Эразм Роттердамский

О ПРИУГОТОВЛЕНИИ К СМЕРТИ

(перевод Олега Чертова - http://olegchertov.narod.ru, 2004)

"Из всего ужасного самое ужасное есть смерть", - сказал великий философ, но не слышал он Того небесного Философа, который поучает нас не столько словом, сколько очевидным примером, что человек не погибает со смертью тела, но разъединяется: душа, словно из наихудшей темницы, уносится в блаженный покой, тело же некогда к победному сообществу славы присоединяется. Не слышал он (Аристотель) утверждения Духа: "Блаженны умершие во Господе". Не слышал Павлова рыдания и стенания: "Жажду разрешиться и быть со Христом". И: "Для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение". Но не удивительно, если те, кто верит, что весь человек гибнет со смертью, и не имеют той надежды, которую одна лишь вера во Христа нам даёт, смерть других горько оплакивая, затем и собственной страшатся.

Гораздо более удивительно, что многие, столь похожие на меня, всю христианскую философию и изучившие, и признававшие, всё же так ужасаются смерти, что либо верят, что "ничто не остаётся от души, покинувшей человека", либо обещаниям Христа не верят, либо за себя просто-напросто отчаиваются; из чего первые схожи с Сарданаполом*, вторые - неверующие, третьи не ведают милосердия Божия. Не ведает Бога тот, кто не знает, что Он есть бесконечное милосердие. Бесспорно то, что толпа человеческая так обмирает при воспоминании о смерти отчасти от слабости веры, отчасти от любви к вещам мирским. Не знает содрогания тот, кто вслед за апостолом с полной уверенностью говорит: "Живем ли - для Господа живём, умираем ли - для Господа умираем. И потому живём ли, или умираем - всегда Господни". Тот же, кого Господь однажды взял под Свою охрану, умереть не может. От того-то возглас пророка, доказательство бесстрашного ума: "Если приду в средоточие смертных теней, не убоюсь, ибо Ты со мною".

* Он, Сарданапол, последний царь древнеассирийского царства, известный своей любовью к роскоши, будучи осажден в своей столице, сжег себя вместе со своим двором ( ок. 880 г. до н.э.).

Ведь никогда Господь не оставляет тех, кто всего себя вере в Него препоручил, но охраняет их, как зеницу ока Своего. Ибо Он Господь и жизни, и смерти; смерть Ему - ничто, и живы все, кто верой к Нему примкнул. Из бессилия веры рождается любовь к благам временным. Ведь если всем сердцем уверовали мы тому, что обещал нам Бог через Сына Своего Иисуса, легко обесцениваются все утехи этой жизни, и смерть, переносящая нас через эту тягостную, но краткую переправу, делается менее страшной. Восклицает тот мудрый еврей: "О смерть, сколь горька память о тебе!" Но что добавляет? "Человеку мир обрести от достояния своего". Не сказал "обрести божественность", ведь многие люди благочестивые обладали божественностью, и в ней они успокоились. Что сказано о достоянии, то же следует думать о почестях, наслаждениях, жене, детях, родных, друзьях, о красоте, юности, добром здравии, короче, о благах всякого рода, коих смерть лишает одновременно и благочестивых, и безбожников. Мы ценим нечто дорогое, но отклоняемся от него к более тягостному. "Но то, что удивит тебя, используешь против воли", - сказал некто мудрый не по-христиански.

Удивляться же следует тому, кто находит успокоение в вещах временных, преходящих, будто в благах собственных и вечных, хотя удобства эти и кратковременны, и пользоваться ими нужно не столько равнодушно, сколько с проявлением благодарности, и кто сколько раз возьмёт, пусть столько же возвратит. Ведь благами мира сего следует пользоваться как бы вскользь и мимоходом, не успокаиваясь в них и не наслаждаясь ими, как указывает апостол коринфянам: "Время уже коротко, так имеющие жён должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся, ибо преходит образ мира сего". Мы гости в этом мире, а не жители; по постоялым дворам, а точнее - по шатрам путешествуем, и не на родине живем мы. Вся жизнь есть не что иное, как путь к смерти, и путь очень короткий, но смерть есть дверь в жизнь вечную.

У иудеев законом предписано сделку заключать к определённому дню, и, чтобы сократить время, они понижают цены на товар. Сколь же малоценно для нас должно быть всё это быстротечное, подверженное случайности, которое, если даже случай не похитит, то уж обязательно отымет смерть. Прибавь к этому, что тот, кто бежит по стадиону, видит, какое расстояние осталось за его спиной, сколько ещё осталось до конечной отметины, знает, на сколько времени хватит ему полученной награды. Но никто из смертных не знает точно, будет ли он победителем завтра. Бежим мы, а смерть наступает нам на пятки, впрочем, мы сами носим её в своём теле. Жизнь мы даром получаем от Господа, но под тем условием, чтобы в любой момент возратить её обратно. И уж если придёт старость, которая и придёт-то к немногим, всяк поймёт: что есть век человеческий, бессмертным Богом установленный, если не кратчайшая дистанция, в которой мы, хотим - не хотим, беспрестанно спешим - спим ли, или бодрствуем, веселимся или мучаемся.

Влечёт нас непрестанный ход столетий бурным потоком в море, даже если нам кажется, что мы покоимся. Следовательно, если мы будем оценивать вещи земные краткостью времени, то цена их будет ничтожнейшая, ибо не имеют они даже определённого времени. От того, что считаем жалким, мы легко отклонимся. Как тот, кто не дома находится, но путешествует, находясь в палатке или в дороге, не слишком обращает внимание на удобства, ибо в скором времени оставит то, чему радовался, да и лишения легко переносит, так помышляя: "Здесь завтракаю, обедать же буду в другом месте". "Что видимо, - говорит Павел, - то временно; что невидимо - вечно." И это важная часть христианской философии, которая приуготавливает нас к смерти, дабы мы учились созерцанию вечного и небесного, временное и земное презрев. Платон определил философию именно как размышление о смерти. Он же сказал, что размышлением, приготовлением и как бы упражнением он себя закаляет для борьбы, чтобы не быть, подобно Тиру, захваченным врагом. Нет ничего спасительнее этой мысли, поскольку в высказывании философа философов мы находим самый христианский смысл. И не созерцание математических формул, абстракций и платонических идей поможет нам лучше встретить смерть. Но если мы будем время от времени смотреть глазами веры на помыслы человеческие, то увидим, что верующим в Него Бог обещал через Сына Своего добрый конец, но плохая кончина грозит неверующим и неповинующимся. Первые отвращаются от прегрешений, вторые призывают на себя тяжкие мучения. Есть вечная истина в некоторых учениях человеческих, но ни одно из них не даёт истинного блаженства. Вечен Тот, Кто обещал вечность, вечен Тот, Кому Он обещал; вечны те, кому обещает.

Посвятившие себя вере получают вечное счастье, нерадивые же - вечное несчастье. Это размышление о смерти есть размышление об истинной жизни. Оно не только помогает, как обещал Философ, душе менее тягостно покинуть телесное обиталище, но главное, чтобы дух с ликованием, устремляясь словно из темной и неприятной темницы, рванулся вверх к блаженной свободе и к тому истинно любимому свету, которого не знал ночью. "Тело, подверженное порче, отягощает душу, и земное существование подавляет помышления". Об этом же восклицает божественный кифаред: "Выведи из темницы душу мою, чтобы исповедал я имя Твоё, Господи".

Высшее счастье человека - созерцать и славить Творца, Искупителя и Повелителя своего. Для того ведь и создан человек. Счастье это человеческое часто прерывается слабостью к тем мелочам, которые видятся нам столь необходимыми, столь злыми и столь опасными. Так же точно и блаженный Павел, отягощённый плотским обиталищем, жалобно вздыхая, восклицает: "Несчастный я человек! Кто освободит меня от сего тела смерти?" Ведь видит он, что в высшей степени блаженны те, кто обитают в доме Господа, восхваляя Его во веки веков. В таком состоянии пребывают люди истинно благочестивые, которым позволено телесно жить на Земле, в то время как сокровище, сердце и общение их на небе пребывает. Но не многим таковая твердость дана, не всем дано, как Павел говорит: "Для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение". И: "Жажду разрешиться, и быть со Христом".

Мы готовим это утешение для самых слабых, но всё же пример совершенных для них как бы стимул к укреплению духа. Всю жизнь необходимо упражняться в помышлении о смерти и будить постоянно искру веры, чтобы она возросла и окрепла. Соединённая с той искрой любовь привлекает надежду, от постыдного отклоняющую. Ведь никаким временем сами мы не владеем, но время дано Богом; и если его не хватает, то следует испрашивать его непрестанными молитвами и обетами, а если даётся время, нужно славить, чтобы времени было больше. Где вера сопрягается с большой любовью и надеждой, там меньше страх. А что большинство так страшится размышления о смерти, так то большей частью, как было уж сказано, от слабости веры. Но чтобы от Господа обещанное получить, нужно, чтобы была определённейшая уверенность. Так как Он - единственный, истинная природа, который Сам Себе отказать не может.

Ему поёт тот замечательный псалмопевец: "В вечности, Господи, пребывает имя Твоё, на небесах и в веках истина Твоя". Он про Себя говорит в Евангелии: "Небо и земля прейдут, слова же Мои не прейдут". Что же Он обещал? Обещал Он победу над смертью, победу над плотью, миром и Сатаной, обещал отпущение грехов, обещал сто крат в веке сём и жизнь вечную в будущем. Но за что обещал? За праведность нашу? Вовсе нет, но благодатью веры во Иисуса Христа. Даже когда мы ещё мирскими были, некогда дал Он нам подпись благодати, которую подписал собственною кровью и укрепил свидетельством бесчисленных пророков, апостолов, мучеников и девственниц, которые своею кровью также расписались. Подтвердила и единая церковь святых.

Всё же добавил Дух ещё нечто укрепляющее, чтобы даже частично не могла пошатнуться наша уверенность. Не ограничилась этим благость Господа, но показал Он победу очевидным и необыкновенным примером Сына Своего единосущего. Так что Он победил, и особенно тело Своё победил, и всего Себя нам посвятил. Владеем ли мы собой, если мы не можем удалить из себя червоточину? Христос - наша справедливость, Христос - победа наша, Христос - надежда и защита наша, Христос наш триумф и венец. "Родился младенец", - но не умолчал Исайя, что: "Для нас родился, нам дан". Точно так же нас научал, излечил нас от недугов, изгнал демонов, ради нас голодал и жаждал, ради нас подвергся поруганию, ради нас перед самою смертью поражён был тоскою и мукой, ради нас истёк кровью, ради нас был и убит, ради нас и умер и воскрес, наконец, ради нас сидит одесную Отца. Все должные муки ради нас на Себя обратил, нам передал то возвышающее, что должно укрепить дух слабых человеков от их печалей.Он указал путь победы, дал стремление бороться и в избытке помогает борющимся. Так Он побеждает в нас, если мы в Нём пребываем. Пребываем же в Нём верой и любовью.

Где отыскать свидетельство, которое нам спокойствие возвращает? В каноническом Писании, где читаем мы слова Бога, а не человеков. Оно требует не меньшей веры, чем если бы Сам Бог уста Свои отворил. И посмею сказать, иногда и большей. Ведь если Бог через некий сотворённый образ говорит с тобой, вполне возможно, что некоторые благочестивые люди засомневаются в этом, ибо образ тот может скрывать обман. Все эти сомнения в нас искореняются непреходящим единством Церкви Католической. Свидетельством этим, следовательно, вся жизнь осмысляется, и оно есть наилучшее приуготовление к смерти. Точно также сказал апостол: "Чтобы мы терпением и утешением из Писания сохраняли надежду." И вновь тому, кто стремится узнать, скажу, как и когда Христос окончательно победил. Победил Он плоть и указал, что дух должен побеждать, хотя и содрогаясь своей природой человеческой, подвластной смерти, и сказал Отцу: "Но пусть будет не как Я хочу, но как Ты". И в другом месте о Себе сказал: "Пришел Я не для того, чтобы исполнить волю Мою, но Того, Кто послал Меня".

Ничто не страшно натуре человеческой, которую Христос без поддержки не оставляет, если мы себя целиком укрепляем и подчиняем Божественной воле. В тяжелейших порывах скорби всегда лучшего Наставника и славнейшего Царя имеем в душе: "Господь делает то, что благо в глазах Его". Эти слова не магические, но надёжнее всех магических формул. Кто их от души произнёс и в них твёрдо стоял, тот не отчается, даже если всё полчище адского Зла бросится на человека. Всемогущ Тот, Кто сражается за нас, о Нём сказано в псалме: "С Ним самим я в мучении, спасаю я Его и прославляю Его". Когда слышишь "с Ним самим", не думай о своих друзьях, но надейся на поддержку могущества Господня. Когда слышишь "спасаю я Его", не отчаивайся духом, если и дальше скорбь мучит тебя. Он сделает, без сомнения, то, что обещал, и воскресит, когда освободит тебя, спасая от зла. Когда слышишь "прославлю Его", то будь Христу соучастником в кресте Его и в славе будущей. Но помни, что этому предшествует: "Воззвал Он ко Мне". Ты должен воззвать, воззвать к Господу, а не к защите мира, не к людям твоим и не к твоим заслугам, но к Господу, Который один от зла может избавить. Нет ничего более непрочного, чем человеческая природа, и, наконец, всякий содрогнётся при упоминании несчастий жестоких и ужасных. Умолчу ли я о грозах, землетрясениях, морских наводнениях, земных пропастях, войнах, разбойничьих нападениях, убийствах, зельях отравительниц? А кто подсчитал все виды болезней? И среди них чем дальше, тем ужаснее и мучительнее, так что при одном помышлении о них трепещет человек; например, эпилепсия, паралич, изъязвление, помешательство. Вслед за этим упомяну о частых набегах чумы, против которой бессильны лекарства медиков, так что истинно сказано: "Тысячей способов гибели единая смерть мучит несчастных". Кто может сделать так, чтобы мы и телом и душой, столь немощные, такой неистовой буре могли противостоять на равных? Безусловно, сделано это для нас Тем, Кто не приблизившись к греховному, сидя одесную Отца, помогает немощи нашей. Он превзошёл мир, выдержав трудный бой ради благочестивых людей. Под миром же подразумеваю ветхого человека с деяниями и стремлениями. Впрочем, с миром можешь связывать людей, преданных миру сему, которые никогда и ни за что от него не отвратятся, и со всей силой будут бороться против Христа и учеников Его.

Нас же к сему поединку воодушевлял Господь, говоря: "Уверуйте, ибо Я победил мир". Сколь чужд Он был вожделению к мирскому, когда говорил: "Сын человеческий не имеет, где преклонить голову Свою". Ведь где кто-нибудь преклонит голову, там успокоится душа его и как бы уснёт. Сколь же жесток и нечестив мир сей, знают те, кто серьёзно и благочестиво пытался жить во Христе. Вожделения наши Он на Себя принял, и принял на Себя наши грехи, нас искупая мукою, проистекающей от наших страстей и деяний. Кроме того, Он освободился во Господе: от поношения, бесчестия, от засады, от властей, распятия, смерти. Чего не сделал мир, чтобы полностью уничтожить имя Христа? И вот Он жив и цветёт на небе, равно и на земле. Победил же Господь не для того, чтобы мы спали, но для того, чтобы не отчаивались. Врага нам Он оставил не полностью умертвлённым, но ослабленным и побеждённым, и нам в бою уготовил венец славы. Если ты ищешь, как победить мир, Иоанн, искреннейший ученик Христов, учит: "Победа, которая одолевает мир, есть вера наша". Истинная надёжность прочно связана с Господом, и нет сомнения, что под Его предводительством и защитой ты станешь победителем. Тяжек груз грехов, с которым мы родились, к несчастью, но более несчастен тот, в ком и после крещения грехи разжигаются, ибо душой и телом погружается он в Тартар. Это бремя, каждому из нас нестерпимое, Господь на Себя принять решил, и как предрёк Исайя: "Учение мира нашего на Нем, и гноем Его мы излечились". Также и апостол: "Ибо незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нём сделались праведными перед Богом".

Грех - единственное, что порождает вражду между Богом и человеком, как учил Исайя. Но милосердный Отец, не найдя уже искупительной жертвы, могущей очистить от совершённых злодеяний род людской, послал Сына Своего, Агнца, непричастного совершенно к бесчестью, чтобы этой поистине чистой жертвой мир сблизить с Собой. Скажет некто: "Если Христом грех побеждён, то как получилось, что жизнь всех смертных во всех отношениях исполнена грехом?" Скажу я сейчас и о добром в людях. Не во всём грех, но людей он сокрушает; не то, чтобы в нас его совсем нет, но в нас он не царствует, как царствует в тех, кто не укрепил надежду свою опорой в Господе Иисусе Христе и служит вожделениям своим. Павел призывал: "Мы не допустим, чтобы грех правил в нашем смертном теле". Осталась в нас материя, с которой должно бороться, но освящено то оружие, защищаясь которым мы останемся в живых. Так свершается для нас справедливость Божия, не из деяний наших, но из благодати Бога. Но остался Сатана, отец прегрешения и смерти, властитель сумерек, чья сила и злобные ухищрения никогда не бездействуют и, пока страшатся сыны света, взывают, трепеща, к Отцу: "Не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого". Это тот искуситель и порицатель братьев, который, по словам святого Петра, "кружит повсеместно аки лев рыкающий, ища кого поглотить". Но нападение его Господь учит так побеждать, как Сам победил.

Многократно приступал он к Господу; это же подразумевает Лука, когда говорит: "И оставил Его до времени". Но всегда он уходил побеждённым. Каким образом побежденным? Щитом Писания отражённый, мечом слова Божьего пронзённый. Следовательно, всякий раз, как приступит к нам тот, кто сражался с волей Божественной, выраженной в Писании, будет он пронзен мечом Божественного Слова. Поможет нам посох веры, утешающий и подпирающий нас в сём путешествии, и всякое слово св. Павла, сказанное в Церкви. Если мучил его нечестивый, говорил он: "Изыди, Сатана". Лучше для тебя следовать Богу, призывающему к вечному блаженству, чем Сатане, соблазняющему к вечной гибели. К лучшей доле приводит вера. Отсюда Пётр: "Ему оставайтесь в крепкой вере". Верь писанию и храни уверенность во Христе, и победа в твоих руках. Есть и такого рода демоны, которых не изгонишь ни молитвой, ни постом. Но у тебя есть два других оружия. Вероятно, Сатана, много раз безуспешно приступавший к Господу, при распятии употребил все свои уловки, когда увидел, что близится смерть. Это последний бой, от исхода которого зависит либо вечный триумф, либо несмываемое пятно.

Ведь сказал Он: "Пришёл ко мне князь мира сего, и не нашёл ничего во Мне". Нет сомнения, что дерзнув на Господа, Сатана дерзнёт и на члены Его. Но как он Христом в нём Самом побеждён был, точно также Христом побеждён и в нас. Когда нападает он на тех, в ком Христос верой и благодатью обосновался, то войну ведёт с самим Христом, в Коем, пока упорствуем, всё постыдное в нас побеждается, как и самим Господом было одолено. "Всё можем, - говорит апостол, - в Нём, меня укрепляющем". Сатана, с которым у нас столкновения, назван "князем мира сего" не потому, что закон его во всех частях творения, но оттого, что он в известной мере правит теми, кто ценит мир. Но Тот, Кто нас оберегает, Господь неба и земли, одно повеление которого сильнее, чем вся толпа демонов с орудиями их, Он один может приступить к дому их и, самих связав, забрать имущество их.

Что ещё остаётся из искушений? Смерть, скажу я, помышление о которой всё омрачает. От неё нельзя ни бегством спастись, ни силой её изгнать, ни увернуться от неё искусно. Первое состояние природы в том, чтобы всякая существующая вещь ее оберегалась. Но и смерть этому чувству природному угрожает гибелью, тем более ужасной, что разъединяет взаимосвязанное. Нет более тесной связи, нежели связь тела с душой. Кротость, благость, доброта Господа смягчает этот ужас для нас. Прежде всего не так уж тяжек для нас должен быть страх смерти, да и сама смерть; если это нами овладеет, то сие постыдно и горестно. И Он захотел, чтобы никто из святых, сколь угодно замечательный, от этого не был свободен: ни верный Авраам, ни столь любимый Моисей, ни Давид - муж сердечный, никто из пророков, ни Иоанн Креститель, который свидетельствовал величие Господа, ни Мать, необыкновенно любимая, ни даже тот из учеников, которого Он возлюбил более остальных. От первого человека и до истребления мира, всем определено однажды умереть. Отчего пошла греческая поговорка: "Смерть рядом с юностью", которая относится в равной степени ко всем: королям, первосвященникам, сатрапам, равно как к беднякам и нищим. Кому же не хватит спокойствия терпеть это зло с такими людьми, в столь большой компании? Ты, хочешь - не хочешь, воздавая должное природе, избегаешь того, чтобы ко всем святым присоединиться? Тот, Чья природа была бессмертной, ради тебя сделался смертным. И ты, рождённый смертным, столь часто заслуживая смерть, испрашиваешь себе одному из всех бессмертие? Только то обдумай, сколько и каких будешь иметь братьев, и сразу успокоишь душу твою. К тому же вовсе не постыдно, что все мы умрём, как не стыдит нас, что мы рождены были, или что были созданы людьми, а не ангелами. Это первое, и отнюдь не незначительное утешение в мыслях о смерти. Ещё более действенно будет, если извлечём истинный смысл из того, что мы ещё не разбирали. Смерть мучает многих, помышляющих, как бы сохранить удобства. Тогда они воображают себе: милый восход солнца, прекраснейшая картина неба, красивые виды мира, пробуждающегося весной, игры, застолья, жена, дети, дом, виноградники. Но открыть следует и второй глаз, которым ты увидишь, сколь больше ты оставляешь зла, чем добра. К тому, что само по себе видится благом, сколько примешивается бедствий и горечи. Возвращается память назад через все ступени жизни: какое нечистое зачатие, какое опасное вынашивание, какое несчастное рождение, сколь доступное злу детство, сколь подвластная беззакониям юность, сколь загрязнённая грехами молодость, сколь поглощена заботами зрелость, сколь горестна старость.

Я не знаю, сможешь ли ты отыскать кого-либо счастливо рождённого, чтобы Бог позволил ему пройти от самого зачатия через всю вереницу деяний времени до старости, наслаждаясь благом, претерпевая зло, и вернуться в первоначальное состояние. Насколько заметно неразумие в том, чтобы снова до такой степени волноваться, когда следует уже оставить всё это, отчего мы бы отказались, если бы нам было позволено обрести с самого начала. Умалчиваю теперь о тех бедах, которыми так затруднена эта жизнь,так что какие-то язычники высказывали мнение, что человеку от богов (я передаю их мысли) дано не столько благодеяния, сколько, как видно, возможности для погибели. И тот замечательный поэт произнёс, не сомневаясь: "Нет живого существа несчастнее человека". Впрочем, если ничтожен для тебя авторитет языческих корифеев, сам святой Экклезиаст, не сомневаясь, писал: "День смерти лучше, чем день рождения".

Столько о зле, но теперь о благе. Усвой мысль, сколько забот и тягот доставляют богатства, от коих ныне ты не можешь освободиться. Насколько больше алоэ, чем мёда, горечи, чем сладости, приносит жена, из-за чьей любви ты боишься смерти. Сколько волнений приносит обучение детей, их болезни и постыдные поступки. Присовокупи всегдашнюю склонность души человека к худшему. Так что, если не для всех, то уж для большинства верно высказывание Августина: "Кто старше, тот и неправеднее". Наконец, справа положи удобства сей жизни, а слева - неудобства, и взвесь краткость всех возрастов, через которые мы проходим. Детство вообще не чувствуется, юность пролетает, будто кто гонится за нею, молодость исполнена различных забот, старость застаёт врасплох неразумных. Что же всё это представляет в сумме, если не точку в той вечности, к которой мы движемся, если прожили благочестиво, и которой лишаемся, прожив нечестиво. Созерцание вереницы вещей не есть облегчающее средство против страха смерти. Другое, и более действенное, то, что Господь, умирая, свершил для тебя, дабы смерть, которая ранее была переходом в преисподнюю, ныне стала бы дверью в небо, и что прежде было началом вечных мук, теперь сделалось бы доступом к небесным радостям; чтобы смерть для верующих во Христе стала не только не проклята, но и всячески благоприятна. И Он дал нам вернейшую надежду, что не пропадёт никакая часть человека, и тела воскреснут к жизни в новейший день, и уже в прославленные эти тела возвратятся путешественники - души, не как в тяжесть, но как в отраду. И из смерти сразу попадает на место суда, чтобы избавиться от того, что нас ныне мучает.

Остаётся из всех ужасное зло, воспламенённое в один костер, из которого Тартар отказывается хоть что-либо возвратить, всё пожирая и никогда не возвращая поглощённое. Это - бездна отчаяния, и, как говорится в Апокалипсисе, "смерть вторая". Всякий поразмыслит, какова сия жизнь, где бессмертие есть худшее зло, где самое мучительное - демоны и сообщество с нечестивыми людьми, где никогда не гаснущий огонь, по сравнению с которым наше пламя - чистый лёд. Прибавь сюда, что это пламя - наименьшая часть таковых страданий, что человеческий рассудок их не представляет, как и счастье благочестивых. В несчастьях, в бедах тяжелейших и длительных всё же даётся надежда на облегчение, словно звёздочка, мерцающая вдали в кромешной мгле, но геена, вместе с наивысшим злом, обладает и наивысшим отчаянием. Этот ужас превосходит любой другой ужас, но и его однако Искупитель смягчает для нас. То есть Он устрашился в саду, и был охвачен смертельной тоской, когда истекал кровью, - это слабость нашей природы. То, что Он воскликнул, распятый на кресте: "Боже Мой, Боже Мой, почему Ты оставил Меня? - это, показывает, что душой Он глубоко почувствовал ужас геенны. Что же остаётся покинутым Богом, если не крайнее отчаяние? Не должно удивлять, что на Себя принял это преходящее состояние Тот, Кто принял на Себя грехи всех, чтобы зло, непобедимое для человеков, сделать в милосердии своём победимым. И не уменьшает это достоинства Искупителя, но показывает невыразимую Его любовь к роду человеческому. Вдохновлённый подобным Давид говорит в Псалме: "Охватывают меня печали смерти, и изобилие несправедливости беспокоит меня, и захватывает меня петля смерти". Мы геенну заслужили, Он ужаснулся для нас, чтобы, если подобное чувство овладеет нашими душами из-за преступной совести или из-за слабости нашей натуры, не оставались бы мы сами по себе, но во внимательных очах Христовых, даже отчаиваясь, надеялись. Отчаиваться позволено плоти, отчаивается разум, но из самой глубины вера взывает к Господу, как Иона, уже проглоченный, из чрева китова воззвал и был услышан. На это ведь указует и псалом, где прилагается: "В терзании моем взываю к Господу, и к Богу моему обращаюсь, и услышал меня из святого Храма СВОЕГО". Храм Бога есть Церковь; она есть крепость веры, город Сион силы нашей. Так что, если кто-нибудь из самой бездны осветит мольбу еще и живой искрой веры, то будет услышан. Следовательно, когда люди погружены в бездну, вера всё же восклицает вместе со святым Иовом: "Даже если мучает меня, буду надеяться на Него". Ведь это согласно с уверенностью закона учителя Авраама: "Против надежды в надежду верить". Доброта Господа усмиряет и подавляет такое зло, такие беды настолько, чтобы они могли нас беспокоить и устрашать, но не в силах были бы погубить; поистине, даже крайние убытки оборачиваются для нас к вящей выгоде. Чем же может повредить грех примкнувшим к Христу? Чем? Если там, где изобиловал грех, изобилует и благодать, и более Он возлюбил того, кому более отпустил грехов? В чём преуспеет Сатана, нападающий на члены Христовы? В чём, если увеличиваются награды их, и венец освещает их?

И даже зло смертного состояния, общее у нас и с благочестивыми, и с нечестивыми в равной степени, мягкость Искупителя обращает для нас или к выгоде, или к лекарству (впрочем, и это к выгоде). К выгоде, если свободные от греха, терпеливо возносим к Господу любовь за всех; к лекарству, если то, что остаётся в нас, следует очистить операцией или прижиганием, или горьким снадобьем. Для этого существуют болезнь, бедность, старость, вдовство и всё остальное, чем наполнена вся жизнь человеческая. Если нами завладели отчаяние и поношение, то это инструменты Сатаны, и вместо лекарства - яды. А если столько от этого претерпевают, потому что спастись не могут, те, многие в числе, кто душой не познал Христа, непрестанно мучаясь смертью, - это суть скорби природы. Если же словно из благосклонной родительской руки, послушно и даже с чувством благодарности помышляя, сколь более тяжко мы заслуживаем, и сколь более страшно Христос невинный претерпел за наши заслуги, то нет уже скорби, но есть целительное лекарство или приумножение небесных даров. Там, на небесах, следует принести благодарность милостивейшему Родителю, который кнут Сыну передал, но иногда излечивал мягкими и кроткими лекарствами язвы наши, чтобы пожалеть в веке грядущем. Достойна восхваления доброта нашего Властителя, который многих Своих наделяет мужеством и венчает величием.

С обеих сторон польза: разве не видна польза, когда, излечиваясь от опасной болезни, человек проглатывает горькую пилюлю, лёгкое и временное мучение, и изгоняет опасность смерти и вкушает сладость постоянного здоровья; или когда воин из-за одночасового боя, всю жизнь стремится к наивысшему богатству и наивысшим почестям. И всё это при любом условии Господь наш милосерднейший приводит к Себе, если только ввысь к этому предпочтительному знаку глаза возведём. Приводит к Себе всё зло наше, и обращает всё зло в нашу пользу и славу Себе, чем приобщает нас через веру к Себе. Что же выигрывают те, кто, обратив глаза на вещи бедственные от Христа, на Бога ропщат? То страдание, которое должно терпеть по необходимости, они себе удваивают, или, вернее, удесятеряют, и зло лечебное обращают для себя в смертельный яд. Это, бесспорно, высшая и надёжная философия, и если некто, будучи здоровым и сильным, усердно упражняется в размышлении о смерти, то его смерть не захватит неподготовленным.

Из того, что сказано, можно исчислить четыре вида смерти: духовную, природную, преобразующую и вечную. Природная есть отделение души от тела. Духовная есть отделение душой от Бога. Подобно тому, как душа есть жизнь тела, так и Бог есть жизнь души. Эта смерть производит природную смерть, что неизбежно связано, как благоразумно и благочестиво полагали старые теологи. Из обеих этих смертей рождается смерть: в геене, если соединяются между собой смерть духовная и смерть природная. Ведь после смерти тела нет места раскаянию. Остается смерть, преобразующая нас из образа ветхого Адама в образ нового Адама, который есть Господь наш Христос. Эта смерть есть отделение плоти от духа. И не будет удовлетворительной эта борьба, и нет никакой надежды на победу, если Дух Христа не поможет немощи плоти нашей. Но благодать Его убивает в нас ветхого человека, чтобы были мы водимы уже не духом нашим, но Духом Божьим, и не для себя жили, но жил бы Христос в нас. И я не знаю, чтобы смерть, более счастливее чем эта, выпадала кому-либо на долю в этой жизни. Но милосердие Господа считает достойным восполнять собою то, чего у нас не хватает по слабости. К такой смерти должно стремиться и всю жизнь со всем усердием о ней должно размышлять. Подобно тому, как писал Павел коринфянам: "Всегда носим в теле мертвенность Иисуса Христа, чтобы и жизнь Иисуса открылась в теле нашем". И он призывает: "Умертвите земные ваши члены". Не приказывает вырвать глаза или отрезать руки, или проклясть единородные члены. Но какие члены? Он добавляет: разврат, грязь, похоть, греховное вожделение и алчность. Толпа человеческая оплакивает умерших, но святой Павел благославляет смерть: "Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге". Эта смерть - мать жизни духовной, подобно тому, как грех - отец смерти духовной, и даже смерти в геене. Но наоборот в эту смерть поколениями несут себя большинство смертных.

Как мы ужасаемся при воспоминании о смерти телесной! У древних для этого был ненавистный кипарис, который имели обыкновение наряжать в траур, и сельдерей, которым опоясывали могилы. И сегодня есть такие, кто употребляет дым редких благовоний для заклятий, чтобы, как я полагаю, по I этой же причине окуривать захоронение. Но смерть ' духовная ужаснее шестисот смертей телесных, и к ней, вдобавок, стремимся с ликованием, торжествуя, когда творим зло, и радуясь из-за вещей худших. Когда опасность, что душа покинет это несчастное тело, проходит, мы чувствуем себя счастливее вышедшего из темницы на свободу узника. Насколько более справедливо это чувствовать всякий раз, когда мы подвергались опасности, что Бог откажет душе нашей в жизни вечной. Дом, в котором есть покойник, мы зовём скорбящим и проходим мимо поскорее, потупив взгляд. Напротив, разумный человек рассудит намного вернее, что лучше идти в дом скорби, нежели в дом застолья. В скорби опечаливаемся природой. Но эта печаль производит в нас непреходящее здоровье, потому что она от Бога, ибо пока призывает Он нас снова и снова к раскаянию, значит не отдаёт нас греху навечно. Счастливо разнятся те скорбящие, кто оплакивает телесную смерть другого, от тех, кто принимается скорбеть о себе самом, погибнущем смертью более тяжкою. Что же предпочтительнее: проглотить горькую пилюлю, чтобы кратковременным мучением получить постоянное здоровье, или выпить на пиру сладкий яд, чтобы краткое наслаждение привело к гибели?

Но какое множество вещей не имеет никакого смысла, так что пьяные поют в публичном доме, рукоплещут себе те, кто приумножил свои богатства, торжествуют те, кто преступными средствами пролез к славе. Не толпа ли людская призывает жить, утопая в роскоши и наслаждениях? Но те, кто так живут, дважды мертвы. Во-первых, потому, что не имеют Духа Божьего, затем потому, что уже сейчас - дети геены.

Подобно тому, как плотская жизнь благочестивых смертных проходит в службе Богу вместе с Христом, точно так же в том, кто отдал себя плоти, скрыта смерть в геене и эта участь им до страшного суда.

Грешника в этой жизни только надежда отделяет от геенны. Доколе дышит человек, есть надежда на прощение. Однако еще и еще раз следует заметить, что надежда, не проистекающая от веры и любви, просто обманывает нас. Так льстит себе некто: я молод, наслаждаюсь этим миром, зато в старости позабочусь о благочестии. Но, чудак, что сулит тебе старость? Другой говорит: пока я в цветущем возрасте, буду ублажать себя, а когда женюсь, начну жить благоразумно. Но, льстящий себе, откуда знаешь, будешь ли ты жив послезавтра? Возможно, есть такой, кто думает так: когда-нибудь стану монахом, тогда буду оплакивать прегрешения жизни, а пока стану наслаждаться миром. Кто обещал тебе, что жизни хватит, чтобы исполнилось желание покаяться в стремлении к наслаждениям? Но может ли кто-либо быть уверенным в этом? Только любовь Христа в силах вернуть грешника к сердцу Его. Но Он свободно дает тем, кому хочет, и когда хочет. Несомненно, что это касается грешника, уже сейчас находящегося в геенне. Но не страшная ли слепота это, что человек, находящийся уже в таком ужасном состоянии, намечает себе день, в который намерен исправиться? Ему, упавшему в яму или брошенному в темницу, хорошо видна торопливость ведомых. Из ямы призывает он поддержки человека и, находясь в такой беде, не молит непрестанно Бога о помощи, который единственный воскрешает мёртвых.

Всякого, кто усердно размышлял в жизни о преобразующей смерти, сильнее испугает смерть духовная и смерть в геенне, и меньше напугает смерть его тела, которая не отделяет от Бога, но ближе соединяет с Богом, кладёт раз и навсегда конец всем печалям, которые докучают в этой жизни со всех сторон, и переносит в вечный отдых. Ты скажешь: переносит в покой, но души благочестивых. Правильно! Смерть же грешников ужасна. Следовательно, пока живёшь и пребываешь в силах, де лай так, чтобы оказался ты в числе праведных. Вед прав и тот, кто сердцем познал и проклял непра ведность свою, и, устрашённый геенной, бежал к убежищу Божественного милосердия и целитель ным лекарствам раскаяния. Но те, кто всю жизнь как будто они бессмертны, предавались своим стра стям, к голосу Бога, всякий раз так ласково призы вавшего к раскаянию, были, как говорится, словнс "глухие с торонейского побережья", удивительнс ли, что будут в замешательстве, когда крайняя необходимость станет награждать их, когда придави' их последняя неизбежность? И тогда, вместе с болезнью, приходят не кто иные, как врачи, наслед ники, предъявители завещания и претенденты нг него, кредиторы и должники, жена и дети, экономы и слуги, друзья и враги, похороны и погребение, исповеди, распределение и разборы, восстановление и умилостивление, различные угрызения совести, и, наконец, догматы веры. Добавь сюда -мир, который, из-за чрезмерной любви к нему, он оставляет против воли. Сверх того, сама смерть тела, к которой он не готов. И, наконец. Сатана, который тогда мучит его всеми способами, геенна, навязывающая, приносящая все личины своих страшилищ. Разумеется, для этой вереницы дел не хватит такого кусочка времени, но все старания следует направить к тому, чтобы к этому концу и к тяжелейшему этому бою человек пришёл как можно лучше подготовленным. Кто-нибудь спросит: каким образом можно сделать? Послушаем хорошего совета Экклезиаста: "Помни,- говорит он,- Создателя в дни юности твоей, до того как пришло время скорби твоей". И было сказано еще: "До суда готовь справедливость свою, до слабости употребляй лекарство и до суда спрашивай себя, и обретёшь умилостивление во взоре Бога. До слабости низменное открой в себе и вовремя обнаружь немощь свою".

Целительный был бы совет, если бы известен был нам день смерти. Теперь же гораздо более следует так делать, что все дни должно иметь как последний день, так как не знаешь, когда он наступит. Пока мы живы и здоровы, устраним, насколько это возможно, пустяковые дела; и прежде чем недуг прикуёт нас к постели, приведём в порядок дом наш. Прежде всего нужно помнить Создателя, дабы через искреннюю исповедь и раскаяние соединились мы с Ним в любви. Проверяем совесть нашу, удаляя всё, что найдём в ней враждебного Богу, чтобы, когда болезнь протолкнёт нас к судилищу Бога, нашли мы умилостивление. Те, кто в цветущем возрасте не склоняет головы перед Богом, - разве не видим мы, как унижаются они, если тяжёлая болезнь угрожает смертью?

Но насколько угоднее Богу, если вместо того, чтобы запоздало проклинать недуг, мы сразу принимаем Его по доброй воле. Повергнем себя во взгляде Божьем вместе с евангельским мытарем и грешницей, слезами, милостыней, молитвами и другими благочестивыми делами умилостивляя гнев Божий, и смертное недомогание будет также временно, как и жизнь наша.

Некто пугается Писания, как будто там скрыты некие скорбные предначертания. Это - слабость нашей плоти. Напротив, Писание, друг мой, создано не для того, чтобы ты умер скорее, но - спокойнее. В этом случае намного счастливее удалиться в монастырь от мешающего достояния, чтобы всё наследство со всеми заботами оставить детям. Впрочем, у кого есть дети, или братья, или другие законные наследники, тот должен предусмотреть, чтобы при разделе имущества не вспыхнула вражда между братьями или родственниками, а у кого нет - чтобы не оставить после себя возможность для преступления и грабежа. Короче, так нужно это всё распределить и решить будучи здоровым, чтобы не было нужды неуместными заботами такого рода терзаться в болезни. Далее, если некто замешан в какие-нибудь запутанные дела, например, о браке, о церковных должностях, об обетах, о помиловании или примирении, - такие дела надо разрешать в добром здравии, не оставлять эти треволнения на последний день.

Правильно поступают те, кто, умирая, прощает оболганных наследников; но более обдуманно поступают те, кто делает это в здравии, потому что часто ошибочно исполняют. Равным образом правильно поступают те, кто, готовясь к смерти, слагают с себя обиды к тем, кто их оскорбил, и, в свою очередь, просят себе прощения, если пред кем-нибудь как-то провинились; но более угодно Богу и для спокойствия совести безопаснее, если то же сделать здоровым, не из страха смерти, но из любви к Христу. Правильно поступают те, кто завещает часть своего состояния в помощь беднякам, но много любезнее Христу жертва, если при первой же возможности в меру облегчишь бедность. И не всегда достанется нуждающемуся то, что предназначил ему умирающий, а если и достанется, то уже не твоё это, а другого - то, что отдано.

Большинство больных такого рода, что не имеют уже времени принять решение; разве не упоминал я о внезапных и неожиданных случаях, пусть не всех они настигают, тем не менее все их ожидают, ибо могут всех поразить. Таким образом настиг случай того евангельского глупца, который, рассчитывая на долгую и сладкую жизнь, услышал вдруг: "Этой ночью похитят у тебя душу твою". Все молят о предотвращении смерти внезапной и непредвиденной. Ведь отовсюду слышим голос: "От внезапной и непредвиденной смерти избави нас. Господи". Чего же молят таковые? Разве не всегда неожиданная смерть ненавистна? Вовсе нет. Верно всячески заранее приготовиться к смерти, предваряя её благой жизнью. Почему же не молимся мы так: "От дурной жизни избави нас, Господи".

Но где вовне мы найдём смерть непредвиденную, которая в любом смысле ежедневно наполняет нас? С детства нашего что же мы слышим, если не стоны умирающих? Что другое мы видим, если не жестокую гибель, не траурные процессии? Не могильные памятники и эпитафии мертвецам? Если другие нас мало трогают, - сколько раз смерть щипала нас за ухо гибелью близких и родственников, напоминая нам о такой же неотвратимости природы, и друзей, с которыми взаимная любовь связывала нас теснее, чем родственников соединяет природный союз? А если и этого недостаточно - сколько раз нам самим напоминает о себе наша бренность? Есть ли среди нас тот, кто несколько раз в жизни не подвергался смертельной опасности: буря или разбой, война или землетрясение, чума или болезнь? Куда бы ни обратился ты, смерть затаилась в засаде. Дом для каждого - безопасное убежище. Но сколь многие погибли под рухнувшей кровлей? Земля - твёрдая почва, но разве не оседает она иногда, пожирая государства? Сам воздух, которым дышим и живём, часто несёт смерть, точно также, как пища и питьё. Наконец, голод и жажда разве не угрожают каждодневно гибелью, если не употребишь лекарство? О чём бы не говорил человек, всё напоминает о смерти. То же самое доказывает нам, что мы люди и смертны. Так чего же добиваются те, кто молит о предотвращении непредвиденной смерти, если не порицания собственной недальновидности? Ведь для неподготовленных смерть всегда неожиданна, даже если в столетнем возрасте придёт. Неожиданной называешь, а не видишь, что ты во всех отношениях смерть в себе носишь? Так был непредвиден потоп для нечестивых, смеявшихся над провозвестником праведности Ноем, пока он готовил ковчег, едящих, пьющих, сожительствующих, как будто угрозы Бога до них не касались. Так непредвиденно пришла гибель к содомистам, насмехавшимся над уходящим Лотом. То же произошло с ниневийцами, пришедшими к раскаянию только от проповеди Ионы. Всякий, кто узнает на себе гнев Божий, ожидает наказания каждое мгновение, нисколько не уклоняясь, по примеру Давида. Ужасен гнев Господен, но если сами себя низвергнем в раскаянье, в гневе своём Он вспомнит о милосердии. По Иониному предупреждению ниневийцы обратились в раскаяние. Но мы, оставаясь глухи к многочисленным предупреждениям Господа, молим об отвращении смерти неожиданной.

Столько примеров и назиданий внушает нам в забывчивой медлительности нашей, чтобы в любой момент были мы готовы, как пример Лота, Ноя и тех, кто был раздавлен рухнувшими башнями? Прибавляет подобное о тате в ночи, о верном домоправителе, о десяти девственницах, и всякий раз возглашает: "Бодрствуйте, ибо не знаешь ни дня, ни часа". Каким же образом придёт к нам смерть нежданная? Придёт она, но к непредусмотрительным, а точнее сказать, к глухим, слепым и неразумным; мы же обращение Господа слышим и своими глазами видим то, что Он нам показывает, и чувствуем то, чем Он нас отовсюду тревожит. И не важно, что Доминик видел, как говорит в своём сочинении, о последнем дне мира. Ведь человеку последний день жизни и есть последний день мира. Все знают, что по истреблению мир придёт к всеобщему суду, но всё же души поодиночке, как только оставят тела, предстанут перед своим судом, особым судом, нам неизвестным. Господь пожелал, чтобы срок обоих дней оставался нам неизвестен, в этом высказывая снисходительнейшую любовь к нам. Ведь когда мы видим ныне нестерпимое богатство и жестокость уродцев, что будут говорить они, если узнают, что жить будут долго? С одной стороны, немощные, как все смертные, узнав, что доживут определённо до старости, будут, в этом случае, откладывать размышление об уходе из жизни. С другой стороны, если узнают, что мало дней жизни, будут жить в томлении и печали, и многие деяния, полезные государству, оставят на правителей.

Теперь ясно, сколь благоразумна предусмотрительность Господа нашего, так как смерть для всех людей до такой степени определена, что каждый знает, что умрёт, также точно, как знает, что родился, и потому ни знатные, ни простолюдины не могут соблазниться пустой надеждой. С другой стороны, день смерти слишком неопределёнен, так что Господь не захотел открыть его даже Своим дражайшим. Он так сделал, чтобы нечестивые меньше вреда принесли добрым, и добрые, таким образом, удерживались от злых дел, будто на следующий день предстоит умирать, и так они устремляются к добрым делам, как будто жить долго будут. Кто же хочет знать о себе, те прибегают к услугам хиромантов, астрологов, физиогномистов, вакхических жрецов (дионисийцев), многочисленных халдеев и магов, чтобы узнать продолжительность своего века. Восклицает Экклезиаст: "Не знает человек конца своего". И мы хотим узнать о конце нашем от них, не знающих своего конца? Или Христос захотел, чтобы мы знали вечную истину, потому что знание это не освобождает от страха смерти, - потому помимо Христа учатся они у пустых людей? Или христианам по душе пример нечестивого Саула? Что же ему принесло злодеяние, если не двойную погибель?

Есть и такие, и вовсе не дурные люди, кто вымаливает у Бога какой-либо определённый род смерти, молят, чтобы погибнуть в определённом образе мыслей, чтобы в то время успеть покаяться и исповедаться. Более благочестива просьба тех, кто просит о смерти, наименее тягостной для близких их. Ведь эта просьба от любви проистекает. Но твёрже вера у тех, кто и род смерти, и продолжительность болезни препоручает Богу. Знает Он, чем нас освободит, и что для нас наилучшее, - то и даст. Есть бесчисленное множество форм смерти, и среди них некоторые - ужасны: или настигнет внезапно, так что некто прямо в застолье умрёт; или несёт тяжкие и долгие мучения, как паралич и ишиас; или имеет отталкивающий вид, как некоторые чернеют, захлебываясь мокротой; или отнимает язык и здравый рассудок, как апоплексия, помешательство и лихорадка. И другие всяческие виды смерти поражают людей, так что люди себя убивают, бросаясь в пропасть, либо верёвкой стягивая горло, либо пронзая себя мечом. Есть такие болезни, повреждающие рассудок, кои народ прозвал одержимостью демонами. Среди таких был некий человек, монах, одержимый демоном, страдания которого Златоуст, любя, облегчал.

Впрочем, есть смерть определённо нечестивая, и христианское благочестие требует молиться о предотвращении ее и страшиться. И напротив, видим, что некоторые угасают так тихо, что кажется, что они не умерли, а уснули. Но из того, кого какой вид смерти настигнет, нельзя ни о чём судить. И те, кто вместо сопоставления деяний человека рассматривают его бесславную, тяжёлую смерть, как законное наказание, - те судят случайно. Не может произойти, чтобы четвертованный подстрекатель мятежа попал в сообщество с ангелами; другой же, умерший во францисканской рясе и похороненный согласно обряду, изгнан был в преисподнюю. О том Бог позаботится. Различными способами Бог упражняет и очищает своих. Как я уже сказал, безболезненная смерть не обязательно проистекает из хорошей жизни, а добродетельная жизнь не обязательно предшествует хорошей смерти. Некоторые стремятся перед смертью к полной исповеди, помазаннию маслом и евхаристии; схожие личности, как видно, и те, кто иногда оставляет Крещение на самый последний день, и не прежде приглашают крестителя, чем врач признает, что в его искусстве мало защиты для больного.

Почему мы стремимся однажды достичь того, что ежедневно с рождения нам и должно, и возможно? Наилучший же совет, что всякий, прежде чем отойти ко сну, совесть свою тщательно иссповедует, и если какое-нибудь прегрешение обнаружит, бил бы себя в грудь, со слезами испрашивая себе милость Господа, и слёзно вымаливал Божественной помощи с четким намерением исправить свою жизнь. И никто не скажет, что не имеет времени сделать это из-за различных дел. Для столь необходимого дела достаточно четверти часа. Недолго произнести: "Согрешил я, прости". И этого достаточно, если говорится от сердца.

Никто, отходя ко сну, не скажет с уверенностью, что проснётся. Искренняя исповедь у священника, трижды или четырежды (или чаще в году) очищать совесть, - это придаёт наибольшее спокойствие и, по крайней мере, помогает умирающему не робеть на исповеди. С другой стороны, в момент смерти большое утешение - размышление о смерти Доминика и о сообществе со всей церковью, кое есть тело Христа. Полезно и в том, и в другом упражняться в жизни, чтобы частым повторением перевести это в привычку, привычку - в обретение, свойство - в натуру. Если совесть наша очищается от всякого следа греха, то выходит так, что мы причащаемся многократно хлебом мистическим и пьём из мистической чаши, поскольку это ведёт нас в два Таинства: исключительную любовь главы к членам тела своего и теснейшее сообщество, связь членов между собой. Что бы хорошего ни было в теле, всё это проистекает от его главы - Христа; что же есть хорошего в теле, то общее для всех членов.

Как в теле живых существ различаются члены, предназначенные для различных действий, так индивидуальное в сообществе существует, чтобы, как учил святой Павел, "если печалится один член, печаль ко всем достигла; если радуется один член, слава всему сообществу". Об этом, разумеется, говорится в Символе апостолов: "Святая Церковь - сообщество святых". Как в теле животном природа всё объединяет, так в теле мистическом - любовь, благодать Христова. Набожно поступают те, кто чувствуя близость смерти, посылают в монастырь, чтобы там молиться за страждущего. Но более действенное утешение, если больной размышляет, что Вселенская Церковь тревожится за свой член. Когда же говорю я "Церковь", то говорю о блаженном и многочисленном сообществе, кое наполняют пророки, апостолы, все мученики и девственницы, в коем Бог объединил все дорогие Ему души. Это вселенское братство молит постоянно Христа про единый член, где бы то ни было опасно заболевший, и своими заслугами, благодеяниями и молитвами страждущего поддерживает. И не важно для тебя, что Церковь эта не видна глазу. Не видишь ведь душу свою, чьим благопроизволением живут и движутся все члены тела. Не может быть бедной церковь, соединённая со столь богатой главой, "в которой вся полнота Божественности воплощена", не может ее покинуть член, поддерживаемый тысячами святых. Из любви и благоволения к нам Глава наш подвергся крестной муке ради нашего освобождения. Всё это в памяти своей повторим всякий раз, как с верой и должным благоговением причастимся телом Господним и кровью Его. Вспомним также, что все мы - одно тело, которое Его хлебом питается и из Его чаши пьёт. Не будет падать духом тот, кто, имея даже член немощный и усталый, голову имеет всё же всемогущую, и чтобы не увидеть себя покинутым, получает помощь от заслуг и молитв всей Церкви. От размышления о таких вещах тот, кто упражнялся в жизни в них с любовью, в смерти ещё большее утешение примет.

Лучшее в этих рассуждениях, чтобы смерть не застала нас неожиданно и непредвиденно. Должны быть оставлены любимые дети, дорогая жена, близкие друзья, сельское хозяйство, величественные построения, огромные богатства. Но воин Христа помышляет, как пренебречь всем этим; душа его как бы охраняет лагерь тела, во всякий момент ожидая звука трубы Императора, по которому надлежит вступить в сражение, всегда воодушевляясь таким голосом: "Позаботься о домашних твоих, ибо умираешь и не живёшь". Тело имеет не для дома, но для шатра походного, и не может спрятать там сокровища свои, но что для одного дня достаточно, в поясе носит, всегда бодрствуя на страже, всегда вооружено для боя против неожиданного нападения врага, не уклоняясь от опасности, лишь бы угодить Императору, Чьё имя носит. "Воинская служба - жизнь человека на Земле", - говорил св. Иов. Новобранца этой службы ободрял премудрый Сиpax: "Отдавая себя в служение Богу, стой в справедливости и страхе, и приготовь душу твою к искушениям". Профессия воина Христова - быть слугой Господу. Воину следует быть тщательно подготовленным к битве. "Стой в справедливости", а не в гордыни, которая поднимается против Бога. Спят и покоятся воины сего мира. Но воин Христа стоит, снаряженный для всякого доброго дела.

Лучшее же дело - хорошо умереть в Господе.

Наибольшую же уверенность против Сатаны даёт жизнь, прожитая честно. Вера не знает места встречи с врагом, надежда не поддерживает заболевшего, любовь изобилует стоящим и на страже. Но если жизнь, прожитая честно, прибавляет уверенности, почему прибавлено "в страхе"? Если ты справедлив, чего боишься? Если несправедлив, как стоишь? Сей страх не есть отец отчаяния, о коем Соломон сказал: "Мрачный страх низвергает, как любовь выбрасывает наружу". Но лучший страх в ночи. Святой страх сыновний остаётся во веки веков. "Кто стоит, - сказал апостол,- пусть смотрит". И далее: "Если стоишь в вере, не вознесись разумом, но бойся". Есть святой страх Господень, поощряющий добродеяния и отвращающий от злого, и есть гадкий страх раба, завлекающий в слабость. "В страхе я ушёл и спрятал талант свой в земле", - сказано. Но страх, спутник справедливости, делает так, чтобы мы, не доверяя другим людям, более ревностно охраняли Дух свой и более зорко служили дару Божьему.

Кроме того, вся справедливость человеческая, как бы ни была совершенна, всякий раз дрожит, вызываемая на суд праведности Божьей, ибо во взгляде Его найдётся неправедность и в звёздах земных, и в ангелах. Почему же мы, слабые, обитающие в глиняных жилищах, страшимся того суда, о котором Иов, подвергаясь от Бога, сказал: "Боятся все дела мои". И Павел, воин более испытанный, чем Иов, подвергаясь испытанию от Бога, говорил: "Не знаю во мне никакого зла, но не оправдан в том". А затем: "И приготовь душу твою к искушению". Различны формы искушений, которым подвергает Бог воинов своих, но самое тяжёлое искушение - смерть. Тогда, подбирая близкое сравнение, не стычка происходит, а высшая сила с Вселенной сражается. К этому конфликту всегда должен быть подготовлен дух. Что же сделает воин, неискушённый в битвах, который никогда не сталкивался с врагом, который не знает ни его воинов, ни его хитростей, уловок, ловушек, ни своей храбрости? Вести войну с известным врагом - большая часть победы. Ведь сильнейший воин, могущественный вождь св. Павел сказал: "Чтобы не окружил нас со всех сторон Сатана, не пренебрежём же размышлением этим".

Что удивительного, если тот, кто знает уловки и столь часто вступает в рукопашный бой, знает все виды опасности. Но приближает себя к огню тот, кто провозглашает, какое он завершил строительство, а сам лишь чуть возвышается над фундаментом. Также случается иногда так, мы видим, как бывает в войске мирском: кто кажется боязливым лагере и бледнеет при звуке трубы, в самом сражении показывает себя сильнейшими. (И напротив, те, кто в безопасности кажутся весьма смелыми, в самом бою оказываются самыми трусливыми). Таковы суть те, кто здраво готовит покой и безопасность своей совести, подготавливая себя к последнему дню, желая страстно бежать из этого бедственного мира. Верно полагают некоторые, что Христос нам обещал жизнь и за грехи наши расплатился, не взирая, какого рода были наши деяния, добрые или злые. Одного того достаточно, если веруем, что спасёмся.

Но ближе к истине те, немногие из них, кто, находясь в добром здравии, покидает эту безопасность, сильно страшится, чем ближе день этот, мучит их последнее испытание, потому что несёт оно истину. Воодушевляются они, поскольку непозволительно было бы сомневаться в обещании Божьем, но никто не страшится более тех, кто не сомневается в обещании Божьем. Ибо кто не верит и живёт нечестиво, что приносит всем людям смерть и подготавливает геенну и наихудший конец, - те меньше боятся смерти. Вера же рождает в нечестивых страх Божий, который есть начало мудрости, если верить св. Иову: "Страх Божий есть сама премудрость, разумность, отвращающая от зла". В третьей главе Лука говорит, устрашённый проповедью Иоанна Крестителя, который призывал к раскаянию, указывая, что уже лежит секира при корне древа: "Что же нам делать?". Но если не поверил Лука Иоанну, не сказал бы: "Что же нам делать?" Подобно в "Деяниях апостолов" большинство, испуганное проповедью Петра, страхом, рождённым верой, умилявшим сердце, сказано Петру и остальным апостолам: "Что нам делать, мужи, братья?" Никак нельзя будет сказать, что вера не превносит в совесть стимулирующий её страх геенны. Понятно, что это смятение, живущее в человеке благочестивом, рождается не из отпадения от Бога, сулящего и грозящего, или из недоверия к положениям веры, или из сомнения в эффективности обрядов, таинств, какие имеются из смерти Христа, но происходит оно из сознания нашей немощи, которая велика, как я заметил, в нас, насколько возможно.

Должно верить, что всякий, кто с верой примет таинство Крещения, получает дар освобождения от всех преступлений, но не должно верить, что крещёный свободен от всякого греха. Ведь может статься, что в этом человеке есть нечто особенное, препятствующее силе таинства. Также следует думать о таинстве исповеди (покаяния). Нечестиво сомневаться, освобождён ли от греха тот, кто правильно принял это таинство. Но не еретично сомневаться всё же, свободен ли тот или другой от греха, потому что ничего неизвестно нам о специальных препятствиях. Исключаю я единичное и очевидное откровение или непререкаемый авторитет, хотя не отражено это в Писании или не освящено властью Вселенской Церкви, кое обвиняет в противоположном.

Это колебание не есть неверие, но религиозная скромность, всей душой подчиняющаяся повелению и решению Божественному, даже если скрыто в нём проклятие человека. И всё же человек не будет проклят, но это самоподчинение заслуживает освобождения от греха, если с религиозным трепетом связана исходящая из милосердия Христова уверенность. В нас самих надежда должна вырастать одновременно с семенами веры и любви. Точно так же следует думать об обещании Писаний. Не от Бога, который не может лгать, но от нас самих происходят основания для сомнения. Но сколь немногие из нас выделяются страхом, как должно, имея такого Господина, и любовью, как должно, имея такого родителя? Не сомневайтесь же, верен ли Бог в обещании, но сомневайтесь в себе, достойны ли обещания? Вера, надежда, любовь, страх - это дары Духа. Узнал же теперь всякий, что вера и любовь, которые он имеет, суть дары такого рода, которые возвращают нас, благодарных, к Богу, и содействуют нашему вечному спасению. Подобно Бог через Сына обещал прощение всем преступлениям, но один раз, через Крещение, если принято оно правильно. Впрочем, много ли среди нас тех, кто белые одежды, подаренные в Крещение, не испачкал всячески? Если человек раскается, сокрушит себя, всем сердцем обратившись к Господу, и сердце его поистине сокрушённое и смиренное, то получит помощь. Восклицает Креститель: "Сотворите же достойный плод покаяния". Кто решится присвоить себе то, что достойно ненавидеть, и отречется от грехов своих?

Бог грозит гневом Своим и поправшим Его наставления. Сколько же раз мы нарушали их, забывая страх перед Богом. Сколько бы ни искал ты, не найдёшь того, кто боялся бы Бога живого, так же как гнева властителя или суда людского. Сколько же раз бывает, что человек любит больше человека, чем Бога, претерпевая во имя смертного друга то, отчего отказывается во имя вечного Бога. Право же, остановился я на этой мысли, чтобы показать, что уверенность благочестивых людей всегда сочетается с религиозным трепетом, исключая немногих, коих Бог пожелал сделать исключительно особыми для поощрительного примера всем, но достаётся это немногим. Более верно надеются с большим основанием на милосердие Господне те, кто содрогаются перед судом Его. Соответственно, те, кто говорят: "Верь, что ты будешь спасён, и ты спасёшься", - вдвойне грешат. Ибо, если говорится это сколько-нибудь из веры, то молитва эта Спасителю, если же от плоти, глупо говорить "верую", почти как верить в нечто общеизвестное, хотя это открыто, так что я не знаю, уверены ли мы, или дар веры в нас.

Человек не то что о других людях, но и о самом себе часто не знает, хотя нет ничего сокровенного, что могло бы обмануть Божьи очи. Сердце человека неисповедимо для нас, но не скроется никакая грязь в сердце для Того, кто Сам создаёт сердце. Нам часто видится благочестивым тот, кто нечестив в глазах Бога, чистым тот, кто нечист. И так бывает, что человек верит, что он свободен от грехов, хотя по незнанию совесть его повреждена. Почему же это до нас не доходит, хотя говорится в псалме: "Кто думает о грехах? От тайных моих очисти меня, Господи". Наилучшее убежище есть - с религиозным трепетом правосудия Божия взывать к милосердию ЕГО и вместе с псалмопевцем говорить: "Не вступить в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается в глазах Твоих никто из живущих". Этому суду никто не сможет противостоять, когда содеянное нами взвешено будет на Божественных весах, если только милосердие не превзойдёт осуждение. В том же псалме сказано ранее: "В истине Твоей услышь меня, в справедливости Твоей". Всякий, кто желает быть услышанным, и кто желает быть услышанным в истине Божьей, оставит свою робость, зная, что один Бог - истинен, всякий же человек - лжив. И кто хочет быть услышанным в справедливости Божьей, пусть умножит собственную справедливость. Истина и справедливость Бога есть Христос, помощник евангельской благодати. Закон, показывающий нам несправедливость нашу, дан был через Моисея; но через Христа сотворена благодать, которой Он приобщил нас праведности Своей.

Сколько раз мы обманываем Бога, столько раз нарушаем тот закон, в котором присягнули мы источнику воскресения; и сколько раз неправедны мы, столько раз Создателю не платим воздаяние. Мало того, сколько раз мы отказываемся от Него, столько раз отвергаем договор, но сколько бы мы, вероломные, не отрекались, Он верит неизменно и Себе Самому изменить не может, всюду верный в обещаниях, так как оправдался в словах Своих, в молитвах Своих и победил. Отец же услышит нас в Своей истине, в которой обещал нам через Сына отпущение грехов; услышит Он нас не в нашей, но в своей справедливости, потому что через Сына оправдал всякое создание, верой очищая сердца наши. Блаженны те, кто служит Господу в страхе, и гордятся Им с трепетом. Как же не трепетать людям, подвластным греху, когда и армия ангелов трепещет. Бога боятся до суда, чтобы в суде найти милосердие.

Из человеческой истории мы знаем, с какой гордостью взошёл св. Андрей на крест. И напротив, узнаём, что многие мужи, известные своей раскрепощённостью, перед смертью объяты были великим трепетом, боясь суда Божьего и проклиная всю предыдущую жизнь.

Вспомним же того, кому, обратившемуся к братьям в смертном страхе, сказали: "Что же это, чего ты так боишься, хотя всю жизнь сохранял благочестие?" Он так отвечал: "О братья, одно дело суд человеков, другое - Бога". Подобное говорилось Бенедиктом, Бернардом и Августином. Эта вера и в трепет повергает, и страх побеждает. Повергает, открывая, сколь много мы испорчены; побеждает, открывая нам Христа, чья любовь освобождает нас от грехов наших, а благодать напоминает несовершенство наше. Но как отсутствие боязни смерти не всегда есть признак сипы и веры, а иногда это признак глупости и неразумия, иногда некой скифской дикости, точно также боязнь приближающейся смерти не всегда есть признак разлада и дурной совести. Подчас ощущение свойственно по-разному для различных тел: для одних более умеренное, для других - более сильное. Так страшился смерти Исайя, человек, имевший совершенное сердце пред Богом, страшился, не ропща на Бога, но умоляя со слезами, и был услышан. А иные, содрогающиеся от одной мысли о смерти, в непосредственном соседстве с ней становятся самыми сильными и надёжными. Ужас ведь этот не происходит от дурной совести, но от особенностей пола и слабости природы человеческой. Чувствования же природы, если они побеждены доблестью, приумножают славу, а не доказывают разлад.

Подобно, видишь ли, и некое себялюбие, которому во всяких обстоятельствах подчиняются. Напротив, есть надоедливые люди, собой никак не удовлетворённые, даже если верно прожили, и если им предлагаешь всяческие утешения, всё-таки они чувствуют тревогу в душе, тревожный разлад. И оттого они думают так, не имея ещё для себя Бога благосклонного, потому что никогда не ощущают покоя совести. Не очень доверяют своему покою те, кто себе нравился в любом виде; и не отбрасывают надежду те, кто всегда имеют склонность ума к худшему. Это особый порок натуры, а не воли, коим следует пренебрегать, если невозможно победить. Дух нужно иметь незыблемый, как бы плоть не противилась. Я полагаю, что люди в последние дни свои так обычно изменяются, что ничего не одобряют из того, к чему стремились в жизни, не потому что это было нечто нечестивое, а потому что человеческое и от совершенства удалённое. Впрочем, против этого чувства натуры следует сражаться крепостью духа, исходя из того, что не судите других, не будите судимы сами. Возвратимся же к тому, что мы установили, показывая, что конкретно может помочь человеку, так как большинство - немощны, соседство смерти повергает их в страх, в жизни их много забывчивости, много беспечности, много праздности, в общем намного более греха, чем благодеяний. Никому не должно отчаиваться, пока дышит человек. Предстоит последний бой. Время коротко, следует быстро принимать решение. Что, спрошу, человеку смущенному посоветуем с полным правом? Во-первых, если имеет он законных наследников, пусть сделает документ, чтобы устранить все заботы, касающиеся завещания. Первое есть кратчайший путь; если же нет, - через письмо, или другим более удобным способом освободиться от дел. Доведя это до конца, он устраняет все беспокоящие вещи века сего. В этом сверх меры грешит большинство, кто, уже отдавая душу, опасается завещания и о вещах посторонних помышляет, думает подписать завещание уже умирая, и это против воли, отрицая и отказываясь с наглостью, будто, по их мнению, это не позволит им умереть. Что может быть враждебнее их друзьям?

Далее, если рассудок подвергся болезни, душу прежде тела надо стараться излечить исповедью краткой, но искренней и лишённой притворства, и принять от священника с полной верой и со всем благоговением лекарство раскаяния, от всей души взывая слёзно к милосердию Божьему и вспоминая всю жизнь с порицанием, если хочешь достичь выздоровления. Это особенно важно для тех, кто неподготовлен был священником, чтобы (по обыкновению это люди суеверные) не содрогался и не отчаивался человек в душе, но самому Богу от всего сердца открыл несправедливость свою, чтобы Он соблаговолил принять с милосердием и страсти рассудка, и деяния, и отсутствующие внешние знаки таинства напомнил особой благодатью Своею. В этом случае полезны будут все таинства, которые в какой-то мере означают Божественное благоволение нам. Но и без знаков этих, когда нужно, заботится Бог о спасении человека, лишь бы отсутствовало пренебрежение и презрение к таинствам, и присутствовала вера и явная воля. Потому что это напоминает то, что часто видим мы, что некоторые люди сильно беспокоятся, если видят, как скончаются без церковной исповеди, евхаристии и миропомазания, даже такого рода замечания слышим от многих: "Он умер по-христиански, трижды исповедался перед смертью и принял все таинства". Мы же, напротив, осеним себя крестом, если услышим, что в день смерти человек не совершал обрядов.

Для христианина важно стремиться не к тому, чтобы выполнить все таинства. Намного большее утешение дают лекарства нашей уверенности и христианской искренности, тогда только возможно достигнет нас справедливость. Но более по-христиански - жаждать веры и любви, без которых ничего не достаётся. В общем, я полагаю, что многие, не получившие отпущения у священника, не вкусившие евхаристии, не миропомазанные, не похороненные по церковному ритуалу, вознесутся в царство покоя, в то время как другие, принявшие, как установлено, все обряды и даже захороненные в храме близ алтаря, низвергнутся в преисподнюю. Примером будут те, кто в кораблекрушении погиб, или был казнён, или какой-либо болезнью внезапно или неожиданным происшествием был настигнут. Им должна добавиться уверенность, что они не менее свободны, чем если бы исповедовались священнику, и не менее примут благодати Духа, чем если бы и миропомазание получили. Была бы только, как только что я сказал, горячая вера и ясная воля. Ибо, если поможет сила священника и удар болезни человек не претерпит без исповеди, он нуждается в продолжительной молитве, чтобы исповедаться с искренним сердечным смирением, признавая все свои грехи и ожидая от священника с благочестивым трепетом отпущения грехов, и тогда пусть считает с полной уверенностью себя освобожденным.

Всякий раз, как необходимость отторгает нас от желаемого, Бог благостью Своею овладевает нашими чувствами. Поэтому те, кто в таком положении вещей мучают человека общей исповедью или в повторном отпущении грехов мучительным исследованием обстоятельств и поимённым перечислением прегрешений, на мой взгляд, поступают неподобающе, хотя им и кажется, что поступают они благочестиво. Поможет в это время одна короткая, но искренняя исповедь тех главных прегрешений, что отягчают душу, или, если это невозможно, то горячее чувство признания вины. В этом случае, если причинён человеку кем-нибудь вред, то пусть простит от души. Если тот, кто навредил, недостоин того, чтобы прощать ему вину, то Христос - достоин, и в благодарность Ему должно отказаться от мстительного чувства. Не о том следует думать, как жестоко повредил тот или этот (тем или этим), но насколько больше просит человек у Бога

прощения себе. Если тот, кто сам нанес вред, мучается этим, то, насколько возможно, с ним нужно помириться. Если же он не хочет вернуться к дружбе, нужно умолять его самому с лучшими чувствами, потому что кто смог простить, тот оправдан перед Богом. Если требуются добрые дела, то нет ничего для вымаливания милосердия Господа более действенного, чем в любви подражать примеру Христа, который, вися на кресте, молил за тех, из-за кого был пригвождён к кресту, и распятые с ним поносили его. Подражать его примеру - простить от души и безвозмездно, что бы люди ни нагрешили против нас, и я не знаю труда более, он особенно требует помощи Господа.

И всё-таки в этом случае помогает дух в болезни, который усмиряет человеческую необузданность и обращает более снисходительно к прощению. К другой части относятся те, кто впадает в беспокойство, как только испытывает обычные мучения болезни, и многие из них верят, что исповедь, евхаристия и миропомазание сильно ускоряют смерть. И надеются они, в самом деле, что так будет больше надежды на восстановление здоровья, или что скорбный дух умножает болезнь, или что нередко здоровье телесное, напротив, проистекает из души, и наконец, что Бог скорее услышит молитву о выздоровлении, чем о невыздоровлении. Затем приглашают они священника, обладающего образованной речью, так как он знает, кого следует словом поддержать, а кого так утихомирить беседой своей, чтобы не скакал чрезмерно больной, обманывая себя, и не впадал несвоевременно в отчаяние, и не разбивал бы в щепки трость свою, но и не гасил тлеющий фитиль.

Поистине, каждая из двух частей грешна во многом. Не наудачу следует допускать людей к больному, но тех, чья беседа помогает. Эти люди препятствуют тому, чтобы взгляд больного не возвратился к грешным чувствам, как например, к постыдным удовольствиям, или другому чему-либо, либо к смертельным врагам. На труд же медиков не следует ни особенно полагаться, ни отвергать его. Высшую надежду возлагать надо на Бога, Который как единственный поместил душу в тело, так единственный и изымет, когда захочет. Между тем, следует обращаться к медикам, если не видим, что Господь испытывает нас, в особенности при болезни быстродействующей, которую медики называют "острой". Множество врачей вредит, и много больных часто губило множество медиков. Несмотря на показное рвение, пока один из них другого убедит, и всякий стремится показать себя сведущим в ущерб другому, а тем временем лекарство следует за лекарством, так что уже не служит и улучшению здоровья больного. Более того, когда мучит близкая опасность, они употребляют действеннейшие утешения, обманывая отходящего человека и самих себя обманывая общепринятыми малоэффективными лекарствами. Подобно тому, как некто назначает похоронить себя в одеянии того или иного монашеского ордена, или в молитве Богу обещает объявить наследником, в случае выздоровления, орден Картузианцев.

Насколько лучше посоветовать больному, чтобы воздерживался от такого рода обетов в болезни, достаточно того, если задумал изменить к лучшему свою жизнь. Здоровый человек обдумывает, как поддержать образ жизни, свободный от страха и треволнений. Неприятно Господу неразумное обещание. Глупо то, что исторгает ужас из напуганной души. Кто-либо говорит, не думая медлить: "Я в течение года ради Тебя, Господи, достигну Иерусалима, или взберусь в жилище св. Петра на голых коленях, или вступлю в пещеру Патриция, которая расположена возле Хиберны". Другие люди убеждены, что хороший монастырь или орден спасает человека своими добрыми делами. Не отрицаю, большое утешение в сообществе со святыми, но что такое расчетливое соглашение зачтётся Богом - сомневаюсь. Я полагаю, более действенное средство от отчаяния, - если заботимся о том, чтобы находиться пред очами всей общности Церкви, пред очами, кои широко раскрыты, заключая в себе всех благочестивых людей с начала мира, угодивших Богу и пребывающих с ангелами в сообществе. Всё это братство обетами и молитвами поддерживает страждущего, добиваясь блестящей победы. Почему же бросит щит тот, кто имеет такое многочисленное войско в поддержку? Если даёт надежду одна молитва монастырская, то настолько больше молитвы вселенского монастыря?

Не для того я это сказал, что нецелесообразно молиться одному человеку, или что менее полезной вещью считаю молитвы небольшого числа людей, в особенности молитвы, проистекающие от христианской свободы и любви, но для того я сказал, что для поддержания надежды у больного более полезно созерцание вселенской общности. Но наиболее действенное утешение - никогда не отрывать глаз веры от Христа, который всего Себя нам посвятил, коего имеем мы защитником пред Богом, Который всегда говорит: "Идите ко Мне все страждущие и обременённые, и Я успокою вас". В щели Его камня укроется, в ранах Его спрячется больной человек, и будет защищён от Сатаны. Не погибнут окрылённые духом от ядовитого укуса, если вера их не отвратит пристального взгляда от знака вечного спасения. Христос, на кресте распятый, есть знак триумфа, знак победы, знак славы непреходящей. Для нас Он сражался, для нас победил, для нас приготовил триумф так, чтобы в нас неустанно бодрствовало око веры. В человеческой битве важным условием победы является то, чтобы, так хвалил Алкивиад у Сократа, никогда не дремать. Но в том столкновении, которое дано нам с врагом духовным, в глазах тоже вся надежда на победу, но очень важно различие. Там человек озирается во все стороны, напряжёнными глазами, чтобы видеть, откуда подбирается враг; здесь же, будучи слепы и глухи к злоречиям Сатаны, не отведём глаз от знака благодати и напряжём слух к голосу Спасителя.

Сатана проникает в душу тем, кто преумножает гнев Божий. Но Христос, распятый на кресте, являл доказательство милосердия Божия. Сатана набрасывается на тех, кто впадает в отчаяние. Христос свидетельствует тем, кто воодушевляется надеждой. Ведь вера имеет как бы и глаза, и уши. И тем, и другим путём достигает души Дух святой, говорящий: "Слыши, дщерь, и смотри, и приложи ухо твоё". Слушай, что предписывает обет твой, и смотри, что сулит, и если покажется тебе невозможным быть помещённым в такое блаженство в Господе Иисусе - к такому счастью избранных во Христе попасть, - преклони ухо твоё к тому, что превосходит человеческий рассудок. Из-за того ты поверишь, потому что Господь есть Тот, Кто обещал, и Его милосердие не менее непостижимо, чем всемогущество.

Не вслушивайся, что тебе внушает плоть, Сатана, или человеческий рассудок - что они внушают, кроме отчаяния?! Но слушай, что внушает Господь, внушает же Он мир народу своему. Народ Господень есть Церковь, род особый и племя приобретения, в коем будь и услышишь Господне обетование мира. Он отыскивает "и сверх святых своих". Здесь вновь перебивает слабость человеческая, восклицая: "О, стыд мне, ибо погружен я в грех, могу ли быть в сообществе со святыми?"

Однако не говорится: "Сверх святых или Моисея", но "сверх святых своих". Святые эти суть, кто через Сына освящён. Если ещё не нашла успокоения душа, слушай, что Он отвечает. Не взвешивай величины преступлений, лишь раскайся и услышишь внутри Господне обетование мира. Это будет Слово мира, которое услышала та известная грешница: "Вера твоя спасла тебя, иди с миром". Скажи вместе с Давидом, но скажи от души: "Согрешил, Господи". Двух слов достаточно, и явную кару обратишь в милосердие. Такие уши были у того, кто сказал: "Жертву всесожжения за грехи не желаешь, слух же совершенствуешь мой". О глазах говорит псалом 12-й: "Просвети очи мои, да не усну я сном смертным, да не скажет враг мой: "я одолел его". Видишь ли, что здесь победа более от глаз зависит, чем от рук? Телесные очи затемнит смерть, но не будет того, чтобы похвалялся над нами враг наш, доколе светит вера нам в душу, никогда не отводящую глаз от Христа распятого. Разве не тому весь этот псалом посвящён, чтобы человека в бою укрепить и в грозящем отчаянии ободрить созерцанием божественного милосердия? Поэтому следует: "Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь", - то есть, если в вере пошатнусь.

Слышишь ли ты огромную опасность, но прибегни к лучшей защите: "Я же уповаю на милосердие Твоё". Но откуда надежда на милосердие? "Сердце мое возрадуется о спасении Твоём, воспою Господу, облагодетельствовавшему меня". Спасительное средство Бога есть Христос, и нет иного имени, коим нам можно спастись. Такую силу имеет для нас созерцание Христова распятия, что отчаяние обращается в надежду, а надежда превращается в ликование. Об этом тот, кто прежде в отчаянии говорил: "И возрадуются гонители мои", - ныне говорит: "Сердце моё возрадуется о спасении Твоём". Слышишь победу, теперь послушай триумф: "Воспою Господу, облагодетельствовавшему меня".

Кто не имеет своего блага, о котором поёт, воспевает благо, которым щедро одарил Бог через Сына. Если понадеемся на наши добродеяния, то возликует противник наш; если же в Господе Христе укрепим святой якорь надежды, падёт мёртвым враг наш, как сказано в Послании к римлянам: "Если Бог за нас, кто против нас? Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нас и всего? Кто будет обвинять избранников Божьих? Бог оправдает их. Кто осуждает?" Таково помышление, чтобы ты видел порядок вещей неизвращённым, и достигнет защиты Христа, победы, тот, кого видели плачущим, а враг, уже ликовавший, отступит, разбитый и сломленный. Эта чудесная победа веры, о которой говорил Св. Иоанн: "Всякий, рождённый от Бога, побеждает мир, и она есть победа, победившая мир, вера наша. Кто побеждает, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий, Коего Отец предназначил быть жертвой за грехи рода человеческого?"

В этом положении будет находиться, доколе осаждает его, доколе нападает враг, не имея возможности победить. В этом последнем поединке всеми силами враг старается, чтобы больного привести в отчаяние, которое среди других прегрешений является тяжелейшим. В этом случае должно стараться, чтобы страждущего со всех сторон окружали те, кто поддержит в нём надежду и укрепит его душу. Этому поможет и изображение Распятия, помещенное перед глазами больного; оно тотчас же воскресит слабую память страждущего. Хорошо также поместить здесь изображения святых, в коих Господь пожелал запечатлеть свидетельства своей благости и милосердия: Евангельскую грешницу, Петра, плачущего после того, как он отрёкся от Господа, и подобное тому. Затем необходимо зачтение вслух мест святого Писания, кои показывают нам бесконечное милосердие Божье и любовь Его к роду людскому; в особенности место о том, как Господь Иисус ради спасения мира в деяниях и муках славу обрёл.

Есть бесчисленное количество мест такого рода, могущих принести большое действенное утешение колеблющейся душе. В этот момент Сатана нагромождает в человеческом уме всё, что может погасить искру веры и надежды. Он превозносит величие и справедливость Бога, столько раз отвергнутые и поруганные человеком; распространяется о Его мягкости и щедрости, во всю жизнь пренебрегаемой и отвергаемой человеком, обращая в аргумент отчаяния то, что должно поддерживать надежду на прощение. Сатана приводит на память все даром растраченные годы, все упущенные случаи, когда представлялась возможность сделать благо, и если даже нечто и правильно изображено, то он искажает превратным толкованием. Соблазняет он и веру человека, дабы усомнился тот в авторитете Писания и догматах, кои даёт нам Церковь, вводит Сатана в душу человека рассуждения философов и еретиков и их запутанные вопросы о сотворении мира и его искуплении, о бессмертии душ, о воскресении тел, о Христе - был ли он истинным Богом и человеком, обрядах Церкви - какую силу они имеют, о предвидении и предопределении Божьем, всё оборачивая к недоверию и отчаянию, искажая даже свидетельства Писания, суть которого в Самом Господе, Творце Писания. Этому помогают, при неблагоприятном стечении обстоятельств, мучения болезни, страх смерти, ужас геенны, слабость природного ума и мрачность души, чем недуг отягчается. Враг спешит к человеку склонному к соблазну, употребляя все уловки, чтобы пошатнувшегося низвергнуть и опрокинуть.

Однако не следует бороться с нечестивым, но должно с твёрдой верой обратить душу к любви Христовой; таким образом не следует с Сатаной спорить, но, отклоняя нечестивого, нужно сказать: "Изыди, Сатана, мне нельзя сомневаться в том, чему учит Церковь, просвящённая Духом святым, и достаточно держаться веры в то, что не могу умом постигнуть". Рассказывают кое-что не из Св. Писания, но всё же весьма подходящее к тому, о чём мы сейчас ведём речь, о двух людях, веру которых в приближении смерти искушал дьявол. Один был сведущ в философии, другой же был только христианином невежественным и простым. Спросил Сатана первого, как он верует: Бог ли Христос или человек, от Девы ли рождён, будет ли воскрешение мёртвых? И тот принялся показывать свои познания в философии, не имея возможности соединить в единое то, что не имеет никакой связи, как например, конечное и бесконечное, сотворённое и несотворённое. Кроме того, за пределами земного понимания то, что Дева родила без соития с мужчиной, и нет возвращения (по Аристотелю, князю философов) из отрицания в прежний образ. Чего более? Поколебался человек и был низвергнут; враг удалился победителем.

Второго, невежественного, Сатана стал расспрашивать о том, как он верует. Тот отвечал кратко, что верит Церкви. Когда же набросился на него Сатана:

— Как же верует Церковь? Ответил: "Как и я".

— А ты как?

— Как Церковь.

— А как Церковь?!

— Как и я!

Побеждённый этим неискушенным в спорах, но стойким в простой вере человеком, Искуситель удалился. Этих ответов достаточно, чтобы отогнать хитрого врага. С наибольшей силой нападает Сатана на невежественного и сомневающего. Если же пристанет Враг или человек нечестивый, как три ипостаси могут иметь свою сущность и как различаются - пусть отвечает человек: то так, как верит Церковь. Каким образом тело может быть в различных местах в одно и тоже время, и каким образом в Евхаристии тело человека может ограничиваться наименьшими размерами? Пусть отвечают: как верит Церковь. Далее: каков огонь в преисподней и каким образом вещь телесная переходит в субстанцию бестелесную? Пусть отвечают: как верит Церковь. Если же нужно что-то отвечать, пусть кратко отвечает или из символа Апостолов, который больному необходимо ежедневно читать, или из Св. Писания или из Духа веры.

Сатана будет указывать на множество грехов человека и, оборотясь как бы к Богу, скажет человеку:

— Отврати лицо от грехов моих, и оглянись на лик Иисуса Христа твоего. Злодеяния твои многочисленнее песчинок на берегу морском.

Человек должен ему ответить:

— Милосердие Божие обильнее.

— Ждёшь награды, справедливости, сам весь неправедный?

— Справедливость моя - Христос.

— Ты, покрытый злодеяниями, наследуешь покой вместе с Петром.

— Нет, но с разбойником, который услышал на кресте: "Сегодня же со Мной будешь в раю".

— Откуда такая уверенность у того, кто лично хорошего не сделал?

— Потому что имею доброго Господина, милостивого судью и благосклонного защитника.

— Низвергнешься в Тартар!

— Глава моя - в небесах!

— Проклят будешь!

— Ты - клеветник, а не судья, проклятый, а не могущий проклинать.

— Многие легионы демонов ожидают душу твою!

— Я бы отчаялся, если б не было Защитника, победившего вашу тиранию.

— Несправедлив Бог, если за злодеяния даёт жизнь вечную!

— Справедлив Тот, Кто исполняет обещанное, и я уже давно воззвал от Его справедливости к Его милосердию.

— Пустой надежде соблазняешься!

— Не может обманывать Истина. Это тебе свойственно нарушать обещания.

— То, что прошло, ты видишь; но будущее своё не видишь!81

— То, что видимо, - то временно; что невидимо - вечно; более видит тот, кто верит непоколебимо.

— Ты переселишься сюда, в ад, обременённый злодеяниями, свободный от добрых дел!

— Упрошу Господа, чтобы освободил меня от зла моего и покрыл благом Своим.

— Но Бог грешников не слышит!

— Но слышит Он кающихся, и за грешников Он смерть приял.

— Запоздало твоё раскаяние.

— Не опоздал тот разбойник.

— Крепка вера была у разбойника, а твоя вера колеблется!

— Молю Господа, чтобы укрепил веру мою.

— Ложно уговариваешь себя, что коснётся милосердие Господа тебя - искалеченного собственным злом.

— Он излечит, ибо Он добрый врачеватель.

— Почему же Он захотел, чтобы смерть была столь тягостной?

— Господь не может хотеть ничего, кроме добра.

— Но худшая смерть у грешников.

— Перестаёт быть грешником тот, кто признал себя грешником с надеждой на милосердие.

— Мир сей ты оставишь.

— Уйду из печальной темницы на родину.

— Сколько хорошего ты оставишь!

— Но намного более дурного.

— Оставишь богатство своё.

— Я оставляю чуждое; своё уношу с собой.

— Что же унесёшь, если нет в тебе ничего хорошего?

— То поистине моё, что мне безвозмездно подарил Господь.

— Оставишь жену и детей.

— Они - Господни, их Ему препоручаю.

— Тяжела разлука с близкими.

— Вскоре они за мною последуют.

— Расстанешься с милыми друзьями.

— Спешу к ещё более милым.

Ввиду того, что изворотливый враг, если кого не может завлечь в отчаяние, то побуждает к самоуверенности, а того, кого нет сил в пропасть сбросить, выталкивает на вершину гордыни, - нужно укреплять больного для этого нелегкого испытания. Подобно тому, как защита против Харибды отчаяния, когда подавляет Сатана совесть человека его злодеяниями, воздвигает уверенность в Божественном милосердии и мистическом сообществе со Христом, точно так таким же средством против Сциллы надменности, если человек в самосозерцании усмирит собственную слабость. Всякий человек, сам по себе ничтожный и униженный, во Христе силён и возвышен, и не может Сатана его ни извергнуть, ни опрокинуть. Подобное читаем мы в древних сказаниях о Св. Антонии, с которым Сатана сражался тысячами способов, но не разу не смог победить.

Наступило для тебя такое время, когда Сатана, напрасно и без пользы использовав все средства, признан побеждённым, но сам он думает: "Если я тебя унижаю, ты сам собой возвышаешься; если же я тебя возвышу, то сам собой опустишься". В этом случае, если станет Сатана внушать: "Ты достоин находиться среди серафимов", - то должен больной ответить:

— Нет у меня никакого достоинства, кроме сознания недостойности моей.

— Ты много молился, много постился, вёл строгий образ жизни, многократно помогал бедным.

— В том, о чем ты рассказываешь, я един с проклятыми фарисеями. Если и было что-либо доброе сделано мною, то это Господне, а не моё.

— Но ты чист от тех пороков, которые присущи такому-то и такому-то.

— Это от того, что получил я милость Господа, а не оттого, что мне так нравится. Ведь если бы не защитило меня милосердие Господне, и если бы охватило меня подобное искушение, то я совершил бы то же самое, если не более преступное.

Такого рода краткими и решительными ответами должен обороняться больной от злобных внушений Сатаны. Следует вызвать в памяти примеры Святых, но те, в которых отразилось великое милосердие Господне. Как, например, Давид, приумноживший прелюбодеяние убийством, избежал наказания с помощью двух слов; Ахав, блудный сын, мытарь, чью праведность Господь предпочёл показному благочестию фарисеев; грешница, услышавшая от Господа: "Отпускаю тебе твои грехи"; женщина согрешившая, которая услышала: "Иди и больше не греши"; Петр, трижды отрекшийся от Господа; Павел, преследовавший Церковь Божью, хватая и убивая тех, кто признавал имя Господа Иисуса; Киприан, ставший из мага мучеником, и многие другие, которые из идолопоклонства, из хуления, из ужасных преступлений постигли через веру милосердие и венец Христовы.

Для изгнания отчаяния и пробуждения надежды более пригодны Писания Нового Завета, нежели Ветхого. Не удивительно, ведь Моисей Иудейский наводил ужас. Христос же утешил Вселенную верой и благодатью. Святые книги содержат не только примеры, но и многочисленные слова, частью внушающие ужас, частью утешающие устрашённых. Для этого читаются почти все Книги Пророков, превозносящих Божью кару отвернувшимся от Бога, а затем восхваляющих милосердие Божие и обратившихся к покаянию.

Оба лекарства спасительны, если их умело и вовремя употребить. Устрашающие места следует применять к тем, кто телесно здоров, но болен душою, к жестоким и опьяневшим от благополучия собственной жизни, или от удовольствий мирских, как от корня мандрагоры уснувших. Их нужно словно чемерицей привести в себя, или капустным листом вернуть их к трезвости, или сильными возгласами или щипками пробудить. Те же места, кои дают надежду на прощение, следует употреблять для трепещущих и боязливых, особенно в опасности смерти. Впрочем, не для того применяется устрашение, чтобы смешивать его с надеждой на прощение, и не для того употребляется утешение, чтобы обманывать. Ибо одно дело - исправлять, другое дело - низвергать; одно дело - утешать, другое дело - льстить. Поэтому немаловажно, кто находится рядом с больным. Ему следует иметь под рукой различные места из Писания, чтобы поддерживать ими колеблющегося больного, или зачитывая их, или пересказывая. Этому же способствует умело подобранные краткие молитвы. Молитвы берутся же обычно неумело подобранные и неумело даются больным.

Так для поощрения надежды помогает ужас Очистителя, без коего, мне кажется, лекарства мои мало кого спасут и успокоят. Кое-кто обещает безопасность от Огня Очистителя согласно купленным грамотам, но это скорее не помощь больному, а подкрашивание губ умершему. Правильнее делают те, которые убеждают, что мессы и молитвы благочестивых людей уменьшают мучения человека Очистителем. Но всего более действенным будет напомнить больному, как может ободрить вера и любовь к Богу и ближнему, дабы он от чистого сердца простил всех, причинивших ему вред, и терпеливо перенёс в любви к Христу страдания, болезни и приближающуюся смерть, всего себя во всём препоручая воле Божьей, помышляя, что Бог не судит дважды в Себе, и что Христос за наши грехи на кресте заплатил выкуп. Из этих-то источников крови Христа нужно просить охлаждение Огня Очистителя. И в это время, не доверяя себе, но полагаясь на бескрайнее милосердие Божье, на благодеяние Христа и заступничество всех святых, с сокрушённым сердцем, с уверенностью религиозной пусть скажет: "В руки твои, Господи, отдаю дух мой". Не будет неразделённым это, если даже грешник и слабый человек употребит слова Господа своего, ведь так Глава наша, Христос, выразился, что мы изображаем собой члены Его. Если же кому нравится пример другого святого, пусть скажет вместе со святым Стефаном: "Господи Иисусе, прими дух мой."

Примеры имеют большую силу, чтобы душу взволновать. Открывают же они будто в зеркале, что украшает, а что - наоборот. Точно также в вещах внешних виденное сильнее волнует, чем слышанное. Поэтому немалую имеет пользу в помощи умирающим, чтобы в этом зеркале мы видели, от чего должны отклонятся и чему, святому и благочестивому, подражать. Ведь в этом случае явствует, у кого какая была вера и какая совесть. Но нет примера более совершенного, чем пример Господа нашего, явившего Себя нам. Когда же наступает сия последняя ночь, укрепит Господь Своих, в приближении натиска искушения священным телом и кровью Своею напитает, наставляя нас, чтобы, как только приключится с нами несчастие или болезнь, угрожающая смертью, тут же очистили бы чувства наши милостыней, как Господь мыл ноги ученикам Своим, и в тот же час почтительно вкусили бы тела Господне, и пища эта делает душу сильной и непобедимой в борьбе против врага духовного. Господь не оставил завещания, но вместо завещания Он дал Пламенное Слово, беспрестанно преследовавшее Иоанна, и учение о таинстве Евхаристии в память о Своей смерти. Завещанием были и такие слова с креста: "Жено, вот сын твой", - и ученику: "Вот мать твоя".

О чужаках же следует говорить немного; о тех же, кто трудились для веры и любви - много. Обыкновенно умирающему стремятся говорить слова облегчающие и сильнее занимать его помышления, чтобы никогда не веровавшего "обучить" этому делу, пока рассудок начинает отделятся от тела, тяготящего его; рассказывают также ему об идеале свободы и постижения, куда отправляется умирающий.

Но вернёмся к примеру Искупителя. С мистической трапезы (с тайной вечери) удалился Он из дома в сад, и приказал в этом месте оставаться всем ученикам, только трёх взяв с Собой: Петра, Иоанна, Иакова Зеведеева, так как Он захотел иметь свидетелями человеческой слабости тех же, кто бы был свидетелями Его славы на Горе. Это было признанием крайней скорби душевной, многократно превосходящей по тяжести саму смерть. От тех, кого Он взял с собой бодрствовать и молиться, удалился для молитвы. В телесном уходе Господа - большая тайна. Кто готовится к смерти, тот должен от всех городских и домашних дел удалиться, оставить государственные заботы, от беспокойств об имуществе всецело освободиться, жену и детей препоручить Господу, избавить себя от уверений друзей и родственников, чтобы не возвратилась в душу сердечная забота. Под небом следует быть одному, как Христос, говоривший с Отцом небесным, когда подошло последнее искушение. Трёх же, взятых бодрствовать и молиться, Он усыпил, дабы не впали в искушение. Впал в искушение тот, кто отдал себя власти Искусителя. Бодрствовавших же и молящихся охватило некое искушение, но скоро оно миновало. То, что Господь сказал трём ученикам, Он сказал нам всем. Они спали, и поэтому подчинились искушению. Пётр, сильнейший из всех, отрёкся от Господа; остальные в страхе рассеялись, и ещё больше отреклись бы, если б объял их подобный ужас. Точно так же побеждается в смертельной опасности слабость человеческая, если страстно, если с чистым чувством, если с необоримой уверенностью просить защиты у Того, Кто единственный воскрешал из мёртвых. Кроме того, положение в молитве достойно показано примером Искупителя. Согнул Он колени, но этого не достаточно - пал на лицо Своё.

С земли воззвал Он к Отцу столь сильно, что глас, умоляющий о предотвращении, услышан был тремя учениками, оставленными у скалы и отягощёнными сном. Дважды к мольбе Он возвращался, и третий раз те же слова повторил: "Но не чего Я хочу, а чего Ты". Преклоняет колени тот, кто всего себя отдаёт Божьей воле; падает ниц тот, кто себя не любит, не верит всем своим силам и добродеяниям, и не ждёт утешения ни от чего, кроме как от милосердия Господа. И не следует отчаиваться, если исчезает утешение. Ещё и ещё раз нужно возвращаться к мольбе, не устами, но сердцем. Ибо если мы будем подражать тому, что делал Господь, то посетит нас добрый ангел, который утрёт кровавый пот с нашей души, или избавит от опасности, или придаст нам крепость духа, чтобы храбро и терпеливо перенесли смерть.

И потом взойдём с обнажённым Господом на крест, дабы прочь от всех земных страстей поднявшись к любви небесной жизни, могли мы сказать со св. Павлом: "Мир для меня распят, и я для мира". И тогда, принимая три ключа - веру, любовь и надежду, - непоколебимо продолжим путь, ожесточенно сражаясь с Сатаной, до тех пор, пока не одержим над ним победу и не придём в вечный покой, к престолу и благодати Господа нашего Иисуса Христа, Коему вкупе с Отцом и Духом Святым хвала и слава во веки веков.

Аминь.