порока в разлучении души и тела, человек через воскресение снова был воссоздан здравым, бесстрастным, чистым, свободным от всякой примеси порока" Это, прежде всего,— врачевание тела. Бог в смерти как бы переплавляет сосуд нашего тела. Свободным движением воли мы вступили в общение со злом, и к нашему составу примешалась некая отрава порока. Поэтому теперь человек, подобно некоему скудельному сосуду, снова разлагается в землю, чтобы по очищении от воспринятой им скверны мог быть снова возведен в первоначальный вид, через воскресение... Поэтому смерть не есть зло, но благодеяние — ? q?natoj eUerges…a (23). Земля как бы засеменена человеческим прахом, чтобы силою Божией произрастить его в последний день, — это еще апостольский образ... Смертные останки человека предаются земле для воскресения... Самая смерть таит в себе возможность воскресения (24). Но реализуется эта потенция только в "первенце из мертвых" (1 Кор. 15, 20). И только в силе Христова воскресения разрешается смертная скорбь. 

Искупление и есть прежде всего победа над тлением и смертью, освобождение человека от "рабства тления" (Рим. 8, 21), восстановление первозданной цельности и стойкости человеческого естества. Исполнение искупления — в воскресении. И исполнится оно во всеобщем оживлении, когда "последний враг истребится — смерть (?scatoj ™cqrOj) (1 Кор. 15, 26)... Но воссоединение человеческого состава возможно только через воссоединение человека с Богом. Только в Боге возможно воскресение... "Мы не могли иначе воспринять бессмертие и нетление, как соединившись с Нетлением и Бессмертием,— говорил сщмч. Ириней ,— чтобы тленное было поглощено нетлением". Только через воплощение Слова открывается путь и надежда воскресения (25)... Еще определеннее говорит свт. Афанасий : Божия благость не могла попустить, "чтобы разумные существа, однажды созданные и причастные Божественному Слову, погибли и через тление снова разрешились в небытие"... Отмена заповеди нарушила бы правду Божию. Покаяния было недостаточно — "покаяние не выводит из естественного состояния, но только прекращает грехи"... Но человек не только согрешил, но и впал в тление. И потому Бог Слово нисходит и становится человеком, воспринимает наше тело, "чтобы людей, обратившихся в тление, снова возвратить в нетление, и оживотворить их от смерти, уничтожая в них смерть через усвоение тела и благодать воскресения, как солому сожигают в огне" (26)... Смерть привилась к телу — нужно было, чтобы и жизнь привилась к телу, чтобы тело свергло с себя тление, облекшись в жизнь. Иначе не воскресло бы тело. "Если бы повеление только не допускало смерть к телу,— говорит свт. Афанасий ,— оно оставалось бы все же смертным и тленным по общему закону тел". И только через облечение тела в бесплотное Слово Божие уже не подлежит оно смерти и тлению, ибо облечено жизнию, как некой несгораемой оболочкой, "ибо имеет ризою жизнь и уничтожено в нем тление" (27)... Так, по мысли свт. Афанасия, Слово плоть бысть, чтобы упразднить и погасить тление в человеческом составе... И однако смерть побеждается или искореняется только явлением Жизни в истлевающем теле, но — вольною смертью оживотворенного тела. Слово воплощается ради смерти во плоти — вот основная мысль свт. Афанасия: "для принятия смерти имел Он тело", и только через смерть возможно было воскресение (28)... И это не только богословское мнение свт. Афанасия — это вера Церкви (29). 

В смертности человека нужно видеть домостроительную причину Крестной смерти. Через смерть проходит Богочеловек, и погашает тление, оживотворяет самую смерть. Своею смертью Он стирает силу и власть смерти: "смерти державу стерл еси, Сильне, смертию Твоею"... И гроб становится живоносным, становится "источником нашего воскресения"... В смерти Богочеловека исполняется воскресный смысл смерти — "смертию смерть разруши"... 

III 

В послании к Евреям апостол изображает искупительное дело Богочеловека как служение Первосвященника... Христос входит в мир сотворить волю Божию. Духом вечным Самого Себя приносит Он Богу, приносит кровь свою в очищение грехов человеческих, и совершается через страдания. С кровию Своею, как с кровию Нового Завета, проходит Он небеса и входит в самое святилище, за завесу... За претерпение смерти увенчивается славою и честью, и садится одесную Бога навсегда... Жертвоприношение начинается на земле и исполняется в небесах, где Христос предстал и предстоит за нас Богу как вечный Первосвященник. "Первосвященник грядущих благ", как Апостол и Архиерей исповедания нашего, как литург истинной скинии и святилища Божия... Через смерть Христа открываются силы или возможности будущего века, dun?meij te msllontoj a„inoj... В крови Иисуса открывается путь новый и живой, путь в тот вечный покой, каким почил Бог от дел Своих... 

Так Крестная смерть есть жертвоприношение, не только жертва. И приносить жертву не значит только жертвовать. Даже с моральной точки зрения смысл жертвы не в одном только отречении или отказ, но в жертвенной силе любви. Жертва есть не столько пожертвование, сколько посвящение — приношение и дар... И совершающая сила жертвы есть именно любовь (ср.: 1 Кор. 13, 3)... Но жертвоприношение есть больше, чем свидетельство любви — еще и священнодействие... Крестное жертвоприношение есть жертва любви — "Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное" (Еф. 5, 1)... И эта любовь не есть только сострадание и милосердие к падающим и обремененным. Христос предает себя не только за грехи мира, но и ради нашего прославления. Он предает Себя не только за грешное человечество, но за Церковь — чтобы очистить ее и освятить, чтобы соделать ее святою, славною и непорочною (Еф. 5, 25–27)... Сила жертвоприношения — в его очищающем и освящающем действии. И сила Крестной жертвы в том, что она есть путь славы. В ней прославляется Сын Человеческий, и Бог прославляется в нем (Ин. 13, 31)... Первосвященническая молитва Господа была о славе и жизни. "И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им" (Ин. 17, 22)... В этом исполнение жертвы... "Так надлежало Христу пострадать и войти в славу Свою" (Лк. 24, 26)... 

Сила Крестной смерти не в том, что это смерть неповинная, но в том, что это смерть Богочеловека... "Чтобы нам ожить,— говорит свт. Григорий Богослов,— мы имели нужду в Боге, воплотившемся и умерщвленном" (30)... В этом "страшное и преславное таинство" Крестной смерти... На Голгофе священнодействует воплощенное Слово... И приносит в жертву "собственное" Свое человеческое естество, уже от зачатия воспринятое Им в нераздельное единство Его Ипостаси и в этом восприятии восстановленное во всей первозданной непорочности и чистоте... Во Христе нет особого человеческого лица — есть всецелая полнота человеческой природы, но нет человеческой ипостаси... И на кресте умирает не человек. "Страдал и подвизался подвигом терпения не человек малозначащий, но воплотившийся Бог",— говорил свт. Кирилл Иерусалимский (31). Можно сказать: умирает Бог, но — по человечеству. "Се бо в мертвецех вменяется в вышних Живый, и в гроб мал странно приемлется" (32)... Это вольная смерть по человечеству Того, кто по неразлучному от человечества Божеству есть Вечная Жизнь, Кто есть Воскресение и Жизнь... Смерть по человечеству, но смерть внутри ипостаси Слово — Слова Воплощенного... И потому смерть воскрешающая... 

Спаситель говорил ученикам: "Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже разгорелся... Крещением должен Я креститься, и как Я томлюсь, пока сие совершится" (Лк. 12, 50)... Огонь — это Дух Святый, в огненных языках изливающийся свыше в "страшном и неисповедимом тайнодействии" Пятидесятницы. Это — крещение Духом. И Крещение — это крестная смерть и излияние крови, "крещение мученичеством и кровью, которым крестился и Сам Христос", как говорил свт. Григорий Богослов (33). Крестная смерть как крещение кровью — в этом смысл Крестного таинства. Крещение есть всегда очищение. И Крестное крещение есть некое очищение человеческого состава, человеческой природы, проходящей путь восстановления в Ипостаси Богочеловека. Это — некое омовение человеческого естества в изливаемой жертвенной крови, и омовение тела прежде всего... Очищение во уготование воскресения... И очищение всей человеческой природы — очищение всего человечества в его начатке, всего человечества в его новом и таинственном родоначальнике, во "втором Адаме". Это кровавое крещение всей Церкви — "Церковь Твою стяжал еси силою Креста Твоего"... И Крестным крещением Христовым подобает и надлежит креститься всему Телу... "Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься" (Мк. 20, 23)... Более того, Крестная смерть есть очищение всего мира, кровавое крещение всей твари — очищение космоса через очищение микрокосма... "Очищение не малой части вселенной и не на малое время, но очищение всего мира, и очищение вечное", говорит свт. Григорий Богослов (34)... И потому вся тварь таинственно соучаствует в смертной страсти Богочеловека... "Вся тварь изменяшеся, зрящи Тя на кресте висима, Христе... Солнце омрачашеся, и земли основания сотрясахуся, вся сострадаху Создавшему вся..." Это не сострадание жалости, но сострадание страха — "основания земли позыбашася страхом Державы Твоея"... Сострадание в радостнотворном созерцании великого таинства воскрешающей смерти — "кровию бо Сына Твоего благославляется земля" (35). "Много было в то время чудес,— говорит свт. Григорий Богослов,— Бог распинаемый... солнце омрачающееся и снова возгорающееся — ибо надлежало, чтобы и твари сострадали Творцу... Завеса раздравшаяся... Кровь и вода, излиявшиеся из ребра,— кровь потому, что был Он человек, и вода потому, что был выше человека, Oper?nqrwpoj... Земля колеблющаяся, камни расторгающиеся ради Камня... Мертвецы, восставшие в уверение, что будет последнее и общее воскресение... Чудеса при погребении, которые кто воспоет достойно... Но ни одно из них не уподобится чуду моего спасения... Немногие капли крови воссозидают весь мир, и для всех людей делаются тем, чем бывает закваска для молока, собирая и связуя нас воедино" (36)... 

Крестная смерть есть таинство — она имеет не моральный только, но сакраментальный смысл. Это Пасха Нового Завета. И на Тайной Вечери открывается этот сакраментальный смысл Крестной смерти. Странным кажется, что Евхаристия устанавливается прежде Крестной смерти — и уже в Сионской горнице Сам Спаситель преподает ученикам Свое Тело и Кровь... "Сия чаша есть Новый Завет в Моей Крови, которая за вас изливается" (Лк. 22, 20)... И однако Тайная Вечеря была не только преобразованием, не только пророческим символом — как и Евхаристия есть не только символическое воспоминание... Это — истинное таинство... И Христос совершает Его как Первосвященник Нового Завета. Это — таинство Крестной смерти, Тело ломимое и Кровь изливаемая... И вместе с тем таинство неизреченного преображения — таинственное и сакраментальное преложение удобостраждущей плоти в пищу духовную и прославленную. Тело ломимое, умирающее Но в самой смерти воскресающее... Ибо вольно восходит Господь на Крест — на Крест скорби и славы... Как объяснял Григорий Нисский, Он "не ждет принуждения от предательства, не ожидает ни разбойнического нападения иудеев, ни беззаконного суда Пилата, чтобы их злоба была началом и причиною общего спасения людей... Своим домостроительством он предупреждает их наступления способом священнодействия неизреченным и необычным — Самого Себя приносит в приношение и жертву за нас, будучи вместе Священником и Агнцем Божиим, вземлющим грех мира... Предложив ядомое Тело Свое в пищу, Он ясно показал, что жертвоприношение Агнца уже совершилось... Ибо жертвенное тело не было бы пригодно к вкушению, если бы было еще одушевлено... Итак, когда преподал ученикам Тело для вкушения и Кровь для пития, то свободною волею Домостроителя таинства Тело Его неизреченно и невидимо было уже принесено в жертву, а душа была в тех местах, куда перенесла ее власть Домостроительствующего, вместе с соединенною с нею Божественною сил" (37)... Иначе сказать, уже как бы началось вольное разлучение души от тела, некая сакраментальная агония Богочеловека... И Кровь, волею изливаемая во спасение всех, становится "врачевством нетления", врачевством бессмертия и жизни... 

Господь умер на Кресте. Это — действительная смерть. И однако не во всем она подобна нашей. Именно потому, что это смерть Господа, смерть Богочеловека, смерть внутри нераздельной Ипостаси воплощенного Слова. Прежде всего, это смерть вольная — в человеческой природе Спасителя, свободной от первородного греха, соблюдаемой присутствием Божества и собственным подвигом и свободой, не было необходимости смерти. Смерть приемлется изволением искупляющей любви... И главное — это смерть во Ипостаси Слова, смерть "воипостасного" человечества. Смерть вообще есть разлучение, и в смерти Спасителя разлучаются Его пречистая душа и тело... Но не разделяется единая Ипостась Богочеловека, не расторгается и не нарушается ипостасное единство. Иначе сказать, разлучающаяся в смерти душа и тело остаются соединенными через Божество Слова, от Которого они равно не отчуждаются. Это не изменяет онтологического характера смерти, но изменяет ее смысл. Это смерть нетленная — и потому в ней побеждается тление и смерть, в ней начинается воскресение... Самая смерть Богочеловека оказывается воскресением естества человеческого. И Крест оказывается животворящим, оказывается новым Древом Жизни — "имже смертное потребися сетование" (38)... Об этом Церковь с особой силой свидетельствует в богослужении Великой Субботы, этого по преимуществу Крестовоскресного дня. 

"Хотя Христос и умер, как человек, и святая душа Его разлучилась с пречистым телом,— говорит Дамаскин,— Божество Его осталось неразлучным с обоими — и с душою, и с телом. И таким образом одна ипостась не разделилась на две ипостаси, ибо и тело и душа с самого начала равно имели бытие во ипостаси Слова. Хотя во время смерти душа и тело разлучились друг от друга, однако же каждое из них сохранилось, имея единую ипостась Слова. Поэтому единая ипостась Слова была ипостасью как Слова, так равно и души и тела. Ибо никогда ни душа, ни тело не получали ипостаси собственной, помимо ипостаси Слова. Ипостась же Слова всегда едина, и никогда не было двух ипостасей Слова. Следовательно, ипостась Христа всегда едина. И хотя душа разлучилась с телом по месту, однако пребыла соединена ипостасно через Слово" (39). 

В Крестном таинстве две стороны. Это сразу и таинство скорби — и таинство радости, таинство позора и — славы. Это таинство скорби и смертной тоски, таинство оставленности, таинство страдальческого уничижения и позора... "Днесь Владыка твари и Господь славы на кресте пригвождается,.. заплевание и раны приемлет, поношения и заушения" (40). В Гефсимании и на Голгофе Богочеловек томится и страждет, пока не исполнится великое таинство смерти. Пред Ним открывается вся ненависть и ослепление мира, все противление и тупость злобы, оледенение сердец, вся немощь и малодушие разбегающихся учеников — открывается вся неправда человеческой лжесвободы... И Он все покрывает всепрощением скорбящей и страждущей любви и молится о распинающих... "Сия глаголет Господь иудеом: людие Мои, что сотворих вам и чим вам стужих" (41)... В этих страданиях и скорби совершается спасение мира — "язвою его мы исцелехом" (Ис. 53, 5)... И Церковь предостерегает от всякого докетического умаления действительности и полноты этих страданий, чтобы не испразднился Крест Христов. Но Церковь предостерегает и от противоположного, от кенотического соблазна... Ибо день Крестного поругания, этот день безумства и позора, есть день радости и славы. Резко говорил Златоуст: "Днесь совершаем мы праздненство и торжество, ибо Господь наш на Кресте пригвожден гвоздями" (42)... Ибо Древо Крестное есть "вечнославимое древо", истинное древо жизни, "имже тля разорися" — "имже смертное потребися сетование"... Крест есть "печать во спасение", знамение силы и победы. Не только символ, но самая сила победы — "основание спасения" (OpOqesij swthr…aj), по выражению Златоуста. "Потому и называю Его Царем, что вижу Его распятым,— говорит Златоуст.— ибо царю свойственно умирать за подданных". Церковь празднует Крестные дни, празднует их как торжество... И не только торжество необоримого смирения и любви, но торжество нетления и жизни... "Якоже жизнь твари Твой Крест предлежащий вселенная целует, Господи" (43)... Ибо самая смерть Господа на Кресте есть разрушение смерти, отмена смертности и тления — "умираеши и оживляеши мя"... И не только потому Крестная Смерть есть победа над смертью, что венчается воскресением... Воскресение уже открывает, или проявляет, Крестную победу — Воскресение совершается в самом успении Богочеловека... И "сила воскресения" есть именно "Крестная сила", "непобедимая и неразрушимая, и Божественная сила честного и животворящего Креста" (44)... Сила вольной страсти и смерти Богочеловека... На Кресте Господь "возносит нас на первое блаженство" — и "Крестом приходит радость всему миру"... На Кресте Господь не только страждет и томится, но и успокаивается "плотию уснув, яко мертв" (45)... И соупокоивает человека, восстановляет и обновляет — "упокоил мя еси, претружденного трудом прегрешений, на древе препочивая"... Со Креста источает Он людям бессмертие, погребением Своим отверзает входы смерти и обновляет истлевшее существо человеческое... "Всякое деяние и чудотворение Христово,— говорит Дамаскин,— конечно, весьма велико, божественно и удивительно. Но всего удивительнее честной Крест Его. Ибо не чем иным, как только Крестом Господа нашего Иисуса Христа, упразднена смерть, разрешен прародительский грех, ад лишен своей добычи, даровано воскресение, устроено возвращение к первоначальному блаженству, открыты врата ада, естество наше воссело одесную Бога, и мы соделались чадами Божиими и наследниками. Все это совершено Крестом... Смерть Христа, или Крест, облекли нас в ипостасную Божию мудрость и силу" (46)... И в этом и состоит крестовоскресная тайна Великой Субботы. Как говорится в синаксаре этого дня, "в святую и великую субботу боготелесное погребение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и еже во ад сошествие празднуем, имиже от тли наш род воззван быв, к вечной жизни прейде"... Это не только предпраздненство или канун спасения. Это уже день самого спасения... "Сия бо есть благословенная суббота, сей есть упокоения день, в оньже почи от всех дел своих Единородный Сын Божий" (47)... Это — день сошествия во ад. И сошествие во ад есть уже воскресение, как то и засвидетельствовано в иконографии (48). 

Великое "тридневие смерти" (triduum mortis) — это таинственные дни совершающегося воскресения. Плотию Господь почивает во гробе — и плоть Его не отлучается от Божества: "аще бо и разорися Твой храм во время страсти, но и тамо един бе состав Божества и плоти Твоея (m…a OpOstasij)" (49)... И плоть Господа не подпадает тлению — в самой смерти остается нетленной, то есть живой, как бы не умершей,— ибо пребывает в лоне Жизни, в ипостаси Слова... По выражению церковной песни, "вкусил еси тли, истления бо всяко не познал еси" (50)... Как объяснял Дамаскин, слово "тление" (fqor?) имеет двоякий смысл. Во-первых, оно означает "страдательные состояния человека" (t¦ p?qh), как голод, утомление, прободение гвоздями и самую смерть, то есть разлучение души и тела. В этом смысле тело Господа тленно (fqartOn) — до воскресения. Во-вторых, под тлением можно разуметь "совершенное разложение тела на составные стихии и его разрушение" (tsleioj di?lusij ka? ?fanismOj), это — тление в собственном смысле слова, или, лучше сказать, "истление" (diafqor?),— и вот "этого истления тело Господа не испытывало", оно пребыло в смерти "неистленным" (?fqarton Atoi ?di?fqarton) (51)... И в этом неистлении уже преображалось в состояние славы... И душа Христа нисходит во ад — так же неотлучно от Божества, "во ад же с душою, яко Бог"... Нисходит "обоженная душа" Христа, (yuc? teqewmsnh), как выражался Дамаскин (52)... Это нисхождение, или Сошествие, во ад означает, прежде всего, вступление или проникновение в область смерти, в область смертности и тления. И в этом смысле оно равнозначно самому факту смерти Спасителя... Вряд ли правильно отождествлять тот ад, или "преисподняя земли" (t¦ katacqOnia tAj gAj), куда нисходит Спаситель, с тем "адом", в котором будут мучаться грешники... При всей своей объективной реальности "ад" есть духовное состояние, определяемое религиозно-нравственным "качеством" каждой души. И нельзя себе представить в одном и том же "аду" души грешников порочных и нераскаянных и души праведников ветхозаветных, включая сюда и пророков, некогда глаголавших Духом Святым и предрекавших Спасово Пришествие,— если разуметь под "адом" "место мучений" (kolast"rion). А Господь сходил именно в тот "ад", где были праведники, куда прежде Него нисшел Предтеча... Этот "ад" есть тьма и сень смертная — скорее, место смертной тоски, нежели мучения, темный шеол, место неразрешимого развоплощения, только издали предозаренное косыми лучами еще не восшедшего солнца, еще не исполнившегося упования. По силе грехопадения и первородного греха весь род человеческий впал в смертность и тление. И даже высшая праведность подзаконная не освобождала не только от неизбежности эмпирического умирания и смерти, но и от того загробного бессилия и немощи, которое определялось невозможностью воскресения, отсутствием силы или возможности восстановления цельности человеческого состава... Это была некая онтологическая немощь души, утрачивавшей в смертном разлучении способность быть "энтелехией" своего собственного тела,— немощь падшего и раненого естества, которую не исцеляло ни обетование, ни упование избавления... И в этом смысле все сходили во ад, в преисподнюю тьму, как в царство некоего "небытия" или онтологического тления,— тем самым в царство диавола, князя века сего, князя смерти и духа небытия; и были под его властью, были невольно, по силе онтологической немощи, но не собственного нечестия, и потому не приобщались его нечестию и злобе (53)... В этот ад нисходит Спаситель. И во тьме "бледной смерти" воссиявает незаходимый свет Жизни... Это разрушает ад, разрушает смертность — "аще и во гроб снизшел еси, Благоутробне, но адову разрушил еси силу" (54)... В этом смысле ад упраздняется Спасовым сошествием — "и мертвый ни един во гробе"... Ибо "прият землю и срете небо"... "Егда снизшел еси к смерти, Животе бессмертный, тогда ад умертвил еси блистанием Божества" (55)... Сошествие Христа во ад есть явление Жизни среди безнадежности смерти, есть победа над смертью. И совсем не означает "взятия" Христом на Себя "адских мук Богооставленности"... Господь нисходит во ад как Победитель, как Начальник Жизни. Нисходит в силе и в славе, не в уничижении — хотя и через уничижение, через смерть. Но и смерть Он принял волею и властию — "и тело умерло не по немощи естества вселившегося Слова, но для уничтожения в нем смерти силою Спасителя",— говорит свт. Афанасий (56). Во ад Господь сходит благовествовать или проповедовать содержимым и связанным в нем душам (ср.: 1 Пет. 3, 19, ?k"ruxen). И силою своего явления и слова разрешить их, явить им их разрешение (57). 

Иначе сказать, сошествие во ад есть воскресение "всеродного Адама". Потому и "стенет ад низу" и "огорчается" — Своим сошествием Христос сокрушает и стирает "вереи вечные" и воскрешает этим весь падший род человеческий (58). Упраздняет самую смерть — "смерти держава разрушися и диавола прелесть упразднися" (59). В этом — торжество воскресения. "И вереи железные стерл еси, и извел еси нас от тьмы и сени смертныя, и узы наши растерзал еси (60)... И смертное жилище разори своею смертью днесь, и озари вся божественными блистанми воскресения"... Так самая смерть прелагается в воскресение... "Аз есмь первый и последний, и Живый, И был мертв, и се жив во веки веков, аминь. И имею ключи от ада и смерти" (Откр. 1, 17–18). 

IV 

В смерти Спасителя открылась невозможность смерти для Него. В полноте своей человеческой природы Спаситель был смертен — ибо и для первозданного и непорочного человеческого естества возможно умереть. И Спаситель был убит и действительно умер. Но смерть не удержала Его... Как говорил апостол Петр, "смерти было невозможно удержать Его" (Деян. 2, 24). Невозможно или непосильно, oU dUnatai... И, объясняя эти слова, Златоуст замечает: "Он сам попустил удерживать Себя... И, удерживая Его, самая смерть мучилась как бы муками рождения, и страшно страдала... И Он воскрес так, чтобы никак не умирать" (61)... Он есть присносущая Жизнь, и потому самым фактом своей смерти Богочеловек разрушает смерть... Самое Его сошествие в область смерти есть явление Жизни... Своим пришествием во ад Он оживотворяет самую смерть. И воскресением обличается вся немощь смерти. Развоплощенная в смерти душа Христа, исполненная Божественною силою, вновь соединяется со своим телом, которое пребыло в смертном разлучении нетленным, к которому не приразилось трупное истление, трупное разложение. Во смерти Господа открылось, что пречистое тело Его не подвластно тлению, что оно свободно от той мертвенности, в которую облеклась первозданная человеческая природа через преслушание и грех. В первом Адаме возможность смерти через преступление заповеди раскрылась в действительность смерти. В последнем Адаме возможность бессмертия через чистоту и послушание осуществилась в действительность нетления, в невозможность умирания. И потому психофизический состав человеческого естества во Христе оказывается стойким и нерушимым. Развоплощение души не превращается в разрыв. Ведь и во всякой смерти разлучение души и тела не бывает окончательным, остается всегда некоторая связь... В смерти Спасителя эта связь оказывается не только "познавательною" — душа Его не перестает быть "жизненной силой"... Потому Его смерть, при всей ее действительности, при всей действительности смертного развоплощения и разлучения души и тела, оказывается, скорее сном — "плотию уснув, яко мертв"... Как Говорил Дамаскин, "тогда сон смерть показася человеческая" (62). Еще не отменяется действительность смерти, но открывается ее бессилие. Господь действительно, истинно умирает. Но в Его смерти в высшей мере оказывается присущая каждой смерти воскресная сила — и притом проявляется не только как простая возможность, но именно как сила. К смерти Господа во всей полноте относится данный Им Самим образ пшеничного зерна (ср.: Ин. 10, 24). И через Его смерть открывается слава Божия — "и прославих, и паки прославлю" (ср.: ст. 28). В "собственном" теле воплощенного Слова сроки смерти и воскресения сокращаются... "Сеется в немощи, восстает в силе. Сеется тело душевное, восстает тело духовное" (1 Кор. 15, 43–44). Для Богочеловека это совершается в "тридневии смерти". "Не надолго оставил Он храм Свой, тело, в мертвенном состоянии, но только показав его мертвым от приражения к нему смерти, немедленно же и воскресил в третий же день, вознося с собою и знамение победы над смертью, то есть явленное в теле нетление и непричастность страданию. Мог бы Он и в самую минуту смерти воздвигнуть тело и показать его снова живым". Так говорил свт. Афанасий , стараясь показать победный и воскресный смысл Христовой смерти (63). В таинственное "тридневие смерти" нетленное тело Господа преобразуется в тело славы, облекается силою и светом. Зерно прорастает... И Господь восстает из мертвых, как Жених исходит от гроба... Это совершается силою Божией, как силою Божией совершится в последний день и всеобщее воскресение. И в воскресении исполняется воплощение как явление жизни в естестве человеческом. 

Воскресение Христово было победою не над Его смертию только, но над смертию вообще — "смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, инаго жития вечнаго начало" (64)... В Воскресении Христовом совоскресает все человечество, все человеческое естество — "род же человеческий в нетление облечеся" (65). Совоскресло не в том смысле, что все восстали из гробов,— смерти продолжают совершаться... Но безнадежность умирания отменена, смерть обессилена — всему естеству человеческому дана возможность и сила воскресения, dUnamij tAj ?nast?sewj... "Правда, мы и теперь умираем прежнею смертию,— говорил Златоуст,— но не остаемся в ней; и это не значит умирать... Сила смерти и подлинность смерти — в том, что умерший уже не имеет возможности вернуться к жизни... Если же он после смерти оживет, и притом лучшею жизнию, то это уже не смерть, но успение" (66)... Отменено "осуждение смерти,— как выражался свт. Афанасий ,— с прекращением и уничтожением тления благодатию воскресения мы разрешаемся уже только на время, по причине смертности тела; наподобие семян, ввергаемый в землю, мы не погибаем разрешаясь, но посеянные воскреснем — потому что смерть упразднена по благодати Спасителя" (67)... Это было врачевание и обновление естества, и потому в нем есть известная непреложность: все воскреснут, все возвратятся к психофизической полноте бытия, хотя и измененной. Но всякое развоплощение в человеческом мире отныне только на время... Это совершается силою Крестной — через сокрушение мрачных удолий ада... "Разрушил еси Крестом Твоим смерть" (68)... 

С особою силою Григорий Нисский раскрывает органическую связь Креста и Воскресения. Воскресение есть не только следствие, но плод Крестной смерти... Свт. Григорий подчеркивает два момента: нерасторжимость ипостасного единства, в котором соединяются душа и плоть Христа и во время смертного разлучения, и совершенную безгрешность Спасителя — "чья жизнь безгрешна, у того единение с Богом совершенно неразрывно"... "Когда естество наше по свойственному для него порядку и в Воплотившемся подвигнуто было к разделению души и тела,— говорил свт. Григорий ,— Он снова как бы неким клеем, то есть Божественною силою, сопряг разделенное, привел расторгнутое в неразрывное единство. Это и есть воскресение — возвращение в неразлагаемое единство того, что было сопряжено прежде и что по разложении снова соединяется. Соединяется затем, чтобы человечеству снова возвратилась первоначальная благодать и мы снова вошли в вечную жизнь, после того как порок, примешавшийся к нашей природе, исчезнет через разложение нашего состава... И как начало смерти, возникшее в одном, перешло на весь род человеческий, так и начало воскресения через Единого распространяется на все человечество... Ибо, когда в воспринятом Им на себя человеческом составе по разрешении душа снова возвратилась в тело, тогда соединение разделенного как от некоего начала в возможности распространяется на все человеческое естество. Это и есть таинство домостроительства Божия о человеке и воскресение из мертвых" (69)... В другом месте свт. Григорий поясняет свою мысль сравнением с переломленной тростью, рассеченной пополам. Если кто станет складывать переломленные части с одной какой-нибудь стороны, то по необходимости сложит и с другой — "вся разделенная трость всецело соединится вместе"... Так и совершившееся во Христе воссоединение души и тела снова приводит в единство "все человеческое естество, смертию разделенное на две части", надеждою воскресения устрояя связь между разделенными... В Адаме наше естество как бы рассеклось надвое через грех. И вот во Христе этот разрыв срастается совершенно (70). Это и есть упразднение смерти — лучше сказать, смертности... Иными словами, потенциальное и динамическое восстановление полноты и целостности человеческого бытия. 

В спасении нужно различать врачевание естества и врачевание воли... Естество врачуется и исцеляется непреложно, силою вседейственной милости Божией. Можно сказать — неким "насилием благодати"... И во Христе все естество человеческое исцеляется всецело и во всем своем объеме — исцеляется от неполноты и смертности. Это восстановление полноты откроется во всеобщем воскресении — в воскресении всех: и добрых, и злых... По естеству никто не изъят из-под царственной власти Христовой. И никто не может отчуждить себя от силы воскресения... Но воля человека не может быть исцелена силою — ибо весь смысл исцеления воли в ее обращении, в творческом ее устремлении к Богу. Воля человека исцеляется только в подвиге и в свободе... Только через подвиг входит человек в ту новую и вечную жизнь, которая открылась во Христе... И входит в нее через вольное умирание со Христом... Снова путь жизни открывается через смерть, через отречение, через умирание... Каждый должен соединиться со Христом лично и свободно — в признании веры, в избрании любви... Должен отвергнуться себя, "погубить душу свою" ради Христа, взять крест свой и последовать за Ним (ср.: Лк. 9, 22–24; Мк. 8, 31, 34–38; Мф. 16, 21, 24–28; 10, 38–39)... Христианский подвиг есть "последование" Христу — последование в Его крестном и страстном пути, последование даже до смерти... Но прежде всего — последование в любви: "любовь познали мы в том, что положил Он душу Свою за нас; и мы должны полагать души свои за братьев" (1 Ин. 3, 16)... Не может жить во Христе, не может ожить со Христом тот, кто с Ним не умирает... Это не только аскетическая норма. Это — некий таинственный и онтологический закон духовной жизни, закон самого бытия... Христианская жизнь начинается новым рождением — водою и Духом... Крещальная символика сложна и многообразна. Крещение совершается во имя Пресвятой Троицы, и Троическое призывание есть непременное условие действительности и действенности крещального тайнодействия... Однако прежде всего крещение есть облечение во Христа (ср.: Гал. 3, 27)... И Троическое призывание требуется потому, что вне Троического исповедания невозможно узнать Христа, признать в Иисусе Богочеловека, "Единого от Святыя Троицы"... Крещальная символика есть, прежде всего, символика смерти и воскресения... И символика реалистическая... Таково свидетельство апостольского предания. "Разве вы не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, крестились в смерть Его! И спогреблись Ему через крещение в смерть, чтобы и нам ходить в обновлении жизни, как Христос восстал из мертвых славою Отца... Ибо мы срощены с Ним в подобии смерти Его, и потому соединимся и в воскресении" (Рим. 6, 3–5; ср. всю главу)... Можно сказать, крещение есть некое воскресение во Христе, восстание с Ним и в Нем для новой и бессмертной жизни: "спогребенные с Ним в крещении, вы и воскресли в Нем чрез веру в действие Бога, воскресившего Его из мертвых", говорит апостол (Кол. 2, 12)... Совоскресли именно через погребение — "если с Ним умрем, то с Ним и оживем" (2 Тим 2, 11)... Ибо в крещении верующий становится членом Христовым, врастает в тело Его — единым Духом крещаемся мы в единое тело (ср.: 1 Кор. 12, 13)... И таким образом на всех распространяется благодать Христова воскресения. Распространяется, не только распространится — речь идет не только о будущем и всеобщем воскресении, но прежде всего о том духовном возрождении, которое совершается в крещении и соединении со Христом и которое есть уже начаток воскресения и жизни вечной. Это возрождение предполагает веру, совершается в верующих — то есть в свободе и через свободу... "И мы все, открытым лицом созерцая как в зеркале славу Господню, в тот же образ преображаемся от славы в славу, как от Господнего Духа... Всегда носим в теле мертвость Иисуса, чтобы и жизнь Иисуса открылась в теле нашем. Всегда мы живые предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей... Зная, что Воскресивший Господа Иисуса и нас воскресит с Ним и представит с вами... Ибо знаем: когда разрушится эта хижина, земной дом наш, имеем мы от Бога жилище, дом нерукотворный и вечный в небесах. Оттого мы и вздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище... не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью" (2 Кор. 3, 18; 4, 10–11, 14; 5, 1, 2, 4)... Так в апостольском созерцании смыкаются воедино крещение и аскеза, умирание со Христом и уже действуемое в верующих воскресение — и воскресение не только как возвращение к жизни, но как введение в полноту славы... Это не только откровение славы и силы Божией, но и преображение человека в подвиге его соумирания со Христом. В соумирании человек и оживает. Все воскреснут, но только в верующих и подвизающихся воскресение окажется "воскресением жизни" — на суд не придет и прейдет от смерти в жизнь (ср.: Ин. 5, 24–29; 8, 51)... Ибо только в общении с Богом, только через жизнь во Христе получает смысл самое восстановление человеческого существования. Во тьме кромешной оно оказывается как бы излишним, неоправданным. И однако — совершится... В этом тайна свободы человеческой! (71) 

Эмпирическое действие смерти в роде человеческом не прекращено воскресением Спасителя. Смерть обессилена, и обессилена во всем роде человеческом — смертность обессилена упованием воскресения. Но каждый должен для самого себя оправдать предстоящее ему бессмертие. И это возможно только во Христе. Бессмертие естества должно раскрыться в жизнь духа. Полнота жизни бесконечно больше бессмертия. Не бессмертие только, но именно жизнь, "воскресение жизни" предоткрывается нам в крещении. Предоткрывается через смерть и сопогребение Христу. Апостол говорил о "подобии" или "уподоблении" — tu ?moiemati toa qan?toa ?utoa (Рим. 6, 5)... Но это "подобие" означало для него полноту реальности. "Подобие" есть нечто большее, чем знак или воспоминание. Смысл "уподобления" в том, что в каждом может и должен "вообразиться" Христос (ср.: Гал. 4, 19). Ибо Христос — Глава, и все верующие суть Его живые члены, и вних осуществляется Его жизнь — все призваны, и каждый может уверовать и ожить в Нем... Так именно раскрывали смысл крещального "уподобления" древние учители Церкви. Свт. Кирилл Иерусалимский подчеркивал реализм крещальной символики. То верно, что в крещальной купели мы умираем и погребаемся только "подражательно", символически, di¦ sumbOlou,— и восстаем не от действительного гроба, Nud' ?lhqij ™tOfhmen... Однако "если подражание бывает в образе, то спасение — в самой действительности", ™n e„kOni ? m…mhsij, ™n alhqe…v d? ? swthr…a... Ибо Христос действительно был распят и погребен, и действительно восстал — свт. Кирилл говорит: Ontwj... Это сильнее, чем ?lhqij, и оттеняет сверхэмпирическую реальность смерти и воскресения Спасителя... "И потому Он даровал нам возможность подражательно приобщаясь Его страданиям (tI m…mhsei tin paqhm?twn aUtou koinwn"santej), приобретать спасение в действительности"... Строго говоря, это не столько "подражание", сколько соучастие, уподобление, ?mo…wma, "Христос был распят и погребен и воскрес действительно, а вы в подобии (™n ?moiemati) удостоились сораспяться, спогребстись и совосстать с Ним" (72)... Нужно подчеркнуть, свт. Кирилл говорит не только о смерти, но именно о погребении (как и апостол); а свт. Василий Великий прямо говорил о подражательном "схождении в ад"... Это значит, что в крещении человек нисходит в смертную сень, в безнадежность смерти, но со Христом Воскресшим, и восходит, переходит от смерти в жизнь, и жизнь бесконечную... "И все над вами совершается в образе, ибо вы — образ Христов", — заключает свт. Кирилл. Иначе сказать, все сообъяты Христом — отсюда и самая возможность "уподобления" (73)... Еще определеннее говорил Григорий Нисский. В крещении — две стороны. Крещение есть и рождение, и смерть... Обычное рождение вводит в смертную жизнь, начинается и кончается тлением (fqor?)... И нужно было изобрести иное и новое рождение, которое вводило бы в бессмертную жизнь... В крещении "присутствием Божественной силы рожденное в тленном естестве преобразуется в нетление" (74)... Преобразуется через последование и подражание — так осуществляется то, что было Им предпоказано... Только вслед за Христом можно пройти по лабиринту человеческой жизни и выйти из него — "лабиринтом же называю образно неисходную стражу смерти, в которой заключен жалкий род человеческий (t?n ?disxodon toa qan?tou frour?n)"... Из этой ограды вышел Христос — через трехдневное омертвение... В крещальной купели "исполняется подражание совершенному Им"... Смерть "изображается" в водной стихии, diatupoatai... И как Христос снова восстал к жизни, так и крещаемый, соединенный с Ним в телесном естестве, "подражает тридневной благодати воскресения"... Это только "подражание", не "отождествление" — m…mhsij, но не tautOthj... В крещениее человек еще не воскресает, но только освобождается от природной скверны и неизбежности смерти — в нем пресекается "непрерывность порока"... Не воскресает, ибо и не умирает — еще остается в этой жизни... Большего еще не вмещает нищета нашего естества. Крещение только предображает воскресение — мы "предусматриваем в нем благодать воскресения"... Однако крещением воскресение уже предначинается — крещение есть начало, ?rc", и воскресение — предел, psraj; и что совершится в великом воскресении, то здесь имеет свои начала и причины (t¦j ?rc¦j ka? t¦j ?it…aj)... Свт. Григорий поясняет, что разумеет при этом не то воскресение, которое состоит в одном только восстановлении нашего состава, oU prOj t?n toa sugkr…matoj ?min ?n?plasin ka? ?nastoice…wsin blspwn... К этой цели человеческое естество стремится необходимо... Он разумеет полноту воскресения, "восстановление в состояние блаженное и божественное, свободное от всякой печали" — апокатастазис, "воскресение жизни" (75). Нужно прибавить, что свт. Григорий с особой силой подчеркивает необходимость творческого хранения и закрепления крещальной благодати. Ибо в крещении претворяется и преображается не естество, но воля — которая остается при этом свободною... И если в подвиге не очищается душа, крещение оказывается как бы бесследным — претворение не произошло, ничто не изменилось... Это не подчиняет крещальную благодать человеческому произволу — благодать нисходит, но в богообразном и свободном никогда не действует насилием, и потому не животворит замкнутые души (76)... Ибо крещение есть таинственное соумирание со Христом, соучастие в Его вольной смерти, в Его жертвенной любви — и обо может быть только вольным, творческим и свободным ... 

Так в крещении, как в живом и таинственном подобии, отображается крестная смерть. Крещение есть сразу и смерть, и рождение — погребение и "баня пакибытия", loutrOn tAj paliggenes…aj... "Срок смерти и срок рождения", kairOj toa apoqane‹n ka? kairOj toa gennhqAnai, говорил свт. Кирилл Иерусалимский(77). Ибо и Крестная смерть есть уже и Воскресение, путь и врата жизни... "Восстанием Твоим хвалюся — смерть бо Твоя живот мой"(78) ... 

1. Сщмч. Ириней Лионский. Adv. haeres. III, 10, 2; ed. Harvey II, 34. 

2. Свт. Григорий Богослов. Epist. 101, ad Cledonium: O d? ?nwtai tu qeu toa to ka? sezetai (PG 37, 181). 

3. Ср.: Сщмч. Игнатий Антиохийский. Ephes. VII, 2: "в смерти истинная жизнь" — ™n qan?tJ zw? ?lhqin" (Lelong, p. 12). 

4. Ср.: Ales A. de. La doctrine de la rйcapitulation en saint Irйnйe // Recherches de science religieuse. T. VI. 1916, pp. 185–211. 

5. Ср. у Дамаскина: "Одновременно (?mou) совершились три события: восприятие, бытие, обожение человечества Словом" (De fide orth. III, 12; PG 94, 1032). 

6. У преп. Максима различение "природы" и "воли" было основным мотивом в его обосновании православного диофелитизма: есть "воля естественная" (qslhma fusikOn), и она непорочна; и есть "воля избирательная" (qslhma gnwmikOn), и в ней корень греха. Особенно подробно это раскрыто в его "Споре с Пирром". Ср.: Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915; Орлов И. Учение преп. Максима о двух волях во Христе. СПб, 1883; Straubinger H. Die Christologie des hl. Maximus Confessor. Bonn, 1906 (Diss). — У свт. Григория Нисского см., напр., In Eccles., hom. VII: "Зло, взятое само по себе, вне произволения не существует (?xw proairssewj oUk ?stin)" (PG 44, 725). Ср.: Тихомиров Д. Свт. Григорий Нисский как моралист. Могилев н-Д., 1886; Несмелов В. И. Догматическая система свт. Григория Нисского. Казань, 1887; Atzberger J. B. Die Heilslehre des hl. Gregor von Nyssa. Mьnchen, 1910. 

7. Ср.: Преп. Иоанн Дамаскин. De fide orth. III, 25: "Должно знать, что усвоение (Nike…wsij) бывает двоякое: одно — естественное и существенное (fusik? ka? oUsiedhj), а другое личное и относительное (proswpik? ka? scetik")... Естественное и существенное — это то, в котором Господь по человеколюбию принял естество наше и все наши естественные свойства (t?n fUsin ka? t¦ fusik¦ p?nta) — действительно и истинно стал человеком и испытал то, что принадлежит естеству (tin fusikin). Личное же и относительное усвоение бывает, когда кто-нибудь по какому-либо основанию (например, по состраданию или по любви) принимает на себя лицо другого (tO ™tsrou OpodUetai prOswpon) и вместо него говорит в его пользу речи, к нему самому нисколько не относящиеся. В этом смысле Господь усвоил себе и проклятие, и оставление наше, и подобное иное, что не относится к естеству (oUk Onta fusik?), но так, что принял наше лицо и поставил себя в ряд с нами (meth' ?min tassOmenoj)" (PG 94, 1093). 

8. Слово в Великий Пяток 1816 года // Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи. Т. I. 1873, с. 94. 

9. Свт. Григорий Богослов. Orat. 45, in S. Pascha, n. 22; PG 36, 653. 

10. Ср.: Деян. 20, 28; Рим. 5, 9; Еф. 1, 7; Кол. 1, 14; Евр. 9, 22; 1 Ин. 1, 7; Откр. 1, 5–6; 5, 9. — Отеческие суждения приведены ниже. 

11. Обыкновенно не различают достаточно ясно эти два факта: страдания и смерть. Это мешает прийти к верным выводам. В особенности это сказывается в богословских рассуждениях преосвященного митр. Антония (см. его "Догмат Искупления". Ср. Карловцы, 1926; и "Опыт христианского православного катехизиса", 1924). Гефсиманию он противопославляет Голгофе именно потому, что с основанием считает "душевные муки" ценнее "телесных страданий". Но подлежит объяснению смерть, а не только страдания смерти. И смысл смерти Христовой у митр. Антония объясняется совсем наивно: "чтобы освятить собою то, что страхом смертным отравляло всю жизнь людей, и сделать самою смерть нестрашною" (Опыт катехизиса, с. 50). Здесь не место входить в подробный разбор воззрений митр. Антония. Но следует отметить, что сотериологическая тема совсем не исчерпывается вопросом о мотивах Крестного пути: требовала ли его Божественная правда, удовлетворяемая "заслугами" пострадавшего Христа, или Божественная любовь; есть ли искупление — умилостивление праведного гнева Божия или откровение всепрощающей любви Божественной... В такой постановке догматического вопроса есть опасность психологизма. От него не свободны недавние опыты сотериологического богословия в русской литературе, начиная от книги Беляев А. Д. Любовь Божественная. М., 1884. О русской литературе довольно полные библиографические указания см. в брошюре Дюлгеров Д. В. Иисусъ Христосъ — Новозаветенъ Първосвещенникъ изкупитель. София, 1926 (болг.). Сюда нужно присоединить статью И. А. (иеромонах Андроник, впоследствии епископ) Христос Искупитель по учению святых отцов Церкви // Странник. 1896, август и сентябрь. Патристический материал во всех этих опытах не был разработан в достаточной мере. 

12. Свт. Григорий Нисский. Orat. cat., 5: ?dei p?ntwj mhd? toUtou t?n kataskeu?n e?nai tAj fUsewj ?men ?pOklhron, ?ll' ?cein ™n ?autI to ?q?naton, ?j ?n di¦ tAj ™gkeimsnhj dun?mewj gnwr…zoi te tO Operke…menou ka? ™n ™piqum…v tAj qe…aj ?idiOthtoj e‡h. — Ed. Srawley, pp. 23–24. 

13. Сщмч. Ириней Лионский. Adv. haeres. V, 27, 2: cwrismOj d? toa Qeou q?natoj.— Еd. Harvey II, 398. 

14. Ibid., V, 23, 1–2; ed. Harvey II, 386–388: in ipsaque die mortui sunt in qua et manducaverint, et debitores facti sunt mortis, quoniam conditionis dies unus. 

15. Свт. Афанасий Великий. De incarn., 4–5: "Как помыслили, так и растлились — и воцарившаяся смерть овладела ими... ибо, будучи некогда ничто по природе, призваны они в бытие присутствием и человеколюбием Слова; поэтому следовало, чтобы, с истощанием в них понятия о Боге, истощилось и продолжающееся навсегда бытие; это и значит: разрешившись, оставаться в смерти и тлении" (PG 25, 104); ср. Adv. gent., 41; PG 25, 81–84. Ср.: Попов И. В. Религиозный идеал св. Афанасия // Богословский вестник. 1904, март. 

16. Свт. Григорий Нисский. Orat. cat., 6: ?j ?n suneparqsih tu qe…J tO gn…non ka? m…a tij kat¦ tO ?mOtimon d…a p?shj tAj kt…sewj ? c?rij di"koi, tAj k?tw fUsewj prOj t?n perkOsmion sugkernamsnhj. — Еd. Srawley, p. 81. 

17. Свт. Григорий Нисский. De anima et resurr., PG 46, 28; ср. De opif. homin., 2–5, PG 44, 133 ss. — Мысль о средоточном положении человека особенно развита в богословской системе преп. Максима Исповедника. 

18. В неделю сыропустную, на литии. 

19. Ср. Свт. Григорий Нисский. Orat. cat., 8: "С естества бессловесных перенесена мертвенность на естество, сотворенное для бессмертия — возможность умирать, которая была отличием естества бессловесного (t?n prOj tO nekrousqai dUnamin ? tAj ?lOgou fUsewj ™x?iretoj An)".— Ed. Srawley, pp. 43–44; ср. De anima et resurr., PG 46, 148: "Что к естеству человеческому примешалось от жизни бессловесных (scAima tAj ?lOgou fUsewj)"; De opif. homin., 18: "Чем бессловесная жизнь ограждена для самосохранения, то, будучи перенесено в жизнь человеческую, стало страстью" (PG 44, 193). С этим связано понимание "кожаных риз" библейского повествования как смертности, как мертвенности тела (не как самой телесности, в отличие от Оригена). Ср. у Мефодия Олимпского De resurr. I, 38, 5; 39, 5–7; 40, 6: nekrOthti (tin?) peribalen ?utOn.— Ed. Bonwetsch, pp. 281–285. См. еще у свт. Григория Богослова: Orat. 38, 12, PG 36, 324. 

20. Мысль о нераздельном единстве психофизического состава человека была основной предпосылкой древнецерковной полемики как против докетов, так и против аполлинаристов. В этом отношении особенно характерна книгаТертуллиана "О воскресении плоти" и "Антирретик" свт. Григория Нисского против Аполлинария. Вместе с тем именно из мысли о нераздельной сопринадлежности в человеческом составе разумной души и тела раскрывался и догмат о воскресении — начиная уже с Афинагора. "Ни природе души самой по себе, ни природе тела отдельно не даровал Бог самостоятельного бытия и жизни, но только людям, состоящим из души и тела, — говорит Афинагор, и заключает отсюда: — Если нет воскресения, то не останется природа человеков как человеков" — Афинагор. De resurr., 15; ed. Schwartz, pp. 65–67. Cр.: Псевдо-Юстиниан. De resurr., 6; ed. Holl (TU XX.2), 45, 107; почти буквально у сщмч. Иринея (Adv. haeres. V, 6, 1; ed. Harvey II, 333, 335). Та же мысль у Мефодия Олимпского (De resurr. I, 3; ed. Bonwetsch, p. 272); уТертуллиана (De resurr. carnis, 40; ed. Croymann III, 83). Именно к этому ряду мыслей примыкает Григорий Нисский, особенно в диалоге "О душе и воскресении". В основу этих рассуждений положена Аристотелевская идея о душе как энтелехии тела, однако с поправкою на индивидуальное бессмертие разумной души. 

21. Многие из древних отцов усматривали "образ Божий" не только в душе, но именно в целостном составе человека. Прежде всего — в его царственном достоинстве, в его призвании к господству над природой, что связано именно с полнотой его психофизического существа. Это основная мысль свт. Григория Нисского в его книге "Об устроении человека". Ее развивает преп. Максим. И, вероятно, под влиянием преп. Максима свт. Григорий Палама подчеркивает полноту человеческого состава, в котором с разумной душой соединяется земное тело, как преимущественное право человека на богообразность.— Capita phys., theol. etc., 63, 66, 67, PG 150, 1147, 1152, 1165. 

22. Сщмч. Мефодий Олимпский. De resurr. I, 34, 4: tO ?galma tO logikOn. — Ed. Bonwetsch, p. 275. 

23. Свт. Григорий Нисский. Orat. cat., 35; ed. Srawley, p. 133; cap. 8, p. 46; ср.: De mortuis, PG 46, 520, 529; Orat. fun. de Plac., PG 46, 876–877. Свт. Григорий повторяет здесь сщмч. Мефодия Олимпского — близость сказывается даже в словах; см. сопоставления Srawley во введении к его изданию "Огласительного Слова", pp. XXV–XXVIII. Самый образ переплавливания взят у Мефодия: De resurr., I, 43, 2–4; 42, 3; ed. Bonwetsch, pp. 291, 288–289; ср.: Symp. IX, 2; ed. Bonwetsch, p. 116. Сщмч. Мефодий воспроизводит древнюю малоазийскую традицию. Образ переплавливания встречается уже у Феофила Антиохийского (Ad Autolycum II, 26; ed. Otto, S. 128). Это место Феофила почти буквально у Иринея: Adv. haeres. III, 23, 6; 19, 3; ed. Harvey II, 129, 105; Ср. Frgm. XII; apud Harvey II, 481–482. Тот же образ и выражение у Ипполита (Adv. graecos, 2; apud Holl, Fragmente vornicдnischer Kirchenvдter aus den Sacra Parallela, Texte und Untersuchungen, XX.2, 1889, Frg. 353, S. 140). Епифаний Кипрский включил в свой Панарий большой отрывок из Мефодия, в том числе и указанные выше главы: Haeres. LXIV, capp. 22–29; ed. Holl II, 435–448. О целительном смысле смерти см. еще у Василия Великого: Quod Deus non est auctor malorum, 7, PG 31, 345; и у Златоуста: De resurr. mort., 7, PG 50, 429. 

24. Связь души и тела не разрывается в смерти до конца. С особенным проникновением говорит об этом Григорий Нисский. Между душой и телом и в смерти сохраняется "некая дружеская связь и знакомство". Душа и в смерти находится при элементах тлеющего и разлагающегося тела — правда, не как "жизненная сила", но некоей "познавательной способностью" (tA gnwstikA dun?mei). На частицах тела, вовлеченных уже в круговорот стихий, остаются некие индивидуальные следы или "знаки связи" (t¦ shme‹a toa ?metsrou sugkr…matoj)... И обратно, в душе, как на воске, отпечатлевается некий облик тела (e?doj). — De anima et resurr., PG 46, 76–77; De opif. homin., 27, PG 44, 225 ss. Ср.: Оксиюк М. Ф. Эсхатология свт. Григория Нисского. Киев, 1914, сс. 291–300, 405 и далее; Страхов П. Атомы жизни // Богословский вестник. 1912, январь, сс. 1–29. 

25. Сщмч. Ириней Лионский. Adv. haeres. III, 18, 7: ?nwsen oan tOn ?nqrwpon tu Qeu (лат. haerere facit et adunavit)... non enim poteramus aliter incorruptelam et immortalitatem percipere, nisi adunati fuissemus incorruptelae et emmortalitati, nisi prius incorruptela et immortalitas facta fuisset id quod et nos, ut absoberertur quod erat corruptibille ab incorruptela. — Ed. Harvey II, 100, 103. Ср. Ibid. V, 12, 5: Hoc autem et in semel totum sanum et integrum redintegravit hominem, perfectum eum sibi praeparans ad resurrectionem. — Ed. Harvey II, 354. 

26. Свт. Афанасий Великий. De incarn., 6–8, PG 25, 105–109. 

27. Ibid., 44, PG 25, 176; Ibid., 28, PG 25, 143; ср. Contr. arian. or. 2, n. 66, PG 26, 298. 

28. Свт. Афанасий Великий. De incarn., 21, PG 25, 133; ср. Ibid., 9, PG 25, 112; Contr. arian. or. 2, nn. 67–68, PG 25, 289–292. 

29. Свт. Афанасия повторяет Григорий Нисский: "И если кто точнее исследует таинство, скорее скажет, что не по причине рождения приключилась смерть, но, напротив, ради смерти воспринято было рождение (m? di¦ t?n gsnesin sumbebhksnai tOn q?naton, ?ll¦ tO ?mpalin toa qan?tou c?rin paralhfqAnai t?n gsnesin)... Ибо Присносущный приемлет на себя телесное рождение не по нужде в жизни, но возвращая нас к жизни от смерти" (Orat. cat., 32; ed. Srawley, pp. 116–117). Ср. резкие словаТертуллиана: "Christus mori missus, nasci quoque necessario habuit, ut mori posset, — forma moriendi causa nascendi est" (De carne Christi, 6, PL 2, 764). 

30. Свт. Григорий Богослов. Orat. 45, in S. Pascha, 28: ™de"qhmen Qeoa sarkomsnou ka? nekroumsnou... (PG 36, 661); ср.: Свт. Василий Великий. In Ps. 48, 4: m"te ?nqrwpon yilon, ?ll’ ?nqrwpon qeOn... (PG 29, 440). 

31. Свт. Кирилл Иерусалимский. Catech. 13, 6, PG 33, 780. 

32. Канон Великой Субботы, ирмос 8 песни. 

33. Свт. Григорий Богослов. Orat. 39, 17, PG 36, 356. 

34. Свт. Григорий Богослов. Orat. 45, 13: pantOj toa kOsmou ka? diaienizon kaq?rsion (PG 36, 640); ср. Orat. 45, 24, PG 36, 656; Orat. 4, 68: kat¦ toa tOn kOsmon kaq"rantoj ?imatoj — PG 35, 589. Ср. любопытное объяснение, почему Господь страдал на открытом месте, у свт. Афанасия: "Вознесенный на кресте Господь очистил воздух от дьявольской и всякой бесовской козни" (De incarn., PG 25, 170); в том же смысле у Златоуста: "Чтобы очистить естество воздуха", и все небо и землю, "ибо кровь капала из бока Его на землю и очистила все ее осквернение", Господь страдал не во храме, а на открытом месте, ибо это была вселенская жертва, приносимая за весь мир (In crucem et latronem, PG 49, 408–409). 

35. Стихиры самогласны на утрени Великого Пятка. 

36. Свт. Григорий Богослов. Orat. 45, 29, PG 36, 661, 664. 

37. Свт. Григорий Нисский. Orat. in resurr., orat. 1, PG 46, 612. 

38. В неделю Крестопоклонную, на Господи воззвах. 

39. Преп. Иоанн Дамаскин. De fide orth. III, 27: ™i g¦r ka? topikij toasematoj ? yuc? kecwr…sato, ?ll’ Opostatikij di¦ toa lOgou ?nwto (PG 94, 1097). Эта формулировка предполагает установившуюся христологическую терминологию и раскрытое до конца учение о "воипостасности" (™nupOstaton) человеческого естества Слову во Христе — впервые у Леонтия Византийского, за которым следовал преп. Максим Исповедник. У более ранних Отцов учение о нераздельности Божества и человечества в смерти Спасителя не всегда бывало выражено с совершенной точностью — в частности, при толковании Мф 27, 46. Ср. Baehr K. Die Lehre der Kirche vom Tode Jesu in den ersten drei Jahrhunderten. Sulzbach, 1834; Jouassard G. L’abandon du Christ par Son Pйre durant sa Passion d’aprиs la tradition patristique etc. Lyon, 1923 (thйse); ср. L’abandon du Christ en croix dans la tradition grecque des IV et V siecles // Revue des sciences religieuses. T. V, 1926; Lebon J. Une ancienne opinion sur la condition du corps du Christ dans la mort // Revue de l’histoire ecclйsiastique. Vol. 23, 1927, pp. 5–43; 209–241. 

40. В неделю Крестопоклонную, при целовании Креста. 

41. На утрени Великого Пятка, антифон XII, тропарь 1. 

42. Свт. Иоанн Златоуст. In crucem et latronem, hom. 1, PG 49, 399 ss. 

43. Во вторник IV седмицы св. четыредесятницы, седален. 

44. На великом повечерии. Славянским "непостижимая" неудачно передано греческое ?kat?lutoj — "неразложимая"... 

45. Эксапостилларий Пасхальной заутрени. 

46. Преп. Иоанн Дамаскин. De fide orth. IV, 11: Di¦ stauroa g¦r p?nta katerqwte... 'IdoY ? q?natoj toa Cristoa, Atoi ? staUroj t?n ™nupOstaton toa Qeoa sof…an ka? dUnamin ?m©j parsbale (PG 94, 1128–1129). Ср. уже у Иринея: Per passionem mortem destruxit, vitam autem manifestavit, et ostendit veritaten et incorruptionem donavit (Adv. haeres. II, 20, 2; ed. Harvey I, 323); Venit ad passionem pridie ante sabbatum, quae est sexta conditionis dies, in qua homo plasmatus est, secundam plasmationem ei, eam quae est a morte, per suam passionem donans (Adv. haeres. V, 23, 2; ed. Harvey II, 387). Еще раньше у св. Иустина: Apol. I, 63; ed. Otto I, 174. Ср. Свт. Кирилл Александрийский. In Hebr. II, 14: "Смерть Христа есть как бы корень жизни (·…za esper zwAj ? Cristoa q?natos)" (PG 74, 965). Еще у блаж. Августина: Ipsa morte liberavit nos a morte: morte occisus mortem occidit... mortem suscepit et mortem suspendit in cruce... in morte Christi mors mortua est, quia vita mortua occidit mortem, plenitudo vitae deglutivit mortem (In Ioan. XII, 10, 11, PL 35, 1489–1490). 

47. В Великую Субботу, на Господи воззвах. 

48. В византийской иконографии, начиная с конца VII века, воскресение Христово изображается под образом Сошествия во ад, из которого Господь изводит Адама и прочих с ним. Разумеется при этом именно расторжение уз смерти. Эта иконографическая композиция развилась под прямым влиянием литургических текстов и представляет как бы их переложение в черты и краски. См. обзор памятников и сопоставления с богослужебными текстами у Н. В. Покровского: Покровский Н. В. Евангелие в памятниках иконографии, преимущественно византийских и русских // Труды Восьмого археологического съезда в Москве 1890 года. Т. 1. СПб, 1892, с. 398 и далее; ср. Millet G. Recherches sur l’iconographie de l’Evangile aux XIV, XV et XVI siиcles d’aprиs les monument de Mistra, de la Macedoine et du Mont Athos. — Bibliothиque des йcoles franзaises d’Athenes et de Rome. Fasc. 109. Paris, 1916, p. 396 ss. Милле справедливо обращает внимание на древние изображения распятия: "L’iconographie primitive du Crucifiement montrait non point Jйsus souffrant sur la Croix, mais Dieu triomphant par son sacrifice volontaire. Elle s’attachait non au drame humain, mais au dogme" [???] (p. 396). См. об этом и у Покровского: Цит. соч., с. 314 и далее; и особенно у Reil J. Die altchristliche Bildzyklen des Lebens Jesu // Studien ьber Christ, liche Denkmдler / Herausgeg. v. J. Ficker, N. F., Hf. 10. Leipzig, 1910, SS. 21 ff., 451. О древних изображениях на саркофагах Рейль говорит: "Es findet sich keine Leidersszene, in der Christus als Leidender dargestellt ist! Es erscheint immer stets als einer, der Ueber dem Leiden steht... Die Verspottung selbst sieht wie ein Verherrlichung, die Dornkronung wie ein Siegerkronung aus (SS. 21–22). Это остается типичным и позже. Эмоционально-драматические мотивы вторгаются в иконографию довольно поздно — по-видимому, под сиро-палестинским влиянием. В византийской иконописи они утверждаются не раньше XI века, на Западе еще позже, уже после победы францисканского религиозного идеала (ср. Millet G. Op. cit., pp. 399–400 et 555 ss.). См. еще O. Schцnewulf, Die Darstellung Christi // Studien ьber Christ, liche Denkmдler / Herausgeg. v. J. Ficker, N. F., Hf. 9. Leipzig, 1909. Конечно, этот иконографический материал требует особого рассмотрения с богословской точки зрения. 

49. Канон Великой Субботы, песнь 6, тропарь 1. 

50. Канон в неделю жен мироносиц, песнь 6, тропарь 1. Ср. синаксарь Великой Субботы: "Тление убо Господьское тело претерпе, еже есть разрешение души от тела. Растления же, сиречь разрушения плоти и удес совершенного погубления, никакоже...". 

51. Преп. Иоанн Дамаскин. De fide orth. III, 28, PG 94, 1098, 1100. Различение "тления" и "истления" было выработано в спорах с так называемыми "афтартодокетами". Этот спор еще ожидает историко-богословского анализа. В последнее время была сделана попытка историко-догматической реабилитации Юлиана Галикарнасского: Draguet R. Julien d’Halicarnasse et sa controverse avec Severe d’Antioche sur l’incorruptibilitй du corps de Jйsus-Christ. Louvain, 1924. Cр. критическую статью Jugie M. Julien d’Halicarnasse et Severe d’Antioche // Echos d’Orient. T. 24. 1925, pp. 129–162, 257–285; см. его же статью: La controverse gaianite et la passibilitй du corps de Jйsus-Christ // Dictionnaire de Thйologie catholique. T. VI (1920), coll. 1002–1023. Основной вопрос — что означает исповедание страданий и смерти Спасителя вольными. 

52. Преп. Иоанн Дамаскин. De fide orth. III, 29, PG 94, 1101. — Ср. Епифаний Кипрский. Haeres. XX, cap. 2: ™n qeOthti ka? ™n yuc". — Ed. Holl I, 230; Haeres. LXIX, cap. 52, PG 42, 287, 305–308; Свт. Кирилл Александрийский. De incarn. Unigen.: yuc? d? qe‹a (PG 75, 1216); Блаж. Августин. De symbolo ad catechum. sermo alius, cap. VII, 7: totus ergo Filius apud Patrem — totus in cruce, totus in inferno, totus in paradiso quo latronem introduxit (PL 40, 658). 

53. Апостол говорит о "темнице" (fulak"; Vulg.: carcer) — то есть о месте заключения и заключения под стражей (1 Пет. 3, 19); ср. Деян. 2, 24: ti qan?tJ, и только в стихе 31 (Пс. 15, 10) — ™ij ?dhn, — с чем связан и для стиха 24 вариант ?dw. В тексте нет, следовательно, основания говорить об аде в собственном смысле. В богослужебных текстах под "адом" или "преисподнею" всегда разумеется безнадежность смерти. 

54. В Святую и Великую неделю Пасхи, кондак. Ср. Преп. Иоанн Дамаскин. De fide orth. III, 27: "Как мрак разгоняется внесением света, так и тление изгоняется натиском жизни (tA tAj ZwAj prosbolh) — и для всех настает жизнь, а для губителя погибель" (PG 94, 1097). 

55. Тропарь на вечерне Великого Пятка, и вместе с тем воскресный тропарь 2-го гласа. Это и есть основная тема "Огласительного слова" Златоуста. 

56. Свт. Афанасий Великий. De incarn., 26, PG 25, 141. 

57. Свт. Кирилл Иерусалимский. Catech. 14, 19, PG 33, 848–849; Свт. Кирилл Александрийский. De recta fide ad Theod., 22, PG 76, 1165; Homil. paschal. VII, PG 77, 552; Свт. Иоанн Златоуст. In Matt., hom. 27, 3: "Как стерты врата медные и сокрушены вереи железные? — через тело Его... Тогда впервые явилось бессмертное тело и разрушило засилие смерти (tOte g¦r priton ™de…cqh sima ?q?naton, ka? dialUon toa qan?tou t?n turann…da). Оно явило, что сила смерти сломлена (toa qan?tou de…knusi t?n „scYn ?nVrmsnhn)... Но не то, что разрешены грехи умерших до Его пришествия" (PG 62, 416); Преп. Иоанн Дамаскин. De fide orth. III, 29, PG 94, 1101. Из западных см. Блаж. Августин. Epist. 164, ad Evodium, nn. 12, 13, 16, 21, PL 33, 714–715, 718. — См. Turmel J. La descente du Christ aux Enfers. Paris, 1905; Monnier J. La descente aux Enfers. Paris, 1905; Quillet H. Descente de Jйsus aux Enfers // Dictionnaire de Thйologie catholique. T. IV; Cabrol F. et Meester A. de. Descente de Jйsus aux Enfers // Dictionnaire d’Archйologie chrйtienne et de liturgie. T. IV.1 (1916); Орлин Н. Сошествие Господа нашего Иисуса Христа во ад и Его проповедь мертвым // Православное обозрение. 1889, апрель, сс. 744–766. — Особого рассмотрения требуют отеческие мысли о "борьбе" и особенно о выкупе диаволу — в связи с вопросом о сошествии во ад. Подробный свод текстов смотреть у Riviиre. Le dogme de la redemption. Essai d’йtude historique. Paris, 1905, весь отдел "La question de droit des dйmons" (pp. 373–445). Анализ текстов должен быть повторен заново. 

58. Пасхальный канон, ирмос шестой песни. Ср. во вторник Светлой седмицы, восточен, на Господи воззвах. 

59. В понедедьник Светлой седмицы, стихиры воскесны, 3-го гласа 

60. Пасхальная вечерня, на Господи воззвах, восточен. Пасхальный канон, Богородичны Феофила и Иосифа, песнь 4. 

61. Свт. Иоанн Златоуст. In acta apost., hom. 7: ka? aUtoj edine katscwn aUtOn ? q?natoj, ka? t¦ dein¦ ?pascen (PG, 57). Златоуст имеет в виду выражение Деяний: t¦j cd‹naj toa qan?tou. 

62. Стихира самогласна Дамаскинова, глас 1-й, в последовании над скончавшимся иереем. 

63. Свт. Афанасий Великий. De incarn., 26, PG 25, 141. Ср. Свт. Иоанн Златоуст. In Ioann., hom. 85 (al. 84), 2: "Всячески показывает, что это некая новая смерть, ибо все было во власти умиравшего и смерть не ранее приблизилась телеси Его, чем Он возжелал того" — kainOn tOn q?naton toaton Onta (PG 59, 462). 

64. Пасхальный канон, песнь 2, тропарь 2. 

65. Седален воскресен, 3-го гласа. 

66. Свт. Иоанн Златоуст. In Hebr., hom. 17, 2: ?poqnhskomen m?n, ?ll’ Nu msnomen ™n aUtu, Osper oUd? ?poqane‹n ™sti. Qan?tou g¦r turann?j ka? q?natoj Ontwj ™ke‹nOj ™stin Otan mhksti sugcwrhqI ? ?poqanen ™ij zw?n ™panelqein. "Otan d? met¦ tO ?poqane‹n z"sV, ka? zw?n belt…ona, oU q?natoj toatO ™stin, ?ll¦ ko…mhsij (PG 63, 129). 

67. Свт. Афанасий Великий. De incarn., 21, PG 25, 132. 

68 . Тропарь воскресен 7-го гласа. 

69. Свт. Григорий Нисский. Orat. cat., 16: P?lin sunAfe t¦ diakriqsnta kaq?per tin? kOllV, tI qe…v lsgw dun?mei, prOj tEn ?·?hkton ?nwsin tO diascisq?n sunarmOsaj... o†on ?pO tinOj ?rcAj e„j p©san ?nqrwp…nhn fUsin tI dun?mei kat¦ tO ‡son ? toa diakriqsntoj ›nwsij diaba…nei. — Ed. Srawley, pp. 70–72. Ср. аналогичные соображения в Антирретике, гл. 17: "Смерть есть не что иное, как разрешение души и тела, — но Соединивший в Себе и то и другое (душу и тело) не отделяется ни от того, ни от другого... Простой и несложный не разделяется при разделении души и тела, но, напротив, совершает их соединение и Собственной своей неразделимостью приводит в единство и разделенное (tu g¦r kaq’ ?autOn ?diairstJ ka? tO diVrmsnon e„j ›nwsin ?gei)... Единородный Бог Сам воскрешает соединенного с Ним человека, сперва отделив душу от тела, потом соединив их опять, — и так происходит общее спасение естества" — ka? oUtwj ? koin? g…netai swthr…a tAj fUsewj (Adv. Apollin., PG 45, 1153, 1156); ср. также In Christi resurr., or. 1, PG 25, 617. 

70. Свт. Григорий Нисский. Adv. Apollin., 55, PG 45, 1257, 1260. 

71. Ср.: Муретов М. Д. Новый Завет как предмет православного богословского изучения. Сергиев Посад, 1915 (из "Юбилейного сборника Московской Духовной Академии"), с. 53 и далее. 

72. Свт. Кирилл Иерусалимский. Mystag. II, 4–5, 7, PG 33, 1080–1081, 1084; ср. Mystag. III, 2, 1089. См. и Свт. Василий Великий. De Spiritu Sancti XV, 33, PG 32, 128–129: t?n m?n toa qan?tou e„kOna toa Udatoj ?kplhroantoj, tOn d? tAj zwAj ??·abina parecomsnou pneUmatoj... В других местах свт. Василий говорит: tUpoj, m…mhsij... 

73. Свт. Кирилл Иерусалимский. Mystag. III, 1: ka? p?nta e„konikij ™f’ Omin gegsnhtai, ™peid? e„kOnej ™st? Cristoa (PG 33, 1088); ср. Mystag. III, 6, PG 33, 1093. 

74. Свт. Григорий Нисский. Orat. cat., 33: qe…aj dun?mewj parous…a prOj ?fqars…an metaskeu?zei tO ™n tI fqartI fUsei genOmenon. — Ed. Srawley, pp. 123, 126. 

75. Ibid., 35; ed. Srawley, pp. 129–139. 

76. Ibid., 40; ed. Srawley, pp. 159–164. Cр. Orat. I in S. Pascha, PG 46, 604 ss.; De propos. sec. Deum, PG 45, 289 ss. Именно поэтому свт. Григорий с большим пылом спорит "против тех, кто отлагает святое крещение" (см. слово под таким заголовком: PG 46, 416–432), — его сила как бы умаляется тем, что не остается времени на осуществление крещальной благодати в подвиге жизни. С другой стороны, свт. Григорий предполагал, что блага крещения рано или поздно будут усвоены каждым — иначе сказать, что "крещение" так или иначе совершится и будет усвоено каждым человеком. Это связано с его учением об апокатастасисе и о целительном характере загробного пути. Отсюда учение о множественности видов крещения — и последнее, уже неотвратимое, есть крещение огнем... Крещение водой избавляет от него... Подобная мысль и у свт. Григория Богослова: Orat. 39, 19, PG 36, 357; повторено у Дамаскина: De fide orth. IV, 9, PG 94, 1124–1125. О свт. Григории Нисском см. более подробно в указанном выше исследовании М. Оксиюка. В этой связи получает особый интерес вопрос о мученическом крещении. Очень рано сложилось убеждение, что исповедническая смерть за Христа заменяет сакраментальное крещение — и мученик крещается в своей крови, самым делом соучаствуя в смерти Спасителя. Однако и для получивших церковное крещение мученическая смерть является как бы "вторым крещением" (много позже подобное заключение было сделано и в отношении к монашескому пострижению)... И с этим связана особая мученическая мистика. Она имеет апостольскую древность. Достаточно упомянуть об апостоле Павле, об Апокалипсисе. Особенно ярким памятником этой мистики является Послание свт. Игнатия Антиохийского к Римлянам. Он жаждет смерти (™rin toa ?poqane‹n) (VII, 2) и молит, чтобы ему не мешали "принести Богу излияние своей крови" (II, 2)... "Доныне я раб! — восклицает он. — И когда пострадаю, то стану вольноотпущенником Иисуса Христа и воскресну в Нем как свободный" — ?peleUqeroj gen"somai 'Ihsoa Cristoa ka? ?nast"somai ™n aUtu ™leuqerOj (IV, 3). "Его взыскую, Умершего за нас: Его жажду, Воскресшего ради нас! Вот когда я рождаюсь... Простите, братия... Не мешайте мне родиться к жизни, не ищите моей смерти (m? ™mpod…shte moi zAsai)... Дайте мне стать подражателем страсти Бога моего (mimht?n e?nai toa p?qouj toa qeoa mou)" (6, 1, 3); ср. Magnes. V, 2: tO ?poqane‹n ™ij tO aUtoa p?qoj; Trall. XI, 2... Сщмч. Игнатий не только сносит страдания, но жаждет страданий и смерти — "чтобы спострадать Христу (e„j tO sumpaqe‹n aUtu)" (Smirn. IV, 2)... Это не героизм, но мистический эрос мученического подражания Христу, жажда той чаши, которую испил Христос, того крещения кровью, которым Христос крестился. "И вот, живой пишу я вам, охваченный жаждой смерти. Страсти мои распяты, нет во мне больше горючего вещества для огня... Но только живая вода, и журчит она во мне, и говорит: "Гряди ко Отцу"" (Рим 7:2)... С этим можно сопоставить замечательную молитву св. Поликарпа на костре: "Благословляю Тебя, что Ты в сей день и час сподобил меня получить часть в числе мучеников и в чаше Христа Твоего, в воскресение вечной жизни души и тела, в нетление Духа Святого. Прими меня ныне в лицезрение Твое, как жертву тучную и благоприятную, которую Ты, истинный и неложный Боже, предуготовил, предвозвестил и совершил. За это и за всё Тебя восхваляю, благодарю и славлю — через Вечного архиерея, Иисуса Христа, Возлюбленного Сына Твоего" (Martyr. Polyc., XIV, 2; ed. Lelong, 148). Это тот же круг мыслей и чувств, что у сщмч. Игнатия: мученичество как жертвоприношение, как соучастие в жертве или в чаше Христовой, как "подражание" или "спострадание" Христу... С этим связан древний взгляд на мучеников как на христоносцев. Мученичество не есть героизм, но жертвенное приобщение ко Христу — и потому некое воскресение жизни и нетления... В час страдания мученики как бы отсутствуют из своих тел или, скорее, Христос присутствует и "сообщается с ними" — parestej ? KUrioj ?m…lei aUto‹j (Martyr. Polyc., II, 2; ed. Lelong, 130). Сам Христос скорбит с ними, выходит с ними на арену, венчает их и вместе венчается, говорил св. Киприан: Non sic ut servos suos tantum spectet, sed ipse luctatur in nobis, ipse congreditur, ipse in certamine agonis nostri et coronat pariter et coronatur... (Epist. X, 4; ed. Hartel II, 494); ср. Ad Fortunatum, 2; ed. Hartel II, 334–343; De laude martyrii, 29; ed. Hartel III, 50–51. См. другие тексты у Viller M. Les martyrs et l’Esprit // Recherches de science religieuse. T. XIV. 1914, pp. 544–551; ср. его же статьи: Martyre et perfection // Revue d’ascйtique et de mystique. 1925, pp. 3–25; Le Martyre l’ascese // Ibid., pp. 105–142. Так постепенно вырабатывалось понятие о мученическом крещении как о втором крещении, как о "подражательном" облечении во Христа... Это — как бы высшее крещение, ибо обретаемая в нем чистота не может быть уже запятнана грехом; и к тому же самое "подобие" в нем более точно... Св. Киприан это прямо говорил: Ad Fortunatum praef., 4; ed. Hartel II, 318–319; ср.: Тертулиан. De baptismo, 16; ed. Reifferscheid—Wissowa I, 214; Ориген. In libr. Judicum, hom. VII, 2, PG 12, 980 ss.; ср. Comm. in Joann. VI, 36–37: tO b?ptisma tO msgiston, Op?r O ?llo oUk ?sti b?ptisma. — Ed. Preuschen II, 165; Comm. in Matt. XVI, 6: мученичество означает двоякое: это есть "чаша спасения" (pot"rion swthr…ou) и крещение (b?ptisma); ибо через мученичество, как и в крещении, обретается отпущение грехов (?fesij) — PG 13, 1384; In Levit. hom. II, 4: первое отпущение в крещении, второе — in passione martyrie и так далее — PG 12, 418–419; в своем "Увещании к мученичеству" Ориген особенно подробно развивает свою мысль. Эта тема требует особого исследования. См. Odo Casel. Mysterium et Martyrium // Jahrbuch fьr die Liturgiewissenschaft. Bd. II. 1922, SS. 18–38; Windich H. Taufe und Sьnde im дltesten Christenthum bis auf Origenes. Tьbingen, 1908, SS. 414 ff, 481 ff.; Hellmanns W. Wertschдtzung des Martyriums als eines Rechtfertigungsmittel in der altchristichen Kirche. Breslau, 1912 (Inaug.–Diss.); Wetter, Gillis P. von. Altchristliche Liturgien. I. Das Christliche Mysterium. Gцttingen, 1921. (Forschungen zur Religion und Literatur des Alten und Neuen Testaments, N. F. 13); — в этих работах богатый свод текстов; ср. об апостоле Павле интересный очерк: Schneider J. Die Passionmystik des Paulus. Leipzig, 1929 (Untersuchungen zum Neuen Testament, Hf. 15). — Нужно подчеркнуть: говоря о мученичестве как о втором крещении, все названные древнехристианские писатели решительно утверждают единичность, единственность и неповторимость крещения (особенно резко и настойчиво у св. Киприана ). Мученичество есть для них раскрытие и исполнение "первого" крещения. Во-первых, потому, что в нем осуществляется в самом деле подражательный образ соучастия верующих в спасительных страданиях главы Церкви. Во-вторых, потому, что мученики очищаются от грехов — для них это новая "баня пакибытия". С этим последним мотивом связано частое во II и III веке сопоставление крещения и "покаяния" — как говорили тогда, "второго покаяния" (deutsra metanOia) (в книге "Пастырь" [??? м. б. ","?] у Тертуллиана , у Оригена ; характерно, что Епифаний почти дословно повторяет Ерма ). Ср. Ales A. de. L’йdit de Calliste. Paris, 1914, по указателю. Оба мотива повели впоследствии к сопоставлению крещения и монашеского пострижения. С полной отчетливостью это выражено было, кажется, только преп. Феодором Студитом , который считал "монашеское совершение" (monacik? telsiwsij) таинством, опираясь при этом на мнимого Дионисия . Преп. Феодор прямо называл его "вторым крещением" — tO deutsron tAj metano…aj ka? ?potag¦j b?ptisma (тексты и ссылки см. в: Доброклонский А. П. Преп. Феодор, игумен и исповедник Студийский. Т. I. Одесса, 1914, сс. 449–450). Можно думать, однако, что преп. Феодор только подвел итоги уже определившимся мнениям. Ибо уже в древнем чине пострижения, как он нам известен по Барберинову Евхологию, ясно проведена параллель с крещальным чином (см. Пальмов Н. Пострижение в монашество, чины пострижения в греческой церкви. Киев, 1914, сс. 186–203). И это сопоставление можно проследить назад вплоть до IV века — прежде всего воспроизведение крещального отречения в формулах монашеского отречения (?pOtaxij и ?potag") и затем — исповедание (?molog…a). Cр. примечание Росвейде к житию преп. Антония: PL 73, 182–183, not. 78. "Отречение" означает "последование" Христу (так у свт. Василия Великого, у Иеронима; с р. 2 Кор 5, 15; Рим. 7, 4). Отсюда естественно было прийти к представлению пострижения как крещальной смерти–рождения. В современном "последовании малой схимы" параллелизм с крещальным чином совершенно ясен. 

77. Сщмч. Кирилл Иерусалимский. Mystag. II, 4, PG 33, 1081. 

78. На вечерне, в субботу, стихира восточная, глас 7-й.